Datasets:

cointegrated

/

taiga_stripped_proza

like 0

Зашел на Проза.ру,нашел строку. На стихи.ру нашел уже другую. Пишу стихи,ясно дураку, Пишу-ворую,ворую и смакую. Кто придумал этот интернет, Тот поступил для нас поэтов мудро. Пишу про все,есть муза или нет. Тут украл и здесь украл:Прекрасным было утро...

proza_ru/texts/2012/02/20120209933.txt

Перевод с украинского Глазами мне шептал: люблю тебя. Душа сдавала главный свой экзамен. Как горного звон тихий хрусталя, НескАзанное было несказАнным*. Бежала жизнь, мелькнул и тот перрон. Тишь прокричала рупором вокзальным. Как много слов написано пером - НескАзанное стало несказАнным. Светлели ночи и темнели дни. Когда же жизнь казалась нежеланной, Слова всходили солнышком во мне, НескАзанное грело несказАнно. *** Глазами ты ласкал меня, любя. Душе с трудом давался тот экзамен. Как горного звон тонкий хрусталя, Несказанным осталось несказанное. Бежала жизнь, мелькнул и тот перрон. Кричала тишь мне рупором вокзальным. Как много слов написано пером. Несказанным осталось несказанное. Светлели ночи и темнели дни. Не раз качнула доленька весами. Слова всходили солнышком во мне. Несказанным осталось несказанное. *НесказАнный, -ая, -ое; кратк. м. нет, -занна, -занно. 1. Трад.-поэт. Такой, что его трудно, невозможно передать словами; неописуемый, невыразимый. Красота н-ая. Н-ое очарование природы. Н-ое великолепие ночного неба. * Я смутное только могу говорить. Сказанья души - несказанны (Блок). Лiна Костенко "Несказане лишилось несказанним" Очима ти сказав мен: люблю. Душа складала свй тяжкий екзамен. Мов тихий дзвн грського кришталю, несказане лишилось несказанним. Життя шло, минуло той перон. Гукала тиша рупором вокзальним. Багато слв написано пером. Несказане лишилось несказанним. Свтали ноч, вечорли дн. Не раз хитнула доля терезами. Слова як сонце сходили в мен. Несказане лишилось несказанним. Перевод Татьяны Дедич: http://www.stihi.ru/2009/11/22/2891

proza_ru/texts/2009/12/20091209215.txt

Джен, что вы думаете о кимберлитовых трубках Трубках чего Не чего, а кимберлитовых. Оттуда копают алмазы. Какие алмазы Настоящие. Хочу такую трубку курить. Где ее взять В Якутии. А это где Это в Сибири. Там, где русские соображают на троих с медведями Вы же сами вчера говорили про медведей в Сибири. Все ясно. Русские соображают на троих с медведями и идут копать алмазы. Почему вы думаете, что медведи тоже копают алмазы Зачем они им Наверное меняют на водку. Спросите у них. Но ведь они в Сибири. Вот поезжайте в Сибирь и спросите, зачем медведям алмазы. Следующий вопрос.

proza_ru/texts/2014/09/20140924128.txt

Библиотека Ивана Грозного. Ч. 3-я Цикла Подземелья Истины Анонс В 3-ей части вы: Успеете вдоволь погрустить с Пашкой... Узнаете страшную тайну, откуда все-таки берутся джины подземелий... Прочитаете подробности о странной жизни "ордена "синих" (Алхимиков)... Поймете, кто кладет живые черные розы на могилу Тригера... Расшифруете старинные пергаменты царевой службы опричников, где прочертите связь секретной службы опричников с могущественными Спецами... Найдете следы последней эспедиции Стерлигова... И... Начнете новые увлекательные приключения с русским Индианой Джонс, с археологом Пал Николаевичем Успенским... И так полюбившимися Вам героями... И, наконец, Вы поймете, что же так сильно скрывали Спецы... И почему столь ревностно оберегали тайну кремлевских подземных туннелей от непосвященных... Библиотека Ивана Грозного уже ждет тебя, мой дорогой читатель... Уже на следующем повороте, в следующее мгновение...

proza_ru/texts/2012/07/20120726423.txt

Магазин "Галантерея" небольшой, расположен в старом жилом доме на первом этаже. Казалось, Богом забытый магазинчик давно уже должен быть съеден мегамаркетами и прочими акулами торговли, ан нет! Давал неплохую выручку. Из близлежащих домов сюда подтягивались хозяйки за шампунями-порошками, молодежь за недорогой косметикой, женщины - купить тапки-колготы-трусики себе да деткам, бабушки -- побаловать внучат игрушкой. Семейный такой магазинчик. Продавщица Надежда, курносая, коротко стриженая девушка, прохаживалась по магазину с телефоном, откуда настойчиво звучала восточная мелодия, призывающая поболтать. Заведующая Петровна хищным глазом косилась на девушку, мол, только посмей на работе трындеть, уволю! Магазин был пуст, но, недолго. Вот и первые ласточки, муж с женой, жильцы с третьего этажа. Им под восемьдесят, но кто бы этому поверил Подтянутые, стройные, веселые. Зимой и летом пара каждое утро выходит на прогулку. В руках удобные палки, на лыжные смахивают, за спиной рюкзачки (там водичка питьевая в баклажке) и вперед, в лесок, что недалече. Скандинавская ходьба называется. Палки эти, кстати, дороговато стоят. Старики пару месяцев деньги копили, даже квартирантов пустили в одну из комнат, те пожили недолго и съехали. Дед сказал, что больше квартирантов не желает, мол, очень стеснительное это дело. Зато теперь у них палки и рюкзаки имеются. Старушка, бывшая учительница, аккуратная, худенькая, в кудельках. Продавщицы ее любят. Заставляют краску для волос покупать и даже бегают в обеденный перерыв красить Анну Павловну, та очень радуется, когда седые кудельки приобретают цвет желтого одуванчика. Деда своего Анна Павловна сама бреет, да не лицо, а лысину. Чтоб аккуратно было и сексуально...умора. Это на восьмом десятке! Продавщицы им шапочки подобрали, костюмы спортивные, недорогие, удобные. Старики из двух пенсий в рассрочку долг отдавали. Денег у них лишних не бывает, какая там учительская пенсия, все знают. Но заначка у стариков имеется, это факт. Лет десять назад старую дачку продали, и денежки припрятали -- на похороны, говорят. Сегодня с утра муж с женой спор затеяли, подойдя к полке с домашними тапочками. Анна Павловна убеждала супруга: - Серые тапки тебе ни к чему, Адрюша. Цвет крысиный, да еще и без задников... - Задники мне зачем Я что, в этих тапках ходить буду - Извини, дорогой, но брюки у тебя черные, к ним серый цвет некомильфо... - Но других-то здесь нет! -- возмутился муж. - О чем шумим, Андрей Иванович -- поспешила к ним Надежда, улыбаясь симпатичной паре. - Наденька, мне бы тапки приличные... - Примерьте эти, - достала из коробки импортные, цвета бордо. - О! -- повеселела Анна Павловна. -- Это наш любимый цвет! У мужа галстук один-в -один! У меня платье бордо. Берем, Андрюша. - Аннушка, они, небось, дорогие Уложимся -- засомневался Андрюша. Жена глянула на ценник. -- Вполне! -- выбивай чек, Надюшка! Надюша чек выбила, взяла деньги. И не сдержалась: -Анна Павловна, извините меня, неужто домашние тапки под галстук покупаете Так принято у вас -- искренне недоумевала девушка. - Что ты, деточка! У нас в шкафчике туфли Адрюши были спрятаны, новые, ненадеванные. А тут нам щенка соседи на денек оставили. Мы пришли с утренней прогулки, а стервец туфель догрызает. И что теперь делать Вот и выходим из ситуации, тапки покупаем. - Вместо туфель- воскликнула Надежда. - Деточка, так ведь не босиком же мне в гробу лежать -- возмутился мужчина. - В каком гробу -- совсем растерялась продавщица. Старики посмотрели друг на друга. Улыбнулись. -- В хрустальном! -- и отбыли. Заведующая магазином, немолодая женщина, с завистью смотрела им вслед. Надежда перехватила ее взгляд. -- Что это было, Петровна - Это Песня была. - Шутите, да - Завидую. Им ни бедность, ни смерть не страшны, пока они рядом. В любви живут. Нет большего счастья..., - Петровна тяжело вздохнула. - Иди, работай, девочка. Надюша отошла к прилавку, пожав плечами... тапки-то причем Через два месяца старик умер. Хоронили его жена и небольшой коллектив магазина "Галантерея". Хозяин магазина, в прошлом музыкант, был человеком отзывчивым: помог с похоронами, и стоя перед могилой усопшего, на саксофоне сыграл печальную песнь. Душевно играл, все плакали, обнимая вдову. Она стояла тихая, задумчивая, с сухими глазами. После кладбища пришли к Анне Павловне помянуть Андрея Ивановича. Посидели. На прощание хозяйка им сказала: - Девоньки, вот тут лежит мое "приданное". Когда уйду, обрядите в последний путь. Тут и денежки на нужды похоронные лежат. Распорядитесь, милые. Говорит тихо, ласково, глаза вот только неживые. - Не жилец она, - задумчиво сказала Петровна, выходя из квартиры Анны Павловны, - с полгода, может, и протянет. Сослуживцы молча кивнули. Анны Павловны не стало через неделю. Прикорнула на диванчике и тихо, во сне ушла. В пакете с одеждой, предназначенной для последнего путешествия, лежало бордовое платье с серебряной брошью и дамские тапочки цвета бордо. На небесное свидание к мужу Аннушка шла в его любимом платье, которое он подарил ей лет сорок назад. Видать, больших денег стоило, качество отменное. Сюда бы еще туфельки, да денег у нее хватило лишь на тапки. Бордовые. Супруг в таких же ушел. Он поджидал свою Аннушку, потому она спешила, торопилась... Ну и дела! Кто-то с жизнью отчаянно прощается и с тоской умирает, а кто-то с нетерпением на небесное свидание собирается. Будто в юности, выпрыгнув из окошка в сад, бежит босиком к любимому. Говорят, что без любви жить нельзя. А Любить без Жизни, можно Об этом не знаю. Пока...

proza_ru/texts/2015/06/201506151421.txt

Прошло три года. Мир, некогда поделенный пополам, вновь становился единым. Три года -- ничтожный срок для бессмертных создателей, но и за этот промежуток времени сделано было много. Линнель пришлось труднее всех, поскольку она улаживала отношения между людьми. Ардаггер признавал, что общаться с живыми существами значительно сложнее, чем переделывать ландшафты земель. Он помогал сестре и делал все, зависящее от него. Леми училась сложнейшему искусству создания мира. Получалось у нее плохо, но поговорка Ардаггера "у нас впереди вечность" немного утешала ее. Девушка надеялась, что со временем она не уступит саанарам. *** Раннее августовское утро было потревожено топотом копыт. По Северному тракту скакали два всадника -- девушка на рослом вороном коне и мужчина на ослепительно белой лошади. Кони мчались галопом нога в ногу; всадники сидели в седлах, как влитые. Слева от тракта простирались леса Кельфа, справа -- необозримая равнина, далеко впереди поблескивала в лучах восходящего солнца вода Горного Хрусталя. Всадники мчались на юг. Любой житель этого мира определил бы, что всадники выехали из Харда. Украшения на сбруе, форма седел, изящные стремена -- такое делали только в Форте Оружейников. Да и оружие у всадников было дорогое, из знаменитой хардийской стали. Девушка носила великолепный клинок с удобной рукоятью, мужчина был вооружен более основательно -- меч, щит, кольчуга и притороченный к седлу арбалет: поцарапанные, кое-где в зазубринах, говорили о том, что спутник девушки с оружием обращаться умеет. Длинные светлые волосы всадницы растрепались от встречного ветра. Скорость скачущих лошадей была велика, потому редкие встречные пешеходы безошибочно определяли, что всадники едут на волшебных скакунах. Недоуменно оборачиваясь, путники пытались определить, кто из создателей попался им навстречу. Конем вороной масти мог быть только Лаклато, но белых коней было у создателей несколько, и того, кто ехал на нем, в лицо не знал никто, хотя имя его не сходило с уст более двадцати лет, и часто его произносили с ненавистью. - Куда мы спешим, Хозяйка! -- взмолился спутник девушки, когда солнце приподнялось над краем леса и бросило свои лучи на дорогу. -- Дайте полюбоваться... - ...этим прекрасным восходом солнца, - насмешливо закончила его фразу девушка, но перевела коня на шаг. -- Бартог, ты не мог придумать другую причину Оружейник тоже натянул поводья. - Можно подумать, что мы убегаем, - пробурчал он. - Ты мог остаться, - усмехнулась Леми. Бартог усмехнулся в ответ: - Надо же мне было как-то отплатить за ваш неожиданный подарок. - Это подарок Ардаггера, а вовсе не мой, - Леми искоса глянула на него. - Но уговорили-то его вы! -- сказал оружейник. Леми промолчала, пытаясь вытащить попавшую под седло прядь гривы Лаклато. - По-моему, мы выехали рано, - заметил Бартог, чтобы поддержать разговор: ехать в тишине показалось ему скучным. - Ты меня и торопил, - отозвалась Леми, оставив в покое гриву коня. - Да, - на миг Бартог опустил голову и неожиданно для девушки признался: - я не хотел, чтобы кто-нибудь видел наш отъезд. Леми вспомнилось почему-то, как уезжал Кайт -- побежденный, униженный, разбитый. Солнце постепенно поднималось выше, однако воздух оставался холодным. Леми знала, что по-настоящему жарко не будет, разве к полудню потеплеет. Ветра не было, звуки разносились далеко. Внезапно Леми остановила Лаклато и прислушалась. Бартог замер, вопросительно глянув на свою Хозяйку. Девушка предостерегающе прижала палец к губам, и оружейник спросил, что ее встревожило. Он тоже вслушался, однако ничего не услышал, кроме перестука дятлов в лесу. Не обращая внимания на своего спутника, Леми отвернулась и приподнялась на стременах, потом опустилась в седло. - За нами кто-то скачет, - сообщила она. - Воин. У него мощная лошадь, - Леми про себя улыбалась: полгода назад Ардаггер научил ее различать звуки. -- Идет тяжелым, но быстрым галопом. И то и дело звенит железо: скорей всего, ножны ударяются о стремя. Оружейник тоже услышал частый перестук копыт -- невидимый пока всадник быстро приближался. Бартог мигом отстегнул ремни, крепившие арбалет к седлу, взвел рычагом оружие. В этот момент всадник на крупном белом коне вылетел из-за поворота. Леми пристально вгляделась в него, прикрыв ладонью глаза от солнца. - Оставь, - сказала оружейнику девушка: она узнала Харстэя. Бартог разрядил и опустил готовый к стрельбе арбалет. Подскакав, саанар с укором посмотрел на Леми. - Хозяйка, - в тоне Харстэя был упрек, - почему вы не сказали, что уезжаете Его белый Альман горячился, роняя пену с удил. - Я не обязана отчитываться перед тобой, - ответствовала девушка в лучших традициях Линнель: общение с сестрой Ардаггера, переросшее в дружбу, наложило отпечаток на манеру Леми изъясняться. - Хозяйка! -- обиженно воскликнул саанар. Тон Леми смягчился. - Ты хотел нас проводить -- спросила она. - Нет, - Харстэй наклонился, похлопывая лошадь по шее, чтобы немного успокоить, затем вскинул голову и глянул прямо в глаза Леми. -- Я должен поехать с вами. Никто не ожидал от Харстэя подобного решения: предполагалось, что он останется в Харде. Впрочем, Ардаггер мог бы предвидеть этот поступок саанара, но дану в последнее время было не до своих давних соратников. В самом деле, каково ему будет остаться со славой братоубийцы - Ты решил, - бесстрастно сказала Леми и повернула Лаклато. -- Поехали. Создатели мира, про себя вздохнула она. Творцы... Каким станет новый мир, если его создадут ОНИ Да, компания подбирается неплохая: мир будут создавать те, кто научился убивать настолько хорошо, что равных им нет. Наверное, было бы лучше, если отсюда уехал бы один Ардаггер, но Леми подумала, что тогда война, вероятно, разгорелась бы с новой силой: саанары Харда неуправляемы, держать их в узде способен только Кэрхед Бешеный. *** Ардаггер лежал под деревом и слушал, как со стуком ударяется в ствол лезвие метательного ножа: Шайни развлекался. Он бросал нож, попадая именно туда, куда ему хотелось; войдя в ствол, клинок начинал ощутимо дрожать, затем вырывался из плотных объятий древесины и летел к хозяину. Стрелок легко ловил нож за рукоять, перехватывал клинок и метал его обратно: в глазок от сучка, на палец правее, на волос левее. Падала на траву отбитая кора. Дан приподнялся, дождался очередного молниеносного броска Шайни и взглядом остановил нож в полете. - Довольно, - произнес Ардаггер. Стрелок хмуро кивнул, подошел и забрал висящий в воздухе нож. Привычным движением вложил его в ножны и опустил в голенище сапога. Потом опустился на траву. Посмотрев на него, дан неожиданно понял, что стук ножа усилил раздражение, причиной которого послужил разговор с братом, и Шайни, словно прочтя его мысли, заговорил: - Ваш сегодняшний разговор с Лэйано, насколько я могу судить, вызвал разногласия между вами. - Что я могу поделать, - отозвался Ардаггер, - мы перестали понимать друг друга, - дан на миг помедлил, - к тому же ты слышал далеко не все. - Я слышал достаточно, - возразил Стрелок. Дан понял, к чему он клонит. Лэйано требовал, чтобы все саанары Харда покинули мир. Нетрудно было догадаться зачем ему это, и Ардаггер ответил брату, что он никогда не лишал своих соратников свободы выбора. Во время разговора, приглядываясь к Лэйано, Ардаггер увидел, что победа над армией Кайта сильно изменила брата. Он стал более независимым и более самоуверенным. В голову Кэрхеда пришла тревожная мысль -- не возникнет ли после его отъезда новая война между Хардом и Оннеланом, не поделят ли даны мир вновь на две части Но это его уже не касалось. - Когда подъедет Хозяйка -- спросил Шайни, меняя тему разговора. - К вечеру, - ответил Ардаггер и добавил: - и Бартог с ней. - Тоже решил уехать -- усмехнулся саанар. -- Отдает должок Дан поморщился. - Шайни, - неторопливо начал он, и Стрелок вздрогнул так, будто его жарким днем облили ледяной водой, - помолчи. - Как скажете, - быстро согласился Шайни, наблюдая за тем, как танцуют в глазах дана сердитые алые искры. - О чем спор -- раздался голос Линнель. Шайни поднялся и поклонился создательнице. Ардаггер остался лежать, лениво повернувшись в сторону Линнель. Та легко спрыгнула со своего Ривейна и намотала поводья на ствол тонкой осинки. Белый конь покосился на стоящих в отдалении Табара и Дэха и коротко заржал, словно приветствуя их. Издалека донеслось ответное ржание. Линнель подошла к брату. - Так о чем спор -- повторила она. - Не спор, а обмен мнениями, - отозвался дан и кивнул на свернутый плащ, лежащий на земле. -- Присаживайся. - Благодарю, - Линнель устроилась на черном плаще брата. Стрелок беззвучно отошел далеко в сторону и, вынув нож, принялся снова бросать его в ствол дерева. - Лэйано приезжал -- спросила создательница мира. - Да, - отозвался Ардаггер. -- Он изменился. - Я заметила, - надменные губы Линнель изогнулись в горькой улыбке. -- Здесь будут проблемы. Дан задумчиво кивнул: в этом он был согласен с сестрой. - Мне нельзя уезжать из Оннелана надолго, - заговорила Линнель, -- поэтому Хард я пока оставлю Раймору. Он справится. - Пожалуй, это неплохой выход, - поразмыслив, согласился Ардаггер и сел, обхватив колени руками. -- Но тебе придется ездить туда. - Конечно, - сказала создательница мира и замолчала. -- Может быть... - произнеся эти два слова, она замялась. -- Может быть, ты останешься -- договорила Линнель. - Я думал последние три года над тем, правильно ли мое решение, - сказал дан, - и я не знаю. Линнель опустила голову, длинные черные волосы закрыли ее лицо. - Что говорит Леми -- устало поинтересовалась создательница мира. - Ничего, - ровно произнес Ардаггер. -- Если она ушла со мной из своего мира, что ей до нашего. *** Два белых и один черный конь мчались на юг по Северному тракту. Ни Харстэй, ни Бартог не знали, почему Ардаггер назначил встречу у Трех Стражей, но Леми понимала, что дан хотел переговорить наедине с сестрой. Леми была уверена, что разговор уже произошел, и она погоняла Лаклато, спеша доехать до холмов. Места вокруг были знакомы до последнего дерева, до выбоины на дороге. За три года Леми побывала всюду и могла с легкостью объяснить, как проехать из предгорий Восточной подковы до Скального Кряжа. Владения Ардаггера показывал ей Шэндор. Старый дракон знал много и охотно отвечал на вопросы Хозяйки, однако изредка Леми ловила на себе его изучающие взгляды: казалось, дракон оценивает ее и прикидывает, что можно ожидать от девушки в дальнейшем. Леми жаль было покидать мир: она успела привыкнуть к нему. Но перспектива стать создательницей другого, нового мира привлекала ее. Ей интересно было попробовать сделать что-то самой, и у Леми порой захватывало дух, когда она робко подумывала о возможности творить живые существа. Она тайком пробовала их делать, но то, что у нее вышло, сжег Шэндор по ее же просьбе. Леми добилась, чтобы дракон дал клятву никому не рассказывать о тех уродцах. Шэндор поклялся. *** - Я хочу проводить тебя до лабиринта, - сказала Линнель. Ее глаза, обычно напоминавшие льдинки, были грустны: лед таял. - Конечно, - отозвался дан. Его слова заглушил топот копыт, когда из-за холмов показались два исполинских всадника на гигантских конях. Картан и Альфарад гнали карьером своих могучих лошадей. Ардаггер поднялся. Линнель изумленно взглянула на богатырей. Осадив Шерхо, Картан спрыгнул с седла, и Линнель показалось, что земля вздрогнула. Саанар оглянулся на брата; увидев его многозначительный кивок, повернулся к Хозяину и сказал: - Дело такое. Мы с братом посоветовались и решили, что... - ...мы поедем с вами, - договорил Альфарад и сошел с коня. Линнель была ошеломлена. - Хорошо, Альфарад, - сказала она спустя долгое время. -- Если вы с Картаном так решили, поезжайте с Ардаггером. Отговаривать вас я не стану. О, нет... - вдруг проговорила она и указала на дорогу. Дан и саанары одновременно обернулись и увидели во весь опор скачущего Раймора. Его конь стелился над дорогой, а всадник подгонял его. - Если и он... - начала было Линнель. - Он -- вряд ли, - успокоил сестру Ардаггер. *** Всадники перевели коней на шаг: не часто ездивший верхом Бартог сознался, что у него отбиты все внутренности. Леми посмотрела на него с сочувствием -- ей довелось несколько раз прокатиться на Грае, и она знала, какой тряский галоп у этой лошади. Харстэй не удержался от ехидного замечания. - Ты столько времени жил в Форте, Бартог, - нарочито невыразительным тоном проговорил саанар, - что мог бы позаботиться и о седле с мягкой подушкой. - А ты мог бы очистить свои стремена от ржавчины, - не остался в долгу оружейник. Леми привыкла к подобным полушутливым перепалкам. Машинально вертя в пальцах поводья, она вдруг вспомнила фразу, брошенную Ардаггером после того, как Шэндор сжег созданные ее существа. Тогда она не придала значения словам дана, нынче его фраза словно обожгла ее. Конечно, Ардаггер знал обо всех ее действиях, и неспроста он сказал: "Будь осторожней, Леми. Ты сделала первый шаг по моей дороге". Какой шаг, недоуменно подумала в тот момент девушка, и лишь сейчас до нее дошло. Да ведь по ее приказу уничтожены были живые создания! Пусть они не могли ходить и говорить, но что-то они чувствовали! И Леми решила -- если она в новом мире создаст хоть кого-то, то, каким бы ни вышло это творение, убить его она не прикажет. Никогда. Она попыталась поставить себя на место этих бедняг. Да, Ардаггер говорил, что он имеет право уничтожать свои создания, поскольку он дал им жизнь, но какое до этого дело приговоренным к смерти существам! Что им до решения создателей! Они хотят жить, им нельзя отказывать в этом праве. Как прошел день, Леми не заметила. Она, Бартог и Харстэй то гнали коней карьером, то переводили их на шаг и негромко беседовали, пока кони медленно шли в ногу. Саанар не на шутку сцепился с оружейником, и Леми подумала, что их спор перейдет в бой: разговор шел на повышенных тонах, пальцы Харстэя играли на рукояти меча, а ладонь Бартога поглаживала приклад заряженного арбалета. Но все закончилось мирно, хотя оставшуюся дорогу спорщики зло посматривали друг на друга. Леми понимала, что эти двое не станут врагами, но, возможно, в недалеком будущем они станут соперничать. Леми готова была поклясться, что Харстэй в глубине души признает оружейника значительно одареннее себя. Наверное, думала Хозяйка, из Бартога выйдет талантливый творец. Время покажет. Смеркалось, когда они подъехали к Трем Стражам. Леми была удивлена, увидев, кроме Шайни и Ардаггера, Картана, Альфарада, Раймора и Линнель. Еще больше она удивилась, узнав, что Чекан с братом поедут с Хозяином. Темнота не смущала создателей мира, и ночью небольшой отряд мчался по бездорожью на юг. Впереди скакал Ардаггер на своем Табаре. Огненный конь горел, словно огромный костер, освещая путь. Лаклато держался рядом, и Леми видела каждую травинку в зеленом ковре, стремительно летящем под копытами. Грива Табара то взметалась языками пламени, и тогда из темноты неожиданно выступали скачущие рядом всадники, то падала, и они снова исчезали в ночи. Только гулкий перестук копыт указывал на то, что всадники продолжают мчаться неподалеку. Единственным, кто оставался хорошо освещенным, был Ардаггер. Он на скаку обернулся и ободряюще подмигнул Леми. Та улыбнулась в ответ, захваченная ночной скачкой. Лаклато фыркал, просил повода; его атласно-черная шкура в оранжевом свете пламени казалась багровой, Леми чудилось, что она чувствует сквозь кожу сапог, как бока лошади становятся все горячее и горячее. Она набрала повод -- Лаклато послушно принял в сторону. В круге света на несколько мгновений появились морда, вытянутая шея и передние ноги гнедого коня Шайни, затем лошадь взяла левее и ушла в темноту. На чистом небе давно горели звезды, складывавшиеся в созвездия, но луны не было. Новолуние, сообразила Леми, глянув вверх. Ардаггер тоже посмотрел на небо и кивнул, будто прощаясь. Леми заметила его движение, подумала, что в другом мире, верно, будут другие звезды и другие созвездия, и ей вдруг нестерпимо захотелось остановить Лаклато, задержаться и, может быть, остаться... Ее руки начали набирать поводья, но Лаклато, повиновавшийся обычно незаметным движениям пальцев, не послушался, прянул вперед, и Леми отдала ему повод. Утром обнаружилось, что они долго ехали по высокому берегу реки Ойрей, по которому шла дорога на юг, в Скальный Кряж. Если всю ночь они скакали галопом, то сейчас Ардаггер повел Табара шагом, и все остальные сделали то же. До Эльфийского берега оставалось не так много миль. Линнель подъехала к брату. - Скоро будем прощаться, - сказала хозяйка Оннелана. -- Я не поеду на Темный берег: не смогу. Да, подумал Ардаггер, скоро. Если поднять лошадей в галоп, то через два с половиной, максимум, через три часа, мы будем на Эльфийском берегу. Еще несколько часов займет переправа через Южное море, и часа полтора -- путь к каменному лабиринту. Эльфийский берег был безлюден, хотя Ардаггер не сомневался, что эльфы издалека следят за ними. Линнель вела отряд за собой; всадники ехали по узкой полосе песка между каменными россыпями и мертвой водой Южного моря. В месте, где каменный обвал уходил в море, построена была пристань. - Это мой подарок, - с трудом улыбнулась Линнель. -- Через час сюда придет корабль из Ранноста. Он доставит вас на Темный берег. - Спасибо, - поблагодарил Ардаггер и спешился. Линнель тоже спрыгнула со спины Ривейна. - Послушай, - Ардаггер подошел к сестре, и стало особенно заметно, как он высок, - мы расстаемся надолго, и я хочу, - дан заговорил громче, - потанцевать с тобой. Ты не против Линнель с огромным изумлением воззрилась на брата. - Нет, - произнесла она, справившись с собой. Леми затаила дыхание. Неужели она увидит, как танцует Ардаггер Даже саанары притихли и отвели подальше коней. - Раймор! -- повелительно бросил Хозяин, и в руках саанара оказалась скрипка. Леми не заметила, откуда взялся инструмент -- возможно, появился из воздуха. Первые звуки прозвучали неожиданно громко, но внезапно звук стал мягким, и плавно, как мед, как масло, потек над тихими водами Южного моря, над берегом, над всем миром. Мелодия была проста и величава, не медленная, но и не быстрая, и такой красоты и силы, что запомнилась Леми навсегда. Казалось, Раймор придумывает ее на ходу, легко и свободно, а может, действительно он в тот час импровизировал, и на свет появилась мелодия, равная которой -- все поняли это -- никогда больше не прозвучит в мире. Ардаггер расстегнул и отбросил в сторону пояс с мечом. Потом протянул сестре руку -- и Леми опять не заметила, как одежда для верховой езды на Линнель сменилась платьем. Белым-белым, легким и изящным. Линнель коснулась руки брата; их глаза встретились. Неужели было время, когда я думала, что ненавижу тебя Я тогда сильно провинился и перед тобой, и перед многими. Настала пора просить прощения. Создатели мира не слышали музыки Раймора, но танцевали так прекрасно, будто эта мелодия жила в них, и Леми не могла отвести от них глаз. Такого она до сих пор не видела. Лучшие танцоры мира не могли бы сравниться с этой парой. Ардаггер и Линнель танцевали свое настроение; их печаль и боль соединились в танце, и почему-то, наблюдая за свободными, легкими движениями данов, Леми почувствовала, как по щекам бегут слезы. А мелодия текла и текла, становясь все шире, все выразительней, то стихая, то становясь громче, и даны ни разу не сбились с ритма, хотя Леми понимала, что ни Ардаггер, ни Линнель не слышат ничего, кроме мыслей друг друга. Никто не заметил, когда растворились в тишине последние аккорды, и голос Раймора, после чудесной музыки прозвучавший хрипло и напряженно, произнес: - Корабль, Хозяин. Вам пора. Словно разбуженные его словами, саанары разом обернулись и увидели, как со стороны моря к пристани приближается парусник. Ардаггер не посмотрел в ту сторону. Он сжал руку сестры: - До встречи, Линнель. - Иди, - с трудом произнесла хозяйка Оннелана. - Будем надеяться, что наша встреча состоится. Ардаггер подобрал Грэмин, взял Табара за цепной повод и повел к пристани. Он ни разу не обернулся, но Леми, когда стояла на палубе, видела, как грозный повелитель Харда на мгновение прижал ладонь к лицу. Девушка обернулась и помахала Линнель, которая неподвижно стояла на берегу, пока корабль не скрылся из вида. *** На темном небе звезды складывались в фантастические узоры. Огромный шар Луны величаво плыл по небу, освещая пустынную каменную равнину. Луна давала достаточно света, чтобы разглядеть трещины и расселины в земле. Где-то недалеко, справа слышался грохот бешеного прибоя: там находился океан. Несколько человек, держа под уздцы лошадей, стояли среди равнины. Один конь, сияющий сгустком огня, фыркал, роняя с губ не то горящую пену, не то капли лавы. - Мы на месте, - сказал человек, держащий этого коня за повод, сплетенный из множества цепей. - Приехали куда нужно -- в пустыню. - Как здесь неприветливо, Ардаггер, - поежилась невысокая изящная женщина. - Как обычно, Леми, - пожал плечами дан. -- Наш мир был таким же, когда я пришел. Итак, - он повернулся к своим спутникам, - начнем - Хозяин, - почтительно отозвался Картан. -- Начинать вам. Ардаггер бросил поводья Табара Леми, и та привычно подхватила их. Затем сделал несколько шагов вперед. Леми услышала, как он негромко проговорил: - Тут не будет эльфов и гномов. Посмотрим, на что способен род человеческий. Ардаггер на миг обернулся, быстро глянув на Леми, и она заметила, что дан немного побледнел. - Начнем, - пробормотал он, потом сказал так громко, что его голос пронесся над каменистой пустошью и замер вдали: - пусть будет свет! И взошло солнце. продолжение тут http://www.proza.ru/avtor/vader76&book=6#6

proza_ru/texts/2014/08/201408311224.txt

...Надия аль-Мари проснулась и поднялась с постели раньше, чем проснулся полковник Ульянов и, как это обычно бывало, задолго до того, как зваизжал с нарастающей громкостью сигнал будильника. Она полежала пару минут, затаив дыхание и прислушиваясь к тому, как дышит рядом тот, кого выбрало ее сердце, тот, кто теперь будет рядом с ней всегда. Слушая его дыхание, эти две минуты она и смотрела на него. Любимый мужчина еще спал, могучая грудная клетка его мерно и спокойно вздымалась и опускалась... Он даже не храпел сейчас - спал, как ребенок... И Надия дала ему поспать еще немного, очень немного - до звонка будильника... А затем посмотрела на часы, решила, что оставшихся двадцати минут до срабатывания будильника хватит для того, чтобы привести себя в порядок и заварить две чашки бодрящего травяного чая, а затем отвела в сторону часть шторы, отгораживавшей ее "спальню" от остального пространства квартиры. В комнате было темно - солнце еще не взошло и небо за зашторенным окном лишь слегка серело. Надия не стала сейчас раздвигать шторы на окне. Она прошла в ванную комнату, а затем, совершив утреннее омовение и акуратно причесав волосы, напрапвилась на кухню... К тому моменту, когда настойчивый зуммер будильника разбудил Владимира Сергеевича Ульянова, из кухни уже доносился запах пряного чая на травах. Этот запах приятно щекотал обоняние полковника Ульянова и подсказывал тому, где сейчас находится Надия. И он, совершив утренний обряд одевания и уборки постелии, к чему был приучен и аоспитанием и многолетней воинской службой, направился в ванную комнату, а затем, приведя себя в порядок - на кухню, где Надия уже разлила чай в две чашки - ему и себе... ...Было очень приятно пить этот чай, хоть оба и пили его без сахара, как это всегда делала сама Надия. Чай бодрил и наполнял свежести, наполняя ею каждую клеточку тела, каждый мускул. А когда чаепитие было окончено, капитан аль-Мари и полковник Ульянов перелделись в военную форму и стали теми, кому надлежало сегодня "работать" в опасном районе, обнаруживая и разминируя оставленные ИГИЛовцами фугасы.. Пока полковник Ульянов одевался, Надия критически оценила то, как сидит на нем форма сирийских правительственных войск и нашла, что в подгонке и пеершивке, по крайней мере, этот комплект не нуждается - комплекцию Владимир Сергеевич Ульянов имел почти "стандартную" для зрелого и крепкого мужчины своих лет. А минуту спустя, включив и сняв с пояса свою маленькую рацию, капитан аль-Мари уже вызвала с базы Мехмета аль-Сабура с мащиной.... Хруст гравия и характерный стонущий звук тормозов УАЗа раздались за коном спустя семь минут. взглянув в окно, полковник Ульянов увидел, как мехмет подвел УАЗ к блиндированному мешками с песком входу в магазин, выключил фары, и, пеергнувшись через борт и повернувшись, стал о чем-то беседовать с солдатом, стоявшим возле этого входа рядом с торчащим из мешочной стенки стволом РПК. Надия, заметив, куда смотрит полковник Ульянов, сказала: "мехмет, наверное, беседует с лейтенантом Драговичем. Нико Драгович - серб и они давно знакомы. Мехмет уважает славян - будь то русские, или сербы. Его сестра училась в России, в волгограде, когда у нас началась война. Он рекомендовал ей оставаться в России. Она устроилась там работать воспитателем в детском саду...". Она помолчала несколько секунд, затем добавила: "Все, нам пора выходить.". ...Не больше двух минут понадобилось им на то, чтобы выйти из квратиры, замкнуть за собой дверь и спуститься по лестнице вниз. И, вскоре, они уже подошли к УАЗу Мехмета. поприветствовали его и бойца, с которым разговаривал Мехмет - тот, действительно, оказался лейтенантом Нико Драговичем... Спустя минуту армейский внедорожник, недовольно-деловито ворча двигателем, тронулся; Мехмет развернулся почти на месте и УАЗ помчался к военному городку их роты... ... Они прибыли в расположение своей роты одновременно с тем, как на небо резко, будто выпущенное из пращи, выкатиьлось солнце. Здесь, рядом с палаточным строением казармы группы разминирования, Надия оставила советника Ульянова рядом м Мехметом и подошедшим к ним двоим Абдаллой аль-Халифом. а сама вошла в казарму, чтобы отдать приказ к выполнению боевого задания всей группе. И вскоре они все построились рядом с казармой. Вместе с остальными, рядом с сербом Зоричем встал в строй и полковник Ульянов. Надия еще раз напомнила своим бойцам то, что говорила вчера, проводя инструктаж, прошлась по шеренге стоящих перед ней ее подчиненых серьезным, с вопросительной ноткой, взглядом, который, лишь ненадолго, задержался на его, полковника Ульянова. персоне и скомандовала: "Группе разминирования - занять места в бронетранспортерах! Приступить к выполнению боевого задания!". Она снова была собой - педантичным и жестким командиром лучшей в Сирии группы разминирования... ...Скоро - как только бойцы разместились в БТР-70 и открытом сверху БТР-60П и за ними захлопнулись люки боевых машин, взревели двигатели обоих бронетранспортеров - и пейзаж их военного городка в открытых сейчас отверстиях бойниц в бортах БТРов поплыл назад... ...Полковник Ульянов, лейтенант Янко Зорич и младший сержант Ахмет аль-Сабур, рядовые Адад аль-Сахин и Азим аль-Азиль ехали в открытом "шестидесятом" БТРе. Вел боевую машину Абдалла аль-Халиф. Ровно, внушительно, рычали два двигателя бронетранспортера, мелко вибрировал металл, на который сейчас опиралась рука полковника Ульянова, машина упруго колыхалась, когда торсионы подвески "сглатывали" какую-нибудь выбоину иили воронку... В какой-то момент советник Ульянов понял, что они стали ехать осторожнее, а потом увидел, как Ахмет аль-Сабур встал к пулемету КПВТ, стоящему на своей поворотной установке в передней чатси БТРа и развернул его вправо. Тогда же Абдалла, не поворачиваясь, произнес: "Подьезжаем. Приготовились к высадке. И да хранит вас Аллах.". Несколько минут спустя оба БТРа их группы еще раз сбавили ход, а еще через три минуты - остановились на небольшой площадке, которую сплошным слоем покрывали щебень и куски раскрошенного взрывами бетона. В бортах БТРов раскрылись люки - и группа разминирования капитана аль-Мари начала высадку... Вскоре они уже построились в шеренгуи каапитан Надия аль-Мари, стоя напротив них, скомандовала: " Лейтенант аль-Сурья, рядовой аль-Ахмад, рядовой аль-Азиль! Приступайте к выполнению боевого задания. Задействуйте все ваше внимание, все чутье - прежде всего для того, чтобы не подорваться самим. Рядовой аль-Ахмад, полагаюсь на вас. Дильназ, помни, что мина - женщина, она любит чуткике и ласковые руки... Лейтенант Стойкович, возьмите, обязательно, в БТРе флажки-маркеры и будьте готовы их установить. Полковник Ульянов и младший сержант Ахмет аль-Сабур - будьте готовы помочь, если понадобятся сила или знание. Мехмет, Абдалла, Янко, Адад, Хуссейн - вы помните свою роль... Все, начинаем. Да хранит нас Аллах!". ...Начинали неспешно - как и положенно саперам. Движения были спокойными, как показалось бы со стороны - даже несколько заторможенными - но это бы только казалось - за каждым спокойным, степенным движением были скрыты хладнокровие и многолетний опыт действий, не располагавших к поспешности и суете. Дильназ аль-Сурья, Мустафа аль-Ахмад и Азим аль-Азиль раздвинули телескопические рукояти-"черенки" своих миноискателей и двинулись к месту, где им предстояло "работать" - распластанным на большой площади в десятке метров от них нагромождениям бетонных плит и блоков, изломанных взрывами - остаткам правого крыла огромного и когда-то просторного здания родильного дома. На небольшом расстоянии от них, так же медленно, сбавляя шаг, когда задерживалась эта троица, двигался серб Славомир Стойкович со снопом флажков-маркеров в руке, рядом с ним шли полковник Ульянов, Ахмет аль-Сабур и капитан аль-мари. Полковник Ульянов сейявч старался охватить взглядом всех троих саперов основной группы, прощупывавших нагромождения бетона перед собой миноискателями. Он увидел, как, спустя минуту после начала "работы", остановился Азим аль-Азиль, как он, не оборачиваясь, сделал жест рукой, подзывая ближе лейтенанта Стойковича, как тот подошел, о чем-то перемолвился с смирийцем и, осторожно обойдя того, поставил на бетонную крошку флажок синего цвета, оснащенный снизу своего древка небольшой прямоугольной опорой. Миг спустя еще один флажок, на этот раз - красный, был установлен по сигналу Дильназ. Затем, по сигналу Мустафы аль-Ахмада, был установлен еще один красный флажок. Это означало, что саперами найдены первые три "закладки"... Пройдя еще несколько десятков метров, Дильназ, Мустафа и Азим обнаружили еще три мины - и снова Стойкович выставил три флажка-маркера - на этот раз все три были красными. А затем они вернулись к первому ряду выставленных лейтенантом Стойковичем флажков - и началось разминирование. Саперы отставили в сторону свои длинные, выкрашенные в зеленовато-белый цвет, миноискатели и сели на корточки у флажков, осторожно расчищая, раздвигая в стороны руками бетонную крошку и гравий. Вскоре Мустафа поднял ладонь кверху в скупом и крссноречивом жесте, означавшем. что им открыт доступ к обнаруженной им мине. Затем эта ладонь опустилась, Мустафа ниже опустил голову, приблизив лицо к мине, его движения стали еще более плавными, отточенными, как у охотящегося богомола... Еще через пару минут он уже подал следующий знак - теперь все должны были отойти от него подальше - он сейчас нес в руках, как самую драгоценную в мире ношу, только-что снятую им мину - нес на безопасное расстояние от людей и от БТРов. чтобы положить на небольшой участок ровного грунта в пределах места, где работала группа. Правее него, точно соразмеряч ритм его шагов со своими, шел полковник Ульянов, готоавый принять в свои руки смертоносную ношу, или заслонить Мустафу от внезапного выстрела... Спустя пару минут Мустафа осторожно, с благоговейной аккуратностью, поставил мину на поверхность. расчищенную от бетонной крошки, подал знак рукой, что приступает к дальнейшим действиям и направился обратно к месту, где обнаружил мину. В это время следующую мину уже извекла из-под бетонных осколков Дильгаз аль-Сурья - и снова полковник Ульянов сопровождал ее к месту, где она должна была оставить смертоносный предмет. Азим аль-Азиль, в это время, продолжал "колдовать" над своей находкой. Лишь к тому моменту, когда Дильназ, вновь, приступила к поискам мин миноискателем, он, осторожно, медленно, сдвинул "свою" мину немного в стоорону, не отрывачя от грунта, опутсил руки ниже. пригнулся... Было ясно, что он обнаружил мину с "сюрпризом",которую нельзя было просто поднять и унести. Вадимир Сергеевич Ульянов увидел, как тот подал знак ладонью, прося помощи. На его жест откликнулся было, шагнув к нему, Ахмет, но полковник Ульянов так же, жестом, не произнося ни слова, остановил его, пошел к Азиму сам. Ахмет, Стойкович и оставшаяся возле них Надия теперь лишь наблюдали за ним, Мустафой и Дильназ, снимавшими уже другие мины... Владимир Сергеевич Ульянов подошел к Азиму аль-Азилю, присел на корточки рядом с ним, посмотрел туда, куда молча показывал ему рукой сириец. Ничего необычного здесь не было, была граната, засунутая в яску под миной спусковым рычагом кверху. Но здесь требовалось четыре руки, а у азима, конечно, было только две... Рычаг гранаты оставался еще прижатым весом мины, потому у полковника Ульянова было время принять решение. Мгновение спустя он прижал рычаг гранаты рукой, облаченной в легкую тактическую перчатку, а затем и вытащил ее из-под мины. Граната была американская, бочкообразная фугасная М3, конечно. без чеки. Некоторое время полковник ульянов удерживал ее в руке, ища глазами что-то, чем можно было заменить чеку или зафиксировать в нажатом положении рычаг запала, затем увидев в нескольких шагах торчащий из бетонного мусора конец ржавой проволоки подходящего сечения, направился к нему... Минута - и он уже отломал кусок проволоки длинной сантиметров пять, сложил его вдвое и, вставив в отверстие для чеки, разогнул ее концы с другой стороны отверстия. А еще через минуту он уже передал гранату Ахмету и сказал: Положи-ка эту игрушку где-то так, чтобы ей там было уютнее... Показать бы ее потом журналистам... Но сперва покажем полковнику абу-Алифу...". Ахмет, приняв из рук советника Ульянова гранату, согласно кивнул... "Работа" продолжалась - Азим аль-Азиль уже отнес на площадку для найденных мин свою находку и пошел к второму "своему" флажку, а Дильназ, в это время, уже манила жестом к себе Славомира Стойковича, чтобы тот поставил очередной маркер... ...Медленно, осторожно, то тут, то там, почти на каждом десятке метров обнаруживая опасные мины, саперы приближались к самому разрушенному зданию - опаленному снаружи и выжженному изнутри четырехэтажному строению, когда-то имевшему в плане форму буквы "Т". Сейчас они находились на месте, где находилось правое крыло этого здания; центральная часть, "ножка" "Т", наполовину обрушилась, осыплась после, очевидно, попадания мощной бомбы - бетонный "оползень" вылез своим "языком" на пролегавшую рядом улицу и наполовину перекрыл ее. Конструкции левого крыла здания почти полностью уцелели, но верхний этаж был полностью разрушен бомбами или минометными минами; несколько плит, каким-то чудом еще не рухнувших вниз, образовали ""козырек", готовый сорваться вниз в люой момент. В это разрушенное здание, в его левое крыло и "корень" центральной части они должны были войти и разминировать его... ...Все это время - пока саперы снимали обнаруженные мины, пока они медленно двигались к разрушенному зданию роддома, боевые товарищи прикрывали их с флангов и с тыла, следя за малейшим шевелением, за малейшим движением вокруг, "ловя" зрением каждое изменение "рисунка" местности вокруг - ведь, к примеру, расположенный в двух шагах и, вдруг, неуловимо изменивший свое положение кусок бетонной плиты мог, на поверку, оказаться хорошо замаскировавшимся среди обломков бетона и кирпича исламским террористом. Так же, как саперы, занимавшиеся разминированием, они не издавали ни звука, но сами впитывали и и внутренне оценивали каждый звук вокруг - робкие птичьи трели, скрежет покачиваемого слабым ветерком где-то в руинах зданий вокруг листа металла, посвистывание этого ветра в пустых оконных проемах и разрушенных помещениях руин... Мехмет и Абдалла, превратившись, словно, в чуткие механизмы, медленно. размеренно, поводили стволами своих пулеметов, развернутых стволами в сторону разрушенной кондитерской фабрики. Среди сожженных цехов с пробитыми и проваленными крышами и роломленными взрывами снарядов стенами. действительно. могли прятаться джихадисты, в каком именно месте - угадать было невозможно. Возможно - вот там, где в пробоину в стене виднелись основания рельсовых путей мостового крана Или там, где половина цеха рухнула, образовав бетонный курган Пока ответа на эти вопросы не было - и бойцы, прикрывавшие группу разминирования, продолжали анимательно отслеживать все, что могло вызвать их подозрение. В случае обнаружения чего-то, вызывавшего их тревогу. они обязаны были открыть огонь первыми - и сразу на поражение. Они знали, как хитер, изворотлив, как хорошо натаскан заокеанскими инструкторами их враг. И если этот враг был источником подохрительного звука, подозрителдьного движения в этих руинах вокруг - нельзя было позволить ему произвести выстрел или метнуть гранату... ...Мехмет аль-Сабур сидел на месте стрелка в башенке своего БТРа-70 и, медленно поворачивая башню вращением двух рукочток, осматривал сейчас полуразвалившийся от нескольких попаданий тяжелых мин цех, когда-то выкрашенный в синий цвет и сохранивший его на нескольких своих частях. Собственно, разрушенной была часть цеха, обращенная, почти. прямо к БЬРу, тыльная стена была. почти, целой - и на ее фоне отлично были видны внутренние конструкции пролета цеха. Внезапно, Мехмет, ьявственно, увидел, как среди этих внутрицеховых конктсрукций рушится вниз что-то длинное, авкрашенное в защитно-зеленый цвет. В следующую секунду - на секунду или две раньше, чем там. в развалинах цеха, полыхнуло пламя и над БТРом Мехмета с шипением и воем пронеслась реактивная граната, длинно, яростно. взахлеб застучал пулемет Абдаллы аль-Халифа - в разрушеноом цеху посыпались откуда-то сверху иссеченные его пулями куски шифера, цементная крошка, непонятно что еще, а затем откуда-то из-под крыши цеха упала длинная зеленая труба гранатомета. а за ней - сам стрелок в черном-в белую клетку бурнусе. И тогда же пущенная исламистом реактивная граната, уже пролетев над головами Славомира Стойковича, полковника Ульянова и Надии аль-Мари. взорвалась, ударившись об угол разрушенного роддома. По обломкам бетона вокруг застучали и зазвенели ее осколки... Еще минуты полторы два пулемета КПВТ - Мехмета и Абдаллы - нещадно секли руины цеха, затем, оба одновременно, смолкли. Из стволов еще вился синевато-сизый пороховой дымок, а из рации на поясе Мехмета уже доносился голос капитана аль-Мари, требоввавший: "Мехмет, доложи мне обстановку!". Он ответил: "Доеладываю: в руинах цеха кондитерской фабрики уничтожен гранатометчик ИГИл. Я сожалею, что не помешал ему выстрелить... Этот больше не выстрелит, но. возможно, он там не один...". Капитан аль-мари ответила ему: "Ясно, Мехмет. Я предлагаю навести на фаюрику авиацию, пусть обработают ее НУРСами. Что ты об этом думаешь". Он сказал: "Не могу не согласиться.". Надия аль-мари произнесла: "Приняла. Тогда я докеладываю о решении командующему ротой, он может навести на фабрику авиацию. До тех пор я останавливаю саперные работы.". Рация умолкла. Окончив переговоры с Мехметом, Надия аль-Мари вызывала теперь полковника абу-Алифа.. Полковник Ульянов подумал: "Мехмет и Абдалла только-что "сняли" джихадиста с РПГ... это только один, но он подтверждает информацию об укрывшихся в руинах кондитерской фабрики боевиках ИГИЛ или "умеренных"... Один... А сколько их там всего Интересно, в штабе правительственных войск есть, хотя бы, фотографии аэро-разведки этого района Надеюсь, коненчо, что есть.". Он, словно, ихдалека слушышал сейчас голос Надии, которая, связавшись с командиром роты, говорила: "...сепжанр Мехмет аль-Сабур и рядовой Абдалла аль-Халиф огнем пулеметов с БТРов уничтожили боевика ИГИЛ в руинах кондитерской фабрики "Аль-Фсизи энтерпрайзес". Таким образом, информация об укрывшихся там джихадистах побтверждена. Я не могу рисковать своими людьми, но и прервать "работу" - это срыв выполнения приказа. Прошу вызвать авиацию и обработать руины фабрики. До тех пор останавливаю "работу". Люди укроются в БТРах и мы отойдем на время, пока отработает авиация." Когда она закончила говрить, в ответ из динамика рации зарокотал голос полковника абу-Алифа; "Хорошо, капитан аль-мвари! Авиационное прикрытие будет выслано. Я сообщу вам, сколько минут потребуется летчикам для прибытия в ваш район. А сейчас - эвакуируйте оттуда своих бойцов. Я вами тоже не желаю рисковать. Выполняйте приказ.". Капитан аль-мари выключила рацию и, сложив лпдони "рупором", громко, чтобы ее слышали и ее саперы и те, кто охранял периметр, скомандовала: "Группе - временно прекратить работы! Всем собраться и разместиться в бронетранспортерах!". Ее распоряжение было выполено немедленно - васе ее бойцы подошли к БТРам и начали размещаться внутри боевых машин. Вот уже с негромким лязгом захлопнулись люки на БТРе Мехмета, вот уже, не дожидаясь, пока в узкий трапециевидный люк занырнут последние бойцы, завел свой бронетранспортер Абдалла... Последним в БТР входил Янко Зорич. Он уже взялся за трубчатую металлическую ручку изнутри корпуса БТра, взялся другой рукой за крышку люка, чтобы захлопнуть его за собой... И - на несколько секунд замер. То, что заставило его замереть, вслушиваясь, услышали все. Даже сквозь рык двигателей БТРа бойцы услышали нестройный, разноголосый, раздавгийся сразу в нескольких местах за забором разрушенной фабрики, протяжный крик: "Алла-а-а-а-ах акба-а-а-а-а-а-ар!!!!". Полковнику Ульянову было хорошо видно, как Зорич поежился.... Затем, уже делая движение, чтобы войти в БТР - характерный нырок головой наклоненной головой вперед - серб произнес: "Зовут Аллаха в свидетели своих деяний... Но веруют ли в него сами Нет. Для них ислам - лишь ширма... ". ...Лязгнула тяжелая лючина, громче взревели два двигателя, знакомо, крупно завибрировал металл... Они уже тронклись, когда мимо них проплыл. развернувшись, БТР-70, который вел Мехмет... ...Они проехали следом за БТРом Мехмета всего пару сотен метров и, еще раз повернув, встали за левым крылом разрушенного роддома. Приподнявшись над скошенным бортом открытого сверху БТРа, полковник Ульянов увидел, как в борту ставшего в паре метров впереди БТР-70 открывается люк и на засыпанную битым кирпичом и ломанным бетоном землю сходит Надия. Он тоже открыл люк бронетранспортера и, выйдя наружу, направился навтсречу девушке. Когда, сделав несколько шагов, он подошел к ней, Надия обьявила: "Полковник абу-Алиф сообщил - через четыре минуты прилетят два вертолета Ми-24. Машины пройдут над нами и зайдут на исламистов со стороны нашей опюлснй точки. сделано это затем, чтобы мы потом не попали под осколки их НУРСов. Так что ждем. Как только вертолеты отработают - возвращаемся к "работе".". Говорила она это твердо, спокойно - и полковник Ульянов, глядя на эту стройную девушкук и слушая ее, еще более убеждался, что перед ним - опытный, "тертый", отвечающий и за неукоснительное выполнение приказа и за жизни своих бойцов, командир. И, когда капитан аль-Мари договорила, он сказал ей: "Капитан аль-Мари, я вижу, чем подтвержден ваш командирский авторитет... Горжусь тем, что нахожусь именно в вашем подчинении.". Надия, помолчав, взгялунал прямо ему в глаза - ее взгляд был строигм, но на дне его таился "чертик" девичьего кокетства, а затем ответила на его слова: "а я счастлива командовать лучшей в Сирии и, возможно. даже в мире, группой разминирования. Это бойцы, с которыми легко быть хорошим командиром - им не столь часто приходится отдавать команды... Я горжусь своими саперами, потому согласна принять и замечания от них в свой адрес, если поведу себя не так, как следует...". Полковник Ульянов произнес: "Наверное, вы тоже один из ручших командиров в мире. Я вижу вашу рассудительность, внимательность к людям, но вижу и твердость, хладнокровие, ответственность...". Она сдержанно улыбнулась и ответила: "Приятно слышать такое от своих подчиненых и знать, что тебе не пытаются сльстить... Не вижу смысла льстить человеку, который просто командует другими людьми и старается делать это так, чтобы группа выполнила задачу, не пролив ни капли крови своих бойцов.". Затем она умолкла, чуть повернув голову, прислушиваясь к чесу-то. И полковник Ульянов тоже прислушался... Они услышали именно то, чего ждали - рокот и вой вертолетных двигателей, сыистящий грохот бешенно вращающихся винтов, которые стремительно приближались, заполняя собой все окружающее пространство, заставляя тяжело вибрировать воздух вокруг... И вот, наконец, вынырнув из-за развалин ближайших многоэтажек, они пронеслись над двумя людьми, стоявшими у БТРов - словно, два духа мщения, словно две мифические птицы Рух, изготовившиеся к безжалостному нападению на своих жертв - в вихре пыли и гравия, поднимаемых с земли, в оглушительном свистящем грохоте и реве двигателей, наклонив носы и, словно, живые агрессивные создания, растопырив пилоны со страшным оружием... Надия, придерживая на голове форменную пилотку, чтобы та не отправилась в погоню за вертолетами, задрав голову. проводила вертолеты восхищенным взглядом. Спустя миг эти страшные создания скрылись от их глаз за руинами разрушенного здания роддома, а еще спустя несколько мгновений - и этого, конечно, не было выдно отсюда - контейнеры с неуправляемыми реактивными снарядами под пилонами вертолетов озарились исходящим из них багрово-оранжевым пламенем, раздались резкие, звучные хлопки - и тут же, выпустив за собой длинные дымно-пламенные "хвосты", к развалинам кондитерской фабрики с воем понеслись десчтки смертоносных стрел. Загрохотали взрывы, взметая к небу осколки кирпича и ьетона, каких-то деревянные и металлические обломки и облака бурого дыма... ..."Крокодилы" методично и зло источали в сторону руин фабркик смерть несколько минут, затем развернулись, снова прошли над БТРами группы разминирования и, забрав круто влево, эффектно накренившись, пошли на цель еще раз - теперь - так, чтобы "проутюжить" ее впоперек, с фланга. Вскоре бойцы группы разминирования в своих БТРах и Надия с полковником Ульяновым услышали многократно повторяющееся: "В-вух-х!! Ш-ш-шурх!! Бах!!!" - на этот раз в руины фабрики полетели противотанковые ракеты. Затем слитным, ревущим стаккато ударили пушки и пулеметы... ..Спустя несоклько минут вертолеты. уже не так стремительно, с достоинством удовлетворенных, сытых хищников, последний раз прошли над БТРами группы капитана аль-Мари в обратном направлении. И Надия отдала команду к возвращеню на место работ... ...Когда бойцы группы разминирования, вторично, покинули борнетранспортеры, чтобы приступить к "работе", невдалеке от здания разрушенного роддома, за исковерканным осколками и пробитым в нескольких местах забором бывшей кондитерской фабрики поднимались в небо несколько султанов бурого и черного дыма, пахло горящми мазутом, пластиком и мукой... Было тихо... Тихо было и спустя два часа, когда, еще задолго до полудня, саперы, то тут, то там вынивмавшие из устилавшего землю слоя битого кирпича и бетонных обломков свои смертоносные находки, приблизились к проему в центральной части здания роддома, открывшемуся из-за обрушения одной из несущих стен. Некоторое время, они стояли, глядя на открывшееся их глазам пространство, бывшее, когда-то. вестибюлем первого этажа роддома - проникавшие через проломы и выбитые окна солнечные лучи освещали сейчас тонкие стройные колонны с остатками осыпавшейся от взрывов декоративной плитки, засохшие пальмы и монстеры в покрытых цементной пылью вазонах, изломанные и пеервернутые кресла... Все еще было тихо - почти тихо. если не считать печального свиста ветра в этих руинах... И, вдруг, стоявшая на левом фланге их группы Дильназ, а за ней и остальные двое саперов услышали звук, который заставил вздрогнуть сердце. Это был детский плач - одновременно - приглушенный, слабый и пиронзительный, режущий нервы... Дильназ подала рукой знак Надии и полковнику Ульянову - и медленно и осторожно ступая, пошла на звук... Приблидаясь к месту, откуда исходил этот звук, Дильназ, за которой уже следовала Надия аль-Мари, с каждым шагом, все явственнее раличала интонации в плаче ребенка - ребенок был голоден, напуган и одинок... Но она все ще не видела этого ребенка... Наконец, она подошла к нагромождению из обломков бетонных плит, в щель между которыми виднелся край сине-бело-серой, покрытой цементной пылью пеленки. Именно отсюда доносился плач ребенка. Надия, подступившая к этому бетонному кургану следом за Дильназ, произнесла: "Ребенок... Его надо извлечь оттуда, иначе он скоро погибнет. Но, боюсь, сами мы не поднимем плиты...". Затем она повернулась к Азиму аль-Азилю и скомандовала ему: "Рядовой аль-Азиль, приведите сюда Адада аль-Схина и Хуссейна аль-Аббаса. И пусть Мехмет подгонит сюда свой БТР и подготовит тросы.". Азим бегом отправился выполнять приказание капитана аль-Мари, а в этов ремя полковник Ульянов и Мустафа аль-Ахмад уже пытались приподнять или сдвинуть в сторону один из обломков плит, который не грозил немедленно обрушиться на погребенного под ним ребенка. Это было нелегко, но, повинуясь силе двух мужчин. плита медленно сдвигалась в сторону... Они даже не отвлеклись от своего занятия, даже не снизили давления своих нарпяженных рук на этот кусок бетона, когда им на помощь пришли мощные мускулы Адада аль-Сахина. Вскоре плиту отодвинули на целых двадцать сантиметров. потом - на полметра, потом - на метр - и оставили в стороне. А в это время рядом сними уже приглушенно ревел на низких оборотах, подкатываясь кормой к ним, БТР Мехмета аль-Сабура. На корме у него висели смотанные в кольца мощные тросы с крюками на концах... Вскоре сразу трое мужчин - Адад аль-Сахин, полковник Ульянов и Мустафа аль-Ахмад начали разматывать эти тяжелые и скользкие от смазки тросы. Затем закрепили их крюки за край одного из обломков плит. Мехмет, наблюдавший за ними из люка механика-водителя, медленно прибавил оборотов, натягивая тросы, а мужчины. взявшись за тот же обломок руками, приготовились не дать отодвигаемой плите обрушиться на погребенного под ней ребенка... Так отодвинули вторую плиту, за ней - третью; последнюю просто отбросили в сторону руками сразу четырех бойцов... И тут же мужчины отошли в сторону, давая женским рукам принять из чрева бетонного кургана крохотное живое существо, закутанное в грязные сине-бело-серые пеленки и изнемогшее от голода и собственного плача...

proza_ru/texts/2017/12/201712111001.txt

Приключения одной необычной принцессы и одного необычного принца. В гостях у гномов. Часть вторая Утром после сытного завтрака вся семейка гномов вышла из домика, а с ними - принц и принцесса. Светило яркое солнце. Хозяин дома посмотрел на солнце, прищурившись и, поправив тыльной стороной ладони свои шикарные усы, заметил: -Хорошо! Сегодня самое то для турнира! Принцесса подставила солнцу лицо и подумала о чём-то своём. Турнир её интересовал меньше всего, но было интересно узнать, что это такое. И вот все идут по лесным холмам, то поднимаясь, то спускаясь по небольшим склонам, солнце пробивается сквозь листву, освещая листочки изнутри. То тут, то там - норки и корни деревьев в виде змей и прочих животных. И вот все вышли на открытую лужайку, где уже собралось много семейств гномов, создавая открытый овал. Здесь же, на довольно удачном месте, специально отведённом для почётных гостей, и примостились. И вот затрубили трубы и на "арену" через открытую часть овала выехали всадники на ездовых черепахах. *** историческая справка: Почему, спросите вы, на ездовых черепахах И откуда в этом лесу вообще взялись черепахи Всё очень просто. Однажды к гномам случайно попала одна любящая пара черепах, и они начали плодиться, а гномы с ними подружились и всячески помогали. Что касается того, что они их оседлали, так черепахи против этого ничего не имели, они сами предложили, когда когда-то зашла речь о турнире, который так мечтали провести гномы и который имел такой грандиозный успех, что его начали проводить каждый год и по особым случаям. *** Образовалось как бы две команды, всадники выстроились напротив друг друга. У каждого в одной руке - по деревянной длинной палке и по деревянному щиту в другой. То ли вчера перегуляли, то ли не успели подготовиться из-за внезапности события, то ли ещё что-то, но после первого же столкновения кто-то слетел с черепах. А один, которого все Недотёпой звали, так неудачно поворачивался, что сбил своей палкой "близскачущего" со своей команды, который от неожиданности не удержался на черепахе. Не смотря на это было довольно интересно и порой забавно смотреть на "сражения". Зрители то и дело вскакивали с мест, громко что-то восклицали и очень сопереживали всадникам. У одного гнома после каждого столкновения падал на глаза колпак. В итоге он плюнул в сердцах и забросил свой колпак подальше, который внезапно приземлился одной дамочке на колени, чему она несказанно обрадовалась. Победителем оказался самый натренированный и мускулистый гном, хобби которого являлась езда на черепахах, о чём принц и принцесса узнали от сидящего рядом и постоянно вскакивающего, живо жестикулирующего и комментирующего события гнома. Участником турнира мог стать любой гном и даже дамочка, если такова находилась, но дамочек это первенство в качестве участниц не особо привлекало, поэтому и попадались среди них редко та, которая хотела участвовать в турнире. И об одной комментатору захотелось рассказать, ибо именно она была дамой его сердца, ставшая его женой и забросившая турниры, всю свою энергию направив на работу с кристаллами. У принцессы появились искорки в глазах и она спросила: - С кристаллами А что это за кристаллы А ты мог бы меня познакомить со своей женой Где она сейчас У гнома открылся рот. Он не мог взять в толк, как кристалл может быть интереснее турнира и вообще - что интересного в кристаллах И хотя он восхищался своей энергичной женой у которой всё "кипело" в руках, но её всепоглощающего интереса к кристаллам не понимал, хотя сам любил камни, а ещё её внезапной и полной апатии к турнирам. Он так любил на неё смотреть, когда она грациозно усаживалась на черепаху, как гордо и статно выезжала, как мужественно сражалась и, как редко кто мог её выбить из седла, и как однажды она стала победительницей, что всегда наполняло его гордостью и восхищением. И вот теперь - кристаллы, которые затмили всё, как казалось гному. Гном-комментатор обещал после турнира познакомить со своей супругой. Когда турнир закончился, Берта стала прощаться с принцем и принцессой. Принцесса удивилась: - Но ведь мы ещё встретимся Берта глянула в глаза и с доброй улыбкой ответила: - Не думаю, скорее всего тебя ожидает нечто иное. Тогда принц и принцесса тепло поблагодарили за гостеприимство и радушие всю семью. На прощание принц "прокатил" на плечах самого младшего, и они пошли вместе с гномом-комментатором дальше, который привёл их в пещеру. Наученный горьким опытом, принц предупредил принцессу и очень осторожно ступил, внимательно рассматривая. Но внутри оказалось совершенно по-другому - просто потрясающе красиво. Эта пещера не имела ничего общего с той, куда он ходил с Фрайем - всюду свисали с потолка всевозможные сосульки, соломинки, гребёнки, бахромы и т. п. И это было ещё не всё, подобное росло из пола пещеры. При свете факела это было очень впечатляюще... Они долго бродили, восхищаясь красотами подземелья. Принц и принцесса шли медленно, молча восхищаясь увиденным, пока в глубине пещеры не увидели женщину. Она сидела и рассматривала кристалл, светившийся в её руках. Принцесса быстро подбежала к ней, очень хотелось поскорее увидеть. Внутри нежно-голубого кристалла виднелась спираль, начинающаяся из центра четырёхлепесткового цветка, один лепесток которого плавно перетекал в другой, образуя восьмёрку, странным образом перекручивавшуюся посредине и плавно соединяющаяся с другой поперечной. Казалось, что цветок пульсирует и оживает, когда на него смотришь, а спираль раскручивается. Принцесса смотрела с восхищением и каким-то особым любопытством, кристалл, как магнит притягивал и от него исходила нежность, совершенно не понятная принцессе: - Что это - Кристалл - Что у него внутри - Что ты видишь - Цветок, из которого раскручивается спираль. - Тогда это волшебный цветок. Здесь два знака Бесконечности. Этот цветок есть и в тебе. Тебе многое по силам... В этот момент подошли принц и гном-комментатор. - Вы уже познакомились Это моя супруга Люсия! И восхищённо посмотрел на женщину. Та улыбнулась и нежно поцеловала в подставленную щёку. Воцарилась приятная атмосфера... "Неужели это действие кристалла" - подумала принцесса. А затем Люсия показывала разные кристаллы, кристаллы всевозможных форм и размеров, цветов и оттенков, с разным сиянием и ясностью, разным свечением и твёрдостью, некоторые были особо многогранны, попадались в виде цветов, бутонов. - Те, что ещё спящие - бутоны, те, что проснулись - раскрывшиеся. Они ещё и музыкальны, некоторые поют просто замечательно. На, послушай. И положила в руки принцессы полураскрывшийся "цветок", который в её руках тотчас же запел высоко и нежно, совершенно чисто... Даже принц заслушался чистоте голоса. Люсия смотрела и улыбалась. Что говорить, ей было приятно. - Можно мне взять с собой - Зачем Теперь он итак живёт в твоём Сердце. Люсия посмотрела на пару и добавила: - Это особые кристаллы, их могут не все видеть и тем более слышать. Вы оба просто открыты и тонко ощущаете окружающий вас мир, ваши сердца открыты и на них откликаются... Благодаря чему вам удаётся путешествовать сквозь миры и видеть, и слышать многое. И она многозначительно посмотрела и улыбнулась. Кристаллы настолько увлекли пару, что они совершенно забыли о времени, о чём им напомнил гном: -Ну вот, мы уже здесь кучу времени провели, чуть ли не полдня здесь застряли! -Куда ты вечно спешишь, Вихрь Они ещё так мало видели. -Но тогда они не увидят то, что хотели. Принц и принцесса переглянулись и засобирались, благодаря Люсию за чудесную экскурсию. Люсия подмигнула принцессе и дала ей на прощание один кристалл лилово-фиолетовый с белыми и прозрачными прожилками. Принцесса посмотрела на него и ей показалось, что кристалл ей улыбнулся, руке стало тепло от него и принцессу охватило приятное чувство. Гном завёл их ещё во многие пещеры, причём порой он так быстро передвигался, что они еле поспевали за ним. Показал и искрящиеся солевые отвалы, места, где хранятся камни, у людей считающиеся драгоценными и полудрагоценными, но не понимающими истинную значимость камней. Здесь уже разошёлся гном - это было его поле деятельности. Он протягивал на ладони то гранат, то рубин, то сапфир и рассказывал о них. Камни лучились, когда в них проникал свет. Вдруг он протянул светло-зеленый камень и поднял палец вверх: - Турмалин - камень творческих натур! Камни играют очень большую роль, некоторые из них - целители, есть и просто волшебные. Принц попросил его рассказать о них, что Вихрь с удовольствием выполнил по ходу передвижения вглубь очередной пещеры. Вдруг они уткнулись в одну дверь. Точнее это было две двери, как будто ворота. - Вот мы и пришли... Мы у дверей в другой мир. Ну так что Вы готовы к новым путешествиям Принцесса рассмеялась: - Ты нас специально сюда завёл Берта знала, что мы больше с нею не встретимся Гном улыбнулся. У его глаз собрались весёлые морщинки: - Ты ещё не готова А ты И посмотрел на принца. Принц глянул ему в глаза и спросил: - Куда ведёт эта дверь - В страну драконов. - Я готов. - Я тоже. - Как мы туда доберёмся - У вас есть выбор: пешком или ехать. - А лететь - Для того, чтобы лететь нужно вначале оседлать дракона, что встретится на пути, но это непросто. Принц и принцесса взявшись за руки сказали в один голос: - Мы пойдём. И ворота открылись... продолжение следует...

proza_ru/texts/2016/05/20160507352.txt

ЭРОТИЧЕСКАЯ БАЙКА-1. (от Зайнуллина*). Этот небольшой сюжет не имеет никакого отношения к эротике. У меня давно была мечта написать пару-тройку баек в еженедельник "Спид-инфо", так и не сподобился, да и скромность природная тормозила этот процесс. А здесь намедни читаю очередную глупость в сети, какая -то мадам думает, что всем мужикам подавай 90Х60Х90 и предлагает мужской эталон для женщин -25см. Полнейший маразм. Поведал мне эту байку Зайнуллин.* Это человек, который поездил по стране много и багаж его баек неисчерпаем. Вот первая. Про Ивана-маленького. Мы познакомились случайно в поезде, все трое монтажники, которые направлялись в командировку в город М. Наши товарищеские отношения завязались со знакомства в поезде. После трудовой недели решили встретиться и вместе провести свободное время, которого в командировке не много, т.к. люди ездят туда заработать деньги, а не пьянствовать и прелюбодействовать. Пошли в кино и случайно, как это бывает познакомились с тремя женщинами, ткачихами, которые работали на местной текстильной фабричке и жили в общежитии квартирного типа. После кино зашли в магазин взяли водки, закуски и отправились к ним в гости. Дело было к ночи, посидели немного выпили и легли спать все шестеро в одной комнате, каждый с партнёршей в отдельной кровати. Комната была просторная, а койки полутороспальные, не то что в нашей общаге. Проснувшись утром я наблюдал следующую картину. Мой товарищ, Серёга, спит один, я тоже без партнёрши, а все три девицы лежат в кровати с Иваном-маленьким (видно его так прозвали из-за небольшого роста) и весело так щебечут. Мы с проснувшимся Серёгой немного оконфузились, да и девчонки тоже. Все быстро оделись и сели завтракать. Девицы были в приподнятом настроении и загадочно улыбались. Иван сидел набычившись, т.к. был видно, что по своей природе он был человек застенчивый. Когда выпили по три рюмки девчонки расхрабрились и стали приставать к Ивану, чтобы он показал нам то, что мы никогда не видели и вряд ли ещё, когда- нибудь увидим. Одна из девиц вилкой "согнала" селёдку из селёдочницы в свободную тарелку и подвинула её Ивану. Тот как бы нехотя водрузил своё "чудо" на неё, чем привёл девиц в неописуемый восторг, а нас с Сергеем в шок. Детородный орган Ивана едва поместился на приличного размера селёдочницу. После этого случая, не знаю почему, но наша "дружба" с Иваном как-то угасла, и мы с ним свободное время вместе больше не проводили. 24.09.2015. 16.12. *- фамилия изменена.

proza_ru/texts/2015/09/20150924303.txt

И вроде бы уже Весна. И скоро развернутся под нАтугой воды младенческие почки, и будет зелень застилать глаза, ваять нелепые морщинки прищур глаз от яркого воскреснувшего Солнца. И вроде бы я знаю -- для чего мне жить, и сонную ленивость промороженную могу я без потери положить под тающего снега авангард -- его скорее всех истопит тёплый свет. Но нет. Я не проснулась следом за природой, не просыпаюсь я -- который год подряд.

proza_ru/texts/2016/04/201604141043.txt

Беспризорный мышонок по двору шастал. Место себе искал. Шмыг-шмыг, глядь, а перед ним миска с кашею и кость, рядом лежат. Отведал овсянки, хрящики с кости погрыз, водички испил. Куда дальше идти - не знает. А из конуры на него пёс глядел с сочувствием - жаль сироту... Лизнул Полкан мышонка: - Не грусти, малыш. Залезай ко мне в будку, места на двоих хватит. Уговаривать бродяжку не пришлось. Юрк в лаз, уткнулся мордочкой в собачий бок и заснул в тепле. Стали они вместе, по братски, жить. Пёс двор сторожил, а мышонок но окрестности гулял. Однажды, познакомился он, у крыльца с двумя котятами, такими же несмышлёнышами, как сам. Зашёл к ним в гости. Стали в "кошки-мышки" играть. Не могут котята его найти, - он под диваном спрятался. Вошла в комнату девочка с книжкой. Села на диван, котят позвала. - Хотите я вам сказку "Кот в сапогах" почитаю Устроились братья у неё на коленях, сказку слушают... Удивила сказка котят. - Оказывается, кошки мышек едят! - промяукал рыженький. - У нас знакомый мышонок есть - вспомнил полосатенький. - Надо бы его на вкус попробовать... Услышал мышонок из под дивана эти страшные слова, и тихо-тихо, вдоль стеночки, попятился к выходу. Выскочил на крыльцо и опрометью, домой, к Полкану, помчался. Нырь в конуру, прижался к другу и прошептал: "Старый друг - лучше новых двух."

proza_ru/texts/2016/10/201610191452.txt

Посвящается 303 годовщине Михаила Васильевича Ломоносова. Вопросу о соотношении эмпирических и теоретических знаний в развитии науки посвящено много работ. Но до сих пор ни в методологической литературе, ни в головах ученых однозначного, общепринятого решения этого вопроса нет. И дело даже не только в том, что сложно дать исчерпывающие однозначные определения того, что есть теоретические, фундаментальные исследования, а что следует отнести к чисто эмпирическим, экспериментальным, но и, в не меньшей степени, в том, что сами понятия "теоретический" и "эмпирический" изменяют свое смысловое содержание в зависимости от уровня и цели познания вещества. Например, химик, работающий с каким-либо соединением просто для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, узнать, а не обладает ли данное соединение неизвестными до сих пор свойствами, - занимается теоретическими или эмпирическими исследованиями С одной точки зрения, этот химик проводит фундаментальные исследования -- изучает неизвестное, стремится к получению новых знаний. Но если он захочет выяснить, не повышает ли данное соединение выход какой-либо реакции, уменьшает коррозию металла, позволяет предупредить какое-либо заболевание, то вид его деятельности следует отнести к прикладным исследованиям. Если же такой исследователь будет пытаться объяснить причины, механизмы, обуславливающие проявление у вещества новых свойств (что естественно для ученого), то его деятельность следует признать теоретической, фундаментальной. Таким образом, формулирование цели исследования объекта во многом определяет отнесение его к тому или иному виду, типу познания. Уже это свидетельствует об относительности, абстрактности выделения, характеристики самого исследования какой-то конкретной формой познания. С другой стороны, степень глубины и достоверности познания того или иного явления, процесса определяет отнесение данного исследования к эмпирическому, теоретическому или гипотетическому типу познания. Так, во всех учебниках мы встречаемся с описанием представлений тех или иных теорий, например, теории химического строения А.М. Бутлерова, теории электролитической диссоциации С. Аррениуса, теории кислот и оснований Н. Бренстеда, теории растворов и т.д. Никто не сомневается в практической значимости и полезности используемых в этих "теориях" обобщениях экспериментально наблюдаемых корреляций между определенными эмпирическими характеристиками веществ, объектов, процессов. Но некоторые положения, основания подобных "теорий", с точки зрения современного уровня развития науки следует признать неверными, ошибочными или, по меньшей мере, недостаточно обоснованными. Например, в основе популярной, преподаваемой в школе "теории" Аррениуса (изначально это была гипотеза) лежит допущение, опровергаемое современной физической химией: самопроизвольная термическая диссоциация "молекул" электролитов на заряженные частицы в растворах невозможна. Не хватит энергии. Теория кислот и оснований Бренстеда, по существу, основывается на "теории" Аррениуса, предполагая физически неосуществимый в жидкой фазе процесс "отщепления" протона от кислоты. Свободных протонов в конденсированных системах быть не может. Теория химического строения Бутлерова оперировала понятием химической связи, природа которой, еще долгое время была совершенно непонятна (до создания квантово-механической теории). Да и сейчас нельзя утверждать, что построена полная теория химической связи. Таких теорий в химии большинство и объединяет их ярко выраженный феноменологический характер. У физиков подобного вида теорий также достаточно много. И все они в большей или меньшей степени выполняют основные функции теории: объяснительную и предсказательную. Вопрос об отнесении того или иного вида деятельности ученого, того или иного типа познания к теоретическому или эмпирическому до сих пор остается дискуссионным. Учитывая 303-летие со дня рождения М.В.Ломоносова, представляется интересным рассмотреть взгляды этого выдающегося русского ученого-энциклопедиста, первого российского физикохимика, торившего тропу познания сути веществ в просторах научного бездорожья России 18-го века, на проблемы соотношения и роли экспериментальных и теоретических знаний в развитии химии. "Если кто-нибудь на огне в сосуде, наполненном водою или другою жидкостью, умеет вызвать кипение и поддерживать его, тот будет называться практиком. Если же он будет знать, что вода приводится в кипение воздухом, расширившимся в ней от огня и выходящим из нее, то будет теоретиком". (Все цитаты взяты из книги: "М.В. Ломоносов. Избранные философские сочинения. Москва: Соцэкгиз. 1940.--344с."). Теория, по Ломоносову, должна объяснять причины изменения свойств веществ. И в тот исторический период (30-60-е годы 18 века) Ломоносов, основываясь на работах Христиана Вольфа, которого он считал своим учителем, принял в качестве научного императива идеи, что "все изменения тел происходят посредством движения" корпускул ("частичек, сущностей, сложных, ненаблюдаемых"), различающихся по "протяженности", "фигуре", массе, и их "сцеплением" между собой". "...Различные качества и явления разнородных тел происходят от различия состава..." и "обусловлены разным сцеплением частичек". "От различного сцепления частичек прежде всего происходят тела твердые и жидкие". "...Все, что протяженно и движется, подчинено законам механики". И, поскольку "наука о движении есть механика", то химические изменения "могут быть объяснены законами механики". "Поэтому, если кто хочет глубже проникнуть в исследование химических истин, то должен необходимо изучать механику". "Так как знание механики предполагает знание чистой математики, то стремящийся к ближайшему изучению химии должен хорошо знать и математику". Экспериментальную, или практическую, химию Ломоносов определял как науку "о том, как из немногих взятых тел производить новые". "Химик-практик тот, кто обладает историческим познанием изменений, происходящих в смешанном теле". "Теоретическая химия состоит в философском познании изменений смешанного тела" "Химик-теоретик -- тот, кто обладает философским познанием изменений, происходящих в смешанном теле". "Занимающиеся одной практикой не истинные химики". "И те, которые занимаются одними теоретическими соображениями, не могут считаться истинными химиками". "Истинный химик должен быть теоретиком и практиком. Химик должен доказывать все, что приводится в химии. Но то, что он доказывает, ему надо сперва познать" (т.е. быть практиком). "Далее он должен доказывать познанное, то есть давать ему объяснение, что предполагает философское познание". "Истинный химик ... должен быть всегда философом". И при этом "один опыт я предпочту шестистам мнениям, рожденным единственно воображением". Соотношение эмпирических и теоретических знаний в структуре и динамике научного познания следует рассматривать с позиций существования в настоящее время различных типов, видов, уровней исследовательской, познавательной деятельности. Обычно выделяют теоретический и эмпирический уровни научного исследования, научного познания и соответствующие им теоретические и экспериментальные методы исследования. Эмпирический уровень познания в химии -- это непосредственное (через органы чувств) или опосредованное (через приборы) взаимодействие исследователя с изучаемыми объектами, фиксация субъективных ощущений различными органами чувств наблюдаемых явлений, кодируемых далее знаками, символами, словами, понятиями (цвет, звук, тепло, размер, агрегатное состояние и т.д.). Теоретический уровень -- это операции с символами, знаками, числами, словами, понятиями по определенным правилам логики и математики. На эмпирическом уровне выявляются функциональные взаимоотношения, взаимозависимости, корреляции между свойствами (названиями изменения состояния веществ), процессами, событиями, явлениями. Например, при нагревании тела расширяются, произведение объема газа на его давление при постоянной температуре величина постоянная, сила действия равна силе противодействия и т.д.. На теоретическом уровне познания раскрывается сущность процессов, событий, явлений, зависимостей посредством построения моделей, формулирования законов, принципов, выявления внутренних и внешних взаимосвязей, механизмов взаимовлияния, предопределенностей условий и результатов на основе наиболее общих теорий физики и математики (молекулярно-кинетическая теория, квантовая механика, термодинамика и т. д.). Эмпирическое и теоретическое познания различаются по способу рассмотрения объекта, процесса, события, явления, средствам и методам исследования. Можно сказать, что у данного объекта исследования (вещество, тело, процесс, явление) имеются различные предметы познания (то, что необходимо знать об объекте).Например, вода - как объект познания - может иметь множество предметов познания: физические свойства, химические свойства, биологические свойства, экологические свойства, социальное значение... Любую науку можно идентифицировать по объектам, предметам и методам её познания. Изучение поведения объекта среди подобных объектов как результат, последствие того или иного воздействия на рассматриваемый объект других объектов различными измеряемыми способами (механическими, термическими, электрическими, оптическими и т.д.), изучение их взаимосвязей (корреляций) -- это эмпирический подход, уровень исследования. Если же производится изучение, выявление механизмов, взаимосвязи свойств, взаимовлияния объектов, то есть выяснение того, какие внутренние изменения объекта, его состава, строения, характера взаимодействия и движения составляющих объект частей и частиц (атомно-молекулярных, ионов, ассоциатов, кластеров, фаз, структур и т.д.), определяют наблюдаемые изменения внешних параметров объекта, его свойств, качеств, функций, состояний, положений -- то это теоретический подход, уровень исследования. М.В. Ломоносов был убежден, что теоретическими основами химии должны стать механика и математика: "положить в основание химии начала механики и сделать ее точной наукою". Смысл теоретических исследований по Ломоносову состоит в нахождении "законов механики в изменениях смешанных тел", то есть в объяснении химических превращений веществ в результате изменения их состава (корпускулы простые и сложные), способа их взаимного расположения (строение вещества), "разницы их сцепления" (вида химических связей) и движения (поступательного, вращательного, колебательного). Эти концептуальные представления находятся в полном идеологическом согласии с современными представлениями о задачах химической теории и путях их решения.

proza_ru/texts/2014/11/201411211032.txt

Мне встретилась престрашная старуха. Такую обходить нужно в ночи! При ней душой буквально костенеешь, И зуб, невольно, словно дробь стучит. Но я сумел, пусть побледневшим видом, Рожденный ужас ей не показать, Спросил лишь, как к ней нужно обращаться, Чтоб именем бабусю величать Она сказала: "Все зовут, как знают. Кто ласково бабулей, кто Ягой, На чем лишь свет стоит, меня ругая. Страшна видать я с костяной ногой. Я ни на что, сынок, не обижаюсь. Рассказывай, зачем сюда пришел Ведь просто так ко мне не попадают И ты , похоже, с просьбою зашел". Я выложил ей все, что мне желалось. Она хитро скривилась, а потом Сказала: "Значит ты сюда явился, Желая стать боярином с добром! Ну что ж такое может и случиться. Ты должен будешь через мост пройти. Предупреждаю очень-очень быстро, Иначе то, что ищешь не найти!" Вот невидаль, пройтиться по мосточку! Я мог, как ветер сильный пробежать, Поэтому , я тут же согласился, Не зная, что мне могут помешать. Она взяла клюку, и мы тихонько, Сквозь чащу пробираясь "поползли". Похоже, ей идти было непросто, И мы довольно долго с бабкой шли.

proza_ru/texts/2016/06/20160613352.txt

Школьные годы.. Сколько уже писано о них и будет еще много написано ,но всегда притягательна эта тема каждому из нас. Вот и я хочу поведать Вам один не ординарный случай ,который произошел с моим одноклашкой Сашей Соколовым! Школа номер 25 города Грозного . Саша и его сестра Наташа учились в одном классе со мною. Ребята они были талантливые и очень дружелюбные. А , как они танцевали "Молдаванеска" , украинские танцы.У них под ногами земля горела от скорости исполнения и красоты которую они передавали в своих па. Шли годы . Мы переходили из класса в класс и конечно взрослели сами не замечая этого. Когда мы учились уже в старших классах нас отправили в трудовой лагерь, в котором все мы побывали в свое время. Трудились и крепли на чистом воздухе. В один из обычных дней после работы мы с учительницей пошли купаться на речку.Совсем не глубокая но быстрая "Белка" (так называлась она) ,но вода чистая и камешки на дне видны были. Мы делали запруду ,что бы поглубже было ,да усмирить немного течение речки. Учительница истории,Мария Прохоровна, разрешила им идти к речке, а сама пошла быстренько переодеться. А когда пришла -уже было поздно. Этот урод,Басов Витька, наш школьный хулиган, шалил. так сказать...Садился к Сашке на голову-игрался. Саше попала вода в дыхательное горло, М.П. сама фронтовичка, таскала раненных с поля боя. Она пыталась его спасти, делала искусственное дыхание, но выкачать удалось лишь полстакана воды. Диагноз- пробка в дыхательном горле. Он видно пытался откашляться, а этот идиот вновь садился ему на голову: мальчик веселился..... На похоронах Мария Прохоровна плакала и просила Сашиных родителей прощения, говорила,- что я виновата и понесу наказание. Но Сашина мама ответила, что Сашу этим мне уже не вернуть, и что в суд подавать не будет. Боже,! Эта М.П.так часто навещала родителей Саши.Приносила со своего огорода постоянно что-то. И когда она семью Соколовых навещала,- каждый раз шёл сильный дождь, вот совпадение. Как дождь,Сашин папа всегда говорил: "Сейчас придёт М.П." (он так её и называл всегда),- и точно приходила. За свои злодеяния каждый ответит перед Господом Богом ! Вот только страшно ,что страдают из-за греха родителя невинные дети . Дальше пойдет не большой но трагический рассказ ,о Вите Басове ,убийце Саши ,который написан сестрой Саши ,Наташей... Когда после школы, я не прошла по конкурсу в Нефтяной институт меня тётя уговорила поступить в училище на топографа-геодезиста. Закончив его с отличием,я попала в дорожный отдел Севкавтисиз (на Минутке). Там работала девица Нина Левашова-калькировщица.Она познакомилась в центре города с парнем. Закрутилась у них любовь-морковь. Потом и свадьба. Меня пригласила она свидетельницей. Но когда я узнала, что зовут его Витя Басов я обмерла! И тактично отказалась идти на свадьбу вообще. Дома маме рассказала и расстроились мы опять всё вспоминая.У Нины родились два сына. Одному 1.8, другому- 9 месяцев. По её рассказам жили они не очень дружно, ссорились часто. Жили они в семейном общежитии. Мальчишки соседские играя в войнушки залезли на лестницу,по пожарному выходу. И увидели страшную картину: Лежал Виктор в животе торчал нож и весь в крови,а дети его с перерезанными венами.Все мертвы По рассказу самой Нины- она с ним поссорилась и написала ему записку, чтобы накормил ребят и ушла к подруге в гости.Виктор оказывается выпивоха был и покуривал травку....Каким был идиотом, таким и остался.. Хоронили мы только детей. Такие крохи, в белых рубашечках, с бабочками. Такая жалость....Витьку хоронили его мать и сестра.Мама моя тоже решила идти,но сколько я её уговаривала, чтобы не ходила на эти похороны все равно пошла обещав, что будет всё нормально . И там конечно не сдержала слёз и эмоций.Начала кричать, что он её сына утопил и таких ангелочков зарезал! Мы её еле успокоили и увели к сотруднице которая жила рядом...Приезжая из Германии в отпуск, я часто встречала Нину. И,что удивительно она так и жила с фамилией мужа!!Я ей говорила- поменяй на свою. Неужели тебе приятно носить фамилию убийцы твоих детей -Это такая бумажная волокита, ответила она мне.....

proza_ru/texts/2010/02/20100227251.txt

А пошёл как-то дождик. А и идёт себе, и идёт. И день, и два, и седьмичку, и месяцок, и три. А и новый год уж почался, а дождик токмо разгорячался. Тёмно стало! Во колодезе в прежднее время посветлей нашего бывало. Всё уж затоплено, а он-то как шёл собе, так заидальше и хлещет, в полойках трепещет. Мы -- во храм-то, к отцу Серафиму. Что поделывать-то будем, батюшка говорим. А он уж и сам-то обрастеренный, сидит, бороду треплет. Мы, говорит, молебен от засухи когда творили-то Так весной, отвечаем, батюшка. А дождика тагдысь так и недождались. Рытвинку от самой речки Вихляйки ковыряли-выкапывали. А запосле воду носили. Отроки ковшочком, мальцы черпачочком, Фрол колпаком да шапкой, Анисим возил на лошадке, Настасья бадейкой, Пров сулейкой, и остатние -- кто да чем. Вот эдако токмо и выжили-то. А отец-то Серафим сказывает тогда, наша-то Кочевряженка на самом-то что ни есть дне земном стоит, видать, до Создателя молитвы наши-то, что мы тогда на пажити-то сотворяли, лишь топерь-то и дошли. А Господь как увидел, что мы давно-предавно просили-то, да как взволновался, что заминка этака вышла, и архангелов-то и погнал, дабы тучки-то со всех краёв в наше сельцо и волокли. А те и стараются, Отцу Небесному угождают. Они-то в почёте топерь, а нам хоть помирай-то. Надо нам, милаи, верно, новый молебен затевать-то, пока совсем не умокли. Да не поспели-то. Как оторвись-ко Кочевряженка наша от тверди! Как покатиться, как поплывёт-то! Наперво мимо Вологды промчалися, а там и Кострому проскочили, и Нижний минули, и Рязань по боку оставили. А всё дальше плывём-то, не становимся, корешками в землю не вцепляемся. Вот уж и Тамбов и Воронеж промелькнули, а тут-то как понесло скорей-ко! Да ещё скорее! И во Чёрно море так мы и плюхнулися. А тут волной подхватнуло, ветерком задуло, и всё дале -- чрез Босфорный проточек, да скрозь Геркулесов столбочек. Несёт-то нас, все кораблики встречные от нас отскакивают. Ефрем да Фома на вёслы присели, Фока на колоколенку влез -- дозорну вахту несёт, Аграфена у кормильца упёрлася, правит, чтоб мы кудыть к сторонке арапской не примкнули, не укоренилися. А мы-то с батюшкой Серафимом на пару-то молимся, всё думаем, мож, Кочевряженка наша чуть повыснее к небесам вознеслась-то Оно ж тогда и Вседержитель нас пошибчее-то услышит. И мотало-кидало нас эдак по морю-окияну с пяток годков. Ой, и всякого ж повидали! И птицу пингвинскую, и рыбу акулинскую, и на разну пальму-кактусу поглазели, брагу с их соку понаиспробовали. Куды не выплывем-то, так все думают, ох-ты, страсть-то экая! Что ж за диво на нас-то надвигается! Да и давай промеж собою брататься. И англейцы с турчиянами, и индусцы с хранцузами. А к острову Гаитскому как нас-то вынесло, так там с испуга враз всем крестьянинам вольную и выдали. А ещё как напоролися мы разок на коралловый городок, чуток на ём поустряли, да без дела при том не сиживали, бережок-то и срисовали. Потом одному англейцу переезжему -- Мотьке Плиндерсу -- чёртёжик тот и позадарили, он-то и радый был! А опосле нас домой понесло-то. И швырканул окиян нашу Кочевряженку на бережок-то да на прежне место и вставил. Глядим, Вихляйка наша как тёкла так и течёт -- дубравку опоясывает. Что дале будет -- Бог весть. А пока живём, репу поглубже садим, мож, и прирастём.

proza_ru/texts/2015/02/201502121352.txt

Каждый раз проезжая мимо развалин по Фридрихштрассе, Штирлиц горестно думал: "Вот были бы у нас в рейхе честные выборы, меня бы избрали в рейхстаг. А я бы уж такого не допустил!"

proza_ru/texts/2012/06/20120627427.txt

Iграй мая гармошка, гучы мая гiтара. Я па табе, мой дворык, засумавала. Песня. Маё першае ражанне ад жыцця -- яркае сонца, свежы цёплы пах, як шо ад адталай зямл, празрыстае паветра чыстае неба. Гэта я, зусм маленькая, стаю на праталне, на горачцы каля гароду нашым панадворку на вулцы Розы Люксембург. Гэта бы выдатны панадворак. Ён бы абгароджаны з двух бако даваенным аднапавярховым драляным дамам. У кожным доме жыло па шэсць, а то па восем сем'я. Усе вокны был з аканцам. Дамы злучался пад прамым вуглом. Гэта было скрыжаванне вулц Розы Люксямбург Клары Цэткiн. На вуглу дамо стаяла калонка, адкуль жыхары дамо брал ваду. З трэцяга боку панадворак абрамлял старыя адрыны, за якм вднеся сад, малннк. Там жы багаты чалавек, акцёр Уладзмр Дзядзюшка. У яго был дзве машыны, па тых часах -- вялкая раскоша. З апошняга боку панадворка бы гарод: штук дзесяць градак, на якх жыхары кватэр вырошчвал салату, лук, моркву, кроп на зелянну. Дрэвы панадворку был велзарныя, а па сярэдзне стая драляны стол з лакам, вакол якога расл шыконыя кусты белых руж. У мяне была сяброка Люда. Яна была на год маладзей за мяне жыла тым жа доме, што я, тольк нас бы першы ганак, а яе -- другi. У двары жы сабака-дварняк , вядома ж, каты. На паддашку аднаго з дамо пасяллся галубы. х там разводз малады хлопец, а па мах тагачасных паняццях -- нейк вялк дзядзька. Маё другое яркае ражанне -- мама завязвала мне на галаву мяккую пуховую шапачку адпраляла гуляць на двор. Я стаяла на кухн: ззаду было акно з белай паркалёвай франкай, з аднаго боку -- плта, прыбудаваная да печк. На ёй мама варыла ежу кпяцла бялзну. З другога боку была сцяна, дзе на гаплку всел палто, бы прыбты мыйнк. Я памятаю: дзец вялкя, як мне тады здавалася, гулял скакалку на двары. Адна дзячынка круцла па зямл скакалку вакол сябе, а астатня -- скакал праз яе. Я падышла блжэй, мяне балюча стукну канец скакалк, я заплакала... Мама печцы варыла вельм смачны пахк курыны суп бульбяную бабку са скарыначкам. Я х вельм любiла. У куце пакоя стаяла печка, пабеленая мелам. Мама тапла яе дровам брыкетам, якя прыносла з павец. У пако было тры акна, стаял тры ложка здож сцен, кушэтка ля акна, невялкая аднастворкавая шафа з люстэркам, на сцяне всела радыё. Па сярэдзне пакоя стая стол. Нас было пяцёра: мама, тата, я мае брат з сястрой. Я была малодшай у сям'. Брат бы старэйшы за мяне сяго тольк на год. Я яго вельм любiла. Ён усюды вадз мяне за руку, хоць вельм саромеся гэтага. Але так наказвала яму мама. А ён бы вельм паслухмяны. На ложку мы спал з м "валетам", побач -- мама. Разам з братам мы перахварэл см дзцячым хваробам: адзёрам, свнкай. Я памятаю, як мама завешвала вокны кодрам, каб было цёмна. Мой брат бы вельм цямлвы. У пяць гадо ён навучыся чытаць па азбуцы, пса словы мелам па дралянай падлозе, прачытва х выхваляся перада мною. Я хутка пераняла яго гэта менне. "А ты думаеш, я так не змагу", -- казала я таксама прачытвала словы па складах. Мама смхалася хвалла нас. Цацак у нас з братам было вельм мала. Я памятаю тольк зробленую з матэры ляльку з пластмасавай галавой, дралянага каня-качалку, кубк, мяч, вачок. Брат рана навучыся майстраваць. Ён змайстрава сабе адрыне драляны псталет, рагатку. А потым, кал на вулцы поруч нашых дамо паклал асфальт, ён змайстрава самакат з падшыпнкам замест кола. Якая радасць асалода была нам, дзецям, катацца на м з горк: ад дома Дзядзюшк па вулцы Клары Цэткн да калонк ц вакол клуба танкасуконнага камбната, як бы размешчаны насупраць нашага дома праз дарогу. Вулца Розы Люксямбург была нешырокай, метра восем, але ронай. Па ёй хадзл грузавыя машыны. Гэта вулца шла да Нямецкх моглак. Далей было Грушаскае мястэчка, дзе, як казал тады, жыло шмат бандыта, мы дзец страшна баялся х. Вулца Клары Цэткн была зусм вузенькай. Ад нашай хаты яна шла пад горку, а потым спускалася нз. Уздож гэтых вулц запар стаял драляныя хаты, расцвтал сады, зелянел гароды. Вакол расло шмат старых таполя, клёна, акацый. Усё патанала зелянне. Гэта бы Райск куток майго дзяцнства. Мне цяпер сняцца тыя месцы, па якх я тады хадзла. Кал мне жо было гадо дзевяць, суседз за сцяной купл тэлевзар. м аказалася скрынка з экранам не больш за дзесяць квадратных сантыметра. мы, дзец сяго двара, хадзл паглядзець на яго маленьк, амаль як гэты тэлевзар, пакойчык нашых суседзя, дзе яны жыл чатырох. Я памятаю, накольк прыязныя был людз той пасляваенны час. Усе жыл двары як адна сям'я. Праз дарогу стая дом, у якм жы поп з пападдзёй. У падвале х дома жыла старэнькая бабуля. Яна прадавала смажаныя семачк. мы, дзец, бегал да яе купляць х. Аднойчы мама потай ад таты вырашыла перахрысцць усх трах свах дзяцей. Дамовлася з бацечкам. мы пайшл царкву на Ваенныя моглк. Сам бацечка бы нашым хросным бацькам. Ён да нам з'есц маленькя ладанк. Увечар, кал бацечка шо дахаты, ён сустрэ майго брата на вулцы да яму тры рубл на пачастунак. У той жа дзень мы ел вялк салодк кавун. Тады мы не насл свае крыжык, але мама зберагла х. вось зараз я нашу яго. У нашым двары расл старыя клёны, акацы. На дрэвах был прыбты шпакон. Увосень двор пакрывася жотым дыванам. А носк з акацый мы ляпл сабе на насы. Узмку выпада так снег, што гурбы здож расчышчаных дарожак был вышэй нашага росту. Я вельм любла наш двор, дзе зацвтал кветнк з вяргням, садовым рамонкам. На адным з дрэ всел арэл -- дзве тостыя вярок з перакладзнай, на якой мы, дзец, узнмался да неба. За адрынам был градк, на х нашы бацьк вырошчвал сякую зелянну. Улетку мы ставл памж градкам ванначк з вадой, а кал вада награвалася, пляскался х з вялкм задавальненнем. А яшчэ мы хадзл з мамай загараць на Ярэйскя моглк. Яны был абгароджаны напаразваленым агароджам з цэглы шашачку. Моглк был се зарослые. Конк цвыркал на м ва се галасы. Вось наступ дзень дванаццатага красавка тысяча дзевяцьсот шэсцьдзесят першага года, кал абвясцл, што космас паляце касманат Юрый Гагарын. Я памятаю, як мы глядзел неба, спадзяючыся бачыць у м касмчны карабель. Камусьц нбы атрымовалася бачыць у небе рухомую кропку, меркаваны карабель. У як цкавы час праходзла маё дзяцнства! А кольк разо мы, дзец, бегал глядзець кно кназалу танкасуконнага камбната -- не злчыць. Квток каштава дзесяць капеек. Кольк фльма мы перагледзел: камедый, трагедый, савецкх, замежных, асаблва французскх. Мне асаблва запомнлся "Гусарская баллада", "Фантомас", "Граф Монте-Кристо", "Молодая гвардия", "Полосатый рейс". Вядома, кармлся мы се рона. Смажаная бульбачка са скваркам, бацвнне, амаль някага мяса. Цукерк -- на Новы Год на Ёлцы. Але накольк ясным светлым радасным прыязным было наша жыццё! сё гэта дзякуючы вялкай духонасц, якая тады панавала людзях. Я дзячная лёсу, што маё дзяцнства прайшло так час. 5.05.13 p.s. на русском языке http://proza.ru/2009/11/30/1693

proza_ru/texts/2013/05/20130505018.txt

И. ГРИЦУК - ГАЛИЦКАЯ. 150000, Ярославль, ул.Свободы д.12, кв.2. тел. 72-81-65. ВОЛНУЮЩИЕ КРАСОТОЙ. /ХЕРИКУН КУТУКТАЙ / ИСТОРИКО -- ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЙ РОМАН. . 08.10. 2002 г. г. ЯРОСЛАВЛЬ. 1000летию родного Ярославля посвящаю. КНИГА ПЕРВАЯ. Велесовы внуки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Василий Всеволодович князь Ярославский. ПРОЛОГ. Порожний обоз возвращается из Сарая -- Берге по застывшей Кипчакской степи. Сани -- розвальни то и дело наскакивают на кочки, едва различимые под снегом. Ярославский воевода Яким вздыхает тяжело, часто. Гнев душит его, перехватывая дыхание. Хуже неволи был приказ княгини Ксении: доставить и с поклоном отдать дань татарским казначеям. Должны же с честью принять ясак, думалось тогда. А там, в шатре у Кутулубая, душу вывернули, на кулак намотали, всё пытались дознаться, не осталось ли чего лишнего в ярославских закромах Яким отгоняет постыдные мысли о том унижении, что пережил в шатре у Кутулубая. Но, не забыть, как ему, воеводе и первому советнику ярославской княгини Ксении, турхауды из стражи татарского казначея руки крутили, на пол бросали. Ногами пинали. На глазах у малых бояр и холопов. В ушах визгом стоит: "Мало, мало"! Нет, не благодарное это дело в татарскую столицу ездить, ясак платить. Добро отдай, а вместо поклона толчок в горб, да в горб. Как домой -то живым отпустили! Сани валятся то на один бок, то на другой, толкая Якима под мягкие места, и без того отбитые узконосыми татарскими сапогами. Внезапно толчки прекратились, и наступило состояние покоя. Яким разгреб ворох овчинных шкур, прислушался. Вятко что -- то кричит. - Что стряслось там, Вятко -- Яким приподнялся в санях. - Привалом встать надобно, господин. Лошади из сил выбились. Да и люди застудились. А Филюшка так и вовсе отстал. Будь она неладна, эта степь. - То - то и оно, что неладна. Гони, пока сумерки не настигли. Встанем, когда темнеть начнет. А Филюшка пусть нагоняет, обленились в татарских гостях. - Господь с тобой, боярин, загоним лошадок, сами пропадем. Постой, что там еще приключилося Впереди обоза какое -- то движение, громкие голоса. Вятко развернул коня: - Ну, пошел, волчья сыть! Пошел! Конь под Вятко метнулся в сторону, тряхнул головой: "Да давай же, ты, дохлый мерин!" Конь затрусил, мелко перебирая сбитыми подковами, и скрылся из глаз Якима. "Хорошо... еще не выстудились", - подумал Яким, втискивая своё тучное тело в мягкую рухлядь боярских саней. Вятко, понукая своего фаря и в душе поминая всех нечистых, добрался до начала обоза. - Ну, что встали Чего разглядываете - Да вот, еду, вижу, как будто, сугроб впереди, а кобылка -- то в сторону и отпрянь. Захрипела. Нет, думаю, что - то не то, - Горшеня, ярославский мужик, снимает с руки рукавицу, дует в неё и вновь одевает на руку. - Ну, и чего там - Да человек, чай, под снегом. - Мертвец -- поморщился Вятко. - А кто ж его знает - Так посмотри, Горшеня, чего впустую зенки лупишь Горшеня снимает вторую рукавицу, не спеша дует в неё, долго прилаживает к руке. Ему страсть как не хочется возиться с трупиём. Он наклоняется, шарит по недвижному телу, запорошенному снегом: за что бы зацепиться, чтобы перевернуть его. - Ну, христиане, пособите ему, - командует Вятко. Здоровенный мужик Усыня пинком валяного сапога перевернул смороженную плоть. В холодном сумеречном пространстве степи послышался тихий стон. - Баба! - удивленно выдохнул Усыня. - Отколь только и взялась -- Горшеня с жалостью вглядывается в лиловое лицо. - Отколь, отколь... вся степь русскими костями усеяна. - Чего делать -- то будем с ней -- Горшеня смотрит на Вятко. - В пустую подводу бросить, до Ярославля довезем, коль не околеет - Не простое это дело, человека в степи подобрать. А если она из плена сбежала Татары догонят, обоз обыщут. Разумеете ли, что в таких случаях бывает Ей грудь рассекут, сердце на пику поднимут, а нас голов лишат. То-то. Оставьте, где нашли. - Так жалко. Человек живой, как будто. - Было бы поближе к дому, так ничто. А тут земля чужая. Тута надо тишком да нишком, ползком, да бочком. Я слово дал княгине Ксении, что обоз домой пригоню, людей сохраню. Моё слово крепкое. Ну, по местам, и вперед! - Бог тебе судья. Ты господин над нами. Обоз медленно потянулся по едва заметной дороге, объезжая странную находку. Мало ли христиан поглотила степь с тех пор, как послал Бог Батыя безбожного на землю русскую. И что это с ним за народ -- татары, откуда пришли, и надолго ли, о том никто не ведает. Филюшка бодро шагает рядом со своей мелкой лошадкой. Когда хвост обоза скрывается из глаз, он охлестывает свою кобылку длинной вожжой, и оба прибавляют шагу. Нельзя упускать из виду своих, в степи легко затеряться, и пропасть легко. "Здесь всё против нас, - думает с опаской Филюшка, - не дай Бог буран, или того хуже волки голодные, свирепые, клыкастые". Филюшка передергивает плечами. Страшно, и от того знобко. Он еще раз больно хлестнул измученное животное. Несчастная кобылка вздрогнула всем своим телом, и, косясь на своего тщедушного, но грозного хозяина пустилась вдогонку, за обозом. Но вдруг крайние сани обоза стали быстро удаляться. Филюшка почувствовал смертельную усталость и невозможность идти дальше. Он отпустил вожжи и повалился в сани. " Будь, что будет",- махнул рукой на свою судьбу Филюшка. Лошадка сделала несколько шагов и тоже остановилась. Филюшка лежал ни жив, ни мертв от усталости. Не было сил, поймать упущенные вожжи и хлестнуть свою зачумевшую лошадку. Тихий стон заставил его напрячь остаток сил и прислушаться. "Чего это Господи!" -- он сел в санях, перекрестился, с опаской огляделся. Стон повторился вновь, откуда -- то из под лошадиного чрева . Филюшка свесил голову с саней. Что -- то темнело на пути. "Вона, знать человека потеряли. Несутся, как оголтелые. На всех им плевать, - обругал Филюшка, крепких обозных мужиков. - Эй, давай сюда, на сани". Человек стонал, но не двигался. "Ох, лихо", - вдруг мелькнула догадка. Филюшка из последних сил, толчками, вволок отяжелевшее и замерзшее тело в розвальни. С последним толчком вдруг почуял запах крови и женской плоти. "Вон как! Чай, полоняное тело . Эх, горемычная, кто ж над тобой так надругался, степь проклятую твоей рудой полил. Ну, Бог даст, выживешь". Он набросал сена на скрюченное тело, закрыл рогожей. "Пошла! -- прикрикнул он на кобылку и почувствовал, что у неё прибавились силы. - Пошла"! Ему стало даже весело. Через несколько быстрых шагов, он увидел свой обоз, развернувшийся лагерем вкруг нескольких жарких костров. "Слава Богу, вот и отдохнем. Эх, горе -- попутчики, мимо человека проскочили и не заметили. Вот скажу Вятку, может, и приметит меня, а то, чем и пожалует". Но по гудящим недовольством голосам понял Филюшка: что- то прилучилося с мирным ярославским обозом. Подвязывая торбу с малой толикой овса поближе к лошадиной морде, он чутко вслушивался в разговоры, пытаясь понять, что встревожило земляков. До него доносилось: "баба, татары, полон"... Филюшка, заботливо прикрыв лошадку попоной, подошел к ближнему костру. - Прав был Вятко, когда не велел брать бабу в обоз. Не успели отъехать от страшного места, а татары тут как тут, - Горшеня крестится, жутко вглядываясь в темноту степи. - Чего ж они, безбожники, рыскают возле нас - Филюшка присел на корточки возле походного котла, жадно втягивая ноздрями духмяный пар заваренного травами питья. Татары ему не встретились, поэтому сильнее страха он чувствовал голод по горяченькому. - А кто их знает. Они, лукавые дети, разве скажут. Только копьями погрозили, покрутились, да и сгинули в степи. Может бабу ищут, что в степи замерзает. Там...- Горшеня махнул рукой в темноту ночи, - разумеешь - Ага. Разумею, - Филюшка с жадностью припал к краю миски, в которую Горшеня плеснул горячего сбитня , слегка приправленного бараньим жиром, и даже застонал от удовольствия: " Хорошо!" Тепло заструилось по всему телу вместе с горячим питьём. - Еще, что ли -- Горшеня зачерпнул ковшом горячую жидкость. - Ага. Еще, - Филюшка обнял обеими руками миску, прижал к груди, - пойду, посмотрю животину. Он шатнулся в сторону и сразу пропал в темень из глаз обозников. Сани свои Филюшка признал сразу. Он разворошил рукой сено, приподнял рогожку. Тот же душный запах крови и женской плоти ударил в нос, но дух был теплый. - Жива, знать. Жива. -- Он перехватил рукой миску. -- На. Попей горяченького. Только тихо. Татары рядом. И он почувствовал, как маленькая теплая ручка нашарила его руку, державшую миску с горячим питьем, вцепилась в край посудины и потянула её в глубину саней. Филюшка выпустил миску из рук: "Давай, пей, Бог даст, жива - здорова будешь. А нам бы до Рязанской земли добраться. Как доберемся до Рязани, так, считай, русская земля под ногами. Через Кучково поле проедем, а там уж и до Ростова рукой подать, а от Ростова до Ярославля там за два поприща доберемся". В долгой дороге не с кем было словом перекинуться. И теперь Филюшка отводил душу. Он говорил, и говорил, пока не почувствовал, что его крепко держат за плечо. Филюшка в страхе дернулся, но чья -- то рука тяжко обвила его шею и с силой надавила на горло. 1. БРАТЬЯ КОНСТАНТИНОВИЧИ. Если идти от Великого Ростова по речке Вёксе, что вытекает из озеро Неро, а из Вёксы сплавиться по Которосли к Волге, то прямиком в Ярославль-град и попадешь. А если от Ярославля ладьями иль ушкуями пойдешь вверх по Волге, к её истоку, то на пути встанет Углич - град. И всё это владения ростовского князя Константина, одного из Всеволодовичей, что в "большом гнезде" взращен бысть. Великий князь Константин Всеволодович, прозванный Мудрым, еще при жизни выделил уделы трём сыновьям своим, чтобы после смерти его не было междоусобицы. Старшему Васильку родную вотчину Ростов оставил, среднему Всеволоду Ярославль отказал, а младшему Владимиру Углич определил. Все три удела связаны речным путем, а по суше путь был едва проходим: леса дремучие, да болота кругом. Так и жили на свете братья родные, три богатыря, красавцы, как в сказах русских сказывается. Василий да Всеволод, да Владимир Константиновичи. Жизнь любили, и жизнь их любила. А как придет на землю русскую татарское лихо, одного Константиновича в Ростове схоронят, другого в Ярославле во всей красе молодости. А младший, брат Углич свой оставит в великом страхе, и чтобы семью свою спасти, в Новгород подастся с домочадцами, челядинами и казной. Надолго, на целых четыре года. Ох, лихо! 2. КНЯГИНИНА КЛЯТВА. Не любит княгиня Мария Михайловна, а ныне строгая игуменья Евфросиния, вспоминать март тридцать восьмого года. Тогда прискакал гонец из Рязани, и, тяжело дыша, твердил одно: "Бежать! Бежать!" Заметалась по палатам, заломила рученьки : "Куда бежать Почто" В глазах у прискакавшего отрока страх животный: "Степною стороною, с востока явились в Рязанских пределах татары. Молодой князь Федор Рязанский с дарами к их хану явился за миром, а тот ему: не хочу, ни серебра, ни злата, подавай мне жену твою княгиню Евпраксию, что лицом лепа , телом ладна. Федор ответствовал, что христиане не водят на блуд жен своих, и жизни лишен был. Евпраксия его, сведав о том, с церковной колокольни сбросилась вместе с младенцем княжичем - зараз погибли. Татары под самые стены Рязани подступили, а впереди себя гонят булгар плененных, тут же, под городом разделывают, как скот, а жир человечий на стены бросают и огнем поджигают, который не гаснет. А от жира того только пуще разгорается. Рязань Батый пожег, гражан даже в плен не брал, всех погубил. И взял Суздаль и Владимир тож. А теперь к Ростову направляется!". Мария упала под образа: "Господи! Милостивый! Прими души погибших с миром! А меня вразуми! Подскажи, что делать" Ноги сами на колени опустилися, душа распласталась по всей ширине белоструганного пола -- не собрать. "Прости, Господи! Прости, не гневайся! Пощади хоть младенцев и людей невинных". А в висках: "Что делать, что делать У кого совета искать" Князь Василько отправляясь во главе ростовской дружины, в войско Великого князя Юрия под Углич, наказывал ей: - Ухожу в поход на лютого врага, и предаю город тебе на соблюдение: беречь Ростов, беречь казну княжескую, беречь сыновей -- наследников малолетних. А уж после, прижав к широкой груди своей, так, что, сердцу тесно стало, проговорил: "Береги себя, лада. Бог даст, свидимся". Долго она, ростовская княгиня, смотрела вслед воям , уходившим по старой Угличской дороге, пока не растаял вдали золотистый стяг дружины любимого мужа. Как уберечь теперь всё то, о чем наказ давал князь Василько У кого совета искать Епископ Ростовский, мудрый Кирилл, наперёд дружины, отправился на Белоозеро. Давно болел он мыслью, окрестить дикое племя чудь. Племя не простое, все сплошь язычники, колдуны и волхвы. А нынче и времечко приспело. Когда с южных пределов неверные наступают, нельзя допустить, чтобы оставались в тылу те, кто, к общей вере не приобщен. С той целью и отбыл святитель Кирилл в пределы полуночные, в обширную страну Биармию, что распростерлась от Северной Двины и Белого моря до реки Печеры, за которой, по словам самой чуди, была "отчизна ужасов природы и злого чародейства". Чем, как не верой, святой, православной, объединить русские города и веси, племена и народы, топями да дремучими лесами разъединенные, а хуже того, безверием. "Утекать надо! Утекать! В лесах искать убежище!", - в голосе прискакавшего отрока слезы и отчаяние. Собрала душу, оторвала тело от пола, и обернулась к "людем своим" не нежной женой князя, но расторопной и грозной хозяйкой Ростовской: - Позвать мне казначея Долмата, воеводу ополчения Торопа, пусть придет конюший Кручина, да за игуменом Пахомием пошлите на монастырский двор. Борзо! Она помнит, как со страхом и почтением взглянули слуги на неё, как вдруг перестал причитать гонец. Надежда мелькнула в глазах людей. Нельзя. Нельзя было обмануть, жаждущих защиты. В ту ночь, всем миром, падая на колени перед иконами, люди ростовские молили Господа вступиться за них, окаянных, в грехах погрязших. Княгиня шептала: "Сохрани город и детей моих, Господи, а я твоя до гробовой доски живота моего. Что сделать для тебя, Господи, что бы услышал ты нас, недостойных" Но не было ответа Божьего. Иисус, распятый на кресте, был мертв. Голова его свешивалась на грудь, глаза закрыты под тяжелыми веками. Ей сделалось страшно! Не смотреть туда. На страшное распятие. В ушах завяз плач отрока: "Татары распятьем распинают и разделывают, как скот! Распятьем! "...Ужель и наш черед настал сгинуть, предать себя в рабство Какую худую славу разнесем мы о себе. Посрамленные, и всеми забытые, погибнем! Вот так, как те несчастные погибли, распятые под стенами Рязани, Владимира, Суздаля... Не надо! Не хочу! Неужели нет защиты "Господи, спаси! Ведь ты же муки наши на себя принял! Услышь и спаси"! Нет ответа. Тогда в отчаянии решилась и зашептала страшные слова, возведя очи туда, под купол старой церкви: " Случиться вернуться живой, построю монастырскую обитель, приму постриг, оставлю мужа своего, любимого князя Василько, оставлю детей. Спаси только "люди моя ". Молилась долго, истово, крест целовала, снова и снова клялась Господу служить до скончания своего века. В надежде подняла очи на лик Спасителя. На Марию и только на неё был обращен, идущий из глубины иконы, живой взгляд Спасителя, испытующий и строгий. Но, что это Живой лик Его отделился от доски и двинулся к ней, встав вровень с её лицом. Свет яркий до белизны ослепил очи, затворив веки. Страх пробежал по членам. Что сиё означает Неужто, знак ей, маловерной, недостойной и слабой женщине: "Господь со мной" Вот он тут. Всё видит и всё знает. "Жив! Во веки веков жив Господь наш"! - поверила и почувствовала, как покой благодатью Божией опустился на неё: - Спасибо, Господи, что знак подал, укрепил мою душу, принял обет мой. Светлые слёзы лились по щекам, очищая страждущую душу княгини. Теперь она знала, что сегодня умерла в ней княгиня Мария Михайловна, молодая и страстная жена Ростовского князя Василько. Скоро, скоро нарекут её инокиней Евфросинией. И еще она теперь тайно знала, что будут спасены многие жизни, и устоит Ростов -- град, и в веках стоять будет, она была твердо уверена в том. 3. УТРАТА ФИАЛА. Ранним утром груженые подводы, стекаясь на дорогу со всех концов Ростова, потянулись к озеру Неро. Впереди княжеский обоз. Прижимая к себе детей малолетних, Бориску да Глебушку, Мария старалась не смотреть под полозья саней. Мартовский лед размыт талой водой, лошадки храпят, опасливо объезжая промоины в рыхлом талом снегу. До Угодицкой слободы, что на другом берегу ростовского озера, добраться бы, а там, в леса, в дубровы, в самую чащу. Это игумен Пахомий наставил в Угодичах спасения искать. - В тамошней церкви икона Богоявления Господня. Этой иконой сам святой Леонтий благословил Угодичи. Коли без потерь доберетесь до того берега, то Святой Леонтий в обиду не даст. С Богом, княгиня. Спаси вас, Господь, - крестил Пахомий княжеский возок, сам оставаясь в городе, в надежде на Господа. Игумен Пахомий не захотел на произвол врага духовные сокровища монастыря да библиотеку ростовскую бросить. Всё-то увезти из города, ни подвод, ни людей не хватит. А книги редкие, драгоценные, вывезенные из Ярославского Спасского монастыря, трепетно собираемые в обмен за огромные ценности самим Константином Всеволодычем, хозяином Ярославским, основателем Ярославской династии Великих князей. По ним не одно поколение русских ученых мужей выучилось, взрастилось. Нельзя такое богатство утратить. Вместе с игуменом оставалось в Ростове и ополчение малое во главе с воеводой Торопом Парановичем. Он воин умелый, смолоду служил ростовскому богатырю Алеше Поповичу, пока не сложил тот голову свою в двадцать третьем на Калке-реке, когда впервые русские вои столкнулись с татарской ордой. Много богатырей полегло в этой сече. Бились, будто последний бой с врагом принимали. А вон, как повернулось! Нет, не последним был тот бой. Пришло тяжкое время, и вновь нагрянули лютые. - Помоги ему, Господь, с врагом справиться, - крестится княгиня. Тороп хитрый и мудрый военачальник. Сказал, что бой, возможно, принимать не будут, может, лестью город спасут. Дай -- то, Бог. Старшего княжича, семилетнего Бориску на самый край саней посадила. Случись, полынья невидимая, что б вмиг подальше отбросить наследника от края темной воды, а маленького, Глебушку, к себе прижала: Бог милостив, может, обойдется. А нет, так вместе под лёд.... Стороной по тонкому льду шла княжеская казна. Сытые лошади тяжело тянули груженые сани. Серебро, злато, дорогая утварь, полотн6а златотканые, меха дорогие, каменья самоцветные, книги редкие. Долмат, казначей князя Василько, велел прикрыть кованые сундуки старыми рогожами, да поверх шелепетья всякого навалили. Не надо, людям ведать, что в этих санях везут. На чужое - то добро всегда тать найдется. Княгиня Мария Михайловна накануне наказ давала Долмату: - Казну пуще глаза береги. - А как же, госпожа, на то и поставлен в казначеи, - Долмат отвечает, не глядя в глаза хозяйке, сомнение таит в сердце: и путь долог, и лёд тонок. - Дай Бог, с победой возвратятся вои наши, - она истово перекрестилась, боясь спугнуть надежду. - Да, чай, святой -- то Леонтий пособит, вымолит у Христа воинство небесное. А не то, так придется из плена выкупать мужей ростовских. - Не смей мысли такие в голове держать, Долмат. Не смей. - Да уж исстари заведено на Руси так: коли победа, казна полнеет, а коли плен, так казной жертвуй. - Вестимо, нужда в казне всегда великая. Ты уж постарайся, Долмат. - Стараюсь. Мы тронемся сторонкой, по другой от вас дороге. Вы на Угодичи, а мы на Белогостицы пойдем. Там в лесах Георгиевская церковь, что Константином Всеволодовичем выстроена. Чай, не выдадут отцы -- пращуры. Заступом встанут. Выйдем затемно, людей не возьму много, чтобы, народишко не ведал о казне княжеской. Так покойнее. Велю гридням детей с собой взять, на возы их посадим. Вот и хитрость вся. Филюшку, чадушко своё, с собой прихвачу. Ну, а Аринушка, хозяйка моя, с тобой пойдет. Князь -- от Василько наказ давал, как в поход собрался, "береги, мол, пуще казны княжеской княгиню мою распрекрасную и деточек". Память светлая сердце сжала. - Ну, с Богом, Долмат. Храни тебя Господь. - И тебя, княгиня. Уйдут окаянные тати от города, возвратимся, заживем по старому. Не впервой Ростову от врагов защищаться. Недолго хозяйничали татары в опустевшем Ростове, ушли куда -- то на север. Тогда и потянулись ростовцы в обратный путь, к родным очагам. Шли теперь не через озеро, темнеющего растаявшей водой, а вкруг него. В городе всё разграблено и поругано. С икон серебряные оклады сняты, утварь церковная разворована, ризы золотые утрачены. Чаша драгоценная, в честь рождения Глебушки в собор Пресвятой Богородицы пожалованная князем Васильком, пропала. Игумен Пахомий не рассказывает ничего, чтобы не рвать сердце княгини, только крестится. Да и как на словах передать можно, что творили безбожники с ростовским народом. Как старых да юродивых жизни лишали, как женщин сраму предавали, а молодых, да на ремесла гораздых мужей, в плен забрали. А ему, Пахомию, приказали молиться за войско Батыево, охранную грамоту сулили. На глазах игумена грабили то, что не успели вывезти из города ростовцы. Смиренно стоял святой отец, видя поругание святыни, да и сам чуть жизни не лишился. Подскочил к нему отрок татарский с кривым мечом в руке, и тут Пахомий с радостью подумал, что призывает Господь его к себе, и осенил себя широким крестом. Узкие глазёнки татарского мальчишки вдруг округлились, и рука его опустилась. "Что за чудо", подумалось отцу Пахомию. Но в тот же миг отрок татарский прыгнул за спину отцу Пахомию, и дико завизжав, выхватил из-за иконы драгоценный фиал, осыпанный каменьями разноцветными, пожертвованный князем Василько в дар Богородице, в честь рождения его второго сына, Глеба. Татарчонок зацокал языком : "Це-це-це...", и забыв про отца Пахомия, выбежал из храма, на ходу заталкивая драгоценную находку себе под одежды. Об утрате фиала надо бы сказать княгине, да у неё забот и так немало. В хлопотах о восстановлении города из пепла проходили дни княгини Марии Михайловны. Труды праведные заслоняли тревогу об ушедшем в поход муже. Об обете, данном Господу, и вовсе старалась не вспоминать. В ночи, едва перекрестившись, бросалась на жесткую постель, забывалась тяжелым сном, а чуть свет, вновь в народ. Мужей в Ростове маловато. Старые да малые. Лес валить -- труд тяжелый. Силушки не хватает, медленно, надсадно, но идет работа, всем миром ставят избы на старом пепелище. Княжеский терем без затей. - Вот вернется князь-от Василько с победой, тогда всё устроит, - успокаивает Аринушка, - И хоромы поставит еще лучше прежних. Княгиня смотрит на боярыню свою с надеждой, согласно кивает головой. Муж Аринушки, Долмат, тоже еще не вернулся из лесов. Аринушка извелась по сыночку малому, по Филюшке, что с отцом ушел на княжью службу. - Чай, намедни прибудет казна -- то княжья, всё образуется, - улыбается Аринушка. - Образуется, Аринушка, образуется. Дай-то, Бог, - крестится княгиня. 4. ВОИТЕЛЬНИЦА САМАРКАНДА. Много лет прошло с тех пор, как сдвинулось войско Великого Борджигина Чингисхана вслед за солнцем, великим Мизиром , на Запад. От реки Онон до реки Яик, а от Яика до самого Днепра стелется Кипчакская степь, прежде дикие кочевья, а ныне улус, которым должен был управлять старший сын Чингисхана Джучи. Только ни власть, ни казна, ни величие не могут спасти от смерти. Джучи ушел в "страну предков" раньше отца, оставив после себя сыновей Батыя, Берге, да Менгу. Старый Чингиз отдал Кипчак Батыю, наказав продолжать дело завоевания всего мира, исповедывать религию Бон, поклоняться Верховному божеству Мизиру, и быть терпимым к вере завоеванных народов. Наказы Великого Чингиза записали китайские мудрецы на пергамент. Так родилась Яса -- свод законов, нарушить которые смертному человеку было равносильно самоубийству. Батый прошел в войске отца от реки своего детства Онон, что берет своё начало на склонах могучего и древнего Хэнтэя, до Волги и Днепра, по пути покорив Пекин, Памир, Хорезмский султанат. В войске Джучи юный Батый получил хорошую школу. Он командовал тьмой и был храбр в сражениях, и хитер. Он уже повидал кровь и узнал вкус человеческого мяса, а хруст разрубаемых костей ему напоминал всего лишь хруст орешника. Когда войско Джучи подошло к Самарканду, Батый возглавил осаду города. Ему шел тогда двадцатый год, и он был зрелым воином. Монголы в шестнадцать лет заводили потомство, после чего быстро уступали место молодым. Конечно, тридцатилетних не отправляли в запас по старости, но они редко доживали до этого возраста. Они гибли в постоянных войнах, успевая лишь зачать сыновей, которые также были обречены на раннюю гибель. Может, по тому не ценилась жизнь побежденного, что не имела цены жизнь победителя. Но разгром Самарканда потряс даже Батыя и оставил свой след в памяти молодого предводителя на всю жизнь. Хорезмский султанат покорился монгольской армии, и Джучи был доволен. Он захотел наградить своих воинов невиданным до селе зрелищем. Для Джучи и его сыновей, Батыя и Берге, пленные рабы поставили шелковый шатер, который защищал от палящего солнца. Огромная армия расположилась на склонах холмов, окружавших долину реки Заравшан. Тогда по приказу Джучи вывели из города и согнали в долину всех женщин Самарканда. С них сорвали одежды и вручили оружие. Столько обнаженной женской плоти, согнанной в одно место, никто из мужчин Великой орды не видел никогда. Кочевники поднимались на стременах, дыбили своих коней, терлись о седла, по их сухим ляжкам тек густой мужской сок. Джучи взмахнул белым платом. Несколько конников отделились от толпы воинов, пришпорив коней, и выставив вперед длинные копья, помчались на толпу женщин. Поднялся крик, женщины бросились бежать, но конники окружили их, и на всем скаку нанося удары копьем, кричали им: "Рубите! Рубите друг друга! Кисэрге!" Пленницы не сразу поняли, что от них требуется. Они уже не надеялись убежать, но каждая стремилась вглубь толпы, защищаясь от ударов копий. Они давили друг друга, падая, увлекали за собой других. А по кругу скакали конники с диким гиканьем и криками: "Кисэрге! Кисэрге"! Упавших топтали быстрые кони. Крики ужаса повисли над солнечной долиной. Это было зрелище, достойное толпы завоевателей, собравшейся вокруг своего хана Джучи. Они неистовствовали, кричали вслед за конниками: "Кисэрге! Кисэрге"! Батый увидел, как из толпы выдвинулась одна из женщин. Она была молода и высока ростом, черные волосы её были распущены, округлости её тела сияли белизной. Брат Батыя Берге защелкал языком: "Це-це-це!" Алый рот её был открыт, и зубы блестели яростным оскалом. Обеими руками она подняла меч над своей головой и обрушила его на грудь скачущего конника. Удар был так силен, что конник соскользнул с седла и со звериным воплем рухнул на землю. - Кто эта женщина -- вскричал Батый в восхищении. - Она только тоткын. Всего -- на всего пленница, - пробормотал Джучи и нахмурился. Женщина еще раз взмахнула мечом и разрубила упавшего конника пополам. - Прикажешь ли, о, Великий Джучи, поразить стрелой эту несчастную -- советник хана Или-чут-сай склонился перед Джучи. - Нет. Отзови всех цзубу назад. Не надо торопить время. - Как прикажешь, хан. Конники, увидев сигнал, покинули поле смерти. Женщина подняла вверх руку и держала её, пока не прекратились стоны и вопли на поле. А когда установилась тишина, нарушаемая слабыми стонами умирающих женщин, Она начала громко выкрикивать женские имена, и к ней выходили молодые и сильные девы с мечами в руках и вставали рядом по направлению руки властной женщины. Потом она обратилась ко всем женам Самарканда, согнанным врагами в долину смерти. До Батыя дошли слова, звучавшие на чужом языке, но они были понятны, потому что были нежны, как воркование матери у колыбели ребенка, как журчание его родной реки Онон. По мере того, как она говорила, женщины опускались на колени, клали перед собой оружие, и, упираясь ладонями в землю, склоняли голову в поклоне. Потом Она взмахнула рукой, как отрубила кусок Неба. Воительницы с мечами в руках подступили к сидевшим на коленях женщинам и начали своё милосердное дело. Они рубили головы, и те отлетали от женских тел и катились по земле, поливая её алой кровью. Чужая кровь брызгами застывала на обнаженных телах воительниц и кожа их бурела. Перед глазами воинов Джучи уже мелькали не обнаженные женские прелести, а голые краснобурые тела рубщиков мяса, вялые от усталости. - Убить всех, - приказал Джучи и взмахнул платком, - Смотри, Берге, - обратился Джучи к младшему сыну, - смотри. Ты еще дитя годами, будь храбрым и жестоким к врагам. - Разреши, отец, я поражу стрелой эту воительницу. Посмотри, она вся в крови и выбилась из сил. Она напоминает мне кусок вяленой конины, - мальчик громко засмеялся. И все, кто были, в шатре засмеялись тоже. - Молодец! Бахадур! Ничего не бойся на этом свете и никого не щади, ибо плод пощады -- сожаление. Придет время и, возможно, ты станешь ханом улуса Джучи. Будь твердым, как камень Бурханхалдуна . Батый не посмел попросить отца отдать ему отважную пленницу в подарок за осаду Самарканда. А через четверть часа просить было нечего. Возбуждение царило в толпе воинов, покидавших долину Заравшана. Батый тронул своего коня одним из последних. Он подъехал к распростертой на земле воительнице. Стрела мальчика Берге поразила её левый висок и лежала рядом с телом. Возле маленькой ранки над черной бровью запеклась кровь. - Заверните её в зелёный шелк, что бы шайтан не испортил её красоту, - Батый взмахнул рукой и, хлестнув коня, рванулся с места. Бурундай, друг Батыя, приказал слугам исполнить волю хана. Когда впоследствии, уставший после очередного боя, он закрывал глаза, перед ним стояла Она, воительница из Самарканда. Её алый рот, созданный для поцелуя, её широкие чресла, пригодные для рождения детей, её ярость, сродни страсти любви, возбуждали его воображение. Как жаждал он встретить еще в этой жизни женщину, подобную ей. И сейчас, на пике жизни, он стал понимать, что человеческая жизнь имеет цену, и быть может, более высокую, чем всё золото мира. 5. ЧЕРНЫЕ ОДЕЖДЫ. В одну из ночей возвратилась в Ростов казна княжеская. Без одного воза. Гридни, перебивая друг друга, доложили, как самый грузный воз с золотой утварью, с сундуками, до краев наполненными золотом и самоцветами ушел под лед. Долмат, было, бросился к возу, да куда там! Только сам сгинул. Филюшка, сын его малолетний, тоже пропал. Царство им Небесное. - Место заметили -- строго спросила княгиня, невольно сжав пальцы рук в кулаки. Опомнилась, за спину спрятала. - А как же! Зарубки на хитрой березе оставили, той, что на берегу Неро стоит, в аккурат напротив того места. - Кручина, княжий конюх, частит словами, вину замазывает. - Ужо, как лед сойдет полностью, да потеплеет малость, достанем, госпожа, казну княжескую, не кручинься. - Не обрящете злато - за Долматом уйдете. Перекрестилась в страхе: " Почто ж людей стращаю Сама всего боюсь. Скорее бы дружина возвращалась из -- под Углича. Тяжко без тебя, Василько. Ох, тяжко"! - Не гневайся. Твою волю выполним, сыщем казну, - не поднимая глаз, сулит Кручина. - Ступайте. Кручина вытолкал отроков за дверь, сам последним выпятился. Рыжий отрок Бродька, было, задержался в притворе, так получил в горб от разгневанного Кручины. Не в себе конюх княжий. Как же Аринушке теперь сказать, что нет у неё ни мужа, ни сына. Какие слова подобрать, что б утешить подругу верную Ходит Мария по горнице, ломает пальцы, да материнским слухом прислушивается к дыханию ребёнка, что рядом с собой на постель положила. Глебушка, младшенький, занемог. Простыл в лесной землянке, пока от Батыя хоронились. Горит огнем, хворое чадо. Беды, как горох из дырявой кошелки, сыплются на голову княгине. Да что ж за напасть такая! А в один из ветреных, весенних дней со стороны Углича поля прискакал гонец. На княжьем дворе расслабленно съехал с лошади и тяжело припадая на ногу, направился к княгине. Сердце упало до земли, защемило под грудью. Бросилась, было, навстречу, да взгляд гонца измученный, скорбный, приковал к месту, где стояла. - Встречай, Мария Михайловна, Великого князя Юрия, да воинов наших. По старой Угличской дороге везут героев земли Русской. - Везут Раненых везут А князь Василько, что с ним Гонец молча снял с головы шлем и опустился на одно колено. Сердцу не хотелось верить. - Где князь Василий Ранен Жив Гонец молчал. - В какие одежды облачаться муж приказал - В черные, княгиня, в черные. Черные одежды За что в черные Не может того быть! Василько!...Господи! За что же так наказуешь И вдруг бабий вой: "А!..а!..а!..." Всё живое стонет и мечется на княжьем дворе. Издали, со стороны Каменного моста, во главе с епископом Кириллом, медленно надвигается шествие с погребальными песнопениями. Прошла в свою горницу. Дух смоляной от голых свежесрубленных стен. Так, верно пахнет в домовине . Что же, это Как же без тебя теперь век вековать Василько! Любимый! Сама завыла раненой волчицей, зажимая рот. В дверях стоит Аринушка, давно уже принявшая траур по своим мужу и сыну, руки тянет к Марии. Бросились друг другу на встречу, обнялись и запричитали вдовы неутешные. Боголюбивый епископ Кирилл не отходил от почерневшей лицом Марии. А страсти - то какие! Князя Василько и вовсе нет, ни живого, ни мертвого. В ужасе люди перешептываются, будто, мол, кто -- то видел, что захватили его в плен безбожные, и увели в стан свой. А в гробу Великого князя Юрия одно тело, без головы. И то! Как найти в ратном поле, в мешанине изрубленных тел, святую главу Великого князя Ищут, ищут люди князя Владимира Угличского. До сих пор ищут, покуда не нашли. 6. ОБРЕТЕНИЕ СВЯТОЙ ГОЛОВЫ. На опушке Шерньского леса татарское воинство остановилось привалом, напугав до смерти Ульянку, младую жену поповича Адриана. Весь день, пока было светло, Адриан с Ульяной обходили место сечи русских с татарами. Жутко смотреть на обширное поле, окрашенное кровью, усеянное костями, отрубленными частями тела, исковерканным оружием. Тела воинов лежали так плотно, будто лес, уложенный в плоты, приготовленный для сплава. Позднее луга, на месте которых была сеча, местные жители назовут Плотовиком. Процессия с ранеными и убитыми воинами, теми, что опознали, уже несколько дней назад, отправилась в Ростов. С почестями везли тела Ярославского князя Всеволода и Великого князя Юрия. Только вот голова Великого князя, сильным вражьим ударом отделенная от его могучего тела, затерялась в мешанине человеческих останков. Тогда, снаряжая скорбный обоз, не нашли её, так и отправились до Ростова. А нынче Ульяна, разгребая обагренный кровью сугроб, увидела, как страшное око смотрело на неё яростным взглядом. Крестясь и превозмогая себя, Ульяна приподняла тяжелую голову, облеченную в блестящий шелом. Серебренный доспех с забралом, поднятым на лоб, явно, был княжеским. Обернулась позвать Адриана, и не обнаружила его на своем конце поля. Завернув находку в мешковину и укрепив её у пояса, отправилась назад, в глубину Шерньского леса, в землянку, где их семья пряталась от врага, на краю страны Болотеи, пережидая конец страшного нашествия. На неё, матушку Болотею, и Великий князь Егорий , надеялся. Прознал, что степняки не выносят лесистых да болотистых мест. Тут и готовился бой принять от кочевников. Но не прикрыла тыл русского войска Болотея на этот раз. Разрешила татарам обойти лагерь русичей. За грехи Бог наказует. 7. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ КНЯЗЯ ВАСИЛЬКО. Стало уже смеркаться, когда Ульянка услышала чужие голоса и звон железа. Не имея сил отползти от страшного места, укрылась за талым сугробом, и стала свидетелем последних мгновений земной жизни ростовского князя. В сумерках татары развели большой костер, поставили два огромных походных котла, заполнили их снегом. Потом она слышала предсмертные крики пленных русичей, и смех татар, и их довольные возгласы, и свежее человечье мясо, обагренное кровью, летящее в один из котлов. В свете костра Ульяна увидела, как появился знатный татарин. На голове его была лисья шапка с хвостом. На небольшом возвышении перед ним расстелили войлок, и он уселся на кошму. Ему в полной тишине подавали вареные куски мяса и теплое питьё. По тому, как к нему обращались, Ульяна поняла, что зовут его Бурундай-хан. Наевшись, Бурундай хлопнул в ладоши, татары засуетились, выкрикивая непонятные слова. И вот перед костром с завязанными за спиной руками предстал русский пленник. Голова его была не покрыта, а дорогая одежда была окровавленной. К Бурундаю подполз толмач , то ли куман , то ли половец . Бурундай сказал что-то толмачу и тот крикнул пленнику: - Эй, пленник, Бурундай-хан оказывает тебе милость и угощает тебя мясом из своего казана и питьем. Слуги хана развязали руки русскому воину, а другие поднесли на блюде куски вареного мяса. - Русский князь не нуждается в милости врага своего. Ни есть, ни пить с тобой я не буду. Не пристало христианину питаться плотью себе подобных. "Да, это ж князь Василько Ростовский",- узнала измученного человека Ульяна. Год назад Василько был наездом у младшего брата своего Владимира Угличского. Устроили они потеху охотничью. Со свистом и гиканьем неслась мимо поповского дома дружина княжеская, тогда и бросился в глаза Ульяне красавец князь и запечатлелся в её молодой памяти. - Чтобы хорошо воевать, воины должны быть сыты. Так гласит Яса божественного Чингизхана. А по русскому глухому бездорожью да болотам не можно степной скот за собой вести. Так что не суди мясо в чужом казане. - У нас свои законы, мы исповедуем заповеди человеколюбца Христа. И я их не нарушу. - Ты не хочешь оказать чести темнику великого хана Батыя, и разделить с ним его походную трапезу Дело твоё. Но ты погубил много моих воинов. - Не я пришел на твою землю, но ты. - Земля принадлежит не человекам, но Богу. Я не гневаюсь на твои слова. Смерть на войне есть закон. За удаль в бою не судят врагов. Ты доблестный противник, хоть и попался к нам в плен. Проси пощады, и я дарую тебе жизнь. Я приму тебя и твою дружину в своё войско, ты получишь право выслужиться перед самим Батуханом. - В нашем роду не было предателей. Я служу своему народу и своей вере. А забудь я хоть немного Русь свою, меня проклянут жена, что меня любила, и мать, что меня родила. - Не торопись с ответом. Пойди с нами, бохадур, и твои враги, будут нашими врагами. Мы идем под стены Нова города, на встречу с Батуханом. В торговом городе мы возьмем богатую добычу и красивых женщин. - О глухое царство! Вы принесли беды и смерть моему народу и моей земле, враги моего народа, мои враги во веки веков. Пока я жив, я буду истреблять вас без жалости, где бы вы ни были и когда бы вы ни объявились передо мной. Я буду гнать вас с нашей земли. Клянусь жизнью русского князя! - Несчастный! Как можно отдать жизнь за землю! Земли кругом так много, а людей совсем мало! Мы ничем не обидели тебя! Нам покорились все народы, что живут от восхода солнца до его заката. И мы не имеем обычая, уговаривать своих пленников, служить нам. Тебе я оказал честь, но ты пренебрег ею. Ульяна увидела, как ближайший к Бурундаю татарин взмахнул ножом. Бурундай поднял руку, предупреждая удар слуги. - Эй, Ногай, - крикнул Бурундай. Татарский мальчик лет семи от роду, подскочил к хану, - Ногай, хочешь, я подарю тебе этого пленника - Хочу, Бурундай-хан, - глаза мальчишки засветились жадным огнем, - разве мало убил я врагов -- черной от грязи рукой, он выхватил из ножен кривую саблю, висящую на его боку, и потряс ею в воздухе, - Я умею это делать без жалости. Хочу насытиться кровью этого воина, чтобы ко мне перешли его сила, красота и знатность. Тогда я буду настоящим бохадуром. И Бог Мизир мне в этом поможет. Вот этот фиал я наполню кровью русского князя! Из недр складок меховой одежды он вытащил серебряную чашу, украшенную каменьями. - Откуда у тебя такой сайгат -- жадным огнем загорелись прищуренные глаза Бурундая. - Этот сайгат я взял в русском городе Ростове. Я храбрый воин, я не побоялся русского бога, и добыл эту чашу в русском храме. Душа Василька вздрогнула, когда он понял, что речь идет о его городе, Ростове. Он повернулся к маленькому кочевнику и увидел в руках его большую серебряную чашу, изукрашенную дорогими каменьями, сработанную лучшими ростовскими мастерами , и которую он, Василько, пожертвовал в храм Пресвятой Богородицы в день, когда народился его второй сын Глебушка. Значит, враги прошли через Ростов. Василько сжал кулаки, и заскрипел зубами. Слова малолетнего кровопийцы рассмешили Бурундая и его слуг. - Что скажешь ты, о, пленник Наши мужчины -- воины с молоком матери. Мы - непобедимы, а потому вечны на этой земле. - Вечен только Бог. Всё на свете имеет своё начало и свой конец. А кто разоряет храмы Божьи, будет наказан самим Богом. Господи, Исусе Христе! Ты многократно помогал мне и прежде. Избави меня от этих плотоядцев.- вскричал князь Василько, - но прежде дай мне силы принять неравный бой. Ульяна видела, как Бурундай махнул рукой, и в тот же миг на Василько навалилась злобная толпа. Татары отскакивали от князя, выли от его ударов, и вновь набрасывались на него. Потом женщина поняла, что князя сшибли с ног, потому что визжали и возились где -- то внизу и плохо было видно, что происходит у костра. Сердце её защемило от жалости, и горючие слезы потекли по щекам. Она слизывала их языком, закрывая обеими руками рот, что бы не слышно было всхлипов. Под шум борьбы она поползла от страшного места, а когда в последний раз обернулась, увидела грязного мальчишку, стоящего на спине у одного из слуг, и поднимающего вверх чашу, по которой стекала струйкой кровь. Он наклонил чашу и жадно присосался к кровавому краю. - Господи! Дай мне силы выйти из этого места незамеченной, чтобы поведать людям о кончине князя Василько, героя русского. Она еще долго слышала страшные чужие голоса, но ноги уже несли её к лесной землянке, возле которой в тревоге ожидал её Адриан. 8. ЧУДЬ В ЛЕСАХ БОЛОТЕИ. " Не смогли склонить русского князя на свою сторону, безбожники. Всё равно, не смогли", - твердила Ульяна, когда увидела, как метнулась к ней тень Адриана. Он схватил её за руки, она бессильно опустилась на снег, выпростала ладони из его рук, и протянула Адриану круглый узел из мешковины: - Похоже, я обрела святую главу Великого князя Юрия. Где был ты, Адриан Я взыскалась тебя. Я такое видела... - Ульяна, я потом поведаю тебе, почему я утёк и не позвал тебя. Идем в избу. Избой он называл земляную яму, вырытую в лесу, где можно было отсидеться, пока не схлынут вороги. В землянке было тепло. Ульяна забралась с ногами на подобие низкого топчана, укрылась овчиной и, приняв в руки деревянную чашу с теплым питьем, жадно припала к ней замерзшим ртом. Адриан отвернул край мешковины в свете едва теплящихся углей, вгляделся в лицо отрубленной главы, перекрестился и бережно закутал святую находку. - Да, Ульяна, похоже, что это голова Великого князя Юрия. Царство Небесное тебе, раб Божий Георгий , - присел у каменки, протянул руки к раскаленным камням: - Ну, слушай, Ульяна. Когда от красной руды , пропитавшей снег на месте сечи, у меня стало в глазах багроветь, я поднял очи свои к небу, что бы дать им отдых от крови человеческой и тут заметил, что кто-то пробирается в стороне промеж дерев. Мне сделалось страшно. Я подумал, что это басурманы вернулись на место сечи, сайгат собрать. Я упал и сделался похожим на труп. - Господи! Спаси, сохрани и помилуй! -- зашептала в страхе Ульяна. - Они не были татарами, но и на русичей они не были похожи. Впереди шел старый мужчина в одеждах из шкуры лохматого зверя. Он отводил руками ветки, чтобы сучья, не могли зацепить женщину, идущую за ним. Она была высока ростом, из-под налобной повязки серебряного цвета выбивались светлые длинные волосы. Над головой её нависал белый клобук, окантованный мехом неизвестного зверя серебристого цвета. За женщиной пробирался второй мужчина. Он всё время оглядывался, а когда поравнялся с местом, где я лежал, притворяясь мертвым, он остановился и прислушался, втягивая широкими ноздрями воздух. На меня навалилась жуть. Я весь окаменел и не мог шевельнуть ни одним членом. Я закрыл глаза и стал читать молитву Богородице, а когда открыл их вновь, то никого не увидел. Я осторожно поднялся и, стараясь идти тихо, вышел на тропу, по которой прошли неизвестные люди. Судя по следам, они шли шаг в шаг. Потому что, чем дальше уходили они, тем теснее обступала Болотея их путь. Я пошел по их следу в глубину болотной страны, шел долго и вдруг увидел впереди островок густого леса. Я вошел под его сень, прошел несколько шагов и увидел перед собой высокий столп, гладко обтесанный. На его вершине каменный шар серого цвета. С четырех сторон этого шара был изображен чей-то лик. Никого вокруг не было, а главное, следы пропали. Понимаешь Ничего. И куда эти люди подевались, непонятно. То ли в землю ушли, то ли в небо поднялись. Исчезли и всё. - Чудь какая -- то, - перекрестилась Ульяна. - Вот и я говорю -- чудь. И еще. Я поднял голову вверх на этот чудной камень, сквозь голые ветки деревьев вдруг увидел, как по небу разноцветными перьями разлилось сияние, похожее на радугу летом. А ты Ты ничего не видела на небе - Я не знаю, я не смотрела на небо. - Чудно. - А потом - Потом я в страхе подумал, что зашел далеко и мне не вернуться назад до темноты. Уже и смеркаться стало. Следы, по которым я шел, замело. Я прочитал молитву, повернулся спиной к тому странному камню и стал пробираться назад. Через некоторое время вдруг увидел знакомые места и понял, что выбрался. Рядом и землянка наша оказалася. Я зашел в землянку, камни были раскаленными, будто кто-то здесь был до нас и только что ушел. Чуешь - Чую, - в страхе прошептала Ульяна. 9.УПОКОЙ, ГОСПОДЬ, ДУШУ ЯРОСТНУЮ. На третью неделю всеобщего плача появился в Ростове на княжьем дворе богобоязненный попович Адриан, позвал епископа Кирилла. Княгиня следом. Адриан снял шапку и, подбирая слова, чтоб не убить тяжким известием, поведал, как он и жена его, благоверная Ульяна, нашли брошенное тело князя Василька в Шерньском лесу. По одежде признали, что княжеского рода убиенный. Завернули тело его в понявицу и положили в тайном месте. - Так что давай, княгиня, подводу, да лошадей сытых, да людей, - провожу до хозяина. Мария, сдерживая рыдания, распорядилась, что бы послали за родными останками. А Адриан из походной торбы своей выпростал сверток, завернутый в мешковину, повернулся к владыке Кириллу, склонился в низком поклоне. - А эту находку, отче, положи в гроб великого князя, где лежит тело его. Епископ Кирилл приоткрыл тряпицу. Голова великого князя Георгия смотрела на него остановившимся взглядом, ожесточенно и яростно. - Упокой Господь, душу грешную, - епископ Кирилл направился к дверям церкви, неся на вытянутых руках священную находку. Он приказал открыть гроб Юрия, приложил голову на могучие плечи Великого князя, поправил саван, прикрыл серебряными монетками веки. - Чудесным образом приросла голова к телу, - прошептал чей-то голос. - Чудо! - Чудо! Голова князя приросла к телу. - Господи, спаси, сохрани и помилуй! -- С воплем бросались люди на колени и падали ничком, распластав руки по полу, прижимаясь щекой к шершавому деревянному полу, будто сбрасывая с себя груз грехов окаянных и обретая надежду на чудо. 10.ХЛАДНЫЕ ВОДЫ РЕКИ КОТОРОСЛИ. Ярославская княгиня Марина Ольговна не уходит с городской стены до глубокой тьмы, пока воды реки Которосли не начнут сливаться с потемневшими берегами. Тогда её берут под руки и уводят в палаты. Она не сопротивляется, потому что узкий серп месяца так скуп, что не даёт разглядеть водный путь, которым когда -- то прибыли ладьи, принесшие святые останки мужей Ярославских и её мужа, князя Всеволода. В тот миг, когда горестный посланник принес известие о поражении на Сити русских дружин и о погибели Ярославского князя, заголосили, горем убитые бабы. Княгиня Марина затрепетала, подняла, было, руку, что б сотворить знамение креста на лице своем, и не смогла взвести её. Почуяла немощь телесную, да и грянулась о землю, как сосенка подрубленная. Бросились к ней дворовые слуги, перепуганные насмерть, с предосторожностями перенесли в опочивальню. Хлопотали долго, пока не открыла она очи свои. - Слава тебе, Господи, жива, - над ней склонилась Кокушка, кормилица княжичей, - ты лежи, лежи, не вставай, родимая. Второй день так -- то: ни жива, ни мертва. Пить хочешь Марина молчала, широко открытые глаза её смотрели в никуда. Ладонью Кокушка покружила перед глазами княгини, лицо Марины Ольговны не дрогнуло, будто окаменело - Плохо дело, Верлиока, - прошептала Кокушка, повернувшись к рабыне княгигиной, что не отходила от своей госпожи всё это время. - Надо князю Василию сказать, что матушка очнулась. Да за игуменом Игнатием послать, пусть обряд совершит над ней, пока не отошла к Господу, а то поздно будет. Кокушка, мягко ступая, торопливо вышла, прикрыв за собой дверь княжеской опочивальни. Верлиока, оглянувшись на закрытую дверь, поднялась со скамьи, протянула руки к больной княгине и, вскинув к потолку широко открытые очи, зашептала, обращаясь к кому-то невидимому: - О, мудрый Укко, к тебе река огненная бежит, через огненную реку мост стоит, по мосту к тебе иду, хлеб тебе несу. Верлиока проворно вынула из складок своего широкого сарафана кусочек драгоценного хлеба. - О, добрый Укко, забери с моих ладоней хлеб, прими мою жертву. О, Всезнающий, возьми вместе с ней хворь рабы твоей Марины. Пусть эту хворь склюют черные вороны, разнесут на четыре стороны. Кому хлеб, а рабе Марине здоровье. Аминь! Веки Марины Ольговны дрогнули и закрылись. Верлиока провела рукой по её лицу: - Спи... спи... сбрось с себя хворь..., будь здрава, матушка ты наша. Верлиока, низко нагнувшись, выскользнула из спальни княгини через малую дверцу на задний двор. Раскрошила хлебец в руке, размяла, взмахнула вверх рукой, мелкие крошки просыпались на вытоптанную дорожку. И тут же воронье да воробьи серым облачком налетели на угощение. Верлиока подняла руки к небу и стряхнула их, опустив к земле. Отрешенный взгляд женщины, ушедший в Небо, не мог видеть, выходившего из-за угла Якимку. Отрок боярский, увидев Верлиоку, встал, как вкопанный. - Берите, берите, на все стороны болезнь Марины разнесите! Всё до последней крошки заберите, - шептала, уговаривала птиц Верлиока. - А! Волховка! -- закричал Якимка. Верлиока взглянула странным взглядом на Якимку, очнулась, попятилась, взмахнула ладонями, будто отгоняя от себя что-то нечистое, и скрылась в маленькой дверце заднего крыльца княгининых покоев. Игумен Ярославского Спасского монастыря Игнатий соборовал горем убитую княгиню, приготовил её для жизни вечной. Марина Ольговна и сама чувствовала, как душа её, отделённая от тела, прибывала где-то далеко. После соборования она встала на ноги, и, никого не видя перед собой и не слыша предупредительных возгласов своих слуг, перешагнула порог княжеского терема. Держась за перила высокого крыльца, преодолела его и медленно направилась через княжий двор к городской стене. Её подхватили под руки, она повисла на плечах служанок своих, но путь до стены осилила. Теперь каждый день выходила она на городскую стену и смотрела, смотрела на воды реки Которосли, которые унесли живого мужа её Всеволода, а принесли хладный труп его. 11. СТРАСТНОЕ ПОКАЯНИЕ. А в уцелевшем ростовском храме Успения пресвятой Богородицы служили последнюю службу по героям земли Русской. Тело князя Василька доставили туда же. - Замучили, окаянные, - слышит княгиня всхлипы, - замучили батюшку Василия Константиновича! Изверги! Лежит, её Василько, поседевший в свои двадцать семь лет, от лютости нечеловеческой, исколотый, изрубленный, да не уступивший врагам своим. С ним в ряд лежат воины его верные, герои русские, мужи Ростовские. Плачьте, жены, плачьте, отдайте последний долг мужьям вашим. А в Ярославль от Ростова на ладьях по реке Которосль, отправилась скорбная процессия с телом ярославского князя Всеволода Константиновича. Ярославская княгиня Марина Олеговна, жена Всеволода, тоже, чай, раненой птицей мечется. Рыдай, не рыдай, а не воскресить мужей. Рано ушли из жизни герои, рано. - За что, такое приключилося - ломает руки Мария. - За грехи наши Господь попущает поганых на землю Русскую. Бог говорит нам устами пророка: "Братья и сестры, отцы и дети! Обратитесь ко мне всем вашим сердцем, с постом и плачем, и стенаниями". Если так сделаем, простятся нам все грехи, - внушает епископ Кирилл, старается, что б дошло до каждого маловерного. Игумен Пахомий вторит: " За грехи наши гибнут люди". . И тут огненной вспышкой в голове княгини Марии мелькнуло: "Клялась Господу служить, крест целовала на том, что, на постриг уйду. А слова -- то и не сдержала. Вот он, грех -- то. Смертный грех. Из-за меня Василько погиб. Смертный грех смертью близких наказуется". Упала на домовину, обняла холодное тело мужа: "Прости!" Нет ответа. И не будет. Поздно. Бросилась в ноги епископу Кириллу: "Благословения прошу, отче, на монашеский постриг! Господу служить в его обители хочу!" Как закончилась тризна по павшим героям, пожелала княгиня исповедаться. После страстного княгининого покаяния игумен Пахомий наложил на Марию епитимью. Молитвы Господу, поклоны ежедневно, строгий пост сорок дней, дабы мирской жизни не возжаждала. Нет, не жаждала более Мария мирской жизни. Почто она, коли, нет Его, Любимого. Ничто не удержит её теперь здесь, в миру, среди людей, ни почести княжения, ни дети, ни злато-серебро. Ничто. Вот только... не отмщенной остается смерть мужа. Не в правилах князей черниговских, откуда родом Мария, обиды прощать врагам своим. А она, Мария, кровь от крови, плоть от плоти отца своего, славного князя Михаила Черниговского. 12. РУССКАЯ РАСПУТИЦА. Влажный воздух русских лесов, да испарения от таявших болот вызвали приступы ноющей боли в суставах Батыя. Он молча превозмогал боль, но всё чаще в его памяти вставала цветущая южная степь, украшенная ранними цветами, шелковистые ковыли, теплое солнце, греющее усталое от похода тело. Русская весенняя распутица, грозившая вскрытыми болотами и раскисшими дорогами, вызывала брезгливость Батыя и, не дошедши ста верст до Новгорода, страшное войско повернуло на юг, в степи. На этом пути перед ними стоял Козельск -- маленький городок Черниговского княжества. Батый был рад предстоящему отдыху, хоть город был невелик, но можно было пополнить запасы хлеба и дать отдых коннице. От неё зависела победа. Да ещё сменить измученных пленных наложниц - он любил разнообразие в ночном шатре. А втайне имел надежду встретить женщину подобную воительнице Самарканда. Она, как легкий мираж в пустыне, появлялась в его памяти и исчезала. Самарканд... Потом почти через два десятка лет Рязань. Но что было тогда под Рязанью Ведь было что -- то близкое к его мечте. Батый закрыл глаза и представил начало той зимы. Он вел усталое войско. Много дней и ночей скакали монгольские воины по южным приморским степям, пытаясь догнать и уничтожить половецкого хана Котяна. Но был хитер половецкий хан, знал в родной степи каждую балку, каждую кочку. Мудрый Или-чут -- сай дал совет Батыю обойти Котяна с севера и выйти навстречу неуловимому врагу. Тогда Батый отдал приказ вторгнуться в пределы Русской земли. На пути была Рязань. Молодой князь Федор вышел с подарками к хану, просил обойти город и не разорять его гнезда. Но, будучи с Федором, один его вельможа, выслуживаясь перед врагом, нашептал Батыевым слугам, как хороша княгиня Федорова Евпраксия. И дрогнуло сердце Батыя. - Не уйдет Котян от нас, - Батыю надо было убедить своих нухуров приостановить гонку за врагом, - дадим отдых воинам. Кони притомились. - Саин устал от похода, - прошептал Гаюк на ухо своему двоюродному брату Берге и тихо засмеялся, - ему уже не хватает сил справиться с женщинами в своём шатре, не то что вести войну! Близкие хана звали Батыя детским прозвищем Саин, по старой степной привычке. Берге перехватил гневный взгляд Батыя , и дрогнуло его сердце. Он боялся старшего по возрасту Батыя, и, не ответив на насмешку Гаюка, опустил глаза. Батый не расслышал слова Гаюка, но понял смысл их. И всё же распорядился задержать князя Федора в своем стане. - Батый никуда негодная старая баба, - смеялся Гаюк при встрече со своим двоюродным братом Бури. Бури был тоже отпрыском знатного Борджигина Чагатая -- второго сына Чингисхана. Чагатай так же, как и его младший брат Угедей, предпочел остаться в Каракоруме и занял пост Верховного судьи всего Монгольского улуса. - Придет время, - хвастался Гаюк, - и я оттаскаю старого Саина за волосы. - А я буду бить его поленом по груди и по животу! -- смеялся Бури. Хорошо понимавших друг друга братьев, окружали только верные товарищи. Бояться было нечего. И всё же Батый узнал об этом разговоре и о других таких же встречах двух двоюродных братьев и об их насмешках и передразниваниях его, великого Батыя! Батый выжидал время. Он никогда ничего не прощал. 13. ЭТО БЫЛА ОНА. А Рязань ждала возвращения молодого князя. Однажды на городскую стену взошла Евпраксия. Лучшие жены города, богатыри и священники окружали её. Батыю тут же сообщили о появлении женщин на городской стене. Батый приказал привести ему своего коня. Когда небольшой отряд лучших воинов Батыя вместе со своим ханом приблизился к стенам Рязани, они услышали странное пение. Нежные женские голоса, подхваченные мужским хором, возносились к небу и разливались в морозном воздухе. А голубой снег бескрайнего поля, вспыхивал разноцветными искрами под лучами зимнего солнца и, угасая, вновь загорался. Звук и цвет сливались в сияние, разлитое вокруг обреченного города. - Что это - спросил Батый Или -- Чут-сая. - Русичи молят своего Бога о помощи. Сердца их наполнены страхом. Вглядись в их лица. Батый остановил коня, острый глаз степняка приблизил странное видение. Сердце его дрогнуло. На крепостной стене стояла Она. Нет, он не ошибся. Это была Она. И голос её тихий, но внятный, на неизвестном Батыю языке выговаривал слова, обращенные ко всему живому. Как тогда... В Самарканде...Батый развернул коня и помчался в свой стан. - Дай мне, князь, познать красоту твоей жены! Дай! -- протянул он руки к князю Федору. - О чём просишь ты, грозный хан Тебе твой Бог даёт множество жён, и ты волен распоряжаться их судьбой: отдать, подарить, убить. Наш Бог дарует нам одну жену, и мы даем клятву нашему Богу и в радости, и в горе быть со своей избранницей и в земной жизни, и в вечной. - Ты молод и не понимаешь, что речёшь. Я на меч возьму твой город и княгиню твою сделаю своей наложницей! - Ну, что ж, когда нас одолеешь, тогда и будешь властен над нашими женщинами. А нам, христианам, не годится приводить своих жен на блуд тебе, нечестивому! Батый помнит всё. Как отдавал распоряжение убить соперника, и его посольство. Убить и бросить под стены Рязани. Княгиня Евпраксия должна была убедиться, что лишилась мужа и должна покориться сильнейшему. Таков закон степей. Так его прадед Есугей добыл свою Оэлун, так его дед Темучин боролся за свою Бортэ. И даже его отец Джучи, имея шестьдесят четыре жены, гордился только теми женщинами, которых добыл мечом. Женщина - добыча сильного. Стоя под стенами Козельска, о многом можно вспомнить. Как взяли Рязань, как бросился Батый к княжьему терему, по пути расчищая себе дорогу кривым и острым мечом. Не щадил ни своих, ни чужих. Только бы взять Её. Скорее. Но не было Её в тереме, а когда его отряд, как ветер, пронесся по улицам Рязани и подскочил к церковной колокольне, Батый увидел: на краю скатной крыши, будто высоко в небе, стояла Евпраксия, прижимая к высокой груди младенца. - Взять и привести ко мне! -- закричал Батый. - Я сделаю это, хан! -- Бурундай смеялся хищным смехом охотника за дичью. Батый видел, как турхауды Бурундая с визгом и гиканьем бросились вверх по скрипучим деревянным лестницам. Она стояла, подняв лицо к небу, что -- то быстро шепча на непонятном Батыю языке. Он прищурил глаза, и лицо её приблизилось. В нем не было страха, но только решимость и вера. Казалось, Она была близко от него. Но и совсем близко от его воинов. Вот один из них достиг верхней площадки и протянул руки к женщине. Она только шагнула. Вниз. К ногам Батыя. В кровавую реку, что текла по улицам Рязани мимо церковной колокольни. Батый вылетел из седла, и нагнулся к теплому трупу женщины. Приподнял тонкую шелковую пелену, что прикрывала лицо княгини. Взялся рукой за подбородок, повернул голову, чтобы рассмотреть пристальней. Над левой бровью у самого виска темнело маленькое пятнышко, будто след от стрелы. - Она, - прошептал Батый и поднялся с колен. По его ногам от колен к щиколоткам струилась чужая кровь и стекала в мягкие ичиги, - где её дитя Возьмите его и передайте моей матери Идеги Фучин. - Это невозможно, хан. Малай захлебнулся кровью. Он мертв, - Бурундай держал младенца за одну ножку и рассматривал его, как тряпичную куклу. Батый махнул рукой и, с трудом забравшись в седло, поехал прочь. Победа не радовала его. Слишком много крови, слишком мало бэхетле. 14. ВЕРЛИОКА. Князь Василий, отрок пресветлый, тяготы княжения взвалил на себя без ропота. И то сказать, кому же ещё встать во главе Ярославского княжества. Отец, Всеволод Константинович, геройски погиб в битве на Сити, плечом к плечу встав рядом с Великим князем Юрием и братом своим старшим, славным Васильком Ростовским. А матушка -- то, княгиня Марина Ольговна, занемогла тяжко, как узнала о погибели мужа своего. Думали, что к пращурам вот, вот отойдет, но владыка Игнатий обратился с молитвой к Господу, вымолил благо - встала на ноги вдова горемычная. Только вот молчит всё, и на вопросы не отвечает, будто навсегда речь утратила. Более года уже каждый день с рассветом восходит княгиня Марина Ольговна на городскую стену и смотрит на воды Которосли, пока не стемнеет. Тогда молча спускается в свои палаты, и ложится на одр свой с широко открытыми глазами. За всё то горестное время ни словечка не проронила. А у молодого князя забот не меряно. Как утекли из Ярославля окаянные, и вернулись ярославские горожане к своим очагам, постиг князь Василий труд могильщика, ибо нельзя было допустить напасти мора . Приказал всем, кто жив остался, собирать трупиё , копать глубокие братские могилы, насыпать высокие земляные холмы, чтобы предотвратить болезни. Всем миром очищали город, ибо грозным оказался князь -- отрок. Нерадивых да брезгливых наказывал без жалости, дабы сохранить остатки народа ярославского. Младший брат княжич Константин за Василием тянется. Да, какая от него подмога, мал ещё. В начале осени, на Рождество Пресвятой Богородицы, ждали в Ярославль Великого князя Ярослава Всеволодовича. Город переполошился. И то, впервые Великого князя Ярослава должен принимать молодой князь Василий. На княжьем дворе развели костры, поставили рогатины, днём и ночью жарили туши молодых телят, да молочных поросят остатки былого ярославского достатка. Ловцов отрядили в леса за дичью. Умельцы медовуху варили из майского дикого мёда. Кокушка исхлопоталась. Венец княжий от отца молодому князю перешел. Надо ушить окантовку соболиную, чтобы на глаза не сползал. Убранство праздничное, нарядное спешно перешить на княжича. Дворовых девушек да молодых боярынь за работу в терем княгини Марины Ольговны засадила. А они смеются, потешаются, "надо, мол, князя к нам послать с молодыми боярами. Невозможно всё исправить без заказчика". Кокушка поймала Василия на ходу. В город, было, поскакал, да успела нянька за стремя уцепиться. - Княже, погодь. Надобно тебе в терем к матушке пройти. Там одежды праздничные шьют на тебя. Примерить надобно. - Недосуг, Кокушка, мне девичьим шелепетьем заниматься. Князь Ярослав приедет, не на меня смотреть, а дела взыскивать. Мы ведь не обыденную церковь ставим, а собор строим каменный. Хочу поспеть к приезду Великого князя, хоть бы кровлю покрыть. - Стой! -- Кокушка крепко держала княжьего коня за стремя, - если бы батюшка твой, знал, как неумен ты и неопытен. А еще с княжеством управляться тщишься! Чай, смотрит на тебя сейчас, вон с того облачка, князь - то Всеволод, - Кокушка, для пущей убедительности, ткнула в небо цепким пальцем, и всхлипнула малость, - и не одобряет, что свою няньку не слушаешь. Гости прибудут, в чем встречать их выйдешь За год -- то, вон как вытянулся, чисто богатырь. Василий взглянул на Якимку, с которым был неразлучен с той поры, как тот из лесов возвратился после нашествия татар. Сын боярина Корнилы был теперь для сироты -- князя первым советником. Якимке дюже нравилось командовать за князя на мирских работах. Правый рукав его рубахи всегда был закатан, чтоб спуску не давать, тому, кто против них с князем поперек пойдет. Кулаком учить неучёных - любимая забава боярская. Якимка подмигнул князю: - Пойдем к девкам, княже, коли они просят. Слышь, как поют, словечки выводят. - Поют, говоришь Ну, уговорила, Кокушка. Веди к девицам. Держи, Костя, повод. Мы скоро будем. Князь Василий бросил повод младшему брату Константину, спрыгнул с коня, и несмело пошел следом за Якимкой, крутя в руке ременную плеть. Пока шли через темные сени, не один раз споткнулся молодой князь. Якимка локтем под бока тычет, смеётся. - Ты чего, Вась, аль девок забоялся Чай, не страшнее татар будут. От развешанных по стенам пучков трав в палате дух разлился, сердце волнующиий. Якимка с порога загоготал: - Ну, красные девицы, показывайте, по сущей правде, что вы тут намастерили -- расставил руки -- грабли, пошел на девушек, пригнувши коленки. Девушки с визгом в рассыпную, по дальним углам разбежалися. - Цыц! Окаянная душа, пустословец, - замахнулась Кокушка, да по рукам боярскому отроку. - Гы, гы, гы...- гогочет молодым баском Якимка - Верлиока, давай поспорее, князю недосуг, - Кокушка махнула рукой. Молодая женщина оторвалась от шитья, подняла голову и взглянула на Василия. Немного задержала взгляд на лице отрока, перевела на грудь его и скользнула ниже. Василий покраснел и, в душе ругая Кокушку и Якимку, за то, что затащили его в девичий терем, крутил в руках ременную плетку, не зная, что делать. Верлиока поднялась с лавки, взяла в руки сметанный раскрой коча и поплыла к князю. - Давай шую , княже, одевай наряд, - она строго взглянула на князя и, забрав из руки Василия плеть, передала рядом стоящей Мавруше, - Да не туда рукой попал, княже. Вот сюда надо. Верлиока взяла Василия за левую руку и натянула на неё прорез коча. Потом повернула его правую руку и протащила её в другой прорез. Женщина была так близко от него, что Василий слышал, как шуршит её льняное платье, и чуял, как от волос пахло полевой ромашкой. Она обошла его сзади и мягко разгладила складочки коча на спине. От ласковых движений её рук, что-то, доселе неиспытанное и сладкое, поднялось в душе князя - отрока. А она вышла из-за спины и, не глядя на него, разгладила коч на груди Василия. Ему вдруг так сильно захотелось прижать к себе эту женщину с такими нежными руками и взглядом, от которого перехватывало дыхание и стыдом краснело лицо, он даже руки вскинул. Но она властно и улыбчиво взяла его за запястья и опустила его руки вниз, а затем повернула его к себе спиной, что бы лучше рассмотреть своё шитьё. - Вылитый батюшка князь Всеволод, Царство ему Небесное,- запричитала тут Кокушка. Василий тряхнул головой, сбрасывая наваждение, исходящее от Верлиоки. - Ой, да какой красивый, да какой высокий вымахал! -- Кокушка не могла налюбоваться на своего воспитанника. - Посмотри, Кокушка, всё ли ладно -- голос Верлиоки звучал сладко, как свирель отрока Бродьки. Она вновь развернула князя к себе лицом. "Будто куклу крутит"! -- самолюбие его было уязвлено, но сердиться на женщину он почему -- то не мог. - Ладно, ой, ладно, Верлиока. Вот руки -- то золотые, - Кокушка радовалась тому, что дело, которое она задумала, сразу, и заладилось, - а ты, князюшка, не хотел меня уважить. Смотри -- ка, самому обновка пришлась по душе, уж я вижу. - Кокушка, если надо будет еще примерить, то ты зови меня, - скороговоркой проговорил Василий, сбрасывая шитьё на проворные руки Верлиоки и, взглянув на неё изподлобья, бросился к дверям. Красавица подхватила крой, и губы её слегка улыбнулись, Василий широко распахнул дверь горницы и чуть ли не бегом выскочил на княжий двор. - А плетку, плетку -- то забыл, княже! - закричала вслед Василию голосистая Мавруша. И девичий смех глумом отозвался в ушах. 15. ЗЛОЙ ГОРОД КОЗЕЛЬСК И СЕЛО ПОГАНКИНО. Сведав о приближении батыева войска, малый городок Козельск ощетинился со всех сторон. Батый подошел к селу, что лежало в версте от Козельска. Жители села встретили хана хлебом -- солью. Хан остался доволен. И тут же объявил приказ встать на "зажитьё" - отобрали продовольствие у всего окрестного населения. Так стояли они семь недель, кормясь, и ни кому не давая выйти из города. - Пусть отправят послов к малолетнему козельскому князю Василию, пусть знают жители, что не трону их жизни, если откроют город, - еле слышно проговорил Батый. Быть послами вызвались сыновья трех татарских темников, отличившихся в боях с русичами. Юные послы объявили боярам, что город должен подготовить достойный прием великому завоевателю, доставить войску провизию и фураж. А потом нечестивые басурманские отроки потребовали привести жен молодых и красивых для утехи победителей. Но всеобщий сход горожан решил: " Не пустим в наши дома Батыя. Положим жизнь свою за свой город, за жен своих, своего малолетнего князя. И здесь славу приобретем и там, - вздымая руки к небу, говорили старшие бояре, - небесные венцы от Христа Бога получим". Батыевым послам отрубили головы и выставили на кольях над городской стеной. А селу, где останавливался Батый "Поганый", защитники города дали прозвище Поганкино. Батый был в гневе. Он сжимал кулаки и топал больными ногами. - Злые люди! Они посмели убить послов! Они нарушили законы гостеприимства! Истребить всех, от стариков до сосущих младенцев. - Великий хан, мы должны подумать о пополнении нашего войска людьми. Не прикажешь ли оставить в живых молодых и сильных пленников -- вкрадчиво проговорил Или -- чут- сай. - Пленников не брать! Пусть течет река крови и засохнет на этой земле! Мы научим этих дикарей уважать законы гостеприимства! - О, мудрый хан! Посланники всех народов мира в веках должны благодарить тебя и приносить тебе молитвы. Ведь ты учишь мир уважать послов и сохранять им жизнь. Ты мудр и великодушен, - попробовал смягчить гнев хана Или-чут-сай. - Я только исполняю законы Ясы Чингисхана. Бояре малолетнего князя Василия послали гонцов за подмогой в Чернигов к своему князю Михаилу, а заодно и в Смоленск к князю Ростиславу, и в Киев, где в то время уже сидел Великий князь Ярослав, брат убитого на Сити князя Юрия. Сведав о том, что в Козельске были казнены послы Батыя, никто из русских князей не поднял своей дружины и не пришел на выручку городу, ибо они уже знали, что татары не прощают убийства послов, приравнивая этот грех к греху гостеубийства, и наказывают за это жестоко. А Михаил Черниговский вместо того, чтобы защищать свою землю, в страхе бежал с сыном Ростиславом и княгиней своей в Венгрию к королю Беле. Благо, повод был. Там, за Карпатами ждала молодого Черниговского княжича венгерская принцесса Анна, давно просватанная за Ростислава. Жениться поехали всем семейством и с дружиною. Семь недель ждали жители Козельска братской подмоги, семь недель длилось страшное противостояние. А когда поняли граждане Козельска, что остались одни посреди русской земли, решили не сдаваться. О жестокостях врага были наслышаны достаточно. Что пощады не будет, знали все. Но никто из русичей уже не боялся смерти. Пока шло сражение на стенах города, отряды козельчан внезапно появлялись в тылу врага и рубили напуганных татар, терявших способность сопротивляться летучим отрядам. Батый в ярости повторял: " Ачулы шэхэр! Злой, злой город! Злые люди! Всех истребить"! По истечении семи недель истребили всех, Царство им Небесное! А Батый, привыкший к легким победам, надолго запомнил это семинедельное стояние под Козельском. Трупы молодых татарских послов не нашли, они затерялись среди изрубленных русских тел. Село Поганкино, в веках проклятое, несло свою кару. Жители Козельска вот уже семьсот с лишним лет не брали в жены невест из этого села, и своих дочерей не отдавали в Поганкино в жены. Застоявшаяся под "Злым городом", низкорослая мохнатая конница, устремилась на юг со всей яростью. Русские города на пути степного войска, вспыхивали, как костры в степи. "Ничто не стоит сожаления. Монгольский воин не должен думать о последствиях своих поступков, потому что на войне думать некогда" - так изрекал Батый, так повторяли его темники, так должны были поступать его воины. И по прошествии веков, слова Батыя повторяли все "великие" деспоты мира. Те, что стремились завоевать мир. 16. ЯРОСЛАВОВО ПОЛЮДЬЕ. Батыевы -- то воеводы, будто приказ имели, истребить княжеский род Рюриковичей. Князей высматривали на поле битвы и первых убивали в сече. А когда в ставку к победителям направлялись русские посольства, то именно князей выбирали татары из прочих посланцев и предавали жестокой смерти. Это становилось правилом опасным для Руси. Потому и сидели нынче на городах малолетние князья, сыновья истребленных отцов. А им совет Великого князя и его крепкая рука ой, как, нужны нынче. Сама власть князя на Руси считалась священной, и если Великий князь жаловал город своим приездом, то люди верили, что несет с собой он мир и благополучие народу, плодородие земле, плодовитость скоту. И саму дань считали священной жертвой посланцу Богов. Потому выносили в дар князю всё самое лучшее. После смерти Юрия на Сити, княжение перешло к его младшему брату Ярославу. И вот теперь обходил он полюдьем свои города. Не праздники справлять, не мёды пить, но обозначить границы княжения своим кружением по городам и весям, да решать и другие дела государственные. Где суды судить, а где ряды рядить - такова работа княжья. Ярослав Всеволодович двигался к Ярославлю со старшими сыновьями Задача перед ним теперь стояла сложная: после войны с Батыем расставить способных родичей по городам земли русской. Восполнить потери лучших людей княжеского рода, что погублены ворогом, да заставить молодых князей крест целовать Великому князю на верность. Вот и в город Ярославль Ярослав Всеволодович собрался проведать сыновца Василия. Посмотреть, как управляется с хозяйством княжеским. А главное, осмотреть дружину ярославскую, да пополнить свою казну за счет дани. Творил Ярослав дела свои государственные по пути из одного княжества в другой. Сына Василия, неповоротливого, тучного добряка, Ярослав Всеволодович отправил в Кострому. Кострома городок малый, за такими дремучими лесами, что от Ярославля можно только верхом добраться. Путь слабо проторённый. Не каждая телега проедет. Татарские набеги Костроме не грозили. На Костромской стол и поставил Ярослав своего добрейшего сына Василия. Шестнадцатилетнего Александра надо было проводить в Новгород. Новгород богатейшей волостью володеет, да народец тамошний вздорный. Торгаши богатые, нравом вольные. С давних пор, еще при том Ярославе, при Первом, Мудром, в порядок ввели с князьями рядиться, и те ряды на пергамент записывать. Чуть что не так, достают грамоту и тычут пальцем: "Не блюдёшь, мол, князь, уговор. А потому, вот тебе Бог, а вот и порог". Могут сами пригласить на княжение, а могут и проводить со всей дружиной из города. Поэтому князь Ярослав Второй, предвидя сложности, сам сопровождал Александра в Новгород. С ними собрался и княжич Андрей, любимый сынок Ярослава. Всегда при отце, даже за столом по правую руку сидит, хоть и младше своих братьев. А в Ярославле ждали великих гостей, гонцов направили дозором далече по Владимирской дороге, княжеский поезд высматривать. И гонцы, проскакав довольно долго, наконец -- то увидели издали стяги Великого князя Ярослава. Тут от дозора отделились двое борзых отроков и во весь дух бросились в Ярославль к Василию: "Едут! Едут!" Бани растопили. Известное дело, с дороги попариться -- не грех. Столы в новых палатах княжеских бельём накрыли, да яствами заставили. Весь вечер в Ярославских княжеских теремах ели-пили, чем Бог послал. Братина с медом не один раз по кругу прошла, скоморохи да гудошники, Бродькой водимые, все лапти истоптали, потешая больших гостей. А потом спать на перины лебяжьего пуху всех уложили. 18. ПОБРАТИМСТВО. Василий вышел из душного терема на свежий воздух, прошел за городскую стену через калитку к реке. Обернулся. Черные тени тихо двигались по верху стены. Он узнал силуэты матушки Марины Ольговны и её служанок. Матушка не вышла к гостям. Когда Василий пришел в её палаты доложить о прибывших гостях, Марина Ольговна выслушала сына, глядя в одну точку деревом обшитой стены. Словечка не промолвила, как всегда. Глазом не моргнула, бровью не повела. Василий поклонился и вышел из палаты. "Сейчас луна выйдет, и матушка удалится почивать",- подумал Василий и бегом спустился под берег, туда, где горел костер, и слышались веселые молодые голоса. Среди них он различил знакомые нотки одного певучего, желанного голоса. Верлиока пела и смеялась. "Как мог Создатель сотворить такую красоту" Василий остановился, не в силах пережить восхищение. Он прятался в тени, что бы насмотреться на эту женщину. В городе, в теремах, когда встречал её, отворачивался круто. Он боялся выдать свой интерес. Даже с Якимкой не мог говорить о ней. Якимка такой словоблуд, что мигом мог охладить горячечное восхищение и новизну неиспытанной до селе радости. С этим ожиданием прекрасного, наполнившего всю его душу, князь Василий и ходил все последние дни. А сейчас выдался случай, когда ничто не мешало ему погрузиться в созерцание этой красоты. Верлиока пела, задумчиво глядя на огонь. По её лицу пробегали тени, а в глазах отражался свет костра. Рядом с ней прилепился Бродька, на свирели вторит, будто разговаривает с Ладой. Не мечтаю я быть бессмертной. Вчера я была и сегодня есть, Может, завтра меня не будет. Женщиной я родилась . Моё сердце качается и гудит, Как легкий челнок на волнах реки, На быстрине Волги, На летящей волне, На птичьем крыле Я пою свою песню для того, Кто сегодня жив. Я зову его зовом женщины. Всё остальное неважно. Ты спеши на летящей волне, Ты лети на птичьем крыле, Ведь слова мои огонь раскалил. Моё сердце качается и гудит, Как легкий челнок на волнах реки. "Князь Василий!"- громкий густой голос раздался с высокого берега. "Кто же это зовет меня" Василий поднял голову и увидел над обрывом огромную тень высокого человека. "Князь Александр, двоюродный дядя," - подумал Василий, и улыбнулся. - Иди сюда, княже, вниз спускайся, давай! -- Василий замахал руками, забыв, что не видно его, - иди сюда! От выпитого мёда немного кружилась голова, и хотелось любить целый мир. Александр бежал на голос Василия по крутому береговому спуску, в темноте зацепил родича рукой, затормозил подошвами сафьяновых сапожек. - Вот ты где, брате, - Василий в темноте почувствовал, что Александр улыбается. - А я на огонек, было, пошел, смех услышал девичий, - Василий как будто оправдывался перед гостем. Он немного робел старшего по возрасту Александра. - Василий, а что же матушка твоя, Марина Ольговна, нынче не встречала нас - Не гневайся, князь, матушка моя занемогла. После смерти батюшки на Сити Марина Ольговна речи лишилась, людей сторонится. - Там, на Сити- реке, лучшие богатыри земли русской полегли, что бы нам, оставшимся в живых, урок дать. - О каком уроке говоришь ты, Александр - Я говорю о том, что перед лицом великой беды надо отложить распри княжеские и борьбу за столы хлебные. Коли взялся за дела своего удела, умей голову склонить перед сильным. Мало единения в князьях, много гордости и высокоумия. Потому и отпора дать врагу не смогли, хоть и похвалялись многие, что не было того ни при прадедах, ни при отцах, чтоб кто -- нибудь вошел ратью в сильную землю Суждальскую, и вышел из неё цел. А Батыево войско сёдлами не закидаешь, тут крепко стоять надо. - Потеряв родителя своего Всеволода Константиновича, я теперь сам каждый день к бою готовлюсь. Всех силачей ярославских собрал под свои стяги. Стрелы готовим, луки. Кузнецы мечи куют, закаляют. Попадись мне в чистом поле разбойники татарские, перебьём всех. За родителей мстить будем поганым. - Эх, Василий, храбр ты, как и батюшка твой. Только одному разве справиться с врагом Орда велика. Посмотри, ведь все завоеванные земли и государства покоренные своих воинов поставляют Батыю. Много татарских ратников на поле брани гибнет, но много и вновь встают под его бунчуки. И каждый воин, от последнего "харачу" до знатного нухура живёт и воюет по законам Ясы Чингисхана. - Я знаю. Они воюют так, будто не боятся смерти. - Смерть для смертного человека всегда страшна, но ещё страшнее гнев хана. Орда, как большой кулак, сжавший тысячи пальцев. А мы все порознь, разделились на восемь княжеств и потеряли своё единство. Потому что брат сказал брату: то моё, и это моё же. И про малое большие слова молвят. Эх, мы, русские! - Мне отец говорил, когда жив был: "Держи голову высоко, ты русский". - Держи голову высоко. Он правильно говорил, только и под ноги себе поглядывай. Иногда надо уметь и голову склонить перед силой и к чужому разуму прислушаться. Скажи, прав ли я - Ну, может быть.... - А сейчас главное спросить хочу, - Александр на минуту задумался. Видно было, что-то мучает его. - Говори, не таись, - Василия переполняла любовь к старшему по возрасту Александру. - Ты знаешь, ведь в Новгород батюшка меня провожает не на хлеба сытные, а на дела ратные. Там шведский король Эрих силу собрал несметную. Корабли пригнал. Полки рыцарские, со "слугами Божьими" в устье Невы высадились. Финские племена, что там бытуют: чудь, весь, меря - все сплошь язычники и нам не подмога. Святитель Кирилл ходил на Белоозеро, хотел чудь обратить в христианство. Куда там! Сплошь, волхвы да волховки! - Волховки -- Василия обдало холодом, и плечи его передернулись. - А шведы везде, где речь заходит о северных землях, глаголят безо всякой совести: мол, наши земли здесь, и люди, мол, наши живут на Невских берегах. Эти свеи на наших границах мечами гремят. А ливонцы на Новгородской земле свой город Копорье поставили. Закрепиться хотят на море Варяжском , что бы легче Новгород и Псков к рукам прибрать. Как доберусь до них, срою крепость ливонскую, с землей сравняю... - Так ведь это опять война, - Василий, переживший ужас татарского нашествия, вдруг понял серьезность намерений Александра. - Война, Василий, война. Они хотят подобрать то, что Батый пока не разорил. - Что б ему пусто было! -- ненавистью засверкали глаза Василия. - Не всё так просто, Василий. Но, понимаешь, нельзя войну начинать, если чувствуешь, что на два фронта воевать придется. - А так и получается. - Так вот. Надумал я к Батыю за миром ехать. - С Батыем примириться Ты что! - Ничего. Долго я думал, как нам быть. Из двух зол надо выбирать меньшее. - Почему ты решил, что татары -- зло малое - у Василия перехватило горло, и он перешел на шепот. - Сколько людей погубили! Сколько добра награбили! Города с пригородами пожгли. - Ты всё верно говоришь, Василий. И правильно возмущена твоя душа. Но города восстановить можно. Дубравы, слава Богу, кругом непроходимые. Вали лес и стройся. Избу в один день поставить можно. И казна -- дело наживное. Это не суть важно. - А что важно Что -- Василий начал горячиться. - Важно Важно, что земля им наша не нужна. Татары прошли по земле нашей и ушли. .Вот что важно. Земля наша русская степнякам не нужна. Разумеешь - Разумею. - То-то. А шведский Эрих со своим зятем Биргером к нам за землёй идет. Земля им наша понадобилась! Тесно им в Полуночных странах стало! -- Александр кричал, сжав кулаки, - вот и получается, что татары -- зло малое. И куда сегодня орду свою Батый повернет, может, от нашего с ним мира зависит. А надо, что бы повернул он как можно дальше от нас. На запад, за Карпаты. - И когда ты собираешься к Батыю на поклон - Вот приму княжение, осмотрюсь, и в ставку. Говорят, он сейчас в Болгаре, на Волге. А войско его кочует между Волгой и Камой. Вот туда и поеду. - И не страшно - Страшно, ли, спрашиваешь Двум смертям не бывать. А народу своему служить честно надо. - Давай, Александр, будем, как родные братья. И спаси тебя, Господь. Ночь стояла темная, узкий серп месяца едва виднелся на звездном небе. Но звезды, звезды были так прекрасны, и так близки, что можно было рукой достать до каждой из них. В порыве братства они бросились в объятья друг другу. - Всю жизнь будем вместе. Что бы ни случилось, всегда вместе, - Александр положил тяжелые руки на плечи Василию. - Всегда вместе. И в радости, и в печали, и в сечи жестокой, и на пиру красном - Клянись, Василий. - Крест святой целую, - Василий рванул крест с груди своей и страстно поцеловал его. У него запершило в горле от внезапно подступивших слез в этот святой момент, - И я крест целую, - Александр достал с груди крест и, наклонив главу, торжественно приложился к нему губами, - давай, обменяемся крестами. - Давай, брат. Двое молодых людей обменялись крестами и, обняв друг друга за плечи, стояли перед этим звездным небом, из глубины которого на них, они знали, смотрел Господь. И Он верил в их дружбу и братство, и они верили себе и Господу. 19. ВОССТАВШИЕ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ. И вновь путь яростного Батыева войска лежал к земле Половецкой. Хан Котян еще в 1223 году присягнул Батыю, но принял к себе бежавших от гнева Чингисхана меркитов, давних врагов монгольского владыки. Забывший о своем долге перед Батыем, половецкий хан едва ноги унес от рассвирепевшего монгола. И что за грех: не исполнить клятвы, данной чужеземцам Половецкие ханы часто нарушали свои обещания. Они знали, что русские князья, хоть и грозны, но отходчивы. Другое дело, пришедшие нивесть откуда монголы. Они почему -- то не могли простить обмана. Такая злопамятность была не понятна хану Котяну. Сорок тысяч половцев бросились в пределы Унгрии , за Карпаты. Котян упал в ноги королю Беле, задарил подарками из остатков своей казны. Король был встревожен рассказами воинственных степняков -- половцев о непобедимости и жестокости Батыя. Потому не замечал, что юная сестра его, венгерская принцесса Милена, ловила каждое слово об отважном татарском хане. И он представлялся ей странным, необычным, неприрученным ни одной женщиной и только поэтому жестоким и хладнокровным. - Каган Котян на кончике своего языка несет победу Батыю, - сказала, как плеткой хлестнула принцесса. - О чем глаголет эта незрелая женщина -- Котян повернулся к Милене всем своим тучным телом, и длинный клок волос на бритой голове прикрыл его прищуренный глаз. - Если каган не разумеет, я могу пояснить. Когда дрогнули ваши сердца, и страх связал ваше оружие, и вы, не принимая боя, бросились искать чужой земли, тогда впереди себя вы понесли славу отважного Батыя. - Моя сестра -- славная воительница, - улыбнулся Бела, - её всадницы не знают поражений в турнирах. Искусством оружия владеют не хуже, чем искусством любви, а с конями управляются так, будто с рождения срослись с седлом. - Юная принцесса пылает отвагой потому, что не видела, какие беды оставляет после себя войско Батыя. Татары не щадят ни женщин, ни детей, - выкрикнул Котян. - Впереди Батыя летит страх, разносимый трусами. Его мечи лишь завершают дело, - Милена презирала слабость в мужчинах. - Даю слово наследницы славного рода Арпадов и сестры короля мадьяров и всех народов, населяющих землю Венгрии, что придет время, и я выйду на встречу войску Батыя, если он появится в наших унгрских пределах. - И погибнешь! - Котян выбросил вверх большой палец, но погрозить сестре короля не решился. - Лучше погибнуть от руки великого воина, чем делить ложе с трусом. - Не клянись, принцесса, не ведая жестокости врага. Говорят, - Котян понизил голос и почти шепотом прохрипел, - говорят, что это не люди, а гунны, вышедшие из тартара по приказу Сатаны. Они и называют себя тартарами. И с ними восставший из преисподней Атилла. А сами тартары называют его Батей. В пылу битвы они не теряют строя, в жаркой схватке они соблюдают порядок. У них черные и пестрые знамена. В зале сделалось тихо. Бела поспешно перекрестился, и глаза его отразили мгновенный страх. Отважная Милена перехватила взгляд брата, и впервые ощутила, как сжались внутренности её от предчувствия надвигающегося рока. - Так принимаете нас в любовь к себе -- Котян понял, что попал в точку. 20. ПОТОМКИ АРПАДОВ. Король Бела был потомком рода Арпадов. Именно Арпады, двести лет тому назад, возглавили поход за Карпаты семи мадьярских племен, прежде кочевавших в бассейне реки Камы и Белой. Перевалив через горы, они нашли благодатные пастбища и водопои для своих табунов. Для Европы настали черные дни. Кочевники, вышедшие с берегов русских рек, промышляли набегами. Они не остановились на Альфёльде - Большой Дунайской низменности, удобной для пастбищ, но двинулись к Средиземному морю, по пути разоряя земли Франции и Италии. Набеги легко вооруженной стремительной конницы вызывали растерянность на Западе и в Византии. И лишь когда германский король Оттон Первый разбил напористых кочевников на реке Лех, набегам их был положен конец. - Что это за народ -- спрашивал король Оттон своих мудрецов, ища способ покончить со свирепыми кочевниками. - Это потомки одного из тюркских племен, Ваше Величество, - отвечал один из них, - Оногуры. - Хонгуры - Да, Ваше Величество. Название " хонгуры" или чаще "унгры", а позднее "венгры", пошло с легкой руки германского короля Оттона Первого. Сами же венгры с гордостью называли себя "мадьярами". Впервые, получив достойный отпор от германцев, мадьяры были вынуждены откатиться в пределы Карпат, закрепиться на новой родине и сменить кочевой быт на оседлую жизнь. Лучшие земли по Дунаю, к югу от того места, где позднее встанет город Пешт, достались Арпаду и его роду. Унгры начали поставлять в соседние земли породистых венгерских скакунов и табуны скота на продажу. Они всерьез осели и начали строить замки -- крепости, а вокруг них селить выходцев из других земель. Венгры, перенимая быт европейских народов, заставляли себя жить в каменных и глиняных строениях. Оказалось, что оседлый быт имеет свои хорошие стороны. В морозные и ветреные зимние дни жилища из камня, глины и тростника хорошо защищают от непогоды. Но как только с первыми лучами солнечного божества приходила весна, венгерские города пустели. Всё живое устремлялось в луга, и животный дух старых кочевых юрт волновал сердца оседлых кочевников. В тоске по утраченному прошлому рождались пронзительные мелодии и стремительные танцы. На реке Лех в битве с германцами полегло почти всё мужское население мадьяров. Было это за два столетия до нашествия Батыя, но земля венгерская всё еще испытывала скудость рук, необходимых для защиты края. Народ её уже давно был неоднородным: сербы, русины, хорваты, словенцы и словаки, издавна населявшие венгерские земли, не могли обеспечить безопасность королевства и его экономическую мощь. Поэтому венгерские короли поощряли приход на поселение любых народов. Приветствовал Бела баварцев, саксонцев, швабов, просившихся на земли Трансильвании. Но кочевники Котяна с русских земель... Не опасно ли принять их на отчих землях, не принесут ли они на своих плечах гнев могущественных завоевателей: тех, что гонятся за ними от русских границ Был король венгров Бела важен и высокомерен, но всё же польстился на подношения половца и отвел Котяну земли для поселения. Условием было сменить веру басурманскую и поверить в Христа Спасителя. Что бы спасти свои жизни, половцы поверили. Сорок тысяч кочевых степняков, в одночасье ставших католиками, ступили на венгерскую землю, навечно поселив в своих сердцах тоску по просторам утраченных степей. О последствиях этой сделки король Бела не подумал. А зря. Последствия были ужасными. 21. КУДА ПОЛЕТЕЛА ОГНЕННАЯ СТРЕЛА. Верлиока закончила свою грустную песню и широко открытыми глазами смотрела в темноту, где стояли два русских князя. - Кто эта девица -- спросил Александр. - Рабыня матушки моей. - Лицом лепа и станом ладна. У меня тоже во Владимире осталась такая... рабыня. - У тебя - Ну да. Теперь всё, конец вольной жизни. Сейчас в Новгороде сяду. Венчаться надо будет. Вот на Рождество и свадьбу справим. - С рабыней -- слабая надежда вместе с восторженным удивлением прозвучали в голосе Василия. - Да нет. Батюшка сватов заслал в Полоцк. Там, говорят, у князя Брячислава дюже красива дочь... Александра Брячеславна. - Ты её видел - Нет. Но сваты приехали, глаголют, мол, больно хороша. Приезжай на свадьбу, брат. Дважды будем кашу чинить. Один раз в Новгороде, а другой во Владимире или в Торопце, пока еще не решили. - Во Владимир -- то уж точно приеду. - Ну, а потом и тебе, Василий, невесту подберём. Хочешь, я сам сватам урок дам. - Нет.... Не надо. - Отчего, "не надо" У князя Брячеслава племянница есть. Ксения. Воевода батюшкин Федор Ярунович сказывал, косы до земли, лицом лепа. Александр перехватил взгляд Василия, обращенный к поющей девице. - Понятно. Как её звать - Кого - Ну, вот эту красавицу. - Верлиока. - Верлиока Она что, из чуди будет - нахмурился Александр. - Я не знаю. Я не допытывался. Может быть и из чуди. На поляне возле костра толкались молодые отроки. Борцы тузились , пытаясь столкнуть друг друга в костер. Всем заводил тут Якимка. Подзуживал, поддразнивал, стравливал парней друг с другом. - Кто этот, толстый - Яким, сын воеводы Корнилы. - Лихой. Отрок боярский....Ну, пойдем к костру, брате. Они шагнули и оказались в свете костра. Дружные возгласы приветствовали их. Александр засучил рукава рубахи. - И-э-эх! Русским духом пахнет! Какой-такой народ здесь собрался - Мы-то Мы ярославския, - Мавруша подошла вплотную к Александру и бесстыже рассмеялась во весь рот. - Ну, ярославския, давайте силу пытать! Кто со мной сразится - Якимка у нас самый сильный, - Мавруше хотелось забавы. - Нет, мне недосуг сейчас, - Якимка явно оробел, - у меня, вона, сапог подвернулся, подметка отскочила. - А мы скинем сапоги, - Александр не отступал, - давай, давай, коли князь вызывает, побороться хочет. Не робей, ярославские. Он прихватил Якимку под колено одной рукой, а другой за шею. Якимка вывернулся и обхватил Александра поперек живота. Они сцепились и, упираясь ногами в землю на речном косогоре, пытались уронить друг друга. Наконец Александр приподнял грузное тело Якимки и бросил его в костер. Зола, пепел, красные искры разлетелись в разные стороны. Якимка орал не своим голосом, выкарабкиваясь из костра, и обстукивая себя со всех сторон черной от сажи рукой. Верлиока отскочила в сторону, уворачиваясь от горячего облака, и лицом к лицу столкнулась с Василием. От сильного толчка он покачнулся, но устоял на ногах. А руки сами обхватили стан Верлиоки. Она вскрикнула, пытаясь вырваться, но Василий не хотел отпустить от себя эту женщину. Никогда, ни за что, никому он не отдаст ту, которую держал теперь в руках. Тесно прижав к себе упругое тело, Василий шагнул в темноту, увлекая за собой Верлиоку. - Василий, Василий, что тебе надо -- делая слабую попытку вырваться, спрашивала Верлиока, а тело её само прижималось к нему. - Тебя. Всю, всю, без остатка. - Что говоришь ты, княже! Или рассудок твой затуманился - Нет, Верлиока, рассудок мой ясен, как никогда. Он повлек женщину через речные прибрежные заросли, в кромешной тьме напрягая зрение и, высматривая место, где можно остановиться и присесть. Одна нога его запнулась о голый и влажный валун и он, поскользнувшись, стал падать. Верлиока выпростала свободную руку и взмахнула ею. Высокая осока, подчиняясь её движению, легла, расстилаясь под рухнувшим князем мягкой постелью. - Ах, хорошо -- то как! -- он потянул на себя женщину, и она опустилась рядом на колени. - Иди ко мне, ближе, ближе. -- Василий изумлялся ни весть, откуда, взявшейся смелости, и это только прибавляло силы. Он привлек её, сопротивляющуюся, к себе и, уронив на спину, с силой раздвинул её ноги своим коленом. Она вскрикнула и обмякла под ним. И тогда он весь вошел в неё, чтобы посеять своё семя в этой желанной ниве. Возбужденная плоть их стонала смертельным ликованием любви и жизни. Василий, откинувшись на спину, боялся пошевелиться. В темноте ночи он смотрел на Верлиоку, как на великое чудо жизни. Её голова с распущенными косами покоилась на его руке. И вдруг он почувствовал, как дрожат её плечи. - Верлиока, ты плачешь Почему Разве тебе не было так хорошо, как мне Скажи! - Ты не поймешь. - Нет, ты ответь, тебе было хорошо - Да. - Тогда почему ты плачешь - Потому что каждый миг нашей жизни неповторим. Он был и канул. Навсегда. Такого больше не будет. - Ну, что ты, Верлиока, у нас будет еще много таких встреч. И долго, долго я буду любить тебя. До самой смерти. Не стоит плакать. - Посмотри на небо. Ты видишь этот звездный путь - Вижу, Верлиока. Это млечный путь. - Это души умерших пращуров наших вознесенные на небо. А вон видишь, с неба слетела стрела огненная. - Это звездочка упала. - Куда полетела ты, огненная стрела - приложив руки ко рту, крикнула Верлиока - Она ответит - Слушай... - Она молчит. - Разве ты не слышишь, Василий Она говорит: " Во темные леса, в зыбучия болота, во сырое коренье"! - Звезда не может говорить, Верлиока. - О, ты, огненная стрела! Воротись и лети туда, куда я тебе прикажу! На Святую Русь к добру молодцу Василию! В ретиво его сердце, в чермну печень его, в горячую руду его, в становую жилу, чтобы тосковал он по мне, горевал, все дни. И при солнце, и на утренней заре, при младом месяце и при вихре-холоде. Отнынь и до века! - Что ж ты, Верлиока, убиваешься! Я и так весь твой. В тишине ночи послышалось: "Княже! Василий! Брате!" - Ты ничего не понял. Иди, тебя уже хватились и кличут. - Пойдём, любая моя. - Иди, я приду. Василий поднялся с колен, отряхнул порты, поправил сапожки и, широко шагнув, пропал в темноте. В тот же миг чья -- то темная тень отделилась от прибрежной кручи и вновь слилась с темным берегом. 22. МАТЬ - ЧУДИХА. Верлиока, сбросив с себя сарафан и сорочку, и затянув на затылке узлом тяжелую кипу волос, бросилась в холодные воды Которосли. Она плескалась, как серебряная рыбка в скупом свете ущербного месяца, и река старательно смывала с её тела следы сладкого греха. В прибрежных травах легким шёпотом прошелестело: "Верлиока, Верлиока"! Она вздрогнула, обернулась к берегу, голыми ногами нащупала песчаное дно и, поднимая вокруг себя прозрачные волны, устремилась к берегу. - Мать- Охранительница, святая Макошь- Чудная! Прости мою душу от греха наносного, от ухищрения нечистого. Прости мне вину мою тайную, поутру росой обмоюсь, пеленой оботрусь, тебе поклонюсь. - Верлиока, Верлиока! В земле деды-прадеды лежат, из земли всякое слово слышат, всякое движение видят, всякий помысел ведают. Не забыть, не заспать, не прогнать сущего. Берегись гнева пращуров. Не забывай заветы чудского племени, всегда помни урок свой. Знаешь ли, почто ты здесь, среди чужих людей Верлиока упала на траву, обняла землю руками: - Я твоя до скончания века, Мать -- Чудиха, до последнего вздоха, и урок свой помню. Прости меня, грешную, прости меня слабую. Не оставь меня, не отступи от меня, не отвергни меня! Верлиока еще долго лежала на траве, прислушиваясь к звукам, исходящим от земли, но было тихо. Ни шороха, ни звука, будто всё живое исчезло округ. Она почувствовала, как озноб трясет её тело. Верлиока протянула руку к одежде, нащупала в темноте сорочку, и, стуча зубами, облеклась в неё. Потом накинула сарафан, подвязала, распустившиеся волосы. Только на мгновение обернулась она в ту сторону, где сквозь ветви мелькал свет костра, и слышались веселые голоса парней и девушек. - Прощай, Василий, прощай, Ладо мой. Любовью юной согрел ты мне сердце, присушил сухоткою, да раскинул печаль по плечам. Теперь гадай, что значили слезы мои. Верлиока повернулась к реке, вошла в неё босыми ногами и пошла вдоль кромки берега, поспешно удаляясь от гулявших вкруг костра людей. 23.МАЛИНОВЫЙ УГАР. С княжьего двора принесли брусничной воды, девушки черпали ковшом и подносили тому, кто сердцу мил. Якимке то одна девица, то другая предлагали напиться. Тот гоголем ходил, время от времени незаметно ощупывая на себе обгоревшие места. Стыд, вперемешку с обидой и злобой на Александра, так легко победившего его, ярославского громилу, заставлял суетиться Якимку и басить громче обычного. Александр примостился рядышком с Василием на поваленном дереве. - Никогда не устану на огонь смотреть, - проговорил он, не обращаясь ни к кому, - Огонь подобен любви к женщине. Вспыхивает внезапно и горит ярко, и жжёт больно, и затухает долго... Малиновый угар. А столько в нем притягательной силы... - А мне всегда грустно, когда на огонь смотрю. Кажется мне, что вот так тысячу лет назад пращуры наши, сидя у огня, о чем - то мечтали. Может, они о нас думали, какими мы будем, и что предстоит нам свершить в этой жизни. Они надеялись на нас. И все ушли. И батюшка мой тоже....Так и мы уйдем когда -- нибудь. Что оставим после себя Только ли пепел от костра Вспомнят ли о нас наши потомки - Полно, брате. Прежде чем уйти с этой земли, мы еще потворим в этой жизни, а, Василий! Василий не слышал последних слов Александра. Он шарил глазами по сторонам, вглядывался в сгущенные тени и вслушивался в посторонние шорохи. Верлиока не шла. Ждать её появления было так мучительно, что он ощущал боль в груди. Даже дышать было трудно. Поднесли жбан с брусничной водой Александру. - Что это -- поспешно спросил он, - это мне - Выпей, княже, окажи честь красной девице, - низко кланяясь, с откровенной усмешкой Мавруша, боярская дочка, протягивала питиё князю. Александр поклонился, взял в руки ковш и залпом выпил. - Хорошо! - Хорошо, да не очень, - Мавруша смеялась, не спуская глаз с князя, - за питьем лобызанье следует. - Ах, это! -- Александр обхватил Маврушу, и привлек к себе. Он поцеловал её в обе щеки и в губы. Она вырвалась из рук молодца, тоненько визжа и смеясь, - ну вот и благодарствую, красная девица, не дала умереть от жажды, - Александр вновь попытался поймать Маврушу. - Ой, сразу видно, что не ярославский. Ярославские не так целуются, - крикнула Мавруша, уворачиваясь от длинных рук Александра и отбегая подальше. Василий встал с поваленного дерева и отошел от костра. Сделал несколько шагов к реке и остановился, вслушиваясь в ночные звуки. Вдруг он услышал далекий голос: "Прощай, Василий, ... Ладо, мой.... Гадай... мои слезы"... - Что это было -- встревожился Василий, - Её голос. Нет, не может быть. Это просто послышалось. Да она, поди, уже у костра, а я здесь зачем -- то стою. Бегом он бросился к костру. Верлиоки не было. Тревога усилилась. - Пора на ночлег, - сказал Александр, - пойдем, Василий. Завтра батюшка рано поднимется, с восходом солнца. Александр поднялся от костра, протянул руку Василию, и они бегом стали подниматься по крутому берегу реки к калитке городской стены. Василий всё оборачивался, шаря глазами по округе. Какая -- то тень шмыгнула в кусты. "Наверное, пёс бродяжий" - подумал Василий, проходя через калитку во двор княжьего терема. Василий не мог спать, что-то душило его, хотя оконце в горнице было приоткрыто, и свежий предосенний воздух гулял над постелью, отгоняя назойливых комаров. Приклонив голову на согнутую в локте руку, он смотрел в одну точку на потолке. - Верлиока, зачем ты так! Дорогая, хорошая, куда пропала Василий перебирал в памяти их встречу там, на берегу Которосли. Он почти физически ощущал себя рядом с Верлиокой: лёгкий цветочный дух её тела, шелковистость кожи, округлость молодого упругого тела. В ушах стоял её торопливый шепот, и этот стон, идущий из недр, умирающих и вновь рождающихся тел. Её и его. Что же это было Какой-то вихрь, подхвативший их и бросивший в объятья друг друга. Прежде ничего подобного он не испытывал. Это было его сегодняшним открытием, и первым опытом стыдливой любви. И он застонал от великого желания вновь обладать ею. - Как я хочу быть с тобой, Верлиока! Скорее бы ночь прошла. А может, ты не хочешь видеть меня О! Скорее бы утро! А о несчастном Бродьке, притаившемся у высокого княжьего крыльца, Василий и не вспомнил. 24.МЕТКА САТАНЫ. Страшные рассказы про злочестивого царя Батыя, обильно проливающего невинную кровь, как воду, и истязающего христиан плененных, смутили сердце венгерского короля. Конечно, сбивчивым рассказам степняка Котяна можно было и не доверять, но как не принять во внимание побег Михаила Черниговского и сына его Ростислава от монгольского войска Обычно неробкие Черниговские князья бежали так борзо, что по дороге утратили поезд княгини своей. То ли татарам в руки попалась, то ли Великому князю Ярославу Всеволодовичу, то ли брату своему, Даниилу Галицкому, давнюю вражду имевшему с Михаилом. И где сейчас княгиня Михайлова, никто не знает. В мрачных стенах пештского замка короля Белы черниговский князь не нашел успокоения. Хотя пятая дочь Белы, Анна, была давно просватана за его сына, Ростислава Михайловича, встретили жениха и его родителя в Пеште холодно. О свадьбе речи не могло быть, коли Черниговский престол утрачен. Да и что это за жених для принцессы: вместо того, чтобы с врагом за свою вотчину биться, поспешил за Карпатами спрятаться! Король унгров вел себя надменно, высказывая в лицо беженцам всё, что считал нужным. Унижал русских князей, скрывая свой собственный страх. Не хотелось верить рассказам и воплям мужей, утратившим хладнокровие. "Но что же такое Батый и его войско Чума века, превращающая цветущие города в пустыню А может и впрямь вставшие из могил гунны, у которых вместо лица красное мясо, а вместо глаз серые пятна" Король Бела шел в покои своей сестры Милены, удрученный мыслями о страшном враге. Милена занимала круглую башню в королевском дворце -- крепости. В лунные ночи слышались оттуда женский визг, стоны и вопли. Окрестные крестьяне больше не продавали своих дочерей в услужение принцессе Милене, прятали отроковиц от пронзительного прищура её глаз. Невероятными слухами наполнялись окрестности венгерской столицы, страшным шепотом передавались от дома к дому были и небылицы о ночных бдениях юной красавицы, о связях её с Сатаной, о безымянных могилах во внутреннем дворике, в которых по ночам поспешно закапывали обескровленные тела молодых женщин. А кто-то заметил родимое пятно над левой бровью принцессы и утверждал, что это метка самого Сатаны. Храбрый воевода Фильша докладывал королю об опасных слухах, роящихся вокруг круглой башни, о волнениях в народе, об угрозе бунта, но Бела молчал. Местные магнаты, получив неограниченные права по "Золотой булле", вырванной у его отца, короля Андраша, не желали подчиняться королевской власти. А земля Венгерская лежала на краю страшного мира, завоеванного выходцами из ада. И кто знает, кому уже надо молиться, что бы сохранить жизни своих подданных и своё право на владение благодатной землей, Богу или Сатане. Чтобы не прервалась связь с Богом, в стране построены католические храмы, и священники, благословленные папой, делали своё дело. Но связь с иной силой, поднявшей из черных недр низшего мира сатанинское воинство, была недоступна верующим в Бога. Чутье короля подсказывало ему, что не так-то проста его сестра, и уже не извращенным нравом или еретическими измышлениями объяснял он себе её занятия, но прозорливостью женского ума. Слуги, облаченные в черные одежды, с надвинутыми на глаза клобуками, отдернули занавес на входе в покои принцессы Милены. Бела едва различал в сумраке одиноко коптящего факела очертания предметов и людей. Милена, закутанная в мягкое покрывало, вывязанное из пуха черного лебедя, сидела на широком ложе, подвернув под себя ступни маленьких ног. Тьма, окутывающая стены обиталища, сгущалась вокруг женщины, и лицо её, выбеленное куриным белком, смешанным со спермой мальчиков, слабо выделялось в полумраке башни. Легкая дрожь прошла по телу неустрашимого короля, когда он услышал глухой голос сестры и не узнал его: - Садись, государь, напротив. И что бы ты ни испытал в своей душе, присутствуя среди нас, не призывай Господа и не вооружайся крестом животворящим. Сегодня я начинаю труд, чтобы заклинаниями своими разрушить поток черного воинства, чтобы укротить виток ветра, - Милена сделала паузу, глубоко вздохнула, будто бы набиралась сил и продолжила, - я укрощаю стихию, и отнимаю её силу у воинов, вышедших из ада. Семь духов планет Кассиель, Захиель, Самаэль, Анаэль, Рафаэль, Михаэль, Габриэль, дайте силу моему заклинанию! Отнимите силу у природы и дайте мне, чтобы остановила я вышедших из ада. Когда глаза короля привыкли к мраку, в слабом чадящем свете одинокого факела он различил колебания теней, вытянутых до вершины свода. Людей, чьи тени смущали его, он не знал. Да и люди ли это Всё черно. Черно, тихо и тревожно. - "Как в аду",- спросил сам себя Бела и услышал в ответ: - "Это преддверие ада". Бела вздрогнул и, напрягая зрение, повернул голову туда, откуда шел звук глухого и жуткого голоса. Но всё черно. И вдруг чернота круглой башни вздрогнула от отчаянного женского вопля: - А-а-а ! - послышалась возня, заглушившая голос и вновь всё стихло, только дернулись и заплясали под сводом потолка страшные тени. Бескровное лицо Милены поплыло в темноте, белые руки её поднялись к потолку, и Бела вновь услышал изменившийся голос сестры: - Кланяюсь могилам и гробам и могильным червям! Лицо Милены поплыло вниз, к плитам пола, и на миг исчезнув из глаз, поплыло вверх: - Кланяюсь покойникам, их холодным рукам, их холодным ногам, их закрытым очам. Лицо Милены вновь пропало в поклоне, и Бела почувствовал смрад поля проигранной битвы. А может, это смрад открывшейся могилы - Обмою себя кровью-рудой от трех отроковиц, - Бела вздрогнул, вспомнив сегодняшние слухи о кровавых занятиях сестры и тряхнул головой, что бы сбросить с себя неприятные ощущения Милениных чар. В этот миг, темное покрывало упало с плеч Милены, и к ней потянулись черные руки. Тело поплыло в воздухе и опустилось в темноте с легким плеском. - Кровь, -- тихо проговорил Бела. Запах теплой крови был хорошо знаком каждому воину, кто хоть раз участвовал в сечи. А Венгерский король был опытным рубакой. - Возьму мудрость змеи, легкость лисицы, быстроту стрелы от молнии, знания Соломона. Пусть меч в руке моей поразит врага. Оденусь я щитами надежными, укроюсь я пологом невидимым. Свидетели мои, здесь ли вы - З-д-е-с-ь..., - прошипело в ответ. Студёный вихрь пронесся по зале, поднимая волосы дыбом. Пламя одинокого факела погасло. Сердце сжалось и остановилось. - Гости пожаловали, - услышал Бела едва слышный шепот. Он поднял руку, чтобы перекреститься, но чья- то мягкая, мохнатая лапа легла ему на кисть и поспешно потянула его руку вниз. Голос Милены продолжал звучать в темноте: - Клянусь быть сильнее врага моего и проворнее его! О, ты, князь князей, и царь царей из долины теней, из страны смертей, подойду я к тебе поближе, поклонюсь тебе пониже, именем твоим заклинаю: дай употребить мне твой ценный дар! Сила твоего царства будь под моей левой ногой, сила таинства - будь под правой рукой! Да пройду я непоколебима, между колонн, на которых стоит храм. Упади светом ночной звезды, легион страха! Да наполнюсь я тайной силою, как сосуд наполняется кровью, в которой омываю я члены! Принесите мне королевский меч. Кто-то невидимый расстегнул пряжку пояса Белы, на котором висел меч. Король дернулся, схватившись за пояс, но руки не слушались его. Послышался слабый стук меча об пол и вслед за этим всплеск. - Пусть меч в руке моей поразит врага! Поднимаю силы мщения! О! Духи и Полудухи, напитайте этот меч молодой кровью, что бы поднялось воинство по всей земле и сокрушило врага окаянного! - Сокрушим! -- подхватили мужские голоса, -Сокрушим! Сокрушим! Вспыхнули факелы. Мрак рассеялся, Бела увидел как из глубины большого ушата, наполненного начинавшей густеть красной кровью, поднялась Милена. Тело её было краснобурого цвета от стекавших по нему струек. Тёмные существа тянулись к ней, гладили её члены, она извивалась под этими ласками и стонала. - Иди к себе, государь, - прошелестело над ухом. Бела поднялся, его подхватили под руки с двух сторон, и повели к выходу, закрытому тяжелым занавесом. Перед выходом, Бела обернулся. Он увидел, как покрывало из черного лебедя накрыло тело его сестры и оно поплыло, влекомое множеством рук к огромному ложу. А рукоятка его меча блестела на краю ушата. Кто-то подтолкнул его в спину и Бела оказался на площадке, лестница вела вниз. Бела увидел свою стражу и Фильшу, ждавшего его. - - С - собери королевский совет. Надо поднимать магнатов с их отрядами. Разошли посланцев по стране, пусть несут меч окровавленный, заговоренный и собирают воинов на защиту королевства, - глаза его пылали решимостью и отвагой, мужество предков вернулось к нему. - Слушаюсь, государь. - А что слышно от Юлиана Хочу знать, так ли страшен враг, как его рисуют хан Котян и князья Черниговские. - Молчит чертов монах, - Фильша не испытывал уважения к мужам отвергавшим ратный труд. - Молчит В самое пекло отправился, на русскую реку Волгу, где стоит Батый. . - Государь, сейчас, когда магнаты земли нашей не хотят склонить голову перед твоей властью, нам не надо привечать беженцев из земель, занятых Батыем. А к тебе еще и Даниил Галицкий пожаловал. - Ну, что ж, может, и не плохо. Соберем воинство со всех русских земель и ударим по Батыю. На своих магнатов надежда слабая. - Думаешь, эта хитрая лисица, Даниил Галицкий будет защищать твою землю Убежит первым, как бежал в двадцать третьем году с Калки -- реки от воеводы татарского Субудая Багадура. - Должно что-то остановить Батыя. Всему на свете есть своё начало и свой конец. Если бы знать, чем дорожит этот Сатана - То-то и оно, что мы про него ничего не знаем, а у Батыя кругом соглядатаи. Отошли от себя князей русских и Даниила Галицкого, и Михаила Черниговского. От греха подальше. - От греха, говоришь - Ну, оставь здесь его сына с дружиной. Анну отдай Ростиславу и дай за ней Словакию. Пусть Ростислав защищает Венгерскую землю, как свою вотчину. А этих гони. 25. ДОБРОГЛАСНОЕ ПЕНИЕ В ЯРОСЛАВЛЕ. Утро наступило вместе со звуками колоколов всех ярославских церквей и Спасского монастыря, строить который начал еще дед Василия Великий Ростовский князь Константин Всеволодович после битвы на Липице, во искупление великого греха. Праздничный перезвон созывал верующих христиан к заутрене во вновь отстроенный храм. Дорогой гость Ярослав Всеволодович вышел на высокое крыльцо княжеского терема, широко перекрестился, прислушался. - Не зря глаголят, что город Ярославль богомольем взял, звоны-то каковы! Звоны -- то! Чай, много серебра пошло на литьё- обернулся князь Ярослав к Василию. - Батюшка не жалел серебра на колокольное литьё, и мне наказывал казной не скупиться на святое дело, - ответствовал Василий, но число серебра не сказал. Помнил, что Ярослав за данью прибыл. - Ну, ну. Звон, он и есть звон. Дед твой Константин, а мой братец, всегда к этакому тяготел, - Ярослав неопределенно покрутил растопыренной пятерней, - науки да иноземные языки изучал. На книги да церковные дела казной не скупился. И вас, потомков своих , к тому же приобщил. - Батюшка, уходя на войну, наказывал беречь библиотеку. Говорил, мудрость Божья в тех книгах обретается. Наказывал хоры церковные сохранить, певчих и грамотных людей, в первую голову, в лесах спрятать понадежнее, и в полон, упаси Господь, не отдавать. - Ну, ярославцы, ну, красавцы, ну, белотельцы! Нашли, кого беречь! -- подлаживаясь под разговор, встрял князь Андрей Ярославич. На обидные слова ничего не ответил князь Василий, но жестом руки пригласил идти к заутрене. В церкви Василий молился прилежно. На левом клиросе пели по-гречески, на правом по-русски. Доброгласное пение хора уносило его под самый купол восстановленного храма. Душа его сливалась с ангельскими голосами, он подпевал хору, и всеми силами пытался отогнать греховные мысли о Верлиоке. Поистине, утро вечера мудренее. "Ну, было и было. У князя забот не меряно, чтобы еще помнить о каждой челядинке! " - уговаривал он себя, старательно выводя слова хорала. А в голове уже крутилось число дани, что собрали в Ярославле для пополнения казны Великого князя. И выходило это число отяготительным для Ярославского князя и его народа, но Василий жаждал похвалы. Утратив возможность общения с родным отцом, он тянулся к Ярославу, как к близкому родичу. После церковной службы разговение устроили на "зелёной" . Кокушка исхлопоталась и в церковь не ходила, потому как, по её умыслу, нельзя оставлять одних стольников. Всё проверяла, ладно ли пир уставляют. По всему берегу Которосли расстелили скатертями белые льняные пелёна. Кашу творили прямо на берегу. На пир собрался весь город. А когда отворились ворота княжеского двора, и вышел Великий князь Ярослав Всеволодович со чадами, да с Ярославскими молодыми князьями Василием и Константином, тут ликованию народному предела не было. " Здрав будь, Великий княже! -- кричали ярославцы, - здрав, будь, князь Василий!"... Ярослав поднял руку. - Ярославские гражане! Я, Великий князь Русской земли челом бью отчине Ярославских князей, славных Константиновичей, и народу ярославскому. Знаю мужество ярославской дружины и геройство сего славного народа. Ведаю, как кликнул клич мой брат Великий князь Георгий Всеволодович, ярославские полки встали плечом к плечу рядом с дружинами Суждаля, Владимира, Ростова Великого и Углича. Были ваши воины опорой моему брату единородному во все времена, и хоть и полегли в битве на Сити, но не отступили перед войском Батыя. А ныне я хочу спросить у вас: могу ли я надеяться на верность Ярославля и дружины вашей, коли придет час урочный, ибо много врагов сегодня у отечества нашего - Потягнем за Великого князя! -- пронеслось по берегу реки - Потягнем за землю Русскую! - Слава Великому Ярославу! - Слава князю Василию! - Слава князю Александру! - Слава князю Василию! - Слава князю Андрею! - Слава князю Константину! Долго еще гремело славословие в честь князей русских, и мужей русских, и всего народа русского. Василий был хозяином пира, потому Великий князь сел от него одесную . А Александр, как брат названный, по левую. Братины с питиём: со сбраженным медом, ядреным квасом, хмельным пивом переходили из рук в руки. Зайцы и тетерева, молодые кабанята и куропатки, и много другой лесной дичи, запеченой и жареной высились на белых пеленах. Мясное изобилие скатертей, мало ценилось ярославцами. - Мясо не заменит хлеба, - проворчал боярин Корнила, беря в руки целого зайца, обжаренного на вертеле. Стольник тут же выложил на скатерть каравай ржаного хлеба. Корнила поспешно, прижав к груди каравай, отрезал огромную краюху, и засунул её себе в рот. Хлеб в Ярославских краях был в цене. Труд оратая на тощих землях был тяжел. Потому, даже в княжеских закромах был засыпан больше ржаной хлеб, а не пшеничный. Им жили, на нем вскармливались. Ржаной хлеб был признаком богатого княжьего стола и служил угощением не только для убогих людей, но и для именитых гостей. В ярославских краях любое зерновое блюдо звалось "хлебом": горшки с кашей из овса, ячменя, проса, томленые, на молоке, сдобренные коровьем маслом, в тяжелое послевоенное время были большим лакомством. И, ярославцы, приглашенные на пир, усердно налегали на "хлебушек". Досыта поесть "хлебушка" можно было только за княжьим столом. 26.ОТПОВЕДЬ КНЯГИНИ МАРИНЫ ОЛЬГОВНЫ. В самый разгар веселья отворились надкоторосльные ворота города. От них отделилась женская фигура в черном. К пирующим гостям направлялась княгиня Марина Ольговна. С остановившимся взором, она шла к пригорку, где сидели сын её Василий и Великий князь Ярослав. Первым увидел её Василий. Он поднялся с колена, что бы встретить матушку, и было, направился к ней. Но княгиня отстранила его рукой и шагнула к Ярославу. Молчавшая в своём трауре больше года, она вдруг заговорила, обращаясь к Великому князю: - А скажи-ка мне, Великий князь, где ты был, когда брат твой Юрий рубился с Батыем на Сити -- реке В Киеве сидел На весеннем солнышке грелся Никто... Никто не пришел на помощь нашим мужам. Ни Михаил Черниговский, ни Ростислав Смоленский, ни Даниил Галицкий, ни ты, Ярослав. За Киевский престол промеж собой дрались, пока наши воины от врага лютого землю Русскую обороняли. - Ты что это глаголешь, Марина Ольговна, здорова ль -- растерялся Ярослав, - разве ты не знаешь, что войны без павших не бывает - Татары мужей русских губят, а ты на своего Великого князя крамолу возводишь, - укорил княгиню поднявшийся с колен Федор Ярунович, советник Ярослава, - Шутка ли! - Татары исполняют законы завоевателей. А ты почто не блюдешь законы братства Почто и малого отряда не отрядил в помощь брату Юрию - Марина Ольговна подняла руку к небу, - видит Бог, что у тебя была своя корысть. Великим князем захотел быть, смерти брата жаждал. - Почто хулишь устами своими По смерти брата скорблю так же, как и ты по супругу своему Всеволоду. Мы же не басурмане какие-нибудь, горе у нас с тобой общее, - Ярослав старался выговаривать слова тихо, чтобы не все слышали оправдания его перед княгиней. - И тризну, как положено, справили по погибшим, по законам христианским и обычаям русским, - подтвердил Федор Ярунович. - Тризну справили, а тело брата больше года в Ростове лежит. Чай, на родину, во Владимир просится, ко княгине своей, смерть от врага принявшей, и к сынам погибшим, али не чуешь Кощунник ты, князь. Вот что я тебе скажу, будет у тебя нужда в воях , в Ярославль за подмогой не посылай. Не будет моего благословения. Пока жива, помощи от нас не жди, Великий князь!.. Она резко повернулась и пошла по направлению к воротам города. Василий растерянно глядел вслед удаляющейся матери. Он был смущен и не знал, как себя вести после её грозной отповеди князю Ярославу. Сам Великий князь Суздальский, сжав в руке кубок, молча смотрел в его глубину. И тут из -- под берега загудели, засвистели гудошники. Забили в бубны ряженые, выпрыгнули из причалившего к берегу челна. А скоморохи, неся на носилках обернувшегося котом Бродьку, подвывая друг другу на свирелях, пели: Вот как мыши с крысами кота хоронят: От радости все воют, Песни разные поют, Кота на дровнях везут! Плешивая крыса за кучера села! Сальный огарок ела, Амбарные крысы кота везут, Калачи и сайки жуют, Кота поминают, На три голоса стонают! Погребные крысы с боков идут! Разные сласти несут... - Это почто! Зачем это -- не выдержал князь Ярослав, принимая скоморошью потеху на свой счет. - Эй, Яким! -- спешно позвал Василий. - Гы, гы, гы... Чего, надо, княже -- Якимке скоморошья забава по душе. - Яким, прогони скоморохов. Борзо! - Прогнать Да пусть народ потешат. - Я сказал: борзо! Якимка завернул рукав рубахи и бегом спустился под берег. - А, ну, пошли! Ухари немытые, скоморохи неугомонные, врали лукавые! Он махал кулаком направо и налево. Скоморохи разбежались, кто куда. Бродька в вывернутой наизнанку шубе, получив тяжелый тумак Якимки, ввалился в челнок, подобрал пушистый кошачий хвост и оттолкнулся от берега. Он скинул с себя усатую кошачью харю, приложил к губам свирель, и пронзительная мелодия полилась над чистыми водами реки, смеясь и плача. Челнок медленно несло по течению к стрелке, туда, где Которосль впадала в Волгу. 27.ЗАВЕТНОЕ МЕСТО. Филюшку со страшной силой тянуло на берег озера Неро. Какая - то тайна была заключена в его водах. А старый Голуб не дозволяет ему играть на топком берегу. Пугает лихими людьми. Остерегает от напасти. А какие тут люди! За всё время, что живет Филюшка у жалостливого Голуба в землянке, подобранный стариком на мартовском тонком льду, только раз и очень давно видел Филюшка людей. Когда собирал он грибы в лесу, шли двое мужей, озираясь по сторонам, будто искали чего, а следом вели лошадей. А когда дошли до синего камня, тот, что шел впереди, перекрестился, повернулся лицом к лесу и от берега, от самого синего камня, отсчитал шаги до десяти и остановился. Поднял голову вверх и начал рукой ствол березы оглаживать. Потом обнял её и давай целовать. Филюшка прикрылся лопухом и смотрел на незнакомцев с интересом. Смешно было и показалось, будто видел прежде того, что березе обрадовался. Филюшке захотелось выйти из убежища и подойти к ним. Но тяжелая рука, нивесть откуда взявшегося Голуба, легла на затылок и придавила голову к земле. - Нишкни, - прошептал он и, притаившись, стал наблюдать. Филюшка закрутил головой: - Больно-о-о, - скульнул Филюшка, и получил легкий подзатыльник. Вдвоем, прикрытые широкими листьями репейника, наблюдали они за чужими людьми, боясь пошевелиться и выдать себя. - Эй, Кручина, сыскал, что ли, заветное место -- Крикнул большому его напарник. Был он поменьше ростом и моложе. - Сыскал, Труфан, сыскал, - проворчал Кручина и достал из сапога нож с широким лезвием. - Значит, здесь то место, где княжью казну озеро поглотило -- Труфан вгляделся в его мутные воды, будто силясь разглядеть пропавший воз с княжьим добром. Потом открыл торбу, притороченную к поясу, достал белый льняной сверток положил на синий камень. - Давай- ка полдничать, Кручина. - Раз, два, три, - начал обратный отсчет от березы к камню Кручина, - четыре, пять, шесть. Здесь. Семь, восемь, девять, - говоря это, Кручина шел по направлению к молодому спутнику, - правильно. Десять. Только знать об этом, Труфан, никому не надобно, кроме меня. С этими словами он резко обхватил шею отрока свободной рукой, а другой рукой отправил нож ему под лопатку. Труфан легко, без звука, опустился на топкий берег озера. Филюшка, видевший всё это, было, вскрикнул, но Голуб поспешно зажал ему рот большой тёмной ладонью. Кручина прислушался. Но было тихо. Он подхватил тело подмышки, и оттащил в кусты. - Стереги место, Труфан, - усмехнулся душегубец, - Я еще вернусь сюда. Забросал труп ветками, лапником, перекрестился, поймал лошадь убитого, привязал её к седлу своего коня и, взяв в руку повод, скрылся той же тропинкой, по которой прибыли они в это страшное место. - Посмотришь, вроде бы человек, а на поверку тать выходит, - проворчал Голуб, прижимая к себе напуганного Филюшку, - Ничего, Укко, святой старец, всё видит. Каждому воздаст по его делам. Ты, Филя, постой тут. А я пойду, посмотрю, почто один человек лишил жизни другого. Может еще жив отрок, - с надеждой поворчал Голуб Высокий, костлявый Голуб осторожно ступая, направился к куче мусора, которым Кручина забросал труп Труфана. . Он разгреб ветки, пожелтевшую листву, хвойный лапник. Лицо юного воина было неподвижным, глаза смотрели в небо остановившимся взглядом. - Путь тебе чист на Небо. Иди с Богом, - проговорил старец, кончиками пальцев закрывая веки убитого, - иди, страдалец, и не держи зла на род человеческий. Голуб тяжело поднялся с колен, отряхнул с одежды прилипшую хвою и повернулся к березе, которую миловал тот недобрый человек. Приблизившись, Голуб осмотрел дерево и на высоте протянутой руки увидел зарубку в виде стрелы, острым концом указывающую вниз. - Что ж, я, старый пень, сразу -- то не заметил. Тогда зимой, береза в снегу стояла, и стрела та ниже была. А я, как мальчонку увидел на снегу, так ни на что больше не взглянул. А место то - заветным оказалось, меченным. 28.ЖЕРТВА СТАРОМУ УККО. - Голуб, смотри, - Филюшка дергал старика за руку, - что на камне лежит. - Тебе велено сидеть на месте. Почто не слушаешь - Мне жутко одному, Голуб. А посмотри, что там, на камне лежит. Голуб повернулся лицом к камню. На его округлой сфере лежал белый сверток, завязанный узелком. - Осквернители! Священный камень попрали! -- глаза старика гневно блеснули. Он подошел к камню взял в руки узелок, развязал его. На белом плате лежал каравай ржаного хлеба и лубяной туесок. Голуб приподнял крышку. Под самый край туесок был наполнен сметаной. Филюшка сглотнул слюну, робея протянуть руку к пище, о существовании которой, он, живя в лесу, успел забыть. Руки Голуба слегка дрожали. - Если по закону, то надо выбросить то, чем осквернили пришельцы священный камень. Но алтарь Святого Укко требует жертвы. - Святой Укко всё это съест -- Филюшка сжался от такого прилива голода, какого не испытывал давно. Обида на свою лесную жизнь вылилась в горючие слезы. Пронеслось в памяти, как впервые открыл он глаза в землянке у Голуба. Как поил его старец горькими и мятными настоями. Как сосали они зимой вяленую лосятину, грызли сухие коренья, а по весне Голуб показал Филюшке травку -- сныть. Молодые листочки её сытости не вызывают, а заполняют нутро, и не дают помереть с голоду. Но хлеба! Хлеба совсем не было в хозяйстве Голуба. И если отдать всё старому Укко, то разве это будет справедливо! Голуб завязал концы плата, присел на корточки, расчистил ровную площадочку перед камнем, поставил на неё узелок. - А теперь помолчи, чадо, - торжественно изрек старик и погрозил Филюшке длинным высохшим пальцем. - Да я..., - Филюшка рукавом, из которого вытянулась его худенькая ручка, смахнул слезы и открыл рот, что бы спросить про хлеб. - Молчи! Голуб развязал мочальный пояс, сбросил с себя длинную поседевшую рубаху, снял порты и бросился в озеро. Филюшка никогда не видел Голуба без платья. И сейчас он увидел перед ним был могучий человек. "Наверное, такими были богатыри", - подумал Филюшка. Про них долгими зимними вечерами рассказывал Голуб, когда лежали вдвоем они на прогретой печке -- лежанке. Филюшка наблюдал, как Голуб плескался в воде. Обмазав себя всего прибрежной глиной, он вновь и вновь бросался в воду, что бы смыть следы желтой грязи. Он был полон своих мыслей и не обращал внимания на ребенка. А хлеб и сметана были совсем близко. Сквозь плат, в который была завернута жертва старику Укко, проступали округлые бока хлебного каравая и острый край туеска, наполненного сметаной. Можно было протянуть руку, схватить жертву и быстро, быстро убежать и спрятаться, так, что никто не найдет, даже Голуб. И съесть всё. Одному. 29. ПО ПУТИ В РОСТОВ. - Гостям дважды радуешься: первый раз, когда встречаешь, второй раз, когда провожаешь, - перекрестилась Кокушка, едва закрылись ворота за последним конником Великого князя. Князь Ярослав со своей дружиной и с сыновьями поутру отъехали в сторону Ростова Великого, откуда лежал проторенный путь на Углич, а там и на Новгород. В Успенском соборе Ростовского Кремля больше года лежал его родной брат. Лежал в гробу, не преданный земле Великий князь Юрий, принявший смерть в страшной сечи на бранном поле у реки Сить от татарского меча. За то и корила Марина Ольговна Ярослава. Хотел ли он, Ярослав, смерти брата В ушах укором стоят слова Ярославской княгини: " Смерти брата жаждал. Великим князем захотел быть. Свою корысть имел". " Нет, не имел корысти, нет" - уговаривает сам себя Ярослав. - Не имел корысти! -- вскрикивает Ярослав, сам не веря себе. И оглядывается по сторонам -- не подслушал ли кто, его мысли окаянные. Хитрый боярин Федор Ярунович отводит в сторону глаза: ничего, мол, не слышал, ничего не ведаю. А сам слова утешительные подыскивает, что б и его мысли лукавые не распознал Великий князь. Боярин вдруг кашлянул: - Грозилась Марина Ольговна в военной помощи отказать. Так и отложиться город Ярославль от Великого княжества может. Нельзя давать воли городам. Надо власти лишить строптивую жену. - Сейчас не старые времена. Нынче власть не к старейшему в роде, не по старшинству переходит, а от отца к сыну. Княжата волю взяли. - Да уж, того и гляди, что скоро бабы престол наследовать начнут. А я так думаю. Оженить надо Василия Всеволодыча. Чего же отрок один бремя княжения несет. Матушка -- то его не в себе, кажись. С толку малого сбить может. Жену надо умную да расторопную ему посватать. Из своих, верных тебе. - Вот и займись. - А что... Вот Александра Ярославича повенчаем, а там и Василию Всеволодычу невесту приглядим. Слушай, государь, да ведь у Брячеслава племянница в доме живет. Брата его дочка, кровинушка -- сиротинушка. - Ты это про кого глаголешь -- Ярославу явно было не до свадебных разговоров. - Да про Ксению. Отец-то геройски погиб на поле брани, с тех пор она и живет у дяди, у князя Брячеслава. - Сирота, говоришь - Сирота.И к тому же послушная, робкая, смышленая. - Чай, княгиней Ярославской захочет быть сирота - А кто её, сироту, спрашивать будет, кем она хочет быть - И то верно, Федор Ярунович. А город-то Ярославль, хорош - И стоит высоко, и связь со всеми городами Русскими имеет. Хоть через Волгу, хоть по суху. Я семнадцать церквей насчитал. - А монастырь А двор княжий! Не пора ли до стола Великого возвысить - Город-то Владимир, гнездо твоего брата Юрия, еще долго отстраиваться будет, да и бояре владимирские не все доброхотно крест тебе целовали. - Помнят, псы, прежнего хозяина! - Может, есть смысл Великий стол владимирский на ярославский сменить, - шепотом проговорил Боярин, оглядываясь. Никто, кажись, не слышал, только княжич Андрей поспешно отвернулся. Да он свой, верный батюшке сынок. - Обмыслить надобно, - Ярослав махнул плетью, чуть привстал на стременах и преодолел, поваленное на дороге дерево. 30.ЖИВАЯ ДОБЫЧА УШКУЙНИКОВ. Верлиока пробиралась по густому засоренному лесу, вблизи дороги на Углич. На саму дорогу она боялась выйти. Любой путник, вооруженный или без оружия был опасен для молодой женщины. . Каждый, кто сильнее, мог пленить её и сделать рабой дома своего. А злые да срамные ради смеха могут надругаться, да и жизни лишить. Тогда ни старец Укко, Бог небесный, не поможет, ни Святая Макошь -- Чудиха. Не успеешь заклинанье прочитать, как окажешься во вражьих лапах. Верлиоку вело чутьё зверя. Много веков предки её заселяли эти лесные и болотистые земли. Финские племена: чудь, весь, меря, пермь роднились между собой. У Бога Небесного по имени Укко было множество дочерей. Потому у каждого племени была своя Мать -- прародительница. И каждый в племени знал, что Она защищает детей своих, предупреждает их об опасности, благословляет чад своих на добрые дела и препятствует злу, когда возникают вражьи замыслы. Верлиока знала, что идет по земле своего племени, пусть и заселенной сегодня славянами. Она чуткими ноздрями вдыхала северный поток воздуха. И каждый раз поворачивала в ту сторону, куда отклонялся поток. Он вел её туда, где ждала её старая Ильмара, с юности служившая Макоше -- Чудихе. Северный ветер отклонился к дороге. Верлиока раздвинула руками ветки придорожных кустов, вытянула шею, прислушиваясь к звукам, наполнявшим воздух. - О, ты, Лесная Дорога, на многие поприща растянулась ты по земле народа моего, по земле чудского племени и племени меря, и племени весь, и племени пермь. Разреши вступить мне, слабой женщине, в твои пределы, пересечь твой путь, как велит мне северный ветер. Я поднимусь на кончики пальцев, перенесусь быстро, как тот лёгкий ветер, ты не почувствуешь тяжести моих шагов. Верлиока вглядывалась в наезженный путь. Было тихо. - Благодарю тебя, лесная дорога. Женщина одной ногой осторожно ступила на дорогу, поднялась на цыпочки, и легко оттолкнувшись от пыльной обочины, побежала. В этот миг из-за поворота, со стороны Углича, выскочили два конника. Топот копыт нарастал стремительно, крики: "Гей, гей, гей", черным страхом наполнили сердце. Она рванулась вперед и уже, было, добежала до ближних кустов, но вдруг почувствовала, как ременный бич с хлесткой болью обвил её плечи, и страшная сила потянула её назад, на дорогу. - Ха-ха-ха! Вот и добыча! -- кричал один из всадников молодым звонким голосом. Он дергал своего коня за поводья, и тот, вздыбился на задние ноги, а передними копытами перебирал на весу, танцуя. Черный конский глаз косился на Верлиоку, и зубы блестели в зверином оскале. - Это моя добыча! -- прохрипел, тот, что держал в руках бич и, перехватив его за ременную петлю, одной рукой приподнял женщину и развернул к себе лицом, - моя! Он с силой забросил Верлиоку на круп своего коня и приторочил к седлу. 31. ЗАЧЕМ ТАКАЯ БОЛЬ Прощаясь с Александром, князь Василий почувствовал легкую грусть. Будто открылось окно в большой мир и вновь захлопнулось. Когда еще им предстоит встретиться, один Господь ведает. Расстались они далеко за городом. Василий остановил своего коня, побратимы обнялись. - В моей помощи нужда возникнет, присылай гонца. Под твои стяги свою дружину поставлю, - на прощанье произнес Василий. - Спасибо, брат. Прощай. - Прощай, Александре. Князья разъехались в разные стороны. Василий повернул своего коня на Ярославль и ударил под бока серебреными задниками сапог. Малый отряд, сопровождавший его, рванулся вслед за князем. За мирскими работами проходили дни юного князя Василия. В предзимье надо было достроить то, что начали еще весной. Подвести под крышу церковь Михаила Архангела, что рядом со Спасским монастырем выстроили, прямо на берегу Которосли. Определиться с учёбой для боярских детей: службе княжеской дюже нужны грамотные люди. Обговорить с игуменом Игнатием, кому из святых отцов поручить это нужное, но беспокойное дело. Но как только дела отпускали князя, время теряло свою размеренность и хотелось дико буйствовать: "Зачем такая боль За что отвергла Верлиока любовь добрую Как избыть тоску-кручину" На княжьем дворе Василий спешился, бросив поводья младшему брату. - Костя, ты жди меня здесь, я скоро. Василий бегом пересек двор и вбежал вверх по крутым ступенькам матушкиного терема. Распахнув дверь, с порога нетерпеливо позвал: - Кокушка! Ты где - Чего тебе, князюшка -- сухопарая Кокушка обернулась из угла, где возилась с бельем, - Стряслось чего - Ничего, -- он еще колебался, боясь выдать свой интерес, но страх утраты пересилил, - Где Верлиока - А почто она тебе, Верлиока -- то - Я тебя спрашиваю, отвечай. - Ой, грозен, князь, батюшка. Грозен. Да не ведаю, куда она запропастилась. Спроси Маврушу, может она знает. Василию казалось, что прошла целая вечность, как он не видел Верлиоку. Хуже всего было то, что он стеснялся спросить у людей и потому отчаялся найти её. Он выбежал на крыльцо - Подержи коня, - крикнул брату. Вскочил в седло и, ударив его плеткой, понесся со двора. - Куда ты -- тревожный крик Константина ветром полоснул по уху. Василий гнал коня, ударяя его по бокам ременной плеткой. Зеленые травы, желтое жнивье, красное солнце - всё смешалось в бешеном беге. Наконец, конь взвился на дыбы и встал у крутого волжского обрыва. Василий спрыгнул на берег. Он кинулся на траву ничком и закрыл глаза. Потом сел, привалившись к березе, открыл рот, хватая воздух. Боль в груди усилилась, и хриплый кашель вырвался наружу. Он сотрясал всё тело князя. Слезы бессилия текли по щекам. Он вытирал их покрасневшей от ременной плетки ладонью. Вот так, жить среди людей, всегда на виду, и скрывать от близких эту растущую боль в груди, и озноб. Всегда озноб. Но Верлиока.... Как это глупо, обрести счастье и потерять. Он набрал в грудь воздуха, поднял голову вверх и взвыл, как одинокий зверь: - Верли-о-к-а-а! Но ничто не давало ответа. Он закрыл глаза, и перед ним возникла она. Память рисовала картины их недавних встреч. Всегда, как будто случайно, они сталкивались на княжьем дворе, или тогда у костра, тоже почти случайно. Или нет, не случайно. Он искал этих встреч. Жаждал их, как глотка прохладной воды в жаркий день. Земля вздрогнула от конского топота. Послышались отдаленные голоса. - Василий! Где ты -- кричал брат Костя. Василий затаился. - Вон его Воронок, значит где-то и он рядом, - услышал Василий голос Фролки, дружка Константина. - Нашли, - сказал сам себе Василий и встал во весь рост, - я тут. Идите сюда! - Слушай, Василий! Что прилучилось! -- Костя запыхался, а конь под ним крутился, будто ему передавалось волнение хозяина, - на Волге, чуть пониже стрелки, сеча идет. Похоже на купцов иноземных кто-то напал в наших пределах! - Так что ж ты здесь Дружину собирай! - Да Якимка там, помчался воев собирать. А я к тебе. - Откуда гости - Да кто ж их знает. Пособим от татей отбиться, всё узнаем. Василий ухватился за луку седла и, взлетев на спину Воронка, тотчас огрел плеткой крутой бок коня. - За мной! Всадники рванулись в сторону города. 32. ТАЙНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ. Не один князь Василий тосковал по Верлиоке. Бродька не находил места, вспоминая тот злополучный вечер у костра. Ему казалось, что со всеми приветливая, Верлиока, ему, Бродьке, улыбалась шире. А когда, он играл на свирели, то Верлиока, подняв на него свои синие глаза, подпевала ему, подбирая слова к его мелодии. Разве этого мало, что бы разбередить душу, родить надежду. А когда ярославские отроки задумали померяться силами перед девицами, то она и взгляд свой тревожный останавливала на нем. Жалела. Но вот явились князья Василий и Александр. И всё, что грело душу, вмиг разрушилось. Зашумело гульбище: шальные крики, визг девичий, возня, всё смешалось на берегу Которосли и Верлиока вдруг исчезла. Бродька заметался. Бросился на берег, к реке. Её там не было. Он поднялся к городским воротам, огляделся. Не было Верлиоки и там. Он быстро пошел, почти побежал, по верху крутого берега в сторону Волги. Но сомнения взяли его. Он бежал, спотыкаясь и чуть ли не плача. Кто-то увел, увел. Кого господином себе избрала - Верлиока, грёза далекая, грёза сладкая, ты же рядом сидела, на меня глядела, улыбалась мне, почто пропала Он брел, спотыкаясь о невидимые в темноте преграды, прислушиваясь к звукам ночи и стараясь уловить чутким слухом человечьи шорохи. Одна нога подвернулась на скользком валуне, и он начал падать под обрыв реки... Ругательство еще не успело сорваться с губ, как он услышал какую -- то возню, тяжелое дыхание двоих и голос, заставлявший его сердце сжиматься и в следующий миг биться в груди, так сильно, что в ногах появлялась мерзкая слабость, и немели уста. Этот голос, принадлежавший рабыне, имел власть над ним, вольным холопом Бродькой. Когда Бродька понял, что стал свидетелем тайной любви князя Василия и Верлиоки, он оробел. Ревность и досада, душившие его, вдруг исчезли. И он попытался незаметно скрыться с опасного места. Князь Василий, хоть и молод, но крут. Все знали об этом, знал и Бродька. Бродька отполз на безопасное расстояние, встал с колен, выпрямился и полез наверх. Затаившись, сидел он в высокой траве, вслушиваясь в слова любовников. Нет, не мог он соперничать с князем. Прибился к Ярославским берегам он, скрываясь от ростовского конюха Кручины. И страх внезапного обнаружения, всегда жил в сердце. Потому и старался Бродька быть не очень-то на виду. Хотя разные выдумки и мусикийные гласы так и лезли из его отчаянной головы, и ни один ярославский хоровод не обходился без его свирели и бубна. Сидя на берегу, в темноте предосенней ночи, под небом, усеянным звездами млечного пути, в одном пространстве с любимой и чужой женщиной, он жаловался сам себе на свою разнесчастную участь. К костру он возвратился притихшим, неохотно вытащил из-за пазухи свирель и залился такой пронзительной мелодией, что сидящие вкруг костра притихли. А он играл, и слезы текли по его щекам на открытую грудь, он не смахивал их, потому что это душа его плакала и прощалась с чем-то, что оторвалось от него с тяжкой болью. Не впервые злоба наваливалась на его душу. Злоба на Кручину, из-за которого пришлось бежать из родного Ростова, хотя там никого близких не осталось после того, как мать погибла от руки татарской, пропала сестра после вражьего набега, а отец сложил голову на Сити. Кипела злоба и на Якимку, молодого ярославского боярина. Ведь Бродька надеялся найти службу в Ярославле, но в дружину его Якимка не брал, а велел народ ярославский веселить. А за такую службу не вельми даруют. Верлиока была светлой мечтой в его сиротской жизни. Не княжонка, не боярышня, только рабыня. "Вот оно дерево по себе", - думалось Бродьке. Играя на свирели, он закрывал глаза и представлял себя рядом с ней. В музыке он раздевал её, гладил её высокую грудь, округлый живот, клал свою рыжую кудрявую голову на её голые колени... Дальше он боялся мечтать. Было страшно, волнительно, и срамно. Свирель его замолкала, как усталая лошадь, дошедшая до места. И вот сегодня он понял, что даже рабыня не для него. Когда Александр и Василий поднялись по крутому берегу Которосли и направились к городским воротам, Бродька нашарил на земле суковатую палку, и, крепко сжав в руке, шмыгнул вслед за князьями. Было только одно желание: отомстить за всё тому, кто благополучнее, удачливее, сильнее. Ему хотелось, что бы еще кто-то почувствовал боль, которую испытывает он, Бродька, без вины изживающий несчастья земные. Он крался тихо, стараясь ступать мягко по темному княжьему двору. - Пойдем, провожу до палаты, - сказал Василий Александру, и они свернули к соседнему крыльцу. Обнялись, и, хлопнув друг друга по плечу, разошлись. Василий повернул к себе в терем. Бродька ждал его, прислонившись к стене. У него дрожали руки, и палка казалась неподъемной. - Ну, доброй ночи, Бродька, пошли спать -- то ли спрашивал, то ли утверждал Василий. - Пошли, - сказал Бродька, - и тебе, княже, доброй ночи. Рука его выпустила палку, и она упала, глухо стукнувшись о землю. "Почему он меня увидел, ведь я же в тени стоял -- гадал Бродька, - может и правда, на князьях Господнее благоволение". Он вздохнул и отправился в подклеть на ночлег. Но сна не было. Была досада. Ударить соперника, и то не смог! 33.МОЛИТВА БОГУ УККО. - Эй, Филя, брось рубашку! -- голос Голуба заставил очнуться мальчонку, искушавшего себя мыслями о хлебе. Филюшка отскочил от камня, поднял с травы рубашку Голуба и, свернув её отяжелевшим комочком, бросил старцу на руки. Голуб облачился в длинную рубаху, и начал, высоко поднимая ноги, выбираться из трясины илистого озерного дна. Ноги его почти до колен были черными, будто он обулся в сапоги. А на этих "сапогах" блестели темные коричневые червяки. Филюшка сморщился. Было отвратительно смотреть, как пиявки присосались к человеку. Извлеченные из воды и обожженные солнцем, пиявки зашевелились на ногах. - Ой, ой, ой, ой -- закричал Филюшка, указывая пальцем на отвратительных животных. - Пиявки, - умиротворенно проговорил Голуб,- живые твари. Ничего. Напьются руды и отвалятся. Сорвал пучок осоки-травы, свернул её жгутом, и стал обтирать грязь с ног. Он это делал осторожно, не мешая "живым тварям" наслаждаться человечьей кровью. Наконец, пиявки стали похожи на темные багровые шары, они чередой отваливались и исчезали в траве. По ногам Голуба текли струйки крови. - Это полезно, - перехватив брезгливый взгляд мальчика, проговорил Голуб, - Не веришь Ладно. А теперь отойди туда, к березе, смотри прилежно и запоминай. Облаченный в одежды, омытый водою озера, Голуб выпрямился, развернул, вдруг ставшие крутыми плечи, повернулся лицом к камню и поднял руки к небу. В глазах его появилась отстраненность от мира. Он перестал быть похожим на себя. Это был совсем не знакомый Филюшке человек. Да и человек ли, Голуб, когда так внезапно преобразился он во что-то чудное и загадочное... - О, Великий и могучий старец Укко, называемый в здешних землях Световидом, разреши мне, слабому и недостойному рабу твоему принести тебе жертву и обратиться к тебе с молитвой искренней! -- Голуб помолчал немного, и в этот момент лучи солнца упали на верхушку камня, и он засиял лазоревым светом, осветившем лицо Голуба. Филюшка увидел, как оно становится молодым, и разглаживаются все морщины. - Ты принял мою жертву, Укко, ты благоволишь мне. Благодарю тебя за милость твою. Голуб опустился на колени перед камнем, и стал быстро, быстро на непонятном Филюшке языке произносить заклинания. Потом он коснулся лбом земли и распростер руки. Филюшке показалось, что из земли идет какой-то гул, и будто раздаются стенания. Он вспомнил, как когда-то, очень давно, отец его, Долмат, учил малого сына креститься, когда тому было страшно. И Филюшка, встав на колени, начал креститься и метать поклоны до самой земли. Он больше не смотрел в сторону камня, а разумом испуганного ребенка призывал отца -- батюшку придти на помощь, защитить его, сироту одинокого от жути ужасной. Внезапно наступила тишина. Филюшка услышал шорох травы, почувствовал дуновение ветерка, фырканье пробежавшего мимо ежа. Солнце припекало, и жизнь текла своим чередом. От камня к Филюшке шел Голуб. За те десять шагов, что прошагал Голуб к Филюшке, стоявшему на коленях у березы, лик Голуба вновь изменился. Морщины появились на его лбу и щеках, глаза запали вглубь, и когда Голуб поравнялся с Филюшкой, это был глубокий старец со сморщенными темными руками, тяжело свисавшими из рукавов льняной рубахи. - Вставай, Филя. Что Страшно было Филюшка кивнул головой. - Ничего, чадо, ничего. Привыкнешь, а потом сам всё знать будешь. Тебя мне, чай Укко послал. А то, как же святые места да без святителя.... Нельзя того допустить. То-то. 34. КОНИК И УЖИК. - Пойдем домой, Голуб, - попросил Филюшка. - Скоро пойдем, только надо тело убиенного земле предать. Иначе не по -- людски получается. А вот теперь запоминай всё, что я буду делать, тебе это, должно в жизни пригодиться. Голуб достал из-за пазухи нож, срезал березовую ветку, надрезал кору, обравнял концы. Получилась тонкая палка длиною в рост Голуба. Голуб положил палку на землю, одним концом она прижалась к березе, другим легла по направлению к их землянке. Голуб сказал: - "Раз". Перевернул палку и сказал: - "Два. Повторяй за мной". - Два, - тихонько проговорил Филюшка. - Три. - Три, - повторил Филюшка. Вместе они просчитали до ста. - Достаточно. Сто хорошее число. Его легко запомнишь. Голуб воткнул палку в землю на счет сто. Достал свой нож и стал копать углубление на том месте, руками выгребая землю на край ямы. К вечеру работа была закончена. - Пойдем, Филя, поможешь мне перенести человека в вечный дом его. Голуб снял с плеча покойника колчан, в котором было четыре стрелы, приподнял убитого под мышки, Филюшке приказал браться за ноги. Убитый был обут в сапожки, знать был он чином не меньше, чем боярский сын. С трудом перенесли они отяжелевший труп к яме, рядом положили колчан. Голуб рукой провел по голенищам сапог и вытащил оттуда нож. Рукоятка ножа была из белого металла с чернением. В узоре царствовал цветок о шести лепестках, в венке из стеблей с листьями. А в центре рукоятки с одной стороны коник, а с другой черный ужик. - Вот и тебе оружие, Филя. Возьми. Не робей. Поговори с ним, попроси его служить тебе. Поклянись, что в твоих руках зла творить этот клинок не будет, - лицо Голуба было строгим. Филюшка взял в руки нож и кивнул головой. Он был согласен с Голубом, зла творить он не хотел. Ни за что на свете. - Смотри, Филя, вот тебе и оберег, - Голуб расстегнул рубаху покойника. На груди его лежала иконка из желтого металла. Старик осторожно снял её через голову убитого отрока, - не уберегла Пресвятая Богородица. На, надень себе на шею, ведь ты наверняка крещеный. - Я крещеный, но мне не хочется надевать это на себя, - Филюшке было страшно. - Не бойся. Теперь этот несчастный, - Голуб кивнул на покойника, - будет оберегать тебя, ведь свой оберег он передал тебе, - Голуб накинул цепочку, панагии , Филюшке на шею, - дело у нас еще не кончилось. Подай -- ка мне колчан его со стрелами. Филюшка взял колчан, достал из него одну стрелу. Наконечник стрелы имел тот же рисунок, что и нож. На одной стороне коник, на другой ужик. - Смотри, Голуб, на стреле знаки. - Запомни эти знаки, Филя. Пригодится. Филюшка стал понимать, что Голуб готовит его к чему -- то важному, но пока не понимал, что предстояло ему свершить. Голуб спустился в яму, стащил туда убитого отрока, положил на грудь его колчан с тремя оставшимися стрелами, выбрался из могилы. - Спи спокойно, добрый человек. Пусть ничто не смутит твою душу. Ежели по-старинному, так сжечь надо было покойного, но сейчас времена не те. Голуб приказал Филюшке забросать могилу сухими листьями, и лапником, а сам подошел к большой березе, в изголовье могилы. Ножом он надрезал кору дерева на высоте протянутой руки, вставил стрелу убитого в разрез, прикрыл берестой, снял с себя мочальный пояс и замотал им место разреза так, что из него торчало только оперение стрелы. - Вот так-то ладно, - удовлетворенно проговорил Голуб, - Сейчас мы с тобой пойдем домой, и устроим тризну по погибшему. - Как - А вот так. Возьмем жертву освященную и отправимся домой. - Заберем хлеб - Вестимо. - И сметану - И сметану. - А как же старец Укко - Укко наш отец Всемогущий, он всегда делится со своими детьми. Так что иди и забери жертву, и ничего не бойся. Старый Укко - добрый Бог. А завтра мы должны заняться и убрать и березу, что на берегу озера стоит, и зарубки на себе носит, и святой камень. - Как убрать - Я знаю как. Ну, пошли. Да вот еще. Палку эту мерную не бросай. Её спрятать надо в землянке, понадежнее. Подальше положишь -- поближе возьмешь. 35. ОБОРОТЕНЬ ПОНЕВОЛЕ. Верлиока была так напугана произошедшим, что мысли её не сразу обрели стройность. Конники спешили и то, что они пленили женщину, для них, видимо, не было столь важно. Важнее было что-то другое. По коротким и отрывистым словам своих пленителей, она поняла, что к утру они хотят достичь какого-то местечка на волоке, где должны встретить свою ватагу, которая отправляется пообчистить чужие дома, поубавить богатства у нездешних купцов, наделать переполохов среди честного народа. Оказаться в руках толпы разбойных мужиков, означало обречь себя на лютые и срамные муки. И это было ужаснее, чем сама смерть. Молодой разбойник явно был новичком в деле, он часто обращался к кудлатому с вопросами, называя его Могутой. Она не могла понять, как она, такая осторожная и послушная матери - Чудихе, потеряла чутьё и оказалась во вражеских руках. Неужели от неё отвернулись и мать - Чудиха, и старец Укко, неужели не простили ей греха наносного Да и грех ли то, что случилось И если это грех, то почему ей так хотелось сохранить ощущения той ночи И запахи, и звуки, и прикосновения. Сама святость великой любви легла на её маленькое существо. И ей хотелось пронести чистоту и неприкосновенность того, что с ней произошло тогда, на берегу Которосли, через всё своё бытие до будущей встречи. И никто не должен этого касаться. С тех пор, как пришли на их земли славянские племена, великие мужи и жёны её народа в напряженных поисках спасения, обращаются к мудрости Богов, чтобы сохранить народ свой. И всё дальше на север уходят поклонники старца Укко. Всё ближе к ним "страна мрака и вечного холода", и всё труднее становится им выжить. В борьбе с недружелюбными соседями, истощаются остатки знаний о силах природы, и слабнут способности людей в применении их для жизни. Истреблены лучшие из волхвов, хранившие в своих умах главные тайны Богов. Но Верлиока теперь знала тайну, более значимую, чем все тайны волхвов. Эта тайна родилась и живет в ней, эта тайна называется зовом жизни. Верлиока тонкой душой своей понимала, что семя, посеянное в её ниве, должно дать всходы. Может, в этом и есть спасение: слиться с русичами, и найти в новой сильной крови обновление для её народа -- древнего, умирающего, но трепетно- чуткого и глубоко ведающего начала начал. Её дитя будет иметь два начала её и его, любимого, сильного, красивого, с запахом пота, и запахом поля. Об этом грезила Верлиока, когда обвитая вражьим бичом, стонущая от жёстких пут, заброшенная на круп чужой лошади, она тряслась, притороченная к луке седла огромного кудлатого мужика, считавшего её своей добычей. В пути она обрела хладнокровие. Что бы ни случилось, надо пытаться уйти от своих похитителей. Верлиока вспомнила о травах, которые собирала по дороге. Только бы освободить руки, обрести свободу движения. На привал встали поздно, почти ночью, на берегу лесной речушки. Могута ловко выскочил из седла, отвязал бич от луки, толкнул Верлиоку, и на упала, больно ударившись о коренья, прикрытые сухой, колючей травой. Он дернул ременную вервь, и Верлиока завертелась под ногами у его фаря , освобождаясь от пут. - Вздумаешь бежать, - погрозил огромным кулаком, - прибью на смерть. Колчко, - позвал товарища, - набери хворосту, костерок надо развести. А я пока огниво достану. - Дай посудину, я по воду схожу, а то ноги совсем затекли, - попросилась Верлиока. - Я тебе схожу! Сиди тут, Колчко всё сделает. Могута долго возился с кремешками, выбивая искру над пучком сухой травы, и время от времени из подлобья взглядывая на Верлиоку. Она опустила руку в карман, там была травка, которая должна принести ей спасение, но как выбрать её из множества других, которые она собрала на своем пути в бесконечном северном лесу Хотя бы немного света, хотя бы чуть, чуть. - Вот, добыла бересты, - тихо проговорила, и протянула Могуте свернутую в спираль тонкую бересту. Она наклонилась к его рукам и подула на высеченную огнивом искру. Сухая трава задымилась, Верлиока осторожно подула еще раз, и огонек вспыхнул робким язычком. - Кремешком стукнул, берестечко так и зарыдало, - улыбнулась натужно, - Подожди, я травки подброшу, - проговорила быстро, доставая из кармана траву, и бросая в огонь, - давай хворост, неси сюда. Верлиока слегка толкнула Могуту в бок. Он с удивлением взглянул на полонянку, но поднялся, и протянул руки-грабли за охапкой хвороста. Верлиока доставала траву из кармана и бросала её в огонь, и только один пучок да пару корешков сунула в ворот исподней рубашки. Они провалились между грудей, щекоча и царапая кожу. Могута подгрёб хворост, бросил на теплинку. Верлиока ловко разгребла его и снова подула. Огонь весело заплясал по сухим сучьям, обещая теплый ужин и обогрев. Из лесу вышел Колчко с охапкой дровишек. Увидел Верлиоку, хлопочущую у огня, и брови его поплыли вверх домиком. - Как кличут - то тебя -- весело спросил. - Верлиокой зови. - Принеси воды, - приказал Могута, нахмурившись, и подавая каганец Колчку. Тот дернулся, но взял каганец, и зашагал к берегу. Могута вколотил две суковатые распорки по краям костра и стал прилаживать жердь. При этом он всё время поглядывал на Верлиоку, и от его тяжелого и жадного взгляда ей было не по себе. "Завладеть бы каганком, водичка не выдаст", - судорожно думала Верлиока. Могута поднялся на ноги, подошел к стреноженному коню, вытащил из-под седла кусок мяса. Вернулся, присел у костра: - Подай пику, - прохрипел через плечо. - Я сейчас, я подам, - Верлиока встрепенулась. - Я тебе подам! -- пригрозил Могута, - сиди тут, - он обернулся на Колчко. Колчко грел у костра протянутые руки, ему не хотелось уходить от тепла. Могута поднялся, пнул молодого спутника ногой: - Аль, не слышишь, прочисть уши-то! Колчко, сидевший на корточках, упал на траву. Рука Верлиоки юркнула в ворот сорочки, и извлекла оттуда пучок заветной травки и нужные корешки. Незаметно бросила в каганец, и зашептала: - Господи, Укко Всесильный, дай твои ключи! Матерь Чудная, дай свои замки! Дверь мою крепко-накрепко заприте, разбойников-воров до меня не допустите! Ты, вода, иди от его тела, от моих слов и моего дела. Суши его, суше сухих листьев, суше сухой травы. Ты, огонь, не потухай, жги его, лиши его силы. Слово моё верное, во веки веков. Она бросила горсточку травы в огонь, и он вспыхнул на мгновение голубым пламенем. - Благодарствую, мои дорогие, - сказала и поклонилась до земли. Могута насадил на пику мясо и положил его поверх углей. Закипел кипяток в котле. Запахло жареным. - Пить хочу. Подай мне пить, - приказал, тревожно взглянув на Верлиоку, и сглотнул слюну. - На, испей, - она протянула Могуте питьё в деревянной плошке. Он жадно припал к краю посудины, обжигаясь, начал шумно хлебать. - Пью, а напиться не могу. Дай еще! - Пей, пей, напивайся, Могута, - она с охотой протянула ему вновь наполненную чашу. - Мне оставь, - подполз Клочко. - И тебе достанется, - пообещала Верлиока, - смотри, Могута, мясо подгорит. Могута повернул пику над углями. Обжаренный край обрезал ножом и забросил себе в рот. Верлиока подала миску Колчку: - Пей, Колчко, пока питьё тёплое. Колчко, глядя в рот Могуте, припал к чаше. Могута срезал печёное мясо и смачно жевал его. Верлиока со страхом ждала, когда насытится этот великан. Подействует ли её заговор Не отвернулись ли от неё Боги Могута передал пику Колчку: - На, доедай, - отвалился от костра, пошел к своему коню, долго возился там, потом вернулся, неся в охапке большой овчинный тулуп. Бросил на землю, лёг на него, пристально глядя на Верлиоку: - Иди ко мне, - приказал властно. Внутри у неё всё сжалось. Ненависть к звероподобному мужику поднялась до самого сердца. - Сей миг. Смотри на меня. Видишь меня -- она раскинула по плечам волосы, подняла вверх руки, закружилась возле костра, - Змея-скоропея, где твоё жало В сердце у вора! Клещ лесной, где твоё место В сердце у вора! Свиное рыло, где твоё место На личине у вора! Будь ты лесным кабаном, пока не взойдет солнце, не придет рассвет, не запоёт петух! - Ты что, волховка, колдуешь Да я тебя на куски изрежу, а косточки размету по всему лесу! Могута в гневе, одним прыжком поднялся с овчины, но в тот же миг оступился и упал. Он хрипел, и хрип его напоминал поросячье хрюканье. Он поднимал свою голову вверх и визжал, и лицо его было похоже на свиное рыло. - Ты тоже хочешь меня -- спросила женщина, глядя через плечо, остановившимся взглядом, на оробевшего Колчко. Кусок жареного мяса застрял у него во рту и свисал с нижней губы большим чужим языком. Колчко таращился на хрюкающего Могуту, на преобразившуюся Верлиоку, и жуть, сковавшая все его члены, не давала вымолвить ни одного слова. Он только мычал и отрицательно кивал головой. - Спи до утра, воин, - с насмешкой взглянула и пропала в темноте ночи. 36.БОЙ НА ВОЛЖСКОЙ БЫСТРИНЕ. Гости заморские шли из полуденных стран через опасные степи , через булгарские земли, где ныне была ставка Батыя. Шли с малым грузом товаров, потому как никто не ведал, что стало с землями Восточной Европы после нашествия человечьей саранчи, что зовется ордой Батыя. И сколь опасны бывшие варяжские пути на самый Север земли, хотелось знать купцам всего известного людям мира. Самые бесстрашные, умные и изворотливые мужи составили караван, достигший пределов Ярославской земли и направляющиеся далее к Великому Новогороду, где княжил Александр Ярославич, побратим Василия. По пути к каравану прибивались такие же отважные люди, с беспокойной судьбой, и бредущие на встречу своей доле. Шли они на авось, сквозь войну и время. Огромная, неповоротливая ладья, что наняли купцы в Больших Булгарах, с осторожностями шла вверх по Волге -- Итили, как называли эту реку татары. Ярославль уже показался впереди на высоком берегу, огороженный высокими стенами с грозными башнями, сложенными из столетних дубовых бревен, как вдруг на быстрину реки выскочили нивесть откуда взявшиеся лёгкие и быстрые ушкуи. Они мчались с левого низкого берега, поросшего вековым лесом, на тяжело груженую ладью, молнией рассекая воду. Разбойничий свист, летевший с ушкуев, наполнил страхом души заморских купцов. Они схватились за мечи, натянули луки, встали у кормы с копьями наперевес. Споро приблизившись, ушкуйники с воплями и гиканьем выбросили вперёд веревки с привязанными к ним железными крюками. Зацепившись за края, перехватывая веревки, разбойники мгновенно подтягивались к бортам ладьи, и ушкуи с треском ударялись об купеческое судно. Оно стонало от врезавшихся в него остроносых разбойничьих лодок. Люди, приготовившись к обороне, не могли устоять на ногах. А разбойники уже карабкались на борта, держась за веревки и отбивая ногами испугавшихся людей от края ладьи. - Аллах акбар! - воскликнул один из путешественников, скидывая с широких плеч черный стеганый халат, и выхватывая из-за пояса кривой меч. Он наотмаш рубанул ушкуйника, только что перевалившего через борт ладьи и , было, бросившегося на него. Послышался хруст разрубаемых костей. - Во имя господа нашего, Исуса Христа! Иезус Мария, не оставь нас, -- воскликнул другой путешественник, поддевая на копьё нападавшего татя. - А-а-а! -- свирепо рычали нападающие. - А-а-а! -- отчаянно выли защитники ладьи. И дикие вопли озверевших людей далеко разлетались в тонком прозрачном воздухе Волжского простора. Когда Василий и Константин с Фролкой прискакали на стрелку, молодые дружинники уже вваливались в челны, на ходу отталкиваясь от крутого ярославского берега. Василий не успел соскочить со своего Воронка, как Костя уже бежал по косогору, размахивая руками: - Стойте, меня подождите! Фролка! Стой! Он уцепился за руку Фролки и, последним кувырнулся в чёлн, обернувшись на Василия, радостно замахал ему рукой. На берегу остался Якимка. - Ты чего не с ними -- спросил Василий. - А ничто. И без меня справятся. Пусть Константин повоеводит. С высокого берега было видно, как с приближением ярославских челноков произошло замешательство в ватаге разбойников. Как стали они прыгать в свои ушкуи и поспешно отваливать с места разбойной сечи. Два ярославских челнока бросились в погоню за ними, а один причалил к борту ладьи. 37. ЗАНОЗА В ЗУБАХ БАТЫЯ. Орда Батыя, завоевав Великий Булгар на Волге, встала на зимовку в низовьях этой величественной реки. Сам эльтебер Илхам-хан предложил свою дочь в жены брату Батыя хану Берге. И знатные нухуры стали считать хорошим правилом брать в жены голубоглазых и круглолицых булгарок. Испокон века булгары добывали себе жен набегами у славянских племен. А славянские князья ходили походами на булгар и добывали себе мечом булгарских жён. Добыча женщин была главной причиной всех войн русинов с булгарами. Булгарские женщины со славянской кровью, с детства усваивали кочевой образ жизни, и умели в шатрах создать особый уют и порядок. Монголы, завоевавшие Волжскую Булгарию прежде всего оценили красоты и достоинства булгарских жён, а потом уже и военную доблесть их мужей. Так породнились волжские булгары с монголами Батыя, а дети знатных волжских булгар, родившиеся от монголов, стали считаться наследниками чингизидов. Впервые за многие годы похода на Запад, хан Батый чувствовал неуверенность. Если выполнять заветы Чингисхана, то его воины должны были идти на Закат солнца, пока не покажется край вселенной. И он, Батый, твердил своим тайши и нухурам , что его войско ничто не остановит в стремлении завоевать весь мир. Но всё чаще подступали мысли о том, что план покорения Руси, разработанный ещё его отцом Джучи, остался не выполненным. За спиной его державы лежали не завоеванные города Руси. Их было более, чем две сотни. А его армия в пылу погони за половцами смогла занять только четырнадцать русских городов. Хуже всего было то, что это понимали не только его друзья, но и враги, подобные его двоюродным братьям хитрому Гаюку, и не менее вероломному Бури. Через них его дяди Угедей и Чагатай, засевшие в Каракоруме, знали всё, что творилось в державе Батыя и держали ухо востро. Военную орду Батыя обычно пополняли пленники завоеванных стран, но с тех пор, как вступили в пределы Руси, армия поредела из-за жестокого сопротивления русских. - Смерть чают лучше плена, - задумчиво проговорил Батый. - Менгу, - обратился Батый к своему младшему брату, -- о чем толмачат послы, направленные в богатые города, что стоят на берегу Итили - О Саин! Ярославль, Ростов, Углич, Тверь, напуганы насмерть, и вступили в переговоры с твоими послами. Правители этих городов обещали поставить лошадей для пополнения конницы и выделить съестные припасы, - Менгу прижал руку к груди и низко наклонил голову в знак глубочайшего почтения. - Хорошо, брат. Побольше бы нам в тылу таких "гобалык" , потому, что поход на Унгрию, где скрывается наш лютый враг хан Котян будет продолжен. Я всё же достану этого изменника и приколочу его к деревянному ослу. Он будет умирать медленно и мучительно. - А теперь скажи ты, Берге, - обратился Батый к среднему брату, - что слышно о нашей южной орде - Твой Военачальник Мунке со своими цзубу и твоим малолетним племянником Ногаем, рыщут в прикавказских степях, и добивают остатки половцев, тех, кто не захотел бежать в Унгрию с Котяном. Мунке отбивает у них зимовки с запасами сена. В зимние дни, когда мороз после оттепели покроет землю коркой льда, это сено поможет выстоять нашей коннице. А кони половцев погибнут с голоду. А с ними и седоки. - Мунке знает, что делает. На него можно положиться, - Батый задумчиво покачал головой, - наши степные лошадки неказисты на вид, малы и лохматы, как лесные зверьки, но они позволяют нам передвигаться и днем, и ночью, и зимой, и летом без устали, и сами добывают себе корм. - Правда твоя, Саин, наши лошади вызывают удивление у народов, населяющих долину Волги и Днепра, и долины Карпатских гор, - Берге довольно заулыбался. - А теперь скажи, ты, Гаюк, кто продал малый табун монгольских лошадей в Можайск -- голос Батыя прозвучал жестко. Гаюк, вздрогнул и сжался от страха. Глаза его забегали, и рука сама потянулась к рукоятке меча. - То мне не известно, любимый брат мой, - глаза Гаюка укрыли узкие без ресниц веки. Секунды времени хватило младшему сыну Верховного правителя всей Монголии, чтобы оправиться от страха, - клянусь своим мечом, не знаю. - Сартак, - позвал Батый сына, - узнай, кто посмел нарушить запрет божественного Чингисхана и мой приказ, и накажи виновного, как изменника, лютой смертью. Наши лошади не должны доставаться никому. - Я сделаю это, отец, - с поклоном ответил Сартак, старший и любимый сын Батыя. - Пришло время объявить набор среди куманов и булгар в наше войско. Предложи им купить свободу путем вступления в военную орду, Сартак. - Набор в войско потребует многой казны, отец, но большую часть добычи мы отсылаем в Каракорум, Верховному хану Угедею. - Мы только исполняем законы Ясы Чингисхана. И будем это делать, пока я жив. Что скажешь ты, Или-чут-сай - Казну можно пополнить выдачей ярлыков на княжение. Пусть князья всех русских, булгарских, куманских городов явятся за твоей волей, хан. - Сартак, разошли послов во все города. - Я сделаю это, отец. - Прикажи, о, великий хан, сделать перепись всего населения и потребуй десятую часть имущества на содержание орды и десятую часть населения для пополнения регулярного войска. Пошли в завоеванные города баскаков, воспитанники твоей матери Идеги- Фучин готовы выполнять твои приказы, - Или-чут -- сай склонился перед Батыем. - Сартак, ты знаешь, что надо сделать - О да, отец. Но русские города, спрятались за лесами и болотами и малодоступны. - Прикажи гатить топи, мостить дороги и ставить ямы на пути из татар в русичи. Наша конница должна иметь доступ везде. Мы вышелушим русские города из укрытия, как зерно из скорлупы ореха. Батый взмахнул рукой, давая знак, что военный совет закончен. Присутствующие советники пятились к выходу из шатра, не поднимая головы, и только Гаюк, пользуясь положением сына верховного правителя всей Монголии, встал во весь рост и, положив на рукоять меча свою пухлую ладонь, вышел, повернувшись к Батыю спиной. Батый прикрыл свои глаза рукой, так, что бы никто не мог заметить его взгляда, устремленного на широкую спину Гаюка, под его левую лопатку, туда, куда клинок хорошего меча может войти мягко, как в масло, сбитое рукой старательной женщины. Гаюк был занозой в зубах хана бескрайнего Джучиева улуса. Батый и Гаюк оба были внуками Чингисхана от разных сыновей. Батый был сыном старшего Джучи, а Гаюк - сыном младшего Угедея. Отец Батыя Джучи был воином и шел туда, куда указывал перстом его отец Чингисхан. А отец Гаюка, Угедей стал чиновником, необходимым в Каракоруме. Ему нравилось управлять всем государством при живом Чингисхане. Он старался всегда быть под рукой у грозного отца. Не желая делиться властью со старшим братом, Угедей всё время подчеркивал, что брат Джучи, хоть и первенец, но не законный сын Чингисхана и потому не может встать во главе всей империи монголов. - Наследник меркитского плена! -- шипел Угедей. Джучи молчал, но всё дальше уходил на Запад со своим непобедимым войском. Всё сложнее становились связи с Карокорумом. И всё больше требовалось соглядатаев Угедею для присмотра за старшим братом. Джучи с раннего детства был знаком с "тобчи", который рассказывал о том, как попала в плен к меркитам его мать, красавица Бортэ. История эта уходила в глубь поколений и подтверждала то, что всё на свете происходит из-за женщины. Дед Джучи Есугей когда-то доблестью добыл себе жену Оэлун, отобрав её у молодого мужа -- меркита. Народ племени меркитов, был злопамятен, и хотя прошло много лет, и уже ушел в "страну предков" отважный богатур Есугей, но меркиты не оставили мысли о мести. И однажды на рассвете земля, на которой кочевал сын Есугея, Темуджин со своей семьёй, содрогнулась от множества конских копыт. Меркиты! Они ждали случая 20 лет и для этого прошли более 300 вёрст, чтобы захватить Борджигинов врасплох. Темуджин еще не был Чингисханом, и поэтому его Бортэ попала в плен. Собрав небольшие силы и вооружившись отвагой, через несколько месяцев Темуджин разгромил меркитов, и вернул себе свою Бортэ. Но Бортэ была беременна. И хотя, она утверждала, что беременной попала в плен к меркитам, и Темуджин от большлй любви к ней, признал это, мысль о том, что первенец Темуджина не является его сыном, всегда втала в воздухе, если это было кому-то выгодно. И особенно часто этим пользовался Угедей. Хитрого и умного Угедея боялись, и потому он имел много сторонников, среди которых первым и самым надежным был его брат Чагатай. А когда, не пережив смерти любимого сына Джучи, в землю предков ушел и сам Чингисхан, Угедею не составило большого труда встать во главе монгольской империи, а брата Чагатая сделать Верховным судьёй всех монголов. Отослать сына Чагатая Бури и своего сына Гаюка в стан Батыя, было очередной хитростью Угедея. Каждый день в столицу монгольской империи, в Каракорум, через пески пустынь, мчались гонцы от Гаюка и Бури, и Верховный хан Угедей знал положение дел в восточном Джучиевом улусе едва ли не лучше, чем сам Батый. И если Гаюк был хитер, как его отец, и не всегда можно было разгадать его лукавые мысли, то невежа Бури, постоянно нарушал субординацию в присутствии Батыя, и, не имея желания выражать почтение великому Батыю, вызывал у него раздражение. Но, если подтвердится, что табун монгольских коней продал худому Можайскому князьку Андрею за большое вознаграждение сам Гаюк, у Батыя, наконец -- то, будут основания отослать ненавистных родичей в Каракорум к их отцам. А это уже надолго. Возможно навсегда, потому, что по пути в далекую Монголию всякое может случиться. 38. ЗНАТЬ СВОЁ НАЧАЛО. Палку, которой Голуб отмерил путь от заветной березы до могилы Труфана, спрятали в землянке, в подпечье. - Забудь пока про неё. Вспомнишь, когда нужда будет. Завтра начнем другую работу. Голуб проговорил обычное вечернее благодарение святому старцу Укко за то, что сохранил он жизнь человеческую на земле, за то, что дал на сегодня здоровья Голубу и малому Филюшке, за то, что поделился с ними своей жертвою. Потом торжественно отрезал большую краюху от черного каравая, намазал её густой белой сметаной, протянул Филюшке: - Вкуси, чадо, и будь здоров. Филюшка вцепился зубами в край горбушки, откусил его, и, не прожевывая, проглотил. Вкус сметаны и особенно хлеба напомнил что-то далекое и очень родное. Он не мог понять того состояния, в которое привели его ощущения знакомого вкуса. Он только проговорил: - Как тогда... - Что ты изрек -- спросил Голуб. - Как тогда... - Когда тогда - Голуб, мне сейчас так хорошо, как тогда... Мне кажется, со мной уже было такое. Только я не помню. - Тело твоё, Филя, благословлённое старцем Укко, пока мудрее твоей памяти. Ты сейчас ощущаешь то, что запомнило оно от самого рождения. Молоко матери, разливающееся во рту, ею разжеванный хлеб, и вложенный тебе в ротишко, тепло её мягкого тела. Ты помнишь своё начало. Это очень важно, знать своё начало. - Почему - Потому, Филюшка, что всё на земле, что окружает нас, знает своё начало. И только человеку старый Укко дал дар знать начала всех стихий и всех предметов, среднего мира. Человек, который знает начало предмета, к которому обращается, имеет власть над этим предметом. - А ты откуда это знаешь - Дар Укко записан на деревянных дощечках, рунах. Они хранятся далеко на Севере, в полуночной стране. Охраняет их добрая волховка Ильмара. Когда -- то финский народ был единым и мудрым. Мы общались с Богами, и Боги передали нашим пращурам мудрость знания. А мне передал эти знания мой дед. А деду его дед. - Голуб, а ты, что ли волхв - Если хочешь так думать, то думай. Только вслух не говори. - Почему - Это опасно. Когда -- нибудь я расскажу тебе всё. Как разделился финский народ на разные племена. На чудь, ведь, меря, пермь и много других. Как пришли на их земли славяне. Как принесли они чужую веру. Как стали истреблять наших богов, и наших волхвов, и наш народ. - Какую веру - Греческую. - Она неправильная - Создатель один. Поэтому нет неправильных вер. - А почему тогда славяне убивали финнов - Это не славяне убивали финнов. Это одна вера убивала другую. Создатель один, но в разные времена и к разным народам он направлял разных пророков. Потому служители веры у тех народов, к которым были посланы пророки, считали себя исключительными, богоугодными. Пророки несли людям слово Божие, которое обладает огромной силой. Оно может спасти человека, а может уничтожить целые народы. Многое зависит от того, на какую почву упадет оно. Нечестивый человек, вооруженный Словом Божьим, может сотворить большую беду. - Почему такие люди не боятся гнева Божьего - Они уверены и уверяют в том других, что служат Богу, и потому всё, что они делают, угодно Господу. И убивая других людей, которые не знают пророка его земли, злодей думает, что заключил сделку с Богом. И не боится Божьего гнева, беря на себя право Господа, казнить или миловать. Но Господь не вступает в сделку с людьми. Он никому не перепоручает своих прав. Он един на всем свете. И строго спросит за самоуправство и жестокость, - говоря это Голуб встал, и поднял вверх руки, обращенные ладонями к небу, - прости им, Отче, грехи смертные и не гневайся на род людской, тобою созданный. В вечернем небе блеснул свет зарницы, потом еще и еще. Филюшке показалось, будто свет этот испускали ладони Голуба и направляли его за озеро Неро, туда, где по рассказам Голуба был город со множеством людей. И откуда, видимо, и пришли сегодняшние странные гости. 39. СОКОЛЬНИЧИЙ БАТЫЯ. Германцы, поселившиеся на землях Венгрии, хранили не только немецкую культуру, традиции и память о земле, из которой вышли, они сохраняли верность своему императору Фридриху Второму Штауфену из рода Гиббелинов. Это был удивительный человек. Рано оставшись без отца, он рос на Сицилии и был подопечным папы Иннокентия Третьего. Не смотря на церковное образование, любви к церкви и Христу Спасителю Фридрих не испытал, а когда он откровенно высказался, что не знал более отчаянных обманщиков, чем Моисей, Христос и Магомет, его отлучили от церкви и даже объявили о его низложении. Фридрих не унывал. Его отец Генрих Четвертый тоже был отлучен от церкви, и тоже низложен, но это не мешало ему править Великой Римской империей, и собираться в четвертый крестовый поход. И только внезапная ранняя смерть помешала Генриху вступить на Святую землю Палестины. После низложения Фридрих Второй так же, как и его отец, не спешил с себя слагать корону императора. А когда в Европе заговорили о новом крестовом походе, то с небольшим отрядом он отправился в Палестину. Его, как врага папского престола не поддержали ни орден госпитальеров, ни орден тамплиеров. Фридрих и тут не впал в уныние, считая уныние самым страшным грехом. Он не стал принимать сражений, а договорился с султаном Египта и без потерь взял Иерусалим, Вифлием и Назарет. В назидание папе, император Фридрих сам возложил себе на голову корону в Храме Гроба Господня и подтвердил принятый им уже ранее титул короля Иерусалимского. Так изящно закончился шестой крестовый поход, совершенный отлученным от церкви крестоносцем, принявшим крест еще в 1215 году. Батый, действительно, имел соглядатаев во всех землях Западного мира. Ему стало известно о жизнелюбивом императоре. Батый отправил Фридриху грамоту, где предлагал покориться и принять подданство монгольского хана. Фридрих ответил, что любит охоту, знает в ней толк, и мог бы быть сокольничим у грозного хана. Великий монгол оценил юмор Великого германца. Переписка продолжилась. 40. ПАМЯТНИК БАТЫЮ Батый не любил терять времени. Хитрый политик, он не раз проделывал один и тот же опыт со многими странами, что лежали на пути его войска. Посылал впереди себя передовые отряды, состоящие из пленных народов и обязательных татар. Они врывались вглубь вражеской территории, затем отступали под натиском врага, заманивая его в ловушку. А когда вражеское войско отрывалось от своей земли на большое расстояние, опытные степные охотники окружали их так, как это делали многие века их предки, охотясь на диких зверей. Так было на Калке-реке, где в окружение попали русские вои и на Сити -- реке. Таким же замысливался поход и на Венгрию. Предводитель могучей Орды, умел ценить своих военачальников. Они были солью его империи, но более высоко он ценил своих дипломатов. От них зависело быть или не быть сражению, от них зависело, кто из правителей близлежащих земель вступит в войну на стороне его врагов или, выслушав послов, возьмет сторону его, Батыя. Поэтому -- то дипломаты всех стран должны были бы скинуться на памятник Батыю, который злой казнью наказывал города и правителей за смерть послов или проявленное к ним непочтение. Собираясь в поход на Венгрию, Батый понимал, что силы Орды истощены в борьбе за овладение миром. Великий полководец, он не мог допустить ни одного поражения. Ибо любое поражение затаившийся мир мог расценить, как начало конца Великой монгольской державы. Поэтому основной принцип его: "разделяй и властвуй", который в последующие века брали на вооружение политики, стремящиеся завоевать мир, должен был сработать при подготовке похода на Венгрию. Переписка с императором имела целью разобщить Фридриха с венгерским королем Белой. Послы Батыя старались, поэтому до немцев, населявших Венгрию, был доведен негласный совет Фридриха, не вступать в королевскую армию Белы Четвертого, переждать страшное нашествие и с помощью Божьей сохранить себя до лучших времен. Только после этого поход на Венгрию для Батыя стал делом решенным, и для Белы Четвертого настали дни тягостных тревог и трудных сборов. Напрасно королевские посланцы по старинному обычаю объезжали земли магнатов, неся в руках окровавленный меч короля, и призывая встать под его штандарт. Феодалы не хотели подчиняться Беле, и уже не признавали старинных обычаев, хотя уверяли, что предпринимают попытки собрать отряды, но делалось это так медленно, так лениво, что военному руководству Венгерского королевства стало ясно, пользы от такого войска не будет. Единственным, кто был крепкой силой, подчиненной королю, это половецкий хан Котян со своей ордой. На него теперь возлагал надежды венгерский король. Да еще на немногочисленные отряды сервиентов, которые находились в подчинении короля и составляли сословие новых мелких собственников земли. Усиление короля за счет пришлых воев не могли допустить аристократы Венгрии. Они только делали вид, что согласны с Белой. Некоторые из них даже засвидетельствовали своё почтение степняку Котяну. Кроме того, магнаты были против того, чтобы Михаил Черниговский своей дружиной укрепил войско короля. И король, что бы поддержать диалог со своими подданными, "чести не сотворил" Черниговскому князю, отправил от себя русского беженца. Тогда Михаил, направил свои стопы в Ватикан, искать сочувствия и помощи у папы римского в борьбе с Батыем. Именно там варилась крутая каша, нечто похожее на европейский союз против Батыя. И в эту кашу Черниговский князь- изгнанник ввалился с головой. За что в последствии и поплатился жизнью. 41. ЗЕРНА НЕНАВИСТИ. А Батый уже вёл бои на землях Чернигова и Галиции. Был взят Киев, и монголами был разграблен. Но грабить -- то там особенно было нечего. Киевляне обнищали после того, как в великой ненависти к "низовцам" был убит ими Юрий Долгорукий, а его сын Андрей Боголюбский взял Киев "под Мстиславом Изяславичем Галицким" и отдал "мать городов русских" своим ратникам на трехдневный грабёж. Было это в 1169 году, за полвека до нашествия Батыя, но урон, нанесенный Киеву суздальцами, был столь велик, что город больше не смог восстановить свои былые мощь и славу. Не тогда ли были посеяны зерна сегодняшнего национализма, и нелюбовь к залесским русичам, а позднее к "москалям" Пленённые киевские бояре, пылая любовью к родине, твердили Батыю, что пора идти на Запад, на богатые страны, на плодородные земли. В Венгрию! В Венгрию! Батый качал головой. Он -- то лучше всех знал, что идти ему надо до самого моря, где лежит край мира. Таков был наказ деда Чингисхана. Но... не споткнуться бы в пути! В то время, как монголы громили Переяславль, Чернигов, Галич, Великий князь земли Русской Ярослав Всеволодович совершил поход и взял на копьё русский град Каменец, где остановилась старая княгиня Михайлова. "Княгиню Михайлову со множеством полона приведе к свои ся". Вот так, мать ростовской княгини Марии, и жену Михаила Черниговского Ярослав взял в плен и привел восвояси. Люди Великого князя исполняли свою службу так, будто и не было никаких татар на земле русской: рядили ряды да судили суды, и ходили походами друг на друга. Расчет Ярослава был прост: не влезать в драку с Батыем, тем и себя сберечь, и свой народ оградить от уничтожения. Происки Михаила Черниговского в Ватикане не были примером для Ярослава. Как ни скрывал Михаил Черниговский своего пути к папе, Батый всесведущий знал о его передвижениях, о его секретных планах и это вызывало гнев великого завоевателя. Всё чаще к Батыю приходили пока еще смутные догадки, что, ему придется обосноваться на завоеванных причерноморских степях. Что кочевую жизнь его степного народа уже при его жизни должна сменить оседлая, мирная. Означало ли это конец войны Нутром чуял, что сил не хватит для похода на Запад. И всё же последнюю попытку, последний бросок пусть его орда совершит, пока он жив. А поэтому нужно было урядить отношения с Северными соседями и, прежде всего с Русью. 42. ГОСТИ ЗАМОРСКИЕ. Василий с Якимкой, стоя на высоком волжском берегу, с волнением наблюдали за битвой на реке. - Ах, лиходеи! Да кто ж такие, что в пределах наших разбой учинили! -- волновался Василий. - Ату их! Гони к берегу! Гони! -- кричал азартный Якимка, совсем не слушая Василия и хлопая себя по толстым ляжкам. Василий видел, как ярославские челноки настигли разбойничьи ушкуи, и оттуда стали выбрасываться люди, пытаясь вплавь достичь берега. Потом он увидел, как на одном из челноков во весь рост поднялся Константин. " Какой большой вымахал. Братец...", - подумалось Василию, и тут же тревога полоснула по сердцу: Константин, сбросив с себя верхнюю одежду, и вытянув вперед руки, рыбкой вошел в холодные воды Волги. - Господь храни, тебя, брате, - перекрестился Василий. Ушкуйники прибавили ходу. - Ага! -- орал Якимка, - тошно приходит! Лиходеи срамные! Давай, Костя, давай за ними! Фролка! Давай, давай! Фролка не мог усидеть на корме, когда друг его и господин выбросился за борт. Он тяжело плюхнулся в воду, и быстро, быстро заработал длинными руками, настигая Константина. Что было дальше, Василий с Якимкой не смогли увидеть. Весь малый флот скрылся за поворотом реки, а вместе с ним и участники речного боя. А к берегу, на котором стоял ярославский князь со своим советником, подтягивался народ ярославский. Молодые мужички бежали по берегу с баграми наперевес, спеша на помощь молодому князю Константину, вплавь преодолевая устье Которосли, и выскакивая на другом берегу, они скрывались в густых зарослях прибрежного леса. Мелкими шашками присеменила Кокушка, держа у груди каравай ржаного хлеба, закутанный в суровое полотенце. Кокушка, глядя из-под ладони на происходящее, суетилась, выражая беспокойство за своего младшего княжича, и посылала крепкие ругательства неизвестным ушкуйникам: - Зимогоры! -- тоненьким голоском выкрикивала княжеская нянька, - зимогоры! Глядь, какую срамоту учинили! Костянтин! Ох! Угробится дитя! Вода-то студёная! -- Ах, шаловые головы! Тем временем к крутому обрыву подошла ладья. На ней подняли сходни, и долго прилаживали к берегу. Наконец, на деревянные, узкие мостки ступил высокий худощавый человек в черном стеганном халате и в тюрбане. Он потоптался у начала сходен, будто проверяя их надежность и только потом, выпрямившись во весь свой высокий рост, шагнул навстречу ярославскому народу. После него на мостки поднялся другой, поменьше ростом, но такой же худощавый и с загорелым лицом. На обоих лицах была печать долгого и опасного пути, и только что пережитого боя. - Господи, чай, обессилили от дороги. Смотри - ка, совсем худые, да черные, - прошептала Кокушка, жалостливо качая головой. Следом за ними показался путник совсем не похожий на этих двоих. У него было светлое лицо, и на плечах был накинут свободный коч из плотной шерстяной ткани. Остальные путешественники столпились у края ладьи, не рискуя высадиться. Приблизившись к князю Василию, гости упали ему в ноги. Тот, что первым сошел на берег, кланяясь, заговорил на неизвестном языке, повторяя в своей речи: Аллах, Аллах. Потом сделал знак светлолицему, и тот заговорил на русском языке, медленно подбирая слова: - О, господин наш, Великий царь земли сакалибов, и правитель славного города, да продлит Аллах твои дни! Твои люди пришли нам на помощь в тяжкий час и освободили нас от расправы нечестивых разбойников, прими благодарность от скромного поклонника Аллаха, к коим я, Фадлан ибн Ахмед, себя причисляю. Прими благодарность и низкий поклон от всех людей моего каравана, и разреши ступить на твою землю. Василия охватило волнение. Впервые принимал он заморских гостей, и ему не хотелось ударить в грязь лицом и перед своими гражданами, окружавшими его, и перед иноземцами. Но тут Кокушка, подобрав узкие губы, и сделавшись важной, протянула человеку в черном халате каравай хлеба на полотенце. Тот замешкался, но принял на руки хлеб от женщины. Кокушка поклонилась ему и извлекла откуда-то из широких складок своего сарафана, крохотную, глиняную солонку с несколькими крупицами белой соли и торжественно выставила её на макушку каравая. - Вот. Пусть будет, как у людей положено. Говори, князь, - и низко поклонилась своему воспитаннику. - Будьте здравы, гости дорогие, - кашлянув, и придав басистость подрагивающему голосу, проговорил юный князь. Он слегка поклонился гостям и продолжил: - Откуда и куда путь держите Какой веры будете Что привело вас в наши края Кокушка внимательно следила за словами и действиями Василия, и одобрительно кивала головой: ладно всё делает, ладно. - О, Господин наш, позволь узнать твоё имя, да счастлив отец твой и мать твоя, породившие такого славного витязя, да благословит Аллах их во веки веков, - продолжал переводить светлолицый. - Давай я скажу, а -- попросил Якимка - Давай, - согласился Василий. - Наш Великий князь Василий, сын Всеволодов, правит всей Ярославской землей и самим городом Ярославлем. А город Ярославль -- часть Великой земли Суждальской. Вот... - О, Господин наш, Великий князь, славной земли Ярославской, Василий ибн Всеволод, да продлит Аллах твои дни! Идем мы от стран южных, от самого Багдада, целью имеем разузнать, таровата ли торговля в ваших краях, не опасен ли путь на ваши торжища. А хотим мы узнать ещё, свободна ли торговля в вашей земле, и какие рубежи купцам установлены. А веры мы магометанской. Ибо нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его! - Чего сказать-то им, Вась - Скажи, пусть идут в гостевой дом, баню примут, выспятся, а на завтра в вечеру ко мне пусть пожалуют. Утро вечера мудренее, так батюшка говаривал - Так, так, - подтвердил Якимка, - наш князь, Василий Всеволодович повелел принять вас с честью, и приглашает вас завтра к себе в палаты на вечернюю трапезу. С этими словами Якимка развернулся, ища глазами, кому теперь перепоручить это важное дело. - А пока...Улан! -- выкрикнул Якимка молодого дружинника, что крутился возле, - Улан, ступай, проводи гостей до гостевого дома, да баню растопи, да вымойте их там хорошенько, с веничком, да стол им там накройте. - Всё будет сработано, боярин! -- посулил расторопный Улан по прозвищу Лисица. - А тебя как звать, величать -- обратился Якимка к светловолосому толмачу. - Юлиан я, господин, - смиренно ответил тот. - А я Яким сын Корнилов, боярин. - Благодарствую боярин Яким за выручку, за гостеприимство, - ответил Юлиан и низко поклонился. Улан был рад -- радёхонек, что такое почетное дело получил. Он низко поклонился гостям, и, гордо выпрямившись, повел их в гостевой дом. За ними устремилась толпа праздных ярославцев и городских мальчишек, рассматривая незнакомых людей и дивясь их одеждам и оружию. - Судно -- то куда отгоним Не гоже тут его оставлять. Не ровён час, вернутся тати окаянные, - Якимка почесал затылок. - Пожалуй, в устье Которосли загнать надо, напротив которосльных ворот и поставим. Там и охрана есть. Присмотрят. А где Костя со своими отроками Что у них там делается - Да мужики наши туда утекли. Чай, спуску не дадут! Да, вона, идут по тому берегу! - Где -- встрепенулся Василий. - Смотри, на опушке леса показались. Вон Костя, а с ним и Фролка со товарищи. Живы. И двух ушкуйников ведут! Вдалеке, на опушке приволжского леса показалась толпа ярославских мужиков, в центре толпы, озираясь по сторонам, брели два ушкуйника. 43. МОНАХИНЯ ЕВФРОСИНИЯ. Ныне она не княгиня Ростовская, Мария Михайловна, а монахиня Евфросиния. С болью укрощает мысли о мщении за смерть своего мужа князя Василька: кроткой надо быть, кроткой, коли, ангельский сан приняла. И о мирской жизни не вспоминать, не думать. Только как не думать о враз перевернувшейся жизни, о смерти близких... Батюшка с братом Ростиславом из родного Чернигова в страхе бежали от Батыя злобного, в Венгрию подались, а матушку в пути утратили. И где сейчас матушка, жива ли -- здорова или сгинула где- нибудь по дороге, никто не знает. Сколько горя может вынести душа женщины От скорбей ли переживаемых, или от чего другого слова из души рвутся, сами в стихи складываются. Да нельзя мирские глаголы в душе хранить. Мирское горе -- не горе, а радость мирская и вовсе грех. Могучие стены монастырские сама строила, чтобы оградили её от человечьих дел и забот, и мыслей греховных. Потому в народе ростовском и нарекли монастырь Княгигиным. Да не может холодный камень оградить от воспоминаний о светлых днях. А мысли те в слова складываются, и рука тянется к перу. Пишет инокиня Евфросиния житие своего мужа, князя Василька. Сама пишет, никому не позволяет святого касаться. Кто же, как не она знает, каким он был. Вот и льются из под отточенного пера гусиного слова: "Был Василек лицом красив". Краше не было. "Очами светел". Как любила она заглядывать в его голубые глаза. Мысли её далеко, далеко, там, где проходили милого ножки, где поле с голубыми васильками под цвет глаз его. " Сердцем лёгок, с боярами ласков". Все, кто ему служил, и хлеб его ел, и пил из его чаши, и дары получал, никто не мог, служить другому князю. А теперь вот служат малолетнему Борису. Сыночку княжьему. Из-за преданности Васильку и после его смерти служат. " Крепко любил Василек слуг своих, мужество и ум в нем жили, правда и истина с ним ходили". Какой летописец может написать такие слова про её Василька Никто, кроме неё самой. "Грозен и храбр безмерно на охоте". Одним ножом -- рогатиной медведя как-то завалил. Ничего не боялся. И ей покойно было. За ним, поистине, как за каменной стеной жила. А и сейчас за каменной стеной. За монастырской, жесткой, холодной. Стена, да не та. Пусть в веках знают, кем он был для неё: господин, муж, любимый. Единственный. Каждая жилочка, пела, когда касались его руки трепетного тела жены. Прижав к себе, и ища губами её губы, шептал: "Аржаная моя! Лада! Любушка!" " Да нет же, пшеничная! Пшеничная!"- вырывалась, смеясь, она. Знать бы, что недолгим счастье будет, прижалась бы всем телом и замерла бы так. - Матушка, к тебе гонцом казначей Кручина от князя Бориса, - не поднимая глаз, едва ли не шепотом, объявила черница, переступив через порог её просторной кельи. - Что за нужда в женский монастырь казначея посылать Всё не привыкнут, что отошла я от мирской жизни. Дальше ворот не пускать его. Сейчас сама выйду. Кручина стоял в воротах и сбивал плеткой пыль с сапога. Заметив приближающуюся Марию, он выпрямился, исподлобья разглядывая монашеское обличье бывшей княгини. Унял сердце. - С чем пожаловал, Кручина - Князь Борис шлет поклон своей матушке, и просит доложить тебе, что ждут Великого князя Ярослава Всеволодовича. Из Ярославля двигается полюдьем Великий князь с дружиною. - Слава, тебе, Господи. Дождалась. Добро. Встретим господина. Ладно ли служится тебе, Кручина, на княжеской службе у князя Бориса - Грех жаловаться, матушка, казначеем назначил меня князь Борис, - по лицу Кручины тенью пробежало беспокойство. - А мою службу уже и запамятовал Пропавшую казну, когда добывать почнешь - Тут такое дело, матушка... - Какое еще дело - Да и сам не разумею, что приключилося. Место вроде то, а метку хитрую никак не найду. Там три березы ровненько так рядом росли, таких по всему берегу больше нет. На средней березке я стрелу начертал, наконечником вниз смотрит. Как раз на то место указывает, где в полынье Долмат сгинул с казной. А от березы до воды десять шагов моих и огромный синий валун тут же на берегу был. - Ну и что же -- гнев волной прокатился по груди и неровно застучал в сердце. - А то, что ни березы той, ни валуна того не могу найти. Как будто и не было их вовсе. - У князя Бориса ты первый советник и наперсник. Благосклонностью князя пользуешься, чай, знаешь, что Батый лишил русских князей права на княжение в своей вотчине Теперь только ханский ярлык дает такое право. А ярлык купить надо. - Знаю, матушка, ведаю. - А разумеешь ли сколь людей ростовских в полон Бурундай взял Что ж, в татарах им оставаться прикажешь Казна на выкуп требуется немалая. Так что за тобой тот воз, что под лед ушел. Упустили, холопы беспутные! - Виноват, матушка. Буду искать. Пожалуй, благословение своё святое. - Иди уж. Благослови тебя, Господь. Да как приблизится к Ростову Великий князь, так за мной и посылайте. Хочу на заставе его встретить. Дело у меня к нему. Нужда большая, - она перекрестила сложенные ковчегом ладони Кручины, слегка задев его пальцы. - Возок за тобой пришлю, - глухо проговорил, всё ещё держа сложенными ладони, будто боясь расплескать благодать, исходившую от княгини. - Ну, с Богом. Игуменья Евфросиния повернулась спиной к боярину Кручине и направилась в глубину монастырского двора. Дошло до неё, что вроде как князь Ярослав ведает, где матушка её. И хотя с отцом её князем Михаилом Ярослав вражду имел за престол Киевский, но женщины-то тут причем Уговорить, умолить Великого князя признаться, где держит матушку, вот за этим и ждала она Ярослава на земле Ростовской. Как нужно было сейчас ей то золото, что в озере утопили холопы беспутые. Всё бы отдала, только бы мать из плена вызволить. Кручина не мог отвести взгляда от уходящей Марии, он смотрел на неё пока не закрылась дверь за спиной бывшей княгини. Ладонями, полными благодати, провел по лицу своему, как искупался в любви безответной. Огрел плеткой цветочки -- лютики, что желтели под ногами, и вскочил в седло. После такого разговора тяжело было на сердце, хоть службу бросай, да в леса уходи, подальше. А может, и другой путь высветится... 44. ДОЗНАНИЕ. На княжий двор были доставлены плененные разбойники. Они стояли посреди двора, окруженные ярославскими горожанами. У одного из них мокрая рубаха была порвана вдоль всей спины, и держалась только на согнутых локтях. Большая лохматая голова его понуро свисала с широченных плеч. Великан время от времени передергивал плечами, и взглядывал исподлобья, на окружавших его людей. - Погоди! Будет тебе, ужо, правый суд! -- ворчали в толпе. - Эй, худая головёшка!- кричали мальчишки, - слюнявый нос! - Э-э-эх! - развернул плечи лохматый. Мальчишки в страхе отскочили и тут же засмеялись, будто горох рассыпали по княжьему двору. - Вот лихая образина! -- продолжались дразнилки. Один малыш подошел совсем близко и, вглядываясь в лицо детине, задумчиво проговорил: - На роже кожа, как елова кора. Дружный смех поднялся вокруг пленных ушкуйников. Якимка прохаживался мимо толпы, засучивая рукава рубахи, и крутя кулаками. Ждали Василия. Тот, обняв Константина, повел его в палаты. Рад был, что брат жив остался. - Вась, мне сказать тебе надо... - Иди, иди, тебе переодеться, да обсушиться надо. Потом, потом всё расскажешь. - Это важно тебе будет. - Ладно. Иди, - подтолкнул брата, передал его с рук на руки Кокушке. Наконец, Василий вышел на крыльцо, оглядел двор. Якимка подбежал, скороговоркой пробормотал: - Ну, что Чинить дознание - Давай, - махнул рукой Василий. - Ну, говорите по чистой правде, как кличут вас, откуда прибыли, и почто в краях наших разбой учинили, - с важным видом начал Якимка,- вот ты, что помоложе, ответствуй. Якимка указал на второго татя, тот был совсем юным, лицо его выражало крайнюю вину, рот опустился уголками губ вниз, будто изготовился к внезапному рёву, но глаза юрко следили за всем происходящим. - Господин, ты меня вопрошаешь -- плачущим голосом спросил он, и брови юнца поползли вверх домиком. - Тебя, проказа, тебя. Как кличут тебя - На нашем конце меня кличут Колчко. - Где же это, на вашем конце - А в Новагороде. - Значит, новгородские ушкуйнички в плен нам попались. Ну, держитесь, повольнички! - Ты, Колчко, помалкивай, - пробурчал напарник Колчка, - языку волю не давай. На крыльцо вышла Кокушка, и с любопытством наблюдала за допросом пленных. - А что ж за имя такое Колчко. Не христианское какое-то, - подала она голос с крыльца, - не крещеные, что ли - А мы люди вольные. Хотим, крестимся, хотим, так живем, - прорычал второй новгородец. - Ой, а тебя-то как кличут -- повернулась к нему Кокушка. - Меня Могута - разбойник зовут. - Как земля - то русская вас носит! -- перекрестилась Кокушка. - Ау нас своя земля, новгородская! Это вы привыкли под князьями жить, а мы люди вольные. - А мать-отец, что про тебя подумают, когда проведают, чем промышляешь ты на чужой стороне, как счастья пытаешь - Мой батюшка сам в молодости виды видывал, - усмехнулся в усы Могута. - И ты сказать нам хочешь, что он благословил тебя на разбой - Он сказал мне: побуйствуй на чужой стороне, поищи удачи и счастья, и еще сказал, что чужая сторона прибавит ума. - Ну, что ж, князь Василий, проучить надо новгородских разбойничков, ума добавить в их буйные головушки. Решай, что с ними делать. - Я так скажу. Сейчас их в подклеть посадить надобно. Пусть посидят, думу подумают на голодное брюхо. А завтра суд праведный творить будем. Яким, прикажи отвести их под замок. Якимка, кликнул двух гридней, и они, держа в руках копья, встали по бокам плененных новгородцев. - Пошли, повольнички, - прозвучала команда, и разбойников повели в подклеть высокого княжеского крыльца. После дознания над новгородскими ушкуйниками прошел князь в палаты к брату Константину. Кокушка приказала уложить младшего княжича в постели мягкие, напоить отварами травяными с медом, а дядьку Ермилу заставила ноги ему растирать. Константин морщился, упрямился, но сильно не возражал. Кутерьма вокруг него забавляла княжича. Василий вошел в палату Константина, махнул рукой, что бы вышли все, подошел к одру: - Ну, рассказывай, что хотел мне сказать. - Вася, я ведь всё вижу, брат. Ты думаешь, что я мал ещё, а я много знаю. - Ты о чём, брате У тебя жар, наверное. - Нет, Василий, нет. Нет у меня никакого жара. Я же вижу, как ты мучаешься. Как Верлиоку сердцем призываешь. - Откуда взял такое..., - засмущался Василий. - Так уж всем видно, как сохнешь. Попадись она мне! - Ты что, про неё чего-то вызнал -- с надеждой вскинулся Василий. - Вызнал, не вызнал, а слышал про неё. - Не тяни, поведай, - сердце Василия сжалось в комочек и тут же распрямилось, как пружина. - Ну, выскочили мы все на берег: и разбойники, и мы с Фролкой, а тут и наши мужички подоспели, биться начали. Ушкуйники видят, что наша берёт, и в лес бросились. А этих двоих сильно побили, они убежать и не смогли. - Так. Ну, а дальше, дальше, что ты мне хотел рассказать - Когда повязали мы этих разбойников, то повели их к городу. А один и говорит другому: " Зря мы эту Верлиоку тогда пленили. Она на нас порчу напустила, силушки лишила, вот и попались в плен, надо было отпустить её по добру". Так и сказал. - Значит, они ведают, где Верлиока - Должны знать. - Так что ж ты мне раньше-то не сказал - Василий бросился к дверям, - Якимка! 45. ЗВЕРИНАЯ МОРДА СТРАХА. Жалость к себе была так сильна в сердце Бродьки, что слезы сами наворачивались на глаза. "Сирота-а, - горько всхлипывал Бродька, лёжа ничком на дне лодки, - никому не нужный. Всеми гонимый". А все беды начались, когда к Ростову татары подступили. Долмат тогда взял его с собой, обоз с казной сопровождать. Да в полынью угодил вместе с княжьим добром. Бродька замыкал обоз и всего видеть не мог. Но страх долго не отпускал его. Когда в Ростов все возвратились, с горечью узнал, что матушка погибла под мечом татарина, а сестричку вороги в полон увели. А потом, весть пришла с Углича поля, что полегли полки русские на Сити, там и батюшка голову сложил. Оказался отрок круглым сиротой. Утешало только, что не один он осиротел от этой войны. Насторожился Бродька, когда прикинул, что разной смертью начали гибнуть те, кто был тогда с ним на озере в секретном обозе. От страха сдружился тогда Бродька с Труфаном, сыном ростовской боярыни Анны. Они оба были той весной в помощниках у Долмата, оба что-то видели, а больше-то слышали подробности о смерти казначея и пропаже его сыночка Филюшки. Конюх Кручина, стараниями князя Бориса, занявший свободное место казначея, толковал им: - Это Долмат за собой в ледяную полынью всех потянул. Отроки пугливо кивали головами. Бродька молчал, смутно предчувствуя неладное. А Труфан за Кручиной, как верный "полкан", везде ходил и Бродьку с собой звал. Но Бродька к церковному хору прилепился. Потому не было досуга у него. Пение уносило Бродьку далеко, в невидимые страны, в горние высоты. И казалось ему тогда, что матушка его убиенная ласкает Бродьку невидимым взглядом. И сестричка Радушка по зеленому лугу идет и руки к нему, братцу Броденьке тянет. Тянет ручки свои, тянет.... Когда пропал Труфан, Кручина привел его коня в поводу. Боярыня Варвара заголосила не своим голосом, запричитала, на Кручину набросилась. А тот, держа неутешную за запястья твердил: - Татары встретились. Я убёг, а его в полон забрали. - Да где же вы в краях -- то наших татар встретили Да как же вас Господь на них навёл -- причитала боярыня Варвара. Кручина только повторял: - Татары, татары... И тут Бродька понял, что наступила его смертная очередь. Ночами не спалось, а днем даже в церкви покоя не находил. На душе было студёно. А видимых причин тому не было. Однажды, когда во время церковного пения, душа, казалось, отделенная от тела, поднялась под купол и парила там, вблизи от самого Создателя, Бродька почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Глаза его, наполненные слезами умиления, мигом высохли. Он рассмотрел в толпе молящихся людей звериную морду, покрытую волосами. Бродька тряхнул головой, перекрестился, поспешным движением руки, и вновь взглянул в сторону волосатого. В толпе приближенных князя Бориса молились прилежно, а всех усердней крестился и клал поклоны, дотягиваясь до пола длинной рукой, казначей Кручина. Весь день тогда Бродька крутился в городе, и только на ночлег отправился домой. Тяжелые мысли не оставляли его, потому, подходя к дому, он свернул в огороды. Притаившись в траве, мокрой от вечерней росы, он прислушался. Шаги осторожные и тяжелые нарушили стрекот кузнечиков. Тогда он ясно увидел в сумеречном свете летней ночи бородатого огромного мужика, достающего из ножен обоюдоострый нож. - Кручина! -- прошептал Бродька. Рыжая голова его нырнула в траву, и он застыл так, боясь шевельнуться. Потом он услышал, как тихо открылась дверь и осторожно захлопнулась. Кручина вошел в дом. Бродька бросился бежать огородами к городским валам. Поднявшись на вал и скользя на росной траве, он бежал, что есть духу. На другом конце вала, он скатился вниз, и в темноте, перебежал торговую площадь. Метнулся в сторону от сторожей, охранявших город, вышел на дорогу и быстро зашагал в сторону Ярославля. Так оказался он в услужении Ярославскому князю Василию. Только у князя свои слуги, свои советчики и наперсники. И хотя Бродьке, ой, как хотелось быть под рукой у князя, а не получалось. Якимка ревностно следил, что бы князь Василий, кроме него, никого не слушал, с ним одним совет держал. Бродька уже стал подумывать, не отправиться ли ему в Переславль Залесский, где была вотчина князя Ярослава Всеволодовича, или во Владимир, или Суздаль, где был главный стол князя Ярослава, и где можно службу хлебную добыть, да на свою беду встретился однажды глазами с рабыней княгининой Верлиокой. Тогда сразу понял Бродька, что пропала его душа. Ни о чем другом думать не мог. Все страхи за свою жизнь мигом облетели, как лист сухой с дерева. Посадить в своем тереме, окружить заботливыми матушками, красивыми девушками, да и любоваться, у ног её сидючи. Да только ни терема, ни прислуги у Бродьки не было. Всё, что мог себе позволить сирота ростовская, закрыть глаза, да и вызвать в мыслях образ любимый. Тем и тешился. А после того, что услышал он тогда в ночи на берегу Которосли, эти всхлипы, и стоны и шепот страстный, он почувствовал себя совсем несчастным, и обойденным судьбой. Лодку Бродьки несло по течению Волги и качало на слабой волне. Он лежал на деревянном поддоне, положив руки под голову, и смотрел в ясное небо, такое глубокое, что жуть пронизала всё его естество. Рёбра стонали от ударов Якимкиного кулака. На что осерчал Великий князь Ярослав Разгневался на скоморохов. Разве пристало князю такое. Князь на то он и князь, что распоясаться не может. Не дано ему такого права самим Богом. Бродька не сразу заметил, что лодка встала, зацепившись за отмель. Он поднял голову, осмотрелся. - Эва! -- удивился он, - к берегу прибило! Бродька выпрыгнул на мелководье, взялся за веревку и подтянул лодку повыше. Тяжелый нос челнока разрезал песчаный берег, и ткнулся в крайний куст ивняка. Отрок накинул веревку на ствол тонкого деревца, повернулся лицом к берегу, раздвинул руками ракитник и застыл в изумлении. 46. КНЯГИНИНА ЛЕНТА. Кручина не лгал игуменье Евфросинье, сколько ни кружил он по берегу Неро, не смог больше найти то место, где метки свои поставил. Ни синего камня -- валуна, ни березы со стрелой не было. Как нечистый хвостом прикрыл! Поискал труп отрока Труфана, но тот, как будто в землю ушел. Чудеса, да и только! В прошлый раз, когда вернулся от заветного места, на душе не спокойно было. Почто навязался Труфан в поход, говорил же ему, чтобы отстал, так всё твердил: "хочу тенью твоей быть, тебе хочу служить". Бывают такие дела, что самому себе служить не хочется, и о службе такой помнить -- то, и то, боязно. Казна княжеская, что водами озера Неро сокрыта, не давала покоя Кручине. Грезилось, что добыть можно сундук драгоценный и обогатиться, рвануть в пределы нездешние, в земли, где нет ни князей, ни татар, ни войн. Ведь где-то есть райская земля, игумен Пахомий сказывал. И, в ту весну, казалось, что ненадолго утрачен клад, а выходит, навсегда что ли. Где же теперь искать заветное место! Те, немногие людишки, что сопровождали казну, давно в земле покоятся, по воле его, Кручины. Да вот ещё куда-то запропал Бродька! Будто зверек, почувствовал опасность, и скрылся от глаз его, Кручины. А может, и не к худу, что хоть один из спутников в живых остался. Только бы вот знать, где он сейчас обретается, а на тот свет никогда не поздно отправить. А княгиня-то, что в монастырь подалась, в одежды монашеские обрядилась, от мира отгородилась, а невдомек ей, что в чёрных -- то одеждах, она еще прекраснее, чем прежде. И то. Как скрыть красоту, Господом данную Кручина помнил, как он еще отроком несмышленым, слышал разговоры и бабьи пересуды, и байки из уст в уста передаваемые, как выбирал князь Василько себе невесту. Был он старшим сыном Великого князя всея Руси Константина, и задумал от гордости своей выбрать самую красивую девицу себе в жёны. Долго кружили князь Константин с Василько и с дружиною своей по землям русским, полюдьем будто ходили, а сами невесту высматривали. В каждом городе тогда девиц обязательно на пир княжеский приглашали и смотрины устраивали. Много было красавиц на Руси, и дородные, и красивые, и статные, но сердце молодецкое вещало: всё не то. А как достигли Чернигова, спешились гости на княжьем дворе князя Михаила. Распрямил Василько плечи молодецкие после долгой дороги, встряхнул мышцы богатырские, глянул на крыльцо княжеское, а там стоит княжна Марья с девушками. Глазами только встретились, и понял ростовский князь, что не зря прошел через всю Русь, что здесь судьба его пребывает. Не было краше ростовской княгини во всей земле русской. А Кручина, бывало, и к терему-то стеснялся приблизиться, в сени войти робел. А однажды, вот счастье-то, обронила княгиня ленту, что в косу была вплетена, а девушки не заметили. Подобрал отрок ту находку дорогую, спрятал за пазуху, а дома ночью под рубаху, поближе к телу. Так и носил при себе. Когда князь Борис приблизил сметливого, да ловкого гридня к себе, счастью своему не поверил сперва. И только потом, когда служить настоящую службу начал, и в палатах княжеских обретаться среди больших людей стал, поверил в силу свою и в своё счастье. Тогда мысли дерзкие в голову полезли о княгине Марии. А теперь такая красота под одеждами черными скрывается, за стеной каменной хоронится. Эх, была бы казна найдена, гнева Божьего не побоялся бы. Выкрал бы из-за замков монастырских, бросил бы поперек седла, и в степь к морю теплому подался бы. 47. АМРАГАН-БАСКАК СУЗДАЛЬСКОЙ ЗЕМЛИ. Великий князь Ярослав Всеволодович, послов Батыя принял пышно. В честь ордынских гостей собрал широкий пир в Переславле Залесском, в своей родовой вотчине. Выслушав всё, что предписывал Батый, кивал согласно головой. Перепись населения провести Пожалуй, и ему, русскому князю на пользу пойдет. Хватит подношениями народными обходиться, пора и нам учиться собирать ясак с каждого дома, с каждой сохи. Послы кивают головами. Большие бояре переглядываются. Верные дружиннички. Княжич Андрей по правую руку от батюшки сидит, крутит в руках маленький ножичек с серебряной рукояткой, всё ниже надвигает на глаза шапку - не может скрыть ненависти к врагу. Десятого ребенка мужского пола в ставку отправить для пополнения войска Добро. Главное, чтобы это могучее войско повернуть против своих врагов. А у русского князя с великим ханом Батыем теперь друзья и враги вкупе общие. Послы, переглядываясь, скромно улыбаются в длинные усы. За ярлыком к Батыю явиться Тишина повисла в огромной палате, послы насторожились. Ножичек в руке княжича Андрея дрогнул и, подпрыгнув над столом, звонко стукнулся о белокаменный пол. Татары схватились за рукоятки мечей. - Пора! -- почти выкрикнул князь Ярослав, - пора, давно пора сблизиться с таким могучим соседом, как хан Батый. Добро. Я обязательно буду у него в ставке. Вздох облегчения прошелестел по палате. Гости натянуто улыбались, но миссию свою продолжили. Посольство Батыя возглавил молодой и хорошо образованный монгол Амраган. С детства воспитывался он матерью Батыя, старой и мудрой Идеги. Имя Идеги Фучин означало Идеги Прекрасная. Джучи взял её тогда, когда первая жена его Бортэ Фучин потеряла привлекательность от носившего в своем чреве первенца. Сына Бортэ, когда тот родился, Джучи назвал Урда, он одарил роженицу по хански, но в шатер к ней больше не входил. Идеги была по настоящему прекрасна своей молодостью и свежестью, но когда сладкая любовная судорога свела её внутренности в первый раз, она с тревогой подумала, что это начало конца её власти над мужем. Ибо в ней зародилась новая жизнь, которая потребует у неё всё: её здоровье, её красоту, а может быть и саму жизнь. Идеги Фучин ошиблась в своих грустных предположениях. Еще много раз входил хан Джучи к Идеги. Она родила ему любимого сына Бату, и второго сына Берге, и ещё много других детей. Прошло много долгих и страстных ночей, прежде чем полог шатра закрылся за Джучи в последний раз. Но грусть Идеги Фучин на этот раз была легкой. - Не надо гневить солнцеподобного Мезира. Он дал мне красоту и здоровье. Он дал мне славу и любовь сильного человека. Ни одной из жён хан Джучи не посвящал столько времени, сколько мне. Ни у одной из жён нет такой богатой юрты, как у меня. Никто не был так властен над его сердцем, как я. Что еще нужно женщине, родившейся в степи После неё у Джучи было еще шестьдесят две жены. И каждую из них Джучи покидал тогда, когда ему становилось ясно, что молодая жена носит в своём чреве очередного ребенка хана. Идеги Фучин не жаловалась на свою судьбу. Она была горда и умна. Всё, что с ней случилось, она воспринимала, как предначертание бога Мизира. - Так угодно Богу, - чаще всего повторяла она и верила своим словам. Богу было угодно, что бы мудрецы, согнанные со всех концов завоеванного мира в ставку Джучи, окружили эту женщину, и передали ей знания и мудрость, которыми владели сами. Добрая по природе, и образованная по жизни, она принимала в свою юрту всех младенцев, да и постарше возрастом детей, которые были лишены родителей в этой жестокой и долгой войне Востока с Западом. К ней приводили и аманатов , и им Идеги становилась матерью. Приемных детей у неё было более шести десятков. Многие не знали, кто они, и кем были их родители. Никто уже не мог сказать им где, в каком местечке их подобрали. А она считала долгом не только выкормить нового ордынца, но и дать ему знания, которыми владели её мудрецы, поэтому учёным мужам приказала обучать своих приёмных сыновей, выявлять их способности и умения и, готовить их для дел государственных. Амраган был одним из самых любимых приёмных сыновей Идеги Фучин, и самым толковым учеником. Его присмотрел Или -- чут -- сай, советник хана Батыя, мудрый китаец. С тех пор Батый частенько давал Амрагану поручения, которые тот выполнял удачно и с выдумкой. А теперь назначил его баскаком Суздальской земли, дал безграничные права и большой отряд воинов и приказал установить добрые отношения с Великим князем Ярославом, который не был замечен в битвах против Батыя. Амраган внимательно выслушал наставления самого Или-чут --сая, которого чтил и уважал за мудрость и большой жизненный опыт. Поэтому умный и прозорливый монгол привез в Суздаль не только приказы Батыя, но и охранную грамоту для монастырей и церквей Суздальской земли, чем расположил к себе митрополита Кирилла. Служители русского Бога освобождались от десятины и всех прочих поборов, в обмен на молитвы своему Богу о благополучии великого хана и его Орды. Амраган передав Великому князю волю хана Батыя, расположился в Переславле, построив для себя огромный терем, похожий на круглую юрту. А князю Ярославу посоветовал, не медлить с поездкой в Великий Булгар. Батый не терпел промедления. В ставку, в Булгар на Волге Ярослав собрался скоро, хотя не было легкости на сердце. А перед тем разослал гонцов по городам русским с грамотами. А в тех грамотах писал, чтобы князья зла татарским послам не чинили, тем самым Батыя не злили. Что бы землю свою берегли и народ напрасным набегам не подвергали. Да и самому Ярославу дорогу к Батыю не застилали. 48. МОНАХ ОТЕЦ ФЕДОР. Сколько дней плыл Бродька по Волге в низ, он не считал. Поэтому, когда причалил к незнакомому берегу и ступил на чужую землю, понял, что далеко от родных мест увлекла его река. Лодку, привязанную к деревцу, он вытащил на берег и забросал её еловым лапником, лопухом и ветками, так, что бы с воды не видна была. Не ровён час. Раздвинув кусты, прошел в глубину неведомого места. То, что увидел Бродька в следующую минуту, было столь неожиданным и страшным, что ноги его подкосились и он стал медленно оседать на землю. На невысокой сосенке висел человек, ноги его не доставали до земли. Бродька поднял голову и увидел, что нижняя челюсть человека была проткнута заостренной макушкой деревца, фиолетовый язык свесился на бок, глаза выпали из орбит. Бродька в страхе огляделся, и увидел на соседней сосне еще повешенного за нижнюю челюсть человека. - Господи! Пресвятая Богородица! За что же их так И кто сотворил такое И где эти злодеи Утекать надо! Утекать! Бродька повернулся спиной к страшной картине и рванул к реке. Он прорвался сквозь прибрежные кусты и вылетел на песчаный берег. Одна нога его, больно стукнувшись о камень, подкосилась и, Бродька начал падать, ощущая боль в пальцах ступни. Но долететь до земли не успел. Чьи -- то сильные руки подхватили его за подмышки и поставили на ноги. Бродька напряг мышцы своего тела, сжал кулаки, и приготовился к бою. Ловко отпрыгнул в сторону и развернулся лицом к невидимому врагу. Перед ним стоял человек, одетый в длинные до земли одежды, клобук прикрывал часть его лба. Бродька опустил кулаки. - Ну, скажись, кто ты таков, каким случаем сюда зашел И как тебя по имени звать -- величать -- монах испытующе смотрел на Бродьку. - Я Бродька -- вольный холоп. - А куда направляешься - От зимы лета ищу. - Время подходит холодное. Где тебе тепла искать - Я-то, может, в тёплые страны подамся. А ты кто - А я отец Федор. От тёплых стран иду. - От каких таких теплых стран -- недоверчиво протянул Бродька. - От Святой Палестины. Ходил поклониться Гробу Христову и поставить над ним лампаду. - Вона как! -- Бродька с интересом оглядел монаха, но страх пересилил, - а здесь чего делаешь, святой отец - Здесь Долг свой человеческий и божеский исполняю, - монах махнул рукой в ту сторону, откуда только что убежал Бродька. В руке монаха блеснул нож и Бродька попятился. - Не робей меня, отрок, дела мои мирные и ножичек у меня в руке крови не пробовал. А ты чего ж так борзо бежал - Там покойники. - Покойники Неправда твоя. - Я сам видел, а ты врешь, а еще в святые одежды обряжен, - скороговоркой пробурчал Бродька, вытягивая ногу в сторону реки, и нащупывая, близко ли челнок от него. - Не трудись свой челн искать. Я его по волнам пустил. - Как по волнам Почто по волнам А как же я теперь -- лицо Бродьки исказилось, он приготовился зареветь. - А вот как. Тебя мне Господь послал. Ты поможешь мне казнённых людей земле предать, и обряд совершить над ними по христианскому обычаю. Вот тогда они обретут покой, и, стало быть, будут покойниками. А сейчас их души блуждают среди нас и людей своими чарами покоя лишают. Навьи они. А ты говоришь, покойники. Бродька вслушался в речь незнакомого монаха и, слабая надежда мелькнула в душе, что может, и впрямь это мирный человек, а не переодетый тать. - А что это за люди и кто их казнил - Вот теперь дело спросил. Пойдем, расскажу, - монах сделал два шага к Бродьке, положил свою костистую руку ему на плечо и, развернув его лицом к лесу, легонько подтолкнул, заставляя сдвинуться с места. 49. ЦЕНА ИМЕНИ ТАТАР. Ставку главы Джучиева улуса урядили в Булгаре, в городе булгарского эльтебера Илхама. Батыю, выросшему на просторах степей пришлось по вкусу то, что город состоял из юрт и шатров посреди заволжской степи. Центром города почитали ставку Илхама -- тысячеместную юрту, которую тот уступил Батыю, как дорогому гостю и уже родственнику. Брак булгарской принцессы, несравненной Энже, с братом великого хана Берге, позволял Илхаму родниться с самим Батыем. - Прими нас, булгар, в любовь к себе, великий хан Батый, да продлит Аллах твоё пребывание в этом мире. Хотим носить имя твоего народа, наводящего страх на врагов, - склонив голову перед Батыем, говорил Илхам, а перед глазами его стояли расправы татарские с его степным народом. Но не было другого выбора сегодня у булгарского эльтебера, - хотим зваться именем "татар", и быть твоими андами. - Тата -- это низкорослое и злобное племя монгольских степняков, кочевавшее на берегах Керулена. Да, они хорошие охотники. Но они не разбирают жертвы. Им всё равно, что варится в их кагане, конина или человечина. Они идут впереди войска Борджигинов, погибают первыми, и скоро погибнут все и от них останется одно только страшное имя. И ты хочешь дать своему народу это имя, Илхам Батый осклабился и повернулся всем корпусом к Или -- чут -- саю, будто предлагая тому, посмеяться. - О, великий хан! Именно "тата" наводят страх на покоренные народы. Страх живуч, - проговорил с поклоном мудрый китаец, - Пройдут века, и, может, никто не вспомнит славный род Борджигинов, поднявший народы Великой степи на покорение Запада, а проклятое племя "тата" будет долго жить в памяти народов, по землям которых прошли они. - Ты, мудрец, одобряешь выбор моего анда Илхама -- прищурил глаза Батый. - Он правитель своего народа, ему решать судьбу своих подданных, - Или-чут-сай сложил ручки на животе, и глаза его сузились тонкими щелками. Многие роды видели величие и достоинство в том, что бы отнести себя к татарам. - Ты Илхам, эльтебер Булгара, не первый этого возжелал. Многие хотят перенести на себя славу, которой не было. Но всё проходит, проходит слава, проходит и удача. Даже жизни, твоя и моя пройдут. А новое имя твоего народа останется. И вместе с ним на плечи твоего народа ляжет не только охотничья удача татар, но и проклятья замученных народов. - Пусть лучше нас боятся, чем мы. Я готов заплатить за это любую цену! Да поможет нам Аллах! Илхам был доволен своим положением при ставке Батыя. Его целью было породниться с великим ханом, и его юная дочь Энже была залогом выгодного родства. Но родство по браку не было прочным. Ведь у брата Батыя, Берге было множество жен, и при ставке монгольских правителей женщины играли значительную роль. Уступив на время постель повелителя молодой жене, вряд ли старшие жены уступят ей политическое влияние на могущественного мужа. Об этом думал Илхам. Отправляя Энже в спальный шатер к Берге, эльтебер Илхам наказывал дочери исполнять все любовные прихоти мужа, разнообразить постельные игры. Для этого приставил к ней старую, но опытную китаянку по имени Гу Тао, купленную за большую цену у багдадского халифа Аббаса, единоверца и соратника. А главное, исподволь готовить язычника мужа к принятию священного ислама. Илхам был убежден в силе родства по вере. В ставку Батыя должен придти ислам и покорить повелителя всех народов. И придти в орду Батыя эта вера должна с Волги, от булгар. Великая орда Батыя должна воевать под бунчуками солнцеподобного пророка Магомета. Тогда Илхам займет своё достойное место в этой империи, где впереди идут татары, даруя страх и смерть покоренным народам, а ему, Илхаму, славу на долгие времена. - Я готов назваться ханом племени "та-та", - убеждал себя эльтебер Великого Булгара. 50. ДОЛГ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ. По ночам уже примораживало, а днём всходило солнце и обогревало поруганную землю. Бродька с отцом Федором сняли, повешенных на макушках сосенок людей. Бродька забрался на верх, под самую крону, железным ножом отрубил отточенную макушку дерева, и, придерживая за плечи убиенного, передал на руки разбухшее тело, отцу Федору. Скорбную работу свою, они выполняли молча, редкими словами, помогая себе. За эти немногословные два дня, Бродька проникся доверием к странному монаху, и противная робость опять завладела им. Как всегда, было, когда сталкивался с человеком, казавшимся неровней ему, Бродьке. И теперь, чтобы обратиться к отцу Федору, Бродька подбирал слова поумильнее, но не шли они на память ошалевшему отроку, потому всё больше молчал. Потом копали общую могилу всё тем же ножом, да заострённой палкой, по очереди меняясь орудиями. Отец Федор прочитал молитву над положенными в ров трупами, и вместе с Бродькой накрыли землей несчастные останки и забросали всё сучьями потяжелее. - Всё. Лежите здесь покойно, братья, -- торжественно проговорил Федор, - вот теперь вы покойники. Не будут ваши души больше страждать, бродить среди людей и пугать их по ночам. Он наскоро соорудил крест из обструганных сучьев, воткнул его в центр насыпи, перекрестился. Рассеянно обернулся на Бродьку: - Ты здесь -- - А где я должен пребывать, отче -- обиделся Бродька. - Я мыслил, что ты уже утёк. И тут Бродька набрался храбрости: - Ты обещал поведать, что это за люди, и кто сотворил с ними такое. - Поведаю, отрок, поведаю. Только прислонись к земле, послушай. Бродька послушно лёг на землю, приложил ухо к сосновой постилке. В страхе поднял глаза на отца Федора: - Земля гудит, будто кони скачут. Много коней. - Ну, что ж. Успели святое дело приделать, а теперь уходить надобно. Пошли, отрок, да борзо поспешай. Отец Федор проворно вскинул маленькую торбочку себе на плечо, засунул нож под пояс своей черной рясы и широко шагнул в сторону берега Волги. Бродька в страхе рванулся за ним. Чёлн, на котором два дня назад Бродьку прибило к страшному берегу, лежал чуть пониже того места, на котором он высадился, перевернутый и забросанный тростником и валежником. Отец Федор сильными руками разбросал мусор, перевернул лодчонку, столкнул её на воду, и, задрав рясу, переступил, было, борт судёнышка, но внезапно что-то вспомнив, повернул обратно к лесу. - Жди меня здесь, - только крикнул Бродьке. Бродька в страхе прилаживал весла к разбухшим уключинам, стараясь не думать об опасности. Кто мог попирать так землю, что она стонала и гудела от боли Неужто, татары Руки дрожали, а сердце колотилось, так, что казалось, сейчас выпрыгнет из левого бока. Наконец, он увидел бегущего к воде отца Федора. Подол рясы его был задернут на поясницу, а в руке он держал только что поставленный на могиле крест. - Давай, отчаливай, - вваливаясь в челнок, прошептал отец Федор, - давай, отгребай от берега. Да, дай-ка, я на вёсла сяду! Быстро, перебирайся на зад. - Зачем ты снял крест с могилы - Раз они вернулись, значит им чего-то здесь надо. - От тебя - От того, кого они казнили. А крест я снял, что бы могилу не осквернили. Он гребанул веслом, и лодка сильными рывками пошла на быстрину. Гребли против течения, но Волга была податлива, и хотя по поверхности реки плясали буруны, ветер дул в спину убегающим людям. Бродька обернулся назад. По прибрежному песку, где только что лежала их лодка, крутился всадник на низкорослой лохматой лошади. - Атас! Атас! -- кричал он визгливым голосом, всматриваясь в ускользавших от него людей, и кого-то призывая из глубины леса. - Запомни этого безбожника. Это Ногай, родич Батыя. Трупы убиенных, что мы сегодня хоронили, его рук дело. Так жестоко казнит только он, - проговорил отец Федор. Он сидел лицом к убегающему берегу и жестко глядел в лицо молодому монголу, указывающему перстом на них. На берег Волги вылетели еще несколько всадников. Они подняли луки, и юркие стрелы заплясали вокруг лодки. 51.ПИР У КНЯЗЯ. Допрос разбойников ничего не прояснил. Могута, смеясь, хвастался, что поял Верлиоку всю, а потом бросил в лесу под Угличем. А Колчко, наоборот, утверждал, что Верлиока ушла от них каким-то хитрым колдовством, и больше они её не видели. - Куда же направлялась она Вы хоть пытали её -- в надежде спрашивал Василий того и другого. - А мне почто знать-то Мне это не надобно, - отворачиваясь от князя, изрек Могута, - мне была бы баба, а кто она и откуда, мне не надобно. Колчко же, чувствуя интерес князя, наконец, выдавил из себя: - Известное дело, куда направлялась эта волховка. В страну Биармию. - Откуда тебе это известно - Так сейчас со всех земель туда собирается чудь белоглазая. В наших Новгородских краях особенно заметно. По дорогам не идут, а всё по краю леса, да по болотине. - Отчего так - А им не страшно. Они с любым лешим, с любым водяным договорятся. Словами заветными владеют. Батюшка, князь Василий Всеволодович, - кинулся в ноги Колчко, - отпусти нас, непутевых, мы стороной будем обходить ваш город, и другим накажем. А я тебе, может, когда в пригоду стану . Не губи, государь. - Яким, убери их с глаз долой. Завтра решим, что делать с ними. Якимка вернулся в палату, мягко подошел к Василию. Тот сидел, обхватив голову руками, уставившись в одну точку. - Ну, что ж ты, так, Вась. Я тебе так скажу, ни одна женщина не стоит того, что бы из-за неё так страдать, а эта рабыня! Плюнь, Вась, разве мало девок в Ярославской земле - Почто утекла, будто я враг ей Не сказалась. Да ты иди, Яким, иди. Я, пожалуй, прилягу. Оставь меня одного. - Ну, как знаешь, - Якимка наклонившись, вышел через заднюю дверь, и не успела дверь закрыться за Якимкой, как он возвернулся вновь. - Вась, - весело проговорил, - да завтра давай пир закатим. Гуслярам велим только веселые песни играть, скоморохов позовём. Пригласим заморских купцов, угостим знатно, душу -- то и развеешь. - Ну, пир, так пир. Давай, друже, - казалось, что в душе у Василия что-то надломилось, и теперь ему было всё равно. Почитай, целую неделю гости заморские отходили от пути тяжкого. В первый же день через ворота Которосльные пронесли в гостевой дом скарб, необходимый для проживания полуденных гостей. Народ ярославский дотошно рассматривал каждую вещицу, каждый сверток, разгружаемый с ладьи. Дивились, как пронесли столик махонький о шести углах, ножки его тонкие, кружевным узором расписаны каким-то умельцем гораздым. Пронесли кувшины медные с длинными кривыми носами - кунганы, да круглые подушки -- пуфики для сиденья на них, ноги подвернувши, не по русскому обычаю. Коврики для молитвы Богу Аллаху и его пророку Магомету. А один большой ковер, тяжелый, в трубу скрученный, так восемь человек тащили. Осторожно несли, а двое в тюрбанах спереди шли, народ руками раздвигали и шипели в стороны: - Юл дан кузгалырга! Юл дан кузгалырга! -- что означало: с дороги! с дороги! Пир у князя удался на славу. Гости пришли с дорогими подарками. Сам Фадлан преподнёс князю Василию в расписном ларце кусок шелку китайского, цветами нездешними разукрашенного, а промеж цветов птицы заморские гуляют, перья разноцветные расправив. А сам шелк тонкой пеленой вьётся, и сквозь него каждая жилочка на руке Фадлана видна. Вот уж подарок, так подарок! Купец прижал руку к груди, и низко склонил голову. Путники повторили его движения. - Прими от скромных слуг твоих подношения и будь милостив к нам, да приумножит Аллах, твои богатства! - Благодарствую, гости дорогие. Василий уставился на свияльный шёлк и застыл, словно вновь про свою любовь вспомнил. Якимка принял подарок, крышку захлопнул и в сторону убрал. А ещё подарили гости на подносе из желтого металла куски каменьев разных: яшму цвета глины с прожилками белыми; серый агат с разводами; синий лазурит с черной точечкой; кусок нефрита зелёного и маленький кусочек бирюзы, цвета неба весеннего. Дивились и ахали за столом ярославские гости. Якимка махнул рукой, подзывая к себе Улана из окружения князя. Отрок борзо подбежал к Якиме. - Прими гостинцы заморские. - Приму и схороню, не тревожься, - кланяясь, проговорил Улан. Фадлан хитро улыбался. Видел, что хозяева довольны остались. После всех подошел к князю Юлиан. - Кланяюсь тебе Великий князь Василий Всеволодович вином с виноградной лозы от моей родины. Пусть оно тебе возвеселит сердце, - протянул кувшинчик глиняный, поклонился в пояс. - Вино- переспросил Якимка, - вино, это хорошо. Сейчас это вельми надобно. - Благодарствую, гости дорогие, - ответствовал Василий с поклоном, - прошу за столы отведать угощения нашего, поглядеть, чем Бог подал. Братина с медовухой пошла по кругу, блюда с жареной дичиной опустошались и вновь появлялись на столе, наполненные снедью. В палате стало жарко, заговорили все разом, задвигались. - Вась, - прошептал Якимка над ухом, - попробуй винца заморского, сердцу-то и полегчает, а - Давай! -- тряхнул головой Василий. - Ну, вот оно и дело! - Якимка наполнил высокий кубок до краёв, поставил перед князем, - давай, пей. Василий пригубил кубок, и поставил на место. - Нет, княже, так не годится, - подтолкнул под локоть Якимка, - пить так до дна. Василий поднял кубок и опрокинул себе в рот. Перед глазами поплыло застолье: открытые рты, что-то кричащие; разгоряченные хари; кто-то пустился в присядку. Василий стукнул кулаком по столу: - Якимка, давай вина ещё! Знать ничего не хочу! - А может, довольно, Вась - Выгоню! Всех за ворота выгоню! Будешь в посаде прозябать, уразумел - Уразумел. Пей, княже, пей, - Якимка налил еще бокал. Подошел Юлиан: - Как вино По нраву ли светлому князю - По нраву, Юлиан, - проговорил, едва ворочая языком, Василий, - садись одесную со мной. Якимка, подвинься. Юлиан осторожно сел рядом с князем, льстиво глядя в глаза. - Какого ты подарка от меня хочешь, Юлиан - Не разумею, о чём толкует светлый князь! Могу ли думать о презентах, когда мне оказали честь сидеть рядом с таким Великим правителем, у которого такой славный воевода, - показал рукой на Якимку, - и такая боевая дружина, которая может любого врага сокрушить. - Да уж, - заговорил Якимка, польщенный словами гостя, - сам Ярослав Всеволодович у нас помощи просил. Мы, ярославцы, завсегда в строй встанем, как нас Великий князь кликнет. Это спокон века было. - А помощи Великий князь у вас просил для борьбы с татарами, конечно - Не-е, с татарами наши князья урядились, с татарами мы бороться не станем. - А с кем хочет бороться Великий князь Ярослав - Да с Литвой. Много бед они на Русской земле наделали. Уж и под Смоленском стоят, хотят захватить. А Смоленск искони наш город, русский. - Так у Великого князя свои силы несметные. Один Александр, сын его, многих воев стоит. Есть кому с татарами воевать, - то ли утвердил, то ли спросил Юлиан. - Нет, и Александр, с Батыем воевать не будет. Он с его сыном ханом Саратаком побратался. Анды, они теперь, понимаешь Братья названные. Куда хан Сартак свою орду повернет, туда и Александр должен идти. - А Александр разве не просил своего брата названного хана Сартака помощи для усмирения Литвы - Ну, это знаешь, пока у русских силы есть с Литвой справиться, а как будут наши уставать, за татарами пошлют. - Это страшно. А Батый, я слышал, на Запад далеко идти хочет. - Батыю никто не предел. Ни Литва, ни Польша, ни Венгрия. - А что, он и на Венгрию может пойти - Так с неё и начнет, - Якимке явно нравилось, что разговору с ним, Якимкой, иноземец придает большое значение. - Откуда такие мысли у господина воеводы - Да, говорят, к королю Беле сбежал Котян, половецкий, который у себя в степи меркитов принял, когда за ними еще хан Джучи гнался от самого Каракорума. Батый как рассуждает: враги его отца -- его враги. А Котян принял этих врагов. Батый спуску не даст теперь. Держись Венгрия! Василий тупо смотрел на Юлиана, на Якимку, не сразу понимая, о чем идет речь. Постепенно мысли его стали проясняться: - Ты чего несешь Не всё мели, что помнишь! Пошел вон из- за стола, и ты иди к себе, Юлиан. Будут тебе презенты. Юлиан быстро скользнул из-за стола, и скрылся с глаз князя в толпу гостей, окружавших лихих плясунов. - Ты чего, княже, выпей ещё вина заморского, - Якимка виновато подставил чашу под руку князю. - Какое вино! Ты что, совсем голову потерял! О чем толкуешь с человеком неизвестным нам! - Так, вроде бы, хороший человек! - А ты не подумал, что может, он прикормленный человек. - Да я ведь всё спроста сказал. - Спроста сказано, да не спроста слушано. До позднего вечера шел пир у князя в палатах. Расходились веселые, хмельные, говорливые. Толпой пошли провожать гостей заморских до гостевого дома. Улан шел впереди, указывая гостям, где бугорок, где выемка. Долго еще стояли перед гостевым домом, пели песни, галдели, пока не разошлись по своим домам. 52. КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ВТОРОЙ -- НЕ МУДРЫЙ. Когда свист стрел татарских утих, а сами они начали падать далеко позади челна, Бродька радостно понял, что ни одна из них больше не страшна беглецам. Он осмелел и решился сказать то, о чём всё это время думал: - Отче, а ты глаголил, что паломник ты и идешь из Палестины. - Глаголил. - А ведь паломники из Палестины обязательно должны пальмовую ветвь принести. А Где твоя пальмовая ветвь - А ты дотошный, отрок. - Вестимо. - Погоди, вот отвалим подальше, на безопасное поприще.... Лодка споро шла против течения, подгоняемая ветром, страшный берег остался далеко позади. - Садись за меня на вёсла, - отец Федор положил вёсла вдоль бортов, - ну, переходи. Бродька переполз на скамью, где только что сидел монах, опустил вёсла в воду и гребнул ими. - Ну, отрок, смотри, - торжественно проговорил монах, и, отвернув полу черной одёжки, извлёк из под неё зелёную разлапистую ветку. - Вот она -- пальмовая ветвь. Бродька во все глаза смотрел на чудную реликвию, принесенную из такого дальнего далёка, что и представить себе нельзя было. - От самого Горба Господня - Вокруг Гроба Господня храм да святые камни, а пальмы подальше растут. Но на святой земле. - На святой земле..., - зачарованно проговорил Бродька, и ему показалось, что здесь с ним в лодке сидит не бедный православный монах, но может, сам Христос. А если не Христос, то посланник его. Ведь ушли же они от преследователей. Разве это не чудо А Христос и творил чудеса. - Ну, что теперь ты мне скажешь Теперь поверил, Фома неверующий - Поверил, - заулыбался Бродька. - А теперь ты мне поведай, отрок, куда стопы свои направишь - Я не знаю ещё. А ты куда, святой отец - Я-то Я в монастырь должен возвратиться, ежели примут святые отцы. - А почему ты так мыслишь, что они тебя не примут Видно было, что отцу Федору не по душе расспросы Бродьки. - Эх, отрок! -- выдохнул он, - Бог судья всем нам. Немудреным рассказ мой будет, но горестным и путанным. Погоди, Броденька, вот причалим к берегу, тогда, может быть и узнаешь то, о чем давно хотел поведать людям. Челнок их малый пересек Волгу поперек, чтобы не встретиться с Ногаем, и в темноте причалил к низкому берегу. Чтобы согреться костер развели далеко от берега, в глубине леса соснового. Теплину прикрыли сырым лапником: неровен час, нагрянут на огонек гости непрошеные. Отец Федор принес с берега большие камни-дикари, бросил в костер. - Пусть жарятся. Ночью жар-то и отдадут, как спать ляжем. - Отче, а вот прежде, до войны ещё, жизнь была лучше - До какой войны, Бродя - Как до какой Так одна война-то у нас, с Батыем. - То-то и оно, что это на твоём веку одна война. А на моём -- и -- и -- и, сколько было! Тут, разумеешь ли, когда русский человек долго живет в мире, ему тягота на сердце ложится. Врагов нет вокруг земли его, так он вокруг себя молодецкой потехи ищет. Малиновый жар костра размягчил душу отца Федора, развязал язык: - В старопрежние годы сделалась такая тягота на Руси: умирал Великий князь Всеволод, которого прозвали "Большое гнездо" за то, что велика семья у него была. Было у него две жены, и нарожали ему они сыновей да дочек вельми много. А на смертном одре стал он свои владения делить, и стольные города Владимир и Суздаль -- отдал не старшему сыну Константину, а второму, Георгию. И вышло так, что Великим князем вне очереди стал меньшой по возрасту. А такого на Руси отродясь не бывало, а если бывало, то всегда войной дело кончалось. Ну и тут тоже без рати не обошлось. - Так что, Константин воевать начал с Георгием - Да нет, отрок, нет. Князь Константин жил себе спокойно в своём Ростове, укреплял города свои: Ярославль, Углич, Белоозеро. Церкви строил, в Ярославле - то Спасский монастырь еще при нём заложили. Учёных людей, живописцев, мастеров на разные чудеса гораздых к себе привлекал. А какие хоры на службах в церквях пели! Слушаешь, и слезы сами текут из очей, будто ангелы над тобой крыла распустили! По всей Руси книги собирал. И из Греции ему везли, и из Болгарии. И хранил он их в Ярославле в монастыре, под каменными сводами, что б в пожар или в какое бедствие не утратить премудрость святых глаголов. Переписчиков жаловал, и едой, и платьем, и деньгой. - А я тоже грамоте разумею. Всё могу: и прочитать, и написать, и ответ дать. - Грамоте разумеешь, а от дела бегаешь - Не от дела я бегаю, от лихого человека хоронюсь. Я всё поведаю тебе, только расскажи и ты, чего дальше было -- глаза Бродьки горели. Очень любил он, когда бывальщины рассказывали. - Вот ты глаголешь, отрок, что грамоте разумеешь, а знаешь ли ты, что, грамоте обучать всех гораздых на учение, князь Константин приказал. От того времени и грамотных людей в земле Ростовской и Ярославской много. Да и самого Константина-то Мудрым называли. - А князь Георгий, брат его - А что князь Георгий! Князь Георгий с братом Ярославом сдружились. Известное дело, у кого власть, тот и правит в сласть. А Ярослав-то тогда совсем молодой был. И сосватали ему дочку Мстислава Удалого, из роду Смоленских князей. - Ты это про какого Ярослава глаголешь Что сейчас Великим князем Суждальской земле приходится - Про него самого. Он, почитай уж Ярослав Второй. А первым был Ярослав Мудрый. - А он что, не мудрый - Суди сам о его мудрости, - махнул рукой отец Федор. - Он у нас в Ярославле был недавно, Ярослав -- то Второй. Я его вот как тебя видел. - Каков Великий князь тебе показался - Вон, до сих пор от тумаков бока болят. - Что так - Да скоморошья забава наша ему не понравилась. - Скоморошья забава, говоришь, не понравилась. А сам забавляться любит, греховодник. Женился он, а не прошло и года, как охладел Ярослав к молодой жене и окружил себя наложницами. Княгиня его в Новгород к отцу князю Мстиславу посылает гонца своего и пишет батюшке, что б забрал он её от мужа неверного. А Ярослав взял да перекрыл пути на Новгород. И случился в Новагороде голод! Ведь там хлебушек-то не родится, его из низовской земли везут, от нас, значит, да из Черниговских земель. - Вот он какой, князь Ярослав, а я думал сперва, что он -- то самим Господом послан стоять над нами. - Слушай дальше. Новгородцы Ярославу челом бьют, послов шлют, убери, мол, заставы с дорог. А Ярослав послов -- то в железа заковал, да в подклеть посадил. Новгородцы опять послов посылают, просят освободить пути на Новгород. А Ярослав опять их под замок. Никого к Новгороду не пускает: ни купца, ни холопа, ни конного, ни пешего. И всех в плен берёт, кто к Новгороду направляется. - А почто же такое творил - А тешился. Сам, почитай, родной брат Великого князя Георгия. Ему никто не указ. - И Новгород защитить было некому, что ли - Как некому! А Мстислав Мстиславич Удалой на что Собрал он рать большую: новгородцы в обиде поднялись все, кто еще жив остался от мора голодного. Да Владимир Псковский, да Владимир Смоленский - братья его Ростиславова племени. А князья их мудры, достойны и храбры, а мужи их, новгородцы и смольняне, дерзки в бою. Да послали к нашему Константину за подмогой. - К нам в Ростов - Вестимо. А ростовцы народ мирный, на войну идти не хотят. Собрали вече. Константин к народу челом бьёт: "поможем, братья, новгородцам, брат Ярослав, мол, бесправие чинит". А ему ответствуют: "дома наши богатые, закрома полные, мы не повинны на войну идти". Встали в строй под руку Константинову только пятьсот ратников. Тогда обратился князь Константин к дружине своей и богатырям земли Ростовской и Ярославской. Дружина вся за князя встала. Да богатыри: Алеша Попович, да слуга его Тороп. - Уж не Тороп ли Паранович Что Ростов от татар защищал -- Бродька даже подпрыгнул от такой догадки. - Верно, Парановичем его величают. А ты отколь его знаешь - Да я же Ростовский буду! -- радостно вскричал Бродька. - Ова! Земляк, значит мой! - И ты из Ростова -- глаза Бродьки светились теплом. - И я из Ростова Великого! Жив, значит, Тороп -- то - Жив, жив. - Ну, ладно, случится досуг, так Бог даст, свидимся. - Ну, отче, а дальше-то что было Ты про богатырей говорил. - Про богатырей Алеша Попович, я сказал, с Торопом, под стяги Константиновы встали, потом Нефедий Дикун, больно силён и славен богатырь, ну ещё витязи Ростовские, Ярославские, Угличские. - Отче, а я помню, как у нас в Ростове ещё глаголили о богатыре, и прозвище было у него Златый Пояс. Вот говорят, был богатырь, так богатырь. Когда силой мерялись, то ни кто не мог побороть его. - Кто же тебе сказывал про него - Матушка моя. Когда татары подошли к Ростову, она всё сокрушалась, что нет с нами богатыря Добрыни Златый Пояс, его бы в поединке с татарскими богатурами никто бы не смог одолеть. А победителю в поединке награда -- свобода городу. - Матушку твою как звали-величали - Клавдия - А ваш дом, не в валах ли стоял - В валах. - И церковь там Блаженного Исидора - И церковь Блаженного Исидора. Точно. - Так ты сын ... Клавдии... - А ты чего ж, матушку мою знал - Да я весь род ваш знаю. Значит, она про Добрыню Златый Пояс помнила - Еще как помнила! Только нет больше матушки, - голос Бродьки дрогнул. - Где Где же она - Под татарским мечом пала, - горло Бродьки перехватило, и слезы навернулись на глаза. - Упокой, Господь, душу рабы твоей Клавдии, прими её в Царствие Небесное. Отец Федор замолчал, глядя на угасающие угли костра. Перекрестился, что-то шепча, и Бродьке показалось, что глаза монаха увлажнились. - Давай, Бродя, на ночлег устраиваться. Пора. Ложись поближе к уголькам, теплее будет. - Ты обещал рассказать, как дальше дело было. - Расскажу. Расскажу, чадо, в другой раз. А теперь спи. А я тут покараулю. Бродька свернулся калачиком возле костра, подвернув коленки к подбородку, натянул тулуп, в котором кота изображал, в скоморошьей забаве, и, перекрестившись, закрыл глаза. Отец Федор выгреб из костра пару горячих "дикарей", завернул их в тряпицу и подложил Бродьке под бок. - Спи, чадо, спи, - а сам еще долго ещё смотрел на остывающие уголья остановившимся взглядом усталого от жизни человека. 53. ДЫМ КАЛЬЯНА. В середине недели прислал Фадлан гонца к князю Василию с приглашением на обед. С гонцом пришел Юлиан, говорил скромно, глаза потупив -- гнев князя помнил. - Отгоститься, значит, захотел, Фадлан ибн Ахмед - встрепенулся Якимка, - Чего отвечать-то, княже, гонцу - Отвечай, что будем. Только пусть вина не ставят на столы. Хватит, погуляли давеча. - Всё передам своему господину, о, великий князь Василий ибн Всеволод, да хранит тебя Аллах во веки веков, - откланялся посол. - Ну, что, Вась, подарки надо приготовить, - весело глядя в глаза Василию, потирал руки Якимка. - Ты давай с Константином в кладовые, посмотрите, что из мехов есть, да Кокушку с собой возьми. С ней-то поповаднее. В гостевом доме принимали гостей по-своему, по-заморски. В большой горнице полы коврами устелены, на коврах подушки раскиданы. По углам курильницы дымят, благой дух навевают. Князя Василия посадили посередке, а напротив сел Фадлан. Рядом с Василием Константин присел, а по другую руку Якимку усадили. Константин, даром что молод, а беспокойство имеет. Гридню своему Фролке велел охрану кругом дома поставить, как бы чего не вышло! Якимка от лица своего князя преподнес Фадлану охапку мягкой рухляди: шкурки лисиц рыжих и чернобурых, и соболей сорок штук на большую доху. Фадлан, увидев соболей, заулыбался довольной улыбкой. Руки его гладили блестящий мех и слегка дрожали от такой удачи. Прикинул, сколько выручит за драгоценный мех в полуденных странах, выходило, что все затраты и страхи путешествия оправданы сполна. Внесли маленькие столики о шести углах, поставили перед каждым гостем и каждым купцом, что удостоились чести присутствовать при приёме князя. Слуги подали хлебное кушанье из белой крупы с изюмом и курагой, сдобренное бараньим жиром. Хозяева складывали пальцы жменёй и ловко бросали в рот заморскую кашу. Руки вытирали о полотенце, что висело у каждого на плече. Якимка сложил пальцы, как Фадлан, прихватил кушанье рукой и закинул в рот. Жир обильно потек по его подбородку, а глаза сами собой закрылись от удовольствия. Подполз слуга, поклонившись, протянул гостям полотенца. - Ешь, княже, дюже смачно, - смеялся Якимка. Василий слегка попробовал, понравилось. - Расскажи, Фадлан, что видел в пути, каких людей встречал, что за товары в свете ходят -- начал он равнодушно оглядывая большую горницу, не по русски убранную. - Я расскажу тебе, великий князь всё, что видел в пути, но позволь сперва угостить тебя нашим вином. - Тебе, Фадлан, посол передавал мой наказ, что бы никакого вина не было - Передавал, господин мой. Я, желая услужить тебе, хотел возвеселить тебе сердце. Заиграла музыка, в отдалении забили бубны. Монотонно запел слабый мужской голос, вибрируя и ломаясь. Фадлан начал свой рассказ о том, как вышел его караван из самой Бухары. Как шли они с великими трудностями через земли гузов, и земли башкир, и через земли хазар, и земли булгар. - И увидели мы, что истреблено множество исконных поселенцев этих земель и на всем протяжении нашего пути властвует один закон: Яса Чингисхана. Степь перенаполнена бродячими ордами, отбиться от которых нет возможности. И только ярлык правителя, купленный за большие подношения, да отряд татар, сопровождавший нас до Великого Булгара, позволил нам пересечь столь ужасный и разоренный войной край. В Великом Булгаре встретил нас сам эльтебер Илхам-хан, наш единоверец. Тут мы вздохнули свободно. Василий с интересом слушал рассказ Фадлана. С тех пор, как Батый прошелся по городам и весям Руси и окружил её с востока и юга, гости заморские стали большой редкостью в русских пределах. И молодому князю было интересно всё, что говорит южанин, и какие оценки даёт всему тому, что он видел в пути. Хмурые складочки на лице Василия разгладились, щеки его порозовели. - Я рад, что доставил своим рассказом удовольствие тебе, о, мудрейший из князей Василий ибн Всеволод. А теперь разреши порадовать тебя курением из кальяна. Такое угощение мы даруем только высоким гостям. - Изволь, - нерешительно проговорил Василий. - Пойдем со мной, о, князь, пусть душа твоя воспарит на седьмое небо, - Фадлан засмеялся , и все, кто был рядом с ним, засмеялись тоже. Василию не понравился смех купцов, этот смех был похож на насмешку, но он скрыл своё стеснение, не подал вида, поднялся и прошел вслед за Фадланом в соседнюю горницу. Фадлан указал ему рукой на тахту с множеством шелковых подушек, Василий опустился на краешек и вопросительно взглянул на Фадлана. Вошел слуга, внес кальян, поставил перед Василием и удалился. - Возьми в рот мундштук и вдохни немного, великий князь, - Фадлан знаками показал, как надо делать. Втянув в себя воздух, Василий почувствовал, что по всем жилочкам его потекло что-то тёплое, приятное, больше, чем хмельное. Вновь послышалась музыка. Совсем не знакомая. Ударяли бубны, или не бубны, нет. Более глухие удары, но частые и такие назойливые, что хотелось двигаться под этот гул. И свирель. Она пела, но совсем не так, как выговаривал Бродька, а по иному. Замысловато, страстно. Жарко. Очертания женщины появились в мареве пространства. Женское тело приближалось, и отходило в глубь горницы, оно извивалось и поворачивалось к Василию оголенными своими членами. Он видел то круглый живот, то голые руки и плечи, потом гладкие загорелые бёдра и снова живот. Он силился разглядеть лицо. Но лица не было видно. Он закрыл глаза и провалился в темноту. 54. ХВОРЬ ПРИКЛЮЧИЛАСЯ. С рассветом отец Федор и Бродька снова отправились вверх по Волге. Дул пронзительный ветер, и тяжелые хлопья снега, долетев до темной воды, пропадали из глаз. Бродька кутался в овчинный тулуп, но дрожь его тщедушного тела не проходила. - Садись на вёсла, погреби, согреешься, - пристально глядя на отрока, посоветовал отец Федор. - Давай, - вяло проговорил Бродька и полез на средину лодки. Он взмахнул вёслами, и улыбнулся: - Я погреюсь, а ты отдохни, а то меня что-то озноб пробрал, - Бродька не мог нарадоваться, что свела его судьба с человеком добрым и надежным. "И матушку знал, совсем родной человек, - с радостью думал Бродька, - только вот, прибудем в Ярославль, уйдет он в монастырь, расстанемся, и опять я сиротой жить буду". Бродька вздыхает, пот выступает на его лбу, и руки дрожат от напряжения. "Мало каши ел" - сказала бы матушка, абы жива была. Отец Федор возится со своей торбой, что-то там достаёт. Расстилает на поддоне: - Бродя, иди-ка, полежи. Попытайся уснуть. Да вот, погрызи листочки, они кисленькие, но ты не выплёвывай, а сглатывай слюну-то. Понял Ложись, чадо. - Я спать не хочу, - куксится Бродька. - А ты полежи. Бродька переходит в конец челнока, ложится на подстилку, закрывает глаза. Кислые листочки в его рту превращаются в густую кашу, оскомина скулы сводит. Но он еще долго отсасывает кислую жидкость. Как велел отец Федор, так он, Бродька и должен делать. Старается слушаться во всём этого человека, ставшего ему родным. Волны равномерно ударяют в борт лодчонки, уключины постукивают, а по зелёному лугу бежит к нему сестра Радушка, ручки протягивает: "Броденька, забери меня отсюда, Броденька...". Отец Федор с тревогой смотрит на разметавшегося во сне Бродьку, качает головой. - Господи, Всемилостивый, пошли здоровья хворому чадушке. Как добрались до Ярославля, как внёс его монах под своды Спасского монастыря, того Бродька не ведал. В беспамятстве да лихорадке бился о грубо сколоченные полати, бредил скороговоркой, матушку звал. 55.ПОБЕГ. О планах Батыя, о его стремлении в Венгрию, Юлиан узнал давно, еще в ставке, в великом Булгаре. Здесь, в Ярославле все сведения подтвердились, и, кроме того, он узнал, как к этому относятся русские князья. Надежда короля Белы на то, что Батый увязнет в болотах да лесах, ввязавшись в войну со всеми городами Руси, и утратит большую часть своей орды, не оправдались. Русские города предпочли худой мир вместо доброй сечи. Их больше беспокоит война с Литвой. Литва к Смоленску подступила, и Ростислав Смоленский просит помощи у Александра Ярославича. А тот в Новгородской земле на северных рубежах её заступом встал. В борьбу с Батыем никто из русских князей не вступил. Князь Ярослав поехал на поклон к Великому монголу и согласен платить дань. Путь на Венгрию чист. Фадлан, к каравану которого Юлиан примкнул в Булгаре, должен был идти до Новгорода, что бы разузнать всё о торговых делах с Северными землями, да узнать, глубоко ли запустила руку в торговлю мехами Ганза -- этот крепкий и могучий Союз городов Латинских стран. Но горячий приём ярославского князя смешал все планы бухарского гостя. И он надолго осел в Ярославле. Юлиан не раз предлагал Фадлану двинуться в путь, но тот нащупал слабинку молодого князя и ловко пользовался ею, набивая тюки мехами. Юлиан чувствовал, что время уходит, что надо быстрее сообщить королю Беле всё, что стало известно ему, бесстрашному и умному монаху. Юлиан мог бы уйти один, но путь был опасен и не под силу одному человеку: незнакомые места, морозы, волки, бродячие ватаги русских разбойников, шальные татарские отряды, - всё было против одинокого путника. Но идти надо было. Тогда возникла мысль освободить новгородских пленников и бежать с ними. Убегая от погони, они быстро домчатся до желанного Новгорода. А там уж он, Юлиан, по Днепру и к Дунаю в родные места подастся . Скорее, скорее за Карпаты! . В Ярославле латинского монаха Юлиана знали все. Он был своим и на торжище, и на княжьем дворе, и на городских гульбищах. Он любил расспрашивать людей об их жизни, и о жизни бояр и о жизни князей, лицо его выражало внимание, и тонкая улыбка привлекала к нему людей. . Фадлан постоянно брал его с собой. Хороший толмач был нужен бухарскому купцу, который понимал по - русски сносно, но говорить не мог. В гостевом доме Юлиан получал скудную пищу и спал со слугами в одной горнице. Забрать самое дорогое, что было у Фадлана, эта мысль не давала покоя Юлиану и не потому, что монах был способен обворовать купца, но ему хотелось наказать скупого поклонника Аллаха, который спутал планы его, Юлиана. Да, впрочем, ценности в пути не помешают. Юлиан знал, что в маленькой горнице, что находилась за большой палатой, в которой Фадлан принимал гостей, спрятано то, чем Фадлан дорожил больше всего. Однажды заглянув в маленькую горницу, он увидел огромный ковер, скрученный в трубу. Это был бухарский ковер, который слуги Фадлана носили ввосьмером. Фадлан очень дорожил им. Конечно, бухарские ковры были ценностью немыслимой. И если продать такой ковер в торговом Новгороде, то можно получить столько золота, что путь до Венгрии будет коротким и может быть, приятным. С княжескими гриднями Фадлан был в дружбе, он приходил к ним на службу, устраивался возле подклети, где они стерегли новгородцев, и рассказывал им были и небылицы из того, что знал или слышал когда-либо. Его слушали, открыв рты и почесываясь в затылке. Он был здесь своим человеком. Потому договориться с разбойниками ему было не трудно, труднее было выкрасть ковёр. И здесь пригодился опыт Могуты, который знал и умел всё, что касалось разбойных дел. Они бежали, когда уснула стража. Юлиан мягко отодвинул деревянные засовы, тихо скрипнула дверь. Из-за двери крадучись выскользнули две осторожные фигуры. По городу шли, осторожно ведя в поводу лошадей, чтобы не наделать большого шума. Подошли к гостевому дому, Юлиан указал на окно, затянутое бычьим пузырем. Могута достал из-за голенища нож, и тихо провел лезвием по толстой пелене. Она затрещала, и отвалилась фартуком. Окно было заткнуто перяной подушкой, Юлиан кулаком отбросил подушку внутрь горницы, влез в окно и позвал Могуту. Они руками приподняли один конец тяжелого ковра и выдвинули в окно. - Принимай, - прошептал Могута Колчку. Колчко напряг силы и потянул на себя драгоценную трубу. Юлиан выпрыгнул из окна наружу вслед за ковром, натужно поддерживая другой конец его. Могута перехватил ковер посредине и забросил на круп лошади Юлиана. Отойдя на безопасное расстояние от городских ворот, отчаянные мужики запрыгнули в сёдла и быстрой рысью понеслись по твердой замороженной дороге. Луна, круглая, как плошка с молоком, светила ярко, и сугробы переливались ночным голубым светом. Дорога свернула к лесу. Лошади фыркали и крутили головами. Вдруг послышался вой: - У-у-у-у! - Волки! -- вздрогнул Юлиан. От страха у него свело мышцы, и он застонал, - Иезус Мария, пронеси! - У-у-у-у! -- услышал он страшный вой совсем рядом. - У-у-у-у! - будто эхом отозвалось из чащи. - У-у-у-у! -- еще свирепее раздалось рядом, и он увидел, как впереди, подняв голову к небу и, приложив огромную ладонь ко рту волчьем воем выл Могута. Только вой его был свирепым и грозным. - У-у-у-у..., - отдаленно скульнул лесной волк, покидая пределы объявившегося лесного хозяина. - Слава тебе, Иезус Мария, слава тебе, во веки веков! -- Юлиан мысленно перекрестился, не отпуская поводьев из рук. К утру, когда тело Юлиана скрючило от мороза и пронзительного ветра, конники вылетели из леса. Лошади притомились, и надо было дать им отдышаться. Могута придержал своего коня, и пустил его шагом. Морда фаря заиндевела от пара, грудь его тяжело дышала. - Нужен привал. Не надолго встанем, коней надо покормить. Иначе не доедем, - пробасил Могута. 56.МИРАЖ ГОСТЕВОГО ДОМА. Что-то непонятное творилось на подворье Ярославского князя. Купцы заморские живут в Ярославле вот уже третий месяц, выжидают, когда дороги установятся, чтобы дальше в путь отправиться. Дороги давно замерзли, реки встали, а гостям, будто память отшибло, забыли, зачем в путь отправились. А князь Василий совсем голову потерял. Каждый день гостюет у заморских купцов, говорят, курит кальян. И каждый раз гостинцы дорогие в гостевой дом уносит. Кокушка покой потеряла, к игумену Игнатию в Спасов монастырь на разговор напросилась, за советом мудрым пошла. А Василий Якимку замучил вопросами: - Яким, ты женщину видел у Фадлана - Нет, не видел. - Почему, Якимка, ты не видел её, а я видел - Нет у Фадлана никакой женщины, откуда ты это взял. - Я каждый день её вижу. - Так спроси у Фадлана. - Я спрашивал. - А он чего - Он делает вид, что не понимает меня. Всё талдычит: мираж, мираж. Нету, мол, никакой женщины. - И какая она Молодая, красивая Как она тебе показалась - Не знаю. Не ведаю. - Чудно тебя слушать, княже. А то, что с Фадланом урядил уговор и грамоту ему выдал, чтоб торговать на нашей земле ему без рубежа, без пошлины, о том ведаешь Василий схватился за голову, пятерней потер темечко: - Кончать со всем этим пора, так что ли, Яким - Давно пора, княже. К тебе игумен Игнатий не может придти, всё времени у тебя нет для святого отца, а для Фадлана -- пожалуйста. Уж этот бессермен, тебе лучший друг. - Ой, и будет мне от Игнатия! - Вестимо, за грехи расплачиваться надо. Василий молчал. Всё, что с ним случилось в последнее время, не поддавалось никаким объяснениям. Так всё закружилось: желание жить какой-то особой жизнью, не такой, как до сих пор жили его отцы и деды, дружить с иноземцами, курить кальян, и видеть каждый раз это извивающееся, танцующее тело, манящее и ускользающее от него. Что это Он и сам не знал. Знал только, что его манило туда, в этот проклятый гостевой дом, и ничего другого он не желал в этой жизни больше. Ничего. 57. ПРЕКРАСНАЯ ПЕРИ - НЕ МИРАЖ. Как - то поутру, по свежему снегу следы обнаружились. И вели те следы от клети, в которой новгородские разбойники сидели, к воротам которосльным. Ушли тати ночью тайно, как и подобает лихим разбойникам, только не одни. За воротами следы уже трёх коней виднелись, и кого с ними лукавый понёс, неизвестно. Гридни княжеские, по двору бегают, топчутся, про побег ушкуйников только и разговору. Прибежал Фадлан, трясет руками, вопит не по - русски. Якимка прошел к князю в опочивальню, растолкал его, крепко спящего после вчерашнего. - Вась, вставай, Фадлан пришел. Ему чего-то надо, а чего, понять не могу. - Так позовите Юлиана, растолмачит. - Не разумею, что с Юлианом стряслось. А этот всё повторяет: пери, пери, и за голову хватается. - Ну, дай мне умыться. Василий сложил руки лодочкой над глиняным блюдом, Якимка бросился поливать воду. Подал пелену князю, заботливо обтер сзади шею его другим концом: - Пойдём, что ли - Пойдём. Фадлан, увидев входящего Василия, бросился в ноги, обхватил сапожки князя, замурмулил по - своему, часто повторяя одно слово : - Пери, пери, - а потом взвыл, поднимая голову к потолку, - Бер тэнре! Бэр тэнре! - Ничего не пойму, - развёл руками Василий, позови Улана, он по бессерменски научился кумекать. - Да то-то и оно, что отослал я его еще вчера на Солоницу. Соль в Ярославль доставить. - Да что, Яким, кроме как Улана, и послать некого - Погоди, Вась, намедни в Спасский монастырь монах из Святой земли возвратился, может, он растолмачит речь Фадлана. Якимка выскочил из горницы, крикнул гридня. - Эй, кто там из вас Добегите до монастыря, приведите к князю монаха, что там со Святой земли объявился. А ты, Фадлан, сядь. Спокойно всё и обговорим. Сейчас толмач придет. Отец Федор, входя в горницу, наклонился, чтоб не задеть притолоку, смиренно склонил голову, глядя на молодого князя и его слугу. - Почто звал, господин -- кивком головы отбросил клобук с лица. - Отче, ты, говорят, долго ходил по чужим странам, - обратился к монаху Якимка. - Ходил. - Вот тут, у нас Фадлан из полуденных стран пожаловал. Живет уже третий месяц в городе, а по нашему глаголить не выучился. Не смог бы ты толмачем быть, да и поведать нам, что хочет этот бессермен -- объяснил Якимка. - Ну, что ж, попытка, не пытка. Отец Федор повернулся к Фадлану и, подбирая слова, обратился к купцу. Лицо Фадлана просияло, он кивал головой и, когда на вопросы отца Федора отвечал: - Наам , наам, - тогда черты его выражали надежду. - Гость ваш заморский говорит, что сегодня ночью тайно сбежал Юлиан, и увез какую-то драгоценность, которой цены нет. - Так я говорю, Фадлан - Наам, табаан сахых, - проговорил Фадлан и запричитал, - пери, пери! - А! Прекрасная дива..., вот что похитил Юлиан, - пробасил монах. - Какая дива -- в раз вскричали Василий и Якимка, и, остолбенело уставились друг на друга. Одна и та же мысль мелькнула у них в головах. Тут открылась дверь, и с клубами пара в горницу ввалился Улан Лисица. - Яким, - с порога позвал Улан, растирая озябшие руки, - выйди во двор, там соль доставили. Якимка нехотя поднялся с лавки, накинув тулуп, выпятился в сени, всё ещё что-то натужно соображая. - Улан, растолмач -- ка мне, что Фадлан хочет. Что-то не пойму, - почесал в затылке Василий. - Фадлан просит, чтобы вы погоню пустили за беглецами. Вон, как умоляет, именем Аллаха клянется, что дорогой ценой оплатит вашу помощь. Говорит, что меха драгоценные вернет, только возвратите ему пери. - Меха, говоришь, вернет -- усмехнулся Василий, подмигивая Улану. - Так, - важно проговорил Улан, поймав мысль своего князя, и выставил вверх перст, - ты, Фадлан, беги к себе в гостевой дом, и принеси договор, что лестью взял у нашего князя на беспошлинную торговлю. А больше нам ничего не надо. Быстро принесешь, так быстро и погоню снарядим. Фадлан сложил умильно все складки на своем лице и начал объяснять, что тот договор служит подтверждением большой дружбы и, расторгнуть его, у Фадлана не хватит мужества. - Передай ему, пусть не торгуется, мы не на торжище, - строго проговорил Василий. Фадлан кивнул головой, злой блеск мелькнул в его глазах и, он выбежал во двор, повторяя: Аллах, Аллах! - Ну, Улан, я должник твой, проси чего хочешь, - хлопнул молодого дружинника по плечу князь Василий. - Я потом попрошу, абы ты не забыл, княже. - Никогда, друже, никогда не забуду твоей услуги! -- Василий легко заходил по горнице. Якимка со смехом вкатился в горницу: - Чего это Фадлан стрелой выскочил от тебя, княже - За свитком его Улан отослал. Разумеешь -- засмеялся Василий. - Улан За свитком-- с ревностью в голосе переспросил Якимка и недобро взглянул на Улана, - а Юлиан-то юрким оказался, святой монах, - переводя разговор на другое ухмыльнулся Якимка. - Какой он святой, он латинин, - пожал плечами Улан Лисица. - Слушай, княже, а это ведь он с нашими татями ушел. На снегу следы трех коней видны. И когда только сговориться успели Вот хитрый монах! -- хлопнул себя по ляжке Яким. - Только три фаря Значит, женщину, если она не мираж, он увез на своём коне, - вслух рассуждал Улан, - Ну, далеко не уйдут. Всё равно догоним. - У них кони притомленные, а мы с вами табун заберём, чтобы гнать без останову. На ходу пересаживаться будем, - Василию не терпелось пуститься в погоню, - Теперь бы только Фадлан не подвел. - Куда он теперь денется, наш Фадлан, - засмеялся Якимка, - а ты чего, второй тулуп берешь -- удивленно глянул на Улана. - А как же, а если пери эту нагоним, неизвестно в чем её увезли. - Ну, ты голова, Улан! -- хлопнул его по плечу Василий. 58. ГНЕВ ИГУМЕНА ИГНАТИЯ. Игумен Игнатий принял отца Федора под сень своего монастыря с неохотой. Слышал он житие этого человека от братьев -- монахов и не одобрял. Нрав отца Федора при его монашеском сане был далеко не ангельский, а крутой и мятежный. Да и что спросить можно с мужа, родившегося воином и промотавшего свою молодость в кулачных поединках, да боях ратных. Сколько душ загубил силушкой своей, сам не считал, не ведал. Только пришел в монастырь покаяться, да так и выпросил у бывшего игумена Пахомия, право жить при монастыре. За жизнь праведную и бдения молитвенные возвел его Пахомий в сан монаха. Только мятежная душа отца Федора не достигла покоя в стенах русского православного монастыря. И пошел он по земле-матушке во Святые Палестины райскую землю искать. Игумен Пахомий не отпускал неразумного монаха, анафемой грозился, но отец Федор ушел без святого благословения. Давно это было. С тех пор многое изменилось. Игумена Пахомия митрополит Кирилл благословил в Ростовский монастырь. А молодого и образованного Игнатия поставил в Ярославле. Много страстей претерпели христиане древних русских городов с тех пор. Про отца Федора стали забывать. А он тут и объявился. Да не один, с хворым отроком. На руках принес бесчувственное тело. На коленях молил, что бы пустили хоть на краешек жилья, не просил кельи монашеской, но в конюшне место, хоть у самого порога, Ради Христа. Грех свой осознал, похоже. Игумен Игнатий распорядился выделить отцу Федору комору после того, как тот покаяние принес и святое причастие принял. До той поры тело отрока лежало в притворе монастырской церкви. Урядив дело с мятежным монахом, отец Игнатий задумался о князе Василии. Что с пути христианского сбился молодой князь, слышал отец Игнатий не только от Кокушки, но и от других людей. Что с басурманами дружбу завел, что делами святыми, по сану положенными, пренебрегает и никого слушать не хочет, это донесли до его ушей доброхоты княжеские. Игумен Игнатий шел к Василию с целью наставить того на путь истинный. Подходя ко двору княжескому, увидел как, споря с ветром, из ворот вылетают один за другим конники, с привязанными к седлам порожними лошадями. Впереди всех мчался князь Василий, за ним боярин Яким, следом Константин с малой дружиной и Уланом. А после всех, низко пригнувшись, мчался этот нехристь Фадлан. - О! Неразумные, О! Маловерные! Не слыхали вы о божьих казнях! Мечетесь, дьяволом водимые, и не раскаетесь! -- Игнатий остановился оторопело и погрозил перстом вслед пролетевшим всадникам. 59. ПЛЕННИЦА БУХАРСКОГО КОВРА. День встал морозный, бесснежный. Солнце освещало комковатые поля, едва запорошенные поздним снегом, с торчащим сухостоем, и дорогу со слабыми следами с ночи промчавшихся коней. " Как не побоялись ночью через лес проехать", - передернул плечами Василий. Они еще долго гнали своих лошадей, пересаживаясь на ходу на свежих, оседланных. Наконец, Якимка крикнул: - Смотрите, здесь они спешились, привал делали. Лошадей кормили. Вон, овес рассыпан. Одна лошадка гружена тяжело, следы глубокие. Видимо, двоих несёт. Ну, от нас далеко не уйдут. - Зарэжу! Зарэжу! -- повторял Фадлан, крутя в руке кривой меч, и зло сверкая черными очами -- Бер тэнре! /Клянусь Богом единым/ . - Гляди-ка, Вась, по-русски выучился наш Фадлан, - засмеялся Якимка. Зимнее солнце зашло быстро, лёгкий сиреневый цвет разлился в воздухе, когда впереди погони на смороженной дороге показалась черными точками группа всадников. - Они! -- закричал Якимка, - они! Точно Они! Могута оглянулся назад и увидел погоню. Чертов Монах, со своим ковром всё время отставал. Понятно, что с пустыми руками в Новгородских пределах делать было нечего. Богатый торговый Новгород соблазнов много таил в себе. Были бы денежки, или товар дорогой, тут тебе все двери откроются. Все гусляры да гудошники для тебя петь будут, вина заморские да яства на столах для тебя поставлены, все молодки твои, на какую только глаз положи. Но попадаться в руки ярославской дружине, больше не хотелось. - Брось ковёр! - крикнул Юлиану. Тот отрицательно качал головой. - Брось, тебе говорю! -- повторил Могута. Лошадь Юлиана тяжело шла, дыша морозным паром. Могута развернулся, и помчался навстречу монаху. На ходу рубанул ножом, отрубил путы, связывавшие ковер, с лукой седла, и толкнул тяжелую трубу в бок. Ковер соскользнул с крупа лошади, и повис на оставшейся верви, тащась за лошадью. Могута, заехав сзади, рубанул в последний раз, и лошадь Юлиана, почувствовав облегчение, рванулась вперед. Юлиан с сожалением взглянул на покатившийся под уклон ковёр, услышал лёгкий стон, взявшийся нивесть откуда в морозном воздухе, и, хлестнув лошадку, прибавил ходу. - Пери! Пери! -- кричал Фадлан, вырвавшись вперед, и загораживая всем дорогу. Он крутил своего коня, показывая на скатывавшийся под высокий уклон ковер, связанный в трубу, спутанный оставшимися веревками. Ковёр споро катился по глубокому снегу, наметенному боковым ветром. Якимка с Василием переглянулись, оба прочитали мысли друг друга. Спешившись с коней, побежали под уклон вслед за ковром, кубарем катясь, и налетая друг на друга. Было весело, почти смешно! Валяные сапоги были забиты снегом, меховая шапка съехала на бок. Василий сидел в сугробе, развернувшись лицом к дороге: - Эй, Костя, давай сюда, - кричал младшему брату. Костя двумя ногами оттолкнулся от дороги и прыгнул вниз к Василию. Они сцепились и покатились дальше под уклон, догоняя Якимку. Фадлан осторожно трогал ногой густой снег, боясь окунуться в его холодные объятья. Он беспомощно бегал по краю дороги, и ругался по - своему, по - бессерменски, призывая шайтана и всю знакомую ему нечисть. Якимка уже перерезал веревки, накрутившиеся на огромную трубу ковра, схватился за его край. - Яким, подожди меня! -- кричал Василий, подгребая к своему другу, и барахтаясь в снегу. - Давай, Вась, держи за другой конец, а ты Костя за середку. Дюже тяжелый ковер. Трое юношей, вцепившись в край ковра, тряхнули его, и он начал быстро разворачиваться, расстилаясь под уклон. Что- цветастое мелькнуло и покатилось вон с ковра. Отроки переглянулись. Маленькая съежившаяся женская фигурка поднялась на ноги и, повернувшись лицом к дороге, застыла, в ужасе глядя на мужей, во все глаза разглядывавших её. Повисла недоуменная тишина. И в этой тишине вдруг зазвенели визгом арабские ругательства. Женщина вздрогнула, взглянула вверх на дорогу, лицо её исказила гримаса страха, черные прямые брови на смуглом лице её сдвинулись к переносице и слились в единую линию. Уголки тонких губ поползли вниз. Она наклонилась, прихватила край подола своей широкой юбки и подняла его вверх, закрывая своё лицо. При этом открылись тонкие смуглые ножки, одетые в вязаные шерстяные носочки, нижний край полукруглого живота и черный треугольничек волос на крохотном лобке. - Гы-гы-гы, - загоготал Якимка, - Вась, это твоя пери Из-за которой, ты у Фадлана в должниках ходил - Будет тебе, скалиться, - Василий махнул рукой и, отвернувшись, стал подниматься вверх на дорогу, - прикрой её чем-нибудь. - Эй, Улан, тулуп брось, - крикнул Яким. Якимка прихватив за полы широко раскрытый тулуп, расставив руки-грабли пошел на смуглянку. Он обхватил её тулупом, будто поймал в сети. Перекинув себе через плечо, потащил на дорогу. - На, Фадлан, бери свою драгоценность, - он скинул ношу на руки Фадлану и, смеясь, пошел к своему коню. 60. ПОЗОР СЫНА УГЕДЕЯ. Батый пригласил Сартака к себе в шатер. - Что узнал ты, Сартак, о продаже коней русскому князю - Коней русскому князю Андрею Можайскому продал твой двоюродный брат Гаюк. - Князья Можайские взяты под стражу - Да, отец, в ставку доставлены князь Андрей, его брат и его жена с младенцем. Они признались, что получили коней на племя, от хана Гаюка и ярлык на разведение, с печатью Гаюка. - Хорошо, Сартак, ты хорошо поработал. Ярлык у князей Можайских изъял - Да, отец. - Это будет достаточным подтверждением измены Гаюка. Конечно, предать смерти сына верховного правителя Монголии, мы не сможем, но предать позору и выслать его за пределы Джучиева улуса, это то, что мне надо для безопасности моей и твоей тоже. - А какого наказания заслуживает Можайский князь -- спросил Сартак. - Смерти. Мы учиним справедливый суд над русским князем. Пусть это послужит уроком всем тем, кто пренебрегает нашими законами. Яса Божественного Чингисхана шуток не терпит. Пусть об этом узнают в каждом городе Русской земли. Это свершится на глазах Великого Русского князя Ярослава Всеволодовича. Так будет нагляднее. Злоба душила молодого хана Гаюка так, что сердце билось как пойманный таймень. Злоба заполнила все его внутренности и распирала грудь тяжелым дыханием. Хан Гаюк покидал Великий Булгар с позором человека, преступившего закон Великого Монгола. Вместе с ним в ставку Великого хана был выслан и хан Бури, соучастник позорной для монгола сделки. Злоба и страх были спутниками двух знатных молодых монголов. Злоба давняя, питала душу Гаюка ненавистью к отпрыску незаконного сына Чингисхана. Джучи -- сын не законный, а Батый даже не первый сын Джучи, но имел столько власти, что посмел учинить суд над Гаюком - сыном самого Угедея, и над Бури - сыном Чагатая. Их -- то отцы были законными детьми Великого Чингисхана, и никто в этом не сомневается! Обиднее всего было то, что всё разбирательство шло в тысячеместной юрте Батыя при всех знатных родственниках и друзьях, и при Великом Русском князе Ярославе. Даже он, русский князь, не посмевший вступить в борьбу с монголами, сидел в юрте Батыя на возвышении и был выше его, Гаюка, сына Великого Правителя Монгольской державы. Русский князь был свидетелем его, Гаюка, унижения и позора! Другое мерзкое чувство, владевшее изгнанными, был страх. Что будет с ними дальше в родной Монголии Когда рядовых воинов отправляют из действующей орды к родному очагу, это означает только одно: позор семьи и рода. Такого человека ждала участь арата степной отары до конца его жизни. Какую участь приготовят им их влиятельные, но суровые отцы, монгольские балбесы могли только гадать. Поэтому путь до Каракорума обещал был очень долгим. Спешить было некуда. 61. БЕРЕСТЯНАЯ ЗАПИСОЧКА. - Покайся в своём безумье. И перестань быть тростником, колеблемым ветром. - Грешен, батюшка, я грешен. - То-то! Услыша басни бессерменские, к божественным книгам стремись, как отец твой и дед твой, бывало, делали, Царство им Небесное! Чтобы враг наш, дьявол, увидев твой разум и твою твердую душу, не смог подтолкнуть тебя на грех, но посрамленный убрался. - Грешен, батюшка, - чуть не плача проговорил Василий, сознавая всю бездну греха, в которую он впал. - О! Если бы мог я сердце и душу каждого из вас наполнить Божественным разумом! Потому говорю, раскайся от сердца и Бог оставит свой гнев, отвратишься от всех блудодеяний и, Господь к тебе вернется. Василий стоял на коленях перед игуменом Игнатием, слезы раскаяния текли по его щекам. Как много неправедного, постыдного и мерзостного совершил он с тех пор, как стал сознавать возраст свой. Возгордился умом своим. Плоть свою обуздать не смог. Искушениям греховным поддался. Грешен, грешен. И не было ему больше утешения. И не было покоя его каявшейся душе. Душа его искала спасения. Жаждала. После всего случившегося Фадлан быстро собрался в дорогу. Он не был уверен, что может нагнать в Новгороде Юлиана. Но слабая надежда всё же была. Быстро были закуплены лошади для обоза, который составили сани доверху груженые сеном для прокорма лошадей, да сани с зерном, да разными припасами. Провожал Фадлана Константин с малой дружиной до леса. А отряд гридней выделили купцу в провожатые до самого Новгорода. Возглавил отряд Улан Лисица. Василий наказ давал ему: проводить Фадлана до Новгорода, встретиться с Александром, братом названным, передать гостинцы Ярославские, в основном "хлебушек". Знал Василий, что в Новгороде дорог хлеб, дороже, чем в Ярославле, потому и отрядил мешки с зерном для родного человека. Фадлана не стал провожать, даже на крыльцо не вышел. Когда потянулся обоз заморского гостя мимо княжеского терема в сторону городских ворот, сказался занятым. Кокушка крестилась, и перед иконой Николая Чудотворца низкие метания творила. Послала она берестяную записочку с Уланом Лисицей, что пошел с басурманом Фадланом в Новгород, и теперь молила Святого Николая, чтобы пособил без промедления доставить её записочку к князю Александру Ярославичу, в которой было только четыре слова: женить пора князя Василия. А в остальном, в Ярославле, Слава Господу, всё вставало на свои привычные места. То-то и любо. - КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ПЕРВОЙ КНИГИ. И. Грицук- Галицкая ВОЛНУЮЩИЕ КРАСОТОЙ КНИГА ПЕРВАЯ ВЕЛЕСОВЫ ВНУКИ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КСЕНИЯ КНЯГИНЯ ЯРОСЛАВСКАЯ. 1. 1.Величия суть. Давно уже возвратился Улан Лисица из Новгорода. Привез Кокушке ответ князя Александра, которого после Невской битвы называли теперь героем Невским. Александр передавал поклон ярославскому князю Василию и его брату Константину и матушке их Марине Ольговне, а так же всем чадам и домочадцам, а особенно Кокушке, и приглашал князя Василия к нему в Новгород, погостить. Улан на словах передал Кокушке, что просьбу её князь Александр выполнит, что у него есть на примете, то, о чём Кокушка просит его, и что пусть князь Василий только навестит его, Александра, в Новгородских пределах. Кокушка примечала, как раздался в плечах и вырос выше притолоки её "Чеграшик", как любовно называла она Василия, когда еще младенцем его пестовала. А на верхней губе младого князя начал золотиться нежный пушок. Василию страсть как хотелось, увидеться с Александром, но дела княжения не отпускали. Зима пролетела в муках раскаяния, в постах да бдениях над книгами, полными мудрости святых отцов, и даже масленичные игры и забавы в конце зимы не будили привычной ранее радости. Повадился князь Василий к игумену Игнатию в Спасов монастырь, беседы с отцом Игнатием полюбились ему. Был Игумен начитан, много знал не только из книг Священного писания, но и из сочинений "внешних мудрецов": из греческих и латинских поэтов, философов, ораторов. - Покаяние излечит душу твою, - как гораздый лекарь говорил Игнатий, - женщина -- сосуд греховный, и трудно отвернуться от него, когда жаждешь. Даже Александр Македонский не удержался, что б не пойти взглянуть на прекрасную жену Дария. - И не дрогнуло его сердце -- в волнении спросил Василий. - Дрогнуло. Не решился посмотреть он на молодую и прекрасную жену, но свернул в покои её матери, сущей старей её. - В этом его величие суть -- усмехнулся князь Василий. - И в этом тоже. Вы же в седле, женские очи, привлекая, красуетесь, и почему не считаете себя согрешающими - Сам глаголешь, что и великие мужи имели слабость. - То-то и оно. Один мудрец, увидев расточительного человека при дверях красивой женщины, сказал: " Это маленькое удовольствие принесёт большую беду!" - Каждый человек волен поступать так, как считает нужным, - упорствует Василий. - Да негоже себя на рабство обрекать. Волен-то он волен, да такая воля к рабству от женщины ведет. Хочешь быть свободен, освободись от желания. - А как же мужи, что в браке совокупляются с жёнами Они что, в рабстве пребывают - То - есть святое таинство брака, самим Господом благословленное. Василий замолчал и задумался, глядя в крохотное оконце монашеской кельи. 2.РУССКИЙ СРАМ ПРИ ЛИПИЦЕ. Бродька поправлялся тяжело. Отец Федор делился с хворым отроком скудным куском своим, который доставался ему от монастырской трапезы. Весь день, пока белый свет не померкнет, трудился, исполняя уроки строгого отца-келаря. Дров наколоть для очага, воды принести от святого источника, коз подоить, муки намолоть ручным жерновом, - за всё брался отец Федор, только чтобы терпели его с отроком Бродькой святые обитатели монастыря. А как сумерки начнут сгущаться, пробирался отец Федор в комору при конюшне. Там его ждал Бродька. - На-ка, пожуй, хлебушка, болезный. Вот тут в горшочке малость молочка принёс. Козье-то оно полезное. Пей. - Тебя не забранят за молоко-то -- слабым голосом прохрипел Бродька. - Раз не увидели, значит Богу нашему так угодно. Чай, тоже хочет, что б ты на ноги-то встал. Отец Федор перекрестился, зашептал, обращаясь к Богу: - Отче наш, сущий на небеси.... - Ты, чего, отче, опять молитвы шептать будешь - А как же, надо с Господом поговорить, вымолить здоровья для тебя. - Ты бы лучше поведал мне, отче, про нашего князя Константина Всеволодовича, как он с братьями-то урядился - Любишь бывальщины-то, вижу. - Страсть, как люблю. Рассказывай. - Повесть-то моя не славна для русского человека будет. Но всё едино, слушай. Собрался князь Константин со своей дружиною и с богатырями Ростовскими. - С Алешей Поповичем - С Алешей Поповичем. - И с Нефедием Дикуном - И с Нефедием Дикуном, - согласно кивает отец Федор. - И с Добрыней Златый Пояс! - И с Добрыней, - задумывается отец Федор. - Ну, же, отче, что дальше было - Ну, а дальше прибыли они в стан Мстислава Удалого, встретили их с честью. Мстислав с Владимиром Псковским, да с новгородцами поставили свои полки близ Юрьева и там стояли. А Константин со своими полками стоял далее, на реке Липице. И увидели стоящие полки Ярослава и Юрия и послали к Юрию сотского Лариона: "Кланяемся, мол, тебе. От тебя, мол, нам нет обиды. Обида нам от Ярослава", а Юрий Всеволодович отвечает: "Мы, мол, заодно с братом, Ярославом". - Вот Юрий -- то Всеволодович заодно с князем Ярославом на Липице встал, за него вступился, а когда ему самому нужда была с Бурундаем воевать на Сити реке, так Ярослав и отряда малого не отрядил брату, - страшным шопотом прошептал Бродька. - А ты отколь знаешь такое - А когда у нас в Ярославле Ярослав-то пребывал, так ему сама княгиня Марина Ольговна пеняла на то. Прямо в лицо, при всём народе. - Княгиня Марина всегда справедливой была, - полушепотом проговорил монах. - И тут не убоялась гнева Великого князя. Ну и что дальше-то было - А дальше к Ярославу послали гонца лёгкого: "Отпусти, мол, мужей новгородских, да купцов, что пленил, а с нами возьми мир, а крови не проливай". - А Ярослав что - А Ярослав отвечает: "Вы из далека пришли и боитесь. Плохо вам, как рыбе на суше. Мира с вами не хочу, а мужи ваши у меня поплененные, что хочу с ними, то и сделаю". Не хотел князь Константин пролития русской крови-руды. Долго переговоры велись с братьями. И последним ответом от братьев Юрия и Ярослава было: " Коли пришли биться, так куда вам уходить А брату Константину говорим так: "Пересиль в бою нас, тогда вся земля твоя будет, и будешь ты Великим князем на русской земле". - Мира не захотели - Нет, не захотели, вознеслись славою, видя у себя силу великую, начали пировать у себя в шатре, деля землю русскую. - А что, и не нашлось никого в их стане, кто бы по - иному мыслил - Был один боярин из Суздаля Творимир, он уговаривал братьев Юрия и Ярослава мир принять и старейшинство Константину передать, ведь смоленские князья, что встали за Константина, Ростиславова племени, мудры, достойны и храбры. Не числом берут, но доблестью. Да не люба была эта речь братьям Ярославу да Юрию. И сказал тогда Ярослав: "Никто против нашей силы не устоит. Мы эти полки седлами закидаем". И созвали бояр и людей главных, и начали речь держать. Ярослав сказал тогда: "Братья! Вот добро само пошло нам в руки! Вам будут кони, оружие, платье, а человека кто возьмет живого, тот сам будет убит. Даже если в золотом оплечье будет, то убей его, а мы вдвое наградим". "Да, не оставим никого в живых!", - вскричали люди Ярослава и Юрия, - "А если кто и убежит из боя не убитый, а мы его захватим, то прикажем одних повесить, а других распять". - Подожди, отче, а как же так, получается, русские на русских ратью идут и клянутся убивать русских! - О! Броденька, страшное то чудо, и дивное! Не дай Господи, еще хоть раз увидать, на родной земле, как сыновья на отцов шли, а отцы на детей, брат на брата, рабы на господ, а господа на рабов! - Рабы на господ шли -- удивился Бродька и, ему показалось, что в голове его что- то смешалось, - как же так, ведь на господах Божье благоволение. - Да, если бы господа-то помнили об этом! -- гневно проговорил отец Федор, но тут же смирил себя, - слушай далее, отрок. Слушай и запоминай. Когда вострубили в полках Константина, и Юрий и Ярослав это услышали, то побежали за лесистый овраг. Есть там гора, зовется Авдова, вот там суздальские князья и поставили свои полки. И Константин, Мстислав Удалой, да Владимир Псковский поставили свои полки на другой горе, которая зовется Юрьева гора. А между этими горами ручей, имя ему Тунег. Мстислав послал к Юрию трех мужей в последний раз, предлагая мир: " Если же на дашь мира, то отступите далее на ровное место, а мы перейдем на ваш стан, или же мы отступим к Липицам, а вы займете наш стан". Юрий же сказал: " Ни мира не приму, ни отступлю. Коли вы пришли через всю землю, - так разве этой заросли не перейдете" А сами оплели это место плетнем и наставили колья. Тогда Мстислав и Владимир послали биться молодых людей. - Молодых, таких, как я - загорелись глаза у Бродьки. - Ну, как ты и, помогутнее тебя. И бились они весь день до вечера, но бились не усердно, ибо была буря в тот день и очень холодно. - Это на Пасху было - Это было на вторую неделю после Пасхи в четверг. А утром сказал Мстислав: "Владимир и Константин, гора нам не поможет, и не гора нас победит. Надеясь на крест и на правду, пойдемте на них". И начали устанавливать полки, и укреплять дух новгородцев и смолян, говоря: "Братья, мы вступили в эту сильную землю суздальскую. Станем же твердо, надеясь на Бога, не озираясь назад: ибо, побежав, не уйдешь. Забудем, братья, дома, жен и детей. А уж, коли умирать - кто хочет, пеший, кто хочет, на конях". Новгородцы же сказали: "Не хотим погибать на конях, будем сражаться пешими". И, сойдя с коней, сбросили с себя одежду и обувь и выскочили босыми. А молодые смоляне тоже спешились и пошли босыми, обвив себе ноги портянками. Пешие ринулись и ударили на пеших воинов Ярослава. Те подняли кии , а наши топоры. Ну и начали их бить, подсекли стяг Ярослава. А Мстислав проехал трижды через полки Юрья и Ярослава, посекая людей. Был у него топор, прикрепленный петлёю к руке, он им и сёк. Досеклись до обоза. А Алеша Попович, славный мой друже, имея меч обнаженным, пошел на Мстислава, и хотел рассечь его. А Мстислав и возопил: "Я есмь, князь Мстислав!". А Алеша Попович отвечает ему: "Коли ты князь, почто дерзаешь на поле брани! Твоё дело стоять и смотреть! Это наше дело, с ворогом биться. Если ты, глава, убиен будеши, то другим воинам, куда деться!". Юрий же и Ярослав увидели, что их косят, как колосья на ниве и обратились в бегство, с меньшою братию, да с князьями Муромскими. Мстислав же сказал: "Братья, новгородцы, не обращайтесь к добыче, продолжайте бой". Новгородцы не ради добычи бились, а смоляне бросились на добычу и обдирали мертвых. Побеждены были сильные суздальские полки. А новгородцы и смоляне сохранены силою честного креста и правдой. Велик промысел Божий! - Так ведь русский русского убивал! - То-то и оно, отрок. Новгородцы -- то - головорезы. Добивали раненых без жалости. Горло резали, чтоб быстрее живота лишить. Победили мы братьев своих. И убитых было бесчисленное число, столько, что не может вообразить человеческий ум. - И ты убивал - И я был в той сечи, - не сразу ответил отец Федор. - Почто такое сотворили - Так не народ творит, князья людей поднимают друг на друга. Вот тогда многие люди говорили про Ярослава так: "Из-за тебя сотворилось нам много зла". О! Черный день! И были слышны крики живых, раненых не до смерти, и вой проколотых насквозь людей. Погребать мертвых было некому, многие бежали к реке и тонули, а другие раненые умерли в пути, а оставшиеся в живых побежали ко городу Владимиру, а кто к Переславлю, а кто к Юрьеву. - А князь Ярослав, что с ним было - Ярослав прискакал один в Переславль, в свою вотчину на пятом коне, четверых в пути загнал, затворился в городе. Не довольно ему было прежнего злодейства, не насытился крови человеческой, велел захватить всех новгородцев и смолян, что пришли к нему по торговым делам, велел загнать кого в тесную избу, кого в погреба, кого в гридницу. Многих задушил там. - Вот он какой, наш Великий князь. - Да.... Ну, вот, а князь Юрий увидел, что брат Ярослав побежал, и вслед за ним поскакал во Владимир. Прискакал во Владимир к полудню на четвертом коне, загнав трех, ибо был телом толст и тяжек. В одной сорочке, даже подседельник потерял по дороге, и стал ездить вокруг города и кричать: "Укрепляйте город!" А в городе остался народ не ратный: попы, чернецы, женщины и дети. Они сперва обрадовались, думали, что это посол от князя. А то был сам Юрий. А когда поняли, о чем он кричит, то пришли в смятение, и был вместо веселия, плач. - А наш-то Константин Ярославский, что - Ну, а нашего Константина провозгласили Великим князем и правил он так всей землёй Русской до самой своей кончины. Царство ему Небесное!- перекрестился отец Федор. - А Мстислав Удалой - А Мстислав подошел к Переславлю, забрал новгородцев и смолян, что были в плену у злодея, забрал дочь свою у Ярослава, княгиню Феодосию Мстиславовну, и не заходя в город, отправился восвояси. - А Ярослав как же отдал жену свою боговенчанную - А тут уж он не хозяин. Тут уж она сама собралась и от мужа неверного к своему батюшке отъехала. Только Ярослав-то её и видел! - А как же у них сыновья-то народились Александр, что ныне Невским кличут Андрей, Василий, ещё Ярослав.... - Ну, потом простила она его. Сердце, чай, отходчивое имела. - Вестимо.... Отче, получается, князья свои дела урядили, а народу сколько погубили! Разве Бог им на то благоволение своё даёт - Перед Богом они на том свете ответ держать будут за всё, что творят, и за это бесславное побоище. Знаешь, сколько суздальцев полегло тогда Девять тысяч двести тридцать три. Вот после этого Алеша Попович сказал, что больше служить князьям не будет. И еще семьдесят лучших ростовских богатырей поклялись, что их мечи больше не прольют русскую кровь-руду. - А ты-то тоже был среди них - Я то .... Я после всего этого подался в скит, грех свой замаливать. - Ушел от жизни мирской - Ушел. - Отче, а ты, ведь, тогда юным был - Разве чуть постарше тебя. Эта срамная сеча была в одна тысяча двести шестнадцатом году от Рождества Христова, двадцать первого апреля. И в шесть тысяч семьсот двадцать четвертом году от Сотворения мира. Век буду помнить, как силушку русскую сами избывали. А как же нам было после этого против Батыя выстоять Батый-то через семь годков после того к нам пожаловал, а биться-то и некому. То-то. Ну, ты спи, Бродя. Во сне к тебе здоровье по капельке возвращается. Спи. Отец Федор в темноте коморы крестит отрока, и притихает, забившись в сено. А Бродька долго, долго вглядывается в темноту угла, представляя себя то трубачом, вострубившим сбор полков перед сечей, то князем Мстиславом, мчавшимся через полки вражьи и разящим секирою одесную и ошую , и не было ему равных в битве. А то представил себя Алешей Поповичем, как он князя Мстислава чуть мечом не зарубил, а потом еще и разбранил. Закрыл глаза, и проклятый овраг с ручьем, что впадает в реку Липицу, снился ему всю ночь и крики умирающих, и стоны раненых, и ровное зеленое поле, и вдруг Верлиока, сидящая у костра и, глазами своими синими смотрящая куда-то мимо Бродьки. 3.УРОКИ В БАТЫЕВОМ ШАТРЕ. В шатре Батыя всегда звучала музыка. Музыканты, плененные от разных народов, услаждали слух Великого хана и его двора лучшими мелодиями и ритмами завоеванного мира. Строгий буюрук следил, что бы музыка соответствовала моменту. В разное время вступали одни и замолкали другие инструменты. Это было похоже на игру гигантского оркестра, по количеству музыкантов и инструментов, не имеющего себе, подобных в мире. И поэтому, всё, что происходило в шатре Батыя, имело звучание яркое, нечеловеческое, шаманское, смешанное со страхом и любопытством обреченных на безволие существ. И только один человек властвовал над всем, что было в поле его досягаемости. И это был Батый -- Великий и могучий. Страхи, проклятья, наговоры и заклинания навлекались на его жилище. Но чести побывать в его шатре, удостаивался не каждый, и если это происходило, любой гость его, оставшийся в живых, после встречи с Великим монголом, мог быть горд до конца дней своих. Провинность Можайского князька Андрея усугубилась тем, что он не просто купил у хана Гаюка табун монгольских лошадей, не просто начал разводить неприхотливую породу, в нарушение Ясы Чингисхана, а посмел перепродать часть того табуна венгерскому королю Беле Четвертому, который захотел иметь в своей армии таких же выносливых и умных животных, какими владел сам Батый. Венгерские лошади доселе славились своими качествами во всём латинском мире, но не было предела совершенству, и татарские жеребчики должны были передать своё семя венгерским кобылицам и улучшить выносливость породы. Но монгольские лошади были одной из причин боевого успеха орды Батыя, и делиться с врагом своими достижениями, Батый не хотел. Под звуки устрашающей музыки чиновник Батыя объявил о смертной казни нарушителю Ясы. Последние и самые страшные слова приговора сопровождались оглушительными ударами в огромный барабан, добытый в горах Кавказа. - Бум! Бум! Бум! -- пробил барабан, и присутствующим русичам показалось, что это открылись двери ада, куда должен сойти виновный князь. Князь Андрей, с осунувшимся лицом раскаявшегося грешника, распластавшись на полу перед ханом, и боясь поднять лик свой на грозного владыку, умолял оставить ему жизнь, но Батый молчал. Тогда решившись на отчаянный шаг, из толпы русских, присутствовавших в тысячеместной юрте хана, выдвинулась княгиня Андреева. Она на коленях поползла к возвышению, на котором сидел Батый, остановилась позади своего супруга, и протянула по направлению к хану дитя своё, завернутое в пелены: - Прости нас, о! грозный хан, прости неведение наше, прости корысть нашу, сжалься над отцом ребенка, к тебе взывающего! Оставь мне мужа, а сыну моему отца, и мы будем молиться до скончания века за твоё здоровье, о, мудрый хан! - она в рыданиях прикрыла лицо своё спеленутым тельцем собственного чада, которое вдруг тоже разразилось плачем. Батый прищурил глаз и молча смотрел на рыдающую женщину. Страшные мгновения тянулись, будто вечность. Батый что-то тихо проговорил, и толмач огласил его слова: - Великий Батый сказал: "Я следую закону. Никто не может нарушить Ясу Божественного Чингисхана, ни Батый, ни Угедей, ни Джучи, и даже сам Чингисхан поступал так, как гласит Великий закон. Это ваш правитель, князь русичей, может по своей прихоти казнить или миловать". Когда смысл слов, произнесенных толмачем, дошел до сознания княгини, она подняла голову и глазами стала искать в огромном множестве людей Великого князя Ярослава. Надежда мелькнула в её взоре. - О! Великий князь Ярослав Всеволодович, ты наше прибежище, ты заступ всем нам перед бедой неминучей, вступись, родимый, на тебя уповаем, ради Господа нашего, ради Христа! - повернулась княгиня Андреева к князю Ярославу. Ярослав смущенно молчал и прятал глаза свои от пристального внимания присутствующих. - Поднимите ей главу, дайте взглянуть в лицо её, - показал знаками Батый. Турхауды подбежали. Один вырвал из рук княгини ребенка, другой перехватил женщине горло и поднял её подбородок. Она рванулась к кричащему дитя, но голова её больно дернулась, и руки повисли. Покрасневшее от слез лицо её, распухшие веки и губы не располагали к любованию. - Отпустите её и отдайте ей малая, - приказал Батый жестами, - я дам тебе мужа и отца твоему сыну! -- и сделал жест, что бы она удалилась. Женщина запричитала слова благодарности, ещё не веря словам толмача, переводившего речь Батыя, кланялась, головой ударяясь о пол юрты, выстеленный ковром, прижала ребенка к груди и, не поворачиваясь спиной к хану, дрожа и икая, поползла назад, в тот угол юрты, где сидели на коленях и корточках русичи. Великий князь Ярослав не вступился. Женщина дерзостью своей нарушила закон. Он знал, что у монгольского хана нельзя что-либо просить после того, как он объявил о своём решении, ибо Яса оставляла последнее слово за ханом. Застучали мелкой зыбью барабаны, к князю Андрею подбежали четверо монголов. Они рывком поставили его на ноги. Один со всего маха ударил его в правый бок. Князь охнул и согнулся от боли, двое других завернули ему руки за спину, четвертый монгол, выхватив кривую саблю, одним ударом отсек склоненную голову Можайскому правителю. Легкий стон прошел по рядам русичей, забилась княгиня Можайская, а голова её князя, отделенная от тела, и надетая на высокий кол, плыла по кругу, поливая кровью ковровый пол Батыевой юрты. - Лучше иметь тысячу врагов вне дома, чем одного внутри, - проговорил мудрый Или-чут-сай, покачивая головой. Зыбь барабанов сменилась трубными гласами, а затем, легкие струны невидимого инструмента, запели о самом прекрасном, что есть на свете, о любви. Батый кивнул головой, и толмач начал читать ярлык, в котором была записана воля хана. Можайск передавался в управление брату князя Андрея. Во исполнение законов Ясы Чингисхана, княгиня Андреева передавалась его брату, который обязан взять её в жёны и содержать, что бы она не испытывала нужды ни в чем. Малай передавался брату казненного князя в качестве сына. Русичи молча переглядывались, скрывая недоумение и страх. Княгиня Андреева не понимала, что происходит. Все смотрят на неё. Но, убитая казнью мужа, она тяжело дышала, прикрыв очи, и хотела только одного: умереть, чтобы никого не видеть. Кто-то вытолкнул брата князя Андрея: - Благодари Великого хана! Не гневи господина! Скорбь об убиенном брате, страх за себя, шипящие, недобрые голоса русичей, дрожащих за свои жизни, и их цепкие руки, выталкивающие его на ковер, всё было противно естеству человеческому. Новый князь Можайский пополз к трону Батыя, униженно склонив голову, и боясь поднять глаза свои на грозного владыку. Он полз по ковру, где только что был казнён его брат, и кровь брата прилипала к рукам нового наследника княжеского стола. - Великий хан спрашивает, доволен ли ты ярлыком на правление - Благодарю, Великий хан! Я доволен, и пусть Господь хранит тебя, о, великий хан, - молодой князь многократно кланялся, ударяясь лбом о пол юрты. Глухие удары барабана насмешкой вторили каждому поклону. Все родственники, окружавшие хана, смеялись и показывали пальцем на испуганного человека. Вслед за ними смеялись чиновники, а за ними приглашенные гости. Смеялись даже те, кому было не до смеха. Один Батый был серьезен. Он прекрасно понимал, что творилось в душе маленького князька, и не завидовал ему. Он -- то знал, что испытания Можайских князей в его ставке на этом не кончились. Один из турхаудов подошел к Можайскому князю и палкой дотронулся до его плеча. Князь поднял на него глаза, и увидел, что тот знаками приказывает ему удалиться. Князь попятился обратно, в угол, где сидели русичи, не поворачиваясь спиной к трону и, не поднимая головы. Рабы разносили угощение. На серебреных блюдах дымилась конина, порезанная большими пластами. Без соли. Мясо брали руками и ели, обтирая руки о голенища сапог. Внесли чаши с тарасуном -- молочной водкой, приготовленной из кумыса. Такую чашу полагалось брать двумя руками в знак глубокого уважения к хозяину. Пить надо было осторожно, что бы ни одна капля не пролилась мимо, ибо это считалось большим грехом. В шатре стало шумно, говор стал громче, смех развязнее, страх уходил далеко, возможно в пятки, потому что сердца присутствующих освободились от тяжести. И тогда вновь забили барабаны, и толмач поднялся на ноги. Он объявил, что хан Батый и его первая жена Баракчай -- ханум, желают видеть, как молодой князь будет исполнять свои обязанности и не нарушит ли он законы Ясы, как это сделал его брат. Гости еще не понимали, о чем идет речь, а в окружении хана переглядывались и скабрезно улыбались жены правителя и его родственники. Внесли белую кошму и расстелили в центре юрты. Зазвучала замысловатая индийская музыка, ударил со свистом ременный бич, и под его свист выплыли на ковер танцующие невольницы. Жесты их были красноречивы. Они призывали любить и радоваться жизни. Турхауды по краю ковра прошли к Можайскому князю, рывком подняли его с пола и под руки провели на кошму. Князь не сопротивлялся и шел, обреченно опустив голову. Турхауды сорвали с него верхнюю одежду, и юноша остался в исподних белых портах. Толстая Баракчай -- ханум, восхищенная торсом молодого богатура, довольно кивала головой. Молодые жены ханов и чиновников монгольских переглядывались и, по их скрытым улыбкам было видно, что они получают удовольствие от вида прекрасного, молодого тела. Турхауды направились к жене Можайского князя. Она не сразу поняла, чего от неё хотят. Она смотрела на двух страшных монголов, и тряслась всем своим телом. Они рывком подняли её, и потащили к белой кошме. Толкнув женщину на кошму, один их них на ходу подхватили её ребенка, и показал знаком, что бы она молчала. Музыка усилилась. Две танцовщицы подплыли к княгине и легкими движениями рук стали развязывать ремни на облачении княгини и расстегивать её одежды, поглаживая, обнаженные части её тела. Княгиня в смущении закрывала руками, то свою грудь, полную молока, то низ живота, а дебелое тело её сияло белизной округлых форм. А две другие девушки, легко касаясь торса князя, раскачивались в ритме музыки, призывая любить. Движения их были столь красноречивы, а касания так нежны, что судорожная дрожь пробежала по телу князя. - Смотри на меня, я помогу тебе, - прошептала одна из них на родном князю языке. Догадка, что жизнь ему может быть сохранена, если он справится с уроком, который приказал ему Батый, родила надежду. Рабы внесли поднос с двумя чашами, они были маленькими и не глубокими, на один хороший глоток. - Выпей, - едва слышно прошептала та, что говорила по-русски, и протянула чашечку князю. Князь поклонился и принял из рук девушки питьё, и беззвучно призвав Христа Спасителя, сохранить ему жизнь, одним глотком выпил терпкое содержимое чаши. Другую чашечку поднесли княгине. Она вцепилась зубами в край серебряной посудины, и белые ровные зубы её застучали об этот край. Она, давясь, проглотила питьё, и щеки её порозовели. Она широко открытыми глазами оглядела юрту, провела ладонями рук по своему телу от грудей к бедрам, и застыла, глядя на своего деверя. - Возьми её! И сделай всё, что должен сделать мужчина с женщиной, - услышал молодой князь шепот уже знакомого голоса, - это твоё спасение, и её тоже. Юноша подошел к вдове брата, и рывком поднял её на руки. В огромной юрте повисла тишина. Держа в руках спасительную ношу, князь опустился на колени, и выпустил из рук женщину, от которой зависела сейчас его жизнь. Он уже не знал, совершает ли грех или какое-то другое постыдное действо, он только помнил, что это надо сделать на радость владыке и его окружению и во имя собственного спасения. - Раздвинь ноги, не бойся, - прошептал он, - сделай это, пока у меня есть силы. Прошу тебя, - умоляющим голосом зашептал, наваливаясь на неё всем своим телом. Она отрицательно мотала головой, и кричала: - Нет, нет, нет.... - Возьми её, - кричали со всех сторон на разных языках, - возьми её! - Сделай ЭТО, ты сможешь, - услышал он вкрадчивый голос танцовщицы. Тогда он согнул ноги извивающейся княгини в коленях, и сделал ЭТО. Юрту раскачивало от звуков ликования. Татары кричали от страсти, а их жены извивались в истоме. Батый держался за низ живота, не спуская глаз с обнаженной и стонущей пары. И в это самое время раздался громкий детский плач. Плакал ребенок княгини. Она вскрикнула, подняла голову, и, скинув с себя наваждение, и оттолкнув князя, метнулась к дитю. Стоя на коленях перед турхаудом, она молила его: - Отдай, отдай мне моё дитя. Турхауд взглянул на своего начальника, тот на своего, и, наконец, большой начальник согнувшись перед Батыем, робко взглянул на хана. - Отдайте малая матери, - разрешил Батый. Турхауд бросил ребенка на кошму, и отошел в глубь юрты. Княгиня прижала дорогой сверток к себе, а ребенок губами нашел грудь матери, чмокнул и замолчал. Из другой груди женщины брызнуло молоко и потекло по её животу и дальше вниз по ногам на пол юрты. На это было уже не интересно смотреть. Турхауды палками отогнали княгиню и князя в русскую сторону юрты. Пир у Батыя продолжался. Князь Ярослав кисло улыбался Батыю, подчеркивая своё согласие с Великим монголом во всём, что только угодно будет хану. "За грехи наши попущает Господь Батыя безбожного на землю Русскую", - говорит митрополит Кирилл. "За грехи наши", - только сейчас дошла до князя глубина этих слов. "За грехи наши...", - согласно качает головой князь Ярослав. " Если бы ведать ранее, какую судьбу уготовил Господь чадам своим, разве стал бы так греховодничать! Да поздно раскаиваться. Теперь только и дела, что сидеть в шатре Батыя, и дрожать за свою жизнь". Батый и его не менее могущественная жена Баракчай подарки от князя Ярослава приняли, но ярлык на великое княжение не спешат давать. Гостит Ярослав в ставке Батыя уже не первый месяц, а когда отпустит от себя хан, неведомо. И какие испытания ждут Ярослава и детей его гнезда, один Господь знает. 4. БАРВИНОК, ЧТО ЛЮБОВЬ ДАЁТ. Лето уже подходило к концу, когда пришла весть из Переславля Залесского, что Александр Ярославич, герой Невский в отцовскую вотчину пожаловал вместе с молодой женой Александрой Брячеславной и новорожденным сыном, княжичем Василием. Якимка вбежал к князю Василию, запыхавшись: - Говорят, княже, что Александра-то Ярославича из Новгорода-то выгнали, - почти радостно проговорил Якимка. - Ты чего мелешь, кто может Александра выгнать Он же герой Невский. Рать шведскую малой силой победил. Самому Биргеру копьем печать на образину его наложил! - Да посол-то его с нашими гриднями перекинулся словечком, - не отступал Якимка. Видно было по всему, что Якимке по душе такая весть об Александре. Не забыл обиду давнюю. А князь Василий не мог надивиться такой неблагодарности новгородцев. Кокушка вошла в горницу, просияла. - Что, княже, в Новгород не собрался, а в Переславль, чай, дорога не дальняя. Поезжай, навести Александра, коли, просит приехать, - зазудела над душой князя Василия нянька. - Пожалуй, поеду. Всех дел не переделать, так ты говоришь, нянька - Вестимо, так. Поезжай, голубчик, развей душу-то. Ты, чудной, как во что ударишься, так тебе удержу нет. Теперь вот всё в монастыре пропадаешь. Чернецы -- то, они люди святые, и плохому не научат, да ты ведь правитель мирской. Мирскими делами тебе заниматься надобно. Да жениться пора. - Ну, ты скажешь, Кокушка, - взгляд Василия уходит в глубокую думу, и он умолкает надолго. - А я вот что мыслю, напустили на тебя, порчу злую, - качает головой Кокушка. - Что ты говоришь Какую еще порчу - Вестимо, какую. Когда приворожить девка парня хочет, барвинок ему в питиё подсыпает. Барвинок любовь даёт, - поднимает высоко свой перст нянька. - И кто же меня приворожил, по-твоему - А то не разумеешь, кто. По ком сохнешь, тот и приворожил. Верлиока твоя проклятая. Пригрели на свою беду.... - Ты.... Ты, не смей про неё такое. - Ох, княже, молод ты еще и не умён, а родной няньке возражать научился, - Кокушка поджала губы, и сердито ушла из горницы. В Переславль Василий собрался с малым отрядом. Якимка отобрал лучших воев своей дружины, чтобы все видели, какие добрые молодцы в земле Ярославской живут -- могут. Кокушка подарки готовила всем переславским домочадцам от мала до велика, потому, как знала всех и помнила. Всё сокрушалась, не забыл ли чего, князюшка, что бы в гостях не осрамиться. Да всё учила своего "чеграшика", как кресты класть по писанному, да как поклоны класть по ученому, и чем кому поклониться: кому златом, кому серебром, кому простым подарочком. А матушка, Марина Ольговна только и попросила, чтобы по пути, в Ростове Великом поклонился князь Василий подруге давней Марии Михайловне, а ныне Инокине Евфросинии, да гробу князя Василько. - Да в гости звал бы братьев своих двоюродных Бориса и Глеба, а то за делами мирскими и свидеться вам всё не досуг. Не гоже так с роднёй близкой жить, - сетует матушка Марина Ольговна, - бывало, братья Василько - то Ростовский да Всеволод, твой батюшка, частенько друг к другу наезжали, охотничьи потехи устраивали. А то в Углич к князю Владимиру нарядятся ехать. То-то было весело и хорошо. Марина Ольговна крестит Василия, целует в голову, как прежде маленького целовала: - С Богом, сыне, поскорей возвращайся. Храни тебя Господь. Большой стал, богатырь совсем, - смотрит, головой качает. - Прощай, матушка, оставайся с Богом. За себя Константина оставляю, он всё устроит без меня, как надо, - Василий, поднимается с колен, целует матушку троекратно, и выходит на родное крыльцо. На сердце немного грустно, но легко и свободно. Князь Василий в пути всё думал, как же так получилось, что изгнали из Новгорода Александра, показали "путь чист" за городские ворота. И что приключилось такого, что героя отстоявшего землю Новгородскую от шведов, выставили из города, как провинившегося татя За то, говорят, что коней боевых на луга выпустил, что сено велел для них заготовить на тех же лугах. Скупы оказались торговцы новгородские. Жадны непомерно. "Что ж вы за народ такой, новгородцы! Как защитить себя от шведов, так не смогли, а упросили Александра с малой дружиной суздальской вступиться за них. Куда удаль свою растеряли Как на Липице горло тем же суздальцам резать, они сильны были, а против шведов побоялись одни выступить", - думал князь Василий, качаясь в седле, по длинной Ростовской дороге. " Батюшка князь Всеволод рассказывал про ту сечу. Отроком еще был, когда вместе со старшим братом Василько встали они в полк отца своего, князя Константина. Рассказывал про ненависть новгородцев к "низовцам", сиречь суздальцам". Много крови пролилось тогда на земле Русской". Под вечер уже, не много не доходя до Ростова Великого, спешились у местечка, где проживала большая семья в огромном доме о пяти стенах. Вдовая крестьянка с семью сыновьями жили в нем, промышляя лесными дарами, да малым полюшком, по первости вспаханным еще мужем её, погибшим вместе с господином своим князем Василько на Сити реке от татарского меча. Прошло лихое времечко, а сыновья выросли один другого краше, да могутнее. На подступах к Ростову со стороны Ярославля стояли они заставой. И встретив дружину князя Василия, не пустили далее. С поклоном вышла их матушка, вынесла каравай хлеба, да крупицы соли, пригласила за стол отобедать, покуда старшие сыновья весть дадут ростовскому князю Борису о прибытии гостей Ярославских. Переглянулись Василий с Якимкой: - Чего делать будем -- Василий озорно взглянул на Якимку. - А чего, Вась, давай, отдохнем малость с дороги, закусим. - Ну, Яким, тебе бы только за стол. - А чего! Где с маслом каша, там и место наше! Тебе и Кокушка наказывала развеять душу, развеселить сердце. Няньку слушаться надо. Уразумел - Уразумел. И тут от края леса показались две женщины, одетые в полосатые домотканые панявицы, с накинутыми поверх плечей большими вязаными косынками. Одна женщина была стара и сгорблена, и всматривалась в проезжих молодцов, будто исподлобья. Другая молоденькая, с быстрыми любопытными глазами и светлыми кудряшками, выбивающимися из-под платка, увидев незнакомых отроков, смущенно улыбнулась, и, зарделась. Хозяйка заставы приложила руку ко лбу, загораживаясь от закатного солнца, и кивнув головой, проговорила: - Слава Богу, мои из лесу вышли. - Кто они тебе будут - Что постарше, то матушка моя, моим деточкам бабка, а та, что помоложе, дочка моя Иустина. . 5. ГОРОД БАТЫЯ -- БУДА. Венгерский монах доминиканец Юлиан был принят в пештском замке короля Белы, как долгожданный гость. Вести, которые принёс он из страны русов, были важными и тревожными. Юлиан доложил королю, что на бывшей прародине венгров, в среднем течении русской реки Волги, и на реке Белой, мадьяров больше нет. "Кои погибли от мечей да стрел татарских, а кои рассеялись по лицу земли многострадальной". Другое известие не менее важное, но совсем худое: война идет к Карпатам. Русский Великий князь Ярослав заключил мир с Батыем и сопротивления ему оказывать не будет. Наоборот, принял все условия грозного хана и признал себя данником татар. Даниил Галицкий, чьи земли граничат с Венгрией, тоже был в ставке Батыя. Ездил на поклон и просил принять Батыя "в любовь к себе". Путь на Венгрию татарским ордам открыт. Юлиану было еще, что рассказать королю Беле, но при воеводе Фильше, он не решился. А когда состоялась встреча монаха с королем с глазу на глаз, только тогда он позволил себе рассказать о том, что поход Батыя на Венгрию имеет причину. И причиной этой был половецкий хан Котян. Батый ни перед чем не остановится, чтобы настичь и наказать изменника, нарушившего договор с ним, великим и грозным ханом. Так говорят русские князья. Это весть была самой тревожной. Было ли ошибкой то, что он, король Венгрии, пригрел половецкого кочевника Бела не мог и не хотел признавать этого. Разве Батый остановился бы перед Карпатами, когда перед ним поставлена задача самим Чингисханом, завоевать вселенную А Котян, бегущий от Батыя теперь будет вынужден защищать Венгрию так, как свою землю. Но не один, а плечом к плечу с королевскими "сервиентами". Нет, Бела был уверен, что он поступил правильно, тем более, что магнаты Венгрии никак не хотели подчиняться королю. Еще при правлении его отца короля Андраша Второго, венгерские магнаты были недовольны вмешательством в дела Венгрии королевы Гертруды. Она была немкой, и венгерские магнаты свели с ней счеты за то, что она насаждала чужестранные порядки в стране. По её настоянию земли Трансильвании король Андраш пожаловал Тевтонскому ордену и одарил его рядом привилегий. Гертруда исхлопотала доходное и важное место своему несовершеннолетнему брату и, он был назначен архиепископом Калоча. Папа согласился утвердить это назначение. Магнаты Венгрии были возмущены. В стране возник заговор и однажды, в отсутствие короля Андраша, королева была убита заговорщиками. Король Андраш был так запуган заговором магнатов, что вместо того, чтобы провести расследование убийства королевы и суд над преступниками, он подписал "Золотую буллу", по которой его враги, получали большие привилегии. Это возмутило скорбящего по матери Белу. Поэтому между молодым и решительным королем Белой, и старым королем Андрашем не было мира. Когда настало время молодому королю принять правление над всей Венгрией, он начал с казни убийц своей матери. А потом попытался отменить самые невыгодные для короля позиции "Золотой буллы". Но это вызвало новое недовольство магнатов. И Бела был лишен их поддержки. И теперь, когда на Венгрию надвигалась ордынская тьма, опереться королю было не на кого. Котян был его единственной надеждой. Половцы -- хорошие воины, но они оставались кочевыми скотоводами, и их образ жизни не менялся от того, что, они крестились по призыву миссионеров -- францисканцев. Крещение половцев не принесло папе материальных выгод. Да и имениям магнатов полудикое кочевое население наносило ущерб: половцы воровали скот, брали людей в плен, грабили поместья. И этим вызывали возмущение уже всего населения Венгрии. Изнутри стены королевского замка не имели той непроницательности, что снаружи. Потому разговор короля с монахом, стал достоянием не только их двоих. Кое у кого из врагов короля появилась возможность оказать Батыю услугу в обмен на собственную жизнь, а может быть, и бесценные дары, на которые не скупился Великий хан. Причиной этого явилось убийство хана Котяна и его приближенных. Убийство тайное, подлое, неосмотрительное. Половецкие кочевники, узнав о гибели хана Котяна, не захотели оставаться в Венгрии, и ушли через её земли на Балканы, отдав присягу верности дочери хана Котяна, маленькой ханше Эржебет. Зато в ставке Батыя появились послы от венгерских магнатов. Король Бела впал в тоску, граничащую с паникой. Отчаяние заставило его просить императора Фридриха Второго о военной помощи в борьбе с Батыем. Фридрих обещал помощь взамен за признание вассальной зависимости Белы от императора. Бела поспешно согласился. Был подписан договор. Но "Батыев сокольничий" был не так-то прост. Военной помощи от германского императора король Бела не получил. Зато императору Рудольфу, пришедшему на смену Фридриху, это не помешало пожаловать Венгрию своему сыну, австрийскому герцогу Альбрехту Первому. И последнему венгерскому королю из династии Арпадов, Андрашу Третьему, едва хватило сил, чтобы отстоять свою независимость. Но было это в 1290 году, когда ни Белы Четвертого, ни Фридриха Второго уже не было в живых. Единственным союзником короля Белы в этот серьезный момент оставался папа Григорий Девятый. Он был непримиримым врагом императора Фридриха Второго и, боролся с ним за владение Италией. Юлиан был послан к папе с просьбами о помощи в борьбе с Батыем. Бела поклялся исполнить все условия, какие папа выставит, приняв союз короля. Королевского посла папа принял, выслушал, выразил сожаление и даже готовность помочь королю, но помощи не выслал. А сослался он на дошедшие до него слухи, о сатанинских занятиях сестры короля Милены. Ураганом шли орды татар на Запад: на Польшу, что бы выйти к северным рубежам Венгрии, и на саму Венгрию тремя потоками. 9 апреля 1241 года при Лигнице были разбиты Польско-германские войска, а 11 апреля при Шайо наголову были разбиты венгерско-хорватское войско Белы Четвертого. В этом бою был убит верный королю воевода Фильша. Бросив свой народ, захватив только свою семью и казну Бела Четвертый бежал. Вот когда пригодились ему маленькие, но выносливые монгольские лошадки, купленные им у Можайского князя Андрея. Батый въехал на гору и остановил своего коня. На высоком берегу, под ногами его монгольской лошадки лежала земля Венгрии. Скалистый, почти отвесный берег Дуная, высотой с полверсты, и под ним низкая, ровная земля противоположного берега. На низком берегу стоял замок с башнями, одна из которых была круглой. - Что там, внизу -- спросил великий завоеватель. - Там Пешт. Замок самого короля Белы Четвертого, - отвечал один из венгерских перебежчиков, всегда находившийся возле хана. - А что это за башня - О! Это бывшее убежище сестры короля принцессы Милены. - Что это за женщина - О! Великий хан, она прекрасна, как утренняя заря над твоей родной рекой Онон, и коварна, как шайтан. - Откуда тебе знать, несчастный, каков свет солнца над рекой моего детства - Твои нухуры всегда глубоко вздыхают, когда вспоминают горы, степи и реки твоей родной Монголии. Принцесса Милена одна из тех женщин, о которой тоже глубоко вздыхают многие благородные рыцари. - Вздыхают -- усмехнулся Батый, - Где она сейчас - Никто не знает, о, господин! - Так узнайте. Я желаю познать её красоту. - Да, великий хан, мы узнаем, где скрывается король Бела и его семья. - Я хочу поставить свой замок на этом берегу. Он будет стоять напротив той башни, где жила венгерская принцесса. Пусть пленные мастера начинают строить. Я хочу, что бы здесь был город, краше которого не было бы во всем завоеванном мною мире. Этот город я назову своим именем. - Город Бату -- спросил Или-чут-сай. - Как моё имя будет звучать по мадьярски - Ба -- ду..., - проговорил венгр- перебежчик и испугался, что сказал не то, - Бу -- ту..., Бу-да....- совсем запутался он. - Пусть будет Буда. Город будет носить это имя. - Значит, на одном берегу Дуная будет город Буда, а на другом берегу Пешт- уточнил Или-чут-сай - Да, пусть будет Буда - Пешт. 6. ЛЮБОВЬ НЕИЗБЫВНАЯ. С тех пор, как встретил Бродька отца Федора, душа его стала понемногу оттаивать. Есть на земле люди злые, о коих и вспоминать-то грех, а есть и добрые, такие, как монах - великан. Однажды отец Федор, немного помолчав, спросил отрока: - Ты, Бродя, как дальше жить думаешь Боюсь, начнешь из коморы выползать потихоньку, так отец Игнатий погонит с монастырского двора. Игумен у нас строгий. И куда ты двинешься, не знаю. - А я с тобой останусь, в монастыре. - Не положено мирским людям с монастырскими старцами жить. На меня и так уже, келарь косится, да в след шепчет, слова какие-то бранные. Не за себя робею, за тебя, моё чадушко. - А я иноком хочу быть, - выпалил Бродька. - Зачем же тебе, чадо, мирскую жизнь оставлять. Вельми много горя на свете, но много и радости. А здесь, в монастыре, всегда пост. Ты, Бродя, выброси из своей головушки такие мысли. Ладно бы, грешен был, как я, почто тебе хоронить себя, за какой надобностью.... - Да ты не знаешь, не говорил я тебе. Я грешен, еще как грешен, -- зашептал Бродька страстно, - любовь плотская меня одолела так, что ничего не видел вокруг, и только о ней думал, о той, что люба мне. Даже в церкви во время службы пою, а сам все слова, что к Господу обращены, к ней отправляю. И жалею её, жалею. И в мыслях целую всю её. Вот какой я грешник! - Да ты покаяние отдай, откройся до конца на исповеди в храме. На сердце -- то и полегчает. - Думаешь, забуду её - Да куда уж, забудешь! Нет, Броденька, коли любишь, так хоть каждый день кайся, а любовь не избыть. Не в силах это человеческих. Будь ты хоть сам богатырь Златый Пояс, и никто тебе не гроза, а любовь всё равно сильнее. Но на душе от покаяния посветлеет. И легче тебе муку эту пережить будет. Господь помощь подаст. - Если я исповедуюсь, отец Игнатий не возьмет меня в иноки. - А ты не стыдись греха, который отмаливаешь, стыдись того греха, который глубоко в себе прячешь. На этом закончился разговор с отцом Федором, который не принес успокоения душе Бродьки. Однажды, Бродька поборов в себе робость, бросился в ноги игумену, проходившему по монастырскому двору. Отец Игнатий, брезгливо поморщившись, остановился. - Что хочешь ты, отрок -- строго спросил игумен. - Прошу милости твоей, отче, оставь меня при монастыре, Господу служить хочу! - Разве не видишь, как уныло это место, что монастырем называется. Ты молод и не сможешь, живя здесь снести все лишения. Иди от нас, с Богом, - строго сказал игумен и хотел продолжить свой путь. - Честной отец, - снова бросился Бродька, не давая ступить Игнатию, - а может это сам Бог, всё предвидящий, привел меня к святости твоей и велит тебе спасти меня, а потому я исполню всё, что ты мне повелишь! -- Бродька говорил так горячо, так искренне, что игумен Игнатий внимательно оглядел его тщедушную фигурку, и с сомнением проговорил: - А может, ты тем спасаешься от тягот мира за счет отказа от горя и радости Хочешь спасти себя от заботы о близких и далёких -- строго проговорил Игумен Игнатий. - Отче, отче, нет у меня ни близких, ни далёких. Хочу, чтобы братия святых старцев, была и моей братией. Один я во всем свете! Спасти душу свою хочу здесь. Я грамоте разумею. Писчей тростью владею, - торопился выговориться Бродька. - Грамоте разумеешь -- заколебался игумен, - Ну, что ж, Благословен Бог, укрепивший тебя на этот подвиг. Оставайся здесь, - махнул рукой Игнатий. Бродьке хотелось поцеловать ноги игумена, но он не успел припасть губами к его сапожку, игумен быстро пошел, окруженный монахами. Бродька ликовал! Ему хотелось плясать и играть на своей свирели, о которой он уже успел позабыть. "Главное, я остаюсь с отцом Федором, и буду жить с ним под одной крышей! Вот придет он сегодня ввечеру в комору, а я ему и расскажу, как не побоялся самого игумена!" Бродька стоял на солнышке, вытянув руки, и щурился, приятно греясь, когда до его плеча дотронулся не знакомый монах: - Пойдем, чадо. - Куда - встрепенулся Бродька. - Не задавай вопросов. Куда поведу, туда и пойдешь. - Пойдем, - согласился Бродька, глядя в иссохшее лицо черноризца, а радость почему-то улетучилась, будто и не бывала. 7. ПРИНЦЕССА МИЛЕНА. Батый проснулся от неясного шума. Он поднялся со своего ложа и вышел на воздух. Майская, нежная ночь, с ароматами альпийских трав, стояла над равниной Андельфёльда. "Землёй ангелов" называют мадьяры свою равнину, - подумал Батый и осмотрелся, - Они близки к истине". Внизу журчал Дунай, тесно зажатый между низким берегом и отвесной скалой, на которой стоял Батый. За горой Геллерт начинало светлеть небо. Мерный звук множества конских копыт донёсся оттуда, снизу, где на плоской равнине стоял замок Пешт. Слуга- китаец осторожно накинул на плечи Батыя длинный стёганый халат, подбитый тонким блестящим мехом. Батый закутался в него, знобко передернув плечами, и кивком головы закинул тонкую косицу за спину. Луна была на ущербе, но светила ярко и в этом серебряном свете, хан увидел летящие тени. - Эй, слуга, смотри. Что ты видишь там -- спросил Батый китайца. - О! Великий хан, там всадники. Они скачут в нашу сторону. - Кто это может быть - Возможно, это послы от венгерского короля, великий хан. Он наверняка смирился и хочет просить мира и желает поклониться тебе, о, великий хан. - Смотри лучше. Там женщины, - глаз кочевника был остер, как у степного ястреба. - О, великий хан! Посмотри на всадницу, которая скачет впереди всех. Как она прекрасна! На породистой венгерской лошади летела молодая женщина. Что-то странное было во всём её облике. Странное и, завораживающе страшное. Батый застыл, разглядывая её. Всадница была в черной одежде, закутавшей её до самого подбородка. Черный плащ с зеленым отливом развевался за её спиной. Длинные черные волосы, выбились из- под серебреного шлема, и трепетали на ветру, как боевой бунчук. Она подлетела к низкому берегу реки, и на полном скаку осадила лошадь. Огромный конь черной масти, с оскаленной мордой, взвился на дыбы и заржал, перебирая тонкими ногами. Всадница развернулась и подняла лицо вверх на скалу, что возвышалась над Дунаем. Там, в вышине, на фоне светлеющего неба, стоял Батый. Взгляды их встретились, и Батыю сделалось холодно и жутко от надменной красоты женщины, будто это было видение из прошлой жизни его. В тот же миг черную женщину нагнали всадницы, отставшие от неё. Она дернула за поводья свою лошадь и, развернувшись, понеслась в глубину бесконечной равнины, огибая стены Пештского замка, и увлекая за собой всю свиту. - Что, что это было! - вскричал Батый, и услышал за своей спиной шепот множества людей, бодрствующих вместе с великим ханом. Они неслышно обступили владыку. Он обернулся, недовольство выразилось на его лице. Ему хотелось побыть одному, но это было не в его власти. Своей судьбой он приговорен быть среди людей, окруженный слугами, и зависимыми от него людьми. - Это принцесса Милена, сестра короля Белы Четвертого, - проговорил венгерский перебежчик. - Разве она не ушла вместе с королем в Далмацию - Она слишком самовольна, что бы подчиниться чьему- либо решению. - Я хочу познать эту женщину. - Союз с этой женщиной еще никому не принес счастье. Рыцари, которым она дарила свою любовь, навсегда утрачивали удачу и погибали жестокой смертью. Она очень опасна. - Тем более, я хочу, полонить её. Вокруг шатра Батыя заколыхалась человеческая масса. Послышались короткие приказы, побежали вооруженные татары, и через несколько быстрых мгновений отряд воинов застучал копытами по горной дороге, ведущей вниз, к берегу Дуная. Батый видел, как, достигнув берега, воины его спешились, бросились в воду, держась руками за хвосты своих мелких лошадок и сносимые течением, выходили уже на другом берегу Дуная. Погоня за принцессой началась. Батый прошел в светлый полотняный шатер, который он отбил у венгерского короля в битве при Шайо, и лег на широкое ложе, устеленное шкурами убитых собак. Собачий мех успокаивал ноющие боли в его ногах. Он закинул руки за голову и, всматриваясь в цветные узоры внутреннего убранства шатра, представил себе волнующую красоту венгерской принцессы. - Я добуду тебя, Воительница, чего бы мне это ни стоило. Даже если мне придется заплатить за твою любовь ценой своей жизни! -- и он с силой ударил кулаком по краю постели. 8. СЕМИБРАТОВСКИЙ ДОЗОР. Комары роились столбом. Якимка примостился на краешке завалинки , и ловко строгал ветки березы, лежавшие у его ног. - Завтра вёдро будет, - проговорила Иустинья, отмахиваясь от комарья. - Да уж лучше бы дождь, - заглядывая в глаза девице, возражал Якимка. Иустинья перебирала грибы, что принесла из леса, ловко отрезала ножки, чистила маленьким ножичком шляпку и насаживала её на длинную, оструганную ветку. На слова Якимки не отозвалась, только пожала плечами. Якимка не знал, как вести дальше разговор. Всегда такой развязный до срамоты, тут, оробело, глядел на быстро снующие руки девицы. - Я это говорю, что коли дождь будет, то и в лес нельзя будет идти, - пояснил Якимка. - Вестимо, - опять пожала плечами Иустинья, и кудреватая прядка выскользнула у неё из-под платка. Якимка кончиком оструганной веточки попытался развить светлый завиток. Иустинья дернулась, отняла у Якимки ветку, положила рядом с собой на завалинку. Якимка не мог ничего с собой поделать, он не сводил глаз с девушки, и не понимал, как же ему теперь быть. Сейчас, вот сейчас приедут братья Иустиньи, с ними кто-то из княжеского ростовского дома, и надо будет уехать. Но он не может этого сделать. Не хочет. И причиной всему этот завиток, светлый, почти золотой. И вздернутый носик, и взгляд открытый и в то же время строгий. Якимка явно был в растерянности. Иустинья и говорила-то, как-то нараспев и с легкой насмешкой. - Смотри, боярин, вон братья мои возвращаются. А ты заскучал было. - Да, я не скучал, нет, откуда ты взяла, я бы здесь хоть весь вечер просидел и всю ночь, если бы ты позволила, Иустинья. - Не боярское это дело у ног холопки сидеть, - сказала, как отрезала. Забрала корзину и взглянув из-за плеча, ушла в избу. - Эва! -- только и сказал Якимка. Вихрем налетели всадники из ростовской дружины и с ними Глеб Василькович, младший сын княгини Марии Михайловны, а ныне князь Белозерский. Спешились, князь Глеб накинулся на Василия, прижал его к своей груди. Обнялись братья двоюродные, расцеловались. - Василий, брате! Вот праздник-то, вот радость! -- кричал Глеб на распев, в разговоре налегая на букву о, - а Борис остался дома, ждет тебя, Василий. К матушке в монастырь гонца послали, обещалась быть к столу. Ну, по коням, что ли! - По коням, так по коням, - смущенный горячими объятьями, проговорил Василий, - Яким, прикажи дружине следовать за нами. Дружинники ярославские успели коней вычистить, сменить подседельники на яркие, красивые, дорожной пылью-грязью не замаранные. Сбрую почистили до блеска, доспехи выставили серебряные, красной медью окованные. Впереди тронулись гридни с луками за спиной, в руках рожки боевые, чтоб при въезде в город протрубить прибытие Ярославского князя. За ними гридни-латники, с блестящими щитами, наколенниками и налокотниками, в серебристых кольчугах, а на головах сияющие шлемы -- шишаки. После них тронул коня своего Василий, справа князь Глеб, слева неразлучный с князем Якимка. Сзади двинулись остальные дружинники, прислуга с обиходом, необходимым в гостях и в дороге, и после всех тихим шагом обоз с "хлебом" и скарбом. В Ростове Великом прогостил князь Василий, почитай, неделю целую. Князь Борис хозяин рачительный. Народ в городе богатый, по хозяйски дела городские ведут. К Ярославским гостям отношение, как к молодшим родичам: снисходительно -- покровительственное. Ни конями борзыми, ни нарядами яркими удивить ростовских горожан не удалось. Да и ладно. Забавы да столы хлебосольные во всю неделю гулом гудели, смехом веселым звенели, да перезвоном Ростовских колоколов, радость разливающих на всю округу. А и наговорились братья досыта. Князь Борис поведал Василию, как сердцем болеет за матушку Марию Михайловну, что ныне сан приняла монашеский. А у неё сердце замирает оттого, что отец её, князь Михаил Черниговский по Латинским странам бегает, домой в Чернигов опасается возвратиться, Батыевой мести хоронится. А в Чернигов, то Литва нагрянет, то татарская орда налетит. Народ пуганый, по лесам, да болотам разбежались. Совсем разорено княжество. - Что ждёт деда моего, Михаила Всеволодовича, какая участь, не ведаю, - шепотом сокрушался князь Борис, видя участие Василия в его тревогах. - Может, еще обойдется, Бог милостив, - ответствовал Василий. - Вот на Господа только и уповаем. Хорошо, хоть бабка отыскалась. В плену была у Великого князя Ярослава. Об этом прознал брат её, Даниил Галицкий, да и выпросил у князя Ярослава сестру свою. Ну, Ярослав согласился отпустить пленницу. Матушка моя, его об этом молила, когда Ярослав -- то был у нас на полюдье. Отвалила ему долю большую из монастырской казны, отблагодарила. Ярослав тогда ничего не сказал ей, а всё- таки отпустил бабушку. - - Ну, вот, слава Богу, и обошлось. - Я спросить тебя хочу, Василий, тебя Батый еще не призывал в ставку за ярлыком - Нет еще, - пожал плечами Василий. - Поедешь в Переславль, там ведь Великий баскак по Суздальскому улусу поселился. И татар там много. Постарайся подружиться с татарином. Скоро всё равно придется в Орду ехать. Так заступника иметь надобно. - - Спасибо, брате, за совет. Только что это с татарами дружбу водить Это почто - - Ну, я тебе сказал, а там сам смотри. - Якимке в застолье место рядом с Кручиной определили. Первые советники своих князей сидели рядышком и чувствовали себя уверенно, вели развязно. Друг перед другом кураж показывали. - - Хорошо у вас в Ростове гуляют, весело, а у нас в Ярославле душевно. Один Бродька, чего стоит. Как заиграет на своей свирели, так за душу берет. - - Это какой - такой Бродька -- насторожился Кручина. - - Есть у нас такой отрок. Забавы да потехи мастер устраивать. А голос у него такой, что как запоет, так сердце защемит. - - Откуда он у вас появился - - Да, я уж и не припомню. - - Приедем в Ярославль, покажешь его - - Не покажу. - - Что так - - После того, как в прошлом годе Великий князь Ярослав у нас побывал, пропал Бродька. - - Как пропал - - Исчез и всё тут. - - Вправду ли говоришь - - А чего мне хитрить - - Побожись! - - Побожусь! - - И к присяге пойдешь - - Пойду. - Кручина рванул крест с груди, поднес Якимке: - - Ну, иди, целуй присягу! Целуй здесь! - показал рукой на Христово распятие. - - Да ты чего разволновался-то так Али он тебе кем приходится - - Нет, ничего. Просто, думаю, хитришь ты много! Давай еще медку выпьем! - С того самого разговора, Кручина замыслил в скором времени в Ярославль податься, походить, поспрашивать: " Может, узнаю, куда Бродька пропал и где искать его, окаянного", - думал Кручина. 9.ПОДАЛЬШЕ ОТ ВЗБЕСИВШЕГОСЯ ВОСТОКА. Принцесса Милена не одобряла бегства брата от войск Батыя. Она задумала план, который должен был привести её на трон могущественного монгольского императора. Только так она называла Батыя и только себя видела она рядом с сильнейшим из всех мужчин, которых когда-либо знала земля. Бела Четвертый, её брат, которого она чтила за его решительность и смелость, за благородство поступков и надежность, постыдно бежал, и к кому К этому ничтожеству Фридриху Бабенбергу, в пограничную Австрию. К Бабенбергу, которого прозвали Сварливым за его невыносимый характер и болезненную скаредность. К Бабенбергу, который, узнав о затруднительном положении венгерского короля, подло напал на Венгрию накануне нашествия Батыя. Нет, она, принцесса чистых королевских кровей, ни за что не позволит себе переступить границу враждебной Австрии, пока этот отпрыск Бабенбергов носит титул герцога Австрии. Она не захотела бежать с братом. Был ли побег в Австрию неосмотрительным для Белы, он не знал. Тогда одной мыслью было: "На Запад, На Запад! Подальше от взбесившегося Востока!". Но куда бы человек ни бежал, Восток всегда стоит за спиной Запада, а Запад всегда оглядывается на Восток. Таков ход Солнца, великого Мезира, которому поклонялись язычники-монголы. Земля Австрии была на Западе. Перейдя границу, и прося убежище у Фридриха Сварливого, благородный Бела и не подозревал, что попадет в удушающие объятья соседа, и чтобы освободиться от них, ему придется отдать скупцу Бабенбергу всю свою казну и три западных комитата -- Шопрон, Мошон, и Пожонь. После чего Бела Четвертый направится в Хорватию и вновь обратится к папе за помощью, и вновь не получит её. И несчастный король Венгрии найдет себе приют и убежище на прибрежных островах Далмации, где с тоской будет вспоминать маленькую половчанку Эржебет, дочку хана Котяна, что в гневе покинула Венгрию после подлого убийства отца. Она подняла бунчук отца, и ушла из страны во главе своего войска. Та самая Эржебет, которая умела петь половецкие песни и смотреть на Белу глазами полными нежности. Принцесса Милена оставалась в Венгрии. Она не пожелала покинуть пределы своей земли. Силы, к которым обращалась эта женщина, открывали ей истину. И она смело принимала её. Много бед принесло нашествие Батыя земле мадьяров, но они не будут продолжаться вечно. Милена это знала и выжидала время, когда можно будет вступить в игру. Действительно, вторжение монголов на этот раз не имело цели покорение Венгрии. Это была разведка боем. Стратегия, которую монголы применяли перед тотальным наступлением и на другие земли. Такова была битва на Калке в 1223 году, перед наступлением на Русь 1238 года. Так Великая орда поступила и при завоевании Кореи, Закавказья и других стран. Покорение Венгрии в 1242 году Батый не считал своевременным. Ему надо было только покончить с ханом Котяном, что за него и сделали Венгерские магнаты. Принцесса Милена жаждала власти и славы. Она еще не один раз показывалась перед Батыем в самых неожиданных местах. И так же неожиданно быстро скрывалась со своей свитой. Карпаты надежно защищали черноволосую всадницу, одержимую идеей мирового владычества. Охота на Воительницу продолжалась, но была безуспешной для воинов Батыя. Батый был заворожен чарами этой женщины. Образ Воительницы, преследовавший его с молодости, обретал зримые черты, но она не давалась в руки. Напрасно лучшие воины и следопыты его личного войска, искали "черную женщину" в искалеченной войной земле, она появлялась неожиданно и пропадала внезапно. 10. ВОИНСТВО НЕБЕСНОЕ. В Переславле встретили Ярославского князя Василия, как самого близкого человека. Александра Брячеславна сияла своей молодостью и дородностью. После рождения первенца раздалась в кости, грудь высокая, лицо белое, щеки румяные. - Что уставился на жену мою Хороша княгиня!-- расходился Александр. - Вот хороша, так хороша, - восхищенно произнес Василий. - И тебе невесту сыскали, - потирая руки, проговорил Александр. - Мне Да почто мне.... - Как это почто А то, что без наследника княжество не дело оставлять. Вот у нас уже наследник, початочек, в зыбке качается. - Ну, ты молодец, ты такой молодец! И шведам урок дал, и жениться успел, и наследника родил! Всё на свете успеваешь! Обо всём помнишь! - Да, забудешь тут! Я над княжеством стою, а княгинюшка надо мною. Рогнедово племя. Нянька внесла младенца. Александр широко шагая, забрал его в руки, Александра вскинулась: - Осторожно! Не урони! - Каков наследничек! А! Посмотри, вылитый Мономашич. - Ой, ли, - возразила Брячеславна, - а не в нашу ли породу! - Подрастет, видно будет, чья порода, - примирил их Василий. - А имя первенцу нашему знаешь как - Не знаю. - Василием назвали. В честь братца моего названного, Ярославского князя Василия Всеволодыча!- торжественно проговорил Александр. - Вот уважили, дорогие мои, - Василий низко до полу поклонился сначала Александру Ярославичу, потом Александре Брячеславне. Осторожно взял на руки тёзку: - Богатырь, заступ земли Русской от поганых язычников! - Александр поморщился, наклонил голову и ничего не ответил Василию про "поганых язычников". - И только потом, когда пиры да забавы отошли, состоялся у Александра с Василием разговор про дела княжеские: и мирные, и ратные. Князь Василий всё выспрашивал Александра про битву в устье Невы реки. Дивился, как он малыми силами победил силу великую, силу тяжкую. Александр неохотно делился с Василием своими доблестями, сечу ратную, кому охота есть, вспоминать! Но, помолчав, проговорил: - Понимаешь, Василий, я сам всё понять силюсь одно событие в той битве. Послушай меня. Никому не говорил, а тебе расскажу. Когда Биргер на ладьях объявился в Неве и направился к устью Ижоры, то послал ко мне послов своих. Я их принял, так же, как и до того принимал Андрея Вельвена, сподвижника самого Германа Зальцы. А Герман Зальца, это Великий магистр рыцарского ордена Святой Марии Иерусалимской. - А почто этот Андрей пришел к тебе -- с интересом спросил Василий. - Андрей Вельвен пришел познакомиться. Говорит, много я слышал о тебе, мол, давай поглаголим. Мы с ним знатно "поглаголили", он мужик добрый и опытный. Погостил у меня на славу. - А о чем вы с ним поглаголили-то - Да, понимаешь, земли там оказались спорными. Новгород испокон веку земли чуди, да перми, да литвы обложил данью. Тем и стоял. А тут ливонский орден объявился. У них сила и, давай, мол, подчиняйся, сильному. Да стали крестить язычников в свою веру, латинскую. А Новгородцы народ горячий. Они сразу дали понять, кто в нашем доме хозяин. Побили "божьих рыцарей", да не единожды. Вот Андрей-то Вельвен и пришел ко мне, нельзя ли, мол, добром решить такой спор. Ну, мы и порешали с ним: банька, там, пиво, меды. Как до дому-то "божий рыцарь" добрался, не знаю. А я ему говорю, ты мол, Андрей, к нам всегда приходи. Мы тебе всегда будем рады. И чего надо, то и порешаем, - Александр хитро подмигнул Василию. Василий залился смехом: - Ну, ты, и хитрец! - Ну, а как же по-другому-то По-другому у меня с Биргером получилось. Тому, видно, не понравилось, что Андрей Вельвен стал про гостеприимство наше рассказывать, да, говорят, похвалил меня, а королю шведскому Эриху Шепелявому, это очень не понравилось. Вот он своего Зятя Биргера и послал на нас. - Тоже в гости захотелось -- смеется Василий. - Мы гостям всегда рады. Смотря, с чем пожалуют. Силу тяжкую привел с собой Биргер. И его послы так надменно мне и говорят: "Наш Ярл Биргер велит передать тебе, князю Новгородскому, что если ты такой смелый, как о тебе говорят, то ратоборствуй со мною, а я уже стою на твоей земле!". - Смотри, какой лихой! -- оскорбился за брата названного Василий. - Вот, вот. А у меня с новгородцами заваруха. Тут такое дело, эти сучьи дети, разделились. Богатые купцы и горожане хотят с Ганзой торговать, поэтому не хотят биться ни со шведами, ни с немцами. А кто победнее, те выступают против. Мира нет в Новгороде. Пошел я в Святую Софию, отстоял там обедню, помолился, получил благословение нашего, новгородского, архиепископа Спиридона. Вышел к своей дружине и говорю им: " Неоткуда, други, и братья, нам помощи ждать! Да не в силе Бог-то, а в правде!" А сам делаю лицо веселое, чтобы почувствовали они, что не страшно малой силой на большую идти, коли Господь с нами. - Я бы знал, пришел бы к тебе! Почто с собой не позвал! -- укорил Василий. - Я ни к кому не посылал. Даже батюшка Ярослав не знал о том. Но мне, понимаешь, действительно помощь пришла. - От кого - А вот слушай. Ты же знаешь, что там вокруг Новгорода и по берегам Финского залива финские племена бытуют. И хотя ходил святой Кирилл со своей братией крестить этих язычников, всё равно они в своих Богов верят. Но есть среди них и христиане. Один такой, именем Пелгуй, предводитель стражи нашей. Стража его море и охраняла. Когда высадились шведы в устье Ижоры, он пришел ко мне еще раньше этих послов Биргеровых и рассказал о силе тяжкой, что войной с моря на нас идет. Мы собрались налегке и быстро двинулись к Ижоре. - И Пелгуй с вами - Ну, да и чудин этот с нами. - Какой чудин - Да, Пелгуй-то из чуди будет. - Как из чуди - А что тебя это удивило Там много чуди. Разные они, кто за литву стоят, кто за шведов, кто за Новгород. - А страна Биармия там близко -- легкой грустью спросил Василий. - А там везде Биармия. - Как Так ты там, в Биармии жил - Ну, как тебе сказать... Вобщем, я жил в Новгороде, а кругом Новгорода такая земля.... Она полна чудес. Люди там особенные, жизнь там другая, воздух такой, тонкий.... Надо быть там, что бы понять, что такое Биармия. - - Рассказывай, рассказывай, что за чудо с тобой приключилось. - - Откуда знаешь, что чудо со мной приключилось - - Догадываюсь. - - Ну, добро. Шли мы быстро, чтоб застать шведов врасплох, потому, как силы у нас малые: дружина моя, да новгородцы, те, что успели собраться быстро в поход. Ночью привалом встали. Не спалось мне. И вот под утро пошел я дозором по стану своему, смотрю Пелгуй идет мне на встречу и говорит: "Княже, ты уж не суди меня строго. Я сейчас по-своему, обратился к Богу, ведь Бог у нас у всех един. Молитву дедам-пращурам принес. А молил я победы нам и поддержки от воинства небесного". Осерчал я на него, вот, думаю, язычники, в христианстве уже крещеные, а всё своим Богам молятся! А он и говорит далее: "Не гневайся, княже Александр, а послушай, что я скажу ещё. После молитвы моей, я услышал гул земли и ропот моря. На минуту вышло солнце, и мрак исчез, а на море легла тишь ровная. И вдруг шум послышался, и увидел я легкую ладью с гребцами, только они были мглою "одеяны". И в ладье стояли, обнявшись за плечи, два витязя лучезарных, и узнал я Бориса и Глеба, как они нарисованы на иконе, в ризах червленых. И сказал старший из них, Борис: "Поможем родственнику своему Александру". И стала ладья удаляться и, совсем исчезла. И так мне стало хорошо, и почувствовал я веру такую в нашу победу! Так что ничего не бойся, сила небесного воинства придет на помощь, когда нужно будет". - - И ты поверил этому Пелгую - - В тот миг поверил. Только не велел ему рассказывать о том никому. Понимаешь, люди мои могли бы не понять такого. Тем более, что он молился не по христиански, а по-своему. - - Ну, и дальше-то, что Видели вы это Воинство Небесное Помогло оно вам - - Знаешь, ты только не улыбайся так. Воинства небесного не видели. Видели другое. - - А что другое - - А то другое, что когда мы победили, шведы в страхе отчалили от наших берегов. Стали мы домой возвращаться и переправились через Ижору, на другой её берег. И тут мы увидели поле, усеянное трупами наших врагов. Ни одного убитого с другой стороны не было. Разумеешь - - Не разумею.... Ты сказать хочешь.... - - То-то, Василий, на том берегу никто из нас не воевал, а шведы побитые лежат. - - Чудь какая-то - - Вот и я говорю, что чудь. А про поганых язычников....Понимаешь, разные они, язычники-то. - 11. ВЫЗОВ ГРОЗЫ. Передовые отряды Батыева войска, пройдя через всю Венгрию, дошли уже до самой Далмации, когда пришла весть из Каракорума из столицы Монгольской империи: умер верховный правитель Угедей. Тот самый Угедей, что был младшим сыном Чингисхана и отцом хана Гаюка, высланного Батыем из своей ставки. Проклятый Гаюк, что постоянно выказывал непочтение Батыю. Гаюк, что преступил законы Ясы, и продал табун монгольских лошадей худому Можайскому князьку Андрею, теперь был претендентом на трон Великой Монгольской империи. И если Гаюк усилиями его сторонников будет избран Великим ханом, то Батыя ждет казнь. Смерть верховного хана - событие большой политической важности. Там, у трона Великого Владыки Монгольской империи, постоянно велась борьба за власть. Многочисленные потомки Борджигинов -- Чингизидов, боролись за места среди тьмы наследников и высокопоставленных чиновников. Батый, как и его отец, был воином. Он с презрением смотрел на всю эту возню и, хотя он часто тосковал по покинутым степям у подножья седого Хантея, но не думал возвращаться в Монголию. Поволжские степи заменили ему родину. Здесь было безопаснее. И совсем близко от края вселенной. Татарские передовые отряды, состоявшие из кочевников степей, исполняя наказ Чингисхана о завоевании вселенной, уже вышли к лазурному морю Адриатики. Степняки со страхом и почтением вглядывались в прозрачные воды, плескавшиеся у их ног, боясь намочить мягкие ичиги . Монгольская традиция запрещала монголу входить в воду и мыться в течение лета. От монгольского воина исходило зловоние худшее, чем от разложившегося трупа. Так говорили очевидцы. Шаманы строго следили за тем, чтобы человеческое тело не замутило прозрачности реки или озера, ибо это могло вызвать гнев бога Мизира, и он мог наслать грозу. А гроза в степи очень опасна для путников, и потому "вызов" грозы рассматривался, как покушение на жизнь других людей. Поэтому воины Батыя, испытывая страшную жару и укусы насекомых, не решались войти в зовущее прохладой море. Но это было безбрежное море, как его можно замутить! И это было новым в настроениях степной орды! Там, куда дошли эти бесстрашные воины, небо сливалось с морем. И это был край Вселенной, дальше была вода, прозрачная, изумрудная, настолько просторная, насколько может видеть зоркий глаз кочевника. И небо. Да, это был край вселенной, теперь можно рассчитывать на то, что войне придет конец, и что будет потом Один Бог Мизир ведает. Ну, возможно ли вызвать "грозу" или другую какую -- то опасность в середине лета на берегу такого прекрасного, такого ласкового моря! Кто-то первым вошел в воду, не побоявшись нарушить запрет, за первым отступником, вошли другие. Они, спешившись, и оставив своих коней на берегу, стояли по пояс в чистых прозрачных водах чужого моря и ликовали от ощущения спасительной прохлады! Морская разноцветная галька, медузы и ежи, усеявшие дно моря, всё было незнакомо, и вызывало любопытство и интерес. Татарские воины ликовали! Никто не услышал отдаленного топота множества копыт чужой кавалерии. Внезапно появившиеся на берегу половцы во главе с маленькой Эржебет, были той "грозой", которая принесла тучу стрел на головы татар, презревших наставления шаманов. Кочевники избили кочевников. Немногие из татар, что успели сбежать, увернувшись от половецких стрел, с суеверным страхом думали о каре за запрет, нарушенный ими. 12.БАТЮШКА, ЯРОСЛАВЛЬ-ГРАД. Верлиока поселилась в огромной лесной землянке, в которой кроме неё жили люди из племени чудь. Старая Ильмара, призвавшая своих чад под серое небо Биармии, внушала им, что, настает время, прописанное в древних рунах, когда приходит конец земному пути племени чудь. Что племя уже оказалось в окружении враждебных сил, бороться с которыми не хватает ни сил, ни умения. Лучшие из волхвов изведены поклонниками других вер, пришедших на землю позднее их. Истончаются силы, творящие чудеса и нет больше надежды на спасение родов чудских на лике земли. Земля засоряется помыслами звероподобных существ, называющих себя людьми верующими, но творящими зло и оставляющими скверну на теле матери -- земли. Старая Ильмара долго воспрошала Богов, как быть её людям Ответ был неясен, но старая волховка истолковала его так, что есть один путь для тех, кто хочет сохранить и приумножить свою необычную способность общаться с Богами высшего и низшего миров, и влиять на чистоту земли. Это уход всей чуди под землю, а через него вверх, к звездам. Верлиока не верила, что существует только один путь. Она, ставшая матерью крошечной девочки, не хотела под землю. Она теперь хотела для своего дитя побольше солнца, столько, сколько его бывает в летние жаркие дни в Ярославле, где жила она последние годы перед тем, как позвала её мать -- Чудиха. Она хотела, что бы девочка её жила не в темной и холодной пещере подземного мира, но в светлой избе, пахнущей смолой и свежим деревом. В такой избе, какая стоит на подворье князя Ярославского Василия. Её Василия. Ей хотелось жить другой жизнью, такой, какой она жила там, в полюбившемся ей городе. Ах, ты батюшка Ярославль-град! А стоишь ты на крутом берегу, А красуешься на Волге реке Окружен, ты, батюшка Ярославль- град, Валами гордыми, да неприступными, Огорожен ты стенами, да частыми, Укреплен ты башнями могучими, Защищен от ворога дубравами священными, Укрыт от напасти лесами, да сосновыми, А и славен, батюшка, ты Ярославль- град, А людьми всё добрыми, ярославскими, А на ремесло да всякое гораздыми, А в науках да искусными, Верою божественной учеными, Удалью да русскою взращенными. Верлиока поет тоненьким голоском, качая на руках малышку, и видит перед собой любимые места, в которые ей никогда не суждено вернуться. Уйдет под землю со всем племенем и ничего не остается от неё на земле, и никто не вспомнит про рабыню из племени чудь. И слезы светлые, как роса ранняя на листочке - былиночке, скапливаются в бездонных глазах, и бегут по бледным щекам, влажными дорожками. А не видаться мне с тобою, Не встретиться, Не налюбоваться тобою, С тобой не свидеться. Она прижимается к теплому свертку, в котором дитя её родное, глубоко вздыхает. Старая Ильмара не первый день наблюдает за Верлиокой. Не готовится она, как другие к пути вечному. "Не захочет время взять её, нет, не захочет", - кивает головой Ильмара своим мыслям. 13. ПУТЬ НА КАРАКОРУМ. В Переславле Залесском начался переполох, когда прискакали гонцы от Великого князя Ярослава с известием, что вот, вот будет сам, из стольного Владимира идучи. Великий князь Ярослав Всеволодович явился в отчее гнездо, в Переславль за уроком, что должен дать ему Амраган -- баскак Северо-Суздальской земли. Тяжкая кручина легла на сердце князя Ярослава, когда узнал он, что вновь призывает его Великий хан Батый, который борзо возвернулся от Венгерской земли, узнав о смерти дяди своего Угедея в столице Великой Монголии, далёком Каракаруме. Что на этот раз прикажет Батый Неужто, в Каракорум пошлет, в саму Монголию Там в Каракоруме не первый год уже живет его родной сын Константин, брат Александра Невского. Вроде бы при дворе Великого хана проживается, а ведь на самом деле просто в аманатах его Великий хан держит, в заложниках, значит. Многое передумал князь Ярослав, по пути в ставку Батыя. Многое вспомнилось ему. И молодость свою беспутную вспомнил, и врагов из родного племени, и упреки жены Феодосии, которая нарожала ему шестерых сыновей да двух дочек, а ласки так и не видела от него. "Чем ознаменуется жизнь моя, каким словом вспомнят меня родичи и потомки, близкие и дальние, когда призовут на суд поколений" - думал Ярослав, качаясь в седле по приволжской степи ковыльной. Верный Федор Ярунович с князем неразлучен. Сколько видели они всего, сколько пережили. Есть чего на старости лет вспомнить! И сейчас опять вместе. Что бы ни случилось, даже если придется в проклятую Монголию ехать, и как бы судьба там ни повернулась, а Ярославу есть на кого положиться. Федор Ярунович не подводил его, ни когда, Ярослав в опале у старшего брата Константина был, ни потом, когда тяготы Великого княжения на плечи легли. В ставке Батыя князь Ярослав пробыл недолго, самое худшее, чего он боялся, произошло. Батый приказал отправляться ему, Великому князю Суздальской земли, в Каракорум и объяснил это тем, что ярлык на Великое княжение должен подтвердить Великий хан Всей империи, поэтому надо ехать туда, причем, без промедления. Потом, приказав всем приближенным выйти, они остались втроем: сам хан Батый, князь Ярослав и советник Или-чут-сай. Разговор был долгий и сводился он к тому, что на выборах нового Верховного правителя, там, в Каракоруме, нельзя допустить, что бы Гаюк, сын Угедея, получил трон. Самого Батыя на выборном курултае не будет, ему не резон ехать в Каракорум, вражда с Гаюком грозит ему, Батыю, смертью, а Ярослав встретится с кем надо и передаст, что надо. Там будет друг Батыя и знатный родич Мунке. Храбрый воин, находчивый военачальник, он прошел в войске Батыя всю Великую степь от Востока до Запада, несмотря на знатность происхождения, не брезговал походным бытом. Узнав о смерти Угедея и получив приказ явиться в Монголию, Мунке, простившись с другом, давно уже двинулся в путь на Восток. Он был главным соперником Гаюка на место Великого хана. Поэтому Батый дал совет Ярославу оказывать помощь Мунке. Золото и драгоценности, которые помогут Мунке купить сторонников, Батый пересылал через Ярослава. Они пополнили обоз русского князя. Очень важно было, что бы никто не знал о помощи Батыя Мунке. Передавать ценности следовало осторожно, не гласно. При дворе Великого хана, где сейчас правила вдова Угедея Туракине, нельзя проявлять свои пристрастия. Следовало держать в великом секрете, за кого стоит Великий Джучиев улус, в котором правит Батый. Ярослав поклялся сделать всё так, как приказал Батый, и в сопровождении своей дружины, слуг и верного Федора Яруновича, отправился через степи и пустыни, через леса и сибирские реки на Восток. Путь этот в Центральную Монголию и обратно, займет более трех лет жизни Великого князя Ярослава Всеволодовича. 14.ЧУДАКИ ОТ ИМЕНИ ЧУДЬ. - Почто пришла ко мне, Верлиока Что испросить хочешь - Скажи мне, Ильмара, разве обязательно уходить чуди в недра земли - Без того невозможно нам выжить, Верлиока. И сохранить своё умение. - Ах, Ильмара, разве нельзя жить среди других людей Не все люди звероподобны. - Те, кому отдаем мы своё сердце, кажутся нам окруженными божественным светом. Мы возводим в святость всё, что связано с ними: предметы, к которым они прикасались, слова, которые они произнесли, землю, на которую они ступали. - Да, Ильмара, да. Ты мудрая, ты всё знаешь. - Я женщина, поэтому я знаю, что мучает тебя. - Скажи, Ильмара, а если я нарушу урок Матери - Чудихи и останусь на этой земле, что будет со мной, что будет с моей дочкой Ильмара долго смотрит на огонь, разведенный посредине её хижины, покрытой звериными шкурами. Она что-то шепчет, закрыв глаза, голова её свешивается на грудь, и Верлиоке кажется, что старая волховка засыпает. Покачивая ребенка, Верлиока пятится к выходу, но тут Ильмара открывает один глаз, и этот глаз смотрит за ней, за Верлиокой, когда другой спит. Верлиока смущенно присела у выхода, она боится шевельнуться, боится, что может заплакать ребенок, и прервать полусон, в котором пребывает старая Ильмара. - Послушай меня, Верлиока, - очнувшись, говорит Ильмара, - послушай меня и реши после этого, где тебе жить: в недрах земли, где для нас не будет ни горя, ни страдания, ни болезней, ни врагов. Там будем служить мы Матери-Чудихе и там мы будем исполнять её волю. Всё то, чем наделила нас она, там будет во сто крат сильнее. Там в светлых пещерах, залитых подземным светом, будем мы пребывать, оттуда будем приходить на землю, когда возникнет нужда помочь доброму человеку или наказать негодного. Мы будем слугами самой справедливости. - Ильмара, Ильмара, твоё сердце вмещает вселенскую жалость, а я только маленькая слабая женщина, я не умею болеть болью других, я могу жалеть только тех, кто мне близок. - Ох, Верлиока, твоя светлая душа пребывает во младенчестве, но она будет расти и будет большой, доброй и жалостливой, как и положено быть душе человека чудского племени. - Разреши мне остаться на земле, я не хочу туда, куда ты хочешь повести наш народ. - А теперь я хочу, что бы ты знала, что ждет тебя на земле, если ты останешься здесь. Хочешь ли ты узнать это - Расскажи, Ильмара, я готова ко всему. - Тогда слушай внимательно, - Ильмара помолчала немного, собираясь с мыслями, и продолжила, - На земле останутся люди моего племени. Ведь есть такие чудины, кто продан в рабство, и не в силах вернуться в наши пределы. Есть такие чудины, кто принял другую веру и не может нарушить слово, данное Богу, ведь они нашего племени. Есть такие из нас, что соединились с человеком другого племени и не хотят менять свою земную жизнь. - Да, да, есть такие...чудины..., - с жаром подтвердила Верлиока. Глаза Ильмары остановились на лице Верлиоки, будто она только что увидела эту женщину. Верлиока устыдилась своего порыва и опустила глаза свои долу. - Мы не можем судить своих соплеменников, пусть судит их Бог, - Ильмара с жалостью взглянула на Верлиоку, - слушай, девочка, этих людей ждет трудная судьба. Эти люди не смогут притерпеться к человеческой жизни, они всегда будут выделяться из общего числа землян. Им не будут доверять, их будут бояться, над ними будут смеяться, их будут судить человеческим судом, их будут травить, как злых волков. Потомки наших соплеменников пополнят ряды "белых ворон": юродивых, городских и сельских сумасшедших, людей странных, и жертвенных, осененных и оглашенных. На земле их будут называть одним словом: чудные или чудаки. И это всё, что останется на земле от имени нашего племени чудь, - Ильмара помолчала, - Тебе еще хочется остаться на земле, или ты идешь с нами Верлиока, с её тонким сознанием, живо представила себя, гонимую и никому ненужную, своё дитя поруганное и осмеянное. И желание её остаться среди чужих людей, ослабло. Она взглянула на старуху. Ильмара сидела, закрыв глаза и раскачиваясь из стороны в сторону. Верлиока уже приняла решение уйти и больше ни о чем не просить главу племени и в этот самый миг она вдруг увидела чудный город на берегу двух рек. Он был светел, как улыбка доброго человека, он звал её, он сулил счастье. - Я хочу в Ярославль - град! -- воскликнула Верлиока и взглянула на Ильмару решительно и упрямо. - Другого ответа, я и не ждала от тебя, девочка. Иди с Богом. - Что ты сказала - Иди к людям, Верлиока, - Ильмара подняла вверх скрученный временем палец, - На берегу Финского моря дозором стоит наш чудин Пелгуй. Иди к нему, передай, что племя не судит его за то, что принял он веру Христа и, что я не гневаюсь на него. Он волен решать за себя. Пелгуй даст тебе кров и хлеб. А если ты захочешь вернуться в те края, где ты рабствовала, то он даст тебе попутчиков, чтобы охранять тебя и твоё дитя. - Чем отплачу я за доброту твою, Ильмара -- Верлиока опустилась перед старухой на колени. Ильмара долго молчала, потом, подбирая слова, заговорила: - Коли уж ты будешь в мерянской земле, что сейчас Ростовским княжеством прозывается, то, как знать, может, когда-нибудь, встретишь старого и мудрого человека. Волхва племени меря по имени Голуб. Давным - давно, когда я была так же хороша, как ты и умела любить земной любовью, я встретила его в славном Ростове, на Чудском конце. Но долг пращурам не позволил мне соединиться с ним. Верлиока, если хоть когда-нибудь ты встретишь этого человека, кланяйся ему, и скажи, что я помню его, всегда помню, и буду помнить даже там, куда мы уходим. Ильмара поднялась с пола, где сидела на небольшой кошме, и сделала несколько шагов. Верлиоке показалось, что перед ней стоит молодая и необыкновенно красивая чудинка. - Иди, девочка, помни, что ты из племени чудь, урок свой всегда помни! Ильмара положила руки свои на плечи Верлиоки и с силой сжала их. Верлиока почувствовала прилив сил и безмерную радость. - Не растеряй силу свою. Иди. 15. ОБИДА. Василий долго не решался спросить Александра об обиде, что нанесли ему новгородцы, но разговор об этом сам собой получился. Добирались до дому князья с охоты едучи, и Александр сам поведал Василию то, о чем давно болела душа. О том, как богатые горожане не дали лугов сенокосных, обрекая табуны боевых коней на голод зимний. Вроде получалось, что, отбросили "суздальцы" шведов, и войне конец. Значит, не нужна дружина боевая. Да тут еще братец Андрей Ярославич начал с богатыми купцами да боярами заигрывать. Ну и стали Александру доносить, что мол, хотят Андрея на княжение посадить. Миряне начали от дружины обособляться. - Живите своим добром, а мы, мол, будем жить своим добром, - с обидой рассказывал Александр, - Ну, чего ж делать, в зажитьё в мирное время воев своих не пустишь. Вот мы и отъехали в родной Переславль. Пусть новгородцы живут, как могут, - Александр махнул рукой, хлестнул коня с досады и вырвался вперед. - Ты не огорчайся, Александре, - догнал его Василий, - у меня по прошлому году на Волге ушкуйники новгородские купцов, было, ограбили! Вот кромешники сатанинские! - Отбили купцов-то - Брат мой Констанин с малой дружиной им спуску не дали. Двоих в плен взяли, ну, тебе скажу, новгородцы! Из плута скроены, мошенниками подбиты! - Ха-ха-ха!- захохотал Александр, - это ты верно подметил! - Ха-ха-ха! -- засмеялся вслед Александру ярославский князь, - то не я такое сказал, то Кокушка, нянька моя золотая. - Повесил татей - Как повесил Нет, они сбежали, утекли от нас. - Повесить надобно было. - Так тоже ведь, люди. - Люди Сам сказал, что кромешники сатанинские. Это выродки, а не люди. От меня бы не сбежали. Князья прибавили ходу, и вскоре уже были на дворе княжеского терема. Слуги водили по двору незнакомых лошадей, заморенных долгой дорогой. - Это еще кто пожаловал -- наморщил лоб Александр. - Княже, к тебе из Нова города прибыли с поклоном, - сбегая с крыльца, доложил слуга. - Ну, вот. Твоя взяла, Александре! -- хлопая по плечу, воскликнул Василий. - Приползли, сучьи дети! Пойдем, Василий, в палаты! Похоже, что досадил кто-то новгородцам. Так просто не приехали бы, -- скороговоркой пробормотал и бегом пустился по лестнице вверх. Из Новгорода в Переславль прибыл сам архиепископ Спиридон, благословлявший ранее Александра на битву со шведами на Неве. Архиепископ, запыленный с дороги, сидел в палате, отказываясь от отдыха и, смиренно ждал Александра. Прибывшие с ним знатные горожане Новгородские, опустив головы, сидели рядом на широкой скамье, стянув с головы шапки, отороченные собольим мехом. Хотя был конец лета, и было довольно тепло, но соболя были признаком большого богачества, поэтому не грех было и в жару показаться в такой шапке. - Здравы будьте, честные новгородцы! С чем пожаловали -- загремел голос Александра, как боевая труба. Гости новгородские встрепенулись, завставали с лавки, встречая князя, и кланяясь в пояс. - А, святой отец! - подходя под благословение, уже потише проговорил Александр. - Храни тебя Господь, Александре, чем жив- перекрестил Александра священник. - Твоими молитвами жив, отче, - проговорил, наклоняясь к руке архиепископа Спиридона. Новгородцы с поникшими головами начали свой горестный рассказ о том, что житья не стало от немцев. - Уже вступили в землю Новгородскую "божьи рыцари", - проговорил один боярин, - а чудь лупоглазую немцы попленили. Им деваться некуда, впереди латников их гонят, да заставляют опустошать берега Луги. Скот, лошадей уводят, земледельцам нет возможности поля обрабатывать. А это, сам понимаешь, голод. - Да еще без тебя, батюшка, Александр Ярославич, ливонцы в Копорье -- то крепость выстроили, значит, что б против Новгорода сражаться удобнее было. Оплот поставили, - доложил другой. - А как же вы, такие разумные, позволили ливонцам -- то на вашей земле обосноваться А -- нахмурился Александр и даже с лавки соскочил. - Так наши - то "мудрые головы" всё спорят меж собою, всё выясняют, кто главнее, да кто умнее, всё власть делят. Как вече соберут у Святой Софии, так дракой всё кончается. - Ох, княже, а городок --от Тёсов, что Новгороду принадлежал, рыцари-то заняли и теперь за тридцать верст от Новгорода грабят всех проезжих купцов. Торговлишка вся встала. Никто к нам не едет, никто торговать с нами не хочет. Потому, и послали к тебе. Прямиком с веча отправили. Отец родной, не гневайся на нас, неразумных, прими нас в любовь к себе, да и приди к нам на житьё. - У вас брат мой, Андрей Ярославич, на житье. Что ж ко мне идете - Мы не против твоего единородного брата, да вот, беда, не справляется он с делами ратными. Так ты словечко нам скажи, что обиды на нас не держишь, и что с нами в Новгород отбудешь. - Александра Брячеславна, - позвал Александр княгиню, - зови гостей к столу! После поговорим, - улыбнулся князь, приглашая новгородцев широким жестом в трапезную палату. Прощаясь с Василием и отбывая в Новгород, Александр слово взял с Ярославского князя, что тот прибудет к нему, в гости по весне, водным путем, как вскроются реки. В тот миг еще не знали они, что Александру Бог даст совершить еще один подвиг во имя Русской земли: победить немцев на Чудском озере, в самом центре чудской земли. 16. ЛЮБОВЬ СПАСИТЕЛЬНАЯ. Прозябание на прибрежных островах Адриатического моря, не могло пойти на пользу венгерской королеве Марии Лашкарис, жене Белы Четвертого. Неимоверные слухи вызывали тягостные переживания: ужас перед наступавшими монголами, страх возможного плена и лютой смерти, тревога за сына, малолетнего Иштвана, потеря казны - всё это вызывало боль, которую она ощущала постоянно. Её левая рука перестала подниматься, и будто кто-то тяжелый и безжалостный запрыгнул королеве на плечи и сидел так, свесив ноги ей на грудь. Когда её душило, она не могла кричать, только пальцами показывала на верх, силясь просить помощи, но тот тяжелый и озорной, не отпускал, и не давал ни говорить, ни дышать. - - Миленины козни, - хрипела королева, когда приступ проходил, и восстанавливалось дыхание, - всё она, ведьма, порчу напустила. - Слуги и без того напуганные всем происходящим, шептались по углам, и кляли королевскую сестру за её сатанинские склонности. - Королеве не дано было преодолеть тяготы жизни в изгнании, она оставила этот мир. Душа её, измученная бренным телом, наконец, отошла к Всевышнему. Смерть жены была еще одним испытанием, посланным несчастному Беле Четвертому. Помощи не было ни от Фридриха Второго, ни от папы Григория Девятого, который отмалчивался. Бела ждал верного Юлиана, который давно уже отбыл в Ватикан, и был чуть ли не единственным слугой, на которого можно было положиться. Юлиан появился на островах неожиданно. Он привез королю Беле известие, что папа Григорий Девятый, достигнув столетнего возраста, умер, а вновь избранный Иннокентий Четвертый рьяно взялся за восстановление единства церкви и избавления её от ереси. Папа Иннокентий передал через монаха Юлиана, что ему известно о тайных занятиях сестры короля и требовал выдать её церковному суду. Этого король никак не ожидал! Он не вмешивался в церковные дела, того же ждал от церкви. Но если это было условием для выделения войска, то королю стоило подумать. Хотя, было маленькое но. Бела давно уже не видел сестру и не ведал, где она скрывается , жива или нет. Прозябая на островах Адриатики, Бела Четвертый многого уже не знал. Разведка его работала плохо, потому что люди испытывали страх к которому примешивался жестокий голод. Нашествие Батыя вызвало катастрофу. Очевидец тех событий пишет, что люди ели корни и кору деревьев, пожирали кошек и собак. Изголодавшиеся люди похищали трупы и насыщались их мясом. Сильный пожирал слабого. Мир Европы находился на крайнем пределе Многие, как и их король скрывались: кто в горах, в пещерах, а кто в речных плавнях. Юлиан видел, что лицо короля осунулось, плечи опустились, спина ссутулилась. Утраты не украсили внешность короля, а судьба посылала ему испытания одно за другим: потеряна земля, добытая его предками, утрачена казна, пал в сечи у Шайо верный Фильша, почила вечным сном Мария Лашкарис, его королева, пропала сестра Милена. Мысли одна горше другой роились в высоком лбу Белы. Как оценит его правление сын Иштван, когда станет взрослым Не будет ли несчастный король вечным примером неудачника для своих потомков И как вернуть всё утраченное Всё изменилось мгновенно, когда в морской дали, откуда едва был виден берег земли, показались несколько судов. Первое, что подумалось, когда сообщили королю о приближении неизвестного флота, что Батый дотянулся до несчастного беженца. Бела трясущимися руками выхватил из рук слуги трубу, скрученную из кожи, и навел на береговую сторону. Первое, что он увидел, был бунчук хана Котяна из трёх конских хвостов с золотым набалдашником. Даже после предательской смерти, подстроенной враждебными магнатами, хан Котян не держал зла на Белу и посылал ему, королю Венгрии, помощь. В этом Бела уже не сомневался. Король приказал слугам подать ему парадные одежды, и оружие. Он вышел на берег своего острова встречать флот, высоко держа голову и расправив плечи. На флагманском судне под бунчуком отца стояла маленькая Эржебет. Сердце короля стучало от радости: помощь пришла! Сердце Эржебет прыгало от счастья. Король протянул руку маленькой Эржебет, и она сошла по сходням, крепко держась за любимого короля. Она шла под руку с человеком, которого любила, с мужчиной, о котором тосковала, с королем, которого спасала. - - О, Эржебет! Эржебет! -- повторял Бела, - ты моё спасение! - - О, мой король! -- счастливой улыбкой сияла Эржебет, - мой любимый король! - Маленькая половчанка не умела скрывать свои чувства. Ничто не мешало этим двум душам, оценившим друг друга в тяжелейшей обстановке жестокой войны, соединиться Божественным браком. Пройдет время и Эржебет родит королю дочь, будущую "святую Маргит", и маленького принца, которого назовут Ласло. А когда он вырастет, и станет королем, то имя его будет Ласло Четвертый Кун, что означало Ласло Четвертый Половец. А половецкое войско, приведенное Эржебет на выручку королю, составит основу венгерской армии. Собрав силы, Бела Четвертый и его юная жена Эржебет выступили из Далмации и двинулись к центру Венгерской земли по пути собирая венгерский народ в освободительную армию. Опустошенная земля возрождалась медленно и мучительно. Ураган татарского набега истребил или рассеял большую часть населения, разрушил жилища, но не испепелил души мадьяров. Они заметили одно отрадное обстоятельство: уцелели все замки страны. Батый не смог через горные перевалы провезти стенобитные орудия. Значит, за стенами замков можно укрыться даже от такого грозного врага, как Батый. Это вызвало бум строительства цитаделей. Замки сооружались по распоряжению Белы Четвертого. А вокруг них начали появляться дома, торговые лавки, мастерские ремесленников. У каждого замка свой город. У всего народа Венгрии появилась уверенность: в случае беды, замок спасёт. - 17.ПОХОД В СТРАНУ БИАРМИЮ. Прошла еще одна зима, наступил разлив рек. Князь Василий засобирался в Новгород к Александру, втайне надеясь встретить свою мечту в далекой стране, полной чудес. Тем более, что оказия подвернулась. В страну Биармию засобирался и митрополит Кирилл. Господь сподобил святого отца свершить подвиг апостола Андрея Первозванного, по легенде, крестившего славянские племена еще задолго до Святой Ольги и Святого Владимира. Некрещеная чудь, была опасна уже тем, что на её души покушался папа, чтобы обратить странное племя в латинскую веру и тем создать опору в продвижении на русские территории немецкого ордена, жаждущего расширения сфер влияния и накопления несметных богатств. Уже в мире были известны две буллы папы Григория Девятого о борьбе с ересью. Все язычники, конечно, попадали под определение еретиков. Поэтому рыцарский орден нёс с собой не только захват земель северных народов, но и уничтожение туземного населения, как еретиков. Креститель Кирилл заехал в Ярославль, чтобы пополнить свою свиту толковыми монахами, разумеющими грамоте, способными сговориться с туземцами, могущими и святое писание истолковать. Игумен Игнатий отпустил с митрополитом Зосиму, которого нынешней зимой сам лично рукоположил в иноческий сан. Перед дорогой отец Игнатий долго наставлял инока, как блюсти чистоту телесную в походных условиях, а особо чистоту духовную. Как бороться с искушениями дьявольскими в миру, какие молитвы, в какое время читать, и как слово Божие донести до новообращенных. Стоял Зосима перед игуменом на коленях, склонив голову, закрытую клобуком, готовый на любое Богоугодное дело, только бы поскорее отчалить от Ярославских берегов. Отец Игнатий призвал келаря, и приказал тому инока, снарядить в дорогу, припасов монастырских дать, чтоб в пути пропитание было. Келарь сердито поклонился, ткнул инока в бок, пробормотал: - - Иди за мной, Зосима, - и пошел впереди, позвякивая огромными амбарными ключами. - Не тяжелой оказалась торба инока Зосимы, после посещения амбара, келарь буркнул только: - - В иноческом сане поститься следует каждодневно. - Перед отплытием в страну Биармию Зосима надеялся увидеться с отцом Федором, которого он не видел с тех пор, как игумен Игнатий дал ему согласие на постриг. Отрока Бродьку увел старый монах в глухую келью, где прилежанием к божественной науке да постом строгим, да молитвами бесконечными, приготовили душу мирянина Бродьки к обитанию в теле другого теперь человека инока Зосимы. А после принятия иночества не дано было согласия игумена на появлении его, инока Зосимы на свете белом, то, бишь, на дворе монастырском. А урок был дан сидеть день и ночь в келье перед подслеповатым окошечком и переписывать святые книги старательно и прилежно. А когда сгущались сумерки, разрешено было лучину возжечь, что бы не прерывалась работа писаря. Изнуренная постами плоть отрока не желала больше ни любви земной, ни веселия бесовского. Было одно желание, переписать божественный текст Евангелия побыстрее, натруженными пальцами вывести столько строк, сколько давал уроком монах-наставник. А потом свалиться тут же под лавку и спать, спать, спать, пока утром не растолкает его вечно угрюмый монах. - Сегодня, выйдя за келарем во двор, и пересекая монастырский двор по пути к амбару, Зосима почувствовал ласковую теплоту солнышка. Как прекрасен мир, созданный Богом! Ранняя зелень листочков, и травка молодая, растущая, пробивается сквозь землю. И запах прелой земли, и свежий аромат речной воды! Душа ликующая, не выдай себя постным чернецам! Не ровен час, переменит своё решение игумен Игнатий и не отпустит с митрополитом. Зосима надвигает клобук ниже на лицо, что бы скрыть весёлого беса в глазах. - Зосима степенно прошел двор и заглянул в камору в уголке конюшни. Там никого не было. Спросить кого -- то, об отце Федоре, нельзя. В монастыре строго запрещалось общение между братией, а особенно разговоры. Сам игумен Игнатий ходил по монастырским коридорам, и если слышал в кельях разговор, то стучал сердито в дверь. А по поводу святого учения говорить и вовсе грех. Игумен Игнатий боялся, того, что не сильно ученые монахи могли неправильно толковать божественную суть, а потому впасть в ересь. А это было ни к чему наставнику монастыря. Поэтому разрешалось только слушать проповеди, читать святое писание и переписывать святые книги. Желательно молча, не задавая вопросов. Этак спокойнее. Зосима должен был увидеться с отцом Федором, ему хотелось проститься с человеком, который был для него родным. Ему хотелось многое рассказать отцу Федору, ведь он любил слушать бывальщины, но любил, и рассказывать, а еще при жизни мирской балагурить. И столько нового появилось в голове отрока, пережитого, передуманного, прочитанного; оно роится в мыслях, не даёт порой заснуть, составляется в складные рассказы, а поведать их некому. - Отца Федора Зосима не нашел ни в пекарне, ни в дровяном сарае, ни на дворе. Келарь, проходя по двору, цыкнул на Зосиму: - Чего шатаешься тут, аки шельма непотребная! Не успел отец игумен своей милостью одарить, тут же мирские уловки вспомнил! Ничего не ответил Зосима, только шмыгнул борзо в деревянные сени, и затих в своей келье. Караван речных судов и суденышек собрался у крутого берега Ярославля. По Волге вверх к её истокам предстояло идти ладьям путем водным. А посуху шла дружина Василия Всеволодовича во главе со своим князем, во весь путь имея ввиду охрану каравана митрополита Кирилла. Зосима сидел в последней лодчонке, положив рядом с собой на скамью нетяжелую торбу с провизией. Грусть не покидала его от того, что с отцом Федором не свиделся, не простился. Так и не смог сыскать его в большом хозяйстве Спасского монастыря. Караван суденышек уже проследовал мимо Ярославля, скрылись из глаз валы и ограда города, когда на береговой луговине показалось пасущееся стадо коровушек и между ними белых козочек. Давненько инок не видел такой покойной картины. Ему даже захотелось в руки взять свирель и приложить к губам, как когда-то.... Когда Давным-давно, безвозвратно ушло то время. Я пойду, пойду, погуляю. Кудрявую березку заломаю.... Звучит в душе незамысловатая песенка, а нельзя. Обет давал от мирской жизни уйти. Сам напросился. Кого винить На берегу у воды, стоит по колено в воде пастух. В черной монашеской одежде. Полы одежки за пояс заткнул, смотрит на караван внимательно, прикрывшись рукой от яркого солнышка. Сердце Зосимы застучало часто, часто. "Отче! -- силится крикнуть, - отче, я здесь! Вот он -- я!". Нельзя. Глаза монаха -- пастуха не видят той лодки, на которой едет Зосима. Взгляд его еще где -- то на передних ладьях. Лодка медленно проплывает мимо. Зосима в отчаянии сбрасывает клобук с головы и встаёт на ноги. Монах на берегу наморщившись вглядывается в стоящего Зосиму, и, узнав его, машет рукой: "прощай, чадо! Не поминай меня, старика, лихом!". Зосима садится на скамью в пол оборота, вглядываясь в удаляющуюся фигуру отца Федора, закрывает лицо клобуком, и тихонько плачет, подавляя всхлипы. Ибо нельзя. Уныние -- это грех, а монаху грешить нельзя. 18.ПАПСКИЕ ЛЕГАТЫ. Папские легаты появились в Пештском замке неожиданно. Бела подумал, что папа, наконец, принял решение о военной помощи королю Венгрии. Но папский посол начал речь свою с того, что папа Иннокентий Четвертый передаёт королю Венгрии следующие слова: - Видя, что король Венгрии поглощен вихрем забот и, что с трудом может дышать под гнетом тяготящих его тревог, мы находим, полезным облегчить его бремя, чтобы он мог легко переносить его. "Облегчение" заключалось в посылке на подмогу королю доминиканских монахов с неограниченными полномочиями по преследованию еретиков. Далее сообщалось, что папе Иннокентию Четвертому доподлинно известно, что сестра короля принцесса Милена находится в сговоре с сатаной, совершает кощунственные, еретические и позорнейшие действия и всякого рода гнуснейшие преступления. Она, как ведьма и еретичка вынуждена скрывать свои подлинные убеждения и даже соблюдать католические обряды, поэтому за утайку сведений о её делах, за нежелание сотрудничать с судом инквизиции, каждый верующий будет отлучен от церкви, невзирая на положение. Наоборот, тот, кто откликнется на призыв инквизитора, и сообщит нужные сведения, поручит в награду индульгенцию на три года. Первым порывом благородного Белы было желание вышвырнуть этих "поборников святости", как когда-то его отец король Андраш Второй силой изгнал из Трансильвании Тевтонский рыцарский орден во главе с магистром Германом Зальца, после чего "божьи рыцари" обратились на Восток и поставили целью завоевание северных земель и насаждение католической веры на Русских просторах. Но положение Белы Четвертого не было прочным, и он уже не мог противопоставлять себя папе. Поэтому венгерский король принял покаянный вид: - Я понимаю ваше рвение к чистоте святой церкви, и хотел бы оказать вам всяческую поддержку, как истинный католик, но моей сестры нет в Пеште, и где она обитает сейчас, я, к сожалению, не знаю, - смиренно сообщил Бела. - Мы не сомневаемся, в том, что вы захотите дружески принять нас, посланцев папы Иннокентия Четвертого, и во имя уважения, которое вы питаете к святому престолу, помочь нам, дабы мы могли хорошо выполнить нашу задачу. - Я отдам распоряжения, что бы вас разместили в лучших апартаментах Пештского замка. - А вы не соизволите разместить нас в круглой башне -- будто уличая короля, спросил легат. - Как будет угодно господам легатам, - слегка поклонился король. - Мы бы желали, что бы в местном костеле было назначена торжественная месса, на которой должны присутствовать все прихожане. Пусть за присутствие на богослужении им пообещают отпущение грехов. - Да, мы известим местного епископа. 19.СЕЧА С ЛИТВИНАМИ. Александу, княжившему в Новгороде, приходилось охранять пределы этой земли. А чудь, это странное древнее племя, владевшее секретами мироздания, ведавшее волхованием, страдало от набегов еще более диких народов -- литвы и ятвягов. И, когда литва, теснимая немецким Орденом, вступила в пределы Невских земель и Чудского озера, имея целью дойти до Смоленска и занять его, миролюбивая чудь вынуждена была взять её сторону. Дружина Александра малыми силами побивала противника, когда он вступал в ближние пределы. Литву и ятвягов приказано было брать в плен, но изменников Александр готов был уничтожать жестоко. Так было с чудью. После побоища на Чудском озере полегло много чуди. Трупы их лежали на восьми верстах, как говорит летописец. Избивали этих людей безжалостно. Ибо были они язычниками и по понятию военного времени предателями. Ярославский князь Василий прибыл к новгородскому князю в ту пору, как княгиня Александра Брячеславна с малолетним княжичем Василием гостила у своего отца Брячеслава Полоцкого в Витебске. За пирами да забавами молодецкими время летело вспорхнувшей птицей. Побывав в родных краях и навестив всех родичей, княгиня засобиралась в Новгород к мужу своему Александру Ярославичу. Не чуя опасности, Александра Брячеславна выехала из Витебска с малой дружиной. Подъезжая к Усвяту, передовой отряд княгининого поезда вдруг увидел чужую рать, но назад поворачивать было уже поздно. Когда обоз княгини окружили, стало ясно, что, то была литовская рать, шедшая на завоевание Смоленска. Тайными тропами рванулись отроки Александры Брячеславны к Александру Невскому в Новгород, сообщить о беде. А другие к Смоленску, к князю Ростиславу за помощью. Услышав такую весть, Александр поднялся с дубовой лавки -- сама гроза. - Это кто же такой дерзкий княгиню да чадо моё не побоялся пленить Кто посмел! - Литовцы с ятвягами, да с чудинами обоз окружили. Мы едва успели скрыться, да всё лесом да лесом, не чаяли и выбраться на Новгородской стороне, - гонец едва стоит на ногах, пот со лба вытирает зажатой в руке шапкой. - А куда направляются вороги - В сторону Смоленска. - Давайте вперед, показывайте дорогу, - вытолкнул гонцов Александр и бегом спустился с крыльца, - обернулся на Василия, - ты, как Со мной! - Почто спрашиваешь, Александре -- обиделся князь Василий, - может, приспело время и мне положить голову за тебя и за твою княгиню! Дружина вихрем пролетела по концам Новгорода и растворилась на Смоленской дороге. Под утро у села Зижечь нагнали вражью рать, разбили и, как пишет летописец, "не упустили их ни мужа". Ни один не спасся из той ватаги, что пленила поезд княгини Александровой. Александра Брячеславна, прижимая к груди младенца Василия, крестилась и, призывая Божью матерь на подмогу, не спускала глаз с секущего во все стороны Александра. За ним поспевал князь Василий, прикрывая Александра со спины. "И были сердца их, аки сердца львов" пишет летописец. Александр, вдвоём с Василием, рубя направо и налево, прорвались к прижатому к лесу поезду княгини. Сама княгиня верхом, не выпуская из одной руки поводья, другой придерживала привязанного к ней огромным платом ребенка. - Александр подлетел к ней на всем скаку, развернул коня, обнял огромной ручищей, прижал к груди: - Со встречей, княгинюшка, - поцеловал в обе щеки. - Все глаза проглядела, нет и нет тебя, Александр. Мыслилось уже, что отроки не достигли Новгорода, в пути полегли или с дороги сбились. Думаю, уведут в плен литвины, как мне без тебя жить - Да неужто, я тебя кому отдам! Никому не отдам, отовсюду достану, клянусь, лада моя. А чадо-то, что к себе привязала - Мыслю, случись, утекать придется, как же без него. А и беда неминучая, так опять же вместе. - Эй, Василько, иди к бате. Иди, воин, - Александр взял сына на руки, прижал к груди. Князь Василий всё это время рядом придерживал коня своего. - Ой, князь Василий, да что же это я! -- запричитала княгиня Александра, - смотрю на тебя и не вижу. Не узнала. - Разбогатеет, значит, - пробасил Александр. - Или женится, - подхватила княгиня, хитро улыбаясь. Князь Василий прижал руку к груди, согнувшись в поклоне. И тут он заметил, среди женщин, окружавших княгиню, всадницу с лицом, прикрытым тонкой шелковой пеленой. Ему показалось это странным и интересным. Глаза её черные, большие наблюдали за ним с любопытством. - Это моя двоюродная сестра княжна Ксения, - заулыбалась Александра Брячеславна, - Не выносит пыли дорожной, вот лицо и прикрывает, - зашептала князю Василию на ухо Брячеславна, - Ксения, это тот самый князь Василий, о котором я тебе рассказывала, - повернулась она к сестре. - Здрава будь, княжна, - наклонил голову Василий, немного смущаясь, и прикладывая к груди руку. - Здрав буди, князь Василий Всеволодыч, - усмехнулась сквозь прозрачный шелк Ксения. Александр с княгиней развернули коней и выехали на дорогу. Василий с Ксенией пустили своих коней следом. Между тем утро перешло в ранний день, поднялось солнце. Василий искоса взглядывал на княжну, и когда она поворачивала к нему лицо, прикрытое тонким шелком, отводил глаза. "Может, и впрямь, пора жениться, гнездо своё вить, наследника родить...", а грусть сжала сердце. На дороге показалась группа всадников. По одежде и вооружению, Александр определил, что это отряд русичей. Впереди отряда скакали трое совсем юных витязей. Двое старших были возрастом отроки, третий еще младше. Они резко осадили коней, подлетая к Александру. - Здрав буди, князь Александр Ярославич, герой Невской битвы! Здравы будьте, господа, -- прикладывая руку к груди, звонко прокричал тот, что постарше. А второй поклонился, по-взрослому, приложив руку к груди. А третий делал всё так же, как второй, торопясь и взглядывая на него, и боясь ошибиться. Князья заулыбались. - Здравы будьте, отроки. Кто такие будете Откуда путь держите - пряча улыбку в пушистые усы, строго спросил Александр. - Мы сыновья Ростислава Мстславича князя Смоленского. Я Глеб Ростиславич, а это братья мои: вот княжич Михаил Ростиславич, - показал широким жестом отрок на второго брата, - а вот Федор Ростиславич, - махнул рукой на младшего. - Мы с братьями посланы батюшкой нашим Ростиславом Мстиславичем с дружинами своими на помощь тебе, господин Александр Ярославич, - стараясь басить, доложил Михаил. - Здоров ли батюшка ваш, Ростислав Мстиславович и матушка ваша -- поинтересовался Александр - Батюшка наш занемог немного, потому сам не мог придти тебе на помощь. Отрядил нас, сказав, что честь великая биться в одном ряду с тобой, героем Невским, - продолжал Михаил. - Мы так спешили! - в голосе младшего княжича едва не слезы, - А ты, князь Александр, всех побил и нам врага не оставил! -- упрекнул младший. - Ха-ха-ха, - загрохотал Александр, - счастлив отец ваш, славный Ростислав Мстиславич, что имеет таких геройских сыновей. Ничего, витязь, не горюй, врагов на нашу с тобой жизнь хватит! Только бы мечи русские не затупились! - Александр положил руку на плечо маленькому Федору и потрепал его за щеку. - Чермный отрок, - с восхищением произнесла Александра, поворачиваясь к сестре, - вот красавец вырастет. - Господин наш, коли, мы не поспели на сечу с литвой, так окажи честь, навестить нашего батюшку в Смоленске, а мы проводим тебя и твою княгиню, и всех твоих близких, и дружину твою до двора княжьего, - предложил старший из братьев, Глеб. - Благодарствую за честь, какую вы оказываете мне приглашением, но передай своему батюшке Ростиславу Мстиславичу, что я к нему буду, как только нужда во мне случиться. И если литва опять нагрянет на Смоленск, пусть шлет гонца лёгкого. Встанем рядом с полками Смоленскими, как уже не раз бывало. А теперь, не обессудьте, нам поскорее до дома надо добраться. Дружины разъехались в разные стороны. По пути смеялись, вспоминая ретивых отроков, а особенно младшего брата, князя Федора. В том пути до Новгорода Александр, Василий и их дружины еще семь раз вступали в бой с литвинами и несчастной чудью, которых литвины гнали впереди своих отрядов. И все семь боев закончились победой Александровой дружины. Но, когда впереди показался еще отряд вражеский, и стало ясно, что придется принимать восьмой по счету бой, Александр вспылил: - Орды литвинов по земле расплодились, добрым людям досаждают! Литва идет на нас, они враги. Это понятно, но чудь-то почему их сторону берёт - Не своей волей, разве не видно, - оправдывает чудь князь Василий, с жалостью оглядываясь на пленных, плетущихся за обозом, и зажимая рану на бедре, полученную от пешего литвина. - Вот развесим всех на деревьях, так научатся домысливать с кем им идти воевать и на чью сторону встать! - Князь Василий, дай, посмотрю рану твою, - повернулась к Василию Ксения. - Нет, нет, княжна, это не рана, это царапина, - засмущался Василий, прикрывая рану плащом. Плащ его окрасился в багровый цвет. - Остановись. - строго приказала Ксения, и взялась за повод его коня. . - Освободи ногу от стремени, князь, - она подняла подол юбки, и оторвала от исподней рубашки длинную полотняную ленту, открыв при этом голые ноги выше колен, - князь Василий, приподними ногу, я перевяжу, что бы кровь остановить. - Лица еще не видел, а в руки попался, - пробормотал Василий, так, чтобы, княжна не слышала. Сбоку подошел пленный литвин и протянул нож. - Тебе чего надо -- сверху в низ глянула на него Ксения. - Разрежь порты князя вокруг раны, приложи вот это. Кровь остановится, - он протянул несколько листочков подорожной травы и маленький острый ножичек. Василий, приподнял ногу, и у него вырвался невольный стон. Ксения с жалостью заглянула в его лицо, но решительно располосовала литвиновым ножом порты возле раны, освободив ногу. Она взяла в руки травку, приложила к ране, и Василий почувствовал приятную прохладу зеленых листьев. - Эй, литвин, помоги мне перевязать рану. - Как прикажет, госпожа, - учтиво поклонился литвин, и крепко натянул полотняную перевязь, - ну, вот, руда скоро остановится, тогда нужна будет другая травка. - Другая трава у тебя найдется - Не изволь беспокоиться, госпожа, у меня всё есть, что бы изгнать хворь из человека. - Звать тебя как -- строго спросила Ксения. - Волончун я, балий . По-вашему знахарь, - поклонился литвин. - Возьми одну из моих лошадей, и следуй за нами. Да не вздумай от нас утечь, голову сниму. - Я покорен моей госпоже, приказывай, я буду рядом, - с поклоном ответствовал Волончун. Ксения с интересом взглянула на расположившегося в седле Волончуна, развернула коня, и, подравняв стремя к стремени князя Василия, тронула за повод его коня. 20.ИГРА ЗАКОНЧИЛАСЬ. За время, пока татары хозяйничали в Венгрии, Милена привыкла скрываться. Она понимала, что на неё открыта охота, а татары хорошие охотники. Несколько раз она попадала в их кольцо, но успевала увернуться и уйти, пока роковой круг не сомкнется. Для неё это была игра. Игра опасная, может быть смертельная, но она будоражила кровь. Принцесса Милена с удивлением и сожалением увидела откат войск Батыя обратно на Восток через Карпаты. Однажды, Милена подошла на близкое, но не опасное расстояние к перевалу, через который уходили татары. Верный скакун вынес принцессу на вершину противоположной горы, такой высокой, что ни одна стрела не могла её достать. Она увидела Батыя, окруженного турхаудами . Она сверлила взглядом уходящих врагов, она посылала прощальный знак. И вдруг увидела, как повернулся Батый в её сторону, узнал её, на мгновение задержал своего коня и на своём языке сказал, выговаривая каждое слово: - Я вернусь за тобой, Воительница! -- и погрозил пальцем. По крайней мере, именно это прочла Милена по его губам и по выражению его татарского лица. В ту же минуту, Великий Монгол скрылся за перевалом. Милена поняла, что пора возвращаться в Пешт. Игра закончилась, и ей сделалось немного грустно. 21.РОГНЕДА. - Посмотри на Ксению. Породу чувствуешь А -- смеялся Александр, - Стать княжеская, нрав строгий, лицом бела, с очей весела. Чем не княгиня Ярославская А Засылай сватов. - Ничего не скажешь, хороша княгиня, да не наша, - отмахивался Василий. - Что ж ты всё один-то! Скука, чай, смертная! А тут княгинюшка - то из Рогнедова рода. Про Рогнеду, прародительницу князей Полоцких он слышал легенду не единожды. В стародавние времена, во времена Святой Ольги, на Руси исповедовали язычество. И сын Ольги и Игоря, отважный Святослав тоже был язычником. Мать его, Святая Ольга, принявшая христианство в Византии, учила его креститься, а он об этом и слышать не желал. Но если кто хотел креститься, князь не возбранял, но высмеивал его. ... "Я, мой сын, Бога познала, и радуюсь. Познаешь ты -- тоже будешь радоваться", - увещевала Ольга сына своего. Святослав же не внимал, возражая: "Как мне одному принять закон Дружина моя смеяться станет". Такой смешной верой казалось христианство Святославу. Он был человеком военным, вёл походную и кровавую жизнь, и для него, сурового и жестокого воина евангельские заповеди были нелепы. Он не мог быть православным в массе язычников, и не хотел идти против своей дружины. Язычество было предпочтительным для храбрых вояк Святослава, оно не стесняло мужей русских иметь по несколько жён. После того, как умерла княгиня Ольга, вскоре погиб и Святослав, преданный союзниками. После него от разных жён остались дети. Власть Великого княжения перешла к его сыну Ярополку, родившемуся от родовитой княгини. Но были и другие сыновья. И среди них будущий "Владимир Красно Солнышко", креститель Руси, сын ключницы Малуши. А брат Малуши Добрыня, стало быть, родной дядя Владимира по матери, был у молодого князя воеводой его дружины и первым советником. Дядя Добрыня настоял на том, что бы Ярополк был убит, ведь он имел больше прав на Великий стол, чем Владимир, рожденный от рабыни. Когда Ярополк был приглашен на переговоры в шатер Владимира, варяги, что были на службе у Добрыни, лишили законного наследника жизни. Победу над братом Владимир завершил женитьбой на его невесте, Рогнеде, гордой своей знатностью. По старинному обычаю, муж должен на руках перенести молодую жену через порог своего дома, что, значит, оторвать от отцовского очага, а жена должна была снять сапоги с ног мужа, тем самым, выражая ему покорность. Гордая Рогнеда бросила в лицо убийце своего жениха: "Я никогда не дам согласия, твоей женой быти. Мне ли, родовитой княгине "разути сына рабичичи!". Да, Рогнеда отказалась снять сапоги с ног сына рабыни Малуши, это было ниже её достоинства. Владимир, державший для удовлетворения своей похоти сотни славянских и иноземных красавиц, публично изнасиловал Рогнеду, чтобы унизить женщину и сбить с неё спесь, но вызвал только ненависть к себе у гордой княгини. Владимир всю жизнь помнил те оскорбительные слова, которые бросила ему Рогнеда о сыне рабыни. Он еще не раз появлялся в покоях жены, но её холодный взгляд выражал такое глубокое презрение, что Владимир отступился от неё. Несчастная Рогнеда родила Владимиру сына Ярослава, которого в последствии назовут Мудрым. Того самого Ярослава Первого, что основал славный город Ярославль, и дал русичам первый свод законов -- "Русскую правду". Он унаследует ум и царственность своей матери, коварство и воинственность отца. Пройдет несколько лет после рождения Ярослава, и Рогнеда расцветет ослепительной красотой. Владимир захочет вновь овладеть ею. Он придет в покои жены, что бы вновь взять её силой. Но теперь Рогнеда держала под подушкой кинжал, и как только Владимир приблизился к ложу, на котором возлежала его непокорная супруга, она, выхватив нож, замахнулась на князя, желая убить его. Этого Владимир не мог простить ей: - Ты преступила обычай и пожелала убить меня, твоего мужа и Великого князя! Я мог бы лишить тебя жизни сейчас, - прокричал он, намотав её длинные волосы себе на руку, и рывком развернув к себе её лицо, - но я не сделаю этого. Тебя казнят, так же, как казнят врагов. Приготовься, я приду не один, чтобы сотворить праведный суд над тобой. Рогнеда приготовилась. Она надела лучшие свои одежды и украшения, убрала свои волосы и вплела в них драгоценности. Когда знатные мужи вошли в её шатер, ослепительно красивая женщина сидела на своём ложе, и ни одна черточка не дрогнула на её лице. Рядом с ней стоял её маленький сын, Ярослав. Он был одет в военные доспехи, и вооружен мечом. - Мы пришли, что бы свершить суд над тобой, Рогнеда, - медленно, процеживая слова, проговорил Владимир. Он вынул из ножен свой меч и опустил острием на пол. Повисло неловкое молчание. Тогда, сделав два шага вперед, малыш Ярослав вынул свой маленький меч из ножен и сказал, глядя в глаза Владимиру: - Отец, ты не один здесь с мечом! Знатные мужи, доблестные рубаки, вошедшие вместе с Владимиром в шатер Рогнеды, переглянулись. Они вмиг представили, что годы пройдут, наступит время, когда они все будут старыми и немощными, а молодой князь войдет в силу. Что ждет их в старости Жестокая месть Владимир не только сохранил жизнь Рогнеде, он отдал ей Полоцк, и с тех пор Полоцкие князья стояли особняком в истории Русской земли. А женщины Рогнедова племени всегда гордились своим происхождением и знатностью. Княгиня Ксения была из их числа. 22.ИЗБИЕНИЕ ВНОВЬ ОБРАЩЕННЫХ. Миролюбивый епископ Кирилл убеждал молодого князя, не спешить с казнью пленников. Он, веря в спасение души, просил помиловать язычников. Александр под конец страстной речи священника, махнул рукой: - Делай с пленной чудью, что хочешь. - Я их обращу, Александре, они еще послужат тебе. - Это означает, что я должен отпустить предателей - А Бог-то милостив, того же ждет от чад своих. Пленников погнали к Чудскому озеру, забирая и ту чудь, что попадалась по пути. Из жилищ выгоняли всех, даже стариков, женщин и детей. Нужно, нужно было окрестить всех, чтобы иметь вокруг Новгорода православное население. Василий с ярославской дружиной взялся помогать крестителю Кириллу. Со всей святой братией и всеми чудинами углубились в Чудскую землю. Александр сказался занятым делами оборонными, потому остался в Нова городе. Дорогой князь Василий приглядывался к молодому монаху, что шел пешим рядом с пленниками. Что-то знакомое виделось в его внешности, и Василий силился вспомнить, где он мог видеть этого человека. Когда глаза князя останавливались на высокой и тонкой фигурке, монах натягивал глубоко на глаза свой клобук, и это мешало рассмотреть его лицо. - Творец Земли и Неба! Благослови сих новых чад Твоих! Дай им познать тебя, Бога истинного, утверди в них веру правую. Будь мне помощью в искушении зла, да восхвалю достойно святое имя Твоё! - молился отец Кирилл. Язычники стояли по пояс в студеных водах Чудского озера. Женщины, трясясь от страха и от холода, прижимали к себе детей. Мужчины, сложив руки на груди крестом, смотрели исподлобья. Епископ Кирилл только что закончил таинство крещения дикого северного народа. Он верил, что продолжает дело Христовых апостолов, неся слово Божие северным племенам и обращая души их к Христу Спасителю. - Вот так же проповедовал имя Спасители и Святой апостол Андрей Первозванный, - в глазах Кирилла светилась вера в доброе дело, - Он поставил крест на горах Киевских, он дошел до Ильменя, возможно и в сиих местах его стопы дорогу прокладывали. Он же предсказал будущую славу нашей древней земле! Зосима с благоговением слушал наставника. Он был рад службе. Всё, что совершалось под оком Кирилла, было для Зосимы значимо. И вдруг он увидел приближающуюся группу всадников. По стягу узнал дружину Александра. - Смотри, владыка, князь Александр Ярославич пожаловал. - Не утерпел. Пришел слово своё княжье сказать новым христианам православным. Кирилл повернулся спиной к людям, стоявшим в озере, и пошел на встречу группе всадников во главе с Александром Невским. На душе было легко и свято. Спор его, Кирилла с Александром закончился так красноречиво. Чудь была обращена в христианство. И сейчас, когда обряд крещения свершился, душа Кирилла ликовала. Он спас чудь не только от смерти, но и душам их открыл путь в жизнь вечную. - Принимай, Александре, вновь обращенных, они боле не враги нам, но единоверцы. Овцы Христовы. А ты, княже, будь им крестный отец. Александр был разгорячен, к потному лбу его прилипли кудри волос, ворот рубахи, что виднелся из-под кольчуги, распахнут. - Ах, святой отец, да если бы мне навык мой ратный не подсказал вдогонку за вами броситься, не известно, были бы вы живы сейчас, или нет. За вами по пятам шел отряд вооруженный литвинов, ятвягов и чудин. Пришлось опять бой дать. - С нами Бог, и ты княже. Уповаю на промысел Божий. За помощь благодарствую. А и я тебе подарочек приготовил. Посмотри, сколько единоверцев за моей спиной. - Блудную собаку к цепи не приучишь, - махнул рукой Александр. Креститель Кирилл прошел в свой шатер, чтобы разоблачиться, и поменять ризы на одежды походные. У входа в шатер задержался. Ярославский князь Василий бросился к священнику, протянул обе руки: - Владыка, счастлив в такой святой день просить милости твоей. Благослови устами своими взывать к Господу, что бы утвердил в разуме сердце моё. Кирилл перекрестил Василия, протянув ему руку для поцелуя. Зосима, улыбаясь, махал людям, обращенным в новую веру, показывая путь из воды. - Идите, люди, идите. Веруйте в Спасителя нашего! Первыми двинулись женщины, неся на руках детей. Молодые и старые, в мокрых одеждах, со сведенными холодом членами, с опаской в глазах, они представляли жалкую картину. За ними, подняв волны, выходили мужчины. Александр хлестнул коня, поднял его на дыбы и направил на выходящих из озера людей. Женщины закричали и бросились неуклюже бежать к краю леса. Мужчины попятились в воду. Александр подскочил к Зосиме: - Ну -- ка, монах, спроси кого -- нибудь из них, спроси, верует ли он в Спасителя нашего! -- обратился Александр к Зосиме. Зосима сам до смерти перепугался, когда князь на всем скаку бросился в его сторону. Но, совладав с собой, он схватил за руку одного из чуди. Это был отрок, совсем еще мальчик - Скажи, чадо, в кого веришь ты отныне Отрок молчал, только тоненькая ручка его дрожала в руке Зосимы. - Ты только что обращен в святую веру Христову. Не бойся, скажи князю, кто твой Бог. Ну! Я напомню тебе. Твой Бог Иисус Христос Спаситель. - Мой Бог старец Укко. Создатель всего живого и мертвого на свете, - сказал мальчик, низко наклонив голову. - Язычник! -- весело прокричал Александр. - Княже, послушай меня худого, грешного и недостойного монаха, этот отрок не знает, что говорит. Страх сковал его разум, - Зосима молил князя. - Ну, а этот что скажет Вон, богатырь какой! -- Александр ткнул рукояткой кнута в стоявшего поблизости низкорослого, но крепкого чудского мужа, - ну, ответствуй, веришь ли ты в Спасителя! - Если мой младший сын не отрекся от Создателя Укко, так пристало ли мне, старому, поклоняться чужому Богу! Я верю в Бога моих предков. - Язычники! Они не могут быть другими! -- Александр умел быть жестоким. - К хвосту конскому привяжите этого, - показал рукояткой хлыста на старого чудина, - пусть своему Богу молится! - Александре! Александре, брате, почто караешь Он безоружный, Александр. Никто из них не причинит более зла, - Василий уцепился за Александрово стремя. - Добреньким хочешь быть, василий Добреньким! Сам Господь вложил нам в руки меч карающий! Князья в народе не для того только, чтоб миловать, но и крепко держать в руке меч тот божий. Чтобы и впредь страшились на Русь руку понять! - Тебя люди уже боятся! Они проклянут нас. А это племя умеет свои проклятья исполнять. - Пусть боятся! Пусть учатся быть покорными воле победителя! -- Александр потрясал мечом, а отроки его уже схватили жертву, повалили на землю и привязывали ноги чудина к конскому хвосту. Удар плетки, и напуганное животное унесло в даль окровавленные человеческие останки, разбитые о выбоины своей земли. Василию невмоготу было смотреть, как уничтожали чудь. - Так много земли и так мало народа в наших городах. Александр, оставь людей. Я возьму их и поселю на новях. Хоть польза от похода будет. - Польза, говоришь Знаешь ли ты, брат, что в памяти людской остаются только войны и жестокие сечи. А дела мирские, пусть самые добрые и значительные, в жизни народов, никто не помнит. Так о какой пользе ты глаголешь -- Александр давал отмашку на казнь очередного пленника. Люди чудского племени, те, что не успели убежать в лес, принимали смерть молча, обращаясь глазами к небу, будто мысленно говорили с Тем, к кому отправлялись их души. Василий отступился от Александра, тяжело хромая, ушел с места казни. Он пробирался между деревьев северного дремучего леса. Ноги пружинили, мягко ступая по лесной хвойной постилке. Густой воздух, пропитанный смолами, зависал в груди. Перед глазами красным заревом стояли картины расправы с чудью. Он присел на поваленное дерево, рванул ворот рубахи, что выступала из под кольчуги. Вдохнул глубоко: - Сколько душ устремились к небу! О, Господи! -- Василий обхватил руками голову. Вгляделся в глубину леса. Что - то едва заметное мелькнуло там и застыло. " Неужто, чудской схрон. Упредить надо, чтобы, не дай Бог, не вышли к озеру", - подумал Василий. Он встал и, припадая на больную ногу, осторожно стал пробираться к странному месту. Не дойдя нескольких шагов, привалился к дереву и в изнеможении сполз на мягкую лесную подстилку. Князю Василию не дано было увидеть, как Зосима прячась от взгляда Александра, бросился бежать за митрополитом Кириллом, в шатер его, бросился в ноги молящемуся перед иконами священнику: - Отче, отче, там новообращенных избивают! Пойди, владыка, удержи руку карающего, усмири гнев князя Александра! Митрополит оторвался от молитвы, нахмурился, не враз разумея, отчего так дерзок инок, а, поняв, выбежал из шатра, на ходу снимая с себя крест серебрянный. Креститель поднял его, как грозное оружие и пошел на Александра, который давал отмашку на казнь очередного чудина. - Остановись! Во имя Христа Исуса, Господа нашего, остановись! Люди князя, услыхав гневный голос митрополита, обратились к нему лицом, и замерли, видя в руках святителя большой крест, надвигающийся на них. - Почто беззаконие чините! Мало ли крови льется на земле русской А ты, князь, знаешь ли, как твой предок, Владимир Мономах говорил своим потомкам: если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, пусть тому от Бога мира не видать душе своей на том свете и на этом! - Отче, я долг свой княжеский исполняю! -- пожал плечами Александр, разворачивая коня, и отъезжая от прижавшихся друг к другу испуганных людей. - Помилуй человека и тебя Господь помилует! Идите по домам, братья. Идите, Господь наш милостив, - с жалостью в голосе проговорил Кирилл, обращаясь к новообращенным и указывая крестом на дорогу, что шла через лес. - Грех великий сотворил ты ныне, - погрозил крестом митрополит Александру. 23.ДВАДЦАТЬ ОДИН КАРАТ! Пленная рабыня, старая китаянка по имени Гу Тао, была прислана с караваном арабского купца Фадлана булгарскому эльтеберу Ильхаму самим багдадским халифом Габбасом для обучения маленькой Энже искусству любви. Конечно, халиф Габбас пёкся не о гармонии между ханом Берге и его женой в их любовных играх, но крошка Энже должна была научиться владеть женскими чарами, для того, что бы обратить хана Берге в правоверного мусульманина. Батый становился старым и брюзжащим стариком. Всё чаще его делами управлял его старший сын Сартак. Но как Батый, так и Сартак, они проявляли большую терпимость к вере завоеванных народов, вместо того, что бы принять достойную религию, такую, как ислам, и насаждать её в пределах своего улуса. Да, конечно, эти ханы ревностно соблюдали законы Ясы Чингисхана, но жизнь шла вперед и требовала новых законов, общих для огромной империи. И не известно еще кто встанет во главе её, когда Великий Батый, покинет этот мир, уйдя в "землю предков". Так рассуждал эльтебер Ильхам, и с ним соглашался багдадский халиф Габбас, а связи Волжской Булгарии с Багдадом были установлены еще в десятом веке, и были крепкими, ибо их объединяла сильная, молодая вера в Аллаха. И конечно, эльтебер Ильхам, стремясь к большему влиянию, в тайне видел во главе Батыева улуса своего зятя Берге, и, если бы Берге принял мусульманство, то был бы поддержан всем мусульманским миром. А почему бы зятю не быть Великим ханом Ведь Берге, родной брат Батыя. А сын Батыя Сартак и внук Улакчи, лишившись поддержки Великого хана, могут неожиданно уйти вслед за Батыем в "землю предков". Мысли, мысли, мысли.... И планы, для осуществления которых все средства хороши. Одно из средств -- маленькая Энже, которая должна внушить своему мужу мысль о принятии мусульманства. Китаянка Гу Тао осмотрела Энже со всех сторон, чтобы дать оценку её достоинствам: её волосы, лицо, брови, рот, губы и соразмерность других членов. И оценила красоту Энже в девятнадцать каратов. Это была не самая высокая оценка. - Старайся, госпожа, выполняй все мои уроки, и тогда ты достигнешь высшей оценки в двадцать один карат, и вся империя окажется в твоих руках, - Гу Тао прошептала на ухо маленькой Энже. Гу Тао приказала отобрать лучших красавиц из всех женщин Булгара, в том числе и пленных, чтобы они могли прислуживать хану Берке и его жене Энже в покоях, предназначенных для свиданий любви. Под присмотром Гу Тао десятки массажисток трудились над царственным телом Энже. Они превращали её кожу в шелк, мышцы в упругие мячи, а кости в гибкую лозу. Энже, была способной ученицей и скоро усвоила уроки Гу Тао. Она научилась владеть движениями своего гибкого тела, а бедра её в острый момент создавали нужный такт так искусно, что её наставница Гу Тао дивилась способностям малышки. Её муж, Берге, рано познавший женщин и в большом количестве, уже стал чувствовать изнурение после ночей, проведенных с жёнами или наложницами. Но он был изумлен странными ощущениями телесного омоложения, которые испытывал всякий раз после ночи, проведенной с Энже. Энже была изобретательна. Она приказала построить огромную юрту, почти такую, какая была прежде у её отца Илхама, пока Батый не взял её себе в качестве подарка от булгарского эльтебера. Юрта была накрыта шелком, расписанным китайскими мастерами. Сквозь шелк проникал дневной свет, по стенам порхали цветные бабочки, огромные и замысловатые цветы играли яркими красками, потолок юрты был голубым, как небо над Китаем в ясный день. Мастера добились сходства с весенним садом, расцветшим, для прекрасной Энже и её возлюбленного Господина. По внутренней окружности юрты Энже приказала построить дорогу, имевшую волнистую поверхность и разный уклон, так, что брачное ложе, поставленное на повозку, покачивалось, когда проезжало по ней. Покачивались и Энже со своим господином, наслаждаясь, близостью друг друга. Берге был в восторге от изобретательной жены, но фантазия Гу Тао была не исчерпаема, поэтому расходы Энже всё возрастали, а у Берге истощались запасы казны. Умница Энже подсказала, где можно добыть золото. Нужно стать во главе Джучиева улуса: - О! Мой мудрый Берге! В конце концов, ты такой же сын Джучи, как и Батый. Тебе надо иметь сильных союзников. - Где взять верных сторонников, Энже Это очень трудно, когда мой брат Батый получил славу самого грозного завоевателя вселенной. Его боятся во всем мире, и никто не захочет быть союзником его брата. - Когда землёй булгар правил эльтебер Алмуш, а было это две сотни лет назад, а может быть и еще больше, Булгарию окружали враги. От заката солнца на нас наступали русичи, и уводили в плен наших женщин, что бы пополнить свои жилища новыми наложницами или женами. А с полуденной стороны на нас нападали хазары, правители которых, исповедывали иудейство, а народ мусульманство. Хазарский каган, жестокий и жадный старик - жидовин, приказал нашему эльтеберу Алмушу вместе с доставленной данью привезти ему одну из дочерей царя. Эльтебер Алмуш отправил дочь свою в Хазарию, оплакав её молодость. Не прошло и нескольких месяцев, как новое посольство хазарского царя явилось к эльтеберу Алмушу. Послы известили нашего царя, что дочь его умерла, и каган Хазарии приказал прислать ему в жены еще одну дочь Алмуша. - Она была так же прекрасна, как ты, Энже - Может быть ещё лучше, чем я..., - опустила глаза Энже. - Лучше тебя не может быть ни одна женщина, Энже, я знаю, - наваливаясь на любимую жену всем своим телом, и ощущая её тепло и аромат, простонал Берге. - О! Ты по духу своему прирожденный лев, а я только маленькая мышка, - льстила Энже своему господину, - Ты для меня само Небо, - опрокидываясь навзничь и пожирая его глазами, шептала маленькая Энже, умножая для Берге Восторги Ложа. - Дражайшее сердце моё, - обратился Берге к жене, - как чудесно это состояние забытья в твоих объятьях, - обессилев от извержения семени, только что пролившегося чудесным дождем в золотой ложбине любимой женщины, проговорил хан. А затем, отвалившись на гору мягчайших валиков, Берге потребовал: - Расскажи, что было дальше Отдал Алмуш маленькую Энже иудею - Откуда ты взял, мой господин, что вторую дочку Алмуша звали Энже - Мне так кажется. - Слушай меня дальше, мой победитель. Алмуш понял, что зависимость от Хазарии будет продолжаться, пока враги не убедятся в том, что у булгар есть достаточно силы, чтобы противостоять им. Мудрый Алмуш послал своё посольство в Багдад и известил Багдадского халифа, что Булгария готова принять мусульманскую веру. А родство по вере объединяет людей крепче, чем родство по крови. Прошло еще некоторое время, и Хазарский каганат был уничтожен. Аллах помог нам освободиться от самого жестокого врага нашей земли. - Ты хочешь сказать, что я должен искать союзников не внутри своего улуса, а за его пределами - Давний друг моего отца, багдадский халиф Габбас может оказать тебе военную и финансовую помощь. Но ты должен принять ислам. - Но Энже! Мой ароматный цветок! Могу ли я это сделать Яса Чингисхана не позволяет ханам принимать какую либо из известных в мире вер, кроме нашей религии Бон. Мы поклоняемся Богу Мизиру, солнечному Божеству. - О! Мой господин! Никто не может оспорить правоту Божественного Чингисхана. Но, он жил в своё время, а сейчас другой век, и требуется другая вера, - нежно поглаживая оголенный низ живота своего мужа, ворковала Энже, - Тебе нужна такая вера, чтобы можно было иметь сильных друзей -- единоверцев. Я говорю тебе, что, родство по вере, самое крепкое родство. А Батыю не обязательно знать о том, что ты принял ислам. Верь мне, я знаю, что ты более других достоин, восседать на кошме Великого хана. О! Берге! У тебя телосложение быка, и гибкая сила тигра. Ты достигнешь вершины, не только в любовных играх, я верю. Берге был сражен достоинствами своей жены Энже, он принял ислам и сменил своё имя на Барэкэ, означающее "источник благополучия". 24.КСЕНИЯ. Подобие жилища, которое заметил в лесу князь Василий, оказалось летником бортников, промышлявших сбором дикого мёда. Из летника выбрался человек, худой и лохматый, и пошел на Василия. Василий попытался встать, но ноги не слушались, и он, почувствовав сильную усталость, закрыл глаза. Очнулся Василий, когда его с большой осторожностью подняли множество сильных рук, и внесли в палату новгородского княжьего терема. - Очнулся, слава тебе, Господи, - услышал он чей-то знакомый шепот. Но кто это, не мог вспомнить. Его заботливо уложили в постель, накрыли и подоткнули со всех сторон мягким одеялом. Над ним склонилось лицо женщины. Крупные глаза, прямой нос, резко очерченные брови, и губы что-то тихо и властно выговаривающие человеку сбоку и за спиной. Василий закрыл глаза, и вдруг вспомнил, ясно, отчетливо: княжна Ксения. - Ксения, - тихо позвал. - Я здесь, - княжна взяла его за руку, - тебе, князь, не надо было на Чудское озеро ходить. Рана еще не затянулась. У тебя жар. Но теперь Волончун тобой займется. Всё будет хорошо. - Мне покойно, когда ты рядом, - проговорил, удивляясь своей смелости, и вдруг, понял, что лжёт. Закрыл глаза, и отвернулся, что бы, не видеть, как Ксения пристально смотрит на него. Она ничего не ответила ни взглядом, ни словом, только положила свою прохладную ладонь на горячий лоб Василию. Он выпростал из-под одеяла свою руку, сгрёб в кулак пальцы Ксении и прикоснулся к ним губами. 25. ЧУДИН ПЕЛГУЙ. Верлиока жила в избе Пелгуя, помогая по хозяйству. Пелгуй принял её с дочкой в с радостью, ибо дом его часто оставался без хозяина, который исправно служил предводителем заставы на берегу Финского залива, и редко ночевал да и дневал дома. Верлиока старалась навести в избе такой порядок, как это было принято в Ярославле, в городе, где провела она несколько лет, рабствуя по случаю её пленения князем Всеволодом, отцом Василия. Когда вели её в Ярославль, в числе других пленных, была она отроковицей, и всё, что с ней происходило, принимала, как должное. Несколько раз мужи знатные, наезжавшие в Ярославль к князю, увидев красивую, смышлёную и весёлую девчушку, просили князя Всеволода продать или подарить её. Но князь Всеволод всем отказывал. Такая лепота самим нужна для украшения подворья. Так и жила Верлиока под пристальным вниманием няньки, Кокушки, которая приучала рабыню ко всяким домашним хитростям. И Верлиока справлялась на славу. Была она способной ученицей и всё, чему учили, запоминала с первого раза. Знала она и ту науку, которой владело её племя, чему учила младших чудинов старая Ильмара. И теперь дойдя до устья Ижоры и разыскав Пелгуя, Верлиока жила у него, украшая его жизнь, и выжидая время, что бы отправиться в тот далекий и светлый город, о котором тосковала. Пелгуй был доволен. Верлиока с дочкой были не накладными гостями. Двор у Пелгуя добрый. В амбарах водился хлеб, в ледниках квасы и мёды. Скотины , правда, не держали, но в окрестных лесах столько дичи, что без мяса не сидели. Верлиока в лес каждодневно ходит, сушит ягоды: малину да чернику, зимой на питьё. Собирает белый гриб, мясистый да душистый, в зимнюю пору куда как хорош с горсточкой проса, да луковичкой, да морковкой. Пелгуй душой отошел от одиночества. Не натешится, что Бог такую радость послал. В доме чистота, Верлиока всё чего-то пошивает, вяжет, прядет. Изнутри изба одевается в наряды красные. Оконцы пелёнами убраны, по стенам шелепетьё развешано, узорами вышитое. Лепота, да и только. Пелгуй пришел в дом свой вечером, сказать Верлиоке, что на Ижору прибыл поезд митрополита Кирилла с "низовской" земли. С ним монахи и вои с мечами и луками, верхом на конях. - А как ты мыслишь, Пелгуй, из Ярославля там есть кто-нибудь - Может, есть, а может, и нет, - неопределенно пожал плечами Пелгуй. - А зачем они прибыли - За тем, чтобы окрестить нашу чудь и другие северные племена. Приобщить к вере Христианской. Если хочешь, пойдем завтра на берег моря, посмотришь, как это делается. - А скажи, Пелгуй, ты по своей воле крестился - Я -- то Я крестился у одного священника. Его все отцом Федором кликали. Он много ходил по разным странам, много всего видел. Он мне рассказал про Христа, который, тако же ходил среди людей, а сам не человек, но Бог был всей вселенной. - Что, сам Укко Творец был на земле среди людей - Да, он обернулся в человека и пошел по земле, посмотреть, как люди живут, и как они заветы его исполняют. - Может ли такое быть - Может, может. Он всемогущий, что захочет, то в мгновение ока, всё сотворит. - Сам Укко по земле пошел... - А мы, люди грешные и худые. И Христос от людей всё претерпел: и хулу, и оплевание, и удары, и на смерть отдал себя, владея жизнью и смертью всех. - Зачем он терпел - А затем, чтобы познать род человеческий, каким он сотворил человека, и во что превратился человек. А кто поверил в него, и жалел его, и скорбел о страданиях его и о смерти его, того называют Христианами, по имени, которое он взял себе на земле. Ты плачешь - Мне жаль его, Пелгуй. - Значит ты душой Христианка. Пойди завтра к морю, и прими на себя крещение. И дитя своё окрести, и получишь новое имя. - Почему новое имя - Потому, что ты как вновь родишься, только уже для жизни другой. В христианском братстве. - Завтра - Завтра, Верлиока, завтра. 26.В ДАЛЕКОЙ СТРАНЕ ПАЛЕСТИНЕ... Инок Зосима был потрясен тем, что случилось у него на глазах. Избиение крещеной чуди тяжестью лежало на сердце. Он был сражен жестокостью князей и бояр сильных и беспомощностью людей слабых. Сам митрополит, бежавший на выручку новообращенным, потерял свою святость, только отчаяние и какая-то ярость во всем его виде. Что всё это было Это ли воля твоя, Господи Всемогущего и всевидящего Почто попустил такое Или это посылаемое испытание Божье всем нам: князьям, боярам, до самого последнего монаха и чудина Почто так жестоко и кроваво По - другому разве нельзя Зосима шел, машинально переставляя ноги и держась за край телеги, в которой везли нехитрые походные припасы митрополичьего поезда. " Вот, придем на Ижору, Бог даст, обратим в христиан местных туземцев, а дальше, куда повернет свои стопы Митрополит Кирилл", - думал Зосима. Как хотелось ему в этот поход, когда в Ярославском Спасском монастыре, он как червь, сидел над тонкими листами телячьей кожи и тростью вырисовывал "буки и азы", и складывал их в мудреные глаголы, конца которым, казалось, не будет. А теперь, поскорее бы назад, в Ярославль. К отцу Федору. Столько всего рассказать хочется, и услышать от него, что всё это значит. На Ижоре всё было спокойно. Люди входили в реку, возлагали руки на грудь крестом и смиренно слушали проповедь Святителя Кирилла и затем принимали обряд, как послушные овцы Христовы. Зосима держал в руках сосуд с красным вином, заменяющим кровь Христову, и вслед за Святителем продвигался вдоль ряда новообращенных. Очередь дошла до женщины, державшей на руках девочку. Лица матери не было видно, оно было укрыто крохотным тельцем ребенка. Но вот мать перекинула девочку на другую руку, и перед Зосимой открылось лицо Верлиоки. Она с улыбкой открыла рот, и едва шевельнув губами, глотнула вино. И тут же к её губам поднесли крест. Зосима отвернулся, и опустил вниз голову, желая скрыть своё лицо. Он не был готов к такой встрече, руки его задрожали, а в ногах появилась противная слабость. - Имя твоё отныне Мария, - торжественно нарек Верлиоку Кирилл. Святитель поднес ложечку ко рту девочки и, улыбнувшись, сказал: - А тебя нарекаю Анастасией, чадо, открой ротик, - и прошел дальше. Что-то знакомое мелькнула в изможденном лице монаха, проследовавшего за митрополитом. Верлиока вытянула шею, чтобы рассмотреть прошедшего мимо неё человека с низко опущенной головой. Кого же он напоминал ей . Память подсказывала ей картинки из ярославского житья её. Вновь взглянула на монаха, теперь он стоял к ней спиной. Протянул чашу митрополиту.... Руки! Тонкие длинные пальцы, которые сейчас держали чашу, умели так выразительно, так ладно перебирать отверстия на свирели, вызывая такие звуки, от которых хотелось то смеяться, то плакать. Бродька! Конечно Бродька! Живой, родной, ярославский! Верлиока качнулась, было, в сторону крестильной процессии. Но что-то удержало её. Пелгуй помахал Верлиоке рукой, позвал её к трапезе на траве. В походном котле варилась просяная каша, на белой пелене лежали куски хлеба, а рядом стояли жбанчики с квасом. Праздник. Верлиока вышла из воды, обтерла платком ноги, надела черевики на вязаные чулки, оглядываясь на процессию крестителей, пошла к Пелгую, ведя за руку маленькую Анастасию. Крещение собравшихся туземцев подошло к концу. Люди выходили из Ижоры, что нынче заменила им Святой Иордан, и направлялись к костру на поляне. Пелгуй расстарался на угощение. Пожертвовал проса на кашу, принес и глиняную криночку масла скоромного, топленого. И теперь ходил вокруг котла, потирая руки и приглашая людей к трапезе. Верлиока наблюдала за священниками. Кирилл, улыбаясь и подняв ладони вверх, повторял: - Благословляю на трапезу, чада. Благословляю. Но Бродька, не останавливаясь у костра, зашагал в сторону походного шатра. - Пелгуй, пригляди за дочкой, - попросила Верлиока. И, ничего не объясняя, пошла к шатру. Она в нерешительности постояла возле входа, но желание поговорить с Бродькой взяло верх. Она приоткрыла полог шатра и заглянула внутрь. По стенам шатра висели иконы, и лампады под ними мерцали тусклым призрачным светом. Перед большим распятием стоял на коленях Бродька, он что-то шептал, истово крестясь и ударяясь лбом оземь. Робея войти в чужое жилище, Верлиока позвала от входа: - Бродя, Бродечка, услышь меня, повернись, это я, Верлиока. Бродька ещё истовее стал шептать слова молитвы, и, не поворачивая головы, крестился, крестился. Верлиока поняла, что Бродька не хочет её видеть. Обиды не было, была горечь. Почему Разве она, Верлиока, что-то дурное сделала, чтобы можно было её не замечать. А, может, всё изменилось от того, что, она чудинка, а Бродька русич, и он стал важным помощником у самого митрополита Кирилла. А она была рабыней, рабыней и осталась. - Бог Укко или, как теперь тебя называют Христос, рассуди нас. Ты мудрый и справедливый, - сказала, будто приняла решение больше не пытать ни себя, ни Бродьку. Верлиока отошла к костру, присела вокруг расстеленной пелены, и взяла в руки кусок хлеба. "Хлеб -- плоть Христова, говорил Святитель Кирилл", - подумала Верлиока, бережно подобрала все крошки с пелены, и положила себе в рот. От теплой каши и ядреного кваса, люди подобрели. Они улыбались, громко заговорили. Это был истинный праздник! Вдруг откуда-то сбоку, с другого конца длинной трапезной пелены, послышалось лёгкое пение. Высокий голос выводил такие странные и теребящие душу слова: "В далёкой стране Палестине Струится река Иордан. На берег реки той выходит Креститель святой Иоанн". Верлиоке показалось, что и вправду, она не на берегу Финского залива сидит среди добрых людей, а в святой стране Палестине. И напротив её, так просто среди простых людей сидит Креститель. "Покайтеся, люди, покайтесь", - высоко выводит голос давно знакомый, почти родной, но далёкий в такой торжественный и важный момент в её жизни, голос Бродьки. "Очистите ваши сердца, И грешную душу исправьте, Чтоб встретить Исуса Христа. Грехи передо мною откройте, Омойте водою тела, Плоды покаянья творите: Любовь и святые дела! И мы во Христа все крестились, И мы облеклися в него, И жить мы ему обещали, Во имя святое его", - какой же ты молодец, Бродечка, как ты так можешь, до самого дальнего уголка души достать, - думала Верлиока, и слезы выступили на её глазах. "Предтече Крестителю слава! Великий он был человек. И Господу Троице слава, Отныне, всегда и во век. Аминь". Закончилась песня. Святитель Кирилл перекрестился, за ним, неумело путая руки, крестились новообращенные, и от того, что, это у них всё-таки получалось, веселились, как дети. - Пение псалмов есть избранно Богу. Душ наших скверну омывает, - подняв к верху палец, произнес владыка Кирилл. Верлиоку кто-то тронул за плечо, она обернулась. Перед ней стоял Бродька. Нет, не Бродька, это был как бы не знакомый ей человек. Строгий взгляд его, запавшие щеки, горящие глаза не располагали к выражению радости. Он взял её за руку, помог подняться с травы, отвел в сторону. - Послушай, Мария, - Верлиока вздрогнула от удивления. Впервые прозвучало её христианское имя. - Я слушаю тебя, святой монах, - робко проговорила, не веря своим словам. - Меня зовут инок Зосима. - Я внимаю тебе, инок Зосима. - Что ты хотела поведать мне, когда пришла к шатровой церкви - Я хотела узнать, как вы, в Ярославле живете. Что нового приключилось на княжьем дворе - Ты хотела узнать, что сталось с князем Василием после того, как вы сотворили грех с ним Верлиока поняла, что вопрос её, строгий монах истолковал по-своему. И ей стало совестно, что даже в такой великий день, она не отреклась от своего греха и уже в помыслах своих совершает грех. Она смущенно замолчала. - Князь Василий довольно наказан Господом. Если ты не раскаялась в своём грехе, то я скажу тебе, что в последний раз я видел его на Чудском озере. Он ранен, и сейчас находится в Новгороде. - Он был на Чудском озере А сейчас в Новгороде -- не веря словам Зосимы, переспросила Верлиока, - он ранен - Да. В Новгороде, и ранен. - Но это... это, совсем близко! -- воскликнула Верлиока, и радость вспыхнула в её огромных глазах. Зосима был уязвлен. Он молился в шатре, просил Господа дать ему силу и твердость, что бы мог он противостоять чарам этой женщины. Утвержденный в своей вере и безгрешности, он вышел из молельни. Он пропел канон, чтобы омыть раны души своей и вновь утвердиться душой. Но сейчас он чувствовал, что на этой земле стояли два человека, сотворенные из праха. Не монах Зосима и не новообращенная христианка Мария, а Бродька и Верлиока. Грешные, земные, и что-то далеко не святое терзало их души. - Ты... ты..., - Зосима не находил слов, что бы больнее уязвить Верлиоку, - ты подстилка, подстилка из плоти! Тебе... тебе... хорошо было тогда Да Ты... - Мне хорошо было тогда, - перебила, выпрямившись, как натянутая тетива лука. - Верлиока, послушай, Верлиока, - торопливо заговорил Бродька, понимая, что задел больное место, и торопился высказать всё, чем сам был болен, это время, - Я брошусь в ноги отцу Кириллу. Я попрошу у него приход. Вот здесь, на чудской земле, я буду священником. А ты, ты моей венчанной женой! Верлиока, мы будем вместе нести слово Божие людям. Мы будем служить Господу. Я прощу твой грех, Верлиока, я полюблю тебя, так, как будто ты чиста передо мной. Останься со мной, Верлиока. Верлиока..., - он повторял её имя, и ему казалось это самой красивой песней, какую ему приходилось слышать. И он торопился всё ей сказать, всё, боясь, что вдруг она исчезнет, как тогда. - О чём глаголишь ты, монах -- в голосе Верлиоки появились насмешливые нотки. - Я же слышал, как ты звала меня, там у шатра. Верлиока, назови меня моим прежним именем. Назови, скажи, как ты меня уже называла: Бродя, Броденька. Ты же ведь звала меня так, ласково, ну, скажи! - Нет, инок Зосима, больше я не назову тебя твоим мирским именем и венчанной женой твоей не буду. Сердце моё лежит не к тебе. - К нему лежит Да Да кто ты для него....! Ничто! Он и думать-то забыл, про тебя! - Пусть я подстилка из плоти, но для него, а для тебя и венчанной женой не чаю быть. - Потому что он князь, а я никто! - Потому что он Василий, а ты Зосима. Господу угодно, ему Василием быть для меня, а тебе быть Зосимой. А за вести, которые ты, монах, только что сообщил мне, благодарствую, - она низко поклонилась Зосиме, касаясь рукой земли, повернулась к нему спиной и пошла к людям. 27. НЕВЕСТА КНЯЗЯ. В Новгород Верлиока шла долго, осторожничая и боясь попасть в руки лихого человека. Шла она опушкой леса, иногда сворачивая в лесную чащу, но всё время, придерживаясь дороги. В Новгороде народу на концах множество. А на площади у собора Святой Софии было такое широкое торжище, какого Верлиока отродясь, не видала. Торговали тут всем, что только может вообразить ум человеческий. Меха, ткани, пенька, мед, воск, пиво и вино. Множество разных украшений, камни - самоцветы невиданные, кольца и браслеты, подвески и ожерелья. Верлиока должна была найти в этом большом городе дом, в котором жили люди, знакомые Пелгую, и он велел передать им весточку и гостинчик. Сердце Верлиоки билось от большого волнения, где-то здесь, должен жить князь Василий. Совсем близко. И она должна его увидеть, и случится это совсем скоро. " Может, даже сегодня", - подумала Верлиока и улыбнулась. Она разрумянилось, глаза блестели, и была такая вдохновенная, что люди заглядывались в её лицо, и оборачивались вслед. Верлиока не замечала ничего. Вдруг среди общего шума и суеты торговой площади, послышались звуки труб и тамбуринов. Люди стали тесниться, освобождая дорогу. Верлиока приподнялась на пальчики ног, что бы увидеть, что там приключилось. - Кто-то из княжеского дома выезжает, - услышала она в толпе. - Чай, князя Александра опять нелёгкая понесла куда-то, - засмеялся новгородский купчина у открытой лавки. - Ну, ты, сучья калита, ты нашего князя не замай! - А я чего, я говорю, вот защитнику нашему дома не сидится, он врага за кордоном чует. - То-то. - Ой, смотри-ка, впереди едут гонцы лёгкие, в руках рожки серебряные, - народ обсуждал выезд Новгородского князя, замечая все подробности. - Сам, сам, едет. - А рядом-то кто - А рядом Василий Ярославский, с лета гостит у нашего князя. - А промеж ними, княгиня наша, что-ли. - Да ты что! Это сестра княгини нашей, Ксения. Невеста Ярославского-то князя. Верлиока слыша всё это, пробиралась в толпе поближе к нарядным всадникам, что ехали в середине княжьего выезда. "Как невеста Кто невеста Ярославского князя -- судорожно соображала она, - Хоть бы глазком глянуть, что там такое". Она вновь поднялась на пальчики, вытянула шею, и увидела.... Сердце ёкнуло, будто из груди выпорхнуло. Он.... Он ехал, улыбаясь, повернувшись в сторону Верлиоки, но смотрел не на неё. Взгляд его нежный не доходил до Верлиоки, он ласкал другую женщину, ту, что ехала между ним и Александром. Лицо её было прикрыто шелковой прозрачной кисеёй, сквозь которую проглядывали правильные крупные черты породистой женщины. Верлиока, охнула, зажав рот рукой, и в этот миг, поезд проследовал мимо её. Но Василий, будто заметив в толпе чей-то взгляд, обернулся назад, вертя головой в ту сторону, где стояла она, Верлиока. Княжна Ксения мягко положила свою руку ему на плечо, и Василий снова улыбнулся ей, но какой-то растерянной улыбкой. Верлиока опустилась в низ, и, спрятавшись в толпе, поникла головой. - Ты хотела его увидеть. Теперь ты довольна -- услышала она внутри себя знакомый голос. - Мать- Чудиха, зачем ты мне послала такое испытание, мне так больно, так больно! -- слёзы потекли из глаз горькие, искренние, жалобные. - Ты жаждала познать любовь, но жажда познания несет в себе многие печали. Так устроен мир, Верлиока. Ты хотела увидеть князя своей души, и увидела. Что же ты не рада Верлиока вышла из толпы, и, вытирая слезы, пошла по городу. Ей показалось, что всё, что у неё было хорошего в жизни, закончилось вот тут, на чужой Новгородской площади, среди чужих людей, а счастье её проплыло мимо толпы, в которой стояла она. Мимо, мимо.... 28. ПЕЧАЛЬНЫЕ СБОРЫ. В Ярославле дни бежали за днями одним сплошным праздником. Венчание молодого князя, свадебные "каши", встречи с прибывающей из разных городов родней. Сплошной, голосистый, сытый и пьяный круговорот оборвался в один миг, когда за Ростовскими князьями Борисом и Глебом, гостившими в Ярославле, прискакал гонец,. Батый направил послов к князю Ростовскому, с требованием прибыть в его ставку, если хочет обитать на земле и воде наследственной. Так же послы в сопровождении большого отряда татар, идут и к Ярославлю. И вот - вот будут здесь. Что может быть хуже, чем татарские вои, которых послал сам Батый Надо было приготовиться к встрече страшных послов. Затихли рожки и свирели, потускнело веселье и сошло нанет. Гости поспешно начали разъезжаться, с татарами никому не хотелось встречаться. События тридцать восьмого года еще были живы в памяти русичей, и страх, и ненависть к завоевателям были так же свежи. Князья Борис и Василий, прощаясь, договорились в Орду выехать вместе, в сопровождении дружин. Так безопаснее, потому как в степях шатались вольные банды любителей наживы, согнанные со всего мира на южные просторы многолетней войной. Это были отчаянные тати, умеющие только грабить, и пускать людскую кровь. Выслушав Батыевых послов, и приветив их, как положено у русских принимать гостей, Василий начал печальные сборы, укладывая подарки для Великого хана, для его первой жены Баракчай, для многочисленных родственников Батыя и его вельмож, чиновников и прочих жён. Последнюю ночь перед отъездом князя в Орду, молодые были вместе. Василий жаркими объятьями прижимал к себе жену, токи её тела перетекали в него, и он вновь и вновь овладевал спешно поднимающимися ему на встречу чреслами. Утро наступило внезапно, рассвет принес прощание. Ксения стояла на высоком крыльце княжеского терема, и печально смотрела вслед выезжающим на дорогу всадникам. Вышла проводить сына и княгиня Марина Ольговна, закутанная в черный плат, прикрывавший её рано поседевшую голову. Кокушка тоненько причитала, жалея своего "Чеграшика" и боясь гнева молодой княгини, и всё время оглядывалась на неё. Князь Константин и Якимка верхом провожали Василия до Ростовской дороги. В Ростове, куда прибыл князь Василий, происходила какая-то печальная суета. Все на княжьем дворе и в палатах беспрерывно куда-то сновали, что-то всё укладывали, увязывали, и делалось всё молча, с глубокими вздохами и причитаниями шепотом. Василий поднялся в палату, где собрались молодые князья Борис и Глеб, матушка их Мария Михайловна, а ныне игуменья Евфросиния, а в углу под образами сидел могучий человек в богатых одеждах, явно сшитых не в Русской земле. - Вот, Василий, это мой славный дед, Черниговский князь Михаил Всеволодович, - представил Борис, сидевшего под образами человека. - Брат Великого князя Ярослава Всеволодовича -- с восхищенным удивлением воскликнул Василий. Василий низко поклонился Черниговскому князю, касаясь рукой пола, потом так же низко поклонился игуменье Евфросинии, и в третий раз всем добрым людям, что сидели на дубовых лавках в палате. - А ты, значит, внук брата моего Константина, будешь -- густым голосом не то спросил, не то утвердил, князь Михаил. - Он самый. - Господи, пока в чужих странах помощи искал от Батыя "поганого", а здесь, глядь, на родной земле, какие богатыри выросли, - повернулся он к своему неразлучному другу, Черниговскому боярину Федору, сидевшему на лавке напротив. - Есть, есть, кому с Батыем воевать, есть кому за отцов отомстить "поганым". Князь Борис позвал Василия прогуляться по берегу озера Неро, и рассказал, что дед его князь Михаил оставил своё Черниговское княжество и несколько лет скитался по латинским странам, ища помощи там для борьбы с Батыем. Даже до римского папы дошел. Но горек хлеб на чужбине. Сын его, Ростислав, женившись на дочери короля Белы Венгерского, не захотел родного отца принять у себя и "чести не сотвориша". Разгневавшись на сына, растратив остатки своей казны, и не найдя нигде поддержки, решился князь Михаил возвернуться на родину в Чернигов, мысля: "Как Господь решит, так и будет". А, вернувшись, нашел своё княжество разоренным и терзаемым набегами орд чужих. Батый же, сведав о возвращении князя Михаила, начал звать к себе его "нуждою" . Передавал через послов: " не подобает тебе жити на земле моей, не поклонившись хану". - Значит, твой дед Михаил с нами в Орду отправится - С нами безопасней ему будет. Батый дюже разгневан на него. А ты своего воеводу Якима, почто не взял - За семью опасаюсь, там, в Ярославле матушка остается, и княгиня Ксения. Без меня -- то, кто их защитит. Потому и оставил воеводой Якима, а за себя брата Костю. Так мыслю, что вместе-то управятся. А с собой Улана Лисицу взял. Он муж хитрый и мудрый, на него положиться можно. Он у меня и за воеводу, и за казначея в походе будет. Толковый боярин, хоть и молодой. - А мне матушка посоветовала Кручину с собой взять. Он еще отцу моему служил. А сейчас и с обозом управляется, и с казной. Всё ему доверил. Эва! Смотри -- ка , Глеб рысью летит. По берегу озера, от кремля Ростовского широко ставя ноги, шел князь Глеб. Он издали улыбался Борису и Василию. Они остановились, подождали младшего брата. - А, что, братья, - подходя, начал разговор Глеб, - я вот, слышал, что там, в Орде, татарочки молодые, страсть, как хороши. - Глеб, ты что-то не то заговорил, - нахмурился Борис, - тут дела думные, а ты Бог знает, о чем, глаголишь! - Я развеселить вас хочу, что бы в уныние не впали! -- опять засмеялся Глеб. - Ты лучше за делами поглядывай, остаешься с Торопом Паранычем, по ратным делам у него совета ищи. Бог даст, вернемся, на Белоозеро княжить отправишься. А про молодых девиц до нашего возвращения забудь. - Ну, мой старший брате, приношу свою вину и прощения прошу, что не по ученому разговор повел, - хмыкнул Глеб. 29. "ПОДСТИЛКА ИЗ ПЛОТИ"... Верлиока шла по незнакомому городу, который так жестоко обманул её надежды. Слезы, светлые, горячие, катились по щекам, она смахивала их ладонями рук, а они текли и текли, будто навсегда проложили русло на прекрасном лице женщины. Она едва понимала, что ей надо сделать. А надо было разыскать дальних родственников Пелгуя, передать им приветы доброго чудина, отдать его нехитрый гостинчик, который был у неё в котомке за плечами, и переночевать под крышей их дома. Обманутая душа её отделилась от этого жестокого мира и волочилась где-то у самой земли, не желая подняться и раскрыть очи на то, что окружало Верлиоку в этом городе. - Подстилка из плоти..., так оно и есть, - унижала себя Верлиока, - прав был Бродька. - Он и думать -- то о тебе забыл..., - звучали в памяти слова Бродьки. Верлиока измученная, увиденным и своими горькими мыслями, не замечала, что давно уже за ней по пятам идут двое новгородцев. Они приметили её ещё в базарной толпе, и теперь не спускали глаз с несчастной женщины. То были Могута и Колчко, новгородские ушкуйники, воры и разбойники. 30. ЯД ТУРАКИНЕ. Путь Великого князя Ярослава до далёкой Монголии был долгим и тяжким. Многих спутников, с коими выступил он в поход, пришлось похоронить в песках пустыни. И кости их, обдуваемые ветром, переносящим барханы с одного места на другое, были подорожными метками для последующих путешественников, волей или неволей, бредущих в поисках милости монгольских ханов. А в Монголии правила вдова Угедея, Туракине. Однажды, накануне своей смерти, Угедей, не подозревая измены, почтил свою жену честью и провел ночь в её покоях. После этого тело хана покрылось синими пятнами, и он через неделю умер. Главная жена хана, могущественная Туракине, обвинила в смерти мужа свою служанку, прислуживавшую в ту ночь спальном шатре ханши. "Служанка из ревности, подсыпала яд в вино Великому хану", - Так утверждала Туракине. Тоже самое утверждали, качая головами, и её сторонники. Служанке вырвали язык, что бы она не могла, сболтнуть что-нибудь лишнего, а потом предали злой смерти. Четыре года вдова покойного Угедея и мать Гаюка , ханша Туракине, безраздельно правила империей. Женщина властная и капризная, она поощряла доносы и наушничество, ловко обращая в свою пользу все, добытые её тайными агентами слухи. Борьба за власть в Каракоруме развернулась нешуточная. Русского князя Туракине приняла любезно, но определила ему место в одном из низших ярусов своей свиты, установив наблюдение за всеми членами русской миссии. Поэтому общаться с Мунке, который был претендентом на кошму Великого хана, и соперником Гаюка, Ярославу было очень трудно. Но ту часть обоза, что снарядил Батый для своего друга, Ярослав сумел передать Мунке через своего верного Федора Яруновича. После чего, старый боярин и советник князя вернулся в шатер Ярослава осунувшийся, злой и молчаливый. Наконец, курултай 1246 года избрал Верховным правителем Гаюка, сына отравленного Угедея, и могущественной Туракине. Угедей и его мать Туракине принимали поздравления. Когда очередь дошла до русского князя, ханша, выслушав его, любезно преподнесла чашу с вином, при этом, взявшись неловко за край чаши, Туракине случайно опустила в неё свой царственный палец с блестящим отполированным ногтем. Ярослав заметил это, но вино выпил, как полагалось по этикету. Туракине выразила удовлетворение подарками и объявила, что она отпускает русских послов домой в Русскую землю, и что выехать они должны не позднее завтрашнего утра. Радости русичей не было предела. Утром, Туракине прислала стражу, что бы проводить русский караван из Каракорума. Впереди их ждала Родина. Путь домой вызывал необыкновенную радость у всех. Но к концу дня радость Ярослава сменилась тревогой, он почувствовал тошноту, противную слабость, так, что сидеть в седле уже не мог. Его перенесли в телегу. Тело его покрылось синими пятнами. На седьмой день пути, он закончил свою земную жизнь в песках голой пустыни. 31. АНДЫ, КАК ОДНА ДУША. Через много дней пути, тело Великого князя Ярослава было доставлено во Владимир. Александр, пребывая в большой скорби, пришел во Владимир с большим войском. "И был грозен приезд его!", пишет летописец. Что отец его, князь Ярослав, умер "нужной" смертью, никто из близких князю людей, уже не сомневался. Александр повелел провести дознание. Были допрошены все бояре и слуги, которые разделили со своим князем тяготы посольства в Монголию. Выходило, что Ярослав был отравлен на приёме у Туракине, но почему, ханша приняла такое решение Должна быть причина. Кто-то вспомнил, как Федор Ярунович, вел себя не обычно, после встречи с людьми Мунке. Александр, не взирая на заслуги старого боярина перед отцом, заставил признаться его в измене. И Федор Ярунович признался, что выследили ищейки Туракине его, и взяли после встречи с людьми Мунке. Китайские мастера пыток, что были на службе у ханши, не применяли к нему своих изобретений. Но дали понять, что живым из Каракорума не выпустят, если не ответит на их вопросы. Федор Ярунович хоть и был храбр в сражениях, но пыток боялся, потому и выложил всё, что знал, как "на духу". Боярина отпустили, велели молчать. Александр в гневе приказал повесить Федора Яруновича и всю семью его истребить, чтобы искоренить род предателя. И тут что-то надломилось в душе у Александра. Он почувствовал себя обманутым, и от того оскорбленным. Душа его не находила успокоения. Как же так! Его отец, Ярослав и он, сам, Александр, идя наперекор всему свету, заключили договор с Батыем. Они поверили в честность могущественного человека, и сами честно соблюдали условия, а Батый подвел под гибель князя Ярослава. И отец Александра поплатился жизнью за свою доверчивость. С таким пренебрежением поступают только с теми, с кем можно не считаться, или с лютым врагом. И если татары считают себя врагами русичей, то с врагами Александр сумеет расправиться, и эта борьба будет честной. Он покажет, как Александр Невский может отомстить за своего отца. - И-э-эх! -- рубил он с плеча, когда на его пути попадались татары. Всё равно, было ли их множество, со своими кибитками и шатрами, и были они мирными пастухами, или одинокими воинами, искавшими удачи. Всё равно, с плеча и под могучее восклицание: - И-э-эх! -- и голова татарская летела с плеч! Страх пришел в татарские шатры. Матери, прижимая к груди детей, стращали их: - Не плач, малай, не реви, а то придет Александр! До Батыя дошли слухи о расправах Александра с татарами, и повелел он Александру немедля придти в Сарай. Получив благословение от митрополита Кирилла, пошел Александр в Орду, не чая вернуться живым, потому, что намеревался выразить Батыю своё непочтение за смерть отца своего. В шатер Батыя Александр вошел, не сгибая спины, и глядя на хана открытым взглядом, что было не принято в ставке. На кошме сидел старый человек, с непокрытой головой, выбритой на макушке. Руки его, протянутые к Александру, мелко тряслись, во влажных глазах его было горе. - Подойди, сыне, ко мне. Излей скорбь свою на мою грудь. Скорблю по моему анду Ярославу. Ведь анды, как одна душа. Александр широко шагнул к Батыю, и слезы, впервые за много дней и ночей безраздельного горя, пролились из его глаз. Перед ним сидел человек, искренне сопереживавший с ним, Александром. И в скорби по своему верному союзнику, растерявший величие своё, и надменность. Батый не скрывая простодушия, назвал его, Александра, сыном. - Батя, - прошептал Александр, бросаясь к Батыю, - батя, прими в любовь к себе...., - сам, не веря своим словам. - Знаю, что больно, - гладил его по плечу старик, - Иногда и крепкий воин имеет право на слезы, - сам смахивая слезу, проговорил Батый. В шатер тихо вошел Сартак, сын Батыя, и, оголив свою голову, опустился на колени перед Александром: - Александре, брате, твоё горе -- моё горе. И Гаюк, и Туракине ещё поплатятся за смерть твоего отца. Клянусь Богом Мизиром! 32.БОГ ВЕЗДЕСУЩ, ОТКУДА ЖЕ ДЬЯВОЛ Принцесса Милена со своей свитой возвращалась в Пештский замок. Это было счастливое возвращение, ведь она осталась жива, и все слуги, посвященные в её веру, были при ней. Она никого не потеряла в этой войне. Милена оглянулась. Вот здесь, на берегу Дуная, она встретилась с глазами с самым могущественным человеком мира. Отсюда он начал охоту за ней, непростой женщиной. На самом высоком берегу, на отвесных скалах за короткое время Он построил замок Буда. Отсюда Он смотрел на Пешт, воображая себя рядом с Миленой. Во всяком случае, она так думала. Она повернула своего коня к мосту через ров Пештского замка. Перед ней опустили мост, и она, пришпорив своего черного коня, радостным вихрем влетела во двор замка. Её ждали папские инквизиторы и прокурор. Множество доносов, жалоб и обвинений собрали инквизиторы против принцессы, и оснований для начала следствия было больше, чем достаточно. Принцесса Милена не чаяла, что когда-нибудь наступит такое время, что её обвинят в колдовстве, в связях с дьяволом и кровавых убийствах. Она, рожденная в королевской опочивальне, привыкшая к поклонению и покорности, не могла такого и помыслить. Конечно, она не могла всего отрицать, но была ли её вина Её учитель был сильным теоретиком и доказывал, что дьявол является порождением самого Бога. Поэтому она без робости пришла в большой зал на первый в её жизни допрос. - Принцесса Милена вы должны под присягой дать обязательство повиноваться церкви и правдиво отвечать на наши вопросы, проговорил один из трех инквизиторов, и его голос повторило эхо голых стен большого зала. - Я готова, ваше преосвященство, - улыбнулась Милена, глядя в глаза тусклому монаху. - Принцесса Милена, Вы должны положить правую руку на библию и произнести слова клятвы. - Я готова, ваше преосвященство, - еще раз улыбнулась Милена, видя, как смущен монах, как он пытается отвести взгляд от её открытого платья. - Повторяйте за мной: клянусь, повиноваться церкви и правдиво отвечать на все вопросы святых отцов. - Клянусь, - улыбнулась Милена, положив руку на книгу, которую пододвинули к ней. - Клянусь, выдать всё, что знаю, о еретиках, и ереси, - инквизитор внимательно взглянул на Милену и переглянулся со своими помощниками. Милена не возражала: - Клянусь. - Клянусь, выполнить любое наложенное на меня наказание. - Я думаю, господин священник не найдет оснований для наложения на меня, принцессу королевской крови, наказания инквизиции. - Вы принимаете такой самонадеянный вид, будто вы уверены в том, что невинны, а между тем, нам стало известно, что вы, попирая истинные христианские ценности, занимаетесь тем, что вызываете дух Сатаны и общаетесь с ним. - Боже мой! -- театрально вскричала Милена, - наш Бог, создавший мир, благ, откуда же вы взяли Сатану - Как! Вы не знаете о существовании творения Господа, который создал чистого ангела, но этот ангел возмутился и стал творить зло по самоволию и гордости! И вы с ним связаны определенными узами. - Но ведь Бог вездесущ - Истинно так. Бог присутствует во всем мире, созданном им. - Значит ли это, что он присутствует и в Дьяволе, созданном им. - Что вы хотите этим сказать - Только то, что Бог несет ответственность за все проделки Сатаны! Тусклый монах заёрзал на своём стуле, виновато взглянул на прокурора: - Ваше преосвященство, ответы нашей обвиняемой красноречиво подтверждают её симпатии к Дьяволу! - Но, сударь, о существовании Дьявола я не предполагала, это вы мне открыли глаза. А вам, видимо, хорошо знаком этот падший ангел. Инквизиторы сбились в кучку и о чем-то долго спорили, разговаривая шепотом, потом прокурор объявил: - Принцесса Милена, вы можете удалиться в свои покои. - - Благодарю вас, ваше преосвященство, - зло улыбнулась Милена. Принцесса встала и, подняв высоко голову, вышла, как и подобает принцессе королевской крови. Но гордый вид её был обманчив. Милена понимала, что она попалась в сильные лапы, и что выскользнуть из них она может только тогда, когда ей на помощь придёт еще более сильный союзник. И этим спасителем должен быть Батый. Только его боится папа и те короли, которые исповедуют латинскую веру папы Иннокентия Четвертого. 33. ТАТАРСКАЯ СЛУЖБА. Шатры свои, князья, пришедшие от Ростова Великого, раскинули на окраине Сарая, там, где им повелели чиновники столичного города. Татарская столица Сарай только что начала отстраиваться и наряду с каменными новостройками, стояли раскинутые шатры, а кое -- где и просто крытые кибитки. Кручина шатался по городу, проявляя интерес к тому, как служат здесь, в Орде, сколько получают жалованья за службу. Вступал в разговоры с людьми, что населяли город. А людей в Сарае было множество, и были они выходцами из разных земель, и объединяло их одно: желание поступить на службу к татарским ханам, или их чиновникам и военачальникам, и скопить множество золотых монет, которые были в ходу более, чем русские куны. На службу брали тех, кто хоть что-то умел: и мастеровых, и грамотных, и хорошо владеющих оружием. Даже те, кто знал разбой и татьбу, тоже требовались там, но их подбирали мелкие князьки, которые народились в Орде, как сорняк на навозной почве, и которые мечтали о большой славе, завоеванных землях и бездонной казне, добытой любым способом. Улан Лисица, был хоть и молод, но чутьё имел тонкое, как тот зверь, в честь которого кликали его и всех его прародителей. Знакомство с ростовским боярином Кручиной не сотворило ему чести. Чуял какой-то изъян в душе у ростовского казначея. Что Кручина завел быстрые и приятные знакомства в Сарае, Улан Лисица узнал первым. Наблюдая за ростовским боярином, Улан видел его глаголящим с высокомерными татарскими чиновниками, а стольник Батыя Елдега даже смеялся и хлопал его по плечу. Улан Лисица насторожился, но доложить своему князю не спешил, выжидал, чем дальше дело кончится. А Кручина, из всего, что увидел и узнал , понял, что жить здесь и служить татарам, ему, неименитому человеку было намного выгоднее, чем Ростовскому князю Борису или другим русским князьям. Не сказавшись, Кручина однажды исчез из стоянки русских, и как его ни разыскивали, он больше не объявился. Князь Борис, не зная помыслов Кручины, сокрушался, что потерял верного и опытного слугу, разослал людей своих, что бы найти, возможно, попавшего в беду, слугу. А Улан, придя к Василию, и закрыв плотно полог шатра, сказал тихо: - Княже, передай князю Борису, пусть не ищет Кручину. Ничего с ним не случилось. Ушел он к другому хозяину. - К какому хозяину -- вскинулся Василий. - Покуда еще не знаю, но узнаю, погоди, - строго сказал Лисица. 34. ЧУДЬ, УХОДЯЩАЯ ПОД ЗЕМЛЮ. Верлиока, переночевавшая у чужих людей, встала с рассветом, что бы отправиться на Ижору, где ждали её Пелгуй и маленькая Настя. Попрощавшись с добрыми хозяевами, и выслушав их советы, как быстрее добраться до места, она ступила на дорогу, и легким шагом пустилась в путь. Утро встало свежее, с запахами трав и легким ветерком. Верлиока шла споро, и быстро дошла до опушки леса. Она сошла с дороги и углубилась в чащу, боясь нежеланной встречи. Боль от пережитого притупилась. Верлиока шла и разговаривала с Василием так, будто внезапно встретила его здесь, в лесу. - Здравствуй, любимый. Как ты оказался здесь, в лесу, один Меня разыскивал А я к тебе в Новгород шла. Да увидела тебя на выезде. Ну, подожди целовать меня, подожди, милый. Я тоже тосковала по тебе. Знал бы ты, как я жалею тебя! Так жалею, больше жизни своей! Верлиока говорила нежные слова своему любимому, а про ту, другую женщину, гордую и счастливую, старалась не вспоминать. Она рассказала невидимому Василию о том, что у них есть дочка, маленькая христианка, и даже имя у неё христианское -- Анастасия. А добрый Пелгуй, зовет её Настей. За мысленным разговором Верлиока углубилась в чащу, забыв об осторожности, и когда услышала позади себя треск ломаемых сучьев, очнулась от грёз, и вскрикнула от страха. Она увидела, что к ней пробираются двое мужчин, попирая на ходу всё, что попадалось им под ноги. В следующий миг, она узнала своих бывших пленителей, от которых ушла когда- то волхованием. Верлиока бросилась бежать в глубину леса, оставляя на кустах кусочки своей одежды. Но по усиливающемуся теску и шуму, по страшным крикам, которые издавали преследователи, она поняла, что ей не убежать. Она сделала последний шаг и провалилась в неглубокую яму. - Мать-Чудиха! Помоги мне, прошу тебя! -- отчаянно закричала Верлиока, глядя вверх, на едва синеющее меж густых крон деревьев небо. И тут она увидела, что из самой гущи леса, на неё поплыло облако тумана розового цвета. Оно стелилось по лесной постилке, и тихо наползало на то место, где по краю ямы карабкалась испуганная Верлиока. Когда облако окутало её, она услышала голос. - Верлиока, спеши ко мне, я здесь, - это был хорошо знакомый голос Ильмары. - Ильмара, ты где -- надежда родилась внезапно. Впереди туман слегка рассеялся, и Верлиока увидела старую Ильмару. Она стояла у края разверзшейся земли. Верлиока нерешительно двинулась к ней, и увидела впереди себя, как из тумана выходят маленькие люди. Верлиока подошла еще ближе, встала на край земли рядом с Ильмарой. Люди её племени, сгорбленные судьбой, выступали из тумана, и широко шагнув, вставали на неровные каменные ступени, ведущие под землю. Шли они молчаливой вереницей, неуверенно нащупывая ступени, наклонившись вперед, словно боялись оглянуться назад. - Что это, Ильмара -- с волнением спросила Верлиока. - Мы уходим, девочка. Пойдешь с нами -- Ильмара взяла Верлиоку за руку, когда прошел последний чудин, и потянула за собой. Верлиока послушно пошла за ней. Они ступили на каменную ступеньку, и земля загудела, Верлиока увидела, что впереди над головой земля сходилась, как две створки, будто чья-то игла сшивала её. И шов этот стремительно приближался к ней. - Мама! -- услышала она голос Анастасии, - мама, где ты -- в далёком, далёком пространстве плакал одинокий голос ребенка, зовущий свою мать. Верлиока, выдернула руку из ладони Ильмары. Земля закрывалась. Верлиока грянулась о каменную ступень, и сердце её рванулась из-под земли в небо. - Ты всегда была моей лучшей ученицей, прощай, девочка, - проговорила вслед старая Ильмара, но этих слов Верлиока уже не расслышала. Новгородские ушкуйники стояли, окутанные розовым туманом и не понимали, что происходит. Когда туман поредел, они увидели огромную расщелину в земле и людей, уходящих вниз, будто, в преисподнюю. Когда разглядели Верлиоку, то побоялись подойти ближе. Потом они увидели, как спустилась вниз Верлиока, держась за руку старой чудинки, и земля стала с гулом закрываться. - Чудо какое-то, - прошептал Колчко, - смотри, смотри, белая птица выпорхнула! Совсем белая! Откудова только и взялась. Белая птица, взметнувшись ввысь, над кронами деревьев, опустилась на березу, будто рассматривая то место, где прошел шов от только что зашитой земли. - Откудова взялась.... Вестимо, откудова, из-под земли, вот откудова, -- со знанием дела, пояснил Могута., - да какая это птица! Это ворона! Белая ворона! Дай-ка мне стрелку полегче, я сейчас её подстрелю. - Не дам. Пусть живёт, - возразил Колчко, перекинув на другое плечо колчан со стрелами. Белая птица вспорхнула, и, сделав круг над лесом, растаяла в небе. 35.СМЕРТЬ МИХАИЛА ЧЕРНИГОВСКОГО. К приему у Батыя русские князья готовились тщательно под наблюдением других татарских чиновников, которые посвящали русских соискателей ханской милости, в тонкости монгольского этикета. Чиновник татарский за немалое вознаграждение поучал, что приглашенный на прием к хану, человек, не должен первым ступать, но первым идет шаман. Гость Батыя обязан поклониться изображению Чингисхана, которого татары почитают, как Бога. Потом шаман должен провести гостя между костров, взимая часть от даров, приготовленных Батыю, и бросая в огонь, ибо священный огонь принимает на себя все худые помыслы врагов и очищает врага от злых намерений. Пройдя чистилище огненное, гость должен поклониться священным кустам, стоящим в огромных кадках, возле самого шатра хана. В шатер Батыя надо вползать на коленях, не задевая порога, ибо это считается непочтительной ошибкой гостя. Молодые князья переглядывались и смешливо улыбались, готовя себя к такому, казалось бы, нелепому обряду, но князь Черниговский Михаил Всеволодович, ни под каким предлогом не желал поклониться "идолу", как он называл изображение Чингисхана. - Нет, нет и нет. Никто не заставит меня, христианина, поклониться татарским богам! -- восклицал князь Михаил, - и руку Батыевым волхвам я не подам! Внук князя Михаила, Борис, молил Господа, чтобы смирил он гордыню деда, и не дал повода татарским палачам, снять головы с плеч русским князьям. - Отец духовный мой, владыка Иоанн, наставляя меня, глаголил, что не достойно христианину кланяться всякой твари, токмо единому Богу нашему Исусу Христу! - распалился духом князь Михаил. Страшный день приёма у Батыя наступил, и русские князья, помолившись, отправились к шатру Батыя, который располагался в самом сердце нового города Сарая. Батыю доложили о том, что пришли русские князья на поклон и среди них находится и Черниговский Михаил. Батый повелел призвать волхвов своих и приказал им: - - Повелеваю сотворить обряд над русскими князьями по нашему обычаю, и привести их ко мне. Летописец пишет, что многие князья "идяху сквозь огонь, поклоняхуся солнцу и идолам", но когда волхвы хотели Михаила и боярина его, Федора, вести сквозь огонь, Михаил запротивился: - Я поклонюсь только Святой Троице: Отцу и Сыну и Святому Духу, - с гордостью проговорил он. Волхвы оставили князя Михаила на месте и отправились в шатер Батыя, доложить ему, что князь Черниговский, мол, повеления твоего не слушает, сквозь огонь не идет и Богам твоим не кланяется. "Царь Батый взъярился вельми, послал от вельмож своих стольника Елдегу", пишет летописец. Как были поражены, присутствующие при этом русские князья и их бояре, когда Елдега махнул рукой и откуда-то появился Кручина, одетый и выбритый по-татарски. Не глядя на русских, он прошел вслед за Елдегой, крепко ступая на каблук сапожка, с загнутым вверх носком, и постукивая плеткой по голенищу. - Кручина! -- чуть не вскричал Борис, но Василий крепко взял его за руку: - Молчи, Борисе, молчи. А вот и хозяин твоего бывшего слуги объявился, - показал глазами на Елдегу князь Василий. Елдега приказал Кручине: - Скажи этому несчастному, что Великий хан Батый спрашивает: "Почто еси, повеление мое не исполнил Почто моим Богам не поклонился". Кручина, ни сколько не смущаясь, перевёл слова своего нового хозяина князю Михаилу. - Передай своему царю Батыю: потому, как твой Бог вручил тебе царство света сего, я готов тебе поклониться, но если ты велишь твоему Богу кланяться, то я не кланяюсь, - гневно произнес Михаил. - Михаиле! Тогда выбирай, что тебе дороже: жизнь или смерть -- нахмурил брови Елдега. Повисло трепетное молчание, а потом князь Михаил, подняв высоко голову, глядя на Елдегу, твердо сказал: - Выбираю смерть. Хочу за Христа своего пострадать и кровь пролить за правоверную веру! Елдега заругался, произнося слова быстро, быстро, и Кручина уже не смог их перевести. Елдега пошел к шатру Батыя, почти побежал. За ним, широко шагая, повернул и Кручина. Князь Василий, видя, что может произойти непоправимое, толкнул Бориса под локоть: - Проси деда не упорствовать, пусть сделает всё, что просит Батый. - Отче Михаил! Господин мой, сотвори волю цареву, не упорствуй! -- бросился в ноги Михаилу внук. Михаил был бледен, он держался рукой за левую сторону груди, дышал тяжело, гневно. Ненависть его к врагам была неизбывна, а вера в Христа Спасителя искренна: - Не хочу только именем зваться христианин, а поганое дело творить!- затопал ногами Михаил. - Господин, княже, сотвори волю хана Батыя, мы все за тебя примем епитимью. Всем княжеством! Получишь ярлык на правление, и пойдем до дома своего! -- попадали ему в ноги бояре, боясь за свою жизнь. - Ярлык на правление От кого От поганого хана Да я по рождению князь своей Черниговской земли! И умру таковым, а милости от поганых не приемлю! Он рванул с плеча своего расшитый золотом княжеский коч, и бросил его к ногам своих бояр: - Возьмите славу мира сего. Она не нужна мне! Князь Борис, которому было всего пятнадцать лет, "многие слезы перед дедом проливаше", прося его покориться. И тогда князь Михаил, не желая слушать увещевания людей, запел: Ангел Божий! Хранитель мой Святый! Жизнь мою соблюди в страхе Христа Бога! Разум мой утверди во истинном пути! И тут вступил его слуга Федор, и в два голоса, они продолжили: И к любови горней призови душу мою! Да, Тобою направляем Получу от Христа Бога Великую милость! От шатра Батыева снова показались стольник Елдега с Кручиной, а за ними верхом ехали вооруженные турхауды, лица их были замотаны пелёнами тёмного, серого цвета, а глаза виднелись узкими щелками. Князь Василий понял, что это конец, подошел к князю Михаилу и тихо проговорил: - Михаил Всеволодович, господин наш, уже убийцы едут. Надо поклониться, чтобы жизнь сохранить себе и нам всем. Ради людей своих.... Сделай это. И тут подал голос боярин Федор: - Не слушаем вас, живущих ради света сего. Умрем, не поклонившись! -- вновь запел: Мученицы твои, Господи! Не отвергошася тебе! Не отступиша от заповедей твоих! И Михаил, прослезившись, подхватил: Страдавшие тебя ради, Христе, Многие муки претерпевше... Подошел Елдега в сопровождении Кручины. Он, больше ничего не говоря, указал пальцем на Михаила. Турхауды, быстро соскочили с коней, четверо подбежали к Михаилу, расстянули ноги его и руки. Еще один с силой ударил его в грудь, напротив сердца. Михаил охнул, голова его дернулась, и он стал сгибаться, но татарин вновь и вновь бил его по сердцу. А потом повергли его наземь, и стали пинать с силою. Михаил корчился и стонал. Борис закрыл руками лицо, и закусил губы. И в этот миг, Кручина шагнул к распростертому Михаилу, оттолкнул малорослых татар, и, взмахнув кривым татарским мечом, отрубил голову князю Черниговскому. Нагнулся и взял её за власы: - Аз есмь христианин... - прохрипели синие губы. Кручина засмеялся, и отодвинул от себя подальше руку, держащую святую главу. Вопросительно глянул на Елдегу, тот махнул рукой, Кручина бросил голову на тело князя Михаила. "Убийцы окаянные!"- сжимал кулаки Василий Елдега повернулся к боярину Федору: - А ты поклонишься богам нашим Батый повелел тебе ярлык на Черниговское княжение выдать, - посулил стольник и хитро сощурил и без того узкие глаза. - Не-е-т! -- замотал головой Федор, и голос его задрожал, но не от страха, а от гнева, - не-е-т! Никакого княжения от твоего царя не приму, и богам вашим не кланяюсь. А если князь мой пострадал за Христа, то я тако же последую за ним. Это худородные, рожденные рабами, могут изменить своему князю, - показывая на Кручину, гневно выкрикнул Федор, - а я служил своему хозяину тогда, когда он был в силе могучей, и тогда, когда он по чужим странам скитался. И ныне за ним последую. Пусть нас Господь судит, предстанем перед ним ныне же. Елдега махнул рукой, и турхауды набросились на Федора. - Дайте-ка я сам, - зло прохрипел Кручина, махнул мечом, и голова Федора покатилась по земле. Русичи в страхе застыли, переминаясь с ноги на ногу. Ждали, что последует далее. Подошел шаман, с которым Михаил не пожелал идти, взял Бориса за руку. Князь Борис взглянул на Василия: - Иди, я за тобой, - прошептал Василий. В шатре Батыя играла музыка. Русичи вползали в шатер, опасаясь коснуться порога, боясь навлечь гнев хана или его чиновников. Они уселись на пол, устеленный серым войлоком, подогнув под себя ноги. Откуда- то из недр огромного шатра выплыли женщины в прозрачных шелковых одеждах. Они извивались в танце, напряженно улыбаясь. Одна из них, отделилась от других и завертелась в страстном и стремительном танце. - Рада, - зашептались по сторонам, - Рада, Рада, - на разных языках произносили одно и то же имя. А танцовщица своими движениями, изображала любовь и страсть, обращаясь к человеку, сидящему на самой вершине человеческой пирамиды, хитро выстроенной в огромном шатре. Танцуя, Рада пристально взглянула на русских людей, устроившихся в углу. Её лицо изменилось, будто , что-то знакомое уловила в их виде, и потом во весь вечер, когда вновь и вновь выходила на танец, не спускала глаз с русских послов. Им поднесли угощение, но, принимая в руки вареную конину и чаши с кумысом, люди ростовские и ярославские, не хотели ни пить, ни есть, хотя и были обучены заранее, что нельзя отказаться от угощения или пролить на кошму, хоть каплю кумыса. Батый видел подавленность русских. Он сказал что-то на ухо переводчику, тот озвучил слова Батыя: - Князь Ростовский Борис! Борис, растерянно, поднялся с кошмы. - Тебе следует в ноги упасть, а не вставать во весь рост! -- прокричал толмач. Борис упал на колени. - Великий хан Батый говорит тебе, что твой дед Михаил Черниговский достоин уважения и почитания. Он был великим человеком. Что ты ответишь хану - Храни Господь Великого хана за то, что он смог высоко оценить благородство и мужество моего деда Михаила Всеволодовича. - Хан Батый приказывает тебе просить его милости. - Я прошу хана только о том, что бы он сделал милость и отдал мне тело моего деда, что бы смогли мы по нашему христианскому обряду похоронить его. - Хан тебя спрашивает, почему ты не просишь ярлык на княжение в Ростове. - Мой дед князь Михаил не искал ни княжения, ни славы мира сего, пристало ли мне, его внуку, просить Великого хана об этом, когда еще не остыло тело деда моего. - Великий хан Батый милостью своей дозволяет тебе, ростовский князь, забрать тело твоего деда. Князьям в этот вечер выдали ярлыки на княжение, взяли с них клятвенное целование креста, что будут преданы воле хана Батыя и разрешили отъехать в свои города на княжение. Василий в ту ночь не мог заснуть. Он ходил по шатру кругами, бросался на постель, и снова вставал. Сцена казни князя Михаила стояла перед глазами. Конечно, если бы был рядом с ними Александр, умный, мужественный, уважаемый Батыем и его сторонниками, может быть, всё по - другому бы, повернулось. Но Александр сейчас на пути в Великую Монголию, в город Какракорум. И брат его, Андрей тоже с ним. За ярлыком на Великое княжение отправились. Вернутся ли живыми обратно, или погибнут, как отец их, Великий князь Ярослав Ничего не известно, и предугадать не мыслимо. 36.ДОБРЫНЯ -- ЗЛАТЫЙ ПОЯС. Зосима, возвращаясь в конце лета в Ярославль, переосмысливал свою жизнь. Выходило, что до сих пор он жил, так, как выпадал ему случай. Почему-то люди, достигшие высот в своей жизни, знали, чего они хотят, и стремились к этому. Зосима, когда еще звался Бродькой, не знал ничего. И во всей жизни его была только одна удача -- спасение от татарского меча. Но ни отец, ни матушка не убереглись от него. А сестричка Радушка и вовсе пропала. Может, у какого-нибудь татарина живет в рабстве, его, братца Бродечку, вспоминает, а может, тоже сгинула на просторах южной степи. Выходило, что если будет он, инок Зосима жить так, как жил отрок Бродька, то не видать ему счастья в жизни, пока не подвернется счастливый случай. А куда тот случай запропал, и когда объявится, никто не знает. Уже подъезжая к городу, он вспомнил про своего старого друга отца Федора. Ему захотелось поскорее увидеть монаха, рассказать, о многом, что видел, что пережил. Просто увидеть этого могучего и доброго человека, погладить его руки, и гостинчик отдать. Когда уезжали от Ижоры, добрый Пелгуй принес рыбы сёмги митрополиту Кириллу. Сладкая, вкусная, малосольная. Большую розовую рыбину отдельно Зосиме протянул: - Бери, инок, поешь сёмочки. Голос у тебя хорош! Поёшь дюже душевно. Как ты про Палестину-то, далёкую страну, завёл, я ажно, прослезился. Спасибо, родной. Зосима засмущался, но рыбку в крапиву завернул, да в лопухи, что б довести до Ярославля. И вот теперь, мечтая о предстоящей встрече с отцом Федором, радовался, что гостинец старику довез. В Ярославском Спасском монастыре устроили торжественную встречу крестителю Кириллу и его братии. Колокола гремели над городом, монахи на берег Волги вышли с хоругвиями и пением. Игумен Игнатий расстарался на трапезу. В тот день за праздничные монастырские столы были приглашены и княгини Ярославские: старая Марина Ольговна и молодая Ксения. Зосима впервые увидал молодую жену князя Василия и подивился. Статная, высокая, лицом бела, ланитами румяна. Настоящая княгиня. Вспомнил Верлиоку, со злой радостью подумал, что теперь ей нет пути к Василию. "Место занято", - веселился в душе, выпив церковного вина. Зосима только утром отыскал келью отца Федора, где уединился старый монах, после того, как совсем отказали ноги, и перестали двигаться под могучим его телом. Зосима шарил по всей ширине маленькой келейной дверцы, чтоб найти кованое кольцо, за которое дверь открывают. Наконец нашел, открыл дверцу, спертый дух прикованного к постели человека, ударил в нос. Зосима с трепетным страхом перешагнул порог кельи, напряженно вглядываясь в полумрак жилища старика. На узких полатях в углу что - то шевельнулось. - - Отче! - прошептал Зосима, чуть не плача, - отче! Ты жив - - Не берет Господь мою душу, как ни прошу его, - шепчет старый монах. - - Отче, это я, инок Зосима. Не узнал - - Не знаю такого. - - Отче, отче, да это же я, Бродька твой. - - Бродька Откуда взялся - - Приехал. Из самой Биармии прибыл. - - Вона, что... вовремя прибыл. Отходить мне пора, а тебя всё нет и нет. Ждал тебя, ждал.... - - А я вот гостинчик тебе привез. Рыбки сёмги. Нежная, розовая, для тебя берёг. - - Ты вот что, Броденька, сядь - ка ко мне поближе, послушай, что тебе скажу. - - Говори, отче, говори, я слушаю. - Руку дай. Бродька протянул старику руку. Отец Федор дрожащей ладонью накрыл Бродькину руку и потянул её себе под одежды. - - Пояс чуешь - - Чую, - прошептал Бродька, нащупывая что-то чешуйчатое, острое и металлическое, - железная кольчуга что ли - - Сними с меня этот пояс, тяжело уже мне от него. Бродька нащупал заклепки, расстегнул их и потянул на себя. В сумраке кельи желтым светом блеснуло множество золотых бляшек, скрепленных друг с другом и нанизанных на жесткий кожаный пояс. - Золотой пояс! -- воскликнул Бродька. - - Слушай меня. Добыл я этот пояс давно, когда был молод, вот как ты. В походе по Волге, на булгар мы тогда ходили. Выпала мне удача на поединке побороть булгарского багатура Алмуша. А был он старшим братом нынешнего эльтебера, князя ихнего, значит. Пояс этот и, вправду, золотой. Сколько на нём золотых бляшек, столько побед одержал богатур Алмуш, столько душ загубил. Только мне он счастья не принёс. Всё хотел добраться до Булгара -- то, да возвратить этот пояс его брату. Всё недосуг было, а теперь уже не успею. Одень на себя под одежды монашеские этот пояс и никому не показывай. Понял - Понял, - страшным шёпотом проговорил Бродька, и вдруг его осенило: - Так это ты, Добрыня Златый Пояс! - Догадался... А я, Броденька, матушку твою хорошо знал. Клавдию, Царство ей небесное. Добрыня Никитич она меня звала, а иногда и Добрынюшкой называла. Виноват я перед ней. После той братоубийственной сечи на Липице, я с богатырями Ростовскими ещё на Калке татар встретил. Много положили их там, но и наших полегло видимо-невидимо. Алеша- то Попович, друже наш славный, тоже погиб и еще семь на десять богатырей. Я понял, что за грехи наши Бог-то наказует, постриг принял, ничего не сказав ей, Клавдии -- то, голубице моей. И пошел по миру, во святые Палестины. Пол жизни проблуждал по белу свету. И когда нагрянули татарове на Ростов, моё место было рядом с воеводою Торопом Парановичем, а я сплоховал. Не поспел. По Палестинам гулял, святым местам поклонялся. Думал, грех замолю свой и вернусь. А грех-то он не прощенным остался. Потому, как не словами да мольбами его искупают, а делами людям нужными, пусть и мирскими, но только делами, но не словесами. Понял, сыне - Понял, отче. - Ну, давай, свою сёмгу, поем перед дорогой долгой. Бродька разложил перед больным рыбу. Ножом срезал маслянистый, розовый кусок, и положил отцу Федору в рот. - Хлебца бы... - На -- ка. А я вчера за трапезой со стола стащил, да за пазуху краюшку- то и сунул, - заулыбался Бродька. - - Ты, вот чего... Я помру, так ты уходи из монастыря-то, не выйдет из тебя монаха. - - Это почему -- обиделся Бродька. - - Ты не серчай, не серчай..., не твоё это дело... В туже ночь отец Федор преставился. Бродька горько убивался по нему. С могилки, что во дворе монастыря вырыли для монаха Федора, долго, до самой темноты, не уходил. Игумен Игнатий велел привести инока Зосиму к себе. Долго и строго пояснял, что берет на себя инок грех большой, когда плачет по усопшему. Что стоит сейчас отец Федор перед Господом нашим Исусом Христом и решается там вопрос, куда направить его душу, в ад или рай. Поэтому, не плакать надо, а все дела добрые его вспомнить, и сорок дней молить Господа, чтобы чаша добрых дел, перевесила чашу дел худых. Такая вот работа предстоит ему, Бродьке, если хочет он добра монаху Федору. Бродька высушил слезы свои и направился в церковь Успения при монастыре, чтобы вспомнить все добрые дела отца Федора, и облегчить путь душе этого человека в самый, что ни наесть Божий рай. 37. РУССКАЯ ТАТАРКА. Улан Лисица, давно получивший навык в толмачестве с "языцеми", и усвоивший невозмутимый тон с иноземцами, был внешне спокоен. Но Василий, чувствовал, что что-то гнетет его боярина. - Улан, что томит тебя Говори, не таись, - предложил князь Василий. - Отколь знаешь, княже -- вздохнул Улан. - Да уж вижу. Молчишь дюже тягостно. - Я всё думаю, что надобно деньги иметь крепкому государю. Наши куны хождения не имеют. Ничего на них не купишь. На здешнем торге всё золотые да серебряные монеты в цене. Со всего мира купцы съезжаются, и торг на дорогой металл идёт. - А гривны наши - А гривны дюже могутные, не выгодные. Монеты нужны, да помельче, чтоб не проторговаться серебром. - А ты чего такой смурной, аль, покупку, какую замыслил - Знаешь, княже, я на днях был в той части торгового города, где рабов продают. Много наших там, русских, на продажу выставлено. А покупают их и багдадские купцы, и латинские. А особенно женщин наших торгуют. Работорговцы кричат: "русский татарка, русский татарка!" А я, как глянул, сердце замерло. Молоденькие, заплаканные, изнуренные дорогами да скудной пищей, и всё едино, красота наша русская неподдельная так и светится на ликах. - Дорого просят за невольниц - Русские женщины дорого ценятся. По две тысячи лир Генуэзские купцы дают за них. Значит там, в латинской стране они еще дороже. - А татарки продаются - И татарок торгуют. Ведь у них как, по татарскому -- то закону Каждая семья обязана поставить воина в орду Батыя. А это значит, трёх коней, да оружие, да оснастку всякую, от арканной веревки, до каганца для варки мяса. А если татарин беден, то, что ему делать Ясу нарушать нельзя, за это жизнью можно поплатиться. Так у них поставлено дело. Вот такой бедный татарин, если рабов у него нет, и ведет свою дочку на торги, продаёт, а воина -- сына отправляет в войско. - Две тысячи лир, это большие деньги, на них не одного воина можно снарядить. - Да в том -- то и дело, что за татарок -- то дают сто двадцать, ну, сто тридцать лир. Это наши, белолицые, белозубые, голубоглазые дорого ценятся. Аланку и за девяносто лир купить можно. - А мужи работящие, расторопные продаются - И мужей наших, не счесть. Всё плененные. И венгры, и поляки, и литва. Всякие есть. - Пойдем, покажи мне этот торг. - Да, что туда ходить без денег, только сердце надрывать. Деньги нужны. - Подожди, давай, посмотрим, что у нас с тобой осталось. - Так ведь, тебе ещё гостинцы домой привезти надо. Чай из столицы едем! Князь Василий в сопровождении Улана Лисицы и нескольких дружинников, отправился в торговую часть новой татарской столицы, забрав с собой всё, что осталось от долгого пути, да дорогого гощения в Орде. Сарайский торг был так велик, многоголос и разнообразен, что трудно было сосредоточиться от разноцветного множества товаров и нездешнего вида людей. Внимание Василия с непривычки рассеивалось, и Улан Лисица то и дело дергал его за руку: - Смотри, смотри, княже, сколько товаров заморских! - Смотрю, Улан, смотрю, - хмурился Василий. - Смотри, княже, черные рабы в носилках женщин несут. Наверное, царевны татарские. В золоченых носилках несли молодую татарку. Лицо её было разукрашено краской. Брови тонкие, прямые, подведены сурьмой. На веки была наложена лазоревая краска, так, что натуральный черный цвет её глаз терялся. Лёгкие румяна щек и более яркие губы, подкрашенные кармином, выделялись свежестью. Высокая ботта на голове заканчивалась пучком страусиных перьев, а широкие рукава и подол короткого камзола опушен мехом белого песца. Золотой дождь спускался от ботты к плечам и переливался под солнечным светом. - Боже! -- прошептал Улан, - как хороша! - Не зря князь Глеб в Ростове сказывал, будто, татарские жёны красотой блещут. - Княже, посмотри, с ней рядом совсем маленькая татарочка, а одета так же, как и та, и даже губы накрасила! - А чьи они, интересно. - Это сестры хана Ногая, - услыхали сзади себя русский певучий приятный голос. Враз, повернувшись, увидели еще одну женщину. Она стояла перед ними нарядная на татарский манер. Широкие шелковые штаны до земли и такого же шелку короткий кафтан с широкими рукавами, отороченный дорогим мехом укутывали стройную фигурку, похожую на статуэтку, искусно вырезанную ножом мастера. Движения её рук сопровождали речь, и были плавными и красноречивыми. За её спиной переминались два черных раба, расставив локти, что бы освободить пространство для своей госпожи. Странным было то, что женщина казалась знакомой. "Откуда", - подумал Василий и вопросительно взглянул на Улана. Тот сперва пожал плечами, а потом тихо присвистнул. Узнал. Приложил руку к груди и поклонился. - Здорова, будь, госпожа. Вспомнил, где видел тебя. У Батыя в шатре! - Да, да. Я услаждаю глаза Великого Хана и его жен танцами. А я вижу я, что вы татарскими женщинами интересуетесь - Нет, нет, - Василий нахмурился. - Так вот. Старшая сестра Ногая замужем за высоким вельможей, стольником Елдегой, а маленькую зовут Чичек. Красота её уже сейчас видна, и смышленость, и нрав. Лучшие мудрецы приставлены к ней, что бы обучить всяким наукам и искусству быть женщиной. Многие богатые татары хотели бы заполучить её в свой гарем, да Ногай всё выжидает хорошей партии. - А что за имя такое -- Чичек -- спросил Василий. - Вообще-то Диджек. Но ласково её все зовут Чичек. Прекрасное дитя. Возможно, будет могущественной ханшой. Ногай ничего не делает спроста. Хитрый, как лисица. Василий взглянул на Улана Лисицу, и оба рассмеялись. - А ты, госпожа, откуда родом будешь, и как здесь, в Сарае, оказалась Вот мы из Ярославской земли. Это наш князь Василий Всеволодович, - представил Василия Улан. - А я помню вас. И тебя, князь, тоже запомнила. Там, на приеме у Батыя. Я всегда рада русским лицам и русской речи. - Ты не от нас, не Ярославская - Нет..., - сказала и отвернулась поспешно. - А не из Суздаля, случаем - Нет. И не из Суздаля. Как я здесь оказалась Как многие из нас. Татары пленили. Давно. Много нас было, когда по степи брели неведомо куда. Сперва думали, что вот настигнут наши витязи, и отобьют нас, но никто не стал с татарами из-за нас драться. Потом мы думали, что наши князья выкупят нас, пленных, как не раз это бывало в прежних войнах. Шло время, таяли надежды, и многие поняли, что никто нас не выкупит. На торги сюда, в Сарай, со всего мира купцы сходятся. Товар здесь в столице Батыевой, дорог, и нашим русским не по карману. - А, если, вот мы..., вот я..., попрошу моего князя, чтоб он тебя выкупил, - Улан Лисица схватился за калиту, висящую у него на поясе, со всеми деньгами, что наскребли они с Василием давеча. - Не тщись, господин. У твоего князя казны не хватит, что бы меня у Батыя выкупить, - насмешкой прозвучали её слова и горечью отозвались в сердце князя. . - Доброй дороги вам на Русь, - с грустью пожелала высокопоставленная рабыня. Она слегка поклонилась, и пошла вперед. Двое рабов, не приближаясь к своей госпоже, ограждали её путь от случайных неприятностей. - Рабыня..., вот и русская татарка, - глядя вслед красавице, задумчиво произнес Василий, - прижилась уже здесь. - Хотел бы я быть рабом такой рабыни..., - хмыкнул Улан Лисица. Василий нахмурился: - А ты не заметил упрек в её словах - Всё я заметил, княже, и упрек её справедливый тоже заметил. Пойдем - Ну, пойдем, Улан. Показывай, где рабами торгуют. Может, кого и выкупим. Не всё же так безнадежно. Привязанные длинными веревками за шею друг к другу, пленные рабы, молодые и старые, сидели в пыли группами, выставленными на продажу. Почерневшие лица, злой, взгляд, следы голода и истощения, и безнадежность во всём облике. - Княже, это не русские, пойдем, - замахал рукой Улан. - Где русские пленные - спросил князь Василий одного из торговцев. - Господина интересует живой товар Пойдем, покажу, недорого возьму. - Не надо, - остановил рукой Улан, - не надо. Я сам знаю, где и чем торгуют здесь. Пойдем, княже, - потянул Василия за рукав. Отойдя от торговца, строго сказал: - Княже, не гоже незнакомцев спрашивать. Они приведут, заешь куда Заторгуют, захвалят, деньги все отдашь, а получишь какого-нибудь урода. Улан нырял в толпу, крутился по одному и тому же месту, вытягивая шею, и всматриваясь в людей, и тянул за рукав князя. Он явно что-то искал. - Уф! Наконец-то, нашел! Там наши, ярославские и ростовские. Я еще вчера их тут видел. - Где - сердце князя Василия ёкнуло, - неужто, земляков увидим - Увидим, увидим, и выкупим, денег бы только хватило. Торговаться буду я сам, а ты, княже, молчи и слушай, только не встревай в разговор. Они тут хитрые все, а мы должны быть хитрее. Торговец -- татарин продавал пленных дорого. Улан вразвалочку подошел, уставился на пленников. Связывали рабов по два десятка. Обнаженные молодые мужи сидели на корточках, опустив к земле голову и обхватив её руками, будто защищались от солнца. Один пожилой пленник лежал на земле, прикрыв веки. Татарин подскочил, ткнул палкой пожилого: - Не лежать, падла дохлая! -- и повернувшись к Улану, сделал подобие улыбки: - Бери! Хороший товар! Все живые! Недорого отдам. - Вижу я твой товар, - сплюнул Улан, - Одно костьё в кожаных мешках, да и то, видно, примельчалось. Что же так плохо кормишь людей - То не люди, то рабы, - махнул рукой татарин. - А! Понятно! -- сжимая кулаки, и поспешно убирая их за спину, пробурчал Улан, - я бы взял, да дорого просишь. - А сколько дашь - Кунами возьмешь - Нет, кунами не беру. Беру серебром или золотом. - А мехами - Мехами- задумался татарин, - нет. Серебро или золото. - Расплачусь мехами и вот этого больного, - указывая на пожилого человека, торговался Улан, - бесплатно возьму, как гостинец. - Нет! -- закричал татарин, - мне сына в войско хана снарядить надо! С чем домой приеду! Мне надо купить топор и верёвки, меч и хороший лук, шлем для сына и броню для него и для его лошади. Где взять столько денег! А если я не смогу всё это купить, то меня самого возьмут в рабство или предадут смерти. Ох, горе! - Отдай ему деньги, и возьми пленных, - приказал Василий. - Эх, княже, не надо тебе тут быть возле меня. Пойди, прогуляйся. Да далеко не отходи. Василий отошел в сторону и опять увидел прекрасную танцовщицу. Она, стояла в стороне и разговаривала с каким-то знатным татарином. Он был молод, раскосые глаза его жадно смотрел на женщину. А за его спиной толпились богато одетые нухуры, и каждый держал руку на рукоятке кинжала. Танцовщица Батыя оглянулась через плечо и увидела Василия. Она на мгновение задержала взгляд на нем, широко улыбнулась, как хорошему знакомому. Раскосый татарин тут же повернулся и, увидев Василия, нахмурился. Василий попятился назад и увидел, как Улан почти плача, причитал: - Ай, шайтан! Обманул меня, татарин. Подсунул плохой товар! До дома не довезу! Умрут по дороге! Отдай обратно моё добро! Зачем обманул! Вот лиса! - Татарин не обманывает татарина, но обмануть иноземца -- похвальная хитрость, - сощурился довольный татарин и растаял в толпе. - Что прилучилось Что так вопишь, Улан -- встревожился Василий. - Всё ладно, княже, за полцены сторговал пленников, - плачущая маска на лице Улана сменилась веселой рожей, - Теперь они наши. Велю отвести их к нашему стану, да накормить. А завтра и в путь. А мы с тобой еще тут потолкаемся, если хочешь. Пленных повели вон с торга, на окраину Сарая, где был расположен стан Ярославского и Ростовского князей. А Улан потащил Василия дальше. - Подожди, Улан, а что там за татарин стоит с нашей танцовщицей - Где А этот О! Не дай Бог этому на глаза попасть. Обязательно гадость какую-нибудь сотворит. Это Ногай, дальний родственник Батыя. Говорят, что это он в тридцать восьмом прогулялся по суздальской земле вместе с Бурундаем. Он тогда малой был, но головорез отменный. Пошли отсюда, княже. Они развернулись, пошли в противоположную сторону и быстро затерялись в шумной, кричащей толпе. - Смотри сюда, княже, видишь, какой ковер Настоящий арабский. - Я на ковры с некоторых пор смотреть не могу, - поморщился Василий. - Смотри, смотри, шали для жён выбирают, - загорелись глаза у Улана, - Эва! Знакомец наш! Смотри-ка, Фадлан торгует! Чего только нет у него! Какие ткани, и шелк свияльный и кашемир тонкий. Фадлан! Приветствую тебя! -- хлопая купца по спине, прокричал Улан, чуть ли не на ухо. - Ах! Велик Аллах! Послал мне таких людей! Ассалам алейкум! Князь Василий, прими низкий поклон от недостойного слуги Аллаха! - Здрав будь, Фадлан ибн Ахмед, - приложив руку к груди, поклонился Василий. - Не забыл, Великий князь! Хочешь ли шаль для своей пери или ткани узорчатые Бери! Даром бери, платы не надо! А я у тебя к зиме буду! Сквитаемся, князь! - Нет, Фадлан, не надо мне твоих гостинцев. Благодарствую. - Фадлан, ты приходи к нам в Ярославль на торги. Только теперь тамгу мы золотом берем, - засмеялся Улан. - Ай-яй-яй-яй! Золотом! -- запричитал Фадлан, - всё равно приду. В Ярославле тороватый торг, и люди ладные, не скупые. Приду, как по морозцу дороги встанут. Василий хотел, было, спросить Фадлана о чем-то, но махнул рукой и пошел. А Улан, глянув, далеко ли отошел князь, дернул Фадлана за рукав: - Фадлан, а пери -- то твоя, где - Э! Улан, нет больше пери, Аллах забрал. Теперь она там, на седьмом небе. Теперь она гурия .... - Давно ли это случилось - Сегодня ночью, Улан. - Ну..., Царство ей Небесное на том свете. Прощай, Фадлан. Приходи в Ярославль, ждать будем. По приказу Фадлана его пери, молчаливая рабыня, услаждала тело и душу купца из Ургенча, с которым хозяин намеревался заключить выгодную сделку. Сделка состоялась. Товары Фадлан приобрел, что бы перепродать их на севере, в полуночных странах, куда намеревался прибыть зимой, но рабыня его занемогла. Тело её покрылось струпьями, и через несколько дней превратилось в кусок вонючего мокрого мяса, с копошащимися в нём насекомыми. Она отошла к Аллаху. Слуги Фадлана завернули её в белые пелёны и вынесли за пределы города, что бы закопать в голой степи, окружавшей город. Фадлан был в большом горе, ведь женщины стоили дорого, и приобрести молодую рабыню было очень накладно. А интересы дела требовали порой нежного женского участия. Через день слуги Фадлана, погребавшие молодую женщину, занемогли. Их тела тоже покрылись струпьями. Фадлан понял, что это пришла Большая Беда, одно из названий которой было, Черная Оспа. 38. ВЕРНЫЙ ЮЛИАН. Принцесса Милена, прозябала, закрытая на замки в большой холодной зале Пештского замка. Она потеряла счет дням, однообразно тянувшимся между допросами и тяжелым, тревожным сном. Страх теперь постоянно присутствовал в душе. Неприступная холодность инквизиторов, вызывала уже не усмешку у гордой королевны, но озноб, с которым ей всё труднее было бороться. Она чувствовала, как осторожно, но твердо, искушенные в стряпне судилищ, инквизиторы подводят её к признанию в ереси и колдовстве . Аутодафе36, эта позорная процессия, всё чаще рисовалось в её мозгу. Горящий хворост, пламя, охватывающее её ноги, и беснующаяся толпа "истинных" христиан. Они кричат оскорбительные слова, плюют ей в лицо липкой, вонючей слюной, подкладывают хворост в костер, что бы он "веселее" пылал, греют руки и смеются, смеются, пока она корчится в пламени и кричит нечеловеческим голосом. Слуги её подверженные пыткам, свидетельствуют против госпожи. Вид их ужасен. Это уже не люди, а истерзанные души в истерзанных телах. И некому довериться. Некому. Никого не допускают. Даже брат её, король Бела, которого она вдохновляла во всех его начинаниях и помогала, как могла, ни разу не пришел. Не допускают к ней Или он боится отлучения от церкви Может, просто хочет избавиться от неё Милена легла на жесткое ложе и больше не вставала. Она отказалась от пищи и едва слышно простонала, явившимся к ней инквизиторам, что умирает, и хотела бы проститься с родными и совершить исповедь. Тусклый монах изобразил подобие тонкой улыбки и согласно кивнул головой. - - Я буду исповедываться у отца Юлиана, это моё предсмертное желание. Монах Юлиан пришел в тот же день. Его впустили в зал, к принцессе, и закрыли за ним дверь. Юлиан подошел к ложу Милены, вгляделся в бледное лицо. Она открыла глаза, осторожно оглядела помещение, убедившись, что они одни, Милена села, подвернув под себя ноги. - - Принцесса, вам не обязательно вставать. Говорите. Я весь внимание. - - Моё тело устало от этих жестких постилок, - сказала она и потянулась, при этом оголив свою грудь. Монах не смутился. В своих путешествия по свету, он многое видел и пережил, он научился, не осуждая, понимать людей. - Что я должен сделать для вас, принцесса -- перешел к делу Юлиан. - Ты дважды был на Востоке, в стране руссов - Да, и это были не очень приятные путешествия, особенно последнее. С тех пор, как по русским просторам, свободно гуляют орды татар, никто не может быть уверен в собственной жизни и свободе. Все трудности и приключения этих походов, я описал в своём сочинении, принцесса. Я могу вам принести свои заметки, может, они развлекут вас. - Юлиан! Ты добр ко мне. Твои старания будут вознаграждены. Потом. Когда вновь получу свободу. Но ты обязан встретиться с ханом Батыем и сообщить ему о моём заточении и суде. Скажи, что я прошу его освободить меня от страшной казни. Передай, что я мечтаю только о нём. - Но, принцесса, на это потребуется много времени, сил и золота. И, кроме того, мой господин, король Бела, направляет меня в Рим с тайной миссией. - В Рим ведут все дороги, откуда бы они ни начинались: от Пештского замка, или от шатра Батыя. Поспеши, Юлиан. Возьми перстень с моей печатью. Он будет тебе проводником. И вот несколько золотых монет. Это всё, что я могу тебе дать. И еще, возьми трёх моих черных коней. Они будет тебе лучшим пропуском в стане татар. Юлиан, если ты спасешь меня, ты будешь хорошо вознагражден. - Всю свою жизнь я посвятил службе вашей королевской семье. Я исполню ваш приказ, принцесса. - Юлиан, не приказ, но униженную просьбу узницы инквизиции. Милена вновь легла на ложе, укрылась до самых глаз вязаным покрывалом, и закрыла глаза. Юлиан постучал в дверь, ему открыли стражники, с любопытством взглянув на вытянувшееся тело принцессы. - Она должна отойти с минуты на минуту, - покачал головой Юлиан, и, опустив голову, медленно вышел. Черные кони Милены вихрем несли Юлиана по дороге на Карпаты. Это был третий поход Юлиана на Восток, к берегам Волги. О двух первых он напишет в своих сочинениях открытым текстом. О третьем походе он будет молчать, и только сведения о последней войне венгров с Батыем, он перенесёт на пергамент. И долго еще историки последующих времен будут спорить об истинности событий, описанных под чужим именем неутомимым монахом. Инквизиция в странах с латинской верой набирала силу, поэтому записки ученых мужей часто носили двойной, скрытый смысл. Не были исключением и сочинения Юлиана. З9.ТРЕТИЙ ПОХОД ЮЛИАНА НА РУСЬ. - Что скажешь, ты, Или-чут-сай Какие ты поведаешь нам новости Батый сидел на кошме, подвернув под себя ноги. Ему уже доложили, что из Каракорума прибыл посол. - О! Великий хан! Государь мира, Великий хан Гаюк, твой брат, шлет тебе из Каракорума, столицы всей монгольской империи, послание, в котором пишет такие слова. "Бог на небесах, а я, Великий хан Гаюк, на земле. Я хочу исполнить завещание божественного Чингисхана и завоевать всю вселенную. Я приказываю тебе, Батый, хан улуса Джучи, послать одну рать в Венгрию, а другую в Польшу, через три года перейти за Дон и 18 лет воевать страны, что лежат на закате солнца. И первыми я намерен завоевать Ливонию и Пруссию. Для осуществления моих планов, я посылаю тебе триста тысяч воинов", - в шатре хана повисла тяжёлая тишина. Казалось, что слышно было, как наливается гневом сердце Батыя. - Что отвечать хану Гаюку -- едва слышно проговорил Или-чут-сай. - Я прежде хочу послушать своего сына. Сартак, этот ..., мой брат Гаюк, почему он ещё жив Разве ты не послал верных тебе людей, чтобы они достойно проводили хана Гаюка и его мать Туракине в "страну предков" Мы дали слово твоему анду Александру, что наша месть настигнет тех, кто презрел законы гостеприимства! - Отец, в "стране предков" их давно ждут, но на всё нужно время. - Молодым время кажется бесконечным. А я не могу ждать долго. Триста тысяч воинов...., большая орда. Прикажи Ногаю встретить их на реке Яик. Больших начальников взять под стражу, привести в Сарай и здесь предать смерти. Темников, тысяцких, сотников отделить от войска, предать смерти на месте. - А рядовых воинов - Рядовыми пополнить пограничные отряды на Яике. - Отец, Гаюк может расценить это как вызов ему, Великому хану империи. - А его послание, разве не вызов мне, Великому хану улуса Джучи И потом, триста тысяч воинов, это очень большая орда, опираясь на которую можно сменить власть в самом крепком государстве. Поэтому надо обезвредить зверя, лишить его чутья, зрения, крепких когтей, и надеть на пасть намордник. Что за шум, там -- беспокойство пробежало по лицу Батыя. Сартак вышел из шатра, чтобы узнать, кто произвел столько шума: крики охранников, конский топот и тихая, но твердая речь какого-то человека. Первое, что бросилось в глаза, черные кони у одного из высоких шестов коновязи. Подбежал начальник турхаудов, склонился перед сыном хана, быстро заговорил, глотая от волнения слова: - Хан, латинский монах прибыл с Запада... - От папы -- спросил Сартак. - Нет, хан, не от папы. Он прибыл от венгерской королевны, у него на пальце её перстень с печатью. Он говорит, что, ему нужен только сам Великий хан Батый. Он говорит, что это очень важно и очень срочно. Иначе, может случиться беда. Сартак кивнул головой и повернулся, что бы войти в шатер Батыя. Но в это время откинулся полог, и, Сам Великий хан ступил на порог шатра. Всё, живое, что окружало его жилище, упало на колени, ткнувшись головами в землю. Встал на колени и Юлиан. Батый глянул на коновязь, и всё понял. Эти черные кони были хорошо знакомы ему. Батый никогда не улыбался, так пишут о нём современники, но в этот миг подобие улыбки осветило лицо хана. - Пусть этот человек немедленно войдет ко мне, - сказал Батый, указывая на Юлиана. Повернулся и, опираясь на слуг, прошел в шатер ослабевшими ногами. 40.ПОДВОДНЫЙ КЛАД. Филюшка сидел на берегу озера Неро и ладил лодку, которую Голуб соорудил сам, когда задумал как-то осенью, наловить и завялить на зиму снетков. Снетки они посолили, и было это очень вкусно, особенно зимой. А соль они с Голубом научились вываривать из ключевой воды. Ключ недалеко от их землянки бил из-под земли, и был соленым и даже немного горьким. А еще Голуб говорил, что на берегу Неро есть поселение, там соли много варят и для себя, и для ростовского князя, и на продажу, и зовут это поселение на славянский лад - Варницы. Филюшка набрал мху и законопатил все дырки, большие и малые, потом спустил лодку на воду, проверил. Лодка не текла. Вот хорошо. Голуб будет доволен. Филюшка сидел в лодке и смотрел в воду. День был теплым, и вокруг лодки на круглых зеленых листьях распустились белые кувшинки. Голуб называет их одолень - трава. И говорит, что, отправляясь в путь, надо брать с собой эту травку, как оберёг. А вообще - то, её саму надо оберегать от хищных рук и зря не рвать, только по необходимости. Потому как, если пропадет эта трава с лица земли, землю одолеют беды, и она погрузится в омут горя человеческого. Всматриваясь в глубину озерной воды, Филюшка увидел что-то прямоугольное, большое, совсем близко от берега. Он махнул пару раз короткими веслами, и подплыл ближе. Вода была темная и мало прозрачная, но очертания предмета проглядывали сквозь эту муть. Филюшка спустил ноги в воду, и, держась руками за край лодки, спрыгнул в глубину. Вытянув пальцы ног, как можно дальше, он уперся в твердую поверхность, похожую на крышку деревянной колоды. Всё так же, держась за край лодки, он обшарил края незнакомого предмета. Отпустив лодку, он нырнул в глубину, и руками провел по бокам находки. Получалось, что это был большой деревянный сундук, по краям и в середине окованный железными полосками. А с одного бока на нем висел огромный железный замок. Замков Филюшка не видывал, но от Голуба слышал, что такое есть на свете. Когда Филюшка поведал Голубу о своей находке, тот долго молчал, будто не слышал, что ему рассказал мальчишка. Потом проговорил: - Вот из-за этого сундука сгинул в водах озера твой отец. А тот человекоубивец, что у тебя на глазах жизни лишил отрока, искал именно этот сундук. Он не раз сюда возвращался, но места найти не мог. - Голуб, а что в нём, в этом сундуке - В нем, Филюшка, такие предметы, которые очень дороги людям. Там золотые и серебряные деньги. И если они попадут в руки хорошим людям, могут много добра принести. А если попадут в руки злодеям, то зло на земле умножится. Ты забудь пока про этот сундук. Никому не говори о том, иначе можешь жизни лишиться, как тот отрок, чей оберег ты носишь. Филюшка положил руку на грудь, где висел оберег того отрока, убитого злодеем Кручиной, и ощутил тепло металла, согретого его, Филюшкиным, телом. 41. КОСТРЫ В СТЕПИ. Путь от Сарая домой, на Русь, начался через застывшую предзимнюю степь, продуваемую порывами ветров со всех сторон неспокойного мира. Многодневное однообразие потрескавшейся земли и редкие кустики сухостоя к сумеркам навевали усталость и скучное томление. Князь Василий кутался в плащ, сшитый когда-то ещё руками рабыни Верлиоки. Как давно это было.... И было ли Этот угар любви, это бешенство крови, эта боль от страдания.... Всё успокоилось. И не надо об этом! Впереди родной город, где ждут его. Жалеют и оберегают. Привалом встали, когда совсем стемнело. Откуда-то взялся хворост, застучал кремень, высекая искру, тонкое, беленькое берестечко вспыхнуло робким пламенем и зарыдало. Хорошо -- то как, Господи! Малиновый угар костра обволакивал душу и высекал искры, как из кремня, и вспыхивали они теплыми воспоминаниями и бередили старое. Василий глядел на переливчатые угли, в пляшущем пламени видел Верлиоку и слышал её песню: Не мечтаю я быть бессмертной. Вчера я была и сегодня есть. Может, завтра меня не будет.... Где она, что с ней, вспоминает ли о том далёком вечере у костра на берегу ярославской Которосли Да и жива ли Звезды в черной степной ночи так близко, будто мятежные души, стремящиеся к людям. Они срываются и падают вниз: - Это души умерших, вознесенные на небо, - сказала тогда Верлиока. - Куда полетела ты, огненная стрела -- спросил Василий, глядя вслед сорвавшейся звезде, и повторяя слова Верлиоки, сказанные ею тогда, давно, когда души их переполняла любовь. И услышал лёгкий знакомый шепот: - Во темные леса, во зыбучия болота, во сырое коренье. И вдруг тоненький знакомый голосок запел: Моё сердце огонь раскалил. Ты лети ко мне на быстрой волне Ты лети ко мне на птичьем крыле Моё сердце качается и гудит, Как челнок на речной волне. И в свете пляшущих языков пламени она....Он обхватил голову руками, и, стараясь скрыть наваждение, замотал головой. Закрыл глаза. Звук имени забыл, стон её уже не помнил, слезы её остались не разгаданными. Зачем вспоминать Не было ничего. Не было... А вот то, что было в Сарае, то было! И никогда не забыть того страха и отчаяния и того чувства униженности, что было пережито у Батыя. Было, и никуда от этого не деться. Было на глазах у всех людей, своих и чужих. Было страшное и позорное стояние на коленях, унизительная просьба ярлыка на правление в своей родной земле, и лукавая благодарность мучителю с невысказанной ненавистью. Такая теперь доля русских князей. Посмотрели бы отцы, павшие в сечи с врагом, как унижены их сыны: - И-э-э-х! -- стонет Василий, - дорого обходится княжение нынче на Руси, дорого. - Ты, чего загрустил, Василий -- подошел князь Борис от соседнего костра. - Веселиться-то не с чего. Пойдем, Борис, дозоры проверим, - вставая, предложил Василий. - Пойдем, брате. Я спросить тебя хочу, - после долгой паузы тихо проговорил Борис, - помнишь, когда Батый нам разрешил забрать тело князя Михаила и похоронить его по нашему обычаю, и мы на другой день пошли его искать. Помнишь - Помню. Его в тот вечер Елдега приказал собакам бросить, - голос Василия дрогнул, - Мы тогда его за пределами Сарая нашли, в степи. А потом и вы подошли с другой стороны. - Ну, да. Так вот, ты ничего не заметил такого... - Заметил, только боялся сказать тебе. Столб огненный, да -- не сразу признался Василий. - Да... Столб огненный от самого тела вверх поднимался, таким легким видением, - подхватил Борис. - Вот, вот. Я думал тогда, что мне это показалось, или мираж был. - И я, когда увидел это, побоялся вслух сказать. Думал, что сочтут за больного. Ну, мало ли, чего подумают, а оказалось, вправду это было. Значит, и ты видел.... Теперь, как от сердца отлегло. - Знаешь, Борис, что, я загадал Коли, доберемся до дома, целы и невредимы, то лучших изуграфов приглашу из Костромы и в нашей церкви Михаила Архангела житие твоего святого деда, погибшего в Орде, заставлю написать. Церковь эту еще дед мой князь Константин Всеволодович поставил прямо на берегу Которосли, потом сгорела она в Большом пожаре, в тысяча двести двадцать первом году. На её месте начал строить новую, каменную, еще батюшка мой до прихода Батыя, потом и мне трудов хватило. А теперь письмом расписать надо, что бы вечная память была святому Михаилу. - Он и вправду святой. - кивнул головой князь Борис и обнял Василия за плечи. Впереди светился еще один костер. Вокруг него сидели русичи, выкупленные из татарского плена. В каганце вкусно булькало, пожилой мужчина помешивал варево. "Ожил, - подумал Василий, вспомнив больного человека на рынке Сарая, - ну и хорошо, благодарение Господу!". Люди пили теплое питьё из большого деревянного ковша, бережно передавая его из рук в руки. Василий отметил, что бывшие пленники переменились с тех пор, как вырвались из плена. Почерневшие от горя и страданий, лица их сейчас посветлели, видно было, что на души их опустился покой. "Ничего, - подумал князь, - как говорится, были бы кости...и душа излечится. Скоро уже и на родине будем". Князья вышли на окраину лагеря, дозорные перекликались друг с другом, прислушиваясь к звукам степи. - Ну, что, всё спокойно -- спросил Василий, подходя к караулу. - Спокойно-то, спокойно, да что-то мне не очень нравится такой покой, - отвечал Вятко, дружинник князя Василия. - Что за беспокойство, Вятко -- с тревогой спросил Василий. - Огни в степи. Далеко. Но кажется мне, что они приближаются. - Может, просто в степи кто-то дорогу ищет -- повернулся к Борису Василий. - - Поднимать людей надо, Василий. Оборону строить, - голос Бориса был решительным и резким, - давай сигнал, - приказал дозорному. Дозорный затрубил в рог, ему ответили другие рожки, весь лагерь зашевелился, задвигался, и в предрассветном, сером воздухе выросла круговая стена из живых всадников, ощетиненная копьями и луками, с натянутой тетивой. И за этим живым заслоном скопом стояли пешие люди, держа в руках топоры, привязанные к руке, и длинные обоюдоострые мечи. Из -- за горизонта выкатилась лавина всадников, со страшным дробным топотом, попирающая сухую землю. Они летели на лагерь русичей. 42.ПУТИ К БОГУ. Рассказ Юлиана о суде над принцессой Миленой, об опасности, которая грозит ей, потряс Батыя. Он не мог понять, как можно убивать людей из-за веры в Бога! Разве еретик не может держать меч в своей руке А если может, то разве он не является воином, как и католик А разве быть воином и защищать свою землю, и брать добычу, не главное предназначение мужчины, кем бы он ни был по вере! - Сколько пальцев на моей руке, столько и путей к Богу. А может и ещё больше, - говорил Батый, поднимая вверх растопыренную пятерню, - И все пути верные, ведь ведут они к Богу. Бог наш, Создатель всего живого, один во Вселенной, как бы мы его ни называли: Мизир, Саваоф, или Яхве, или Аллах или Укко. Он велик и у него множество имён. Зачем же спорить из-за этого. Пусть люди молятся так, как они хотят молиться и как учат их святые отцы своего племени. - В твоей терпимости к верам народов земли есть истинное величие, - склонил голову Или-чут- сай, - Создатель Мизир дал тебе мудрость и вознес тебя над народами копошащимися у алтарей Богов. - Поистине, дикости латинян нет предела! Предать лютой смерти женщину! Создание Бога, волнующее красотой! Украшение ночи и источник жизни! Дикари! Римский папа поплатится за свою бессмысленную жестокость! Вопрос о походе на Венгрию был решен в один миг. - На Венгрию! -- указывал пальцем Батый направление своему войску, - На Запад! Папу доставить мне живым. Я повелю приколотить его к деревянному ослу! Он умрет медленной и мучительной смертью! Огромная живая масса, закованных в броню или просто прикрытых щитами людей, зашевелилась, застучала оружием, заскрипела телегами, затопала копытами лошадей, заревела рёвом верблюдов, и потекла по всем дорогам, которые вели на Запад. С высоты птичьего полета растекающаяся лавина была похожа на огромного многоголового змея, ползущего по Земле и пожирающего всё на своем пути. Так со времен татарского нашествия у богатого воображением, русского народа, возникли сказки о Змее-Горыныче, не лишенные правдивого зерна. Юлиана отправили в Рим морем. На самом быстром парусном судне, что бы сократить то время, которое он затратил на путь к Батыю. - Пусть этот монах возьмёт золота из моей казны столько, сколько сможет унести, - приказал Батый, - он сослужил мне добрую службу. Сутана католического монаха имела множество карманов и клапанов. И все они были по настоящему ёмкими. Не помешал и окованный ларчик, до краёв набитый мягким желтым металлом. В пути монаха должен был обслуживать раб, молодой пленный русич, которого подарили Юлиану за заслуги перед Великим ханом. Путь до Рима обещал быть приятным. 43. МЕДОВЫЙ ПЛЕН. Филюшка всё лето добывает запасы на зиму. Собирает белый гриб, насадив на отточенную палку, сушит в тенёчке. Навялил малины, земляники, черники, смородины. Зимой питьё заваривать. Пучки мяты, да зверобоя, да душицы, по стенам в землянке развесил, как учит Голуб. Короба лубочные приготовил, кои с прошлой зимы остались, а кои в это лето смастерил под лещину -- лесной орех. Зимой орешков каленых в печурке страсть, как захочется. А еще бы надобно медку на зиму запасти. Голуб учит: - Ты, Филя, ищи борти пчелами покинутые. В живую борть не суйся. Не зори. Пчелка, она, божья пташка, святая работница, нам на здоровье и на радость дана самим Господом, ты к ней с поклоном, да с любовью. Филюшка ходит по вековой дубраве, к лесным жителями присматривается. За годы, что провел в ските Голуба, вырос, по следам да лёгким приметам лесную жизнь научился узнавать. Каждое деревце в округе теперь знает, зверюшки и те, кажутся, знакомцами. А вот к пчелам привыкнуть не может. Эти "божьи пташки" так зажалят, что никакого меда не захочется. Поэтому дуплистые дерева Филюшка сперва простукает, а потом уж и в дупло карабкается. Мёду натаскал в землянку прямо в сотах. "Зимой медком полакомишься, а вощина тоже пригодится, фитилек ладить. Со светом-то, чай, веселее жить", - наставляет Голуб отрока, а сам смотрит на его изношенную одежонку. Качает головой. С зимним-то одеянием легче. Из шкурок заячьих тулупчик сшили, шапку, да чеботки меховые. А вот с полотном для новой рубашки на вырост, беспроторица выходит. Огромный старый дуб в три обхвата давно привлекал внимание отрока. Дупло в нем было широкое и на большой высоте. Сам ствол простукивался глухо. Это наводило на мысль о покинутом пчелином гнезде, но так высоко не хотелось карабкаться. И всё же Филюшка решился. На корявую ветку дуба забросил вервь, сплетенную из лубка, подтянулся и полез по стволу. Добравшись до дупла, и втянув в себя медвяный запах, понял, что здесь есть, чем поживиться. В дупле было темно и не всё видно, но на расстоянии протянутой руки, в том месте, куда попадал краешком дневной свет, блестело озерцо мёда. "Вот удача, так удача!", - обрадовался Филюшка. Приготовил ножичек, который ему служил с того самого дня, как несколько лет назад, захоронили они с Голубом безвестного отрока в своем лесу. Филя спрыгнул в дупло, в самую медовую лужу. Ноги быстро стали погружаться в мягкое душистое месиво. Филюшка чувствовал, как под ногами его распадаются рыхлые старые соты, выделяющие жидкий мед. Он переступал с ноги на ногу, чтобы упереться в твердоё дно. Но дна не было, легонько шурша, соты под ногами мальчишки рушились, и жидкий мед, освобождаясь, поднимался выше и выше. Филюшка попытался уцепиться за край дупла и выскочить на свет божий, но враз провалился в самую глубину старого дуба. Он испуганно хватался за стены дупла, но руки скользили по гладкому медовому краю. Вот уже сладкая, клейкая масса достигла подбородка. Филюшка вытянул пальцы ног, нащупывая хоть какую- нибудь опору. И вдруг почувствовал неустойчивую, но, как ему показалось спасительную твердь. Он зацепился кончиком пальца за это уплотнение и застыл так, боясь шевельнуться, раздавить соты, и тем прибавить глубины. Осмотревшись, он начал отхлебывать терпкий мед, и ему это сперва нравилось, но меда было так много, что утробы Филюшкиной не хватило, что бы хоть немного освободить шею от вязкой массы. Ему сделалось страшно. - Голуб..., - закричал Филюшка, - Голу-у-уб, - но в глухом дупле голос отскакивал от стен, и возвращался обратно, не нарушая тишины древнего леса. Филюшка заплакал. - Меду захотел! Меду захотел! Теперь ешь, сколько хочешь, - ругал он себя, - Го-о-луб! -- На разные лады звал Филюшка. Но ответа не было. Ожидание помощи было напрасной тщетой в уединенном лесу. 44. КАПРИЗ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Долгожданная весть о смерти Гаюка пришла в стан Батыя, как большой праздник. Хан Мунке, друг и сподвижник Батыя возглавил борьбу против сторонников Гаюка и в первую очередь против его вдовы Огуль Гаймыш и его матери Туракине. Весть о смерти хана Гаюка пришла в стан князя Александра Невского и его брата, Андрея, когда они уже были на подходе к Каракоруму. Русские князья снялись с привала и поспешили в столицу Монгольской империи. Правительница Огуль изъявила своё желание встретиться с каждым из русских князей по отдельности. Это обрадовало князя Андрея, который хоть и был вторым после Александра сыном князя Ярослава, но мечтал о господстве над всей Суздальской землей. Женатый на дочери Даниила Галицкого, он с завистью смотрел на королевскую корону, которой был увенчан его тесть. Галицкая Русь, находясь на юго-западе Руси, граничила с землями Белы Четвертого, и давно заигрывала с папой и латинскими странами. И Венгерский король Бела Четвертый считал Галицию своим протекторатом, ибо не единожды его армия вторгалась в её пределы, бывало и успешно. Сияющую камнями и золотом, королевскую корону Даниилу прислал сам папа римский. Блеск королевской короны затмил перед князем Андреем весь мир, поэтому, взор Андрея Ярославича тоже был устремлен на запад. И Русь в его мечтах представлялась ему частью латинского мира. На приеме у Огуль русский красавец, князь Андрей поразил воображение молодой и знойной вдовы. Он вкрадчиво объяснил истомленной царице, что Великим столом на Руси считается Киевский, ибо Киев -- мать городов Русских. Старшему брату Александру он и должен принадлежать по закону. А ему, Андрею, всего - то надо княжение Владимирское, кое не считается Великим. Но если Владимирская земля будет принадлежать ему, Андрею, то великая и прекрасная Огуль получит вместе с трепетным сердцем русского витязя множество дорогих подношений. - О, моя госпожа, прошу принять меня в любовь к себе, только удержи Володимер подо мною. А я твой со всей землею Русскою и в воле твоей всегда! - встав на колени и бросая восхищенные взгляды на женские красоты, прошептал князь Андрей традиционное выражение, которое на Руси младшие князья покорно рекут своим старшим родичам - покровителям. Найманка Огуль поняла эти слова в буквальном смысле. Ведь мелодия слова "любовь" на всех языках имеет один и тот же смысл. Было ли решение Огуль легкомысленным капризом красивой женщины или, наоборот, преднамеренной хитростью опытной интриганки, через семь с половиной веков трудно судить, но великим повелением князю Александру Невскому достался разоренный и опустевший Киев, а князю Андрею богатое Владимирское княжество. С тем и покинули Монголию родные братья Ярославичи, ставшие в одночасье врагами. 45. СПАСЕНИЕ. Ночь опустилась над лесом, в неровное окно дупла видна была медленно наплывающая луна. Звезды срывались и падали вниз. Филюшка держался из последних сил. Запах меда был невыносим, вкус вызывал тошноту. Обволакиваемые тянучей массой, руки не поднимались. "Неужто, помирать здесь, Господи! Царица Небесная, Матушка, вызволи меня отсюда, непутёвого, неразумного. Ма-ма, ма-мочка!" Слезы лились из глаз и закрывали луну и звезды, а смахнуть их Филюшка не мог, руки были липкими, медовыми. Последняя слезиночка съехала по измученной щеке и широко открытыми глазами, Филюшка вновь увидел падающие звезды. Загадать надо желание, так учил Голуб. Только очень быстро. Надо сказать: - Звездочка, матушка, вытащи меня из дупла! Нет, не успею, она прогорит. - Звездочка, спаси меня! Нет, не успею. - Спаси! Вот так надо. Филюшка продумал мольбу к звездочке и стал ждать. Он с надеждой поднял лицо повыше, и вот она сорвалась. - Спаси! -- закричал мальчик, и подумал : "Успел!" И Ночь нельзя было назвать тихой. Лесные насекомые мелко трещали, кто-то из мышиного рода попискивал, а звери покрупнее, шуршали лесной постилкой, или раскачивали ветки деревьев. Из этого негромкого шума вдруг выделился один звук, настойчивый и направленный к дубу, в котором сидел пленник мёда. Филюшка сначала обрадовался, думая, что вот кто-то живой и большой идет, может даже Голуб, начал его поиски. Но вдруг услышал глухой рык, потом ещё и совсем близко. "Медведь", - догадался Филюшка. Зверь приближался быстро. Филюшка затаился. Он услышал, как косолапый, пыхтя и тихонько ворча, стал карабкаться по стволу дерева, и в миг достиг дупла. В неровной окружности , на фоне яркой луны, показались очертания медвежьей морды. Филюшка застучал зубами, и увидел, как медведь, сев на край, спустил сперва одну лапу, а потом другую вниз, и, примеривается, чтобы сесть ему, Филюшке, на голову. Отрок с усилием, вытянул руки из мёда и, вцепившись медведю в густую шерсть, закричал охрипшим голосом: - А-а-а-а! - и ещё раз, - А-а-а-а! Получилось неожиданно громко, потому что стены дупла и собственное отчаяние усилили голос несчастного пленника. Медведь вздрогнул всей своей жирной тушей, взвыл от неожиданности, и, подтянувшись на передних лапах, ловко выскочил вон из дупла, унося за собой на свободу, вцепившегося в него Филюшку, который больно стукнулся коленкой о край дупла, но радостно вылетел на свежий воздух. Упав на медведя, и оказавшись на твердой земле, Филюшка мгновенно разжал пальцы, державшие густую и жесткую медвежью шерсть. Зверь рванулся в сторону, исторгая из утробы отвратительную вонь, а Филюшка, не веря своему счастью, быстро определил направление по звездам и, прихрамывая, пустился к своей землянке, на ходу цепляя на себя, обмазанного медом, листья, хвою, и мелкие ветки. 46. ПОДАРОК ОТ НОГАЯ. Приближение всадников было стремительным. Они неслись широкой цепью. На фоне светлеющего неба частоколом торчали высокие шесты, обмотанные черным войлоком, с привязанными к ним черными лошадиными хвостами и черными стягами. - Что-то случилось в ставке Батыя, - напрягая зрение, проговорил Борис. - Может, кто-то ушел в "землю предков". Если это похоронная процессия, то мы пропали. Живыми нас не отпустят, - забеспокоился Улан. - Примем бой, Господь с нами! - перекрестился Василий, - Помните, как говорил Александр: "Не в силе Бог, но в правде!", может, пришло и нам время постоять "за други своя". Цепь всадников неожиданно резко остановилась. Один из них шагом пустил коня и тихо подъехал, к, готовым вступить в бой, русичам. Лисья шапка его немного съехала на бок, и рыжий хвост лежал на плече. - В Сарае Черная Оспа, - начал он, - никто не должен приближаться к городу на расстоянии пяти дней пути. Кто вы и куда путь держите - Мы вышли из Сарая неделю назад. Мы не застали там Большой Беды, благодарение Богу! -- ответил Улан Лисица. - Есть ли больные в вашем стане - Нет, господин, у нас все здоровы. И мы скоро будем дома. А путь мы держим в землю суздальскую. В город Ростов Великий и в город Ярославль. - Князь Василий Ярославский есть среди вас. - Я князь Василий Ярославский, - тронул своего коня Василий. Татарин повернулся назад, что-то крикнул по - татарски, двое всадников отделились от цепи и понеслись к русским. Поперек седла одного из них лежал сверток, скрученный рулоном и обвязанный веревками. Они на всем скаку подскочили к подававшему сигнал татарину. Он указал пальцем на Василия: - Тебе, князь, хан Ногай шлет подарок, - проговорил хозяин лисьей шапки. Он махнул рукой, и длинный сверток был сброшен на землю. Татары развернули коней и поскакали в степь. Оборонительная стена русичей вздохнула с легкостью, задвигалась, и воины стали спешиваться с коней. Улан спрыгнул с седла, позвал помощников. Подошли два гридня: - Посмотрите, что там -- приказал Улан. Пожилой выкупленный пленник поспешил к Улану: - Господин, может, не надо разворачивать сверток Что хорошего можно ждать от Ногая - Вот ты и развернешь. - Если ты приказываешь, то я это сделаю. Он наклонился над свертком. Нехотя распутал веревку, нашел концы пелены и дернул за них. Сверток стал разворачиваться, при этом было видно, что внутренние части пелены забурели от пятен запекшейся крови. А потом на землю выпал труп, будто его вытряхнули из половика. Улан наклонился. В раннем утреннем свете на земле, раскинув руки, и неестественно откинув голову, лежала батыева танцовщица. Горло её было перерезано, и забуревшая кровь застыла на шелковой груди женщины. - За что -- сжал кулаки Лисица. - Свирепость Ногая никому не дано понять. Только он может знать, что захочет его левая нога. Он из рода "та-та", кровавый татарин, - пояснил выкупленный пленник. Ножами и кинжалами копали могилу. Улан не раз смахнул слезу с осунувшегося лица. Обнажив головы, положили русскую красавицу посреди степи, и насыпали небольшой курган. На вершину кургана поставили деревянный крест, соорудив его из копья и стрелы. - Рада.... Радушка..., - прошептал Улан, - прости нас. Двинулись дальше. В голове Василия роились мысли не очень ладные для княжьего самолюбия. Он вспомнил слова этой женщины, когда она рассказывала, как вели их, плененных степью, как ждали они освобождения от витязей русских, и всматривались, в оставляемые родные дали. А помощь не шла. Как потом надеялись, что приедут богатые русские князья и выкупят их, и отправят на родину. Но истаяли надежды. Почему имени своего не сказала И места, откуда родом Не захотела. Так велико презрение её было к русским мужам, дрожащим только за жизнь свою "Эх!", - вздыхает Василий, и сердце его сжимается болью так, что нет больше сил, верхом ехать. Он повернулся к Улану Лисице: - Улан, прикажи постелить мне в возке. Что-то я устал. - Изволь, княже, - Улан не смотрит на князя, велика его скорбь по женщине, что встретил и потерял. И сколько черных мыслей. " И кто виноват, что мы такими стали Что растеряли ярость боевую, что проклятья наши врагу и произнести боимся. И живем, склонив головы и опустив плечи. Гибнут лучшие жёны наши, страдают наши мужи, рабствуя в плену, страшатся врага дети, а мы можем только пальцем грозить: "молчи, а то татарин придет!". Василий лёг в возке, закрыл глаза. События прошедшей ночи не давали уснуть. До дома еще далеко, но половину пути уже прошли. И это вселяло надежды. И всё же, всё же, всё же... 47. БРАТ ЧЕЛОВЕКА. Когда Филюшка появился у землянки Голуба, весь окутанный прилипшими листьями, хвоей и ветками, было уже утро. Голуб вышел навстречу и с интересом рассматривал своего воспитанника. - Ты, случаем, не с лешим породнился - Не с лешим, - обиделся Филюшка, - я в дупло с медом провалился. - Вон оно что..., - протянул Голуб, - чай, не попросил батюшку -- деревце - то, что б оно тебе меду дало, напролом полез. Так оно было - Так, - признался Филюшка, - только не деревце, а дубище в три твоих обхвата. - Чему учу тебя, не помнишь Али знать не хочешь Что ко всему с лаской подходить надо, тем более к старикам. Этот дуб, чай, там не одну сотню лет стоит, а ты ему "чести не оказал", а за гостинцем полез! Чуть не сгинул, ах, ты, бедолага. Ну, идем к озеру-то, отмываться надобно. После того, как Филюшка был вымыт, рубашонка и порты постираны, Голуб уложил его голенького на полати, и накрыл теплым тулупом. - Тебе теперь не страшна никакая хворь -- простуда. Дуб- то тебе здоровья на многие годы дал. Не каждому дано целый день, да еще и ночь в меду купаться. Голуб долго что-то еще ворчал, растягивая ветхие полотняные штаны и детскую рубашонку Филюшки над огнем очага, и качал головой. Филюшка смотрел на своего пестуна, и душой радовался, что лежит дома на своей лежанке, а рядом не бурый медведь, а Голуб, весь светлый: и рубаха его, длинная, до земли, белая и волосы седые и борода длинная, до пояса, тоже белая. - Медведя-то, чай дюже испугался - Вестимо. Тебе бы так. - Было время, когда и медведь человеком был. - Ну да. Расскажи. - Было это давно. В одну деревню пришел человек и попросился на ночлег, а люди его не пустили. А это был сам Велес, скотьий Бог. Вот и осерчал он на людей. Да и проклял их. Утро наступило, а из домов вместо людей медведи выходят. Ревут. Но сделать ничего не могут. С тех пор они рассыпались по лесу и так живут. А в городах и весях люди живут. Время меняет людей и от старого бытия и старых обычаев отходит человек. Подавай ему всё новое. И даже Богов. А медведь не меняется, хранит все старые заповеди, и живет по старым обычаям, и охраняет братьев своих -- людей, как древние Боги завещали. Когда люди поняли это, научились уважать медведя, признали в нём своего брата. Убить медведя -- большой грех. Всё равно, что брата своего убить. Когда приходят несчастья на землю, люди идут к медведю в лес, молят его, чтоб обратился он к старым Богам, с которыми прервалась связь людей, потому, что стали они поклоняться новым Богам. А Медведь не прост. Он и говорит им, что нужна ему хозяйка в доме, что не может он жить без жены, и люди выбирают самую красивую девушку своего племени и ведут её к медведю. Привязывают к дереву и просят: - Ты уж постарайся за нас, родимая, ублажи медведюшку-батюшку, будь ему женой желанною. А сами уходят. Если понравится медведю жена, то молит он старых Богов, и Боги отводят несчастья от того племени. - Это сказка или бывальщина -- спрашивает Филюшка, - а у самого веки слипаются. - А понимай, как знаешь, - качает головой Голуб. 48. БОЛЬШАЯ БЕДА. Поздняя слякотная осень разразилась Большой Бедой и в Суздальской земле. Черная Оспа прошлась по городам, кося людей и опустошая и без того малолюдные города и веси. О Большой Беде Голуб узнал зимой когда, собрав короб с медом и деревянными резными поделками для деревенских детишек, пустился в ближайшее от леса поселение за полотном, которое рассчитывал получить взамен меда, Филюшке на рубашку и порты. До места Голуб добрался поздно вечером. С большой печалью старый человек обнаружил, что поселение пустовало. Трупы лежали в каждом доме не похороненные, со страшными следами Черной Оспы на лицах и теле. Мед менять было не у кого, а полотна, бери в любом сундуке, сколько хочешь. В каждой избе оставались плоды труда человеческого. Голуб понял, что здесь ему придется задержаться. И одним сегодняшним днем он не обернется с той работой, которую требовалось свершить. Читая молитвы Богу Укко, он высек искру из кремней, развел огонь в одном из домов. Потом из березовой бересты сделал факел, и поджег этот дом со всем тем, что было внутри. Так он обкладывал березовыми дровами каждый дом, и поджигал. В свете горящих домов, всю ночь читал он ритуальные молитвы, отправляя души умерших к Богам. Всю ночь металась его длинная тень по стенам догоравших изб, поклоняясь Укко и прося его принять всех грешников в верхний мир и дать им место на небе, среди священного звездного пути. Свершив свой печальный труд, Голуб отправился восвояси. Выходило, что на Суздальскую землю пришла Большая Беда, а в таких случаях надо было по старым финским законам, по законам чуди и законам меря, да и по законам веси, принести жертву Богу Укко. Но жертва должна быть не простая. В таких случаях полагалась жертва человеческая. Один человек должен вместить в себя всю беду и унести её туда, к жилищу Великого Укко. И если, Укко примет жертву, тогда мир освободится от Большой Беды. Он взял свой посох и отправился обратно в своё жилище, имея твердое намерение принести человеческую жертву Богу Укко. 49. ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА. Голуб появился у землянки поздно вечером, когда Филюшка уже крепко спал на полатях. Старик представил, как, закутавшись меховым тулупчиком, мальчик свернулся калачиком, и, поди -- ка, уж видел не первый сон. Не заходя внутрь жилища, Голуб начал собирать ветки, хворост, укладывать, приготовленные с лета дрова. Срубил несколько маленьких сосенок, испросив разрешение у старца Укко и покаявшись перед деревцами, поставил их в середину , чтобы смола их дала ярче разгореться костру. Когда всё было приготовлено для большого приношения жертвы, Голуб сел на краешек выступавшего поленца, и задумался, опустив уставшие руки. К утру почувствовал, что озяб, но войти в землянку себе не позволил. Филюшка выглянул из землянки, когда уже рассвело. Он радостно взглянул на Голуба, удивился куче дров и хвороста, приготовленных к розжигу, и, потянувшись во весь рост, широко улыбнулся: - С прибытием тебя, Голуб. - Благодарствую, отрок, - голос Голуба был строгим и даже торжественным. Он замолчал, вглядываясь в лицо старика, и что-то соображал. Потом протянул руки к Голубу: - Давай торбу-то. В дом внесу, - и двинулся к Голубу. Голуб отошел на расстояние от мальчика и погрозил пальцем: - - Филюшка, ты ко мне не подходи. А послушай, что я тебе скажу. Собери котомку, положи в неё запас пищи на семь дён и уходи отсюда. Пойдешь по озеру на восход солнца, потом попадешь в русло реки Вёксы, по этому руслу дойдешь до Которосли, а она тебя приведет к городу, который поставил когда-то два века назад князь Ярослав Мудрый, и назвал своим именем - Ярославль. В городе на чудском конце найдешь человека по имени Чудин, он даст тебе кров и хлеб. - А почему я должен уйти от тебя, Голуб - Иди к людям и сделай всё так, как я тебе наказываю. Это мой тебе последний урок. - А Ростов ближе. Туда схожу и обратно быстро обернусь. - В Ростове тебя ждут большие испытания. Ты еще будешь в Ростове, но тебе надо подрасти, окрепнуть, набраться сил от матери -- земли. Ты всё понял, что я сказал тебе - Понял..., - протянул Филюшка. - Теперь мне надо вознести молитвы, а ты пойди в дом, собери котомку. Филюшка послушно повернулся к входу, и тут увидел птицу невиданную. Она сидела на кружевной заиндевелой березе и внимательно смотрела на Голуба. А сама была вся белая: и крылья, и грудка, и хвост, и спинка, и даже клюв её был белым. - Голуб, смотри! -- звонко прокричал Филюшка, и птица повернула к нему свою головку. - Откуда ты, дитя -- протянул руку Голуб. Птица села к нему на ладонь, а потом перелетела на плечо и прижалась к щеке старого волхва. Голуб склонил голову в сторону птицы, прислушался к её лёгкому клёкоту. Потом просиял: - Ну, благодарствую, за вести, что принесла. Теперь я с легким сердцем уйду туда, где меня помнят и ждут. Лети, пусть будет путь твой чистым. - Что это за птица, и где тебя ждут -- смутно начиная догадываться, спросил Филюшка, чуть не плача. - Что за птица, спрашиваешь, разве не узнал Ворона. - Такие вороны не бывают, - он отчаянно махнул рукой. - Бывают. Это белая ворона. Иди, Филя, собирай вещи. Филюшка нехотя влез в землянку, долго возился с котомкой, набивая её солеными снетками и вяленой дичиной. Отдельно приладил туясок с сушеными ягодами, и связкой белых грибов. Когда всё было готово, он довольный вынырнул из землянки на свежий воздух и застыл, потрясенный. На поляне возле землянки пылал ярким смоляным огнем огромный до неба костер, а в нем стоял Голуб, и языки пламени лизали его белую бороду и белые волосы, и белые одежды. И на глазах у Филюшки всё это превращалось в черную головешку. Филюшка хотел крикнуть: - Голуб! Вернись! Не надо! - но крик его застрял в горле жестким комом, и слезы хлынули из глаз мальчика. 50. ВОЛОНЧУНОВЫ ТРУДЫ. Страшная эпидемия Черной Оспы свирепствовала всю осень и начало зимы. Дымные костры на улицах, обреченность в глазах людей и общие смертные ямы, над которыми чернецы читают бесконечную отходную молитву. Волончун, балий княгини Ксении, потребовал делать запасы негашеной извести и заливать ею захоронения, и дворы тоже заливать, где оспа прошлась своей жатвой. Избы, где вымерли все поголовно, сжигали под присмотром здоровых людей, чтоб пожар не перекинулся на соседние дома. Князь Василий, веря в своё предназначение, дарованное ему Богом, не испытывал страха. Он запретил всенародные богослужения к неудовольствию игумена Игнатия, и появлялся в городе везде, где требовалась княжеская рука. Поэтому он одним из первых почувствовал, когда Оспа начала отступать. - Уже стало меньше мертвых, - с надеждой глядя на Улана, проговорил Василий. - Осталось ли кому умирать - Ты что так печально забавляешься -- устало возразил Василий. - Вину чувствую. Говорил мне тогда тот старый пленник, что б я не раскрывал саван тогда в степи. А я узнать хотел, кого загубил этот живодер Ногай. - Да, подарочек от Ногая получили. Улан, а как пленники, коих мы выкупили, живы ли - Все живы. Я удивляюсь. Будто Оспа нарочито их обошла. В своем тереме князь Василий жил в маленькой светлице, поближе к сеням, чтобы, не появляться в палатах, где обитали Ксения с дочкой княжной Марьюшкой. Острый страх за жену и дочку, не проходил ни днем, ни ночью. Приходя домой поздно, справлялся у Кокушки, как здоровье родных, услышав ответ, снимал с себя всю одежду, отдавал в стирку, требуя замачивать в извести, мылся в бане, и переодевался в свежее полотняное платье, стираное и высушенное на ветру и морозе. Сам делал всё так, как требовал Волончун, и приказывал всем соблюдать эти правила. Черная Оспа, исчезла к Рождеству Христову. Тогда впервые люд ярославский собрался в храме Успения Пресвятой Богородицы. Служили молебен и возносили хвалу Господу, спасшему народ земли русской и земли Ярославской от поголовного мора. Это был настоящий праздник, впервые за многие месяцы Василий взял на руки своё дитя. Девочка маленькая, светлая, с кудряшками мягких волос, с ароматом материнского молока, тепленький и беззащитный комочек человеческого естества, тянулась к нему, большому и сильному, принимая его защиту и покровительство. - Ангел мой! -- восторженно шептал Василий, - ангел мой! Марьюшка! Ксения гордо улыбалась, глядя на мужа и ею рожденную дочь. Василий отводил глаза, от лица Ксении. Не то, что бы ему было неприятно её довольное выражение, и уже для неё привычный вид расторопной хозяйки, но не было в сложившихся отношениях тепла и понимания. Всё шло размеренно, правильно, будто привычно. Церковь Михаила Архангела на берегу реки Которосли, благословясь у игумена Игнатия, перестраивали всем городом. За заботами о строительстве князю недосуг бывать в покоях княгини. И когда прибыл гонец от Великого князя Андрея с требованием явиться во Владимир, Василий поспешил собраться и отъехать в стольный град. Прихватил с собой только Улана Лисицу, с которым сдружился в последнее время, да малую дружину. Якимку оставил в городе, служить княгине и брату Константину. Василию было непонятно, почему Великим князем называют Андрея, а что же князь Александр Это предстояло выяснить и может быть, принять участие в удельной борьбе Великих князей. Опять борьба уделов До коих пор Боль в груди Василия стала невыносимой. Вошло уже в привычку, что рука всегда лежит на левой стороне груди. Может, поэтому, близкие привыкли и не замечают его болезненного состояния. Не поняли и того, что он просто бежит от всех. Куда Ведь там, куда убежал бы без оглядки, всё равно никто не ждет. В этой хрустальной стране Биармии он не встретил ту, которую жаждал сердцем. Увидеть бы хоть краем глаза Её, недоступную Верлиоку. Тогда, давно, в Новгороде показалось, что Она стоит в толпе и смотрит на него. Но, видимо, опять были грёзы. Они не раз посещали его, а потом всё уходило куда-то. Исчезало. И тогда, в Новгороде, тоже пригрезилось. 51.ОЖИДАНИЯ. Весть о возвращении сыновей Ярослава Всеволодовича из Каракорума, и спорный раздел русской земли между князьями Андреем и Александром, дошла до Батыя, и не столько удивила, сколько привела в ярость Великого хана. Батый понял, что Огуль со своими сторонниками, решила лишить его покоя на Русских рубежах, ибо князь Андрей, голова которого поворачивается только в одну сторону, на Запад, никогда не будет его союзником. А князя Александра великая ханша лишила какого-либо участия в политике, потому что, Киев, который ему отдала Огуль, уже не играл ни какой роли в сложившихся отношениях русских земель и их соседей. Но изменить это положение хан Батый, "великий и могучий", не мог. Большая часть его победоносного войска вернулась в Монголию, и силы Батыя уже были ничтожны. И это бесило его! В Каракоруме на кошме Великого трона сидела, ненавидящая его, найманка Огуль. А он мог только выразить сожаление князю Александру, его верному союзнику. Огуль и её сторнников следовало убрать руками друга Мунке. Что это произойдет, Батый не сомневался, но время летит так быстро, а желанного известия он ждет так долго. И это заставляет его сидеть в Сарае, когда орда его, пополнившаяся завоеванными народами, поднялась и движется на Запад, в соблазнительную Венгрию. Батый вызвал к себе своего младшего брата Менгу. Был Менгу молод, учён, любил услаждать свой тонкий слух мелодиями мира, стихами и сказаниями ашугов, акынов и прочих певцов и сказителей, а зрение радовать картинами великих мастеров. Батый решил поручить именно ему деликатное дело: ворваться в Пешт на плечах передового отряда татар и взять приступом замок. Не трогая обитателей его, найти, прозябающую в заточении, сестру короля Белы Четвертого по имени Милена и привезти Батыю. Сам же Батый пойдет со своими отборными войсками на встречу прекрасной принцессе сразу, как только получит радостное известие о смене власти в Каракоруме и победе его друга Мунке. Брат Менгу, хорошо понял Батыя, ведь он сам был большим ценителем прекрасного. Поэтому он попросил старшего брата о большой милости. - О какой милости, о, брат, ты хочешь просить меня, - нахмурился Батый. - Я хочу взять в жены нераспустившийся бутон, прекрасную маленькую Чичек, о которой все татарские мужчины говорят с восторгом. Но её брат Ногай дорого просит за свою младшую сестру, - опустил голову Менгу. - Разве оскудела казна младшего сына Джучи и моего брата, что он не может купить себе жену и держать высоко голову - Нет, Саин, моя казна не оскудела, и она наполняется всё больше и больше, но Ногай не хочет золота, не хочет серебра и самоцветов. Он не хочет прекрасных рабынь и сильных рабов. - Чего же хочет, этот упрямец - Он хочет высокого чина наместника улуса, что лежит от Дона до Дуная и в степях Таврии. - Такой чин у моего отца Джучи и моего деда Чингисхана занимал Субудэ-богатур. Это был воин, который не знал поражений. С тех пор, как почил он смертью в бою, всеми улусами командую я, Батый. Уж не хочет ли этот потомок лиса, занять моё место - Ногай так хитер, что трудно понять его намерения. - Пусть Ногай придет ко мне. Я думаю, что он отдаст свою сестру за тебя. Я тебе обещаю. Менгу с легким сердцем покинул шатер Батыя, поклявшись выполнить волю своего старшего брата. 52. БЕЛАЯ ВОРОНА. Замороженная дорога стояла крепко, кони борзы, лес с двух сторон обступивший путников, красовался в белом, пушистом наряде. Настроение у Василия было возвышенным. Боль сердца отступила. Ему хотелось петь, и он тихо мурлыкал себе под нос незатейливую мелодию, когда впереди на дороге, заметил возню, карканье и шипение большого множества серых ворон. Он попридержал своего коня и взглянул на Улана. Тот тоже придержал коня, всматриваясь в вороний бой. Что-то белое лежало на дороге, и вороны, поднимаясь на небольшую высоту, камнем падали на белое существо и с силой клевали его. - Эй, разбойники серые! -- закричал Улан и пустил своего коня на воронью стаю. Стая с шумом разлетелась, громко каркая и хлопая крыльями, а на земле осталась лежать белая птица. - Какая красивая, - выскочил из седла Улан, и подбежал к раскинувшей в изнеможении крылья, птице -- ах, ты, горемыка, как они тебя! Улан взял птицу на руки, погладил головку: - Держи, княже. Жива ещё. Василий сунул полуживую птицу за пазуху. Холодок прошел по его телу, и в ту же минуту застучало сердце, окутанное необычайной нежностью. Птица согревалась, и жизнь, возвращавшаяся к ней, благодарной лаской разливалась по всему существу Ярославского князя. Во Владимир съезжались князья со всех городов Северо- Восточной Руси: из Ростова князь Борис Василькович, из Белоозера его брат Глеб Василькович. Из Углича прибыл их дядя Владимир Константинович, участник битвы на Сити, который долго скрывался от татар в Новгороде, а теперь, когда всё успокоилось, вернулся в родную землю. Из Костромы приехал Василий Ярославич, тучный здоровяк и весельчак, по меткому прозванию костромичей, "Квашня", брат Александра и Андрея. Из Твери пришел Ярослав Ярославич, тоже их брат. Был тут и еще родной брат Александра и Андрея, Константин Ярославич Удалой, несколько лет проведший в Монголии в заложниках -- аманатах, хорошо узнавший быт и язык монголов, а ныне княживший в Галиче Костромском. Ждали митрополита Кирилла, но святой отец задерживался. Зато, прислонившись к белокаменной стене княжьей палаты, черным пятном темнели сутаны двух латинских монахов Галдада и Гемонта. Князь Андрей, как старший по чести, оказанной ему в Каракоруме, сидел во главу стола. По правую руку от него утвердился старший по роду, дядя Владимир князь Угличский. Александр же тяжело опустился на лавку в конце стола, рядом с Василием Ярославским и братом Василием Квашней. На лавке вдоль стены присели княжеские бояре - советники из разных городов. - Князь Александр, брат, сядь рядом со мной по левую руку, будем вместе с дядей нашим, князем Владимиром, во главе стола сидеть, - строго глядя в глаза Александру, приказал Андрей. - Благодарствую за честь, Великий князь, не пристало мне, Александру Невскому, по левую руку от младшего брата сидеть. - Воля твоя, брат, - нахмурил лоб князь Андрей. Страстная речь нового Великого князя сводилась к тому, что настала пора встать за землю русскую против татарского царя Батыя. Отомстить "поганым язычникам" за смерть отцов, за разорение народа, за унижения, которые терпят князья в Орде. При этих словах Василий Ярославский, согласно кивал головой: об унижениях он правду говорит. Речь князя Андрея мягким бальзамом ложилась на сердце. Хорошо говорит князь Андрей. Князь Андрей говорил, что выступить надо немедленно, пока основные силы Батыя брошены на Запад. Сулил помощь Даниила Галицкого, своего тестя. Говорил, что молодые князя Глеб Ростиславич Смоленский и Михаил Ростиславич Торопецкий обещали поставить смоленские дружины в одном строю с низовскими полками. Князья молчали. Унижения, пережитые в Сарае, до сих пор стыдом лежали на сердце. Но, тяжело опираясь на стол и глядя с усмешкой в глаза брату, Александр не смолчал: - Наставники, коих ты, брат, слушаешь недомысливают малость, а пуще чаяния, лукавят дюже. Смоленским князьям, на которых ты уповаешь, давай Бог самим, от литвы оборониться. Ненависть к татарам затмила твой разум, князь Андрей. Батыю ничего не стоит повернуть свою армию с Запада на Восток. У него триста тысяч только свежих сил, прибывших из внутренней Монголии, не считая опытных темников с тысячами воинов - Ты, конечно, лучше меня знаешь, что происходит в ставке Батыя. А я русский князь, и с татарами не братаюсь, и конину не ем, и кумыс их, вонючий, не пью. - А я пью, и пить буду. И не только кумыс, кровь собственную выпью, за землю русскую, и "за люди моя". Повисла тишина. Василий низко опустил голову. Эта брань двух князей, двух родных братьев, как она не кстати. Зачем - Спроси Бориса Васильковича, как он деда своего родного потерял в Орде. Как убивали жестокой смертью на его глазах святого князя Михаила Всеволодыча! А мы молчим! В ноги после этого Батыю падаем! Где гордость наша русская, где память отцов наших - гремел князь Андрей. - А ты, князь Василий Всеволодович,- обратился Андрей к Василию, - расскажи своему брату названному, как унижали вас, русских князей, в шатре Батыя. Как сидели вы у самого входа, на полу, как низко кланялись, как глаза поднять не смели на "поганого" владыку. Как последний слуга Батыев выше вас сидел в шатре ханском. Василий опустил голову. Всё что говорил князь Андрей, было сущей правдой, но что-то натужное было во всем его виде, и это лукавое, не давало возможности принять слова князя Андрея на полную веру. - Молчишь Правда-то, она горька, да от неё некуда деваться! А ты Василий Ярославич, родной брат мой, что скажешь, прав я или не прав Говори правду, не робей. - А нам, костромским, робеть ни к чему. Так я говорю -- глянул Василий Квашня на своего боярина Пашку Рябого. - Так, батюшка, так, - степенно согласился костромской боярин, расправляя такие же могучие плечи, как у самого Костромского князя. - Мы в Костроме за лесами, да за болотами живем. Уж ежели, правду говорить, так мы в своих пределах ни одного татарина покуда не встречали. С добром придут, милости просим. А коли, нагрянут гости не с добром, то встретим, и угостим, и проводим, как Кострома -- матушка разумеет. Так, я говорю - опять обратился Квашня к своему боярину. - Так, батюшка, так, - опять кивнул головой костромич. - Потому, Великий князь, ты уж без нас воюй. А за себя мы постоять сумеем. - Вот она русская усобица! Каждый за себя, и только Бог за всех! -- чуть не плача, закричал князь Андрей, - отец, погибая нужной смертью, на пути из Орды, завещал нам, изнемогая: О возлюбленные мои, плод чрева моего! Будьте благочестию истинными поборниками и величию Державы Русския настоятелями, так я говорю, отец Гальд -- повернулся он лицом к латинским монахам. - Истинно так, господин, - отделяясь от стены, проговорил один из монахов, и, кланяясь головой так, что клобук съехал ему на лицо и закрыл его глаза. - Эти святые монахи сейчас прибыли к нам из Лиона от папы Иннокентия Четвертого. А было время, когда они вместе с батюшкой нашим возвращались из Монголии и присутствовали при последнем вздохе нашего отца, и они проводили его душу к престолу Господа нашего Исуса Христа, - с трепетом в голосе произнес Андрей. - Ваш отец при последних минутах своего земного бытия поведал нам, что давно он стремился обратиться в новую для него веру, в истинную веру католическую, и просил меня совершить над ним обряд посвящения, что я и сделал, благодаря Господа нашего Исуса Христа, - смиренно подняв очи к потолку, проговорил отец Гальд. Князь Василий откинулся к стене, не веря своим ушам. Он вопросительно взглянул на Александра, тот только кивнул ему головой и поднял вверх палец, призывая дослушать до конца речь лукавого монаха. - Наш святой папа Иннокентий Четвертый шлет вам своё благословение и выражает надежду, что вы, сыновья и сыновцы славного князя Ярослава, последуете его примеру. - Вступил в разговор второй монах, именем Гемонт, - Если вы, как и ваш отец, примите нашу веру, то святейший папа, а он является наместником Бога на земле, обещает свою помощь в борьбе с безбожными еретиками грязными язычниками. В речи католических монахов было столько неожиданного, а предложение помощи не совсем понятным, что все присутствующие на соборе зашевелились, задвигались, зашептались. По сердитым лицам было видно, что новость о принятии католичества князем Ярославом, не обрадовала православных христиан, а удивила, более того, была спорной. И тут поднялся Александр Невский. Он вышел из-за стола, широко шагая, подошел к черному монаху Гальду, сгреб огромной ручищей сутану на его впалой груди, и приподнял сухонького человечка над полом: - От Адама до потопа, от потопа до разделения языков, от начала Авраама и прохождения Израиля сквозь моря, до смерти Давида Царя и от начала царствия Соломона, до Августа и до Христова Рождения, его страстей и воскресения, и от начала первого собора и седьмого, всё ведаем без вашей веры латинской, а от вас веры не приемлем! -- он тряхнул монаха и поставил на ноги. От чего тот сполз по стенке на пол, и, прикрывшись клобуком, сделался похожим на куль, приставленный к стене. - Князь Андрей, брате, ты допустил, что бы монахи чужой веры поносили нашего отца и возводили на него грязный поклеп, будто батюшка наш отрекся от веры своей! Возможно ли такое - Братья, князья, зачем сейчас нам спор заводить -- князь Василий Квашня был само спокойствие, - Подождем, когда прибудет митрополит Кирилл, он-то точно знает от духовника батюшкиного, в какой вере князь Ярослав отправился в жизнь вечную. - А что же это до сих пор владыка Кирилл не прибыл -- спросил князь Василий с тревогой. Переглянулись промеж собой князья и бояре, но промолчали, чувствуя тут какую-то хитрость. - Давайте расходиться. Утро вечера мудренее. А там, глядишь, и владыка прибудет, - выворачивая затекшие мышцы, пробасил Василий Квашня, - пойдем, брате, - обратился к Александру. - Пойдем, Василий, - ответствовал Александр. - Я с вами, - поднялся Василий Ярославский. 53. ЯРОСЛАВЛЬ-ГРАД. Филюшка почти неделю шел по замерзшим рекам до города Ярославля. Спал на снегу в сугробе, укрывшись тулупом. Котомка с припасами худела с каждым днем, и к концу дороги в мешке уже почти ничего не осталось. Город, к которому так долго шел Филюшка, высился на крутом берегу, огороженный высокой стеной из вековых деревьев. На высокой смотровой башне ходили дозорные. Филюшка снял с себя шапку и поклонился. Один из дозорных, едва ли старше Филюшки, засмеялся, показывая пальцем на Филюшку, одетого в сшитые шкуры. Филюшка нахлобучил шапку на глаза и прошел в открытые ворота, из которых выезжал порожний воз. Сторож при городских вратах с интересом взглянул на Филюшку: - Это еще кто к нам в город пожаловал - Меня Филюшкой зовут, а иду я от самого озера Неро, от Голуба. - Эва! -- засмеялся сторож, - птица, знать, ты важная. - Дядечка, мне нужно добраться до чудского конца. - А там-то кого тебе надобно - А там Чудин живет. - Ну, живет. - Вот его мне и надобно. - Ну, что, пойдем, покажу тебе дорогу. Ты ещё удачно пришел. Если бы неделей раньше, то прыгать бы тебе возле городских ворот. - А что так - Да мор у нас был. А теперь, слава Богу! Ушла госпожа Черная Оспа. Вымолили милости у Господа святые старцы монастырские. Филюшка хотел, было рассказать, что, может, это Голуб жертву принес человеческую Богу Укко, вот и ушла Черная Оспа. Но не решился. На чудском конце Ярославля Чудина знали все. Был он известен своей мудростью и степенностью. Шли к нему люди с разными невзгодами. А он старался кого уноровить, а кому делом иль советом угодить. К избе Чудина Филюшка подошел не без робости. Пахло вкусным дымом, сулящим тепло и уют человеческого жилья. Снег на крылечке в три ступеньки был притоптан. "Значит, хозяева должны быть дома", - подумал Филюшка, и решительно шагнув на крыльцо, постучал в дверь. - Кого Бог несет -- услышал он женский голос. - Пустите обогреться и отдохнуть, а то чего-то уж и не можется. - Милости просим, - сказал женский голос, и дверь отворилась, - заходи борзо, да дверь поплотнее притвори, а то изба выстудится. Филюшка вошел в темные сени, с силой захлопнув за собой дверь, женщина отворила другую дверь, в горницу, переступила порог и позвала: - Ну, заходи скорее. Филюшка проскочил в дверь, и увидел, как холодный воздух туманными клубами опустился у порога. Жилище горожанина Чудина удивило Филюшку своими размерами. Привыкший к низкой и тесной землянке, Филюшка широко открытыми глазами рассматривал высокие стены, сложенные из гладко тёсаных брёвен, и ровный потолок, лежащий на могучей пятице, и окна, хоть и маленькие, но затянутые бычьим пузырем, пропускающим свет. Что-то родное и очень далекое вспомнилось Филюшке, но тут же и пропало. - Откуда родом, как звать -- величать, тебя, отрок, и куда путь держишь -- услышал он не знакомый голос, и увидел в углу на длинной лавке уже не молодого, но крепкого коренастого мужчину, в длинной белой полотняной рубахе и меховой безрукавке. - От Голуба я. А зовут меня Филюшка. А ты, никак, Чудин будешь - Догадлив, ты брат. Проходи, Филюшка, гостем будешь. Как раз к обеду поспел, - Чудин махнул рукой женщине, - давай, хозяйка, накрывай стол, обедать будем. Видишь, Боги гостя послали. 54. БУНТ ВО ВЛАДИМИРЕ. Митрополит Кирилл прибыл во Владимир в сопровождении князя Константина Ярославского. Повернуть на Ярославль и просить военной помощи для сопровождения его поезда на собор, заставило митрополита подозрение, когда по дороге из Чернигова во Владимир наткнулись они на завал из тяжелых свежесрубленных деревьев. Подъехать не решились к опасному месту, а борзо повернули на Ярославль. Константин быстро собрал свою дружину и, выставив дозоры спереди поезда митрополита и сзади, благополучно доставил владыку во Владимир. В столичном городе было шумно, волнения охватили город, когда до слуха горожан дошло известие, будто Великий князь Ярослав, по дороге из Монголии на Русь, принял латинскую веру. Кто-то не верил досужим слухам, а кто-то решительно и дерзко требовал выбросить тело усопшего князя из православного храма. Люди вооружались, и один конец города уже шел на другой конец, кулаки чесались, и градские старцы, собравшие городское вече, никак не могли примирить разволновавшиеся буйные головы. Приезд митрополита Кирилла всё поставил на своё место. Подъехав к городской площади, и выйдя из возка к народу владимирскому, владыка коротко пояснил, что князь Ярослав по дороге из Орды принял "нужную смерть", за Русь православную, за свой народ, и за Господа нашего Исуса Христа. Что своей вере князь не изменял, а после смерти его очернили латинские монахи, потому что ничего святого не имеют в своем стремлении насадить веру свою на просторах земли Русской. Тогда единодушно все ревнители православной веры двинулись к княжескому терему, чтобы вытащить на свет латинских монахов и дать урок за честь князя Ярослава, почившего в святости. Но на княжье крыльцо к народу вышли сыновья Ярославичи. Поднялся на крыльцо и митрополит Кирилл, отделившийся от толпы. Герой Невский поклонился народу владимирскому низко в пояс и благодарил всех, вставших за честь его отца и Великого князя, и просил разойтись по домам, потому, что монахи латинские еще накануне отъехали в своё отечество, покинув пределы Святой Руси. А князь Андрей приказал выкатить из погребов бочки со стоялым медом, и тем обезоружил самые буйные головушки. После того, как напряжение толпы спало, князья начали разъезжаться по своим уделам. В войну против Батыя никто не захотел вступить, а вере православной изменить, и принять латинскую веру, и тем паче. А князь Андрей по первости озлобился и затаил недоброе против братьев родных и двоюродных. 55. ЗВЕЗДЫ НАД ЯРОСЛАВЛЕМ. Князь Василий встретил брата Константина, пришедшего с митрополитом Кириллом, с радостью. Решено было переночевать во Владимире, а поутру и двинуться в путь на Ярославль. Василий рано лёг. Напряжение последних месяцев и недобрые споры здесь, во Владимире, болью отзывались в сердце. Константин оставил его отдыхать, сам пошел проверить, всё ли готово к отъезду, и где разместилась дружина. Василий закрыл глаза, в тишине горницы услышал, хлопанье крыльев и почувствовал легкий ветерок. "Птица из-под печки выпорхнула, - подумал Василий, и приоткрыл глаза, - совсем ручная". Белая птица вспорхнула на стол, прошлась по нему и спрыгнула на лавку. Она чистила перышки и смотрела черным круглым глазом на Василия. Потом очертания её расплылись, и Василий увидел женщину в белом платье. Она встала с лавки и неслышно пошла к нему. Что-то прекрасное и знакомое было в её движениях и лице. Она улыбнулась и протянула к Василию руки. Огромные глаза её светились любовью. - Верлиока, - прошептал Василий, - откуда ты и почему так долго не шла - Неушто, ты хотел, что бы я пришла - тонким серебром зазвенел её голос. - Почто спрашиваешь Сама знаешь, что нет мне доли без тебя, Верлиока, на этом свете. Разгадал я слезы твои. - И ты пойдешь со мной, туда, куда я тебя позову - С тобой пойду, куда ты позовешь. - Смотри на небо. Там видишь, две звезды - Вижу, - перед Василием раздвинулись стены избы и черное небо со множеством звезд раскинулось над головой. А две звезды горели ярче других. - Одна твоя, другая моя. Пойдем.... - Две звезды: Верлиока и Василий над городом нашей любви.... - Когда-нибудь, пройдет много, много лет, про нашу любовь расскажут людям. Кто-то подумает, что это сказка, но две звезды горят на небе. - Мы жили, любили, страдали и в страданиях своих были счастливы. Дай мне руку, Верлиока, пойдем. Рано утром, когда еще не побелел рассвет, Константин пришел в горницу, где спал Василий. Василий лежал, вытянувшись во весь свой рост. Глаза его смотрели в одну точку, будто он что-то увидел далекое и прекрасное, на губах застыла счастливая улыбка, но руки были холодны. - Брате! Брате! Почто покинул нас, так внезапно! Почто ушел, не простившись, не сказав ни слова единого на прощанье! Брате! -- обхватив руками голову Василия, зарыдал Константин. Случилась эта смерть в 1249 году, на двадцать первом году жизни Ярославского князя Василия. Летописец напишет: "тое же зимы Василий князь Всеволодович преставился во Владимире на память Святого Федора, и повезоша его на Ярославль, и Олександр Невский князь проводил его, и Борис, и Глеб, и мати их, Мария Михайловна. Епископ же Кирилл с игумены и попы, певшие песни погребальные, положили его честно у Святой Богородицы". А над славным городом Ярославлем засветились две новые звезды и затерялись среди множества других на млечном пути. Души пращуров наших смотрят на нас из глубины времён и добра нам чают. КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ. Статистика: 1 часть 2 часть 1 книга Страниц 123 124 247 Абзацев 1709 1635 3344 Строк 5262 5182 10444 Слов: 44333 44786 89119 Знаков 234955 237258 492213 Знаков и пробелов 284759 290660 575419

proza_ru/texts/2008/05/20080503004.txt

/Предупреждение:Повесть содержит гомоэротические сцены " To strive, to seec, to find and not to yield" /1/ 1/ Эта фраза была выбита на памятнике погибшему исследователю Арктики Р. Скоту. Потом уже наш В.Каверин взял её эпиграфом к своему роману " Два капитана" - " Бороться и искать, найти и не сдаваться." Cостав экспедиции; Каргопольцев Валерий Сергеевич - начальник экспедиции, профессор, 50 лет Анегин Евгений - охрана экспедиции, бывший военнослужащий- контрактник,/ демобилизован из армии после ранения/, ныне сотрудник частного охранного агенства 'Комбат" 33 года Cамарин Михаил Павлович - зам. нач. экспедиции,кандидат наук, 31 год Лисицын Сергей - студент 3 /нет, уже четвёртого курса,/ Горного института, 20 лет Оленев Николай - проводник, возраст и не определишь, однако ОГЛАВЛЕНИЕ ГЛАВА ! Все в сборе ГЛАВА 2 Легенды и тайны ГЛАВА 3 Первые испытания ГЛАВА 4 Приключения продолжаются ГЛАВА 5 Карты раскрыты ГЛАВА 6 Крещение огнём ГЛАВА 7 ... и водой ГЛАВА 8 Наедине ... с тайгой/ любовь под пихтами/ ГЛАВА 9 Мы выжили! ГЛАВА 10 Так было суждено ЭПИЛОГ Нет судьбы / необычный, как обычно для меня/ ГЛАВА 1 ВСЕ В СБОРЕ Cергей шёл к вокзалу с внушительным рюкзаком за спиной и улыбался. Жизнь хороша! Он без хвостов закончил третий курс института. Следующий курс будет завершающим и он станет инженером горного дела. Тему дипломной работы ему подсказал и обещал научное руководство сам зав.кафедрой профессор Каргопольцев. Профессор симпатизировал Сергею, ценил его пытливый ум и неиссякаемую жажду знаний, трудолюбие и желание всё доводить до конца. Он жалел про себя,что талантливый и любознательный юноша не сможет заниматься наукой после окончания института. Валерий Сергеевич знал,что Сергей живёт с родителями, работающими на местном горно-обогатительном комбинате, что закончил школу с серебряной медалью, но после института пойдёт работать,чтобы помогать отцу с матерью, которые дали ему возможность получить высшее образование. Серёга, как звали его сокурсники, а с их лёгкой руки и все остальные в институте, пришёл на вокзал за пару часов до поезда, чтобы посидеть в этот жаркий июньский день в прохладном зале ожидания, до прихода остальных членов экспедиции. Экспедиция!.. От этого слова веяло романтикой походов, песен у костра под гитару и неожиданных открытий, может хотя бы одно надеется совершить и он, Серёга. Хотя что-то подсказывало, что романтики в этой экспедиции будет не много. И всё же он был так рад предложению своего научного руководителя, который пригласил своего лучшего студента участвовать в этом мероприятии, призванном проверить наличие неизвестных ранее залежей нефти в ещё плохо изученном юго-востоке края, на которые указали снимки из космоса. Эта экспедиция, кроме несомненной возможности закрепить в поле полученные знания, поможет Сергею,как он надеялся. и разобраться в себе. Он знал свои возможности и собирался на деле показать профессору и остальным членам экспедиции, что его взяли не зря, и он будет, если не наравне,то и не балластом. И не только своим умением готовить,которому научила его мама, которая считала, что её сыну это в жизни пригодиться. Сергей и не отказывался, он с удовольствием лепил с матерью пельмени, а торты пёк на зависть многим кондитерским. Профессор знал об этом таланте своего ученика, в прошлом году во время такой же летней практики ,правда в окрестностях областного центра, готовку Серёги оценил весь их курс. Вчера, когда Серёга зашёл на кафедру за последними наставлениями от профессора Каргопольцева, не старого ещё, энергичного мужчины под пятьдесят, всем своим видом опровергая бытующее мнение о кабинетном учёном черве, он встретил там заместителя и зав. кафедрой, и начальника экспедиции в одном лице Михаила Павловича Самарина. Насколько юноша уважал своего учителя и преклонялся перед умом профессора, настолько он недолюбливал его заместителя. Хотя в присутствии третьих лиц они были друг с другом предельно вежливы. Самарин казался Сергею неискренним, скользким каким-то, что-ли. Особым умом и талантами тот не блистал. кандидатскую защитил с трудом и теперь, якобы собирал материал для докторской, метя на место Каргопольцева. Серёга это видел ясно, но этого не видел сам профессор, которого его зам подкупил ненавязчивой лестью, славословием его уму и таланту. Профессор был не то чтобы так уж падок на лесть, просто не считал это таким уж серьёзным пороком. Вчера же Сергей узнал, что в составе их команды будет четвёртый человек, в качестве охранника экспедиции и охотника. только у Евгения Анегина / Серёга улыбнулся, услышав имя и фамилию/ было право на ношение оружия. Оказалось, что Евгений был демобилизован из армии по ранению / контузии, полученной во время боёв на Кавказе/ и теперь служил в частном охранном предприятии " Комбат", откуда и был нанят институтом на месяц для охраны экспедиции. Когда Сергей ушёл, Валерий Сергеевич остался со своим замом, чтобы обговорить последние детали научного аспекта их экспедиции и организации их быта. Чтобы о Самарине не говорили, а администратором он был великолепным и экспедиция была обеспечена всем необходимым. Тот сумел бы достать и луну с неба, только в ней не было необходимости сейчас. Когда ушёл Сергей, а за ним некоторое время спустя и Михаил Самарин, Каргопольцев вздохнул глядя ему в след. Он и сам не понимал, почему он держит эту научную посредственность своим заместителем на кафедре. Не понимал враждебности между Самариным и Сергеем. Вот кого профессор хотел бы видеть своим заместителем и преемником, но парень ещё очень молод, и как понял Валерий Сергеевич, не будет заниматься наукой, а будет помогать родителям. Самарина он тоже никак не мог раскусить до конца. Что того держит на кафедре Учёный из него так себе. Всё время жалуется как трудно ему живётся. Хотя и жил он на съёмной квартире, но оплачивали её ему родители, пристроившие своё чадо под опеку Каргопольцеву. Они были его старыми друзьями. Не нравились профессору слухи, упорно ходившие в институте. О том что его зам предпочитает в своей постели мужчин и что его видели около вполне одиозного ночного клуба " Зодиак", где тусовались парни и девушки нетрадиционной сексуальной ориентации. Валерию Сергеевичу, примерному семьянину и отцу двух мальчишек- подростков / профессор поздно женился, когда ему уже было под сорок, но счастлив до сих пор и безумно любил свою жену/, это было непонятно, но гомофобом он не был. своих пристрастий Самарин в институте не выказывал, а что он делал в своё личное время профессора ни коем образом не касалось. Сергей сидел в зале ожидания вокзала и потягивал холодную кока-колу. До назначенного времени сбора с остальными оставался ещё почти час и юноша опять углубился в свои мысли. Радостное предчувствие от встречи с неизведанным немного омрачило Серёге разговор с матерью вчера, перед его отъездом и прощание со своей девушкой. Люся Воронина, темноволосая хохотушка из соседнего подъезда. Он знал её с детства. Ходили вместе в школу и из школы, благо жили в одном доме. Подростками тискались и целовались в подъезде. Мальчишкам во дворе давно уже наскучило кричать увидев их с Люсей " Тили-тили- тесто, жених и невеста"! Всё как у всех. После выпускного они даже переспали. Было хорошо. но не настолько,чтобы хотелось повторить. Потом он к всеобщей радости поступил в Горный на бюджет,а она в педагогический институт. Так продолжалась их странная дружба. Нет, Серёге нравилось проводить с Люсей время в компании ещё пары друзей с их девчонками, нравилось обнимать льнувшее к нему девичье тело. Но сердце молчало. Люся ждала предложения, а Сергей думал об учёбе и поисках работы после окончания института. А тут ещё мать накануне его отъезда добавила масла в огонь : - Сын, ты долго будешь морочить Люсе голову, девчонка исстрадалась вся. Ей уже двадцать, подружки у неё почти все замужем уже, а она всё ждёт. Тебя ждёт, твоего предложения,студент. - Вот именно ,мама. Ну, какая сейчас женитьба, мне закончить институт надо. - Она подождёт, но смотри, сынок, не упусти девчонку. Как бы потом не пожалеть. - Значит не судьба, если не дождётся. А поздно вечером, прощаясь с девушкой у её подъезда, целуя потянувшиеся к нему губы, замечая подступившие к её глазам слёзы, он снова промолчал и снова ни-че-го не почувствовал. - Возвращайся скорее, я буду ждать, - сказала девушка,наскоро чмокнув его в щёку на прощание, вбегая в свой подъезд. " Не надо ждать", - хотелось крикнуть Серёге ей вслед. Он понимал, что надо серьёзно поговорить с девчонкой, чтобы она поискала вокруг другой объект для обожания. Он решил, что так и сделает, но после своего возвращения из экспедиции. Что ему не хватало, парень и сам до конца не понимал. Но дружба с Люсей не заставляла сильнее биться сердце, от поцелуя не сносило крышу.." Наверно, я ещё не встретил её, свою суженную. Вот встречу и сразу её узнаю!"- парень решительно пригладил свои коротко стриженные волосы с лёгкой рыжиной и встал, увидев входящих в зал троих мужчин, один из которых был заметно выше знакомых Сергею профессора и его зама и выделялся военной выправкой. " Вот тебе и Евгений Анегин," - мысленно усмехнувшись, подумал юноша, глядя во все глаза на мужчину немного за тридцать, ну никак не соответствующему созвучному " Евгению Онегину". Помимо военной выправки, ладной фигуры и внушительного роста, почти тёзка литературного героя обладал пышной шевелюрой. Правда, сейчас его волосы были забраны в хвост. Чёрная бандана нависала над карими глазами, правильными чертами лица и ироничным взглядом. Сергей и сам был не метр с кепкой, но этому чудо-охраннику их экспедиции едва доставал до подбородка. Сергей ещё дивился совсем не армейской причёске бывшего военного, когда профессор представил четвёртого члена экспедиции остальным. - Евгений Иванович Анегин, - сказал Каргопольцев,- будет обеспечивать охрану нашей экспедиции и снабжать нас дичью. - Можно просто, Евгений, - скупо улыбнулся тот. Сергей уважительно посмотрел на упакованное в чехол ружьё за спиной Евгения, как тот попросил всех его так называть. У них в институте была военная кафедра, и он даже два раза был на сборах в воинской части, но с оружием на "ты" не был,хотя уважал тех, кто в нём разбирался и хорошо владел. Евгений поздоровался по-мужски за руку с Самариным,но быстро её отпустил, рука зама была вялой и потной. "Неприятный тип" , сразу решил бывший контрактник и повернулся к Сергею. Пожал руку, почувствовав твёрдое уверенное рукопожатие в ответ, пытливо заглянул в глаза юноши и встретил такой же пытливый, даже любопытный взгляд. " Мальчишка, что он здесь делает Экспедиция - это не лёгкий поход с гитарой и парой друзей. Трудностей предстоит немало, Справится ли студент" Евгения беспокоил состав экспедиции: немолодой уже профессор, странная и непонятная личность - зам. профессора Михаил Самарин, и ещё этот рыжий, как там его назвал профессор Ах, да, Сергей Лисицын! Ну, точно рыжий!" веселился про себя Евгений. И отмахнулся от своих мыслей по поводу состава экспедиции. Свои обязанности он знает, они обсудили их со своим начальником майором в отставке Виктором Васильевым. И он будет выполнять их неукоснительно. Хотя сначала ему и не понравилось быть нянькой троим взрослым мужчинам, ну, почти трём. Студента Лисицына он категорически отказывался считать взрослым. Но оплата была значительной, что позволило бы ему помочь родителям и младшей сестре, живущим на севере края. Сам он жил один в съёмной квартире, после развода с женой, не дождавшейся его из очередной командировки на Кавказ. Потом было ранение, серьёзная контузия, поставившая крест на его военной карьере. Сослуживцы помогли найти работу в " Комбате", а с бабами он завязал,как он сказал друзьям, слишком больно было от предательства когда-то любимой и желанной. Друзья по нынешней работе посмеивались над его зароком, пытаясь знакомить его с подругами подруг и жён. Но Евгений держал слово и никого из женского пола в свою жизнь больше не пускал, кроме мамы и сестры, конечно. Каргопольцев ещё раз рассказал членам экспедиции, как они будут добираться до нужного места, на которое указывали из космоса координаты огромного, возможно даже больше открытого Ванкорского месторождения нефти в крае. Сейчас они едут поездом до Ачинска, в одном купе разумеется, Оттуда они добираются на автобусе до Лесосибирска, а затем до посёлка Кедровый,где их встретит местный житель, испытанный и знающий тайгу проводник Николай Оленев. Потом их и небольшой груз доставят максимально близко к нужной точке вертолётом. Здесь в Сибири проще,быстрее, а в их случае и дешевле доставлять всё необходимое воздушным путём. Евгений по-военному чётко ответил: " Принято" ,принимая информацию руководителя их экспедиции к сведению, и подхватив свой тоже не маленький рюкзак, повернулся к выходу из зала ожидания вокзала тактично пропуская вперёд профессора. Послышался голос из динамика ,сообщавшего о начале посадки в их поезд. За профессором проскользнул Самарин, Сергей на секунду замешкался и оказался рядом с Евгением. Так они и пошли плечом к плечу за учёными. Анегин покосился на шедшего рядом студента. Сергей шёл глядя по сторонам , прощаясь на время с родным городом. Он заметил ,что Евгений на него смотрит и ответил открытым ясным взглядом, потом увеличил шаг, догоняя ушедших вперёд Каргопольцева и Самарина. И этот взгляд комбатовцу понравился. Евгений снова ухмыльнулся про себя: " Рыжий"! Но он оценил как на него смотрел парень, не подобострастно,не заискивающим перед силой взглядом, а спокойно и открыто. Пожалуй, он займется парнишкой , решил бывший военный Евгений Анегин, преподаст ему науку выживания, постарается за этот короткий срок - месяц, научить тому,что умеет и знает сам. Если студент, конечно,захочет. ************************************* Трёхдневная поездка на поезде ничем особенным не запомнилась. Мужчины присматривались друг к другу. Общались мало, больше отдыхали, экспедиция обещала быть не из лёгких. Они даже не представляли себе насколько она будет не из лёгких. Рано ложились спать, причём Самарин сразу занял себе и профессору нижние полки. Сергей и Евгений и не возражали. Сергей забравшись на свой " второй этаж", подолгу слушал свой плеер ,пока было можно, он даже часто так и засыпал, с наушниками в ушах. Евгений однажды проснулся отчего-то среди ночи,глянул на соседнюю полку и опять ясно увидел юность студента. Сергей спал на животе, повернув к нему голову,по- детски приоткрыв рот и посапывал в подушку. " Как же трудно тебе будет, Рыжий! " Вздохнув, охранник экспедиции повернулся к стенке купе и снова заснул. Было здорово, что никто из четверых не храпел. В дороге случился только один неприятный момент и случился он с Сергеем. В дороге профессор сразу установил сухой закон, но пиво не запрещалось и в первый вечер трое мужчин, кроме руководителя экспедиции / профессор вообще не пил/, оприходовали упаковку из шести банок пивасика, как потирая руки, весело обозвал напиток Евгений. Со знакомством, так сказать. Ночью Серёге приспичило в туалет. Он спустился со своей верхней полки, посмотрел, не разбудил ли профессора,отметил, что пуста вторая нижняя полка. В купе не было Самарина. Он открыл дверь купе,вышел к коридор вагона и увидел зама с сотовым телефоном в руках. - Да, помню я, помню! Всё,пока", - свернул разговор Михаил Самарин увидев Сергея. Развернувшись к юноше лицом, в глазах кандидата наук ещё плескалось пиво, он заискивающе улыбнулся, гадая сколько мог услышать студент: - С любимой прощался. " Ага, с любимым", подумал парень, который тоже краем уха слышал о предпочтениях Самарина. Проходя мимо зама по узкому коридору,тот даже не посторонился,что бы дать ему дорогу, Сергей задел его плечом, двинулся в сторону туалета и вдруг почувствовал невесомое касание рукой своей пятой точки. Он резко повернулся, но в коридоре уже никого не было, лишь тихо прошелестела закрываясь дверь в их купе. " Вот и что это было" - подумал внутренне напрягшись парень. Что это не было ничем хорошим, он понял сразу. Глава 2 Легенды и тайны До Кедрового экспедиция за чёрным золотом добиралась ещё целый день: автобусом,потом попуткой. И хотя все четверо устали к концу пути неимоверно, Евгений видел ,как по разному реагировали на дорогу мужчины. Худощавый,энергичный профессор ни в чём не уступал своим молодым спутникам. Было видно ,что Каргопольцев привык к трудностям и в не был только кабинетным учёным. Сергей казалось и вовсе был неутомимым. " Ну,конечно,- усмехался про себя Анегин,где мои 20 лет" Самарин вслух не жаловался, но всячески давал понять как ему плохо: часто вытирал пот со лба,присаживался как только выдавалась такая возможность, перекладывал с плеча на плечо не маленький, как впрочем и у всех остальных, рюкзак. Бывший контрактник ещё раз мысленно подивился,зачем он вообще пошёл с экспедицией. Хотя Сергей как-то ему сказал, что тот, якобы,собирает материал для докторской. Хотя если им удастся подтвердить наличие залежей нефти в указанной из космоса точке, это будет Самарину большим плюсом. Лишь к концу четвёртого дня из отведённого экспедиции месяца они добрались до Кедрового. Глава поселковой администрации,Степан Макарович Иванов, кряжистый седовласый мужчина, предупреждённый краевым начальством, определил их на ночлег в дом семьи Перфиловых. Туда же придёт и Николай Оленев, когда те немного отдохнут, чтобы познакомиться. - Сегодня и завтра отдыхайте, - сказал Степан Макарович. - Вертолёт с грузом для вас прибудет только послезавтра. Выйдя на крыльцо, он подозвал пробегавшего мимо здания поселковой администрации мальчишку и велел проводить членов экспедиции к дому Перфиловых. Их приветливо встретили хозяева просторного дома Вера Васильевна и Алексей Петрович. - Мы одни в доме сейчас. Дети разлетелись по разным городам, а мы с мужем на пенсии, доживаем свой век,- улыбаясь немного грустной улыбкой, говорила Вера Васильевна, приглашая гостей чувствовать себя как дома и взявшись сразу опекать Серёгу. Он,видимо, больше остальных напоминал ей кого-то из сыновей. А хозяин, Алексей Петрович, сразу взял их в оборот, предложив мужчинам, пока хозяйка готовит поздний ужин, попариться с дороги и перед экспедицией в русской баньке, а для этого наносить в баню воды. Освободили только профессора. Тот хорошо держался в дороге,но всё-таки был не молод и очень устал. Сергей сначала отнекивался. Он городской житель, никогда не был в бане, и хотел просто ополоснуться тёплой водой. На что Евгений ,пресекая все его отмазки, сразу отрубил : - Ты это брось, Серёга. Баня- это наикрутейшая и полезнейшая вещь! Ты ещё оценишь её эффект и пожалеешь, что у тебя не будет возможности попариться следующие три недели. Пойдешь мыться со мной, я тебе преподам урок, как надо париться. Выйдешь из бани другим человеком. Так что вперёд и с песней. - С какой песней - вроде удивлённо спросил парень. - Эх, вы, молодёжь. Шутки такой не слышал - Да слышал я,- озорно улыбнулся парень, радуясь , что развёл на непонятки такого аса. - Ты смотри, оно ещё и смеётся! - восхитился Анегин. - Вот намылю тебе шею. - Нет, уж, мыться я и сам умею, - Сергей сразу взял резкий старт и с приготовленными вёдрами рванул к колодцу. " Что- то эти двое развеселились",- злился Самарин. Он слышал, что контрактник собрался учить Сергея париться. У него самого были на это мероприятие планы. Он собирался научить парня кое-чему другому, но видимо придётся эти планы отложить. Хозяева отправили первыми в баню профессора и его зама, тот пожаловался,что плохо переносит жар бани. Серёга был рад,что ему не придётся идти в баню с Самариным. Теперь он был внимательнее и держался от того подальше, неосознанно ближе к Анегину. Юноша помнил ночное происшествие в поезде и всё время чувствовал даже на расстоянии липкие, масляные взгляды Михаила Самарина. Отправившись в баню вторым заходом, Серёга начал неловко раздеваться в предбаннике отворачиваясь к стене. - Ты что, стесняешься меня - Удивился Евгений. - Расслабься, Серёга. Я прошёл армию, служил по контракту, а там ценят каждую возможность помыться, особенно в жару летом, стесняться было некогда. Да и чего я там не видел, - задорно хлопнув парня по плечу и подтолкнув его уже обнажённого к двери в парную, хохотнул Анегин. А вот это он сделал зря,подумал Евгений, заметив. как вздрогнул от прикосновения его ладони к своей обнажённой коже Сергей. И как на него самого нахлынуло прятавшееся тринадцать лет жаркое ощущение упругой молодой кожи под его рукой. Мужчина даже замер на несколько секунд перед закрывшейся за Серёгой дверью. Именно тогда, в армии, за месяц до начала его контракта на сверхсрочную, к ним на заставу прибыло пополнение, двое ребят-срочников. Один из них почему-то сразу не стал скрывать своей ориентации, охотно принимал в рот и подставлялся тем, кто не брезговал. Евгений не побрезговал. Он потом запихал этот опыт далеко и надолго вовнутрь себя. Он не стыдился его,но и не хотел никогда к нему возвращаться, понимая какая жизнь его ждёт/ служба по контракту/ и в какой стране он живёт. И ещё он понимал, что трахал парня не только от того, что у него два года не было секса , да и женщин не было на несколько километров вокруг, а потому, что ему понравилось. Тряхнув длинными, до плеч, распущенными из хвоста волосами, отгоняя так некстати нахлынувшие воспоминания, Евгений шагнул в баню. Париться он любил и умел, а вот Серёга в этом плане был полный чайник и бывший контрактник показал ему класс. Полчаса Сергей стонал, хныкал, кряхтел, чуть не плакал под хлёсткими ударами веником по своей спине, ягодицам и ногам. Чувствуя, что его стали заводить почти оргазменные звуки парня, Евгений по-быстрому свернул помывку Серёги и отправил его наружу, отрицательно покачав головой на предложение того оказать ответную услугу, не понимая насколько провокационно это звучит. Сергей побрёл к дому Перфиловых, недоумевая, что это Евгений так быстро его вытурил из бани и почему не поворачивался к нему лицом, когда Серёга смывал с себя мыльную пену. А париться ему и правда понравилось. Вот только то прикосновение к его плечу в предбаннике. Что бы это значило Да ничего это не значит!- рассердился на себя парень. И он уверял себя, что вздрогнул просто от чужого прикосновение к своему голому плечу. И ещё мелькнуло у него в голове, что это прикосновение почему-то не вызывало протеста как то , в поезде. Евгений Анегин домывался в одиночестве и решал трудную для себя задачу: и что теперь делать Последние три года он спокойно переносил отсутствие постоянной женщины рядом с собой, сбрасывая напряжение случайными подружками на одну ночь. Да, он лукавил перед сослуживцами, отказываясь от знакомства с потенциальными невестами. Но тело требовало разрядки, работа у них была рисковая и постоянный стресс надо было как-то снимать Евгений действительно не искал вторую жену, ему хватало короткого разового секса без обязательств. А тут этот рыжий студент нарисовался. И у него встал на парня. Почему сейчас Ведь всё произошедшее тринадцать лет назад было похоронено глубоко-глубоко... Видно не очень глубоко,вздохнул Евгений, раз всплыло удушливой волной вожделение, едва он прикоснулся к обнажённому юноше. Потом на полкЕ его взгляд жадно скользил по узким бёдрам,упругой заднице,затем когда парнишка перевернулся на спину, плоскому животу с кубиками пресса. Ни грамма жира на по- юношески стройном теле. От этих воспоминаний член опять стал как каменный. И правой руке пришлось вспомнить школьные годы. Было уже совсем темно, когда Сергей подходя к дому увидел огонёк сигареты, / а курил в их команде только Самарин/, и тихий шёпот в сотовый телефон. Невольно юноша замедлил шаг, услышав и узнав голос. Самарин торопливо говорил в трубку: - Да, я проверил. Вы держите слово и перевели аванс в тот офшорный банк. Я доверяю,но проверяю, - продолжил зам,- Я тоже сдержу своё слово. Я вас не подведу. Телефон отключили,сигарету потушили и Самарин ушёл в дом. Сергей немного постоял у дома,подождал несколько минут и тоже вошёл,гадая: во что же он вляпался, натыкаясь всё время на Самарина с его таинственными звонками и липкими взглядами на него Сергея Лисицына. Чего ему надо Нет, Сергей понимал чего тому надо,он помнил то касание в поезде. Наивным парень не был, о существовании геев знал, но не думал что когда-нибудь один из них появится у него на пути. И ещё он знал твёрдо, что даже останься они с Самариным единственными людьми на земле, Сергея он не заинтересует никогда. И юноша решил держаться в пути поближе к Анегину, считая себя защищённым только рядом с бывшим контрактником и не только потому что у него оружие, почему-то мелькнуло у него в голове. В доме их ждал поздний ужин и когда появился Сергей, а за ним Евгений,радушные хозяева пригласили всех за стол. Ждали и проводника Николая Оленева и тот не замедлил появиться. Обстоятельно со всеми поздоровался за руку,даже с Сергеем, несмотря на его молодость, и сел за стол,позволяя себя рассмотреть городским гостям. Те и рассматривали с явным интересом человека,от которого во многом будет зависеть время и путь к цели. Перед ними сидел невысокий абориген из народности ханты, седовласый , с небольшой седой бородкой. На скуластом лице спокойно поглядывали на будущих спутников мудрые карие глаза. Одет Николай Оленев был в национальную одежду ханты, что придавало проводнику экспедиции яркий колорит. "Да ему,наверно, лет сто !", - подумал Серёга,глядя на этого низкорослого старичка, но своё мнение оставил при себе, понимая, что раз его рекомендовали для их экспедиции, значит в нём было что-то, поверхностному взгляду не видимое. Утолив голод и остыв после бани, начался степенный разговор за чаем. Хозяйка оставила мужчин за электрическим самоваром и перемыв с Сергеем посуду отправилась спать, распределив предварительно гостей на ночь. Профессору был предложен на ночь диван, а Самарину, Евгению и Серёге было постелено в сарае на заготовленном сене. Было по летнему тепло и мужчины не возражали. Самарин уже начал строить планы по соблазнению Сергея. На сеновале будет темно и можно незаметно касаться этого молодого горячего тела. Своим ревнивым взглядом он видел чего не видели остальные. Как смотрит студент на Анегина. Да, пока как на старшего друга, воина,побывавшего на настоящей войне, но восхищение в его взгляде могло перерасти во что-то большее, Самарин чувствовал это, но как раз этого завистливый зам допустить и не мог. Он сделает этого юнца своим, соблазнив или... А, как карта ляжет! Хотя и понимал,как нелегко ему будет соперничать с бывшим воякой. Михаил видел, как тот неосознанно старается держать Серёгу к себе поближе. Оберегает... Вот и сейчас, склонившись к уху клевавшего уже вовсю носом парня, Евгений что-то тихо говорил. Прислушавшись Самарин успокоился, Анегин инструктировал, как нужно одеться для похода по тайге, чтобы максимально обезопасить себя от опасностей путешествия .Сергей встряхнувшись глянул себе на ноги, кроссовки точно для экспедиции не подходили. Всё прибудет завтра вертолётом: их экипировка, оборудование и инструменты, палатки, продукты. Размышляя об этом,Сергей задремал, свесив голову на грудь. Проснулся он от громкого спора. - Да сказки всё это, басни, легенды. В наших краях давно хозяина тайги не встречали. - Я сам видел следы большого медведя в прошлом месяце,однако, а рядом маленькие. Это пререкались хозяин дома и их проводник, охотник. - Вы о чём, уважаемые - сразу насторожился Анегин. - Да этот паникёр пугает, что в тайге появился большой медведь, точнее медведица, и именно в тех местах ,куда вы направляетесь. - Ну, это не беда. Для этого у меня и у него есть ружьё. Не беспокойтесь, профессор, наша экспедиция под надёжной охраной. Так, Николай - Евгений выразительно посмотрел на старого охотника. Оленев молча кивнул, взглянув в ответ тёмными под нависшими бровями глазами, которые, казалось, выражали вековую мудрость его народа. - Так, солдата, - мгновенно сориентировавшись в прошлой профессии Евгения. - Я не хотел вас пугать, начальника, - обратился он к профессору. - Ну, вот и славно, подвёл итог дискуссии Анегин. - А теперь пора спать. Николай Оленев степенно поднялся,поклонился и отправился в дом своих знакомых,где остановился. "Что это ты ,вояка, раскомандовался, - злобно подумал Самарин.- У меня один командир - это профессор Каргопольцев и больше не будет." Профессор остался готовиться ко сну в доме, а трое заклятых друзей отправились в сарай,где на сене были разосланы одеяла и положены три подушки. Как-то так получилось,что Самарин и Анегин улеглись по краям подготовленного ложа, а Сергею оставалось улечься по середине. Стояло тёплое лето и парень опрометчиво отказался от одеяла, укрывшись только простынёй. Самарин лёжа с закрытыми глазами уже предвкушал, как он в темноте прикоснётся к юноше. Он предполагал ,что парень промолчит о его домогательствах, не желая выглядеть предметом такого позорного,как он считал, приставания. Но неожиданно для себя довольно быстро заснул. Евгений, по старой армейской привычке, проснулся рано, едва забрезжил рассвет. Проснулся от странного чувства. Подождал несколько секунд, анализируя свои свои ощущения, и снова замер. Он понял, что проснулся от сопения уткнувшегося ему в лопатку носом Серёги. Тот под утро замёрз и инстинктивно потянулся к лежащему рядом горячему телу, даже во сне безошибочно опознав Анегина. Евгений будит парня не стал, усмехаясь про себя, представив лицо Сергея когда тот проснётся. Хотел бы он это увидеть. Хотя нет, не увидит. Ему придётся встать первым, чтобы привычным уже способом решить проблему утреннего стояка. И ложиться в следующие ночи подальше от рыжего, как Анегин продолжал про себя звать Серёгу. Вслух не решался, Евгений догадывался, что парню не понравится такое прозвище. Через час ,когда Анегин окончательно встал и вышел из сарая, привыкший спать допоздна Самарин проснулся от шороха уходящего Евгения, а увидев, что Серёга ещё спит подполз к нему поближе. Как же он хотел его, взять такого чистого, наивного,/ по крайней мере в отношении однополого секса/, сделать своим, а наигравшись, в городе, устремиться к новой игрушке. Михаил брал от жизни только удовольствие, был эгоистом до кончиков ногтей. Он чувствовал,что у парня никого не было, в его понимании,что Сергей натурал,но его это мало беспокоило, тем почётнее будет победа, думал он. Самарин провёл дрожащей рукой по груди лежащего на спине юноши, затем по животу и наконец, рука легонько накрыла пах. Сергей чуть слышно застонал. Неизвестно, что ему снилось в тот момент, но явно не Самарин. Потому что внезапно широко открыв глаза Сергей вскрикнул "Нет!" и откатился от Михаила , в глазах которого была такая чёрная похоть, что парень испугался. - Ну, чего ты ломаешься, как целка, -агрессивно вскинулся зам,решив,что лучшая защита это нападение.- Тебе понравилось когда я тебя гладил, я же чувствовал отклик. - Мне снился не ты! - выпалил юноша. - А-а, вот значит как, - протянул Самарин. Похоть в его глазах исчезла, зато появилась ненависть. - Только он тебя не получит. Ты будешь или моим, или ничьим. - Ты о чём - от волнения перейдя на "ты", смущаясь от таких слов Михаила,пробормотал Серёга. - Я вижу как ты смотришь на этого солдафона. Но ты ему не интересен, так смазливый студентик. Самарин резко поднялся и пошёл к выходу из сарая. А Серёга откинулся опять на подушку, подгребая вторую себе к щеке. Она пахла Евгением. Парень обиделся на слова Самарина, что он Евгению неинтересен,но вынужден был согласиться. Кто он и кто Евгений Бывший контрактник,Анегин побывал в настоящих, а не киношных боях,был контужен. Это был человек уверенно и спокойно смотрел вперёд, твёрдо стоял на ногах. Правда, семьи у него не было, как мельком сказал профессор. Евгений столько знает и умеет, рядом с ним надёжно. А он Серёга Не красавец, за светлые волосы с рыжеватым оттенком и небольшую россыпь веснушек в летнее время его на первым курсе пытались прозвать " рыжим", но пара коротких драк убедила его сокурсников, что это плохая идея и он остался Серёгой. Ему осталось учиться год и он пойдёт работать, Жаль,конечно. что не придётся и дальше заниматься наукой, не придётся открывать новые месторождения нефти ,"чёрного золота", для своей Родины. Надо помогать родителем. А открытия У него есть эта экспедиция и обязательно будет открытие. Он, Сергей Лисицын, очень надеется. А пока Серёга будет учиться у Евгения выживанию в тайге, будет держаться рядом , подальше от этого голубого психа. И что это Самарин говорил, или мой ,или ничей, запоздало возмутился парень. Он что, давал повод о себе так думать И что, он действительно как-то по-особенному смотрит на Анегина Не замеча-а-ал. Надо себя контролировать, думал парень. Одному Серёга поверил сразу,что его тело отвечало на касание мужской руки,невольно,конечно,во сне. /Наяву он Самарина на дух не выносил./ Да,было! Была та вечеринка, после окончания первого курса, когда после сдачи последнего экзамена, их группа после кафе продолжила отмечать в общежитии. Друзья не отпустили Сергея домой и взяли с собой,обещая, что найдут ему койку переночевать. Когда далеко за полночь напившиеся до беспамятства одногрупники стали расползаться по комнатам, его друг Лёха отправил его переночевать в комнате знакомого выпускника, пока он,Лёха, будет кувыркаться со своей девчонкой.На автомате найдя нужный номер комнаты, Серёга вошёл в не запертую дверь, не помня как разделся и вырубился,не замечая есть ли кто в комнате . Он плохо помнил ту ночь, отрывками,как быстро мелькавшие кадры киносъёмки. Он обнажённый под сильным, тоже обнажённым телом, скольжение,трение членов друг о друга, жар в паху, чувство полёта и оргазм, сотрясающий оба тела. Наутро в комнате Сергей проснулся один. Он уехал домой ни с кем из друзей не простившись,ничего конечно,никому не рассказав. Осенью он как бы мимоходом спросил Лёху о том,чья была комната,где он ночевал тогда в общежитии. Тот сказал ,что парень закончил институт и уехал работать на север. " Ну и ладно, " - подумал тогда Сергей и постарался забыть эту странную ночь. И только сейчас он осознал, что сомневаться в своих чувствах к Люсе он начал именно с той ночи. Конечно, всё происходило в алкогольном тумане, но одно он понял тогда: негодования, резкого неприятия не было. ГЛАВА 3 ПЕРВЫЕ ИСПЫТАНИЯ На другой день, ближе к вечеру, прибыл вертолёт с грузом для их экспедиции. Пока Евгений и Михаил выгружали ящики, Валерий Сергеевич разговаривал с командиром экипажа. Вылетать решили завтра с утра пораньше, чтобы попасть в нужную точку приземления до полуденной жары. Затем профессор проводил обоих лётчиков в поселковую администрацию,чтобы устроить их на ночлег. Заодно сдал Степану Макаровичу на хранение документы,деньги, сотовые телефоны членов экспедиции. У себя он оставил только спутниковый телефон, чтобы сообщить что-то важное важное руководству их института и на один,только ему известный номер, в одном неприметном здании на одной улице краевого центра с тремя буквами ФСБ на фасаде. Он хорошо помнил своё удивление,когда его пригласили за пару дней до отъезда в экспедицию, в это здание на беседу. Разговаривал с ним вежливый молодой человек в хорошем костюме,но с явно военной выправкой. Представившись Геннадием Гордеевичем Погодиным, молодой человек рассказал профессору Каргопольцеву о причине их встречи в этом здании. В краевое отделение ФСБ поступила информация, что с одним из членов будущей экспедиции встретился представитель одной ближневосточной страны, инкогнито конечно, с целью если не помешать открытию экспедицией новых залежей нефти, то первыми подать заявку на её добычу. Кто этот член экспедиции в ФСБ выяснить не успели, внедрить к ним своего человека тоже, её состав утверждён давно и появление нового человека насторожило бы предателя. Так что вся надежда на него,профессора Каргопольцева. Сберечь результаты экспедиции и о любой проблеме в её ходе сообщить по спутниковому телефону по номеру, который будет известен только ему. На вопрос Валерия Сергеевича, почему они уверены,что предатель не он, молодой человек усмехнувшись ответил, что они по-быстрому проверили всех участников экспедиции и только к нему у ФСБ нет вопросов. Тогда профессор уверял сотрудника ФСБ, что этого не может быть, что своего зама он знает с детских лет, Сергея уже три года. Немного знает об Анегине,но тот прошёл Чечню и своей службой доказал верность родине. Про проводника Оленева и речи не шла, его просто не было в краевом центре, он никогда не покидал родных таёжных краёв. И теперь глядя на проверяющего содержание ящиков своего заместителя, на шутливую пикировку студента и охранника экспедиции,профессор так и не мог решить кого из них троих подозревать в измене и как ему быть дальше, кому доверять, если в походе к искомому месту случится что-то непредвиденное. Оставался только один человек вне подозрений -это их проводник Николай Оленев, охотник и просто много повидавший человек. И хотя тот человек в ФСБ просил его ничего не предпринимать, чтобы вычислить изменника,что это просто опасно, Валерий Сергеевич посчитал для себя делом чести доказать, что или компетентные органы были не правы, или самому найти негодяя. Вечером вертолётчики пришли для инструктажа перед завтрашнем вылетом. Туда же в дом Перфильевых пришёл и глава администрации посёлка пожелать экспедиции успеха. Лётчики с профессором договорились, что вернутся в точку их высадки через две недели. Если их не окажется на этом месте, вертолёт будет прилетать на это место ещё в течение недели. Но если и тогда никто из членов экспедиции не появится , они сообщат куда следует и поднимут тревогу. - Надеюсь,что до этого не дойдёт и мы все пятеро будем ждать вертолёт в указанной точке, в нужное время,- крепко пожимая им руки и благодаря Степана Макаровича за радушный приём сказал Каргопольцев. Проводив гостей он с Михаилом ещё раз проверил содержимое ящиков,распределяя на четверых будущий груз: палатки,продукты, оборудование, материалы для исследования воды и грунта в нужной точке. Палатки было две. Было решено, что понесут их Анегин и Сергей. Предложил это Самарин, заранее предвкушая,как останется вдвоём с юношей в одной из палаток, оставив профессора под охраной бывшего контрактника,мотивируя тем, что Каргопольцев настолько важен для науки, что нуждается в охране днём и ночью. Но его обломал сам Валерий Сергеевич, заметив, что палатки только на случай дождя, а так они будут ночевать под открытым небом. Когда мужчины упаковали свои рюкзаки, уже стемнело и все поторопились уснуть. Завтра начнётся славное дело - их геолого - разведочная экспедиция. В сарае, в этот раз, известная троица, не сговариваясь, устроилась для сна в его разных углах. Ночь прошла спокойно. Наступившее утро застало всех пятерых уже полностью экипированными для продвижения по тайге. Серёга хмыкнул когда получил свой накомарник. В Кедровом комары конечно были,но не очень досаждали. Кроме внушительного рюкзака у каждого был компас,охотничий нож. Хозяйка накормила их плотным завтраком, перекрестив на дорогу. Вертолёт ждал геологов и когда в него загрузились и груз, и люди, немедленно взлетел. Они летели часа два,Серёга даже успел вздремнуть,устав глядеть в иллюминаторы на бескрайнее зелёное море тайги, проплывающее внизу. Когда подлетели к нужному месту, оно оказалось в русле небольшой таёжной речки Тымра.Её каменистые берега не позволяли вертолёту приземлиться. Но вот командир экипажа углядел узкую полоску песчаного плёса у скалистого берега и принял решение спуститься на максимально низкую высоту и выгрузить экспедицию зависнув над этой полоске песка. Первым выпрыгнул Евгений, чтобы принять выбрасываемый из вертолёта груз и своих соратников. Самарин спрыгнул сам и помог профессору, Николай Оленев от помощи отказался, а Сергей до последнего оставаясь в вертолёте приготовился спрыгнуть только тогда, когда ни их рюкзаков, ни людей,кроме двух вертолётчиков и него, внутри не осталось. Приняв внизу последний ящик с грузом, Анегин развернулся к вертолёту готовясь принять следующий, если что-то осталось, как на него свалился Серёга. От неожиданности Евгений покачнулся и упал на спину вместе с обрушившимся на него парнем. Тот сначала смутился,потом скатился с охранника и весело расхохотался: - С мягким приземлением, студент, - улыбнулся в ответ мужчина. - Ничего мягкого в тебе нет, одни мускулы, - вытирая слёзы ,выступившие от смеха, сказал Сергей. Теперь смутился Анегин, ощутив на несколько секунд стройное юношеское тело прижатое падением к его телу. Поднявшись первым, он подал замешкавшемуся парню руку, дёрнув его к себе. Поднимающегося с песка Серёгу опять качнуло к Евгению и они опять соприкоснулись грудью. Сергей засмеялся, невольно хватаясь за плечи Анегина , но глянув в карие глаза напротив оборвал смех. Что-то в них мелькнуло... отчаянное, безумное... Желание Нет, не может быть! Юноша моргнул, шагнув в сторону от мужчины, снова посмотрел на Анегина,но тот уже шёл к остальным разбирать груз. Никто не заметил этого происшествия с падением. Только Самарин ревнивым взглядом окинул парочку, услышав весёлый смех Сегея Лисицына. " Опять веселятся эти двое. Ну, погодите ,вы у меня ещё поплачете,даю слово" - мстительно подумал он. Когда вертолёт улетел взметая тучи песка и речной воды, члены экспедиции разобрали груз и пошли искать место для лагеря. Сергей уже знал от Евгения, что место для экспедиционного лагеря должно отвечать некоторым условиям: 1/ оно должно быть сухое и ровное 2/безопасное / подальше от скал, падающих деревьев, обвалившихся берегов 3/ близко к питьевой воде 4/ обеспеченное дровами для костра. Как бы им не хотелось остаться на этом песчаном плёсе Тымры, пришлось подниматься выше, так лагерь на её берегу не был безопасным набрав сначала воды во всевозможные ёмкости. Пока искали более или менее пологий подъём, пока поднялись по нему, разбили лагерь, наступил вечер. С началом движения сразу сложился порядок следования людей. Первым шёл проводник Николай, как хорошо знавший здешние места. За ним шёл профессор Каргопольцев, затем Самарин, потом Сергей и завершал колонну Евгений. Как только нашли подходящее место для отдыха, юноша занялся приготовлением ужина. Костёр развёл Евгений вместе с Самариным, натаскав сухих дров, которых было вокруг в изобилии. Дождя здесь не было давно. За это время стемнело и дорогу им в лагерь освещала выползшая на звёздное небо луна. Приготовленный Сергеем ужин всем понравился. Евгению тоже и съев вкусный кулеш с тушенкой, он всё допытывался, что добавил туда парнишка, что за уши не оттащишь. Тот только смеялся и шутил, что все просто проголодались. Спустя где-то с час, стали устраиваться на ночлег. Палатки решено было не ставить и все улеглись вокруг медленно догорающего костра. Уставшие путешественники почти сразу уснули. Не спал только Николай, сидевший на лапнике и прислонившись спиной к дереву с ружьём в руках, чтобы дать отпор дикому зверю, если тот осмелиться приблизиться к людям. Что маловероятно, но бдительным старый охотник был всегда, а сейчас он отвечал не только за себя, но и этих четырёх русских геологов. Хотя уже понял, что Серёга ещё учится, а Анегин бывший военнослужащий, " солдата", как говорил он. Не мог быстро заснуть и Евгений, вспоминая свои ощущения после падения на него выпрыгнувшего из вертолёта Серёги. Теперь он понял, что его его завели прикосновения к Серёге в бане, а теперь желание огненной волной пронеслось по его телу, когда их тела на мгновение соприкоснулись. Только бы Сергей ничего не заметил, не заметил бы как остро реагирует на него Анегин. Раз за разом спрашивал он себя: Почему он, почему сейчас. Евгений не корил себя, но и не хвастался тем/ на заставе/, своим нетрадиционным опытом. Ему предложили, он попробовал. Да, ему понравилось,но он приказал себе забыть и забыл, но как оказалось не навсегда. Почему так действует на него этот рыжеволосый веснушчатый мальчик, едва покинувший школьную парту. Вроде нет в нём ничего особенного, кроме чистого любопытного взгляда серых глаз, смотрящих на него, Евгения, как на героя, восторженно и восхищённо, светлой улыбки да задорного смеха, на который тоже хочется ответить улыбкой. Заснул он почти перед самым рассветом. Летние рассветы короткие. Вот зашевелились просыпающиеся геологи. Только тогда Николай позволил себе несколько минут отдыха. После завтрака уложив рюкзаки Валерий Сергеевич с картой местности уселся на брёвнышко рядом с Николаем, чтобы наметить сегодняшний маршрут. Весь путь до нужного места на карте они должны пройти по тайге за неделю. День-два на взятие проб воды и грунта - и неделя на возвращение. Если всё пройдёт по плану. Погода выдалась как по заказу: ясной и солнечной. Группа двинулась в путь в уже определившемся порядке. Пока дорога , вернее тропа, была хорошо видной. Все отдохнули и шагали бодро, ровным размеренным шагом. Щебетали в кронах деревьев птицы, сновали по веткам пуночки,трясогузки и кулички. Высоко на ветке мелькнула белка. Стучал по стволу невидимый глазу дятел. Но через пару часов солнце поднялось выше, стало жарковато и появились комары. Они были и в лагере, но там их в значительной мере отпугивал дым костра, теперь же их ничто не останавливало. Серёга натёр ногу и обгорел на солнце. И стало не до романтики. А поначалу,пока солнце не поднялось высоко, его заела мошка и комары. Самое интересное, что Евгения и Николая мошка не ела. Профессор относился к факту присутствия насекомых философски, руками как Самарин и Серёга не размахивал, укрыв лицо накомарником. Юноша же просто не знал куда от них деваться. Мало того, что пот заливал глаза, так ещё и эта мошкара лезла и в глаза, и в рот, и в нос. На привале он с Самариным достали свои накомарники, потому что пришлось выбирать между пОтом и всюду проникающими насекомыми. Серёга стал всё заметнее прихрамывать, но молчал, терпел боль, не желая быть обузой экспедиции. На дневном привале готовить взялся Валерий Сергеевич, а с костром ему помогал Михаил. Анегин же подошёл с присевшему на поваленное дерево Сергею и приказал: - Разувайся! Юноша взялся уверять, что с ним ничего страшного, скоро всё пройдёт, мол подумаешь всего лишь мозоль натёр. всё же разуваясь под строгим взглядом Евгения. Тот аж присвистнул увидев уже вздувшуюся на пятке кровавую мозоль. - Следующий раз не молчи. Если мозоль прорвётся и туда попадёт грязь, может произойти заражение крови и ты потеряешь ногу, потому что помощь придёт не скоро, да и экспедиция задержится на определённое время, - поучал парня Анегин. - Тайга не терпит нарушения своих законов, пренебрежения, даже в мелочах. Но Серёге было совсем не обидно,за то что его отчитали, да он и сам понимал, что в тайге надо быть предельно осторожным во всём, иметь хорошую экипировку. Эти высокие ботинки, почти как военные "берцы" у Анегина, казались ему удобными для похода, но жара добавила дискомфорта и вот он доставляет всем проблемы. Юноша виновато опустил голову. Евгений тем временем достал из рюкзака какую-то мазь и начал смазывать Серёге пятку, потом забинтовал, тоже не глядя на парня, пряча в глазах удовольствие от прикосновения к его красивой ступне. /Господи, меня уже и его ступня торкает!-думал он./ Серёга с изумлением смотрел. как ловко Анегин управляется с бинтом и удивлялся лёгкому покалыванию в том месте, где к его ноге прикасался мужчина. - Что - Евгений поднял наконец глаза на Серёгу, заметив на его лице удивление. - Я почти десять лет служил по контракту. А служа в горячих точках надо уметь оказывать товарищу помощь. - Спасибо! уже не болит, - юноша благодарно взглянул на Анегина и добавил восхищённо, - Ты умеешь всё! - Ну, не всё,но многое, - чуть смущаясь открытым восхищением в глазах Сергея. - На ночь смажу ещё раз. - Я сам смогу, - почему-то тоже смущаясь тихо сказал он, заметив, что в их сторону идёт Самарин, который давно уже зло смотрел в их сторону. - Воркуете,голубки - насмешливо выдал он, подходя к ним. - Ну-ка, повтори что ты сказал - Евгений резко поднялся, сжимая кулаки. - Ничего, я просто пошутил, -ответил, тут же делая шаг назад, испугавшийся Самарин. - Профессор зовёт ужинать. Сергей поднялся с дерева игнорируя протянутую руку Анегина и пошёл чуть прихрамывая к костру. Евгений пошёл было следом,но потом повернулся к Михаилу и тихо, но весомо сказал: - Ещё раз так пошутишь и зубов не досчитаешься. Самарин чувствовал, что все его планы по соблазнению Сергея рушатся и пошёл ва-банк. - Мы вместе уже год! - бросил он в спину повернувшемуся Анегину. Тот замер ,как будто налетел на стену. - Я тебе не верю! -воскликнул Евгений, затем опомнившись, добавил, - Моё какое дело. - Почему, думаешь, его, ещё даже не доучившегося студента, взяли в такую серьёзную экспедицию Хотя были и более достойные кандидатуры. Потому что я попросил профессора, чтобы нам не расставаться надолго. А так как я заместитель Валерия Сергеевича и его преемник, то знал, что он мне не откажет. Евгений не знал о жизни Серёги до экспедиции, но почему-то отчаянно не хотел верить в то, что сказал Самарин. - По нему не скажешь, что он ...с тобой... - медленно повернувшись к Михаилу, глухим голосом заметил Евгений. - Мы научились скрывать свои отношения. И даже договорились,что мой Серёжа, будет держаться около тебя, мечтая уединиться со мной. Ты не выдашь нас - уже празднуя победу над юношей в ближайшее время спросил Самарин. Ещё бы, устранён единственный соперник! - Мне-то что, только не палитесь, - преувеличенно спокойным тоном ответил бывший контрактник, закапывая свои чувства и ощущения так глубоко, чтобы они не всплыли больше уже никогда. Успокаивая себя, что теперь краш на Сергея у него пройдёт. Серёга и этот слизняк! Как он был слеп! Поверил этим лживым глазам, поверил восхищению,восторгу в серых глазах рыжего мальчишки. В сердце что-то кольнуло, ему же не больно Ведь нет Ели все молча. Никому не хотелось разговаривать. Профессор настороженно поглядывал на троицу, переводя взгляд с одного на другого. Что-то между ними происходило,но что учёный пока не понял. Немного отдохнув, пустились опять в путь. Дневной переход ничем не запомнился. Николай ,правда, подстрелил двух белок, быстро освежевав тушки,вернулся на своё место впереди. Вечером сунув Серёге в руки баночку с мазью, Евгений ушёл готовить ужин для них, вызвав недоуменный взгляд парня. Возвращая баночку Сергей коснулся его руки и Анегин понял, что ничего не прошло, что он хочет этого мальчишку, но никогда этого ему не скажет и даже смотреть в его сторону не будет. ГЛАВА 4 ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ Все последующие дни Евгений держался подчёркнуто отстранёно со всеми, был молчалив и сосредоточен. А таёжная тропа петляла и всё дальше уводила их от цивилизации. Анегин по очереди с Николаем приносили то глухаря, то зайца, чтобы пополнить рацион членов экспедиции мясом. Следопыт,охотник, Николай был старше всех, отлично понимал тайгу, приметы погоды и повадки зверей и,конечно, его слово было решающим, если дело касалось охоты, выбора места лагеря и других практических занятий, Ещё он всегда безошибочно находил в тайге хотя бы небольшой ручеёк воды. Оленев в пути тоже был мало разговорчив, но неожиданно в один из вечеров разговорился у костра. Пожилой ханты рассказал об первой своей встречи с " хозяином тайги", медведем. - Давно это было, я был совсем молодой и глупый. Тогда многа люди рассказывали, что видели его, но мне ещё не приходилось встретить его, однако. В тот раз моя пошла в тайга на охоту. Хожу я,долго хожу, зверя нет: ни белки,зайца,ни лося,ни оленя. Я уже хотел возвращаться домой, как вдруг сзади кто-то очень большой навалился на плечи и принялся рыча есть моя голова. Так мне показалось. Как и все охотники я никогда не расставался с ножом, который носил в ножнах на поясе. Я быстро схватил нож и не глядя,несколько раз, ударил им зверя. Я спасся только благодаря тому , что с первого же раза попал ножом в сердце. Это был мой первый " вортолнут",однако. Николай замолк, прикрыв глаза, будто переживал заново тот давний случай. Валерий Сергеевич продолжил разговор своим рассказом. Аборигены Сибири даже его имя боялись вслух произносить, раньше медведя называли лесным человеком. Рассказывали, ещё недавно попадались такие животные, которые встав на задние лапы, могут достигать в высоту до двух метров, иметь вес до 400 кг. У медведя сильные когти, большие клыки и тёплый мех. По преданию ханты , медведь - их предок,родственник. Ханты никогда не скажут " убит медведь"; зачем упоминать всуе имя хозяина тайги, своём великом предке, услышит - обидится. Лучше сказать " вортолнут" - " в лесу живущий". Серёга слушал их рассказы восторженно - испуганно распахнув глаза. А Самарин как-то весь сжался. - А мы можем встретить медведя сегодня - спросил юноша старших. - Это вряд ли, - неожиданно откликнулся Евгений, - хотя наш проводник утверждает, что видел в этих местах следы медведицы и медвежат, и недавно, в прошлом месяце, правда возле реки, на песчаном плёсе которой мы высадились. - Да, - поддержал охранника профессор Каргопольцев, - Медведь весьма редок теперь и не каждому охотнику, даже всю жизнь промышляющему в тайге, удаётся его даже увидеть, не то чтобы подстрелить. Вам ,уважаемый Николай видимо очень повезло, раз вы его встретили. - Да, видимо этот медведь что-то вроде Лох-несского чудовища или снежного человека, - рассмеялся юноша и взглянул на Евгения с молчаливым вопросом " Что происходит" Анегин только неопределённо пожал плечами в ответ. Но решил продолжить разговор об опасных для человека животных тайги. - В тайге опасна рысь, но она слишком осторожный зверь, чтобы попадаться на глаза и тем более нападать на человека. Если ей не наступишь на хвост, - пошутил Евгений глядя прямо в глаза Серёги, не раздастся ли снова его заразительный смех, - ни за что первая не нападёт. А ввиду того, что её рыжий, - Анегин чуть запнулся,улыбаясь и уже не глядя на Сергея, продолжил,- хвост слишком короток, то наступить на него почти невозможно. Сергей внимательно слушал рассказ Евгения завороженно глядя на него, чуть приоткрыв рот. Евгений старался совсем не смотреть в его сторону, чтобы не увидеть опять тот восторг, восхищение в глазах парня, который очень смущал его,напоминая ему серёгино "Ты можешь всё!" И ты отличный рассказчик. наверняка добавил бы он сейчас. - Общепризнанный хозяин тайги медведь - противник серьёзный, -сделав над собой усилие, продолжил Анегин.- На него с палкой не пойдёшь - бесполезно: всё равно задерёт. Однако первым нападает, только когда встретишься с ним нос к носу и бежать ему некуда. Бывает медведица нападает, когда ей приходится оборонять своё несмышлёное ещё потомство. Но и это случается нечасто, обычно медведица находит способ отвести медвежат от опасности. Не так уж страшен человеку сам таёжный хозяин, - и он стремится убежать. - Летом вообще ни один зверь не нападает на человека, - рассказывал дальше Евгений,- если он сам их не раздразнит. Да и страшен только медведь. Но медведь зверь рассудительный и сообразительный. Если учует человека да ещё с оружием,то постарается уйти как можно дальше. Так что нашей экспедиции ничего не угрожает, как я и говорил, - закончил Евгений повернувшись к профессору. Тот согласно кивнул, мол, и не сомневался, с такой-то охраной. - А волки - cпросил Серёга. - Да, я не сказал о волках. Волков ,конечно, в тайге немного. Кроме того, набедокурь они где-нибудь рядом с человеческим жильём - сейчас же целая армия охотников выйдет на их истребление. Нет, волк не очень опасен для экспедиций, исследователей тайги. В конце концов против него и крепкая палка - оружие, а у нас в команде два ружья. - Откуда ты столько знаешь - вырвалось у юноши. - Я тоже готовился, когда узнал, где мне придётся работать. Ну, и я же сибиряк, а о своём крае должен знать каждый. И ещё, я не сказал кого надо опасаться в таёжном крае путешественнику. - Кого ещё - преувеличенно испуганно спросил Сергей. - Бурундука. - Бурундука - неверяще переспросил парень. - Ты шутишь. - Вовсе нет. Только попробуй оставить продукты в мешочке или бумаге - бурундук зверюшка проворная и запасливая, сразу всё перетаскает в свои кладовки. - Ой, бурундук! - расхулиганился Сергей, показывая куда-то в сторону. - Спасай продукты! Невольно поглядев в указанную сторону, Евгений шутливо показал юноше кулак, напомнив вслух о притче " Волки". Атмосфера в лагере как-то незаметно разрядилась, чему были рады все, кроме Самарина. Михаил недолго радовался угрюмому молчанию охранника и потерянному виду Серёги. Этой ночью Евгений опять долго не мог уснуть. После " признания" Cамарина, он, как ни старался, не мог заметить ни крупицы чувства к нему со стороны Сергея. Самарин старался изо всех сил создать видимость такого чувства. Прикасался к юноше, и чтобы обязательно увидел Анегин. Отводил в сторону и что-то ему говорил. Но Серёга каждый раз шарахался от этих прикосновений зама, выслушивал его с каменным выражением лица. Нет, тут что-то не так, думал Евгений. Или Сергей Лисицын гениальный актёр, или Самарин меня развёл как лоха. Наутро свернув лагерь все снова двинулись в путь. Геологи уходили всё дальше, за сотню километров от обжитых мест, наносили пройденный маршрут на карту, чтобы тем, кто пойдёт за ними было легче. Нелёгок их путь сквозь тайгу, тяжелы рюкзаки. Они шли уже пятый день, осталось примерно чуть более двух суток и они у цели. И тогда каждый из пятерых мужчин достигнет своей . Общая цель у всех была одна: обнаружить огромное месторождение нефти. Но у каждого из членов экспедиции была и своя . У её руководителя она совпадала с общей, у Николая Оленева главной целью было привести геологов назад в Кедровый без происшествий, по возможности в целости и сохранности, ну и небольшой личный интерес - охота. Возможность принести домой несколько шкурок,полученных за время экспедиции, за работу в которой проводником ему обещали ешё и хорошо заплатить. Целью Самарина было собрание материала к докторской и тоже личный интерес. Целью Евгения Анегина было хорошо выполнить свою работу. Личный интерес образовался уже в ходе экспедиции и который сейчас шёл впереди него, тихонько,нчитать дальшео он всё равно слышал, привычно ругая комаров, которые казалось выбрали своей целью именно Серёгу и Самарина. Стоял на редкость знойный и безветренный день. Гнус колыхался в воздухе серым дрожащим облаком. Не помогала и специальная жидкость от комаров, вместе с пОтом стекавшая по лицу и шее. Под стать въедливой мошке были и здешние комары. Большие, нахальные, они словно пикирующие самолёты, с ходу впивались в человека и так висели только на хоботке, моментально наливаясь кровью. Спасение они все находили только в движении. Лишь на привале,днём, разложив дымокурчик от надоедливых насекомых, мужчины приходили в хорошее расположение духа и наскоро перекусывали. Жарко. К вечеру Николай подыскивал место для ночлега, с обязательной водой неподалёку и разводился костёр,для приготовления пищи и отпугивания комаров и зверей. Чаще других готовить поручали Серёге, а он и не возникал. Ему нравилось кормить своих товарищей, но больше всего нравилось ему видеть благодарность в карих глазах охранника их экспедиции. После того вечера у костра, когда Евгений просвещал честную компанию о неопасных животных тайги,которые иногда всё же бывают опасны, общение между ним и парнем стало прежним, что вызывало тревогу только одного Самарина. После ужина устраивались отдыхать кто сидя, кто лёжа возле костерка и начинались разговоры. Сегодня начал Валерий Сергеевич, заговорив, видимо о наболевшем. - Сибирь, конечно, нуждается в освоении. Но нуждается она в освоении, а не в разграблении, прикрытом этим благодетельным понятием. Мало было Сибири собственных расхитителей, так теперь вовсю пошла её распродажа зарубежным фирмам. / Здесь профессор прямо физически почувствовал, как напрягся его заместитель. Неужели/ - На это видимо и был расчёт: что-нибудь, вроде тюменской нефти или якутских алмазов, Олимпиадинского месторождения золота, непременно откроется, что-то да непременно будет. Со страхом думает Сибирь об открытии новых месторождений. До сих пор спасалась лишь та земля, мимо которой прошли геологи. Ведь наша изыскательская деятельность поневоле сравнима с расщеплением атомного ядра: в дурных руках то и другое приносит одинаково тяжкие результаты. Едва откроется новое месторождение, как налетают флибустьеры кармана,неприкаянные души - нанятые лишь на время выкачивания чёрного или другого цвета золота,- они ничего здесь не ценят, ничего не любят, но с обострённым у этого племени нюхом прекрасно чуют настроение министров из Москвы: давай ,ребята,ломи,круши,не жалей, не слушай нытья местных аборигенов, за всё заплатим!Те и крушат, - с горечью закончил Валерий Сергеевич. - Как Вы верно сказали, профессор! - взволнованно воскликнул Сергей. - Это не я сказал, юноша ,а Валентин Распутин. Ваше поколение,наверное его и не знает, и не читает. Серёга виновато опустил голову. Нет, имя этого писателя он ,конечно, слышал, но к стыду своему не читал,дав себе слово ,что прочтёт хоть что-то после возвращения из экспедиции. Немного успокоившись после пламенной речи своего руководителя, члены экспедиции стали засыпать. Оставшиеся двое суток до цели все прошли на подъёме, предчувствие завершения своей миссии придало дополнительные силы уставшим мужчинам. На привал останавливались только раз за день - вечером. Вечером у костра Анегин продолжал учить Сергея тактике выживания в тайге, рассказывая: как без зажигалки и спичек развести огонь, чем подкрепить силы, если нет продуктов,даже какие травы что лечат рассказал,забыв совершенно, что собирался держаться от парня подальше. А тот слушает внимательно, не отнекиваясь, что ему это не понадобится. Им обоим эти разговоры приносили удовольствие, вызывая доброжелательную улыбку у профессора, который радовался этой дружбе. И выводила из себя Михаила Самарина. Евгений не раз ловил на себе его злой взгляд ,но не видел совершенно причин для злости зама. А Серёга сидящий напротив или стоящий рядом плечо к плечу, всё сильнее тянулся к мужчине,общение с которым становилось ему необходимым как воздух. Почему так, Серёга не задумывался. Да, думал Анегин, идея учить парня науке выживания, было, кажется, плохой идеей., потому что допустив Серёгу так близко к себе, он сам может нарушить своё обещание забыть прошлое. Сергей умел слушать, пристально глядя в глаза Евгению, не подозревал какое смятение в том вызывает. Или машинально оближет губы и Анегин зависнет следя за розовым кончиком языка, мелькавшим во рту юноши, представляя как этот язык... Нет. Стоп. Не думать, не представлять. Или Серёга вдруг потянется, утром вылезая из спальника, и улыбнётся как всегда поднявшемуся первым Евгению так. что у того сердце пропускает удар. И опять ничего не подозревает. Или нет И его интерес взаимен. Иначе почему бы садится напротив него вечером у костра, слушает его рассказы о страшной войне на Кавказе, на которой довелось побывать, о крови и боли, о смерти восемнадцатилетних мальчишек - срочников, не успевших в жизни вообще ничего. И смотрит, смотрит. Евгений всякий раз сталкиваясь с серыми глазами юноши, когда поднимал на него свои глаза, видел понимание и со-чувствие, а не жалость, которая бы обидела. Анегину хотелось тогда прижать к себе, защитить это рыжее чудо, внезапно появившееся в его жизни от всех бед и потерь, которые выпали ему. Он опять пошутил про себя, что видимо от контузии тогда пострадал не только его верхний мозг, но и нижний. Иначе почему его сейчас так переклинило на этом парне. Будь оно не ладно это желание. И тут Евгений ясно понял, что хочет Серёгу, что взять его было бы легко, он видел как тянется к нему парень, но... Никогда этого не сделает. И не потому, что наплёл ему Самарин. Он понял давно,наблюдая за ним и Сергеем, что зам его обманул намеренно,сам имея виды на парня. Он не сделает с Серёгой того, что делал с тем чуваком с заставы, только не так,потому что тогда он парня не бросит, а у таких отношений нет будущего у них в стране. И ещё долго не будет. Но и Самарину он Серёгу не отдаст, это однозначно, как говорит некий клоун от политики. ГЛАВА 5 КАРТЫ РАСКРЫТЫ - Это где-то здесь, - окидывая взглядом небольшое открытое пространство расступившейся перед геологами тайги и вглядываясь пристально в компас в руке, воскликнул Валерий Сергеевич. И добавил, - Если данные полученные из космоса верны. Остальные, доверяя начальнику экспедиции, радовались окончанию пути. Тяжёлый и утомительный поход почти закончен. В пути их окружала дремучая тайга, они шли через валежник и буреломы и наконец дошли. - Только бы не напрасно, - мрачно бросил Самарин. - Откуда такой пессимизм, мой дорогой друг Надо верить и всё обязательно сбудется! -бодро сказал профессор. - Я верю. профессор! - громко крикнул Сергей, - и я готов хоть сейчас начать собирать доказательства. - Я и не сомневался в тебе, мой мальчик! Но сегодня все отдыхают, начнём работу завтра,- улыбнулся Каргопольцев и обратился к проводнику,- Лагерь здесь разбиваем, уважаемый Николай Тот ответил сразу : - Сейчас похожу вокруг мало-мало, найду воду и тогда скажу где. Все облегчённо посбрасывали с плеч рюкзаки, чтобы немного передохнуть перед обустройством лагеря. Здесь профессор намеревался пробыть два, максимум, три дня, чтобы взять все необходимые пробы и сделать самые первые, хотя бы приблизительные тесты, чтобы выяснить главное : есть здесь нефть или нет. Где-то через час Николай Оленев вернулся и сказал, что надо пройти мало-мало севернее этой полянки. Там он обнаружил в овражке небольшой ручеёк. - Хорошо! Показывай куда идти, - хлопнув себя по коленям и вставая со ствола упавшего дерева ответил заразившийся энтузиазмом Сергея начать изыскания немедленно Валерий Сергеевич. - Вернёмся сюда завтра с утра и начнём работать. Им за два дня предстоял немалый объём работ: нужно будет произвести краткое описание геологического строения этого места, форм рельефа, собрать образцы вод, растений, почвы, грунтов. А их только четверо. Евгений выразил желание помочь геологам в их работе. Профессор поблагодарил его за желание помочь. В это вечер они собрались ночевать в палатках, которые за прошедшую неделю ставили только однажды: где-то не- далеко грохотала гроза и мужчины не хотели ночью проснуться под дождём. Но тогда гроза так до них и не дошла. Как и в прошлый раз палатки ставили Серёга с Анегиным, как кое-что смыслившие в этом. Оленев спал под открытым небом у костра, как обычно. Профессор позвал Самарина в первую палатку, чтобы обсудить план предстоящей работы в искомом месте, распределить обязанности, кто из них что будет делать, чтобы использовать по максимуму каждый час исследований. Сейчас Сергей сноровливо ставил вторую палатку для себя, негласно соревнуясь с Евгением, ставившему первую, для профессора, в скорости, шутливо перекликаясь с ним. - Отстаёшь охрана, - подзадоривал он Анегина. - Смотри, студент, - веселился Евгений, - если палатка рухнет ночью на нас, выгоню тебя из неё на съедение комарам. - Не губите мою молодую жизнь, они ж к утру и косточек от меня не оставят, - балагурил парень и победно вскинул кулак вверх, показав Анегину язык, первым закончив установку своей палатки. Он быстро усвоил науку Евгения: как быстро ставить палатки и разводить костёр. И каждый раз радовался своей удаче, считая, что ему крупно повезло попасть в эту экспедицию, испытать себя . И теперь после молчаливого примирения с Анегиным, / хотя и не знал, чем его обидел/,Серёга всё время находился в приподнятом настроении, заряжая своим оптимизмом других . Пока обустраивали лагерь, ужинали, наступила ночь. Все легли спать. У костра оставался один Оленев. Но сон ни шёл ни к кому. Профессор и Сергей не могли уснуть от близости цели, к которой они так долго и трудно шли. Серёге так хотелось начать собирать образцы и сделать хотя бы несколько тестов прямо сейчас, но понимал, что в темноте банально заблудится. Самарин не спал по другой причине. Вечером он угрюмо смотрел как резвятся вместе Сергей и этот солдафон: разговаривают, смеются каким-то своим шуткам, и всё время оказываются рядом друг с другом, не давая ему, Михаилу Самарину, шанса даже приблизиться к объекту своего вожделения. Вот и сейчас, забрались в свою палатку и тоже не спят: слышен приглушённый смех и какая-то возня. Самарина сжигала ревность. Нет, у него и в мыслях не было записывать охранника в соперники. Он думал, что тот просто оберегает парнишку от него, не поверив что он c Cерёгой " уже год вместе." - Угомонитесь, спать мешаете нам с Валерием Сергеевичем, завтра рано вставать! - крикнул он в сторону второй палатки. Там притихли. Довольный Самарин в тишине продолжать придумывать план. Он чувствовал, что в эти два дня у него будет последняя возможность трахнуть этого юнца. И придумал, как ему остаться с Сергеем наедине, чтобы соблазнить или принудить к близости. Потому что на обратном пути такой возможности у него не будет, эта парочка опять будет всё время рядом. Понимая, что шансов соблазнить парня у него практически нет, Самарин делал ставку на насилие. Утром после завтрака они и правда разделились, но совсем не так как надеялся Самарин. Его помощи попросил профессор Каргопольцев. Нужно внимательно изучить пласты пород, выходящих на поверхность, их вещественный состав,,измерить направление падения пластов, угол наклона. Всё это надо будет зарисовать, а Самарин был неплохой рисовальщик, тщательно занести в полевой дневник экспедиции. Сергея с Анегиным Валерий Сергеевич отправил отбирать образцы для экспресс-анализов в их маленькой походной лаборатории. Им нужны пробы воды и грунта из не менее чем трёх мест в радиусе километра от обозначенного места возможной залежи нефти. Четверо исследователей работали до позднего вечера и вернулись в лагерь голодные, усталые, но довольные. Они проделали большой объём работы. Ещё пара таких походов и можно будет делать первые тесты. За следующие два дня они взяли все пробы, всё зарисовали и занесли в полевой дневник, не потребовалось даже рыть неглубокие закапушки. На третий день к вечеру профессор с Самариным приступили к экспресс-тестам. Сергей находился рядом с ними, заглядывал профессору через плечо и грыз ногти от волнения. Анегин не подавал виду, но тоже прохаживался в стороне , с нетерпением ожидая первых результатов. остро чувствуя свою причастность к большому открытию. - Есть! - наконец раздался радостный голос профессора, закончившего делать первые тесты. - Здесь есть нефть и много! - Да, - подтвердил Михаил Самарин, - мы с Валерием Сергеевичем подтверждаем обнаружение здесь залежи нефти. - Это не просто залежь - единичное скопление нефти, а это совокупность залежей, приуроченных к единой геологической структуре- это месторождение! - воскликнул счастливый Каргопольцев. - И его назовут Вашим именем, профессор! - радостно улыбаясь сказал Сергей. - Не обязательно моим, может твоим, господин Сергей Лисицын. А что, Серёгинское месторождение - это звучит, да, Михаил - Валерий Сергеевич повернулся к заму. Тот кисло улыбнулся в ответ. Почему-то никто, даже в шутку, не предложил назвать это грёбаное месторождение его Михаила Самарина именем. - Нет,нет. Оно будет называться Каргопольским, тут не может быть сомнений, - льстиво подтвердил зам. - Мы все пятеро авторы этого открытия. Без помощи господина Анегина и нашего проводника оно бы не произошло. - Ура новому месторождению! - воскликнул юноша вскочив с пенька. Сергея распирала радость открытия, к которому он оказался причастен. Ему хотелось обнять весь мир и он бросился обниматься с единственным человеком, с которым он хотел разделить эту радость. С Евгением. Профессор слишком серьёзная фигура -маститый учёный,да и неловко лезть к нему с обнимашками. И разумеется не с Самариным, к которому испытывал стойкую неприязнь. Николай Оленев исчез в тайге под шумок ликования этих русских геологов, не разделяя их восторгов, но понимая что бессилен, что либо сделать. Ведь после этих придут машины и другие люди, много людей, которые уничтожат девственную природу, добывая " чёрное золото", губя всё живое вокруг. - Евгений, мы нашли здесь нефть! Сгрести Серёгу в объятия в ответ на это бурное проявление радости почему-то не показалось Анегину плохой идеей и мужчина стиснул плечи юноши крепкими руками, прижав к себе. Он опомнился только тогда, когда почувствовал всем телом: грудью - такую же крепкую грудь, шеей - тёплое дыхание, а пахом... Ему нестерпимо захотелось потереться об упругую мягкость и Евгений, застигнутый неожиданно нахлынувшим желанием, застыл, забыв разнять руки. Сергей осторожно высвободился из обнимающих его рук и повернулся к учёным, успев поймать тёмный взгляд быстро отвернувшегося от них Самарина. Профессор ничего не заметил, занятый занесением результатов экспресс-анализа взятых образцов воды и грунта в полевой дневник. - Сегодня всем отдыхать. Приводим себя в порядок, ужинаем, спим, а завтра утром сворачиваем лагерь и - в обратный путь. Праздновать будем по возвращении в институт, когда сдадим отчёт. Сергей занялся приготовлением ужина, Анегин, как обычно, отправился за дровами, а Самарин взялся помогать профессору заполнять полевой дневник их экспедиции. После ужина довольный Валерий Сергеевич отправился спать, Николай ещё не вернулся , Пока ещё не совсем стемнело Евгений собрался принести побольше дров ,чтобы можно было поддерживать огонь костра всю ночь и чтобы хватило на утро. Серёга собрав посуду пошёл вымыть её в тот найденный проводником овражек с небольшим ручейком на дне, недалеко от лагеря. У костра оставался один Самарин, лихорадочно перебирая варианты, оставшиеся ему для выполнения своего гнусного замысла: принудить Серёгу к близости. Потому что он-то видел как близко подошли к черте влюблённости эти двое, может и сами того не понимая, и что добром ему юноша никогда не сдастся, а значит... Впрочем, кроме прямого насилия у него есть ещё один способ добиться желаемого. Спустившись в овраг и вымыв посуду, Сергей услышал шорох спускающегося в овражек человека. Думая что это вернулся Евгений, юноша развернулся к нему с радостной улыбкой, которая вмиг погасла. Перед ним стоял Михаил Самарин. - Вам чего - нахмурившись спросил Серёга, опасаясь новых приставаний зама. И как оказалось не зря. - Водички попить из ручья, - ответил тот, не глядя Серёге в глаза. - Юноша отвернулся от Самарина и нагнулся собираясь собрать вымытую посуду и вдруг дёрнулся от прикосновения чужой руки к своей заднице, как тогда, в поезде. Резко поднявшись Сергей развернулся, занося руку для удара. - Погоди махаться, голубок, - перехватив его руку оскалился Самарин. - Ты готов осенью отбиваться от насмешек однокурсников, узнавших что ты гей. - Что ты несёшь - опять перейдя от волнения на ты, опешил юноша. - Это ложь Да и откуда они узнают об этой небылице Ты- неверяще спросил он.- Тебе никто не поверит... - Да, я расскажу. Все в институте уже давно втихомолку обсуждают мою ориентацию, так что мне поверят, а я постараюсь быть убедительным, расписывая наши страстные ночи в тайге. Мне-то ничего не грозит, а вот ты замараешься - не отмоешься. Помнишь фразу:" То ли он украл, то ли у него украли.." - Ты не сделаешь этого... ничего подобного не было и быть не может, - неуверенно проговорил Серёга, опустив вскинутую руку. - Сделаю, милый мой, не сомневайся, но... я могу этого и не делать, - масло в голосе зама было прогорклым. Обойдя поникшего головой растерянного парня и встав за его спиной, он опять погладил, уже требовательно, его пятую точку, прямо обозначая свои намерения. - Если сейчас ты мне дашь... Попробуешь, может тебе даже понравится. А потом можешь обниматься со своим охранником, Я думаю он положительно оценит твою опытность, у тебя будет что ему предложить,- гадливо усмехаясь добавил шантажист. Напоминание о друге вывело Сергея из оцепенения. Он опять вскинул руку для удара. Но Самарин вновь перехватил руку парня и вывернул её ему за спину, вздёрнув почти до шеи. От резкой боли в плече у Сергея потемнело в глазах и он рухнул на колени, пытаясь другой рукой ударить навалившегося на него Михаила. - Нет! - крикнул парень, отчаянно пытаясь столкнуть с себя потерявшего всякие тормоза Самарина. - Да! Я же говорил тебе, что ты будешь моим . Сергей молча пытался вывернуться из ставших стальными ненавистных объятий. - Нет уж, сейчас ты от меня не убежишь,я слишком долго ждал такого подходящего момента. А будешь кричать, я расскажу профессору, что это ты меня сам сюда заманил и , кстати, твоему дружку я уже " признался", что мы вместе и что с ним ты лишь притворяешься. Говоря всё это и прижимая парализованного ужасом Серёгу к земле, Самарин пытался стащить с него штаны, одновременно расстёгивая ширинку у своих. - Нет! - из последних сил отбиваясь от насильника выкрикнул юноша, как вдруг почувствовал, что тяжесть со спины исчезла. - Тебе же сказали " нет", - спокойным, даже равнодушным тоном, произнёс знакомый голос,но от которого у Самарина вмиг исчезло всякое желание. Поднявшийся на ноги Серёга увидел ,как Евгений отбросил схваченного за шкирку Самарина прямо в ручей. - Остынь, голубок. - Он сам меня позвал, я же тебе говорил, что мы давно вместе, - завопил Михаил поднимаясь из ручья, весь перемазанный в грязи, торопливо застёгивающий свои штаны. Анегин повернулся к негодяю лицом, закрыв собой Серёгу, давая ему возможность прийти в себя и привести свою одежду в порядок. - Ну да, ну да, - иронично проговорил Евгений, но по его лицу ходили желваки. - Вы уже год вместе, я помню. И за год вы так осточертели друг другу, что даже когда вы одни, парень вырывается из твоих нежных объятий с таким отчаянием. Это , видимо, какая-то игра - Да! Да! - обрадовался подсказке Самарин. - Это игра, мы с ним играем в такие ролевые игры: он, якобы, не хочет, а я якобы настаиваю, и в конце он сдаётся. - Ты врёшь, подлец! - опять бросился на своего обидчика с кулаками Сергей. - Это никакая не игра. Он пытался ...он... И нет никакого вместе. Ты же не веришь ему - отчаянно, загоняя назад готовые появиться слёзы негодования, кричал юноша, вырываясь из удерживающих его рук друга. - Брось, можешь больше не скрывать свои чувства, котёночек, - подпустив патоки в голос продолжал гнуть своё Михаил, пытаясь очернить парня перед его спасителем и мстя Анегину за обломанный трах, решив поссорить этих двоих. - Ни здесь, ни в институте мы можем больше не таиться, пусть все знают о нас, - вещал зам, намекая взглядом Серёге на своё обещание оклеветать его среди сверстников. Сергей опять сжимая кулаки шагнул к Самарину, но Евгений остановил его. - Погоди, парень,- разворачивая Сергея лицом к пологому подъёму из овражка, - иди, я сам с ним поговорю и научу его хорошим манерам , чтобы он знал: " что такое хорошо, и что такое плохо". - Иди, иди, милый. Двое на одного - это ведь не благородно. Рыцари так не поступают. Серёга торопливо собрал разбросанную посуду и стремглав бросился наверх. Сложив её у костра, он побрёл в тайгу, ничего не видя перед собой. У него начался откат. Только сейчас он осознал: от чего избавил его друг, появившись так вовремя. - Сергей, что случилось - cпросил выглянувший из палатки профессор.- Я слышал как кто-то громко спорил или кричал. - Нет, ничего, Валерий Сергеевич. Отдыхайте. Всё в порядке. Я пойду пройдусь. - Разве ты не устал Эх, молодость, молодость... Да, а где мой заместитель и наш охранник - Вон они идут, - торопливо проговорил Серёга и скрылся за деревьями. - Далеко от лагеря не уходи, скоро будет совсем темно, заблудишься, - позаботился о юноше Каргопольцев, заметив две знакомых фигуры приближающиеся к лагерю на некотором расстоянии друг от друга. Неизвестно о чём "поговорили" эти двое, но Самарин вернулся в лагерь тише воды, ниже травы, держась руками за живот, еле придя в себя от удара в солнечное сплетение. Потом он долго курил у костра, злобно глядя в след Евгению, который пошёл за Серёгой, заметив куда тот направился. Михаил понял, что проиграл. Но у него оставался ещё один ход. Завистливый,жадный, но ещё не преступивший черту, Самарин был готов переступить её сейчас, задумав устранить Анегина физически . Ведь невозможно в такой экспедиции предусмотреть всё. В тайге может произойти всякое со всяким. Не докурив очередную сигарету Самарин в сердцах бросил её в кусты и отправился на боковую, не заметив что сигарета ещё не погасла. Серёга не ушёл далеко от лагеря. Уже действительно стемнело. Он видел, как среди деревьев мелькнула фигура вернувшегося проводника.Он прижался спиной к старой лиственнице,приходя в себя после пережитого. Услышав за спиной осторожные шаги,/ он теперь безошибочно узнал их/ тихо спросил, не видя друга в темноте: - Ты же не поверил ему Что я с ним... Я, конечно, слышал в институте о его нетрадиционной ориентации, но никогда не давал повода так вести себя со мной. - Не поверил, не беспокойся, - ответил Анегин, прислонившись плечом к дереву рядом с Сергеем. - Хотя он говорил, что ты притворялся подружившись со мной, а на самом деле мечтаешь быть только с ним. - Когда ты понял, что это не так- чуть успокоившись опять спросил юноша. - Когда видел как ты дёргаешься непроизвольно от его прикосновений, когда увидел ужас в твоих глазах, обнаружив вырывавшимся из его рук... - голос рядом как будто споткнулся. - Эта мразь больше до тебя не дотронется. Никто Так не дотронется, только с твоего согласия, - на грани слышимости добавил Евгений. Но Серёга услышал. - Почему это никто не дотронется- непонимающе спросил парень поворачиваясь к другу . - Потому что ты мой! / Ну вот, он сам добровольно шагнул в капкан/. - В каком смысле " Я твой" и с каких это пор я- твой - немедленно возмутился Сергей.. Едва немного успокоившись после пережитого страха, он опять был на взводе, Его колотило. "А действительно, с каких" - думал Евгений глядя в сторону. Серёга же смотрел прямо на него, едва различая в кромешной темноте лицо друга, ожидая ответа. Может с той ночи в поезде, когда он увидел сонное, ещё очень юное лицо на полке напротив. Или с той помывки в бане, когда он учил Сергея парится и как вдруг нахлынуло на него желание при виде доверчиво раскинувшегося перед ним стройного юношеского тела. А может после неожиданной нежности затеплившейся в нём, когда Евгений почувствовал сонное сопение рыжего ему между лопаток той ночью в сарае. Ещё было их падение на песок при прыжке Серёги из вертолёта. А восторженное объятие парня просто открыло ему самому то от чего Анегин безуспешно пытался убежать. Но ведь недаром говорят, что о себя не убежишь. Да он хотел Серёгу, но что-то ему мешало отпустить себя, выпустить своё вожделение на свободу. Он не сможет просто взять мальчишку и забыть. Молчание затягивалось. Наконец Евгений встряхнул своими волосами, которые по прежнему были стянуты в хвост, прервав свои размышления, и Серёга снова подивился не военной причёске бывшего военного. - Да какая разница с каких, - махнул рукой мужчина и резко повернувшись пошёл обратно в лагерь. Серёга замер на месте глядя ему в след, потрясённо приоткрыв рот от изумления. И что это сейчас было Евгений! Его старший друг, его спаситель и защитник. И он считает его, Сергея Лисицына своим! Что бы это значило Что речь явно идёт не о дружбе, Серёга почему-то почувствовал сразу. Наутро, сразу после завтрака все стали сворачивать лагерь, чтобы отправиться в обратный путь. Сергей молча разбирал вторую палатку, стараясь не встречаться взглядами ни Самариным ,ни с Евгением. Ну, про Самарина понятно,думал Анегин, разбирая первую, этот гад был не самым приятным воспоминанием для парнишки. А с ним то что не так Он напугал Серёгу своим полупризнанием Про Самарина юноша решил рассказать по возвращении профессору и попросить совета, как обезопасить себя от возможного навета зама. Вспоминая слова Евгения Сергей был в растерянности, пытался разобраться в себе. Собирая свой рюкзак он не знал, что ему ответить на брошенное им :"Ты- мой!" Он что, нравится Анегину в том...самом смысле И слово " друг" в той его фразе не предусмотрено, А разве может мужчину привлекать парень Видимо может. Он почувствовал это, когда стал предметом домогательств со стороны Самарина. Но Евгений Нет, Сергей не думал, что однажды Евгений будет к нему приставать и доверял ему полностью. "Но как же всё-таки ему поступить" -Терзал себя размышлениями парень. И как же это получилось с Евгением Видимо такое может случиться с любым, раз это случилось с замечательным мужчиной, бывалым военным Евгением Анегиным. Серёга даже читал где-то, что все мужчины изначально бисексуальны. Просто подавляющее большинство следовало общепринятой морали. Но некоторые считают что ничего предрассудительного нет, если партнёры совершеннолетние, то мужчина может любить мужчину, хотеть его, заниматься с ним любовью. Интересно, а как это Неужели прикосновение мужчины к мужчине может быть приятным, а не внушать отвращение как с Самариным И что странно, думал Серёга, он спокойно рассуждает об отношениях между мужчинами, когда узнал, что не безразличен Евгению и его не приводят в ужас его прикосновения, как это было с замом. Юношу передёрнуло от тяжёлых воспоминаний ,ужаса тех нескольких минут вчера вечером там, в овражке. Но Евгений не такой, Серёга был уверен, Анегин другой и его ,Сергея, никогда не обидит, и что те его слова вырвались случайно. Значит с ним всё может быть иначе А Анегин сворачивал палатку, укладывал свои вещи, обильно залив костёр водой, за работой пытаясь скрыть панику. Он конечно не переживал, что Серёга станет вслух обсуждать его слова с кем-то ещё и не жалел, что открылся юноше. Теперь ход за Сергеем и он поклялся себе, что примет спокойно любое его решение. Уложив геологические карты, все записи экспресс-анализа, полевой дневник экспедиции в свой рюкзак,профессор предложил нести контейнер с образцами пород, грунта и воды Сергею. Тот охотно согласился, вызвав недовольство Самарина, но спорить с Валерием Сергеевичем не стал. Быстро собравшись, с чувством выполненного долга, с данными подтверждающими открытие большого месторождение нефти, экспедиция повернула домой. Покинув гостеприимную полянку мужчины двинулись в обратный путь в том же порядке, в каком шли сюда. Впереди шёл Николай,тоже довольный результатами своей охоты, о чём свидетельствовали несколько шкурок белки,зайца и лисы, но никто особо не присматривался. За проводником шёл Самарин, он единственный попросил сменить порядок следования отряда. За ним профессор, за профессором Серёга и в арьергарде шел Анегин. Все сразу взяли бодрый темп, устремившись вперёд не оглядываясь назад. Иначе, оглянувшись, они бы увидели тонкую струйку дыма, появившуюся над местом их бывшего лагеря от не потушенной сигареты Михаила Самарина. Ветра не было. Пока. Шли молча. Эйфория удачного окончания хорошо проделанной работы прошла, предстояла другая, не менее ответственная: донести её результаты до правительства страны. Самарин и близко не подходил к Сергею и Анегину, общаясь только с профессором. Но те, казалось, решили пока оставить всё как есть и шума о вчерашнем инциденте не поднимали. Мужчины шли бодро, договорившись ещё в лагере, что обратный путь домой они пройдут не за семь, а за пять дней. Все согласились с профессором ограничиться только отдыхом на ночь и коротким привалом днём. Каргопольцев был в приподнятом настроении и уже видел себя за проведением более точных тестов, которые он проведёт в их прекрасно оборудованной институтской лаборатории. Учёный совсем не замечал напряжения в отношениях трёх членов экспедиции. Он не видел какой ненавистью горели глаза его заместителя, когда тот смотрел на Евгения Анегина или когда бросал короткие взгляды на Серёгу, и в которых не было ни капли раскаяния за едва не свершившееся насилие. Не видел как перестал балагурить и веселить всех Сергей. Юноша решал трудную для себя задачу и большей частью молчал. Зато преувеличенно энергичным был Анегин. Он то спрашивал Валерия Сергеевича о методах поиска геологов новых месторождений нефти и газа в родной Сибири. то вечером , у костра, продолжал свои рассказы о нелёгкой службе на Кавказе и совершенно игнорировал Самарина, предоставив Серёге самому принять решение: действовать или не действовать, предавать или не предавать огласке случившееся в овраге, и ждал с волнением реакции парня на свои слова. Хотя Евгений и чувствовал, как глубоко забралось в его душу это рыжее чудо, но он никогда не допустит, чтобы парнишке причинили вред, и ,как бы ни привлекало Анегина его юное тело, он не хотел видеть в нём копию того .сломленного жизнью или обстоятельствами, чувака с заставы. Нет, никогда. Он никогда не прикоснётся к Серёге так,если только... Нет, вряд ли Сергей может чувствовать к нему что-то, особенно после нападения зама. Так прошёл первый день их марш-броска из намеченных пяти для возвращения домой. На второй день ближе к вечеру странно повёл себя Николай Оленев. Он часто поглядывал на начинающееся темнеть небо, принюхивался к воздуху как охотничий пёс, но пока ничего не говорил. Остальные не замечали беспокойства проводника, погружённые каждый в свои мысли. Профессор и его зам приводили в должный порядок записи в полевом дневнике экспедиции. Николай куда-то исчез, сказав Валерию Сергеевичу, чтобы тот не беспокоился, " моя скоро вернётся, однако" cобираясь кое-что проверить. Евгений и Сергей сидели друг против друга у костра и молчали. Анегин помешивал угли костра, замечая краешком глаза быстрые взгляды Серёги в его сторону Ночи под открытым небом, негромко потрескивающий костёр, изнуряющее движение знойным июльским днём, гудящие к вечеру усталые ноги, Серёга будет этого не хватать в городе. Он будет скучать о неспешных разговорах у костра. из которых он всё больше узнавал об этом высоком, сильном, красивом, молодом мужчине. Да, Сергей вынужден был признать, что Анегин красив суровой мужской красотой, он обаятельный человек и великолепный рассказчик. Что тот многое пережил в свои тридцать с небольшим, но не озлобился, что он, Серёга хотел бы многому у него научиться, а главное: не пасовать перед трудностями. Выход есть всегда, любил повторять Евгений. У Сергея сжалось сердце: а ведь скоро они расстанутся и возможно навсегда. Велика ли вероятность им встретиться в миллионном краевом центре Очень невелика. Как же будет ему не хватать общения с этим умным, смелым, справедливым человеком! Евгений называл Серёгу своим другом, но в тот поздний вечер, два дня назад, юноша понял, что Анегин видит в нём кого-то другого. Пытаясь разобраться к себе он спрашивал себя, что он почувствовал тогда. но вспомнил только своё удивление и любопытство... и никакого страха. Сергей посмотрел на своего визави, Анегин подкладывал дрова в костёр не глядя на юношу, и улыбнулся. Такой большой, сильный мужчина, но Серёга видел как напряжён его старший друг, ожидая его ответного шага на свои слова. Юноша чувствовал, что Евгений его никогда не обидит, никогда не прикоснётся к нему без его согласия, и, только из любопытства, подумал, каково это будет прикоснуться ему самому к этим роскошным волосам, сейчас собранными в хвост. провести ладонями по широким плечам. Сергей помнил как было ему уютно в его крепких объятиях, когда они обнялись в порыве радости от подтверждённого открытия. Серёга тряхнул головой, отгоняя от себя крамольное видение. Он гнал его в дверь, а оно лезло в окно его сердца. С улыбкой вспоминал: как стеснялся раздеваться перед Евгением в бане, как сидели соприкасаясь плечами у костра и он внимательно слушал друга, который учил его науке выживания в тайге. Как же он будет дальше существовать без него, когда они вернутся в город и разойдутся, чтобы идти каждый своим путём, растерянно подумал юноша. Не будет больше рядом крепких надёжных рук, которые всегда поддержат, выручат, защитят, если потребуется. Больше никогда он не увидит этих карих глаз под пропитанной потом банданой. Он хотел видеть друга и потом, после окончания экспедиции, понял Серёга, потому что тоже хотел бы назвать Евгения своим...другом А вот интересно, подкинул ему мысль любопытный мозг: расскажет ли ему когда-нибудь друг, как у него появились такие нетрадиционные мысли в отношении его, Серёги А он сам Юноша чуть покраснел, его окатило волной жара то воспоминание двухгодичной давности о ночёвке в общежитии их института. Он не видел тогда за алкогольной пеленой лицо того чувака, но теперь у этого воспоминания было лицо, лицо Евгения Анегина. И опять Сергей удивился себе, тому как легко он воспринял брошенные Евгением с каким-то отчаянием от желания несбыточного два коротких слова: " Ты мой!" Ну, значит так тому и быть, решил парень и взглянув прямо перед собой тихо сказал: - Надо поговорить. Анегин пристально посмотрел в лицо Серёги, освещённое лишь светом костра. Неизвестно, что он там увидел, но поднявшись со ствола упавшего дерева, служившего ему сидением, молча кивнул и бросил в сторону профессора и его зама: - Мы пойдём ещё дров наберём. - Только не уходите далеко, темно же, - сказал привычно профессор, а Самарин проводил их мрачным взглядом. Сергей и не собирался уходить далеко от лагеря. Он остановился у высокой пихты в любимой позе, прислонившись спиной к стволу и посмотрел вверх, поджидая Евгения. Над головой раскинулся густой шатёр пихтовой кроны. На небе сверкали крупные звезды, как бриллианты на тёмно-синем бархате. Вокруг была тишина, нарушаемая лишь шорохом мелких животных, ведущих ночной образ жизни, да вечных комаров. Что Евгений встал рядом Серёга даже не услышал, а скорее почувствовал по изменению состава воздуха вдыхаемого им, который,как казалось ему, даже пах по другому, когда тот приблизился. Наверно от избытка феромонов, мелькнуло в голове. Они немного молча постояли рядом, предчувствуя, что сейчас многое может измениться в их жизни. - Евгений, я хотел сказать тебе... - начал юноша и замолчал, собираясь с духом. - Ш-ш, ничего не говори, - Анегин оказался стоящим прямо перед Серёгой. Он поднял руку и большим пальцем провёл по нижней губе парня, отвлекая его, давая ещё несколько секунд на размышление. У Сергея вылетели из головы все заготовленные фразы и он замер от этой незамысловатой ласки, которая сказала ему всё и если у него были какие-то сомнения, то теперь они исчезли: Евгений его хотел. А тот помедлив секунду, положил руку на затылок парню, ещё раз взглянул ему в глаза, наклонился к его губам и поцеловал, быстро отступив назад через несколько мгновений, ожидая реакции юноши. Серёга стоял потрясённо глядя на друга. Женя его поцеловал И мир остался на месте и он не сошёл с ума, ему не привиделся этот поцелуй. - Прости!. Я не должен был этого делать, - Анегин повернулся и пошёл к лагерь. - Я не был против. - услышал он вдруг за спиной. Мужчина обернулся и изумлённо взглянул на Серёгу. Он не верил своим ушам. Его не оттолкнули, брезгливо отплёвываясь. Быть того не может! Анегин и не предполагал,/ ну хорошо, чуток на это надеялся/, что их тяга друг к другу окажется взаимной. На миг у него мелькнула мысль, что его всё-таки провели эти двое тогда, в овраге, и Сергей не так наивен в отношениях с мужчинами, но быстро устыдился своих сомнений, вспомнив сколько отчаяния было в том крике " Нет!", на который он бросился, вспомнил ужас в глазах парня, когда сбросил с него эту мразь. Нет, так играть невозможно. - Ты не думай, - словно отвечая его мыслям, торопливо заговорил Серёга, - для меня всё это просто немного чересчур и я ... я просто не знаю что нам делать дальше... - Да гори оно всё огнём! - / Бойся своих желаний, они могут исполниться/ прерывая его сказал Евгений делая шаг к юноше и вновь впиваясь в губы своего рыжика, сминая их в жёстком поцелуе. Серёга чуть покачнулся от такого напора, устоял, потом несмело обнял плечи друга. У него и мысли не возникало сопротивляться этому напору, Он сдался на милость этого человека, завоевавшего его сердце. Какой это был кайф! Он не шёл ни в какое сравнение с поцелуями с Люсей. Сейчас,да! От этого поцелуя сносило крышу напрочь. Жёсткие обветренные губы терзали его рот, прикусывали то нижнюю, то верхнюю губу, язык скользил по кромке зубов и это было так восхитительно, что Сергей наконец отмер и начал активно отвечать, приобняв Евгения. Они прервались, только когда стало не хватать кислорода в лёгких, и внезапно наваждение ,что они одни на целом свете и что сейчас возможно всё исчезло. И во взгляде Анегина, когда он снова посмотрел на Серёгу , опять была только ему присущая ироничность. - Пора возвращаться в лагерь, уже совсем темно, - почти спокойно сказал он. Сергей опустил голову, утвердительно покачав ею, затем снова поднял, глядя другу в глаза. - Я что-то сделал не так Я поторопился- растеряно проговорил юноша. Евгений оторопел,увидел в них такую боль, что его ударило изнутри рикошетом раскаяние. - Нет, это было замечательно...,но мы не должны. Я не должен портить тебе жизнь, - пробормотал Анегин и повернулся к лагерю. - Женя! - тихо позвал его Серёга. Теперь. после этого крышесносного поцелуя, он не мог обращаться к другу, называя его Евгением . - Я тебе противен Это из-за того, что случилось в овраге, из-за того, что я недостаточно сопротивлялся и этот гад ...почти...добился своего. - Что ты, конечно нет! - Евгений остановился услышав, как его назвал Сергей.- Просто я не сразу сам понял, что меня тянет к тебе ,теперь понял, но я старше и значит отвечаю за нас обоих. У тебя вся жизнь впереди, ты ещё встретишь свою любовь. - Уже встретил, - чуть слышно прошелестело ему в ответ. - Пошли, - будто не расслышал, повторил Анегин. - Сейчас, только посмотри, какие звёзды. Евгений взглянул туда, куда показывал парень и замер, забыв обо всём. А Сергей всё смотрел и смотрел вверх,запрокинув голову. Небо. Тёмное -тёмное... С яркими брызгами сияющих звёзд. И рядом он, тот единственный...Вот оно... То самое ...что он чувствовал давно, но понял только сейчас. Развернувшись к Евгению он тихо, но явственно проговорил : - Я люблю тебя. Время остановилось... На миг ... Навсегда... - Идём назад, не видно ни зги, - Анегин больше никак не отреагировал на признание парня. Он хотел Серёгу, он это признавал. Но любовь Евгений Анегин больше в неё не верит. Не верит с тех пор, когда приехав домой из госпиталя после той контузии, он не нашёл в пустой квартире жену. А прочитав записку лежащую на столе, получил ещё один удар под дых от предательства лучшего друга, к которому ушла жена. Он ничего не мог ответить этому рыжеватому парню с такими пытливыми глазами , смотрящих на него в немом обожании, чтобы не давать Сергею надежду и самому не сорваться в отношения, у которых нет будущего. А просто развлечься как Самарин Евгений не мог. И хотя Евгений Анегин не верил в любовь,слова Сергея были ему приятны, ему нравилось чувствовать себя любимым. " Ничего,- думал Серёга идя за другом, загоняя обратно подступающие слёзы разочарования. - Он ничего не ответил сейчас, но поцеловал- то он меня первый. Значит не всё ещё потеряно." Он понимал нерешительность Евгения. Сейчас всё выглядит возможным. Ночь, тайга,они одни на многие километры... Но что дальше А дальше возвращение в город. Это он, Сергей уже не мог отказаться от общения с Женей, а тот Что он значит в жизни бывшего контрактника И юноша пообещал себе, что он выяснит это до того как они вернутся домой. ГЛАВА 6 ИСПЫТАНИЕ ОГНЁМ Приближаясь к лагерю друзья услышали там какой-то шум. Подойдя ближе они увидели, что остальные три члена экспедиции не спали, а что-то громко обсуждали. Переглянувшись Серёга с Анегиным прибавили шаг. Едва они показались из-за деревьев все трое как по команде повернулись к ним. - Что случилось - cпросил Евгений. - Тайга горит, - скупо ответил Николай Оленев.- Понюхай. Анегин втянул носом воздух и правда почувствовал лёгкий запах гари. А сердце Сергея сжалось от предчувствия беды. Им грозила серьёзная опасность. Юноша немало слышал историй о всё сокрушающем молниеносном таёжном пожаре, от которого не было спасения никому. - Пока далеко. Но надо спешить, ветер может перемениться и подуть в нашу сторону, - проводник говорил короткими фразами и все сразу прониклись серьёзностью положения. - Но до реки идти не менее трёх суток! - воскликнул в страхе Самарин. Он вдруг вспомнил брошенную им в кусты, а не в костёр, не потушенную сигарету и догадался. что она может стать причиной его гибели. О других людях он не думал, эгоист до мозга костей Михаил Самарин не хотел умирать. Ведь очень скоро он должен оказаться в заграничном рае с приличным счётом в офшорном банке. Заместитель Каргопольцева знал из прессы как опасны таёжные пожары, но никогда не думал, что может прямо столкнуться с ними. Пожары распространялись в тайге со скоростью ветра, гнавшего пламя на огромные расстояния и уничтожающие на своём пути всё живое. Он понимал, как и остальные, что пока ветер дует им в лицо, они вне опасности, но пожар их всё равно настигнет, это только вопрос времени. А его-то у экспедиции как раз и не было. - Так, без паники, Михаил Павлович, какой пример Вы подаёте молодёжи, - попенял своему заму Валерий Сергеевич. И хотя моложе Самарина был только Сергей, Михаил быстро заткнулся. - Что будем делать, Евгений Иванович - обратился к охраннику их экспедиции профессор. - Предлагаю сейчас всё что можно бросить без сожаления оставить здесь и налегке, взяв минимум продуктов идти как можно более быстрым шагом к реке. Там в безопасности и поедим, и отдохнём,дожидаясь вертолёт. - Согласен! - профессор обернулся к Самарину, - Михаил, забери полевой дневник, предварительные результаты тестов, карты. Если я не дойду... что-то сердце покалывает. - Что с вами, уважаемый Валерий Сергеевич, вы же никогда на него не жаловались и были для нас молодых примером бодрости и оптимизма, - преувеличено энергично постарался поддержать профессора Анегин. - Молодой человек, всё когда-то бывает впервые. Евгений быстро глянул на Серёгу и тот робко улыбнулся ему, принимая им одним понятный смысл этих слов. - Итак, - продолжил начальник экспедиции, - предлагаю сейчас всем заняться облегчением своих рюкзаков, потом постараться всё же отдохнуть хоть немного, а когда рассветёт, позавтракаем и двинемся в путь. С собой взять лишь продукты и аптечки. - И палатки бросим - огорчённо спросил Сергей. - Их в первую очередь, а образцы береги, Серёжа, как зеницу ока. В огне могут сгореть записи, дневник экспедиции и карты, но именно эти пробы воды и грунта подтвердят наличие в указанном из космоса месте огромного месторождения нефти. - Сберегу, Валерий Сергеевич, не сомневайтесь, - ответил юноша, поглаживая небольшой контейнер, который он вынул сейчас из своего рюкзака, перед этим выбросив из него сменную одежду и кое-какую мелочь, вроде мыла, без которой можно обойтись несколько дней. - Видно мне не придётся взять у тебя реванш в нашем соревновании установки палатки на скорость, ты остаёшься победителем, - пытался подбодрить расстроенного Серёгу Евгений. И тот снова улыбнулся другу, взглядом благодаря за поддержку. С облегчением рюкзаком все справились быстро и разошлись по спальникам, чтобы отдохнуть и набраться сил для нелёгкого марш-броска к реке Тымра. Профессор даже не вспомнил, что ушедшие за дровами два члена экспедиции вернулись без оных. Его сейчас волновала единственная проблема: донести до руководства края в целости и сохранности результаты их экспедиции. В виду важности этой задачи Валерий Сергеевич даже забыл о своём намерении вычислить в своём отряде возможного предателя, надеясь что по возвращении их домой ФСБ во всём разберётся. Впрочем, перед самим собой он лукавить не стал, хотя ему было больно это признавать, но из троих им подозреваемых,остался один. Самарин же всё замечал и хотя ему очень хотелось едко спросить:" А где же дровишки",он не стал заострять внимание Каргопольцева на возвращении друзей с пустыми руками. По спокойному,даже благодушному виду, переглядыванию этих двоих, Михаил Самарин понял, что между ними что-то произошло, но это что-то его совсем не обрадует. " Ещё не вечер", - думал зам, строя планы мести Серёге и Анегину. Рассвет застал всех пятерых за торопливым завтраком. Лёгкий запах гари уже чувствовали все и хотя ветер был ещё благоприятным,медлить не стали и бодро пустились в путь с первыми лучами солнца. Весь день мужчины шли так быстро, как только могли, остановившись лишь раз, когда Евгений увидел, что профессор, уже не поспевая за проводником, пропустил вперёд себя Серёгу, часто и хрипло дышал. На коротком привале Евгений подошёл к Сергею и наклонившись к его уху тихо сказал : - Когда снова тронемся в путь, пойдёшь рядом с профессором, поддержать его в прямом смысле. Юноша оглянулся на лежавшего с закрытыми глазами Каргопольцева,, который тяжело дышал, и согласно кивнул. - Я сам могу идти, - слабо возразил Валерий Сергеевич, когда юноша предложил опереться на его плечо, но тут же закашлялся от всё увеличившегося количества дыма в воздухе. - Конечно, конечно, - успокаивающе произнёс Анегин, с тревогой замечая как слабеет начальник экспедиции. - Но мы же не хотим, чтобы такой замечательный учёный пострадал при падении, когда видимость ухудшится совсем. Через час отдыха они двинулись дальше, но уже не так быстро, как в первую половину дня. - Боюсь, что утром нам с тобой придётся его нести, - сказал Серёге Анегин, когда наступил вечер и усталые мужчины попадали кто где остановился по сигналу Евгения " Привал!", кроме Николая Оленева. Николай как всегда безошибочно указал место, где они останавливались по пути сюда и где, он помнил, есть недалеко источник воды. Проводник казалось совсем не устал, а ведь он был старше даже профессора. - Но тогда дорога займёт больше времени, чем мы рассчитывали, - встрял в разговор услышавший их Самарин - До Тымры ещё двое суток пути. Огонь двинется на нас как только ветер сменится. - Что ты предлагаешь, - раздражённо ответил Евгений, - оставить его здесь - Заметь, не я это сказал... -начал зам, но Анегин схватил его за грудки и встряхнув раза два тихо,но весомо сказал: - Я вижу тебя насквозь, мразь, ты это не сказал, но подумал и сделал бы, если бы не было меня. Ты же трус и можешь справиться, только со стариками и мальчишками. - Ты с ума сошёл, охранник. Ты ведь охранник вот и охраняй и не выдумывай того чего нет, - вырвавшись из крепких рук Евгения, Самарин отошёл от них и сел около профессора. - О чём спорили, Миша - спросил слабым голосом Валерий Сергеевич. - Этот охранник Онегин, - издевательски переврал фамилию Евгения зам, - прибирает руководство экспедицией к своим рукам. Мы не обязаны слушать приказы этого солдафона. Если вы не в силах будете отдавать приказы остальным,то как ваш заместитель я ... - Ты больше не заместитель,- неожиданно прервал его Каргопольцев, - временно, до выхода к реке и прилёта вертолёта, моим заместителем назначается Евгений Иванович Анегин,-собрав все силы, чтобы его услышали остальные, громко сказал он. Евгений подошёл к лежащему на лапнике профессору и коротко, по-военному ответил; - Принято! - присел, поправил лежащий под головой рюкзак и пожал вялую руку Каргопольцева. - Надеюсь на вас с Николаем, Евгений Иванович, а Серёжу попрошу мне в помощь, Боюсь у меня не хватит сил. - Валерий Сергеевич, Вам и просить не надо, я в вашем распоряжении, - расчувствовался юноша. - А ваш рюкзак завтра понесу я. Сейчас будем ужинать. Сергей, отлыниваешь от своих обязанностей - Евгений шутливо гаркнул; На кухню, рядовой, шагом марш! - Он шуткой пытался отвлечь профессора и парнишку. - Так точно, вашество! - поддержал шутку юноша. - Только я не рядовой. Закончу институт и я - лейтенант,младший,кажется. - Иди,иди младший лейтенант, когда прапорщик приказывает, - закончил веселиться Анегин. Он с удовольствием заметил, что Каргопольцев стал слабо улыбаться, наблюдая за шутливой перепалкой друзей. Только Самарин, севший в стороне от остальных, сидел мрачный и мысленно грозил всем своей местью. Постепенно лагерь затих и мужчины забылись тревожным сном. Не спал только Николай, который казалось совсем не нуждался в отдыхе и шёл бы к реке без остановки, но эти городские... им нужно то есть, то спать. Странно, что они вообще пришли сюда, без своих машин и других вещей, они же в тайге без них беспомощней ребёнка его народа. Без компаса не найдут дорогу, заблудятся и погибнут. Так что Николай нанят проводником геологов и выведет экспедицию к реке, где людей заберёт эта летающая машина - вертолёт. Вот только профессор совсем плох,однако и без отдыха не сможет завтра утром идти наравне с остальными. Проводник всё чаще поглядывал в небо, с надеждой подмечая изменения в погоде. Им нужен дождь. Иначе людям не спастись. Эти городские не дойдут к Тымре, а Николай Оленев никогда их не бросит погибать в огне. Утром плохо отдохнувшие люди, кашляющие уже все пятеро от попавшего в лёгкие дыма, наскоро перекусив опять пустились в погоню за жизнью. Их сопровождали стаи птиц, покидающие эти места из-за стремительно разрастающегося вширь таёжного пожара. Постоянно попадались погибшие и затоптанные мелкие животные от более крупных. Валерий Сергеевич утром наотрез отказался воспользоваться носилками, которые предложил быстро изготовить Анегин. Отдохнувший за ночь профессор и правда выглядел чуть веселее, чем вечером и у Серёги с Евгением даже появилась надежда, что всё обойдётся, и неприятности со здоровьем Каргопольцева ограничатся сорванным от кашля горлом, а его сердце справится с возросшей нагрузкой. Через несколько часов видимость снизилась до минимума. Люди уже не видели своих меток оставленных по дороге к искомой точке и двигались только надеясь на чутьё проводника / и не только на его обоняние/ и, конечно, компас. Даже солнце едва пробивалось сквозь тёмное облако дыма. Своим чутким слухом Николай Оленев уже улавливал слабый треск горящих , пока ещё далеко, деревьев. Он понимал, что они не успевают добраться до реки, даже если бы они все бежали все оставшиеся до неё километры и у них не было бы профессора, у которого внезапно стало сдавать сердце. И незаметно сменился ветер, теперь он стал дуть им в спину, поэтому огонь стал приближаться к отряду ещё быстрее. И тут он услышал в небе отдалённые раскаты. Николай прислушался внимательнее. Да! Несомненно к ним приближалась спасительная гроза. Но пройдёт ли она над ними и не уйдёт ли в сторону Cкоро они это узнают. Наконец-то у людей появилась надежда. Прогрохотало ещё раз, ближе и сильнее, совсем недалеко сверкнула молния. Теперь приближение грозы услышали все. Опять быстро перекусив, решив сейчас даже не разводить костёр и не искать воду, мужчины в ожидании уставились в затянутое дымовой завесой небо. А когда его прошила молния и на усталых путников хлынул дождь, все громко крикнули:" Ура!" и даже лежавший Валерий Сергеевич приподнялся на локте, чтобы порадоваться с товарищами, но тут же опять рухнул на спину от резкой боли в грудине. Все мгновенно вымокли до нитки,палаток-то не было, а деревья прикрывали плохо, дождинки стекали за шиворот, но никто не жаловался, все понимали что с неба пришло им спасение. Взрослые мужчины радовались как дети, хватали ртом тяжёлые капли, а Серёга вообще прыгал как мальчишка и орал в низвергающееся дождём небо: - Дождик, дождик, пуще... Евгений смотрел на веселящегося парня и какая-то щемящая нежность зашевелилась у него внутри. И она ничего не имела общего с просто вожделением. Похоже, думал Анегин, признание Сергея не прошло бесследно для его сердца. Надо было высушиться, развести всё-таки костёр и устраиваться на ночь, отдохнуть , чтобы дойти наконец до Тымры. Гроза вскоре закончилась, но в небе ещё висело тёмная взвесь из дыма и пепла. Сейчас им всем пригодились знания и умения Анегина по выживанию в тайге. Хотя спички они сохранили сухими, была даже зажигалка Самарина, но вот найти сухих дров для костра сейчас, после дождя, было проблемой. Но Евгений с Серёгой с этой проблемой справились, притащили столько, что хватило и обсушиться, и вскипятить чай. Воду как всегда нашёл Николай. Далеко от костра не уходили, стесняться было некогда, да и дам поблизости не наблюдалось, так что мужчины быстро разделись до трусов и развесили вблизи огня всю одежду, всё равно сменной не было, её побросали вчера, уходя от пожара. Самарин помог снять мокрую одежду профессору и разложил ближе к костру, не оглядываясь на Сергея и Анегина, которые сидели на корточках у огня и грелись. Те старались не глядеть друг на друга, хотя видели уже друг друга совсем без всего в бане в Кедровом. Но глаз Серёга не закрывал и поневоле сравнивал два тела перед собой. Одно : холёное, дряблое, с уже наметившимся брюшком тело Самарина, сидевшего возле Каргопольцева. / Профессор был укрыт рубашкой, которую снял с себя Николай и которая была на удивление почти сухой. Их проводник сушил только свою верхнюю одежду./ Другое: которое он видел только краем глаза, сильное,крепкое,тренированное тело воина. Юноша видел литые мышцы перекатывающиеся при ходьбе, когда Евгений встал и пошёл к развешенной одежде узнать, не высохла ли его. Одел футболку, свой камуфляжный костюм, взял и одежду Серёги и принёс её ему к костру, как бы невзначай встал так, чтобы закрыть парня собой, пока тот одевался. Самарин всё же успел мазнуть липким взглядом ещё по - юношески стройному телу Сергея, но быстро отвернулся, напоровшись на предостерегающий взгляд Анегина. " Погоди, я ещё с тобой поквитаюсь!" - исходя ядом думал зам, одеваясь сам и помогая одеться Валерию Сергеевичу. Хотя теперь гибель от огня людям уже не грозила, утром долго отдыхать не стали. Оставался один день пути до речки Тымры и профессор , к которому после ночного отдыха опять стало чуть лучше, приказал оставить в рюкзаках только неприкосновенный запас еды, чтобы дождаться вертолёт, ну и аптечку,конечно. А сейчас поесть всем поплотнее, чтобы сделать последний бросок. Но к концу этого дня отряд до речки ещё не дошел. Профессор понимал, что он сдерживает всех и держался из последних сил, но остановиться не просил. Евгений сам останавливал движение в течение дня, чтобы не вымотать Каргопольцева окончательно. Вечером Валерий Сергеевич просто упал, долго и мучительно кашлял, наглотавшись дыма накануне и хватался за сердце. Ночью люди спали беспокойно. Впрочем, беспокоился каждый о своём. Профессор, воспитанный атеистом, молился Богу, чтобы ему хватило сил вернуться домой. Самарин, как бы половчее отработать немалые деньги одной иностранной державы. Серёга беспокоился, что влюбляется всё сильнее в своего друга ,без всякой надежды на взаимность. Анегин Он переживал, что этот рыжий парень стал занимать слишком большое место в его голове, мыслях... он бы сказал, что и в сердце, если бы это уж не было слишком. Наступил пятый из отпущенных им пяти дней для выхода к реке. Они все смертельно устали. Даже молодые организмы Анегина, Самарина и Серёги стали сдавать из-за не достаточного отдыха и питания. Шли в основном молча, сил не оставалось ни на что. Сергей пытался шутить, но никто не откликнулся и он тоже замолчал. Хорошо ещё. что никто пока не жаловался на желудки. Мужчины упорно шли вперёд, на одном упорстве. Все чувствовали, что их экспедиция подходит к концу. У Каргопольцева боль в,груди не проходила. Валерий Сергеевич старался не обращать на неё внимания, боясь, что подходит к концу не только эта экспедиция , но и его жизнь. Последняя, как они надеялись, ночь в тайге, ещё заполненной дымом, прошла в тягостных попытках уснуть. Утром все встали такими же усталыми, как и вечером, поели, потому что надо, а не потому что хотелось и пошли. Весь день они шли на одном адреналине. упрямо переставляя ноги. К концу дня они уже почти бежали, правда, только трое из них, по редеющей уже тайге, чувствуя носом свежесть от приближающейся реки и слыша ухом её пока еле слышный плеск её волн. Николай Оленев уже не шёл впереди их маленького отряда, теперь геологи не минуют реки, даже если бы и хотели. - Пусть спешат молодые, да, начальника - сказал он поддерживая теряющего последние силы профессора, который обхватив проводника за плечи одной рукой, другой держась за сердце, шёл за ушедшими вперёд молодыми товарищами не порицая их. - Пусть, - согласился Валерий Сергеевич и добавил остановившись, чтобы перевести дыхание,- Спасибо, Николай. Это была честь для меня - работать с тобой. Старый ханты смутился. - Я просто делал что должен. - И хорошо делал! - В груди профессора невидимая сила опять сдавила сердце. - Пошли, уважаемый, пока у меня ещё остались силы идти. Первыми на высокий берег Тымры выскочили Серёга с Анегиным, недалеко от них встал Самарин. В реке после дождя поднялась вода, она потемнела и бурлила как горный поток, но для людей сейчас это был самый сладкий звук в мире. Тяжело дыша и свалившись почти без сил на траву, трое мужчин, почти пробежав последние метры до берега, грязные, все в копоти, сейчас улыбались и казались самыми счастливыми. Сергей и Евгений даже обнялись по-дружески, но Самарин сразу отвернулся, поднялся и пошёл навстречу Валерию Сергеевичу, которого почти нёс на себе невысокий Николай Оленев. Когда деревья расступились и перед ними открылся долгожданный берег Тымры, профессор казалось лишился последних сил, не издав ни звука,молча опустился на землю. Подбежавший Самарин помог ему устроится поудобнее на принесённом лапнике и положил под голову рюкзак. Спустя некоторое время Анегин с Серёгой спустились к реке, чтобы ополоснуться и привести себя в более или менее относительный порядок, и набрать воды. Самарин сидел около Каргопольцева и думал как ему поступить дальше, чтобы выполнить обещанное одному иностранцу с Ближнего Востока, предложившего ему немаленькую сумму, чтобы тот,если и не смог бы утаить или уничтожить результаты экспедиции, то сообщить ему, чтобы его страна могла первой начать разработку нового нефтяного месторождения и богатеть, выкачивая богатства из недр России. Этот иностранец, назвавшийся господином Рушди, кстати окончивший когда-то их же горный институт, даже особо не напрягался делая Самарину это предложение. Ну, намекнул на нетрадиционную сексуальную ориентацию Михаила. Тот согласился на его предложение сразу и даже не из-за угрозы разоблачения своей личной жизни. Он давно мечтал о загранице, но знал, что без денег за бугром делать нечего даже натуралу, не то что гею из России. Самарин равнодушно посмотрел на лежащего с закрытыми глазами профессора, который тяжело и хрипло дышал, борясь за каждый глоток воздуха. Лежащий перед ним человек знал его с детства, учил его, двигал по карьерной лестнице, сделал своим заместителем, сейчас возможно боролся со смертью, а он строил планы как повыгоднее предать его доверие. Жаль, думал зам, что все письменные материалы экспедиции Каргопольцев держал у себя,как и спутниковый телефон,которым он так и не воспользовался, а пробы грунта и воды у Сергея. У него только полевой дневник , который он и заполнял сейчас, сидя около профессора, и в котором он выставлял себя в выгодном свете. Сергея же - бесполезным балластом экспедиции, который скорешился с этим больным на всю голову бывшим контрактником на почве личных интересов. Так он выполнял своё обещание парню очернить его в институте/" я тебя так замараю, что век не отмоешься" , с ненавистью думал Самарин/, мстя ему за неуступчивость, а Анегину за его защиту. Пока Михаил Самарин злорадствовал и строил свои предательские планы вернулись посвежевшие и почти отмытые Серёга с Евгением, которые несли воды для профессора. Самарин молча поднялся и в свою очередь пошёл к реке умыться. Евгений занялся обустройством лагеря, вертолёта, возможно, придётся ждать несколько дней. Николай дождавшись друзей, попил принесённой ими воды и отправился на охоту: мужчинам следовало подкрепить свои силы мясом. Сергей подошёл к лежащему профессору. Каргопольцев лежал бледный и с трудом дышал, хотя воздух на берегу был значительно свежее, чем ещё пахнущий гарью воздух тайги, которым они дышали по дороге к Тымре. Рука его лежала на груди, как будто он пытался удержать то быстро скачущее, то медленно затухающее своё натруженное сердце. Продержавшись пятнадцать дней наравне со своими молодыми спутниками / не считая Николая Оленева, разумеется/, в конце этого сумасшедшего марш-броска от таёжного пожара. сердце Валерия Сергеевича дало сбой. Когда Серёга с Евгением только собирались спуститься по пологому спуску к реке, к ним подошёл Николай и сказал обоим: - Начальника скоро умрёт. - Что С чего ты взял Профессор устал, но он отдохнёт и всё пройдёт. Ведь так - юноша с надеждой повернулся к другу. Тот пожал плечами, а Николай покачал головой в ответ на умоляющий взгляд Сергея. - С ним должен кто-то быть, я -скоро охотиться, потом будем кушать. Оба кивнули согласно, принимая слова проводника к сведению и пошли к реке. - Валерий Сергеевич никогда не жаловался на сердце, - поделился с Евгением Серёга, когда они искупавшись сидели на песке, обсыхая, - и не раз возглавлял полевые практики в нашем институте. - Когда профессор был в тайге с экспедицией в последний раз - cпросил Анегин. - До моего поступления в институт, кажется... - задумавшись на секунду ответил юноша,- но в прошлом году он был руководителем летней практики нашего курса. Правда. это было в районе краевого центра. - Да как же ему разрешили пойти в тайгу сейчас! - воскликнул Евгений. - Кстати, а сколько Валерию Сергеевичу лет Он серьёзно волновался за учёного. Ему нравился этот целеустремлённый, остроумный человек, знающий своё дело. - Пятьдесят или пятьдесят один, - ответил Сергей. - Но мы все трое прошли медосмотр перед экспедицией, сделали все прививки. Нас бы не допустили к ней ,если бы у кого-нибудь нашли какие-то проблемы. И профессор действительно никогда не жаловался на сердце. Геология - дело всей его жизни. Найденное месторождение - это его открытие! - взволнованно закончил он. - Не кипятись, Серёжа, / у парня сладко ёкнуло сердце, друг впервые назвал его так/ - Евгений обнадёживающе похлопал юношу по плечу, - Будем надеяться, что всё обойдётся. Нам всем досталось, одно испытание огнём всем стоило нервных клеток и я подозреваю, что испытания для всех нас ещё не закончились. Сергею стало не по себе от мрачного предсказания друга. И теперь он ,опустившись на колени перед профессором, приподнял его голову и поднёс фляжку с водой к его губам. - Валерий Сергеевич, очнитесь, я воды вам принёс. попейте. С трудом приподняв кажется налитые свинцом веки, профессор поманил юношу пальцем, наклониться к себе ближе и прошептал ему в ухо, уже еле ворочая языком: - Пробы сбереги... Самарину не верь... продаст результаты за границу... вернёшься домой... позвони в ФСБ... - и окончательно слабея повторил, - пробы... сбереги... Смертельная бледность залила его лицо и не выдержавшее нагрузок последних дней сердце учёного остановилось. Профессор Каргопольцев умер на руках у Сергея. - Нет! - закричал юноша. Он впервые так близко столкнулся со смертью человека,близкого человека, видевшего в людях только хорошее и не замечавшего дурного. И это было так страшно, что опустив профессора на землю, Серёга закрыл лицо руками и закачался со стоном из стороны в сторону. Слёзы потекли у него сквозь пальцы, Сергей искренне оплакивал своего учителя, выдающегося учёного, болеющего за свою страну и много сделавшего для неё. Первым к нему подбежал Анегин., затем подошёл вернувшийся с реки Самарин. Евгений поискал пульс у лежащего без признаков жизни Валерия Сергеевича и отрицательно покачал головой на молчаливый вопрос зама, потом закрыл распахнутые в последний раз глаза профессора. А затем поднял с колен Серёгу и без стеснения обнял его за плечи, крепко прижимая к себе, шепча что-то успокаивающее ему в ухо. И в этом объятии не было никакого сексуального подтекста, просто надёжное плечо старшего друга ,подставленное для опоры и защиты в горе младшему. Самарин стоял над телом профессора Каргопольцева со скорбным видом, не показывая и вида, как его устраивала эта ситуация. Сама судьба устранила главное препятствие на его пути к свободе. И хотя он не знал, что был у Валерия Сергеевича на подозрении, сейчас он чувствовал себя в шаге от исполнения заветной мечты: быть богатым и жить за границей. Теперь ему будет легче выполнить свои предательские планы. Вся документация экспедиции теперь будет у него. Жаль, что Каргопольцев сберёг её от пожара, но ещё есть время до прилёта вертолёта и с ней всё может случиться. На их лагерь может напасть дикий зверь, выгнанный пожаром из тайги, и разодрать бумаги в клочья, да мало что может произойти: снова пожар,наводнение... По возвращении он придумает как объяснить руководству института потерю всех бумаг. Он же, Михаил Самарин ни в чём не будет виноват, ему не доверяли. А виноватого он найдёт: плохо охранявший их охранник, потерявший пробы Сергей Лисицын. Да, кстати, пробы грунта и воды... Что-то надо делать и забрать их у Серёги. Как это сделать он придумает, ну, или подождёт подходящего момента и... Вечером собравшись у костра решали: что делать дальше Спутниковый телефон оказался неисправным,/ чему поспособствовал Михаил Самарин/.Ждать вертолёт или двигаться своим ходом по реке до первого человеческого жилья построив плот Продуктов у них мало, но зато сколько угодно воды. У Николая и Евгения есть ружья, вокруг полно дров, так что с голоду они не умрут, даже если вертолёт задержится на два-три дня. Нет палаток и средства от комаров,накомарники они тоже бросили, как и запасную одежду, убегая от пожара. Сейчас середина лета и люди не замёрзнут, а к комарам они привыкли, или комары к ним... Как только Серёга перестал обращать на летающую досаду внимание, так комары как будто и донимать меньше стали. Так что решили всё же ждать вертолёт. Тело профессора положили чуть в стороне от костра под деревом,закрыв его от птиц ветками. Самарин предложил похоронить профессора здесь, но Сергей высказался против,Анегин молча взглядом поддержал его. Учёный заслуживал быть похороненным с почестями в самом престижном месте за свои заслуги перед страной, а не в глухой тайге, в сотнях километров от человеческого жилья. Скромно поужинав легли спать. Утром Николай опять пошёл на охоту, живности было полно, пожар выгнал к реке из глубины тайги много разного зверья. Самарин проснулся рано, но остался лежать на месте, угрюмо поглядывая на Анегина, сидящего рядом с Серёгой на стволе упавшего дерева. Они проснулись ещё раньше и сейчас занимались завтраком для всех четверых. Зам решал важную для себя задачу: как ему выполнить обещанное и отработать щедрое вознаграждение. Решено, думал Самарин. Всю документацию он сожжёт, а когда они вернутся ,он скажет, что профессор не уберёг материалы экспедиции и всё сгорело в таёжном пожаре и что нефти там нет, космическая техника ошиблась. Пока начнут перепроверять, пока снарядят новую экспедицию он, Михаил Самарин будет далеко, где-нибудь на пляже с белым песочком и с голубовато-зелёной прозрачной водой, с бокалом "Мохито" в руках. В офшорном банке на его имя открыт счёт на кругленькую сумму и можно будет долгое время ничего не делать. Кстати, до отбытия в экспедицию он оформил открытую туристическую визу в одну азиатскую страну, которая не выдаёт преступников России. Вот только пробы, которые несёт Сергей... Самарин видел, как юноша вынул небольшой контейнер с ними из обгоревшего в нескольких местах рюкзака и чтобы не потерять его,прикрепил к своему поясу. С ним надо что-то делать. После неудавшегося шантажа и попытки насилия он видел, что всё произошедшее только ещё больше сблизило Серёгу и Анегина и ему Самарину теперь от парня точно ничего не светит,только проблемы. Он правда, надеялся, что эти двое трепаться об этом инциденте не будут ни с кем, чтобы не пачкать юнца, но обезопасить себя от возможного преследования он должен. Неизвестно как в городе может действовать этот солдафон, вздумав сам наказать Самарина. С ним тоже надо что-то делать. Позавтракали втроём молча, не глядя друг на друга. Николай ещё не вернулся с охоты. Серёга всё ещё переживал смерть любимого учителя. Анегин уважая его чувства, держался рядом,но не близко. - Я хочу побыть один, - услышал Самарин и увидел как юноша коснувшись руки друга встал и пошёл к берегу Тымры, утвердительно кивнув головой на вопрос Евгения:" Ты в порядке" Анегин тоже поднялся, предоставив заму мыть посуду и бросив вслед юноше:" Я пошёл за дровами для костра", углубился в лес. Но зам и не собирался заниматься посудой. Самарин понял, что он будет делать, когда поглядел на ушедшего в тайгу охранника , тут же бросив взгляд на одиноко стоявшего на высоком берегу Тымры Сергея. "Раз не будет мой, значит не будет ни чей" . Зам решил воспользоваться подходящим моментом для исполнения своих чёрных замыслов. Ещё раз оглянувшись по сторонам,/ не вернулся ли Николай или Евгений/, он прогулочным шагом пошёл к юноше. Сергей стоял на самом краю обрыва, обняв себя зябко за плечи, /это летнее утро не было жарким,/ задумавшись о чём-то. - Дай мне пробы, - подойдя сзади к парню спокойно, даже дружелюбно, сказал Михаил Самарин. С чего это - развернувшись и посмотрев в ненавистные глаза, спросил Серёга. - Потеряешь... - Не потеряю, - юноша снова взглянул на зама,/теперь,правда, начальника экспедиции/, машинально коснулся герметичного пластикового контейнера, закреплённого у него на поясе. - Не беспокойтесь, Михаил Павлович. Сергей отвернулся от Самарина, глядя вдаль, он вспомнил предупреждение профессора Каргопольцева, не уверенный,не помутилось ли в последние секунды жизни слабеющее сознание Валерия Сергеевича. Затем Серёга с надеждой посмотрел в небо, вертолёт может прилететь уже сегодня. - Отдай сейчас же пробы, я приказываю, - в голосе зама послышалась угроза. - Только через мой труп, - решил отшутиться парень, бросив через плечо эти слова - Ну, значит, так тому и быть, -пробормотал еле слышно бывший зам и толкнул Сергея в спину. Тот с коротким вскриком упал с обрыва в реку. - Что случилось Я слышал крик, - встревоженно спросил вернувшийся Евгений, бросив охапку веток и сучьев и подбегая к Самарину. - Ничего не случилось,- равнодушно пожав плечами ответил тот, впрочем, не глядя в лицо охраннику. - А кричала какая-нибудь птица... - Помогите!..- раздался слабеющий крик снизу из реки. - Серёга! - мгновенно узнав голос выдохнул потрясённо Евгений, не медля ни секунды бросившись к пологому спуску к реке, по которому они вчера спускались освежиться и набрать воды. Воровато оглянувшись, не вернулся ли и Николай, Самарин бросился к ружью Анегина, схватил его, вернулся к обрыву, взвёл курок, прицелился в бегущего человека и выстрелил в Евгения,мчавшегося на крик Сергея .Тот с середины спуска завалился на бок и тоже полетел в воду. Всё случилось молниеносно, Самарин не дал себе ни секунды на размышление. Он ни о чём не жалел. Он избавился от всех препятствий на своём пути к богатой жизни. Развернувшись Михаил , изменник Родины, а теперь и убийца, спокойно вернулся в лагерь и положил ружьё охранника на место. Он не видел, что его преступлениям был свидетель. Николай Оленев, спрятавшись за деревьями, когда услышал выстрел, всё видел, но не мог помочь несчастным, опасаясь разделить их участь. Сам выстрелить в человека он не смог. Выходить из-за деревьев Николай не стал. Он не будет дожидаться вертолёта вместе с этим геологом-убийцей, решил старый ханты, он доберётся до людей один. Ему охотнику,родившемуся здесь и прожившему тут всю свою жизнь,знающему тайгу как свой родной дом, не впервой скитаться по ней неделями, не привыкать быть одному. Настоящий охотник в тайге почти всегда один. А потом он всё расскажет, что видел сейчас. Неслышно ступая по ковру из опавшей хвои Николай вернулся в тайгу. Самарин, весь день прождавший проводника с охоты, понял, что он не вернётся и догадался почему. Николай что-то видел, раз прячется в тайге, и может всё кому- то рассказать. Ба! Да кто ему поверит, не стал расстраиваться зам, что бы тот не наплёл. Николай Оленев, их проводник - это полуграмотный старик -охотник, абориген. Он и по-русски -то плохо говорит. А он Михаил Самарин, учёный,кандидат наук. Его слово против бредней этого ханты. Ненавистный охранник убит, Сергей утонул, а если даже и выплывет, то вряд ли выживет городской студент в тайге без еды. А если чудо всё-таки случится и он объявится, не беда: он, Михаил Самарин будет уже далеко от родных пенат, за пределами нелюбимой Родины, которую он продал за тридцать серебренников, хоть и выражались они в долларах. За границей рай для предприимчивых и умных людей, а себя Самарин считал умным. Это здесь он обречён на прозябание в тени какого-нибудь гения геологии за нищенскую зарплату,/ сам-то он открыть ничего не смог./ Так успокаивая свою совесть этими размышлениями, Михаил Самарин стал ждать вертолёт. Тот прилетел через два дня. ГЛАВА 7 ... И ВОДОЙ Серёга застонал и открыл глаза. Где он Что с ним И внезапно разом вспомнил всё : толчок в спину, падение в воду с высоты. Вспомнил свой крик о помощи, вспомнил, как пытался удержаться на поверхности, борясь с течением реки. А Тымра из тихой таёжной речки после грозы и последующего ливня вдруг превратилась в мутный поток, который нёс его в неизвестность. Юноша опять застонал коснувшись рукой внушительной шишки на голове, которая нестерпимо болела. Он помнил, что несколько раз ударился о камни, когда пытался выплыть, постепенно погружаясь в реку всё чаще. Он попытался подняться, но в глазах потемнело и голова закружилась сильнее, наверное, у него всё-таки сотрясение мозга, думал Сергей ,снова опускаясь на песок и вспоминая дальше. Он не помнил сколько времени прошло в его сражении с рекой, в попытках доплыть до берега, который казалось был так близко. Вспомнил только, как намокшая одежда и обувь стали тянуть на дно. Серёга ,конечно, мог держаться на воде, он даже одно время ходил с друзьями из института в городской бассейн. Но шансов выжить в бурной таёжной речке, после падения в неё с высоты, у него не было. А когда ногу свело судоргой, , юноша закрыл глаза и, в последнем усилии вынырнув из смыкающейся над головой Тымры, выкрикнул одно имя, вернее ему показалось что выкрикнул, а на самом деле просипел: - Женя... - и камнем пошёл на дно. Серёга резко приподнялся, выкашливая остатки воды из лёгких, сел на прибрежный песок,пережидая головокружение и осмотрелся вокруг. Глаза радостно распахнулись увидев лежащего рядом Евгения, но тут же радости в них поубавилось: Анегин был без сознания. Сергей наклонился над ним, увидел, что друг дышит и легко коснулся ладонью щеки, чуть похлопал по ней и тихонько позвал; - Женя! Евгений не отозвался, казалось, он спал. Тогда юноша не удержался, наклонился и невесомо коснулся своими губами губ любимого. Да, он вспомнил и своё неуклюжее признание, на которое ему не ответили,но он его помнил. Выпрямившись, Серёга окинул взглядом распростёртое на песке тело и увидел, что левый рукав камуфляжной куртки друга набух от крови. Женя ранен! Юноша вспомнил звук выстрела со стороны их лагеря, когда его оглушенного падением уносило течением. Значит друг ранен и Сергей знал, кем был сделан этот выстрел. Седовласый ханты не был способен выстрелить в человека, а вот Самарин... Значит, вот до чего довела зама неудовлетворённая похоть и ревность! Значит Евгений услышал его крик о помощи, как всегда появившийся вовремя, бросился за ним ,раненый, в реку, Вытащил его на берег, разглядев полоску песка среди камней, когда Серёга уже начал тонуть, а сам потерял сознание от потери крови.. Хорошо ещё,что вода в Тымре была не по летнему холодной, кровь должна скоро остановиться. Юноша знал, что надо бы друга перевязать, осмотреть рану. Но он ничего не знал об огнестрелах, так что Cергей понял одно : надо приводить в чувство Евгения. Шатаясь как пьяный, Сергей всё же поднялся, стянул с себя ветровку , в капюшон набрал из реки воды, вернулся к Анегину и полил ею ему на голову и лицо. - Ты хочешь, чтобы я захлебнулся Так вот какова твоя благодарность...- раздался ироничный голос. Отфыркиваясь от попавшей в нос воды Евгений открыл глаза. - Ты спас мне жизнь и моя благодарность безмерна. Скажи, как я могу отблагодарить тебя - Помоги мне сесть и снять куртку, Сможешь меня перевязать - Нас учили на сборах, я попробую. Я буду очень стараться. - Уж, ты постарайся, Серёжа,- Анегин положил свою широкую ладонь на запястье парня. А у того сразу запламенело лицо. - Хорошо хоть в левую попал гад, -поморщился Евгений,неловко повернувшись, помогая парню снять свою куртку и рубашку с футболкой. - Ты ведь знаешь кто это - Знаю,конечно. Это он,Самарин, столкнул меня в реку, ударил в спину, сволочь, когда я отказался отдать ему взятые контрольные пробы воды и грунта, доказывающие наличие залежей нефти. - И зачем они ему Это ради них он был готов убить нас обоих Тут Серёга рассказал о последних словах профессора, которым он сначала не придал значения. - Так он ещё и предатель, такие готовы продать и мать родную за бабки. Как таких только земля носит! - шипя от боли Евгений осмотрел рану в предплечье. Пуля прошла навылет,кость не задета, определил он. Хреновый видно, стрелок,этот Самарин. Да и трудно гражданскому было попасть в бегущего человека. Так что всё не так плохо. Если бы у них ещё была бы аптечка!.. Одна надежда. что их быстро найдут и рана не воспалится. - Так эти пробы с тобой Вода их не испортила - Нет, ответил юноша, машинально ощупывая целостность не большого контейнера на своём поясе. - Он герметичный. - Хорошо! Береги их Серёжа. Иначе нам никто не поверит, что нефть мы нашли. Перевязать руку решили оторвав полосу от рубашки Серёги. Промыв ещё раз рану речной водой,Евгений сказал: - Нужную траву искать долго, давай, студент, поищи обычный подорожник, знаешь такой На первое время сойдёт. Надеюсь температура не поднимется. B - Обижаешь, Евгений! Подорожник я знаю ,конечно. - Ну, ты ведь городской житель, , можешь и не знать. И, Серёжа, давай, зови меня Женя, - глядя в сторону, сжимая и разжимая пальцы левой руки, проверяя их моторику, сказал Евгений, - а то ,когда ты зовёшь меня Евгением , я чувствую себя старым. - Хорошо, Жень, - расцвёл улыбкой Сергей. Действительно, после всего пережитого, он даже про себя не называл друга Евгением. . Он быстро нашёл в прибрежной траве листья подорожника и перевязал рану. - Классная повязка! - одобрил Анегин. - Да, у тебя талант! - Это мой первый опыт, - ответил Серёга и почему-то смутился. - Так, первую помощь ты мне оказал Оказал. Теперь давай, раздевайся. Юноша вытаращил на друга глаза. Тот глянув на ошалевшего парня, засмеялся и уточнил: - Будим сушить нашу одежду, пока светит солнце, а то вечером без спальников мы замёрзнем, с реки будет дуть. И нам с тобой надо решать, что делать дальше. Может всё-таки строить плот, чтобы спуститься по реке, но у нас нет инструментов и нечем связывать брёвна. Так что будем ждать вертолёт, нас же будут искать - Я бы на это не надеялся. С Самарина станет, сказать, что мы погибли в тайге от пожара, -говорил Серёжа, раздеваясь до трусов и раскладывая одежду на песке. А Николай Что с ним ,как думаешь - тоже раздеваясь, спросил Евгений. - Не знаю, Женя. Надеюсь он избежит нашей участи и этот гад его не убьёт, - Серёга покачнулся и тоже осел на песок. - Голова закружилась, - виновато сказал он другу. - Нам обоим надо отдохнуть, у тебя, наверно, сотрясение мозга - Да, меня подташнивает... - Отдохнём немного и попытаемся развести огонь, чтобы отпугнуть зверей и комаров, и самим согреться ночью. От реки пока уходить не будем,здесь легче будет заметить огонь костра,когда за нами прилетит вертолёт. И пусть нас в лагере не окажется, наш костёр должны увидеть с воздуха. Долго отдыхать им не дал голод. Завтракали друзья рано утром, а сейчас уже был полдень, судя по расположению солнца на небе. - Надо подняться наверх и в тайге поискать каких-нибудь ягод или грибов, только я пока не вижу, где и как как можно это сделать. Давай сначала выясним, что у нас с тобой есть, Серёга. Выкладывай всё из своих карманов,а я из своих. Скоро между ними лежала небольшая кучка вещей: бесполезный сейчас компас, побывавший в воде, два ножа, несколько слипшихся карамелек, которые Серёга обнаружил в своём кармане. Евгений торжественно достал из внутреннего кармана куртки фляжку со спиртом. - Блин, совсем забыл про неё, когда промывали рану. Ладно, обработаем при следующей перевязке, - и добавил, оглядев их богатство,- Да, негусто. Так, сейчас съедим по конфете, а потом я попытаюсь добыть огонь, а ты поищешь место,где можно подняться на высокий с этой стороны берег реки и в тайге поищешь нам поесть. Только не уходи далеко ,заблудишься без компаса на раз. Место, где можно было подняться в тайгу Серёга нашёл быстро, прошёл немного вдоль реки,чтобы не заблудиться, и обрадовался обилию сухостоя и валежника, значит в случае ненастья, можно будет здесь построить шалаш и укрыться от дождя. Ему почему-то казалось,что их найдут не скоро. Через пару часов блужданий по тайге, Серёга вернулся на берег неся немного грибов,горсть голубики и каких-то красных ягод, которые Женя с сожалением выкинул, как ядовитые. А вот грибы, к радости обоих, были съедобные . - Кормилец! -похлопав по плечу парня здоровой рукой, улыбнулся Анегин. Он уже разжёг костёр и грелся около него, зябко кутаясь в свою куртку, когда пришёл Сергей. Его бил озноб, кажется температура всё же поднялась. Пока Евгений, сидя у костра нанизывал грибы на ветку и жарил их над огнём, Серёга пошёл к реке вымыть голубику. Вернувшись к костру он в растерянности остановился, не зная куда положить ягоды, которые он нёс в ладонях. Он, раззява, не догадался хоть листьев покрупнее из тайги принести. Тут Евгений поманил его к себе и дёрнул за штанину, предлагая присесть. Когда Сергей опустился рядом на колени , Женя взял его сложенные ковшиком ладони своими руками, подтянул к себе , затем наклонился и стал есть ягоды прямо с его ладоней. Юноша замер от невероятно возбуждающего ощущения, когда губы любимого касались его кожи. Её покалывало в том месте, где они касались ладоней. Съев половину, Анегин поднял на парня глаза: - Теперь ешь ты. - Что-то не хочется, - ответил Сергей. - Ешь, я сказал! - вспылил друг,потом добавил мягче,- Тебе надо поесть, силы нам ещё понадобятся. - Ты думаешь, у меня что-нибудь полезет в горло сейчас - тоже повысил голос юноша. И через пару секунд уже тише спросил: - Женя, что происходит между нами Ты целуешь меня, а когда я признаюсь, что люблю тебя, молчишь. Ты ешь ягоды из моих рук, а потом спокойно предлагаешь мне их доесть. - Да, я сам не знаю, что со мной происходит, - раздраженно бросил Евгений, отвернувшись от Серёги.- Это неправильно, я не должен губить твою жизнь. - Это я уже слышал. Но это моя жизнь и я хочу , чтобы в ней был ты. Я же чувствую, тебя тянет ко мне, но ты не решаешься сделать следующий шаг. Ты не готов - Ты не понимаешь... - начал было Анегин, повернувшись к Сергею, но глянув на костёр заорал: - Грибы горят! Быстро закончив неприхотливый ужин, Серёга перевязал руку Евгению, обработав её на этот раз спиртом из фляжки Анегина, который громко матерился, скрывая боль. Он надеялся хоть как-то обеззаразить рану,которая всё-же покраснела и воспалилась. Молча улеглись спать спина к спине,стараясь согреться. Когда стемнело , то стало и правда, прохладнее. А ночью Евгению стало хуже. Серёга проснулся от криков бывшего контрактника, который был сейчас не на берегу таёжной сибирской речки, а сражался с боевиками, напавших на их заставу на границе с Дагестаном. Анегин метался в бреду ,выкрикивая хриплым простуженным голосом слова команд: - Димка, обойди дом справа, стреляют оттуда... Витька, снайпер на крыше, сними его... Врёшь, не возьмёшь... Сибиряки не сдаются!.. Он вскинулся, пытаясь вскочить , но упал от резкой боли в руке. Сергей мгновенно повернувшись к другу при первом же вскрике ,обнял его, согревая собой. Евгения опять сотрясал озноб. Он вцепился в плечи парня и распахнув на миг закрытые было глаза, снова потерял сознание. Серёга несколько раз бегал к реке и смачивал холодной водой лоб друга лоскутом оторванным от его многострадальной рубашки. Под утро жар у раненого спал и Сергей заснул рядом с ним, инстинктивно обняв одной рукой Евгения поперёк груди,прижавшись к здоровому боку. - Я и так никуда не собираюсь убегать отсюда, можешь меня не держать, - услышал он утром любимый ироничный голос. Юноша поднял голову и глянул красными не выспавшимися глазами на друга. - Ты всё время от меня убегаешь, - парировал он, пытаясь собрать в кучку расфокусированный взгляд. - Ты о чём Не понимаю, - разыгрывал непонимание Анегин. - Всё ты понимаешь, - упрямо тряхнул головой Серёга и поморщился, от резкого движения голова сразу стала опять нестерпимо болеть. Но отлёживаться им по-прежнему было некогда. Съев остатки грибов и по карамельке, перевязав Евгению раненое предплечье, друзья стали решать, что они сегодня должны обязательно сделать. Сергей предложил наверху сделать шалаш на случай ненастья. Там прямо на высоком берегу много поваленных деревьев, сухих стволов - им не придётся уходить от реки и в тоже время у них будет укрытие. Не хватало ещё им простудиться, намокнув под дождём и не имея возможности высушить одежду. И им нужна еда. Евгений показал Серёге как сделать простой силок из их шнурков и как можно приманить птицу. А то на грибах и ягодах они долго не протянут, пошутил он. Утром раненому стало полегче и он, отправив парня наверх, решил собрать на берегу побольше дров, чтобы поддерживать постоянный огонь. Сил добыть новый у него скоро может и не быть. Евгений чувствовал что слабеет с каждым днём. И хотя кровь из раны едва сочилась,он это видел, когда Сергей утром его перевязывал, но совсем не останавливалась. С трудом передвигая ноги,он прошёл вверх по течению реки, собирая всё что могло гореть, стараясь не обращать внимание на жжение в ране. Далеко Анегин не ушёл, отдохнув на песке он вернулся обратно и сел у костра дожидаться Серёгу. И у него было над чем поразмышлять. Что же ему делать с Серёгой И хотя ранение не способствовало вожделению, но и не исчезло совсем. А этот рыжий делал всё, чтобы он Евгений хотел его всё сильнее. Хотел, когда вытащив парня из реки приложил голову к груди, слушая его дыхание. Хотел, когда ел ягоды из его рук. Хотел, но... не мог, не был готов. Рыжий был прав. Серёга поднялся на высокий берег Тымры и пошёл вдоль него , держа реку в поле видимости, поглядывая по сторонам. К сожалению, тайга сегодня словно вымерла. Нет, живность было слышно, но не видно. Прошедший дождь притушил пожар в тайге, зверьё немного успокоилось и попряталось от человека. Птицы опять порхали с ветки на ветку, но так высоко, что Сергей уже отчаялся кого-нибудь поймать.. Лишь часа через три лежания в траве в его силок попала зазевавшаяся дикуша. Но юноша был рад и этому. Сегодня они с Женей поедят кое-что получше грибов и ягод. Ведь всё остальное, более существенное, способное не только раздразнить, но и утолить голод исчезло напрочь. Вернувшись с трофеем, добавив к нему неизменные грибы и ягоды, набив ими карманы, и прихватив несколько сухих веток, Серёга с радостью увидел друга за работой. Евгений вырезал ножом из небольшой коряги емкость для воды, чтобы не бегать за каждым глотком к реке, а теперь выстругивал что-то похожее на ложку, чтобы черпать ею воду и пить. Дикуша была ощипана, зажарена и съедена, на короткое время приглушив голод. . Стемнело. В трудах и заботах о пропитании закончился второй день их одиночества вдвоём. И если бы не рана Жени, и временами накатывающая дикая головная боль, Серёга был бы рад такому одиночеству. Он вдвоём с любимым человеком, вокруг никого. И пусть друг никак не решится сделать следующий шаг, он не за горами, юноша чувствовал, что Женя становится всё ближе, хотя куда уж ближе, чем они сейчас. Евгений лежит на спине, Серёга прижавшись к его боку, стараясь прикрыть его от ночного холодного дыхания реки, обнимая своей рукой друга поперёк груди. А действительно как можно быть ближе, любопытствовал юноша. Он совсем ничего не знал об этой стороне любви. Он, конечно, кое-что слышал о геях, но никогда не считал себя даже сочувствующим, не смотря на тот случай двухлетней давности. Но теперь осознав, что он любит мужчину, Сергей сожалел, что знает так мало, он хотел бы доставить удовольствие любимому, очень хотел. Лежа на нагретом за день песке друзья строили планы на завтра. Решили, что Сергей пойдёт строить шалаш, если удастся, поймать какую-нибудь живность, набрать грибов и ягод, как обычно, ну, и дров,конечно, захватить и вернуться, чтобы поддерживать огонь. Его сменит Евгений, закончить строительство их временного дома. Их дома. Анегин улыбнулся шальной мечте : их с Серёгой дом. А что, это возможно, вдруг осознал Евгений. Только сдаться, отпустить тормоза. пойти навстречу своим желаниям... И вот они с Сергеем вместе. Пусть это будет съёмная квартира и свои отношения им придётся тщательно скрывать, врать родным и друзьям... Сможет ли выстоять очень молодой парень Выстоит, утвердительно подумал Евгений, ведь он сказал, что любит. Впервые, после долгого времени, Евгений Анегин подумал, что любовь ещё может быть существует. А он сам Да, утвердительно решил он, он сделает этот следующий шаг. Анегин понимал. что никуда он не денется и уже не сможет отказаться от своего рыжего студента. Ох, и попадёт ему, улыбнулся своим мыслям Евгений, когда Серёга узнает, как он называет его про себя. Так он думал, погружаясь в сон, не замечая как всё тело заполняет температурный жар. Вторая ночь была ещё хуже. Евгений не бредил, он просто трясся от холода. Его бросало то в жар, то в холод, и он стал кашлять. Надо уходить от реки и завтра же, думал Серёга, прижимаясь к другу, пытаясь передать ему своё тепло. Но того трясло и трясло. Тогда юноша вспомнил, как Женя рассказывал о том как можно согреться людям, если не может согреть слабый огонь и лёгкая одежда. Можно согреться соприкоснувшись своей голой кожей с кожей другого человека. Евгения он сейчас может согреть только так. Сергей решительно поднялся и стал решительно раздеваться. Раздевшись сам, он начал расстёгивать куртку и рубашку на Анегине. - Что, вот так сразу, даже не поцелуешь - стуча зубами от озноба, при этом стараясь помогать своему раздеванию одной рукой Серёге, иронично спросил Женя, впрочем всё понимая. - " Я тебя поцелую... Потом... Если захочешь",- фразой из любимого, как оказалось ими обоими, старого телефильма, ответил Сергей, расстегнув наконец пуговицы на рубашке и задирая футболку. Забросив свою одежду себе на спину. юноша опустился своей обнажённой грудью на грудь друга. Евгений лежал с закрытыми глазами и дышал с трудом. Свою голову Серёга устроил чуть ниже подбородка любимого. Два сердца оказались напротив друг друга и бились в унисон. Но и пахом он оказался прямо напротив паха Жени. Сергей напрягся и попытался поменять позу, сместиться в сторону, но тот удержал его на месте, положив свои руки ему на спину , крепко прижимая к себе, по-прежнему не открывая глаз. Постепенно дрожь перестала сотрясать тело Евгения, и он ожил. Да ещё как ожил! Серёга замер. почувствовав как увеличивается плоть друга и затвердевший член в штанах грозит порвать молнию. Он опять попытался сместиться в бок, проехавший своим членом по его явной эрекции, как вдруг услышал стон: - Что же ты мучаешь меня Ты это нарочно - впрочем не отпуская парня, а наоборот ,прижимая к себе ещё сильнее, пробормотал Анегин. - Ты о чём - теперь непонимание разыгрывал Сергей, приподнимаясь на локтях и глядя другу прямо в глаза, увидел в них жгучее желание. Молнией вспомнилось своё ярчайшее ощущение, испытанное им тогда, два года назад в общежитии, когда его довело до оргазма только трение членов друг о друга, его и того чувака в общежитии. И глядя в эти горящие возбуждением глаза он тихо спросил Анегина: - Чего ты хочешь, Женя - Тебя, я хочу тебя, но не могу... - А я могу. Серёга привстал, стянул себя последний предмет одежды, сел между раскинутых ног мужчины и потянулся к молнии на штанах Евгения. Так же не отводя взгляд, расстегнул её и достал из трусов член. Тот приятной тяжестью лёг на ладонь. Он впервые касался чужого мужского достоинства и опустив взгляд рассматривал его. Погладил другой своей рукой и услышал одобрительный стон Жени. Он ,как и все подростки мастурбировал подростком, но не знал понравится ли его действия другу. Сергей опустил руки, но член любовника опускаться не собирался, да и свой собственный уже ныл требуя внимания. Тогда юноша сделал то, что,как он помнил,принесло ему удовлетворение. Он опустился всем телом на Евгения и потёрся своим членом о его. Евгений опять протяжно застонал: - Что же ты делаешь со мной, - прохрипел он, приподняв голову. - Я что-то делаю не так - замер Серёга. - Нет,нет... Всё так...только не останавливайся... - опустив голову обратно на песок,торопливо проговорил он и потерялся в ощущениях. Это было потрясающе, но мало. Он лежал в неярком свете костра, прерывисто дыша, глаза полыхали возбуждением, грудь бурно вздымалась и опускалась, Серёга глаз не мог отвести от своего Жени. - Как ты красив,любимый! - тихо прошептал он другу прямо в губы.наклонившись для поцелуя. Поцелуй долго не продлился, им обоим хотелось большего. Сергей снова опустился грудью на грудь и заскользил рыбиной вверх и вниз. Он оперся руками по обе стороны от головы Евгения ,запрокинул голову и задвигался со всё возрастающим темпом, ощущая всем телом прокатывающуюся дрожь партнёра вслед за своими движениями. Но это была не простудная дрожь, Анегина трясло от накатившего непреодолимого желания. Ему невыносимо захотелось сейчас подмять под себя парнишку и взять его, заполнив собой до отказа. Но он боялся испугать своего рыжика таким напором. Он же видел неопытность в нетрадиционном сексе своего юного любовника. И хотя он ценил смелость Серёги, /сам бы он так и не решился , наверно, даже на этот шаг/ Евгений чувствовал, что торопиться нельзя, чтобы всё не испортить. Ведь настоящая любовь это не только секс. Любовь - замер Анегин. -Значит всё-таки любовь...- смирился мужчина. А когда Серёга особенно сильно вжался в его бёдра, все мысли Евгения испарились. Яркая вспышка вспыхнула перед глазами и тёплое выплеснулась белесой влагой между ними на их животы. Невероятно! Он испытал офигенный оргазм только от трения членов! Такое с Евгением случилось впервые за его тридцать с небольшим лет. Юноша расслабленно опустился на грудь любовника. Любовника... Да! И следом мелькнуло: так вот какова мужская любовь! Мысли расслабленно кружились в посторгазменной неге. И что это люди клеймят позором однополую любовь Если люди взрослые, никому не должно быть дела до того, как они доставляют друг другу наслаждение. Потому что просто удовольствием этот взрыв сверхновой Серёга бы не назвал. Его голова лежала на груди Жени и юноша слушал постепенно успокаивающийся бешеный ритм его сердца. Сильные руки гладили парня по обнажённой спине /наброшенная одежда съехала куда-то в бок/, постепенно спускаясь к ягодицам, а губы целовали, шепча в ухо: - Спасибо, мой храбрый мальчик. - За что И я не мальчик, мне двадцать лет, - Сергей сердито стукнул друга по плечу, попал по больному, Евгений дёрнулся, скривившись от боли. Парень наклонился и поцеловал ушибленное место, извиняясь. - За то, что ты вернул меня к жизни, так что мы квиты. Они помолчали некоторое время. Серёга скатился с любовника и прижался к его правому боку, задрёмывая на его руке. И вдруг услышал тихое : - Как ты , Серёжа /как шелком по бархату/ - Я в раю! - не открывая глаз пробормотал тот. - Тебе понравилось Сергей не ответил, поцеловав любимого куда дотянулся губами. - Хочешь продолжить - Нет, - юноша в испуге открыл глаза. Ему понравилось, очень понравилось, такого крышесносного оргазма он не испытывал ещё никогда, но Серёга не знал, что делать дальше, а показывать Жене свою неопытность ему не хотелось. - Хорошо, не будем торопиться - стараясь скрыть в голосе лёгкое разочарование, сказал Евгений. - Давай оденемся и постараемся поспать. Он незаметно вздохнул. Ему придётся ещё многому учиться самому и научить своего Рыжика и в первую очередь не бояться секса с ним. Сергей поднялся вытер их обоих влажным лоскутом от своей рубашки, оделся сам и помог одеться Жене. - А что дальше, Женя Когда мы вернёмся в город " Если вернёмся...", невесело подумал Анегин, обнимая Серёгу здоровой рукой, но вслух сказал: - Я не знаю, Серёжа. Тебе решать. - Я решил. - твёрдо, ни секунды не раздумывая, ответил юноша. - Вместе - Да, если ты захочешь. И Евгений снова поцеловал своего храброго мальчика. - Рыжий, - ласково прошептал он, с улыбкой глядя на засыпающего Серёгу. - Я всё слышал и я не рыжий, - парень приоткрыл глаза, улыбнулся в ответ на улыбку Жени и заснул уже окончательно. Так они и уснули в ставшей любимой позе : Анегин на спине, Серёга тесно прижавшись к его правому боку, обнимая друга поперёк груди. Утром опять запахло гарью. Тайга снова горела. Небо постепенно заволокло дымом. К полудню он уже стелился и над Тымрой и был настолько густым, что не было видно противоположного берега. Теперь уходить на высокий берег реки было нельзя. Друзья сидели у реки мрачные, голодные. Нельзя было даже подняться наверх и хотя бы поискать грибов и ягод. Они доедали последние карамельки, когда услышали шум вертолёта. Он прилетел за экспедицией, как и договаривались. Парни бросились кидать в костёр остатки веток и сучьев, чтобы увеличить пламя. Они кричали,бегали по берегу и размахивали одеждой. Но всё было напрасно, лётчики их не слышали из-за шума лопастей и не видели костра из-за дыма от горящей тайги стелившегося почти над самой водой. Через час всё повторилось, когда вертолёт полетел обратно в Кедровый. И с тем же успехом. Почти сорвав от крика голос, Серёга рухнул на песок и от отчаяния заплакал. - Мы погибнем здесь, нас никогда не найдут, - рыдал он, размазывая копоть по щекам. - Мы умрём от голода. Идти мы не можем. Ты ранен и не говори, что легко. У парня была настоящая истерика. Евгений подошёл к Сергею, поднял на ноги, схватил его за грудки и встряхнул раза два так, что у того клацнули зубы, крикнув прямо ему в лицо: - А ну, отставить панику будущий лейтенант запаса! Мы живы, есть вода, костёр Сейчас лето,еду мы добудем. Ведь у нас есть руки, у меня,правда, действует только одна, но твои две нам с тобой помогут Не отчаивайся, Серёжа,- сбавил тон Анегин, прижимая парня к себе. - Не буду. Ты прости меня, Женя! Просто так обидно, что вертолёт дважды пролетел и оба раза мимо и... есть очень хочется. - Сейчас ты отправишься собирать по берегу дрова и будешь поддерживать огонь, а на охоту пойду я. Только иди вниз по течению. вверх уже ходил я и собрал, что мог. Не горюй, студент, - стараясь подбодрить своего молодого друга Анегин. - Нож у нас есть, а пожар выгонит из тайги зверьё. У нас вечером будет мясо, я тебе обещаю. - Но у тебя же плохо действует левая рука, - Серёга уже поднялся идти на поиски любых видов дерева, но не уходил, тревожась за друга. - Не беспокойся, я справлюсь, - ответил Евгений, взлохматив юноше отросшие пряди сейчас неопределённого цвета. Тот неловко коснулся его щеки губами и побрёл ниже течения реки. Вечером они увлечённо обгладывали косточки зайца, обезумевшего от надвигающегося таёжного пожара и бросившегося Анегину прямо в ноги. Решили съесть всё мясо сразу, надеясь , что удача теперь повернётся к ним лицом хоть в этом, и завтра они опять что -нибудь поймают. Ночь прошла более или менее спокойно. Так закончился третий день их испытаний на выживание. Вертолёт, прилетевший на место высадки экспедиции за её членами, нашёл только одного человека,лежащего на песке без сознания, блестяще сымитировав его потерю Лётчики в условиях почти нулевой видимости с трудом приземлившись на узкой песчаной полоске, бросились к человеку. Приведя его в чувство, они услышали трагическую историю гибели четырёх геологов. Самарин, это был конечно он, всё обдумал, что он будет говорить, два дня ожидая в одиночестве возвращения вертолёта. Эти двое суток не были для него безмятежными. Сначала он,конечно, спрятал все вещи трёх членов экспедиции, закопав в землю, надеясь на недолгое ожидание вертолёта Ему действительно стало страшно, когда он снова почувствовал в воздухе гарь и небо заволокли облака дыма. Он перетащил тело профессора ближе к воде и приготовился ждать, рухнув на песок, когда услышал шум подлетающей винтокрылой машины, и правда, ти почтеряя сознание от близости спасения. Якобы "придя в себя" заместитель, а теперь начальник геолого-разведочной экспедиции рассказал печальную историю. Самарина и его четверых товарищей , уже возвращающихся назад, настиг таёжный пожар. Они бежали от него разными тропами. Проводник бросил их, предпочитая выбираться одному. Где-то в стороне, где огонь подобрался к ним совсем близко раздался крик отчаяния их охранника, видимо погибшего от огня. Он из последних сил,практически на себе, нёс профессора Каргопольцева. Когда они уже достигли этого берега Тымры и упали без сил на траву, у профессора случился инфаркт и он умер. - Вы же не оставите здесь гениального учёного - Самарин хватался за рукава курток вертолётчика, внутренне хихикая,восхищаясь своей актёрской игрой. - Конечно, мы заберём тело, - успокоили измождённого геолога спасители.- А главное: вы нашли нефть/ - Нет! - закрывая лицо руками, подпустив в голос рыдание, ответил Михаил, - они все погибли напрасно. Космическая разведка ошиблась, нефти здесь нет. - Троих погодите хоронить, товарищ Самарин, Мы уверены, что руководство края соберёт спасательную экспедицию, их будут искать,хотя бы тела, как только ликвидируют пожар в тайге. Михаил Самарин, упав для верности впечатления ещё раз, якобы в голодный обморок, " очнулся" уже в воздухе, рядом с телом профессора. Он поспешил встать, но находящийся уже в пути обратно в Кедровый вертолёт качнуло и он опять упал. на пол. В Кедровом вертолётчики долго не задержались, дав только возможность Самарину помыться, переодеться и поесть. Все в посёлке были потрясены гибелью четверых мужчин, ещё недавно бодрыми и здоровыми улетевших отсюда на вертолёте. Особенно горевала Вера Васильевна Перфилова о гибели юного Сергея Лисицына, хотя лётчики оставили ей и другим жителям Кедрового надежду, что поисково-спасательная экспедиция будет обязательно послана, как только локализуют таёжный пожар в тех местах. Самарин,,забрав документы и деньги остальных членов экспедиции у главы поселковой администрации Степана Макаровича Иванова, поместив с лётчиками тело профессора в чёрный пластиковый мешок , не задерживаясь в посёлке ни на час, вылетел в краевой центр. Ему было стыдно принимать соболезнования сельчан по поводу гибели профессора и выслушивать слова надежды, что остальные могут спастись. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - В краевом центре сразу по прибытии он сам отправился в милицию с заявлением о кончине профессора Каргопольцева и о пропаже троих членов экспедиции. Возбудили уголовное дело. Самарина вызывали давать показания каждый день. целую неделю. Его вызывали на беседу даже в ФСБ, но предъявить заму главы экспедиции было нечего. Подтвердить или опровергнуть его слова было некому ,а он стоял на своём. Нефти в указанном из космоса месте нет, все карты,образцы почвы и грунта, как и полевой дневник экспедиции сгорели в таёжном пожаре,проводник и охранник его с профессором бросили, студент Сергей Лисицын, вероятнее всего заблудился и погиб. И его оставили на время в покое, взяв подписку о не выезде, которую он собирался нарушить. Когда в милиции его отпустили с очередной дачи показаний, Михаил Самарин стал готовиться к побегу. Навестил родителей, ничего,конечно, им не сказав, отгоняя от себя мысли о том,каково им будет жить потом, когда всё откроется, и как пожилым людям смотреть окружающим в глаза, читать в них осуждение. Мыслями он был далеко, среди осуществлённой мечты о красивой жизни за границей. Вечером Михаил собрал небольшую дорожную сумку с самым необходимым, собираясь утром сделать последний шаг: снять со своего счёта все деньги, переведя их в доллары.Паспорт у него с открытой визой, билет на самолёт он купит прямо в аэропорту и всё. Утром Самарин бросив ключи от своей квартиры в почтовый ящик родителей, отправился в банк. И исчез. Его пытались искать, объявили во всероссийский розыск, проверили вокзалы и аэропорт, всё безрезультатно. Михаил Павлович Самарин не покидал краевого центра, но его нигде не могли найти. ГЛАВА 8 НАЕДИНЕ .... С ТАЙГОЙ / Любовь под пихтами/ Наутро парни проснулись, кашляя из-за заполнившего за ночь лёгкие дыма.. Вставать не хотелось. На обоих накатило безразличие: не хотелось двигаться, шевелиться, делать хоть что-то. От вчерашнего энтузиазма Евгения не осталось и следа, а воспоминания Серёги о прошедшей жаркой ночи уплыли куда-то в туманное марево. Анегин был в сознании, но было видно, что он чувствовал жгучую боль в руке и она беспокоила его всё сильнее. Наконец Серёга всё же встал, умылся в реке и подошёл к раненому другу. - Я поднимусь в тайгу, попробую найти нам что-нибудь съестное. Ты должен поесть. - Ты тоже... должен есть, - с трудом открыв глаза, медленно с остановками ответил Евгений. И добавил,- Будь осторожен,Серёжа, берегись огня, не лезь на рожон и... возвращайся скорее. Наклонившись, Сергей чуть коснулся губами заросшей щетиной щеки мужчины и ощутил начинающийся опять жар. " Долго без помощи мы не протянем", - обречённо подумал он, но оставить друга одного и попытаться выжить самому... У Сергея даже мысли такой не возникало. Пусть лишь недавно обретённая первая любовь и окажется последней в его недолгой жизни, но она была, а значит, ради этого стоило жить и умереть. Тайга была заполнена дымом, хотя открытого огня видно не было. Надежда поймать хоть какую-нибудь зверушку растаяла как этот дым, если бы пошёл дождь. Пройдя немного вглубь леса, где, Серёга помнил, были ягоды, он набрал целые карманы, радуясь, что принесёт Жене хоть какую-то пищу. А вот грибов в таком дыму не было видно вовсе. Юноша уже собрался повернуть назад ,как вдруг замер. Он услышал, как слева от него хрустнула ветка и, повернувшись на звук, увидел, как среди окутанных дымом стволов деревьев двигается животное, большое,явно крупнее волка. " Медведь!" - понял парень. Как оказалось, ничего в жизни не может быть хуже чем осознание собственного бессилия. Безоружный, для которого единственным спасением было бы бегство, он помнил из рассказов их проводника Николая Оленева, что к хозяину тайги, если доведётся встретить, нельзя поворачиваться спиной, догонит и задерёт как липку. Зверь вышел из-за деревьев почти перед Сергеем и тоже замер, встав на задние лапы. Для него эта встреча была столь же неожиданна, как и для человека. Он не почуял парня из-за дыма и ветра, который дул в сторону реки, а то бы, конечно, ретировался раньше. Медведи или другие хищники, издали учуяв человека, потихоньку сворачивают с его пути, а этот...Серёга никогда не встречал медведя в среде его обитания, да и сейчас вряд ли бы встретил, если бы не таёжный пожар. Панический страх сковал движения юноши, он так и стоял неподвижно на месте, всем существом ощущая нелепость своего положения и, кажется, даже не моргал. Медведица, а это была она, та, о которой рассказывал Николай Оленев, видимо шла к реке, почуяв воду. Неизвестно где были её медвежата, да и выжили ли они в этом природном катаклизме, но медведица стояла и всё это время спокойно и внимательно смотрела на парня. Пристально так, мол, кто первый моргнёт, тот и слабак. Сергею становилось жутко, из-за всё более скапливающегося внутри адреналина снова заболела голова, в ней билась одна лишь мысль: только бы на меня не пошла. У него даже ноги уже дрожали от напряжения,а медведица всё стояла в нерешительности. Парень был похож на пружину, готовую в любую минуту распрямиться, развернуться к реке и бежать стремглав на берег Тымры, чтобы предупредить криком, уберечь, защитить, прикрыть собой раненого, если потребуется. Ведь защитить себя в данный момент Евгений не мог. Это ведь дикий зверь, хозяин тайги, ну, хозяйка, которому достаточно сделать вперёд пару шагов, чтобы смять, изуродовать, убить человека. Сколько длилось это испытание мужества и выдержки, - минуту, десять.. Серёга не смог бы сказать и под дулом пистолета. Липкие струйки пота потекли у него по спине. И тут медведица слегка покачала вытянутыми вперёд, чуть согнутыми передними лапами, медленно опустилась на землю. Сергей стоял как скала, не шевелясь, во время этого противостояния зверя и человека. Тут медведица как бы нехотя повернулась, посмотрела вроде с упрёком, мол шатаются тут по тайге всякие.., и опустив голову, поплелась в тайгу, потом затрусила быстрее и вскоре скрылась среди деревьев. " Медвежата где-то недалеко!" -догадался юноша, поэтому-то она и отпустила его без последствий, тревога за детёнышей перебила звериный инстинкт хищника. Едва переведя дух, Серёга помчался к Евгению, предупредить о появлении медведицы и добавить в костёр дровишек, чтобы не подпустить зверя к людям. - Прости, Женя, сегодня только ягоды. Грибов я не нашёл в таком дыму, поймать никого не смог. - Я не хочу есть, ешь сам, - Анегин проговорил это еле шевеля языком, температура у него не спадала даже днём. - Я уже поел пока собирал их. Это тебе. - Врёшь. Ты быстро вернулся. - Я кое-кого встретил. - Сергей решил не скрывать от друга встречу с хозяином тайги, но рассказывая шутил, чтобы не добавлять Евгению переживаний за него. - Больше не поднимайся наверх, следующий раз она может тебя уже не отпустить, - встревоженно скаpал Евгений, обводя языком пересыхающие от жара губы. - Как скажешь, Женя, - пообещал Серёга, не собираясь впрочем слушаться. Есть хотелось невыносимо. Он помыл ягоды в деревянной плошке, выструганной из коряги и покормил друга. Евгений вяло жевал, ему явно становилось хуже. Затем забылся то ли сном, то ли потеряв сознание. Сергей лёг рядом, привычно обняв любимого рукой посреди груди и чуть не плакал от бессилия, не имея возможности ничем помочь, только быть рядом. Солнце начало снижаться. Его тускло светящийся в дыму шар клонился к закату. Так это было или не так, но Серёге показалось, что оно закатилось за тучку. Видно завтра пойдёт дождь, равнодушно подумал он обнимая своего Женю. Юноша бездумно глядел в темнеющее небо, не видя в дымке даже звёзд. Сверху, из тайги, не было слышно ни звука. Лишь вода плескалась на мелководных перекатах,набегая на берег ,бурлила около больших камней. Негромко потрескивал костёр, сушняка Серёга натаскал достаточно. Наконец на них упала темнота. Она скрыла всё вокруг. Мир сузился до нескольких метров. За границей света притаилась жутковатая неизвестность. Несмотря на усталость парень не мог заснуть. Адреналин,гулявший в крови после встречи с медведем, тормошил, заставлял ворочаться. Да и тревога за Евгения не способствовала расслаблению. И хотя теоретически Сергей понимал, что ни один зверь не подойдёт к костру, что ни одного человека не было на многие километры вокруг и что бояться совершенно нечего, чувство беспокойства не покидало его. Всю ночь какое-то противное чувство опасности отгоняло сон. Вроде вот только заснул крепко, но как только костёр убавлял огонь, его как будто кто-то толкал в бок. За короткую летнюю ночь Серёга просыпался раз шесть, подкладывал дров и засыпал снова. Дождь пошёл утром. - Серёга, проснись! Костёр погас, мы промокли! - Евгений, приподнявшись на локте ,тормошил парня, который ошалело смотрел по сторонам, ещё толком не проснувшись. Дождь лил как из ведра. Тымра потемнела, от её ласкового бульканья не было и помина. Она зло ворчала и стукала галькой в водоворотах. Вода уже подбиралась к их импровизированному ложу. - Нужно подняться наверх, - говорил Евгений с трудом поднимаясь с помощью Сергея на ноги. Пожар теперь утихнет и им будет не опасен. А ливень вряд ли будет идти долго. Наверх они поднимались очень долго. Серёга с трудом удерживал Анегина в вертикальном положении, тот еле держался за его плечо и всё время норовил соскользнуть вниз на песок. Положив друга на опавшую хвою и переведя дух, быстро соорудил шалаш, который дал им хоть какое-то укрытие от льющейся с небес влаги. Забравшись в него Сергей пытался согреть Евгения, которого вновь начал колотить озноб, хотя от него шёл жар как от печки. У парней не было даже сил порадоваться отступившему таёжному пожару. С дождём пришла другая беда: влажность,сырость. Мокрая одежда липла к телу, холодила его. Костёр развести было невозможно. Густой и высокоствольный ,лиственный и хвойный лес давший парням укрытие, не давал им пищи. Ягоды и грибы вокруг они уже обобрали, поймать какую-нибудь птицу или зверушку сил у них не было. Серёге, кажется и есть не хотелось. голод притупился, он уже не выматывал, а казалось тупо грыз его изнутри. В животе неприятно бурчало. Они с Женей хоть и понимали что вода из реки кишит микробами, но совсем без воды они обходиться не могли. Спирт кончился и рану обрабатывать было нечем. Серёга с болью замечал, что кожа вокруг раны становилась тёмно красной и краснота эта расползалась по всей руке. Он боялся, что раненого началось заражение крови. День прошёл в попытках согреться, не спасал даже испробованный раньше способ. Сергей простудился сам и к вечеру начал кашлять. Тем временем на тайгу спустилась ночь и они забылись с Женей тревожным сном. Подошёл к концу их четвёртый день наедине с тайгой. Казалось испытаниям не будет конца и парни обречены. Именно тогда, дрожа под мокрой одеждой, обнимая Евгения, пытаясь хоть как-то передать ему, дрожащему от холода, своё тепло, Сергей узнал, какова высшая цена пусть рваной ,но сухой одежды, одной единственной ложки супа или кружки горячего чая. Он отдал бы за них все сокровища мира. Утром снова начался мелкий, утихнувший было ночью, дождь. У проснувшегося Серёги от голода в глазах плыла серая муть, а силуэты деревьев начали сливаться в сплошную чёрную массу. Но он вставал, не понимая зачем встаёт, смутно беспокоясь о лежащем рядом без сознания мужчине, шёл, пытаясь мутным от голода взглядом отыскать грибы или ягоды. Мозг был занят только руководством перестановки ног. Сергей ослаб настолько, что остановись рядом с ним заяц или приземлись прямо перед ним на куст птица, он не смог бы их поймать. Евгений часто терял сознание, приходя в себя на короткое время. Когда Серёга пытался покормить его, вяло жевал то, что клал ему в рот юноша, не выражая при этом никаких эмоций. Так прошёл пятый день их жизни в тайге. А дальше Серёга перестал считать проходящие дни. Но всё имеет свой конец. Закончился и дождь, всё вокруг было сырым, так что костёр юноша развести не мог, даже если бы Сергей и вспомнил сейчас науку выживания, которой учил его друг. Парни просто лежали обнявшись в своём хилом укрытии, как вдруг Евгений, придя в сознание, сел на еловый лапник, устилающий пол в шалаше. Серёга, дремавший рядом, тоже сел, затуманенным взором глядя на человека рядом, смутно припоминая, что ему, Серёге, он чем-то дорог. - Так продолжаться больше не может... Ты должен идти за помощью, - с трудом выговаривая слова, отдыхая после каждого предложения, начал Анегин.- Ты моложе и сейчас сильней, ты быстрее дойдёшь к людям.. Иди в лагерь вдоль реки... Нас будут искать и начнут оттуда... Может уже ищут... - Я не оставлю тебя! - тоном не терпящим возражений воскликнул юноша, очнувшись от апатии. - Тогда мы оба погибнем! Я уже не смогу подняться... - тихо закончил Евгений. - Значит погибнем, - сказал как отрезал Сергей. И добавил зло: - Неужели ты такого плохого мнения обо мне, раз думаешь, что я брошу тебя здесь одного умирать. - Что я буду делать один - как-то потеряно прошептал юноша. Но Евгений услышал. - Жить, глупый... Просто жить, Серёжа! - опускаясь на пол и закрывая глаза, сказал Анегин. Столь бурные эмоции отняли у него последние силы. - Разве это жизнь.. Без тебя... Евгений Анегин, бывший контрактник, опалённый пламенем настоящей войны широко открыл глаза и изумлённо смотрел на Серёгу. Откуда у этого мальчика, не нюхавшего пороха, городского жителя, студента, впервые попавшего в столь сложные обстоятельства, столько стойкости и мужества Он не дрогнул, не струсил. Ему трудно, Евгений же видел, но не подавал вида, чтобы старший друг за него не переживал. Не ныл, ухаживал за ним, поддерживал как мог, стойко перенося выпавшие на его долю испытания. И ,видимо, не собирается его слушать, его пытавшего убедить парня спастись самому. А как сильно его любит. Как же ему, Евгению, повезло в жизни встретить такое сокровище. И он решил, что если судьба пошлёт им спасение и это не будет слишком поздно, он своего Рыжика никому не отдаст. На следующее утро Сергей проснулся от ощущения холода. Не открывая глаз он пошарил рядом рукой и понял, что Жени рядом нет. Горячий от сжигающей его высокой температуры Евгений согревал ночью Серёгу своим телом и теперь парню стало так холодно,что он, как и друг ранее, трясся от утреннего холода. После вчерашнего эмоционального объяснения, Сергей решил, что они с Женей всё выяснили и что он ни за что не бросит его одного в тайге. Резко сев на полу в их хилом укрытии, юноше пришлось переждать головокружение и тошноту подступившую к горлу. Дождавшись прояснения в голове и ещё раз взглянув на пустое место рядом с собой, Серёга понял, что Евгений решил их спор по-своему и ушёл сам, освободив его от себя, думая, что тем самым спасает его. После серьёзных раздумий он изменил своё первоначальное решение, решив не связывать парня собой. Выбежав из шалаша Сергей огляделся по сторонам. Евгений в его состоянии не мог далеко уйти. Видимо, он отправился в тайгу, чтобы свалившись где-нибудь умереть. И точно, пробежав каких-нибудь пятьдесят метров вглубь леса, юноша увидел лежащего ничком человека. Бросившись к другу Сергей перевернул его на спину с тревогой вглядываясь в посеревшее, но всё равно такое любимое лицо, спрашивая себя, не опоздал ли Евгений с трудом, но дышал. - Ну, и куда же ты направился Решил от меня сбежать Не выйдет, - вопрошал парень пытаясь поднять довольно крупного и рослого мужчину, пусть он и был ослаблен сейчас голодом и ранением. - Помоги мне, Женя! Мне же тебя не поднять, - тормошил он друга, пытаясь вырвать его из бессознательного состояния. Это помогло. Анегин открыл мутные глаза, пытаясь сфокусировать взгляд и улыбнуться: - Ты так от меня и не отстанешь Cерёга отрицательно помотал головой, в очередной раз пытаясь приподнять Евгения. - Ну, чего ты ко мне прилип, Рыжий - снова спросил друг с трудом поднимаясь и наваливаясь на юношу. - А вот за рыжего ты ответишь... когда выздоровеешь, - оскалился Сергей, взваливая Евгения на спину и волоча его к шалашу. И тут звуки просыпающейся тайги вдруг нарушил звук идущий с реки. Это был звук работающего мотора с лодки или катера. Это было так неожиданно, что Серёга замер, решив. что у него от голода начались слуховые галлюцинации. Но буквально, через пару секунд он отмер. мягко опустив Женю на ковёр из опавшей хвои и рванул к берегу. Выскочив на высокий берег Тымры юноша увидел моторку проплывавшую мимо него с тремя людьми в ней. Он не верил своим глазам, не верил, что спасение пришло и некоторое время тупо смотрел на открывшуюся ему картину. И только когда лодка стала удаляться вниз по течению реки Сергей очнулся от ступора и закричал, собрав все свои силы. Его услышали. Люди находившиеся в лодке повернули головы в его сторону и увидели парня размахивающего руками и оравшего на всю тайгу: - Эй, мы здесь!!! - И тише - Спасите...- выброс энергии закончился и Серёга осел на землю, увидев, впрочем, что лодка повернула назад. С высоты он не видел как лодка причалила к берегу и из неё вылезли двое мужчин, третий остался у руля, нашли место подъёма и стали подниматься к нему .наверх. Сергей всё ещё не веря что их мытарства закончились с радостным удивлением узнал в одном из подходивших к нему мужчин в национальной одежде народа ханты проводника их экспедиции Николая Оленева. А тот подойдя к парню молча обнял его, по отечески гладя по голове, а у Серёги лились и лились слёзы из глаз, когда он с силой обнимал в ответ старого ханты. - Ну, всё, всё, - Николай отстранился от юноши и спросил заглядывая ему в лицо: - А где солдата Он жив - Жив! Жив! Но он ранен. В него стрелял Самарин, Михаил. Это он столкнул меня с обрыва в реку, а Евгений прыгнул за мной в воду и раненый вытащил меня из Тымры. Мы с ним здесь одни, без еды, а с недавних пор и без огня, уже... уже... - Серёга пытался рассказать сразу всю их эпопею, поднимаясь на ноги и ведя двоих ханты к своему шалашу. Но вдруг остановился и спросил Николая Оленева: - А какое сегодня число Старый охотник ответил и Сергей понял, что с того жуткого падения с обрыва прошло десять дней, а ему казалось. что прошли недели. Николай подойдя к лежащему без сознания Анегину ловко распорол ножом рукава куртки и рубашки, развязал лоскут от рубашки Серёги, которым была перевязана рана и осмотрел её, огорчённо цокая языком: - Солдата срочно надо в больницу, а то останется без руки. У меня есть одно средство, оно задержит болезнь, но надо торопиться. Лодка может плыть быстрее - Николай обратился ко второму ханты пришедшему с ним и который был в их троице старший, не по возрасту, а как владелец лодки, в которой, кстати, остался его сын. Тот согласно кивнул. Наскоро перевязав так и не пришедшего в сознание Евгения, Николай влил в него какой-то отвар придающий сил и они осторожно все втроём стали спускать бывшего контрактника вниз к реке. Третий ханты, молодой, сидевший у руля, тут же завёл мотор. как только в неё погрузили раненого и разместились остальные. Моторка понеслась вперёд как стрела. Сергей сел возле Евгения, укрытого всем, чем поделились ханты и жевал кусок хлеба, который дал ему Николай Ольнев, как только они отплыли от берега, прилагая немалые усилия, чтобы не проглотить его в два приёма и почти не жуя. Он помнил рассказы Жени, что после значительной голодовки есть надо понемногу. Да и рези в желудке не способствовали аппетиту. Друга он напоил отваром, который дал ему Оленев и который сказал, что ему пока не надо давать ничего другого, пока его не осмотрит доктор. Спустя два часа, проплыв почти сорок километров, они добрались до посёлка Семикачи, что был на полпути до Кедрового, куда и плыла лодка. Остановившись у посёлка на пару часов, Серёга немного привёл себя в порядок, умылся. его покормили. Так как в посёлке врача не было, Евгения решено было из лодки не забирать. Хозяин моторки запасся бензином и готов был плыть дальше, дожидаясь лишь когда Серёга свяжется по телефону с Кедровым и расскажет, что они живы и часа через три будут у них. Переждав бурные восторги главы поселковой администрации Степана Макаровича, Сергей попросил его связаться с краевым центром и вызвать санитарный вертолёт, вкратце рассказав, что у Евгения Анегина, охранника их экспедиции, пулевое ранение и что ему нужна срочная врачебная помощь, вопрос жизни и смерти, добавил он. И самое главное велел передать: нефть в указанном месте есть. Много нефти и он, Сергей Лисицын, везёт доказательства этому. - Держись, Женя! - шептал он не слышащему его другу. - Помощь уже близко. Ты только не бросай меня. -попросил он тихо. сжимая руку своему Жене. И счастливо улыбнулся ощутив ответное пожатие. Когда они прибыли в Кедровый их уже ждали и приветствовали как героев Хотя Сергей от усталости еле переставлял ноги, он дождался, когда Евгения перенесут в крохотную поселковую больничку, раненого осмотрел врач и начал оказывать ему первую помощь, ставить капельницу и делать всё что нужно. И только тогда, шатаясь от голода и усталости, поддерживаемый встретившими его четой Перфиловых, поплёлся к ним в дом. С трудом вымылся, переоделся в одежду сына Веры Васильевны и вырубился прямо за столом, съев лишь несколько ложек горячего наваристого супа. Утром прилетел вертолёт санитарной МЧС с приказом краевого правительства привезти не только раненого, нуждающегося в срочной операции, но и двух остальных членов экспедиции: студента Сергея Лисицына и проводника Николая Оленева. Прибывший с вертолётом врач, осмотрев Евгения. хмуря брови тут же начал звонить в краевую больницу, чтобы срочно готовили операционную. Время терять не стали. Сергей от лица их всех троих тепло поблагодарил всех сельчан, которые верили и надеялись, что пропавшие найдутся. Пожал руки всем пришедшим их проводить, и двоим ханты, привезшим их в Кедровый, обнялся с Верой Васильевной, дав ей слово, что скоро обязательно позвонит супругам Перфиловым и забравшись вместе с Николаем Оленевым в вертолёт, куда уже перенесли раненого, отправился домой. В вертолёте, державшийся вчера среди людей из последних сил, нервы юноши сдали. Серёга сидел рядом с Евгением ,держа его за руку, а слёзы облегчения, радости, что их мытарства закончились, что они с Женей выжили, потекли неудержимо из его глаз. Евгений пришёл в себя на несколько секунд, ощутив как на его лицо капают капли. " Опять пошёл дождь -подумал он,- А почему он горячий и... солёный" - Анегин слизнул языком каплю, попавшую на его губы. Открыв глаза он увидел своего рыжего мальчика, склонившегося над ним и держащего его за руку, ощутил чувство полёта. - Мы летим, Серёжа - только и смог спросить он. - Да, Женя. Николай Оленев со своими друзьями нашёл нас в тайге. Они плыли в Кедровый на моторке,чтобы рассказать правду о Самарине, я кричал,они услышали и забрали нас с тобой. В Кедровом тебе оказали первую помощь и вызвали вертолёт МЧС и вот мы летим домой, но правда ты летишь в больницу. Серёга говорил быстро, чтобы друг успокоился, теперь всё будет хорошо. Анегин устало прикрыл глаза. Молодой врач сидевший напротив спасённых ,поражённо смотрел с каким выражением лица глядел измождённый совсем юный парень на раненого, с которым сидел рядом. Это же невозможно! Так смотрят на самого дорого, на единственного в мире человека, без которого просто не жить - на любимого. Нет, ему померещилось. Но крепко переплетённые пальцы подтверждали неясную догадку, но почему-то никакого другого чувства кроме зависти у молодого врача не возникло. Вот если какая-нибудь девушка так же посмотрела на него, он был бы счастлив. Старый ханты, который сидел рядом с доктором, не смотрел на парней. Он смотрел в иллюминатор ,тихонько напевая какой-то свой заунывный родной мотив. Чувствуя, что чёрная дыра помрачения сознания снова увлекает его в темноту и не зная выплывет ли он когда-нибудь из этой черной дыры, но его Рыжий должен знать, он должен успеть сказать... И Евгений вцепившись крепко в руку Серёги, не отводя своих затуманенных глаз от глаз парня, произнёс одними губами: - Люблю... Этого никто не услышал, да и не должен был. Но тот, кому это слово было предназначено услышал, как будто его прокричали ему с крыши небоскрёба. Улыбаясь сквозь слёзы, наклонившись к самому уху Жени, который уже не слышал его, снова потеряв сознание, Сергей сказал так же тихо; - Тебе нужно было оказаться между жизнью и смертью, чтобы ты это понял. Ничего! Вот поправишься и мы всё обсудим. Хотя мой ответ ты уже знаешь. ГЛАВА 9 МЫ ВЫЖИЛИ! Через два часа полёта их вертолёт приземлился на крышу краевой больницы. Евгения шустрые санитары сразу погрузили на каталку и повезли в операционную, чтобы там врачи подготовив раненого и немедленно сделали операцию, речь шла уже не о днях, а о часах жизни бывшего контрактника. Сергея и Николая Оленева отвели в приёмный покой больницы для тщательного медицинского осмотра. Туда же в приёмный покой вскоре примчались родители Серёги, которым он позвонил прямо из вертолёта, чтобы они знали где он будет находиться,попросив телефон у молодого врача, который сразу исполнил просьбу измождённого, обросшего студента /хорошо ещё, что Сергей хоть успел побриться в Кедровом, а то бы мама его не узнала/, пребывая в шоке от истории услышанной ещё в Кедровом, пока они ждали отлёта, рассказанной парнем, вкратце конечно, без подробностей. Истории о честности и предательстве, трусости и мужестве, о любви и ненависти, как ещё понял он, даже не зная всех деталей. Мама плакала на плече у Серёги, а отец крепко сжимал другое его плечо. Им сообщили ещё вчера, что их сын нашёлся, но они поверили в это только сейчас, обнимая своего Серёжу. Рядом терпеливо ждали врачи, они уже осмотрели Николая Оленева, нашли его состояние удовлетворительным и взяв необходимые анализы, передали его в руки незаметно появившихся в приёмном покое краевой больницы людей в штатском, но с военной выправкой. " ФСБэшники" понял Сергей и потрогал контейнер с образцами, который всё время был прикреплён к его поясу. Прежде чем отдать себя в руки врачам и людям из ФСБ, Серёга попросил родителей приютить в их квартире проводника Николая Оленева некоторое время, сказав, что ему он, Сергей, и его друг,которому врачи сейчас спасают жизнь, обязаны старому ханты этой своей жизнью. Те дождавшись, когда Николая Оленева отпустили беседовавшие с ним фээсбэшники,предложили ему своё гостеприимство, старый ханты с достоинством принял их приглашение и отправились домой, попрощавшись с Серёгой до завтра, узнав от врачей главное: жизнь их сына вне опасности, но что он останется в больнице какое-то время для полного обследования и возможного лечения. Пока Сергея осматривали врачи и брали первоочередные анализы, впрочем сразу сказав, что он останется в больнице на несколько дней в любом случае, он думал, как рассказать сотрудникам ФСБ о том, что произошло на другой день после смерти профессора Каргопольцева, где сейчас Самарин и поверят ли им. У Серёги кроме истощения средней степени врачи,нашли ещё кучу отклонений в здоровье, но без угрозы жизни и отпустили его на первую беседу с компетентными органами, предупредив, правда, строго, что студент Лисицын измучен испытаниями в тайге и нуждается в лечении и отдыхе. Вручив главному из троих мужчин, сотрудников ФСБ, беседовавших с ним, контейнер с образцами, Сергей сказал главное, что нефть они нашли в указанном из космоса месте и эти образцы тому подтверждение. Рассказал о толчке ему в спину Михаила Самарина, о его же выстреле в Евгения и о счастливом спасении его и Евгения Анегина проводником Николаем Оленевым, который нашёл своих единородцев и направлялся с двумя из них на моторной лодке в Кедровый, чтобы рассказать о преступлении заместителя начальника экспедиции Михаила Самарина, которому их проводник стал, как оказывается, невольным свидетелем. Рассказ Сергея Лисицына и старого ханты проводника Николая Оленева произвели на фэсбэшников эффект разорвавшейся бомбы. Ведь они рассказывали вещи, совершенно противоположные тем, о которых поведал вроде вполне уважаемый человек - заместитель начальника экспедиции, кандидат геолого-минералогических наук Михаил Павлович Самарин и который казалось искренне плакал над могилой профессора на его похоронах. Но рассказы сегодня этих двоих совпадали даже в мелочах и в ФСБ были уверены, что и третий выживший участник экспедиции ,её охранник Евгений Анегин ,подтвердит их рассказ, как только придёт в себя после операции. Именно так: когда, а не " если", думал и Серёга отдыхая через пару часов после ужина на больничной кровати. Он всё ещё сильно хотел есть, но помнил, что нагружать желудок надо постепенно. И ещё тревога за любимого терзала его. Он пытался расспросить персонал отделения о результатах операции Евгения, но от него отмахивались:"Тебе он кто Друг Вот завтра и узнаешь, друг." Лишь поздно вечером молоденькая медсестричка сжалилась над не находившем себе места парнем, а может просто, чтобы скорее отправиться отдохнуть, позвонила в реанимационное отделение и поболтав, видимо со знакомой медсестрой, спросила как дела у поступившего сегодня с огнестрелом Евгения Анегина, похихикав с подружкой над фамилией пациента. Серёга, сжав зубы, ждал окончания разговора двух подружек, понимая, что иначе ему придётся ждать до завтра и не факт, что ему что-нибудь расскажут, фээсбэшники,наверняка запретили раскрывать информацию о них кому бы то ни было, ну, разве что родителям. Наконец, положив трубку внутреннего телефона дежурная медсестричка, рассказала Сергею, что операция прошла успешно, руку его другу удалось спасти от ампутации,что доставили его в больницу вовремя: ещё сутки и сделать бы ничего не удалось. А так сейчас его состояние квалифицируется как стабильно тяжелое. Ему сделано переливание крови, но чтобы исключить заражение, потребуется ещё несколько переливаний и что вызвали его родных, мать и сестру. На желание Сергея немедленно сдать кровь, если она подойдёт другу, медсестричка Света Иванова, как было написано на бейджике, засмеялась, сказав, что ему самому потребуется переливание крови, настолько он истощён. Всё же окрылённый неплохими известиями о здоровье Евгения, Серёга уснул успокоенным. Утром Сергей проснулся и не открывая глаз прислушался к себе: вроде ничего не болело, только ,как всегда в последнее время, хотелось есть. Ожидая возможности узнать новости о самочувствии Евгения, юноша вспоминал вчерашний разговор с людьми и ФСБ и до сих пор поражаясь той новости , что объявленный в розыск Михаил Павлович Самарин пропал, вылив на них с Женей ведро грязи и главное, сказав, что нефти они не нашли. Сергей, догадывающийся кое о чём, понимал, что Самарин попытается скрыться из страны, но сомневался ,чтобы ради такой мелкой сошки какая-либо страна пойдёт на международный скандал укрывая преступника и попытается вывезти его из страны тайно. Много позже, спустя пару месяцев, грибники найдут в лесополосе ведущей в аэропорт труп хорошо одетого молодого мужчины без денег и документов. Предполагая кто это, ФСБ вызвал родителей родителей пропавшего геолога и те рыдая подтвердили, что это их Мишенька. То же самое сказали и вызванные на опознание Сергей Лисицын и Евгений Анегин. Что случилось с Михаилом Самариным так и осталось тайной. Было известно только, что погиб он от удара по голове тупым предметом, но умер не сразу, а в течении нескольких часов, без надежды на помощь, как люди которых он обрёк на смерть, но выживших не, смотря ни на что. Люди гадали: то ли он был ограблен и убит левым бомбилой / или алчным таксистом/, польстившимся на толстое портмоне,который случайно открыл при нём геолог. То ли это гражданин одной ближневосточной страны не захотел отдавать русскому изменнику Родины тот приличный куш, который его страна обещала отступнику... Неизвестно. Бесславный конец бесчестного человека. В правительстве края приняли решение весной начать начать разработку богатого месторождение нефти , названного Каргопольским в честь умершего учёного открывшего его, отдавшего свою жизнь науке. Объявленный правительством тендер на его разработку и добычу нефти выиграла российская компания Югазнефть. Николай Оленев тоже не был забыт. Кроме положенной ему неплохой оплаты его работы в экспедиции, его премировали отличным новым охотничьим ружьём, за которое он поблагодарил, не собираясь, впрочем, расставаться со своим уже привычным оружием. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - Серёга каждый день узнавал как дела у его Жени. Мама, навещающая сына каждый день, откармливая его домашней едой, сначала спокойна выслушивала восторги Сергея достоинствам своего старшего друга, затем стала задумываться, замечая с какой теплотой говорит о нём сын, как загораются глаза, когда Сергей рассказывал о том, сколько Евгений знает, умеет, какой он сильный, он-герой прошедший войну. Что-то тут не так,чувствовала женщина. Она рассказывала как обрадовалась Люся. когда Серёга нашёлся, а сейчас порывается его навестить, но к нему, кроме родителей никого не пускают, чему парень был рад, хотя понимал, что разговор с девушкой неизбежен. Когда он смог покидать отделение, Сергей сразу отправился в отделение реанимации, но его конечно туда не пустили, сказав, что Евгений в сознании, но ещё очень слаб , за ним ухаживают по очереди мать и сестра. Придя на следующий день к отделению реанимации Серёга встретил молодую женщину, лет двадцати пяти, очень похожую на его Женю, выходящую из отделения. " Сестра", понял юноша. Девушка остановилась около него, взглянула на него и улыбнулась: - Так вот кого звал брат, когда был без сознания! Сергей - Да, а как вы догадались - покраснел парень, узнав, что Женя звал его в своём беспамятстве. - Ну, цвет твоих волос довольно точно определил брат. " Рыжий"- звал он. - Я не рыжий, - возмутился было Серёга и стушевался, покраснев ещё больше. " Ну, Женя, ты у меня попомнишь, когда встретимся... в темноте...на узкой дорожке..." - бормотал он пустые угрозы.- " Лишь бы встретиться!" И встрепенувшись спросил: - Как он - и впился в её лицо таким жадным взглядом, как будто готовился услышать приговор себе : жить он будет или умрёт. Девушка никак не показала своё удивление такой реакцией парня, позже собираясь взять брата измором, но допытаться - в чём тут дело. - Ему лучше, -ответила она на вопрос, - его завтра переведут в отдельную палату, так что можешь навестить брата, я попрошу сотрудников ФСБ. А как ты, Cергей Что мне передать брату - После завтра меня выписывают, У меня всё хорошо,так и передайте... - Ой, я не представилась- Лида. - Очень приятно, Лида. Вот номер моего сотового, Вы мне завтра позвоните куда и во сколько прийти. - Хорошо, Серёжа! И давайте на "ты", я не намного старше тебя, хотя у меня уже есть дочка. - Ладно, тогда до завтра, Лида! И... привет Жене, -тихо закончил он и резко повернувшись пошёл в своё отделение. " Что-то тут не так",думала сестра Евгения, и собралась узнать "что не так" во что бы то не стало. На следующий день Серёга стоял перед дверью палаты, названной Лидой по телефону, не решаясь поднять руку и постучать. Сердце бешено колотилось, в голове метались мысли: что говорить, что делать Там, около его Жени родные, нельзя обнять,смотреть придётся так, чтобы не выдать себя. Его Жени Теперь в городе, среди множества людей, это уже не казалось безусловным. Но неизвестность худшая из пыток и Сергей решительно, но негромко постучал и вошёл. У кровати Евгения сидела его мама, высокая уже седая женщина, настоящая сибирячка. - Что же ты,Серёжа, встал на пороге Проходи, знакомься- это моя мама Мария Григорьевна, с сестрёнкой ты уже познакомился вчера, как она рассказала. Рад тебя видеть. Мама. а это мой друг, с которым мы выживали в тайге и который спас мне жизнь. " Друг, А ты чего ожидал Что Женя возьмёт тебя за руку и объявит всем, что они пара В нашей-то стране" - думал Сергей, обнимая прильнувшую к нему женщину, уверяя её, что он не сделал ничего особенного, а вот Евгений действительно спас его и осёкся, увидев как тот шепнул одними губами: " Не надо об этом." Немного погодя, вытирая слёзы, Мария Григорьевна вышла. оставив сына с его другом пообщаться. А Серёга сел возле кровати со стороны здоровой руки друга,взял ладонь раненого в свою и молча опустил голову на его грудь. Несколько секунд они просто молчали, слова были не нужны. Они знали всё что происходило с другим всё это время, переживали, радовались улучшению здоровья друг друга. Знали о Самарине... и ждали встречи. И вот они встретились. Сергей приподнял голову и всё же посмотрел в глаза своего Жени , чтобы увидеть приговор: они вместе Или с возвращением в город всё прошло и и назад дороги нет Есть! Евгений смотрел на своего Рыжика внимательно,видимо, задавая себе те же вопросы. Но спросил дежурное: - Как ты, Серёжа - не отнимая впрочем своей руки из ладони парня. - Я в порядке, завтра домой. У моих родителей неделю гостил Николай, а два дня назад он уехал домой. Передавал тебе привет. - Спасибо. Может когда-нибудь съездим ,навестим его, поохотимся. Или ты теперь в тайгу ни ногой - спросил Евгений и испытующе посмотрел на юношу. Всё ли он помнит Сам -то он помнил своё признание в вертолёте. Но что для парня те воспоминания- горе или радость Радость, подтвердил взгляд Серёги, который ответил улыбнувшись: - На следующий год обязательно. Мы обязаны ему жизнью. Пройдём по местам нашей славы, только с двойным запасом продуктов...на всякий случай... - Не будет больше никакого случая, только осознанный выбор, - проговорил Анегин и чуть не прикусил язык, поняв что эти слова получились у него с двойным смыслом. Сергей вопросительно посмотрел на него, Евгений открыл рот, чтобы пояснить, но тут открылась дверь и вошла Лида. Друзья быстро расцепили руки, от девушки это движение не прошло незамеченным, но она не подала вида. У неё был откровенный разговор с братом, но она только добилась от Евгения слов, что они с этим мальчиком много пережили вдвоём в тайге и он ему очень дорог. Она не стала давить, Лиде было достаточно и этого. - Я пришла попрощаться,дочка приболела. Она у нашей тёти, - пояснила она повернувшись к Сергею. - Так что я уезжаю, - продолжила она, наклоняясь и целуя брата в щеку. - Оставляю тебе под присмотром мамы и под охраной твоего рыжего друга. Девушка засмеялась и помахав друзьям ручкой выпорхнула из палаты. Сергей молча показал Евгению кулак, на что тот якобы недоумевая, пожал плечами. - Я обещал тебе. что за рыжего ты мне ответишьЯ отомщу, -грозил Серёга, обхватывая шею друга в шутливом удушении. - Обещал, - прохрипел, якобы задыхаясь, раненый. - Назови время и место, несчастный, где свершится моя месть. - Вечером, когда меня выпишут, у входа в центральный парк, в девять часов, - тихо, так чтобы слышал только наклонившийся над ним Сергей,прошептал Евгений. Постучавшись вошла Мария Григорьевна, сказала, что пойдёт проводит дочь на вокзал и вечером вернётся. Сергей тоже поднялся, сказал, что заглянет завтра перед выпиской и будет приходить навещать друга каждый день. Поправившись на маминых обедах Сергей, светившийся счастьем, не ходил -летал по городу. Женя назначил ему свидание! Надо только немного подождать. Он проделал множество дел:побывал в ФСБ, где его допросили ещё раз по делу о преступлении против государства и сообщили, что к нему, охраннику и проводнику экспедиции претензий нет. Сергей сходил на могилу к Валерию Сергеевичу Каргопольцеву и назначил вечером свидание Люсе, когда встретил её во дворе, сказав, что им надо поговорить, поблагодарив девушку, за то что она поддерживала его родителей, когда он ,Серёга, пропал. - Мне тоже надо с тобой поговорить, - как-то загадочно ответила Люся, согласившись встретиться вечером, часов в восемь, и погулять. Выйдя в восемь часов вечера Сергей увидел девушку, которая нервно ходила по тротуару около их дома. Шёл август месяц. Лето заканчивалось, но было ещё довольно тепло. Уже темнело и Сергей, поцеловав Люсю в щёчку, взял девушку под локоток и повёл её со двора в ближайший скверик. Сев на скамейку Серёга решительно взглянул подруге в лицо, собираясь с духом , чтобы сказать ей, что они больше встречаться не могут. Но увидев её виноватые глаза всё понял, широко ей улыбнулся и беря её за руку спросил: - У тебя появился другой - Да. А ты улыбаешься - удивилась Люся. - Я тоже встретил другого человека. - Когда же ты успел В госпитале что ли Какая-нибудь медсестричка - но увидев как Сергей отрицательно помотал головой, спросила опять: - Не в тайге же В вашей экспедиции вроде были одни мужчины... - и внезапно замолчав от своей догадки глянула на парня. И Сергей не отвёл взгляд. Ему нечего было стыдиться своей любви. - Ну. ты же понимаешь... - вынужден был начать он. - Не беспокойся, Серёжа, твою тайну я сохраню. Юноша взял Люсю за руку, склонился и поцеловал ей ладошку. - Спасибо за всё! И от всего сердца желаю тебе счастья. Друзья - Друзья, - утвердительно ответила девушка. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - - -- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Евгения продержали в больнице ещё неделю и выписали под наблюдение врачей районной поликлиники. Серёга знал когда выписывают друга, зная что с ним будет его мама при выписке. Он помнил их разговор, но Женя позвонил перенёс встречу на несколько дней, пока в его квартире остановилась мама. Сергей места себе не находил от волнения. Всё свободное время он проводил у компьютера. Он перелопатил кучу тематических сайтов об однополом сексе, которые зачастую не вызывала у него ничего кроме скуки, но теперь он хотя бы знал теоретически: как он сможет доставить другу удовольствие, его .правда, немного насторожили рассказы на форуме о боли первого проникновения, но Cерёга, твёрдо решивший идти до конца, успокоил себя, что Женя не сделает ему больно намеренно. И ещё он узнал, что надо иметь смазку, не представляя как он зайдёт в аптеку с этой просьбой. До начала занятий в институте оставалась неделя, а Женя всё не звонил. Наконец. в один из последних дней августа раздался звонок и любимый ироничный голос в телефоне спросил: - Сегодня ты свободен, Серёжа - и услышав утвердительный ответ, сказал - Тогда до вечера, где договорились. Вечером мать обратила внимание, что сын ничего не ест. И хотя после возвращения Сергея прошёл уже месяц, она всё думала, что сын худой и если не ест, значит болеет. Серёге кусок не лез в горло от волнения. но он поел для вида, чтобы не расстраивать мать и стал собираться , предупредив её что придёт поздно. - У меня сегодня вечером встреча. - С Люсей - обрадовалась мама. - Нет... У меня появился другой человек. - Жаль, Серёжа, вы были красивой парой, все соседи умилялись. - Но ты же знаешь, у неё появился другой парень. - Да знаю. зачастил тут к ней какой-то спортсмен. А кто она, твоя девушка Когда ты нас с ней познакомишь - Угомонись, мать! - повысил голос. молчавший до сих пор отец. - Он взрослый парень, дай ему время. Они видимо познакомились недавно. Серёга благодарно посмотрел на отца, а на сердце было тяжело. Ну как Как сказать родителям, что он любит мужчину. Это же конец света для них! Нет, он будет хранить свою с Женей тайну столько, сколько будет нужно. После ужина он принял душ и был готов бежать в парк на свидание уже в восемь часов. Он надеялся,что это будет свидание. ГЛАВА 10 ТАК БЫЛО СУЖДЕНО Сергей уже почти полчаса прохаживался по аллеям центрального парка, в котором сегодня в будний день было совсем немного народу. Ему встретились несколько парочек. понимающе посматривающие на одиноко прохаживающего парня - "любимая задерживается". Знали бы они, что это любимый... Стало темно и довольно прохладно после прошедшего час назад дождя. Жени всё не было. Понятно, он передумал, накручивал себя парень, но мог бы позвонить и отменить встречу. Или он набирается решимости расстаться с ним, думал Серёга, но тут же устыдился своих мыслей. Он вспомнил глаза любимого, когда вошёл в палату и увидел его впервые после операции, какая радость заплескалась в них, когда Евгений узнал вошедшего. И сегодня утром когда любимый ироничный голос позвал его, в нём было столько теплоты, что Сергей еле дождался вечера. Нет, Женю что-то задержало,но он обязательно придёт. И юноша продолжал мерить шагами дорожки парка, не заметив, как ушёл слишком далеко от входа. Серёга остановился, собираясь повернуть назад к освещённому входу. Он услышал сзади шаги, но не обернулся, позволив подойти со спины и положить ладони себе на плечи, всем существом впитывая тепло любимых рук.Сергей склонил голову и потёрся щекой о ладонь Евгения. Тот мягко развернул юношу лицом к себе, и тот уловил нотку алкоголя в дыхании Жени. - Догадался пойти где потемнее, молодец! Спасибо, что подождал, Серёжа. Друзья из " Комбата" неожиданно нагрянули вечером, поздравить с выздоровлением. Не выгонишь же и позвонить тебе при них не мог. Нарочно сидели бы тогда всю ночь, чтобы перебить мне кайф, - объяснил Анегин и замолчал на некоторое время. И выражение его лица было не разглядеть в темноте. Сергей опять запаниковал. Он понял молчание Евгения по-своему. - Ты позвал меня сегодня, чтобы попрощаться и не можешь решиться сказать - глотая комок в горле спросил парень. Ну и пусть! Он навязываться не станет, заползёт в какую-нибудь нору и сдохнет там. Ну да, зачем этому красивому мужчине, косая сажень в плечах, рыжий недоучившийся студент. Да, были волнующие моменты, когда они остались одни посреди бескрайней тайги, без еды и лекарств и просто чудо, что их всё-таки нашли. А теперь... А что теперь Свобода. Только вот заковыка : свобода без Жени Серёге была не нужна. - Дурачок. Я хочу, чтобы мы жили вместе. Будем снимать вдвоём квартиру. Я уже придумал, ты будешь моим троюродным племянником, который перевёлся в наш институт из другой области, а в общежитии мест нет. - Только платить будем пополам. Я пойду работать вечерами, - не веря своим ушам, но уже ставя свои условия, ответил Сергей. Не может быть! Мысли лихорадочно метались у юноши в голове. Вот значит как его Женя любит! /хотя и не повторил ещё то признание в вертолёте/ Он хочет, чтобы они жили вместе. Но разве он не понимает, что их любовь невозможна сегодня в России, да и в любом мире мало найдётся мест для такой ненормальной пары, все отвернуться от них. Остаться вдвоём против всего мира, пойти наперекор законам и постоянно скрываться, убегать, ждать опасности Разве это жизнь Это счастье " Глупый, - шептал ему внутренний голос, - Счастье - это когда любимый человек рядом, пусть он и одного с тобой пола, а кто с этим несогласен пусть идут лесом." - Так ты согласен - улыбаясь спросил мужчина. Выйдет ли у них что-нибудь Евгений не знал. Парнишка -то натурал, несмотря на всё случившееся между ними в тайге. Он понимал, что одно дело обжиматься посреди глухой тайги, когда людей нет на многие километры вокруг, а другое дело жить вместе. Но он уже не может обойтись без своего рыжего мальчика и они будут осторожны. - Я люблю тебя, - глядя в глаза теперь точно своему Жене, серьёзно сказал Серёга, и добавил непонятное " Где ты Кай, там и я Кай". Они помолчали, но это было уютное молчание. Сергей зябко передёрнул плечами, вечер становился всё прохладнее. - Согреть тебя- Евгений приобнял парня за плечи. - Как ты меня тогда, в тайге. - Ты помнишь Ты же бредил! - Я всё помню. Теперь мой черёд тебя согревать. - Всё-всё помнишь И наш полёт на вертолёте МЧС сюда домой - Сергей не хотел давить на любимого, но так хотелось надеяться, что своё " люблю" Женя помнит, даже потеряв потом сознание. - Всё, - твёрдо ответил Анегин. -Так мне согреть тебя - Я могу не только согревать, - парень дерзко посмотрел другу в глаза. - Посмотрел кое-что в Интернете. - Расскажешь Или нет, покажешь, на мне - Евгений озорно толкнул Серёгу в плечо. - Мой смелый мальчик. - Я не мальчик! Сколько раз тебе говорить! - рассердился парень. - Мне скоро 21 год уже. - Кстати, а когда у тебя день рождения, Серёжа - В январе, а тебе - Далеко ещё, в мае. - Хочу тебя, - вдруг сразу без перехода, обнимая своё пламя, шепнул Сергею на ухо Евгений. - Ты можешь сегодня не возвращаться домой - И добавил: - Пошли ко мне - целуя юношу за ушком. - Пошли, - счастливо отозвался Серёга, доставая сотовый и сообщая родителям, что сегодня переночует у друга. " Близкого друга", добавил он про себя. За всё время разговора никто не нарушил их уединение, деревья и ночь хранили тайну двоих. И пока друзья шли к выходу их парка рядом, но не близко, природа была на их стороне, укрывая пологом темноты от посторонних глаз. Доехав на такси до нынешней квартиры Евгения, Сергея начала бить нервная дрожь. Его охватило волнение , страх, поубавив уверенности в правильности своего решения. Он был готов повернуть обратно, но удержал себя. Он же этого хотел. Друзья молча поднялись на нужный этаж, Евгений открыл ключом дверь и они вошли. Хозяин квартиры потянулся к выключателю у двери, но Серёга остановил друга, прикоснувшись к его руке: - Не надо. Мне так лучше, понял Женя. Они начали целоваться ещё в прихожей, сбрасывая верхнюю одежду прямо на пол, разуваясь , отчаянно пытались не разлепить губы. Женя раздевал Серёгу медленно, как будто разворачивал драгоценный подарок, ведя его в комнату. Хотя страсть будоражила кровь, гоняя её по жилам с космической скоростью, требовала : скорей, войти,взять, сделать своим... Он так долго этого ждал! - Погоди, Женя, где у тебя душ - тая в руках любимого, но ещё не до конца растворившись в нём, спросил Сергей. Евгений кивнул в сторону ванной, понимая что парень нервничает и тянет время, а он как старший из них двоих должен делать всё постепенно. Свет всё же пришлось включить. - Я с тобой - полувопросительно, полуутвердительно спросил мужчина. Сергей чуть помедлив кивнул головой. Они уже видели друг друга обнажёнными, в бане и тогда ночью, когда Серёга пытался согреть трясущегося в ознобе Женю. Но сейчас это выглядело немного по другому. Они меньше мылись, больше изучали тела друг друга. Руки парня гладили,обнимали растирали тело партнёра. А Евгений крепко прижал к себе Сергея одной рукой, другой водил кругами по спине, постепенно спускаясь к пояснице, ведя ещё ниже к упругим ягодицам, обхватывая их широкой ладонью, прижимая к себе с каждой секундой всё теснее, давая возможность парню почувствовать силу своего желания, побуждая Серёгу к ответным движениям. Постепенно возбуждаясь юноша перестал нервничать, несмело продолжал гладить ладонями мощные плечи Жени, касаясь пальцами груди, невольно задевая горошины сосков и мужчина довольно застонал. Поцелуй следовал за поцелуем, их члены тёрлись друг о друга, испытывая терпение одного и даря давно не испытываемое удовольствие другому. Градус возбуждения зашкаливал у обоих. Хотя вода лилась из душа чуть тёплой. Серёга был уже готов на всё. - Мой - почувствовав это, не вполне ещё веря, выдохнул Евгений прямо в рыжеватую макушку. - Твой, - согласно кивнул его юный любовник.- Люблю... Возьми... - Пойдём в постель, - задыхаясь проговорил Женя, закручивая воду. Наскоро вытерев себя и парня, он неожиданно подхватил Сергея на руки и распахнув ногой дверь ванной понёс его на разложенный диван- кровать. - Пусти, - зашипел парень,пихая друга в грудь, - Я тебе что, девчонка Поставь меня. - Не-а, - замотал отрицательно головой Евгений, неся свою драгоценную ношу. - А то вдруг исчезнешь/сбежишь/передумаешь. Теперь мой, - закончил он опуская Серёгу на постель, примостившись рядом и начиная целовать его снова. - Ты сводишь меня с ума, - выдохнул мужчина, чуть переведя дыхание, затем с низким рычанием снова накинулся на губы парня, постепенно переходя к доверчиво запрокинутой шее, оставляя укусы-засосы на ключице, опускаясь на грудь. Он взял зубами один сосок и чуть прикусил, Сергей застонал. Другой сосок он сжал зубами чуть сильнее намеренно, вырывая сладкие стоны Сергея. Женя жадно целовал его, распаляя, возбуждая ещё сильнее, настолько,что удовольствие казалось превысит всё испытываемое парнем раньше. А ему было всё мало. Он хотел его поцелуев жарких, сильных, сводящих его с ума всё больше Парень выгибался под ласками губ рук любимого. Но поцелуев становилось недостаточно, хотелось большего... и просто хотелось. И Серёга бормотал: - Люблю...люблю... - Связно у него получалось только это слово. И повторил, - Возьми... - Ты уверен, Серёжа Мы можем не торопиться. - Евгений с трудом оторвавшись от пышущего жаром и желанием тела своего юного любовника, приподнялся над разметавшимся под ним парнем и заглянул в потемневшие от страсти глаза. - Уверен. Я хочу этого. Только нам нужно кое-что, - облизнув пересыхающие постоянно губы, сказал Сергей. - В кармане моих джинс. Принесёшь, Женя Я сейчас встать не смогу. Мужчина улыбнулся и встав с дивана, под восхищённым взглядом любовника, нашёл джинсы, валявшиеся на спинке стула и запустив руку в карман вытащил тюбик геля-смазки и презервативы. Приподняв удивлённо бровь,он взглянул на Серёгу. Мысленно похвалив предусмотрительного парня, Евгений вынужден был признать, что тот подготовился к свиданию лучше него, подумав обо всём, и он действительно был уверен. Сергей улыбнулся Жене в ответ, слегка покраснев. Он сомневался в продолжении их отношений. Одно дело целоваться в тайге, ну, потереться друг о друга, но полное проникновение - это серьёзно.Но Серёга решился и собираясь сегодня на встречу с любимым, подготовился, во всех смыслах. Евгения ждал сюрприз. Положив стратегический запас рядом с постелью, мужчина продолжил прерванное занятие, опускаясь всем телом на своего юного партнёра, поцелуями,ласками заводя их, обоих немного остывших, снова. И опять: губы,шея,грудь. соски,живот. Пальцы Жени сжимали бёдра Сергея, намеренно не касаясь там, где тому хотелось сейчас больше всего. Парень был уже опять возбуждён,член у него стоял и слегка покачивался перед лицом любовника. Евгений секунду помедлив / всё же раньше, он всегда был принимающей стороной и решиться сделать Серёге минет было нелегко/ обхватил головку стоящего колом члена парня горячими губами, слегка пососал, провёл языком по всей длине увлажняя. Серёга ахнул. Его первым порывом было оттолкнуть от себя мужчину. Мужчину ласкающему его член губами. Он слабо дёрнулся. но тут же расслабленно замер. Это же Женя, его любимый! И он делает ему так хорошо! Сергей окончательно перестал соображать хоть что-нибудь, зарываясь пальцами в длинные волосы Евгения, пытаясь заставить его двигаться быстрее. Он дёрнул бёдрами, стараясь толкнуться глубже в этот жаркий рот, получить больше наслаждения, ещё немного... и пружина закручивающаяся внизу живота распрямится ... и он... Мужчина едва успел отстраниться как белесые нити оросили живот Серёги и грудь Евгения. Юноша тяжело дышал, глаза закрыты и категорически не хотели открываться снова. Зачем Что может быть в мире ярче, сильнее Такого потрясающего оргазма, он не испытывал ещё никогда. Евгений с удовольствием наблюдал за разомлевшим парнем, хотя член его самого уже болел от напряжения. - Как ты, Серёжа - Это было... было сильно!! - юноша открыл наконец расфокусированные глаза. пытаясь собрать разбегающиеся мысли. - Хочешь, чтобы я .. Сергей приподнялся и потянулся к налившейся головке крупного достоинства друга. - Погоди, тебе что никогда не делали минет Извини, парень,но я должен спросить: Ты же не девственник Ты же говорил. что у тебя есть девушка! - Ну да, - Серёга опять чуть покраснел, - была и мы даже пару раз переспали, но всё было вполне традиционно. А теперь у меня есть ты, человек которого я люблю. И снова мужчина промолчал. Юноша опустил голову на здоровую руку Жени, обняв одной рукой его по знакомой привычке поперёк груди. Другой рукой прошёлся по широкой груди мужчины. Ладонь задела соски, ногти царапнули потемневшую вокруг них кожу. Евгений поощрительно застонал. Серёга приподнялся и сам начал целовать своего Женю. Рука его тем временем скользнула по животу ниже. Женя протяжно застонал - это Сергей добрался до его члена, обвернув ладонь вокруг него, стараясь своей рукой сделать так, как любовник делал губами, чтобы вернуть хотя бы часть полученного им самим удовольствия. возбуждаясь сам и делая возбуждение партнёра просто непереносимым. Внезапно Евгений обхватил Серёгу руками и одним рывком поменял их местами. Парень и глазом не успел моргнуть как очутился на спине, а его рот оказался во власти требовательных губ мужчины, терзавших его припухшие от поцелуев губы. Сергей с восторгом начал отвечать ,войдя во вкус. Женя чувствовал как руки парня заскользили по его спине, смело огладили поясницу. Юноша прижимался к любовнику с такой страстью, будто старался вмять себя в него, желая слиться с ним воедино. Мужчина мягко выскользнул из обнимающих его рук и начал вести дорожку поцелуев по груди. животу, зарываясь в мягкую поросль на лобке парня. Сжав сильными руками бедра Серёги Женя наклонился над пахом юноши, целуя внутреннюю сторону бедра. Сергей и не заметил, как скользкий от смазки палец легко касается сжатого колечка мышц между его ягодиц, гладит его. осторожно, мягко возбуждая юного любовника всё сильнее. Евгений кружил кончиком пальца по анусу парня, едва ощутимо надавливая. Как ни настраивал себя Серёга на то что его ждёт, как ни готовился, но внезапный страх вдруг обручем сдавил сердце. Он дёрнулся : - Нет... нет... уйди. Собрав волю в кулак, помня что у его Рыжего это в первый раз, напоминая себе о постепенности, Евгений приподнялся над Сергеем и наклонившись к его уху прошептал: - Ты хотел это попробовать... Расслабься... - Нет, - замотал головой Серёга, - я... нет... Прости. Всё хорошо, - продолжал Женя, начав успокаивающе целовать висок, прикусил мочку уха, и Сергей охнул, он и не знал, что ухо у него такая мощная эрогенная зона. Мужчина взял этот факт себе на заметку, вовлекая парня в новый поцелуй, отвлекая от мыслей о предстоящем событии. И Серёга постарался расслабиться. Тогда Евгений вставил палец и слегка удивился, как легко он вошёл сразу и до конца. Наконец до него дошло и он вопросительно взглянул на парня, приподняв бровь: - Ты ничего не хочешь мне сказать, Cерёжа - Я пытался...- приводя сбившееся дыхание в норму, опять покраснев проговорил парень,- дома ...попробовал растянуть себя, читал, что будет больно... А ты что подумал - Не будем уточнять, - с облегчением выдыхая ответил мужчина. Парень просто старался подготовиться. Вот и всё. Палец мужчины тем временем продолжал кружить в проходе. замирая время от времени, давая Сергею свыкнуться с новыми для него ощущениями. Серёга глубоко дышал и лежал практически неподвижно, закрыв глаза. Женя наклонился над парнем и легко поцеловал закрытые веки. Затем снова к зацелованным губам, прихватил своими губами нижнюю, всосал в себя. Сергей широко распахнул глаза и Евгений утонул в этих серых озёрах. Казалось прошла вечность, а они смотрели друг другу в глаза и не шевелились. Но тут мужчина шевельнул внутри пальцем найдя простату и Серёгу выгнуло от нахлынувшей волны наслаждения. Он и не подозревал, что может быть круче того, что он испытал после сделанного Женей минета. Оказывается может. Жар внутри живота снова закручивался в узел, надвигался неотвратимо, как таёжный пожар. - Как горячо...как тесно, Господи, Серёжа...какой ты...- Евгений не договорил, снова вовлекая юношу в крышесносный поцелуй и добавляя второй палец, растягивая. подготавливая. Он чувствовал, что он на пределе и на долго его не хватит, особенно если Сергей не перестанет так стонать и тереться своим членом о его. Не желая, чтобы и в этот раз всё закончилось слишком быстро, Женя оторвался от губ Сергея и посмотрел опять в его глаза, молча спрашивая: Можно и Сергей, не давая себе ни секунды на размышление, кивнул головой, Мужчина привстал опираясь на колени, подсунул подушку под поясницу Серёги, чуть приподняв его и расположился между широко разведённых ног парня. Сергей смотрел на внушительный ствол любовника, но страх ушёл. Он пойдёт до конца, должен же он узнать: каково это - принадлежать любимому мужчине. Подняв ноги парня себе на плечи Евгений коснулся головкой члена ануса Серёги, выступившая обильно смазка облегчила проникновение, но всё же он втискивался осторожно, глядя в зажмуренные от боли глаза Сергея. - Потерпи...сейчас будет легче...- бормотал мужчина, проталкиваясь внутрь по миллиметру. Но легче всё никак не становилось и Женя увидел как из глаз Сергея выкатились две слезинки. Женя всё не заканчивался и Серёга опять услышал: - Расслабься, ну, что ты как девчонка... Парень дёрнулся и невольно загнал член любовника в себя до конца. - Теперь я буду двигаться,хорошо - целуя своего смелого мальчика, хриплым срывающимся голосом сказал мужчина. Парень смог только согласно прикрыть и снова открыть глаза. Начав осторожные толчки, Евгений уже не мог сдерживаться, больше нет.Темп нарастал, ноги Сергея скользнули любовнику на поясницу изменив угол проникновения и проехав пару раз членом по простате парня, мужчина изменил в корне всё. Волны наслаждения нахлынули на Серёгу одна за одной и он широко открыл глаза, но не от боли ,а чтобы полюбоваться на любимого, Пот струился по телам обоих, Боль действительно ушла и Сергей двинул бёдрами навстречу движениям бёдер Жени. Оргазм настиг их внезапно, Евгений толкнувшись особенно сильно, излился в жаркой тесноте прохода парня, а член Серёги выстрелил мощной струёй. едва мужчина коснулся его рукой. Опустившись рядом с Серёгой, Женя поцеловал его в губы,благодаря. Тот улыбался немного полубезумной улыбкой. - Спрашивать как ты. не буду. На твоей физиономии всё написано. Так я тебя согрел - Ты ещё спрашиваешь, чуть на части меня не разнёс! - Значит продолжение следует Cергей помолчал, но видя, как Женя нервничает ожидая его ответ, улыбнулся любимому. Тот просиял в ответ. Они сходили в душ, Женя перестелил постель и любовники уснули. Уснул первым Евгений , Серёга ещё долго смотрел на спящего мужчину,который опроверг всё,что парень слышал раньше о нетрадиционных отношениях, до встречи с Женей, который подарил ему чувство защищённости и любви, мужской любви, хоть так и не сказав это словами. Который открыл иную, пугающую немного, многим непонятную, но такую влекущую теперь вселенную. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Мать категорически отказывалась отпускать Серёгу пожить отдельно, снимать с другом, с которым он подружился в той экспедиции, квартиру . - И чего это ты удумал, Сергей. Уйти из родного дома.На последнем курсе! Кто вам приготовит, уберётся, постирает Нет, я категорически против! Восклицала мать, когда Серёга начал с родителями нелёгкий для него разговор. - Я и сам неплохо готовлю, ты же знаешь, мама! Женя в тайге ел мою стряпню и нахваливал. - Так он уже просто Женя! Он же старше тебя почти вдвое. - О чём ты, мама- скулы Серёги заалели от страха,что он чуть не выдал их. Мать же поняла, что сын покраснел от гнева, догадавшись о чём именно она. - Мы с с ним вместе выживали в тайге без еды и лекарств десять дней, как -то сложновато величать друга после этого по имени отчеству. - На что ты будешь жить, платить за квартиру - Я буду работать вечерами. Неожиданно Сергея опять поддержал отец. - Погоди, мать, не кипятись, - одним взглядом утихомирив супругу. - Видел я этого друга в больнице.Нормальный мужик, бывший контрактник прошёл Чечню, сейчас работает в охранном агенстве. Скорее мы должны быть ему благодарны, что он вроде как шефство взял над нашим сыном. Он научит Сергея самостоятельности. Не всё же ему держаться за твою юбку. - А за мою учёбу не беспокойтесь, мам,пап. Всё будет в лучшем виде, я надеюсь получить и получу красный диплом. - Ну, вот видишь, мать! И склонившись к жене сказал её, понизив голос: - Ему нужно же с девушкой встречаться, не сюда же приводить зазнобу, - подмигнув при этом сыну. Серёга согласно покивал головой, но на душе было тяжело. Ему не хотелось обманывать родных людей, но иначе тоже было нельзя. Вскоре они с Женей сняли малогабаритную двушку в спальном районе с мебелью и началась их тайная жизнь вдвоём. Для всех они занимали каждый по комнате. У Сергея в его комнате был компьютер, односпальная кровать и шкаф. В другой диван,на котором якобы спал Евгений. Это для неожиданных гостей. Ночью же диван раскладывался и начинался страстная ночь любви. Серёга с каждым разом вёл себя в постели всё более раскрепощённо, и всё чаще Женя поцелуем закрывал его рот, чтобы крики парня не слышали соседи. В одну такую ночь Серёга вернул, как он считал, свой долг и Женя получил самый неумелый ,но и самый восхитительный минет в своей жизни. Парень компенсировал неопытность старательностью, возбуждаясь сам от вида распластавшимся под ним сильного тела любовника. Тогда, неожиданно наклонившись,Сергей прошёлся языком по нежному бархату чувствительной кожи, касаясь руками и губами довольно крупного члена мужчины, лаская, дразня его шустрым язычком, пока не решился и не обнял губами напряжённо вздрагивающую плоть, будто пробуя на вкус, трогая кончиками пальцев, изучая , поглядывая на Женю: всё ли он делает так. А когда тот довольно застонал, понял что всё делает правильно и начал посасывать быстрее. А когда через несколько секунд любовник кончил, с довольной рожицей потянулся за благодарным поцелуем, радуясь, что заставил Женю кончить, только от его губ. Но так было далеко не каждую ночь. Евгений мотался по командировкам. Серёга сидел над дипломом, иногда там за столом и засыпал, уронив голову на клавиатуру. Или Женя просто вытаскивал его из-за компа, чтобы сходить в кино, на хоккей. Хотя и он признавал некоторую пользу от компьютера, которым Сергей научил пользоваться. В плане гейского секса, например,он находил много интересного. Хотя по прежнему геем себя не считал, просто ...так было суждено, что он встретил своего рыжего студента и теперь жизнь без него не имела смысла. И возвращаясь из очередной командировки, целуя бросившемуся ему на шею с радостным воплем Серёгу,обнимая его, едва заперев дверь, шептал, прикусывая в знакомой ласке ухо парня: - Согрей меня... И Сергей согревал. Или Женя, дождавшись его с вечерней работы холодной зимой, согревал Серёгу уже сам. Им везло весь год. Мама заходила раза два, ей понравился порядок и чистота в квартире. Зачётка сына сияла пятёрками и мать успокоилась. Друзья Жени из охранного агенства заходили несколько раз выпить пива. Но Сергея не заставали, он был то в институте, то на подработке. Так что "троюродного племянничка" они не видели и связать его с парнем из экспедиции, в которой Евгений чуть не погиб, они тоже не могли. А на все подколки друзей насчёт запертой второй комнаты, Евгений отшучивался, что там тела его неверные жён. И друзья замолкали,зная его историю. Они были вместе почти год. В июне Сергей заканчивал учёбу в институте, осталось сдать госэкзамены , защитить диплом и только на отлично. Ну, конечно, ведь диплом он писал, используя данные экспедиции, в которой он участвовал год назад. Потом выпускной и на работу. Серёга понимал, что его вечерней подработки едва хватало на половину платы за квартиру. А кормилец из них двоих был Женя, который сердился на все попытки юноши искать более выгодную работу: - Ты готовишь, я приношу продукты. Всё по-честному, и не возникай. Вот скоро он начнёт работать и тогда всё действительно будет по- честному. В начале июня Евгений взял отпуск,чтобы освободить Серёгу от домашних забот на время окончания учёбы,ну, и чтобы отметить вдвоём потом,после как парень её закончит. Вдруг за несколько дней до выпускного Евгения срочно отзывают из отпуска и посылают в командировку, сопровождать какой-то важный груз. Женя конечно огорчился, что его не будет рядом в важный для Сергея день, потом подумал и решил, что это даже и к лучшему.Он же всё равно не мог бы быть там, с какой бы это стати... А Сергей очень расстроился. Он,конечно догадывался какая опасная у Жени работа, раз тот имеет право на ношение оружия, и всегда очень переживал за любимого. А тут эта командировка... и выпускной без него не в радость. Рано утром, собравшись в дорогу и обнимая своё пламя, Женя пытался шуткой отвлечь расстроенного Серёгу: - Ладно, студент, празднуй без меня, много не пей,девок не води, а приведёшь - предохраняйся. Сергей покивал сначала, потом обиженно отвернулся: - Ты же знаешь, что кроме тебя мне никто не нужен, - и повернувшись снова сказал, -- Ты - единственный! Им и останешься. Веришь - Верю, Серёжа, верю. Я же пошутил. И уже берясь за ручку двери Женя обернулся и вдруг у него вырвалось долгожданное: - Люблю... Серёга подумал, что ослышался. За целый год он так больше и не слышал это слово от любимого. Да ему и не нужно это было. Женя доказывал ему свою любовь не словами,а заботой, объятиями, поцелуями, жаркими ночам, Он жаждал обладать, как Серёга жаждал отдаваться. И эта жажда никак не уменьшалась со временем , а становилась только сильнее. Через секунду, сбросив оцепенение, он бросился Жене на шею, целуя куда попало, бормоча : - Я знал, я ждал, люблю, люблю... Поцеловав последний раз любимого в губы, Серёга оттолкнул от себя Евгения. - Иди, а то украдут твой ценный груз и тебе достанется. И удивился ещё: чего это кольнуло в сердце - Я скоро вернусь! Не скучай, Рыжий! - и засмеявшись юркнул за дверь, спасаясь от справедливого возмездия Сергея. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - В тот вечер Сергей отмечал в кафе с однокурсниками сдачу госэкзаменов и защиту диплома. На отлично, разумеется. Впереди выпускной и вот он - Сергей Лисицын- дипломированный горный инженер. Его уже ждёт работа на местном горно-обогатительном комбинате и красный диплом тому гарантия. Вокруг шумели подвыпившие друзья. а Серёга, пивший только пиво, представлял, как они с Женей, который должен вернуться через несколько дней, возьмут палатку и уйдут подальше от цивилизации на пару недель, только с внушительным запасом продуктов теперь, улыбнулся парень. А может махнут в Кедровый , супруги Перфиловы звали Серёгу в гости с Евгением, конечно, когда он им позвонил, как и обещал. Может отправятся с их спасителем Николаем Оленевым на охоту. Хотя вряд ли они застанут старого охотника в Кедровом, он сейчас где-нибудь в тайге на своей охоте. Ну и ладно. Им и вдвоём хорошо, а будет ещё лучше, когда они окажутся в месте далеко от людей и Серёга займётся с Женей горячим сексом, и можно будет не сдерживаться и поорать всласть. Так они отпразднуют окончание Сергеем учёбы в институте. От заманчивой картины их с Женей ночи вдвоём, Серёгу отвлёк звонок сотового. Он встал и отошёл к окну, с удивлением уставившись на экран мобильника. На дисплее парень увидел неизвестный, но чем-то смутно знакомый номер. Он ответил. Дрожащий женский голос сквозь рыдания сообщил, что Женя с напарником погибли, защищая фуру с ценным грузом от напавших на неё каких-то отморозков. Сергей слушал и не понимал, о чём это говорит плачущая женщина и даже узнав голос сестры Жени, его мозг отказывался принимать слышанное. Этого не может быть, просто не может быть... - билось внутри. А Лида, не услышав в ответ ни слова, внезапно замолчала, затем спросила : - Сергей. ты меня слышишь, Женя погиб... - и заплакала снова. - Маме пришлось вызывать скорую. Нам сообщили сегодня утром из его охранного агенства. Женя с напарником отстреливались до последнего, но нападавшие были вооружены лучше и они погибли вместе с водителями. Затем перегрузив всё ценное, бандиты подожгли машину вместе с погибшими. Тела сильно обгорели,так что хоронить будут в закрытых гробах. Мы приедем завтра, надо решать с похоронами. Женщина говорила и говорила,глотая слёзы, будто отгораживаясь словами от горя, разрывающего сердце. А Сергей всё молчал. У женщины горе хоть слезами вытекает. А что делать ему, молодому мужчине, потерявшему в один миг смысл самой дальнейшей жизни. Лида опять замолчала и продолжала, так и не услышав от собеседника ни звука: - Серёжа, - и Серёгу резанула знакомая интонация в голосе сестры Евгения, - мы знаем,что вы снимали квартиру вместе с братом, -деликатно продолжила она. - Мы можем в ней остановиться И перестав плакать спросила устало: - Скажи что-нибудь, Серёжа. - Конечно. Во сколько вас завтра встретить - хриплым, каким-то каркающим голосом спросил Сергей. Выслушав ответ, медленно выключил телефон, положил его в карман и подошёл к друзьям. По побелевшему лицу друга ребята поняли, что случилось что-то плохое и вопросительно посмотрели на Сергея. Тот с помертвевшим лицом,голосом совершенно лишённым каких-либо эмоций, хотя душа рвалась из тела от горя, ответил : - Друг погиб. Извините, ребята, я пойду. Мне нужно побыть одному. - Это тот, с которым вы были в экспедиции - уточнил кто-то знавший о той истории выживших в тайге Сергея и охранника экспедиции. Сергей кивнул и как слепой, натыкаясь на стулья, пошёл к выходу. Он не мог бы вспомнить где он бродил этой ночью, машинально поворачивая там, где поворачивала дорога, останавливался на красный свет,переходя проезжую часть. В голове Серёги рефреном крутилась одна мысль;" Как же я теперь без тебя, Женя!" Сердце отказывалось верить услышанному. Нет! Женя просто уехал в командировку и вернётся. Он же обещал вернуться и всегда держал своё слово. Он ходил по городу до утра, только бы не возвращаться домой, в их съёмную квартиру, где всё напоминало о любимом. Но летняя ночь коротка и когда рассвело, Сергею пришлось вернуться, чтобы переодеться и ехать в аэропорт встречать мать/ Анну Геннадьевну/ и сестру Жени. Он привёз их в квартиру, где уже была предупреждённая о трагедии мама Серёги, чтобы хоть как-то помочь матери погибшего друга сына. Анне Геннадьевне пришлось опять вызывать скорую, глаза несчастной женщины не просыхали от слёз. А Сергей точно окаменел, тщательно заперев внутри все эмоции. На следующий день он вместе с Лидой занялись похоронами. И Серёга узнал от неё, почему родные Жени приехали сюда хоронить своего сына и брата. Так распорядился Евгений, когда приезжал навестить мать и сестру этой весной. Тогда же он оставил и письмо для Сергея. И тот понимал почему. Теперь он понял, как действительно его любил Женя, если и после своей смерти хотел,чтобы чаще приходил к нему именно он - Серёга. Ведь родные из глубинки смогут приезжать в краевой центр на его могилу разве что раз в год. На похоронах Евгения Анегина было немного народа.Его напарника похоронили в деревне,откуда тот был родом. Были в полном составе сотрудники "Комбата", родные Жени и родители Сергея. Неожиданно пришла бывшая жена с бывшем же другом. Постояли недолго у могилы и ушли, почувствовав, что они тут лишние. Сергей держал себя в руках из последних сил, но он был на виду и не мог бы даже поцеловать любимого в лоб прощальным поцелуем, даже если бы гроб и не был закрытым. Он знал, что придёт сюда завтра и Женя ответит ему на все серёгины " Почему " Бросил горсть земли после матери и сестры, присутствовал на поминках. Именно присутствовал, на самом деле он был не здесь. Сергей по -прежнему отказывался верить в гибель Жени. Как Как отпустить от себя не просто друга, как считали все вокруг Все и не знали, что Серёга потерял единственного человека, которого он полюбил и любил бесстрашно, безоглядно, отдавая себя без остатка. Как теперь жить с этой пустотой внутри, которую ничем не заполнить. Почему так несправедлива жизнь, которая позволила им встретиться, полюбить, но отпустила им на счастье так безнадёжно мало -только несколько месяцев.. Утром провожая мать и сестру Жени на вокзал, дал им слово приехать когда-нибудь в гости, Обнимая на прощанье сестру Евгения, Сергей замер от её тихих слов ему на ухо: - Я всё знаю, но ты, Серёжа, не бойся. Я тоже любила брата и никогда не предам его доверие. Пристально посмотрев в глаза Лиде, которые были так похожи на глаза его любимого, Серёга понял, что брат и сестра похожи не только внешне, и что эта девушка никогда не причинит ему вред. Потом он пошёл на кладбище, сел на скамейку у могилы и начал молчаливый диалог с любимым. - Как ты мог Ты же бросил меня здесь одного! - Извини, рыжий, - Женя невесомо опустился рядом на скамейку./Серёга отдал бы всё на свете, чтобы услышать ненавистное прежде прозвище, в устах Евгения всегда звучащее сладкой музыкой./- Прости, любимый, так получилось. - Почему ты не ушёл с этой опасной работы Зачем рисковать - Я же не умею больше ничего другого делать, только любить и защищать. - Кто теперь защитит меня - Ты сам справишься. Ты сильный, храбрый мальчик. - Я не мальчик, - по привычке отреагировал парень. - Вот именно. Ты уже взрослый, совершеннолетний по всем меркам. Ты справишься, я в тебе уверен. - А я в себе нет, - про себя подумал Серёга и неожиданно добавил , - Я хочу к тебе. Видимо он сказал это вслух, потому что на его слова обернулась пожилая интеллигентного вида женщина у соседней могилы, похоронившая мужа, вчера в один день с его Женей. - Обещай мне, что не будешь делать глупостей. У тебя вся жизнь впереди. - Зачем мне она нужна без тебя - безмолвным криком зашлось сердце парня. - Обещай, Серёжа. - Хорошо, обещаю. Я... я прочитал твоё письмо. - Лида - хорошая сестра. Ты можешь с ней говорить совершенно свободно. Живи, Серёжа,это так здорово - просто жить. Я тоже жив, - Сергей встрепенулся при этих словах любимого,- пока ты помнишь меня. Постарайся стать счастливым, тогда и я буду счастлив. А ко мне не торопись. Мы обязательно встретимся...лет через шестьдесят. - Я же буду старый, - улыбнулся сквозь слёзы Сергей, которые катились и катились по его щекам. - Для меня ты всегда будешь молодой и красивый, рыжий студент, которого я встретил год назад. - Я тоже помню эту нашу первую встречу. - Помни меня, Серёжа, а я ...я буду присматривать за тобой отсюда. - Я приду завтра, мы поговорим.. Но любимый ироничный голос молчал. Вытерев слёзы, Сергей поднялся со скамейки и пошёл по тропинке к выходу с кладбища. Любопытная женщина, тоже собравшаяся уходить, взглянула на фото умершего, гадая: по ком же так плакал парень, только что ушедший от этой могилы, молча шевеля губами, то ли молился, то ли о чём-то рассказывал. Отец, брат,друг Так сокрушаются только об очень близком человеке. Увидев симпатичное лицо молодого мужчины, совсем не похожее на ушедшего юношу, женщина поняла, что не родственник. Друг Но разница в возрасте была очевидна. От следующей догадки она поскорее отмахнулась, она её совсем не касается. Сергей возвращался домой, как в голове вдруг всплыло где -то услышанные строчки песни: " Без тебя, без твоей любви Я не стану теперь слабее. Без тебя, без твоей любви Я счастливым лишь быть не смогу..." ЭПИЛОГ " NO FATUM " / " НЕТ СУДЬБЫ" / ПРОШЛО ТРИ ГОДА Сергей Лисицын вернулся к родителям, но не на долго. Недавно он женился, чтобы не донимали родители и не косились на комбинате, что молодой инженер совершенно не обращает внимание на прекрасную половину человечества. Он постарается стать счастливым, так и Женя ему завещал. Боль в груди не утихла, Серёга просто смирился с её присутствием. В жёны взял тихую женщину чуть старше себя, воспитывающую дочку двух лет, с которой познакомился на комбинате. Девочку звали Женей. Настя Смирнова, как звали молодую маму, замужем не была, красавицей себя не считала и в двадцать шесть лет смирилась, что её с ребёнком вряд ли кто возьмёт. И была несказанно рада, что Сергей встретившись с ней несколько вечеров предложил жить вместе. Они не торопились сразу оформлять отношения, решив присмотреться друг к другу, выйдет ли у них совместная жизнь. Поняв через пару месяцев, что бурной интимной жизни у них не будет, Настя смирилась и с этим. Сергей был к ней внимателен, помогал по дому, не пил,не курил, к дочке относился хорошо, не баловал, но и не был чрезмерно строг. Молодая женщина видела какими живыми становились глаза Сергея, когда он возился с девчушкой, а " Женя, Женечка" - постоянно слетали с его губ. И дочка тянулась к нему, всё чаще называя парня папой. Сергей не возражал. У них были ровные, стабильные отношения, без ссор и бурных проявлений каких-либо эмоций. В общем всё как у всех. Только иногда Настя замечала в глазах мужа, / два месяца они тихо расписались после года совместной жизни/, какую-то глубинную тоску, поразившую её в начале их знакомства. Она не знала её причину, просто поняла, что Сергей перенёс какое-то сильное горе. Но он ничего не рассказывал, а родители мужа или ничего не знали, или просто не хотели её расстраивать. Мать и отец были рады серёгиной женитьбе, частыми посещениями молодых не донимали. Казалось все были довольны. Раз год Сергей уезжал на неделю, как он говорил: навестить семью своего погибшего друга и никогда не брал с собой семью. И каждый год, в один июньский день, он покупал двенадцать гвоздик и шёл на кладбище, садился на скамейку и разговаривал с любимым. Он всегда оказывался там в тот же день, что и пожилая женщина у соседней могилы. Они привыкли к соседству друг друга. Женщина всегда видела одно и то же: парня, шевелящего беззвучно губами и слёзы текущие по его щекам. Сергей рассказывал Жене, что случилось с ним за год. Уверял, что живёт так, как тот просил его в письме, стараясь быть счастливым, зная теперь, по прошествии этих лет, что был счастлив только те несколько месяцев, которые подарила им с Женей судьба и как он не будет счастлив никогда. Этим летом июнь был очень жарким в их краю. тридцатиградусная жара,как в июле, казалось не спадала даже вечером. Сергей вышел на балкон их съёмной квартиры на втором этаже, чтобы глотнуть подобие свежего воздуха, пока жена укладывала дочку. Скользя взглядом по пустынной поздним вечером тихой улице Сергей заметил человека стоящего в тени дерева возле дома напротив. Сердце пропустило удар. Знакомый силуэт,знакомая причёска: волосы, стянутые в хвост... ЖЕНЯ ! Сергей хотел прокричать это имя громко, на всю улицу, но внезапная немота сдавила гортань, перекрыв доступ кислорода. Когда дышать стало возможно, возле дерева уже никого не было. Женя жив Показалось Или нет В привидения Сергей не верил, галлюцинациями не страдал. Так что же это было И огненной лавой понеслась по крови надежда, которая не покидала его эти три года. Он понимал теперь почему она теплилась в нём всё время. Он же не видел тела любимого, его хоронили в закрытом гробу. " Женя, если это и правда был ты, то я тебя найду, клянусь нашей любовью!" КОНЕЦ ... Продолжение пишется Ноябрь 2016г.

proza_ru/texts/2013/07/20130708203.txt

Даша 8 лет 10 месяцев Смотрю на дочку и в порыве нежности говорю и глажу по головке: - Маленькая ты моя! Но Даша настроена серьёзно- без всяких там сюсюканий: - Я не ребёнок- я подросток. И чуть погодя: - Щас мужика приведу! Такое прям серьёзное заявление. "Телячьи нежности" сразу прекращаются. А часа через три, когда надо было идти в магазин- Даша жалостно просила завязать ей шнурки, мол -- не умеет она этого делать. Не смог сдержаться: - А твоему мужику я тоже шнурки завязывать буду

proza_ru/texts/2017/10/20171015051.txt

О монахе-схимнике и присяжных заседателях. (из сценария цикла телепередач) На фото А.Булатович, схимонах Иларион (Домрачев) 1. - На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич. - Это большая жертва. Прошептал он это, как мы помним, после сообщения Бендера о проведенной с мадам Грицацуевой ночи, и о том, что теперь он, то бишь Бендер, как порядочный человек обязан жениться. - Это большая жертва, - прошептал Ипполит Матвеевич. - Жизнь! - сказал Остап. - Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах Или вы думаете, что если вас выселили из вашего особняка, вы знаете жизнь! И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то это жертва Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не может открыть, тот пропадает. Вы слыхали о гусаре-схимнике Ипполит Матвеевич не слыхал. - Буланов! Не слыхали Герой аристократического Петербурга.. Сейчас услышите... И далее Бендер рассказывает Кисе Воробьянинову довольно пошловатую и, в общем-то, подловатую историю о гусаре-схимнике Алексее Буланове, красавце с прилизанными височками, который, конечно, был дерзок, смел, заядлый дуэлянт и сводил с ума решительно всех дам Петербурга, был богат и счастлив в любви, сражался в Абиссинии, но потом, чтобы п о с т и ч ь ж и з н ь, вдруг стал монахом-отшельником и двадцать с лишним лет пролежал в дубовом гробу. Потом в этом гробу вдруг завелись клопы и борьба с ними сначала вынудила гусара-схимника нарушить многолетнее молчание, чтобы попросить керосину для выведения этих самых клопов, а потом, когда все средства борьбы оказались бесполезными, бывший гусар вдруг понял, что жизнь в другом, вернулся в мир и сейчас, то есть во время, когда герои бессмертного романа ищут стулья и драгоценности, служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства. Так, по мнению Бендера и его блистательных сочинителей открывается ящик под названием жизнь. То есть всё гораздо проще. Кстати говоря, этот роман один из двух наших загадочных произведений, загадочность которых состоит в том, что по ним до сих пор не удалось снять по-настоящему хорошего фильма. То хвост увязнет, то копыта разъезжаются. И может быть, мы об этом когда-нибудь еще поговорим. Вторым таким романом является "Мастер и Маргарита". Но в чем же подловатость рассказанной Бендером, то есть авторами "Двенадцати стульев" истории А в том, что у не знавшего, как открыть ящик под названием жизнь гусара-схимника Алексея Буланова был прототип, которого звали Александр Ксаверьевич Булатович, который действительно был гусаром и стал монахом. Но который вовсе не переквалифицировался в кучера, не сумев истребить клопов, а был убит в своем родовом имении Луциковка тогдашней Харьковской губернии при до конца не выясненных обстоятельствах в 1919 году не дожив и до пятидесяти лет, вскоре после занятия этого района частями Красной армии. Армия, возможно, была не причем - рассказывают, что Булатович бросился защищать какую-то женщину от бандитов, возможно, этот легенда. Но так или иначе. Авторы бессмертного романа могли не знать как он погиб и погиб ли вообще, но то что ни в каком коммунальном хозяйстве не работал знали наверняка, поскольку выдумали это сами. Но до того, как Булатович был убит на Белополье, под Сумами, в пятидесяти верстах от них, судьба вовлекла его в события поистине невероятные. И связала с другой книгой, наверное, одним из самых пронзительных, глубоких и прекрасных русских духовных произведений. С книгой, которая породила события удивительные. Которая, по словам князя Евгения Трубецкого, п р о ж и г а е т д у ш у... Жизнь это сложная штука. И далеко не всегда она открывается просто, как ящик... 2. Он родился в Орле и был сыном генерала, блестяще окончил Александровский лицей в Петербурге. Физически совсем не богатырь, но духа был несокрушимого. Зачислен в лейб-гвардии гусарский полк (лейб - значит, имел прямое отношение к монарху), был в русской миссии Красного креста в Эфиопии, которую пересек из конца в конец. Помогал эфиопскому правителю в его войне с итальянцами. Затем Порт-Артур. Потом уже, позже, в первую мировую, был армейским священником, и без оружия поднимал солдат в атаку. Орден Святого Владимира IV степени с мечами и бантом. Орден Святой Анны II степени с мечами. Георгиевский крест IV степени. А чуть ранее закончил ускоренный курс 1-го Военного Павловского училища, и неожиданно в 1903 году, поговорив с Иоанном Кронштадтским, ушёл из армии и стал монахом Антонием русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. На том таинственном Афоне, где по словам умницы Милорада Павича периодически одиночки уходили в "безмолвие" - и годами не произносили ни слова, до тех пор, пока коса не отяжелеет и уши не заболят от молчания. А то произносили только имена существительные, ибо они шли от Бога, и избегали глаголов, которые принадлежат сатане. А когда не молчали были знаменитыми проповедниками. Иногда - и это считалось не лучшей проповедью - их речь состояла из одного-единственного слова, способного перевернуть души тех, кто слушал. Антоний Булатович снова посетил Эфиопию и попытался основать там русский православный монастырь. А в 1907 году появилась эта фантастическая по своей духовной мощи и эмоциональному воздействию книга. Она произвела столь сильное впечатление, что уже в 1910 году была переиздана на средства Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны, а в 1912 году вышла уже в третий раз в Киево-Печерской Лавре просто гигантским для того времени тиражом в десять тысяч экземпляров. Эта книга называлась "На горах Кавказа". Ее написал схимонах Иларион Домрачёв, сам проведший двадцать пять лет на Афоне, а затем еще столько же на тех самых кавказских горах в духовных поисках и молитве. И весь свой опыт, полувековой практический духовный опыт, не отвлеченный богословский, а именно практический духовный опыт он вложил в этот труд своей жизни. 3. ..."И старец сказал(1): "... нужно начать дело молитвенное с самой первой и начальной степени, неизменно следуя закону постепенности, который необходим в духовном возрастании человека. Здесь скачки невозможны и какою-нибудь хитростию или фокусом невозможно восхитить у Бога ни единого дара. Необходимо склонить выю свою под иго послушания и смирения; идти тем путем, коим прошли прежде нас бывшие преподобные отцы, оставившие нам в назидание и в помощь ко спасению свои драгоценные писания. Итак, со всяким благоговением, радостно и охотно произносите устами, то есть языком, имя Господне, как величайшую святыню Божию, довольствуясь тем, что Всеблагий Господь даровал нам не только в Него веровать и служить Ему внешним служением, но даже и имя Его святое, страшное для всякой твари, носить хоть пока еще только на языце своем. Что бы вы ни делали, чем бы ни занимались во всякое время -- днем и ночью, произносите устами сии Божественные священные глаголы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Это не трудно: и во время путешествия, в дороге, и во время работы. Произноси имя Божие. Оно свято и даже источник святости, а потому от произношения его освящается воздух, освящаются уста твои, язык и тело твое; демоны же, от страшного для них имени Божия не смеют даже и подойти к тому месту, где ты находишься, возглашая имя Божие. И вот вся наука этому священному делу. Неленостно пребывай в этом упражнении, -- сколько от тебя зависит; постоянно -- днем и ночью, на всяком месте и при всяком занятии. Даже если бы ты и всю жизнь, до кончины своей, пребыл в устном упражнении Иисусовой молитвы, то и в таком случае будешь в великом приобретении, потому что намерение твое свято и Богу любезно; занятие твое честно и досточтимо и труды многоплодны и спасительны. И блажен ты и добро тебе будет, потому что Бог не обидлив. Он даст тебе вкусить плоды трудов твоих или при смерти, или же после смерти, когда душа твоя, разрешенная от союзов плоти, будет восходить на небо посреди воздушных мыта;рств, то действие молитвенное окружит ее, как пламень огненный, и недоступна она будет мытоимцам и миродержителям -- воздушным князям ради всемогущего имени Иисус Христова, а только издали стоя, будут в горести и отчаянии вопиять: "очеловече, каковой чести ты сподобился от Бога и как счастливо избежал наших мучительных рук". На этой степени Иисусова молитва называется трудовая, делательная, устная, телесная, как производимая телесными членами -- устами и языком. Здесь не смотрится ни ум, ни сердце, а только одно произношение спасительного имени Иисус Христова. Нужным видится добавить и то, что при начале своем она по большей части бывает чрезвычайно трудная; не раз, а многажды человек приходит в безнадежие, что не в силах приобрести спасительного упражнения, которое по временам настолько же бывает трудно, как разбивать молотом камни. Сердце делается жестоким, вся душа поражается нечувствием, восстает страстность с необыкновенною силою, а духовная область жизни закрывается как бы каменною стеною. Состояние безотрадное, томительное, страдательное. И его необходимо пережить, потому что оно неизбежно бывает со всяким, приступающим к сему великому делу -- всего более ненавистному сопротивной силе демонской. Перейдет это страдание и опять наступит радостная пора. При всем том нужны труды многолетние, усиленные, постоянные. Царствие Небесное нудится и только нуждницы восхищают е. -- Ну что, -- возгласил старец, -- поняли силу и действо Иисусовой молитвы на ее первой степени -- Ей, Богу содействующу, -- ответили мы. -- Аминь, -- завершил старец. Богу нашему слава!" 4. Книга произвела сильнейшее впечатление на умы священников и мирян. Естествоиспытателей и философов. На Павла Флоренского, Николая Бердяева, Алексея Лосева, того же Иоанна Кронштадского. А полностью упоминаемые выше слова князя Трубецкого звучат так: - Эта книга прожгла мне душу. Ничего более чистого, прекрасного и святого из человеческих произведений я не читал. Это -- человек, который видит Бога. Книга дала начало духовному движению, называемому имяславием. Суть, которого в том, упрощенно говоря, что в самом Имени Христа присутствует Бог. То есть Имя Бога есть Сам Бог, хотя Бог не есть имя. И о трех степенях молитвы на пути слияния с Богом. Но и противников у книги оказалось немало. Особенно в среде официального церковного руководства. Мы, конечно же, не будем погружаться в дебри тех богословских споров, оставим это самим умудренным богословам. А лучше обратимся к тому, что было дальше. А дальше начались события очень и очень драматичные. На Афоне, на светлом тихом Афоне, уделе Пресвятой Богородицы из-за имени ее сына возникла смута среди русских монахов. Да какая! Партию имяславцев, если слово партия здесь уместно, возглавил тот самый неистовый Антоний Булатович, хотя поначалу книга вызвала у него неприятие, да он и не очень-то ею интересовался, поскольку жил очень замкнуто. Но, видно, и его душу прожгла эта потрясающая книга. До трех четвертей всех насельников Русского Пантелеимонова монастыря, а тогда там было до двух тысяч монахов и практически весь Андреевский скит восприняли книгу, как откровение и духовное руководство в молитве и перешли на позиции имяславцев. Тем более, что написана книга была их бывшим собратом. Остальная часть монахов посчитали книгу Илариона еретической и столкновение двух сторон стало уже неизбежным. Что тут началось! "В это время братия исполнилась непомерного гнева и бросилась на 'ура'(2). Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы", -- писал в дневнике впоследствии один из монахов. "Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть, то есть волоса. И начали вытаскивать несогласных из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая их кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал. Таким образом, провожали до лестницы, а по лестнице спускали, кто как угодил: одни шли вниз головой, другие спускались ногами книзу, а затылком считали ступеньки... Провожали их до самой соборной площадки, а там с честью брали под руки и выводили за ворота... Монах Николай бросился в окно, на мраморную площадку, но его на лету подхватила стоявшая внизу братия и не дала разбиться насмерть. Иеромонах Меркурий тоже хотел сигануть в окно, но его удержал отец Сосипатр-старший, говоря: - Надо пройти через двери, жди очереди... В это время подбежал отец Сосипатр-младший и сказал Меркурию: - Не скорби, иди-ка сюда, - и ухватил его за волосы, но вытащить в коридор не мог, так как волоса оказались прикреплены слабо и остались в руках о. Сосипатра. Тогда Меркурия подхватили за шиворот и высадили в дверь. Сергия катили по коридору. Он закрывал голову, а боков не жалел... Отец Гавриил получил хорошие фонари под очеса. Почетный иеромонах и бывший эконом Петроградского Андреевского подворья отец Досифей показался из двери в коридоре, как богатырь: росту высокого, с распущенными волосами, обвешанный немощной мелкорослой братией, которая не могла его свалить на землю, чтобы потешиться над ним. Когда он пошел по коридору, малые силы были освобождены и сразу повалили. Занял место отец Досифей поперек всего коридора и всем было доступно прикасаться к нему. И продолжал он свой путь головой вперед, вниз по лестнице, а там до собора шел на своих ногах. Тихими шагами пошел он в свою келию, заложил дверь своим гардеробом, умывальником и другими келейными принадлежностями и сидел там, как медведь до времени"... 5. "День провели в безмолвии, по обычаю своему. Когда же наступил вечер и сели мы за трапезу подкрепить себя пищею, то снова просили старца, чтобы продолжил прерванную беседу об Иисусовой молитве. И старец сказал. На второй степени молитва Иисусова называется умственною, или "умною" и, по действию своему, есть "душевная", потому что действуется с участием душевной силы разума или рассудка, называемого во всех отеческих писаниях умом. Способ ее производства тот же: -- она произносится устно, но только ум заключается или вмещается в словах молитвы. Это заключение ума в слова молитвы имеет, в духовном деле, весьма великое значение, потому что оно удерживает ум от парения. Нужно, чтобы ум, погружаясь в имя Иисус Христово, зрел в нем Самого Христа. Но как зреть Во всех писаниях святых отец строго-настрого запрещается составлять умом какой-нибудь образ или представление или очертание, форму и фигуру. Святой Апостол говорит: хотя мы и разумели Христа телесно, но отныне к тому не разумеем . А духовно существо Христа невообразимо, и нам отнюдь недоведомо. Как бы не вообразили -- всецело и всеконечно погрешим; вместо истины будем держать ложное. Итак, поэтому нужно, чтобы ум, держась в словах молитвы, был совершенно голым, чуждым всякого образа и мысли; само имя Божие и содержащаяся в нем бесконечная, благодатная сила произведет свойственное ей действие. Она освятит ум (хотя только еще ум), удержит его от парения, просветит его разумение -- особенно в Божественном Писании, прогонит его естественную тьму и ослепление. Просто сказать -- ум озарится Христовым светом. Как сказано в Евангелии про святых апостолов: отверзе им ум разумети Писания. Эта вторая степень молитвы Иисусовой занимает в духовной жизни очень высокое место, потому что она уже завладела умом человека. Эти две степени Иисусовой молитвы -- словесная и умная, -- как производимые внешними силами души, повредить человека неправильным действием не могут, если только он не будет гордиться и презирать других. Гордость есть коренная причина всякой прелести, а смирение есть привлечение силы Божией. Если похвально, когда, человек пребывает в словесной Иисусовой молитве, то тем более, когда он возвысится и вступит в область души и займет ее первенствующую силу -- ум. Здесь еще необходимо нужным видится добавить, что внимание при произнесении молитвы, то есть само;е действие умной молитвы (произносимые слова) нужно держать или пред собою, по слову божественного Давида: Предзрехъ Господа предо мною, яко одесную мене есть. Или, что всего лучше, в груди, то есть грудной полости; а другой старец советует держать "в гортанном почувении", то есть в горле. Эти действия суть подготовка и приближение ко входу Иисусовой молитвы в сердце, что составляет цель всего молитвенного труда". 6. Видя, что ситуация выходит из-под контроля, власть решилась на применение силы. Летом 1913 года для усмирения "еретиков" на Афон были направлены войска. Именно войска - канонерская лодка "Донец" - канонерская, то есть с пушками для прибрежного боя, - потом пароходы "Царь" и затем "Херсон", с офицерами и солдатами шестой роты пятидесятого Белостокского полка. На канонерской лодке прибыл и член Священного Синода архиепископ Никон, который заявил: - Они хвастают, что их якобы три тысячи, да хотя бы их было тридцать тысяч, я все равно не пощажу их: от этого православная Церковь не умалится. Мы молодых поженим, а стариков разошлем по монастырям, а священнослужителей расстрижем. Ах, знал бы он, какие грозные события ожидают русскую православную церковь буквально через несколько лет! Впрочем, и великий хлебороб, писатель-гений и мыслитель, граф Лев Николаевич Толстой, возможно, не так рьяно поносил бы церковь, будь у него волшебная возможность с помощью машины времени хоть на четверть часа оказаться на Бутовском полигоне в году эдак 1938-м... А пока архиепископ Никон на в с я к и й с л у ч а й, спать оставался на "Донце", а на берег сходил только под охраной вооруженных матросов. Имяславцы -- или, как их называла официальная церковь, имябожцы - забаррикадировались, как могли, и стояли в коридоре с иконами в руках. Их убеждали сдаться и отречься от заблуждений. Подошел консул Шебунин и командир "Донца" закричал: "Выходите, черти, добровольно; если же не выйдете, то увидите, свиньи, что я с вами сделаю. Вот даю вам полчаса времени". Когда стало понятно, что увещевать иноков бесполезно, за свои духовные убеждения они бы и жизни не пожалели -- их начали поливать холодной горной водой, и в продолжение часа окатывали в упор из двух шлангов сильнейшей струей, сбивая с ног, поражая сильнейшими ударами лицо и тело. Имяславцы, защищая свои лица иконами и крестами, продолжали стоять неподвижно, хотя и тряслись от холода всем телом; при этом непрестанно взывали ко Господу: "Господе Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас"! Увидев, что монахи мужественно переносят холодное обливание, для устрашения и насильственного вывоза монахов были поставлены два пулемета: из солдат выбирали охотников "бить монахов". И затем бросили их на безоружных иноков по команде "Бей штыками и прикладами!" Бей штыками и прикладами... "Другие взяли железные багры, крючки, кочерги и подобные им орудия и стали ими разбивать, вырывая из рук монахов, иконы, кресты, царские портреты и, бросая их в грязь и воду, топтали ногами... Затем стали этими же орудиями хватать иноков за голову, шею, ноги, одежду, валить их в ту же грязную воду и тем же способом тащить к себе, для отправки на пароход. Пустили в дело и приклады, и штыки. Били беспощадно!.. Хватали за волосы и бросали оземь. Били на полу ногами. Сбрасывали по мокрым лестницам с четвертого этажа!.. Были раненые с колотыми, резаными ранами, которых зарегистрировал судовой врач на "Херсоне" Без чувств скатывались многие иноки с лестниц Совершенно потерявших чувство и убитых оттаскивали в просфорню. В ту же ночь, как утверждают очевидцы, было похоронено четверо убитых". Монастырь превратился в поле сражения: коридоры были окровавлены, по всему двору видна была кровь, смешанная с водою; в некоторых местах выстланного камнями двора стояли целые лужи крови" . Сам Никон происходившего не видел. Во время побоища он мудро остался на "Донце. После взятия Пантелеимонова монастыря монахи из Андреевского скита сдались добровольно. 7. "И вот мы, с Божиею помощью, дошли до сердечной Иисусовой молитвы, откуда и началась наша беседа на высотах гор. Все Священное Писание Ветхого и Нового Завета, все писания святых отец, преподобных подвижников благочестия, своею последнею целью имеют именно сердечное соединение человека с Богом. Это крайняя степень желаний нашего богоподобного, бессмертного духа, которому так же естественно и свойственно стремится к Богу -- Источнику своего бытия, как телам вещественного мира тяготеть к центру земли. Стремление наше к Богу зависит от того, что дух наш родствен Богу и есть дыхание Его Божественных Творческих уст. Поэтому какая близость между дыханием и дышащим, такая же, -- говорит святитель Московский Филарет, -- близость должна быть между Богом и нами. И как человек в естественном своем состоянии необходимо нуждается в пище и питии, принимая которые бывает здрав и способен на дела свои, так и в духовной жизни, когда чувствует в себе стремление и движение к Божеству, которое не иначе выражается, как только в молитве. И потому она есть самым делом восхождение к Богу; степени ее возвышения, -- суть ступени приближения к Господу. Без молитвы соединиться с Богом невозможно, а без этого соединения и наше спасение сомнительно, потому что естественная природа духа есть влечение к Божеству; удерживая этим духовную стремительность, мы движем всю свою духовную жизнь в бессодержательности и просто сказать в пустоте и рассеянности. А это что за жизнь... Один только ее призрак. Потому-то и говорится, что только соединение человека с Богом может удовлетворить коренным существенным потребностям человека и утолить его желание, ничем земным ненасыщаемое... Производство этой третьей степени молитвы действуется во внутреннейшей и глубочайшей стороне нашей духовной природы -- именно в духе, который, проницая своим содержанием душевное чувство или сердце, делает всего человека духовным. От этого она и называется по преимуществу внутреннею молитвою и есть принадлежность далеко немногих людей. Собственно говоря, молитвенное действие одно, но на первой степени оно находится в области телесной, земной, чувственной, в которой пребывает вся видимая природа; на второй она переходит в мысленную часть души и по всему есть душевная, еще духа неимущая, содержащаяся в рассудочной сил души. И на переходе от внешнего ко внутреннему, от материи к духу творится новое рождение. Ум наш, по природе страстный, совлекается своих помыслов, какими был одеян, как одеждою покрывается тело или дерево корою, - и бывает чист, как небесный свет. А это делает его способным к соединению с Господом Иисусом Христом, и сие есть его последняя цель, для которой призвана к бытию вся разумная тварь, но уклонилась в лице праотца нашего Адама. Здесь видится вся справедливость учения святых отец, что именно молитва есть корень и основание всему духовному житию и всем его подвигам, трудам и исправлениям. Находясь вследствие ее в сердечном с Господом Иисусом сочетании, мы проникаемся Божественным светом и во свете лица Божия видим то, что сокрыто от обыкновенных людей; входим в непосредственное общение с духовным миром, живем и действуем там, -- как говорит святой Макарий Великий, -- и гражданствуем, хотя бы по внешнему виду и положению были малы и ничтожны. Производство этой молитвы действуется так, чтобы ум держать в сердце пред лицом Господа Иисуса в чувстве страха, благоговения, преданности, имея несомненную надежду получить милость Божию. Конец же всех слов сих тот: кто имеет благочестивое желание достигнуть цели бытия своего -- для которой он призван Божественною волею и всемогуществом от небытия в бытие -- для этого ему нужно соединиться с Господом. Духовная жизнь наша питается и поддерживается единственно Духом Святым, а сами в себе начала сей жизни мы не имеем, как не имеем начала и телесной жизни, но чрез пищу заимствуем ее извне. Как же привлекается жизнь духа от Духа Святого Так же как и телесная от пищи: простиранием рук, отверстием уст молитвою. Молитва есть ключ от сокровищ всех благ небесных. Нет такой вещи, которой молитвою нельзя было бы получить, только бы просимое было благо и испрашиваемо, как должно. Сила молитвы непостижима для ума человеческого. И во всем мире духовном и вещественном я вижу только два слова: Иисус Христос". 8. Всех выдворенных в Россию имяславцев расстригали, сажали в тюрьму, или распределяли по епархиям и монастырям с запретом в священнослужении и отлучением от причастия; иных лишали даже предсмертного причащения и хоронили по мирскому обряду. Лишь десять из них во главе с архимандритом были оставлены при Андреевском подворье в Одессе. Для тех, которые пожелают "принести чистосердечное раскаяние", Синодом была составлена специальная "Форма обещания для возвращающихся к учению Православной Церкви имябожников", которую каждый из них должен был подписать. Составленная в оскорбительном для имяславцев тоне, "Форма" содержит, в числе прочего, осуждение книг схимонаха Илариона и иеросхимонаха Антония Булатовича: "Мы, нижеподписавшиеся, искренно сознавая, что впали в еретическое мудрование, приняв за истину ложное учение, будто имена Божии, особенно же имя Иисус, есть Сам Бог, и глубоко раскаиваясь в сем заблуждении, преискренне возвращаемся к учению православной Церкви, изложенному в грамотах Святейших Вселенских патриархов, и в послании Святейшего Синода Всероссийской Церкви, всем сердцем приемлем и лобызаем оное учение, исповедуя, что святейшие имена Господа Иисуса Христа и все имена Божии должны почитать относительно, а не боголепно, отнюдь не почитая их Богом Самим, а только признавая Божественными, в полноте своего смысла единому Богу приличествующими, учение же, содержащееся в книгах "На горах Кавказа" монаха Илариона, "Апология" иеросхимонаха Антония Булатовича и им подобных, отметаем яко противное чисто православному учению Святой Церкви о именах Божиих, яко ведущее к суеверию, к злочестивому пантеизму или всебожию, самые же книги вышепоименованные отвергаем и верить оным отрицаемся. Во свидетельство же искренности сего нашего пред Богом покаянного исповедания благоговейно целуем Крест и Евангелие нашего Спасителя Иисуса Христа. Аминь". В начале двадцатого века на Афоне было несколько тысяч русских монахов. К семидесятым годам того же века их осталось там чуть больше десятка. Конечно, не только из-за упомянутых событий. Но всё же... Всё же... Сейчас на Афоне русских монахов стало больше. А к лику православных святых Русской Православной Церковью причислены как сторонники, так и противники имяславия. Как сторонники, так и противники имяславия утверждали и утверждают, что у него древние корни и истоки. Только одни находят их в трудах отцов церкви и исихазме, а другие в трудах древних еретиков... Жизнь это сложная штука. Господа присяжные заседатели. 2016 г. 1 - здесь и далее фрагменты книги "На горах Кавказа" схимонаха Илариона. 2 - из очерка Бориса Зайцева "Афон".

proza_ru/texts/2017/06/201706271202.txt

БРЕДИСЛОВИЕ Лузгать "Семечки" хотя и легкомысленно, но занимательно. И более того - полезно - проветривает голову от застоявшихся в ней мысленных проблем. Это, конечно, ничего не даст ни сердцу, ни уму, но ведь и не отнимет. К тому ж, вполне возможно, приподнимет настроение, расслабит нервы и осветлит взгляд на жизнь. Чем бы мужик ни тешился, лишь бы водкой не увлекался! (Житейская мудрость о слабостях сильного пола.) ............................. АНТИКЛОПА - очень старенькая антилопа, либо хим. средство для осуществления акций возмездия против клопа. - ))) АНТИЛЛИГЕНТ - человек, не любящий интеллигентов. - ))) АНТИСОРИТАРИЯ - наука о борьбе с разброской мусора. - ))) БАБДУШКА - в одном комплекте бабушка и дедушка или одна бабуля - милая душа. - ))) БАМС-СЕЙН - бассейн, выложенный голубоватым кафелем. Без воды, но до прыжка в него, это, к несчастью, было незаметно. - ))) БДИСЦИПЛИНА - основные требования к воину - бдительность и дисциплина, слитые в один флакон. - ))) BestСМЫСЛИЦА - сборник наилучших глупостей, например то, что Вы читаете сейчас. - ))) БЗИКОТЕРАПИЯ - психологическая терапия по освобождению от спонтанно возникшей фиксации на неразумном действии. - ))) БРЕДЛОЖЕНИЕ (или БРЕДПОЛОЖЕНИЕ) - бессвязно (нечётко) высказанная, совершенно неразумная идея (мнение). - ))) БРОССКОШЬ - бросающееся в глаза богатство, роскошь. - ))) БУТЕРСБРОД - хлеб с комбинированным (состоящим из смеси различных) маслом сомнительного качества и происхождения. - ))) БЬЯНКА - пьянка-гулянка с битьём посуды и физиономий. - ))) БЯКАЛАЖАН - в переводе с детского - подгнивший баклажан. - ))) ВЕРВЁВКА - оторванная от чего-либо или непрочная верёвка. - ))) ВЕРМЫШЕЛЬ - вермишель, подъеденная мышью. - ))) ВЛАЗЬСТЬ - стремление без приглашения проникнуть в сферу управления. - ))) ВНЕЕШЬНОСТЬ - внешность, при виде которой сразу думаешь, что обладателю её необходимо срочно сесть на полную диету. - ))) ВОПЛЕРА - опера, в которой текст поётся резко, неразборчиво, но очень громко. - ))) ВРИКОМЕНДАЦИЯ - намеренно неправильный, плохой совет. - ))) ВСТОЛТКНОВЕНИЕ - жёсткое соприкосновение (удар, толчок) чьей-то уснувшей головы об стол. - ))) ВЫВЕРТУАЛЬНОСТЬ - выверты в создании электронного мира или изнаночная (внутренняя) сторона виртуальной реальности. - ))) ВЫРАЖЁВЫВАНИЯ - высказывания с набитым пищей ртом или слишком уж пространно и подробно разъяснённые. - ))) ВЫСКОКОМЕРИЕ - свысока презрительное отношение к своему бывшему окружению, присущее (по случаю) достигшему успеха выскочке или "выскоки" замуж некой Мэри Е. - ))) ВЫСОКОПОДСТАВЛЕННЫЙ - ответственный работник, ставший козлом отпущения в верхах. - ))) ГАРАЖДАНЕ - граждане, владельцы гаражей. - ))) ГДЕНЬГИ - сокращённый в повседневности вечный вопрос. - ))) ГЛУПОКОМЫСЛЕННОСТЬ - потуги не обременённого излишним интеллектом человека глубоко и всесторонне объяснить суть обсуждаемых проблем. - ))) ДЕБРИСТОЙНОСТИ - слово "непристойности", произносимое при насморке или глубокое заблуждение в вопросах трактования и (не)соблюдения морально-этических норм. - ))) ДНИПРИЯТНОСТИ - дни, полные приятных впечатлений, либо наоборот - одни сплошные неприятности. - ))) ДОГМАГОГИЯ - без комментариев. - ))) ДОРОЙГА - недоперекопанная (на ремонт канализации) дорога. - ))) ДРУГАНЬ - громко озвученная ссора с другом. - ))) ДРЯНЬДУЛЕТ - транспортная развалюха, собранная изо всякой дряни. - ))) ЖЕЛВАЧКА - очень жёсткая и (или) тугая жевательная резинка, развивающая ("накачивающая") челюстные мускулы (желваки). - ))) ЖОРАЗА - увлекающее своим примером активное потребление особо аппетитной пищи. - ))) ЖРАВТРАК - утреннее некультурное, ускоренное потребление весьма непритязательной еды. - ))) ЖУТЬНИК - любитель слишком мрачно пошутить. - ))) ЗАБОЛДЕВАНИЕ - радостное охмеление (например, от алкоголя), либо "улыбчивая" форма постепенного схождения с ума. - ))) ЗАМЕТЧАНИЯ - замечания по поводу заметок или заметки по поводу замечаний, а также меткие замечания, взятые на заметку. - ))) ЗАПОЗДРАВЛЕНИЕ - запоздалое или произносимое сверх всякой меры поздравление. - ))) ЗАСКОЧЕЧНАЯ - забегаловка, где что-то быстро перехватывают по пути. - ))) ЗАСКУЧЕЧНАЯ - закусочная (на вокзале или в аэропорту), куда заходят, чтобы "убежать от скуки". - ))) ЗАЧТОЛЬЕ - пьянка-гулянка, где никто не знает, за что пьют. - ))) ЗЛОВА - очень недружелюбные слова. - ))) ИЗСВИНЕНИЕ - просьба о прощении за свинское поведение. - ))) КАЙФЕДРА - кафедра наркологии в мединституте. - ))) КОДЛАКТИВ - активно-негативное сообщество. - ))) КОЙКА-КОЛА - сладкий газированный напиток, поданный или нечаянно пролившийся в постель. - ))) КОРОВАПРОЛИТИЕ - забой крупного рогатого скота. - ))) КОШМЕРСАНТ - коммерсант, продающий кошму кошмарного качества или настолько "обаятельный", что все приходят в ужас. - ))) КРИКТИКА - очень эмоционально выраженное неодобрение. - ))) ЛИШНОСТЬ - невостребованная персона. - ))) МЕРСИБО - благодарность, понятная и русским, и французам. - ))) МЗДОИМОВЫРУЧКА - помощь за вымогаемую "благодарность" и наоборот. - ))) МНОГОДОЧИЕ - многодетность, при которой сына так и нет, но с этим ещё не смирились... - ))) МНОГООБИДЩАЮЩИЙ - предвещающий много душевных ран. - ))) Money-АТЮРА - малоформатная денежка. - ))) НАУШНОСТЬ - принцип аналитической, систематизированной всеобъемлемости, использованный для необъективного принятия решений путём нашёптывания на ухо личных мнений и советов. - ))) НЕЕДЕЛЯ - недельная полная диета, о которой сказано: "Это не дело, что ты неделю ничего не ела". - ))) НЕПОКОБЕЛИМОСТЬ - несгибаемая стойкость мужчины против соблазнов распутства. - ))) НЕУМОВЕРНЫЙ - очень большой, неумный и неверный. - ))) НОЧЕР - тёмное время суток. - ))) ОБОДРАЗОВАНИЕ - дорогущее "платное обучение". - ))) ОБРАЗЕВАНИЕ - получение настолько малоинтересных знаний, что сонит в клон и хочется зевать. - ))) ОБРЕДЕЛЕНИЕ - абсолютно нелогичное истолкование вещей. - ))) ОЖЛОБЛЕННОСТЬ - самовлюблённая развязность, грубость и ожесточённость примитива. - ))) ОСДОЛБЕНЕНИЕ - состояние невразумения, в которое приходят после непредвиденного столкновения с столбом-м!.. - ))) ОСОЛОВА - голова, осоловело говорящая слова. - ))) ОХУДЕНИЕ - сгонка излишнего веса экстремальным способом, вызывающим сомнение в психическом здоровье похудевшего. - ))) ПЕРЕВРАБОТКА - обработка текста с искажением содержания. - ))) ПЕРЕМУДРОСТЬ - чья-то особенная хитроумность, приведшая к обратному желаемому результату. - ))) ПЕРЕСДВИЖЕНИЕ - перемещение чего-либо тяжёлого методом малых подвижек. - ))) ПЕРСТПЕКТИВА - будущее или в общих чертах очерченное направление движения к нему, указанное чьим-то пальцем. - ))) ПЛОХОЛОДАНИЕ - негативные эмоции и ухудшение состояния, связанные с понижением температуры. - ))) ПОДЛЁДКА - подводная лодка в крайних северных широтах. - ))) ПОДЛОВИНА - часть неравноправного дележа. - ))) ПОДЛЮЖКА - подло предавшая и теперь, конечно, бывшая подружка или далёкая от благородства (не)приятельница. - ))) ПОДСТАВЩИК - поставщик бракованных и порченых товаров, путём манипуляций и интриг сваливший всю ответственность по рекламациям на Вас. - ))) ПОЙЛЕМИКА - опера, в которой персонажи выражают (пением) доводы в пользу своих (разных) точек зрения. - ))) ПОЛЗИЦИЯ - поза лежа на животе, позволяющая перемещаться не вставая или боевая позиция, занятая ползком. - ))) ПОЛНОСЦЕННОСТЬ - полная готовность к выходу на сцену, а также заполнение последней кем или чем-нибудь. - ))) ПООРАДОВАТЬСЯ - очень громко (во всё горло!) выразить свои особо позитивные эмоции. - ))) ПОЧЕМУЧТО - сокращение от выражения "Почему да почему Да потому что!", то есть - к вопросу присобаченный псевдоответ. - ))) ПОШЛОВИЦЫ - скабрезные, морально грязноватые пословицы. - ))) ПРЕДВЗЯТКОСТЬ - очень субъективная позиция, зависящая от заранее полученной "подмазки". - ))) ПРИМЫЧАНИЯ - очень невнятно сказанные замечания по теме разговора, а то и вовсе не по ней. - ))) ПРОКЛЯТКА - обругиваемая за неукладчивость прокладка. - ))) ПРОПИЛАКТИКА - предупреждение обнищания как следствия запоев. - ))) ПРОТУХЦИЯ - продукция пищевых производств, мягко говоря "с душком" (например, из-за давно уже истекшего срока хранения). - ))) ПСИНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ - собачья грусть, напавшая от соответствующий жизни. - ))) ПЯТИДЕСЯТИЛЕСТИЕ - потоки лести к юбилею 50-летия. - ))) РЕЖУЛЬТАТ - итог, полученный при подтасовке фактов. - ))) РЕЗВОЛЮХА - изношенный до грани рассыпания автомобиль с форсированным или "неродным" мощным мотором. - ))) РОЖАЧАРОВАНИЕ - изменение мнения о внешних данных лица с позитивного на негативное или утрата надежды на возможность сделать его привлекательным. - ))) СБЕШКА - торопливость в стадии бега с бешеной скоростью. - ))) СВЕРХСЪЕСТЕСТВЕННОСТЬ - чьи-то сверх обычного возможности многосъедения. - ))) СДОЛБ - столб, о который я долбанулся, сочиняя на ходу этот словарь. - ))) СКАКАЛОЛАЗ - распрыгавшийся альпинист. - ))) СМЕХАНИЗМ - курьёзная, потешная машина (агрегат). - ))) СМЫШЛИ - умозаключения сообразительного человека, поток несовместимых образов или идей, а также размышления мышей. - ))) СОВРИМЕННИК - сегодняшний (сиюминутный) лжец. - ))) SOS-УЛЬКА - упавшая на чью-то голову тяжёлая сосулька. - ))) СПАЛЬТО - классическая верхняя одежда, по обстоятельствам используемая как постель. - ))) СПЕРСОНАЛ - вороватые сотрудники. - ))) СПИСАТЕЛЬ - писатель, пишущий не с головы, а с рукописи более талантливых коллег. - ))) СПИЦИАЛИСТ - мастер "отвлечься" на рабочем месте. - ))) СТОЙЛОВАЯ - забегаловка, в которой едят стоя. - ))) СУММАЧУВСТВИЕ - совокупность чувств или же ощущение по получении изрядной суммы (денег). - ))) СУПРУГАНЬ - семейные раздоры с высказыванием одним, либо обоими супругами совсем уж нелицеприятных слов. - ))) СЪЕМПАТИЯ - приятные ощущения, вызываемые аппетитным видом пищи. - ))) ТЕЛЕСПАТИЯ - телепатическая связь с проклятым ящиком или его усыпляющее действие на Вашу психику. - ))) ТО-ЧТО-ПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ - совершенно рядовой объект, стабильно вызывающий к себе всеобщий интерес из-за того, что с ним в связи происходили примечательные факты. - ))) ТРАНСКВИЛИЗАТОР - транквилизатор, принятый в количестве, приведшем принявшего его в состояние отключки, т. е. нестояния и ничегонепонимания, иначе (скучно) выражаясь - в транс. - ))) ТРЕПОРТАЖ - корреспондентское сообщение, не содержащее какого-либо смысла. - ))) УБОЖЕСТВЛЕНИЕ - убогая гипертрофированная лесть-почитание. - ))) УВДОВОЛЬСТВИЕ - наслаждение до насыщения. - ))) УГЛЫБКА - угловатая, неестественная мимика лица, якобы обозначающая радость или улыбка, выраженная одними уголками губ. - ))) УЙМОПОМРАЧЕНИЕ - массовое схождение с ума или огромное до умопомрачения количество чего-то. - ))) УЙТИХОМИРИТЬСЯ - почему-либо успокоиться и удалиться. - ))) УМЕРИТЬВОРЕНИЕ - благодушное удовлетворение жизнью, возникшее на основе сокращения претензий к ней. - ))) УПЁРСТВО - упёртое упорство или упорная тяга к воровству. - ))) УТЩЁБА - старательная, но безрезультатная учёба. - ))) ФУФЛОСОФ - "мыслитель", выдвигающий абсурдную идею. - ))) ХАЛКОГОЛЬ - жадно выхалкиваемый спиртной напиток. - ))) ХАМПАНИЯ - кодла нахал-и-хамов (верблюдей), плюющих Вам под ноги и демонстративно не желающих культурно обращаться. - ))) ХВАЛИФИКАЦИЯ - мастерство, заслуживающее похвалу. - ))) ХИЛОТЕЛИСТ - тщедушный собиратель почтовых марок. - ))) ХРЯСЬКЛАДУШКА - складная, рамная, матерчатая неисправная лежанка, на которую кто-то прилёг... - ))) ШВЫРВОРОТ-НАВЫРВОРОТ - очень неаккуратно подшитый и при проверке из-за этого настолько грубо вырванный солдатский подворотничок, что в результате уже нужно выбросить и вообще всю форму. - ))) ШЧУТКА - лёгкий, тонкий и щадящий юмор в ограниченном объёме, форма проявления душевной чуткости. - ))) ЧАЧАСТЬЕ - восторженность жизнью, возникшая вследствие употребления кавказской самогонки. - ))) ЭКЗОТЕРИКА - экзотическая эзотерика или представленное ею красочной и необычной формы надувательство. - ))) ЯЗВЫК - язвительная речь или изъяны в языке (как, например, вот эти)... - ))) ----------------------

proza_ru/texts/2010/06/20100620408.txt

Северная сказка Радостный возвращается домой Ыргын. Большую он нерпу убил. Хорошая нерпа, жирная. Все будут кричать: Эй, Ыргын, большую ты нерпу принес! Весь поселок будет кричать. Дети будут радоваться -- много сладкого жира даст нерпа, старухи довольны -- будет, чем смазывать волосы. Идет Ыргын домой, торопиться. Скоро будет его яранга. Будет встречать его молодая жена. Будет целовать-миловать. Будет ему лыжи снимать. Хороший охотник Ыргын, много добычи приносит. Тащит Ыргын нарты по берегу моря, упирается. Смотрит Ыргын, на скале шаман стоит. Поздоровался Ыргын. Здравствуй, говорит. Не ответил ему шаман. Шибко гордый, шибко занятой человек. Не до Ыргына шаману, с духами ушел говорить шаман. Отказала ему красавица Иркинкуль. Полюбила она другого, молодого Найканэ. Не хочет за старика замуж. Обиделся шаман. Отправился он в царство мертвых искать помощников, чтобы отомстить молодому Найканэ. Покачал головой Ыргын. Шибко сердитый шаман. Как бы не наделал беды. Три дня камлал шаман на скале у океана. Три дня странствовала его душа в Царстве мертвых. Три ночи не давал его бубен спать жителям поселка. Каждый удар бубна отражался в небе, отражался в море и был слышан далеко-далеко. Словно гром гремел. От каждого удара вздрагивала красавица Иркинкуль, думая о своем Найканэ. Лютый мороз в эти дни стоял на Чукотке. Ыргын в кухлянке и теплых торбазах выскочив на минутку из яранги по своим делам, скорее бежал назад, горячий чай пить, который жена приготовила. А на шамане были только кожаные штаны и кожаная куртка. И железный шлем на голове надет, с железными рогами. Но не чувствовал шаман холода, далеко улетела его душа, туда, где до него еще ни один шаман не бывал. Через отверстие Полярной звезды проник он на самое высокое небо, дальше той земли, где живет ворон Куркыль. Когда солнце встало в четвертый раз, проснулся весь поселок от крика большого. Выскочил Ыргын из яранги, глаза протирает. Столпились люди на берегу, испуганно жмутся друг к другу. Стоит посреди океана огромный великан. На глубоком месте стоит, а вода ему только до колен достает. Страшный великан, кожа у него белее снега, на голове копна спутанных волос, а на шее ожерелье из человеческих черепов. Рук четыре, а во лбу третий глаз горит. Голый великан, только шкура чресла прикрывает. Холодно великану в ледяной воде. Шибко сердит, шибко грозен. Ногами топает, так что волны на лед накатывают, до самого берега достают, того и гляди затопят поселок. Шаман испугался, бежать бросился. Вызвал он силу, с которой не сможет справиться. Со страхом смотрели жители поселка, как великан вышел из воды. Шибко большой, шибко страшный. Идет, толстый лед ломает, как большой железный корабль. На землю вышел -- земля дрожит, на скалу наступил -- след, как на песке, оставил. Догнал шамана, растоптал его как сухую былинку. Окончательно перепугались люди. Разрушит великан поселок, где жить будут, сломает снасти, чем охотиться будут Но великан, не обращая на них внимания, зашагал прочь от берега. Вглубь континента. Оглянулись люди, не узнают родную тундру. Все смешалось вокруг. Мир изменился до неузнаваемости. Зимнее солнце стало светить слабее луны, звезды на небе перемешались, кометы изменили свои пути. Вместо востока везде стал запад, вместо лета -- зима. Вместо Единой России к власти опять пришли коммунисты. Смекнул Ыргын, быть большой беде. Надо звонить на большую землю большому начальнику, министру по чрезвычайным ситуациям. Притащил глупый шаман в мир людей злого духа кэле. Чужого духа, не с нашего пантеона. Пускай Шойгу срочно вылетает на Чукотку. Землетрясение плохо, цунами плохо, извержение вулкана плохо, сердитый великан разрушитель вселенной - совсем худо. Пожар кончиться, вода уйдет, ветер утихнет, а чужой бог куда уйдет Как с ним справиться Из винтаря стрельнуть Из пушки Покачал головой Ыргын. Худо, совсем худо, однако. Рагнарек будет, Калиюга. Писец Севера. А пока мир рушился, жизнь на севере продолжалась. Иркинкуль и Найканэ поженились и были счастливы вместе, какое-то время. А Ыргын снова на охоту ушел, тюленя ловить. Хорошая должна быть охота. Вот вернется домой Ыргын, снова много мяса принесет. Будет жена мясо варить и мужа нахваливать -- Вот у меня какой Ыргын, большого тюленя убил. Нальет ему кружечку огненной воды, чтоб крепче ее любил, а потом сядут они у огня вместе говорящий ящик смотреть, "Секс в большом городе", все серии на DVD.

proza_ru/texts/2015/12/201512151906.txt

три дня происходит какая-то фигня. муж спит или в садике, или на второй половине кровати, не снимая верхней одежды. разговаривает отрывисто, без каких-то нежностей и откровений. помню, на выходных успели поссориться, но причина настолько, на мой взгляд, была ерундова, что я где-то через час об этой ссоре забыла. вчера, на всякий случай, извинилась. он сказал "спасибо" и что-то там еще философское. и ушел спать в садик. два овна под одной крышей это, конечно, перебор. но выбора нам сверху никто не давал. продолжаем пасти свою гордость. пожалуй, сделаю сегодня блинчики со сгущенкой.

proza_ru/texts/2013/07/20130729923.txt

Евангелие от Иоанна 3 гл: "36 Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём" ------------------------------ Эти слова Христа однозначно свидетельствуют о том, что Он есть Сын Бога, а значит, и Сам -- Бог, ибо только вера в Бога ( а не в человека) может дать душе жизнь вечную... Христос сходил на землю (путём воплощения в тело девы от Духа Святого) на тот период времени рода человеческого, когда угодно было Богу совершить Божественный Акт установления Нового Завета с народом божьим.... через Жертву Святого Агнца, отдавшего Себя на Крест... ради всех, кто захочет освободиться от дьявольской зависимости, примириться с Богом и стать "новым творением во Христе Иисусе"..., для обретения вечной Жизни........ Евангелие от Иоанна 3 гл, Христос: "13 Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах." - В этом стихе Писания Христос объясняет людям, что Он сошёл с Небес ....и был Он там всегда ( сущий на Небесах)... Небеса принадлежат Богу....слово - "сущий на Небесах" относится только к вечному Богу, а не к ангелам, которые были сотворены..... (Поднебесье "принадлежит" падшим ангелам)... "Сын Человеческий" - это обозначение Христом самого Себя, воплощённого в плоть человеческую, ограниченную человеческим телом до времени... "Никто не восходил на небо" (кроме Христа) -- означает тО, что только ОН Божественной силой, силой Отца был вознесён на Небеса после воскрешения и прославления....не душою, но в прославленном теле ... (говорит в прошедшем времени потомУ, что для Бога этот факт уже совершён...у Него нет времени...) -------------------- кто-то приводит в пример Еноха и Илию, которые были вознесены на Небеса в телах своих....НО они были вознесены ангелами....а Христос -- Духом ... ---------------------- Библия. Евреям 8гл: 8 "вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, 9 не такой завет, какой Я заключил с отцами их в то время, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрёг их, говорит Господь. 10 Вот завет, который завещаю дому Израилеву после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом." -------------------------------------- Библия. Исаия 53 гл: "5 Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нём, и ранами Его мы исцелились. 6 Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас." ------------------------------------- Библия. Евреям 1 гл: "3 Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную престола величия на высоте, 4 будучи столько превосходнее Ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя. 5 Ибо кому когда из Ангелов сказал Бог: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя И еще: Я буду Ему Отцем, и Он будет Мне Сыном" ------------------------------------------- Евангелие от Матфея 28гл: 28 "...ибо сие есть Кровь Моя НОВОГО ЗАВЕТА , за многих изливаемая во оставление грехов." ------------ Евангелие от Иоанна 3 гл: "16 Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. 17 Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир СПАСЁН был чрез Него. 18 Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия." ------------------------------------- Итак, Слово подтверждает Божественность Христа и Его Миссии.... без признания этих постулатов люди не могут иметь совершенное прощение грехов, а, значит, и освобождения от своих греховных зависимостей.... ----------- НЕ верующие во Христа (как в Божью Ипостась), они не верят в Слово Божье..., отвергают сказанное Пророками и Апостолами, и поэтому являются противниками и хулителями Бога... Более того, на них "пребывает гнев Божий" ("..не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём") -------- А это значит, что они не имеют истинного мира с Отцом.... НЕ исполняя Его Слово, Его Волю, они живут по своей воле, "веруют" по своим представлениям... Они опираются НЕ на Христа (Спасителя и Посредника между собою и Отцом), а на себя, на свои понятия об истине, на разных людей и их учения.... Своею опорою таковые делают человека...и Христос для них -- только -- более совершенный человек, не выше того.... ---------- Некоторые создают учения по уподоблению Христу (как идеалу человека) своими силами, "совершенствуя" себя "расширением кругозора".., многими знаниями человеческими.., медитациями..., экзальтированной чувственностью... Им кажется, что это и есть вера... приближение к Богу.... НО они НЕ желают отдавать себя и свои грехи на Крест Христов...... --------- Однако, дьявол всегда будет иметь против таковых людей обвинения!....---- Пока вы не отдадите себя Христу, пока не поверите в Его Божественную Силу Прощения, очищения и возрождения духа..., пока не оправдаетесь Христовой Праведностью, которая замещает Собою вашу вину,вашу неправедность..., дьявол всегда будет иметь на вас право!.... И никогда безбожный человек не сможет почувствовать внутреннюю свободу, мир и покой в сердце....Но -- только суета.., нагнетение всевозможных страстных чувств и желаний.., недовольство собой и другими..., пустота в сердце....обиды, горечь поражений.., тоска, зависть ...раздражительность .. неправедный гнев .... -------------- Я уже однажды приводила пример знакомого мне человека, который был зависим от пьянства, курева, сквернословия, и всех иных несвобод мира.... Говорила ему о Христе -- Спасителе...Но он не понимал этого и не принимал....--- Его жена является членом секты "свидетели Иеговы".... "они" Христа за Бога не считают, но только за совершенного человека, данного людям как пример для подражания.... Их цель -- стараться собственными силами двигаться к совершенству для достижения рая на земле.... Эта женщина внушала своему мужу, что он -- слабоволен, а поэтому никак не может изменить себя....она критиковала его и стыдила, добиваясь одного -- чтобы он обратился к собственной воле и преодолел свои зависимости.... Мужчина пробовал, но у него ничего не получалось....он не понимал, КАК ему нужно меняться....его мёртвый дух его не обличал....он находил всегда оправдание всем своим "недостаткам" и не видел никакой возможности перемен.... В результате его "потуг" он всё более терял веру в себя...и затем покончил жизнь самоубийством... Чуть позже погиб и сын этой женщины....Её вера в себя и свою волю (внушение "этого" ближним )не помогли ей.... Люди верят в себя, в экстрасенсов, магов, врачей, психологов....т.е -- в людей же.....и тем самым они удаляются всё больше от Бога, погибают....Если кто-то из людей им и "помогает" на время, то "помогает" бесовской силой, и это приводит к дальнейшему ухудшению жизни и судьбы.... Вера в человека приводит к проклятию: Библия. Иеремия 17 гл: "5 Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою, и которого сердце удаляется от Господа. ................................ 7 Благословен человек, который надеется на Господа, и которого упование - Господь." -------------------------------- Верить в Бога и не верить в Его Единородного Сына, имеющего Божественную власть прощать грехи и освобождать от греховных зависимостей, означает НЕ иметь истинной веры в Бога... Ибо, если вы не верите в Сына (как в Бога), вы не получите избавление от зависимостей, духовно-физических несвобод.... Вы не сможете быть прощёнными Отцом, потому что к Отцу можно прийти только через Сына! Евангелие от Иоанна 14 гл, Христос: "никто не приходит к Отцу, как только через Меня." -------------------------------- Библия 1 Тимофею 2 гл: 5-6 "Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех." -------------------------------------------- Библия. Евреям 4 гл: "12 Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. 13 И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет. 14 Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего . 15 Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам , искушен во всем, кроме греха. 16 Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи." ----------------------------------------------- Евангелие от Иоанна 3 гл: "36 Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём" ------------------------------------------ Те, кто учат, что Христос -- только более совершенный человек, они отвергают Крест Христов, Его Миссию "Умилостивления" за грехи людей...... Если они надеются своими силами уподобляться Христу (идеалу), то с ЧЕГО они могут начать --- Разве можно стать лучше, если ты даже не осознаёшь своих грехов.., не поражаешься их злом и мерзостью..., если тебе и так неплохо живётся, и никакой Искупитель тебе не нужен....ты даже гордишься своими грехами, своей властью, славой, деньгами, любовниками и любовницами, своими пьянками и прелюбодейными приключениями, способностью обводить других "вокруг пальца", набивать карманы за счёт обманутых тобой доверчивых глупцов, идущих за всем, что "блестит"... Разве таковые признают себя грешниками, нуждающимися в прощении грехов и изменении, нравственном улучшении своего Я .... Ну хорошо, некоторые видят своё несовершенство....Но опять-таки, они видят только то, что видят...хотят стать лучше, но без Христа...своею волею...чтобы затем снова гордиться собой.... Можно, ведь просто нарисовать себе образ совершенного человека и стремиться стать таким.....но Христос -- (Бог, Спаситель) им не нужен.... Многие пытались улучшаться без Христа.... не получалось.... "улучшали" только физическую силу, выносливость, гордость, самоуверенность...а..потом опять падали ...и погибали.... НО никто и никогда ДО Христа не мог избавиться от грехов... грехи были сильнее их желания жить праведно.... В Ветхом Завете божьих праведников можно сосчитать по пальцам, да и то, они сильно зависели от плотского влияния....Не один из них не мог обрести НОВУЮ природу, духовную, ту, которая свидетельствовала бы им и другим, что они освобождены от вожделений плоти, живут уже по духу, не любят мир и того, что в мире.., не способны убивать, мстить, иметь одну жену.., мир в сердце и любовь во Святом Духе.... Моисей убивал .......Давид воевал, мстил, имел не одну жену и немало наложниц..... Лот желал богатства и для этого избрал Содомские земли.... Иаков всю жизнь "воевал с плотью своей", которая нередко своевольничала.....его жизнь (кАк и всех перечисленных) -- это (всё же) была жизнь по плоти....вера в Бога "ограничивалась" ритуалами, обрядами, обетами... ------------------ Только Христос, Заключив с верующими Новый Завет, дал им возможность духовного возрождения и преображения, жизнь по духу, ведущую в жизнь вечную.... Он объявил людям (Евангелие от Иоанна 4 гл): "21 .. наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. ............. 23 Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. 24 Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине..." --------------------------------- "поклоняться в духе и истине"( ) -- Это означает ЖИТЬ ПО ДУХУ....когда ваш дух очищен от мёртвых дел, от главенства плоти..., и вы уже не являетесь её должником... Ап. Павел так сказал об этом (Римлянам 8 гл): "8 Посему живущие по плоти Богу угодить не могут. 9 Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его. 10 А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но дух жив для праведности. 11 Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас. 12 Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти; 13 ибо если живёте по плоти, то умрёте, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете. 14 Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии." --------------------------------- Итак, это нечто НОВОЕ...... Отвергающие Божественность Христа и Его Спасительную Миссию, задумайтесь над тем, что такой Завет с людьми мог заключить только Бог, НО не человек!.... Люди заключают на земле заветы друг с другом, обещая любить друг друга, помогать и не бросать в беде....а затем нередко бросают, предают, ненавидят.... Они идут в православные храмы, венчаются там...или в других церковных образованиях совершают обряд обещания верности и любви на всю жизнь....НО проходит время, и вот уже мы видим их "развенчанными", ненавидящими, мстящими друг другу.... БОГ заключал Свои Заветы не для того, чтобы предать свой народ, не для того, чтобы его оставить, НО для того, чтобы дать ему свою Помощь, Защиту и Жизнь вечную!.... Бог никогда не предавал людей и не бросал их на произвол...Это люди бросали Бога.... Мог ли "обычный человек" (не имеющий Божьей природы силы и власти) заключать с людьми Завет Своей Крови, освобождающий людей от наказания за грехи, от проклятия и вины, примиряющий людей с Отцом Небесным и вызволяющий их из власти греховных зависимостей!......... Ни один человек (пусть самый лучший из лучших) НЕ имеет на это ни Права, ни Силы, никакой Духовной Возможности.............. Разве может ограниченное (духовно и физически) творение "ВЗЯТЬ НА СЕБЯ ГРЕХИ ВСЕГО МИРА", "пригвоздить их ко Кресту" и Победить Смерть!......-- нет, но только Бог!... Библия. 1 Петра 2 гл: "24. Он грехи наши Сам вознёс телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились." ----------------------------------- Библия. К Колоссянам 2 гл: "11 В Нём вы и обрезаны обрезанием нерукотворенным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым; 12 быв погребены с Ним в крещении, в Нем вы и совоскресли верою в силу Бога, Который воскресил Его из мертвых, 13 и вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним, простив нам все грехи, 14 истребив учением бывшее о нас рукописание, которое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту; 15 отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою." ---------------------------------- Библия. Осия 13 гл: "14 От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало ад! где твоя победа" ----------------------------------------- Человек, уверовавший во Христа, как Сына Божьего... и принявший Благодать Его Оправдания, Жизнь духа (верою в Него и в Его "заместительную Жертву" за наши грехи..), такой человек "рождается от Бога"!....то есть "рождается свыше"!.... Евангелие от Иоанна 3 гл, Христос: "3 Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия." ------------------------------------------- Евангелие от Иоанна 1 гл: "12 А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, 13 которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились." --------------- 1 Иоанна 5 гл: "18 Мы знаем, что всякий, рожденный от Бога, не грешит; но рожденный от Бога хранит себя, и лукавый не прикасается к нему. 19 Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле. 20 Знаем также, что Сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе. Сей есть истинный Бог и жизнь вечная." ------------ Евреям 2 гл: "14 А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, 15 и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству..." ---------------------- Библия. К Колоссянам 1 гл: "12 благодаря Бога и Отца, призвавшего нас к участию в наследии святых во свете, 13 избавившего нас от власти тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего, 14 в Котором мы имеем искупление Кровию Его и прощение грехов, 15 Который есть образ Бога невидимого, рождённый прежде всякой твари; 16 ибо Им создано всё, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, - все Им и для Него создано; 17 и Он есть прежде всего, и все Им стоит. 18 И Он есть глава тела Церкви; Он - начаток, первенец из мёртвых, дабы иметь Ему во всем первенство, 19 ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота, 20 и чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное. 21 И вас, бывших некогда отчужденными и врагами, по расположению к злым делам, 22 ныне примирил в теле Плоти Его, смертью Его, чтобы представить вас святыми и непорочными и неповинными пред Собою, 23 если только пребываете тверды и непоколебимы в вере и не отпадаете от надежды благовествования, которое вы слышали, которое возвещено всей твари поднебесной, которого я, Павел, сделался служителем." ------------------------------------------------------ Ещё раз, вдумайтесь: "16 .. Им создано всё, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, - все Им и для Него создано... 17 и Он есть прежде всего, и всё Им стоит. 18 И Он есть глава тела Церкви; Он - начаток, первенец из мёртвых, дабы иметь Ему во всем первенство.." ----- Разве может творение (как убеждают многие лжеучителя, говоря о Христе, что он -- только более совершенный человек, рождённый НЕ от Духа Святого, а от престарелого Иосифа...) ..разве может "обычный человек" ПРЕТЕНДОВАТЬ на такую Характеристику! ---------- "Им создано всё, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, - все Им и для Него создано... Он есть прежде всего... и всё Им стоит... Только безумный человек может утверждать, что Мир создан "творением", которое к тому же "было прежде всего и им всё стоит".... творением, которое рождено из греховного адамова семени Иосифа....и никогда ранее нигде не было....------------- Здесь лжеучения ухищряются вымышлять "законы реинкарнации"...по которым Христос, якобы, пришёл из Космоса, как достигший высшей степени просветления... и воплотился для роли, Ему предназначенной Создателем... Я уже неоднократно объясняла, что реинкарнация -- это блеф... Душа НЕ вселяется в человека, но создаётся однажды... во время соития двух природ -- материнской и отцовской ..от совокупности родительских генов , наследственной природы... И далее душа формируется уже в самостоятельное образование в процессе воспитания и взаимодействия со всем окружающим миром, его влиятельными структурами .... Ибо все дети являются наследниками своих родителей, предков....несут в себе их наклонности, черты, свойства, проклятия рода или его благословения...... Бог объявил людям об этом в Своём Слове, и только богоборцы могут утверждать обратное.. 2-ая Заповедь Закона Божьего гласит: " Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои." -------- Как видим, дети пожинают расплату за грехи родителей и предков... Мы все наследуем тО, что передано нам нашим родом....--- физиологические характеристики, свойства характера, склонность к тем или иным зависимостям, стремлениям, желаниям....какие-то внутренние "необъяснимые" умом чувствования, страхи, или излишнюю самоуверенность...тревожность..злой дух...бесшабашность или замкнутость...стремление быть всегда в толпе или желание "спрятаться"...и т.д... Наша душа - это "образование" из причинно-следственной связи всех предыдущих поколений, но особенно родителей....ибо родители зачинают детей своих нередко без желания их иметь ("случайно")...а затем с малолетства своих детей столь много делают зла и неправды в их присутствии, над их головами, перед их глазами...что души детей становятся изуродованными всем этим влиянием и находятся под проклятием (безбожием) до тех пор, пока их не освободит Христос, вера в Него, в Его Преображающую Силу Перерождения.... О какой реинкарнации может идти речь, если потомки страдают из-за своих предков, от груза проклятия рода, приходящего, как следствие грехов, заблуждений, греховных наклонностей, привычек, болезней предыдущих поколений ().......... --------------------------------------- Евреям 9 гл: "27 И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, 28 так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение."------- Как видим, человекам положено ОДНАЖДЫ умереть....и они будут нести ответственность на Суде за СВОЮ жизнь...а не за жизнь тех, в кого, якобы, они были реинкарнированы... -------------------------------- Лжеучения говорят : дУши были созданы Богом ДО сотворения мира...а затем Бог "вселял и вселяет" их в людей.... Послушайте, если бы такое было возможно, то откуда взялся бы грех и непослушание...--- Разве Бог создал души греховные, чтобы вселить их в Адама и Еву....Разве Бог заложил Зло в души, Им, якобы созданные до сотворения мира! Нет!, это ложь от сатаны, ибо Бог создал всё прекрасным и гармоничным, а когда люди (по своей свободной воле) отступили от Бога и совратились с пути истины.., то какова была "реакция" Бога --- (Библия. Бытие 3 гл): "5 И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; 6 и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. 7 И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их.".... --------------------- Разве стал бы Господь так скорбеть, раскаиваться и уничтожать Потопом своё творение, если бы Он САМ создал греховные и злые души.... Выходит (по лжеучениям), что Бог создал "из праха" только тела, а дУши были всегда на Небесах... греховные (изначально)...И Бог внедрял эти души в "слепленные" Им тела....--- Безумны утверждающие это!...........--- Тогда не в чем винить людей, тогда с людей и спроса нет, во всём только Бог виноват.... НО это Ложь от сатаны!.............. Миф о реинкарнации нужен только тем, кто любит свои грехи, оправдывает их и желает жить "как душе угодно", объясняя себе и другим, что это не грехи, а "путь его духовного восхождения и просветления"-- сегодня ты --убийца...а в следующей жизни -- жертва...всё, мол, нужно пережить...до всего "дорасти".... Только они (безумным умом своим) не понимают, что "закон кармы" отказывает человеку в милости и прощении грехов..., ведь зачем миловать того, кто должен "отрабатывать по полной"....Зачем сострадать, если ты виноват в своей карме и должен её просто отработать....зачем спасать утопающего, если он должен утонуть по карме своей.... А Господь исцелял и исцеляет!...Прощал и прощает!...И жизнь человека меняется!....Казалось, он должен погибнуть и нет никаких возможностей для оправдания...а Господь оправдывает кающегося грешника и даёт ему НОВУЮ ПРИРОДУ!... Библия. Ефесянам 2 гл: "1 И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, 2 в которых вы некогда жили, по обычаю мира сего, по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления, 3 между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие, 4 Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, 5 и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью вы спасены.." -------------------------------------------- Библия 2 Коринфяенам 5 гл: "17 Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое. 18 Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения, 19 потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения. 20 Итак мы - посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом. 21 Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом. ------------------------------------------------------- Все лжеучителя (претендующие на звание богов) учат людей, что они пришли из космоса, с других планет и измерений, воплотившись в тела человеческие, дабы принести людям сверх-знание... На самом деле они мошенники и плуты, обогащающиеся за счёт своих лжеучений и сект... Они называют себя христами, мессиями, ангелами, богами.... Они используют изотерические познания кабалы, магии, гипноза....совершают лжечудеса и лжезнамения...уверяя людей в своём мистическом происхождении..., а те верят им, вместо того, чтобы обратиться к Слову Божьему и Познать Истину.... Например, известный певец Майкл Джексон сумел внушить людям своё "звёздное" происхождение ..при помощи дьявольских методов воздействия через музыкальные ритмы, психологические приёмы и нагнетение искусственного ажиотажа....позволяя поклоняться себе и называя себя новым воплощением христа... Фанаты в нём усмотрели некое совершенство, могущество, власть....внушили сами себе его "реинкарнационное" преимущество...НО это был обычный грешный человек, сумевший при помощи дьявола создать имидж "совершенного"....он утверждал, что никогда не умрёт...но, увы....он был только грешным человеком, не знавший истинной веры и живший ради своей славы и богатства.... Лжеучителям очень важно отстаивать Безбожие Христа, потому что они не желают признавать грехи, не стремятся отказываться от своего зла и эгоизма...они хотят жить для плоти своей и увеселения её всеми возможными и "невозможными" способами, переходя духовные запреты и Заповеди Бога... Лжеучителя учат, что от грехов невозможно избавится никаким способом, что это вовсе не грехи даже, а характер, нрав, способности, индивидуальность, психические и физические наклонности организма в его эволюционировании, личностные черты, которые даны человеку самим Богом, вложены в него для его совершенствования и гармоничного созидания в образ и подобие Творца... Ну, что ж, когда-то им придётся отвечать за их лжеучения... они воочию встретятся с Господом на Суде....Ведь, им придётся прийти на Суд, ибо написано в Слове: Евангелие от Иоанна 3 гл: "18 верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия." ------------------- Евангелие от Иоанна 5 гл: "21 Ибо, как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет. 22 Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну, 23 дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его. 24 Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь. 25 Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут. 26 Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе. 27 И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий. 28 Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; 29 и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло - в воскресение осуждения." ------------------ Стих: 27 "И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий." -- из этого слова (Человеческий) "они" утверждают, что Христос -- Человек и не более... Но этим словом Бог говорит только о том, что Христос пребывал в теле человеческом, чтобы грехи людей перешли на Него "из плоти на плоть".... И чтобы Он смог, страдая, чувствовать всю их мерзость и тяжесть....для того, чтобы Его незаслуженное Страдание ( свойственное Истинной Любви) покрыло и преодолело всё то, что жаждущие спасения люди отдают на Его Крест!... Библия. Исаия 53: "5 Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. 6 Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. 7 Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. ................... 10 Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. 11 На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет." -------------------------------------------------- Так же кто-то доказывает, что Бог - Отец только использовал Христа -- Человека, чтобы донести до людей Своё Слово, Свои духовные Законы... ....... Но это не являет полноту истины, ибо все приведённые выше стихи Писания говорят нам о том, что Отец и Сын -- это две Личности Одного Бога.... Иоанна 3 гл: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную." -- здесь не просто передаётся Слово от Отца, НО совершается Великий Акт Самопожертвенной Любви Божьего Сына, Который Свою Плоть отдал на Крест вместо нас.... ------------------------------------------------- Иоанна 8 гл, Христос: "29 Пославший Меня есть со Мною; Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно." (без комментариев) 38 Я говорю то, что видел у Отца Моего; а вы делаете то, что видели у отца вашего. 42 Иисус сказал им: если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшёл и пришёл; ибо Я не Сам от Себя пришёл, но Он послал Меня. ....................... 57 На это сказали Ему Иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет, - и Ты видел Авраама 58 Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь. ------------------------ Как видим, Христос -- Божья Ипостась, пришедшая на землю для того, чтобы вместо грешников претерпеть "Возмездие за грехи"..., победить смерть... Своей Святостью... и оправдать кающихся грешников "ценой" своей Заместительной Жертвы.... ---------------------------------- Библия.Откровение Иоанна 1 гл: "12 Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников 13 и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: 14 глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; 15 и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. 16 Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. 17 И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний, 18 и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. ----------------------------- 6 гл: "12 И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. 13 И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. 14 И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. 15 И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, 16 и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; 17 ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять" --------------------------------------------- 22 глава: "12 Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. 13 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний. 14 Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. =========================================================== Р.S -- Хочу обратиться к читателю ещё раз -- человек, пока ты жив телом своим, у тебя всегда есть возможность примирения с Отцом Небесным, обретения мира и покоя в сердце....-- Через обретение веры во Христа - Спасителя..., Покаяния перед Ним в своих грехах и зависимостях, покорения Ему своей души, жизни...следования Его Слову, Его Пути.......... ------------------ Земная жизнь очень коротка, никчёмна и суетна, если в ней нет устремления к Небесам, к обретению жизни духа, очищению своей души от зла греховных, неправедных чувств и дел.... --------- Сегодня в новостях прочитала про актрису Нину Дорошину.... Её все знают по фильму "Любовь и голуби".. ------------- Подумайте, кому нужны такие фильмы, в которых показаны греховные страсти человеческие....такие фильмы дают людям пример безбожных отношений.... --------- Все дела человеческие, не прославляющие Бога, не имеющие в себе цели к достижению Царства Божия -- тленны, суетны, не угодны Богу....а кумиры, "вдохновлявшие" зрителей на безбожную жизнь, умирают в одиночестве ...очень прискорбно... "Народная артистка России Нина Дорошина в свои 82 года оказалась в очень тяжелых обстоятельствах. У нее отнялись ноги, она практически не может говорить, и рядом нет никого из близких, кто мог бы за ней ухаживать. Супруг Нины Дорошиной Владимир Тышков ушел из жизни около 13 лет назад, в 2004 году, а недавно скончалась племянница, которая ухаживала за Ниной Михайловной. Нина Дорошина несколько лет назад перенесла инфаркт, а в этом году совсем слегла, пишет "МК". "Сейчас мне никто не помогает. Я одна. Брат тоже тяжело болен, но за ним ухаживает его жена. А мне помочь некому", -- рассказывает, с трудом превозмогая боль, знаменитая актриса. Она рассказывает, что к ней приходит участковый врач, наблюдает за ее самочувствием, но назначенный им курс лечения не особо помогает. Актриса с благодарностью говорит о соседях и знакомых, которые периодически покупают ей продукты и лекарства. Однако сейчас многие в отпусках, и Нина Дорошина -- бойкая Надюха из известного всей стране фильма -- оказалась практически обездвиженной...."

proza_ru/texts/2017/08/20170815934.txt

Начиная с полового созревания -- и до самой смерти. Идеальный вариант -- умереть в процессе оргазма. А вы что, надеялись, что я начну распространяться про золотое семнадцатилетние Ха! Да как же! В семнадцать все уже должно быть в полном расцвете! И в тридцать. И в пятьдесят. И в семьдесят. Семидесятилетние, если они на прозу ру заходят, подтвердят!

proza_ru/texts/2008/07/20080702503.txt

Я помню!И то как мечтали о встрече с тобой, Как в парке бродить собирались... Ах да,мы про Минск говорили с тобой. Ведь там мы и встретиться ведь собирались... Да,встреча!Я помню! Рука в руке и лишь все мысли о тебе. Лишь это всё в мечтах.Я помню всё! Автор:Т.В.

proza_ru/texts/2015/10/201510071339.txt

ПРОЛОГ. Макс Кавалье растирал озябшие руки. Костер, вырывавший ничтожные куски пространства у тьмы, взорвался громогласным треском, испустив в воздух сноп искр. Макс вздрогнул. Сердце давно переместилось из груди в голову, где без устали отбивало нарастающий ритм. Макс Кавалье был слеп. Глаза изменили ему, отказывались служить верой и правдой. Они видели лишь пламя костра, язвительные огоньки, посмеивающиеся над незадачливым путешественником. Глаза боялись. Боялись руки. Уши боялись сильнее всего. Сам он давно стал рабом страха. Только бы не услышать новый звук, только бы не увидеть новый мерцающий огонек. Только бы пережить эту ночь. Мужчина сел вплотную к костру. Тепло обжигало, опаляло волоски на лице. Макс Кавалье чувствовал боль. Он был ей рад. Звуки потонули в рокоте костра, заглушив собой назойливых сверчков, жуков и тех, кто водится в этом дьявольском месте. В очередной раз осмотревшись по сторонам и не обнаружив ничего, кроме беспросветной густой тьмы, он, наконец, расслабился. Все не так плохо, Макс, все не так... Уставшие ноги ответили благодарным зудом, когда он стянул тяжелые ботинки. То тут, то там ступни, привыкшие к дорогой мягкой обуви и исключительной ровности асфальту, покрывали кровавые мозоли и нарывы. Макс не видел ран, но мог угадать каждую с закрытыми глазами -- жжение и зуд не затихали. Макс Кавалье был не готов. Он изменил своему верному спутнику -- разуму. Впервые идея увлекла его столь далеко, подведя к пропасти и нагло смеясь в осунувшееся лицо. Тебя провели, Макс, подставили. Больше некому верить. Ты и раньше никому не верил, полагался лишь на себя да на старуху удачу. Только в твоем случае старухой выступали истеричные толстосумы, которые, словно крысы на корабле, бежали, распродавали целые корпорации, поймав в воздухе слух о понижении цены на акции. Они боялись за состояние, дорогие машины, яхты. Боялись, что не смогут содержать молодых избалованных любовниц. И ты боялся, Макс, да только ставка теперь непомерно высока -- твоя никчёмная, полная ужаса душа. В привычной жизни Макс Кавалье, крупный делец, удачливый игрок на бирже, завидный холостяк и, прости господи, бизнес-тренер, привык слышать в свой адрес одно единственное обращение -- мистер Кавалье. Подумать только -- мистер Кавалье! Это сочетание вгоняло его в экстаз -- мистер, черт возьми, Кавалье! Имя Макс казалось ему щегольским, неотесанным, созданным для спортсменов или прохвостов, вроде тех, что знают все ни о чем. Поэтому Макс наскоро примерил на себя личину мистера Кавалье -- солидного человека с солидным состоянием и не менее солидным положением. И лишь когда Земля оборачивалась к Солнцу спиной, когда на горизонте возникала очередная длинноногая добыча, мистер Кавалье превращался в Макса: низменного, похотливого, мерзкого ловеласа с заученным набором клишированных фраз и чрезмерно засахаренным арсеналом банальных комплиментов. И если б не золотые часы, не самый дорогой, но откровенно бестолковый, телефон, да связка ключей от коробки с ревущим многосильным мотором, не видать ему добычи, как своего затылка. Ведь все мы знаем, как падки жертвы на приманку. У него все получалось лучше других, он имел больше, чем имели остальные, однако он и подумать не мог, что склонит голову перед величием природы, перед ее первобытным дыханием. Потянувшись со звонким хрустом, Макс Кавалье согнал темные мысли. Из походного рюкзака он извлек остатки крупы и высыпал в котелок. С глубочайшей тоской в глазах открыл последнюю банку консервов. Соорудил из двух заранее приготовленных рогатин подобие мангала и поместил котелок над огнем. Единственная за весь день еда еще и не думала закипать, а желудок мистера Кавалье уже распевал серенады. Мужчина ласково погладил живот и тяжело вздохнул. Если завтра он не достигнет деревни племени Вар-Юма, то, вероятно, погибнет от истощения. Каким бы пресным ни был запах варева, терпение Макса лопнуло, и котелок перекочевал к ногам путешественника. Он долго не мог найти походную ложку, понося ту на чем свет стоит, и лишь когда смирился с ее отсутствием, рука нащупала холодный металл. Точно ребенок, получивший в подарок заветную безделушку, мужчина накинулся на скромный ужин. В привычной жизни он никогда не позволил бы себе питаться консервами. Жизнь щедро одарила его материальными благами и личным поваром. Макс Кавалье поймал себя на мысли, что еще никогда не ел настолько вкусной еды. Интересно, как бы отреагировал его повар, выходец с богатых морскими лакомствами берегов, узнай о таком бедном "третьесортном" ужине хозяина Мысли о том, что он -- обеспеченный человек, питается чуть ли не отбросами, внушала сомнительную гордость. По возвращении домой он обязательно похвастается друзьям на тяготы судьбы и расскажет с жирным блеском в глазах о мужестве характера, приписав ряд выдуманных деталей. Хоть Макс и пытался изредка запугивать себя мыслями о конце в этом кишащем опасностями месте, чутье говорило, что с ним все будет в порядке. Именно чутье придавало сил и не позволяло повернуть в обратном направлении. Надо заметить, что именно чутье помогло ему сколотить состояние. Осушив на половину флягу с водой, мужчина поднес сосуд к носу, сделал несколько глубоких вдохов и окончательно расслабился. В узорчатом сосуде -- подарке делового партнера -- Макс всегда хранил коньяк. Он был там и три дня назад, а может неделю. Макс давно сбился со счета. Когда запасы воды стали подходить к концу, а на пути попался стремительный ручей, путешественник не колеблясь вылил остатки благородного напитка в кусты. Теперь спасительная фляга не только утоляла жажду, но и согревала душу ароматом уютного вечера. Костер медленно гас. Макс Кавалье, заметно приободрившийся, наспех сгреб в кучу вещи, скинул одежду и нырнул в спальный мешок, подложив под голову заметно опустевший походный рюкзак. Только сейчас он осознал истинную усталость. Болели не только мышцы, но и кости. По телу устремились волны покалываний. Натертые лямками рюкзака плечи жгло. Лишь бы во сне не свело ногу, как прошлой ночью. Макс Кавалье тяжело дышал, бессмысленно вглядываясь в пустоту. Ветви массивных деревьев начисто скрывали темное небо. Интересно, видны ли сегодня звезды Отражают ли свет своих безграничных лучей Он сотни, да нет, тысячи раз гулял под ночным небом, усеянным яркими, а порой и едва заметными точками, и никогда не задумывался об их свете. Акции, деньги, женщины -- краеугольный камень всей его жизни. Последний уголек утратил красноватое свечение. Вместе с ним на голову Макса обрушились оглушающие звуки леса: злобное перешептывание листьев, будоражащее шуршание травы, заговорщицкий стрекот насекомых и пробирающее до дрожи уханье совы. Ему казалось, что сам лес дышит, что весь он ополчился на непрошенного гостя и решился извести того. А между тем Макс силился заснуть. Точно мальчишка, он яростно сжимал и без того уставшие веки. Сон есть спасение -- как бывалый проповедник внушал он себе. Сон избавит от боли, сотрет страдания. Во сне нет бессвязной карусели звуков, во сне нет горя. Во сне... можно не проснуться. -- Прекрати! Прекрати! Прекрати! -- Макс с силой ударил себя ладонью по голове. -- Пожалуйста, хватит! -- умоляюще, добавил он. Звуки смолкли, словно кто-то нажал невидимый выключатель. Макс Кавалье погрузился в вязкую тишину, похожую на вакуум. Он лежал и наслаждался ею, а в действительности просто засыпал. ГЛАВА 1. Любой, кто хотя бы урывками слышал о Максе Кавалье, подтвердит, что был бы не прочь оказаться в его шкуре. Успешный, бесстрашный, изнеженный ласками женщин. Про таких говорят -- его жизнь удалась. Однако мало кто знает, какая неустанная работа происходила в мозгу этого человека. Бесконечные подсчеты рисков, прогнозирование и развитие наиболее очевидных вариантов, анализ цен на углеводороды, интерпретация внешней политики мировых лидеров, изучение современных тенденций науки и техники -- Макс Кавалье не давал себе поблажек, размышлял каждую свободную секунду, в то время как обыватели, за титаническими мысленными усилиями, видели лишь безмерную удачу и божий дар в виде материального чутья. Впрочем, без удачи тут не обошлось. Получив скромное по нашим меркам, но вполне достойное двадцать лет назад, наследство, он стал активным игроком фондовых бирж. Ведомый филигранным чутьем и неустанной работой мысли, он увеличивал состояние на радость себе и на зависть остальным. Никогда коммерческий нюх не давал сбоев, словно вечно молодая ищейка, вел дельца по денежному следу. Потратив более половины жизни на круговорот сделок купли-продажи, приобретя около пятидесяти объектов недвижимости по всему миру, выкупив контрольный пакет акций у разоряющегося гиганта цифровой электроники, а затем вновь подняв его на ноги, сидя на палубе своей роскошной яхты в обнимку с полупьяной вице-мисс Вселенная, Максу Кавалье внезапно сделалось дурно. Добраться до туалета он не успел и выплеснул дорогой ужин прямо за борт. А ведь он выпил всего-то полбутылки вина. Вице-мисс Вселенная, смуглая, обворожительная, бесстыдно-прекрасная, размахивала обмельчавшей бутылкой шампанского и заливалась смехом. Ее буквально распирало от бессмысленного и странно-жуткого хохота. Кавалье била крупная дрожь. Желудок беспомощно сокращался даже когда полностью опустел. Вытирая рот рукавом дорогого пиджака, он раскрасневшимися глазами посмотрел на смуглокожую спутницу. Та никак не могла совладать с собой. Смех ее казался Максу безжалостной дьявольской насмешкой. -- Пошла вон! -- заорал он, не помня себя. -- Убирайся отсюда, дьявольское отродье! Она пристально глядела темными зрачками глаз. Волосы, развивавшиеся на ветру, делали ее похожей на ведьму. Тощие руки удлинились, черты лица стали острыми, жутко выпирающими. Она давилась хохотом, но глаза, ее проклятые глаза, были холодны и дики. Жадно хватая воздух, Макс позвал на помощь капитана судна, в то время как жуткая красавица уже находилась на полпути к лестнице. Напоследок она обернулась, хищно оскалилась и оставила обессилевшего хозяина наедине с ночью. Ведьма, не иначе она ведьма! С одного взгляда проглядывались в ней туземные черты, делавшие ее в то же время маняще-привлекательной. Ведь именно рядом с ней ему сделалось дурно. Заговоры, привороты, проклятья -- это все она! В теплой каюте играла приглушенная музыка. С холодной бутылкой воды в руке, Макс Кавалье рухнул на диван. Жизнь медленно покидала обрюзгшее тело. Конечно, дело не в ведьме, и уж точно не в проклятьях. За мгновенье до того, как спазмы схватили желудок, в голове Макса промелькнул яркий огонек. За долю секунды огонек осветил каждый темный угол, каждую скрытую дверцу. Огонек был ничем иным, как прозрением. Да, в ту самую минуту, находясь на палубе предмета зависти миллионов людей, под бесконечный звездным шатром, в компании признанной умницы и красавицы, Макс Кавалье впервые осознал, что он... смертен. Осознал не мимолетно, но по-настоящему. Проникся своим открытием. Понял, что все заработанные до последнего цента деньги, вычурные безвкусные дома и гардеробы дизайнерской одежды -- ничто. Общественное признание, похвальбы и тревоги потеряют значение. Они так останутся здесь или же будут уничтожены, забыты, в то время как сам он... Осознание собственной смертности вновь нахлынуло бурным потоком, однако не отрезвляющим, не пробуждающим и толкающим к новым свершениям, но первобытным, диким. Поток нес бесконтрольный страх, пронизывающий все, до последнего атома. Беспощадный, безжалостный, отупляющий и парализующий -- он овладел Максом, точно голодный тигр человеческим детенышем. И острые зубы тигра уже впились в нежную плоть... Макс выронил бутылку. Та с глубоким недовольством разлетелась вдребезги. Мужчина поднялся на ноги и, не обращая внимания на осколки, принялся мерить каюту шагами. Дыма без огня не бывает -- это подтвердит любой школьник. У всего есть начало. Ищи, ищи же, мистер Кавалье. Вот бы где сейчас пригодилось твое хваленое чутье. Память лежала перед ним словно ворох ниток. И собрать их в клубок представлялось задачей непосильной. Однако, Макс не сдавался. Он совершенно бесцеремонно вторгался в чертоги потаенных воспоминаний, как средневековый захватчик, ратующий за правое дело. Он вламывался в детские обиды, драки со старшеклассниками и школьные поцелуи. Чутье тянуло назад, твердило, что ответ на поверхности, рядом, стоит лишь протянуть руку... Руку... Он сел на пол и закрыл лицо руками. На душе стало невыносимо точно. Он потянулся за виски. Он вспомнил. Вспомнил улыбчивое длиннобровое лицо с курчавыми завитушками. Вспомнил широкую, слегка сутулую спину и крепкое рукопожатие, угрюмую смесь усталости и добросердечности. Он вспомнил брата. Так уж повелось, что старшим детям достается за себя и за того парня. Ничего не попишешь. В старшего вбивают ответственность и покорность, навешивают пудовые гири ожиданий. Первенец всегда и во всем должен быть примером. Он обязан следить за собой и младшим. Младший же, свободный от груза родительских надежд, безрассудный и дерзкий, наслаждается жизнью. Он знает -- его тылы прикрыты старшим, который в случае чего примет удар на себя, желает он того или нет. Макс вытянул длинную спичку. Он был вторым. Впрочем, обоим не повезло. Родители оказались скрягами, затвердевшими болванчиками, отрицающими новые веяния. Вселенная умещалась на кончиках их носов, дальше которых, увы, ничего не существовало. Для них "раньше" всегда было лучше "сейчас", а уж с "будет" и сравнивать нечего. Дальше будет только хуже. Они каждодневно вдалбливали эту мысль Кристиану -- старшему брату. Дрессировке Макс поддавался плохо. Уже с детства он был своеволен, порой дерзок в речах и поступках, до ужаса расчетлив. Мало того, что он назло шкодил, так еще и умудрялся выходить сухим из воды. Весь поток брани, заученных нотаций и обвинений ушатами помоев сливали на Кристиана. И окажись он за тысячу километров от происшествия, родители так или иначе сочли бы его виноватым. По началу Макс посмеивался над братом, строил рожицы, а ночью, когда родители спали, язвительно обзывал того "неудачником" и "козлом отпущения". Кристиан не отвечал. Он терпеливо сносил удары близких, как будто от этого зависела судьба всего человечества. В действительности Кристиан был добрым, пожалуй, слишком добрым, до тошноты, когда человек становится мягким и податливым настолько, что принимает чужие грехи как свои собственные. Наставления родителей ломали неокрепший хребет. Ломал его и Макс бесконечными колкостями. Но чем старше Макс становился, тем яснее понимал, что на протяжении долгих лет их семья занималась тем, что убивала в Кристиане личность. Таким он и вырос -- безвольным, понурым, не способным на самостоятельные действия. Он учился на специальности, выбранной отцом, ел то, что говорила мать, страдал так, как никогда не доводилось страдать Максу. Так его брат, находясь в полном здравии, стал инвалидом. Что же Макс Он был обычным младшим ребенком. Но это не важно. Важно лишь то, что с самого детства он слышал некий голос. Вопреки россказням родителей, голос не вредил. Он всегда оказывался прав, будто знал события наперед. Если он говорил быть непреклонным -- Макс был таковым; если заставлял отстраниться, уйти в себя -- Макс уходил; когда требовал взорваться дикими воплями -- Макс кричал. Родители сразу поставили на нем крест, как только он напрочь отказался следовать их нравоучениям. Так говорил голос. Отец с матерью не упорствовали. Их дрянные умы избрали жертвой первенца. Будучи в старших классах, Макс Кавалье осознал одну вещь, от которой пытался укрыться долгие годы: он ненавидит родителей. Ненавидит за их неустанные попытки слепить из него что-то невразумительное, забитое, неспособное на свершения существо. За их попытки сделать из него второго Кристиана. За собственноручно сотворенного безвольного брата, он ненавидел их еще больше. Их и себя. Пусть он был ребенком, пусть ничего не понимал, но действовал с ними в одной упряжке. Ну, ничего, он разбогатеет (в этом Макс не сомневался никогда) и купит брату дом, у самого моря, так далеко, чтобы эти двое не смогли добраться до него. Брат получит все, что пожелает. Макс привнесет в его разбитую жизнь свежесть и свободу, о которой Кристиан никогда не слышал и чей сладковатый привкус никогда не ощущал на губах. Он вдохнет в него счастье и искупит свой грех... Мистера Фьюггетлена, брата отца матери, выпивоху и заядлого картежника, Макс видел всего раз. То был последний ужин, когда удалось собрать большую семью по обоим линиям. Максу было семь, а то и восемь лет. Фьюггетлен выделялся, точно черный взъерошенный кот в голосящем сброде беломордых мягкошерстных собратьев. Мужчины были гладко выбриты, и лишь он один носил экстравагантные усы. Поглощая виски не иначе как обычный лимонад, он то и дело кричал, что все они инкубаторские, бесполезные заготовки человека, и обречены порождать все новых и новых бесполезных членов общества, поскольку на иное просто неспособны. Облеченные в вечерние наряды, собравшиеся сдержанно смотрели на щегольской костюм Фьюггетлена с поднятым кверху воротником. Никто не решался сказать слова, более того, никто не решался посмотреть в сторону родственника-провокатора. Сущность Макса бунтовала. Да что этот оборванец себе позволяет Как такой забулдыга может рассуждать о человечности, когда сам похож на животное Макс так и не смог затушить огня ярости. Вместо этого он в выпачканных в грязи сандалиях вскочил прямо на стол с выражением лютой ненависти, и заорал, тыча пальцем в брата отца матери. -- Знаешь, что, Фьюгте... Фьюген... Фью... Тьфу! Знаешь, что Ты самый настоящий кусок... В тот вечер Кристиан получил взбучку за то, что научил младшего брата "недостойным" словам. Конечно, бедный мальчик был не причём. Впрочем, произошло еще одно событие, о котором знал только мистер Фьюггетлен: за ужином он заметил взъерошенный уголек, разразившийся поток брани прямо на глазах "заготовок человека". В угольке он видел юного себя, такого же несносного бунтаря. Думать дважды не пришлось: мистер Фьюггетлен окончательно и бесповоротно решил оставить нажитое имущество необузданному, дикому, но до безумия очаровательному мальчугану -- Максу. Возможно, его поступок стал единственным достойным за короткую жизнь. А дальше вы знаете. Макс разбогател, превратился в мистера Кавалье и выполнил данное самому же себе слово: избавил Кристиана от родителей, решив тому все возможные и невозможные материальные проблемы. На душе стало легче, но окончательно сбросить едкие оковы не удалось. Макс то и дело слал брату деньги. Он не знал, нужны ли тому огромные суммы. Он не вдавался в подробности. Поддерживал ли Кристиан связь с родителями, обзавелся ли семьей, открыл свой бизнес или просто ведет жизнь обеспеченного лентяя -- подобное мало интересовало младшего Кавалье. Он откупался, предполагая, что деньги могут исцелить душу и подарить счастье. Однако, это не помогло. В возрасте тридцати трех лет Кристиан Кавалье бросился с перрона под колеса скоростного поезда. При столкновении ему оторвало левую руку. Серый гранитный пол окропило красным. Поднялся невообразимый крик. Женщина, на чье лицо попала кровь, упала в обморок. Случившееся произвела огромную шумиху и вышло за пределы курортного городка, где проживал погибший. Местные жители считали Кристиана отчаявшимся человеком на грани банкротства. Какого же было их удивление, когда в результате обыска полиция обнаружила в квартире Кристиана Кавалье шкаф, доверху набитый деньгами. Впрочем, никто так и не услышал самого громкого, самого отчаянного крика, полного бессилия, тоски, разрывающей боли. Крик зародился, разгорелся и умер в бесконечной точке пространства -- груди Макса Кавалье. Он проклинал себя за безразличие, называл скотом и кое-как похлеще. Кроме того, он разуверился во всемогуществе денег. Тем не менее, ему стало легче. "Может, -- думал он, -- это лучший исход для Кристиана. Пожалуй, лучший..." Похороны прошли скромно. Развернувшаяся истерика матери по погибшему сыну выглядела для Макса не более, чем дешевый спектакль с актерами-любителями. Лицо плачущей женщины казалось неестественно вытянутым, морщинистые руки искали опору. Она кричала так, чтобы каждый знал о ее горе, захотел пожалеть. Однако темные глаза оставались холодны, несмотря на влажные бороздки на щеках. Макс знал этот взгляд. Мать всегда смотрела так на Кристиана. Только сейчас он понял, что она презирала сыновей: одного за непокорность, другого за безволие. Ни один не стал тем, кого она ожидала увидеть. И дело было вовсе не в сыновьях. Просто материнский план оказался противоречив и несовершенен, однако она бы в этом никогда не призналась. Куда проще найти виноватых на стороне. Прекрасно сознавая, что родители попытаются использовать смерть брата для сближения, Макс спешно покинул похороны, лишь первые комья сырой земли стукнули о крышку гроба. Раздавшийся крик "сынок" заставил его прибавить скорости. Больше он родителей не видел, не слышал и не вспоминал. Не вспоминал он и Кристиана. Жизнь Макса Кавалье вернулась в привычное русло. Однако тот вечер на яхте надолго выбил почву из-под ног Макса. Воспоминания, что всплыли наружу, принесли доселе неизвестное ему чувство страха перед смертью. Постепенно картинка начала складываться. Макс понял, что вице-мисс Вселенная, вытянувшая из него соки дьявольским хохотом, была до безумия похожа на мать, если не брать в расчет возраста, цвета кожи и иных незначительных отличий. Холодный настойчивый взгляд объединял этих женщин и пробудил воспоминания о погибшем брате. Все же одного Кавалье понять не мог: почему бог знает сколько лет назад он относительно спокойно и, к собственному бесстыдному облегчению, легко принял смерть брата, а сейчас вдруг испугался Каждый день гибнут тысячи людей -- кто-то случайно, кто-то выбирает сию дорогу сам, но почему именно сейчас, когда жизнь к нему благосклонна Неужто, старая, решила восстановить равновесие или просто забирает долги Ответа Макс так и не получил, но жизнь превратилась в тихий ужас. Тихий -- потому что именно в тишине мысли захватывали контроль и укладывали на лопатки. Шуршащий змеиный голос в голове шептал, что он может не проснуться. "Один не смог проснуться, и их осталось восемь...". Ты же помнишь считалку, Максу В детстве тебе нравились подобные игры. Так чего же ты испугался теперь Сначала страх смерти приходил только перед сном. Макс долго ворочался в постели, часто вставал и отправлялся на кухню. Страх тут же исчезал, словно гнездился в складках простыни. Однако стоило Максу попытаться уснуть в другой комнате, как все повторялось. Он ворочался по полночи, иногда до рассвета, порой вовсе не спал. С каждым днем он чувствовал себя хуже, что стало сказываться на бизнесе. Чутье замолчало, а без него Макс не стоил и выеденного яйца. Неожиданное спасение открылось Кавалье на одной из вечеринок. Оно таилось на дне бутылки. В углу этикетки золотом отливала надпись "40%". Макс надрался до такого состояния, что не помнил, как отключился. Утро принесло небывалое облегчение: он вновь был свеж. Чутье подало признаки жизни. Так продолжалось около месяца. Вечер мистера Кавалье неизменно заканчивался в компании крепкого алкоголя. В принципе, алкоголь могло заменить и снотворное, но так было сподручнее. Да и куда приятней признаться, что ты -- алкоголик, нежели неврастеник. Макс, несмотря на легкое утреннее похмелье, вошедшее в привычку и более не доставлявшее проблем, вновь обретал себя. Сказка закончилась быстро. Ожидая делового партнера в зале ресторана, Макс поймал себя на том, что уже битые пятнадцать минут обсуждает сам с собой, что ждет его после смерти. Рай, ад, существуют ли душа и бог, как понять, что ты умираешь -- от осознания собственных мыслей Макса передернуло. Устремившаяся вдоль позвоночника дрожь сковала тело. Страх смерти вышел за пределы ночных посиделок. Он завоевал новые позиции. Время ускорило бег до скорости света, а страх захватывал Макса, как огонь охватывает лист бумаги. Макс научился ценить островки спокойствия, когда мысли оставляли в покое. В такие моменты он преисполнялся благодарности ко всем святым, в которых никогда не верил. Но островки неумолимо скрывались под водой. Ты умрешь, Макс! И глазом не успеешь моргнуть, как умрешь! Хватит и секунды, такой жалкой, но такой могущественной! Бойся, Макс! Деньги не спасут! Друзья не спасут! Ты не спасешься! Бойся, Макс! В течение короткого времени, Макс Кавалье продал большую часть своих активов. Вырученные деньги были отправлены на благотворительность. Наивный, он полагал, будто от смерти можно откупиться. Ничего не изменилось. Ничего не помогало. Мистер Кавалье старел на глазах: лицо осунулось, четко вырисовались круги под глазами, начали выпадать резко поседевшие волосы. От гордой осанки не осталось и следа. Длинные шаги сменились семенящей походкой. Малейший резкий звук вгонял в тревогу. Врачи посоветовали обратиться к психологам, психологи посоветовали меньше переживать и прибегнуть к успокоительному. Успокоительное превратило успешного дельца в аморфное вечно сонное существо. Но проблема заключалась в другом, ведь вопрос касался не чего-то временного, а неотвратимого. Хотим мы того или нет -- встреча со смертью обеспечена всем нам. И этот непреложный факт все более сводил Макса с ума. Многочисленные знакомства с докторами наук не приносили результатов. Ученые мужи как один признавали бесконечную силу смерти. Но Кавалье не желал мириться с их вердиктом. Он продолжал искать приемлемый для себя вариант. Обратившись в религию, мистер Кавалье чуть было не попал в секту, где его массово атаковали любовью и заботой. Люди, завернутые в расписные простыни, кружили вокруг и приторно-бархатными голосами шептали про абсолютную любовь. Они двигались плавно, словно пытаясь загипнотизировать его. Они и сами словно пребывали в некоем подобии сна, где не было ничего, кроме блаженства. По началу Макс купался в любви и нежности, однако вскоре, когда миновала третья подряд ночь без сна, он заметил, что не всем членам семьи (а именно так звали себя сектанты) уделяется равное внимание. Его окучивали, задабривали, стелились к ногам. Макс вовремя вспомнил жизненное кредо: если кто-то начинает слишком хорошо к тебе относиться, значит, ему что-то нужно. На некоторое время Макс встрепенулся. Он впервые за долгое время активно вернулся к делам. Хватка никуда не ушла. Страх смерти, увы, тоже. Тем не менее, целую неделю Максу Кавалье удавалось избегать расставленных ловушек. Новая волна оказалась самой безжалостной. Она выкрутила его как мокрое белье, свернула в тугой узел и продолжала непрерывно сжимать. Иногда Макс кричал, но не от боли; иногда плакал, презирая себя, но не от горя; иногда истязал, но не от жалости. Он не знал, что делать. Порой ему чудилось, будто у него рак. Ты здоров -- говорили врачи. Он был уверен, что разобьется на автомобиле -- но отныне не мог выжать более сорока километров в час, а машин с лучшей системой безопасности, чем у него, пока не существовало. Он опасался, что случайный прохожий в поисках наживы пронзит ножом его сердце, однако люди уже давно сторонились заросшего неопрятного человека, с блуждающим взглядом голодного пса. Немного времени потребовалось Максу Кавалье дабы понять -- у него никогда не было друзей. Тех, кто бы беспокоился о нем и мог бы прийти на помощь просто так. Он окружил себя одиночеством, ставшим тюрьмой, но не спасением. Потому он ударился в мистику. Макс Кавалье предпринял поездку на восток. Где же еще, как ни здесь, искать искупления Монахи, способные уменьшать свое тело, люди, доживающие до ста пятидесяти лет, лекари, колдуны, в конце концов, святые -- каждый второй обладал здесь тайным знанием. Обладал, да не спешил делится. Настоящие мастера оказались не падки на деньги. Их не интересовали цветные бумажки, хотя, как заметил Макс, многим бы они не помешали. Настоятели храмов смотрели на него с презрением. В их глазах поблескивали нотки страха, смешанного с сочувствием. Они не принимали его. Они тоже боялись. Макс не отчаивался. Он много читал о традициях востока. Новые странники высиживали перед дверьми храмов по несколько дней, прежде чем попадали внутрь. Но в этом деле удача оставила Макса. Он не мог проводить на порогах больше трех часов. И все же он был принят в один из монастырей. Настоятель -- коренастый мужчина, больше походивший на мясника, накормил его и еще нескольких путников. За ужином он предупредил, что завтра их ждет задание, которое все расставит по местам. Вечером большинство принятых рассуждало на тему "вступительного экзамена". Они говорили на местном наречии и совсем не прибегали к помощи универсального языка. Может, чувствовали силу остальных. Кто их разберет Утро выдалось солнечным. "Хороший знак", -- подумал Макс. Настоятель вывел их на задний двор, где располагался земельный участок. В землю было воткнуто семь лопат -- по числу прибывших. Настоятель раздал каждому по ростку и принялся монотонно объяснять, как его сажать. "В самом деле -- мысленно взорвался Макс. -- Меня разрывает от страха, а ты заставляешь нас сажать..." -- И самое главное, -- настоятель прервал хождение вдоль лопат. -- Капуста должна быть посажена верх ногами. Приступайте. Все, кроме Макса, ринулись к лопатам. "Здесь подвох, -- думал Макс. -- Ну, конечно! Он хочет проверить, насколько мы способны мыслить рационально. Предложи он нам яд, вряд ли бы кто согласился его пить. Пусть эти идиоты сажают ростки верх ногами. Я сделаю правильно". Настоятель проводил Макса Кавалье усмешкой. Макс приступил, когда все уже закончили. Встав полукругом, они, смеясь, наблюдали, как он высаживает росток "правильно". И пусть Макс провозился дольше остальных, но уверенность в победе была как никогда сильна. Когда каждый выстроился у своего ростка, настоятель начал обход. Изрезанное морщинами лицо не выражало никаких эмоций, и лишь добравшись до сияющего Макса, он поднял полные гнева глаза. -- Убирайся отсюда, чертов идиот! -- процедил он сквозь зубы. -- Что -- Макса передернуло. -- Я сказал -- убирайся отсюда! -- закричал настоятель. Макс опешил. -- Но... я не понимаю... -- Ты либо глухой, либо идиот! -- Но ведь я сделал правильно. Мой росток взойдет. -- Меня не волнуют правильно и неправильно! Ты ослушался учителя. Значит, у тебя нет доверия. Пошел вон! Двое крепких монахов выставили сопротивляющегося Макса из храма. Гневная тирада разлилась по восточным улицам. Кулаки Макса устали колотить в дверь. Они с позором выставили его. Его! Дали идиотское задание и высмеяли! Пусть теперь сами слушают недомерка-мясника, выдающего себя за гуру! Пусть они... Макс сел у порога и заплакал. Страх ушел. Ушло все, что радовало и волновало, пугало и вдохновляло. Ушло все. Посрамленный и обессиливший он вернулся в ставший чужим дом. Забыв закрыть дверь, проследовал в вычурно-обставленную спальню, лег на кровать и стал умирать. ГЛАВА 2. Прошел день. За ним другой. В середине третьего Макс с разочарованием отметил, что ничего не происходит. Он сдался, он готов отдаться в руки проклятой старухе, а она почему-то медлит. Три дня он провел в постели: не ел, не пил, не помнил, как отлучался в туалет. Сознание атаковали сны, которым позавидовал бы любой сумасшедший. Там, во снах, прошлое смешивалось с будущим, переносилось на чужеродную планету и отказывалось действовать по законам физики и логики. Макс не помнил детали. Сны отдавались горьким беспросветным послевкусием. Слившись воедино, невозможно было отличить где возникала одна сцена, а где кончалась другая. Утром следующего дня, точно надоедливый будильник, в животе раздалась настойчивая трель и не смолкала до тех пор, пока Макс не соизволил открыть глаза. -- Живой... -- обреченно произнес он, садясь на кровати. -- И все-таки живой... Усталая ухмылка скользнула по лицу. Что произошло Ты готов объяснить Может, ты уже умер Макс Кавалье отыскал пачку с кофе. Зерен осталось немного, но вполне сгодится, чтобы прийти в себя. Зерна перекочевали в ручную кофемолку. Привычный пробуждающий ритуал. Кто-то бегал, кто-то молился, кто-то занимался любовью, а Макс собственноручно варил кофе. Вначале он вдыхал аромат из упаковки. Терпкие пары сквозь легкие проникали в кровь, разносившую тепло и уют по телу. Затем он загребал пятерней маслянистые зерна. Всегда набиралось ровно столько, сколько было необходимо. Из ослабевающего кулака зерна попадали в медного цвета чашу, отдаваясь легким чарующим звоном. Макс медленно поворачивал ручку до первого хруста. После останавливался, воспроизводя звук в памяти, и продолжал как ни в чем ни бывало превращать зерна в порошок. Из деревянного ящичка кофемолки, порошок попадал в блестящую турку. Вслед за кофе, дно и стены турки покрывала холодная вода. Макс мерно помешивал содержимое ложечкой. К этому времени кофеварка с песком постепенно накалялась. Макс очерчивал туркой несколько кругов, оставляя на песке спираль, и только потом погружал ее в самый центр. До самого кипения он продолжал помешивать напиток, то и дело вдыхая настойчивые пары, пытаясь определить ту грань, когда вода и кофейный порошок превращаются в напиток богов. Но сегодня все было иначе. Максу так и не удалось нащупать ниточку блуждающего утреннего настроения. Он и не пытался. Главным сейчас было взбодриться. Церемонии отложим до лучших времен. Макс, с трудом фокусируя взгляд, молол зерна. Волшебный треск напоминал хруст кроличьих костей. Пытаясь заглушить разбушевавшееся воображение, Макс включил телевизор. "Сегодня мы вспоминаем подробности страшной трагедии, произошедшей несколько лет назад, -- говорил ведущий ток-шоу проникновенным голосом, который знал каждый в их стране. -- В тот злополучный день мистер Джонс вместе с коллегами вышел понаблюдать, как рабочие разрушают соседнее здание. -- скорбный выдох. -- Внимание на экран". -- Теперь они пугают людей с самого утра, -- усмехнулся Макс и плюхнул турку на песок, от чего по внешней стенке побежала грязно-коричневая струйка. Из телевизора донесся шум. Ясный взгляд наконец вернулся к Максу. На экране рабочий крепил к ковшу экскаватора трос, конец которого уходил в сторону полуразрушенного трехэтажного здания. Рядом стоял еще один рабочий и что-то говорил первому. Качество изображения оставляло желать лучшего. Похоже, видео было снято на старый дешевый телефон. -- Энтони, -- раздалось за кадром, -- ты бы отошел за ограждение. -- Да брось, Джеймс! Между нами Боинг свободно сядет! -- голос явно принадлежал оператору. -- Дело твое, конечно, -- обеспокоенно проговорил Джеймс. -- Но сам знаешь: береженого бог бережет. -- Ага, еще бы он был! Оператор Энтони зашелся ослиным смехом. Камера затряслась. Аромат кофе разливался по кухне. С застывшей ложечкой в руке Макс не мог оторвать взгляда от экрана. Что-то должно произойти. В памяти всплыли слова ведущего о "страшной трагедии". Стало очевидно: кто-то умрет. Вероятно, удар придется по одному из рабочих. Наверное, того, что ходит рядом с полуразрушенной постройкой, накроет волной осколков. Происходящее настолько захватило Макса Кавалье, что он позабыл и о кофе, и о событиях прошедших месяцев. Внимание целиком и полностью сосредоточилось на телевизионной картинке. Между тем рабочий, крепивший трос к ковшу, спрыгнул на землю и махнул водителю экскаватора. Тот вскинул руку в ответ и завел махину. Из динамиков раздался неприятный треск. Камера телефона не была готова к подобным звукам. Томно зарычала коробка передач, бульдозер начал движение назад. Трос натянулся, однако стена устояла. -- Давай! Давай! -- восторженно кричал оператор. -- Круши ее! Ковш трактора ходил вверх-вниз. Колеса машины буксовали, но стена не покорялась. Оператор Энтони вовсю заливался хохотом и радостно бранился. Он вел себя точь-в-точь как ребенок. Наконец между первым и вторым этажами возникла трещина; колеса экскаватора на секунду оторвались от земли. -- О-о-о-о! -- заорал Энтони, когда первые кирпичи устремились вниз. А дальше случилось то, чего не ожидал ни мистер Кавалье, ни кто-либо еще. Стена кирпичей лишь коснувшись земли, превратилась в смертоносное цунами. Убийственный поток устремился прямо на оператора. Непонятно как, но рабочий, находившийся в считанных метрах от разрушения, ловко сгруппировался и отпрыгнул в сторону. Камера упала. На заднем плане раздался истошный вопль. -- Уведите Натали! -- крикнул кто-то. В кадре возник болезненно-тощий человек в мешковатой рыжей кофте. Поднявшееся облако пыли не позволяло рассмотреть его. Человек вертел головой. Казалось, ему нестерпимо хотелось посмотреть на то, что стало с оператором, но он не решался. Переборов себя, человек опустил голову и тут же вскрикнул. -- Тони! Тони! Братишка! Ты... ты... В кадре появился другой человек. -- М-мистер Хайвэй, мистер Х-хайвэй! -- как заведенный повторял первый. -- Тони м-мертв... -- Джерри, быстро вызови скорую! Макс узнал этот голос. Именно он призывал Энтони к безопасности в начале видео. -- М-мистер Хайвэй... -- Джерри, ты сможешь вызвать скорую Хайвэй с силой встряхнул бедолагу. Тот ошалело кивнул. -- Тогда поспеши. Мы должны попробовать спасти Тони! В этом "попробовать" сквозила уверенность в бесполезности всех попыток. Худощавая фигура скрылась из кадра. Мистер Хайвэй нагнулся над телом. Он едва заметно помотал головой из стороны в сторону, вынося вердикт. Макс смог рассмотреть человека в кадре. Выглядел он лет на двадцать пять. Высокий, гладкий лоб. Вьющиеся волосы приподняты, точно зачесаны пятерней. На молодом лице была всего одна незаметная морщинка -- от носа до уголка губ, как будто он улыбался лишь одной стороной лица. Да и лицо в целом показалось Максу по меньшей мере необычным: одна половина его выглядела решительной, сильной, как у зверя перед броском; другая была по-детски невинной, немного печальной. Хайвэй смотрел в камеру, а Макс в телевизор. Их взгляды встретились, будто они стояли друг напротив друга. Неожиданно для себя, Макс понял, что этот самый Хайвэй до неприличия спокоен. Похоже, он смирился со смертью друга. "Мистер Хайвэй! Да он же юнец! До мистера ему не хватает всего лишь десятка полтора лет". На смену этой сцене, пришла другая -- из зрительного зала, где охали и ужасались собравшиеся, преимущественно женщины за сорок. Поговаривают, некоторые из них зарабатывают на жизнь, посещая различные ток-шоу в качестве таких вот "экспертов". Запах гари ударил в нос. Макс чертыхнулся и с горечью посмотрел на запекшиеся струйки кофе по бокам турки и темно-коричневый песок. Ведущий сидел рядом с короткостриженой блондинкой с некрасивым ртом. Та давила из себя слезы, но выходило из рук вон плохо. -- Мой Тони... -- наигранно причитала она. -- Миссис... простите. Мисс Джонс, что сказали врачи -- ведущий явно играл лучше. -- У Тони были переломаны все ребра, выбиты колени, а от головы осталась кровавая каша! Блондинка нащупала нужную волну и, захлебываясь рыданиями, кинулась в объятия ведущего. Макс в сердцах сплюнул и выключил телевизор. Не удивительно, что после подобных программ люди становятся тупыми и озлобленными. Показывать такое, да еще и в утренний час... Что-то изменилось. Странным и непостижимым образом, он перестал бояться. Подумал, что может не проснуться, безразлично хмыкнул и вышел из кухни. Появилось нечто новое. Безусловно, он поймет, но не сейчас. Должно пройти время, хотя бы день-другой, и он найдет рубильник в кромешной тьме. Страх ушел -- и это большая удача. Пройдя в кабинет, Макс извлек рабочие документы. Остались лишь незначительные пакеты акций, которые приносили пассивный доход. Но что ему от дохода, когда сам он бездействует. Выписки с банковских счетов гласили: он все еще богат, несмотря на то, что раздал две-трети состояния. Подумать только! И он думал, а внутри оставалось все также глухо. Внутри него появилось нечто. Макс, как дикий потомок человека, скакал вокруг этого нечто, ухал и улюлюкал, подзывал несуществующих собратьев. Нечто имело божественную природу, далекую, но постижимую, и он добьется своего, он знал, а пока... А пока он не никак не мог выбросить из головы увиденное по телевидению. "Ты одной ногой в омуте". Все было странно, точно профессионально поставленный трюк. Это предупреждение, волна кирпичей, черт знает почему отлетевших так далеко, и двуликий человек. Пока мысли кружили в голове, Макс не заметил, как уже сидел за компьютером и искал повтор программы. Как назло, поиск не дал результатов, зато видео снявшего собственную смерть, он нашел сразу. Макс замер. А что дальше Зачем ты это делаешь Что желаешь найти Щелчок, и все началось заново. Предупреждение отойти, оторвавшиеся колеса экскаватора, трещина в стене, облако пыли... Стоп! Вот оно! Лоб Макса покрылся испариной. Отмотав на момент, когда стена начала заваливаться, Макс включил замедленное воспроизведение. Обломок стены летит вниз, ударяется о землю. Рассыпавшиеся кирпичи взмывают в воздух. Черт возьми, они похожи на морду какого-то животного! Пара кадров вперед. Морда достигла рабочего, стоящего в пяти метрах. Тот в отчаянном прыжке ищет спасения. Макс нажал на паузу. Невероятно! Даже если бы рабочий не успел среагировать, максимум, на что он мог претендовать -- отдавленные пальцы на ногах. Продолжая крутить видео, Макс видел, как рассыпается кирпичная морда, но центр ее все равно сохраняется. -- О боже! Внутри все похолодело. У вихря строительных обломков была цель! Как намагниченные, они тянулись к бедолаге Тони, который по глупости верил в собственное бессмертие. В молчании Макс просидел несколько минут, переваривая догадки. Разум твердил о законах физики, случайностях, но Максу было все равно. Он вцепился в свою версию, как утопающий в спасательный круг. Видео продолжилось. Истошные вопли, испуганный малый и вот. Мистер Хайвэй. Смотрит прямо в камеру и качает головой. Он сочувствует, сожалеет о произошедшем, но другая половина лица, ее странная проницательность и отрешенность... -- Он знал! -- выкрикнул Макс и привстал от возбуждения. Затем осмотрелся по сторонам, будто кто-то мог его услышать в пустынном доме. -- Он знал и пытался предупредить Тони. Поэтому он не удивлен, не испуган. Он знал, что это произойдет. Макс принялся мерить комнату шагами. Он размышлял о судьбе и смерти, о даре предвидения. От общего вернулся к частному. Если Хайвэй знал, что Тони, кажется, Джонсу, грозит опасность, почему он силой не оттащил того в сторону Он мог спасти чужую жизнь, но не поступил так. Почему Часы в гостиной отбили тринадцать раз. Живот ответил продолжительным урчанием. Пора побаловать себя хорошей кухней. Выключая компьютер, Макс обратил внимание на дату видео. Его выложили около пяти лет назад. Это объясняло плохое качество изображения. "И все-таки, почему он его не спас -- размышлял Макс, спускаясь по ступеням лестницы. -- И все-таки, почему тебя это так беспокоит, мистер Кавалье" * * * Обед оказался настолько сытным, что по возвращении домой, Макс тут же провалился в сон. Он не запомнил ничего, однако на душе остался горький осадок. На улице стемнело. За окном только и виднелись, что огни фонарей, машин, да дым из труб металлургического завода -- сердца города. Надо отметить, что сердце нещадно отравляло жителей, но те были только рады: пока шел дым, у них была работа. Макс частенько задавался вопросом, почему так и не уехал из этой экологической катастрофы. Он побывал во множестве мест, превосходящих родной город по чистоте, развитию и культуре жителей. Но каждый раз он возвращался обратно. Возвращался и мог по-настоящему расслабиться. Да, он был дома. Страх исчез. Исчез! И сейчас, стоя перед панорамным окном, Макс нащупал заветную ниточку. Страх перестал быть осязаемым. Его вытеснил интерес. Пускай банальный, но получивший выражение в простом вопросе: что случилось "Оставлю философию на потом. Пора заняться делом". Под делом Макс Кавалье подразумевал продолжение дневных поисков. Он в самом деле озадачился произошедшим пять лет назад на той стройке. Если бы кто спросил, зачем он это делает, ответ последовал бы незамедлительно: чутье. Оно вновь пробудилось и двигало загнанным человеком, заново обретающим себя. К трем часам ночи, была перелопачена добрая тонна информационного мусора. Глаза сделались стеклянными, то и дело слезились. Сам Макс готов был спорить, что левый белок украшает лопнувший сосуд. Но он продолжал. На листе было записано "Джеймс Хайвэй" и "Энтони Джонс". Он пытался найти хоть что-то, но натыкался на давно затертые до дыр статьи о человеке, снявшем свою смерть. Макс оставался холоден и сосредоточен. Глаза нестерпимым зудом молили о помощи. Тогда Макс сдался. Последовательно закрывая вкладки интернет-страниц, внимание его неожиданно привлекла статья об аварии на мосту, не имевшая, на первый взгляд, никакого отношения к конечной цели поисков. Статья сопровождалась старыми вырезками из газеты. "Сегодня 23 июля... Так-так-так... В результате страшнейшей аварии трое человек, ехавших в автомобиле марки М..., скончались на месте. Водитель перевернувшегося автомобиля, по предварительным данным, получил перелом позвоночника. Его в срочном порядке госпитализировали в центральную клиническую больницу. По самым негативным прогнозам, водителю может грозить полный или частичный паралич тела. Пассажир перевернувшегося автомобиля не пострадал. Что удивительно, на нем нет даже и царапины. Как говорится, отделался легким испугом. В данный момент сотрудники полиции..." "Еще один чертов везунчик", -- пронеслось в голове. Впрочем, он помнил ту катастрофу. Все произошло лет двадцать пять назад, еще до внезапного обогащения Макса. Мост соединял одну из частей завода с остальным городом. Тогда все движение оказалось парализовано, что стало полной неожиданностью для города, где слово "пробка" ассоциировалось только с алкоголем. Когда-то Макс собственноручно держал газету, фотографии из которой смотрели на него с экрана монитора. Вот искорёженный автомобиль лежит на крыше. Застрявший в периллах моста, он чудом не упал в реку. Вот второй -- груда металлолома. Писали, что он отлетел прямо под колеса трамвая, после чего несколько раз перевернулся. Конечно, фото скорой, носилок, столпившихся зевак и чудом уцелевшего пассажира, чье лицо... Макс потер уставшие глаза. Посмотрел на экран и вновь потер глаза. Участившее биение сердце переместилось в уши и накрывало огненной волной. Макс чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но держался. Наваждение спало, а зрение постепенно прояснилось, в то время как с давнишнего фото из старой газеты, которой, возможно, больше не найти, смотрел Джеймс Хайвэй. Но не это потрясло Макса, а то, что мистер Хайвэй выглядел ровно также, как на том злосчастном видео. Как-будто не было двадцати лет, разделявших события. Невинно-решительное лицо не менялось. Не веря самому себе, Макс запустил до дыр затертый ролик и остановил его, как только возник Хайвэй. -- Да пошел ты, мистер Хайвэй! -- вскидывая глаза к потолку выкрикнул Макс Кавалье. -- Уж не кровь ли девственниц ты пьешь по утрам Он сорвался с места, да так, что поваленный стул ответил грозным эхом. Меряя комнату шаг за шагом, Макс пытался разобраться, куда катится его жизнь. Гулкие шаги, точно топот разъяренного быка, привели стенки серванта в движение. Мгновение -- и он стоял перед резным шкафом, за стеклянными дверьми которого находилась отнюдь не дешевая коллекция алкоголя. Большинство бутылок отталкивали от себя одной лишь формой: одна -- овальная -- имела по краям выпуклые капли и походила на хищную рыбу; эта больше сгодилась бы для лампы Алладина; та слишком зловеща в лунном свете, точно содержит внутри смертельный яд. Как насчет тебя Стекло отдалось холодом. Макс проследовал к столу, где в нижнем ящике хранился излюбленный стакан -- кажется, подарок одного из деловых партнеров. По сути, в нем не было ничего примечательного, кроме тяжести и того количества элитного спиртного, которого большинство из нас не видит за всю свою жизнь. Под стаканом Макс заметил старую газету. Давненько она здесь. На первой странице молодой мистер Кавалье: хитрый, обаятельный и уже неприлично богатый. В статье восторгались его аналитическими способностями и нажитым состоянием. В первую очередь состоянием. Немудрено, если тебя опрашивает хорошенькая незамужняя репортерша. Макс наполнил стакан, вдохнул аромат напитка -- коньяк. Что ж, хороший выбор. Да, они знатно покуралесили в ту ночь. Репортерша, вроде бы, Дженни, оказалась не такой чопорной, как во время интервью, и старалась, как могла. А могла она много чего. Память начисто стерла ее лицо, потому Макс перевернул страницу в надежде отыскать миленькое фото. В следующий миг любимый стакан Макса Кавалье разлетелся осколками по полу. Руки перестали слушаться, когда с газетной страницы на него уставилось лицо Джеймса Хайвэя. Рядом с ним была изображена болезненного вида девушка с жидкими волосами и потрескавшимися губами. Заголовок гласил: "Спасенная вышла замуж за своего спасителя". Далее читать не было смысла. Несмотря на близость утра, ждать Макс не собирался. В записной книжке он нашел номер давнего знакомого. Некогда тот находился на грани банкротства из-за пристрастия к карточным играм. Макс Кавалье помог ему сохранить должность, статус и уважение, заодно сделав вечным должником. Именно поэтому в четыре часа утра, строгий, угрюмый и многоуважаемый в высоких кругах человек с наивным благоговением слушал рассказ о таинственном Джеймсе Хайвэе, который закончился словами: -- Достань его из-под земли! Он повесил трубку и еще долго не мог найти себе места. Случайности, немыслимые переплетения, знаки и совершенный кавардак в голове. Забрезживший рассвет застал брюзжащего хозяина особняка, когда тот сидел на крышке стола, устало потирая глаза. Волнение отнимало сон, организм работал на автомате. Ноги Макса предательски задрожали. Он доковылял до кресла, откинулся на мягкую спинку и подумал, почему не звонит телефон... Гулкая вибрация прокатилась по столу. Мигом вскочивший Макс так и не осознал, что проспал четверть суток. Промелькнула мысль о землетрясении. -- Да! -- срывающимся голосом выкрикнул он в трубку. -- Что ты узнал -- Извините, мистер Кавалье, информации совсем мало, а последняя... последнее упоминание было... -- Ближе к делу, -- терпение изменяло Максу. -- ... пять лет назад. -- И -- Вам нужен доктор Дагуин из "Первой Частной Центральной Клиники". След обрывается на нем. ГЛАВА 3. Встретившись с доктором Филиппом Дагуином лицом к лицу, Макс едва сдержал смех. Мопс, да он же вылитый мопс, как раз под стать своей фамилии: нелепые грустные глаза, обильные морщины на лбу, приплюснутый нос. Лишь ухоженная борода, переходящая в усы, отличала его от собаки. -- Рад приветствовать вас в нашей клинике, мистер Кавалье. Доктор Дагуин протянул широкую ладонь с короткими пальцами. -- Благодарю, -- глухо отозвался Макс. -- Садитесь, пожалуйста, -- он указал на совсем недурное по меркам Макса кресло напротив рабочего стола. -- Надеюсь, вас хорошо приняли -- Даже не беспокойтесь об этом, все было на высшем уровне. -- Это не может не радовать. Клиенты вашего калибра -- праздник для любой клиники, в том числе и для нашего скромного, -- он вскинул руки, откашлялся, -- м-да, заведения. "Господи, какая нелепая ложь. Ведет себя как кот, почуяв запах еды". Следует начать с того, что клиника располагалась в центре города, как говорят некоторые -- "центрее не бывает". Аренда здесь обходится откровенно дорого, а если это трехэтажное здание, отреставрированное согласно последним веяниям архитектурной моды, находится в собственности самой больницы... Коридоры просторные, чистые, не иначе как стерильные. Приторно-приветливый персонал, которого, по всей видимости, здесь не меньше, чем самих больных. Представившись по телефону Максом Кавалье, администратор любезно уточнила, не тот ли это самый Кавалье и, получив утвердительный ответ, сразу же огласила широкий спектр возможностей клиники. Слова о том, что Максу для начала нужна консультация несколько сбили напор молодой, судя по голосу, девушки, однако она не упустила возможности предложить личного водителя на автомобиле бизнес-класса, дабы упростить жизнь дорогого клиента. Что же касается кабинета доктора Дагуина, то в нем можно было смело проводить деловые переговоры. Мягкое покрытие на полу, делавшее передвижение бесшумным, светлые стены с картинами абстрактного искусства, дорогая мебель, не исключено, выполненная на заказ и, конечно, костюм самого доктора говорили о том, что "Первая Частная Центральная Клиника" -- заведение не для простых смертных, коим Макс Кавалье, в понимании местного персонала, и не являлся. Сам же Макс разубедился в подобных верованиях. -- Прежде, чем мы начнем, позвольте предложить вам чай, кофе, может, что покрепче -- Спасибо, обойдусь. -- А я, с вашего позволения, пригублю немного. День, знаете ли, выдался не из простых. Филипп Дагуин проковылял до стенки с темным стеклом, перекатываясь с носка на пятку, приоткрыл дверцу и воззрился на Макса, спрашивая то ли одобрения, то ли предлагая присоединиться. Тот многозначительным жестом отказался и выказал доверие доктору. -- Итак, -- начал доктор Дагуин, усаживаясь в кресло с наполненным до половины бокалом. -- что привело вас в нашу клинику Мне передали, вы нуждаетесь в консультации. -- Верно, -- Макс откинулся на спинку кресла и забросил ногу на ногу. -- Проблема моя может показаться вам странной, поскольку касается она не меня лично. -- Интересно. Продолжайте. -- Видите ли, к вам, некоторое время назад обращался один мой знакомый -- Джеймс Хайвэй. Возникла пауза. Лицо доктора оставалось спокойным. -- К сожалению, я не помню данного пациента. Сами понимаете, в нашей клинике внушительный поток пациентов и запомнить каждого я не в силах. Макс кивнул, раскрыл портфель и достал газетную вырезку, а за ней и два распечатанных фото. Дагуин даже не удосужился посмотреть на них. -- Мой источник, который, на секунду, не может ошибаться, утверждает, будто вы -- один из последних, кто контактировал с ним. Увы, Джеймс пропал куда-то несколько лет назад, а мне так хочется его повидать. Заерзав на стуле, доктор уперся взором в одну из картин на стене. -- Я понимаю, что человек вы деловой, безукоризненно соблюдаете врачебную этику и прочее, но и я в свою очередь человек деловой. Наверняка, у вас в клинике имеется картотека, где сохранились упоминания о Джеймсе, а я, в свою очередь, готов оказать услугу вашей клинике. Медицинское оборудование в наш век стремительно развивающихся технологий стоит отнюдь не дешево. -- Откуда вы узнали Их взгляды пересеклись. Началась битва умов. Глаза доктора Дагуина загорелись. Он явно собирался сорвать солидный куш. Максу предстояло не впасть в крайность и главное -- скрыть свою неосведомленность. Потому ответил он вальяжно, точно речь шла о чем-то обыденном. -- С моим положением это не составляет большого труда. -- Ах да, -- доктор ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. -- Большому кораблю -- большое плавание. -- Именно. Что вам известно, доктор Я не постою за ценой. Взгляд Филиппа Дагуина заскользил по кабинету. Он что-то обдумывал, и Макс собирался предоставить ему столько времени, сколько потребуется. Когда их глаза встречались, доктор тут же отводил взгляд. Он колеблется, ну, конечно! -- Смелее, доктор. Тот еще немного помолчал, потер пальцы, затем нос, и неуверенно начал: -- Поймите меня правильно, речь сейчас идет о... -- Вам нужен аванс -- перебил Макс и расплылся в улыбке. -- Да, -- выплюнул Дагуин и одним глотком осушил содержимое стакана. Макс пробежался взглядом по потолку кабинета. -- Камер нет, -- отозвался доктор, незаметно переместившись к шкафчику с алкоголем. -- Вы точно ничего не будете Когда он вернулся на место, на столе ждала пачка купюр. -- Сколько здесь -- Десять тысяч, -- ответил Макс с самым серьезным видом. Он всегда становился серьезным, когда речь заходила о деньгах. Нервным движением пачка перекочевала прямиком в сумку доктора. -- А теперь, я уже хотел бы услышать нечто вразумительное. -- Подождите, -- Филипп Дагуин закашлялся. -- Давайте сразу обговорим детали. Пообещайте, что никто не узнает, откуда вы взяли информацию. Кивок. -- Я хочу еще сорок тысяч, и к черту все оборудование. -- Вот даже как, -- едва сдерживая улыбку произнес Макс. -- И не вздумайте насмехаться надо мной! Доктор Дагуин настолько испугался своего взрыва, что одним махом осушил еще полстакана. -- Мне кажется, вам стоит взять бутылку целиком и перестать метаться. Дагуин взял распечатку газетной статьи об аварии на мосту. -- Я был там. Я тогда был фельдшером. Вы же помните ту шумиху Я и не думал, что поблизости живет столько людей. Мы пробирались до места аварии пешком, прорывались сквозь толпу. Трое скончались на месте. Им просто-напросто переломило хребты. Другу Хайвэя повезло больше. Он отделался переломом конечностей и первого шейного позвонка. Доктор глотнул виски. -- Удивительно, когда подобные увечья считаешь везением, но именно так оно и было. -- При всем уважении, меня интересует... -- Да, помню. Джеймс Хайвэй отказался от помощи. Его рубаха была порвана на боку и вся в крови. Он прикрывался худой рукой, и мне буквально силой пришлось осмотреть рану. Он согласился, взяв взамен с меня слово, что я никому не выдам его секрета. Ладони Макса Кавалье покрылись испариной. Наконец-то тропинка из темной чащи сворачивала на широкую дорогу. Совсем скоро она превратится в дорогу из желтого кирпича. -- Прошло больше двадцати лет. -- Я знаю, и все равно чувствую себя предателем, -- доктор опустил голову. -- Но это жизнь. Мне непросто носить в себе чужую тайну. -- Так и не держите, -- Макс сгорал от нетерпения. -- Освободите себя и приумножьте капитал. -- А вы тот еще делец, -- угрюмо проговорил доктор. -- Черт с ним. Я довел Хайвэя до кареты скорой помощи. Только там он снял рубаху. На правом боку тянулась кровавая полоса, сантиметров десять в длину. Помню, как посмотрел на Хайвэя. Он был спокоен, отрешен, немного растерян и, что самое странное -- полон сил. Я принялся осматривать рану и невольно вскрикнул. Она затягивалась! Прямо у меня на глазах! На лице Макса отразилось недоверие. -- Почему вы удивлены, мистер Кавалье Мне казалось... -- Нет-нет, все в порядке, -- Макс ощущал, что теряет контроль. -- Просто мне не доводилось слышать эту историю из первых уст. -- Ах, вот оно что, -- Дагуин усмехнулся. -- Так вот, его рана затягивалась. Тогда мне показалось это чудом. Я умолял его пройти обследование. Для меня подобное исследование могло стать отличной отправной точкой, а для него путем к славе. Но он не поддался. Он пообещал, что однажды отплатит мне доброй монетой, если я сохраню секрет. -- И вы сохранили -- Конечно, сохранил! -- оскорбился доктор. -- А Хайвэй сдержал слово... -- Да. Но ждать пришлось долгие двадцать лет. А теперь, -- осмелевший от количества выпитого Доктор потер пальцами друг о друга. Макс в волнении вытащил еще две пачки. -- С вами приятно иметь дело, мистер Кавалье. -- Обойдемся без любезностей. Продолжайте. Филипп Дагуин поднялся с места и принялся расхаживать по кабинету. -- Он объявился пять лет назад. Я только вступил в должность главврача. Теперь моя работа стала походить на работу топ-менеджера: бумаги, управление персоналом... -- Я плачу вам за информацию о Хайвэе, а не за историю вашей жизни. Лицо доктора выражало обиду, точно в него прилетела нагло брошенная перчатка. -- Черт с вами. Хайвэй явился спустя двадцать лет. Я уже и думать забыл о его существовании. Но завидев его на пороге кабинета, я похолодел. Он совсем не изменился, был также молод, как и двадцать чертовых лет назад. На моем лице морщин стало больше, чем пальцев на руках, давно появились вкрапления седины, а Хайвэй не изменился. Он так и остался молодым. Тяжело вздохнув, Дагуин продолжил. -- Хайвэй сказал, что у него остался единственный долг -- передо мной. Я дождался, пока клиника опустеет. Всю ночь проводил обследования, собирал анализы, да и просто говорил с ним. Он охотно шел на диалог. В какую-то минуту мне показалось, что его целью была обычная исповедь. Он так и сказал: открываться незнакомому человеку всегда легче. -- Каковы результаты -- выдавил Макс. От напряжения тело затекло, шея окаменела. -- Хайвэй бессмертен, -- играючи произнес доктор Дагуин, вернувшись к столу и наполняя очередной бокал. Сердце Макса Кавалье на миг защемило. Рваный вдох -- и вновь учащенный ритм. Глаза превратились в стекло. Пальцы не слушались и слегка подергивались. -- Вы уверены Даже выпитое количество спиртного не помешало Филиппу Дагуину понять, что ситуация перешла под его контроль. -- Десять тысяч сверху, и вы не перебиваете меня, -- отрезал он, и Макс повиновался. -- Хорошо. Как же приятно ощущать свое превосходство. Но я человек не тщеславный, не подумайте. Так вот, обследовать Хайвэя оказалось крайне непросто. Его организм сопротивлялся всеми силами. Когда я брал кровь, игла буквально вросла в вену, пришлось резко выдернуть ее. Многочисленные снимки говорили, что он до неприличия здоров. Неожиданно доктор закашлялся. -- Мне бы такого неприличия. Оказалось, его организм непрестанно обновляется, но не как у обычного человека. Он буквально не может состариться. Раны затягиваются на зависть любой кошке. Хайвэй, дабы окончательно убедить меня в бессмертии, предложил подсадить ему любой смертельный вирус, но я не решился. Его организм точно замер в одном периоде и не желал двигаться дальше. И я смотрел на все это ровно так, как вы сейчас смотрите на меня. Кавалье встрепенулся, закрыл рот и потер лицо рукой. -- И все же, почему... -- Макс запнулся, пытаясь подобрать слова. -- Почему он бессмертен -- Да. -- Объяснение Хайвэя устроит, пожалуй, разве что мистиков или излишне набожных людей. -- И все же. -- Из его рассказов я понял, что он способен видеть смерть. Не в том смысле, в котором это делаем мы. Он видит, как смерть проникает в человека, сливается с ним, а после разрушает. -- Как это связано -- едва шевеля губами, пробормотал Макс, сил у которого не осталось. -- Смерть уже в нем. Он в плену и никак не может от нее избавиться. Впрочем, прошло уже много лет. Если вы пришли ко мне, следовательно, никто давно не слышал о Джеймсе Хайвэе. Может, он смог избавиться от своего проклятья. Да, он считал это проклятьем. Голова Макса раскалывалась. Много, слишком много информации, нет, бреда! Бреда и только его! -- Где он теперь Лукавая улыбка Филиппа Дагуина испугала Макса. Кривой забор желтых зубов походил на капкан. -- Для начала я хотел бы видеть оставшуюся часть денег. Другое дело. Мистер Кавалье, вы слышали об Аркадии Не о мифическом уголке, а о самой что ни на есть точке на карте Вижу, что нет. Аркадия -- аномальная зона в... -- он назвал северную страну, находящуюся относительно недалеко. -- Аномальность Аркадии в ее климате, ведь, согласитесь, в стране, где полгода лежит снег, вполне себе странно нахождение одного захолустного городишки, где стабильно мягкий климат, круглый год всходит урожай, богатейшие залежи минеральной воды и изготавливают почти половину всех напитков в радиусе тысячи километров. -- Хайвэй там -- Одному богу известно, где он. Но на этом аномальность Аркадии не заканчивается. Большая часть города опоясана густым лесом. Говорят, там темно даже в полдень. Потому лес и зовется "черным". Его много раз пытались вырубить, однако то и дело случается нечто необъяснимое: то техника выходит из строя, то люди пропадают, то налетает ветер с градом. Одним словом -- чертовщина. В то же время утверждают, будто в "черном" лесу живет некое племя -- поголовно колдуны и волшебники. Доктор Дагуин нервно усмехнулся и покачал головой. -- Необразованные деревенщины. Они считают, будто лес -- священное место, как и земля рядом с ним, а, следовательно, и сама Аркадия. Вот туда-то и собирался отправится Хайвэй. Сказал, то была воля супруги. Я хоть и недолго был знаком с ним, но склонен верить, что именно так он и поступил. Макс Кавалье молча встал. Каждый шаг отдавался темнотой в глазах. Тело потеряло чувствительность. Он едва различил холод дверной ручки и обеспокоенный голос доктора Филиппа Дагуина. -- Мистер Кавалье, я знаю, насколько вы расчетливый и разумный человек -- об этом говорит ваше состояние. Но право слово: неужели вы думаете, что сможете найти Хайвэя Я знаю, чего вы боитесь. Мы все этого боимся. -- Я слишком далеко зашел, чтобы бросать все на полпути. -- Послушайте, прошло много лет. Он может быть где угодно, может скрываться под другим именем, изменить внешность. В конце концов, может погибнуть, ведь смерть для него -- единственная цель. И даже если он действительно знает секрет вечной жизни, с чего вы решили, что он сумеет, а главное, захочет поделиться с вами -- Я не смогу этого объяснить. Но одно знаю точно: если я опущу руки -- мне больше нечего делать в этом мире.

proza_ru/texts/2017/01/201701021704.txt

Вторая сучья война. Выводы. Казалось бы, обыватель должен радоваться: достигнута победа над преступными элементами, в местах заключения установлена законная власть, пагубное влияние профессиональных преступников на прочих осужденных сведено к минимуму. Читатель, который более-менее внимательно ознакомился с предыдущими моими исследованиями по этой проблеме, в частности, "Вторая сучья война. Интервью с козлом" и "Вторая сучья война. Итоги", понял, что радоваться особенно нечему. А очень внимательный читатель понял, что это как раз тот самый случай, когда лучше бы потерпеть поражение, чем одержать такую победу. Из вышеназванных работ, в принципе, не сложно сделать выводы о том, что же в действительности произошло, однако, давайте всеж-таки подведем резюме, и попробуем предположить, как будет развиваться ситуация в этой области дальше. Главный вывод, который следует сделать из сложившейся ситуации, вывод, имеющий собственно мало отношения ко второй сучьей войне, состоит в том, что отныне и до конца фактического правления Путина все сколь либо значимые области рашинской жизни (и не только в экономическом плане) полностью контролируется силовыми структурами и чиновниками/бизнесменами, приближенными к Путину. Здесь не принципиально важно, замыкается ли в конечном итоге весь этот контроль на Путина единолично, или же контроль осуществляет некий конгломерат из этих самых силовиков, чиновников и бизнесменов, именуемых в условно-оппозиционной прессе "кровавой гэбней". Здесь важно другое. Рашинская жизнь претерпела кардинальное и глобальное изменение, сравнимое разве что с переворотом 1917 года. Но переворот 17-го года был открытым и явным, его организаторы не скрывали необходимости смены существовавшего тогда режима. Сейчас же все сделано тихой сапой. Официально декларируется какая-то там демократия, а также целая куча прав и свобод. Типа, свобода личности, частной собственности и предпринимательства, и даже (ваще писец нах!) свобода слова. Каждый, у кого осталась еще хоть частичка способности мыслить самостоятельно, прекрасно понимает, что на самом деле никаких этих свобод нет. Все подгреб под себя Путин (ну или гэбня, кому как больше нравиться). Недавно прошедшие (11.10.09) выборы показали, что права избирать и быть избранным у вас на самом деле тоже нет. То есть, формально то вы имеете право прийти голосовать, вот только голос ваш будет учтен не как равный единице, а так, как того пожелает избирательная комиссия, сиречь Путин/кровавая гэбня. Предвижу гневные возгласы сторонников (на самом деле -- рабов) Путина и существующего режима: "все это не так, Путин -- это сильная власть, да у нас экономический рост (был), да мы победили во второй чеченской, да это только отдельные коррупционеры, а при Ельцине было куда как хуже и т.д. и т.п." На самом деле, ряд из этих утверждений (например, про победу во второй чеченской) вообще не соответствуют действительности. Но вопрос не в этом. Уважаемы сторонники Путина (гэбни). Давайте, вы не будите со мной спорить, а просто попробуйте что-нибудь сделать. Я имею в виду, попробуйте открыть какой угодно бизнес. В моем примере -- попробуйте торговать пирожками, ну или чем угодно еще. Для начала, еще до того, как вы этот бизнес откроете, вы увязнете в многочисленных официальных административных барьерах (разрешения, регистрации, согласования, etc). На этом этапе, кстати сказать, можно обойтись и без откатов, правда, в этом случае времени уйдет -- вагон, тогда как с откатами куда как быстрее. Ну, а если вам удалось преодолеть все это официальное болото, тогда уж будьте любезны -- откатывайте. Причем, совсем не обязательно (хотя, как правило) деньгами. Один мой знакомый, управляющий рестораном, вынужден бесплатно кормить мусоров. Другой мой знакомый, партнер аудиторской компании, обязан выдавать безоговорочно положительные аудиторские заключения строительным конторам, которые крышуются гэбэшниками, хотя истинный смысл деятельности этих контор, не строительство, а разворовывание бюджетов всяких там нацпроектов, связанных со строительством. Впрочем, эта аудиторская компания была гэбэшниками же и создана. Но это все частности. Главный же месседж, который я несу в этой работе, предельно прост: все мы под лапой кровавой гэбни (Путина) и рыпнуться без этой лапы никуда не смеем. А попробуйте рыпнуться -- Ходор, Гуцириев, ученые (Сутягин, Давыдов и др.), "прекратить истерику", "я вам врача на дом вызову", "авторучку верните" и т.д. и т.п. Это в лучшем случае. Есть варианты типа Политковская-Литвиненко-Эстемирова. Данный вывод не имеет непосредственного отношения к изучаемой мною проблеме, т.е. ко второй сучьей войне. Более того, вторая сучья война явилась лишь побочным эффектом кардинальных изменений, произошедших в Раше в нулевых годах 21-го века. Однако, этот вывод применительно ко второй сучьей демонстрирует два важных обстоятельства. 1. Кровавая гэбня (Путин) получила контроль над всем и вся, даже над теми областями жизни, где у нее (него), казалось бы нет прямого интереса. 2. Для достижения своих целей (полного контроля над всеми областями жизни) этот режим не побрезгует никакими способами и средствами. Такие понятия, как законность, а уж тем более справедливость (ха-ха) и гуманность (ха-ха 3 раза) отменены. Ну, а касательно непосредственно второй сучьей войны, выводы тоже оптимизма не добавляют. Сначала о победителях. Главными победителями в этой войне является гэбня/мусарня. Суть победы состоит в том, что они теперь контролируют все сферы рашинской жизни, в том числе бизнес, в том числе бизнес криминальный. Ну и попробуйте объяснить, чем эти победители лучше побежденных (блатарей). Очевидно, что вопрос риторический. Ничем не лучше, а стократ хуже. Они сильнее, организованнее, дисциплинированее, и, главное, обладают реальной, а не параллельной, как блатари, властью. Победить их в рамках нынешней системы невозможно. Да и нужно ли Вот лично я, например, прекрасно подстроился под эту систему и гребу свою копейку, участвуя в проектах, связанных с... э... вопросами урегулирования прав собственности. С точки зрения старых воровских понятий, я -- сука. Ну и что, так ведь и большинство тех, кто называет себя "честными пацанами" на самом деле тоже суки. Подробнее см. в "Вторая сучья война. Итоги". Да и понятия эти старые воровские уже настолько стары, что попытки применить их к нынешним реалиям просто смешны. К тому же я никогда не претендовал на "почетное" звание "честного пацана", а уж тем более хранителя воровских традиций и понятий. Да и потом, чего ради пытаться что-то менять. Вот лично я, как уже говорил, прекрасно устроился. А воевать ради России-матушки или там русского народа я не собираюсь вот почему. Да, выборы и 2000 и 2004 года были, мягко говоря, не очень честными. Плюс современные PR-технологии с элементами масс-зомбирования. Но ведь не все 100% результатов тех выборов Путин и его шайка сами себе нарисовали. Очень большая доля электората действительно за Путина голосовала. То есть, русский народ и прочие дорогие россияне, прекрасно зная в 2000 году, что такое ОГПУ-НКВД-КГБ, тем не менее, в том же 2000 году голосовало за полковника ГБ Путина. А в 2004 году было уже ясно, что Путин и есть именно то самое ГБ, которое олицетворяет собой наше прекрасное советское прошлое. Правда, здесь все же следует оговориться. Выборы 11.10.09 показали, что русский народ не есть быдло, которое по щелчку кнута покорно бредет в стойло (идет к урнам голосовать за партию власти). За эту самую партию голосуют либо зависящие от системы люди, либо кормящиеся от этой системы, либо обезмозгленные путинской пропагандой дебилы. Но всех их мало. Большинство просто послало эти выборы нахуй. А озвученные результаты (как по явке, так и по процентажу) партия власти нарисовала себе сама, используя притом ультрасовременные технологии, главная из которых гениальна: фактически имеем одни результаты, а официально объявляем совсем другие. Ну там еще всякие "карусели", открепительные голосования, удаление независимых наблюдателей, етс. Однако тот факт, что всякий здравомыслящий человек понимает, что результаты выборов подтасованы, на самом деле мало что меняет. На момент проведения этих выборов система уже полностью устоялась и устаканилась. Поменять что либо голосованием, равно как и любым другим действием, вписывающимся в эту систему, невозможно. Менять что либо надо было раньше и не допускать Путина до власти. В 2000 такой шанс еще был. Однако после рас****яйства Ельцина, русскому народу в очередной раз захотелось сильной руки. Вот и допустили до власти за гэбиста. Теперь поменять уже ничего нельзя. Путин и его люди свою власть не отдадут никому и никогда. Кроме того, еще раз оговорюсь. Находится под властью Путина/кровавой гэбни, конечно, неприятно, но с чисто бытовой точки зрения под эту систему лучше подстроиться, чем что-то менять. Отсюда вывод: стоит за такой народ и такую страну воевать Впрочем, я очень сильно отвлекся. Надеюсь, моя скромная персона и мое отношение к текущему политическому режиму мало кого интересует. Я исследую хоть и связанный с этой темой, но всеж таки другой вопрос. Следующими победителями в этой войне явилась тюремная каста козлов. По поводу этих субъектов я уже высказывался в работах "Красная зона" и "Вторая сучья война. Интервью с козлом". Добавлять что-либо еще считаю излишним, да и противно об этих мразях писать. Теперь о проигравших. На первой группе "проигравших", ворах, я остановлюсь поподробнее. Прежде всего, считаю необходимым напомнить читателю, что в настоящий момент в воровском мире идет настоящая война. По масштабам, наверное, это самый крупный внутрикриминальный конфликт со времен той самой первой сучьей. Конфликт исключительно сложный и многосторонний. Имеет в своей основе и раздел сфер влияния и контроль за целыми направлениями различных бизнесов и личные претензии многих участников конфликта друг к другу. Если упростить ситуацию, то картина следующая. Войну ведут два клана. Первый возглавляет Аслан Усоян (дед Хасан), второй Тариэл Ониани (Таро). Война уже унесла много жизней авторитетных людей. Список ушедших на данный момент возглавляет Вячеслав Иваньков (Япончик). Кто его убрал не ясно, есть три версии: люди Таро, сам дед Хасан, или же все таки мусра/гэбисты. Выяснить это на текущий момент невозможно, да и не особенно то и нужно. Важно другое. Помимо кучи трупов с обеих сторон, есть также масса других негативных обстоятельств. Например, задержание аж 37! воров в законе из клана Ониани на телоходе на Пироговском водохранилище летом 2008. Эта война имеет одно принципиальное отличие от всех прочих "бандитских войн" 90-х и 00-х. Помимо всех иных причин и аспектов эта война имеет идеологическую составляющую. Представители Таро утверждают, что в основу всей жизни вора должны быть положены воровские понятия и традиции, и именно это -- отход от воровских традиций -- они предъявляли многим членам клана деда Хасана, в частности Лаше Руставскому. Люди деда Хасана говорят, что воровские понятия очень важны и нужны, но лишь как инструмент, в частности для разруливания конфликтов, а не как основа для ведения дел. На практике люди Хасана утверждают, что это именно они, а не Таро и его единомышленники, являются истинными хранителями традиций, в то время как люди Таро очень даже часто поступаются понятиями, в том числе не брезгуют и "бизнесом". Но все это уже частности. Идеологическая составляющая конфликта в том, что первые (люди Таро) утверждают, что вор должен воровать, вторые (люди деда Хасана) утверждают, что вор очень даже может заниматься бизнесом. Вряд ли победителем в этой войне выйдет сам дед Хасан. После шоу на Пироговском водохранилище и убийства Япончика его личность стала слушком уж одиозной. Да и старый человек он уже. Но в том, что победит именно его идеология, сомневаться ни сколько не приходится. Нужно или не нужно гэбне/мусарне делиться с такими как Хасан деньгами и властью, будут или не будут они это фактически делать -- это все вопросы факультативные. Главное, дед Хасан и его идеология в современную экономическую систему Рашки (Откат-Отжим-Отмыв) полностью вписывается, а Таро и его люди -- нет. Именно поэтому, наверное, дед Хасан, хоть и с риском для жизни, но ходит на свободе, а Таро чалится в Матроске, причем, видимо, пожизненно. Впрочем, чего только в Рашке не бывает, могут и Ониани отпустить. Того же Япончика в свое время выпустили в том числе по просьбе певца, борца за права человека и офтальмолога. Поэтому, когда я говорю, что воры в этой войне проиграли, я имею в виду, что проиграли только воры старой формации и только на зонах. Ну и кому жаль динозавров Современные воры-бизнесмены на свободе живут очень хорошо и проигравшими считаться никак не могут. Ну разве что риск быть заваленным в любой момент очень велик. Ну и наконец, самым главным проигравшим в этой войне является, как всегда, многострадальный русский народ. Вот здесь поражение полное и без всяких оговорок. Главным следствием этого поражения является то, что любой арестант может быть избит, запрессован, опущен или просто убит любым самым ничтожным и поганым мусором совершенно безнаказанно. Подчеркиваю, совершенно безнаказанно. Ни один мусор не ответил за тот самый ролик с ютуба, который я рассмотрел в работе "Вторая сучья война. Интервью с козлом". Напомню в ролике показано, как зоновский ОМОН в Свердловской ИК-2 системно прессует дубиналами сидельцев, а также всяческими иными способами ущемляет их права и унижает человеческое достоинство (заставляет раздеваться, швыряет об землю, ставит в "растяжку" и т.п.). Название ролика на ютубе preventative actions in Yekaterinburg prison camp. Да в конечном итоге сняли с должности начальника ГУИН по Свердловской области и еще там пару каких-то стрелочников. Но это все. Ни один мусор, лично принимавший участие в избиении не пострадал, а о возбуждении уголовного дела по этому факту не могло даже и речи идти. Впрочем русский народ не особенно жаль: виноват он сам. Выше я уже отметил, что не надо было допускать до власти гэбэшника и его хунту. А раз уж захотелось сильной руки, то будьте любезны эту руку терпеть, в том числе и в форме избиений сидельцев. Кроме того, я не одобряю основной защитный механизм, выработанный русским народом против кровавой гэбни. Этот механизм -- пьянство. Пьянство в Рашке в целом тотально. Местами имеются исключения, местами пьянство сопряжено с наркоманией, но в целом картина очевидна: деградация и физическое вымирание. Поэтому русский народ жалеть бесполезно, он все равно скоро большей частью вымрет, а частично будет ассимилирован всякими "понаехавшими". И все же, следует признать, один единственный позитивный момент в произошедших изменениях есть. И гэбня/мусарня и подконтрольные им "правильные пацаны" одинаково люто ненавидят "неорганизованную" преступность. Всяких там гопников, залетных гастролеров, потерявших работу гастербайтеров, наркошей и просто пьяных мужиков. Для первых они -- лишняя работа и ненужные социальные волнения, для вторых они могут выступать конкурентами. Поэтому первые с особым усердием прессуют таких деятелей и раскрывают их дела, а вторые, при обнаружении какой-либо гоп-компании или какого угодно неорганизованного преступника тут же стучат первым во все барабаны. Убивают двух зайцев: и от конкурентов избавляются, и призовые баллы перед своей крышей зарабатывают. Однако ж тут нагрянул крызыс, и уличная преступность расплодилась невиданными темпами без всякого желания кого бы то ни было. Этой работой я заканчиваю цикл своих исследований под названием "Вторая сучья война". Буду очень рад прочитать ваши отзывы об этих работах. Особенно интересны для меня сообщения о мусорском беспределе в местах лишения свободы.

proza_ru/texts/2009/11/200911012011.txt

В моем городе нудный дождь Барабанит весь день по крышам, Знаю точно,ты не придешь, Я шагов твоих не услышу. Будет Лепс петь надрывно мне И наверное "Крыса-ревность" Поселится в моей душе, Как реальная неизбежность. Пусть не друг я тебе,не враг, Пусть меня ты совсем не любишь, Только это еще не факт, Что ты помнить меня не будешь. Я подставлю лицо дождю И никто не поймет,что плачу, Может быть я напрасно жду, Но уже не могу иначе. В моем городе нудный дождь Барабанит весь день по крышам. Я дышу,пока ты живешь, Я умру,если ты не дышишь...

proza_ru/texts/2012/11/20121107339.txt

ВНИМАНИЕ!!! ЛИЦАМ НЕ ДОСТИГШИМ 18 ЛЕТ, ЧИТАТЬ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ. РОЖДЕНИЕ МОНСТРА Той далёкой ночью в бедной крестьянской семье случилось пополнение... Хотя, это как сказать... 12 декабря, за окном метёт сильная метель. Пять минут назад женщина проснулась от сильной боли. Хотя у неё и был токо восьмой месяц, но ребёнок посчитал нужным родиться именно сейчас. И Татьяна ждала, когда он вылезет уже и она сможет облегчённо вздохнуть и прижать его... Алексей, её муж, отец ребёнка( или не совсем), поставил во круг кровати пять свечей принёс воду и поставил её на печку, что стояла в этой комнате их маленького дома. Он, как и подобает любящему мужу, стоял на коленях рядом с кроватью и держал свою жену за руку. -- Не волнуйся, милая. Всё будет хорошо... -- произнёс Алексей. Таня попыталась что-то ответить, но у неё случилась очередная схватка и она лишь громко закричала... Кричала, обливаясь потом и слезами, такими одинаково солеными. Через некоторое время боль немного отпустила и у Татьяны появилась возможность отдышаться, которой она тут же воспользовалась. Накинулась на неё с такой жадностью, с какой накидывается тигр на слабую жертву, после месячной "диеты"... Но в тот момент, когда она делала седьмой вдох, у неё появилось какое-то странное чувство... Нет, не боль, но довольно не приятное ощущение, что бы быть на неё похоже... Словно её изнутри протаскивают через мясорубку и все её внутренности падают в чашку тоненькими колбасками, аккуратно сворачиваясь змейкой... КТО заказывал беляш.. К её горлу что-то подкатило... Что-то похожее на то, чем муженёк ей ребёнка сделал... Токо лезет он с ОБРАТНОЙ стороны... Токо она об этом подумала, как из её рта потекла кровь. -- О, Боже, Таня, что с тобой -- испугался Алексей. Таня попыталась ответить "Не знаю", но на "а" у неё случилась новая схватка, и ей вновь пришлось заорать, раздирая себе горло. Она натужилась так сильно, что даже пукнула, правда, её крик всё заглушил и муженек ейный ни чего не услышал. Но парилась она по этому поводу не долго, ибо почувствовала, как из неё что-то вылезло. Она даже уже было улыбнулась, представляя, какой у неё родился ребёнок,но... Не тут-то было!.. Это ЧТО-ТО с новой, более ожесточённой, силой и в большем количестве стало из неё вырываться. Алексей в ужасе от неё отпрыгнул, а Татьяна немного приподняла голову, пытаясь разглядеть, что-то там происходит... ЧТО из неё вырвалось... И, лишь мельком взглянув, закричала, что было сил... Из ейной письки вылезли длинные, около пяти метров, подобия щупалец, на концах странно напоминающие головку пениса... -- Что это! -- испуганно крикнул Алексей и стал креститься, произнося молитву... И ПисЬко-щупальцам похоже это не понравилось... Три из них метнулись в сторону бедолаги и, обмотав, подняли его в воздух. Он стал тянуть руку к Тане, она же тянула к нему свою, но, как в дешевом фильме, когда между их ладонями оставалось совсем немного, около пары сантиметров, ещё один Писько-щупалец обмотал его руку и, более того, залез своим концом, странно напоминающим головку пениса, прямо ему в рот... Алексей весь дёргался и извивался, просто на говно весь исходил, пытаясь выбраться из крепких объятий Писько-щупалец и глядя, как один из них, пятый, да сколько ж их ещё, с противным хлюпаньем, почти чавканьем ( а может это Таня) влазит и вылазит в рот его жены... И в это время до их ушей донёсся детский плачь, слегка слышимый, приглушённый, словно плачущий ребёнок находится в этой комнате, но накрыт парой плотных одеял... Взгляд Алексея произвольно упал на живот Татьяны. Из него явно что-то хотело вырваться на ружу, ворваться в наш мир... Наблюдениям за животом жены помешала Писько-щупальца во рту, придя в вибрирующее движение. Алексей поднял взгляд на жену и увидел, как ещё одна щупальца влезла в её рот, слегка порвав губы. Потёкшая кровь создавала впечатление, словно она долго находится под дождем и весь её макияж потёк, особенно губная помада... Остальные же извивались по всей комнате и какая-то опрокинула тряпки в огонь, а другая свечи со стола и всё во круг занималось страшным пламенем, обещавшим спалить весь этот домик, не оставив и следа. Державшие Алексея Писько-щупальцы начали медленно залазить обратно в Татьяну и он в последний раз взглянул на свою жену... Один из Писько-щупалец вылез из её рта и брызнул ей на лицо какой-то белой густой жидкостью, которая стала медленно стекать по запотевшей и заплаканной щеке... Что происходило дальше, парень видеть не мог, ибо был прижат к полу и любовался мутировавшем влагалищем жены... Оно каким-то непостижимым образом увеличилось в размерах раз в пять, с виду оставшись прежним, а по бокам выросло рядов по десять острых маленьких зубов, вращающихся в разные стороны, словно зубья бензопилы... И Писько-щупальцы тащили его в это адское влагалище-мясорубку... Вот как выглядит писька дьяволицы!.. Алексей попытался упереться о пол руками, но Писько-щупальцы обмотали его всего, превратив в такое вот подобие сосиски для хот-дога... А где же булочки! Он громко застонал, пытаясь закричать, на что Писько-щупальца в его рту ответила, высунувшись и брызнув ему в лицо той самой белой густой жидкостью... А сразу после этого, Алексея потащило во влагалище-мясорубку и оно смачно зачавкало, поедая его... Татьяна чувствовала, как в неё что-то входит и как под ней что-то растекается. Она попыталась посмотреть, что там происходит, но Писько-щупальца, которых было уже три, в её рту не давали ей совершить и малейшего движения головой, всё быстрее извергая из недр своих белую густую, вязкую жидкость, почему-то напоминавшую Татьяне сперму... И вот все три Писько-щупальца вылезли из её рта и забрызгали на лицо, забрызгав почти все, а её живот, увеличившийся раза в три, разорвался, а вырвавшиеся Писько-щупальца, легли вокруг в позе сказочного цветка, в центре которого, вместо обычных тычинок-пестиков, раскрылась огромная пасть с миллионом маленьких острых зубов... И на свет появился ребёнок, не чем не отличимый от других... Разве что своей скрытой силой огромной... Так в одной бедной крестьянской семье произошло "пополнение", родился мальчик... А минут через пять, в дом вошло существо, которому огонь, во всю полыхавший к тому времени, был абсолютно не почём. Одето оно было в чёрный длинный балахон с низко одетым капюшоном... Как только оно вошло, все Писько-щупальцы сложились в тропинку, по которой оно пошло. Но, в метре от младенца, существо остановилось, словно почуяв его силу. Ступор был не долгим... Писько-щупальца подняли младенца и существо, взяв мальчика, удалилось обратно во тьму безлунной, метельной ночи... Ушло туда, от куда пришло... ... В небытиё...

proza_ru/texts/2011/02/20110227825.txt

Сегодня я не мыслю жизни без этого человека. А лет 10 назад, если бы мне сказали, что любовь мне снесет крышу мощным цунами, я бы рассмеялась в лицо тому человеку и послала бы отдыхать с березовым веничком в теплое местечко. Если бы была в хорошем расположении духа. Если бы мое настроение было ниже плинтуса я бы наградила клоуна менее лесной фразой и еще бы колотила обидчика. Я осознала себя лесбиянкой лет в 12. Хотя, по-моему, это произошло еще в материнской утробе. Но после 12 в моей постели, нет, правильнее, наверное, сказать, в моих руках перебывала целая армия красоток. Лиц и тем более имен многих из них я даже не помню. Родители узнали о моем "отклонении", когда мне исполнилось 15. Был мой день рождения и родители свалили, оставив молодежь развлекаться. А когда вернулись, то обнаружили свою дочь между ног ее подруги. Они чуть не превратили меня в импотента. Была мощная промывка мозгов беседой типа "секс, мужчина, женщина и как родители хотят внуков". Но на меня эта проповедь не возымела действия. Нет, месяц я стойко держалась, как бравый оловянный солдатик, но потом пустилась во все тяжкие. Правда делала это с умом: никогда не приводила девиц к себе домой. Я была скорее буч, чем дайк или тем более клава. Клав же я обожала до дрожи в коленках. И мозги мои, можно было заметить, находились не в голове, а между ног, как и у любого подростка. При виде любой гидроперитной девицы я истекала слюной и не только слюной. Бедные мои соблазненные девочки... Городок наш маленький. Но до Москвы недалеко. Это плюс. Я, хотя бы изредка могла вырваться из-под опеки предков. Смотаться на пару-тройку дней в Первопрестольную. Найду какую-нибудь девочку в клубе, пивом угощу, потискаю нежно в танце, поцелую.... А там она уже сама приглашает меня к себе в гости. Что во мне такого, что девицы а-ля девушка с обложки просто табунами вешались мне на шею Иногда просто девицы, а чуть ли не возраста любимой мной Людмилы Гурченко кидались ко мне в объятия. И хотя я и Людмилу Марковну глубоко уважаю, но я дала себе зарок, не спать с теми, кто старше меня на 15 лет. Я иногда разглядывала себя в зеркале. Ну да, похожа на Арбенину. (В молодости, когда она была худее килограмм на 20). Прямо-таки крепыш Освенцима: бритый и костлявый. Осталось только номер на руке наколоть. Группа крови, бля, на рукаве. Но стихуи, как Динка я не умею строгать, тем более петь, голоса Господь Бог не выписал. Я даже в теннис нормально не научилась играть, хотя била по мячику с 7 лет. Там, на корте, помнится, я сильно замутила. Ей кажется, было, лет 18. Мне в ту пору исполнилось только 14 и предки мои ничего еще не подозревали. У нее был жених, красавчик лет 25: весь такой холеный, респектабельный, ездил на крутой тачке. И не грех, как я думала, было увести у него подружку. Это сегодня я понимаю, что не следует вмешиваться в чужие отношения, разбивать чужие пары. Тогда я была без царя в голове и думала, что чем больше баб я оттрахаю, тем круче я буду выглядеть. В общем, я была ходячей машиной для секса. Первый раз я увидела ее в душе. У меня просто сразу перехватило дыхание, сердце екнуло и скатилось куда-то в область промежности. Мне пришлось схватиться за стенку, чтобы не упасть. Она будто почувствовала на себе мой взгляд и обернулась. Увидев меня, просто улыбнулась. - Привет. Ты из клуба - Это.... Ну да, - промямлила я. - Я тебя раньше не видела.... - Ну, я того, я по выходным редко тут бываю. - Понятно. Потом мы сидели в баре, она взяла минералки, я, за неимением пива, томатный сок. Разговорились. Ее звали Лера, я ответила, что меня зовут Женей. Она мне сказала, что ждет своего парня, Сашку. Трещала о том, какой он у нее хороший, нежный.... А я все думала, просчитывала, как же мне ее уложить в горизонтальное положение. Случай представился через неделю. Саша ее должен был появиться только через час, поэтому мы решили посидеть в кафешке. Это сегодня пиво не продают лицам, не достигшим 18 лет. Тогда продавали и пиво, и сигареты. Мы взяли по бутылочке пива, гренок.... Ну, и стали ждать ее Сашу. Она все трещала и трещала, а я уже вся изнемогала от желания. Тут я не выдержала и положила руку ей на коленку. Ее как будто обдало током. Она чуть не поперхнулась и посмотрела на меня, широко открыв глаза. Моя же рука, набравшись смелости, скользнула выше, благо мы сидели за столом возле стены и никто не видел моих поползновений. Я наклонилась к ее ушку и, прикоснувшись к нему губами, прошептала: "Я тебя хочу..." Ее глаза расширились еще сильнее. "Ты, это... не бойся, это совсем не страшно. Это приятно... " Моя смелая рука путешествовала у нее под юбкой. И я заметила, что в Лериных глазах уже не удивление, а скорее даже любопытство и желание. Уж желание в женских глазках я умела читать всегда. Моя рука уже забралась к ней в трусики, когда в дверях появился Саша. "Сиди спокойно",- прошептала я, растягивая губы в приветственной улыбке. Саша недоуменно посмотрел на меня. - Это Женя. Мы с ней в теннисный клуб вместе ходим, - попыталась пробормотать Лера. - А, привет-привет. Я билеты купил на "Мираж". Так что вечером сегодня гуляем. Я чувствовала, что моя девочка сейчас взорвется, а мне этого было не надо. Я осторожно высвободила свои пальцы из ее трусиков и откинулась на диване. - А я "Мираж" не очень,- сказала я. -- Башлачев, Цой... - Ну, кому что, - промямлил Саша. -- Тебя подвести до дому - Не, пасиб не надо, я это, я к подружке пойду, она тута, через дорогу живет. Я краем глаза пыталась заметить, произведут ли мои слова какой-нибудь эффект на Леру. Мне хотелось выглядеть в ее глазах эдаким Казановой. Из одной юбки, сразу в другую. Но, похоже, она меня не слышала или была еще под состоянием моей руки. В следующий раз мне повезло больше. Никакой Саша ее не встречал с тренировки, и мы спокойно попили пива в кафе, а потом я вдруг спросила: - Поехали, типа, к тебе, что ли -Зачем -- наивно не поняла Лера. -Ну, типа, в гости. Лера замялась. Она вроде и понимала, чего я хочу и в то же время жутко смущалась, как будто это ей было 14, а мне 18. Но мы, все же, поехали. И я ее сделала. И не один раз. Но когда она попыталась стащить с меня штаны, я чуть не заломила ей руку. -Жень... -Ну, я, типа того, не люблю, когда меня трогают. Лер, не надо. И я это, пойду. - Куда -Типа домой. Я ток руки помою. Так начался наш с нею роман. Ну, если это можно было назвать романом. Мы обычно после тренировки заходили в кафе, выпить по бутылочке пива. Хотя чуть позже мы исключили этот пункт. Шли к ней домой, я быстро трахала ее. Ну, не совсем быстро, не надо так обо мне думать. Уходила я от нее примерно часа через полтора-два. Никаких прогулок под луной, ни шампанского, ни подарков. Простой обычный трах. Но как же мне нравилось это!!! Лера была первой женщиной, которая реально свела меня с ума. У меня съехала крыша, и я с трудом заставляла себя оторваться от ее прекрасного тела и плестись домой к невыполненным урокам. А потом нас застукал ее парень. И все кончилось. И крыша у меня встала на место. - Суки! -- услышали мы над собой. - Бля, - выругалась я, поднимая голову. Посмотрела на Сашку, на его побледневшее лицо. - Сашенька.... -- промямлила Лера. Я сползла с девушки и встала на пол. - Ладно, я пойду, типа, это, разбирайтесь без меня. - Я покажу тебе, домой.... Саша замахнулся, но мне каким-то макаром посчастливилось увернуться, и я мигом выскользнула за дверь спальни и была такова. Больше я на корт не ходила. Сейчас мне очень стыдно вспоминать то время. Хотелось бы надеяться, что Саша и Лера, в конце концов, помирились, поженились и настрогали кучу детишек. Хотя я в этом глубоко сомневаюсь. Но я, после того случая перестала заводить длительные романы. К тому же, меня окружали одни натуралки. А где искать себе подобных, я еще не знала. Да и Пушки в то время еще не существовало. За 10 лет в моей постели перебывало куча разнокалиберных девиц. Но больше двух раз я с ними не встречалась. Сегодня мне 25. Я умудрилась нормально поступить в Университет, и теперь я дипломированный программист. Тружусь в небольшой конторе, зарабатываю вроде не плохо. Снимаю квартирку на окраине Москвы. На жизнь не жалуюсь. Иногда выползаю из своей берлоги в "Удар" или в "12 вольт", на Пушку. Люблю понаблюдать за молодыми девчонками. Завидую им. Как все у них просто. Нет проблем найти себе девочку на ночь. Не то, что в дни нашей молодости. Когда тебя окружали одни натуралки, и сложно было найти близкого тебе по духу человека. Осень. Мелкий моросящий дождь. Сегодня пятница и, наверное, в близлежащей кафешке возле дома нет свободных мест. Но я решаюсь забежать туда после работы. Выпью пива или закажу немного коньячка. Непременно с шашлычком. Шашлык тут отменный. У дверей сталкиваюсь с нечто. Взъерошенный пучок светлых волос, спортивная куртка, шарф, намотанный вокруг шеи и до дыр протертые джинсы. На ногах естественно гриндера. Куда им до моих немецких ботинок. Но это девушка. И я галантно пропускаю ее вперед. Нечто стрельнуло в мою сторону своими зелеными глазами и прошмыгнуло в дверь. Быстро скинув куртку гардеробщице, растворилось в зале. Я неторопливо разделась, поправила намокшие от дождя волосы и прошла в зал. За столиком возле окна сидела небольшая тусовка. Понятно теперь, куда спешило мое чудо. Четыре человека, чудо было пятым. Когда я вошла в зал, все пятеро покосились на меня, но потом продолжили свой разговор. Соседний от них столик на счастье освободила натуральская парочка. Они вышли из зала, о чем-то споря. Я подождала, пока девушка-официантка уберет тарелки, вытрет стол. Села. Девушка принесла меню. Но я как обычно заказала 250 коньяка и шашлык. Решила покурить. И тут я вспомнила, спички у меня кончились еще на работе. -Бля, сука.... -- прошептала я в сердцах. Народ за соседним столиком обернулся. Я посмотрела на них и усмехнулась. -- Слушайте, не угостите даму спичкой Народ улыбнулся. А чудо протянуло мне коробок. -Мерси. Вы не против, если я их оставлю себе Чудо пожало плечами. Спустя полчаса коньяк был почти допит, а за соседним столиком сидели только чудо и клавиствая дамочка. И беседа их явно не клеилась. Чудо нервно вертело в руках почти пустую пачку "Парламента", а девушка печально смотрела в окно. - Тебя проводить -- услышала я. - Нет, спасибо, я тут рядом живу. Дойду как-нибудь. Приятно было познакомиться... Понятно, их хотели свести. А ребятки не свелись. Пусть мне скажут, что я консерватор в отношениях, но такой блондинке только стоун буч подойдет, ни как ни меньше. - Можно спички- спросили меня минут через пять. -- Все разошлись и меня без огня оставили. - А можно подсесть -- в свою очередь спросила я. Чудо в ответ опять пожало плечами. - Меня Женей зовут, - сказала я, протягивая руку, уже сидя за столиком рядом с чудом. - Ксения, - девушка ответила на рукопожатие. Рука была теплой и мягкой. У меня аж дрожь по телу пробежала от ее прикосновения. Я бы не прочь с такой девушкой оказаться в постели.... - Хотели познакомить - Угу. Да не вышло ничего. - А что так, девушка вроде симпатичная. - Да не в моем вкусе. И поговорить не о чем. - Может это просто с первого взгляда - Да я сейчас не в настроении романы заводить. А я все думала, как бы пригласить эту девушку к себе домой. И не находила ответа. Она, похоже, была серьезной, и ее не интересовали мимолетные связи. - Не оставишь свой телефон -- почему-то спросила я. - Можно будет как-нибудь встретиться, пива попить. Когда у тебя более солнечное настроение будет. Ксения снова пожала плечами, как будто это был ее любимый жест. Вытащила из кармана рубашки ручку и нацарапала номер на салфетке. - Звони в любое время. - Ок. На этом мы и расстались. И вот я сижу на работе и ничего не могу делать. Все выходные промаялась, думая о Ксюше. Никогда бы не ожидала от себя такого. Что со мной происходит, мама дорогая Не спится, кусок в горло не идет, только за выходные ящик пива, наверное, выпила. И все. Как это называется - Эй, ты чего -- услышала я над головой голос Рябовой. Мы друг друга сразу нашли, как только я устроилась работать в эту шарашку. Рябова Светка или попросту Ряба, была таким же как я бучем. Ей было 30 лет, она уже 5 лет жила с девушкой и растила прекрасного пацана. - Заебало все! - Пойдем, покурим. Мы вышли в коридорчик и закурили. - Рассказывай. - Чего ты хочешь -Что у тебя произошло Я ж вижу. Я сильно затянулась сигаретой, что закашлялась. - Успокойся. Ряба положила мне руку на плечо и заглянула в глаза. - Ряба.... -- я прошлась пятерней по своим волосам. -- Я, бля, кажется, влюбилась. - И поэтому ты весь день сама не своя - Ряба! Я -- влюбилась!!! Ты можешь себе это представить, бля... - Перестань материться! И почему же ты не можешь позволить себе влюбиться - Я одиночка! Мне баба не нужна! Не нужен мне никто! Ты понимаешь! - Кто она -- просто спросила Ряба. -А я почем знаю. Познакомились в пятницу в баре. - Барная девица -- усмехнулась Ряба. - Да, не, Ксюша не такая. Она там с друзьями была. Те ее хотели с клавой какой-то свести. - Так она что, тема - Ну да, дайченыш такой, закачаешься. - И - Что и - Вы познакомились - Ну да, когда все разошлись, мы посидели немного. Она телефон свой оставила. - Даже так И чего же ты тормозишь Раз оставила, значит, ты ей понравилась как минимум. - И что я ей скажу - Ты позвони в начале. Где телефон Я достала скомканную салфетку из кармана рубашки и телефон. - Звони. - Ряб, может не надо - Надо Федя, надо. Если на *** пошлют, хоть успокоишься. Я нервно набрала номер. Какое-то время в трубке была тишина, я так надеялась, что она будет в метро и недоступна. Но тут пошли гудки, и я услышала ее голос: -Слушаю. - Ксения Привет, Это Женя. - Привет. Здорово, что ты позвонила! -Да - Ну да. Я так сегодня устала на работе, а пива попить не с кем. Составишь компанию - Конечно. Можно там же, часов в 7. Устроит - Более чем. Я работаю до 6. Пока доберусь. - Можем в другом месте, где тебе удобнее. - Да я там рядом живу. - Тогда прекрасно. Буду тебя ждать. - Ок. До встречи. - До встречи. - Ну, - спросила Ряба, когда я отключилась. - Мы пиво пить идем сегодня. Я, наверное, была похожа на влюбленного подростка. Хотя я им и была в данный момент. Мне хотелось пуститься в пляс, и я с трудом держала себя в руках. - Вот и прекрасно. Работать сможешь - Еще как! И вот я стою возле кафе. В одной руке -- белая роза (хотела букетище взять, но Ряба меня отговорила, мол, девочку испугаешь большим букетом-то), в другой сигарета. Я уже, наверное, штук пять выкурила, пока ее ждала. Примчалась на свидание на полчаса раньше срока. Теперь стою вот, мерзну, черт бы меня побрал. И тут я увидела ее. Она выскочила из маршрутки, и увидела меня. Улыбнулась. Помахала рукой. Я, откинув сигарету, тоже махнула ей в ответ. - Привет, - сказала она, подбежав. -- Я не опоздала - Да нет, это я рано приперлась. Цветы -- тебе. - Ой.... Спасибо.... -- она покраснела от смущения. -- Мне еще никто цветы не дарил. - Значит, я буду первой. Потом мы сидели, болтали ни о чем. Пили коньяк. Было уже поздно, когда я пошла провожать ее до дома. Возле ее подъезда мы остановились. Она посмотрела на небо. Я тоже. Небо было чистым, без единого облачка и звезды мерцали ярким светом. Я тихонько нашла ее руку. Она не сопротивлялась. А лишь улыбнулась. Краешками губ. И я не удержалась. Я наклонилась и легонько коснулась ее своими губами. Потом я обняла ее, и мы еще несколько минут просто так стояли и любовались ночным небом. А потом..... Но это уже совсем другая история. Быть может, я ее расскажу. Позже...

proza_ru/texts/2008/12/20081206802.txt

7 ноября 2008 Я сторонник развития капитализма. Потому что уверен, что только развивая капитализм мы можем приблизится к социализму. Развитие русского капитализма, может огорчать или радовать. Но когда у нас перед глазами немного другая, отличная от нашей, западная буржуазная жизнь, то картинки нашей действительности больше огорчают. Обывателю в повседневной гонке за выживание нет времени философствовать и думать о фундаментальных причинах столь значительных отличий. Он клянет власть, буржуев и чиновников не понимая, что именно его реальная жизнь и его реальные экономические отношения с другими экономическими агентами и обществом в целом и определяют: и власть, и совесть буржуев и услужливость чиновников. Обыватель своей экономической жизнью определяет множество явлений нашего общества, в том числе и изменение происходящие внутри классов. ЕСТЕСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ* (По мотивам Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта) Часть III. Наша веселая буржуазная жизнь. Наша веселая, сытая буржуазная жизнь поступательного движения вперед, так не кстати, не к месту, прерываемая внешними финансовыми неурядицами, заставляет правящих класс вносить коррективы в уже принятые решения. Прагматика берет верх над мечтами и тогда отбросив в сторону ложную скромность, крупная буржуазия решается подлатать Конституцию[1] под свои цели и задачи. А вашему покорному слуге приходится отложить работу над политэкономией и заняться историей, с точки зрения политэкономических причин стоящими за событиями последних дней. Радует в политическом карнавале современного времени то, что российская буржуазия, в лице партии порядка, а вместе с ней и наше общество, развивается строго по законам, которые описаны и представлены нам историей других народов, ушедших вперед. А те шаги ее политики, которые мелькают перед нами чередой судьбоносных решений, и кажутся новым словом, на самом деле имеют глубокие экономические корни, уровня весьма далекого от практики современных западных обществ. Именно экономические отношения, которые формируют сознание крупной буржуазии и остальных, пока только статистов в политической жизни общества, определяют наши пределы и возможности. Мы оставили наших героев, как раз на том месте а-ля французской истории, когда на горизонте замаячил свет буржуазной монархии, когда раздавив своих злейших демократических врагов из буржуазной партии, уже в силу того, что именно партия ельциновской буржуазии, и только она, единственная и могла претендовать на государственную власть, крупная буржуазия партии порядка вдруг позволила себе поиграть в демократию с выборами нового президента в 2008 году. И все же не слабость противника, а мана небесная ввиде нефтяных и газовых денег, вот та причина, которая обусловила и постановку грандиозных задач и видимость перемен восхождением на вершину власти нового президента. На фоне такого триумфа демократы делали все, чтобы проиграть "и, как водится при всех великих деяниях демократов, вожди могли для своего удовлетворения обвинит свой "народ" в измене (демократическим принципам),**[2] а народ мог для своего удовлетворения обвинить своих вождей в надувательстве."[3] Казалось выборы в парламент накануне президентских, открывают возможности объединиться демократическим силам и составить вместе с коммунистами оппозицию власти. Но "редко какое-либо дело возвещалось с большим шумом, чем предстоящий поход Горы; редко о каком-либо событии трубили с большей уверенностью и так заблаговременно, как в данном случае о неизбежной победе демократии. Нет сомнения, демократы верят в силу трубных звуков, от которых пали иерихонские стены. И каждый раз, когда они стоят перед стеной деспотизма, они стараются повторить это чудо. ...Если она [демократия] думала о действительной борьбе, было странно складывать оружие, необходимое для борьбы. Но дело в том, что революционные угрозы мелких буржуа и их демократических представителей - это не более чем попытка запугать противника. И если они попадают в тупик, если они так далеко заходят, что принуждены приступить к выполнению своих угроз, - то они это делают двусмысленно, избегая более всего средств, ведущих к цели, и гоняясь за предлогом к поражению. Оглушительная увертюра, возвещающая борьбу, превращается в робкое ворчание, лишь только дело доходит до самой борьбы; актеры перестают принимать себя всерьез, и действие замирает, спадает, как надутый воздухом пузырь, который проткнули иголкой. Ни одна партия не преувеличивает больше своих средств, не обманывается легкомысленнее насчет сложившейся ситуации, чем демократическая партия".[4] Вместо того чтобы трезво оценить ситуацию, и прежде всего свою деятельность, вместо того чтобы заняться реальной, грязной, беспринципной политикой соединяющей в себе лозунги, казалось бы прямо противоположные, но надежно прокладывающие путь к власти, демократы обиделись на власть и на народ, и встали в гордую позу не понятых и оскорбленных. Как будто "им нет надобности слишком строго взвешивать свои собственные средства. Им стоит ведь только дать сигнал - и народ со всеми своими неисчерпаемыми средствами бросится на угнетателей . Но если оказывается, что их интересы не заинтересовывают, что их сила есть бессилие, то виноваты тут либо вредные софисты, раскалывающие единый народ на различные враждебные лагери, либо армия слишком озверела, слишком была ослеплена, чтобы видеть в чистых целях демократии свое собственное благо, либо все рухнуло из-за какой-нибудь детали исполнения, либо, наконец, непредусмотренная случайность повела на этот раз к неудаче. Во всяком случае демократ выходит из самого позорного поражения настолько же незапятнанным, насколько невинным он туда вошел, выходит с укрепившимся убеждением, что он должен победить, что не он сам и его партия должны оставить старую точку зрения, а, напротив, обстоятельства должны дорасти до него."[5] Попытки соединить несоединимое - Яблоко и СПС, окончательно потерпели крах и СПС приказала долго жить. На этом фоне демократической клоунады, партия порядка закладывала основы американской двухпартийной системы в виде этаких новых "ослов-демократов" Справедливой России в противовес "слонам-республиканцам" Единой России, где слона на знамени предусмотрительно заменили на медведя. Провозглашая себя новой социалистической партией, перехватывая все лозунги феодальной партии зюгановских архивариусов "дурного советского феодализма", Справедливая Россия, даже объединенная с пенсионерами, так и не смогла выработать внятную позицию, понятную для широкого круга социальных слоев российского общества, требующего от власти одного - стабильного развития. Крупная буржуазия из партии порядка создавая двухпартийную систему, все же не хотела делится главным аргументом любви и обожания народа - идеей стабильности. Привлекая под этот лозунг, на свою сторону, все большие слои населения, разнообразные политические силы и отряды, она заменяла политическую жизнь страны инициативами исполнительной власти. "А в такой стране, как Франция, где исполнительная власть имеет в своем распоряжении более чем полумиллионную армию чиновников, т. е. постоянно держит в самой безусловной зависимости от себя огромную массу интересов и лиц, где государство опутывает, контролирует, направляет, держит под своим надзором и опекает гражданское общество, начиная с самых крупных и кончая самыми ничтожными проявлениями его жизни, начиная с его самых общих форм существования и кончая частными существованиями отдельных индивидов, где этот паразитический организм вследствие необычайной централизации стал вездесущим, всеведущим и приобрел повышенную эластичность и подвижность, которые находят себе параллель лишь в беспомощной несамостоятельности, рыхлости и бесформенности действительного общественного организма, - в такой стране само собой ясно, что Национальное собрание вместе с правом раздачи министерских портфелей теряет всякое действительное влияние, если оно в то же время не упрощает государственного управления, не уменьшает, насколько это возможно, армии чиновников, не дает, наконец, гражданскому обществу и общественному мнению создать свои собственные, не зависимые от правительственной власти, органы. Но материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего она не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии заставлял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, т. е. ежедневно увеличивать средства и личный состав государственной власти, и в то же время вести непрерывную войну против общественного мнения и из недоверия калечить и парализовать самостоятельные органы общественного движения, если ей не удавалось их целиком ампутировать. Таким образом, классовое положение французской буржуазии заставляло ее, с одной стороны, уничтожать условия существования всякой, а следовательно, и своей собственной парламентской власти, а с другой стороны, делать неодолимой враждебную ей исполнительную власть."[6] Вера в свою непогрешимость и незыблемость власти крупной буржуазии давали те огромные средства, которые создавали иллюзию политической стабильности и предоставляла возможность быть снисходительным к издержкам буржуазного режима - перехода от первоначального накопления капитала к классической модели кейнсианского буржуазного государства 30-50 годов ХХ века. Ресурсы получаемые от нефти и газа, необходимо было осваивать, но таких огромных ресурсов еще никогда не было за всю многовековую историю России. Экономика обуславливает методы политических решений. С такими ресурсами появилась возможность, как в петровские или сталинские времена, сделать решительный рывок из ХХ века в ХХI век. Грандиозность задач поражала воображение: освоение шельфа Севера, высоко скоростной интернет в каждый дом, нано технологии, новый подводный и надводный военный флот, мобильная атомная энергетика, глонас и программа освоения Луны, повышение рождаемости и даже ипотека, как деликатес развитых капиталистических отношений. В довершение триумфа крупной буржуазии, она вытаскивает выигрышный билет Олимпиады 2014 года. Под все это закладывались большие деньги и правильные решения. Русский капитал устремился в мир, отвоевывая себе право сесть за финансовый карточный стол. Казалось ничто не может поколебать основы нового русского капитала, а значит и его власть. Но именно естественный ход развития мирового капитализма смешал великие планы. Американский финансовый блеф в одно мгновение превратился в мировой экономический кризис, волнами вымывающий золотой песок стабилизационного фонда, который был накоплен непосильным трудом. Перед партией порядка замаячили трудные времена, уверенность улетучивалась с каждым днем, с каждым открытием и закрытием биржи. Необходимо было действовать быстро, без промедления, для сохранения денег и власти. И тогда, себе любимой, под лозунгом спасения "святой стабильности" выделяются миллиарды крупным банкам и компаниям. Буржуазия действует решительно и нагло, строго в соответствии с законами капиталистического рынка, перекладывая кризис, а значит свои издержки на плечи населения. Но она знает, что за "спасением" системы прийдет инфляция или сокращение производства, которые продлятся если не шесть, то четыре или три года и нет гарантии того, что общество не захочет сменить партию порядка на более успешную команду. Поэтому Конституция, о святости которой еще недавно изрекал главный аристократ газового бизнеса, он же по совместительству премьер-министр, а еще недавно бывший президент России, стала помехой в деле удержания власти самой влиятельной группой крупной буржуазии. Как в свое время Гора и аристократическая буржуазия боролась против Луи Бонапарта за закон всеобщего избирательного права, который в конце концов с молчаливого согласия вождей социально-демократической партии и партии порядка был урезан до тех размеров, которые позволяли легитимным способом и без помех, каждый раз, буржуазии избираться в Национальное собрание, так и заплатка на российской Конституции в 6 лет президентского правления, давала возможность уже русской партии порядка удержать власть вполне законно, а заодно решить свои экономические задачи. Бросив кость и парламентариям, предлагая пятилетний срок заседаний, прикрывшись клятвой не затевать реформу Конституции, президент предложил им только подлатать ее, урезав права избирателей, а значит расширив права собственные и привести в соответствие к сегодняшним целям и задачам. Но более веским основанием изменения Конституции прозвучали слова верного еровца Пилигина, утверждавшего, что такой порядок позволит сэкономить на выборах, ведь они будут проходить реже! Какая трогательная забота о деньгах обывателя, на фоне много миллиардного грабежа общественных денег.[7] "Буржуазия же тем громче требовала "сильного правительства", находила тем более непростительным оставлять Францию "без администрации", чем более надвигавшийся, казалось, всеобщий торговый кризис вербовал социализму сторонников в городах, а разорительно низкие хлебные цены - сторонников в деревне. Застой в торговле с каждым днем усиливался, число незанятых рук заметно росло..."[8] Всякие выдумки относительно мотивов такого шага со стороны крупной буржуазии, разбиваются о совершенно прагматичный, точный, математический подсчет потерь и необходимого времени на восстановление утраченных экономических позиций. Те представители крупной буржуазии, которые сегодня стоят у власти являются прекрасными экономистами, какое бы образование они не получили до этого, так как в своем поведении руководствуются исключительно личными экономическими интересами. А мы знаем, что лучшего учителя в практической политической экономии, чем личный интерес, не найти. Все идет к тому, что на протяжении тридцати или пятидесяти лет, каждый раз используя подъем или кризис, крупная буржуазия будет укреплять свою власть используя "железную руку" государства, строго в соответствии с законами развития капитализма и тем уровнем капиталистических отношений, которые доминируют в современной России. Удивительным будет то, если она этого делать не будет. Я далек от мысли, что русский капитализм должен в точности повторять уже имеющиеся политические картинки в истории капитализма, что российский парламент, каким бы неоднородным он не был, расколется при обсуждении поправок, как это случилось при Луи Бонапарте, когда Национальному собранию приходилось "решать вопрос, оставить ли конституцию неизменной или подвергнуть ее пересмотру."[9] Тогда, в те далекие времена "пересмотр конституции - это означало не только выбор между господством буржуазии и господством мелкобуржуазной демократии, между демократией и пролетарской анархией, между парламентарной республикой и Бонапартом: это означало также выбор между Орлеаном и Бурбоном! Так в среду самого парламента упало яблоко раздора, вокруг которого должна была открыто разгореться борьба интересов, разделявших партию порядка на враждебные фракции. Партия порядка была соединением разнородных общественных элементов. Вопрос о пересмотре конституции создал политическую температуру, при которой это соединение разложилось на свои первоначальные составные части."[10] То что случилось во Франции, вряд ли произойдет в России. Историю творят конкретные люди в конкретных условиях, а они таковы, что говорят в пользу более развитых капиталистических отношений в среде молодой русской буржуазии, чем это было в 1852 году. В среде, хотя и имеющей родимые пятна советского феодализма, а значит с тоской смотрящей на возможности феодального управления обществом, но развивающейся быстро к отношениям, принимающих вид цивилизованного буржуазного общества. Начало нового пути русского капитализма с первых шагов горбачевской перестройки сливается и с эхом Великой Французской Революции и отголосками социальных потрясений других стран и народов. Как эмбрион в своем развитии отражает всю эволюцию человека, так и русская капиталистическая история отражает весь капиталистический путь всего человечества. Пройдет время и российское общество примет вид американского с двух партийной системой, казалось бы незыблемого буржуазного порядка, развивая всемерно капитализм, поднимая на новую высоту гонку за производительность труда, а значит шаг за шагом формируя новые отношения. В наших же условиях борьбы двух непримиримых партий буржуазии - демократов и тихих буржуа, за обладанием государством, мы можем лишь опять открыть странички Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта. "Парламент объявил конституцию, а вместе с ней свое собственное господство "вне большинства"; своим решением он отменял конституцию, продлевал срок власти президента и вместе с тем объявлял, что ни конституция не может умереть, ни президентская власть не может жить, пока сам парламент продолжает существовать. Его будущие могильщики стояли у дверей."[11] И далее "Своим решением относительно пересмотра конституции партия порядка показала, что она не в состоянии ни властвовать, ни подчиняться, ни жить, ни умереть, ни примириться с республикой, ни ниспровергнуть ее, ни сохранить конституцию в неприкосновенности, ни упразднить ее, ни сотрудничать с президентом, ни пойти на разрыв с ним. От кого же ожидала она разрешения всех противоречий От календаря, от хода событий. Она перестала приписывать себе власть над событиями. Этим самым она отдавала себя во власть событий, т. е. во власть той силы, которой она в своей борьбе с народом уступала один атрибут власти за другим, пока она не оказалась сама перед нею лишенной всякой власти."[12] 7 ноября 2008 *ссылки можно посмотреть на сайте Капитал http://sites.google.com/site/marxeconomy/ **[2](демократическим принципам) - добавлено автором. Это примечание обусловлено желанием пояснить, в чем обвиняли демократы свой народ. Демократические принципы в народном сознание ассоциируются не с системой выборов, не с политическими дискуссиями, не с чувством свободы. Безответственные займы правительства, породившего инфляцию при падении производства, что вызвало к жизни дискуссию в научных кругах о наблюдении нового явления при взаимоисключающих факторах макро экономики (только кто не знает цифр может удивляться), грабеж целых отраслей и малиновые пиджаки - вот с чем народная память ассоциирует время правления буржуазной партии Ельцина и Горбачева и младо-ленинградцев. Обыватель всегда руководствуется прагматичным подходом к решению своих повседневных задач, поэтому стабильность, после вакханалии веселых лет, выглядит как большее благо, чем абстрактная возможность свободы. Тем более, что большинство населения еще не оторвалось от своих феодальных корней - и отождествляет буржуазное государство с феодальным советским государством, думая что и буржуазия будет заботится о своих крепостных, не понимая, что буржуазии нужны свободные люди для совершенно других задач.

proza_ru/texts/2008/12/20081209211.txt

http://fabulae.ru/Notesb.phpid=2445 ЧТО БЫ ЭТО ЗНАЧИЛО! Мона Лиза ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,, Не знаю как и кому надо, но я не отказалась бы это увидеть в мультике. Читала и представляла всю эту хрень! Больше всего понравилось в конце. Вы были в этой юбке с разрезом и в этой шляпке Тогда это круто! А читать то, что вы ему дали, он будет вечность! И что любопытно так то, что матюкаться будет особенно по сноскам и дополнениям в уголовном и гражданском кодексе. Надо ему было еще дать и трудовой на десерт. 00:06 03.10.2014

proza_ru/texts/2015/12/201512101028.txt

КОММЕНТАТОР Я всегда очень хорошо играл в футбол. У меня было замечательно развито чувство гола. Забивать я мог хоть с правой ударной ноги, хоть -- с левой, да и головой тоже мог. Мог, но не забивал, жалея бедных вратарей. И меня за это не любили и не принимали играть ни в какую команду. А жаль! Я бы мог принести неоценимую пользу и славу не только нашей дворовой команде, но и любой известной европейской клубной команде, и даже сборной страны. Пусть и в качестве запасного игрока. Но меня старались не замечать. Завистники! Уж слишком я индивидуален, а футбол, говорят -- коллективная игра. Так бесплодно и пролетела моя молодость, как мяч над воротами. А мне так хотелось забить бразильцам, аргентинцам, голландцам, немцам, итальянцам, англичанам и прочим испанцам!.. Я бы смог! Не дали! Не оценили, козлики ослиные! Теперь, наверное, тысячу раз об этом пожалели, но мой поезд уже безвозвратно укатился, как мяч с аута на трибуны. Теперь я футбол лишь комментирую. Кому-то мои комментарии нравятся, а кому-то не нравятся. Но так всегда бывает, и я к этому отношусь философски. Всем не угодишь. Комментирую я любые матчи, но предпочитаю больше оригинальничать на матчах мундиалей, то есть чемпионатов мира. Ах, какие я даю эпитеты и прозвища ненашим футболистам!.. Да и нашим -- тоже, особенно за их филигранные промашки и ошибки... Приводить здесь примеры не собираюсь, дабы не посчитали это рекламой... или случайным оскорблением. Признаюсь, что комментирую я лишь сидя дома перед телевизором. Да какой там -- сидя!.. Лёжа я комментирую. Супруге мои комментарии не нравятся. Ну, что она, женщина, может понимать в большом спорте!.. А вот соседу Пашке мои комментарии -- по душе. Он только громкость иногда просит поубавить. Пашка часто к нам приходит, потому что его жёнушка предпочитает именно в это время сериалы смотреть. А у нас -- два телевизора, не то, что у Пашки! Я на кухне специально диванчик втиснул, чтобы лёжа можно было комментировать. Милое дело!.. И еда -- всегда под моей сильной мускулистой рукой. Но не футболом единым жив человек! В последнее время мне ещё понравилось комментировать синхронное плавание, пулевую стрельбу и пляжный волейбол. Поделюсь и своими планами: нравится мне, как наши мужики во дворе в домино играют! Хочу попробовать себя в роли комментатора и этой азартной игры. Правда, сосед Пашка сомневается, что мужики не набьют мне морду, и настойчиво отговаривает меня от этого безрассудного, по его мнению, шага. Но как оставить без внимания такую красивую игру!.. Уверен, что скоро и чемпионаты мира по домино будут проводиться. Вы, это, если что, зовите меня в комментаторы! Тем более что в этой игре, слава Богу, за "козла" не отвечают! 24.06.2014 г.

proza_ru/texts/2014/06/20140623908.txt

Негритянка.Лесбиянка.Нимфоманка И все три ипостаси - в одном лице! О, как у юноши слюни закапали! Ну и зачем она тебе Во-первых, лесбиянка, и тебе не даст. Даже если свяжешь. Отобьется. Во-вторых, негритянки... Они знаешь, какие выносливые! А еще и нимфоманка... Да ты ей, глядишь, понравишься, и что ты тогда будешь делать Пятый угол искать В общем, будь скромнее. И не переоценивай себя!

proza_ru/texts/2009/04/200904261103.txt

Алон был учителем ,и он им не был.Учил экономику и, будучи студентом, пошел подрабатывать в школу.И ему всунули (по большому блату) классное руководство класса " олим"(то бишь - новых репатриантов). Учителю было двадцать девять,а ученикам - по восемнадцать,и не было конца анекдотически смешным ситуациям в нашем с ним общении.К примеру,он раздраженно взывал к семнадцатилетней красотке:" Ты как со мной себя ведешь Со своим парнем так разговаривай!". Ответ обидный ,но правдивый:"Подумаешь,ты на год его младше". Ах,как мы его "крутили".Но и он был душка,все воспринимал с любовью.Алон был другом,но только благодаря ему мы ,бестии,получили израильский аттестат зрелости.Шестнадцать лет спустя ,на встрече одноклассников,прояснилось многое...Я пошла по его стопам,став учителем.Ленька поменял имя на Алон.Танька назвала его именем сына.Мы выросли,изменились,стали солидными дядьками и тетьками.А он совсем не изменился.Такой же двадцатидевятилетний старший брат. Алон преподает историю.Третий урок по счету не можем одолеть фашисткую Италию.Алон все хочет объяснить нам доступно ,наглядно...Рисует Италию."Сапожок" у него не получается.Выходит мужское "достоинство".Мы валимся от хохота...Алон хитро улыбается,недоумевает.Паинька.Он пишет ночами учебники,конспектирует так,чтобы иврит был нам доступен, и заваливает утром в класс в обтянутых рейтузах в стиле "а -ля балерина".Мы-под столами.Какая там история Разве только "изящных" искусств.Но пик веселья наступил в день,когда рано облысевший учитель пришел с новой шевелюрой по-новейшей технологии выращивания волос.Пол - головы - кустиками, а вторая - монеточкой блестящей. Хохотали два урока подряд...Зато на встрече выпускников все наши мальчики проявили солидарность с классным руководителем,освещая нам путь к знаниям своими лысинами.Что не сделаешь для любимого учителя Хоть рисовать карты никто не вызвался. Учитель Торы Бен Цион имел видон дяди Петра-алкоголика с нашего Воскресенского двора.Физиономия у него была алая,небритая,а пузо вываливалось наружу из под засаленной неглаженной рубашки.Пальчики были волосатыми,мелкими сардельками.Он нервно облизывался,поглядывая украдкой на семнадцатилетних красоток-репатрианток.Борька и Ленька развалились на галерке класса,раскрыв свежий номер русскоязычного "Эхо", на той самой страницей с откровеной "тоэвой"(голыми бабами в зазывающих позах).Урок Торы.Тема-Содом и Гоморра.Я шпарю как по-написанному.Предмет Священной Книги -мой конек.В класс с приличным опозданием заваливает Ленка Рисман с неприличным разрезом мини.Бен-Цион паникует...Ленка шикарно проплывает к парте ,не оглядываясь.Иначе превратится ,несчастная,в изваяние из камня (как жена Лота), под испепеляющим взглядом дяди Пети.Содом и Гоморра.Я шпарю как по-написанному... Ализочка-учительница литературы....Воздушное создание.Божественное !Раскольников -"ах!", Сонечка Мармеладова -"ах,ах!",топориком по лбу старушенцию-"бах-бах!".Русская классика на иврите-шедевр!Фея Ализа в экстазе...Сейчас взлетит и приземлится на бедного Борьку ,по несчастью оказавшегося земляком ее прадеда из славного города-героя Пинска."Ах,как сейчас помню...Прадед приехал сто лет назад, и звали его Абрашей... Спроси своего дедушку ,Боречка,не помнит ли он Абрашку-кузнеца". А я вот все думаю,не тот ли этот Абрашка,который для Раскольникова топорик"бах-бах" сварганилПод мои думки Ализка парит... Подковать бы ее ,чтобы не улетела следом за старушенцией прямой дорогой в славный город Пинск. Англичанка Жени -Джени из наших краев. Залетная птичка в израильской школе.Выставляет напоказ портрет Джона Леннона..."Ол ви нид ис лов"... .Конечно,родная...Кто же споритМы еще "хэви мэтал" сбацать сможем.Почему бы и нетЕсли это будет на госэкзаменах.Пжалуйста.Еще она учила нас ,малолетних оболтусов: "Донт трабл трабл,антил трабл трабл ю".В свободном переводе: "Не ищите, ребятки, цорес на свои тухэсы".А кто ж их ищетСами находятся. Фима-математик.Родной,не напрягайся..Ты давай про гипотенузы нам на славном и могучем поясняй.Тут все свои ...Сестрички -погодки из ЮАР Тали и Гали давно уже все поняли.Хочешь жить-умей послать по-русски.Так что, Фима,плыви свободным стилем и по-нашему.А то мы все линейки с досады обломали о твой олимовский иврит.Вперед! "Мама мыла раму.Вернее,гипотенузу". А еще была Эстер-тараторка.Маленькая,ежастенькая.Ивритскую грамматику вела.Ее диктором на телевидение не взяли,так она в учительницы подалась.Правильно сделала.Сильна была,прям торпеда.Хотела всем доказать,что мы ,"русские",лучше местных иврит сдадим.И доказала.Кто-то сомневалсяНе могли мы ее после лажи с телевидением подвести.И, кроме того,Бен-Иегуда(человек ,воссоздавший иврит) был нашенский, и всю грамматику под нашенское понимание подстроил.Так что,давайте нашу Эстерку на телевидение,а еще лучше - в книгу рекордов Гиннеса .В раздел "Лучшие дрессировщики олим". Мария Яковлевна преподавала русский язык и литературу.Да,да ...Это не опечатка,есть такой школьный предмет в Израиле.Преподавала ,а также набирала ребят в танцевальный ансамбль мужа.Исполняли танцевальные молдавские танцы.Так что,если хочешь поднять баллы по-русскому,то спляши по-молдавски...Связь улавливаетеНетНе страшно.Можно было просто спеть весь учебный материал.Эдаким сопрано.Или тенором."Я люблю Вас,Мария...". В школе было хорошо, там было весело.За два года олимчики сдали то,что местные аборигены "грызут" двенадцать лет подряд.А что Мы такие...Привыкли пятилетки укорачивать.Что нам стоит двенадцатилетку утрамбовать Делов-то куча.На встречу выпустников пришли все такие образованные,аж жуть.Возьмем, к примеру, мою подругу - Наташку.Да у нее столько академических степеней,что у вас столько пальцев рук не хватит,чтобы сосчитать.И все это играючи,растя при этом троих деточек. Мы-будущее Израиля.Вернее,его настоящее. Наши учителя - низкий им поклон,сеяли зерна знаний в благодатную почву.И мы взяли у них эстафету,взращивая молодые побеги собственных детей на благо Родины,которая является для них не только исторической.Да и для нас уже тоже...

proza_ru/texts/2012/08/20120805908.txt

Пока Герои собирали сведения, Ёж-Лыцарь был предоставлен сам себе. Нет, не подумайте плохого: не специально, "так получилось" Просто вечером, по прибытии на постоялый двор, он имел счастье (или не счастье) попробовать у заезжих купцов ликёр "Бехеровка"... проба затянулась, когда Ёж встрепенулся от баклажки, то все его спутники давным-давно спали. В едином порыве, все как один, спали все обитатели постоялого двора... только Ёж в пристроенной кладовке облизывал потёкшую бутыль... Пришлось ему ночевать на конюшне, а так как лошади были его приходом недовольны, то не на сене, а в куче прошлогоднего комбикорма. Чудом его с утра не зацепили на лопату и не скормили гужевому транспорту.... Поправив водно-щелочной баланс из так кстати подвернувшегося корытца, пошёл он куда глаза глядят. Вообще-то он думал, что ищет друзей. Но узкие как щёлочки глазки, низкое расположение корпуса в отношении общего горизонта помешали ему взять хоть какое-то направление. Шёл он по странной эллипсоиде, пока не наткнулся на гастрономические ряды, а в них на виноградных улиток... Ёж спокойно вынести такое издевательство не смог. Урча и чавкая он вломился в ряды улиток, подобно пресловутой тевтонской рыцарской свинье... Если вы думаете, что продавцы были счастливы, что какой-то Лыцарь жрёт их товар, причём без предоплаты, вы сильно заблудились в своих прогнозах. Первым опомнился самый старший и опытный: "Бдздень!"- образцовая линейка длиной в один ярд и весом в один фунт, подобно языку хамелеона накрыла пожирателя беспозвоночных. Если бы не шлем из дуршлака, у кого-то в улиточном ряду в этот день появилась бы новая ежовая рукавица. А так булат поспорил с конверсионным дюралием и проиграл. Нет, Ёж таки получил лёгкую контузию и осознание, что ему не рады. Но это, разумеется, ни в какое сравнение не идёт с ожидаемым результатом. Лёгкая пробежка, ещё несколько менее удачных шлепков во след и вот наш Ёжик уже далеко за пределами базара.... Местность, в которой он остановился перевести дух и осмотреться из-под дуршлака у любого бы вызвала уныние: чахлые кустики чертополоха, облупившиеся фасады... Мало того, что не зал, куда вообще двигаться, так ещё и обитатели этого квартала вдруг стали проявлять к нему нездоровый интерес. Только позже, ёж узнал, что в так называемом Лемгаре, где компактно осели бывшие цветные меньшинства, "униженные и оскорблённые", ныне составляющее абсолютное большинство Большого города и проживающие исключительно за счёт городской казны. Их повышенное внимание к заблудшему рыцарю было вполне объяснимо: Мало того, что любой дуршлаг был на вес драгметалла, (его легко меняли на огненную воду) так и ежиное мясо считалось у здешних аборигенов деликатесом получше трюфеля. Так что мысли, у окружавших Ёжика людях были совсем не о том, как славно и чудно было бы доставить друзьям потеряшку... "Йожык Йоожжыыг!!!" послышались возгласы... "И-й-я-пля!" Ёжик ухватил дуршлаг за ручку и бешено закрутил его над головой: "Живьём не возьмете сцуки!" раздался грозный писк... "Установки на позиции, наведение выполнено" Аборигены, а тем более вопящий и кружащийся в боевом танце Ёж не слышали этого спокойного доклада. Как никто и не услышал короткого слова "Залп" - но последствия этого слова почувствовали все. Густые облака серо-вонючего "ЗаПАХа" поплыли над землёй, чуть-чуть выше ежиной головы, но накрывая целиком его противников... Всё-таки отдельные, особо шустрые атомы-молекулы "ЗаПАХа" достигли носа Ежа и он запершил, закхекал...перед глазами всё поплыло... "Внимание, внимание, Офицер ранен, нужна помощь!" Чьи-то цепкие лапки подхватили Лыцаря, куда-то поволокли... Очнулся он на берегу нет, не речки и не озера. На берегу сточной канавы. Откуда реки-озёра в Большом Городе, извините На него внимательными чёрными бусинками глаз смотрели ...Жывотные. Много их было и все они были Разные. "Крошка Енот" - Представился Центровой. А это мои товарищи. Товарищи по Борьбе. -А с кем боретесь -Со всеми. Но в основном с людьми за Жывотных и их права. -А! Ну и как результат -Попеременно. Вот тебя спасли. Узконаправленным применением батареи спаренных скунсов.... -Вот за это -Гранмерси и наше вам с кисточкой- Ёж --Лыцарь выполнил полагающийся к такой формальной благодарности ритуал, чем-то напоминающий краковяк в исполнении жирафа. -И много вас -тоже попеременно. К нам приходят, от нас уходят. Ведь борьба за жывотных и их права не может быть локальной...Вот на твоей родине люди эксплуатируют жывотных -Ну да, а как же лошади, Патрульные совы.... -Совы Это птицы -Ну а ктож ещё! И Ёж подробно рассказал, кто такие Патрульные совы и как они используются --применяются. Отлично! Распространить наше либералистическое учение на птиц- было бы большой удачей! Ты сможешь нас привести к месту где поселились эксплуататоры Могу конечно, если на Базар Центральный попаду...Только ну, они вообще-то не совсем эксплуататоры... Ёж вдруг подумал, что если Патрульные Совы покинут Принцессу, то она будет не совсем довольна. Точнее сказать -совсем не довольна. А если быть совсем точным: Принцесса найдёт виновника и сделает из него варежки. Ровно две. Становится варежками в относительно юном возрасте не входило в планы ежа.... Но и неблагодарным спасителям ему оставаться не хотелось. Дорога до постоялого двора была долгой, но как ни ломал голову наш колючий герой- никаких обоюдоприемлемых выходов из ситуёвины не образовывалось... "Даже самый долгий путь имеет своё завершение" говорил Мудрец из Далёкой Страны Жёлтолицых, вот и Ёж и группа ЭТО ("Экологическое Товарищество Отверженных", как называл своих герильерос Крошка Енот) пришли к Временной Базе Героев. -Нет смысла атаковать, не заручившись поддержкой изнутри. Как мы освободим тех, кто не знает, что его освобождают --обратился Крошка Енот к группе. - Значит, Лыцарь --берёшь Мыша и идёшь к Совам. Мышь у нас лучший агитатор. Сейчас он за час их распропагандирует, и... -Если его не съедят. Для Сов -- Мыши лакомство и деликатес... -Ну, Чтоб Его не съели Совы, мы из него сделаем Ёжика! Ведь Ежей же совы не едят -Нет, а как мы его сделаем Ёжиком -Да как угодно, я стратег, как Вам известно, а не вивисектор! Максимально гуманно, нам ведь агитатор нужен, а не полуфабрикат бефстроганофф... Енот удалился обозревать поле Потенциальной Битвы за Свободу Жывотных, а группа приступила к креатиффному ремеслу: "Если взрослого мыша взять и, бережно держа, напихать в него иголок Вы получите ежа Если этого ежа, нос заткнув, чтоб не дышал, Где поглубже, бросить в речку Вы получите ерша. Если этого ерша, головой в тисках зажав, посильней тянуть за хвост то Вы получите ужа. Если этого ужа, приготовив два ножа... Впрочем, он наверно сдохнет: Hо идея хороша!" Разумеется, творчество перевоплощения остановили на первом пункте: ведь собственно, Ёж и был нужен... Пробравшись тишком на вновь притихший Двор (Я становлюсь склеротичным идиотом: ведь пока Ёж просыпался, бесчинствовал на базаре, встречался с Цветными Аборигенами и пр.пр.пр. наступил Глубокий Вечер...) Ёж мановением руки показал Агитатору-Горлану-Главарю Мышу (вернее уж ежу) на место Ночёвки Патрульных Сов. И тут проявилось первое подтверждение давно известной военной поговорки: "Воевали по бумагам, да забыли про овраги, а по ним ходить...": Совы были отряжены на самовыпас. С чётко обозначенными границами пастбища и списком разрешённых к употреблению Целей... Короче: Всего в расположении болтались штук 7мь Сов из 3х дюжин, не считая весьма куцего внутреннего наряда...Из них не меньше половины, объевшись сыто рыгая дремало в койках... Поэтому явление маленького ежа, с очень странными разномастными иголками, в сопровождении ежа побольше не вызвало никакого массового интереса или ажиотажа... "Товарищи Совы, Альбатросы птиче-звериной революции! Пока мы прячемся по углам и безропотно подчиняемся наглым притязаниям самозваных рабовладельцев, пока они кидают нам объедки со своего стола, мы не сможем расправить свои крылья в гордом и свободном полёте..." - маленький трибун начал свою пламенную и вдохновенную речь, взобравшись на полупустую дорожную сумку (Патрульных Сов разместили в кладовке, вместе с багажом Героев). При первых звуках, издаваемых в подозрительно-знакомой тональности все присутствующие насторожились: некоторые открыли глаза, другие не удосужились, но повернули головы, чтобы лучше слышать... "...В наших и ваших силах лап и крыльев скрыт громаднейший потенциал для разбития оков векового рабства и торжества межвидового равенства..." Один из дневальных подошёл к оратору поближе и выдернул одну из "иголок". С сомнением он крутил-разглядывал её приподняв повыше. Иголка явно была сделана людьми из цветной пластмассы (добыта из гребешка Далёкой Страны Жёлтолицых). -Пора, а то пипец мышонку! - Подумал Ёж и нырнул в сторону выхода... Меньше чем через минуту он уже тормошил Панцерлота (к Принцессе Лыцарь почему-то не рискнул бежать, ... ;- ) ) -Вставайте, вставайте! Звериное подполье пыталось поднять бунт у Патрульных Сов, счас начнётся!!! -Ёж, отвали, что начнётся, какой нахрен дряни ты опять нализался! - Рыцарю совсем не хотелось вылезать с чем-то непонятным разбираться, но попискивания, покусывания и покалывания сделали всё-таки своё дело и полупроснувшийся, хмуробурчащий Сэр Панцерлот ввалился в казарму/кладовку. Вовремя: Вокруг незадачливого агитатора стояли все наличные совы, поочерёдно дёргая из него игольчатый камуфляж, громко комментируя происхождение иголок... Судя по выражению Совиных лиц, жить мышонку оставалось ровно столько, сколько на нём оставалось иголок, а число их (изначально небогатое) уже поредело изрядно... -Отставить! -Негромко и властно скомандовал Рыцарь.- В чём дело Дежурный, доклад не слышу! -Так что Ваше превосходительство, Сэр Рыцарь, Осмелюсь доложить: Во временном расположении Мобильного Отряда Патрульных Сов за время моего дежурства никаких происшествий не случилось, за исключением: в расположение проник неизвестный Мышь, переодетый Ежом, и произносил речи пакостные, хулительные на человечество вообще и на Вас, как наших Владельцев-Командиров в частности! -Так же осмелюсь доложить, что проник он при посредстве-попустительстве Известного Вам Ёжика-Лыцаря... Что делать -- не любили Совы Ежа и не забывали при случае "сдать его оптом, со всем ежиным ливером"... -Доклад принял. Ну-ка дайте мне это чучело... Совы зароптали: "а чего там, съедим его и все дела... Ну вот, как всегда: позабавится не дают... еду забирают, Иксплуататоры!" -А ну тихо! Что, оголодали Или мало игрышков у амбара отловили Расслабились, пуховые желудки! Вражеский агент проник в расположение, а они его хавать без допроса! -- накал ругани Рыцаря рос с прямой пропорции с просыпанием-осознаванием всей неоднозначности ситуации. Ропот стих- присутствующие поняли, что шуточки-смехуёчки закончились. У Ежика медленно, но верно стало стягивать холодом пищеварительную систему: "Пля, лучшеб Астарту разбудил!" -запоздало мелькнула мыслишка. -Совам отбой. О происшедшем --молчать. Особенно в отношении отсутствующих Патрульных. Это приказ, Ясно - Не извольте беспокоиться, Сэр Рыцарь. Думаю, и Вы согласитесь, что кое-какими деталями происшедшего не стоит беспокоить Госпожу Принцессу, так Старший Патрульный Сов всегда появлялся неслышно, но вовремя. -Рыцарь кивнул ему, подхватил мнимого и натурального ежей в охапку и уверенно, но бесшумно, прошествовал в свою комнату. -Так, Колючий Носитель Лыцарского титула, быстро пояснил --что это за чудо в иголках и откуда взялось Ответом было быстрое полувнятное бубнение-пересказ описанных ранее событий. -Ну, Агитатор Мышь, что можешь сказать в своё оправдание -Ты мне не тычь, Сукин Сын! Я с Поработителями жывотных не разговариваю! И требую отношения к себе как к военнопленному! - Ты разберись, сначала: ты требуешь к себе отношения, или не разговариваешь вообще И вообще, что-то ты перестаёшь мне быть интересным: хочется мне поговорить с кем постарше из ваших герильерос... Ну-ка, Лыцарь, метнись за их главарём! И не бухти, а то как придам ускорение сапогом... Пока Ёж бегал за Крошкой Енотом и уговаривал его прибыть на переговоры, гарантируя неприкосновенность Мышь-Агитатор настойчиво требовал соблюдения Нежевской конвенции о военнопленных, причём незамедлительно и сугубо в части питания. Принципиальность-настойчивость сии объяснялись просто: он почуял на столе изрядный кусок Пармского сыра... Надо ли рассказывать, что после вождения перед носом у него изрядной толикой означенного сыра, информация о герильерос полилась из него как из суп из дуршлака... Хорошо ещё, что когда Крошка Енот осторожно засунул чёрный носик в комнату, рот Мыша был занят поглощением очередной дозы пармезана и Руководитель четвероногих повстанцев не слышал, как его организацию сливают на корню.... После представлений, торжественного обнюхивания и дежурных любезностей Рыцарь потянул быка за рог (вернее, енота за хвост): -А известно ли разлюбезному вождю герильерос, что есть симбиоз Нет ну так я поясню: это взаимовыгодное сосущетствование различных видов. Вот твой агитатор к Совам пришёл, на бунт их вдохновлять. А известно ли вам, что Ещё много-много лет назад предки нынешних Патрульных абсолютно добровольно поступили на службу к людям Потому что в обмен на умение летать высоко, смотреть-слышать далеко, они получали пищу "от пуза", пожизненный надел=выпас, удобные гнёзда, когда приходит время обзаводится семьями С лошадьми та же история. Нет, не надо рассказывать, как некоторые недостойные люди лошадей бьют, плохо кормят и прочие страшные, но правдивые истории. Некоторые люди нарушают договоренности заключённые с людьми, не то что с животными... Это не делает им чести, но не отменяет Главного Договора... -Постой, Рыцарь, видимо кто-то неправильно тебя проинформировал, (в этот момент Крошка Енот покосился на Ежа и Мышь, но первый дорвался до позабытого Панцерлотом кубка с Фалернским Нектаром, а второй бесконтрольно уплетал арахис, и поэтому оба красноречивый взгляд пропустили...) полно, мы не оспариваем Главный Договор мы освобождаем отдельных жывотных, в отношении которых оный был нарушен... Позволю себе опустить занавес в этом месте, потому что переговоры продлились всю ночь, и Рыцарь заключил-таки с Вождём Герильерос некий Тайный Договор, который возможно, ;-) в продолжении повествования всплывёт -- проявит себя. Что касается Лыцаря-Ежа, то он, свалившись под стол от дозы Нектара, вполне достойной средних размеров бегемотика, и опять проспав до обеда, вновь отчебучил переполох как на Базаре, так и за его пределами, но это уже совсем другая история

proza_ru/texts/2009/08/20090804316.txt

- Постой на паперти. Собери милостыню. И раздай бедным. - Еще чего. Бедные перебьются. Их много, а я один. Мне на "Лексус" не хватает.

proza_ru/texts/2015/04/20150411627.txt

В тот воскресный день молодой человек, с которым я встречалась и собиралась пойти на пляж, не пришёл на свидание. Прождав его больше часа, я отправилась на берег реки одна. Людей там было немало: кто-то купался, кто-то загорал, а кто-то в компании друзей, устроившись в тенёчке под уютными кустиками, весело распивал пиво. Но общаться ни с кем не хотелось. В голову лезли всякие мысли относительно молодого человека, который мне очень нравился, но который, судя по всему, никаких серьёзных чувств ко мне не испытывал, а просто морочил голову. Я лежала на одеяле, закрыв глаза, подставив солнышку все открытые части тела, и придумывала ему страшную месть. А если серьёзно, то пыталась ответить на свои же собственные вопросы: -Эх, Танька, ну почему тебе так не везёт Восемнадцать лет -- пора любви. А у тебя всё не так, как у людей... Почему тому, кто нравится тебе, не нравишься ты, а тот, кто оказывает знаки внимания, не нужен тебе и за миллион По реке то и дело проплывали лодки, катамараны. Одна из лодок с тремя парнями причалила к берегу. Они выбрались на траву, потом искупались в реке и разлеглись на солнышке, поглядывая на меня. Я как-то сразу почувствовала эти взгляды, но делала вид, что не замечаю их. Через некоторое время один из молодых людей подошёл ко мне. -А меня Сашкой зовут,- сказал он. -- Вот смотрю на тебя и думаю: почему я тебя здесь раньше не встречал Красивая ты. Понравилась мне. Не хочешь на лодке покататься Мне он тоже как-то сразу приглянулся, да и лодка соблазнительно покачивалась на воде, поэтому ответила: -Предложение заманчивое, но у меня ведь на берегу вещи... -А ты не волнуйся, -- успокоил новый знакомый. -- Мои друзья посторожат. Мы катались на лодке больше часа. Познакомились поближе, успели обсудить массу "жизненно-важных проблем" и даже договориться о встрече вечером около единственного в городе кинотеатра. Когда причалили к берегу, у воды уже поджидали лодку друзья Александра. Мы попрощались, как старые друзья, с середины реки он даже послал мне воздушный поцелуй... Я провела на берегу реки, загорая, ещё часа два, думая теперь о Саше и о том, что не так уж сложно, оказывается, в нашей жизни встретить симпатичного и интересного парня. Радужное настроение улетучилось в автобусе, когда, открыв кошелёк, я поняла, что мне нечем заплатить за проезд. Вместе с новыми знакомыми бесследно исчезли и деньги. -Ну и ловко они всё придумали, - мелькнуло в голове.- Бог с ним, с Сашкой... А вот денег жалко!

proza_ru/texts/2009/08/200908101102.txt

или Как предотвратить ошибки президента Медведева при назначении чиновников на высокие должности в регионах (Расследование и размышления 2008 г.) Приветствуя начало деятельности нового президента России с антикоррупционных действий, мы не можем не напомнить ему и его помощникам, что коррупция пустила глубокие корни и процветает там, где царствует так называемая круговая порука, где срослись судебная и исполнительная власти, где на высоких должностях много лет сидят одни и те же люди, где порядочность и справедливость выброшены на свалку за ненадобностью в угоду наглости и бесстыдству. Почти 8 лет назад (14 ноября 2000 г.) в небезызвестной "Независимой газете" была опубликована заметка "Судейская ярмарка". Заголовок неяркий, но подзаголовок "Как подставили президента Путина при назначении им чиновника на высокую должность в регионе" сразу обращает внимание заинтересованного читателя, прежде всего, из числа жителей Карелии. Вновь вспомнить данную публикацию подвигнуло опасение, что аналогичная ситуация с "подставой" уже нового президента при повторном назначении на должность председателя Верховного Суда Республики Карелия Б.К. Таратунина может весьма скоро повториться. Итак, для начала цитата из той заметки восьмилетней давности. Её автор Анатолий Исаакович Розенберг, кандидат медицинских наук, врач высшей категории, ветеран Великой Отечественной войны поясняет, почему же Б.Таратунин вновь оказался на высокой должности: "... Видимо, до сведения президента не была доведена информация, по каким причинам для согласования этой кандидатуры на ответственный пост без ограничения срока полномочий карельскому Законодательному Собранию понадобилось три попытки. Руководство Верховного суда РФ характеризовало Таратунина положительно, хотя многочисленные факты свидетельствуют о массе допущенных им нарушений законности. Убедился в том я сам на печальном опыте тяжб с местной судебной машиной, много лет возглавляемой Борисом Константиновичем. Достаточно вспомнить о моих мытарствах в начавшихся в 80-е годы спорах "частного лица" с Карельским обкомом и Петрозаводским горкомом КПСС, выдвинувшим против меня десятки позорящих лживых обвинений. Лишь с помощью Верховного суда РСФСР мои иски к парторганам о защите чести и достоинства приняли к производству, после чего партийным бонзам пришлось опровергать свои наветы (об этом в 1990 г. писали "Известия", "Комсомольская правда", "Крокодил", "Человек и закон", карельская пресса). Однако, вопреки очевидному, коллегия по гражданским делам ВС Карелии и лично Б.Таратунин очень долго "не находили подтверждения" доводам о вмешательстве партийных органов в данное дело и неправильности прежних решений местных судов. Судебные постановления по моим делам, одобренные верно стоявшими на страже интересов КПСС Верховным судом и самим Таратуниным, отменялись по протестам из Москвы семь раз! Только тогда мои иски были полностью удовлетворены". Возможно, тот, кто прочитал эту обширную цитату, подумал, что у карельского учёного старые счёты с Фемидой А кто старое помянет... Но если бы только он один в те и последующие годы возмущался деятельностью высокопоставленного судьи... Другие факты проявления откровенной тенденциозности Б.Таратунина и некоторых подчинённых ему судей предавались гласности в 90-х гг., в 2000-м и последующие годы. Широкой общественности Карелии и России это становилось известно от почётного работника прокуратуры РФ, председателя Комитета по законности и правопорядку Палаты республики ЗС Карелии Михаила Быканова (интервью "Страшно, когда судья пользуется двойными стандартами" в газете "Столица" и статья "Большое доверие -- велик и спрос, или Почему я голосовал против Б.К.Таратунина" в газете "Карелия"), председателя республиканской комиссии по правам человека Марата Тарасова (заметка "Окликание правосудия" в газете "Северный курьер"), адвоката гильдии адвокатов "Московский юридический центр", координатора карельского отделения Общероссийской общественно-политической организации "Юристы за права и достойную жизнь человека" Анатолия Хоменея (интервью "Судье закон не писан" в газете "Столица"), журналистов Сергея Куликаева (заметка "Скандал в храме Фемиды") и Валентины Акуленко (заметка "Кто рассудит судей") в той же газете "Северный курьер", Ивана Гусева (журналистское расследование "Семейный подряд" в газете "Столица"), Натальи Захарчук (другое журналистское расследование "Будем делать так, как надо..." в той же газете), Арины Громовой (заметка "А был ли адвокат") и Леонида Хозина (заметка "Исчезнувшая фабрика") в разных номерах газеты "Карельская губерния" и др. Один из самых крупных судебных скандалов в Карелии приключился в начале этого века. Предприниматель Александр Белявский, отчаявшись найти правду, отправил письмо президенту Путину с просьбой защитить его "от правового беспредела, царящего в Республике Карелия ... Уже в процессе судебного разбирательства (11 месяцев (!) разбиралось пустяковое дело об изменении формулировки увольнения истца. -- Курсив мой. -- Г.М.) мне неоднократно говорили другие люди, пострадавшие от правового беспредела, что моя проблема лишь в том, что не я первый обратился к адвокату Таратунину, так все вопросы он решает по звонку своему отцу, а именно Таратунину Б.К.". И ещё одна цитата из письма президенту страны: "По сути дела мы превратились в подобие латиноамериканской республики, где судебной властью правят два человека -- Таратунин Р.Б. и Таратунин Б.К., а суд стал семейным предприятием, цель которого провести любое выгодное им решение суда". Фразы из письма А.Белявского показались Б.Таратунину оскорбительными, и он организовал судебное преследование... нет, не автора письма, а 23-летнего корреспондента Ваню Гусева, который осмелился процитировать это письмо в своём замечательном журналистском расследовании "Семейный подряд". Таратуниными были заявлены иски к Гусеву в счёт возмещения морального вреда на общую сумму в 300 тысяч рублей, и 4 января 2002 года "в целях обеспечения гражданского иска следователь поспешил наложить арест на имущество обвиняемого". Кроме того, смельчаку грозило наказание в виде штрафа или даже двух лет лишения свободы. Журналисты, общественные организации, политические партии организовали в Петрозаводске на проспекте Ленина митинг "За свободу слова!", а редакция газеты "Столица" (которая вскоре прекратила существование...) срочно подготовила спецвыпуск "Цена свободы слова -- суд и уголовная статья", который увидел свет 17 января. В нём отражено мнение многих известных людей Карелии. В частности, депутат Василий Попов, находящийся в оппозиции к Главе республики, заметил: "Борис Таратунин, по-моему, ощущает себя неким царьком, причислил себя к лику неприкасаемых, к некой элите, которой позволительно то, что нельзя обычным людям". А тогдашний глава администрации города Петрозаводска Андрей Дёмин, возмущённый тем, что "В Карелии создан серьёзный прецедент, угрожающий свободе слова" и что "практически все местные средства массовой информации подмяло под себя карельское правительство", пообещал: "Я, как человек, который занимается политикой и общественной деятельностью, буду прилагать все усилия для решения этой проблемы, в противном случае Иван может оказаться первым в ряду наказанных за то, что выполнял свой профессиональный долг". Усилия оппозиции ни к чему не привели, "оклеветанные" довели дело до конца, и журналист в мае 2002 года был осуждён, но от исполнения наказания его спасла Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, которая в кассационном определении отметила, что судья Таратунин Б.К., являясь отцом адвоката, принимавшего участие в гражданском деле, не имел право участвовать в рассмотрении дела, однако он не только рассматривал дело, но и "принял решение по жалобе Белявского". Кроме того, воспроизведение Гусевым в своей статье точного текста письма Белявского нельзя признать клеветой и поэтому в его действиях отсутствует состав преступления, предусмотренный в ст. 129 УК РФ. В результате "судебная коллегия определила: приговор Новгородского областного суда от 24 мая 2002 года в отношении Гусева Ивана Анатольевича отменить и дело производством прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления". Казалось бы, справедливость восторжествовала, однако почему-то осталось ощущение, что ничего не изменилось, зло не наказано: виновники страданий Белявского, Гусева и их родственников не понесли никакого наказания и спокойно продолжают свою юридическую деятельность в обслуживании сильных и богатых мира сего... Судья Михаил Гошкиев, зная о неблаговидных деяниях Б.Таратунина, обращался в администрацию Президента РФ с просьбой не допустить Таратунина на должность председателя BС РК. Узнав об этом, Таратунин Б.К. обиделся. И вскоре ему представился "счастливый" случай поквитаться с независимым судьёй. Когда он узнал, что судья М.Гошкиев, к тому времени уже будучи в отставке, принял участие в предвыборной кампании на стороне партии "Патриоты России", то поставил вопрос перед квалификационной коллегией судей о привлечении "политического деятеля" к дисциплинарной ответственности. За что Просто за высказывание политических взглядов в период предвыборной кампании"! Выполняя волю Таратунина, квалификационная коллегия судей РК, а затем и Верховный суд РК, наказали Гошкиева. Однако все решения о его наказании Верховный суд РФ отменил как необоснованные и противоречащие Конституции РФ и международному праву. А вот какие очень серьёзные обвинения в несправедливости и тенденциозности Б.Таратунина приводит М.Гошкиев: "По ходатайству и настоянию Таратунина Б.К. был принят судьей и в дальнейшем назначен председателем Сортавальского суда (ныне уже покойный) Воронин В.В., которого ранее увольняли из судебной системы. В нарушение закона принята судьей Семерикова Т.А., которая к тому моменту не имела необходимого пятилетнего стажа работы по юридической специальности. В судейский корпус на должность судьи принят отставной прокурор Кибизов С.М. Потом его назначили председателем Петрозаводского городского суда. Но в процессе согласования его кандидатуры в Законодательном Собрании РК депутатам стало известно о злоупотреблениях Кибизова в период его работы в прокуратуре РК. По этой причине представление прямо на заседании ЗС было отозвано, так как согласия на назначение он всё равно бы не получил. Но через некоторое время изменился порядок назначения судей, и Таратунин "протащил" Кибизова в судьи. Теперь Кибизов не председатель городского суда, а судья Верховного суда РК. Свой человек! В 1996 г., не имея полномочий, несколько месяцев исполнял обязанности судьи в Беломорском районе РК некто Сиренев М.И. Впоследствии его кандидатура была представлена на согласование в ЗС РК. Когда стало ясно, что и Сиренев согласование в ЗС не пройдёт, представление было отозвано. Опять же, когда изменился порядок назначения, Сиренев был назначен судьей Петрозаводского горсуда. Когда в печати появились публикации в связи со скандалом по факту подделки судебного решения по делу Бобрикова A.M. (в действиях судьи Сиренева и других участников процесса по этому делу, по мнению, М.Гошкиева, имеется состав преступления), Сиренева М.И. назначают судьей Медвежьегорского районного суда... Несложно видеть, что ко всем этим назначениям и передвижениям по горизонтали и вертикали, судейских чиновников и родственников, приложил руку всесильный Борис Таратунин. Вызывает умиление ответ Б. Таратунина на вопрос журналистки С. Лысенко из "Се-верного курьера": "Отдельные судьи разъезжают на новых роскошных иномарках, построили дорогие дачи и тому подобное. Откуда такие средства Огромная зарплата". Вот как ответил интервьюируемый (в сокращении): "Я сам часто слышу, что судьи очень и очень богатые... Что касается новых иномарок, сам удивлён: действительно, откуда у коллег такие деньги". Председатель суда, якобы, не в курсе, почему его подчинённые стали сказочно богаты... Кто ж поверит такой "наивности" Все до сих пор смеются, читая этот пассаж, опубликованный аж 9 лет назад. "Имея приличную зарплату, Б.К. Таратунин позволяет своему заму проводить собрание судей ВС по вопросу организации ходатайств в Москву о выделении ему, Б.К. Таратунину, дополнительной премии". Это цитата из письма зам. председателя петрозаводского городского суда, судьи с 1985 года, делегата двух съездов Судей РФ, члена Совета судей РФ двух созывов, члена квалификационной коллегии судей Республики Карелия с 1993 года А.М. Суркова, направленного в Высшую квалификационную коллегию судей Российской федерации. В том письме Сурков приводит многочисленные примеры поведения Таратунина и просит рассмотреть вопрос о прекращении его полномочий как председателя Верховного суда Республики Карелия в связи с тем, что он своим поведением умаляет авторитет судебной власти. В "Независимой газете" читаем: "Сын и дочь Б.Таратунина, ещё будучи студентами юрфака, начинают вести адвокатскую деятельность. Нанявшие их лица пользуются особой благосклонностью высоких судейских чиновников. В своё время Инна Таратунина была юрисконсультом у хозяйки коммерческой фирмы, которая совершила хищение в крупных размерах, незаконно вывезла из страны валюту и ювелирные изделия. Суд Петрозаводска приговорил ее к шести годам лишения свободы с конфискацией имущества. Однако коллегия по уголовным делам Верховного суда РК во главе с первым замом председателя Борисом Бубновым, до странности смягчает приговор: условное осуждение без конфискации. А протест прокурора отклоняется решением президиума ВС РК за подписью Таратунина-папы. В результате юрисконсульт Инна Таратунина круто взмывает вверх по карьерной лестнице: уже в 2001 году она - помощник прокурора г. Петрозаводска. Другой родственник председателя - Сергей Кива, совершивший неприглядные деяния, также утверждает, что ему опасаться нечего. А что стоит история с увольнением шофёра А.А. Новожилова, работавшего в Верховном суде РК Б.К. Таратунину было не стыдно несколько раз судиться с рабочим, проигрывать ему в судах и всё же добиться его увольнения, сократив его должность. В заметке "Скандал в храме Фемиды" описывается неприглядное лицо председателя Б.Таратунина, который через подставное лицо покупает для себя в своём ведомстве металлический гараж, потом приказывает водителю, исполнявшему по совместительству обязанности начальника приёмной: "Возьми мою сестру, но оформить необходимо другую женщину. Пришла работавшая уборщица получать деньги, а они уже получены родственницей председателя. Скандал, виноватым оказался Новожилов". Вопиющая мелочность председателя проявилась и в случае с объявлением водителю замечания и лишением его премии. Новожилов обращается в Мурманский областной суд, который "отменяет этот приказ как незаконный. Председатель в свою очередь нанимает адвоката и предъявляет водителю иск на сумму 816 рублей за якобы растраченный бензин, а Мурманский суд отказывает в иске, как необоснованном. Новожилов доказал, что на этом бензине по команде председателя он ездил в Медвежьегорск на служебной машине за мешком сахара для того же председателя. Председатель списывает с водителя 126 рублей за пережог бензина, а комиссия по трудовым спорам и затем Кандалакшский суд уменьшают эту сумму". И т.д. и т.п. Когда Таратунин всё же уволил строптивого рабочего, Михаил Быканов, узнав об этой "победе", заметил: "Если бы таким образом избавлялся от неугодного водителя руководитель какого-нибудь ИЧП, я бы ещё мог понять. А тут -- Председатель Верховного суда республики..." Анатолий Розенберг: "Заглянем-ка в святцы. Закон "О статусе судей в Российской Федерации" и Кодекс чести судьи России установили: судья должен руководствоваться нормами нравственности, избегать всего, что могло бы умалить авторитет судебной власти, причинить ущерб его чести, репутации, поставить под сомнение его объективность при осуществлении правосудия, добросовестно исполнять профессиональные обязанности... Грубые нарушения процессуального закона, в том числе фальсификация судебных документов и пренебрежение этическими нормами, являются вескими основаниями для прекращения полномочий судей. Риторический вопрос: вполне ли соответствует этим высоким требованиям председатель Верховного суда Карелии Читаем другое высказывание нашего героя. Оно не смешное и, по мнению газеты "Столица", подпадает "под юрисдикцию статьи 305 Уголовного кодекса, которая предусматривает уголовную ответственность за вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта". Вот что Б. Таратунин заявил на заседании Совета судей Карелии: "... я до сих пор убеждён, что Питкярантский суд и наша Судебная коллегия приняли правильные, законные решения, независимо от того, какая позиция будет у Верховного суда РФ". А позиция у Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда России оказалась однозначной: Территориальная избирательная комиссия Питкярантского района и районный суд правильно поступили, что отказали в регистрации кандидату в депутаты Законодательного Собрания от Питкярантского района А.Макаревичу, который, как выяснилось, помимо средств избирательного фонда потратил на агитацию свои деньги. А это запрещено федеральным законом об основных гарантиях избирательных прав. Но почему же Таратунин пошёл на заведомо проигрышную "сделку" с законом Объяснение простое: конкурентом Макаревича -- ставленника нового правительства Карелии был С.Яскунов, отставной зампред бывшего председателя правительства Республики Карелия В.Степанова. Поэтому Таратунину и не стал нужен депутат Яскунов, оказавшийся политическим противником нового главы РК И хотя судья очень старался заполучить в законодательном органе своего человека, но потерпел фиаско. Это было 10 лет назад, но добрые дела не забываются, и поэтому Глава республики С.Катанандов делает всё, чтобы Б.Таратунин продолжал свою деятельность в качестве руководителя Верховного суда Карелии, но многим из тех, кто знает, о чём речь, кажется, что напрасно Сергей Леонидович это делает: небезгрешен его протеже. А.Розенберг рассказывает, как 8 лет назад большинство депутатов Законодательного Собрания республики в течение трёх месяцев дважды отклоняли кандидатуру Бориса Таратунина на ключевой судейский пост. Однако председатель карельского правительства Сергей Катанандов, преодолевая сопротивление парламентариев и, взяв на себя функции "толкача", упорно продвигал эту фигуру на привычное место. Впрочем, в конечном счете, карельские депутаты тоже приложили к этому руку. Решающее третье голосование всё-таки дало желанный перевес в пользу правительственного протеже. То ли здесь сказались закулисные методы работы с более сговорчивыми парламентариями, то ли ближе к истине версия самого самого Б.Таратунина об особой заинтересованности некоторых из них в благоприятном решении ряда судебных дел". Именно таков, считает А.Розенберг, смысл интервью председателя Верховного суда Карелии Б.Таратунина, данного газете "Наблюдатель" по мотивам голосования, когда на вопрос: "На вас оказывалось давление" он ответил: "Депутаты знали, что заканчиваются мои полномочия, и загодя к этому готовились. Намёки приходилось слышать разные: имей в виду, говорили мне, скоро срок назначения. Непосредственно по телефону были разговоры: дескать, если не примете "нужное" решение, то смотрите...". А.Розенберг: "Так опытный юрист обвинил оппонентов в уголовно наказуемом деянии -- вмешательстве в деятельность суда в целях воспрепятствования осуществлению правосудия, совершённом с использованием служебного положения! Карельские народные избранники пока предпочли "не заметить" столь серьёзный выпад в свой адрес. Быть может, и впрямь на этой "ярмарке согласования" состоялся совсем уж неприличный торг по специальным вопросам более правильного толкования законов Иначе как объяснить, что местное парламентское большинство вкупе с главой республиканской исполнительной власти всё же решилось представить президенту России специалиста по "кривосудию" в образе судьи-праведника Но ведь во избежание возможных ошибок при назначении высокопоставленных чиновников в регионах у президента, наверное, должен быть надежный механизм контроля, обеспечивающий надлежащий и постоянный уровень ответственности представляющих кандидатуры органов. Выборочная проверка их соответствия нормам законов свела бы к минимуму вероятные проколы. Этому бы способствовала и отмена указов о назначениях, изданных на основе недостоверных сведений". Чтобы предотвратить появление Указа президента Путина о назначении Б.Таратунина на высокий пост, в Москву было направлено пять обращений с информацией о злоупотреблениях председателя Верховного суда РК. Администрация президента переправила бумаги в Верховный суд РФ "для принятия решения", там подождали выхода в свет Указа и, как рассказывает газета "Столица", в Петрозаводске высадился номенклатурный десант из судей Высшей квалификационной коллегии РФ. Это был именно десант, так как прибывшие члены коллегии А.Киселев и М.Мацков, находясь с 4 по 7 июля в Петрозаводске, беседовали только с теми, с кем хотел Таратунин и его соратники. А М.Гошкиева они "не нашли", хотя многие знали, что он находился в это время в Олонецком районе, так как о визите столичных гостей его никто не предупредил. Но "десантники" в справке указали: "Его местонахождение неизвестно". Случайно узнав о прибытии членов коллегии, М.Быканов, который также не был извещён о визите, вручил им документы о "художествах" Таратунина: "На следующий день, - рассказал М.Быканов в заметке "Обман президента России", - они вернули мне эти материалы, сообщив, что отразят их в справке. Однако каких-либо сведений об этих документах или о фактах, в них изложенных, в справке не оказалось. А вот что в справке было указано: "...в Республике Карелия создалась несколько нездоровая атмосфера вокруг Верховного суда и его председателя -- Таратунина Б.К., и связано это с многочисленными публикациями в местной прессе...". О чём эти публикации Опровергнуты ли изложенные в них сведения В чём суть "несколько нездоровой атмосферы" Какова её связь с публикациями Как реагировали на них Верховный суд и Таратунин Ответов на эти вопросы в справке членов ВКК нет". Зато по ситуации с водителем Верховного суда РК Новожиловым А.А. в справке написано: "Нарушений закона в работе председателя Верховного Суда Республики Карелия Таратунина Б.К. не установлено. Сам Новожилов от встречи с проверяющими отказался, заявив, что никаких претензий к Таратунину не имеет". Такая оценка деятельности Таратунина явно тенденциозна. Не мог член Верховного суда РФ посчитать законными противоправные действия Таратунина, которым дана надлежащая оценка четырёх судов. Значит "деяния Киселева и Мацкова характеризует одна и та же направленность -- стремление скрыть или извратить подлинные данные о действиях Таратунина". Прошло с тех пор несколько лет. Заматеревший на своём посту Б.Таратунин никого не боится и продолжает, по сведениям лиц, пожелавших остаться за кадром, свои противоправные действия. Вполне возможно, так как он уверен: его всегда выручат те, кого он в своё время защитил и спас... Итак, не исключено, что по данному материалу в Карелию вновь будет десантирован какой-то состав судей или других чиновников, которым будет поручено проверить факты и сведения, изложенные здесь, поэтому просьба к ним, опросить всех, кто в той или иной степени причастен к делу Таратунина, и не только тех, кто счастлив работать с ним и под его "крылом"... И вынести справедливый вердикт. Вера в подлинное правосудие у россиян пока ещё не уничтожена. Мы надеемся, что новый президент России не будет обманут своей администрацией, как был обманут в своё время бывший президент. В заключение приведу мнение Генерального директора Центра политической информации Алексея Мухина по поводу инициативы Дмитрия Медведева, приступившего к реформированию судебной системы и борьбе с коррупцией: "Судейский корпус, как и милицейский, -- это очень закрытая каста и очень мало реформируемая профессиональная категория. У судей, как и в МВД, развита круговая порука, судейская честь не позволяет выносить на всеобщее обозрение какие-то промахи и коррупционные проколы. Президент столкнётся с очень серьёзной проблемой, ему, как в своё время Путину, придётся создавать здесь некую параллельную вертикаль власти. То есть некую касту в касте, опираясь на которую, он сможет проводить реформы". Посмотрим, как будет на самом деле. Геннадий МИНГАЗОВ, главный редактор Карельской экологической газеты "Зелёный лист" член СЖ России с 1980 г. и Медиасоюза с 2002 г. (В данной работе использованы материалы, предоставленные судьёй Верховного Суда РК в отставке Михаилом Гошкиевым). P.S.: Возможно, у проверяющего возникнет вопрос о свежести предоставленных мате-риалов в 2008 г. Да, я тоже сразу обратил на это внимание, но автор подборок после неоднократных попыток обновить факты, отступил от этого, так как все, к кому он обращался за новыми сведениями, отказывали ему, хотя, по их словам, таких фактов предостаточно. Они просто боятся, так как республика маленькая...

proza_ru/texts/2016/04/20160403731.txt

Мультфильм Первый Отряд http://www.youtube.com/watchv=EWqi11K1Y3E

proza_ru/texts/2017/01/20170114211.txt

Что же я наделала Язык мой, враг мой! Глупая! Надо срочно извиниться перед Ангелиной и, наконец, серьезно с ней поговорить, все исправить и поскорее, а лучше сделать это прямо сейчас. Лину я нашла в нашей комнате, она лежала на кровати и плакала, уткнувшись лицом в подушку. - Прости меня, пожалуйста. -- Сев рядом с ней произнесла я -- Не стоило мне всего этого говорить. Просто, вы меня так разозлили... - Нет, все в порядке -- Подала голос подруга. -- Это же правда, поэтому надо злиться только на себя. - Что за бред Злиться на себя из-за того что влюбилась - Именно! В кого я влюбилась Ви, ну посуди сама, кто он, а кто я. Кайрон! - Да он обычный, обычный парень. - Это для тебя так. Понимаешь, я просто не его уровень. Чем только я думала, когда влюблялась Теперь остается только страдать, и как ты сказала, пускать слюни. - Ну что за ерунда Разве ты выбираешь, кого полюбить Нет, ведь твое сердце не спрашивает: "А может его Или это не твой уровень" Не надо себя винить, лучше действовать и попробовать добиться. Ты идеальная девушка для моего брата. - Как Он же даже и не смотрит на меня. - Ничего, посмотрит, еще как! Я тебе помогу, только не плачь. Все у нас получиться. - Вивиан, ведь мне же тоже хочется тебе помочь -- Лина снова за свое. -- Ты ведь любишь Адриана, так объясни мне, почему ты убегаешь - Мне страшно, или я все еще злюсь на него. Сама толком не пойму, но никак не могу заставить себя все забыть. Вдруг он снова уйдет, обманет меня Вспомни, как Адриан метался между мной и Леной. В лесу признавался мне в любви, а потом, на моих глазах обнимал и целовал другую. Все время говорил одно, делал совсем другое. Я не верю, что он изменился. - Дай ему шанс... - Мне нужно подумать, потом может что-нибудь из этого выйдет. - Я так рада, что мы с тобой поговорили. -- Подруга заключила меня в свои крепкие объятия. Теперь у меня появилась новая цель. Свести Ангелину с Кайроном. Ему нужна такая девушка, она самая достойная. Для начала, нужно было немного освежить ее, то есть изменить имидж, но не полностью, а совсем чуть-чуть. Поэтому на эти выходные я запланировала поездку в город, заранее попросив брата отвести нас. Четверг уже подходил к своему завершению, это значит, приближались выходные. Всю пятницу у меня из головы не выходила эта мысль. Просто гениальная идея, думаю, мой брат и Лина будут прекрасной парой. Поэтому вместо того, чтоб слушать лекции по Истории Маглаев, я строила грандиозные планы, предвкушая нечто невероятное и заранее чувствуя вкус победы. Наконец, наступили этот долгожданный день, и мне уже не терпелось начать действовать. Мы с Ангелиной все распланировали поминутно, так, что после завтрака сразу же начали сборы. Кайрон с машиной ждал нас во дворе. - Привет, братик. -- Воскликнула я. Настроение у меня было отличное. - Привет. -- Ответил парень, открывая заднюю дверь машины. -- Прошу, дамы, садитесь. - О, благодарю. - Здравствуй, Лина. -- Поздоровался с улыбкой Кайрон. - Здравствуй... - После секундного ступора промолвила подруга. - Так, куда едем - Отвези нас в город, там мы уже сами разберемся. -- Приказала я. - Слушаюсь, мисс. -- Ухмыльнулся мой брат-водитель и завел мотор. Машина тронулась с места, всю дорогу Ангелина, не отрываясь, смотрела в окно. Как будто боялась взглянуть вперед. Девушка забыла, как дышать, и дрожала, словно листочек на ветру. Я взяла подругу за руку, пытаясь ее хоть как-то успокоить. Ее волнение охватило весь салон. Это заметил и Кайрон, поэтому через некоторое время такого напряженного молчания решил заговорить первым. - Эй, девчонки, чего молчите - Спросил он, глядя на нас через зеркала заднего вида. Естественно, Лина не смогла ответить на его вопрос. Она украдкой посмотрела на брата, а потом снова перевела взгляд к окну. И мне пришлось выкручиваться из этой неловкой ситуации. - Да вот думаем, в какой бы магазин посетить первым. А ты как думаешь, братик -- Попытка перевести все в шутку, кажется, удалась. - Откуда же я знаю -- Ухмыльнулся Кайрон. -- И вообще оставлю вас на площади, а потом разбирайтесь, как хотите, у меня тоже есть свои дела. - Отлично! Спасибо и на этом. Больше со стороны Кайрона не было попыток разрушить неловкое молчание. Я тоже не стала ничего говорить. Поэтому всю оставшуюся дорогу мы провели безмолвно. Какова была моя радость, когда мы прибыли на площадь. Можно было вздохнуть с облегчением и начинать осуществлять свой план. Первый по плану был поход в салон красоты. Меня узнали даже там. Да уж, слава об объевшейся принцессе разнеслась быстро. Было удивительно, не то, что меня там узнали, а то что в салоне красоты города работают Маглаи. Нас пропустили без очереди и записи, что вызвало недоумение у людей, обычных посетителей. Почему это к двум девушкам - подросткам относятся, как к вип-персонам Ну да неважно, меня это даже развеселило. Никаких процедур и расслабляющих массажей нам не было необходимо, да и не предлагались, зная о нашей с Линой сущности. От них мне нужна была просто красивая стрижка, подходящая моей подруге. Тусклые и невзрачные волосы Ангелины, превратили в прекраснейшую, элегантную шевелюр. Ей сделали удлиненное каре, и перекрасили волосы в каштановый цвет с медным переливом. С новой прической моя подруга стала еще милее, а также эффектнее. Из серой мышки она превратилась в настоящею леди. С чудесным настроение я и Лина вышли из салона. Мы получили vip карточки и много хороших пожеланий. Теперь в этом салоне будут всегда рады таким гостям. Следующим пунктом моего плана был поход по магазинам. Мне совсем не нравились вещи, которые носила подруга. Растянутые свитера на пару размеров больше, какие-то мешковатые платья, ну совсем не подходящие ей. А ведь у Ангелины классная фигура, так что нужен гардероб, подчеркивающий ее сексуальные формы. Понятно, что у нее просто не было возможности покупать дорогую и качественную одежду. Но сейчас, я не пожалею для нее никаких денег. В конце концов, девушка этого достойна. Мы обошли, казалось все бутики города. Купили ей не только вечерние наряды и элегантные костюмы, но и вещи, которые она сможет носить в школе после уроков, выйти на природу или просто на прогулку. Через три часа шопинга, с огромным количеством пакетов, разных цветов и размеров мы зашли в кафе, после чего можно было снова вызывать нашего персонального водителя. - Столько всего накупили. -- Произнесла Лина, копаясь в пакетах. -- Я даже не знаю, когда смогу вернуть тебе все те деньги, которые ты на меня сегодня потратила. - Ой, да ладно тебе! У нас куча денег, моя мать меняет образ несколько раз в день, представь, сколько у нее одежды. Так что не волнуйся, не надо ничего возвращать. - Но как... - Никак, я сказала не надо. Твой долг сейчас, это завоевать моего брата, остальное не важно. Еще пару часов мы проболтали сидя в кафе. Разговор, конечно, шел о главной теме, о Лине и Кайроне. Я ей объясняла, что нужно делать и как себя вести. Ангелине следовало держаться перед парнем более увереннее, больше улыбаться ему и разговаривать. Не стоило бояться и волноваться. Хотя я понимаю, девушка влюблена и волнение это естественно, однако нужно собраться и перебороть себя. - Боятся тут совсем нечего. -- Твердила я. -- Он тебя не укусит. Подойди, поздоровайся, заведи диалог. - Я постараюсь... - Молодец. Тебе нужно начать с ним общение. Тем более, Кайрону сейчас плохо, он страдает, а ты сможешь ему помочь. Эта скромная, но очень влюбленная девушка может стать для моего родственника-страдальца спасательным кругом. Стать его смыслом существования. Я уверенна, что она вдохнет в него жизнь, надеюсь, что начав с ней общаться Кайрон, наконец, забудет про свою якобы любовь. - Послушай, Ви. -- Вдруг начала Лина. -- У меня есть одна идея, надеюсь, ты не будешь против - Выкладывай. - Ну, как бы это сказать Может, ты прочтешь его мысли, ты же теперь умеешь, мы сможем узнать, что у твоего брата в голове. - Ты думаешь, я этим не занимаюсь. Я чаще всего тренируюсь именно на Кайроне, и увы его мысли сейчас забиты только Эрин. Но давай сделаем так, сначала начнем реализовывать наш план, после, я снова заберусь к нему в голову, тогда и посмотрим. - Да, думаю, ты права, так будет лучше. -- В глазах Ангелины заблестели слезы. - Эй, ты чего -- Попыталась утешить я подругу. - Я не знаю, теперь мне, кажется, что эта глупая затея, ничего у нас не выйдет. Не стоил все это начинать. - Ой, да ну, перестань. Все будет нормально! А теперь, хватит ныть, лучше позвони Кайрону и попроси его забрать нас. Моя последняя фраза напугала девушку. - Я Почему я - А кто еще Ну не я же. - Но... Эмм... -- Запаниковала подруга. -- Что, что мне ему сказать - Не бойся, никто тебя не съест. Подруга взяла телефон и начала судорожно набирать номер, и после небольшого ожидания все-таки нажала на кнопку вызова. Пошли гудки, после третьего на той стороне послышался голос Кайрона. - Алло... Кто это - Привет, Кайрона это я Лина. - Ааааа Лина, привет. - Эммм... Ты бы не мог нас забрать, просто, мы уже закончили все свои дела. - Хорошо, сейчас приеду, ждите меня на том же месте, где я вас оставил. - Отлично, ждем. -- После этих слов девушка кинула телефон на стол. - Ну что, вроде живая. - Да... -- Протянула Ангелина, уставившись в пустоту. - С тобой все в порядке - Я в норме, он сказал, что скоро приедет. -- Расплывшись в улыбке, произнесла девушка. - Прекрасно, скорее бы, а то, по-моему, дождь собирается. -- Сказала я, посмотрев на сгущающиеся, на небе тучи.

proza_ru/texts/2015/08/201508052024.txt

Кириакос Афанасиадис Перевод с греческого языка: Михаил Бородкин (Mike V. Borodkin) **** СИРИУС - самая яркая звезда на небе, расположенная в созвездии Северного полушария Большой Пес. Это - двойная звезда. Научно-технический энциклопедический словарь **** Сириус это человек, у которого нет глаз, нет лица, нет тела и рук. Сириус -- это мягкое сияние. Он появляется как сияние. Яркое сияние. Счастлив тот, кто его увидит. Мне кажется, я тоже видел его один раз. И, правда -- у него не было чресел, он была светом, огнем, молнией. Именно так я его воспринял. Это была он. Как же я был счастлив, когда я увидел Сириус! Он быстро ушел. Быстро удивлявшийся свет был Сириусом. Как несчастлив тот, кто видит уходящий Сириус. Как несчастлив был я, когда увидел, как Сириус уходит. Потом он пришел снова. Свет -- как факел! Я смотрел, как он уходит, и стал ждать его возвращения. Он вернулся, как огонь, божественный огонь. И, когда он вновь полностью исчез, я сказал: "Разрешите мне, боги, сгореть в языках солнечного пламени, которое скоро встанет -- в огне Сириуса!" Сириус безграничен. Если захочешь, ты сможешь увидеть его на своем правом плече. Ты увидишь его даже с закрытыми глазами. Сириуса нет, в мире материальных вещей. Его нет в каком-то конкретном месте. И в то же время Сириус существует. Сириус-- таково его имя. Он сама себе брат, сестра, родитель и чадо. Все мы в како-то мере принадлежим Сириусу, но сам он един. Сириус неделим. Сириус не явился на свет раньше нас и не явится после нас. Он родился до появления времени. Он, возможно, сам сотворил время и превратил его в своего слугу. Сириус играет со временем, как может играть отец с сыном. Время одевает Сириус в драгоценные одежды -- пурпурные одежды, вышитые лучами солнца. Время принадлежит Сириусу. Все мы его дети. Все мы принадлежим Сириусу. Фраза "я люблю Сириус" не означает, что вы любите кого-то конкретно. Сириус всеобъемлющ, Сириус невозможно полюбить. Почти никогда. Сириус умирает. Все умирает и умирает. Чахнет и исчезает. Или, если угодно, снова и снова преображается. Становится маленьким. Сморщивается. Сжимается до размеров искры. Сириус умирает как искра. Сириус весь состоит из искр. И в то же время Сириус несчастен, потому что не может умереть. Он знает, что не живет, но не может умереть. Иными словами, он влачит свое существование, но не для того, чтобы умереть. Сириус всегда будет жить. Фраза "я обожаю Сириус" означает "не только я обожаю Сириус, но и он обожает меня". Сириус нельзя называть исключительно в мужском роде. Сириус не обладает своим "я". У Сириуса нет самосознания. Есть только он, Сириус, и все. Если ты прогуливаешься с Сириусом, то думаешь, что идешь под руку с ветром. Ветер напоминает парус, который наполняется твоим дыханием. Ты - как крыло, и, одновременно, как гигант, когда ты с ним рядом. Сириус это то, что тебя преображает. Сириус выходит за пределы тела, и только на время сна возвращается в него. Ему снится, что у него есть это самое тело, и тогда мы, в минимальной степени, можем поймать его, постичь и воспринять его частицу. Мы кричим. "Я хочу сказать Слово Господнее, я хочу стать Его Словом, я хочу воспевать Слово Его", в то самое время, когда Сириус переворачивается с боку на бок. Когда Сириус отдыхает, или, наоборот, устает от сна, он встряхивает своими волосами, и становится языком из огня, который носится во всей земле. У Сириуса нет направления. Сириус играет с пылью и землей, как это делают воробьи. Но, в широком смысле, это огромная птица, без плоти и духа. Он настолько огромен, что купается в земле. Сириус возвращается из пустоты: из полной пустоты. Сириус -- это божество пустоты, он пуст, как прозрачный стакан на полке. Сириус пуст, но при этом он наполняет все вещи мира. Сириус возвращается из себя, и уходит в пустоту. Его нет нигде, но, тем не менее, он существует везде. У Сириуса нет тайн, но он не как на ладони. Он прячется в ветвях индийской смоковницы, и оттуда смотрит на мир, пробует на вкус плоды и уходит на покой. Он священен, как младенец. Единственный секрет Сириуса известен всем -- и он был известен издавна. Надо помнить об апатии Сириуса. Он никогда не разговаривает о силе и отваге. Он предпочитает закрыть глаза, вытягивается -- так, что его тень полностью накрывает мир: ничто не ускользнет от этой тени. Как же бесконечна тень огненного бога! Сириус знает все обо всем, и может проявить удивительную компетенцию в простых изобретениях человека, например, в арифметике или топографии. Сириус с наслаждением купается в озерах, и никогда не чувствует себя грязным. Сириус -- это книга, состоящая всего из двух слов. Сириус будет светить над умными и глупыми, скромными и наглыми, непосвященными и теми, кто постиг смысл всех вещей. Запомните Сириус в его сиянии. Сириус действует с постоянством и эгоизмом. Все его действия направлены на него самого. Сириус -- это движение и танец, орбита и планета. Но Сириус никогда не дремлет. И в те редкие моменты, когда он все же засыпает, то все так же продолжает движение, направленное на себя. Он безграничен, как Галактика. Сириус учит, указывая на цветок, на звездную пыль или подножие горы. Все, кто понимают его учение, превращаются в цветы, звезды или горы. Сириус продолжает учить, указывая и на остальные вещи. И те, кто его понимают, становятся небом или землей. Сириус не заботится о еде, пристанище, советах об охоте, добыче или животном страхе. Это лук, мачта, натянутый канат: таков Сириус! Сириус всегда двигается с предельной осторожностью. Поэтому он всегда безошибочен. Он проходит сквозь предметы. И он бессмертен. Он сохраняет свои силы и никогда не тратит их впустую: он всесилен. Сириус пробует на вкус всю еду, но ни одной не отдает предпочтение. Ему нравится блуждать. Ты можешь увидеть Сириус и поговорить с ним, ночью, которая длится вечно, ночью, в бесконечном сне, в тени Гипноса, рядом с ним: именно там появляется Сириус. Даже в те дни, или тот день, когда ты смотришь на солнце или облака открытыми, или закрытыми глазами, что не имеет значения, когда пристально вглядываешься - появляется Сириус, появляется огонь и свет. Во всем ты видишь себя -- до последнего дыхания. Все окутано Сириусом -- даже он сам. Сириус слышно, как слышна растущая трава, как гремит старый платан, срывающийся в пропасть вместе со скалой, на которой он стоял. Все зависит от слушателя. Ты можешь заключить Сириус в каменные объятья в час, когда разгорается морской шторм. Сириус мягок, как колыхание морского дна, но при этом - неуловим. Ты должен сам поискать на дне, чтобы найти его. Если ты увидишь Сириус, стоящий на скале, то это будет только его мимолетный образ, или его мысль. Сириус любит одиночество. Господи, как он одинок ... как и все мы.

proza_ru/texts/2015/08/20150810015.txt

Листья умирают красиво, в серебристом флере дождя Как мне хочется встать на это влажно-шершавое -- босиком Туфли жмут, и жмусь в туфлях и мокрой одежде - я. Этот мир так широк и распахнут, почему же так тесно-узко мне в нем Я тебя спрошу. Я тебе положу ладонь на ладонь, пальцы в пальцы. Ноготь под кожу. Больно Может быть ты хоть так эту осень почувствовать сможешь... Ноготь под кожу, кожу под ветер, ветер стотрубным воем Пусть грозы небо на сто лоскутов раскроят И будет страх, и восторг, и мокрые с перспективой бронхита носки И когда погаснет гроза, в сердце моем больше не станет тоски Я буду капли ловить, чувствуя свежесть, кровь и металл губами Когда отгремит гроза, когда вспыхнет новое тихо-осеннее солнце над нами Надо мною -- и мной, я сейчас говорю с собой...

proza_ru/texts/2017/09/201709142139.txt

Владимир Стрелков ЭРЬЗЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАСТОРАВУ. Роман в формате кино Владимир Стрелков fesoy38@mail.ru 2014 Copyright by "Strelkov. V" А. Баргов "Эрзянь озкс" -- "Эрзянский молян", 2001 г. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Вива Эрхентина! В столице Республики Мордовия городе Саранске есть музей. Такого музея нет ни в одной республике Российской Федерации. Такого музея нет и во всём мире. Это единственный музей, где в экспозиции собрано большинство работ гениального скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи. Таинственные и совершенные скульптуры: "Утро", "Ева", "Леда и Лебедь", "Шёпот", "Материнство", "Узник", "Жертвы революции", "Парижанка в шляпке", "Бетховен", "Лев Толстой", "Крестьянин-мордвин", "Александр Невский", "Ужас", "Сократ", "Думы", "Отец", "Мать", "Моисей", и... "Автопортрет". Перед каждой скульптурой, посетители музея, стоят подолгу и молчат поражённые и очарованные необъяснимым и сильным чувством. Но этот "Автопортрет", сделанный в Аргентине в 1947 году, когда Мастеру шёл 72-й год, и уже 26 лет миновало, как он покинул Родину, это особенный образ. Голова приподнята. Невыносимая мука в лице. Он как бы вглядывается в небо: -- Что там Где я Кто я И охватывает оторопь, и невольно погружаешься в это болевое и сладкое чувство сопереживания, будто это ты сам охвачен невыносимой тоской и страданием, и ком в горле, и задаёшь себе эти самые важные вопросы жизни: - Что там Где я Кто я "О великом скульпторе Эрьзе, о его искусстве, о дорогах его творчества можно говорить долго, всю жизнь", - писал, современник и первый исследователь творчества С.Д. Эрьзи, знаменитый итальянский искусство- вед Уго Неббиа. Мы расскажем о самой тяжкой, самой мучительной дороге великого Мастера, о возвращении его домой, в родную Мастораву. Для незнающих язык, нашу историю и культуру: "Масторава" -- понятие, состоящее из двух эрзянских слов: "мастор -- страна" и "ава -- матушка". И не только: Масторава -- понятие широкое, всеобъемлющее - это и Родина, и Покровительница народов мордвы, и главное место нашего вечного пребывания... Масторава -- мир предков, уходящий вглубь тысячелетий. "КЭЗЕРЕНЬ ПИНГЕ" - ОТ НАЧАЛА ВРЕМЁН". ЭРЗЯНСКИЙ МОЛЯН. МАСТОРАВА Бледное, неяркое небо над Среднерусской равниной. Солнце в вершине величественного языческого храма, где своды -- купол лазоревого неба, пределы -- распахнутый пейзаж Алатырского Засурья, храмовый зал -- обширная поляна - кереметь, окружённая лесом. В центре её, как амвон - курган с могучим тысячелетним белым древом со златой цепью на ветвях, который берёзой-то не назовёшь, но это Отец всех берёз: Килейне - центр эрзянского мира, Древо Жизни. Поют, поют, заполняют Вселенную волынки-пувамы, скрипки-нюди, отбивают ритмы шавомы, и вторят пентатонике Эрзянского Моляна нестройным эхом Священная Роща -- Репештя, а дальше, а дальше поют бескрайние мордовские леса. Пылает костёр у подножья древнего Килейне. Клубится дым и пар из больших котлов И медленно, плавно седобородые предки Атят Покштят в снежных одеяниях подводят к костру белого прозрачного коня. Эрзянский пророк Шкамарав, такой же могучий и древний, как сам Килейне, бородатый, бровастый, с орлиным носом, обливает его водой из берестяного ведра. Вода медленно струится по крупу серебряными шарами-каплями, оседает в траве. Жеребец вздрагивает и тихо беззвучно ржёт, но не рвётся, а спокойно и без страха смотрит на Шкамарава. Пророк ласкает тёплыми, широкими ладонями коня и незаметно для него делает безболезненный укол жертвенным ножом. Шкамарав, обернувшись на восток, произносит имя эрзянского Бога: - Ине Шкай паз! Самс эрзянь! И жеребец, ставший священным животным, умирает. Синий туман стелется по изумрудной траве поляны-кереметь. Тысячный хор эрзян подхватывает: Эрзянь озкс! Эрзянь озкс! Кенярдомс! Минь эрзяне Адядо шка, эрямо! Азёдо, Азёдо, Азёдо покшчи! Азёдо шка! Ярямс! Бог наш живой и вечный ВЕЛИКОЕ ВРЕМЯ! Эрзяне молитвой приветствуют тебя и славят! Идите в праздник! Идите во время! Радуйтесь! Медленно движутся, вкруг кургана с Килейне эрзяне-мужчины в белых одеждах. И второй круг шире -- женщины-эрзянки... Плывут, плывут в древнем, магическом танце. И сквозь их прозрачные тела просматривается поляна, лес, деревья, костёр с искрами, летящими в дневное небо... А третий круг в небе -- радугами кружатся медленно и плавно большие разноцветные прозрачные птицы. Их много. И вот одна, самая большая, самая красивая и яркая птица отделяется от всех и летит на тебя. И в её широко открытых человеческих глазах отражается Эрзянский Молян... Улетает лазоревая птица. Движется бесконечный круг сестёр, братьев, тёток, дядьёв, отцов, матерей, дедов, прадедов, пращуров. Весь народ мордовский движется в медленном танце жизни. Движения замедленны, можно вглядеться и запомнить лица. Какие прекрасные мужественные лица мордовских мужчин! Какие прелестные нежные лица мордовских женщин! Обступают, кружат, мятущиеся и умиротворённые, тоскующие и созерцающие, любящие и страждущие! Летит, летит над Алатырским Засурьем, над мордовскими лесами, большая лазоревая птица. Летит над миром прозрачная птица Масторава. Это сон. Глава первая Рождение Мастера АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ И ДОМ СТЕПАНА ЭРЬЗИ. ВЕСНА. УТРО. В полутёмной аргентинской мастерской спят эрзянские лики из его сна, и глаза их закрыты. И сон их вечен. Эрзянские лики из альгаробо, кебрачо, урундая, аргентинского дерева, что твёрже железа. И спит Мастер, сделавший их своими руками, в маленьком домике-прист-ройке, рядом с мастерской, в комнатке, похожей на матросский кубрик, где на скошенной стене висят большие фотографии каких-то гор и лесов. Укрывшись полосатым пледом, спит на походной кровати, под серой противомоскитной сеткой скульптор Степан Дмитриевич Эрьзя. Кончается душная тропическая ночь. В комнату вползает знойное аргентинское утро. Жарко. Ему видятся сны, как забытая явь. Родился 28 октября 1876 года. Село Баево. Мордовия. РОССИЯ. МОРДОВИЯ. БАЕВО. ОСЕНЬ. НОЧЬ. СОН. Эрзянская баня по-черному: густо, жарко натоплена. Чтобы не было угара, верхнее окошко открыто. Свет от фитиля в плошке с конопляным маслом. От огонька -- блички-звёздочки на мокрых брёвнах стен, в деревянных бадейках. Поддаёт, плещет кованный ковш на раскалённые камни. Ароматный пар от пивного сусла взвивается в красную, шевелящуюся мглу, плывёт в радуге искр, обвивает большие голые горячие женские тела, влажные овалы плеч, шары грудей, животов, бёдер... Лиц нет. Лица где-то во тьме, неразличимы в потном мареве. Детский крик. Ребёнок лежит на соломе. Рядом пахучие рябиновые и дубовые веники в деревянных бочонках. Ребёнка купают в корыте для замешивания хлебов, куда повитуха бросает серебряные монеты. Монеты сверкают, пузырятся, пускают в клубящийся пар мгновенные лучики. Розовые, полные, широкобёдрые, большеногие женщины с распущенными мокрыми волосами. Прекрасные женские тела. Вот откуда его будущая страсть к изображению красоты женского тела, большого, плодоносящего, несущего в себе новую жизнь, вот откуда постижение им тайны красоты Божественного сотворения. Оно вошло, впиталось в него первозданным творческим чувством помимо младенческого сознания. Из облака пара, сама, как нежное пахучее облако, может это мать, или тётка, лица он не видит, видит розовое бедро и светло-русое лоно. Мягкие, большие руки моют его маленькое тело. И над лицом свисают, касаются его щеки, носика шары грудей с крупными упругими сосками, рассыпавшиеся по бело-розовому телу золотые волосы. Руки вынимают его из корыта и вытирают, и прижимают к горячему упругому животу, и пунцовые губы целуют его, и он видит сияющий голубой глаз. Ему кажется, что он помнит, помнит, как пела мама: Кого мы моем-полоскаем Зайчонка - нет! Бельчонка - нет! Лисёнка - нет же! Так кого же мы моем-полоскаем Цёрыне, Стёпушку, нашего любимого, самого красивого, самого-пресамого маленького -- пока-а-а, самого-пресамого великого, да известного -- потом! И он плачет во сне... Стариковские слёзы счастливого детского сна. Сегодня. 28 октября 1946 года ему исполнилось 70 лет. И... просыпается, сидит на кровати, кашляет и шепчет про себя: - Кто же это Мама Нет. Это тётя... У мамы глаза были карие. У тёти голубые или нет: у мамы голубые... Забыл, забыл, какие глаза у мамы... были. Старый пёс Леон, спавший на коврике, рядом с кроватью, тоже встаёт, потягивается, смотрит на хозяина. Хозяин, коренастый, сильный, как все скульпторы на свете (какие они глыбы и корни таскают, работают в мраморе, в бетоне, чугуне!), сам похожий на кряжистый корень. Мощные плечи, узловатые рабочие руки с широкими ладонями. Лицо тонкое, высоколобое. Мудро и весело оглядывает мир голубыми глазами под мохнатыми бровями. Ещё улыбаясь очарованию сна, вытирает слезы, ощупью находит трубку с маленьким автопортретиком на чашке, закуривает, кашляет в седые усы, по-стариковски натужно, привычно. - Шумбрат! Привет тебе, синьор Леон! (поёт про себя) Что день грядущий нам готовит Кодамо чи карлил ульме! Время не ждёт! Цёрыне, пора. Нас ждут великие дела! Мастер стремителен. Он в рабочем тёмном халате, накинутом поверх белой косоворотки с мордовской вышивкой. На голове коричневый берет набекрень. Мятые штаны заправлены в большие резиновые галоши. Что-то булькает в этих галошах. В зубах трубка со шлейфом дыма. С Леоном спускается по железной наружной лестнице, у подножья которой их поджидает целый коллектив: сидят кругом три десятка котов и кошек, стая из семи крикливых разноцветных попугаев - яркими живыми плодами на деревьях, над лестницей кружит с десяток голубей, а по сырой утренней тропинке навстречу Мастеру, забыв свою важность, торопится павлин, по кличке Позяра, то распустит, свой радужный жар-птицын хвост, то закроет, и вдруг кричит резко, пронзительно... Эрьзя смеётся: - Шумбратадо! Привет вам, братья! Отличное утро нынче!- павлину - Позяра, хоть ты и птица-счастья, но почему счастье так страшно кричит - и всем зверушкам, - Почему он так кричит И все подхватывают приветствие Жар-птицы Позяры в честь Мастера: и верещат попугаи, и громко мурлычат коты и кошки, и голуби хлопают крыльями, воркуют и радостно лает пёс Леон. - Ну, баста-баста! Все за дела! Идёт Мастер в сопровождении своей свиты по старому саду среди деревьев, у муравейника присаживается, наливает в плоское корытце из баночки сладкую подкормку. Идут дальше, выходят к обширному двору, идут узкими проходами среди множества кряжистых стволов, огромных коряг и спиленных наростов-заготовок, ещё не оживлённых его рукою кусков дерева... Мастер трогает, прикасается к наплывам и наростам, что-то шепчет, как бы обещая вызволить их души из древесного плена. Громадный кусок кебрачо висит на цепях у входа в мастерскую. Но это, если присмотреться, как видит его Мастер, не кусок дерева, но кто-то, живой и страдающий... - Отдыхай, - шепчет ему Мастер, - потерпи немного. Оймсек! Вытащу тебя на свет Божий... - Что такое Дверь открыта, - удивляется Мастер и входит в мастерскую. В мастерской невнятный сумрак. Утро льётся сквозь запылённые окна, пробивается сквозь зелень свисающих со стен и с потолка горшков с декоративными растениями. Он раздвигает большую красную тряпицу-занавес, включает электри- чество, и рыжий свет заполняет мастерскую, плотно уставленную смугло-жёлтыми, коричневыми, чёрными обнажёнными женскими телами, мужскими торсами и головами, головами, головами из кебрачо и альгарробо. Странно - сегодня они, почему-то смотрят на него. "Моисей", "Толстой", "Медуза", "Горе", "Отчаяние", "Тоска", "Мордвин", "Мать"... - Синьор Леон, что за дела -- вопрос лукаво улыбающемуся псу, Раньше куда смотрели, дети Каждый куда хотел. Сейчас они смотрят куда На нас с тобой! От чего вдруг Что за дела Леон молча отворачивается, хитро виляет хвостом. Эрьзя, как обычно, бодро и деловито: - Шумбратадо всем! Что задумали, дети мои И вдруг... скульптуры запели. Happy best day to you Happy best day to you И раздвигаются в стороны. Happy best day to you И открывается его обширный рабочий верстак, убранный от опилок и щепы. А на верстаке, на серебряном подносе высится великолепный торт со свечами и батарея бутылок, и яркая аргентинская закуска, зелень, овощи, фрукты... И цветы, цветы, цветы... Happy best day to you И взлетают, поют спаренные трубы, звенят гитары, гремят кастань- еты. Самый известный в Буэнос-Айресе ансамбль молодых музыкантов окружает новорождённого. И бросаются к нему друзья, много друзей, радуются, жмут руки, обнимают. В мастерской -- праздник. Откупоривают бутылки. Наливают шампанское. Звенят бокалы. Его верный и бескорыстный аргентинский друг и секретарь Луис Орсетти: - Маэстро, загадайте желание! Эрьзя живо включается в игру: - Загадал! - Задуй свечи! И Эрьзя пыхтит, дует, смеётся над собой - не может с раза потушить семьдесят свечей. И тогда все со смехом бросаются дуть на свечи, на торт и радуются, и обнимают, и целуют новорождённого, и поднимают бокалы, и пьют вино, и поют вразнобой, и режут огромный торт и едят его, и пачкаются, и смеются друг над другом. Играет оркестр. Музыка зовёт к веселью. Вокруг юбиляра самые близкие - кто любит и знает его здесь в Аргентине: художники, скульпторы, натурщицы, ученики, просто друзья и соседи. Пришли и русскоговорящие аргентинцы, и англоязычные, и самые разные. Вот вечные спорщики, старые его друзья стройный, красивый Гонсалес с гитарой и горбатый могучий, как аргентинский кебрачо Марко с бандонеоном, обнимают его, исполняют для него музыкальный номер. Здесь же благородная чета де Ресник - Шифра Леш де Ресник с мужем Соломоном де Ресник и их очаровательный малыш Сами, который уже играет с Леоном и никакого внимания ни на кого не обращает. Среди гостей намётанный глаз Мастера замечает трёх незнакомых парней, одинаково подстриженных, в чистых, отглаженных рубахах с отложными воротниками навыпуск с одинаковыми красными значками комсомольцев на лацканах пиджаков. Не трудно догадаться, что это моряки с какого-то русского судна. Парни стоят молча, замерев перед "Моисеем", не в силах отойти от скульптуры. Луис Орсетти вскакивает на верстак. В руке Луиса, розовый лист с гербовой печатью. - Внимание! Внимание, друзья! Слушайте все! "Муниципалитет города Буэнос-Айреса присудил высшую премию господину Степану Эрьзе за его произведение "Фантазия" в кебрачо, которое экспонировалось на выставке "Осенний сезон" и награждает Мастера почётным дипломом!" Аплодисменты. Крики приветствия. Оркестр играет туш! Звенят бокалы. Бокалы подняты, опрокинуты. Все хотят сказать о Мастере. Но... всех и даже оркестр перекрывает низкий бас. На верстак с трудом карабкается другой друг Мастера, художник Томас Карбони. В руке золотой лист. - Атенцион! Куэриго, амиго! Дорогие друзья, слушайте! -- читает, - "Извещение Директивной Комиссии об избрании Стефана Эрьзи пожизненным почётным членом общества изящных искусств Буэнос-Айреса!". Все: - Ура-а-а! Виват! Ура-а-а! Ура... Оркестр -- туш! Звенят бокалы. Томас Карбьони машет рукой, требует тишины, продолжает: - Синьоры, синьорины и сеньориты, друзья мои, добавлю от себя: дорогой Стефан, великий маэстро и коллега, позволь мне с самой искренней радостью и гордостью сказать тебе, и я, как член комиссии, это подтвер- ждаю, что комиссия впервые за свою историю единодушно одобрила твою кандидатуру. Все посчитали, что этим осуществляется лишь акт справедли- вости, признание твоего большого таланта и является долгом чести для всех нас! Все: - Ура-а-а! Виват! Ура-а-а! Ура... Оркестр -- туш! Звенят бокалы. Не успел пожилой Томас сползти с верстака, как на верстаке появляется другой друг Мастера, скульптор Сасоне, поднимет над головой папку-адрес изумрудного цвета: - От нашего Творческого Союза дружеское приветствие и пожелание создавать всё новые и новые выдающиеся произведения, прославляющие нашу Аргентину, ставшую родиной для Стефана Эрьзи, нашего национального маэстро! Вслед за Сасоне на верстак-трибуну вскакивает ученик Мастера Барталоме Кандия и, размахивая в молодом задоре бутылкой "Трапиче Розе" (аргентинское шампанское), голосит, перекрывая оркестрантов: - Телеграммы! Поздравительные телеграммы! - читает и кидает вверх: "От президента Республики Аргентина синьора Хуана Доминго Перрона - Стефану Эрьзе, нашей национальной гордости с Днём рождения!". От "Аргентинского общества пластических искусств!". От "Ассоциации изящных искусств"! От "Ассоциации аргентинских художников "Камура- ти!". От "Общества приверженцев искусству "Ромаса Мехиа!". Тут ещё десятка полтора!.. От Академии! От! От! Виват! Виват! Нашему Стефану! Виват!!! Все подхватывают и скандируют: - Виват! Виват! Виват! Стефану Эрьзе - виват! Звенят и опрокидываются бокалы. И все рвутся к верстаку, чтобы сказать. И вновь всех перекрикивает Луис Орсетти, машет кипой газет: - Друзья, вот приветствие от прессы: "Клоридат" пишет, слушайте: "Никто сейчас так не велик в своём творчестве, которое доставляет нашей стране истинную славу, как Стефан Эрьзя. Циклопически цельный и чувствительный, мягкий и нежный в каждой работе, он напоминает нам великих мастеров античности! - проталкивается к Мастеру, обнимает его, продолжает, - ...У него не было недостатка в злопыхателях, которые безжалостно хлестали его сильную душу. У него не было недостатка в непонимании, но, будучи сильным художником, Стефан Эрьзя, возвышая своё сердце, над правящим ничтожеством, творил, в молчаливом уединении великие произведения...", - - переводит дыхание, читает другую газету, - ...А это -- "Атлантида": "Буэнос-Айресу посчастливилось получить произведения одного из величайших, ныне живущих скульпторов планеты!". Все разом: - Виват, маэстро! Виват, маэстро Эрьзя! Луис Орсетти продолжает читать передовицы газет: - А это ""Омбре де Америка": "Стефан Эрьзя -- художник, который принадлежит Америке и всему миру! Он прибыл к нам, имея за плечами славу и легенду, поскольку вокруг него, как и в жизни любого прослав- ленного творца, сплетаются реальность и фантазия. За короткое время Эрьзя достиг самой высокой вершины известности, к которой может стремиться художник. И вот этот человек, с глазами ребёнка, является гордостью Америки, поскольку создал здесь свои самые наиболее выдающиеся произведения! В честь семидесятилетия скульптора Аргентина имеет законную честь назвать его среди самых великих художников мира!". Заполняются бокалы, поднимаются, со звоном сталкиваются и опустошаются. Все разом: - Виват, маэстро! Виват, маэстро! Луис Орсетти продолжает: - А это "Утро. Рио-де-Жанейро": "В уютном квартале Буэнос-Айреса живёт великий русский скульптор Стефан Эрьзя, гениальный мужик, потрясший весь мир своим талантом и произведениями. Сегодня Эрьзя вписан в новую Энциклопедию и уже получил все премии и почести, каких только может добиться художник. Тем не менее, этот человек живёт в самой большой скромности, окружённый своими колоссальными скульптурами". Все разом: - Виват, маэстро! Виват! Виват! Виват! Ура! Ура-а-а! У верстака поднята рука. В руке бокал с красным вином. Требует слово ученик Мастера Омар Виньоле, ещё не пьяненький, но и не трезвый. Ему необходимо сказать что-то важное - Друзья мои, не знаю, поймёте ли вы меня, но я кратко. Смотрите на него, на великого Мастера! Это - творец, недоверчиво относящийся к лживому искусству эпохи. Степан Эрьзя является избранником природы, а не избранником буржуазного общества! Этот земной святой с колыбели ни разу не забывал любви к красоте". С этими словами Омар выпивает вино и падает на руки друзей. Соломон де Ресник пользуясь паузой, тихо: - Телеграммы, газеты - это всё официоз, а я хочу от всех нас, ваших друзей, Стефан, сказать вам, что мы вас любим. Мы вас все очень любим, как очень хорошего нашего человека. Как там по-мордовски, ты учил меня, паро... ло... ло... мань! Эрьзя, растроганно шепчет: - Паро ломань! И ты Соломон -- паро ломань и все вы паро ломань, и я вас всех люблю. Спасибо! Паро ломань, мои дорогие друзья! Но, перехва- лили выше головы, - и шутит сквозь слёзы, - Ой, шибко хвалите, как на поминках. А я ещё ого-го, живой, цёря я, молодой! А музыка, где Что смолкла - вытаскивает откуда-то, из-за пазухи, что ли, тростниковую дудочку, играет мордовскую плясовую, похожую на русскую камаринскую, музыканты тут же подхватывают немудрёную мелодию. И всё быстрее и быстрее пляшет, и в присядку идёт, и хватает самую шаловливую, самую забавную свою ученицу и натурщицу Чикиту Брозо, которая успевает нахлобучить ему поверх берета огромный венок белых роз, и пляшут вместе. А Мастер и в присядку идёт, и карусель крутит. Народ шевелится, неумело присоединяясь к русскому переплясу. И пляшет Эрьзя и, чуть задыхаясь, поёт русские частушки, , лукаво и весело: Сидит Ванька у ворот, Широко разинув рот А народ не разберёт Где ворота, а где рот! И-и-х! Ё-о! Оркестр мигом хватает мелодию. Что есть силы наяривает на своём бандонеоне Марко, бьёт по струнам гитары Гонсалес. Получается не очень, но зато лихо. Чикита отплясывает камаринскую, будто всю жизнь её плясала, и дробь каблучками, и даже присядку прыгает. Вокруг девочки, пускаются в пляс Марко и Гонсалес. А Мастер-то, Мастер ещё звонче -- лихую, хулиганскую частушку: Как у нашего Мирона На ...ую сидит ворона Как ворона запоёт, У Мирона ...уй встаёт! И-и-х! Ё-о! Кто понимает, хохочет, кто не понимает, всё равно хохочет. И тут в круг влетает один из парней, что недавно зачарованно смотрели на скульптуры, особенно "Моисея", за ним ворвался в круг другой и третий. И подхватывает частушку, и крутится вочком. Мы с похмелья поутру Били морду кенгуру Лишь под вечер разобрали Что соседу нос сломали. И-и-х! Ё-о! Но наш Мастер так не сдаётся. Со рта срывает: Расскажу я вам ребята Как хреново без жены Утром встанешь -- сердце бьётся Очень сильно об штаны. И-и-х! Ё-о! Второй парнишка наступает, наступает на Мастера: Во дворе сирень цветёт Ветки книзу клонятся Парень девушку ку-ку Хочет познакомиться! И-и-х! Ё-о! Нет, наши не сдаются: Эрьзя с прыжком, да с ухватом на него: Я у дерева, у вяза Полюбил тебя три раза, А у ёлки -- раза два, Да и то едва-едва! И-и-х! Ё-о! Русский перепляс в Аргентине. Пляшут, как умеют. Особенно ретиво выписывают всякие кренделя-коленца перед Чикитой Марко и Гонсалес. Оркестр сменяет русскую пляску на аргентинское танго. Все плавно переходят на привычный ритм знакомого танца. Мастер останавливается, обнимает моряков, оттаскивает в сторонку, пыхтит трубкой, с интересом расспрашивает парней: - Из России, земляки, откуда Может кто из Мордовии Как тебя зовут Паренёк сейчас лопнет от радости и восхищения: - Вы - скульптор Эрьзя - Да... Это я. - А мы и не знали, что есть такой грандиозный человек. И вы всё это сами сделали - Да, я. Может кто из Мордовии С Волги Нет - Мы с парохода "Вячеслав Молотов". Утром были в галерее "Сур- Баран". Там скульптура "Пламенный". Сильнейшая вещь. Там тётка одна, по-русски понимает. Спрашиваем, кто такое сделал Дала ваш адрес: улица Хураменто 1434. Пришли, а у вас день рождения! Да, простите, я - Юра Сизов, моторист. - Степан Дмитрич, скульптор. Так откуда вы - А это Вова и Коля, матросы. Вова и Коля не сводят с Эрьзи восхищённых глаз. - Здрасть! - Они из Ленинграда. А я -- костромич. Но у нас в экипаже кто-то есть с Волги. Исмет. Коля подхватывает: - Точно, Исмет из Казани. Вова добавляет: - Чибряков Юра, штурман. Он из Саратова. Степан Дмитрич, а хотите к нам на борт... А Эрьзя смеётся: - Очень! Веселье в самом разгаре. Все танцуют и в танце или просто так выходят в распахнутый сад. К Мастеру подбегает Чикита, обнимает, уводит в сад и... ведёт-ведёт старика в танго, смеясь, обнимает его, обвивается тонким полуобнажённым телом вокруг старого эрзянского корня. И он танцует, шаркая галошами, пуская маскировочные кольца своей ароматной трубки. И все рвутся танцевать с ним. - Маэстро! - Маэстро! - Маэстро! В сад из мастерской вынесен стол с винами и фруктами. Ему наливают шампанское, с ним чокаются, и девушки пристают, просят выпить с ним на брудершафт. И Эрьзя пьёт на брудершафт, и от счастья и радости перехватывает дыхание, и текут слёзы, и он отворачивается, незаметно вытирает лицо своим коричневым беретом: пусть думают, что ему жарко, что он вспотел... Чикита хохочет, обнимает его и вдруг замечает калоши, в которые обут Мастер. - Стефан, что это у тебя Модные макасины Ха-ха-ха! - Копыта болят, вот что. Чикита хохочет: - Зачем болят копыта Эрьзя тоже смеётся, пыхтит трубкой: - Доживи до моих... Поймёшь. Работаю всё время стоя... - А кто только что хвастал, что молодой ты цёря. А что такое цёря Я никогда не поверю, что тебе уже тридцать! - Перестань! Сегодня - семьдесят! Бог отпустил человеку семьдесят. Остальное - премиальные. А цёря - это парень по-нашему, молодец. - Стефан, ты такой сильный! Я не видела даже у молодых мужчин такой крепкой спины и мускулистых плеч ... А что там булькает - Алкоголь. - Где - В калошах. - Что-о-о Зачем - Зачем Я что делаю: разбавляю агаву в спирте, заливаю в калоши и, знаешь -- помогает. - Брось врать-то! - Клянусь, Чикита! - Сделай патент, цёря. Фармацея - хороший бизнес. - Баста! Завтра бросаю скульптуру, открываю аптеку... Двор и сад всё больше заполняется гостями. Гости с бокалами, с бутылками и закусками разбредаются по саду, рассматривают скульптуры, трогают, ласкают, подходят, жмут Мастеру руки, обнимают, колотят по плечам. И каждый что-то говорит. И все говорят. И он перестаёт понимать всех, только застенчиво улыбается, улыбается, улыбается. Многих Мастер не знает. Не знает и этого, который называет себя писателем. Суетливо огляды- ваясь "писатель" суёт а карман пиджака фигурку девушки из альгаробо, замечает взгляд Эрьзи, подходит, улыбается, тянет руку. - Синьор Стефан, прости за мой пльохой руський, но каждый раз, когда я прихожу ксюда, моё сердце присполяться чувством, что я общаюсь с самим Микеланджело. Вы есть его инкарнация. Да-да. А Микеланджело есть инкарнация Мирона из Элевтераха. Так что вы есть инкар... Эрьзе неудобно за "писателя", и он старается быстрее отойти и поскорее вытереть руку после пожатия. - Мучас грацис, друг! Спасибо! Да ты не рви карман-то. Дарю. Я уж, сколько тебе надарил, и каждый раз ты про инкарнацию... Он видит Шифру. Шифра проходит как бы мимо и увлекает его за собой. Они идут по саду. Молчат. Хлюпают галоши. Шифра спрашивает. У неё глубокий низкий голос: - Устал - Нет-нет. Ха! Этот писатель, как его Опять спёр... девушку. - Меня - Тебя. - Отними. Нет, я сама! - Не надо. Я сделаю лучше. - Лучше не сделаешь. - Я знаю, как сделать лучше. Я люблю тебя делать. - Ты что загадал, когда дул на свечи - Не знаю. - Но я знаю. Ты хочешь в Россию. Внимание привлекают русские матросы. Юра свистит в боцманский свисток. - Внимание, внимание, господа и товарищи! Синьоры и сеньориты! Мы связались с нашим капитаном, и экипаж советского турбоэлектрохода "Вячеслав Молотов", приглашает всех в гости, где мы продолжим чествование великого нашего земляка всемирно известного советского скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи! Когда празднично возбуждённая толпа во главе с тремя советскими моряками, вываливает на улицу, к воротам подкатывает чёрный лимузин с дипломатическим флажком СССР на радиаторе. Эрьзя, Луис с тяжёлым большим походным зелёным рюкзаком и верный пёс Леон замыкают шествие. Мастер переоделся: бежевый пиджак, кремовая в полоску рубашка с пристёгивающимся воротничком и манжетами, без галстука, кожаные штаны-бриджи, крепкие жёлтые аргентинские ботинки и не снимаемый тёмно-коричневый берет. Из машины вылезает и подходит к Мастеру очень высокий человек в официальном чёрном костюме, говорит по-русски: - Здравствуйте, вы -- Степан Дмитриевич - Здравствуйте. Угадали. А вы кто будете - Сотрудник советского посольства Ильин, - и без паузы, - Господин Степан Дмитриевич Эрьзя, Его Превосходительство Чрезвычайный посол Союза Советских Социалистических Республик господин Михаил Григорь- евич Сергеев имеет честь пригласить вас на приём, устраиваемый в честь вашего юбилея. Мастер всё выше и выше задирает голову, но видит перед собой только официальный костюм, нижнюю часть смокинга, выше бабочку. Спрашивает бабочку: - Когда - Сейчас. - Как так вдруг Ильин сверху, серьёзно: - Простите, но день рождения всегда вдруг. - Баста-баста! Как так Предупредить как-то надо было... - Приглашение и поздравление я сам лично вам телеграфировал и дважды отправлял нарочного! - Но я ничего не полу... - А вот они! Ильин открывает почтовый ящик на воротах, вытаскивает две телеграммы, красивые картонки приглашений и корявые записки почтальона. - Не заглядываете! А напрасно. Так-так: написано, "что адресат не вышёл. Злая собака". Но это ничего. Как говорится: хочешь, чтоб было хорошо, сделай сам. Вот я сам за вами и приехал. Прошу вас, Степан Дмитриевич... - Но! - Прошу-прошу... Вас ждут. Ильин сгибается, открывает дверцу машины, приглашая Мастера в салон. Эрьзя смущённо протестует: - Нет-нет! Баста! Я не один! У меня гости, друзья! Меня на пароходе ждут. На "Вячеславе Молотове"! У меня подарок для моряков! Юра Сизов кидается отбивать Мастера: - Да-да, товарищ "Дядя Стёпа", не хорошо перехватывать юбиляра, тем более с подарком! Напористо подхватывает Коля: - Что за дела Весь экипаж "Молотова" ждёт товарища Эрьзю! Сходу подключается Вася: - Да, особый обед готовят! Эрзянский. Юра привычно провоцирует скандал: - Жил высокий гражданин. Где-то совесть позабыл! Официальный "Дядя Стёпа" с минуту думает, потом, как бы, сняв с себя официальный костюм, говорит, улыбнувшись из поднебесья низкорослому народу: - Грамотные детки. Михалкова учили. Ладно, будем знакомы. Сотрудник посольства секретарь-референт Константин Ильин. И, думаю, что посол, Михаил Григорьевич, нас поймёт: товарищ Эрьзя, вы приглашаетесь на приём со своими друзьями. И это нормально, - морякам, - Но у меня всего четыре посадочных места... Остальные поздравляющие спокойно, без обид, добирайтесь сами. Посольство начало работать всего, как пару месяцев, поэтому адрес, кто ещё не знает: - отель "Альвеар палас" в центре. Охрану я предупрежу. Где подарок, Степан Дмитриевич Давайте, мы его в багажник. - Нет, мы его с собой! - Понял, с собой, так с собой. Что там - Голова. - Чья - Секрет. - Для посла - Хотел морякам, но сойдёт и послу. Он как-то был у меня один раз в мастерской, так от этой головы не отходил. - Верное решение. - А пароход - Будет и пароход! Завтра... Мы это согласуем с капитаном. Кто с вами - Луис, Чикита, Томас -- едем. Леон, прости, к послу не возьму. Дом стереги. Эрьзя оглядывается, ищет Шифру, видит, как она, помахав ему рукой, садится в свою машину рядом с мужем и сыном. Чикита, ныряя в салон, шепчет Луису: - Этот русский великан - чека Да, Луис ...Ты чего щиплешься, дурак! Луис шёпотом: - Тихо, тебе говорят! - Да я и так тихо... Как баба щиплешься. Вот скажу Мастеру. Он тебе уши-то надерёт! Ха-ха-ха! Представительский советский "ЗИС-110" с красным флажком мчится по тихим улицам респектабельного района Бельграмо, мимо причудливых особняков, утопающих в зелени, с колоннами и фонтанами, с узорчатыми чугунными оградами и высокими воротами... И когда посольский лимузин выворачивает к центру, полицейский в белом шлеме отдаёт честь советскому дипломатическому флажку. Ильин улыбается пассажирам, кивает на полицейского: - Десять лет не видели здесь советских. - Да, с переворота Урибуру, - соглашается Эрьзя, - тогда меня чуть не сожгли... "Южамтрест" пересажали... Разное было... - А что не вернулись домой - Хороший вопрос, но долго объяснять. - Ну-ну... А Михал Григорич про вас в Москву, в Верховный Совет просьбу писал. Он говорил Вам Глава вторая Запах снега АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. СОВЕТСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. ВЕСНА. ДЕНЬ Вот и "Альвеар Палас" -- пятизвёздочный отель в Буэнос-Айресе, где временно обосновалось советское посольство в Аргентине. Мастера ждут. В широко открытые двери отеля видно, как навстречу идут посол Михаил Григорьевич Сергеев с женой Тамарой Алексеевной Северовой, сотрудники с жёнами, обслуга, охрана, журналисты, киноопера- торы и фотокорреспонденты. Трещат киноаппараты. Вспыхивают "блицы". Играет оркестр. Мастер входит в обширный вестибюль, идёт по мягкому нежно-розово- му ковру. Вслед за ним - Томас, Чикита, их догоняет Луис, старается дер- жаться прямо, но ноша в рюкзаке весьма тяжела - голова из кебрачо... И все смотрят не на Мастера, не на седовласого и важного Томаса, не на хорошенькую Чикиту в легкомысленной юбчонке, а смотрят на "голову", что высовывается из большого зелёного вещмешка Луиса. Малорослый Эрьзя путается в толпе, смущается, ищет среди одина- ковых смокингов, одинаковых лиц,... где же посол Посол Сергеев с женой обходят, столпившуюся вокруг "головы", свиту, обнимают скульптора. Мастер как-то неловко отстраняется и первым тянет для рукопожа- тия руку, другой рукой шарит по карманам, ищет спасительную трубку, молчит, потеет, волнуется и злится на себя за это. - Простите великодушно, - говорит посол Сергеев, - дорогой Степан Дмитриевич, что не мы к вам сегодня, а вы к нам с вашим праздником. С утра был у президента Хуана Перона. Он шлёт вам самые сердечные позд-равления, и с вашего позволения, прибудет на днях к вам в гости. - Милости просим, всегда рады, - отвечает Эрьзя. Трубка найдена: и всё в порядке, он спокоен. Посол представляет улыбающуюся супругу: - Знакомьтесь, пожалуйста. Тамара Алексеевна Северова. Увлекается скульптурой, надеюсь, вы подружитесь. - Здравствуйте, Тамара Алексеевна. Северова, красивая, ухоженная, в светлом официальном костюме, очень доброжелательно: - От всей души поздравляем вас, дорогой Степан Дмитриевич, с ва- шим юбилеем. Мы вас ждали, беспокоились, навестите ли в такой день своих земляков. Эрьзя крутит в больших красных руках холодную трубку. Он давно ждал этой минуты, этого разговора с послом, как важно сказать главное: - А как я вас! Как я вас! Как я вас ждал! Ведь лет пятнадцать в Аргентине ничего советского... А меня--то и совсем забыли. А я есть! Я -- живой, не помер! - Степан Дмитриевич, - ласково говорит Северова, - вы напрасно обижаетесь. Когда человек покидает страну так надолго, то его забывают -- это естественно... Эрьзя отворачивается, не этих слов он ждал так долго, оглядывается, ищет глазами Луиса, бурчит про себя: - Кого хотят забыть, того и забудут, а кого не хотят... Конёнкова-то не забыли, а почему..., - видит пробивающегося к нему Луиса и громко: - По случаю открытия вашего, кхе-кхе... нашего... посольства Советского Союза, вам, вашей семье, я хотел бы преподнести ...это... это... -- - оглядывается на Луиса, - Мои друзья назвали её "Радость". Дипломаты и гости сгрудились вокруг, разглядывают голову "Радость", которую Луис высвобождает из вещмешка, поднимает, показывает, но... держать "Радость" в руках одному Луису не под силу. Все и посол, и Мастер бросаются поддержать подарок. И тут посол Сергеев и Мастер сталкиваются головами и, смеясь, стоят, потирают лысые лбы. - Во так боднулись, - смеётся посол Сергеев, - Ну и крепкая же у вас голова, Степан Дмитрич. - У вас, Михал Григорич, тоже не слабая, но не советую боднуть вот эту голову. Она из кебрачо, по-русски "руби топор". В крепости этого дерева вся Аргентина... - Хорошая мысль, Степан Дмитриевич. Беру на вооружение. Мы с благодарностью принимаем ваш подарок... Костя! - Я здесь, Михал Григорич! -- говорит, мгновенно появившийся верзила "Дядя Стёпа-Ильин" и легко, как пушинку, приняв из рук Луиса голову, уносит. Пора, решает Эрьзя и быстро, ухватив посла за пуговицу жилета, тянет в сторону, горячо говорит: - Михаил Григорьевич, пока ехали, ваш сотрудник сказал, что вы писали обо мне в Верховный Совет, и что ответили Посол не отвечает, подталкивает к толпе, знакомит Мастера с сотрудниками и гостями посольства. Эрьзю обступают. Всем хочется пожать руку знаменитому скульптору, поздравить, потрогать живого гения. Посол Сергеев представляет: - Наш консул Валентин Васильевич Рябов, только вчера прибыл из Монтевидео, знаю - вы знакомы. Это он хлопотал о вас в Москву. Рябов радушно пожимает Эрьзе руку: - Степан Дмитриевич, примите мои самые искренние, самые сердеч- ные поздравления с вашим юбилеем. Я до сего дня под впечатлением от вашего великого искусства. - Спасибо, Валентин Васильевич, а как ... - Хлопочем, хлопочем, Степан Дмитриевич, Ваша просьба рассматри- вается... Посол представляет сотрудников посольства: - Атташе Юрий Николаевич Папоров. - Здравствуйте, дорогой Степан Дмитриевич, - жмёт Эрьзе руку, молодой красивый брюнет с усиками, - поздравляю, от всего сердца... - Я помню вас, Юрий Николаевич, - говорит Эрьзя, - Спасибо за вашу запись в книге. Хорошие слова, - Сергееву, тихо, - Михал Григорич, я про Верховный Совет... Папоров не отпускает руку Эрьзи, - Степан Дмитрич, то, что у вас в мастерской - это грандиозно. Посол Сергеев словно не слышит вопрос Эрьзи, продолжает представ- лять сотрудников: - Начальник протокола. Кириенко Василий Васильевич. - Очень рад. Степан Эрьзя. - Глава нашей торговой миссии, Мартыненко Тарас Андреевич. - Очень рад! Здравствуйте, Эрьзя, - и опять шёпотом к Сергееву, - Михал Григорич, я про... Верховный Совет, что они там Посол, весело улыбаясь, ведёт Мастера через столпившихся гостей и сотрудников посольства, улыбающихся, жмущих руку Эрьзи, называющих свои имена. Мастер улыбается и жмет эти руки, жмёт и не отстаёт от посла. - Эрьзя... Эрьзя... Эрьзя... Степан... Степан Дмитрич... Эрьзя... Спешат улыбнуться, назвать своё имя, пожать руку юбиляру советники, секретари посольства, гости, корреспонденты, фотографы, и ещё какие-то люди, много людей. Эрьзя, пожимая руки: - Эрьзя... Эрьзя... Эрьзя... Михал Григорич, что... Снова хватает Сергеева за пуговицу, оттаскивает, молча смотрит в лицо. Посол отводит глаза, тихо говорит в сторону. - Что, что... Ничего. Как в трубу. Вот что. Молчат. Эрьзя повторяет, - Молчат..., - и засуетился, - Одну минутку, Михал Григорич, где же он - нервно ищет что-то по карманам, находит и протя - гивает послу красный советский паспорт, - Знаю, просрочен. Храню с двадцать шестого года. Что можно сделать Живу без документов... Сергеев вертит старый паспорт, листает, возвращает Мастеру. - Этот юридическую силу уже утратил. Как получилось - Ну, как, как!... После путча генерала Урибуру в тридцать втором, сотрудников "Южамтреста" кого арестовали, кого депортировали. Всё это случилось как-то мгновенно. Я был в Чако, отбирал материал. Не успел соорентироваться, как никого не осталось. Пустые комнаты, бумажки валялись. Сотрудников арестовали. Жену арестовали. Потом... Ну, в общем застрял... Без языка, без документов. Потом, что ...работал. И сейчас... Но, Михал Григорич. - Подумаем, подумаем, - и громко всем, - Прошу всех в зал, товарищи и господа! Сегодня у нас необычный день -- юбилей нашего земляка известного русского скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи. Давайте поздравим юбиляра, а потом в его честь мы покажем несколько фильмов о Советском Союзе. Все идут в конференц-зал отеля. Кинооператоры тянут кабели, ставят аппаратуру в зале, включают свет. Мастер идёт в плотной толпе журналистов. Его спрашивают, жмут руки, поздравляют. Отвечает односложно. Он больше взволнован ответом посла, чем юбилейной суетой вокруг него. Луис рядом, переводит вопросы журналистов, его ответы. Первый журналист: - Маэстро Стефан Эрьзя, это - "LA CAPITAL". Читаете, да О вас большая статья в "Новой Энциклопедии", что скажете Эрьзя: - Вы меня простите, господин журналист, но газет не читаю, о статье ничего не знаю. Первый журналист: - И как вам это - Это -- правильно. Первый журналист: - Синьор Эрьзя, простите, что правильно - Моё творчество того стоит! Второй журналист: - Холо, синьор, Эрьзя! Армандо Маффей! Журнал "MUNDO ARGENTINO", помните, я писал о вас - Привет, Армандо. Второй журналист: - Маэстро, для наших читателей ваша жизнь -- легенда. Вы -- сказоч- ный затворник. Ваши произведения поражают, но скажите, вы по-прежнему придерживаетесь классовой марксистской доктрины вашей бывшей Родины - Баста-баста! Почему бывшей Я не менял Родину. А что касается доктрин, то нет ничего глупее, как делить людей на классы, расы или национальности. Это делают те, кто ненавидит, лжёт и уничтожает людей... Входят в зал. Тихая музыка. Чайковский. Столы с закусками. Лакеи разносят алкоголь. Вокруг Эрьзи по-прежнему клубиться народ. Третий журналист: - Это "LA NACION", маэстро Стефан, вы редко продаёте свои шедевры, почему - У меня им лучше. Третий журналист: - Вы, что, делаете их для себя - Как и все скульпторы, и художники, и все кто что-то творит, прежде всего, для себя... Третий журналист: - Но... Лакей проносит мимо поднос с вином. К Мастеру протискивается толстяк, хватает фужер с подноса, панибратски протягивает Эрьзе. - Маэстро! Маэстро! - тонким голосом кричит толстяк и по-русски с акцентом, - Прошу вас, выгодное дельце... Но тут красивая рослая полноватая женщина, лет тридцати в изящном вечернем платье, бесцеремонно обнажённой спиной оттесняет толстяка, снимает с подноса два фужера. Один протягивает Мастеру. Говорит по-русски, чисто говорит, без испанского рычащего акцента. Голос низкий, почти мужской: - Я - Катрин Винтер из "LASSO". Знаете такой немецкий журнал в Аргентине Эрьзя сразу недружелюбно: - Не читал. Но знаю, что журнал коричневатый. - Неправда. "Лассо" не фашистский журнал. Да, иногда бывают дурацкие и дурные материалы. Но журнал в основном либеральный и независимый. Это так! Толстяк пытается вклиниться в разговор: - Маэстро, маэстро Эрьзя! Позво... - Енгано, ла граза! -- с улыбкой толстяку и по-русски добавляет, - -Отвали, толстый! С этими словами Винтер крепко подхватывает Мастера под руку, ведёт его, как штурман среди столиков, с жующей, выпивающей, болтающей публикой, к открытому балкону, откуда открывается вид на набережную Коста Неро, на морской порт в устье реки Ла Плата, впадающей в океан. Катрин крепко держит его запястье, - ...Разрешите пару вопросов, синьор юбиляр - и без паузы, - Ходят разные слухи об угрюмом старике-лесовике из дремучей морозной Сибири, о снежном человеке - нелюдимом Эрьзе. Мне кажется: слухи достоверны. Вы - действительно угрюмый и нелюдимый. Ха-ха-ха! Вы улыбаетесь. Нет, нет -- Стефан -- вы просто свой же парень. А слухи это -- так, для саморекламы. Я угадала Германоговоря- щие читатели Аргентины очень интересуются вами и вашим необычным творчеством. Эрьзе нравится эта крупная, на голову выше его, женщина. Поднялось настроение. Он любуется Катрин. - У вас крепкая рука: попробуй-ка вам перечить. - Можно закурить в вашем присутствии - Ещё как! Нет, не надо -- у меня трубка. Закурили. Они нравятся друг другу. - Вы понимаете, как вы знамениты - Понимаю. - Ну и - Что вы хотите услышать - Как относитесь к этому - Стараюсь быть ответственным. Знаменитость -- это ответственность за то, что делаешь. - Вам нравится быть знаменитым - Да. - Ваша знаменитость адекватна вашему творчеству - Нет. - Каким вы хотите быть знаменитым - Не понял вопроса, но скажу о себе так: был мужиком, потом иконописцем, потом скульптором, потом стал профессором, теперь двадцать лет не поймёшь что: ни мужик, ни скульптор, ни профессор... - Почему - Да как вам сказать, почему... Есть, что беспокоит, душу томит, - грустно улыбается, - Вроде неразделённой любви... Знаю, что не ответил на ваш вопрос... - К какому направлению в искусстве вы себя причисляете - Хм... В Европе, в Штатах моден импрессионизм, абстракции- онизм. У нас в Аргентине -- натурализм. Например, Фиерованти. Видели его "Портрет садовника" - Да, видела, но вы, вы где - А я нигде среди них. Я сам по себе. - Сегодня у вас день рождения. Принято спрашивать новорождённого: о чём вы мечтаете или о ком, Стефан Эрьзя Простите за банальный вопрос... - Нет, это не банальный вопрос. Я благодарен вам за этот вопрос... О чём -- задумался, - О ком Если мы говорим о мечте, я скучаю о кудо, о доме, мечтаю, - улыбается, - возвратиться в Мастораву или вернуться к Мастораве, что одно и то же... - А что это или кто это, Масторава - Я -- ведь не русский. Я -- мордвин-эрзя. А в эрзянском сознании Масторава -- это такое обширное понятие: Мастор - земля, Родина, наши древние традиции, эрзянское сообщество, скажем так: племя, которое было, есть и будет. Ава -- это Мать-земля, родная земля... У нас, мордвы святое отношение к земле. Мордвин не плюнет на землю, как не плюнет в лицо матери... - И что хочет ваша Масторава - Масторава заботится, чтобы собрать всех эрзян в кудо, в родном доме, и тем самым восстановить гармонию в мире. - Красивая мысль... Вам нравится Аргентина, аргентинцы - Да, нравятся... аргентинки. Я вообще люблю женщин. Я обожаю женщин, - придвигается ближе, берёт за руку, смотрит в глаза, - Когда Господь делал человека, мужчина -- это была проба пера. В женщине он достиг совершенства. Я осознаю это, когда делаю женское тело. - Да, Стефан, - говорит Катрин, - не отрывая руки, - я это видела на вашей выставке в музее "Де Арте Декоративе". Слов нет! Зеер гут! Муи буено! Екцеленте! А что скажете об атмосфере жизни в стране Думает, говорит задумчиво: - Жестокая и в то же время сентиментальная и яркая атмосфера. Как говорят на театре: "рвут страсти". Показуха чувств, мало искренности. Жизнь, как аргентинское танго. Острая, внешне бурлящая, а внутри холод- ная. Жестокость не только к людям, даже к животным: быкам, собакам, петухам. Опереточная жизнь. Мужик может валяться в ногах женщины, целовать подол платья, а через минуту бить её головой об пол и пинать в живот... У нас такого нет. В России мужик напьётся и со злобы на мир поколотит бабу, но злобы на мир, а не на бабу. А бабу свою он любит. А этот -- тьфу! Но здесь такой материал для работы, такое дерево... Так, о чём мечтаю - молчит, потом задумчиво, отстранённо, - Знаете, я по ночам слышу запах снега... Вы помните запах снега - Я не понимаю, о чём вы... - Домой хочу. Там, в лесу, есть такое чудесное местечко, полянка одна зелёная, вся в цветах. И кукушка мои годы считает... Мастер смотрит в окно на город, на простор реки, впадающей в океан, говорит: - Не люблю море. Люблю лес... Юркий журналист возник из воздуха: - "Спортивная газета". Маэстро Эрьзя, вы великий художник, что вы скажете об аргентинцах - Они больше футболом интересуются, чем искусством художников. Роскошно обставленный зал приёмов. Посол Сергеев поднимает бокал. - Господа, гости, товарищи, мы очень рады в числе главных первых мероприятий нашего посольства приветствовать у нас на территории Союза Советских Социалистических Республик в Республике Аргентина нашего земляка, знаменитого скульптора Степана Дмитриевича Эрьзю в день его семидесятилетнего юбилея! Долгих лет счастливой жизни вам, дорогой Степан Дмитриевич! Тонкие бокалы с золотистым вином нежным звоном соприкасаются. Собравшиеся поднимают тост, пьют терпкое аргентинское вино в честь юбиляра - российского скульптора Степана Эрьзи. Разговор за одним столиком в конце зала. Ярко разодетая немолодая аргентинка спрашивает спутника. - Что с ним носятся Такой невзрачный старичонка. - Ему сегодня семьдесят. - Он не плохо выглядит для семидесяти. Так что он - Он великий русский скульптор. - В Аргентине У нас мало своих - Таких у нас нет... Тихо! Дай послушать, что говорят. - Русские всегда много говорят. Так что он - Такого, говорю, как он, больше нет... - А по нему и не скажешь. Какой смешной берет. Он, наверное, спит в нём. Ну, так что он Спутник аргентинки открывает памятный листок с портретом Эрьзи и фотографиями его скульптур. - Вот здесь написано: "Стефан Эрьзя, русский скульптор и худож- ник, родился 28 октября 1876 года... в Мордовии... - Где--где - В Мордовии. - Что это такое - Страна такая в Сибири, - продолжает читать, - ... "окончил художественный колледж в Москве в 1905 году. Выставлялся Национальном салоне Аргентины в 31-м, 37-м, 41-м, 43-м и 45-м годах, получая каждый раз высшую национальную премию для иностранцев". - А-а-а! Я знаю! Знаю его. Ну, конечно -- это Стефан Эрьзя. Я видела две скульптуры на Вернисаже. Я вспомнила! Эрьзя! Ну, конечно, Эрьзя! Одна называлась "Грусть", а другая - "Душа". Её купил один янки за триста тысяч долларов, а "Грусть" он отказался продать даже за полмиллиона, дурачок! - Подожди, там что-то говорят. - Она меня так тронула, эта "Грусть". Такое простое лицо русской девушки. Около неё всегда было много народу... Я была просто поражена. И он отказался продать её за полмиллиона. Нет. Он даже красивый этот твой Эрьзя. Пойдём к нему поближе. - Он не мой. Он всех... Из середины зала видно, как на небольшой авансцене посол Сергеев в окружении сотрудников и официальных аргентинских лиц, дарит Мастеру большой красочно оформленный Альбом с золотыми русскими буквами "СОВЕТСКИЙ СОЮЗ", затем приглашает всех пройти в зал и посмотреть фильм. Кинозал небольшой. Мягкие голубые кресла. Прохладно, бесшумно работают кондиционеры. Гаснет свет. Звучит марш-заставка киножурнала "Советский Союз". На экране парадные кадры Советского Союза. За кадром звучит красивый голос диктора Левитана: - "Одна шестая часть населённой суши. Могучее государство, раскинувшееся на просторах двух частей света. Страна, омываемая водами трёх океанов, обладательница несметных природных сокровищ, прекрасная в своём неповторимом многообразии.Это наша Родина -- Союз Советских Социалистических Республик. СССР -- самая большая страна на земном шаре. Её площадь -- двадцать два миллиона четыреста тысяч квадратных километров. Мыс Челюскин -- самая северная точка СССР на материке. А эти ребята живут в городе Кушке, близ которого находится самая южная точка Советского Союза. Песчаные дюны на побережье Балтийского моря у западных рубежей нашей Родины. Бухта Проведения на Чукотке, близ самой восточной точки на материковой части СССР -- мыса Дежнева...Москва. Красная площадь... Сердце нашей Родины"... Эрьзя жадно смотрит на экран. Он как бы там, внутри изображения. И не выдерживает, поворачивается к соседке, к Тамаре Алексеевне, жене посла. - Грандиозно! Это грандиозно, вы знаете! - Да, да, - шепчет ему Северова. Широко и раскатисто звучит бас певца Рейзина: "Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит... ... и слом в музыке - в изображении плакат "Родина-мать зовёт!" И военные кадры, и кадры победы. "...Советский Союз, - продолжает за кадром голос диктора Левитана, - страна самого передового в мире общественно-политического строя. Ведо- мая Всероссийской коммунистической партией большевиков во главе с её мудрым вождём Иосифом Виссарионовичем Сталиным разгромила агрессо- ров -- фашистскую Германию, милитаристскую Японию и их союзников, освободив мир от коричневой чумы ...". Эрьзя зачарованно смотрит на экран, но опять не выдерживает и шепчет соседке: - Это великая страна! Победитель! Я как-то ничего и не знаю. - Да. Это ваша Родина, Степан Дмитриевич. На экране сюжет о восстановлении городов, о налаживании жизни на селе. - Какой ужас! Какой ужас! -- шепчет Эрьзя, - Какой ужас! Всё порушено... - Мы всё восстановим, всё построим заново, - шепчет Северова, - только людей не вернуть. - Голодали - Да, особенно ленинградцы. Немцы устроили блокаду. Ели крыс. Всё съели. - Да, знаю, читал, но здесь очень скупая информация о России. Живу, как на другой планете... Много немцев. Есть и фашисты... Все думают, что победили американцы... Но я знаю, что победил Советский Союз. Народ победил. - Это ваша Родина, Степан Дмитриевич... Он смотрит на Тамару Алексеевну, и что-то кажется ему в её голосе... У него особый слух, какой бывает у художников и скульпторов. Ему чудится фальшь в голосе, в улыбке Северовой. Но только на миг -- сейчас ему не до неё: что это! Мастер видит на экране знакомое лицо среди радостных лиц, цветов и пионеров. На экране: Москва. Улица Горького. Отлично обустроенная мастерская... И деревянные скульптуры. Он узнаёт, и не узнаёт его... Диктор Левитан за кадром: "... Из Соединённых штатов Америки вернулся на Родину известный русский скульптор Сергей Тимофеевич Конёнков, наш русский Роден. Пер- вые слова, которые произнёс великий мастер на Родине: - "Наконец-то я дома. Нигде так вольно не дышится, как в родной стране, готов творить и служить...". Мастер вжимается в кресло, опускает голову, не смотрит на экран. Он плачет. Ему душно. Тамара Алексеевна не смотрит на Мастера, но слышит его горячий шёпот про себя, похожий на стон: - Эх! Он уже в Москве... И всё у него теперь есть... и квартира, и мебель, и печенье на столе... И какая мастерская! Какая мастерская! Северова понимает его состояние по-своему, утешает: - Вас, Степан Дмитриевич, встретят вообще с помпой. Это будет всенародный праздник, уверяю вас. Ведь, если вы ни одной вещи теперь не продадите, если что удастся выкупить и всё привезёте домой, в Россию и подарите своему народу -- это же такое дело! Конёнков ничего не подарил, ничего! Только продал, что купила Третьяковка, пару пеньков, да и то с трудом. - Если примут обратно, то конечно, всё отдам. Но он-то, он-то, что он говорит про Россию! А что здесь говорил -- не выдерживает, спрашивает в экран Конёнкову, - Что ты несёшь, Сергей! Северова не понимает, недоумённо шепчет: - Что он Эрьзя берёт себя в руки: - Да нет, ничего, ничего... Я давно знаю Конёнкова, даже работал когда-то в его прежней московской мастерской... Это была плохая мастерская, без света, холод жуткий! И здесь, в Америке я с ним встречался... Говорили о разном... Вместе хотели проситься. Он обещал похлопотать за меня... Очень обещал. Ну да, ладно. Рад за него. - У вас будет ещё лучше, поверьте мне. В центре Москвы, где-нибудь на площади Свердлова или тоже на улице Горького. - Да-да! Это будет справедливо. Моя мечта, когда приеду в Советский Союз, чтобы была мастерская, не просто мастерская, а как здесь в Буэнос-Айресе: мастерская - выставка и создали бы мой музей, и издали бы альбом с цветными фотографиями моих работ, и чтоб тираж был побольше... Слева пропихивается и садится рядом с Эрьзей Толстяк, энергично шепчет: - Маэстро, наконец-то нашёл вас. Мы хотим под ваш юбилей издать большой альбом с цветными фотографиями ваших скульптур. У нас есть классный мастер-фотограф. Этот неожиданный голос среди фильма, ненужное появление чужого человека сердит Эрьзю: - Баста-баста! - шёпотом, - Давайте потом, синьор, - потом поговорим. Хочу смотреть кино... Толстяк не отстаёт, шепчет в ухо: - Я не помешаю вам! - Не мешайте, пожалуйста. Дайте кино смотреть. - И смотрите себе. Я не мешаю. Мне нужно только ваше согласие, - Отстань, амиго! Что нужно - И мы сразу же начнём. Эрьзя уже не смотрит на экран, пытается понять Толстяка, шепчет: - Что вы начнёте Толстяк в ухо Эрьзе: - Работу над альбомом, вашим большим альбомом! - Моим альбомом - Ну да! Вашим большим альбомом с цветными фотографиями ваших гениальных скульптур. Вы только скажите, что согласны взять часть расходов на себя, как это делают все другие художники и скульпторы тоже. Эрьзя не выдерживает: - Выйдем отсюда. Мешаем. Ло сиенто, синьоры, простите Тамара Алексеевна. Простите... Ло сиенто! Встают, отходят к стене зала, говорит ему шёпотом: - Так ты денег хочешь Сделаешь мой альбом за мои деньги, и будете продавать мне славу, а вам прибыль. Я правильно понял А вот это хочешь - - суёт Толстяку в нос кукиш. Толстяк дурашливо хихикает, косит под дурачка: - Маэстро, ты меня не понял, я не хотел тебя надуть. Я хочу тебя прославить, Степан! Кукиш превращается в кулак. Кулак зависает над носом Толстяка. - И славы у меня избыток и деньги есть. Но не дам! Не дам, не потому, что денег жалко. Деньги как раз имеются, а потому что -- это унизительно для... Как ты меня назвал Толстяк испуганно шёпотом: - Маэстро, синьор Маэстро... - Ну, вот видишь: "Маэстро". А Маэстро за своё творчество не платит. Никому не платит. - Да, но... - Это Мастеру платят за его творчество... - Да, но... - Что ты нокаешь Запряг, что ли Не приставай больше А то у меня сегодня праздник! Я выпил, имею право похулиганить, могу и побить... Эх! Из-за тебя и кино кончилось. - Да, но... И тут Эрьзя (такое кино о России -- сердце рвёт, удачливый Конёнков на экране, а тут этот толстый коммерсант с жульническим предложением, -- праздник вконец испорчен! На ком сорвать раздражение) поворачивается к Толстяку. Толстяк в колеблющемся свете от экрана видит такое лицо! что пятится, пятится задом, а на него идёт страшный Эрьзя, сжавший кулаки. Сейчас будет что-то ужасное! Голубой просмотровый зал медленно заполняется светом. Все встают, аплодируют сначала фильму, а затем Мастеру, который у стены, у выхода, стоит в боксёрской стойке над поверженным Толстяком, как старый голенастый петушок перед испуганным огромным хряком. Аплодисменты вспыхивают с новой силой. К Эрьзе, раскуривающему у окна трубку, подходит посол Сергеев. - Хотите домой в Россию, Степан Дмитриевич - Давно и очень. Очень хочу... и боюсь, Михал Григорич. - Чего - Как вам объяснить. Время прошло, я - другой, и дома всё другое. Хочу вернуться и боюсь, что всё другое и чужое. Мечтаю, чтоб там было так же, как было, что живёт во мне с той поры, как покинул Россию и знаю, что это мечты... - Вы так много сделали для мировой культуры. Ваши произведения, ваше искусство. Такого нет в мире. Это гарантия, что вас ждут, что вас устроят, что вам будет лучше, чем здесь. Так что нечего бояться. Ну, говорите, что вы хотите - Все работы в дар советскому народу. Это не продаётся -- это в дар. - Вы меня не поняли -- вам лично. - Я вас понял, Махал Григорич. Об этом только что говорил с Тамарой Алексеевной. Мне лично -- возможность свободно трудится и не нуждаться, и чтоб сразу открытую для всех выставку, самую широкую, чтоб народ увидел моих "детей" и, чтобы я мог говорить с людьми на русском языке, а если придёт мордва, то с земляками на нашем эрзянь кель. Эрьзя стоит у окна, сосёт трубку, смотрит на вечерний южный город, видит излучину большой реки, океан. Ему чудится родное Алатырское Засурье. И слышит он музыку Эрзянского Моляна из далёкого детства. АЛАТЫРСКОЕ ЗАСУРЬЕ. МАСТОРАВА Он идёт глухой заросшей тропкой к светлой изумрудной поляне. Вокруг дремучий мордовский лес. Стволы и ветви переплелись меж собой, как руки. Звериные тени скользят в чащобе. Бесшумно бежит лось. Медведь останавливается, дружелюбно смотрит на него. И приветствует его добродушная росомаха. Белоголовая волчица с выводком волчат играет в кустах. И пролетает над ним огромная лазоревая птица, совсем низко. Он чувствует тёплый ветер её полёта. Птица делает круг над поляной и садится человеческим силуэтом на поваленной старой берёзе. И ласково улыбается и смотрит, будто, ждёт чего-то ... Глава третья Вечный праздник на улице Флорида. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛИЦА ФЛОРИДА. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Эрьзя с Леоном идут по улице Флорида. Он любит эту улицу. Ему нравятся эти люди. Он любуется аргентинцами. Улица Флорида - пешеходная улица Буэнос-Айреса. Самая знаменитая, самая любимая улица. Место народного гуляния по вечерам. Народу множество. Все возрасты: от новорождённых, до глубоких стариков. Город отдыхает, гуляет, развлекается и веселится на этой красивой улице среди фонтанов и тропической зелени в открытых кафе и пивных, потешается над репризами клоунов, восхищается номерами жонглёров и акробатов. Здесь же карусели и качели, и кино, и танцплощадки. Все магазины, большие и маленькие - грандес алмакенес и тиендас, рестораны, кафе, таверны открыты. Всё открыто и всех зовут купить, развлечься, веселиться! На улице Флорида открыта для всех самая большая в Аргентине выставка-салон художественного творчества, где постоянно экспониру- ется со своими работами известный в стране скульптор Стефан Эрьзя, Дон Стефано, как любовно зовут его аргентинцы. Одеты все празднично. Настроение отличное. Веселье естественное, открытое, простодушное. Здесь поют. Там танцуют. Танцуют все: быстрая милонга, эротический чакарере, волнующий кандомбе и конечно танго. Одновременно играют несколько оркестров. Большой симфонический, в самом центре улицы, играет Моцарта. Чуть подальше - самая знаменитая в Буэнос-Айресе Артистическая таверна "ТОРТОНИ", где сидит и пьёт из сушёных тыквочек чай-мате компания Мастера. На открытой площадке таверны свой маленький оркестрик играет танго. На стене над оркестром - фотопортрет законодателя танго Карлоса Гарделя с надписью на испанском: "Отсюда началась слава аргентинского танго в 1917 году". В этой таверне обычно собираются художники, артисты и музыканты. Среди оркестрантов знакомые: гитарист Гонсалес и Марко с бандонеоном. Сегодня оркестр играет для Мастера. Молодая красивая мужская пара танцует озорную милонгу. Танцоры улыбаются Мастеру. Этот танец в его честь. И многие, проходя по улице, подходят к Мастеру обнимают, жмут руки, дружески хлопают по плечам, по спине, поднимают бокалы за его здоровье и долгие годы жизни. Не забывают потрепать сидящего рядом на стуле Леона. Леон терпит, делает вид, что ему приятно. - Поздравляю, Маэстро дон Стефано! - С Днём Рождения, Дон Стефано, дорогой вы наш! - С пожеланием новых чудесных скульптур, великий наш друг синьор Стефан Эрьзя! То с одного, то с другого столика так же раздаются приветствия и поздравления аргентинских художников, скульпторов, поэтов, других известных деятелей культуры Аргентины. Многих Мастер знает только в лицо, а других и вовсе не знает. Здесь же художник Томас Карбони, и скульптор Сасоне, и компания молодёжи, среди которой ученик Мастера Бартоломе Кандия. Все пьют в честь юбиляра, все желают Мастеру крепкого здоровья и новых гениальных работ. Эрьзя встаёт, раскланивается, говорит на ломаном испанском. Он слегка и приятно пьян: - Спасибо! Спасибо, дорогие друзья! Благодарю вас от всего сердца за вашу искреннюю дружбу, за верность и понимание! Благодарю всех! У Мастера отличное настроение. Он любуется улицей, вечерним праздником, любуется мужчинами и женщинами. В Аргентине очень красивые и стройные девушки. И женщины, оливковые, нежные, с широкими бёдрами, узкой талией, длинноногие. Мастер любуется женщинами. Вот идёт красавица-креолка, чёрные волосы льются по пленитель - ным плечам, высокая грудь дышит свободно и почти вся открыта в вырезе модного платья. Прелестная зрелая женская грудь... Или вот эта - страстная, порывистая с открытым влажным ртом... Или та - томная, притягательная, как стонущая тропическая ночь... Его глаза художника. Его руки скульптора... Он шепчет про себя: - Боже, как прекрасны Твои создания, Творец! На открытой площадке таверны появляется дирижёр, поднимает руку, даёт дыхание. Музыканты подносят трубы к губам, вскидываются скрипки, ударник готовит щётки... Немолодой, бледный брюнет в манишке и бабочке (под А.Н. Вертин- ского) подходит и наклоняется к Мастеру, тихо говорит по-русски: - Маэстго, что вы хотите услышать, в этот чудный вечег вашего пгаздничного дня - Что хотите, всё будет к месту! -- отвечает Эрьзя Брюнет подходит к дирижёру, говорит что-то. Тот оглядывается в сторону Мастера, приветливо улыбается и вскидывает руки. Льётся знакомая мелодия. Брюнет поёт на русском языке с французским прононсом. "Здесь под небом чужим Я как гость нежеланный Слышу кгик жугавлей, Улетающий вдаль. Сегдцу больно в ггуди Видеть птиц кагаваны, В догогие края Пговожаю их я...". Мастер не улыбается, отворачивается от яркой и весёлой улицы, дымит, дымит трубкой. Хозяин таверны Педро замечает настроение Мастера, бесцеремонно машет брюнету: - Эй, "Вертинский", смени пластинку, давай что-нибудь повеселее! - - с ликующей улыбкой подходит к Мастеру, - Дон Стефано, ну, а чего вы желаете покушать Чем бы я мог вас сегодня порадовать за счёт заведения Не желаете ли мои эксклюзивные Churros в шоколаде, пончики по-вашему Нет Ну, тогда, дорогой новорождённый дон Стефано, кофе по-аргентински, как писал наш Хорхе Борхес, "чёрный, как ночь, горячий, как преисподняя и сладкий, как любовь". На сцену выходят Гонсалес с гитарой и Марко с бандонеоном, пытаясь исправить ошибку брюнета, нагнавшего грусть на Мастера, весело поют разухабистую аргентинскую песню. Поют и танцуют.... И делают всякие смешные и неприличные жесты, пытаются развеселить Мастера. Им это удаётся. Эрьзя снова весёлый, лукаво отвечает Педро: - Увы, Петя, ты не сумеешь меня порадовать! - Вы, Дон Стефано, меня недооцениваете. Я -- тоже маэстро. Я -- лучший повар в столице самой лучшей страны в мире Аргентины! И это все подтвердят. Верно, синьоры, синьорины и сеньориты, я правду говорю Весёлые подтверждающие голоса со всей таверны. - О, Да! - громче всех кричит Томас Карбони - маэстро по части покушать, - Весь Буэнос-Айрес это знает! Эрьзя соглашается: - Тогда приготовь мне пачалксеть. Педро лихо подхватывает заказ: - Запросто! Мы всё можем! Да, а как вы назвали блюдо, дон Стефано Эрьзя очень серьёзно: - Пачалксеть! Педро недоуменно: - Как, как Дон Стефано, а что это такое Рыба, мясо Па-ча-кы... лы... сы... Эрьзя смеётся: - Баста-баста! Петя. Ты даже не знаешь, что такое пачалксеть. А если не знаешь, что это такое, то, как же ты можешь это приготовить Пачалксеть -- это эрзянский такой блин из мелкой гороховой муки, который готовит эрзянка на праздник и угостит тебя, Петя, горячими, румяными и толстыми пачалксеть с молоком и маслом. А чтоб блины были мягкие и пышные в тесто добавляется мятый, сваренный картофель... Пойди и приготовь, Петя, мне пачалксеть, а то я так давно не едал пачалксеть. Педро и вся таверна молча и весело смотрят на Мастера. Мастер затягивается прокуренной трубкой и погружается в такой густой дым, что друзья не видят его погрустневшее лицо. Но сквозь дымовую завесу проникает брюнет. Он пьян и говорит наболевшее: - Пгивет вам, господин Степан Дмитгич! Я давний поклонник вашего гения. Узнал, да узнал, что у вас сегодня юбилей и хотел сделать вам этой песней подагок. И вдгуг этот быдло делает мне выволочку, что я, мол, вас огогчаю своим пением. Это так - Нет-нет! Вы очень хорошо пели. - Вам нгавится - Да, конечно! Брюнет плачет, гнусаво шепчет сквозь слёзы: - Вы знаете, вы знаете... Я так всегда плачу о Госсии, котогую мы пгосгали, потегяли, отдали на гастегзание и уничтожение большевикам. Будь они пгокляты! Был погядок. Был импегатог. Была импегатгица. Была великая дегжава. Вся эта вшивая сволочь, всякие иногодцы, котогых мы дегжали вот здесь... Брюнет обнимает плечи Эрьзи, мотает перед носом маленьким, сжатым до синевы кулачком. Злоба светится в глазах. Леон на соседнем стуле уже стоит в нетерпении, ждёт приказа хозяина ухватить брюнета за брючину. Мастер смотрит на брюнета и узнаёт в этом холёном белом лице черты, того рябого Казака-Урядника, который когда-то бил его нагайкой. Нахлынуло, вспомнил всё ясно, как было, сдерживает Леона: - Стой, Леон. Я сам разберусь, - брюнету, - Плачешь о России, которую потерял Ты потерял нагайку, которой ты бил меня, ты потерял цепи, в которых держал нас, вот что ты потерял. Народ отобрал у тебя право жить паразитом, вот что ты потерял. Это я, эрзя, мордва, инородец, говорю тебе в лицо: будь ты проклят! Эй, Петя! - Что, Дон Стефано В шею - В шею! В шею!!! А то у меня Леон сожрёт, эту сярко, гниду по-рус- ски. Картавый брюнет исчезает. А по улице Флорида идёт карнавал масок. С трубами, бубнами, шумихами. Яркие маски, причудливые костюмы. Фигуры на ходулях... Карнавал. Маски заглядывают к ним, под навес таверны, весело смеются, хватают за уши, за носы, треплют за щёки, щекочут. Огромное метровое лицо детской ручонкой вырвала из руки Орсетти бутылочку "коки", другая маска в виде то ли зайца, то ли белки, прихватила со стола тыквочку с мате и вылила Мастеру на голову. Все смеются. Свободные люди. Сытые люди. Красивый народ. Шумная ватага карнавала, гремя, трубя, распевая и смеясь, удаляется... Звучит страстная "Кумпарсита". Танцуют пары. Переплетение ног, рук. Жгучие взгляды. Томная сладкая мелодия. Прикосновение бёдер. Это Аргентина. Чужая страна. И он вдруг ясно так, ясно-ясно, будто сейчас видится ему, вспоминает: ... весёлое игрище зимним вечером в родной деревне Баево, радостные колядки с ряжеными и масками... РОССИЯ. МОРДОВИЯ. БАЕВО. ЗИМА. ВЕЧЕР. Всё громче и громче распевается эрзянская колядка. "Коляда, коляда! Сегодня день коляды-ы-ы...". ... и видит он себя маленького, лет десяти-одиннадцати, в вышитой чистой холстяной рубахе. Он, белоголовый малыш, дует, оттаивает в заиндевевшем окне круглый глазок, чтоб посмотреть, кто ж там поёт так сладко и весело "...Коляда, коляда! Эрзяне, солнышко родилось! Коляда, коляда! В сенях кузовок! Коляда, коляда, в кузовке голубок! Коляда, коляда, в нём синее одеяние! И видит он сквозь морозные узоры в глазке замёрзшего окна толпу пляшущих и поющих весёлых эрзянских парней и девушек. Коляда, коляда! На голове мохната шапка! Но кто это В окно заглянула медвежья морда! Коляда, коляда, В сторону села пропоёт! А это кто Медвежья пропала, но заглядывает в глазок лосиная морда! Коляда, коляда Чувствует рождение мальчиков! И слышно, как весёлая толпа уже во двор заходит. Коляда, коляда, В сторону поля пропоёт! Ой! В Стёпин глазок смотрит росомаха! Коляда, коляда, Чувствует урожай хлебов... И слышно, как со смехом и топаньем вваливается молодая толпа в сени. Коляда, коляда! Подай-ка, бабушка, пирожок! Отскакивает маленький Стёпушка от окна, на дверь поглядывает! Что-то будет! Коляда, коляда! Из поймённого зерна, Из новой муки... И вот вся радостная гурьба молодёжи с хохотом, толкая друг дружку, врывается вместе с клубами морозного холода в избу... Коляда, коляда! Маслом облитый был бы... ...в звериных масках, и даже в невиданных образах с рогами, клыками и длинными носами... Особенно удивляется Стёпушка голове-тыкве, с дырками-глазками, которая прыгает выше всех и голосом брата Иважа кричит. Где колядань прякат (где обещанные гостинцы) А другие и без масок... поют и танцуют. Любуется Стёпушка, какие они все юные, румяные, белозубые, нарядные! Как блестят девичьи глазки. Как горят их щёчки морозным румянцем! Как они весело поют! И топочат-лапоточат по избе эрзянские лопаточки "ве кочкаря карть" на толстеньких ровных девичьих ножках, в народе такими восхищаются, как "ашо килейть -- белые берёзки"! Ох, как нежно звенят-позванивают нарядные бусы, разноцветные цепочки, височные подвески, серебряные и медные серёжки... Коляда, коляда! С него масло текло бы! Поют, приплясывают и щедро разбрасывают по избе зерно. Горстями. Гостями... Малыш восхищён. Смотрит во все глаза, даже рот открыт! Но, забрав гостинца "калядань прякат", они убегают, будто их и не было вовсе... И стихает перезвон украшений, где красота И молча торопится, нахлобучивает шапку, тулупчик, мчится Стёпушка за колядой. Мама и Фима во след: - Куда ты, Стёпушка! А он падает в сугроб. Ручонки без варежек красные, в снегу, но бежит, бежит, вздымая лаптями сугробы, напрямки, в центр деревни, туда, где гуляет на празднике весь народ эрзянский, где на столбе в снежном радужном нимбе горит фонарь, а под фонарём кружится карусель, а чуть поодаль вверх-вниз, вверх-вниз взлетают качели. И в широком круге под деревенский оркестр: нюди (тростяные кларнеты), пувамы (волынки), гусли, скрипки - пляшут "деревья" и разные лесные звери: "дуб" в обнимку с "лосем", "медведь" с "берёзкой", "осина" с "волком", "росомаха" с "рябинкой"... И... сложив крестом руки на груди за порядком наблюдает гость старосты, волостной старшина, приехал из Алатыря и толстый русский человек в длинной шубе из чёрной дублёной овчины и в шапке из серой мерлушки. А он, маленький Стёпушка, бежит, не снимая шапки, мимо начальства, бросает в общую кучу свой тулупчик и пускается в пляс! И не один -- все деревенские мальчишки и девчонки толкутся здесь же, среди взрослых. Праздник он для всех праздник. И для людей, и для зверей, и для леса и полей.... Бросают в снег белые овчинные шубы эрзяне -- нипочём им мороз! Пляшут! На молодайках поверх вышитых рубах, красно-черные "руци" с позументами, поперечно вышитые "икельга паца", нагрудные украшения "фибулы--сюлгамо", разноцветные пояса -- "цеко каркс" с нарядными концами. "Пулаи" их звенят монетами и бляшками. Передники "икельга-паця" сверкают радугой. Красивые головки украшены эрзянскими кокошниками -- высокими головными "панго". Девушки хоть и без кокошников, но у каждой толстая коса с шёлковыми лентами, яркие налобные повязки "паця коня", платочки поверх, красные, зелёные, жёлтые и венки из ярких бумажных цветов. И видит Стёпушка красивую девушку. И девушка смотрит на Стёпушку и зовёт, зовёт паренька. - Ой, вадрасто цёрыне пляшет, чей же это такой славный паренёк Стеснятся Стёпушка, очень красивая эта девушка, но преодолевает робость. - Нефёдовы мы. Отец Митрий. Мама из Алтышева. Сам Стёпушка есть я. - Какой ты смелый, однако, Стёпушка. Вот тебе пошелуши, - насыпает ему в ладошку прожаренные конопляные семечки, - Все девушки любуются тобой, какой ты есть красивый, цёрыне, удалой. Годика два-три и в женихи... Меня в жёны возьмёшь Девушка уже взрослая, высокая грудь под белой вышитой рубахой, на полноватых бёдрах красивый пулай, на пряменьких ножках аккуратненькие, сплетённые из золотистого лыка лапоточки. А глаза -- большие, ярко бирюзовые. Он никогда в своей длинной жизни ни у кого больше не увидит таких глаз. И он это понял... тогда. - Возьму, - и тут же спохватился... - Не-а, а учиться когда - На карусельки покататься хочешь, цёрыне - Очень! Она сажает его на колени. Карусель кружится. И кружится улица, деревья, веселящийся народ, и месяц в небе... Морозный ветер бьёт в лицо. Он обнимает её теплое ароматное тело, прижимается к упругой груди, слышит биение её сердца. Она визжит и хохочет от удовольствия. Она целует его пунцовым влажным ртом в губы и не смотрит на него. Они несутся в бесконечном пространстве среди звёзд, вслед за рогатым месяцем. Он навсегда запомнит и будет воспроизводить, воспроизводить, воспроизводить многократно в женских портретах этот очерченный рот, нежный изумительной формы подбородок... Масторава. Весёлые звуки народного гуляния стихают, и слышит он вновь и вновь, как это стало часто ему слышится пентатоническая мелодия Эрзянского Моляна... Они летят. Летят! Всё выше! Всё выше... Он обнимает её крепче и тоже целует её в тёплую шею и кричит от восторга... - Я возьму тебя в жёны! - Возьми-и-и! - Как тебя зову-у-у... - Меня зовут Лю-ба-ва-а-а-а... Пленительное лицо Любавы в карусельном вихре морозного звездного вечера уходит... ... и как бы, растворяется среди образов-лиц в его аргентинской мастерской. Под древнюю пентатонику созданные им образы, из альгарробо, кебрачо, урундая, как бы, продолжают плавное кружение в мастерской. Они кружатся, плывут в сумраке наступающего утра... И опять всё тот же, тот же сон или давно забытая явь. Глава четвёртая Катрин АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. КОМНАТА ЭРЬЗИ. ВЕСНА. УТРО. В маленьком домике-пристройке, просыпается на жёсткой походной кровати, под противомоскитной сеткой скульптор Степан Эрьзя. Кончается ещё одна ночь. Начинается ещё один день... Постанывая, покряхтывая, старый скульптор садится на кровати, привычно находит трубку, закуривает, идёт мимо планшетов на стене "кубрика" с фотографиями каких-то гор и лесов, испещрённых пунктирами и стрелками. Прочитываются надписи под планшетами: "Проект преобразова- ния горы в Альпах в памятник Ч. Дарвину. 1910. Италия", "Проект преобра- зования Александровской сопки в памятник Ленину.1922 г". "Проект пре- образования утёса Стеньки Разина в Жигулях", "Проект преобразования гор в скульптуры героев Сан-Марино Хосе и Хиггинса Бернардо. Анды.1938". "Проект преобразования горы Пан-ди-Асукар в двух львов (Бразилия)". Высота горы -- 395 м. 1943 г. Смотрит в окно, кашляет в седые усы. Пёс Леон тоже встаёт с коврика, смотрит на хозяина, хвостом колотит по ноге. - Шумбрат, Леон! Одно и то же снится. Тревожит что-то... Ну, баста-баста! Время не ждёт. Пора, пора за дело. Повеселились, отпраздновали наши семнадцать лет. Смотри-тка, никак дождь на дворе Точно дождь... Спускаются по железной лестнице в сад. Но мелкий моросящий дождичек не пугает дружный коллектив: кошек, попугаев, голубей. Все здесь же, ждут хозяина, но кто под лестницей, кто под деревом. Только павлин Позяра стойко и одиноко ждёт, не прячется и хвост не закрывает: держит фасон. - Ай да, Позяра. Теперь я вижу, что ты действительно -- птица-счастья! Всем привет, братья! Дождь это хорошо. Не растаете. Сколько здесь живу, а не привыкну, что в октябре -- весна. Всё здесь - наоборот. Позяра вытягивает головку и жутким криком подтверждает "нелепость" этого природного явления. - Но, почему счастье так страшно кричит - и всем, - Почему он так кричит Идёт под дождём в сопровождении звериной и птичьей свиты по саду мимо закрывшегося муравейника, мимо стволов и коряг, мимо заготовки на цепях, выходят к мастерской. Со старого, железного кресла, что стоит под навесом у дверей мастерской, встаёт и идёт ему навстречу рослая женская фигура в чёрном блестящем плаще с зонтом в руке. Он знает, что она придёт, но на следующий день Складывает зонт, протягивает крепкую красивую руку: - Боэнос диаес! Доброе утро, синьор Стефан Эрьзя! Вы узнаёте меня Я - Катрин Винтер. - Узнаю, конечно, узнаю! Как можно забыть такую красивую немецкую женщину! Гутен морген, Катрин! Рад видеть вас... Вот только зверей покормлю... - Любите животных - Это немного не то... Как вам объяснить Человек тоже природа: часть её, как звери, и птицы, как деревья и цветы... Всё природа... Готовит еду под навесом, вынес таз со смесью хлеба и мяса, кормит кошек, - продолжает, - Человек внутри этого круга. Он не может быть хозяином или, там, слугой природы... Это всё - единая сущность... Отношусь к ним естественно, без подвоха. Они так устроены в отличие от нас, отвечают тем, что даём: на добро -- добром, на... хотите чаю У меня теперь есть русский самовар. Моряки с "Молотова" подарили. - Узнаю русских. Самовар у вас -- первое дело. Но нет, чаю я не хочу. Я хочу учиться у вас. - Склонность к скульптуре - Нет, скорее склонность к учёбе. Люблю учиться. Сколько стоит ваше обучение. - Баста-баста! За учёбу я не беру, но в мастерской, вон там мешочек... Они входят в полутёмную мастерскую. Мастер включает свет и сразу приступает к работе, будто, оторвался на минутку, и уже жужжит и поёт фреза... - И каждый, кто пришёл, учиться или посмотреть работы, может положить в него, сколько он посчитает возможным... Ко мне многие ходят и смотрят, и я этому всегда рад и всегда жду... Не у всех есть деньги, так пусть смотрят, пусть учатся... - Но, Маэстро, как вы учите С испанским-то у вас проблемы Эрьзя смеётся: - Это вы верно подметили. Я даже русским не очень-то овладел. - Однако вы были профессором. Как вы учите - Ученик работает вместе со мной. Меньше разговоров, больше руками. Знаете, как у моряков -- "Делай, как я". Мастер молчит, работает грубой фрезой. На подставке лежит трубка с автопортретиком. Тянется дымок. Катрин видит трубку, удивлена сходством: - Ух, ты! Потрясающая трубка. Это же вы, да - Я. - Какое поразительное сходство. Даже не сходство, а образ, это вы - весёлый, да Невероятно! Стефан Эрьзя в миниатюре! Мастер молча работает, хмыкает, забирает трубку, закуривает. - Вы -- молчун, да - О нет! Я -- говорун. Если молчать, и никого нет, то можно свихнуться. Я говорю с ними, особенно с ним, - кивает на "Моисея", - говорю по-эрзянски или по-русски, как настроение. Он понимает. Нет, я не сумасшедший. Это многие художники. И Леонардо тоже разговаривал со своими скульптурами. Я это знаю, и Микеланджело, и Роден. Но я узнал это позже. Мне казалось, что я единственный, кто с ними разговаривает. Я люблю говорить с "Моисеем"... Понимаете, когда я делаю образ, я, как бы, становлюсь им, этим образом. Когда делал "Толстого", я был Толстым, "Бетховена", то крутил патефон и ставил "Аллегро кон брио" и ходил,и пел: Та-та-та-та! Та-та-та-та! Когда делал "Страдание", это моё страдание -- я неделю болел, страдал... Это трудно объяснить словами. "Моисеем" я не смогу стать, но я стремлюсь к этой вершине, и жизнь приобретает смысл...", - У вас много учеников Мастер не может быть без учеников. - Мало. Здесь не понимают: "трабайо" -- работа. Все хотят "амусемент" -- удовольствие. Все хотят стать маэстро. Чоп-чоп! Быстро-быстро! Им быстро надоедает, и они быстро сматываются. Катрин Винтер не слышит Мастера. Совершенно ошеломлённая она идёт и останавливается перед громадой "Моисея". Молча стоит, потом не оборачиваясь: - Это -- "Моисей"! Вы знаете, я ведь видела его именно таким. - Вы тоже его видели - Да! Он не мог быть никаким другим... Я поражена. Вы, как Бецалель, художник от Бога... Это -- "Моисей". Мастер попыхивает трубкой, хитро улыбается, поглядывая иногда на Катрин, продолжает работать над куском кебрачо: это голова, это лицо, ещё бесформенное, но уже живое и угадываются знакомые черты. (Это "Автопортрет" из экспозиции музея в Саранске, с которого начинается наш рассказ о Мастере. Он ещё в грубом материале, в корне кебрачо, и на протяжении нашей истории он будет приобретать свои окончательные черты, и мы не раз ещё вернёмся к нему, как свидетелю и очевидцу многих радостных и трагических событий жизни нашего героя). Катрин стоит перед "Моисеем", что-то шепчет, тянется, трогает бороду "Моисея". - Это альгарробо - Нет, это тёмно-красное кебрачо. И кебрачо, и альгарробо, и урундай -- мои соавторы. - В каком смысле - В прямом, в самом прямом. - Объясните! - Ну, как вам объяснить В Италии, Франции, России я работал в разном материале: и мрамор, и бетон, и металл, и железные опилки сваренные кислотой, пробовал комель кавказского ореха, и кряж дуба, но... Порой мне кажется, что именно для встречи с этим материалом: альгарробо и кебрачо я оказался здесь, в Аргентине, - показывает на огромные бесформенные куски дерева, сваленные вдоль стены мастерской, - Потрогайте: они тёплые, как живая плоть. В их ксилеме -- в сосудистой ткани, когда-то текла растительная кровь, и тело ещё не остыло от дальней жизни. Они сильные и красивые, как живой металл! И цвет -- это поразительно: от нежно-розово-белого, до золотого, коричневого, красного и бархатно чёрного! Великолепный материал для скульптора. И вспомнил Мастер тот отличный весенний денёк... АРГЕНТИНА. 1926 год. БУЭНОС-АЙРЕС. ПОРТ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Портовый квартал Буэнос-Айреса. Эрьзя идёт по улице Каменито, вдоль кромки океана. Дома, как корабли, совсем близко подступают к самой воде. Маленькие лавочки, тиендос, где продаются старинные компасы, секстанты, подзорные трубы. Небольшие таверны, где жители квартала -- "портеньес" сидят за матео, аргентинским зелёным чаем, облокотившись на экзотические штурвалы. Из одной таверны доносится репортаж о футбольном матче между "Бока" и "Ривер", из другой - томные звуки бандонеона. Под навесом столики и две пары танцующих танго... - Это было в 26-м. Я только приехал в страну, обживался. Как-то в октябре я спускался в порт по улице Каменито. Хотелось подышать морем... Мастер моложав, в цилиндре, парижском светло-бежевом пальто с плечами. На ногах двухцветные штиблеты. Ему 50. Идёт по порту в районе Ла-Бока. И вдруг внезапно останавливается. И видит, как портовые грузчики выгружают из товарного вагона и сваливают на причал множество каких-то больших чёрных и бурых коряг, комлей, стволов и корней. - ...Я увидел эти странного вида коряги, и меня прямо-таки понесло к ним... Мастер протискивается в навал коряг и ... о чудо: коряги что-то шепчут! Ему чудятся отдельные слова... Он вспоминает язык деревьев. Деревья говорят по-эрзянски. Мастер тоже шепчет, нежно прикасается, трогает, гладит комли и коряги. - ...Мне показалось, что они говорят на языке, который я знаю с детства. Они будто звали меня куда-то! Я не только слышал, я видел... в них лица! Вы понимаете, Катрин Это было именно так, как в детстве, в Мастораве, я видел лица в стволах, корнях, в наростах-чаги наших лесов... Эрьзя подбегает и обращается к портовым рабочим, такелажникам спрашивает их о стволах и корягах, но они улыбаются и не понимают его, этого русского чудака в смешном цилиндре. Рабочие сидят на этих стволах и корягах, жарят на угольях кусочки рыбы, угощают Эрьзю, который с трудом вспоминая испанские слова, пытается понять: - Ку... ес ел арбол... де ле -- Мастер пытается спросить, - Как называется это дерево Самый молодой и смешливый паренёк, понял Мастера, уважительно отвечает, показывает на дерево: - Ес де альгаробо, уес кебрачо, у ес урундай, мистер! И Мастер понимает. Он не мог не понять имя этого материала, который с того дня стал его судьбой, и повторяет: - Альгаробо! Кебрачо! Урундай! Вокруг бегает бездомный щенок. Рабочие дают щенку рыбу. Щенок рычит, обжигается, но он голоден и ест горячую рыбу. Рабочие смеются. Паренёк-такелажник: - Но ес ун перро ес ун леон! Тае, мистер! ("Это не собака, это лев, мистер") Раздаётся свисток. Это шупериор (бригадир) зовёт бригаду на разгрузку. Рабочие быстро уходят. Мастер идёт в город. За ним бежит и скулит щенок. Эрьзя берёт щенка на руки. - Ну, если ты не собака, а лев, то я -- Степан Эрьзя. Будем дружить, Леон! Завтра придём с переводчиком и узнаем, где живут альгаробо и кебрачо. Ты со мной, лев Леон согласно лижет лицо Мастера. Он на всё согласен, тем более дружить с таким превосходным другом. И будет эта дружба на всю жизнь, до последнего дня. АРГЕНТИНА. ЛЕСА ЧАКО. ЛЕТО. ДЕНЬ. Аргентинские тропики. Непроходимый плотный лес влажного Чако. Впереди поблескивает Парана. По еле приметной тропе сквозь чащобу движется небольшой караван. Семь навьюченных лошадей. На передней проводник, индеец из племени гуарани, безостановочно, что-то рассказывает по-испански, за ним и рядом на лошади Мастер. Из расстегнутой куртки высовывает мордочку Леон. На двух идущих за ним лошадях рабочие. Они же, судя по ружьям за плечами, охрана. - ... И я понял, что нашёл то, что искал всю жизнь -- свой материал! - рассказывает Эрьзя, - альгаробо и кебрачо -- сверхтвёрдая древесина, выморённая в болотах сельвы -- кебрачо -- "руби топор", альгаробо -- "сожги топор". Это мечта для скульптора. Здесь же, в Аргентине, из кебрачо делают шпалы, полы, заборы. Проводник безостановочно говорит, говорит, говорит. Ему кажется, что это входит в его обязанности, как проводника, занимать Эрьзю, который, плохо понимает, но старается понять, его ломаный испанский: - Да, да... мистер! И трёхметровые кайманы и анаконды в Паране обезьяны-ревуны, и дикие кабаны, а сверху - того и гляди -- ягуары... но всё это пустяки по сравнению с москитами, мистер. Тут одного гринго наказали -- не расплатился, так раздели и голого привязали к дереву, а через четверть часа -- один скелет... Я и говорю, что упадёт такой альгаробо в топь, полежит годков триста и станет, как мы, гуарани, говорим, что по-нашему -- "ломай топор", такое крепкое, крепче железа... Эрьзя спрашивает, с трудом подбирая испанские слова: - Кому принадлежит этот лес Проводник удивлённо струнит лошадь: - Я тебя не понял. Что ты спрашиваешь - Кто хозяин альгаробо и кебрачо Ну, кто владелец Чако - У Чако не может быть владельца. Чако сам владелец. - А кто добывает дерево, которое в Паране - А-а-а Ты про принца Это -- "Бритишкопани". В Лондоне. Далеко. А мой хозяин это мистер Диккенс. - Чарльз Диккенс, писатель Он, вроде, умер... - Ха-ха-ха! Нет, он - бизнес. Он не Чарльз. Он - Джим Диккенс, большой, толстый бизнес. Он в Буэнос-Айрес. Ездит в белом "паккарде". Би-би! И другое воспоминание. Будто вчера это было: Маленькая, дрезина с одним вагоном и тремя открытыми железными платформами медленно движется по узкоколейке. На двух платформах коряги, комли, стволы альгаробо, урундая и кебрачо. На третьей -- две лошади с нехитрой тягловой техникой. Здесь же Мастер, одетый в несвежий комбинезон, вместе с ним - рабочие-гуарани. Все в противомоскитных масках. - Чтобы добыть дерево, - рассказывает Катрин Эрьзя, - я устроился на должность лесного инспектора в английскую компанию, которая, как раз вела разработки в лесах Чако. Я им понравился. Они даже заказали скульптурный портрет принца Уэльского. Дали опытных лесных такелажников, транспорт... Сидя на железном полу дрезины, Мастер всматривается в проплывающую мимо непроходимую чащу. У ног его маленький Леон. Беспрерывно говорит проводник, развлекает Мастера, но мало понятные испанские слова его рассказа, то возникают в сознании Мастера, то исчезает. Он не слушает проводника. Он слушает лес. И дым трубки недвижно повисает и остаётся позади в сером сумраке сельвы. Девственный лес Чако. Огромные секвойи. Одни мощные 15-20 метровые гиганты возносятся в вечнозелёную высь. Другие, поваленные бурями, висят на их, подставленных, как руки, стволах. Третьи упали, погрузились в топь Параны... И над вековечным лесным миром стоит едва различимый гул и ропот. То разговаривает тропический лес Чако. Мастер внимает неторопливой беседе лесного братства. Он растворяется в нём. Он часть его. Ночь в сельве. Мастер, сидя среди рабочих у костра, курит трубку, отчаянно отмахивается от москитов. Рабочие о чём-то говорят по-испански. Здесь же жмутся к людям распряжённые лошади, тревожно ржут, опасливо оглядываются в темноту. Леон то поднимет умную морду, навострит уши, то вновь утыкается в ноги хозяина. Эрьзя слушает лес. То там, то здесь вдруг раздаётся крик дикого зверя или ночной птицы. Что-то привлекает Мастера в темноте тропической ночи. Он встаёт, берёт из мешка привычный топор, идёт навстречу кому-то. За ним встаёт Леон... - ...И в непролазной топи сельвы, у границы с Колумбией, где чуть не сдох от москитов, лесных клещей, змей, диких зверей, - говорит Мастер, - мы встретились... Свет от костра падает на огромный вывернутый комель кебрачо, и в шевелящемся свете костра, Эрьзя вдруг ясно видит знакомое лицо. Он узнает Его. Тёмная глыба, освещённая неверным, колеблющимся светом костра, как бы, шевелится, смотрит на него. Он видит глаза, улыбающийся рот. Рот что-то шепчет. В задумчивости морщится огромный лоб над орлиным носом. - ...Я никогда прежде не видел это лицо и в то же время я всегда знал его. Я видел его до начала времён, могучего и древнего, бородатого и бровастого, знал до рождения... Это был наш Шкамарав, эрзянский Пророк, Хранитель народа... И я услышал и понял, что он сказал мне по-эрзянски: - Сюкпря тонеть, Ине Ёроков, Степан Эрьзя! (Привет тебе, великий Мастер, Степан Эрьзя!) И я ответил: - Привет и тебе. Кто ты - Я - Моше. Я вывел евреев из Мицраима, из мира рабства, чтобы мой народ нёс свет всему миру, свет истины и справедливости. - Да-да! Я тебя знаю. Ты -- Шкамарав моего народа. Я тебя помню! - Помни... Один из рабочих поднимается и перекрывает свет от костра, падавший на глыбу корня, и Моисей исчезает во мраке ночной сельвы. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. УТРО. Эрьзя работает. У скульптуры "Моисея" стоит Катрин Винтер. - Но как вы привезли такую глыбу Это же невозможно! Не отрываясь от работы, он отвечает: - Но в ней был "Моисей". Я привёз его, убрал всё лишнее. И мир увидел, каким он был. - Вы вступаете в соревнование с Микеланджело. Ваш "Моисей" против "Моисея" канонического. - Микеланджело -- гений. Я не соревнуюсь с Микеланджело. Мы с ним, как бы это сказать, в разных измерениях и мировоззренчески, и психологически, и технически, и материал разный... Но... от себя добавлю, что гений, как бы окарикатурил Пророка. - В каком смысле - Да я о рогах на голове его "Моисея". У Пророка не было рогов. Над его головой после встречи с Творцом на Синае появился нимб святости. Микеланджело не знал то, о чём он делал работу. Древнееврейское слово "керен" переводится, как нимб, свет, а не рога. Это ошибка переводчиков Торы-Библии. - А вы, что, это знали - Да, я это узнал, когда стал работать с ним. - Страшно было в сельве - Нет. Лес -- это как мастерская, всё под рукой. Лес надо слушать, говорить с деревьями. Ваши индейцы говорят с деревьями, как мордва говорит с лесом. Мы пили мою водку и говорили о духах кебрачо и альгаробо. Они меня хвалили: "Ты крепкий, как кебрачо!". И мне это было лестно... Но баста-баста! Мы с вами заговорились, Катя. Учиться хотите Берите любой кусок. Вон их сколько во дворе или здесь, кто на вас смотрит того и берите Правильно -- хорошая заготовка... И за дело! С этими словами Мастер включает инструмент, похожий на большую, массивную бормашину, и, попыхивая трубкой, принимается слой за слоем снимать лишние куски с бруса кебрачо. Руки чёрные с потрескавшимися мозолями. На корпусе бормашины надпись "Br. Goldenberg". Катрин Винтер растерянно держит в руках кусок альгаробо, не зная, что с ним делать, жалобно спрашивает: - Маэстро, простите... Как Что Куда это Не отрываясь от дела, Мастер говорит доверительно: - Моим первым учителем был дед Иваш. Я всё ходил за ним, всё мешал, да выспрашивал, где, да почему надо долбить, а дед молчал, молчал, потом говорит, что работать и болтать последнее дело: можно отвлечься и молотком по пальцу, что есть пустяк, а вот брус запороть... это хуже нет! Катя, смотрите, как я работаю, делайте с вашей заготовкой всё, что хотите. Мастерская к вашим услугам. Там на стенке весь инструмент. Вот розетка, фрезуйте, шлифуйте, придумывайте, фантазируйте, советуйтесь и, главное, не бросайте начатое, задуманное доводите до конца. Ну, вперёд! Буэно, аделанте! Катрин с интересом смотрит, как работает Мастер. Смотрит, как фреза углубляется в древесное тело, высвобождая человеческое лицо. Она впервые видела, чтобы скульптор работал не стамеской, не долотом, но фрезой, вскрикивает восхищённо: - Это же бормашина, как для сверления зубной эмали! - Вы угадали. Я только придумал, - говорит, не отрываясь от дела, - как её приспособить для обработки древесины. Заказал машину. Здешние умельцы сделали фрезы. Это дерево крепче металла. Тут традиционная стамеска не годится... А потом есть гарантия, что не ошибёшься, снимается очень тонкий слой. Катрин с восхищением оглядывается. - А это что за марсианская машина - Это -- пневмомолоток с подъёмником для механической обработки дерева и камня. Скульптура -- труд не из лёгких: материал порой неподъёмный... Ну-ка поднимите эту деревяшку... Поднимите-поднимите, видите, какая она тяжёлая или мрамор... Без машин не обойтись. Надо работать по-современному. Работает Мастер. Течёт струйка древесных опилок по морщинам и складкам дремучего корня, но это уже человеческое лицо. В мастерской появляются люди, без шума и суеты принимаются за дело. Работает ученик Мастера Бартоломе Кандия. Луис Орсетти готовит что-то на обед, рубит мясо, трёт овощи, что-то моет. На раскалённой плитке жариться лук. Мастер запускает другую машину, работает. По мастерской ходят незнакомые люди, посетители, молча смотрят скульп- туры, уходят, заходят новые. Кто здоровается с Мастером, кто старается не мешать ему. Иногда кто-нибудь подходит к Мастеру, стоит за спиной, смотрит и даже что-то спрашивает. Мастер не отвечает, делает вид, что не слышит. Посетитель отходит. Мастер размышляет над куском кебрачо. За спиной вновь появляется Катрин, беспомощно спрашивает: - Простите, Маэстро, а можно хотя бы посмотреть ваш эскиз. Эрьзя удивлённо отрывается от заготовки: - Эскиз Какой эскиз, синьорина Катрин - Ну, как какой Как вообще все работают ... Я писала о Феорованти. Сначала эскизы, потом переводят в материал с помощью копировальной иглы... Эрьзя смеётся, показывает на свои глаза. Вот моя копировальная игла. А эскизы здесь, - тычет пальцем себе в лысый лоб, - Я вижу образ внутри материала и высвобождаю его. Дарую ему новую жизнь, которой он достоин. Включает двигатель лебёдки, катит тяжёлую скульптуру на роликах к рабочему месту. Катрин возмущённо бросается ему на помощь: - Маэстро, что за дела! Это же так тяжело! Почему вам никто не помогает Все заняты своими делами. Должны же быть какие-то подсобные рабочие! Давайте я помогу вам. Эрьзя смеётся: - Спасибо, милая синьорина Катрин! Приучил всех к тому, что сам. Пока сила есть -- всё сам... А почему, синьорина Винтер, не работаете Не работая, не научитесь. Появляется Чикита, вымокшая под дождём, но веселая, очаровательная, с цветами. Цветы ставит в вазу перед "Толстым" и теперь, раздевшись, сушится, щебечет, носится полуголая по мастерской среди скульптур, сама, как живая скульптурка обнажённой девушки. И действительно -- в мастерской, куда ни бросишь взгляд -- скульптуры обнажённых девушек и женщин. Эротичные, страстные, чувственные, плодоносные женские тела, будто только на миг остановившиеся, чтобы продолжать великое дело созидания жизни на земле. Катрин Винтер, прижав к себе, забытый кусок кебрачо, зачарованно движется от тела к телу. "Отдых", "Утро", "Мечта", "Обнажённая девушка", "Парижанка в шляпке", "Молодость", "Балерина", "Страсть", "Калипсо", "Ева" ... Мимо скачет Чикита... - Простите, синьора, как называется эта скульптура Чикита останавливается на бегу с поднятой голой ногой, театральным жестом тореадора накидывает на себя, как плащ, красную занавеску и важно поправляет. - Сеньорита Леонор Луна Амбран де Брозе. - ...но тут же застенчиво засмеявшись, скачет куда-то вверх, выкрикнув на лету: - Маэстро называет их "бабами"! (последнее слово Чикита произносит по-русски). Катрин повторяет: - "Бабами"... Изумлённая, стоит перед "Евой", но, пересилив себя, идёт дальше, останавливаясь и разглядывая. "Леда и Лебедь", "Женщина со змеёй", "Обнажённая"... не выдержала: оценка выскочила сама собой, тихо, про себя: - Какая изящная эротика! Высокий уровень! Потрясающе!... Оторвалась от скульптур, задумчиво смотрит на Мастера, подходит, говорит шепотом: - Маэстро, а вы когда-нибудь любили И не ждёт ответа, идёт дальше по мастерской, рассматривает скульптуры. "Девушка", "Деревенская Венера", останавливается перед скульптурой "Марта". И снова Катрин рядом с Мастером и снова спрашивает шёпотом: - Маэстро Стефан, можете не отвечать. Но эту женщину вы... любили Да Я угадала Эрьзя удивлённо смотрит на Катрин: - Ишь ты, какая проницательная журналистка пришла к нам учиться! Да, угадала -- это Марта. Марта Эннеберт. Моя навсегда юная французская подруга, и я очень любил её. Ранимый и страстный характер и чудное лицо, юное тело, и лепил её, и восхищался ею... Катрин снова у скульптуры, смотрит на "Марту". Эрьзя поворачивается и тоже смотрит на "Марту". И "Марта" смотрит на них. На него. Он помнит её такой. Глава пятая Марта и Восхищение. ФРАНЦИЯ. 1911 год. ПАРИЖСКОЕ ПРЕДМЕСТЬЕ. ЗАМОК ЭМБЕРЖЕР. ЛЕТО. ДЕНЬ. За каменной стеной в парке - небольшой пруд у старого замка. На деревянном помосте, опустив босые ноги в воду в белой рубахе без пояса, задумчиво сидит и курит трубку Эрьзя. В темной воде отражается фиолетовое небо с облаками, в глубине скользят стайки мелких рыбёшек, волнуются тёмные водоросли. Дым от трубки скользит над тихой зеркальной поверхностью. В отражении появляется чудесное женское лицо. Первое, что он медленно повернувшись, видит, -- это на жёлтых досках помоста, рядом с ним - маленькие изящные босые ножки. Он поднимает взгляд и перед ним стоит и улыбается молоденькая женщина, скорее девочка, в тёмной греческой тунике с золотой ленточкой для волос вокруг висков. Он видит большие бирюзовые глаза, белые зубы и яркий, красивый рот. Он уверен, что знает эту женщину. Это же Любава! - Это ты Как ты здесь Я только что думал о тебе, скучаю по дому... Это сон Кто ты -- понимает -- нет, это не Любава, - Простите, я ошибся... Ещё не веря себе, Эрьзя протягивает руку, касается туники, обнажённой ноги девушки, удивлённо и очарованно смотрит на неё. - Меня зовут Марта. А ты - я знаю - Стефан, художник из Сибири. Вчера ты снял мастерскую, здесь в Эмбержере. Госпожа Хедвиг Верман, тоже скульптор и немного говорит по-русски. Она снимает мастерскую рядом, а я у неё живу. Можно я сяду с тобой. С этими словами Марта смело, опираясь на плечо Эрьзи, садится рядом и опускает ноги в воду рядом с ногами Степана. И тут же радостно смеётся и колотит ногами по тёплой воде. Брызги летят в разные стороны, окатывая их обоих. Эрьзя с восторгом подхватывает ребячий порыв и тоже шлёпает ногами по воде, и уже мокрые насквозь они хохочут и обнимаются и плещут друг на друга. И вдруг в одном необъяснимом порыве, сближаются мокрыми смеющимися лицами, обнимаются, целуются и ласкают друг друга холодными трепетными руками. В просторной, с двумя большими окнами мастерской, она же и спальня с убогим ложем, и кухня, и склад разбросанных и забытых вещей. За светлыми драпировками на штангах - чудовищный беспорядок: стоят и лежат законченные и незаконченные, небрежно прикрытые простынями обнажённые женские тела, мужские торсы, головы. На обширном столе - верстаке разложены киянки, молотки, шпунты, скальпели, троянки. В середине мастерской на большом кресте в немой предсмертной агонии распятый "Христос" в цементе. И тут же, рядом, на круглом, вращающемся стульчике с очаровательной улыбкой замерла Марта. На голое худенькое тело накинута эрьзина льняная с вышивкой рубаха без пояса. Напротив, сосредоточенно работает Эрьзя. Мгновенный взгляд. Шаг назад. Вперёд. Повернул Марту на стульчике в сторону. Работают руки, быстро нанося на, прикреплённый к глаголю, каркас, мягкий глиняный раствор, поправляет, убирает лишнее, жёсткими и нежными пальцами лепит лицо. Прямое моделирование -- высший класс мастерства скульптора. Из хаоса глыбы серой материи на вращающемся станке возникает знакомый лукавый взгляд, широкая улыбка, нежный подбородок... В незакрытом дверном проёме мастерской бесшумно появляется мадам Хедвиг Верман, говорит певуче по-парижски, растягивая слова: - Добрый вечер, мэтр Стефа-а-ан и мадемуазель Марта! Да-да, уже вечер. На этот раз я, надеюсь, вы не откажетесь от чашечки горячего шоколада, - и тут же восклицает по-русски, поражённая увиденным портретом, - Боже, вы уже её сделали О какое чудо! Изумительный портрет! Сходство невероятное, но не это главное. Вы уловили её сущность! Браво! Снимаю шляпу перед вами, мэтр Эрьзя! Марта радостно вскакивает, снимает с подноса чашечку, несёт Эрьзе, Но, тот ещё в состоянии творческого порыва, резко кричит: - На место! Куда Сидеть, сука! Испуганная Марта, пятится, стараясь не разлить какао, задом забирается на стульчик, машинально делает глоток. Эрьзя мокрыми в глине руками стремительно отбирает чашечку... всматривается в перепуганное лицо Марты, замирает на миг, а затем, машинально поставив чашечку на седокулу под ягодицы "Христа", и, не обратив внимания на отчаянный вскрик мадам Верман, наотмашь бьёт, сминает, ломает созданный портрет Марты. Ещё взгляд! - Задержись так! Молчи! И вновь бросается к модели. Работают руки, взлетают руки, ласкают руки, являют пред удивлённым, восхищённым взглядом Мадам Верман другой портрет Марты, но уже с трепетным выражением невнятной тревоги, новым взглядом больших и прекрасных её глаз: вот-вот готовых или отчаянно заплакать или по-детски беспечно рассмеяться. И возникает чудесный портрет юной девушки, названный в каталогах всего мира "Смеющаяся" (цемент, 1912 г.) Он работает и говорит, говорит, говорит, будто что-то мешало и теперь он свободен: - Хорошо-хорошо! Прекрасная, любимая, моя девочка! Ты самая красивая, самая чудная, самая любимая. Ты - моё восхищение! Ты -- Любава, любовь моя Марта! Гран мерси! Мадам Верман, гран мерси! ФРАНЦИЯ. 1912 год ПАРИЖ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Эрьзя и Марта идут по Парижу. День прекрасен. Настроение чудесное. Марта не идёт, она, как всегда легко и естественно танцует в своей греческой тунике с золотой ленточкой вокруг головки. Будто вчера это было. На Эрьзе чёрная широкополая шляпа, просторное английское пальто на распашку, фиолетовая шёлковая рубашка и жёлтые штиблеты. Парижский весенний ветер лохматит длинные вьющиеся русые волосы Мастера. Они идут и танцуют и, остановившись, целуются на глазах привычных парижан. Это было, было... - После Всемирной Выставки в Венеции в девятьсот девятом году, потом в Милане, Ницце, на трёх "Осенних Салонах" в Париже, я стал знаменит и богат, - говорит Эрьзя, - Числился в первых художниках Европы. Во всех газетах, журналах -- восторженные отзывы, фотографии, и, конечно, всякие небылицы обо мне... У меня была своя вилла, отличная мастерская в старинном замке Эмбержер в предместье Парижа, в городке Со, множество заказов. Появились богатые, влиятельные друзья... Даже маму с племянником Васей выписал в Париж. Но Париж маме не понравился. Пожила месяц в роскошной вилле и вернулась в Алатырь. Дал ей много денег, купить дом... Я никогда не хотел быть бонвиваном, то есть "умеющим хорошо пожить". Я умел только работать... и ещё - я любил. Эрьзя и Марта идут по набережной Сены, останавливаются. Он целует ей руку. Она обнимает его и прижимается к нему. Они идут по мосту и снова целуются. Он любуется её лицом. Марта смеётся своей чудной белозубой улыбкой, обнимает Эрьзю, целует в шею, руки, отталкивает, бежит. Он догоняет её. Она поворачивается, бросается ему в объятья, снимает с головки золотую ленточку для волос, машет ею. Он видит большие бирюзовые глаза, белые зубы, яркий влажный рот. И вновь она срывается с места и кружится и танцует и поёт, поёт: И... приложив палец к его губам, Марта вешает ему на шею свою золотую ленточку, радостно смеётся и целует его. Мимо идут парижане и улыбаются им. - ...Марта ни слова не знала по-русски, а я по-французски. Разве что "гран мерси!", но, мы говорили, говорили, говорили без конца, и как мне тогда казалось, она была преданней собаки. И я любил её за эту собачью преданность и восхищение мною. Я любил лепить её. Каждое мгновение она была бесконечно другой. Марта, Марта -- чудный и роскошный, целый мир чувств. Глава шестая "Осенний салон" в Париже. ФРАНЦИЯ. 1912 год. "ОСЕННИЙ САЛОН В ПАРИЖЕ". ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Скульптура "Марты" смотрит с большой овальной фотографии на анонсе у входа в величественное архитектурное сооружение - Большой Дворец Изящных Искусств - "Гран Палас". На анонсе - крупными буквами "LE GRAND STEPANE ERZJA A PARTIR DES FORETS DE SIBERIE" и красуется фотография Эрьзи в шляпе и с трубкой в зубах. Рядом -- так же броско (но чуть мельче) имена знаменитых скульпторов и художников: Де Кирико, Мартини, Андреотти, Боччоне, Модильяни др., фотографии их полотен и скульптур. В залах Дворца приглушённо играет камерный оркестр, звучит музыка Дебюсси, Франка, Сен Сана. Хорошо одетые люди степенно разгуливают вдоль выставленных живописных и скульптурных работ, редко останавливаются и, болтая между собой, проходят далее. Но у скульптур Эрьзи исчезает степенность: публика толпится, с восхищением замолкает, обходит работы, останавливается, молчит или начинает говорить, оживлённо обсуждает скульптуры -- "Христос распятый", "Каменный век", "Бомбист", "Марта". В стороне стоит Эрьзя. Он как бы и не при чём, но внимательно вглядывается в публику, слушает, что ему старается переводить его новый парижский знакомый аргентинец Антонио Санта-Марино, быстроглазый субъект, неплохо, с небольшим акцентом, говорящий по-русски. - Они говорят, что это гениально! - шепчет Антонио Мастеру, - Что такого не было! Просто никогда не было. - Что ещё говорят О чём - Говорят, что ты -- Микеланджело двадцатого столетия! Восхищаются. Говорят: "Русский Роден!" Ты слышишь, слышишь, маэстро! - Что за люди Кто это говорит! Антонио от восторга уже не шепчет, почти кричит в ухо Эрьзе - Боже! Боже мой! Маэстро! Это такие люди! Такие люди! Это великие люди мира сего! - Кто Кто такие Да не ори ты! Что за люди Антонио сбавил громкость, приглушённо называет известные имена: - Вот этот -- это Роже Мартен дю Гар -- самый известный журналист, четвёртая власть, рядом с красивой блондинкой - Анатоль Франс -- великий писатель. Ты читал его "Боги жаждут" о революции - Есть у меня время читать... А этот кто, маленький, крикливый - Андре Мажино, депутат Национального Собрания. Тот, что чешет лысину у "Христа", к нему подходит Жак Кокто, великий поэт, за ним у "Каменного века" - Эрик Сати, гениальный композитор, рядом - Морис Ростан, а тот, что задумался у "Марты" -- это Игорь Стравинский... - Игорь Он русский - Почти. Он великий музыкант, Целая эпоха! Дирижёр, композитор! У "Бомбиста" Эрьзя слышит русскую речь. Четверо прилично одетых бородачей, с удивлением и восхищением разглядывают скульптуру. Негром- ко переговариваются по-русски. - А эти кто, бородатые Эрьзя незаметно подходит, старается понять, о чём говорят эти люди. Антонио следует за ним, шепчет: - Не знаю. Какие-то русские. Или художники, или купцы... Русские -- все бородатые. Если купцы, может миллионщики. Может, чего купят. Сейчас узнаю. Антонио исчезает и тут же появляется, шепчет: - Точно - это русские, то ли социалисты, то ли анархисты. Но не купцы. Что не есть хорошо! В Париже на каждом шагу русские радикалы, бомбисты, социалисты... Лысоватый рослый русский, в пенсне с бородкой брэтте", всматрива- ется в скульптуру "Бомбист", привлекает другого бородача в очках, продол- жает заинтересованную беседу: - "Бомбист"! Смотрите, смотрите! Георгий Валентинович. Вот он Великий Инквизитор. Он уверен, что только мечём, топором, бомбой можно излечить мир, помочь людям, создать рай на Земле. Потрясающе придумано и сделано! - Это вам образный, я бы сказал, художественный ответ по вопросам стратегии и тактики революционной борьбы. Это вам не Боччони, которого только что видели -- "Развитие бутылки в пространстве"! Кто его сделал "Эрьзя". Сильные работы! Талантливый человек. Из России Надо бы познакомиться... И тут же перед ними возникает Антонио Санто-Марино, раскланива- ется, улыбается. - Добрый вечер, господа, хочу вам представить: знаменитый скульптор, ваш земляк, Стефан Эрьзя. Это его скульптура! Русские с удовольствием поворачиваются к Эрьзе. Тот, кто хотел познакомиться, протягивает руку: - Анатолий Луначарский, Здравствуйте, мастер. Эрьзя жмёт крепкую тонкую руку. - Степан Нефёдов-Эрьзя. - Рад с вами познакомиться, Степан Эрьзя. И тем более рад, что земляк, и вы среди всего этого, - с неудовольствием оглядывая экспозицию, -- как русский вестник будущего. Подходит другой русский с окладистой седоватой бородой, в очках, знакомиться: - Михаил Покровский. Спасибо! Ваши скульптуры в отличие от всякого другого, что здесь выставлено, заставляют чувствовать и думать. Всё такое боевое, сильное и даже "Христос" ваш, как русский ратоборец, страдает, но не сдаётся. - Спасибо, за добрые слова. Степан Эрьзя. Благодарю. Крепкое рукопожатье, - Георгий Плеханов, - добрая широкая улыбка, - Скажите, пожалуйста, господин Эрьзя, что ваш "Христос" - бог - Нет! Не надо оскорблять Бога, делая Его человеком. Бог - это бесконечное совершенство. Мой "Христос" -- человек по пути к совершен- ству. - Очень интересно. Откуда, вы, Степан Эрьзя С Волги - Я -- мордва-эрзя. С Суры я, из Алатыря. Из глубины зала к ним выходит ещё один русский, молодой, безбородый, с открытым простым лицом и сразу к Эрьзе: - А я -- Фёдор Калинин из Александрова. Всё обошёл. Третий раз возвращаюсь к этим скульптурам. Всё очень нравится. Особенно "Марта". Вы её придумали или такая есть живая - Есть такая... -- растроганно говорит Эрьзя, - Спасибо, спасибо, друзья... Спасибо за доброе слово... Луначарский смотрит ему в лицо, дружески хлопает по плечу, прощается: - Да, да! Мы ваши друзья, ваши товарищи, мастер Эрьзя. Будете в Петербурге -- увидимся... Глава седьмая "Как у нашего Мирона...". По вечернему проспекту Селье от "Гран Палас" с выставки идут Эрьзя и Антонио Санта-Марино. Их обгоняют парижские прохожие, оглядываются, может, и узнают, так как его большая фотография-портрет смотрит на Париж со множества афишных круглых тумб. Антонио, льстиво заглядывая в глаза Эрьзи, смеётся, переводит на русский, указывая на афишу: - Ха! "Великий Стефан Эрьзя из сибирских лесов"! И портрет и слова напечатали крупнее, чем Модильяни и Боччоне! Наша взяла! Мы ещё им покажем, правда, маэстро Стефан! Эрьзе приятно это слышать. Но ещё не привык к славе и переводит тему: - Ты что-нибудь понял в этом "Манифесте футуристической скульпту-ры Боччони". Ты переводил мне, когда выступал Медардо Россо, но я ничего не понял. Ни-че-го! Может я какой-то глупый, а они все такие умные - Ты не глупый, а они не очень-то и умные. Но всё в мире есть что - коммерция. У тебя - вещи. У них - вещички, штучки. Но эти штучки продаются. Видишь ли, и Россо, и Умберто Боччоне -- импрессионисты. Понимать не обязательно. Но это модно! А если модно, то покупается! Но публика толпилась только у тебя, - останавливается, хватает за пуговицу на пальто Эрьзи, - Послушай, я давно хотел предложить тебе одну идею. Ну, подожди и слушай! - Слушаю-слушаю. Оставь пуговицу, оторвёшь. - Маэстро Стефан Эрьзя, вам деньги нужны Эрьзя разжимает руку Антонио на пуговице, идут дальше: - У тебя лишние И много - Пока нет, но могут у нас (делает акцент на слово "у нас") быть и много! - Месье Антонио, знаю тебя месяц, но ты ходишь в рваных носках и кушаешь за мой счёт. - Да, сейчас денег нет, но есть голова. Cabeza inteligente. По-русски -- это умная, толковая голова у меня есть. И я знаю, как их сделать. - Что сделать - Деньги! - Молодец! Ну, так делай! - С тобой! Вместе будем делать. И это есть балшой верняк! - Ты меня впутаешь в дерьмо, месье Антонио Антонио снова останавливается и снова держит Эрьзю за пуговицу. - Нет, не бойся. Слушай меня. Творец дал тебе гениальную способность запоминать лица. Я видел, как ты работаешь. Ни один скульптор так не умеет: тебе достаточно один раз увидеть человека и за раз вылепить его портрет абсолютного сходства, но даже более чем просто сходство. Это он сам, живой и с характером. Эрьзя с трудом освобождает пуговицу от цепких пальцев Антонио. - Ну и что Это моя профессия. Так все работают. - Так Никто не работает! Так быстро, так талантливо. Ты -- гений; Стефан! - Баста, баста, Антонио! К делу. Ты, вроде, про деньги говорил. - Так это и есть деньги. Я нахожу богатых заказчиков. Я обеспечиваю тебя материалами. Я делаю тебе рекламу. Все финансовые дела: договоры, налоги, аренду отличной мастерской и прочее, и прочее - всё беру на себя. Ты только работаешь. Аргент делим пополам. У тебя будет, так, как русские говорят: "денег куры не клюват". Эрьзя останавливается недоверчиво смотрит на Антонио, что-то настораживает его в этом маленьком шустром аргентинце, идёт задумчиво бормочет про себя: - Н-н-н-да, чо затеял. "Куры не клюют". Я подумаю. Но только без рекламы. Не знаю, не знаю... Я художник, а не штучник, - молчит, думает, - Нет, мне не по душе это, месье Антонио. Антонио предвидит эту нерешительность Мастера и вновь бросается в атаку: - Да, да! Ты именно не штучник. Ты -- великий маэстро, Стефан! Каждая твоя работа -- это всегда шедевр. Ты как бог Мидас, к чему не прикоснешься, становится золотом, но ты не умеешь его брать, я помогу тебе в этом... С этими словами Антоний машинально отрывает пуговицу с пальто Эрьзи, который задумался и не замечает потери. Они выходят на ярко освещённые Елисейские поля. Эрьзя резко останавливается. Прохожие парижане оглядываются на него. Ну, конечно, они узнают Мастера. Один парижанин поднимает шляпу, удивлённо приветствует Эрьзю, другой пожимает руку, приветливо ему улыбается. Эрьзя тоже улыбается, отвечает на рукопожатье, отворачивается от Антонио, - Я сказал тебе - "нет" и баста! - прохожим парижанам, - Здрасте! Спасибо! Здрасте! Чао! Бонжур, месье! Баста! Баста, Антонио, пошёл к чёрту! Est alle an diable! Простите. Это не вам, месье! ФРАНЦИЯ. 1913 год. ПАРИЖСКОЕ ПРЕДМЕСТЬЕ, ГОРОДОК СО. ЗАМОК ЭМБЕРЖЕР. ЛЕТО. УТРО. В мастерской наведён относительный порядок. Вместо убогого лежбища Эрьзи и Марты, у окна красуется новая модная оттоманка. Рядом изящный дорогой столик с инкрустацией. На столике -- две бутылки красного вина, бокалы. В синей пепельнице дымится длинная папироса. На полу огромная шкура бурого медведя с подпалиной. За чуть отдёрнутой шёлковой драпировкой виднеется обширная тахта с неубранной постелью. Головы, тела и торсы задвинуты в дальний угол. Там же возвышается "Христос", через плечо которого наброшена афиша-анос с "Осеннего Салона". "Le grand Stepane Erza a partir des forets de Siberie!". И большими буквами по-русски по афише бардовой губной помадой: "Великий Эрьзя из сибирских лесов!". Марта, повзрослевшая, модно коротко стриженная, с золотой ленточкой в волосах, лежит на оттоманке, забросив на спинку красивые ноги в чёрных ажурных чулках, громко читает по-французски статью о творчестве Эрьзи в парижской газете "Liberation". На странице газеты -- крупно фотография скульптора: длинноволосый, с короткой бородкой, круглая широкополая шляпа с острой тульей, "монмартская" трубка в зубах, косоворотка, длинное пальто, прочные сапоги "стильрюс", а вокруг портрета - фотографии скульптур с "Выставки". Самая крупная -- "Марта". Эрьзя у станка, как всегда работает без эскизов, по памяти, быстро лепит чью-то гипсовую голову, заинтересованно слушает, смотрит на Марту, на её двигающийся в чтении большой рот с красиво очерченной губной каймой и сверкающие белые зубы. Иногда она возмущённо вскрикивает, лупит кулачком по спинке оттоманки, машет длинными ногами и снова читает. Мадам Верман внимательно следит, за работой мастера - учится и одновре- менно слушает Марту, порой останавливает в каких-то местах, переводит Эрьзе по-русски отдельные фразы. Работают руки, нанося на каркас гипсовый раствор, выявляют из материала чьи-то глаза, нос. Появляется крепкий подбородок, крупные бульдожьи складки у рта. В центре мастерской на верстаке -- виднеются три налаженные арматуры и прикрытые чистой простынёй уже готовые гипсовые бюсты и головы. Они, будто живые, и тоже слушают Марту. Мадам Верман переводит на русский то, что читает по-французски Марта, стараясь передать её тон и взрывную мимику: - Салон поражён! Салон сражён размахом искусства Степана Эрьзи, русского крестьянина ставшего скульптором... - мадам смешно и нелепо изображает Марту, - Фи! Говнюк этот Варно! При чём здесь "крестьянин" - переводит текст, - Талант скульптора обладает гранд потенцией... -- мадам повторяет, как Марта изображает гранд потенций, и презрение журналисту Варно, - Ну, пошёл, ну пошёл. Во, идиот, что ты пишешь, мартышка! Эрьзя быстро интересуется: - И что пишет мартышка Марта читает по-французски, влюблено улыбается Мастеру. Верман вырывает слова из текста, переводит. - Твоё волевое лицо, как будто вырезано из дерева, очень выразительно и живо, озаряется светом ясных, мягких и очень добрых глаз, - мадам смешно изображает Марту, - Твоих любимых глаз! Эрьзя не отрываясь от работы: - А по делу что Мадам смеётся: - А по делу ничего... И тут Марта перестаёт читать, вскакивает с оттоманки возмущённо поднимает палец, говорит Эрьзе по-французски, тычет гневным пальчиком в газету, возмущённо ходит по мастерской, яростно жестикулирует руками. Мадам Верман, изображая Марту, переводит возмущённый вопль Марты: - Вот опять... "Это подлинно русский Роден, русский Бурдель!". Какого дьявола! Я тебя спрашиваю, сука! С этими словами Марта швыряет газету и отворачивается к окну. Эрьзя, отрывается от работы, удивлённо смотрит на Марту: - Что она ругается Смотри-ка, знает новое русское слово - "сука". - Злится, говорит, что Эрьзя -- не Роден и не Бурдель. Он только -- Эрьзя! И пора понять этим говнюкам французам, итальянцам, немцам, что Эрьзя выше Родена! И тем более выше Бурделя! Эрьзя кивнув на газету, вновь принимается за работу: - Что там ещё Мадам Верман поднимает газету, переводит отрывок статьи: - "Искусство Эрьзи... ясно, открыто и чувственно. В его творчестве уникально соединились достижения великих европейских мастеров, эстетические искания современного модерна и оригинальность национальных традиций лесного человека... Это исповедь художника, который страстно любит природу и воздвигает памятники её величию...". Марта вырывает из руки мадам газету комкает, делает из неё ком, футболит, его, гонит по мастерской, подскакивает к Эрьзе, обнимает его: - К чёрту! К чёрту! Всех этих роденов, бурделей! Особенно бурделей! В мире есть один великий мэтр - Стефан Эрьзя! Ты чего загрустил, мой любимый А ну-ка рассмеши меня! Что-нибудь про Россию. Сказочная страна! Немедленно! Я жду! Эрьзя удивлённо смотрит на мадам Вернер: - Чего она хочет - Девочка хочет, чтобы ты смешил её про Россию. Эрьзя, не раздумывая и продолжая работать, весело поёт русскую частушку: - Как у нашего Мирона На ...ую сидит ворона. Как ворона запоёт, У Мирона ...уй встаёт! Верман открыв рот, таращит глаза, пытается вникнуть в неведомый смысл русской частушки. Марте уже смешно, теребит мадам Верман: - Что ты смеёшься Что он поёт Переведи! Мадам Верман, смущённо, зажимая смех: - Ну, это... у них, в России у мужчины на писе сидит ворона и запела! А мужчина хотел эту ворону... Марта в ужасе открывает рот: - Он спьял с ворона Ка-а-ак Мадам ничего не остаётся, как согласиться: - А вот так!!! Взял и спал! И обе взахлёб хохочут и не могут остановиться, обнялись и падают на медвежью шкуру и дрыгают ногами, и плачут от смеха. - Ха-ха-ха! Спьял с ворона! -- хохочет Марта. - Во-ро-ной! Ха-ха-ха! -- ещё громче, - мадам Верман. - Это билля не ворона! - сквозь смех по-русски объясняет Марта, - Ха-ха-ха! Это билля руська бабка! И они петь руська чайстушка! Как у нашего Мирона! Ха-ха-ха! Ни хохочущие, веселящиеся женщины, ни улыбающийся Эрьзя, углублённый в работу, не замечают двух мужчин, незаметно вошедших в мастерскую и с улыбкой наблюдающие за этой сценой. Это Антонио Санта-Марино и высокий, моложавый, щеголевато одетый незнакомый господин. Вошедшие, не удержавшись от заразительного веселья в мастерской, не сговариваясь, начинают сначала тихо, а затем, уже не сдерживаясь, громко смеяться. - Кх-м! Кх-м! Ха-ха-ха! Мерси! Мерси! Ха-ха-ха! Смех на минутку смолкает, чтобы вот-вот вспыхнуть с новой силой. - Не знаю, над чем вы так потешаетесь, да это и не важно, - низким красивым баритоном говорит незнакомец, - но с радостью присоединяюсь к вам, милые, прелестные парижанки. Ха-ха-ха! И вновь все смеются. Сдерживая смех, Антонио представляет незнакомца: - Мадам Верман, мадемуазель Марта, маэстро Стефан Эрьзя, я с величайшей радостью представляю вам моего большого друга Массимо Марсело Торкуато де Альвиер! Альвеар, улыбаясь, дружески протягивает Эрьзе руку. Но рука мастера, встречно было протянутая гостю, повисла в воздухе. Жидкий гипс стекает по запястью, капает на пол. Эрьзя задерживает руку, весело и смущённо объясняет: - Гран мерси, месье Массимо, Степан Эрьзя! - и по-русски, - Прости, загустевающее состояние. Гипс! Альвиер смело хватает белую от гипса руку мастера, дружески пожимаёт, и оба смеются и вытирают руки одной ветошью. И снова становится весело и свободно. Антонио, как всегда раскованный, болтливый и подвижный, ужеу столика, уже разливает вино, уже протягивает бокалы. - Маэстро Стефан, ты знаешь, кто у тебя в гостях на этот раз Да! Это сам Массимо де Альвиер! Чемпион мира! Великий спортивный шутер: фехтование, стрельба, верховая,. Индивидуально -- бронза! В командном -- золото! А сегодня -- посол моей родной Аргентины во Франции! Вива Эрхентина! (разносит бокалы) Вива! Вива! Вива! Эрхентина! Массимо, идите сюда! Я вам покажу что-то! Все пьют вино. Антонио, продолжая говорить, увлекает Альвеара к верстаку, откидывает простыню, и перед Альвеаром возникают лица, многие ему знакомы. Альвиер поражается мастерством скульптора: абсолютная похожесть и узнаваемость образов. Антонто продолжает: - Вы узнаёте, кто это Ну-ну, кто Альвиер узнаёт, восклицает удивлённо: - Да, это же Пьер Пресер! - Верно! Это он. Лётчик Пьер Пресер -- первый воздушный рейс Лондон -- Париж! А это кто Ну - Как кто Мисс Шарлота Дод. Колоссально. Я её хорошо знаю. Это она! - Да-да, Пятикратная чемпионка Уимблдона. Она сейчас в Париже и должна вот-вот подъехать, забрать свой заказ. А кто, кто это, дорогой посол - Сарра Бернар, божественная Сарра. Но это не гипс -- это мрамор! - Да, маэстро Эрьзя по её просьбе сделал портрет в мраморе в образе императрицы Феодоры. Гипс недолговечен и хрупок, дорогой друг Марсело. Многие заказывают в мраморе, можно в терракоте, бронзе, чугуне... Это, правда, другие цены и сроки... А там, за шкафом -- голова Эмиля Дюркгейма, на полу под ним бюст великого француза: человек -- "синематограф" Луи Жан Люмьер, давно сделан, но что-то не приходит заказчик... Восхищённый Альвиер подходит к Эрьзе: - Да-а-а... Это... Это... Мэтр Стефан, у меня нет слов. Я был на "Осенней выставке" и ночь не спал. Меня просто ошеломил ваш "Христос", И я вижу его здесь и очень огорчён. Он должен быть на... Антонио подхватывает: - Да-да, мы хлопочем о постоянной выставке Стефана Эрьзи в Париже, но... - Да, да... Мэтр Стефан, моё восхищение безгранично, так назначьте, когда мне придти для позирования Эрьзя смеётся, просит Марту: - Дорогая, давай ещё бутылку. Там, там, под кроватью! Марта с готовностью устремляется в угол, лезет под кровать. - Я знай, где бутилька! Пить, гуляй будем, мой любимий гений, Стефан-чик. Антонио заговорщицки Альвиеру: - А не надо позировать, - Эрьзе, - Когда ему придти, спрашивает. Эрьзя чешет затылок, прикидывает: - Лучше по-свежачку. Если гипс, завтра сделаю. В печи подсушу и... а если не срочно ему, пусть в конце недели заглянет. Ну, ребяты, девки, наливай! Вива, Эрхентина! Марта и мадам Вернер суетятся. Появляются фрукты, какая-то рыба, круглая бутылка "Реми Мартин". Марта наливает в тонкие рюмочки коньяк, поёт тоненьким голоском, пытается вспомнить хулиганскую частушку Эрьзи. - Как у руська мужичок По имени Мирон На письку сель ворона Птичка такая девочка. А он не стерпьель и спал с птичикой... Бедный птичика! Ой! Я не могу! Ха-ха-ха! Все снова не сдерживаясь, весело смеются. Марта обнимает и целует Мастера и крутится вокруг него. И все пьют коньяк и веселятся. Марта говорит: - Это, конечно, ужасно грубая шутка, но ужасно смешно! -- добавляет по-русски, - Я люблью тебья мой милий, мой великий гранде, бриллианте Стефан Эрьзя! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. ДЕНЬ. Живая юная Марта смотрит, улыбается Мастеру большим красивым ртом с крупными сверкающими зубами. Она стоит в дверях его аргентинской мастерской, радостно смеётся, как тогда, 35 лет назад. - Марта Ты как здесь! -- спрашивает Эрьзя и уже знает её ответ - Я прихожу всегда, когда ты вспоминаешь меня. Но ты стал редко вспоминать. Я давно хотела увидеть тебя, - по-русски,Ю - мой милий, великий гранде, бриллианте Стефан Эрьзя. Мастер смотрит на Марту. Марта улыбается ему белозубым прекрасным ртом, машет золотой ленточкой над рассыпавшимися волнистыми волосами и исчезает. - Вы видели её -- спрашивает Катрин, - Она только что была здесь. Да - Да. Они иногда возвращаются, настоящие... женщины... Настоящие женщины знают, как влюбить мужчину: восхищаться им, особенно, если он художник. Любовь начинается с восхищения. Я тоже, когда делаю портрет женщины, я восхищаюсь ею, не духовно, нет - люблю физически. Не обладаю, но облекаюсь ею... становлюсь частью прекрасной, совершенной и любимой плоти... - Она ушла от тебя - Ушла. Ушла к Рэне Рильке, поэту, кстати, хорошему поэту. Его она тоже любила, очень любила, но меня она, я знаю, любила больше. - А что с ней стало потом - Кто-то говорил, что немцы сожгли её со всей семьёй в крематории Освенцима, где сжигали евреев.... Но вот как-то зашёл один француз. Посидели с ним, выпили, и вдруг он говорит, что нет, Марта жива, чудом спаслась и живёт в Париже под именем мадам Вайо, что у неё молодой муж, лет на двадцать моложе её. - Что ты говоришь - Не знаю, правда ли... Но это уже другая жизнь. Мастер затягивается дымом своей трубки, закрывается облаком. Катрин спрашивает облако: - Что ты имеешь ввиду О чём ты Эрьзя продирается из табачного облака, ходит по мастерской: - О том, где грань, когда кончается жизнь и начинается искусство Ты знаешь Ты не знаешь этого. Катя, ты знаешь самою себя Нет, ты не знаешь самою себя. Человек постоянно притворяется. Он постоянно изобретает себя. Человек становится таким, каким он хочет видеть себя, но не впрямую, а подсознательно... Встречаясь с искусством, я имею в виду искусство -- где присутствует Творец, меня охватывает трепет и дрожь. Я преображаюсь, плачу, и смеюсь. Глава восьмая "Ручеёк, в котором отражается солнышко" Мастер в тени, у дальней стены мастерской, стоит среди своих скульптур, а на Катрин смотрят лица его скульптур. Он проходит мимо них и говорит, обращаясь к ним: - Мои работы -- это образ, окружающего нас мира. Вокруг нас человеческие лица. Именно человеческие лица. Осмотрись вокруг. Разве ты не видишь тысячи глаз, которые смотрят на тебя. Это мир смотрит на нас человеческими лицами с закрытыми глазами. Глаза закрыты, но они смотрят. Я - собиратель. Я извлекаю их и влюбляюсь в них. Я и лица. Нам хорошо. Мы понимаем друг друга. Идёт к верстаку. Снова дым. Снова жужжит фреза. Тихое покашливание. Мастер работает. Но Катрин уже вцепилась своей журналистской дотошной хваткой в объект и не отпустит, пока не иссякнут вопросы. - Но, прости, Маэстро, а почему ты называешь всех своих женщин "бабами" - Вообще-то я их никак не называю. - Почему - Тогда они как бы отстраняются... - Но почему всё же "бабы", это как-то... - Это я так - больше для фасону. Дым напускаю. Я их всех люблю, и у каждой есть своё особое имя. - Ну, а вот эта головка - Эта Только между нами, эта головка -- "Люлечка". - А эта Катрин любуется "Мордовкой". - Эта Эта -- "Ручеёк, в котором отражается солнышко". - Какое чудо! Как Как ты назвал её "Ручеёк-солнышко!". РОССИЯ. МОРДОВИЯ. БАЕВО. ЛЕТО. ДЕНЬ. Родная деревня. Сияющее, звонкое утро. В эрзянском невестином наряде на крылечке стоит и смотрит на него, юного, Любава, сама красота. Крылечко крутое с двумя резными разноцветными деревянными столбиками. Любавина изба напротив избы Нефёдовых, где на крыльце стоит Степан. Ему лет 16-17. Он как крепкий молодой дубок: статный, плечи широкие, русые волосы до плеч, глаза большие, голубые. Любава и Степан смотрят друг на друга. Деревня пуста. На улице никого. Идут навстречу друг другу. Лес рядом, сразу за околицей. Идут лугом. Идут лесной тропинкой. Берутся за руки. Молча вслушиваются в вечную жизнь земли и леса, в пение птиц и неведомые шорохи и звуки. Они часть этого мира. Они - травы. Они - цветы. Они - деревья. Они - птицы. Они - лазоревое небо с низко бегущими облаками над кронами деревьев... Они садятся на светлой опушке полной цветов и пахучих трав, под старым дубом, в ветвях которого живёт молчаливая кукушка. И слышат музыку и чудный голос, что звучит в глубине леса, голос невообразимой чистоты и прелести. - Ты слышишь -- шепчет Эрьзя-Степан. - Что, милый -- спрашивает шёпотом Любава. - Эту музыку, эти перезвоны, скрипку, и это пение - Слышу. Что это - Это растёт трава. Это звенит родник. Это поёт лес. - О чём он поёт - О том, какая ты красивая! - Какая я - Ты, как радуга над лесом! - Какая я - Ты как песня соловья на заре. - Какая я - Ты как ручеёк, в котором отражается солнышко. - Какая я Повтори, про меня... - Я тебя нарисовал... - Нарисовал Ну, покажи скорей! - Я тебя нарисовал в своём сердце, песня ты моя заревая! Любава прячет головку ему на грудь и шепчет. - Я хочу спросить тебя, милый: отчего от твоих слов про меня мне кажется, будто я качусь с горы на салазках. Аж обрывается у меня в груди что-то, а хорошо становится, как, ты даже и не поверишь, - и добавляет с испугом, - Ты уйдёшь - Да. - Ты меня любишь - Очень, очень люблю, но я уйду. - Иди... Любава обнимает юношу, ласкает русые кудри, прижимается сильным девичьим телом. Целуются. И становятся единой плотью. Кукует кукушка. И спрашивают вместе: - Кукушка, сколько нам жить Считают шёпотом вместе: - Раз, два, три... И пролетает над ними большая лазоревая птица, совсем низко. Он чувствует тёплый ветер её полёта. Птица делает круг над поляной и садится человеческим силуэтом на поваленной старой берёзе. И смотрит на него... Только на него. Будто ждёт... Глава девятая "Женщины" АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Эрьзя молча работает над куском альгаробо, во всю дымит своей трубкой. Катрин прощается со скульптурой "Мордовка", ласково повторяет: - "Ручеёк, в котором отражается солнышко!"... Ты меня слышишь. Маэстро, ты где Но из облака ничего кроме натужного старческого кашля не слышится, потом сердито: - Баста-баста!... Мы что-то сегодня опять разболтались. Скоро обед, а мы ещё так мало сработали. Выглядывает из дымного облака, улыбается лукаво. - ... Но если синьорина Катрин Винтер ждёт вдохновения от трёпа со старым эрзянским пнём, то напрасно. Вдохновение приходит только во время работы. Так и во всём. - Маэстро Стефан, называйте меня просто Катя, пожалуйста. Катрин стоит у мраморной "Евы", потом подходит к "Спящей матери". - О! Я знаю эту женщину. Это - Шифра Леш де Ресник из "La Capital" - ежедневная газета на испанском, пишет на немецком и польском материале. Перед тем, как идти к вам я прочитала её работу о вас, маэстро. Хорошая умная статья. Она пишет, что в таких работах, как "Философ" и "Моисей" вы превзошли Микеланджело Буонарроти - Да это она. Но Шифра переоценивает мои работы. Мне очень мила эта женщина и её сынишка Сами. Мы давно дружим и с её мужем Сломоном де Ресник. Вы его знаете, лидер у здешних социал-демократов. - И всё же у вас не так много молодых женских лиц. Вам больше нравятся женщины зрелые Эрьзя молчит, потом просто, как своё личное: - "Женщины сидят и ходят, молодые и старые. Молодые красивы, но старые -- гораздо красивее...". - Уитмен. - Да. Всего две строчки, но какие! Мастер работает. Над ним голубое облако ароматного трубочного табака. Крепкие руки сжимают рукоять бормашины. Фреза обнажает тело кебрачо. Работает и размышляет вслух. - ... Я всегда любил красивых женщин и влюблялся, и страдал. Женская красота -- она не зависит от самой женщины. Она тоже от Творца, как прекрасный пейзаж или мудрая мысль. Всё от Б-га. С улыбкой оглядывается на скачущую по мастерской полуголую Чикиту. Чикита включает радиолу, ставит пластинку. Красивый тенор поёт "Бесаме Мучо". Чикита танцует с Луисом Орсетти. В танец вступает ещё одна пара и ещё. Это танцуют посетители мастерской, которая и есть - постоянно действующая выставка Мастера Стефана Эрьзи. Всякий может зайти, и сколько хочет смотреть работы Мастера, может и сам поработать, а может танцевать или отобедать, или поспать в саду под лимонным деревом. Молодые люди танцуют. Всем хорошо в уютной, тёплой и деловой атмосфере мастерской. Мастер любуется танцующими Луисом и Чикитой. Чикита оставляет Луиса, танцует одна вокруг Эрьзи, подпевает певцу. - Тебя, отыскав, боюсь потерять навсегда. Хочу, чтобы ты был очень близко. Хочу смотреть в твои глаза. Хочу видеть тебя рядом. Целуй меня, целуй сильней, Потому что я боюсь быть с тобой и боюсь потерять тебя! Целуй меня много! Бе-са-ме Му-чо! Эрьзя ласково улыбается Чиките, не отрываясь от работы, шутливо грозит ей пальцем. Чикита не отстаёт, игриво зовёт, зовёт его в танец, но, поняв, что с Мастером сегодня не выйдет, смешно танцует с Леоном. Псу это не нравится, но терпит. Мастер продолжает беседу с Катрин: - ...При всей свежести и привлекательности молоденьких девичьих лиц, они пустынны, на них ещё ничего нет. Жизнь не высветила их огнём испытаний, бедствий, нечаянных радостей, состраданий, мудрости, терпения и величия материнства... Думаю, что это вторая главная тема искусства -- женщина, как животворное начало всего светлого на земле... Оторвался от работы, указывает Катрин на портрет из урундая. - ... За вашей спиной, Катя, - портрет моей матери. Я сделал его после её смерти... Я знаю, что она умерла... Но я знаю, что она не умерла... И что все живы, пока жив я... Катрин подходит к "Матери", трогает тёмное дерево, гладит, ласкает щёку, подбородок. - ... Ещё я называю эту работу "Ожиданием"... Я как вспоминаю маму, так она всегда ждала. Ждала отца с бурлачества или с поля, ждала детей, корову на вечерней заре... Она умела ждать без упрёка. Проста ждала... РОССИЯ. МОРДОВИЯ. БАЕВО. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Мама, вся в солнечном нимбе, стоит у ворот, прикрыв ладонью глаза, смотрит, как из оврага на рыжее сжатое поле выходит стадо. Заходит солнце. Стадо идет, и золотая пыль клубится над дорогой. Слышен резкий треск, то стреляет кнут пастуха Потешки. Вот и сам Потешка в треухе, весёлый и тоже солнечный. За ним змеится кнут. За кнутом бежит рыжая, тоже вся в солнце, собака Пинетка. От стада отделяется Пеструха. Мать идёт ей навстречу. Белоголовый Стёпушка, ему лет пять, может шесть, хотел, было за матерью, но останавливается во дворе. Всё здесь так замечательно интересно, каждый раз внове. Солнце совсем залило просторный двор золотом. Весь в золоте зевает старый пёс Киска на цепи. Золотится берёзка с его маленькими качеликами на оттопыренном, кривом стволе. Золотятся грачиные гнёзда на большой старой раките. Грачи кружатся стаей, галдят. Золотится поленница. И амбар. И баня на задах. И лопухи, что выше его ростом. И всё в золоте чучело на огороде. А вот котята резвятся под присмотром золотой кошки. И золотой петух строго смотрит на мальчика. А куры не обращают на него внимания. Дед-покштя Иваж сидит на завалинке с шилом и дратвой, ремонтирует подпругу, покуривая, беседует, с дядей Максимом. Руки у деда чёрные с потрескавшимися мозолями. Сам он небольшой, но коренастый, во рту трубка, и похож на весёлый корень в шапке. Дядя Максим, известный в эрзянских деревнях плотник, молчит, тоже попыхивает трубкой. Стёпушка любуется дядей. Дядя Максим широкий, крепкий, красивый. Топор засунут за пеньковый пояс, повязанный поверх зипуна. Поперечная пила с обмотанным тряпицей зубчатым полотном -- под мышкой. Ножовка, рубанок и прочий мелкий "струмент" -- в мешке за спиной. Далече известно: за что ни возьмётся всё получается у дяди Максима -- "любо дорого". Баба-покштява Мосяйка (Иважниэ) выносит ушат с бельём. Развешивает на просушку. Стёпушка подходит к лошади. Лошадь гнедая. Ест сено. У неё большой фиолетовый глаз. Можно трогать бархатистую лошадиную шею, грудь, ногу... Вдруг лошадь перестаёт есть, и из неё течёт широкая золотая струя. И снова лошадь ест сено. Солнце совсем низко, стелется лучами по траве. Трава сухая, мягкая, тёплая. Бочка с зелёной водой. В воде головастики. Тараканчики-солдатики красненькие с крестом на спинке. Муравьи. Большие и маленькие. Бабочки. Лягушки. Потянуло прохладной сыростью. Все звери куда-то торопятся. Наверное, по домам. Вечер наступает. Спать всем пора... В золотой закат улетает журавлиная станица и кричит далеко и звонко-звонко: ку-у-урлы-ы-ы! ку-у-урлы-ы-ы-ы! Гаснет солнышко. Но зажигается в медном светце лучина. В избе становится светло. Мама сидит за станком прядёт. Крутится колесо прялки. Бесконечно тянется в её ловких пальцах тонкая нить пряжи, наматывается на катушку. Крутится моток кудели на гребне. Рядом старшая сестра Фима -- учится женскому ремеслу. Старший брат Иваж, тоже за учёбой: учится плести лапти. Отец Дмитрий делает заготовку, показывает, как плести дальше. Иваж доделывает. Лапти получаются очень красивые. Стёпушка сидит рядом с дедом и любуется дедовой работой. Дед вырезает из липы и раскрашивает ложки. Вот длинная с расписной ручкой. А эта широкая с шишечками. Или вот эта с зазубринками. Ложки маленькие и большие, в узорах, в цветочках, с ягодкой на кончике... Сейчас расписывает большую замысловатую ложку. Ложка украшена невиданной птицей, вся в радуге, в золоте, в маковом цвете. - Покштяй, что за птица -- спрашивает деда Стёпушка, - Такой птицы я не видал. Какая красивая птица! Какой хвост, как радуга! И коронка на головке! Что за птица - Слушай меня, цёрыне, - таинственно шепчет Стёпушке дед-Покштя Иваж, - Это Жар-птица, Птица-счастья. Раньше свободно жила она в наших эрзянских лесах, да спугнули чужаки нашу Птицу-счастья. Скрывается она нынче в дремучих дальних лесах Масторавы. Вот пойдём с тобой в лес и поищем Птицу-Счастья. Я ведаю, где она обретается, знаю тайную тропку. - Где, покштяй - В Мастораве, говорю, цёря. Хочешь, пойдём! - Очень хочу, покштяй! - А не побоишься, цёрыне - Нет, не побоюсь, покштяй. - Завтра и пойдём! - Пойдём, пойдём, покштяй! -- оживился Стёпушка, - Да не уж-то ведаешь, где наша Масторава, не забыл ли ты, старый, к ней тропку Задумался дед-Покштяй Иваж, молчит и снова шепчет: - А может и нет её у нас боле, и живёт она в дальних странах, за морями, за долами. Вот где живёт эта птица, там и страна счастья. Вырастешь, цёрыне, большим, пойдёшь в путь и придёшь в страну счастья, поймаешь там Жар-Птицу и привезёшь её домой в Мастораву и подаришь её эрзянам на, счастье... - Я подарю её тебе. - Меня уже не будет. - А где ты будешь - Я стану деревом, таким большим и старым дубом на ... опушке леса, и в моих ветвях будет жить кукушка и считать твои годы. Ты долго будешь жить цёрыне... - А кто устроил жизнь и сделал мир -- засыпая, спрашивает Стёпушка. - Бог устроил мир, цёрыне, - шепчет дед-Покштя-Иваж, - устроил мудростью, разумением и ведением. Большая семья Нефёдовых молча сидит за столом, все работают и слушают дедову мудрость. Трещит, горит липовая лучина. Поёт, поскрипывает мамина прялка. Сверчок чирикает за печкой. Мама неслышно подходит, берёт заснувшего мальчика на руки, укладывает на полати, накрывает тёплой ватолой, чтоб уютнее было. Руки у мамы большие, тёплые, ласковые. Сквозь сон он видит её лицо. Какое прекрасное у мамы лицо. И ещё накатывает, видится, словно вчера это было... Ржаное поле Нефёдовых. Лето. Полдень. Жарко. Мать мокрая. Пот крупными каплями из-под кокошника по лицу, шее. Длинная белая вышитая на груди рубаха -- хоть выжимай. Гремит тяжёлый пулай на пояснице. Но как всегда аккуратно собраны, пропущены её длинные русые косы в эрзянский панго, без пятнышка её холщовые портянки до колен, лапти из жёлтого лыка... Какая она сильная, ловкая, красивая в работе, не отстаёт от мужиков. Размеренно с хрустом работает её серп, и снопы за ней встают ровным строем. Рядом работают, торопятся, поглядывают на небо могучие люди, отец Дмитрий и Дед-покштя Иваж. А маленький Стёпушка, лежит под телегой, любуется на золотое поле, на розовые облачка, что собираются в грозовую тучу, слышит далёкие раскаты громов и дремлет под звон летнего дня. Как сладко, как привольно Стёпушке. И прожив большую жизнь, испытав боль утрат и разлук, ты поймёшь, что был счастлив. Был и любим, и не любим. И ничего не утрачено. Всё остётся с тобой и с этим уйдёшь. И шепчут губы, и катится одинокая слеза сладких и далёких грёз. - Только бы знал, что это и есть счастье. А за ним и несчастье бредёт. И это - сама жизнь. Всё переплетено. И память как боль, то утихнет, то вновь привидится, как вчера это было... . И сладкий сон прерывается страшной явью! В окно, ломая фрамугу, с потоками воды влезает льдина. Через избу несётся поток. Изба сотрясается от ударов стихии весеннего половодья. Дети, Фима и Стёпушка, на крыше. Стёпушка прижимает к груди дрожащего котёнка. В розовой мгле наступающего утра они видят страшную картину безбрежного водного пространства со льдинами, которые то встают, вырастают серыми холмами и переворачиваются, и разламываются, и запутываются среди ветвей макушек деревьев. Мимо плывёт крыша. На крыше корова, куры. Корова, не переставая, ревёт. Из бурлящей воды поднимается труп утонувшей лошади. Морда лошади жутко оскалена. На далёком берегу среди нескольких изб на возвышении бегают и кричат люди с баграми и верёвками. Весь двор -- стремнина, через которую несутся большие льдины. Льдины ломают и уносят плетень. Рушится передний навес. С крыши слетает солома, плывёт большими кучами по течению. Разваливается, плывёт второй навес. И над бедствием стоит неистовый рёв коровы, визг свиней, страшное хрипенье и ржанье лошади из закрытой конюшни, крики людей... Плетёный коровник кренится. Вот-вот рухнет в стремнину. Конюшня ещё держится. - Ава! Ава! Ава! -- кричит сестра Фима, - Не утопни, мамочка! Не утопни! И Стёпушка видит мать. Она большая, нет, огромная. В одной белой рубахе, без пулая, без платка. Мокрые волосы облепили могучее тело. Большая грудь бесстрашно вздымается. Широкими бёдрами она разгоняет льдины. И льдины испуганно обтекают её. Мощными руками она тащит за собой корову и лошадь. Вот она выводит их на берег, идёт обратно в ледяную стремнину, плывёт к избе. Вода прибывает. Мать вдруг как бы вырастает над крышей. В руке её багор, как копьё, хватает детей, сажает в деревянное корыто и багром тащит корыто к берегу. Она идёт по грудь в воде, и Стёпушка видит, как пузырем вздувается её белая рубаха, мотается ветром тяжёлая грива всклокоченных волос. Упруго двигаются бёдра и ягодицы могучего женского тела. За ней пузырится, струится пенный след... - Ава, те мезе -- кричит Стёпушка ("Что это"). Мама-великанша оборачивается, бесстрашно смеётся. - Большая вода в Бездне! Тусь те телесь, сось тундо... (эрз. -- "Прошла Зима, пришла Весна! Многие воды!"). Над безбрежным половодьем, где морем слились Бездна, Сура, Волга, тянется утренний туман. Глава десятая Жизнь, как лестница Якова. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. В мастерской слышится смех, гуденье голосов. Тянет мясным дымком, вкусными запахами. Слышен голос Эрьзи. - Синьора Катрин Винтер, Катя, иди к столу! Пора обедать! За большим "семейным столом" посреди мастерской - верстак накрытый чистой скатертью -- рассаживается весёлая компания: Чикита, Луис Орсетти, Бартоломе Кандия, Катрин Винтер и, как всегда, гости - трое посетителей выставки: две молодые женщины, одна с маленьким слюнявым пекинесом-девочкой, и немолодой мужчина (иностранцы). Здесь же вертится, крутится вокруг пекинесы верный пёс Мастера Леон. Появляются Марко с бандонеоном и его друг гитарист Гонсалес. - Дорогой Маэстро, - кричит Марко, - шли мимо, ну как не заглянуть... ...к соседу, - подхватывает Гонсалес, - к старому другу, Стефану Эрьзе, гениальному и неповторимому, чародею из сибирских лесов! - Ходи в гости к соседу, - смеётся, - Чикита, - да не в каждую среду. Явились, Шерочка с Машерочкой, да Маэстро! -- повторяет его шутку про двух друзей. - Всем известно, - шепчет Луис Орсетти Катрин, - что оба заскаки- вают, когда здесь Чикита. Леон вспрыгивает и усаживается на лавку, рядом с пустым местом Мастера, так как видит, что хозяин уже несёт огромную решётку с асадо, (жареное мясо по-аргентински) ставит на стол, где среди зелени, овощей и фруктов уже откупорены три бутылки красного аргентинского вина "Мальбек", высоченная четверть мутной "Стефановки" - спиртовой настойки из каких-то трав и цветов, изготавливаемая самим Мастером. А в центре стола уже пыхтит огромный русский самовар с матрёшкой, подаренный моряками с "Вячеслава Молотова". Рядом для любителей - "мате-амарго", аргентинского зелёного чая из травы "шербы", стоит небольшой чайничек в виде тыквочки "колябасы" с трубочкой "бамбажа". Друзья пьют по кругу мате, и принимаются за асадо. И раздаются изумлённые голоса. - Аплаусос пара, асадор! - восхищаются испаноговорящие гости. - Аплодисменты асадору! -- почти одновременно кричат русскогворя- щие, - Отличное асадо! - Стефан, ты снова меня поражаешь! -- говорит, с наслаждением жующая мясо, Катрин, - Ты делаешь восхитительно не только скульптуру, но и аргентинское асадо. И в этом тоже мастер! - Люблю, когда народ приходит: и работается лучше, и полюбезничать есть с кем, правда, Леон, - говорит, Мастер, оглядываясь, будто кого-то ждёт, - Я, как эрзянин, рассчитан был на большую семью. Вы, друзья мои и скульптуры мои -- вы все, как мои дети!У моего народа поговорка такая есть: "В доме дети -- в доме базар, нет в доме детей -- в доме калмазар, то есть кладбище... Гуляем, ребяты! Наливают. Кто себе вино, кто матэ. Мастер предлагает свою "Стефановку". Накладывают мясо, шутят, смеются. Гонсалес перебирает струны, готов что-то спеть для Чикиты. Марко, ревниво поглядывая на Чикиту, готовит бандедеон. - Какой сегодня день -- вдруг встаёт Чикита. - Понедельник! -- услужливо кричит Марко. - Аргентинцу в пятницу говорят, - это Чикита адресует Гонсалесу, - - "Твой дом горит! Аргентинец отвечает: "Ах, как я буду переживать это в понедельник!". Все смеются. - Фи! И чего смешного! -- шепчет соседу дама с пекинесом, - Идиотизм какой-то. Ведь у него дом горит. - Ну, это так они иронично о себе: - поясняет ей сосед, - для аргентинца главное веселиться - пусть дом сгорит, но в субботу и воскресенье он будет танцевать, петь песни, купаться-плескаться, а переживать -- только в поне- дельник. - А-а-а! -- смеётся в полной паузе дама, - Очень смешно! Переживать в понедельник! Ха-ха-ха! Гости удовольствием выпивают, с удовольствием едят жареное мясо, с удовольствием болтают ни о чём. Чикита привычно кокетничает с музыкантами. Гонсалес тает от присутствия Чикиты. Руки гитариста сами собой что-то играют. Марко улавливает его мелодию на бандодеоне и ведёт, ведёт тему танго, создавая уютный музыкальный фон. Эрьзя зачем-то выходит к воротам, что-то или кого-то незаметно высматривает, возвращается с плохим настроением. - Ты кого-то ждёшь, - замечает его беспокойство Катрин, - Маэстро Стефан Кто-то должен прийти и не пришёл Да - Кто-то... -- резко отвечает Эрьзя и молча собирается заняться работой Катрин чувствует, как насторожился старик: - Ну, прости, прости, Это не моё дело. Журналистское любопытство, сама себя ругаю, - пытается отвлечь, - А что означает твоё имя Какое-то нерусское имя. - Тебе не нравится моё имя - Нет, наоборот, нравится! Мне всё у тебя нравится, но я не понимаю, что оно означает. Каждое имя, что-то означает. В открытой двери мастерской видно, как к дому подъезжает машина. Из машины резво выскакивает мальчуган. Это Сами, вслед за ним и сама Шифра Леш Де Ресник. Эрьзя расцвёл, куда делось плохое настроение, машет прибывшим друзьям, жестом приглашает к столу. Леон с радостным лаем уже облизывает Сами. Ребёнок с собакой обнимаются и мчатся куда-то в сад. - А вот и мы, - говорит Шифра низким глубоким голосом, - Сами уже не может без Леона, а я - без вашей компании. Принимаете Все радостно и шумно приветствуют, раздвигают стулья, ставят чистую посуду, приборы. - Ура! Ура, - кричит Чикита, - синьора Шифра! Нам так не хватало вас! И вот вы, такая красивая, прелестная синьора Шифра! А где же синьор Де Ресник Это хорошо, что его нет -- мы напьёмся и будем веселиться! Ура! Что предпочитает синьора Шифра, мате, "Стефановку" или красненького "Мальбек" Есть ещё "Итис", есть "Фузион". Друг мой Гонсалес, немедля налей синьорине Шифре "Шираз-Мальбек". Гонсалес немедленно исполняет приказ Чикиты. Катрин и Шифра знакомятся. Катрин поясняет Шифре: - Маэстро хотел рассказать о своем имени -- Эрьзя. Так продолжайте же, Маэстро, пожалуйста. Просим. Все заинтересованно хлопают. - Просим! Просим. Расскажите, Маэстро! Пор Фавор! Просим! Эрьзя добродушно усмехается, опять затягивается трубкой, выпускает клуб душистого дыма, ходит по мастерской мимо скульптур, коряг и стволов. Все с интересом следят за перемещением облака дыма. - Ну ладно... Это имя моего народа. Мой народ называется эрзя. Это самоназвание одного из племён угро-финской языковой семьи. В Мордве проживают два братских народа: эрзя и мокша. Я -- эрзя. - Вау! Стефан, ты меня убил, - восклицает Чикита, - Я думала, что ты -- еврей. - Нет, я не еврей. - Я знаю, тогда ты -- русский, - торопливо перебивает Чикита, - Русские это такие мужчины! Ух! - кокетничает с Гонсалесом и Марко, - Я знала одного русского -- это не человек -- машина! - Чикита, заткнись! -- не выдерживает Гонсалес. - И вообще -- русские все такие культурные, - добавляет Чикита, не замечая его реплики, - не то, что некоторые местные всякие... Вот я знаю - Достоевски, Тольстой, Макс Горьки... - Нет, - улыбается Эрьзя, - я не русский. - А кто же ты, - удивляется Чикита, - если из России и не русский, и не еврей - Ну, я и говорю: я -- мордвин-эрзя. - Ничего себе! Это что за народ - Тоже, как и евреи, малый, но великий народ. А русская культура -- это живой процесс. Чистой русской культуры нет, как нет чисто русских людей. Русские -- это исторически гармоничное смешение племён, языков и традиций на одной территории. И нет кого-то лучше, талантливее. Каждый вкладывает своё. Это и есть русская культура. - Вы против наци -- вдруг тихо спрашивает Катрин. Ей давно хотелось задать этот вопрос: всё как-то не выходило. Сейчас тоже вроде не впопад. Ну да ладно. - А вы -- быстро, как-то прицельно, отвечает вопросом на вопрос Мастер. - Мой отец замёрз под Сталинградом, - говорит, не смотря ему в лицо, Катрин, - на вашей Волге. Он сражался в армии фельдмаршала Фридриха Паулюса. Все молчат и смотрят на Катрин и на Мастера. И мордовские скульптуры смотрят на Катрин и на Мастера: "Мордовка", "Эрзянка", "Старик-мордвин", "Мордвин с папиросой", похожий на дядю Максима из мордовского Поволжья... - А зачем он пришёл на Волгу Убивать - Он был солдат. Он выполнял приказ. - Преступный приказ фашиста! -- резко, почти выкрикивает, - И вы это понимаете! Баста-баста! Эрьзя сердито колотит трубкой, кашляет, тяжело выходит из-за стола, окутывается дымом... АРГЕНТИНА. 6 сентября 1930 года. УЛИЦЫ БУЭНОС-АЙРЕСА. ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ ГЕНЕРАЛА УРИБУРУ ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Как бы из этого облака трубочного дыма появляется горящая кострами, факелами, вспышками от выстрелов центральная улица Буэнос-Айреса, проспект Галлао. Бегут и кричат люди. Пронзительный непрекращающийся женский визг висит в красной ночи. Электричества на улицах нет. Множество факелов. Вдалеке горит президентский дворец. Беснующаяся толпа профашистских штурмовиков с повязками на рукавах, гоняются за какими-то людьми: мужчинами и женщинами. Нагоняют и насмерть бьют бейсбольными битами, дубинами, палками, железной арматурой. С крыш домов, с балконов стреляют снайперы, идёт пулемётная пальба. В центре площади на костре горит что-то огромное, круглое. Вокруг кострища прыгают, кружатся, кричат, стреляют в воздух полуголые молодые люди. Это горит скульптурный портрет президента Аргентины Ипполито Иригойена, работы Эрьзи. Сам Мастер в длинном парусиновом плаще с рюкзаком за спиной бежит по тёмным улицам к себе в мастерскую. Рядом, не отставая, бежит Леон. На улице Хураменто никого. Окна домов темны. Вдруг на бешеной скорости его обгоняет чёрная автомашина. За ней -- грузовик, набитый вооружёнными людьми. Издалека слышна перестрелка. Вот и его дом. Но что это... Калитка отворена. У ограды прислонены три велосипеда с красными фашистскими флажками. В открытой мастерской кто-то ходит с фонарём, слышен громкий разговор. Что-то с грохотом падает. Леон рычит, напряжён: в доме чужие. Из темноты перед Мастером возникает сосед дон Риверо. - Ой, маэстро Эрьзя, стойте! - Что такое, дон Риверо - Ой, маэстро, не ходите туда! Не ходите! Это просто ужас какой-то! - Но что случилось Что происходит Где моя жена Кто у меня - Ой! Где вы были Вы что не знаете, что у нас тут делается - Я был в Чако. Только что вернулся... - Ой! У нас путч! Путч! Президента Иригойена свергнули! Фашисты всё громят, всех арестовывают! Президентский дворец горит. Всем заправ- ляет генерал Урибуру... Ой, а вашу скульптуру Иригойена целый день таска- ли по улицам, плевали на неё, били её, а теперь весь вечер жгут на... - Где моя жена, дон Риверо Где Юля - Она не приходила со службы. "Южамторг" зарыли. Всех арестовали, синьору Юлию, видимо, арестовали вместе со всеми. Они все в тюрьме Касерос. - А у меня, кто там - Ой, маэстро, вы же русский, из Совдепии. Я не знаю. Могут арестовать, расстрелять... Ой! Они идут... Сосед исчезает. Леон смотрит на хозяина, не рычит, не лает, ждёт: умный пёс. От мастерской к калитке, навстречу Мастеру быстро, решительно идут двое, в руке одного фонарь. Мастер спокойно снимает рюкзак, сбрасывает плащ, вытаскивает трубку, закуривает. Ждёт, когда эти двое: молодые парни в коричневых рубахах со свастикой на рукавах подойдут ближе. Нагибается, из мешка вынимает привычный топорик, ещё из дома, из Алатыря. - Стоп, стоп, Леон, тихо, - шепчет готовому к бою псу, - сейчас, сейчас. Первый из фашистов кричит третьему, который ещё в мастерской: - Матиас, этот русский явился! - Я сейчас! - кричит тот из мастерской, - Не могу открыть эту чёртову канистру! Иду! Двое подходят. Крупные, мускулистые, очень молодые, почти мальчики. Тот, что повыше, светит сверху Мастеру фонарём в лицо. Второй заходит справа, в руке бейсбольная бита. - Ты -- русский Ты -- коммунист - юношеским баском выкрикивает первый, - Ты -- еврей - Ах, ты каряз! Я кто Я -- скульптор Эрьзя! - медленно и деловито отвечает маленький, по сравнению со штурмовиками, Мастер, перехватив, чтоб удобнее топорик, - А кто ты, мы сейчас увидим! Они даже не поняли, что произошло. Смертью блеснул мордовский топорик, как древняя боевая секира, и отсеченный кусок биты сильно бьет в лицо, того, кто навис над ним, разодрав в клочья нос и щёку. - Леон, вазы их! И Леон, как мощная серая пружина взлетает и висит на загривке длинного фашистика, рвёт рубаху, вгрызается в шею. - Ай-ай-ай! Ой-ой-ой! Уй-уй-уй! Орут дурными голосами молодчики-фашисты, бегут, спасаются обратно к мастерской, где в дверях растерянно стоит с зажжённым факелом в одной руке и канистрой в другой третий юный фашист. - Чего стоишь Давай, Лукас! Жги-и! - Не сме-еть! Это мощный окрик Мастера, и тут же свирепый собачий лай. Отчаянные крики раненых громил из мастерской. Они пытаются закрыть дверь, забаррикадироваться. Грохот падающих стеллажей и корней в мастерской. Эрьзя вслед за Леоном врывается в мастерскую. Он видит, как поджигатель испуганно суёт факел в залитый бензином пол мастерской, но пол не загорается. - Стой, берянь! Нелюдь гнилая! Стой, убью! Мгновение - факел уже в руках Мастера. Фашист Лукас валяется в луже бензина на полу. Те двое, спотыкаясь о комли и коряги, пытаются спастись от Леона, выбраться из мастерской в окно. Фашист Николас спотыкается, подает в бензин, бежит на четверень- ках, орёт сиплым голосом... - А-а-а-а! Не жги меня, русский! Не нада-а-а! А-а-а, ма-ма! Фашист Матиас что-то затих. Но на миг. Леон находит его в кладовке и рвёт ему задницу. Тяжеленные куски альгаробо и кебрачо падают на фашистов со стен и стеллажей. Громилы ползут, прижимаются к полу, к стене. На них идёт Мастер, короткий, широкий, страшный, похожий на многорукий пень урундая. Лохматый седой клок над лысым черепом. Усы, борода, чёрный рот в оскале. И беспощадные глаза. В одной руке факел. В другой - топор. И рядом страшная собака с кровавой пастью. Металлом блестят глаза Леона. Вскакивает фашист, озирается, на стену лезет. Рубаха со свастикой порвана. Глаза от страха вытаращены. Идёт на него Мастер. Сама смерть на него идёт. Поднимает топор. Сейчас расколет, как полено, убьет. Сзади жуткий зверь. Загрызёт. - Не убивай, русский! Клянусь мамой, папой, бабушкой, девой Марией, не буду больше! Не надо убивать меня! Отпусти-и-и-и, дяденька! Отстраняется Эрьзя от дверей, - Леон, будя... Дают им выбежать. Последнему убегавшему фашисту, Лукасу, поддаёт хорошего пенделя. Тот врезается в землю, но тут же вскакивает и зайцем мчится вслед за другими фашистиками. - Я-то Мастер Эрьзя, а ты -- дячка поганая, вот ты кто, - говорит, Эрьзя, запирая калитку, раскуривая трубочку, - Леон, пойдём искать Юлю... АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Мастер снова за столом среди гостей и учеников, через силу улыбается, потихоньку отходя от нелёгких воспоминаний. Уловил заинтересованный взгляд друзей, Шифры, Чикиты, Картрин, говорит, посмеиваясь в усы: - А имя "Эрьзя" получилось как-то само собой... Фамилия-то моя Нефёдов. Так вот: лет 25-ти поехал я учиться в Москву... Смешно, право, это было, а может, и нет... РОССИЯ. МОСКВА. 1901год. МОСКОВСКОЕ УЧИЛИЩА ЖИВОПИСИ, ВАЯНИЯ И ЗОДЧЕСТВА. ОСЕНЬ. УТРО. Директор Училища Николай Васильевич Глоба, маленький человечек с модной холёной бородкой и усами, сидит в своём кабинете за большим письменным столом под портретом императора. Перед ним стоит Степан Нефёдов в чистом суконном чепане с эрзянской вышивкой, новых лаптях, светлые кудри до плеч. Глоба рассматривает его эскизы, поднимает сонный взор: - К-хм. Ну и, душа моя... - Что, ну и... Я -- Степан Нефёдов из эрзян я, с Алатыря. - Ну и что К-хм. - Этот, как его... Ну, забыл имя, сказал, чтобы я показал вам... Ну, рисунки свои. И вы сами сказали ему... - К-хм. Кому, душа моя Чего Зачем - Ну. Это... Хочу быть художником. - ... К-ха! Прямо-таки, сразу художником К-ха!... -- Глоба подзывает пальцем Степана к себе поближе, - Иди сюда, душа моя, - и тихо, заботливо, - - Слушай умного человека, душа моя: поезжай к себе... Откуда ты Из Алатыря Поезжай себе в Алатырь, женись и плоди детей, душа моя. - Как же так. Вы же сами хвалили. Человек тот передал, чтобы я приехал к вам учиться. Вот я и приехал... - К-хм! Не помню! К-хм! Не думаю. Не думаю. К-хм... Степан забирает листы, не прощаясь, идёт к выходу. Глоба ехидно в спину: - Эй, эрзя, это ты специально вышитую народную рубаху надел ...и лапти Степан медленно поворачивается, молча смотрит на Глобу, укоризнен- но качает головой: - А врать-то не хорошо, душа моя! - и с достоинством выходит из кабинета. По лестнице Училища спускается к выходу, сворачивает от лестницы, несмело идёт длинным коридором мимо мастерских, подходит к одной двери, заглядывает в щель. Он видит большой светлый класс, где работают с глиной пятеро студентов под присмотром бородатого профессора. Сергей Михайлович Волнухин поднимает голову и, заметив в дверной щели чей-то любопытный глаз, смеётся. - Ну, чего встал, друг Заходи! Показывай, что принёс. - Я - Степан Нефёдов из Алатыря, - говорит в полуоткрытую дверь Степан, - хочу стать художником. Все студенты, как один, отрываются от своей глины и во все глаза смотрят на Степана. Это трое городских юношей и две девушки. Прилично одеты. Все гораздо моложе Степана. Уже переглядываются, готовы высмеять, потешится над недорослем из Алатыря, что стоит в дверях. Степан чувствует это и демонстративно идёт к профессору спиной к классу. Класс ещё больше веселится, но, наткнувшись на суровый взгляд профессора, все возвращаются к своим работам. Волнухин с интересом смотрит на Степана: - Хочешь быть художником Так это же замечательно, Степан Нефёдов! Главное, что в жизни Да! Хотеть! И если хочешь, значит, будешь художником. Ну-ну, что принёс, так, так... Волнухин разглядывает его листы, стелет на стол, что-то правит углем. - Не плохо, не плохо! А даже хорошо. Может, скульптурой займёмся, Степан Нефёдов из Алатыря. Я лично учу скульптуре. Так лучше Степан восхищённо наблюдает за углем в руке Волнухина: - Гораздо. - У кого уроки берёшь - Сам по себе. А Глоба не берёт. К вам хочу. Возьмите, пожалуйста! Степан смотрит на знаменитого скульптора. Он узнаёт его. Он видел его на фотографии и видел его чудную работу: "Первопечатник Иван Фёдоров". Вот бы у кого учиться, - думает Степан про себя. Профессор Волнухин с симпатией смотрит на Степана, поднимает большой палец: всё будет хорошо, мол, и дружески подмигивает. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Эрьзя оглядывает слушающих его аргентинских друзей, всасывает огонёк в трубку, добавляет: - А в Училище я всё же поступил. И через год занимался в скульптурном классе у профессора Волнухина. Он хвалил меня... Да, про имя хотел рассказать. Ну, так вот: по вечерам стал тогда ходить вольнослушателем на медицинский факультет университета. Работал в анатомичке. Русский знал плохо. Спрашивают: - Ты кто Отвечаю: - Я - эрзя. - Ну, эрзя так эрзя. Вот мне и кричат: - Эрзя, принеси воды! Эрзя, кати мертвяка! Эрзя, пили ногу!... Мастер курит, улыбается, ходит, садится за стол рядом с Шифрой, берёт её за руку, смотрит на неё. Потом ко всем: - Ну что сидите Давайте выпьем, - предлагает Шифре "Стефанов- ку", - мою будешь - С тобой буду, - тихо отвечает Шифра, - налей немного. Эрьзя наливает себе и Шифре "Стефановку", поднимает над столом четверть, предлагает плеснуть другим, но все дружно отказываются: крепка "Стефановка", разливают по бокалам лёгкое аргентинское "Мальбек" и "Шенси", а кто-то пьёт мате, аргентинский чай. - Все тосты за Маэстро! -- кричит Чикита, - Виват! Все подхватывают: - Виват, Маэстро, Виват! - Но, Маэстро, пожалуйста, рассказывай, - напоминает Чикита, - что было дальше, как ты стал Эрьзей! Эрьзя выпивает вместе со всеми, крякает, продолжает: - Ух-ха! Ну, вот я и отзывался на Эрьзю и до того привык, что сам себя стал называть Зрьзей. Мне нравилось это имя. Кто я -- Нефёдов Да, Нефёдов. Но кто я ещё Я -- эрзя. Я -- народ мой среди других народов. Как Анатоль Тибо -- Анатоль Франс -- француз среди других. Я всегда был честолюбив. И хочу, чтоб меня знали. А через меня пусть знают о моём народе и славят его. Как говорят люди матери: - У тебя, Ава, хороший сын. Мы гордимся твоим сыном. Я, не стесняясь, скажу, что люблю свой мордовский народ и хочу прославить его, поэтому я - Эрьзя. Справа, чуть за спиной Мастера - на подставке скульптура. "Крестья- нин-мордвин". Из-под наброшенной ткани -- хитрая улыбка, шапка набекрень, борода лопатой, усы в стороны. Вот-вот расскажет какую-то мордовскую байку, но самому так смешно, так смешно, что вот не выдержит, ещё миг и захохочет. Он тоже, как бы, присутствует за весёлым столом в мастерской, тем более, что Гонсалес уже играет какую-то весёлую мелодию. Оглядывается Мастер на смешливого мордвина, ловит ожидающий взгляд Катрин, и другие с интересом ждут продолжение его рассказа. Эрьзя показывает на скульптуру: - Это прадед мой. Звали его Нефёдка-Буень, видимо за буйный вольнолюбивый характер. Наотрез отказался принять чужую христианскую веру, не стал менять своё эрзянское язычество на греческое. - Как это - удивлённо вырывается у Катрин, - Очень интересно! Поясните. - Эрзя и мокша испокон веку живут на севере Европы, имели свою языческую цивилизацию, не слабее древних греков, храмов, икон не имели. Единого Бога славили на воле, на мольбищах "керемети", собирались в лесах, на больших полянах творили свои древние Моляны. Я помню... Красиво и духовно было, очень... Эрьзя ходит по мастерской. Дым от трубки слоится за ним кругами. Как привязанный кругами ходит за ним верный Леон. Все с интересом, увлечённо слушают Эрьзю. Даже маленький Сами, открыв рот, сидит подле мамы и слушает. Мастер движется среди скульптур и корней. Голос его доносится с разных сторон... Но вот Мастер подходит к малышу Сами, наклоняется, хитро улыбаясь, говорит: - Давным-давно это было. Творец Мира Ине Шкай паз вначале из всякой всячины сотворил небо, солнце, луну, звёзды, потом -- землю, леса и луга, а человека сделал из пенька, - подходит к скульптуре "Колобок", - А было это в лесной и прекрасной стране Мастораве. Шёл Он как-то по лесу, видит - пенёк и говорит пеньку, - стучит по "Колобку", как бы обращается к тому, кто в нём сидит, - "Кто там", - смешно изображает человечка в пеньке, - отвечает пенёк: - "Это я". - "Сходи, принеси воды, пить хочу" - "Не могу ни ходить я, ни воду таскать". - "А ты попробуй", - идёт среди скульптур, по-отечески гладит каждую, - Стал пенёк шевелиться появились у него руки, ноги, протер он глазки - видеть стал и принёс воды. Так и появился че-ло-век! - остановился у "Портрета отца", - ...Это я отца сделал, Дмитрия Ивановича..., - идёт дальше, - ...По эрзянской традиции душа человека никуда не уходит и никакого там рая, ада нет, но как бы переселяется в дерево. Поэтому дерево - есть живая личность. Душу дерева можно услышать, как можно услышать душу всего живущего. Поэтому я выбрал дерево, - остановился у скульптуры из альгаробо - "Женская голова". Весёлое молодое лицо эрзянской девушки, - Для мордвы всегда была естественна радость жизни, праздник бытия, - проходит в глубину мастер- ской, останавливается у скульптуры "Христос кричащий", - ...Это христиан- ство принесло в мир идею страдания, идею греховности человека и мазохист- скую жертвенность, в отличие от язычества и иудаизма. Христианство, я к этому пришёл, религия искусственная, придуманная, нерадостная, космопо- литичная, в отличие от национальных религий, построенных на гармонии человека и природы. - Как так - перебивает Катрин, - А Христос, как спаситель! А Бог есть любовь! - Баста! Христос -- путаник: то он призывает к любви, то к мечу, то отказывается от родной матери, то заботится о ней, то требует исполнения Божьих заповедей, то объявляет сам себя богом! Где добро Где любовь Кого спас Какой он бог Глупость так думать, а агитировать и обманывать вредно! Это образ сказочный, идеальный, более того -- заказанный теми, кто именем его грабил и заливал кровью историю человечества две тысячи лет кровавой христианской бойни обманщиков с крестом и кострами! Остановился у фотографии в рамке на стене. Иллюстрация из российско-французского журнала начала века "Золотое руно" - знаменитая и пропавшая скульптура "Голова дьячка". Все слушают Мастера, позабыв о вине и фруктах. Закуривает, ходит по мастерской, продолжает: - Я сам писал иконы - деньги зарабатывал, но православия в душу не пустил, хоть и крестили меня младенцем, но всё это у нас было, чтоб отстали и не мешали жить по эрзянской традиции. Что дала мордве эта вера Все стали пьяницы и сволочь... Такой разврат настал! А какое унижение народа! Я сам это видел и пережил! И всё помню, как сейчас помню... Хотите, расскажу. РОССИЯ. МОРДОВИЯ. АЛАТЫРСКОЕ ЗАСУРЬЕ. ИЗЛУЧИНА СУРЫ. ЛЕТО. ДЕНЬ. Пятеро иконописцев или, как их называли тогда, богомазов: хозяин-мастер Ковалинский, четверо мастеров-богомазов Степан Нефёдов, ему 20 лет, Сашка Бухой, лет 30, Михаил Петрович, 50 лет, Иван Касымов, 35 лет, крещёный татарин, поднимаются к новой церкви над Сурой. Их догоняет подмастерье Яшка, подросток 15 лет, кричит, что есть мочи: - Гонют, гонют! Смотри-тка-а-а! Гонют. Эрзю гонют! Артель останавливается, смотрят вниз. От Рощи к реке казаки на конях и пешие монахи в чёрном гонят мордву-эрзю. Роща горит. Слышна пальба, звон пил, стук топоров, дикие женские и мужские вскрики. У реки драка. Мордву, мужиков и баб, загоняют в Суру. Мужики упираются, даже отсюда слышны выкрики эрзян и грубый рёв насильников, монахов-миссионеров и казаков. - За что бьёшь За что -- кричит, упирается, не идёт в воду эрзянин лет 50-ти, - Не надо мне! - Крестись, сволачь! -- толкает его, бьёт дубиной по спине, по голове монах, - Во имя Отца и сы... Эрзянин не идёт в воду, терпит пока, но кричит всё яростней: - За что бьёшь, сам сволачь. Это что Такая любовь вашего бога: жечь нашу Рощу! Баб бить смертно Монах свирепеет: - Ах ты, мордва-мразь, смеешь толкаться Я ж тебя, утоплю, нехристь! - Что же вы, изверги, - кричит в голос эрзянка лет 30, - Рощу-то, Рощу жгёте! Её нельзя. Она - живая-я-я! - Окунайсь! -- визжит второй здоровенный монах, - бьет кулаком молодого эрзянина в лицо. - Нетути! -- упирается эрзянин. - Убьём всех! -- грозится третий монах, - Креститесь, морды! Утопим! - Говори за мной, орёт второй монах: "Верую в отца и сына и святого духа..."! Сволочь, Куда побёг! - Не буду! Убей! -- упорно твердит и ещё терпит эрзянин, - Не буду срамоту твою говорить! Налетают казаки нещадно с коней бьют нагайками. Монахи-миссионеры дубинами. Падают, уже лежат на берегу то ли убитые, то ли сильно раненные эрзяне. А те, кто не пал, убитым или увечным, всё более и более свирепо сопротивляются. Вот мужики стаскивают с коня и топят казака, погнались за другим, пешим. Монахи убивают древнего старика-Шкамарава с длинной седой бородой. Пятеро насели на него, бьют, пытаются согнуть, погрузить в воду. Но старик, как тысячелетний дубовый пень, весь окровавленный, но стоит. Врезается, бурлит воду пьяный казак-урядник на коне, махнул шашкой. Кровь вспучивает Суру. Падает Шкамарав в воду, плывёт труп по течению... Орёт второй монах, бежит по берегу. За ним гонится толпа эрзян. За эрзянами скачет казак, в руке шашка наголо. Оборачиваются эрзяне, в руках вилы, топоры, косы. Поднимает коня на дыбы казак-урядник -- страшно ему, вертится, удирает. Толпа эрзян догоняет второго монаха. Бежит монах, прыгает в чёрной своей рясе через кочки болота, падает в трясину, далеко от тверди. Тонет монах в болотной жиже. Эрзяне тяжело дышат, молча смотрят на него. - Братья не дайте сгибнуть! -- вопит монах, - Спасите, братья! Вы же мне братья отныне во Христе! Спа-си-тя-я-я! - Змеи болотные тебе братья, - плюёт в монаха старик эрзянин, - тебе здесь и место, гниль с крестом! Чёрная сгоревшая Священная Роща. Сгорели и птицы, и звери. Всё сгорело. Одни пни и чернота. На берегу, чуть выше, над Сурой у новой церкви стоят святые отцы: среди них главный -- приехавший из Нижнего, высокий худой епископ, неодобрительно и печально, смотрит на "крещение", рядом местный красноносый священник о. Никодим наклонено держит в руке золотой крест, за ним - такой же красноносый диакон. Святые отцы с тревогой поглядывают на духовное начальство, разводят руками: - Дикие люди, ваше преосвященство, - объясняет, о.Никодим, - дикие... - Мордва, ваше преосвященство, - робко добавляет диакон, - совсем дикие, эрзи, одним словом, эрзи. - Ох! Плачу и стродаю лицезреть оное, - окая по-нижегородски, говорит епископ, - Крепитесь, братия. Ибо, как говорил опостол, обращаясь к римлянам: "В усердии не ослабевайте, духом же пломенейте; Господу служите!", - сморкается в два пальца, - Токо же и к эфесянам, говоря: - "Облекитесь во всеоружии, чтоб противостоять козней диавольских!" Дым из Рощи медленно сползает и оседает на крестное побоище. От церкви, что посверкивает сверху золотым крестом, церковный служка машет артели, поднимает над головой бутыль самогона. - Ну, братцы-богомазы, пошли иконы писать, - торопится Ковалинский, - Вишь -- судьба зовёт. Богомазы видят служку, мотающего бутылью, но ни с места. - Что, Степа, настрой пропал - сочувственно говорит Ковалинский, - - Попы земляков гнобят А ты терпи! Христос терпел и нам велел! Не наше это дело. Мы им малюем. Они нам платят. Стоят богомазы, головы опустили, молчат. - И чего они упрямятся, эрзя твоя, - говорит Сашка, - Окунулись бы для вида, и живи себе, как ране, молись своему Богу. Плетью обуха не перешибёшь. - Дурак, ты Сашка! -- отвечает Михаил Петрович, - А ежели плеть стальная, а обух твой трухлявый - А, нам, татарам, один... уй! - Как всегда со смешком поясняет свою позицию крещённый татарин Иван Касымов, - Что е...ть подтаскивать, что ё...х оттаскивать! - Ну, не матерись, не матерись, Касым! -- осаживает его Ковалинский, - Как говаривал великий Цезарь "Деньги", что, Яков - Не пахнуть! -- отвечает нехотя Яшка, - Слыш-ко, зовут. Айда-ти! Четвертью вона мотает! - Пахнут, ещё как пахнут! -- с сердцем говорит Эрьзя-богомаз, - И пьянью пахнут, и бандитством, и распутством и дураками! Богомазы поднимаются к церкви, заходят в средний молитвенный храм, готовятся к работе: служка разливает по кружкам самогон, выпивают. Иконостас в лесах. По шатким перекладинам лестницы взбираются к иконам богомазы. В Аргентинской мастерской друзья, гости и ученики Эрьзи, раскрыв рты слушают воспоминания Эрьзи: - Только я и не пил, - вспоминает Мастер, - Остальные богомазы постоянно напивались до белой горячки, буйного бреда... Пили и дрались с попами... Пристройка-сарай у церкви. Степан замазывает краской синяки на лице священника о. Никодима. Священник пьёт рассол, басовито рыгает в лицо Степана. Степан сердится и малюет на лице попа страшную поросячью рожу. Священник, качаясь, тяжело идёт храм на заутреню. Из церкви с криками испуганно выбегают молящиеся бабки. В притворе появляется о. Никодим с поросячьм рылом, качается, грозит убегающим бабкам кулаком. - ...По утрам поп просил меня замазывать синяки после пьянки и драки, рассказывает Эрьзя, - Все были страшные сквернословы... Больших богохульников, как богомазы, я нигде и никогда не встречал. Никто из них не верил ни в Бога, ни в чёрта. Как-то раз работали в Лаишеве в новой церкви... Эрьзя-богомаз и Ковалинский на лесах расписывают иконы в новой церкви. Остальные богомазы работают в притворе. В полутёмную церковь заходит древний старец -- брода до земли -- эрзянский пророк Шкамарав. - Вот как мой "Моисей", - говорит Эрьзя, - оглядывается на скульптуру "Моисея". И "Моисей" - скульптура смотрит на Эрьзю. - Ну, так вот, - продолжает вспоминать Мастер, - заходит этот Шкамарав, эрзянский пророк, стоит, смотрит и тихо так говорит мне: - Ты - эрзя - Да. - Не делай этого... - Отстань, дед! Не мешай работать, - говорю. Эрьзя оглядывает притихших учеников и гостей, покуривает свою трубочку, продолжает: - Но на следующий день то, что было на иконах, исчезло. Остались голые доски... Стали работать заново. Задаток-то получили. Расписали церковь и завтра должны были её освятить. И снова пришёл Шкамарав. Эрьзя-богомаз и Ковалинский при свете свечей завершают работу по росписи икон. В церковь заходит Шкамарав, стоит, смотрит, говорит Степану. - Ты эрзя - Ну... - Не ночуй в церкви... - Чевой-та - Не ночуй. И бросай это дело. Бросишь, встретишь свою долю. Не бросишь -- не встретишь. В аргентинской мастерской мёртвая тишина. Все, затаив дыхание, слушают старого Мастера. Гонсалес забыл о струнах. Чикита, отрыв рот, затихла. Мастер продолжает: - И исчез Шкамарав. Будто и не было его вовсе. А ночью церковь сгорела. И народ-эрзя веселился в Берёзовой Роще. И действительно произошло со мной чудо... РОССИЯ. НИЖЕГОРОДСКАЯ ЯРМАРКА. ОСЕНЬ. УТРО. Знаменитая картина "Демон" М. А. Врубеля. В павильоне перед картиной, открыв рот, молча стоит двадцатилетний Эрьзя - Степан Нефёдов. Стоит, смотрит и не может отойти. Над павильоном - вывеска "МИРОВАЯ ЖИВОПИСЬ. ГАЛЕРЕЯ КУПЦА ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ САВВЫ ТРОФИМОВИЧА МОРОЗОВА. СПЕЦИАЛЬНАЯ ДЛЯ КАРТИН ХУДОЖНИКА МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ВРУБЕЛЯ". Вокруг шумит, гудит знаменитая Нижегородская ярмарка. Степана толкают. С ним пытается заговорить Ковалинский, Яшка тащит его в сторону. Но Степан стоит, как вкопанный, и ничего не слышит и не видит кроме этого прекрасного полотна. Подходит ближе, смотрит на картину сбоку, трогает холст, оглядывается, чтоб никто не видел, и лижет шершавое масло, отходит, любуется издали, и будто просветлённый, со слезами на глазах выходит из павильона. Артель богомазов идёт вдоль щепного ряда -- обручи, дуги, лопаты, оглобли, расписные жбаны. Сидя прямо на земле, толстая рябая баба продаёт иконы, кричит зазывно: - Николай есть угодник, зимний есть, летний, качанный... - Качанный есть - участливо спрашивает Степан - Есть! Есть! -- кричит рябая оживлённо, - Бери, милок, дёшево отда... Заходят в чайную. На прилавке большой десятивёдерный самовар, начищенный до блеска. В медном сиянии округлого бока отражается вся внутренность чайной. Из витой трубы граммофона доносится комариный писк. "Шумел, горел пожар московский, Дым расстилался по реке..." За столами мужики и бабы пьют чай, поддерживая растопыренными пальцами блюдца с дымящимся жёлтым кипятком, дуют, сосут кусочки кускового сахара из розовых сахарниц со щипчиками. Отражается в медном самоварном боку искажённое лицо Ковалинского. - Что с тобой, Стёпка Степан смотрит на своё выпученное отражение в самоваре, тихо шепчет: - Иконы писать не буду. - Чи-во Как это не будешь - Не смогу больше. - А кто же заместо тебя церкви будет расписывать - Сказал, не буду, значит всё -- не буду, а то помру! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Аргентинские друзья слушают рассказ Мастера. - Ну, всё ребята, пора и за дело, - говорит Эрьзя и, выколотив трубку, идёт к верстаку. За ним бросается с умоляющим видом Чикита. Ищет самые, самые убедительные слова. - Маэстро! Стефан-чик! Бастанте пор фавор кли аки коэнтанос! (Маэстро, миленький, ну ещё что-нибудь! Пожалуйста!) Эрьзя останавливается, лукаво делает вид, что не замечает её умоляющего лица, её душевного крика. Он неколебим: пора, пора работать: - Как у нас в России говорят: "Делу - время, потехе - час!" Баста-баста! За дело, ребята! - Ун моменто, Стефан, - тихо спрашивает Соломон де Ресник, - А, правда, что ты с самим Роденом встречался в Париже и поругался с ним Эрьзя уже было принимается за работу, но вопрос Соломона, застав- ляет его обернуться. - Ругался с этим "се кок гуфли", "надутым петухом" С чего ты взял, Сёма, ругался... Фу, ты... - А что было Ведь, говорят... - А ничего... Ерунда была и ничего больше... - Ты поссорился с Роденом - поддерживает мужа Шифра, - Из-за чего Расскажи, Стефан! Он не может отказать этой женщине. Нет, не может. Этой женщине невозможно сказать "нет". - Да, было. Была встреча. Мне нравились его работы. Что говорить: Роден -- мастер. Но какой крик повсюду! Роден! Роден! Я попросил Рильке познакомить с ним. Он договорился, и я пришёл к Родену... ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. 1912 год. УЛ. ВАРЕНН. МАСТЕРСКАЯ РОДЕНА В ОТЕЛЕ "БИРОН". ЗИМА. УТРО. Высокая очень светлая и просторная мастерская знаменитого скульптора Огюста Родена в бывшем отеле "Бирон". Входит Эрьзя. Он в тесном меховом кожушке, сапогах, на светлых редковатых кудрях не оттаявший снежок. Оглядывается. В обширном пространстве мастерской, как бы, пронизанным зимним солнцем, он видит беззвучный и странный танец -- три абсолютно голые молодые натурщицы молча пробегают, садятся, ложатся на низкую оттоманку, вскакивают, вытягиваются на носочки, наклоняются... Родена не видно. Он в глубине мастерской за чуть приоткрытой ширмой стоит и рисует позы девушек. Крепкий 72-ти летний бородач. Он не видит Эрьзю, но, когда, заметив вошедшего, девушки останавливаются, он исступлённо кричит: - В чём дело Где движение Продолжайте! Ты кто такой Зачем пришёл - Здравствуйте, месье Огюст Роден, - вежливо говорит на плохом французском Степан, - Это Степан Эрьзя, скульптор. - Помощники мне не нужны, натурщики тоже, учеников не беру. Денег не дам. Всё - Я - скульптор Степан Эрьзя, - объясняет Степан, пока вежливо, сдерживаясь не нагрубить, - Ваш секретарь Райне Рильке, мой друг, сказал, что вы хотели посмотреть на меня. Я тоже хочу познакомиться с вами, месье Огюст Роден. - Ты видишь: я занят. Приходи завтра. - Спасибо, господин Роден. До завтра. Под шутки и ехидные смешки девушек-натурщиц Эрьзя уходит. На следующий день. В мастерскую Родена входит Эрьзя. Мастерская пуста. Натурщиц нет. В центре на станке стоит бесформенная глыба глины. Родена не видно. Он за ширмой. Эрьзя посреди мастерской, рядом с глыбой. Из-за ширмы вылетает и шмякается в глыбу кусок глины. - Ты кто такой - голос Родена из-за ширмы Летит кусок глины, шмякается в глыбу. - Я -- Эрьзя. Степан Эрьзя. Я был здесь вчера. Вы пригласили меня придти сегодня, чтобы познакомиться. Я -- скульптор Степан Эрьзя. Голос из-за ширмы: - Не слышал о таком имени. Летит кусок глины, шмякается в глыбу. - Бывает, - говорит Степан, увернувшись от глины. Голос из-за ширмы: - А кто я ты знаешь Летит кусок глины, с брызгами шмякается в глыбу. - Как не знать. Знаю, вы - великий Роден. Голос из-за ширмы: - Ве-ли-кий. Это ты хорошо сказал. Я - Франсуа Огюст Рене Роден! Летит кусок глины, пролетает мимо глыбы, с брызгами шмякается в стену. - Да, и это бывает. Голос из-за ширмы, визгливо: - Нет, такое не бывает. Роден один и других не бывает. Летит кусок глины, с брызгами шмякается в глыбу. - Парижские газеты, - уворачивается от глины, Степан, - называют меня русским Роденом, но... Голос из-за ширмы: - Что Французская пресса -- это свора бездельников и тупиц! Роден один и не бывает роденов ни русских, ни каких других! Летит большой кусок глины, промазал, опять с брызгами шмякается в станок. - Да, это ты хорошо сказал. Роден один, - закипает Степан, - Но я - не Роден. Я -- Эрьзя. И я, Эрьзя, выше Родена. Я - русский Эрьзя. Я... Голос из-за ширмы: - Заткнись, Эрьзя! И вон немедленно! Вон Эрьзя! Роден выскакивает из-за ширмы и швыряет в Эрьзю куском глины. Эрьзя ловко ловит глину и бросает её в Родена. Роден не увернулся, и глина звонко шмякает прямо в лицо гения. - Вот и заткнись, Роден! Какой задиристый петушок, однако! Пока Роден отдирает с лица глину, Эрьзя хлопнув дверь мастерской, уходит. Он идёт по Парижу и поёт переделанную частушку: Как у нашего Родона! На ...ую сидит ворона. Как ворона запоёт, У Родона не встаёт... Вай-вай, вай вай-вай. У Родона не встаёт! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Мастер решительно опускает рубильник, включает станок, запускает фрезу: - Всё-всё! За работу, за работу. Пол дня болтаем. А дело стоит! Но упрямая Чикита крутится вокруг Мастера, обнимает, заглядывает в глаза, целует в седые усы: - Нет! Нет! Стефан, умоляю! Ну, расскажи ещё что-нибудь о себе. Ты никогда не рассказывал. Это безумно интересно. Бастанте пор фавор! Кто столько знает Кто так чудесно рассказывает. Я таких не знаю. Коэнтанос! Ну, кто знает Стефан, ну миленький, ну красивенький, ну гениальнейкий! Не мучай нас. Расскажи о себе. Ну, о детстве в твоей Сибири, на твоей Волге! И всё - я не буду приставать больше. Обещаю! И все подхватывают, и всем натерпиться вновь услышать этот тихий чуть надтреснутый голос мудрого старика и в разнобой просят: - Да, да! Пожалуйста, Маэстро! Пор фавор! Пор фавор! Просим. Расскажи. Мы потом всё сделаем! - Ты помнишь, Маэстро, - вступает Катрин, - русскую поговорку: "Работа не волк, в лес не убежит". Поговори ещё! Ему нравится, что его слушают и что им нравятся его рассказы, и они просят. И Шифра улыбается и ждёт. Он давно о себе никому не рассказывал, а сегодня почему-то захотелось вспомнить ушедшую жизнь и рассказать о ней. Как она быстро прошла. Жизнь, как бытность, где самое яркое и счастливое было в начале, потом был труд и годы всё быстрее и быстрее уносили от этого начала, от детства. - О детстве Ладно... Был один чудный случай в детстве. В совсем малом детстве. Мне это часто рассказывали, смеялись. Как-то родители поехали зимой из Баево в Алатырь. Затемно, ещё до зари. Взяли и меня. Мне в ту пору годика два было. Ехали шибко, торопились. Я и вывалился из саней на крутом повороте. Откатился в ямку и лежу, сплю, вроде. И не сплю. И вижу... РОССИЯ. МОРДОВИЯ. ЛЕС ПОД БАЕВОМ. ЗИМА. НОЧЬ. Ночная санная лесная дорога. Но не темно. Лес заснеженный, серебряный и светлый от полной луны, со звёздами и всполохами Северного сияния. В призрачном её свете бесшумно через дорогу пробегает лось, и за ним - стая волков, и вожак задерживается на миг, мимоходом нюхает тёплый живой комочек, и глаза их встречаются. Глаза у волка светлые с искорками. Отскакивает волк в сторону и бежит дальше, вспахивая мощной седой грудью лесные сугробы. Выходит медведь на дорогу, нюхает тёплого мальца, лижет щёку. Степан смотрит, улыбается медведю, не боится. От медведя сладко и морозно пахнет снегом и чистым зверем. Нос у медведя чёрный и холодный. Глаза весёлые. Медведь лижет другую щёку, откатывает малыша от дороги, чтоб, кто санями не наехал, и уходит своей шатуньей дорогой, волков гонять. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ДЕНЬ. Эрьзя продолжает рассказ: - А родители хватились! И мчатся обратно. А малец, вот он: лежит и спит у дороги. А вокруг следы звериные: лось промчался, волки пробежали, медведь прошёл... Смеётся Мастер, пускает клубы ароматного дыма. И включает фрезу, и потек рыжий ручеёк опилок вдоль комля, обнажая чей-то подбородок... И все молчат, поражённые фантастической картиной, нарисованной Мастером. И первой вскакивает чертёнком Чикита, орёт на всю Аргентину: - Инкреибле! Невероятно! Колоссально! Ребёнком спал, а вокруг дикие звери! Грандиозно!!! Кому ни скажешь -- не поверят! Но какой же ты всё-таки гениальный, дон Стефано! Какой умный! Эрьзя смеётся, раскуривая трубку: - Да брось ты, Чики. Умный. Как сказал Жан Жак Руссо: "Ум, как известно, играет не главную роль в искусстве"... Шифра слушает Мастера, улыбается своим мыслям, потом встаёт и, не прощаясь, как бы незаметно, берёт Сами за руку, и они тихо направляются к выходу. Эрьзя с Леоном идут за ними. У машины Шифра поворачивается к нему, молча тычет маленьким худым кулачком ему в грудь. - Ты чего -- спрашивает Эрьзя. Шифра отворачивается: - Да так. Хотела узнать, как с твоей просьбой. Что сказал посол Сергеев - Ничего не сказал, - отвечает раздражённо, - Но я узнал, что Коненков уехал. А я и не знал. Хотели вместе проситься, чтобы вместе ехать. Он обещал всё узнать и телеграфировать мне, чтобы я готовился... Обманул, сука! - Это всё не так просто. Конёнков сделал бюст Сталина с надписью "Король всех королей" и отправил через жену в Кремль. Ты помнишь её Маргариту Воронцову Я тебе говорила, что она не простой сексот. Она агент, майор НКВД. И тут же был зафрахтован пароход "Смольный" и Сергей Тимофеевич отбыл в Советскую Россию. - Но... - Сделай и ты... -- говорит Шифра с горькой иронией, - его портрет, и за тобой приплывёт пароход "Смольный". Эрьзя угрюмо бурчит, кулаки сжимает от негодования: - Не стану. Никогда. - Если уедешь, то станешь. Они не таких ломали. Не уезжай, Стефан! Они убьют тебя. Здесь твой дом. Тебя любят. Тебя признали. Ты аргентин- ский классик. Вспомни, как пишут о тебе, что твой "Философ" и "Моисей" превзошли Микеланджело Буонаротти. У тебя здесь есть всё, что надо художнику. Не уезжай... Прошу! Эрьзя молчит. Шифра быстро, легко касается его руки, шеи, лица, губ... Сами бегает вокруг машины с Леоном. Смеётся. Ему хорошо. - Я скучаю... -- тихо говорит Шифра, и к сыну, - Сами, сын, едем, тороплюсь. Они садится в машину и уезжают. Мастер работает над скульптурой, попыхивает трубкой. Рядом Катрин, зажав заготовку в тиски, водит стамеской по упругому бруску альгаробо. - Маэстро Стефан, - говорит она, - вот ты говорил, что вторая тема творчества - это женщина. А первая Какая же первая главная тема На Катрин смотрят два лица одного человека: одно живое - задумчивое лицо Мастера, другое тоже смотрит на неё, смотрит из хаоса материи кебрачо в его руках, ещё не живое, но уже и не мёртвое... Мастер отвечает сразу: - Что главное Мир человека, борьба его духа, стремление духа вырваться из рабства к свободе, его распрямление. Отразить процесс. Кто победит: Человек раба или раб в человеке. Я сделал когда-то большую такую работу в России. Назвал её "Освобождённый человек". Знаешь, такой, вселенский "Давид". Мечта человеческая... Давно это было... - Да Очень интересно... Где же она Почему - Её нет... - Как нет - А вот так. Нет и нет. Будто и не было. Как-нибудь я расскажу об этом... Но почему ты тычешь стамеской в глаз этому индейцу - Какому индейцу - А тому, которого ты зажала в тиски и пытаешься укокошить... Катрин всматривается в кусок альгарробо, но никакого индейца не видит. Кусок бесформенный и явно бросовый. - Иди сюда, смотри. Катрин подходит к верстаку Мастера, смотрит на свой кусок. - Ты видишь -- это глаза, Это - нос, рот... головной убор с перьями. - Нет. Я ничего не вижу. - Да как же это не видеть! -- искренно удивляется Мастер, - Ты что, слепая Ладно, не обижайся! С этими словами берёт кусок. Два-три удара молотка по стамеске. Отскакивает несколько кусочков коры... И вдруг она действительно видит индейца, спокойно взиравшего на неё. - Колоссально! Какой вы...! Вы! - Вы тоже, -- смеётся Мастер, - Только невнимательны. Пока. Оглянитесь, и вы увидите вокруг себя лица... Катрин невольно оглядывается. Вдоль стен мастерской, между готовыми скульптурами, на стеллажах отовсюду на неё глядят коряги, стволы, комли деревянных заготовок, но коряги, стволы и комли. Эрьзя возвращается к своей работе, продолжает: - Мир -- скопище образов. И каждый что-то переживает. Станьте на мгновение ими, вступите в диалог и сможете передать любое ваше чувство... Когда-то в России во время Первой мировой войны я делал муляжи для черепно-лицевых операций и понял, что лицо -- закрытое окно в душу. Лицо - ролевой инструмент. Наша с вами задача снять маску-приспособление, тогда обнажиться сущность характера, как явления оригинального и единствен- ного. Поэтому я всё время повторяю -- передать состояние духа в борьбе, в динамике. Вот греческая скульптура. Только тело. Лица нет. А что главное в человеке. Мышцы Нет -- лицо... В лице, в лице отражается Божий Дух, осмысление своего предназначения. Его я пытаюсь выявить, то к чему стремится человек, что есть его истинная суть... Конечно, я не сразу пришёл к этому. Учился у великих, у итальянцев. У них школа ещё от греков... - Расскажите, Маэстро! - умоляющим шёпотом, - просит Катрин. - Ладно, - шёпотом соглашается Мастер, - но только тихо, чтоб никому не мешать, будем с тобой работать и вспоминать будем... Глава одиннадцатая Школа Мастера. СЕВЕРНАЯ ИТАЛИЯ. 1907 год. ЛОМБАРДИЯ. ЛЕТО. ДЕНЬ. Вьётся серпантином дорога над озером Лаго-Маджоре, что на границе со Швейцарией. В автомобиле, похожем на конный открытый кабриолет, но с мотором вместо лошадей, с усатым "шофэром" в чёрных крагах вместо извозчика, едут двое пьяных пассажиров на заднем бархатном сидении: молодой Эрьзя и темпераментный восьмидесятилетний Дон Даниэл Тинелли. На голове дона набекрень широкополая соломенная шляпа, во рту потухшая сигара, говорит на русском с акцентом: - Я жил в России и понял, что все русские есть дураки. Если у них нет денег, они готовы родного отца продать. Если у них есть деньги и возмож- ность жить и не горбатиться, им -- подавай работу... Стёпка, ты хоть и мордва толстожопая, но тоже русский. С сорока рублями в лаптях ты приехал ко мне в Италию. Я даю тебе всё и ничего не требую. Кроме - небольшой пустяк с фото... Как ты можьешь выкобеньиваться. Ты мне большой обьязан. И не забывай об эйтом. Я, кроме того, что ты кушаешь и сплишь даром, раскрыл бесплатно тебе сокровища Рима, Флоренции, Венеции, Сикстинскую капеллу! Вспомни, как ты раскрыл рот у "Давида" Микеланджело Это благодаря мне ты увидел Микеланджело. Ты у меня, как это у вас в сратой России, говорьят: "сыр в масле катаешься". Ну, чего ты выкобениваешся, дурачок Не обижайся. Это я от любви к тебе так говорю. Всё баста-баста! Завтра едем к графу, будем кататься на авто, иметь девочек, пить шампанское и есть такое, что ты в своей самогонной пшенной России никогда не ель и ель не будешь. - Не поеду завтра к графу, Данила! -- мрачно отказывается Эрьзя - Ну, хорошо, поедим послезавтра! - И... послезавтра не поеду. - Почему - искренне удивляется Тинелли. Эрьзя вытаскивает из большой папки, что лежит на сидении и суёт под нос Тинелли альбом. Мелькают картонные страницы с фотографиями голых женщин. Ветер вот-вот вырвет альбом из рук Мастера. Тинелли отнимает у него альбом. Эрьзя не отдаёт. Идёт динамичная схватка в машине на полном ходу. - А потому, - нетрезво кричит Эрьзя, - что мне стыдно снимать твоих баб, чтоб ты продавал бы это...- листает страницы, тычет пальцем в снимки, - своим похотливым аристократам, этим импотентам, баронам и графьям... - Но, Стефан, - борется с Эрьзей Тинелли, - это живые деньги! Тебе что не нужны деньги, фотограф Эрьзя Это же бизнес, как говорят американцы. - Баста! -- кричит и борется с Тинелли Степан, - Это не бизнес - это блуд! Я не фотограф Эрьзя! Я -- художник Эрьзя! Я работать хочу! - Че-го-о... -- ещё азартнее борется Тинелли со Степаном, почти повалил его на трясущийся пол авто, - Работать Опять за своё! Чего ради Пусть вон осёл работает. Ты что осёл Авто проезжает мимо маленького ослика с повозкой. Шофер резко сигналит, и ослик дико шарахается в сторону. Шофер резко мотает руль. Пассажиры, чуть не вылетают из машины, но продолжают тягаться из-за альбома. - Не-е-т! -- пьяно выкрикивает Степан, - Я - скульптор Эрьзя! - А я -- миллионер Тинелии, ну и что -- ещё громче кричит Тинелли. - А то, что я могу не хуже, чем, - кричит в лицо миллионеру Степан, - Ну, пусть не выше! Пусть! Но не хуже! Я знаю, что я могу. Могу с ним на равных! - С Микеланджело, Стёпка -- шепчет Тинелли, - Бель-яны объедалься, да С Буанаротти - Данилка, ты думаешь: я завидую Запомни раз и навсегда, дон Тинетти, - ещё тише и трезво, - Эрьзя никому не завидует. Я хочу превзойти! Ты понял, берян Дон Тинелли оторопело смотрит на Степана. - Да ну, тебя! - с этими словами Эрьзя неожиданно, резко вырывает альбом из рук миллионера и, открыв дверцу, выпрыгивает на ходу из машины, но прыгает против движения, поэтому тут же падает навзничь. Фотографии рассыпаются по дороге. - Стоп! Стоп, каналья! Баста! Кричит Тинелли водителю, выпрыгивает из машины и подбегает к Эрьзе. - Ну, хорошо, хорошо, Стёпа, - подбирая фотографии, соглашается с лежащим навзничь Эрьзей, Тинелли, - Ну не хочешь к графу, поедем к твоим землякам, к писателю. Как его, Амфитеатрову. Во-он там живёт твой Амфитеатров. На той стороне озера. А сейчас домой, домой, мой дорогой скульптор. И чего болит Ничего не болит О кэй, эцеленто! Идут к машине. Степан хромает. Тинелли (альбом под мышкой) подставляет своё плечо. - Ты меня не оставляй, Стёпа. Как же я без тебя. Скучно мне будет. Девочки-то на тебя клюют. Сфотографируешь и в постельку. Да А выпить с кем Я тебе свою шляпу подарю. Всё, баста-баста! Едем к графу, да Снимает и напяливает свою шляпу на голову Мастеру. - Данила, ты говорил, что на том берегу мраморные копи, - капризным голосом спрашивает Эрьзя, мраморные Это что, вон там - Да, Стёпа, это мраморные копи Карраре, из того мрамора построили Миланский собор. - Мраморные копи, - совершенно трезво спрашивает Степан, - Милан- ский собор говоришь Лёгкий туман стелется над озером Лаго-Маджоре. В зеркальной глади озера отражаются белые горы - каменоломни Каррары. Раннее утро. Высоко поднимая замёрзшие от росы босые ноги, к озеру от роскошного дворца дона Тинелли спускается молодой Эрьзя. За плечами мешок с привязанными к нему грубыми ботинками, на голове шляпа, подарок дона. Над озером занимается заря. Эрьзя идёт по берегу озера. Впереди белые горы и мраморные копи Каррары. - В то прекрасное августовское утро девятьсот седьмого года я ушёл от дона Тинелли, -- рассказывает Мастер, - Ушёл на свободу, в своё искус- ство, ушёл в никуда. Денег не было. Языка не знал. Знакомых никаких. Полгода жил, питаясь каштанами, ночуя под мостами, и чуть не умер от голода... Но был свободен, никому не обязан и, главное, я понял, как надо работать в пластике: то, что я увидел, было прекрасно, но статично. И великий Микеланджело -- статичен, и все другие мастера статичны. А я понял, как придать скульптуре динамику. Это -- движение Духа, внутрен- нее борение чувств... Нужен был только подходящий материал, а тему, натурщика искать было не нужно... ИТАЛИЯ. 1908 год. РИМ. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. По вечерней улице Рима, пошатываясь, с трудом бредёт молодой Эрьзя. Очень худ. Оброс бородой. Длинные русые волосы рассыпаны по плечам. Одежда -- лохмотья. Рваная соломенная шляпа на верёвке, на спине заплечный мешок с инструментом. Наклоняется, подбирает каштаны и тут же пытается их есть. Прохожие обходят его стороной, опасливо оглядываются. Подозрительно посматривает на него карабинер. Низко заходящее солнце за спиной Мастера. Соломенная шляпа, как нимб вокруг бородатого, измождённого лица. Вдруг к нему с криком бросается пожилая монашка, падает перед ним на колени, хватает за ноги: - Кристо! Кристо Салваторе! Эрьзя вырывается, бежит по улице. Монашка бежит за ним. Собирается толпа, устремляется за ними. Эрьзя торопится к мосту, сбегает к реке Арно и забивается под мост. Под тёмной аркой сидят, лежат какие-то неясные фигуры, лица неразличимы. Кто-то несёт горящую серную спичку и зажигает свечу. Свет от свечи падает на лицо молодого Эрьзи. - ...И вот, наконец, на случайный заработок я купил глину и сделал "Тоску" - свой первый автопортрет... И всё получилось! Я шёл дальше итальянцев! - продолжает рассказ о далёких днях учёбы в Италии. В музее Саранска -- копия этой знаменитой скульптуры - "Тоска" -"Автопортрет", подлинная в Италии в музее Ниццы. В музее так же экспонируется фотография из "Каталога Всемирной Выставки в Венеции" знаменитой и пропавшей скульптуры "Последняя ночь осуждённого перед казнью". А так же фотографии главных работ этого периода: "Поп", "Человек каменного века", "Агриппина". ИТАЛИЯ. РИМ. КОМНАТА-МАСТЕРСКАЯ МОЛОДОГО ЭРЬЗИ. ЗИМА. НОЧЬ. Ночь. Небольшая комната освещёна слабой калийной лампой. У стен в беспорядке мраморные блоки разных размеров. Большое зеркало. Полуголый, в какой-то тряпице, Степан рубит мраморный блок. На треноге большой фотоаппарат со стеклянными пластинами. На верёвке зацепленная бельевыми прищепками драпировка. У драпировки деревянный крест. Эрьзя быстро подходит к кресту, становится перед ним и дёргает за шнур. Магниевая вспышка. Степан вытаскивает из фотоаппарата кассету со стеклянным негативом, уходит в чулан, для обработки фотографии. На опустевший крест из мраморного блока глядит "Распятый Христос". - ...Как легко работалось тогда! -- задумчиво улыбаясь, говорит Мастер журналистке Катрин, - Я делал себя. Сам себе позировал и снимал себя при помощи магниевой вспышки. Зевнул и получилось, что Иисус кричит... Это так всем нравилось на выставках в Милане, в Париже. Я тогда очень веселился. Все портреты Иисуса -- это мои автопортреты. Это не его страсти. Это мои страсти! Рубил из мрамора. Это был великолепный мрамор из Каррары -- моя первая любовь! Хочешь, я расскажу тебе о ней, о моей первой любви - Хочу! -- шепчет Катрин. Сверкающее утро в каменоломнях Каррары. Идёт обычная каждодневная работа по выработке мрамора. Карьер обширен. То там, то здесь артели каменотёсов вырубают мрамор. Такелажники грузят на подводы мраморные блоки. Все заняты своими делами. Тут же рядом на костре у палаток женщины готовят нехитрую трапезу. Играют дети. Четвёрка мулов с трудом тянет по дороге подводу с блоками мрамора. Мимо проходит молодой Эрьзя, за спиной мешок с лямками. Приветливо машет вознице, оглядывает мраморный блок, ласково трогает рукой тёплый камень. В каменоломне на него не обращают внимания, каждый занят своим делом. Эрьзя, тоже не обращая ни на кого внимания, ходит по выработке, ищет свой материал. Внезапно останавливается, трогает блок, как бы выдвигающийся из горной стены, трогает, ощупывает камень, осваиваясь и приручая его. И ощутив в нём биение и живой трепет, приступает к работе. Рабочие слышат металлический стук, удивлённо поднимают головы, посмеиваются. Один немолодой каррарец в начальственной фуражке смеётся, крутит пальцем у виска: блок-то бросовый! Остальные не обращают внимания на сумасшедшего. Степан сосредоточенно работает. Вокруг собрались дети. Подошёл старик-каменотёс, наблюдает за работой Эрьзи, цокает языком. Блок структурой и прожилками напоминает ствол какого-то каменного дерева, сквозь, который под ударами пришельца уже просматриваются два обнажённых человеческих тела: юноши и девушки... К старику подходит другой каррарец, постарше, и оба цокают языками, кивают головами. - Что скажешь, Лу -- говорит первый каррарец, - Давно не видел такой точной руки, такого верного глаза. - Хороший соразмеренной силы удар, - подтверждает второй старик, - Это - Мастер. Откуда он взялся - Эй, парни, - кричит артельщикам первый старик-каменотёс, - идите сюда! Есть что посмотреть! Другой старик что-то говорит Эрьзе. Мастер увлечён работой, не отвечает. Тогда старик заходит с другой стороны, и когда тот поднимает глаза, то старик восхищённо показывает ему большой палец. Эрьзя останавливается, слышит голоса за спиной, доброжелательные окрики, оглядывается и видит, что вокруг него собирается вся каменоломня. Каррарцы восхищённо аплодируют Степану и его, внезапно возникшей из бросовой бесформенной мраморной глыбы, прекрасной юной паре. - Белиссимо! -- кричат каррарцы, - Бе-лис-си-мо! Белиссимо-о! Грацио! Грацио! Грацио! Откуда ни возьмись, появляется бочка с вином. Ходят по кругу глиняные винные кружки. Женщины несут апельсины, виноград, круглые хлебные лепёшки с сыром. Все что-то говорят Мастеру, жмут ему руку, хлопают по плечам, выказывают своё восхищение. Эрьзя не понимает слов, но слышатся ему какое-то слова, очень похожее на "Микеланджело!... Микеланджело! Микеланджело Буонаротти!" И он смущённо повторяет шёпотом единственные слово, которые знает по-итальянски. - Грация амичи! Грация амичи! Из мраморной глыбы, как бы, смущаясь, смотрит и прячет от толпы своё первое чувство человеческая юность: "Первый поцелуй". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Вечереет. Друзья Луис, Бартоломе, Чикита, Марко с Гонсалесом уходят. Друзья играют танго. Гонсалес на гитаре. Марко на своём бандонеоне. Не уходит Катрин. Не хочет уходить. Ей нравится быть здесь, рядом с Мастером. Ещё много невысказанных вопросов. Ковыряет своего индейца, спрашивает. - Я читала о тебе, что ты преподавал, что ты - профессор, вёл класс скульптуры. Это где-то в Средней Азии. Да - Нет, нет! Ни в какой, ни Азии! Меня пригласил Наркомпрос Азербай- джана, дали кафедру ваяния, ставку профессора при Художественном училище в Баку. Это чудесный город на Каспийском море... Когда это было Да, в 23-м... Глава двенадцатая Баку. АЗССР. БАКУ. 1923 год. СЕНТЯБРЬ. ДВОР ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА. (Ныне Нефтяная академия). ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Муса Халилов, инспектор Главпрофобра и Эрьзя идут по обширному двору Политехнического института, где пыль стоит столбом, снуют туда-сюда молодые пропылённые рабочие, что-то весело с песнями, с шутками приколачивают, что-то отдирают, что-то таскают, что-то строят. Халилов крупный, важный, в белом парусиновом костюме в мерлуш- ковой. дорогой папахе. Эрьзя, по пояс рядом с ним, маленький, вязаная шапочка на голове, френч с накладными карманами, брюки, забранные от колен в шерстяные чулки, ботинки из грубой кожи, дымящаяся трубка во рту. Эрьзя и Халилов останавливаются. Эрьзя осматривает высокое обширное строение без крыши, с дырами вместо окон, сквозь которые видны обломанные лестницы меж этажами, где суетятся строители. - Н-н-да. -- говорит задумчиво, - Значит здесь кафедра ваяния - Дарагой товарища Эрьзя, всё будэт! -- говорит Муса, стараясь как бы стать ниже ростом, - Всё будэт! Чэскомслово, всё как ви скажеш будэт! - И компрессор будет - Эст компрэсса! Завтра привэзу. Английская компрэса! - А материалы Глина, цемент, гипс - Добуду. Обэщали. А глин много. Гипсы пока нэт. Но добуду, чэскомслово, добуду! - Так. А где же мастерская В этом вокзале, так крыши даже нет! Зима завтра! - Зачэм зима -- уверяет Муса, - Рэмонта дэлаэм. Видишь, как стараются. Но крана нэт. Пётр Ваныча обэщала, Чагин. Он зама товарища Кирова, значит и крана будэт. Эрьзя присматривается к неумелой работе какого-то маленького вихрастого паренька в соломенной шляпе и кургузых брючатах. - Что за строители Какие-то неумехи у вас тут. Как он молоток держит Он себе руку изуродует! Стой, тебе говорят, стой! Горе луковое! - выхватывает из рук паренька молоток, ловко на лету переворачивает затыльник на боёк и с силой в один взмах вбивает гвоздь-двадцатку в деревянную раму. - Ух, ты! Как это вы, так ловко! -- восхищается паренёк - Ты кто, парень, плотник - Нет, я - студентка! Буду скульптором. Ну, когда выучусь. А вы кто Спорим, вы -- Мастер Эрьзя, да - Да, они - товарища Эрьзя, важно подтверждает Муса, - А это, товарища Эрьзя, твоя студэнты. Они сами хотела рэмонтироват. Их никто нэ заставлял. Вокруг Эрьзя и Халилова весело сбегаются, обступают их парни и девушки. - Ну, вот и встрэча -- громко оповещает Мусса, - Это приэхала из Москвы товарища Стэпана Эрьзя. Он будэт вас учить скульптурэ и всэму, что захочэт. Да, товарища Эрьзя Самый шустрый, самый молодой паренёк из группы прорывается к Эрьзе, хватает его за руку, трясёт, кричит восторженно. - Ура-а-а! Комсомольцы, ура, товарищу Эрьзе, красному скульптору! - Ура-а-а! -- разом кричат студенты-строители - Как тебя зовут -- спрашивает шустрого Эрьзя. - Володя Ингал! - А тебя как -- спрашивает студентку с молотком. - Айцемик Погосян. - Будешь у меня Аидой! Мне так больше нравится. Я научу тебя работать молотком, - и ко всем, - Спасибо за добрую встречу, друзья-студенты, но сразу предупрежу: скульптура -- очень тяжёлый труд, требует сноровки, большой силы и стальной воли. Хотите учиться ваянию - Хо-тим! -- кричат с восторгом друзья-студенты - Чтобы стать настоящим скульптором, надо стать и плотником, и слесарем, и кузнецом. Готовы - Го-то-вы! - Ну, так за дело, цёрыне! Будем учиться строить... -- строго Мусе, - - А завтра вместе пойдём к Чагину добывать кран. Идёт - Очень идёт, товарища Эрьзя, пойдем к товарищу Чагину за краной... АЗССР. БАКУ. РЕДАКЦИЯ ГАЗЕТЫ. КАБИНЕТ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА. ОСЕНЬ ДЕНЬ. В маленькую тесную редакцию газеты "Бакинский рабочий", заставленную книжными шкафами, книжными полками, грудами книг и газет на полу и везде, входят, натыкаясь на эти бумажные завалы, Эрьзя и Муса Халилов. Их приветствует редактор газеты, Второй Секретарь Обкома Пётр Иванович Чагин, одной рукой показывает на диван напротив, другой держит телефонную трубку, лицом молча извиняется, просит подождать. Эрьзя и Халилов садятся на диван рядом со студентом Виктором Мануйловым, нештатным сотрудником газеты. У стола Чагина стоит и нервно ждёт взъерошенный, недовольный, и не очень трезвый Сергей Есенин. - Да! Да! Нет! Я настаиваю! Да! С комприветом! И тебе тоже, Мироныч! -- завершает Чагин, вытирает пот, вешает трубку, смотрит на Есенина, - Прости, Сергей Александрович, чем обижен - Да что же это такое, Пётр Ваныч, - кричит Есенин, - за такие стихи! За такие стихи и такие копейки! У меня лучшие стихи в России. Кто сейчас так хорошо пишет Нет таких! Нет! А раньше, кто такие чудные стихи писал Ну, назовите, кто - Ну, Пушкин, - смеётся Чагин, - тоже хорошие писал стихи. - Пушкин Да, Пушкин хорошо писал. Не спорю. Хо-ро-шо! Но Пушкин-то умер давно. Если Маяковскому за его агитезы, да "Моссель- промы" такую монету гонят, неужели мне по рублю за строчку не дадите, Пётр Ваныч, не стыдно - Дорогой Сергей Александрович, - терпеливо спорит с поэтом Чагин, достаёт последнюю подшивку, листает газетные листы, - Вот смотри: в каждом номере "Бакинского рабочего" твои стихи. По два, а то и по три в каждом! Это ж, какие деньги! Ты - миллионщик, Сергей Александрович! - А хотите вот это в "Бакинский рабочий", - выкрикивает поэт. Есенин ищет, где бы встать повыше - в тесной комнатушке: даже стула нет! Вскарабкался на связку книг, покачиваясь, размахивая руками, хрипло и громко декламирует: "Отговорила роща золотая Берёзовым, весёлым языком, И журавли, печально пролетая Уж не жалеют больше не о чём. Кого жалеть Ведь каждый в мире странник. Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом. О всех ушедших грезит конопляник С широким месяцем над голубым прудом...". Есенин победительно оглядывает молчащих Чагина, Мануйлова, Эрьзю, машинистку Дуню, что сидит в приёмной с открытым ртом, спрыгивает на пол. - Если по рублю не дадите, то и я не дам этот стих в "Бакинский рабочий". Чагин кивает присутствующим. Те разводят руками, показывают большой палец, кивают головами. Халилов даже цокает языком от восхищения - Уговорил, Сергей Александрович. Хорошие стихи. Диктуйте Дуняше, отправим в номер. И познакомься, пожалуйста, Сергей Александрович, это Степан Дмитриевич Эрьзя. Слышали о таком Наш знаменитый скульптор, покорил Европу, вернулся в Россию. Преподаёт у нас в Баку класс ваяния, создаёт портреты нефтяников, работает над фронтоном Дома Союза горно- рабочих. - Рад. Сергей Есенин, - тянет руку Есенин - Степан, - удивлённо и радостно пожимает есенинскую руку Эрьзя. - Зачем пожаловал Степан Дмитриевич, деловито спрашивает Чагин, - Кран я тебе добыл. Что ещё - За кран спасибо, Пётр Иваныч, работы по фронтону - в глине, в гипсе почти готовы. Но срочно нужна бронза, нужен хороший мрамор. Вы обещали. - Обещали, обещали! И мне обещали! Ищем. Товарищ Халилов, что вы ходите друг за другом, как Шерочка с Машерочкой. Он профессор. А ты - администратор. Он учит, ваяет. А ты... Ну ладно, Степан Дмитриевич, мы сейчас с Халиловым поговорим малость. Может, что и надумаем. Покурите пока с Сергеем Александровичем. - Куришь трубку -- спрашивает Есенин, - Я тоже трубку. Пойдем, подымим, - и машинистке Дуне, - Готовься, Дуняша. Диктовать буду. Они выходят на лестницу редакции, закуривают трубки. Есенин сверкнул блестящей зажигалкой. Эрьзя -- спичкой. - Ты что куришь, Стёпа- спрашивает, закашлявшись, Есенин. - Трубочный самосад -- махорку. Крепка, да - Крепка. Кхе-кхе. Отвык. Предпочитаю "Каролину". Американский табачок. Крупнолистный, знаешь, такой, с лёгкой кислинкой, слышь, какой аромат. - Не знаю, не пробовал такой табак, а вот стихи у тебя, хорошие. Такие светлые слова, так чудно звучат. - Тебе нравится. Да Но мало платят. Зажимают русских даже здесь. - Кто зажимает - Как кто Понятно кто. - Хочу сделать твой портрет. - Сделай. Давно пора Есенину в бронзе зазвенеть... иль в красном мраморе зардеть. А, Степан - Сначала в глине. - Когда Я готов! - Да, сегодня же. Не люблю откладывать. Ты, диктуй Дуне стих, а я из Петра Иваныча буду выбивать мрамор с бронзой. А потом вместе пойдём в мастерскую. Тут недалече. Эрьзя выколачивает трубку, возвращается к Чагину. Есенин тоже выколачивает трубку, подсаживается к Дуне, начинает диктовать стихотворение. - Отговорила роща золотая берёзовым, весёлым языком...". Весело тарахтит под пальцами Дуняши старый "Ундервуд". По белому листу бегут строчки: "Отговорила роща золотая Берёзовым, весёлым языком...". БАКУ. СКУЛЬПТУРНЫЙ КЛАСС. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. В пустую, гулкую, полутёмную мастерскую входят Эрьзя и Есенин. Уходящий вечер высвечивает из больших окон мастерской метали- ческие штанги, глаголи с незавершёнными телами, каркасы, белые фигуры, мужские торсы, головы. На обширном столе - киянки, молотки, шпунты, скальпели, троянки. В середине мастерской на деревянном вращающемся щите -- двойная скульптура: мускулистый, полуобнажённый кузнец и мощный молотобоец. На другом щите, в глубине - ещё пара скульптур: готовые фигуры - двое рабочих, в руках древко. Есенин с любопытством ходит по мастерской, трогает инструмент, приподнимает, заглядывает в прикрытые простынями гипсовые лица. Эрьзя готовит раствор, примеряет глаголь, ставит свет. - У меня небольшая группа студентов, - рассказывает Мастер, - Очень талантливые ребята. Ты знаешь, я работал в Италии, Франции, но нигде не работалось так свободно и легко, как здесь в Баку. Отношение приветли- вое, доверительное. Сделали заказ украсить здание Союза горняков. Работаем все вместе, весь класс. - Это хорошо, хорошо! -- соглашается Есенин, - Ну-ну. Рассказывай, рассказывай, - стоит перед "Кузнецом". Оглядывается на Эрьзю. - Стёпа, это же ты! Твоё лицо! Это ты - Я, я. Ну, не было подходящего натурщика. Сам себе позировал. И ребята учились, помогали, делали вместе. Рядом -- молотобоец. Это Халилов Муса, ты его сегодня видел у Чагина, здоровый такой, но пуза нет. По замыслу "Кузнец" и "Молотобоец" -- олицетворение силы и разума. Другая пара -- натурщиков, нашли на промыслах - "Тартальщик " и " Бурильщик" - процесс производства. Сверху будут - двое рабочих: русский и азербайджанец, держат знамя -- совместное будущее. Но пока нет бронзы, нет мрамора. Чагин не достанет. Будем отливать из цемента и металлических опилок, сваренных кислотой. Ладно, иди к окну. Я свет поставлю. - Что сидеть или стоять - Лучше стоять. Вот здесь. Да, вот здесь, и прочтёшь стих. Не долго. И уйдёшь. - Куда - Ну, куда хочешь. - А ты - А я делать тебя буду. - Потом пойдём в кабак. Тут есть хороший кабак - Не знаю. Читай стих. - Какой - Какой хочешь. - Хочешь это -- спрашивает Есенин и сразу очень громко: "Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть Что ты Смерть Иль исцеленье калекам Приведите меня к нему Я хочу видеть этого человека.... БАКУ. УЛИЦА СТАНИСЛАВСКОГО. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Сияющий Эрьзя стремительно входит в комнату, где живут Степан и Елена Мроз. - Стёпка! Ну, наконец-то! -- радостно встречает его Елена, - где так пропадал Пятый, нет, шестой раз подогреваю! Такой плов, такой пловище сделала. Рис. Баранина. Травы. Не могу привыкнуть к такому изобилию. Всё есть. Хлеб, такой вкусный! Мой руки и садись. Эрьзя моет руки под медным рукомойником, не выдерживает: - Морозка, - кричит восторженно, - ты знаешь, кого я встретил сегодня у Чагина - Ну, кого - Нет, ты догадайся, кого я встретил здесь, в Баку. Никогда не догадаешься. - Да говори же! - Са-мо-го... -- торжественно и таинственно, - - Кого - спрашивает Елена, радостно, с ожиданием сюрприза. - Са-мо-го Сер-гея Е-се-ни-на! Он читал стихи. Очень хорошие стихи. - Есенин - тихо, огорчённо переспрашивает Елена, - Да, я слышала, что он в Баку. - Я сделал его портрет, пока в глине, хорошо получилось, - почти шёпотом говорит Эрьзя, но восторг его угасает, - Да, ты же не знаешь, ничего не знаешь о нём, - совсем тихо говорит Елена, - Этот! Он, ну, как тебе сказать Этот... Мне неприятно произносить его имя, это -- нерукопожатый персонаж. Его в приличный дом не пускают. Посуду после него на помойку выбрасывают. Мерзость он, вот что это! Не буду... Не хочу говорить... - Как За что... Нет, ты говори! Елене не хорошо, не любит говорить о людях плохо, но этот для неё перестал быть человеком, молча ходит по комнате, потом всё же говорит: - Пьяные драки и дебоши в пивных, глумление над женщинами, избиение официантов и случайных прохожих -- это всё можно было бы простить, списать на талант. Но черносотенный шовинизм, ненависть и издевательства над нерусскими, татарами, евреями... Подкараулил с пьяными дружками раввина, напали, избили, отрезал бороду - Вроде приличный такой. Стихи такие нежные. О России... - Стихи нежные Но всё ненавидит. И всех. Россию тоже. Везде кричит, что мало ему платят. В Москве виноваты евреи, здесь азербайджанцы, в Казани татары. Ты мне не веришь - Да, верю, верю. Чувствовал в нём этот запал. Не понял сразу, но чувствовал. Я это зверьё с юности помню. То-то он с Чагиным ругался из-за денег. Я ещё удивился. Ведь хорошо платят. Нам бы с тобой так. - В Баку смылся от суда, от позора. - За что - Это в ноябре двадцать третьего было. Об этом вся Москва гудела. В пивной на Мясницкой, напившись, орал, что везде жиды и нерусские, что ему житья от них нет, потом пристал к одному посетителю, назвал жидовской мордой. Тот нормальный, спокойный, драться не стал, вызвал милицию. Этого, и ещё трёх с ним подонков, забрали в кутузку. Оттуда он звонил Демьяну Бедному, просил вызволить. Тот сказал, что пусть по закону. А это статья. И сидел он в кутузке... Поэт русский. Гнусь всё это, Стёпа. Ладно, плов остыл, Пойду, подогрею в седьмой раз, да - Нет, ещё тёплый. БАКУ. СКУЛЬПТУРНЫЙ КЛАСС. ОСЕНЬ. УТРО. Утро. В мастерской очень светло и, не смотря на заставленность скульптурными разработками, просторно. Вся группа в классе. И вся группа молчаливо и восторженно толпиться у портрета Есенина в глине. Входит Эрьзя, решительно направляется прямо к портрету. Лицо его мрачно. Что-то сейчас будет. Шлейф дыма тянется за трубкой. Брови насуплены. Но студенты обступают Эрьзю, аплодируют, мешают сделать это что-то. - Шумбратадо, друзья! -- решительно говорит Мастер, - Минутку... - направляется к бюсту, зачем-то оглядывается, что-то хочет взять. Может молоток, киянку... Студенты задерживают это движение, это желание. И Мастер вынужден остановиться. Ребята в восторге, кричат, перебивая друг друга. - Степан Дмитрич, - это Володя Ингал, - Когда же вы Есенина сделали Как здорово! - Классный бюст. В бронзе будет сила! -- добавляет студент Лёня Мирзоев. - Сходство потрясающе, - выкрикивает студент Иосиф Бобровицкий. - Опять ты про сходство, спорит Айцемик, - Да, не в сходстве дело. Уловлен характер поэта. Сте... Эрьзя молчит: нет слов, чтоб объяснить, только шепчет: - Я ошибся, ребятки. Не понял его. Это неправда. Это не он! В это время в мастерскую входит не очень трезвый Есенин с мятым лицом, в расстегнутой рубахе, с пиджаком на одном плече, видит свой портрет, идёт к бюсту. Потрет ему нравится. - Ух, ты! Как ты меня сделал! Тянет руку Эрьзе. - Здорово, Стёпа! Всем привет! Да, я у тебя даже лучше, чем я сам у себя. Эрьзя стоит перед ним и, молча, смотрит на него. Рука Есенина висит в воздухе. - Ты чего, Стёп Чего руки не даёшь - Иди прочь, нерукопожатый берянь! - холодно, тихо. И накатывает, накатывает ярость, - Вон из дома, пёс поганый! - Ты чего, Стёп, с ума сошёл - тихо с испугом шепчет Есенин, - За что Что я тебе сделал - За что А что плохого тебе сделал вот он, мой студент-- еврей Иосиф, - показывает на Бобровицкого, - или Володя Ингал, - показывает на Ингала, или моя любимая студентка - армянка Аида, - показывает на Айцемик Погосян, или татарин Наиль Валитов, - показывает на Наиля, или азербайджанец Лёня, - показывает на Мирзоева, что плохого сделал тебе я, нерусский Степан Эрьзя . Тебе не нравятся наши морды Как ты обзываешь нас, сволочь и берянь, жидовскими, татарскими, армянскими, мордовскими! - А-а-а! И здесь жиды! - кричит громким тонким визгом Есенин, - Русского поэта травите! - Уйди отсюда! -- выкрикивает в гневе Эрьзя, - Ва тестэ! И с этими эрзянскими словами Эрьзя срубает своей стальной пятернёй, сносит пол головы глиняному Есенину. Живой Есенин в ужасе пятиться к двери, выскакивает на лестницу, мчится через три ступени вниз, слышит за собой. - И не попадайся боле! Встречу - твою голову вот так оторву, берянь проклятый, - и вдруг успокоился и, обернувшись, смеётся, - Друзья-цёрыне, чего рты поразевали. До открытия фронтона у нас - две недели. За работу. Иосиф, правь тортальщика. Лёня, помогай Володе. Аида, Наиль, уберите этот мусор выбросьте, пожалуйста, тот кусок ненужной глины. БАКУ. Май 1925 год. ДОМ СОЮЗА ГОРНОРАБОЧИХ АЗССР. ВЕСНА. УТРО. Первая выставка работ учеников Бакинской высшей художественной школы. В обширном вестибюле Дома Союза Горняков Азербайджана, украшенном плакатами, транспарантами и фотоокнами, выставлены работы учеников Художественной школы. Это Первая в Республике скульптурная выставка. Торжественная обстановка. Множество зрителей толпятся у скульптур. Студенты скульптурного класса взволнованные, красиво одетые, в окружении родственников и гостей, показывают свои первые работы. У скульптуры "Беспризорный" беседуют Айцемик и Эрьзя. Эрьзя замечает авторскую роспись в основании скульптуры, читает. - "У-рар-ту". Это ты, Урарту, Аида - Я. Я -- Урарту, смущённо отвечает Айцемик. - Почему ты - Урарту - Потому, что вы -- Эрьзя - эрзя. А я -- армянка. Армянская земля когда-то называлось Урарту. Поэтому я - Урарту. - Какое славное имя! -- радуется Мастер, - Привет тебе Урарту, дочь своего народа. И работа твоя очень хорошая! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Катрин понимает, что надо уходить, но не хочет уходить: ещё вопрос, последний. - Урарту была самая талантливая - Они все были очень талантливы. Я ведь как учу: только в работе, и тогда понимание как бы на уровне подсознания. Урарту всё схватывала налету. Ей ничего не надо было объяснять. Интересно жива ли она. Она была другой, чем все. Совсем другой. Может быть, как я. Ничего не знаю о них. Так давно это было. И было ли... Мастер провожает до дверей Катрин. Катрин оглядывается на скульптуры. Скульптуры смотрят на них из тёмной мастерской. Катрин останавливается, хватает его за руку, изумлённо шепчет: - Или мне кажется... Или это чудо... Смотри-смотри! Стефан! Или я схожу с ума! Они живые! Лица скульптур пристально и внимательно с разными выражениями смотрят на них. "Мужество", "Ужас", "Отчаяние", "Тоска", "Думы", "Страдание"... Мастер выпускает клуб дыма, оглядывает скульптуры. Лица смотрят и на него. Их взгляды встречаются. - Ты с ними говоришь -- шепчет Катрин, - Да Взглядом Я это вижу. Что они говорят тебе - Это на твой вопрос, что главное в пластическом искусстве. Выразить внутреннее состояние человека, передать его для сопереживания. И...они оживут. - Для чего - Чтобы рассказать. - О чём - О нас с тобой. Мы живём и не знаем самих себя. Они открывают нам нас самих, говорят, что мы красивы и благородны, мы нежны и мужествен- ны. И встречаясь с ними, мы вынужденно преображаемся. - Да, Да! Это так. Я чувствую это, когда я с ними. Но скажи: как это у тебя получается - Не знаю. Это происходит помимо меня. Они, как бы, наполняются и живут моими чувствами, моими переживаниями, они свидетели моей жизни, моих скитаний... На них смотрят и как бы подтверждают слова Мастера "Разочарова- ние", "Уныние", "Размышление", "Скорбь", "Одиночество"... - Прощай, синьора Катя. Я был резок, прости... Адиос, ми амиго! - Хаста пронто, Маэстро, до скорого свидания. Когда напишу, я покажу тебе перед печатью. Она задерживает в своей его крепкую сухую руку, смотрит в высоколобое молодое лицо. Голубые ясные глаза наивны и беспомощны. Он любуется немолодой, но такой полной жизненных сил красивой женщиной. - Ты особенный, - говорит она, уходя, - Ты не похож ни на кого в моём мире. И скажу тебе, по-секрету: я очарована вами, Маэстро Стефан. С этими словами Катрин быстро целует его в белые усы и уходит, рослая, широкобёдрая в чёрном блестящем плаще. Эрьзя смотрит ей вслед. Недвижные лица скульптур тоже смотрят ей в след. Открыв калитку, Катрин оборачивается, поднимает руку. Но Эрьзи уже нет. Широкие двери мастерской закрыты. И никого нет. Глава тринадцатая За мной идёт большой белый пароход АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. КОМНАТА ЭРЬЗИ. ЛЕТО. УТРО. Комнатка-кубрик Эрьзи. Железная кровать. Тумбочка. Окно на скошенной стене с фотографиями и диаграммами. Из открытого окна слышен птичий гомон. Солнце пробивается сквозь сетку. Леон встаёт, тычет носом в коленку хозяина: вставай, лежебока! - Шумбрат, Леон, - говорит Эрьзя, - Пора! Пора! Нас ждут великие дела. И чтоб поменьше пустого люда, чтоб не мешали. Да Но Леон поворачивается к двери, тихо предупреждающе рычит. Слышны гулкие торопливые шаги по железной лестнице. - ...Нет. Кто-то всё же идёт. Это Луис. Узнаю его шаги. Что день грядущий нам готовит Или обещанное Сергеевым разрешение или фигу в нос... - Буэнос диас, веридо Маэстро! Доброе утро дорогой Маэстро! --приветствует его Луис. Луис входит не один. Вслед за ним появляется атташе Папоров. Эрьзя мигом вскакивает, но тут же садится, набросив на себя одеяло. - Доброе утро, дорогой Степан Дмитриевич! -- здоровается Папоров, - Как поживаете Эрьзя от неожиданности кашляет, что-то невнятно бормочет, немо показывает из-под сетки на единственный железный стул у двери, видит улыбающееся лицо Луиса и прорывается радостным вскриком: - Разрешили - Да, Степан Дмитриевич, - говорит Папоров, - пришло Решение Верховного Совета. Я зачитаю его вам. Специально в нарушении всех инструкций для вас привёз, чтоб показать. Вот слушайте: "Восстановить Эрьзю Степана Дмитриевича в правах советского гражданина и разрешить приехать в СССР". Михаил Григорьевич договорился: за вами уже подходит к Буэнос-Айресу теплоход "Баку", так же он попросил "Славянский союз" помочь запаковать ваши скульптуры для перевозки. Думаю, через час - полтора прибудут люди, машина и кран. Торопитесь с упаковкой. - Поздравляю, поздравляю, дорогой Степан Дмитриевич! -- бросается к Эрьзе верный Луис. Эрьзя вскакивает с койки и как был в исподнем, весь обмотанный противомоскитной сеткой, пляшет, прыгает по своему "кубрику", подхватывает Луиса, Папорова, крутит их, вертит, выкрикивая по-русски, по-эрзянски, по-испански. - Ура-а-а! Ура-а-а! Вядрясто! Бонито! Паро эно! Линдо! Ура-а-а! Наконец-то-о-о! Это же такое совпадение -- "Баку"! За мной идёт большой белый пароход "Баку! Я вижу в этом доброе предзнаменование, что именно - "Баку". Я люблю тебя Баку и пароход, и город! Ура-а-а! Все радуются вместе с Мастером. Но больше всех веселится Леон. И воет и тявкает, и на задних лапах танцует. Снизу из сада веселье подхватывают павлин Позяра и хор котов, и попугаев. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛ. ФЛОРИДА. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ "СУРБАРАН". ВЕСНА. УТРО. Зал современной скульптуры и живописи аргентинских художников. Среди скульптур модерна в экспозиции чужаками сморятся работы Эрьзи. Вот порывистый и страстный "Пламенный", женская головка "Аргентинка", мужская - "Боливиец", несколько других скульптур. Зрителей немного. Они равнодушно проходят мимо странных сооружений из металла, пластмассы, стекла. У скульптур Эрьзи останавливаются, как от удара. Стоят у "Пламенного" и не могут отойти. Молчаливая группа не расходится. Так и стоят -- у каждой скульптуры -- молчаливая группка. Некоторые отходят, чтобы уйти, не могут, задумчиво возвращаются к скульптуре, чтобы стоять и думать. К "Пламенному" из глубины зала решительно подходит разъяренный, всклокоченный Эрьзя. Выходной бежевый пиджак распахнут, кремовая рубашка лезет из кожаных штанов, из кармана торчит берет. За ним поспешает Луис Орсетти. Эрьзя хватает "Пламенного", пытается снять скульптуру с подставки. В этот миг у скульптуры появляется хозяйка галереи Тереза Нахман, мощным животом и могучим бюстом решительно отпихивает Эрьзю от скульптуры, размахивает какими-то бумагами в одной руке, в другой внушительная пачка банкнот, которую хозяйка с криком пытается засунуть Эрьзе под расстёгнутую рубаху. - Немедленно заберите ваши деньги, дон Стефан! -- могучим басом требует хозяйка, - Я же сказала, что "Пламенного" я не отдам. Работа вами продана. "Пламенный" - моя собственность. Вот документы! Вот акт с вашей подписью. Эрьзя не слышит Терезу, пытается оторвать скульптуру от подставки. Тереза визгливо вскрикивает, ухватывает "Пламенного" с другой стороны. Они раскачивают "Пламенного" в разные стороны". Вот-вот скульптура в полцентнера весом упадёт кому-то из них на ногу! Со всего зала сбегается толпа посетителей, все галдят, вскрикивают, каждый со своим отношением. Многие, если не весь Буэнос-Айрес, знают знаменитого Маэстро дон Стефана Эрьзю и знают хозяйку Терезу, но не знают, не понимают, что здесь происходит. А то, что происходит, происходит в очень быстром, очень темпераментном темпе - Не смейте трогать "Пламенного" дон Стефан! - рычит Тереза, - Альфредо, ко мне! Дон Стефан хочет забрать "Пламенного"! Альфредо! Ты где Появляется Альфредо, муж Терезы, крупный мужчина в пенсне с бритым до блеска черепом. Он же смотритель, он же охранник и завхоз. - Где, где. Здесь я! - сипло, простужено шипит, кашляет Альфредо, - Дон Стефан, что за дела Здесь не магазин. Товар не возвращается. Не обращая внимания на синьора Альфредо, Эрьзя яростно спорит с Мадам Терезой: - Мадам, Тереза! Я возвратил вам деньги. Луис, лезьте мне за пазуху! Она сунула мне деньги за пазуху! Отдайте деньги Мадам Нахман. Луис Орсетти бросается вытаскивать из-за пазухи Эрьзи денежную пачку. "Пламенный" накреняется и вот-вот упадёт на синьору Нахман. Но хозяйку это не пугает. Она обнимает "Пламенного", тянет на себя. Скульптура в очень опасном положении. Зрители в ужасе! Раздаются предупреждающие вскрики - Ай! - Ой! - Вай! - Синьора Нахман! Дон Стефан! Ой! Ай! - Синьор Альфредо! Ай! Ой! - Какие деньги -- басом рявкает Тереза Нахман, - Какие деньги Не нужны мне ваши деньги. Это не продаётся! - Но это моя работа, - перекрывает бас Терезы тенор Эрьзи, - Я хочу её вернуть! - Вы продали -- агрессивно не отступает Тереза, - Продали! Нет у вас права выкупить обратно! Моя-я-я скульптура-а-а! - Да, я продал её вам, мадам Тереза. Я хочу выкупить её обратно! Она стоила двести тысяч. Я возвращаю вам эти деньги. Луис сунь деньги ей за пазуху! - Не-е-ет! Нет и нет! - орёт Мадам, перекрывая все звуки во Вселенной. - Уходите, дон Стефан! Я не желаю разговаривать с вами Альфредо, где ты Это какой-то ужас, Альфредо. Зови полицию. Дон Стефан хочет украсть нашего "Пламенного". О, Пресвятая Дева Мария, защити от посягательств! Толпа аргентинцев-зрителей в отчаянии. Никто не знает, что делать, на чьей стороне быть. Кого от кого защищать! Вот-вот разразится серьёзный скандал, может даже драка! Альфредо вытаскивает полицейский свисток. Выставочный зал оглашается резким свистом. - Синьорины и синьоры, - сипло, но громко, обращается к посетителям Альфредо, - прошу... -- и не знает, что сказать, только молчит и крутит глазами. Луис Орсетти пытается успокоить хозяйку: - Синьора Нахман, мы возвращаем ваши деньги, потому что... - Почему -- тихо говорит Тереза, на глазах слёзы, сейчас заплачет, - Как вы не понимаете, синьор Орсетти, - что это работы самого Эрь-зи!!! Эрь-зи. Эти работы - украшение Галереи "Сурбаран", - яростно поднимает кулаки, снова готова в драку, но не отдать скульптуру, - И вы думаете, что я их отдам Что будет, если их не будет! Это кош-мар! В этот миг Эрьзя удачно отсоединяет скульптуру", которая припадает к нему на плечо, и Мастер с "Пламенным" устремляется к двери, на выход из галереи. Эрьзя на бегу: - Луис, отдайте ей триста тысяч. Отдайте ей всё что есть! Тереза Нахман, Альфредо, зрители, Луис Орсетти устремляются за Эрьзей. - Альфредо! -- басит, задыхаясь, Тереза, - Полиция! Полиция! Караул! Люди, что же вы смотрите! Ловите! Отнимите! Луис Орсетти, бежит рядом с Мадам Терезой, обгоняет её, прегражда- ет дорогу: - Мадам Тереза. Дон Стефан уезжает в Россию. Он хочет подарить свои скульптуры русскому народу. Он не может ехать с пустыми руками. И разом общий "стоп": всё смолкает: и звуки, и движение, и время. - Как уезжает - Тереза Нахман останавливается в беге, - Что Почему -- пытается осознать эту ужасную весть, - Уезжает Дон Стефан уезжает Стой, Альфредо, не надо полиции. Ничего не надо... Так что же вы сразу не сказали, что уезжает. Что "Пламенный" в подарок русскому народу. Но почему уезжает Что, ему у нас плохо - Он хочет домой, - разводит руками Луис Орсетти, - Он скучает по дому. - Альфредо, - тихо говорит Мадам Тереза Нахман, - что ты стоишь пнём. Дай же мне стул. Это же такое несчастье! Уезжает Эрьзя. Меня ноги не держат. В открытых дверях на улицу с "Пламенным" на плече стоит Эрьзя, ждёт погони. Погони нет. Оглядывается, видит, как хозяйка галереи суровая и непреклонная Мадам Тереза Нахман устало с одышкой садится на стул. На глазах её слёзы, говорит ему басом: - Дон Стефан, не бегите. Я не гонюсь за вами. Конечно, забирайте. Домой надо ехать с подарком. Но как же так Вы нас оставляете Оставляете вот со всем этим модным хламом Это что -- искусство Эрьзя -- это искусство... Уезжаете Но я понимаю... Так чего же вы сразу не сказали. Это ужасно! Зачем же вы устроили нам такой балаган! Как стыдно! Но и это ерунда. Нам будет так вас не хватать. Дон Стефан, не надо уезжать, оставайтесь. - Нет, мадам Тереза. Я хочу домой. Мне вернули гражданство, и скоро за мной придёт большой, белый пароход. Я выкуплю их на все мои деньги, и повезу моих "детей" на родину, к Мастораве. - Кому, дон Стефан - Мастораве! - Передайте ей привет, вашей Мастораве. И скажите, что бы она не сильно ревновала, хоть мы и очень любили Маэстро дона Стефана. По улице Флоридо Буэнос-Айреса идут Эрьзя и Луис Орсетти, который катит тележку со скульптурой "Пламенного", обёрнутую в бежевый выходной костюм Эрьзи. Мимо проезжает такси. Луис Орсетти хочет тормознуть машину, но Эрьзя останавливает его: - Луис, не надо. Тут не далеко. Давай экономить. Сколько у нас осталось Ещё на пару работ денег хватит - На пару хватит. - А вечером поедим к мэру. Вы звонили синьору Эмилио Сири - Звонил. Правда, я не сказал зачем. По телефону легко отказать. Он ждёт вас. Но боюсь, что "Испанку" он не отдаст. И денег не хватит, чтобы выкупить. - Если Терезу уломали, то и мэра Сири уговорим. И по багатеям надо пройтись, "баб" наших собрать. Сколько я их раздарил. Теперь выкупать придётся. Но главное - быстро и хорошо всё упаковать, всё приготовить. Вы слышите, дорогой Луис: за мной уже идёт большой белый пароход. Прибавим шаг! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. УТРО. Ясное летнее утро. За железными воротами на улице Хураменто, 1434, во дворе у мастерской, идут сборы - приготовления к отъезду. Ворота двора и двери мастерской раскрыты. Работает автопогрузчик, вытаскивает из мастерской компрессор, грузит в контейнер. Стучат молотки на площадке у мастерской. Мастеру помогают присланные от "Славянского союза" рабочие -- эмигранты - русские, украинцы, молдаване. Такелажники осторожно стропят скульптуры. Автопогрузчик вывозит их, опускает в подготовленные ящики, расставляет на площадке у мастерской. Рабочие сколачивают ящики, упаковывают скульптуры. Огромные глыбы аргентинского дерева уже аккуратно завёрнуты в холсты и перевязаны цепями. Среди скульптур, незаконченных работ и заготовок ходят какие-то чужие люди, оглядываются на Мастера, что-то воровато засовывают себе в мешки, сумки. По зелёному газону, весело смеясь, носится малыш Сами, играет с Леоном. Мастер и Луис Орсетти у дверей мастерской упаковывают скульптуры. Луис фотографирует каждую и записывает в блокнот. Им помогают Шифра де Ресник, молчаливо, не смотрит на Эрьзю, колотит молотком по гвоздям ящика, и её муж, оживлённый говорливый Соломон де Ресник. Чуть в сторонке на ящике постелена клеёнка. На импровизированном столике -- стаканы, "Стефановка", чайник с мате-амарго, чашки и простая снедь. Близкие друзья Мастера: художник Томас Карбони, скульптор Сасоне уже навеселе, вместо помощи по сборам, разливают "Стефановку", нетрезво рассуждают меж собой о жизни. Мастер тоже немного навеселе, но брит, свеж, в чистой белой рубахе. На голове всё тот же коричневый берет набекрень. Курит свою трубочку, улыбается, нежно оборачивает рогожей тело "Обнажённой", вместе с Соломоном укладывают её в ящик. - Всё! 25-го августа. Пароход "Баку", - деловито говорит Эрьзя, - Большой, белый советский пароход. - Сколько до Одессы -- спрашивает Соломон. - Месяц, - отвечает Луис. - А как с Леоном, с Позярой, с попугаями, кошками -- тихо спрашивает Шифра - Леона беру с собой, - нетрезво отвечает Эрьзя, - Пожалуйста, Ши, возьми Позяру. Он умный павлин. Он - птица счастья. А попугаи, кошки... Сердце обливается кровью: не знаю, куда пристроить. Что ты так смотришь Шифра смотрит на Эрьзю, продолжая колотить молотком по гвоздю, криво улыбается. - Леона увезёшь, "Счастье" отдашь Шифре, а остальных, которые любят и, погибнут без тебя, ты бросишь Ха! Вот так возьмёшь и бросишь И приедет бульдозер и раздавит твой муравейник в саду. А они все живые-е-е! Ой! - попала молотком по пальцу, шёпотом, - Они живые... Старается не выдать отчаяния, молча закусывает губу, и едва сдержи- вая слёзы, берёт себя в руки и громко, - Я вас сегодня не узнаю, Маэстро Стефан! Вы изменились, совсем другой! Правда, Соломон - Я тоже любуюсь вами, - соглашается Соломон, - Стефан. Вы чудесно помолодели. Эрьзя отходит к друзьям, к художнику Томасу Карбони и скульптору Сасоне, наливает себе полный стакан "Стефановки", громко отвечает: - Помолодел Это оттого, что уезжаю! Представляете 25 августа! Советский пароход. Большой и белый "Баку"! Луис ходит среди ящиков, скульптур, подсчитывает, записывает. У одного ящика, задерживается, смотрит, как рабочий аккуратно заворачивает в ткань небольшие скульптуры. Подходит Эрьзя, вынимает одну головку из альгаробо и уносит. - Сто шестьдесят пять ящиков со скульптурами, - говорит в спину Мастеру Луис, - рама, сто пятьдесят заготовок, инструментарий, ещё отдельные ящики с мелкими работами... Сто семьдесят пять тонн! - Когда-то земляки обещали, - говорит заплетающимся языком Эрьзя, - открыть мой музей в Алатыре. Да, где там, кишка оказалась тонка. А Советская власть обещала и не где-нибудь в Алатыре, а, как сказал посол Михаил Григорьевич, в Москве, в центре. Значит, всё будет! Пора, пора отвести "детей" на Родину. И к землякам, в Мордву. Ты что, Соломон, против - Нет, нет! - отвечает Соломон, - Стефан, я уверен, что у тебя в Советском Союзе, всё будет очень хорошо! Эрьзя зачем-то залезает в большую картонную коробку, громко продолжает, жестикулируя и болтая ногами в своих резиновых чунях. - В Москве вступлю в Союз художников. Союз -- большая сила, понимаете! Это творческое содружество профессионалов единомышлен- ников. Всегда поддержка. Чувство локтя. С трудом выкарабкивается из коробки, пьяно ходит среди ящиков со скульптурами и корнями-заготовками. - Кто захочет работать в дереве, я подарю им эти корни. Мне много не надо. Для других везу, для коллег. Научу их работать бормашиной. Все свои секреты открою, ведь дерево надо и клеить, а я такое придумал... Ведь никто не умеет. Буду учить. Какой же я мастер без учеников. Да - Да, Да, Маэстро, - деловито отвечает Луис, что-то подсчитывая на карманном арифмометре. И вдруг Мастер мрачнеет, идёт к мастерской, садится в своё железное кресло у дверей и совершенно трезво и тихо с отчаянием произносит: - Мои работы там не годятся. Я боюсь. - Чего - поднимает голову Соломон - Они не соответствуют направлению советского искусства. - Что вы говорите - возмущается Соломон, - Какого направления, Стефан - Социалистического реализма. Вы знаете, что это такое - Нет же, дорогой Стефан. Наоборот, ваше искусство заслужит всеобщее признание. И в здоровой советской среде ваше творчество примет совершенно иной характер. Вы впишитесь в социалистический реализм! - Соломон, ты -- неисправимый либерал-идеалист, - говорит мужу Шифра, - Ты хоть знаешь, что там происходит Его посадят или убьют. - Фашистская пропаганда, Шифра! -- возмущается Соломон, - В СССР - свободное искусство строителей коммунизма! - Да, что ты говоришь -- иронически спрашивает Шифра. - Я знаю, что говорю, Шифра! -- стараясь не замечать её иронии, обрывает её муж. - Но, что я там буду делать -- продолжает ныть Эрьзя. - Найдёте новые мотивы, новые сюжеты, новый мир, - ободряет его Соломон, - Новая жизнь, которая там созидаётся, вдохновит вас, Стефан. Здесь вы изображали страдания... - А там, что Там страданий не будет - Отобразите прекрасные цели, - привычно увлекается своим красноречием Соломон, - стремления к красоте, исполнения надежд нового человека, будете содействовать строительству коммунистического общества. Это ли не цель! - Соломон, прекрати! -- говорит, еле сдерживая себя, Шифра, - Да пойми же ты - он уедет! Навсегда! Его больше не будет. Никогда. Я не могу больше это слышать, заткни свой фонтан! -- встаёт и, раздражённо жестикулируя, уходит. - Чем Чем содействовать - Эрьзя наклоняется к самому лицу Соломона. - Вашим искусством, - поднимает Соломон руку, - Вашим творче- ством!. - Нельзя в таких узких рамках, как мои... Соломон увлечённо перебивает: - Да как же нельзя, когда внутри ваших рамок представлены целые культуры, как ваш "Моисей", "Толстой", "Бетховен", чудные женские образы разных народов и наций... Может советская художественная критика, по началу, и будет возражать против вашего творчества здесь, за границей, но это только так, исторически. - Вы думаете, что советский народ меня признает - Ваш приезд станет всенародным праздником. Уверен, что вы вспомните тогда наш разговор и увидите, как я был прав. Отбросьте сомнения. У вас начнётся настоящее возрождение. - Соломон! Мне семьдесят! Вы увлеклись. - Семьдесят лет для художника, самый раз. Наработан опыт. Отточен талант. И силы есть немалые. Рука-то, какая - силища, Стефан! Соломон пытается сжать своим кулачком мощную руку-лопату Мастера. - В Союзе вы сотворите подлинные советские шедевры. - Боюсь, боюсь... Я уже сталкивался с такой враждебностью братьев по профессии в России... - Но это было время "Пролеткульта", время всяких левых поисков, футуризма и прочих. Сейчас этого давно нет. Эрьзя молчит и вдруг задаёт Соломону, давно мучивший его вопрос: - Прости, Соломон, за дурацкий вопрос: ты знаешь, что такое "революционный позитивизм" - Воз-рож-де-ние! - восторженно восклицает Соломон, - Это есть воз-рож-де-ние, Мастер! Это - всемирный праздник освобождённого труда. То, что было негативного, "Пролеткульт" там и всякое, кануло в прошлое. Советский Союз -- это уже новое общество, какого не было до того на земле. Советское общество создало нового человека - советского. У вас, скульптор Стефан Эрьзя, произойдёт настоящий, революционный позитивный ренес- санс! Лицо Мастера светлеет. Он снова улыбается, жмёт своей огромной рукой маленький кулачёк Соломона. - Да, Да. Я здесь страшно застрял, загнил, свежего воздуха надо. Уезжать надо. Встаёт, Уходит в мастерскую. Он заходит в мастерскую, не включая свет, проходит по пустому пространству, где одиноко возвышается, оставшийся до завтра, "Моисей". Мастер стоит перед "Моисеем", который как-то неодобрительно поглядывает на него сквозь насупленные брови. И тут ему слышится чей-то вздох и всхлипывания. Он оглядывается. На полу, приткнувшись к стене, сидит Шифра. Эрьзя подходит, садится на пол рядом. Шифра обнимает его, плачет. - Ты решил, - шепчет Шифра, - Я знаю и это ужасно! Ты погибнешь. Не слушай Соломона. Он -- идеалист, живёт в придуманной утопии. Не надейся, что тебя там ждут. Там тебя ждут нужда, немота интеллигенции, безразличие запуганного народа, подозрительность властей, зависть коллег по ремеслу, беспричинная ненависть и пьяная всеобщая злоба... - Там моя Родина, милая, - перебивает шёпотом, - Человек не птица: "где тепло, туда и летит". Человек дерево: "где посадят", там ему и быть, там его корни и крона. А когда корни в одном месте, а крона в другом -- это гибель души... У нас, эрзян, человек - дерево. Он не зверь и не река. Он дерево. Мы эрзяне -- лес... Я тоскую, любовь моя. Хочу, домой, на Родину. - Нам всё кажется, что Рай существует, - шепчет Шифра, - Но это древняя память времён Адама и Хавы, когда мы жили в Ганн-Эдене, в райском саду. Рай это - любовь, остальное -- ад... Родина там, где тебя любят. - Но может и там полюбят - Тебя там полюбят, когда ты умрёшь. А может, и тогда не полюбят. Шифра встаёт, уходит в темноту пустой мастерской, говорит из темноты, - Никто тебя больше не полюбит, и ты никого не полюбишь. Я твоя последняя стариковская любовь. Я больше не приду, если ты не одумаешься. Ты слышишь Не приду! - Слышу, моя милая, слышу! -- он подходит к Шифре, обнимает её за плечи. - Стефан, кто эта брюнетка, что постоянно торчит здесь у тебя Как её зовут Кэтрин Она - немка. Я вижу, что она на тебя глаз положила, Стефан! В это время в приоткрытую дверь из сада просовывается узкая золотая головка с венчиком. Позяра узнаёт в темноте хозяина и громко страшно кричит своё приветствие. - А вот и сама птица счастья, Позяра, к нам пожаловала! - улыбается Мастер, - Счастья желает! Шифра сбрасывает с плеча руку Эрьзи, порывисто встаёт и уходит в сад. Идут сборы. Стучат молотки на площадке у мастерской. Рабочие сколачивают ящики, упаковывают скульптуры. Работает автопогрузчик. Такелажники грузят скульптуры. Эрьзя выходит из мастерской, стоит в задумчивости перед Соломо- ном, на лице напряжение и уныние. - Но..., послушайте, Соломон. И, всё же, здесь, какое-никакое, но признание, уважение, даже президент знает меня, лично поздравил, все высшие награды страны, как иностранному художнику, лучшие музеи мира считают за честь иметь мои работы. У меня хорошая мастерская, свой выставочный зал, участвую в каждой выставке страны. От денежных заказов отказываюсь рад творчества. Я иду по Буэнос-Айресу, и меня приветствуют. Я здесь чего-то стою... - О, да! Да, Маэстро Стефан! Но... К Соломону и Эрьзе возвращается Шифра, хочет что-то сказать, но слышит, как они спорят, останавливается, слушает. - И всё это бросить ради неизвестности, - продолжает Эрьзя, - которая называется Родиной... - Да! Останься, - торопливо перебивает его рассуждения Шифра, - Не уезжай. Твоя Масторава живёт в России Ей там хорошо. Пусть там и живёт. Лес. Снег. ЧЕКа! А может, она давно умерла, твоя Масторава! Может, её расстреляли. Громко лает Леон. Толстый, маленький человечек уверенно укладывает скульптуру из урундая "Христа распятого" в большую брезентовую сумку. Сами и лающий Леон бегут к нему с одной стороны, Луис с другой. Рабочие и бродящие по саду и двору посетители, останавливаются, наблюдают за происходящим. - Э-э-э! Синьор, - кричит Луис, - простите! Не знаю, как вас! Ну-ка оставьте скульптуру! Куда вы тащите "Христа"! Это воровство! Маэстро, идите сюда! Прямо на глазах грабёж! Леон лает, предупредительно хватает толстяка за штанину. - Какой грабёж -- визжит вор, - Я - писатель! Я пишу книгу о Маэстро! Маэстро обещал мне "Христа"! Отгоните собаку! - Вынимайте скульптуру! -- требует Луис, - Немедленно вынимайте и уходите, а то я позову полицию! Луис мёртво держит "Христа". Леон "писателя-жулика" за штанину. Сами весело стоит рядом, ждёт, что будет дальше, в руках суковатая палка на всякий случай. - Маэстро Эрьзя, что этот хулиган делает - очень громко кричит "писатель-жулик", - Он не отдаёт мне мою вещь! Вы мне подарили, помните Ой, собака кусает! Она не бешеная - Леон, ко мне! Луис, подойдите, пожалуйста. Понимаете, - страдальчески объясняет, - Говорит, что писатель. Я даже не помню, как его зовут, но он так меня досаждает. Я ему, уж может, сотню работ подарил, а ему всё мало. Пусть берёт... - Но, Маэстро! Но... - Пусть берёт... Но вот того, видите, который с сигарой. Он что-то там ухватил, попросите уйти. Не отнимайте, но попросите уйти... Я от него заболеваю... Леон недовольно подходит к хозяину, лижет руку, но тут же оживляется, рычит, готов к схватке, как всегда, когда появляется кто-то из нелюбимых им посетителей. - ...Кажется, это Марко! -- узнаёт Мастер, - Марко идёт, старый друг идёт на помощь собираться-укладываться... Действительно от калитки к мастерской идёт Марко, оглядывает сборы, вытаскивает из-за спины свой бандонеон, тихо играет туш. - Салют, Маэстро! -- приветствует Мастера Марко, - Как у вас по-русски: "мотаешь манатки" - Да, 25 августа. Большой белый пароход. "Баку", - простодушно, сообщает Эрьзя, - Надо собираться, укладываться. Помогай, бывший такелажник! Марко молча садится в железное кресло Мастера у дверей мастерской, нюхает крепкую "Стефановку", не решается выпить, но налил себе чашку мате-амарго. Чокается с пустым стаканом Мастера, выпивает. - Кому надо Кому Тебе, Маэстро Стефан не надо!!! Я тебя, Маэстро Стефан, знаю двадцать лет. Я полюбил тебя. Ты - хороший человек. Хороших людей мало, как всего хорошего в мире. И я знаю, что ты совершаешь гибельную ошибку. - Почему, Марко -- настораживается Эрьзя. - Почему -- Марко смотрит ему прямо в глаза молчит, потом тихо, - Я сейчас шёл к тебе, Маэстро Стефан. Ну, не знаю, кто мне сказал, что ты ехать собрался... Так вот, я сейчас шёл по улице, подхожу к твоему дому, вижу, кот валяется. Машина переехала. Может не твой кот. Не знаю, домой бежал. Плохая примета -- дохлый кот у порога. Не уезжай, Маэстро. Россия -- это как та машина. Ты бежишь домой, а она тебя переедет, раздавит... - Синьор Марко, - с негодованием возникает Соломон, - Вы тенден- циозны. Я понимаю: погибла ваша семья, но... - Отстань, Соломон! -- отмахивается от Соломона Марко, - Ты лезешь в капкан, Маэстро. Большевики - бандиты. Если тебя не выкинут за борт по пути, то посадят, а твои скульптуры растащат по своим берлогам или продадут за валюту тем же янки. Соломон вскакивает, тянет руку к Марко. Марко отпихивает его руку. - Мне обещал посол Советского Союза Михаил Сергеев, - объясняет Эрьзя, - Меня ждут. Есть раз... - Кто тебя ждёт -- перебивает Марко и быстро говорит, не давая сказать Соломону, - Тебя вычеркнули из списка живых. А кто тебя знал, тот уже давно сослан или расстрелян. Соломон срывается с места, наваливается, надвигается тучным животом на Марка, пытаясь схватить его на лацканы пиджака, раздражённо кричит: - Белоэмигрантская пропаганда! Хватают друг друга. Лица их сближаются. Схватились за грудки, трясут друг друга. - Соломон, - кричит Марко, - вы социалисты, или слепо-глухие или безумны! Ты ведь знаешь о процессах, о расстрелах, про лагеря, как до войны на Украине умирали миллионы, детей ели... - Это неизбежность любой революции! - вопит в лицо Марку Соломон, - Из отсталой, дремучей, лапотной, феодальной... Орут, перебивая друг друга, вскочили. Марк наматывает на руку галстук Соломона, сейчас задушит: - Лапотная Россия кормила Европу! - И...голод! Отчего Большевист- ская коллективизация! Ты, сосалдомкрат, слышал про кол-лек-ти-ви-за-цию Про лагеря Миллионы жизней! Молчишь - Строительство Нового мира не бывает без жертв. Лес рубят - щепки летят, - животом давит Марка Соломон, - Большевики построили государство, победившее фашистскую Германию! - Нет же! Столкнулись над пропастью два тирана, не поделили мир, - выворачивается из-под соломонова брюха железный крепыш Марко, замахнулся над физиономией сосалдомкрата, - Отстань Соломон, не то покалечу. Не забивай голову Маэстро сказками про большевистский рай. Ему надо разобраться и отказаться от неправильной затеи, - отдышался, снова к Эрьзе, - Слушай, Стефан, вот ты - мордвин-эрзя - Да. - А ты слышал о таком эрзянском профессоре Анатолии Рябове - Нет... - Жаль. Великий был человек. Я тебе сотню имён назову твоих земляков. Все были расстреляны в конце тридцатых. Тебе повезло, Маэстро! И сейчас, после войны, идёт преднамеренное уничтожение национальных этносов... Тебе, в лучшем случае, светит Колыма, Маэстро Стефан. Молчи, Соломон, ударю! Марко наливает себе полный стакан "Стефановки", молча выпивает залпом, молча смотрит на Эрьзю. Эрьзя тоже наливает стакан, молча пьёт и... - ушли сомнения, весело и решительно говорит: - Хочу домой на Родину, в Мастораву. Может, её и нет. Может, она умерла. А может, и не умерла. - Ну, ну... -- отворачивается Марко, смотрит на сборы во дворе у мастерской, - Никакой Родины нет. Россия - это миф. Есть концлагерь. Вся страна -- большевистский конц-ла-герь. Не надо уезжать, Маэстро Эрьзя. Россия -- это как машина -- переедет, раздавит и поедет дальше к зияющим высотам. Когда пароход - 25 августа. - Чикиты, я вижу, нет - Чикиты нет, Марко. Большие сборы. Помогай! - Не буду! Марко смотрит, как Эрьзя укладывают скульптуры. Ему помогает Соломон и Шифра. Что-то записывает и подсчитывает Луис. Трудятся рабочие-такелажники, работает кран, автоподъёмник и выстраиваются штабеля готовых к погрузке ящиков. Марко наливает себе второй стакан "Стефановки", выпивает, закашлялся от крепости чистого алкоголя, вынимает свой бандонеон, и, играя "Бессамэ Мучо", не прощаясь, идёт к воротам. - Закуси, Марко, развезёт! -- насмешливо вдогонку ему кричит Соломон, - Жарко сегодня! - Обиделся, даже помогать не стал, - говорит Эрьзя, - Но ничего, вон Гонсалес идёт У калитки Марко сталкивается с Гонсалесом, который, как всегда, с гитарой. - Уезжает -- спрашивает Гонсалес. - Уезжает, - мрачно отвечает Марко, - Я, как узнал, сразу к нему, сюда! Хотел отговорить! - Зачем отговаривать Правильно делает! - Не говори глупости! Ничего не правильно! - Всё, что он мог здесь сделать, он сделал. Там тоже жизнь. Гонсалес подходит к Мастеру, обнимает его, оглядывает ящики, неупакованные скульптуры. - 25 августа!- говорит Эрьзя, - Большой белый советский пароход "Баку". - Значит, увидимся только там, - смеётся Гонсалес, показывая пальцем на небеса. - Там ничего нет. Всё здесь. - Едешь - Еду... - Чикита здесь - Скоро придёт. - О! Я её вижу! Идёт! Идёт моя красавица Чикита! Гонсалес выхватывает из-за спины гитару, играет румбу. Чикита идёт рядом с Катрин Винтер, но, услышав гитару, увидев Гонсалеса, выбегает вперёд, танцует, машет Мастеру. - Маэстро, салют! - Шумбра чи тебе, Чикита! -- кричит Эрьзя, - 25 августа! Большой белый советский пароход "Баку" в Россию! - Не уезжай, Маэстро! -- поёт Чикита, продолжая весело танцевать, - Как можно уехать от нашей любви Кто ещё тут с нами Ой-ой-ой! Чао, Ши! Привет Соломон! Салют Луис. О! Кого я вижу! Малыш Сами! Вот с кем я хочу танцевать! Иди сюда, маленький! Подхватывает малыша и танцует с ним под гитару Гонсалеса. Мастер, обрадовано идёт навстречу Катрин. - Здравствуй, дорогая Катя! Что случилось Почему такое мрачное лицо Катрин молча проходит мимо, садится в железное кресло Мастера у дверей мастерской, бросает на ящик кипу газет, нервно закуривает. - Луис, будь друг, сделай кофе, - спрашивает, глядя прямо в глаза Эрьзе, - ...Когда 25-го - Да, советский пароход "Баку". - Ты всё решил - Да, решил. Катрин нервно перебирает газеты, читает про себя заголовки. - Ты всё же решил - Да. - Но как же с твоими планами Как же "Гигантский проект Стефана Эрьзи" о преобразование гор. - Никак, Катя. Здесь никому ничего не нужно. Эрьзя здесь не нужен. - Не нужен Смотри, что пишут. Аргентина в шоке! Главная сенсация: "Великий художник покидает нашу страну!", "Леса Чако стонут: Эрьзя, как мы будем без тебя", "Что ждёт Вас, Маэстро, в России Такие заголовки на первых страницах! Ты уезжаешь, а я сделала о тебе материал. Помнишь, я обещала показать тебе... - Да, помню. - Вот она. - Ну, прочти, переведи, что-нибудь... - Ты уезжаешь в свою Мастораву, зачем тебе это Ну ладно... - читает, - "Мы являемся свидетелями рождения нового особого мышления эпохи, связанного с коренным переломом в развитии художественного процесса и фактом значимости искусства середины века, представленного именем Стефана Эрьзи... Катрин останавливается, смотрит на Мастера. Мастер смотрит на Катрин. Идёт диалог взглядов. Диалог не о том, что читает Катрин. - ...Искусство -- живой организм на планете, - продолжает читать Катрин, - существующий по собственным неведомым законам. Стефан Эрьзя - провозвестник новой эры в искусстве... Сквозная тема его творчества -"Человек чувствующий". Его идея -- постижение типологии человеческой души, мышление в пластических образах. Эрьзя разрабатывает условный художественный язык, приводящий к символизации образа, приобретающий подчас характер знака... Катрин поднимает глаза, смотрит на Мастера, молчит, ждёт. - Тебе самой, что написала, нравится - У тебя есть возражения - Читай. - Слушай: "Искусство Эрьзи - это тайна, как и любое подлинное искусство -- всегда тайна. Высшая тайна -- это Мир, созданный Творцом. И каждый творческий человек - демиург, вершитель вселенской тайны. Катрин читает, посматривает на Мастера. Тот дымит, что-то бурчит про себя, но молчит и слушает. Ему нравится текст. - "Как передать чувство, - продолжает читать Катрин, - Чувство нельзя показать, изобразить. Чувство живёт в образе. Инструмент создания образа в литературе -- слово, в живописи-- цвет и свет, на театре слово и движение, в танце -- тело и движение, в поэзии -- слово и ритм, музыка -- звук, темпо-ритм, мелодия, а в скульптуре-- композиция объёмов тела, ритм светотени. Эрьзя изобрёл способ передавать чувство в скульптуре. Его скульптуры внеинди- видуальны, они несут ощущение. В этом тайна искусства Эрьзи. Смотришь скульптуры соотечественника Эрьзи мастера Конёнкова -- там нет тайны. Игрушки для детей, для взрослых. Смотришь Родена -- нет тайны. Где тайна Аристида Майоля В этом-то и гениальность Эрьзи, скульптора не похожего ни на кого другого...". Тебе нравится - Да. Только много слов. Ещё переведи. - ...Работы Стефана Эрьзи, - читает Катрин, - как в хорошем спектакле, требуют сопереживания, Его скульптуры, как бы, сосредоточенно чувствуют, думают. О чём О том, о чём постоянно думаете вы. Его творчество требует, чтобы вы остановились и всмотрелись в эти лица, и тогда вы погрузитесь в мир художника, в мир вечности... - Мудрено пишешь. - Ещё - Ещё. -...У них, как бы, нет глаз. Это приём скульптора. Они вглядываются во внутрь себя, в свою Божественную сущность, в свой микрокосм, не вступая в контакт со зрителем, храня свою тайну сокрытую художником. Вот почему зритель подолгу стоит перед Эрьзей, не имея сил отойти... и уходит, разочарованный в своём бессилии разгадать тайну тайн, но обогащённый неведомой силой таланта -- начало познания Б-га. - Ты опять о Б-ге... - А можно без Него - Нельзя... Не грусти, Катя. - Не уезжай, Стефан. - Я уже уехал. - Нам будет плохо без тебя. - Тебе тоже - Мне больше всех. - Почему - Потому. - Почему потому - Потому, что живой. Самый живой из всех кого я знаю. - Что тебе ко мне - Всё - Я нелюдимый и вздорный старик. - Ты застенчивый и добрый старый мальчик. - Да, я -- старый мальчик, но я уже уехал. - Ты им не нужен. Они самодостаточны и жестоки. - Я хочу вернуться в Мастораву. - Прощай, Мастер. - Прощай, Катя. Я так хотел сделать твой портрет! Катрин порывисто подходит к нему, совсем плотно, говорит тихо, глядя прямо в глаза - Ну, так сделай мой портрет! Сделай! Хочешь, я перееду к тебе... Я хорошо готовлю. И мешать не буду. Я поставлю там палатку за деревьями и буду в ней жить... Я ещё молодая красивая. Знаю -- нравлюсь тебе. Я стану твоей натурщицей, как Чикита. И буду спать с тобой, и у нас всё получится! Эрьзя молчит. - Ладно. Я пойду. У меня важная встреча. - Иди... Катрин уходит не сразу, стоит у него за спиной, у наполовину упакованного "Автопортрета". Из бумаги сквозь верёвки торчат нос и бородка. - Это ты - Нет, это душа моя... Вслед за Катрин Винтер как-то незаметно уходят, не прощаясь, остальные друзья, только Луис и Соломон де Ресник с женой Шифрой и сынишкой Сами, помогают Мастеру в сборах. - Вот, что я вам скажу, Стефан: - говорит задумчиво Соломон, - никого не слушайте, даже меня. Если пустили корни, и нет сил вырвать -- не морочь- те себе голову -- оставайтесь и работайте. Если же появилась тоска - от неё не избавишься, пока не сделаешь это, уезжай. Пусть будет, как будет. Иначе, когда уйдёт время и придёт немощь и старость, то будешь ругать себя, что не сделал в своё время. Не сделал, когда мог это сделать. Вечереет. Все уходят. Вслед за четой де Ресник, уходят, забрав инструменты рабочие. Луис тоже собирается попрощаться с Мастером. Эрьзя молча останавливает его и протягивает ему маленькую головку из альгаробо, ту, которую он вынул из ящика, когда шла упаковка. - Дорогой Луис, если и был у меня, когда-то настоящий друг, то это вы, возьмите на память. - Спасибо, мой дорогой Маэстро. Но принять не могу. - Почему, Луис Что такое - Простите меня, но получить такой подарок я не могу, он не может принадлежать кому-то лично, а человечеству... Эрьзя обнимает Луиса, на глазах слёзы: - Да, бросьте, вы Луис. Это же всё слова: "лично", "человечество". А что у меня может быть для вас. От всего сердца. Это не подарок, просто на память о моей, моей, приз... Да просто моей любви к вам, Луис. Луис молча берёт головку и уходит. У мастерской -- груда ящиков, запакованных и открытых, скульптуры, заготовки, стволы и корни. Эрьзя остаётся один с Леоном, идёт в пустую мастерскую. В мастерской пусто и гулко. Свет с вечерней улицы рисует силуэт огромного "Моисея" посреди тёмного пустого ангара. На скульптуру наброшена для упаковки полосатая мешковина, как иудейский молитвенный талит гадол. Мастер закуривает свою трубку. Смотрит на "Моисея". Привычно, как это часто бывает со стариками, говорит сам с собой и слышит свои мысли, как бы беседует с "Моисеем". - Вот так. 25-го августа. Большой белый пароход! И поплывём... - Ты думаешь, - говорит "Моисей" голосом Эрьзи, но низким, мощным с обертонами, - что такое возможно -- тебя за борт, а работы разворуют - Баста-баста! -- возражает Эрьзя, - Я так не думаю. Во всяком случае, если такое произойдёт, то не так буквально: "выкинут, разворуют". Привезу в Россию. Будет выставка. Покажу народу, и всё встанет на место. Я -- мастер. Я -- Эрьзя. У меня имя мирового класса! Кто сравнится со мной: их Вучетич, Томский, а теперь ещё, Ха-ха! Серёжа Конёнков - Мечтаешь, - с сомнением говорит "Моисей" - что народ, годами привыкший к пролетарской жвачке, тебя, чужака, поймёт и оценит - Думаю, что так будет... В серой мгле пустой мастерской чёрным провалом высится силуэт "Моисея". Мастер размышляет. От горящего в трубке табака его лицо иногда неярко и жёлто озаряется. - Степан, - продолжает "Моисей", - ты забыл судьбу твоего "Освобож- дённого Человека" в Екатеринбурге в 1920 году... Нет, Степан Эрьзя помнит те дни. Будто вчера это было. В сером сумраке пространства мастерской он вспоминает погибшую монументаль- ную мраморную скульптурную группу - "Свобода". В экспозиции Саранского музея им. С.Д.Эрьзи представлены уникальные фотографии этой скульптурной группы. Центральная часть - фото группы "Свобода" -- "Освобождённый Человек". Здесь же несколько редких фотографий: "Первомай 1920 года в Екатеринбурге". Серая мгла сгущается вокруг глыбы "Моисея". - Вспомни: - продолжает "Моисей", - Площадь 1905 года в Екатеринбурге. Шестиметровый. Могучий русский Давид 20-го века, Интереснее микеланджелевского...Это была грандиозная работа! - Я помню, помню! -- шепчет Эрьзя, - Это было... - А как всё закончилось -- перебивает его "Моисей", - Не успели отгреметь партийные литавры, как освобождённый русский народ уж во всю потешается над твоим Давидом, прозвали "Ванька голый". Трусы ему рисовали каждую ночь... - Не народ, спорит шёпотом Эрьзя, - Какие-то лабазники. - Не народ, говоришь - продолжает "Моисей" низким голосом Эрьзи, - Ни одному итальянцу в голову не придёт нарисовать трусы "Давиду" во Флоренции, ни одному французу подставить ночной горшок под роденов- ского "Мыслителя". Мастер хочет что-то сказать, но "Моисей" опять перебивает его. - Наивный, это тебе не Европа, не Италия. Это, Стёпан, Россия! Выстави Микеланджело своего "Давида", да хоть там же, в Екатеринбурге, восстал бы народ, завопил бы: "Долой голого мужика!". Эрьзя всё же хочет возразить, но "Моисей" продолжает. - И недели не простоял бы его "Давид", и никакая охрана не помогла бы от пролетарских вандалов и хранителей "православной нравственности"! Эрьзе не хорошо от этих воспоминаний, встаёт, хочет уйти из мастерской. "Моисей" продолжает ему в вдогонку: - Куски твоего "Освобождённого" ещё долго валялись за сараем в кустах у площади, потом их вывезли на городскую свалку... Да, Степан, тут ты признан. Здесь ты -- Маэстро Эрьзя, современный аргентинский художник-классик. Отсюда тебя знает весь мир! Эрьзя не выдерживает, обернувшись во тьму мастерской, кричит "Моисею": - Но, я всё равно здесь чужой! И никогда своим не стану! Только там я дома! И слышит из тьмы: - Там тебя никто и не помнит. А здесь забудут... Эрьзя медленно идёт по двору мимо ящиков и скульптур, трогает коряги, стволы. Его преследует этот голос: - ...Когда ты покажешь это там, то поднимется такой крик! Обвинят в формализме, в абстракционизме, и вообще чёрт знает в чём! Пальцем будут показывать: "Вот оно буржуазное, упадническое искусство загнивающего капитализма. А потом отправят в концлагерь на перевоспитание. Стоит, сосёт погасшую трубку, выбил пепел в ладонь. - ... Может, действительно, не ехать. От добра, добра не ищут. Скажу, что передумал... Выходит со двора на улицу. Улица богатых особняков пустынна. Редкие прохожие. Со стороны центра тёплый ветер доносит весёлую музыку. Останавливается, стучит потухшей трубкой по необработанной коряге. - Почему так задержался Вроде, вчера только, приехал, показал мастерство, и всё вроде стало нормально, что пора и возвращаться. Но вот дерево это, такой материал! Хотелось немного поработать в этом дереве, и вернуться. Конечно..., конечно: тянуло, тянуло домой, к языку, к родным лицам... Но как работалось в этом материале. Дома альгаробо ведь нет, нет кебрачо... И двадцать три года позади... Как это случилось Как один день. Сначала, как в детстве, день длинный, как вечность, а сейчас годы летят мимо, как лица прохожих, едущему в экспрессе... 23 года, как миг, - - остановился и решительно самому себе, - Баста! Еду домой! В коленку тычет сухим носом Леон. - Ты чего - А ничего! -- отвечает Леон голосом Эрьзи, - Нечего болтать: ехать, не ехать. Пора собираться... - За что я люблю тебя, Леон За то, что ты говоришь мои мысли. 25-го августа. Большой белый пароход увезёт нас домой, в Мастораву! Мы уходим, уходим. Всё! Глава четырнадцатая "Обманули дурака на четыре кулака". АРГЕНТИНА. ПОРТОВЫЙ КВАРТАЛ БУЭНОС-АЙРЕСА. ВЕСНА. ДЕНЬ. По портовой улице Каменито бегут Эрьзя, Луис и Леон. Бегут мимо домов, что как корабли подступают к самой воде, мимо лавочек, таверн, где наслаждаются матео жители квартала, откуда слышны звуки бандонеона или шум толпы с футбольного матча по радио. Мастер тяжело дышит, но не может остановиться. Он очень торопиться. - Да как же так! Как же так! Он же обещал! Он же говорил, что "Баку" подойдёт и заберёт! Да, не может быть такого! Вот он стоит. Я вижу его... Они бегут мимо контейнеров, кранов, рычащих грузовиков. Они бегут к причалу, где высится какой-то огромный чёрный сухогруз. Эрьзя, Луис и Леон бегут по пустому причалу вдоль возвышающегося над ними чёрного борта, на котором читаются большие буквы "CORNER" и мелкие "Panama". За сухогрузом - пустой причал. Только далеко в океан уходит пенный след за уходящим большим белым пароходом. - Почему "Корнер" -- кричит Эрьзя, - Какой "Корнер" Должен быть "Баку". Луис вы что-нибудь понимаете Луис отходит, останавливает проходящего мимо моряка, говорит с ним и возвращается к Эрьзе. - "Баку" пришёл, - говорит Луис, - постоял в порту и ушёл... Не по-нят-но. Надо ехать в посольство. Узнать, почему так. Я что-то устал, Луис, - упавшим, тихим голосом говорит Эрьзя, - Сделайте милость, поезжайте. А мы с Леоном побудем малость здесь, посидим, потом домой. Луис уходит. Вечереет. Мощный низкий гудок. Всё дальше и дальше уходит в океан большой океанский белый лайнер. На пустом причале сидит на кнехте старик с собакой и смотрит в океанскую даль. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. КОМНАТА ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. УТРО. Комнатка-кубрик Эрьзи. Мир через противомоскитную сетку кажется серым. На голос хозяина Леон не встаёт, но водит ушами, слушает. - Шумбрат чи, Леон. Сегодня никто не придёт. Вчера разломали ящики, распаковали, всё расставили, как было. И начнём старую новую жизнь, без иллюзий и надежд. Все отдыхают, и мы сегодня одни... Но Леон поворачивается к двери, тихо предупреждающе рычит. Слышны гулкие торопливые шаги по железной лестнице. - Нет. Кто-то всё же идёт. Это Луис. Как всегда узнаю его шаги. Идёт с дурными новостями: хозяин гонит, денег нет, отказы нашим проектам. По железной лестнице в комнатку Мастера поднимается Луис. В руке большой жёлтый портфель с бумагами, подмышкой -- свежая "Ла-Насьён". Открывает дверь. Навстречу выходит Леон, дружелюбно машет хвостом. Сквозь противомоскитную сетку видно лицо Мастера. Молчит. - Привет вам, Маэстро! -- бодро говорит Луис, - Вы не здоровы - Нет, я здоров. Здравствуйте, Луис, садитесь, пожалуйста! - Но уже утро. - Уже день. Я работал всю ночь... Всё восстановил, как было. Осталось только сжечь ящики и подмести двор. - Вы себя не жалеете, Маэстро! - И вы знаете, к чему я пришёл - Нет, Маэстро. - А то, что всё это не имеет ни малейшего смысла. Всё! Баста! - Что О чём вы говорите - О том, что я делаю, что делал, что хотел сделать... Лежа всё так же под сеткой, он поднимает сухую старую руку с пигментными пятнами и сухими ногтями, рассматривает её, - продолжает, - ...Смерть наступает не тогда, когда она наступает, а когда жизнь теряет свой смысл... - Что случилось, Маэстро Стефан Ну, ушёл этот "Баку", и вы пали духом В посольстве сами не знают, почему. Капитан получил приказ уйти и ушёл. А почему, Сергеев сам не знает. - Этот человек обманул меня. И мне это уже не интересно. И закроем эту тему. Об отъезде больше ни слова! Так что идите домой, друг мой Луис. У вас столько своих дел, а вы тратите своё время на нелепого фантазёра, на чудака-неудачника! - Вы -- неудачник Что вы такое говорите, Маэстро Совсем недавно я читал вам разные газеты! Такие восторженные слова о вашем творчестве! Столько поздравлений! Столько чудесных работ вы сделали! Вы - великий художник! Как можно... - Луис, наверное, вы правы. Ушёл без меня "Баку", ну и ушёл. Обидно, конечно. Как говорится: "обманули дурака на четыре кулака!" Ну, не хотят меня в Союзе. Ну и чёрт с ними. В конце концов, всё это -- ерунда, мелочь! Главное, жаль, что пока не удаётся сделать то, может ради чего я и есть. Ладно, о России не будем и баста! Мастер отбрасывает сетку, садится на кровати. Рука привычно ищет трубку. Закуривает, продолжает. - ...Я знаю, какую плохую новость вы принесли мне в своём жёлтом портфеле. - Я ничего не принёс. - Вот это и есть самая плохая новость! Плохая новость -- это их гробовое молчание! Будь они трижды прокляты! Они замалчивают наш проект! Замалчивают, будто его и не существует. Будто и меня не существует! Вскакивает, и как был в белых кальсонах с тесёмками, ходит по тесной комнатушке-"кубрику": туда - сюда, туда - сюда, от стены к двери, от двери к стене. Луис и Леон водят за ним головами. -...Луис, вы же умный человек. Вы -- аргентинец. Вы знаете эту страну. Я её не знаю! Объясните мне, старому чудаку -- зачем и кому была нужна вся эта бурная пропаганда в поддержку проекта, в прессе, по радио, везде Зачем эти официальные утверждения Зачем собирались эти дурацкие комиссии Зачем, в конце-концов, я проходил врачебный осмотр Зачем я, старый, видавший виды, идиот, нанял этого Санчо сторожить дом Это же деньги стоило. Отсрочка за отсрочкой! Отсрочка за отсрочкой! Зачем Чтобы полтора! Вы слышите Полтора года моих пыток кончились прахом Зачем Им уже не нужен мой проект Но губернатор Кордобы за нас Эрьзя садится на кровать, стихает и тихо: - Перед глазами стоит белый след за "Баку". Баста-баста! Не хочу даже помнить это. Плюнули в душу, берянь проклятые. Не будем об этом. Значит, что проект преобразования гор им не нужен Но почему - Я не знаю, - говорит Луис, - не знаю. Эрьзя встаёт, нависает над Луисом. - Так пусть так прямо и скажут: отстань, не лезь со своими сумасшед- шими идеями. - Не могу объяснить... Не понимаю. Эрьзя подходит к окну. - Вы видите - Что, Маэстро - Да нет, вы не видите, - неожиданно весело, - Творец сказал: вот вам мир -- океаны, леса, горы. Я кое-что оставил и для вас. Тут ещё много работы -- доделывайте! Но чтоб было хорошо! Украшайте планету, создавайте ансамбли из материков и океанов, рубите скульптуры из скал и гор! Это всё вам под силу. Но, чтоб было хорошо! Мастер рассматривает большие фотографии на стене, что висят рядом с окном. Проводит рукой по красивому горному пейзажу. Это не простая фотография, сделанная умелым фотографом. На ней отчётливо виден нанесённый рисунок, некий контур, отмечены точки... Эрьзя всматривается в рисунок на фотографии. Контурные точки сливаются, проступает объём, и суровый горный хребет Анд преображается в глазах Мастера в два грандиозных скульптурных памятника. - ...Луис, я рассказывал вам: это так просто -- я сижу вот здесь, километров за пять. Скала разбита на квадраты. В нужных местах заложена, - вот здесь, здесь и здесь - взрывчатка. Всё просчитано. В руке взрывная машинка. Я кручу ручку. Раз, два, три! Взрыв! Ненужный грунт выбрасыва- ется направленным взрывом! И... обнажается могучий торс Героя или прекрасное лицо Женщины, или группа величайших Людей Мира: вождей, мудрецов, пророков! - Да кто спорит. Было бы колоссально, грандиозно! Эрьзя проводит пальцем по линии воображаемой скульптурной группы на фотографии. На Мастера и Луиса смотрят прекрасные и мужественные лица Героев. - Вот это -- герою Аргентины Сан-Марино Хосе и герою Чили О; Хиггинсу Бернардо Рикельме в Андах. Два года просим. Дайте сделать! И что -- никому не нужно Копеечное дело, а красота, какая! Духовная красота! И никому не нужно. Другая большая фотография на стене. Бухта Ботофого с расположенным на берегах её обширным городом - Рио-де-Жанейро. В середине бухты возвышается каменистый остров со скалами. - ...А эти две скалы Пан ди Асукар и Урка... Я предложил им вот это... Каменный остров, испещрённый на фотографии точками и линиями, вдруг преображается и превращается в двух грандиозных львов. - ...Десять писем президенту Жулио Варгасу, семь -- Правительству Бразилии, послали смету расходов, модель монумента! И всё напрасно! Луис, почему они не слышат - Не знаю, Маэстро. Эрьзя ложится на кровать, забрасывает сетку. - Это не дорого! Совсем не дорого... рубить монументы из гор. Я верю, что когда-нибудь это будет обычным делом. И планета Земля будет великолепным музеем всего человечества. И подлетая к нашему шарику, инопланетяне залюбуются этими шедеврами. Земля будет очень красиво смотреться из мирового пространства... И будто от пружины выскакивает из-под сетки и бегает по своему кубрику, размахивая руками. - Что вы молчите... Они обманули! Обманули, как мальчишку! Поманили своим разрешением о "гражданстве" и ушли без извините-простите. Но так же нельзя!!! - и резко меняет мысль - как по-тормозам, - Вы знаете, в десятом году я был в Альпах и нашёл там гору. Из неё я хотел сделать памятник Дарвину. Итальянцы смеялись надо мной... В России то же... Останавливает безумный бег по кубрику, стоит у окна, молчит, будто видит, что-то очень далёкое, видное только ему одному. - Там есть утёс на Волге. Он называется "Утёс Стеньки Разина". Был такой предводитель крестьянского восстания в России. Вы не представляете, как я бился с начальством, чтобы из этого утёса сделать памятник Разину... Эрьзя снова садится на кровать, набрасывает на себя сетку. Тяжёлые старые руки на худых коленях. Сидит за сеткой, шепчет про себя. - Такой крик стоял о монументальной пропаганде! А памятник Ленину из Александровской сопки сделать не дали, сволочи! - Но в Екатеринбурге, в двадцатом, вы всё же сделали грандиозный памятник! - возражает Луис, - Я знаю. Я читал. Вы сделали грандиозного колосса - памятник "Освобождённый Человек"! И вам это удалось! - Удалось -- кивает Мастер, - К-хм... совсем недавно я вспоминал об этом... Он устало сидит на кровати, сквозь сетку смотрит на Луиса, но он не видит Луиса, но видит... Глава пятнадцатая "Освобожденный Человек". РСФСР. 1920 г. УЛИЦЫ ЕКАТЕРИНБУРГА. ВЕСНА. ДЕНЬ. Первое мая. Пролетарская лавина заливает красными волнами площадь "Коммуна- ров", улицу "Театра оперы и балета имени Луначарского", площадь "Труда", площадь "Парижской Коммуны". Погода не весенняя. Идёт снег, но народ ликует, приветствует представителей партийных и советских организаций. "Мы кузнецы, и дух наш молод. Куём мы счастью ключи!..." Улица Ленина. Три духовых оркестра с разных сторон улицы играют, заглушая друг друга. Справа - "Мы жертвою пали". Слева - "Прощание славянки". В центре - "Вставай, поднимайся, рабочий народ". На балконе театра им. Луначарского - главные люди города: Председатель Горсовета Ю.Е. САМАРИН, штаб Тройки (два одинаковых человека без возраста в кожаных куртках и один высокий худой в шинели и матерчатом шлеме-будёновке), два пожилых пролетария от "Металлиста" и Верх-Исетского заводов и молоденькая пролетарка с льнопрядильной фабрики в красной косынке, несмотря на холод. Среди представителей творческой интеллигенции (они поодаль от Главных) стоят художники и скульпторы, рядом с Эрьзей (ему 44 года) Е.В.Ваулина, С. Голубев, П.А.Беленькова и, миловидная женщина тоже в красном платке, гражданская жена Эрьзи Елена Мроз. Демонстранты под фальшивые звуки партийного марша проходят мимо афишных трибун с наклеенными плакатами. Плакатов и транспарантов море. Среди них плакат - "КОМПРИВЕТ СКУЛЬПТОРУ СТЕПАНУ ЭРЬЗЕ, АВТОРУ ПРОЛЕТАРСКОГО МОНУМЕНТА "СВОБОДА! УРА". Такие же плакаты с подобным содержанием виднеются на стенах и заборах вдоль всех улиц. По всему городу открываются революционные памятники. Спадают драпировки, и на постаментах, где раньше стояли Пётр Первый, Екатерина Вторая и другие цари и царедворцы, взорам пролетарских масс открываются двадцать одна скульптура из гипса и глины, предстают гигантские монументы-памятники, посвящённые разным событиям пролетарской борьбы. Чтобы пролетарские массы поняли, что означает, совершенно порой, непонятный памятник, на каждом крупно, учитывая неграмотность народа, надписи: "Великий Кузнец мира", "Парижские коммунары", "Юный плотник", "Юный землекоп", на площади "Труда" - огромный, склёпанный из металлических конструкций, обшитый кровельным железом, высится трёхметровый шар, расписанный, как глобус. На шаре гипсовая фигура женщины с развевающимся красным флагом в руке. Монумент без надписи. Перед домом Ипатьева стоит гипсовый "Карл Маркс". На доске рядом -- крупная надпись: "В этом доме был расстрелян царь Ник. втр". А в самом центре улицы Ленина, (ныне -- ул. Перспективная) на постаменте, где раньше был памятник царю Александру Второму, высится грандиозный шестиметровый мраморный "Человек". На красном кумаче через бёдра "Человека" - крупная надпись почему-то старославянскими буквами: "Освобождённый Человек" - символ доблести российских пролетариев, сбросивших проклятое ярмо мирового капитализма". Массы ликуют. "Освобождённый" всем очень нравится. На балконе радостное движение. Все обступают Эрьзю, обнимают, колотят по плечам, жмут руки, целуют. Мастер в восторге до слёз, тоже обнимает и говорит, говорит. - Мы преобразуем мир. Из гор, из утёсов мы будем делать исполин- ские скульптуры. И это будет! Впереди у человечества так много работы по украшению планеты. Товарищ Самарин, у меня проект создания головы Владимира Ильича на Урале, Там есть одна гора. Совсем рядом. Понимаете Закладываем в рассчитанные места тротил. Поворот машинки и грандиоз- ный памятник возникает у вас на глазах. Есть ещё идеи сверхмонументаль- ных проектов. - Браво, браво, - говорит с искренним восхищением Самарин, браво, товарищ Степан Дмитриевич! Отличная идея! Вы, конечно, знаете, что в ленинском плане "Монументальной пропаганды" и Декрете СНК прямо указано о снятии ненужных памятников и создании памятников Социалисти- ческой Революции. Это важнейшее дело, как нести в массы коммунистичес- кую идеологию. Мы сделаем вам заказ на этот проект. - Спасибо вам! -- кричит на всю улицу Ленина, доверчивый скульптор Эрьзя, - Спасибо, уважаемый, Юрий Евгеньевич! Я не подведу вас. Это будет грандиозный монумент. Нигде в мире такого не будет!!! Эрьзя среди пролетарских масс на улице Ленина, подходит к возвышающемуся в центре "Освобождённому Человеку", окружённому весёлыми пролетарскими массами. Оркестры наперебой играют разное. Справа -- "Камаринского", слева -- "Варшавянку", в центре рядом с "Освобождённым" - фальшиво, но громко - партийный гимн "Интернаци- онал" в самом плясовом ритме. И народ отплясывает "Интернационал" с весельем и лихостью. - Вы знаете, Луис, со мною было такое! - вспоминает Эрьзя, - Такая была радость! Я не могу передать словами. Народу очень нравилось! Шапки кидали! Поздравляли! Смешно: даже качать хотели, да во время опомнились, что на балконе. Пролетарии пляшут под "Интернационал". Над веселящейся толпой высится русский Давид -- "Освобождённый Человек". - ...Много писали о нём, продолжает вспоминать Мастер, - . Во всех газетах писали. Хвалили очень! Я помню, как называли его тогда: "Вперёд идущим человечеством". Во как! К ноге "Освобождённого Человека" молодая женщина привязывает большой красный бант. - И... я поверил тогда, - говорит тихо Эрьзя, устало сидя на койке, - мне показалось, что пробил мой звёздный час, что это -- мой триумф! Наивный... - взял себя в руки, - Ну ладно, пойдёмте, что ли. Пора за дело. Эрьзя, Луис и Леон выходят. Мастер бодр и энергичен. Воспоминания оживляют его, придают силы, укрепляют уверенность. (Чего и хотел умный Луис Орсетти). - Он был, как "Давид" Микеланджело -- спрашивает Луис - "Давид" Микеланджело Не-ет. Нет же... Эрьзя, Луис и Леон идут по саду. Как всегда Мастера радостно встречают звери и птицы. Позяра приветствует Мастера страшным павлиньим криком. - Баста, Позяра! Не пугай. И без тебя страшно. Шумбрат чи, братья! Эрьзя, Луис и Леон идут в сопровождении зверья. Мастер жестикулирует, раздувает трубку, пускает клубы дыма. - ...Его "Давид" никакого отношения не имеет к подлинному Давиду, - говорит на ходу Эрьзя, - мудрому, могучему еврейскому вождю, взвалившему на себя заботу о своём народе. Его "Давид" не страдает, не борется. Это - позирующий красивый эфеб, не более. Да, гармоничное тело гимнаста. Но Давид -- это не только тело, но, прежде всего, дух, мысль, готовность к борьбе, несгибаемая воля! Микел- анджело такой задачи и не ставил перед собой. На лице его Давида нет мысли и нет личности. Кстати, ему не надо было называть его "Давидом", хотя бы, потому что его Давид не обрезан. Они заходят в мастерскую Здесь всё так же, как раньше: полумрак, толпа скульптур, торсы, головы, смотрят на них, ждут приветствия Мастера, чтобы ответить взглядом, поворотом, мгновенным бличком. - Шумбрат чи, дети мои! - и, стараясь отвлечься, продолжает беседу с Луисом, - Нет, я делал не "Давида". Я не соперничал с гением. Я делал своего "Освобождённого Человека", который должен был стоять в центре города на многоцветном постаменте и провозглашать всему миру, - говорит без пафоса, очень обычно и тихо, - свободу, равенство, братство... Я тогда нашёл такой блок мрамора, лучше, чем в Корраре и привёз его в Мраморное... Мастер стоит на пороге мастерской, закуривает свою трубочку, и вдруг так ярко - ярко возникают почти забытые, нет, не забытые, но живые: и картины, и звуки -- будто вчера это было: РСФСР. УРАЛ. 1918 год. СЕЛО МРАМОРНОЕ. ЛЕТО. ДЕНЬ. По деревянному мосту через мелкую, каменистую Мутнушку, по широкой улице села Мраморное медленно катит массивная железная платформа, запряжённая четвёркой коней-тяжеловозов. На платформе, крепко привязанный канатами, шестиметровый серый мраморный блок. Рядом идут трое рабочих-резчиков, с ними же в дырявой шляпе, длинной рабочей блузе из мешковины, в разбитых армейских ботинках с обмотками, из-под опущенных вниз усов торчит трубка с самосадом, не отличимый от остальных рабочих, идёт Эрьзя. Везде, куда ни глянь -- мрамор. Дорога вся усыпана мраморной крошкой. У изб, у ворот сложены или так валяются серые мраморные блоки, большие сколы и куски. Каждый двор -- своя мастерская, где великая, где малая. Из-за заборов виднеются то мраморная чаша, то серый силуэт статуи, то шлифованная могильная плита. Жизнь села размеренная, деловая. Селяне из своих открытых дворов, издалека кланяются, приветствуют Эрьзю с бригадой. Куча детишек и собак следует за подводой. Проезжают мимо церкви, мимо памятнику "Лошади Гнедко", мимо пожарной каланчи, мимо знаменитых Солнечных часов из белого мрамора. Эрьзя идёт рядом с платформой. Рука его гладит, ласкает тёплый мраморный бок. Ему хорошо. Вот и большая изба-пятистенка за крепким забором, здесь с недавних дней работает Эрьзя. Навстречу выходит, в домашнем, Елена Мроз, отворяет широкие ворота, с улыбкой, молча, встречает Эрьзю, незаметно прижимается к его плечу. - Соскучилась. С утра жду. Стёпа, какие у тебя глаза! - Какие, Морозка - Счастливые. Я никогда не видела у тебя таких счастливых и синих глаз. - Ты посмотри, милая Морозка, какой мрамор! Я в Корраре такой красоты не видел. Это будет "Человек!", - обнял, отошли в сторонку. Эрьзя оглядывает уральские дали: - Хорошо здесь на Урале. Мне никогда не было так хорошо и спокойно. Целый день -- как полёт! Ты понимаешь, теперь я верю, что всё получится! - Я тоже! Подходят двое учеников, здороваются. Возница заводит платформу с мраморным блоком во двор. Двор -- обширная скульптурная мастерская, где под тряпичным навесом - верстаки, рабочий стол с инструментами, на брусах - завершённые и начатые головы, торсы в мраморе и гипсе. Ближе - "Ева", "Иоанн Крести- тель", чуть поодаль в клеёнчатой накидке - гипсовая фигура женщины с флагом в руке. Рабочие развязывают канаты, освобождая блок. Елена ходит вокруг глыбы, восхищённо поглаживает её тёплый мраморный бок. - Это из Горнощитанской каменоломни Да Как же вы оттуда его подняли-то - С Божьей помощью, хозяюшка, - отвечает возница, перепрягая лошадей, - но оченно мне любопытно, что из неё таперя будет - "Освобождённый Человек" будет, - радостно с гордостью объясняет Елена. - Отчего же освобождённый - От рабства! - А-а-а. Ну да, отчего же ещё! - иронически переглядывается с резчиками возница. Резчики ставят бревенчатый пандус для спуска блока с платформы, усмехаются, покряхтывают. Елену задевает их ирония, кричит Эрьзе: - Да, Да! Ты слышишь, Стёпа Он будет, как "Давид" у Микеланджело. Правда И даже выше. Какая высота у "Давида" - Пять, четырнадцать, - подаёт голос один из учеников. - А у нас шесть метров. И он будет не просто красивый мальчик, но как борец, как могучий русский титан. Мраморная глыба, будущий "Освобождённый титан" осторожно спущен на землю, канаты убраны, вся бригада усаживается на его тёплый мраморный бок и все дружно, как один, закуривают самосадовые цигарки. - Ну что, Морозка, - спрашивает Эрьзя, - а не время ли для обеда - Сейчас, сейчас, - отзывается Елена, зовёт хозяйку, - Маша, давай кормить мужиков. Руки мойте, к столу садитесь. Елена торопится к дому, и вот уже несёт вдвоём с хозяйкой Машей котёл с горячими пельменями в грибном бульоне. И возникает, как из воздуха, трёхлитровая бутыль прозрачного самогона и солёные огурчики, а в большой миске гора уральских посикунчиков с капустой. Пар над тарелками. Бригада и ученики, сидя за большим рабочим столом, молча уплетают обед. Довольные женщины подбавляют добавка. Далёкий винтовочный выстрел. Ещё и ещё. Где-то тарахтит пулемёт. И всё ближе и ближе конский топот. Все разом поднимают головы, перестают есть. Гремит под копытами деревянный мост через Мутнушку. По широкой улице села скачут конники с пиками и шашками. Мчится по Мраморному белая конница. Мгновение и село пусто. Ворота закрыты. По задам в сторону леса убегают сельчане. Пылит конница мимо церкви, мимо пожарной каланчи, мимо Солнечных часов, рассыпается по закрытому селу. Только эти ворота открыты - скульптурная мастерская с мраморной глыбой, рядом с которой сидят за столом и обедают мастеровые и Эрьзя. С десяток конных казаков со свистом и гоготом, влетают во двор, спешиваются, по-хозяйски располагаются по двору. Громче всех орёт, не слезая с лошади, бородатый казак в заломленной папахе - урядник Залубенко. - Здорово мужики - камнетёсы --...уесосы! Чаво морды-то навостри-или-и-и Не пужайтесь и радуйтесь! Вопрос на ваших красных харях: Кто мы Ответ: Казаки атамана Дутова, Уральской Казачьей Армии адмирала Колчака. Слыхали Ну, то-та! Что -- есть ваши освободители от красной сволочи и коммунарской жи-до-вни! Казаки бесцеремонно выпихивают рабочих, с гоготом и смехом, садятся за стол и, выплеснув из мисок недоеденную пищу на землю, загребают суп из котла, наливают по кружкам самогон, принимаются за пельмени и пироги. Рабочие и ученики молча отходят в сторону, растерянно посматривают на Эрьзю, ждут. Выскакивает Елена. - Это что за дела Вы что себе позволяете, господа казаки Как вы себя ведёт Как смеете Кто здесь за старшего Среди пьющих и жрущих поднимает голову молчавший до того хорунжий. - Смеем, смеем, дамочка! Кто, такая смелая Городская небось Из каких краёв будете, мадам - Это - моя жена, - решительно говорит хорунжему Эрьзя, - Я --скульптор, работаю с мрамором. Здесь моя мастерская. Это мои ученики и помощники. Казаки смеются, сытые расходятся по двору, разглядывают скульпту- ры. Один из них, срывает клеёнчатую накидку с гипсовой женщины с флагом, кричит. - Революция здеся, господин хорунжий! И бабы голые. - Во-во! Сразу видать, господин хорунжий, - отрывается от котелка урядник, - комиссар он. Фамилия, какая - Стуль-тор. И баба его -- жидовка, вишь, чернявая. А большевикам, что полагается Стрельнем, господин хорунжий! - Осади, Залупенко! -- отмахивается хорунжий, - Тебе только одно: стрельнем да стрельнем! - Не Залупенко, а Залубенко - я, господин хорунжий, - привычно обижается урядник, - Залубенко, бенко, бенко - я! Так что с комиссаром делать, с бабой евойной Хорунжий пристально смотрит на Эрьзю. - А что вы это такое изобразили, господин скульптор Вот, про ту с флагом. Ходь-ка сюда, ближе, посидим рядком, погутарим ладком! Эрьзя упрямо стоит, не походит, обернулся к жене. - Лена, иди в дом! - Что стоишь -- поднимается урядник Залубенко, - Иди в дом, сказано! Иди-иди, жидовочка! Вместе со мной и ай-да! Я страсть, якой горячий, - выскакивает из-за стола и, обхватив Елену, толкает к избе и тут же ударяется, как о чугунную сваю -- о плечо Эрьзи, с рёвом выхватывает шашку, но падает, подкошенный от мгновенного удара в живот и лежит уже молча, выкатив глаза, хватая открытым ртом воздух. Набегают казаки. Сейчас порубают смельчака и женщину. Револьверный выстрел. Второй. Мимо двора проносится на рысях небольшой отряд казаков. Проехала четвёрка с орудием. Во двор со скрежетом и визгом тормозов сворачивает автомобиль-кабриолет генерал-майора Радолы Гайды с флажком Уральской Отдельной Армии на радиаторе. - Что за рынок, господа козаки -- выходит из машины генерал Гайда, говорит по-русски, с чешским акцентом, - Что за драка делается Хорунжий, ко мне! Личный состав, определяйсь! Казаки оставляют Эрьзю, Елену, быстро выстраиваются перед генералом Гайдой. Отдышавшийся урядник Залубенко, сверкая злыми глазами на Эрьзю, тоже плетётся в строй. Ученики подхватывают Эрьзю, Елену, вместе с бригадой уходят в дом. Из окна видно, как во двор вкатывают орудия, ещё и ещё заполняют двор конники и пешие казаки. Генерал ходит вдоль неровного строя казаков, кривит рот в ругани и угрозах, показывая на дом, подзывает урядника, что-то приказывает. Урядник отдаёт честь, бежит к дому, стучит в окно. - Эй, стультор, давай к генералу! Эрьзя выходит из избы. Гайда сидит за чистым столом. Ординарец быстро стелет перед ним глаженую скатерть, ставит приборы, штоф с вином, рюмки, вскрывает консервы. - Садитесь, господин художник! - радушно приветствует генерал Эрьзю. - Буду приветствовать вас любезно. Я -- генерал Радола Гайда. Ви, возможно, знаете меня по имени Рудольф Гайдль. Это я - чех и чешского корпуса воюю с болшевиками в составе армии под командованием адмирала Александра Васильевича Колчака. - Нет, я не знаю вас, - спокойно отвечает Эрьзя, - Меня зовут Степан Эрьзя. Я -- скульптор. - У вас есть какие-то полномочия, мандаты большевиков или другие документы вашей власти Говорите, не бойтесь. Я не буду вас расстреливать, как это делаете ви, болшевики. Ну же, господин Степан Эрьзя. - Чего ну Чего ну Я - скульптор. Мне не нужны мандаты и чьи-либо полномочия. Мне нужен мрамор. Вот видите этот блок Это -- мрамор. Лучший мрамор в России. А я -- лучший скульптор России. Во Франции на "Осенней выставке 12-го года" в Париже, меня называли русским Роденом, но я - не Роден, я - Эрьзя. Гайда делает знак ординарцу, стоящему за его спиной, тот без слов понимает генерала и наливает из штофа по рюмкам коньяк, подвигает закуску. - Но ваши скульптуры явно сделаны по заказу красных Это так Вон та женщина с флагом Что это Генерал поднимает рюмку и смотрит на Эрьзю через жёлтую жидкость. - Я не работаю по заказам, господин генерал. Я свободен. Это -- "Марсельеза", а рядом "Иоанн-Креститель", а слева -- "Ева". Красные не заказывают "Крестителя" или первоженщину. И должен вам, генерал, сказать, что красные бывают разные, как и белые. Есть и среди белых зверьё, и я убедился в этом пять минут назад, как и среди красных есть честные и благородные люди... - Я -- человек военный, моя профессия убивать. -- говорит генерал, - Я мало понимаю в скульптуре, но мне импонирует ваша независимая позиция, ваша преданность вашему искусству и особенно ваше честолюбие, скульптор Степан Эрьзя, который выше всяких там Роденов! Безопасность вашу и ваших людей я гарантирую. Ваче здравии, пан Эрцзя! - Шумбрачинк кисэ, генерал Гайдо! Эрьзя поднимает рюмку и чокается с генералом Радолой Гайдой. В суетливой толпе казаков Эрьзя, как выстрел, вдруг чувствует взгляд -- на него из-за спин и дворовую толчею смотрит казачий урядник Залубенко, нехорошо, запоминающе смотрит. Им ещё предстоит встретиться. Но пока они не знают когда и где... - Благодарствую, генерал за угощение. Пойду я. Дел много. Эрьзя идёт к дому. - Пан Эрцзя, новость хотите Эрьзя останавливается на крыльце, оборачивается, ждёт. - Вы тут в медвежьем углу живёте и, конечно, не знаете: что три дня назад болшевики расстреляли российского императора Николая второго с семьёй. Вот так! И что скажете - Ничего не скажу. - Так, может, - наливает рюмку генерал, - выпьете за упокой души императора! - Простите, генерал, не пьющий я. Здоровье плохое. Эрьзя открывает дверь, чтобы войти в избу. - Пан Эрцзя, не спешите. Я что-то вам сейчас скажу хорошее ещё! Эрьзя поворачивается. Генерал манит его пальцем. - Идите, идите. Я скажу вам что-то для вас важное и привлека- тельное. Эрьзя молча, не трогаясь с места, слушает. - Я как член штаба, как генерал-майор армии его Превосходитель- ства адмирала Александра Васильевича Колчака, хочу предложить вам выгодную работу, а именно: создать в этом мраморе, - указывает на блок, - образ героического биле данути. Адмирал меня подержит. Армия платит золотом. Ну и как - Это заказ, господин генерал, - отвечает Эрьзя, не тронувшись с места, - А по заказам я не работаю. Я сам по себе! Уходит в избу. Грохочет дверь, как выстрел. И вслед за дверным стуком - страшный взрыв во дворе. Взлетает земля, стол со всей снедью и бутылками, кровавые ошмётки людей и лошадей. По всему двору кровавый ураган пальбы. И только висит пронзительный вскрик. - Красные-е-е-е! Эрьзя, Елена, ученики и рабочие выскакивают во двор, бегут спасать скульптуры. Во дворе огромная яма, валяются трупы, кричат раненые. Генерал Гайда прыгает в машину и вылетает со двора вслед за оставшимися в живых казаками. Быстрее всех улепётывает урядник Залубенко. Несколько казаков укрылись за упавшим забором, отстреливаются. Артиллерия красных бьёт из-за речки. Оттуда набегает на Мраморное красная пехота. Слышны далёкие редкие крики. - Ура-а-а! Ура-а-а! Двор простреливается, но Эрьзя, Елена, резчики и ученики бесстрашно заносят скульптуры в дом, те, что потяжёлее, укрывают матрасами, тряпками, мешками с песком. Казаки принявшие оборону уже не стреляют, убиты. За поваленным забором только что пустая улица, вспучивается пыльным облаком, из которого вырывается красная конница, пешие красноармейцы, преследующие Белую армию. Стельба. Взрывы. Глава шестнадцатая "Мелочи жизни". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. УТРО. Захлопывается с грохотом дверь. Это откуда-то взявшийся ветер ворвалсяв мастерскую, жаркой пылью с улицы обдал вошедших - Эрьзю и Луиса.. Эрьзя садится в своё железное кресло, шутит с горькой усмешкой. - Дорогой Луис, не молчите: с каких неприятностей начнём - Да, есть тут кое-что... Луис садится на пустой ящик, открывает свой жёлтый портфель, вытаскивает большое красное яблоко. - Это вам, вы ещё не завтракали. - Спасибо, спасибо, мой заботливый друг, Луис. Какое красивое яблоко. Его нельзя есть. На него надо смотреть. Луис раскладывает на столе бумаги, письма, счета, газету... - Что за счета - А... так, за воду, за электричество... - Баста-баста! К этому привыкли. Что ещё Что там Не тяните! - Пришло письмо: горный проект очень понравился, но отклонили за отсутствием средств. - Я это понял по вашему лицу, когда вы пришли. Нет, даже раньше: и не по лицу, а по вашим шагам на лестнице. И это уже обговорили... - Вот тут ещё старые счета, надо срочно платить, пени набегают, но это не так много... и - Смелее, Луис! Я ко всему готов! Эрьзя разворачивает "Ла-Насьён", листает газету, вдруг вчитывается в какую-то статью, молча шевелит губами, стараясь понять испанский текст, откладывает газету. - Ну-ну, Луис... Луис перебирает документы: - Вот плохое письмо. Не хотел показывать, но ничего не поделаешь. - Ну-ну... - Хозяин напоминает, что хочет продать дом на слом. Невыгодно ему. Сообщает, что для него выгоднее построить доходную многоэтажку... - Это мы уже знаем. Что он ещё хочет - Мы должны ему за аренду пять тысяч... . - Пять тысяч - Да, пять тысяч долларов. Эрьзя, отложив газету, невозмутимо: - Где их взять - Сколько на вашем счету в банке - У меня нет счёта в банке. Вы это знаете, Луис. - Так как же нам быть - Как быть Как У меня просто нет денег. Все, что было ушло на возврат скульптур. Что опять продавать Что продать Ну, говорите же, Луис! Из новых. "Аргентинку" Но я не могу её продать -- это Чикита! И эту - она не продаётся -- это мой "Автопортрет". - Надо что-то продать. Все только и ходят, чтобы купить. И большие деньги предлагают. - Так я бы и рад что-то продать. Только что Вот ту, что за вами, Луис. Это моя любимая Шифра, а это Сэмми. Как же их продать. Я их очень люблю... Любимых и детей нельзя продавать! Как же это вы не понимаете, Луис! Вы такой добрый и сердечный человек. И продать Кстати, почему она ни разу не пришла, что с ней - Супруги де Ресник уехали. Синьора Шифра заболела, и они уехали в Штаты. - Заболела Уехали Надо посмотреть в почтовом ящике. Может, она послала письмо. - Я не нашёл письма в ящике. Вероятно, как поправится, напишет. - Напишет, - шепчет задумчиво.Эрьзя. - Так что будем делать -- говорит Луис, - Может ещё раз сходить в посольство к Сергееву, к Папорову Ведь хорошие люди. Мало ли что там с бюрократией. Может, помогут хоть оплатить аренду за пару месяцев - Ни в коем случае! -- сердится Эрьзя, - Хватит, находились. Что мы себя на помойке нашли По списку пройдёмся, что-то надо продать и работать будем! А хлопоты и нервы спишем по статье "развлечения". И больше не будем о пароходах, о посольстве.Мы же договорились! Мастер отходит от верстака, закуривает трубку, кашляет, идёт куда-то в серую мглу мастерской, говорит оттуда, невидимый, за облаком дыма. - Все думают, что я вот так скромно живу оттого, что я -- нелюдимый и таинственный старикан-затворник. Нет же! У меня просто нет денег. Эта журналистка из немецкого журнала восхищалась моей неприхотливостью, моей спартанской жизнью, слепая! О, Луис, как бы я хотел быть богатым! Хочу, но не знаю, как им стать... Продать их Можно ли продать самого себя... Я бы очень хотел иметь двухэтажную виллу, мастерскую с подсветом, авто с шофёром и бассейн, и яхту на берегу океана, и хороший костюм. Ещё лучше двадцать костюмов, чтоб была кухарка, чтоб не есть нам с вами всухомятку, чтоб на счету у меня был миллион долларов. Я всего этого хочу! Хочу! Хочу! Но у меня это не получается. Я работаю, как вол, но я не могу продать то, что я делаю. А если я продаю, то я тут же экономлю на всём и выкупаю их обратно. Я не умею дружить с властью, у меня не получается дружба с журналистами. Я не могу устраивать им обжираловки. Мне стыдно это делать. Это нельзя делать мне Мастеру. Но почему же всё как-то наперекосяк у меня!!! И вдруг как-то неловко отворачивается, кашляет, сосёт потухшую трубку, и Луис видит, что Эрьзя плачет. - А самое малое, - продолжает Мастер через волнение, - что я бы хотел: ну, хотя бы заплатить вам за ваши переводы и за вашу бескорыстную помощь... Луис вскакивает, обнимает скульптора, гладит его по худой согнутой спине. - Что вы! Что вы, Маэстро! Это для меня огромная честь быть вашим помощником... Нет денег Это всё - мелочи жизни, ерунда. Достанем. Я что-нибудь обязательно придумаю, - говорит Луис, неожиданно плачет и шмыгает носом. - Да не в деньгах дело. Не в деньгах, - тихо, устало говорит Эрьзя, - Посмотрите, что она пишет, - берёт отложенную газету, тычет в газетный текст, - И зачем она это пишет... Не пришла, не утешила. Простилась, как похоронила. А я здесь. Я живой! Меня просто обманули! Я ей верил, как себе. Я полюбил её... Эх, Катя, Катя. Луис берёт газету, находит на одной из страниц портрет Эрьзи, статью за подписью Катрин Винтер, читает. - "Мы без всякой радости стояли у причала и провожали пароход, на котором великий скульптор Эрьзя покинул Аргентину. Он уезжал, и мы видели, как он машет рукой, благодарный за то, что здесь, в Аргентине, он сумел обнаружить альгаробо и кебрачо -- новый материал для работы скульптора. В Аргентине он прожил двадцать лет, заработал массу премий, и мы его очень уважаем, но неизвестно, как его встретят в России"... - Почему она это пишет -- шепчет Эрьзя, - Зачем Я не уехал! Меня обманули! Я здесь! Я живой! Они, что похоронили меня Рычит, встаёт и с лаем выскакивает из мастерской Леон. Слышно, как он облаивает кого-то у калитки. - Луис, спросите, пожалуйста, кто там и скажите, что не говорю ни по-испански, ни по-английски и, вообще, сегодня очень занят... В другой раз как-нибудь... Луис идёт через двор к закрытой калитке. За калиткой стоит группа ярко одетых людей, мужчин и женщин. Леон не злобно, но предостерегающе лает на них. Луис подходит и делает знак, что мастерская-выставка сегодня закрыта. Но те делают вид, что не понимают - улыбающиеся лица, приветственные жесты. - Доброе утро! -- кричит по-испански, моложавый господин, явно американец, - Вы есть Маэстро Стефан Эрьзя Фу! Фу! Уберите, пожалуйста, собаку! Фу ты! Фу! - Леон, тихо! - командует Луис псу, - Нет. Я -- его помощник. Чем могу Через ограду виден дорогой американский автомобиль. - Простите, мы из Нью-Йорка, - объясняет американец, - Мы здесь в гостях. Мы мечтали увидеть произведения знаменитого скульптора мистера Стефана Эрьзи. Мы не можем уехать, не увидев его скульптур. Луис отворяет калитку. Леон недовольно рычит. - Прекрати, Леон! Кому говорят! Прошу вас, господа. Маэстро показывает экспозицию обычно по субботам, но, если вы приехали специально, чтобы ... Он будет рад. Американцы: двое мужчин: старший мистер Джек Тушин и помоложе -- Чарли Джексон, три женщины миссис Тушин, Миссис Жозефина, мать мистера Джексона, женщина необъятных размеров и мисс Долли, прыщавая нахальная рыжая девица 17 лет в очках и такой же нахальный мальчик лет двенадцати Томми. проходят вслед за Луисом в мастерскую, видят Эрьзю, улыбаются, машут рукой, О кей! О кей! О кей! Но подходить опасаются. Мастер делает самый неприступный вид, усердно работает над куском кебрачо. Луис поглядывает на него: что, мол, делать. Мастер незаметно машет ему рукой: веди, мол, сам, я не расположен. Американцы, предполагая, что их не понимают, громко говорят между собой по-английски. - Какой строгий старикашка! -- говорит мисс Долли - А пёс-то, - кривится Томми, - посмотри, облезлая дворняга! Ты чего рычишь, тупой! Такой же придурковатый, как хозяин. - Не бурчи, Томми, - привычно делает замечание миссис Тушин.. - Это что, студия скульптора с мировым именем -- хихикает миссис Жозефина, - Какая-то плотницкая, а не студия! - Ма! Смотри, какие кошки! -- кричит Томми, - Спроси у деда: они не кусаются - Не трогай их, Томми! Они грязные и блохастые! -- предостерегает миссис Жозефина. - Какая вонь от этих кошек! -- шепчет мисс Долли, - Фу-у! - Ма! Смотри, какое яблоко. Пусть дед подарит мне это яблоко! Ну, ма! -- канючит Томми. - Ты что это, Томми Я куплю тебе вагон яблок! Отстань! Смотри изделия, какие красивые. - Ну, я тебе припомню! -- горозит Томми, - Ты ещё пожалеешь, ма! - Этот Эрьзя одет, как старый тухлый негр в Гарлеме! -- замечает мисс Жозефина. - Прекрати свои реплики, мама, - шипит на неё Чарли, - Он -- гений! - Каким местом он гений -- рвётся в привычный спор Жозефина, - Ой, я что-то вижу. Боже мой! Это -- фантастика! Они толпятся вокруг "Моисея". Молча, изумлённо смотрят. - Ма, это он сам сделал -- шепчет Томми, - Что, руками Шикарно-о-о! Ва! А там тоже, смотри! Ну, класс! Молча, в изумлении, ходят по мастерской, только порой слышатся вздохи и восклицания восторга. Мастер выжидательно и насмешливо наблюдает за ними. Только раздражает его этот представительный, седой американец в белом костюме, мистер Тушин, ходит, похотливо трогает скульптуры женщин за плечи, за груди, пытается ущипнуть за бёдро, оглядываясь, при этом на миссис Тушин, которая в шортах и широкополой шляпе. Вот он замер в стойке у "Леды", в глазах вспыхивает алчное, бесстыжее и, забыв о жене, тянется тронуть ногу скульптуры. И тут видит за "Ледой" - сосем с ума сойти! - его влечёт "Страсть", и сражён наповал, и идёт к ней на цыпочках, завороженный, с раскрытым мокрым ртом. Мастер часто наблюдает, подобные метаморфозы с плохо воспитанными мужчинами и сдерживает себя, только шепчет неодобрительно. - Во, кобель-то, как подросток, руку в штаны... Мистер Тушин издалека, из темноты мастерской оглядывается на Мастера, и лицо его блестит от похотливого пота. Мистер Тушин решается, подходит к Мастеру, что-то быстро говорит по-английски. Мастер делает вид, что не понимает. Американец подзывает Джексона. - Чарли, быстро, ко мне. Есть идея. Переведи ему на испанский, что восхищён и хочу дружить. - Дорогой синьор маэстро Стефан Эрьзя, - по-испански говорит Чарли, - -- это есть мистер Джек Тушин. Во-первых, он хочет извиниться перед вами, что когда мы зашли, вы были заняты, и мы не могли оторвать вас от вашего творчества, во-вторых, познакомиться с вами, синьор Стефан Эрьзя. В -- третьих, он мечтает пожать вам руку и выразить вам своё восхищение вашими произведениями! Вся пёстрая американская компания толпится вокруг Мастера, улыбаются, жмут руку, хлопают по плечам. Только малыш Томми, стараясь как бы незаметней подкрасться к яблоку на столике. Вот он стоит, очень внимательно разглядывает "Ужас", а рука его уже тянется к яблоку. - Р-р-ры! Не смей, - тихо, очень строго говорит Леон, - Ры-ы-ы! Укушу! Ры-ы-ы! - А чё Я ничего! -- шёпотом говорит ему Томми, - Вот гляжу на скульптуру! - Ры-ы-ы! -- громче говорит ему Леон, - Отвали отсюда, быстро! Вор и врун! Ры-ы-ы! - О кей! О кей! - Томми быстро "отваливает", присоединяется к родичам, что толпятся вокруг скульптора и кричат на все голоса, - О кей! О кей! О кей! Эрьзя терпеливо пережидает пожатия, похлопывания, восторженные знаки, делает вид, что испанский тоже не понимает, повторяет по-русски: - Спасибо! Спасибо! Спасибо! - Я тоже говорью по-руськи, - радуется мистер Тушин, - Мой бабашка и дедушка били боляри из Рьязани. Есть такой город в Рашен - Есть. - Вери гуд! - ещё более радостно восклицает мистер Тушин, - Мы с тобой земльяки. Сколько надо платить за визит - Вон там мешочек. Положи, сколько хочешь. - О кей! О кей!! - безграничная радость, - Я так хочу! - Мистер Джек, прости. У меня идёт рабочий день. - Но, - тихо и доверительно, - Я хочу... - Луис, скажи им, пожалуйста, что мне надо работать, что я очень занят. - Леди и джентльмены, - говорит Луис по-английски, - мистер Эрьзя бережёт каждую минуту. Он прощается с вами и благодарит вас за ваш визит и ваши добрые слова о его творчестве. Я провожу вас... - Луис, значит, мы на сегодня прощаемся. Да А, может, вы подъедите к хозяину, поговорите с ним по поводу долга. Пусть ещё немного потерпит. Что-нибудь продадим и расплатимся. - Еду, Маэстро, еду! Американцы в сопровождении Луиса и Леона (Леон только до калитки) выходят из мастерской. Слышен шум отъезжающих машин. Но что это: лай Леона, сердитый лай. Мастер выходит из мастерской. За калиткой стоит один мистер Джек Тушин, широко улыбается, приветливо машет Мастеру. Вся остальная американская компания сидит в машине. Леон не пускает американца, который нетерпеливо хочет войти и что-то сообщить Мастеру. - Я обернульсья, мистер Эрьзя! -- кричит мистер Тушин, - Я чтой-то забыль! - Леон, рядом! Ну, что ж проходите, мистер Тушин! Что вы у меня забыли Эрьзя и мистер Тушин заходят в мастерскую. Американец быстро входит в мастерскую и суёт в мешочек у дверей стодолларовую ассигнацию, суёт так, чтобы Мастер видел, что это стодолларовая, а не какая-либо другая ассигнация. - За удовольствие видеть ваши произведения, мистер Эрьзя, не жалко платить любые деньги! О кей! Ха-ха-ха! Ну, я пошьёл! Всего вам хорошего и много денег! Вери гуд! Гуд бай! И он действительно идёт к калитке. Но, как и ожидает Мастер: не доходит до калитки, возвращается, улыбаясь и весь сияя. - Земльячёк, кстати, у меня есть деловое предолжение: толко не падай обморок. Я знаю, что почьём. И как у вас говорьят, собачку съель на этом бизнес и говорью тебе реальный сумма за всьё это! Эрьзе скучно. Он всё знает заранее, но терпит. Мистер Тушин делает нужную паузу и шёпотом: - Миллион долларов! Мастер молчит. - Мистер Эрьзя, это болшие денги. Мастер молчит. - Мистер Эрьзя. На эти денги ты может купьит себе целый вилла с хорошей модэрн студией, и у тебя останется ещё на авто, на яхту, на прислуга, на безбедный спокойный старост... Тебе скоро стало 70 лет. Пора думайт. А Что Ты согласен, конэчно Что, нет - Я не продаю скульптуры. - Эх, да ладно! Давайт полтора миллиона! - Я не продаю... - Это не есть правда. Это не хорошо говорьит неправду, мистер Эрьзя: Ты продаль мэру Буэнос-Айреса твой "Отдых". Я его видель, за 12 тысяч, скульптура стоит в парке на Авенидо Бельграно, музею продаль "Авиатора" за 4 тысячи! А Тереза Нахман хозяйка галереи в Буэнос-Айресе продала для тебя 25 твоих скульптур в Штаты... Ты продаёшь! Продай и мне! - Прости, земляк, но я скажу тебе: нет. - Два миллиона! - Нет же... -- повторяет устало Эрьзя. - Три!... Пьять!!! - Не продам и всё, баста! - Ну, хорошо, сейчас нет, но подумай. Давай мы вернёмся к этой теме. Ну, через неделью. А... Через месяц - Нет, землячёк, Нет. Американец искренне удивлён, медленно поворачивается, молча идёт к калитке. Мастер привычно ждёт: сейчас вернётся. Мистер Тушин возвращается, идёт мимо Эрьзя, берёт его под руку, заводит в мастерскую и молча, собираясь с мыслями, ходит, и смотрит на скульптуры и трогает их. - Мы друг дружеку не поняли. Ха-ха. Это бывает. Давай рассмотрит иначе. Если ты не хотишь их мне продат, то... продавай сам. Ты можешь их делать сотнями, если не тысячами. И... продавай, продавай! Я же устрою тебе бешеную рекламу. Не здесь. Здесь вялая страна. Одни танцы-шманцы. А у нас в Штатах. Но это начало... Европа, весь цивиль мир нуждается в тебе, Эрьзя! - Нет! - Мы будем продавать этих женщин по всему миру. У тебя золотой брэнд -- ты Эрьзя! Давай работать вместе. И необязательно делать самому. Ты делаешь только клише, матрицу. Вот, например, этой роскошной женщины "Леда с лебедем"! Да! А я произвожу миллион копий из алюминия, из керамики, из пластика, из чего хочешь!!! Из золота с бриллиантами! Ты слышишь Для королей, принцев, президентов и премьеров, для арабских шейхов, чтоб они, лебеди, дрочили, смотря на твою золотую "Леду"! Это же Клондайк, золотая жила, Эрьзя! Люди так падки на порно. В золоте будешь есть и спать. Я знаю, что говорю! Да что там. Я сам куплю тебе роскошную виллу на Гавайях или в Калифорнии! Хочешь рядом с Голливудом, на берегу океана. Я куплю тебе целый вагон, три вагона, десять, состав этих корней. И ты будешь творить, что хочешь. Ты будешь делать, а я продавать. Ну, по рукам Американец наседает на Мастера. Он уже сидит на верстаке. Он уже обнимает Эрьзю. Говорит быстро. Акцент исчез. Брызжет слюной. Вот-вот клюнет его своим толстым носом. Мастер отстраняется. - Нет... - Что - Нет... - Как нет - Вот так и нет. - Ты вник, что я говорил Ты... - Это я... Мистер Тушин в полном отчаянии от непонимания: - Но по-че-му-у-у - Слушай, Джек, или как тебя, ты меня утомил... Смотрят друг на друга. Двое, с разных планет. - ...Не знаю, поймёшь ли ты, - спокойно говорит Эрьзя, - Но, постарайся понять, это, как мои дети. Я родил их. Ну, как женщина не может продать своего ребёнка. Не могу! - Что за чушь! Ведь продавал и живёшь на эти деньги... - Да, живу и лучше б не жил. Я очень страдаю от этого. - Это же! Это же клиника! Псих какой-то! Чего же ты хочешь - Работать, делать их, но не продавать, жить среди них. И ещё, ты, конечно, не поймёшь: у меня есть мечта: я вернусь домой в Мастораву и подарю всё это своему народу, бесплатно, отдам, а некоторых я подарю любимым людям. Но тебя, земеля, я не смог бы полюбить... - Что ты несёшь, старый пердун! - Пшёл отсюда, болярин из Рязани! - Что Как Ах, ты ста... - Собаку спущу! Леон, вазы его! - А!-А!-А! Ах, как стремительно мчится мистер Тушин к своей американской машине, рвёт дверцу, нырок в салон. И только дым испорченного карбюратора висит в вечернем воздухе. Довольный Леон с гордостью возвращается с клоком белой брючины в пасти, вырвал всё же... Глава семнадцатая "Элегия". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ. ЛЕТО. НОЧЬ В мастерской ночной полумрак. В глубине светлое пятно. Сильная лампа на штативе освещает, работающего над "Автопортретом" Мастера. Радиола крутит старую французскую пластинку с Шаляпиным. "О, где же вы дни любви Сладкие сны Юные грёзы весны Где шум лесов, Пенье птиц...". Мириады ночных насекомых вьются вокруг света, и сгоревшие падают в темноту... Лёгкий ветерок нет-нет, но вдруг качнёт лампу, и в её колеблющемся свете, тесно обступившие Мастера, скульптуры будто оживают. Лица их выразительны и готовы к беседе. У верстака на своей подстилке лежит и слушает хозяина Леон. - Ты тоже не хочешь спать, Леон Люблю работать ночью. Будто один в мире... Один с самим собой... И с вами, дети мои... Скульптуры молча смотрят на Мастера, будто чего-то ждут. Фреза тонко поёт, гладит кебрачевую поверхность щеки, подбородка... В сумраке мастерской смотрят на него мужские и женские лица свидетели его жизни: "Толстой", "Бетховен", "Александр Невский", "Моисей"... Из древесной материи смотрит он сам, но смотрит не на него, а куда-то вверх, будто ждёт чего-то сверху. И он невольно поднимает взгляд. В окно он видит яркие южные звёзды. Они, тоже не мигая, глядят на него. Вновь принимается за работу, продолжая по-стариковски бормотать сам с собой: - ...Семьдесят лет! Чёрт возьми. Уже! Будто и не жил. А жил ли Всё бежал, торопился, соревновался, боялся не успеть ... Куда Зачем А теперь вот - "С ярмарки! С ярмарки!"... Если подсчитать, что в остатке: дома нет! дерева не посадил! сына не родил! И семьдесят! А вдруг помру... Здесь! Уже семьдесят! Останавливается фреза. Мастер оглядывается, обращается к скульптурам: - ...И где похоронят Или ещё паскуднее -- сожгут. Чужие люди сунут пепел в пыльный коробок и в колумбарий. Сюда прибегут, вас, детей, растащат кто-куда, а мистер Тушин клише закажет копиями торговать, в публичных домах выставит на слюнявую похоть... "Дети" молчат, но ему кажется, что вот-вот скажут, каждый своё. Как всегда за всех говорит "Моисей, усмехаясь, бодрит Мастера: - Ай-яй-яй! Ты чего нюни-то распустил Здоровый, крепкий, умный, почти гениальный. На лице ни одной морщины. Ты чего себя в старики записал. Стыдно! В тебя и сейчас бабы влюбляются. Шифре, замужней бабе голову кудришь, вот эта немка опять-таки. А сколь баб было Ну, ладно, ладно. Не сердись. Это я так, любя. Ну, не баб, не баб, любимых девушек. Знаю, любил. Страдал. Бит был за это. Прости. Молчу... Крутится пластинка. Сквозь старость и треск шеллака пробивается далёкий голос Щпляпина. "В сердце моём нет надежды следа Всё, всё прошло и навсегда... Свет от лампы качается сильнее и как бы озаряет обнажённую прекрасную женщину из кебрачо. Отвернулась Нет-нет, она смотрит на Мастера. Она улыбается ему. Знакомое лицо. Да это же Любава из юности. Будто вчера это было. Эрьзя оставляет станок, подходит к Любаве, говорит с ней: - Давеча эта журналистка, Катрин Винтер, спрашивает: любил ли я Я же понимаю их интересы, журналистов. Им - что-нибудь с перчиком, личная жизнь... Любил Конечно, любил. Очень любил. И люблю по-прежнему... . Э, да, что это пластинка была, как на похороны. Где у нас, что повеселее - переворачивает пластинку. Поёт- заливается старая радиола голосом Шаляпина: "Вдоль по улице Метелица метёт, За метелицей Мой миленький идёт. Ты постой, постой, Красавица моя, Дай мне нагядется, Радость на тебя...". Улыбаются, рудуются "дети" Мастера. Рассеивается ночной мрак в аргентинской мастерской. И приходит юность... Будто вчера это было... РОССИЯ. МОРДОВИЯ. БАЕВО. ЛЕТО. ДЕНЬ. Солнечный весёлый день на речке, недалеко от дома. Всё сверкает и блещет. Эрзянские женщины на мостках полощут бельё, статные, румяные, весёлые, о чём-то судачат, кто-то поёт. И как всегда одеты ярко, нарядно. Ни пулаи им не мешают, ни панго на головках замужних. Полощут, подоткнув подолы, иные на коленях, нагнувшись к самой воде. Юный Степан таится совсем рядом, в камышах, забыв о рыбалке, бредне, не может оторвать взгляда от чудных розовых овалов, колыхания белых, нежных шаров с острыми тёмными сосками, от круглых колен и жёлтых пяток. Полные сильные руки Любавы в умелом движении. Серебристые белые рубахи она распластывает по воде, и те пузырятся, вздуваются и сверкают на солнце. Её красивое твёрдоочерченное лицо с пунцовыми губами, с яркой синей шёлковой лентой паця коня, смеётся, чему-то про себя, бирюзовые глаза сияют. Подросток не замечает, что давно дрожит от холода, что бредень утянуло куда-то. То, что он видит сильнее его: и смотрел бы, да смотрел. Гора белья растёт и завершается. Любава разгибается, весело смотрит на Степана, разглядела сквозь ветви и листья. - Вижу тебя, вижу, женишок! Ну что ты прячешься А ну выходи, да подай-ка сюда ушат. И под весёлый смешок женщин и девушек Степан, дрожащий, синий от холода выбирается на берег. Он в рубахе, мокрых портах. Ему стыдно, что его обнаружили. Убежать бы, но хочет побыть с Любавой, подаёт ей ушат. Любава сноровисто складывает бельё в ушат, поднимает к бедру и, крепко обхватив ушат, поднимается от мостков. Степан идёт вслед и смотрит на неё сзади, видит её крутые полные бёдра, прихваченные пулаем, тонкую талию, прямую спину, плечи... Любава оглядывается, улыбается и спрашивает. - Ну, как, замуж меня возьмёшь - и смеётся ярким вишнёвым ртом, и глаза её вспыхивают бирюзой. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Искусство Мастера остановило это мгновение, эту чудную улыбку, остановило навсегда, превратив его в прекрасную статую - "Девушка мордовка". Эрьзя нежно ласкает её щёку, подбородок, идёт к верстаку и снова погружается в работу. И вновь забытое возникает, отрывает от работы. Вот вспоминает что-то другое - весёлое, оглядывается, видит среди скульптур другое лицо. И опять -- это Любава. Это Любава, но это не Любава. Женское лицо. Другая женщина... Прекрасная женщина. Та, которая в каталогах "Выставок С.Д. Эрьзи" значится, как "А.Т.Ф.". РОССИЯ. АЛАТЫРЬ. ЛЕТО. ВЕЧЕР. И мчится по арене цирка-шапито изящная наездница во фраке и чёрном трико. Яркий цирковой макияж. Пронзительно сверкающая серебряная бабочка мчится по арене на чёрном коне. Машет приветливо белой рукой. В руке шёлковый цилиндр, в другой хлыст. Она приветствует публику. Но вот... Конь с наездницей несётся по арене и прыгает через барьер, через кольцо, сквозь огонь! Алатырские зрители в восторге аплодируют и кричат. Солидные зрители кричат: - Браво! Бра-во! Бра-во-о! Всякие: - Давай ещё! Молодец! Давай! Ну и ба-а-ба-а! Наездница красивым жестом надевает на головку цилиндр и посылает воздушные поцелуи. Публика бросает ей цветы. Наездница ловко ловит букеты. Степан, ему 22 года, крепкий, широкоплечий, одетый по-городскому, сидит в первом ряду, хлопает, что есть силы. Наездница аллюром проскакивает мимо, вырывает из букета цветок и бросает Степану. Ночь. Август. Берег Суры. Степан и наездница, её зовут Александра, целуются в кустах за цирковой кибиткой. Недалеко пасутся стреноженные цирковые лошади. Горит костерок. Артисты-циркачи выпивают, тихо беседуют. Александра ведёт себя страстно: срывает со Степана рубаху, умело шарит по горячему телу, впивается губами в грудь, в шею... - Ой, синеглазенкой, сладкой, мальчишечка мой! К костру подходят трое, спрашивают, доносятся только обрывки фраз. Александра и Степан затаиваются, слышат. Кто-то что-то говорит низким басом, не разобрать, но что-то опасное: - Бр-бр-быр... Другой гундосый голос: - Да, жена купца Солодова И снова бас: - Ну! Третий сиплый голос: - Лесоторговца Тенорок: - Олександра, чо Сиплый: - Котора у нас артистка Бас - Да, котора скачет... Сиплый: - Кто ж её знат, где. Со Стёпкой видать. Он тута цельный день околачиватса. Тенорок: - Мужики, а чо надыть-то Гундосый - Проучить надыть, вот чо! Сиплый - А ты поставь, мы тебе враз сыщем! Бас - Сами сыщем... Трое идут к реке. Их догоняет крик. Тенорок: - Стёпка-а-а-а! Ты идее-е-е Спосай-си-и-и! Бить бу-у-ду-ут! Степан бежит по берегу, мелькают белые нижние порты. Пытается вырваться. Не кричит. Бьют смертно. Бас: - Чтоб не повадно чужу жёну ябать, кобелюка! Степан хрипит, гибнет, но собирается с силами и дурашливо поёт на зло врагам. - Как у нашего Мирона На ...ую сидит ворона. Как ворона запоёт, У Мирона ...уй встаёт! Бас: - Во бля, що голос подаёт! - Хрясь! Хрясь! - раздаются удары. Убивают ногами в горло, в грудь, ломают рёбра. Степан кашляет, захлёбывается кровью. Из-за цирковой кибитки смотрит полураздетая Александра, вздрагивает от ударов. Гундосый: - Хрипеть перестал. Вроде убили. Топи его. Бас: - Живуч чай, очухнётся. А нет, знать -- не на кону карта. Поднимают безжизненное тело, бросают в Суру. Александра видит и молча плачет. Глава восемнадцатая "Елена". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. НОЧЬ. Ночь без сна. В такую пору приходят любимые, гости из дальней жизни. Эрьзя сидит в своём железном кресле среди скульптур, курит трубку. Леон спит, но чутко прядёт ушами. Над трубкой змеится, вьётся дымок. Световой пучок из окна от проезжающей машины высвечивает на миг скульптуры, лица, лица. Лицо из альгарробо... Любава Молодое красивое женское лицо. Нет, не Любава. Эрьзя выбивает трубку о железную пепельницу на подлокотнике кресла. И молча сидит недвижно в кресле и, вроде спит, и как бы отделяется от себя сидящего и идёт сквозь толпу скульптур, останавливается перед этим женским портретом: - Привет тебе, Елена. Стал забывать тебя. Я вижу тебя среди всех, и будто тебя нет. Но ты во всех сразу. Ты живёшь в них... Ты -- "Калипсо". Ты -- "Спокойствие". Ты -- "Мечта". Я помню каждый день, прожитый с тобой. Недавно вспомнил, как ты сражалась в Мраморном, как работали над "Освобождённым". Ты любила меня и служила, как собака, а я не ценил твою верность и преданность. И долго не мог жить без тебя. Однако живу вот уже много лет. А ты жива Надеюсь, что жива. Ты помнишь дорогу в Геленджик, когда везли умирающего Волнухина. - Я помню всё, Степан. И дорогу на Геленджик помню, - шепчет скульптура из аргентинского дерева альгаробо. РСФСР. 1921 г. СТЕПЬ НОВОРОССИИ ПОД КАБАРДИНКОЙ. ЛЕТО. ВЕЧЕР. По степной дороге тянется обоз. Медленно движутся запряжённые волами, подводы, телеги, кибитки, нагруженные жалким скарбом переселенцев. Не слышно смеха, разговоров. Идут уже много дней. Женщины, старики, детишки, молча идут, держась за телеги. От обоза всё дальше и дальше отстаёт подвода, запряжённая старой очень худой лошадью. Эрьзя и Елена Мроз везут в Геленджик больного Волнухина. Быстро вечереет. С Маркотского хребта тянет холодной пылью. Обоз всё дальше и дальше уходит во мглу ночного тумана. Старый скульптор Волнухин в горячечном бреду, что-то выкрикивает, сбрасывает наброшенную на него шинель, невнятно что-то поёт, потом зовёт Эрьзю. - Степан, ты здесь Где ты, Степан - Здесь я, здесь, - отзывается Эрьзя, - здесь, Сергей Михайлыч. - Стёпа, ты меня здесь не бросай - Не брошу, Сергей Михалыч, не брошу. - Спасибо, друг. Я помню, Стёпа, как ты пришёл ко мне в класс, такой уже взрослый, а там одна малышня, как они смотрели на тебя, смеялись. А я тебя спрашиваю: - "Ну, чего встал, друг Показывай, что принёс. - А я, - помогает вспоминать Эрьзя, - "Я - Степан Нефёдов. Из Алатыря. Хочу стать художником". - Да, Стёпа, ты стал хорошим художником, знаменитым скульптором, и я надеюсь, что когда-нибудь меня вспомнят в связи с твоим именем Степан Эрьзя... - Ну, что вы, Сергей Михалыч. Вы -- великий скульптор. Ваш "Первопечатник" всех переживёт. - Ты мне тогда сразу понравился, -- голос Волнухина слабеет, - ... Стёпа, я, наверно, умираю... Чернота идёт. Душит! Волнухин мечется в бреду, отбрасывает шинель, ему душно. - Нет! Нет! Хочу жить! Душно! Ну, ладно, пойдём, постойте! - затих и шёпотом, - Ты слышишь, Степан, умираю. За мной пришли... А ты запомни, друг: ты не такой, как они, ты -- особый, иди своим путём, академизм -- это штамп, это оковы, тупик. Работай светом, главное силуэт, декор... Ты будешь свободен, Эрьзя, и... - еле слышно шепчет, - одинок и несчастен, как я... Волнухин умолк. Эрьзя идёт рядом с подводой, гладит его холодную, тяжёлую руку. С другой стороны телеги идёт Елена, поправляет шинель, наткнулась на руку Эрьзи, пожала. - Осталось немного, - говорит Елена, - Ещё пару вёрст и прибудем домой, а там найдём доктора, и вы поправитесь, Сергей Михайлович. Не умирайте, пожалуйста! У меня мама хорошая, Мария Валерьяновна, и сестра Маша. Все ждут вас. У нас большой дом и сад, и мандарины растут. А папа Ипполит Иванович, он штурман на море, он с вами будет в шахматы играть. Не умирайте, Сергей Михайлович. Ну, пожалуйста! Спускаются сумерки. Чёрная гора Колдун, как бы надвигается на подводу с худой клячей, которая уже еле-еле передвигает ноги. Последняя подвода обоза исчезает в мглистом тумане. Они одни на дороге. Из тёмной впадины тоскливо запел одинокий волк. Далеко, у горизонта дрожат неясные огни Геленджика. И вдруг из тумана из тишины перед подводой возникают люди. Их много. Десять, может больше. Хватают подпруги, тянут из рук Эрьзи вожжи, обступают подводу, распрягают, шарят, ищут. Из тьмы выявляются лица: худой небритый мужик с обрезом, баба в платке, ребёнок, другая баба в будёновке со вспоротой звездой, старуха со щербатым ртом... Мужик в треухе надвигается на Эрьзю, грозит обрезом. - Дядя, отдай лошадь. Зачем она тебе Эрьзя выхватывает из-за пояса боевой топорик: - Кто такие Откуда - Из Кабардинки мы! -- хрипит баба в будёновке (в руке дубина), - Голодуем. Дети мрут. Отдай лошадь. Отдай хлеб. Хлеб есть Что есть - Землю едим, мил человек, - крестится щербатая старуха, - Выручи. Выручи. Не убивай! - Мужики! Стой, мужики! -- кричит им Эрьзя, - Больного везём к доктору в Геленджик. - Не смей! -- кричит с другой стороны телеги Елена, - Не смей, мешок брать! Оста-а-авь! Но куда там. Всё что можно забрать с подводы, мгновенно исчезает в тумане вместе с малолетними и взрослыми голодными грабителями. Появилось мальчишечье лицо. Деловито стаскивает с Волнухина шинель. - Дядя, - спокойно говорит Эрьзе, - он же дуба дал. Покойника везёшь И тут же вмиг исчезает. И всё исчезает, только слышны удаляющиеся звуки: лошадиных хромающих копыт да топот босых ног. Эрьзя с Еленой молча стоят у подводы, где лежит полуголый, в одних кальсонах, Волнухин. Эрьзя бросается к подводе, трясёт Волнухина, пытает- ся найти дыхание, ищет пустой пульс. - Что Живой -- спрашивает Елена. Эрьзя молча, отламывает тележный борт подводы на дрова, разжигает костёр, так же молча топориком, копает могилу в сухом степном суглинке. Елена сидит у костра. Ночь. Невдалеке тоскливо воет волк. Но вот вершина Колдуна светлеет. Эрьзя из двух досок, отломанных от подводы, делает крест, пишет что-то на одной химическим карандашом, крест, вкапывает в изголовье вырытой могилы. - Пойдём, Морозка. Они молча подходят к разломанной подводе. Эрьзя просовывает руки под плечи мёртвого Волнухина. Елена берётся за ноги. Они стаскивают мертвеца с подводы, тащат к яме. И вдруг Волнухин зашевелился, открывает глаза и смотрит на них спокойным и ясным взглядом. - Что, ребята, приехали Где мы Водички бы попить. - Живой! Живой! -- кричит Елена, - Водички Миленький, Сергей Михайлович, водички! Слава Богу! Сейчас дам водички! Она поит Волнухина из чайника, чудом сохранившегося от ночного разбоя. Вдвоём грузят живое тело на две оставшиеся доски на подводе, укрывают Волнухина пиджаком Эрьзи и платком Елены, впрягаются в телегу и катят по росистой дороге в сторону Геленджика. Холодное солнце светит им в спину. В степи на обочине дороги торчит крест с надписью химическим карандашом : "Сергей Волнухин, скульптор". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. НОЧЬ. Эрьзя сидит в ночной мастерской, покуривает трубку. Воспоминания теснятся в памяти, живыми картинами всплывают, как реальность. На столе большое красное яблоко, что подарил Луис и не спёр шалунишка Томми. Эрьзя смотрит на яблоко и видит... РСФСР. МОСКВА. 1925 г. МАСТЕРСКАЯ СКУЛЬПТОРА ИВАНА ШАДРА. ЗИМА. ДЕНЬ. Три больших красных яблока и серебряный нож с инкрустацией на розовом подносе, рядом бутылка коньяка и две розовые рюмки. Эрьзя, в шапке-ушанке, в длинной солдатской шинели, в разбитых армейских ботинках, сидит за столом в мастерской известного скульптора Ивана Шадра. Мастерская обширна и светла. На стеллажах гипсовые головы, вдоль стены, скульптуры: известные работы - "Рабочий", "Крестьянин", "Красноармеец", "Сеятель" и везде развешаны, выставлены бюсты и барельефы Ленина. В центре мастерской в натуральную величину почти готовая в глине скульптура "Булыжник орудие пролетариата". Иван Шадр, крупный, красивый, в фартуке, руки в глине, мягко, ласкающе работает над скульптурой, моделирует деталь ножом, стек-петлёй, пальцем. Лицо румяное, довольное. - Иван, только откровенно, - спрашивает Эрьзя, листая кипу газет, - почему, меня не пригласили в "Общество русских скульпторов". Я не честолюбив, но обидно! Я - русский скульптор. 30 лет занимаюсь этим делом. И не безвестный какой-то, - затих на миг, углубился в газету, - Смотри, сволочи, что пишут обо мне. Врут, врут и как врут! - В январе отолью в бронзе, - говорит Шадр, не слушая Эрьзю, - выставлю... Как ты думаешь Эрьзя отрывается от газеты: - И не приняли в "Общество 4-х искусств" Почему Шадр молчит, моделирует ягодицу "Пролетарию". Эрьзя, тихо закипая, - Ваня ты знаешь, что такое "революционный позитивизм" - Не знаю и знать не хочу. Моя голова не для мусора. Работать надо и меньше переживать всякое. - Нет, но ты подумай: на всех "Осенних салонах" был признан, и в Париже, и в Риме... А дома У себя на Родине!!! Шадр, продолжая работать: - Ну, раз так хорошо жилось в Париже и Риме, какого лешего приехал в Россию! - Ну, как тебе объяснить: да, истосковался я... А приехал -- война, революция, опять война, начал работать - "Пролеткульт" мучает. Не дают работать! В отчаяние прихожу временами, Ваня. Такой жалкой жизнью жить не могу, а главное: не могу работать, как они хотят, а без скульптуры мне нет жизни, - опять смотрит газету, - Что пишут, что пишут! Это же... - Степан, ну, скажи мне, какого рожна ты всё споришь, - отрывается на миг от "Пролетария" Шадр, - доказываешь чего-то. Делай, что говорят! - Да ничего я не доказываю, но это же всё бред, бред, бред! Шадр снова в работе: - Бред Нет -- это не бред. Это -- линия. Что начальство говорит: "Надо творить, чтобы искусство приносило пользу в строительстве нового мира". Ну, так... - А я что делаю -- перебивает Эрьзя, - Я согласен с линией монументальной пропаганды. В этом плане мне интересно работать. И я работаю. - Ты работаешь по-своему. Не так, как указывает линия. Поэтому у тебя нет мастерской, нет заказов, и ты в жопе. Не выпендривайся, Стёпа. Ладно, я поговорю с кем надо, и примем тебя в члены "Общества русских скульпторов". И всё у тебя будет. Эрьзя молча смотрит на Шадра и тихо повторяет: - Тогда значит всё будет -- и с подначкой тихо, - Ваня, а, правда, что в Омске в 19-м, за 18 тысяч ты согласился сделать памятник генералу Корнилову, а потом адмиралу Колчаку. За сколько, Ваня - А я и не скрываю. Такая профессия. Нам политика не нужна. Нам червонцы нужны. Кто платит, тому и музыку играем. Когда белые дали ноги из Омска, сделал для красных Маркса, Либкнехта, Розу Люксембург. Как говаривала моя матушка, царство ей небесное: "ласковый телёнок двух маток сосёт, а строптивому и своя не даёт". Я вот нынче победил на конкурсе за Ильича. Пятьсот претендентов было. А получили я и Андреев. А где ты был, Стёпа Ладно, давай по стопочке, по-русски. Не обижайся. Шадр полощет руки в ведре с водой, утирает ветошью, наливает из красивой бутылки коньяк, разливает по рюмкам. Эрьзя встаёт, молча обходит глиняного "Пролетария". Шадр, не дождавшись Эрьзи, медленно, наслаждаясь маленькими глоточками выпивает коньяк, закусывает яблоком, громко хрустя большими жёлтыми зубами. Эрьзя разглядывает "Пролетария". - С таким в тёмном переулке лучше не встречаться, бабахнет камнем по башке. Ему всё равно кого бить. Шадр улыбаясь, наливает ещё коньяку, по-дружески протягивает Эрьзе рюмку. Эрьзя, не замечая протянутой рюмки, продолжает, - Живу и работаю в мастерской Конёнкова. Трубы лопнули. На стенах иней. Везде тараканы. Сергей драпанул в Америку, даже не заплатил. Наплевал и на "Пролет- культ", и на АХРР, и на революционный позитивизм, и на твоё "Общество русских скульпторов". Смылся "Русский Роден" в Штаты. И без трудов! Как это ему удалось Шадру надоело держать вновь налитую рюмку с коньяком, выпивает и объясняет про Конёнкова: - Этот парень знает, что хочет. И первый ход - не твой "Освобождён- ный", разбитый дураками в Екатеринбурге, нынче Свердловске, а удачно женился на Маргарите Ивановне Воронцовой. Слышал о такой Нет - Нет. Кто такая - Ну, не знаешь и не надо. Ладно, Стёпа, будет тебе, сердится, - наливает ещё по одной, - Давай за дружбу, Стёпа. Одно говно хлебаем. Эрьзя молча, как водку, опрокидывает в себя дорогой коньяк, берёт яблоко, тоже хрустит -- закусывает, затем берёт оставшееся яблоко, засовыва- ет в один карман шинели, сворачивает газеты, суёт в другой и направляется к выходу, пританцовывая, выходит из мастерской. Полюбила парня я Оказался без ...уя! На ...уя ж мне без ...уя, Если с ...уем до ...уя! И-их! Их-их-их! Если с ...уем до ...уя! Бахает, как выстрел, дверь мастерской скульптора Шадра. РСФСР. МОСКВА. 1926 год. БЫВШАЯ МАСТЕРСКАЯ КОНЁНКОВА. ЗИМА. ВЕЧЕР. Присев на корточки, Елена Мроз в ватной кацавейке, тёплом платке, в подшитых валенках, раскалывает эрьзиным топориком разноцветную плашку, растапливает печку-буржуйку. Рядом на полу открытый патефон. Крутится французская пластинка. Звучит дребезжащий патефонный голос Шаляпина: ...Всё унесла ты с собой И солнца свет, И любовь, и покой, Всё, что дышало тобой лишь одной О, вы, дни любви... Мастер молча ходит туда-сюда по тёмной, холодной, без окон мастерской, задевая шёлковый оранжевый абажур на низком шнуре, останавливается перед патефоном, тихо подпевает фразу. - О, вы, дни любви, сладкие сны... Морозка, ты знаешь, что такое "революционный позитивизм" Нет, не знаешь И я не знаю! И никто не знает! Потому что - это аб-ра-ка-даб-ра! Неведомое мистическое понятие их новой религии! Снова ходит по мастерской. Поёт Шаляпин с пластики. О, где же вы дни любви Сладкие сны Юные грёзы весны... В глубине мастерской видны железобетонные тела скульптуры "Жертвы революции", какие-то головы и торсы. В мастерской так холодно, что изо рта вырываются и зависают, в призрачных всполохах открытой печки, клубы пара. Эрьзя ходит по мастерской, размахивая мятой газетой, злится, жестикулирует, размышляет вслух: - Сначала они уговорили меня на эту выставку в Историческом музее. Я так не хотел, так не хотел: там же одни футуристы-авангардисты. Уговорили. А когда выставился -- вот так обгадить! -- показывает мятую газету, которую забрал у Шадра, - вот смотри, - читает, - "Эрьзя -- самоучка". Это я -- самоучка! Эта сволочь называет меня "самоучкой!". - Сволочь и дурак! -- тихо говорит Елена, - Успокойся, Степан. - Или вот... про "Леду, - читает, - "Нужно ли это искусство пролета- риату Будет ли довольна женщина из рабочего класса, если её обнимет лебедь Елена не выдерживает, смеётся: - Смотря, как обнимет. Плюнь на них. - Нет, ты только послушай! - читает, - "Выступает пролетарий-футурист Сергей Александрович Соловьёв и говорит по-рабочему от сердца: "Разве не кощунство - перед лицом коммунаров - реальная голая баба". - Ха-Ха-Ха! -- смеётся Елена, - Пролетарий-футурист. Он ханжа и онанист. Знакомый почерк этой подлой совести Сергея Александровича Соловьёва. То-то ещё будет от этих соловьёв - онанистов при искусстве. - Чем это ты печь топишь -- принюхивается Мастер. - А что - Это -- куски иконы... - Ну и что. Купила у дворника Мамеда. Всё сожгли, даже деревянную лестницу с перилами. Мороз лютый. - ...А этот-то, сволочь, что пишет. Чёрт знает что! "Эрьзя -- не профессионал. Подсунул вместо Маркса своего деда -- мордовского шамана". Ну, ничего себе! - Сдыхает от зависти, поэтому так пишет! Продолжает читать: "Эрьзя в подражании средневековому Микеланд- жело работает в устаревшей манере, что есть мещанство и пошлость, вредные для пролетарского класса. Нам необходимо создание особой пролетарской культуры, не связанной с прошлыми феодальными культурами!". Во как! - Это всё равно, - успокаивает его Елена, - как если забеременеть и родить от ветра. Плюнь на них. Иди сюда, погрейся! Эрьзя не идёт греться, разворачивает другую газету, ходит, читает. Вдруг останавливается, вспыхивает. - Ах, ты, мукоро! - ты только послушай, - "Недостойное использование запрещённых приёмов в пластике - "Что можно Зевсу, то нельзя быку!". Это кто же из них "Зевс" - Кто пишет, прочти имя, - поднимает голову Елена, - Я вызову на дуэль этого "Зевса". - Ни на выставку АХРРа "Жизнь и быт народов СССР", ни на "Выставку современной скульптуры" не только не пригласили, даже не сообщили. Всё втихаря, шу-шу-шу. Бояться меня Почему - А ты что не понимаешь Бояться. Бояться и завидуют. - Но почему - Да потому, что ты -- Эрьзя. - Ты меня жалеешь - Нисколько. Я тобой восхищаюсь и горжусь. Ты великий скульптор. Таких -- не было и нет. И на эту моськину брехню не обращай внимания... А что такое мукоро - Мукоро -- это по-эрзянски задница! - Вот-вот. Все они кто Все они -- мукоры. Ха-ха-ха! И Эрьзя улыбается, успокаивается. Присаживается у открытой дверцы горящей печи, обнимает Елену, смеётся. - Лучше посмотри, что я давно хотела тебе показать, - говорит Елена, - Храню уже десять лет, - открывает маленький сундучок, вытаскивает старый журнал "Солнце России" конца 16-го года. На странице фотография молодого Эрьзи. Здесь же в журнале фотографии его скульптур, которые он делал до Революции. - Кто это -- улыбается Елена, - Узнаёшь - Ну, я. Ты смотри-ка, старый журнал "Солнце России". Откуда это у тебя. И фотографии скульптур. Здорово! Я тогда был в фаворе! "Русский Роден!", "Русский Роден!". Это меня больше всего раздражало. Какой я "Роден". Я - Русский Эрьзя! - Да, ты - гениальный Эрьзя. И не обязательно русский. Ты всех Мастер Эрьзя. Я как увидела тебя тогда -- я ещё была маленькая - на этом портрете, и решила, что буду всегда с тобой и украла этот журнал из библиотеки, и всё получилось! Тебе нужна собачка Я -- твоя собачка. А ты - мой Мастер! Елена ласково прижимается к Мастеру, трогает его бородку, дёргает за ус, целует руку. Эрьзя закрывает журнал, идёт в темноту мастерской, царапает иней на стене, одной энергичной линией рисует пальцем очень похоже профиль Елены, садится в глубине стылой мастерской на низкий деревянный короб скульптуры "Жертвы революции 1905 года". Патефонный Шаляпин смолк. Шипит в тишине иголка по пластинке. Тоже музыка. Музыка стылой пустоты. За спиной, в тени Мастера - сваренные кислотой тела из железных опилок, мужчин, женщин, детей - мёртвые тела жертв революций... - Мастерская - гроб с музыкой, - говорит Эрьзя, - Конёнков уехал в Америку, даже не заплатил. Эх, Серёжа, Серёжа. Друг сердечный -- таракан запечный! Как водку пить за чужой счёт... Э-э! Да, ладно! Когда-нибудь сочтёмся. Подходит к шипящему патефону, снимает головку с пластинки. - Меня давит не революция с её идиотским позитивизмом. Меня гнетёт всё это, что после неё. Мы с тобой ведь чудом уцелели и в Мраморном, и по дороге в Геленджик, а потом Баку, Ереване Из одного конца страны в другой, но всё выдержали, не сдались, работали и много хорошего сделали. А теперь что Я чужой и ненужный Я враждебный элемент! Как они пишут Я -- элемент! Морозка... Елена смотрит в темноту, в глубину мастерской. Ждёт. Сейчас он скажет ей что-то важное. Она его знает. И он говорит. - Любимая моя, Морозка, давай уедем Как мы живём Что можно сработать в этом мёрзлом сарае. Многие уехали, не только Конёнков, рванём отсюда на Запад, А Уедем. Губнадзор меня издёргал вконец. Не дают работать. Всё время куда-то вызывают, что-то выясняют, обвиняют в том, в чём я не виноват. Какой-то заговор недоверия ко мне особенно у "Пролет- культа". - Их злит, что тебя признали в Европе, а о них на соседней улице никто не знает... - Давай уедем - горячо, увлечённо говорит Мастер, идёт к ней, тянет руки, - Говорил с Луначарским. Мы знакомы с 12 года, с "Осенней выставки" в Париже. Ему нравятся мои работы. Он советует на время уехать в Париж с выставкой, обещает по возвращении хорошую мастерскую в центре Москвы. В Париже у меня хороший друг - галерист, мой партнёр, Антонио Санта-Марино. Я оставил у него очень хорошие портреты в мраморе, чугуне Шарлоты Дод, Сары Бернар в образе императрицы Феодоры, хорошая работа, ты увидишь! Луи Люмьера в терракоте, ты знаешь кто такой Луи Жан Люмьер -- это изобретатель синематографа! Едем в Париж, едем! - Я не могу, Стёпа. - Выставка в галерее "Жана Шарпантьё". Это весь Париж придёт. Что Париж -- пол Европы сбежится. - Я не могу, Стёпа. - Они разрешают нам уехать. Это шанс вырваться! - Не впустят обратно! - А мы не станем торопиться. - Но родители Я же не могу бросить маму. Она нездорова. А сестра Маша. Как она без меня... Если мы... не вернёмся, её выгонят из театра. Она такая талантливая балерина. А родителей арестует ЧК. Ты ведь знаешь, что они творят... - Уедем, любимая моя Морозка! Уедем. Мне всё здесь опротивело. Повсюду или психи, или дураки, или бандиты. Меня бесит, что в меня или тычут пальцем, как во врага, или меня будто и вовсе нет. А там нормальная жизнь, нет этого придуманного "пролетарского искусства". Я займусь делом. Поедем! - Я боюсь. - Но ты такая смелая! Помнишь, как мы на Урале в Мраморском отбивались от белых в восемнадцатом Помнишь этого рябого Урядника Как ты ему по мордасам! - Помню, Стёпа. - А в 21-м, когда ехали в Новороссийск, напали бандиты, и ты дралась, как лев - Скорее - львица... - Как спасали Волнухина, и как на наших руках он умер в Геленджике.... - Твой учитель, автор "Первопечатника". - Как мы голодали, и ты мастерила на продажу куклы и игрушки - А ты разгружал пароходы... - Да! И ты ничего не боялась. - Я всё помню, все десять лет моей с тобой жизни. И я была счастлива. Но я не поеду. Я вернусь домой в Геленджик. Ты хочешь уехать из Москвы Так поедим в Баку. Тебя по-прежнему зовут бакинцы. И уедим отсюда. И не расстанемся. - Ты не любишь меня, моя собачка. - Я люблю тебя, мой Мастер. Не уезжай! Ты не вернёшься... Эрьзя что-то вспомнил, стремительно подходит к своей шинели, что висит на двери, вытаскивает большое красное яблоко, несёт его Елене. - Прости. Это тебе. Я никогда не дарил тебе цветы и ничего не дарил, прости меня, моя Морозка... В холодной тёмной и гулкой мастерской на заиндевевшем железном стуле, загорается таинственным огоньком большое красное, как будто. прозрачное яблоко прощального завета... АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ НОЧЬ. В тёмной аргентинской мастерской ветер качает лампу. Свет от неё скользит, оживляет на миг скульптурный портрет "Елены". Только на миг. И снова гаснет свет. Живые глаза в темноте. Они встретятся... . Через двадцать восемь лет. Чужими... Глава девятнадцатая "Другой Париж". РСФСР. 1926 год. УЛИЦА МОСКВЫ. ВЕСНА. УТРО. На улице у мастерской Эрьзи стоят пять обширных грузовых телег, запряжённых мохнатыми лошадьми -тяжеловозами. Несколько рабочих выносят, заворачивают в одеяла, обкладывают ватой в марле, рогожей, укладывают в ящики скульптуры. Несут, ставят, привязывают железную "Жертвы революции", мраморную белую "Еву", "Материнство", "Карла Маркса", "Сеятеля". Другие работы уже в ящиках. Эрьзя деловито командует, как и что упаковывать, Старый друг Мастера, медик Григорий Сутеев помогает. Вокруг редкая толпа любопытных московских бездельников. Раздаётся автомобильный гудок. Подъезжает автомобиль. Кто-то из, знающих всё на свете московских зевак уже объясняет. - Ты смотри-тка - сам Моссовет Каменев приехал! Его эта машина. Из машины вылезают две женщины. Ольга Давидовна Бронштейн и очень красивая молодая женщина Юлия Кун. - Не-е, не Каменев,-- подаёт голос второй зевака, - Жена его, Ольга Бронштейн, сестра наркомвоенмора Троцкого. Это которая высокая, хромает, а вторая -- не знаю, красивая, актриса, небось. - А эта Бронштейн, чёй-то хромает -- спрашивает третий - Воевала, ранение в ногу, - отвечает всё знающий второй. - И по башке контузия, -- добавляет первый, - Оттого, говорят: оченно психоватая баба. Ладно, пойдём-пойдём! Неча глазеть. Они тама все психоватые. Пойдём, как бы чего... - Не-е, поглядим, малость, - застрял второй, - Смотри, какие фигуры таскають! Все, и рабочие, и Эрьзя с друзьями останавливаются в сборах, ждут. Подходят Ольга Бронштенй и Юлия Кун. - Компривет, товарищи! - наступательно, привычно громко и быстро, приступает Ольга Бронштейн, - Ну, как, товарищ Нефёдов-Эрьзя, всё в порядке Замечаний по организации работ нет Мы очень заинтересованы в вашей командировке. Я полностью поддержала предложение товарища Луначарского и нашего ВОКСА откомандировать вас с вашими скульпту- рами на Парижскую выставку, как представителя нашего искусства, как нашего агитатора, первого советского скульптора за границей. Пусть, пусть поглядят на нас, поучатся, и мы на них поглядим пролетарским взглядом. А то они трезвонят, что у нас однобокое искусство. Так нет же -- у нас самое широкое пролетарское искусство. Вы согласны со мной, товарищи - Да, конечно, - соглашается Эрьзя, - Пусть смотрят. Спасибо вам за поддержку. Мы им покажем! - Так держать, товарищ Нефёдов-Эрьзя. А это вам помощница, товарищ Нефёдов-Эрьзя, Юлия Альбертовна Кун, но можно и просто Юля. Она из аппарата ВОКСА, будет вам и помощницей, и переводчицей, и советчицей. Знает языки. Тоже скульптор. Училась год у скульптора товарища Голубкиной. И у вас хочет поучиться стать скульптором. И станет, правда, Юля - и не ожидая ответа Юлии, продолжает агитировать пролетарские массы, - Вы кто по соцпроисхождению, товарищ Нефёдов-Эрьзя - крестьянин. И стали скульптором. Верно, я говорю - Не слушая, громко привычно поверх голов, обращаясь к мировым пролетарским массам, продолжает Ольга Бронштейн, - Вот и я уверенно считаю, что и скульптором, и поэтом, и музыкантом может стать каждый. Гениями не родятся, ими становятся. Идея о даре свыше -- это выдумки феодалов и попов, которые к чему стремятся Правильно! Удержатьв своих руках художественную гегемонию. А мы, рабочие и крестьяне, если приложим этому делу сильную пролетарскую волю, да нам хороших учителей из собственной пролетарской среды, да молодую усидчивость, то каждый, кто захочет, сможет стать, кем захочет. Верно, я говорю, товарищи Пролетарские массы, московские зеваки, согласно крякают, кивают, закуривают-прикуривают, одобряют и ждут, что будет дальше. Эрьзя восхищённо смотрит на Юлию. Ему вновь, как всегда, когда он видит красивую женщину, кажется, что эта, именно эта женщина, самая прекрасно-восхитительная, из всех, каких он встречал ранее в своей жизни, и именно её он должен немедленно лепить, вырубать, создавать. Потом, когда заканчивает её портрет в мраморе, бронзе, чугуне или дереве, это у него проходит. Но сейчас перед ним - само очарование. - Да, да, конечно верно, - автоматически соглашается он с Ольгой Бронштейн, и смотрит на Юлю, - конечно, верно, товарищ... - Ольга Давидовна, - улыбаясь, быстрым шёпотом подсказывает Юля - Товарищ Ольга Давидовна. Очень, даже верно, - говорит Эрьзя и поворачивается к Юле, - Буду рад, очень рад и работать, и учить вас, что умею, Юлия, и вообще это очень хорошо. С языками у меня неважно. Морд- вин я, эрзя. По-русски и то... - Будем учиться вместе, Степан Дмитриевич, - шепчет Юля, - в Париже и работать, и учиться... Они нравятся друг другу и с удовольствием трясут рукопожатье. Долго трясут и не хотят разжать руки и смеются от этого. Рядом лошадь, большая, серая. Голова с белой чёлкой. Глаз у лошади тоже большой. В нём отражается московское небо, неяркое российское небо. Только через четверть века он вновь увидит это небо, этот московский снег, услышит московский говор. Отъезд, как бегство в никуда. И нельзя было остаться. Остаться -- это перестать быть Эрьзей. ФРАНЦИЯ. 1926 г. ПАРИЖ. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ ЖАНА ШАРПАНТЬЕ. ВЕСНА. ДЕНЬ. В центре выставочного зала -- лежат поверженные тела -- скульптура "Жертвы революции 1905 года". Вокруг - молчаливая, в оцепенении замершая толпа парижан. Люди подходят, стоят, смотрят и тихо удаляются в молчании под впечатлением от скульптурной группы. Здесь же, чуть в стороне, и тоже в окружении молчаливых зрителей -- другие скульптуры Эрьзи - "Материнство", "Народный трибун", "Узник", "Актриса", "Шёпот". И как в диссонанс раздумчивому миру образов Мастера на стенах зала развешаны на кронштейнах красные советские лозунги: "PROLOTAIRES DU MONDE ENTIER UNISSEZ -- VONS!" ("Пролетарии всех стран соединяйтесь!", "RSFSR -- brigade de choc proletariat LE MONDE!" (РСФСР -- ударная бригада всего мира!"), "LE COMMUNISME -- LE BRILLANT AVENIR DE TOUTE I"HUMANITE"!("Коммунизм -- светлое будущее человечества!)". И помельче, сверху, в стороне -- "EXPOSITION du sculpteur SOVIETIQUE Stephan ERZIA". Эрьзя, маленький, в светлом костюме с нелепым красным бантом на лацкане, отвечает на вопросы стоящих перед ним зрителей. Рядом улыбающаяся красивая, модно одетая Юлия Кун, быстро и умело переводит. - Месье Эрьзя, - спрашивает парижанин в котелке, - а вы Ленина видели Какой он Эрьзя отвечает: - Нет, не видел. Думаю, что обычный. - Это правда, что в вашей Совдепии женщин национализируют - выкрикивает парижанка средних лет, - Я вот слышала, что в Саратове... - Неправда. Молодой парижанин: - Красная Армия планирует поход на Париж Эрьзя: - Глупости! Молодая парижанка: - Я потрясена вашими "Жертвами". Я слышала о вас, но это превзошло все мои ожидания. Благодарю вас. Вы бесстрашный и великолепный Мастер! Лысый парижанин: - Из чего сделали "Жертвы" Эрьзя: - Железные опилки, сваренные кислотой. Парижанин в пенсне: - Вы - большевик, Эрьзя В какой партии вы состоите Эрьзя: - Я -- скульптор... Студент: - Как вам платят власти Есть ли частные заказы Эрьзя: - И власть заказывает, и частные заказы есть. Немолодая парижанка: - Я видела ваши работы на "Осенних выставках" до войны. Это были чудесные произведения. Но эта выставка - первая советская. Мы думали, что там у вас в России всё погибло. Но сейчас я вижу, что всё у вас действительно грандиозно и величественно. Спасибо, вам скульптор Стефан Эрьзя! И тут Эрьзя замечает среди зрителей, стоящего в чуть в сторонке молчаливого огромного бородача. Верный глаз, всё запоминающий в деталях, тут же узнаёт -- это же тот самый казак -урядник Залубенко-Залупенко из дивизии Колчака, из 18 года, из Гражданской войны. Он и раньше видел, и не раз видел это лицо, лицо нелюдя. Вдруг в толпе вокруг Эрьзи начинается какая-то толкотня, кто-то свистит, кто-то громко кашляет, что-то выкрикивают. Выделяется какая-то группа активных людей, нестройно поющих "Гимн Белой Гвардии": "И снова в поход труба нас зовет. Мы вновь встанем в строй И все пойдем в священный бой. Встань за веру, Русская земля!...". К Эрьзе проталкиваются трое явно агрессивных немолодых людей. В руке одного ведёрко, у другого большая кисть, которую он обмакивает в ведёрко и, с пением, размахивая красной краской, бросается к Эрьзе. Юлия испуганно прячется за Эрьзю. Эрьзя стоит спокойно. Кулак, как молот, наготове. Парижане разбегаются... - Долой большевистскую заразу!- орёт тот, что с кистью. Второй, продолжая петь, крутит ведёрко, вот-вот выплеснет краску на скульптуры. ... "Ждут победы России святые, Отзовись православная рать! Где Илья твой и где твой Добрыня Сыновей кличет Родина-мать". Но провокация не получается: на хулиганов тут же набегают зрители-парижане, кто посмелее, отбирают и кисть, и ведёрко, пинками, пинками, за шиворот гонят к выходу из зала. - Опять эти эмигранты-черносотенцы! -- тихо жалуется Юля, рассматривая красное пятнышко на своём костюмчике. Не отстирать. Придётся покупать новый. Возьму Товскобелева за горло. Пусть администрация даёт деньги на новый, и шляпку себе куплю, - Ну, что за сволочи! Враньё в газетах, карикатуры, угрозы. Ну, каждый день! Каждый день нападают! Могут и убить Да, Степан! - Могут, Юленька, могут. -- успокаивает Юлю Эрьзя, - Но бывало и похуже! Терпи. - Это просто возмутительно - где охрана -- сердится Юля, - Ну вот, чем оттереть, а может щелоком, А Нет, надо новый. А как иначе: мы -представители! Ну, что за дела В галерее должна же быть охрана! Где полиция А вообще в Париже есть полиция Столпотворение в зале стихает. Провокаторы - белоэмигранты поют и скандируют (их уже с десятка полтора), но на улице. Полиции по-прежнему нет. Урядник ухмыляется, смотрит на Эрьзю, потом исчезает. Зрители вновь окружают мастера. Немолодой парижанин с лихими усами, из тех, кто гнал хулиганов, говорит Юле: - Полицию Чего захотела. Это вам не Совдепия с железной рукой вашего ЧК. Это - Франция. Полиция явится, когда ей это надо. А когда нам -- её нет, и не будет. Возвращается немолодая парижанка. Она тоже гнала белоэмигрантов: - - Как они надоели эти русские эмигранты! Нет помоев, которыми они бы не обливали вашу РСФСР. Но, мы, французы с вами. Нам интересно, как вы там живёте, строите социализм после вашей революции. Ведь это мы, французы, объявили миру главный девиз: "свобода, равенство, братство"! Молоденькая француженка выходит из плотной толпы зрителей, обнимает Эрьзю, Юлю и поёт. Многие парижане подхватывают "Марсельезу" и заглушают белогвардейское пение "Боже царя храни" за стеной выставки. Французы поют "Марсельезу". Allons enfants de la Patrie Le jour de gloire est arriv; ! Contre nous de la tyrannie... На выходе из зала Советской экспозиции -- арка с "Серпом и Молотом", с большими буквами USSR и ниже - красное полотнище с надписью на французском: "PROLETAIRES DE TOUS LES PAYS, UNISSER-VOUS! ". ФРАНЦИЯ. ПАРК У ЗАМКА ЭМБЕРЖЕР. ВЕСНА. ДЕНЬ. Фиолетово-голубое небо в прозрачном прудике у старого замка Эмбержер. Эрьзя и Юлия Кун идут по парку мимо прудика, мимо деревянного помоста к дверям замка. Их кто-то уже видит в широкое окно бывшей мастерской Эрьзи. Выходит удивлённая и обрадованная мадам Хедвиг Верман. - Кого я вижу! Сколько зим и лет, мэтр Стефан Эрьзя Добро пожаловайт. Я так рада! Так рада! Боже мой. Вы живой из Советский Россия. Я так рада! И вам, мадам, я тоже очень рада. Я есть Хедвиг. Если мэтр Стефан позволит, я назову его себя учеником, благодарным учеником! - Юля, я тоже ученица Степана Дмитрича, - знакомится с Верман Юля.. Эрьзя дружески обнимает мадам, - Здравствуйте, здравствуйте, мадам Хедвиг. Как поживаете Верман радушно пропускает в гостей в мастерскую. - Заходите, гости дорогие! Будете, как дома! Чай Кофэ Или... Есть чудесный красный вино из Шардоне... Я теперь снимаю эту вашу мастер- скую, мэтр Стефан, а свою я отдала. Мне больше нравится у вас. - Пятнадцать лет прошло, - говорит Эрьзя Юле, - Я работал здесь... Мадам Верман подхватывает: - Да, и не говорите! Как один миг летает время. Присаживайтесь. Я сейчас всё устрою, - достаёт вино, бокалы, продолжает щебетать, - Мэтр Стефан, я читала, что у вас персональная выставка у Шарпантье. Это чудесно. Я уже всех оповестила и прэдвкушай ваши грандиозные новые работы. Конечно, вы хотите узнать про Марту Эннебер, не так ли мэтр Стефан - Нет. Я знаю, что она с Рильке... Она ушла к Рильке, ещё тогда. - Да, он тяжело болен. Он умирает. Большой поэт. Она с ним... - Очень жаль Райнера и Марту жалко, но меня больше интересует Антонио. Антонио Санто-Марино, мой партнёр, галерист, помните его Он продавал мои работы в нашей галерее. Некоторые мои работы, особо ценные, мы договорились, что он сохранит и не продаст, дождётся меня. Я ищу его. Я узнавал по тем адресам, что у меня были, но его давно никто не видел. - О, конечно! Я помню его, такой живой аргентинец. Антонио! Он как-то ещё во время войны, заехал, всё забрал... А вы не поддерживали с ним почту Да... У вас же в России случилась такая неприятность: революция и война, и коммунизм. Какая почта А как вы спаслись, мэтр Стефан Как вы остались живы - А куда он уехал, что он сказал - Голюбчик мэтр Стефан, я не помню, так это было давно. Помню, что было очень рано. Мой муж, всегда такой воспитанный, очень был недоволь- ный и бранил этого аргентинца. Ведь он так и не заплатил за аренду хозяину, и нам пришлось платить за него. Он неприличный оказался аргентинец. Всё ваше: и скульптуры, и вещи, забрал и уехал. Да, кажется, говорил, что в Аргентину. Пейте вино. Это хорошее вино из Шардоне. Мэтр Стефан, а вы не взглянете на мои работы. Это была бы для меня большая честь, и, может, вы что-то о них скажете... - Да, да, конечно. С большим удовольствием... И вдруг неожиданно степенная французско-немецкая мадам Хедвиг Верман что-то внезапно вспоминает и гогочет старой гусыней, и, смеясь, заваливается на оттоманку. - Ой! Ой! Ха-ха-ха! Я вспомнила вашу песенку про Мирон, который сплял с вороной! Ой-ха-ха-ха! Ой, не могу! Имел интим с вороной, как женщину!!! Это только в России, такой может быт! Каждый раз я очень смеюсь. Эрьзя, не поддерживая веселье мадам Верман: - Это не Мирон имел ворону, а Антонио Санто-Марино поимел Эрьзю. Ну, да ладно! Мадам Хедвиг, показывайте. Я посмотрю ваши работы, а вы приходите, ну хотя бы завтра, к нам в галерею Жана Шарпантье. Буду рад вам. ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. ПАРК ТЮИЛЬРИ. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Прекрасный осенний вечер в Париже. Эрьзя и Юля идут по парку Тюильри. Парк обширен. Множество отдыхающих парижан. В беседках, на лавочках сидят и вяжут старушки в чепчиках, беседуют, покуривают пожилые усачи с военными наградами на штатских костюмах, прогуливаются беременные парижанки, и уже родившие с колясками, бегают спортсмены, играют дети, по специально отведённым дорожкам катят велосипедисты. На небольших танцплощадках играют оркестры. Парижане танцуют модные "тустеп" и "уанстеп". Эрьзя любуется Юлей. Сегодня она особенно хороша в своём новом бежевом костюмчике и новой парижской шляпке. - Я хочу лепить тебя, Юленька. Ты так хороша в обновке, в этом костюмчике, в этой шляпке. Юля кокетливо: - Да Почему нет Лепи меня, мой милый учитель. Я обожаю тебя и все твои желания. У тебя такие синие глаза. Мы пойдём в гостиницу и ты... Я хочу, чтобы ты лепил меня. Как ты назовёшь мой портрет Назови "Парижанка в шляпке", - и уже серьёзно, - Через неделю начнём переезд в "Художественный мир". Там пару недель, потом "Салон независимых" и выставка для "Профсоюзов"... Отчёт я приготовила, придём в гостиницу, и ты распишешься, Не забудешь И пусть Товскобелев отправит в Москву и денег нам ещё даст. - А как с Германией -- вспоминает Эрьзя, - В Италию хочу. Там начинал и много знакомых... Хочу показать. - Проблемы в Европе с визами. Товарищ Скобелев жалуется: власти не хотят пускать советских. Европа нас не хочет. А сам Товскобель трусит -- боится провокаций. В прошлом году бомбу нашли на выставке. Нет, ну ты представляешь -- в корзинке для мусора -- динамит. На выставке! А там люди!!! В этом, в июне, избили наших. Ему тоже досталось. Избили, ограбили. Может в Америку, в Штаты - Эрьзя задумчиво: - В Аргентину надо. Просто необходимо. Надо найти этого ворюгу Антонио. - Кстати, - вспоминает Юля, - в Аргентине новый президент, Де Альвиер. Есть хочу, может чаю с пирожным, Степа... - Как ты говоришь Де Альвиер - Да, Массимо Торкуато де Альвиер! - Хочешь чаю Давай, чаю! Значит, Массимо Альвиер, президент Аргентины Эрьзя и Юля заходят по дороге в небольшое полупустое бистро с вывеской на французском и русском языках "LA SOUPE DE CHOU ET DE LA BONILLIE -- NOTRE NOURRITURE!" - "ЩИ И КАША -- ПИША НАША!". На крохотной сценке пожилой человек в русской вышитой косоворотке играет на гармони-трёхрядке и поёт по-русски хрипловатым баском. "Дышала ночь восторгом сладострастья Неясных дум и трепета полна Я вас ждала и млела у окна...". К столику спешит хозяин бистро, сходу узнаёт русских. - Здравствуйте-с! Здравствуйте-с! Господа хорошие! Рады вас видеть-с. Чего изволите-с Есть русская водочка с селёдочкой и горячей картошечкой и лучком зелёненьким, пиво с раками! Ха-ха-ха! А можно просто - чай с бараночками, елисеевскими-с. Машет гармонисту. Тот понял по-своему, играет и поёт "Боже царя храни". Эрьзя заказывает, - Чаю нам с баранками. И это, - показывает на гармониста, - Не надо, пожалуйста. Хозяин бежит выполнить заказ, по дороге машет гармонисту, и тот понимает уже, как надо, играет, и ретиво поёт: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор Нам разум дал стальные руки-крылья А вместо сердца -- пламенный мотор...". В бистро со своей песней заходят четверо. Это те белоэмигранты, которые устроили в галерее провокацию. Компания сильно навеселе, нестройно, но нахально и громко поют. "У нас теперь одно желанье Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронованье, Спеть у Кремля -- Алла Верды...". Не обращая ни на кого внимание, они деловито сдвигают два столика, рассаживаются. Среди них огромный Казак-Урядник Задубенко, который тут же устраивает свои порядки, кричит гармонисту: - Эй, ты, падла, заткнись! Половой, водки! Эрьзя и Юля, не обращая внимания на усевшихся у них за спиной, белых провокаторов, разговаривают в ожидании чая. - Послушай, Юля: Это же эврика! Я знаком с президентом Альвеаром. Портрет ему делал здесь, в Париже. Если нас не хотят в Европе, поедим в Аргентину. Я знаю - он меня помнит, Массимо Торкуато! Надо дать ему знать о нас. Он позовёт, устроит в Аргентине и выставку, и прессу. Вива, Эрхентина! У них за спиной шумно ведут себя эмигранты. Душа рвётся песней. Разливается пьяный тенорок. "Все мы -- дети Великой Державы. Все мы помним заветы отцов, Ради знамени, чести и славы Не щади ни себя, ни врагов. Встань, Россия, из рабского плена. Дух победы зовет, в бой пора! Подними боевые знамена Ради Веры, Любви и Добра. Остальные нестройно подхватывают "Гимн Белой Гвардии". И снова в поход труба нас зовет. Мы вновь встанем в строй И все пойдем в священный бой. Встань за Веру, Русская земля! И тут Урядник Задубенко, сидящий среди эмигрантов, узнаёт Эрьзю и Юлю. - Стоп-стоп, хлопцы! Кого я вижу Сама судьба дюже нам шанец даёт отвести душу. Эти подлюки -- комиссары зараз здесь и сидят. Во-та, они где! Половой, где водка, спрашиваю Из-за занавески выбегает с двумя чашками чая, с вазой полной баранок хозяин. Несёт Эрьзе и Юле. - Господа хорошие, - кричит эмигрантам, - и водки принесу и закуску, но прошу вас: ведите себя тихо. Не делайте мне скандала. Умоляю вас! Урядник, шатаясь, подходит и подвигается со своим стулом к столику Эрьзи и Юли, с пьяной злобой смотрит на скульптора. Остальные белоэмигранты быстро, кто с ненавистью, кто с интересом подсаживаются рядом с ним, обступают Эрьзю и Юлю, теснят, наваливаются сзади на спины, пьяно поют: "Смело мы в бой пойдём За Русь святую, И всех жидов побьём, Сволочь такую!...". Эрьзя молчит, только сузились глаза, из голубых стали стальными, сжались каменные кулаки. Хозяин испуганно пятится, нелепо машет руками гармонисту. - Коля, Коля! Кнопку! Кнопку жми. По-ли-ци-я-я-я! Казак-Урядник тихо и трезво наклоняется к Эрьзе: - Дюже кляну себя, что не шлёпнул тебя, товарищ Стулптор, в Мраморном. Ты что же, красный комиссар, жидовская твоя морда, опять на моём пути, Родину у меня отнял, мою Расею, и сюда заявился! На погибель свою заявился, подлюка, рвать я тебя буду зараз. Я - смерть твоя! Вот он медленно и страшно тянется большой волосатой рукой к лицу Эрьзи. Растопырена огромная, грязная пятерня, чтобы вцепиться в лицо, вырвать глаза, смять, уничтожить. В бистро всё стихает. Белое лицо Юли с открытыми от ужаса глазами. Оцепеневшие белоэмигранты. Застывший с кнопкой вызова полиции гармонист Коля. Спокойно и как-то даже нежно две могучие пятерни Эрьзи обхватывает запястье Казака. Руки, привыкшие к дубовым комлям, камню, чугуну, мгновенно сжимают чёрную кость с такой силой, что раздаётся нутряной хруст и дикий вой Казака-Урядника Залубенко. - У-у-у! А-а-а! Ма-а-а-мо-о! Ма-ту-ся! Руку сломал! А-а-а-а! И вот тогда-то в бистро врывается полиция. ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. КОМИССАРИАТ 49 ОКРУГА. ВЕСНА. ВЕЧЕР. В тесной дежурке комиссариата на лавке сидит Эрьзя. Рядом, постовой полицейский и гармонист Коля. У противоположной стены сидят протрезвевшие казак-Урядник с подвязанной рукой (тихо подвывает) и трое русских его сподвижников. У стойки перед квартальным инспектором стоят Юля и советский Представитель Выставкома тов. Скобелев. В руках инспектора красный загранпаспорт Эрьзи, который он с большим удивлением листает. - Это что Его паспорт Скобелев и Юля одновременно: - Паспорт! - И у вас такие Дайте. Скобелев и Юля передают инспектору свои паспорта. Инспектор квартальному: - Лоран, ты видел такое Русские паспорта. Сдвинутся можно! Юля поправляет: - Советские... К инспектору подходит полицейский Лоран вертит, рассматривает на свет страницы паспорта Эрьзи. - Красный. - Что -- переспрашивает инспектор Юлю. - Советские, говорю паспорта... Со-вет-ские!... Я вот... Скобелев перебивает Юлю по-русски, - Юля, помолчи. Я сам! - инспек- тору, - господин квартальный инспектор, вам вероятно известно, что уже второй год, как РСФСР и Франция наладили культурные связи, и мы, Советский Выставком, привезли выставку известного советского скульптора Степана Эрьзи. На нас неоднократно совершались разные провокации, и сегодня было совершено нападение на самой выставке, в галерее Шарпантье. Эти господа пытались испортить экспонаты, облить их краской, а в парке, в бистро господина Владимира Морозова... Инспектор останавливает Скобелева: - Стоп, стоп, стоп! Что вы такое говорите, месье Скобелев В Париже, на выставке Нападение В Париже этого не может быть! Инспектор Лоран, вы слышите У нас в Париже нападение на выставку! - Это невозможно! -- подтверждает Лоран, - Вероятно, какое-то недоразумение среди русских. У них вечно какие-то выяснения, междусобойчики. - Какие междусобойчики -- взрывается Юля, - Ничего себе между- собойчики! Вот этот нетрезвый господин... - Да. Да! Этому господину..., -- инспектор листает "Вид на жительство, пытается прочесть фамилию Казака-Урядника",- Э...Э... месье Тарас Залупенко Казак-Урядник вскакивает, кричит по-русски: - За-лу-бенко! Я -- Залубенко! Бенко! Бенко я!!! Ой! Ёб... - тихо шипит сквозь зубы, - Лягушатник, сволочь! Инспектор, не обращая внимания на выкрики Урядника, - ...месье Тарасу Залупенко нанесено тяжкое телесное повреждение... -- оглядывает Урядника, - Эй, бенко-бенко, что там у тебя с рукой - А ничего. Ой! Это ... самое, упал, немного вывихнул. - А кто-то заявлял, - спрашивает инспектор, - что была драка, что руку ему сломали - Кто-то из них, - показывает на эмигрантов постовой полицейский, - не помню кто. Инспектор грозно эмигрантам: - Кто заявлял Ну-у-у! Побледневшие и уже трезвые эмигранты переглядываются, молчат. - Вот этот, музыкант, - кивает постовой на гармониста Колю, - подтвердит, говорит, что видел. Инспектор гармонисту: - Была драка Коля смотрит на белых. Урядник молча сворачивает огромный левый кулак, скалит жёлтые зубы. Коля с вызовом по-русски: - Ты чо щеришся, чо грозишь, сволочь. Думаешь, боюсь Я, бля, твою маму е...л. Я через таких как ты в этой парижской канаве оказался, сука! -- переходит на французский, - Была, была, драка господин инспектор. Я видел своими глазами и подтверждаю, что этот ублюдок напал на этого господина, а этот господин отмахнулся, не дал себя убить. - Врёт он! Врёт! -- орут в один голос эмигранты, - Это он напал на нас! Сломал ему руку! - Молчать! -- перекрывает их крики инспектор. Урядник вскакивает, бросается на Колю. - А-а-а, курва! Етит твою мать! Убью! Полицейские набегают, хватают Урядника, волокут и заталкивают его за решётку, откуда разносится рёв и русский мат. Инспектор звонит по телефону. - Жуль, соедини с Вольтероном. Добрый вечер, господин дивизион- ный комиссар. Узнали Спасибо. Да это я. Простите, что беспокою вас. У нас тут небольшое событие: драка в бистро в нашем квартале, между русскими... Один из них скульптор, у него выставка у "Шарпантье"... Да, да. Эрьзя, Эрьзя. Нет, на выставке не были. Сами понимаете не до выставок. Убийства, поножовщина, драки... Так что с ними делать...Есть. Есть. До свиданья, господин дивизионный комиссар. Я это скажу, деликатно скажу -- ласковым голосом Эрьзе, - Подойдите, пожалуйста, сюда, господин скульптор Эрьзя. Эрьзя подходит к стойке. Инспектор, улыбаясь, под рёв и проклятья Урядника, возвращает паспорта. И не выдерживает, орёт Уряднику за решёткой: - Заткнись, русский Залупен. Пятый угол захотел Сделаем! -- И очень вежливо Эрьзе, Юле, Скобелеву, Господа русские, простите, советские, Париж открытый и гостеприимный город. Мы всегда рады поэтам, художникам, скульпторам, но вам лучше поскорее вернуться в свою страну. Вам в Париже находиться не безопасно. Всего вам хорошего, господа, -- гар- монисту Коле, - Ты тоже, свободен. Иди-иди. Если что, я их найду и посажу. Не бойся. Эрьзя, Юля, Скобелев и гармонист Коля выходят. Лоран на трёх белоэмигрантов на скамейке - А с этими, что делать, господин инспектор - Чего, чего. Через полчаса отпустим. И того тоже. Завтра пойдём к "Шарпантье", посмотрим выставку этого Эрьзи. Вольтерон приказал. ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ ЖАНА ШАРПАНТЬЕ. ВЕСНА. УТРО. Вход на выставку заблокирован орущей толпой белоэмигрантов, агрессивных людей с плакатами, знамёнами, с тряпками с символикой Белой Гвардии, а так же молодых и не молодых французских анархистов, монархи- стов и активных членов других радикальных движений. Стенка на стенку против белоэмигрантских крикунов выступают коммунистические, либеральные и социалистические группировки. Все орут. Смешение языков. Все крики и призывы сливаются в один общий рёв. - Долой большевистскую выставку! - Привет тебе, Советская Россия! - К стенке красных агитаторов! - Эрьзя, убирайся в свою Совдепию! - Мы с тобой, большевик, Эрьзя! - Мы вернёмся в Россию! Кровью умоем большевиков! - Пролетарии всех стран, соединяйтесь! И много других... Здание выставки оцеплено орущей полицией, теснящей толпу от входа. На бортике "Жертв революции" в зале экспозиции Эрьзи сиротливо сидят, как в осаждённой крепости Эрьзя и Юлия Кун. Единственный стул в зале ножкой вставлен в ручки дверей -- ненадёжная защита от погромщиков. Молчат, слушают ор толпы. Эрьзя нервничает, вытаскивает трубку, закуривает. - Здесь нельзя курить, - говорит Юля. - А выпить - Не знаю, наверно, можно. - Доставай. - Что доставай. - Что-что, выпьем. В котомке у меня фляжка "Степановки". Сам делаю. Всегда со мной на такие случаи. Юля вытаскивает из эрьзиной котомки железную фляжку, протягивает Эрьзе. Тот свинчивает крышку, наливает в неё жёлтую пахучую жидкость, протягивает Юле. Молча чокаются. Юля крышкой, Эрьзя - фляжкой. Выпивают. Эрьзя крякает: - Хорошо пошла "Степановка"! Там в тряпочке сало. Пожуй, закуси. Юля никогда не пила "огненную воду". Дыхание -- стоп! Глаза на выкате. Рот открыт. Язык торчит. Минутная пауза. Наконец, выходит из ступора, верещит невразумительное. - О-О-Ой! Я умираю! Ты убил меня, Степан! - Сейчас будет хорошо и не страшно. И мы смело в бой пойдём в борьбе за это. Шлёпает рукой за спиной по голове "Жертвы революции". Юля повеселела, закусывает салом, говорит с набитым ртом. - Жарко что-то стало и, правда, хорошо как! - Ну что, по второй, что ли Ещё лучше станет... В это время кто-то снаружи рвёт дверь, стучит. Голос Скобелева за дверью: - Пустите, товарищи! Это я, Скобелев. Юля, пошатываясь, идёт к двери, вытаскивает ножку стула из ручек, пускает Скобелева. - Здрст, Товскобель. - Фу-у! Еле пробился! -- отдувается весь ободранный, исцарапанный Скобелев, - Такое твориться. Чуть не убили. Там какие-то то ли колчаковцы, то ли анархисты-монархисты проклятые. Смотри, рукав оторвали! Ни одной пуговицы! Но - у меня новости... Скобелев замечает, что Юля и Эрьзя какие-то не такие. - ... Славные новости. А что это с вами, ребята Чем это вы тут занимаетесь -- подозрительно принюхивается, - Вы что, пьёте - Пьём, Товскобель, - ошарашивает начальника, переводчица Юля, - Присоединяйсь, пролетарий всех стран, товскобель. - Что пьёте-то Эрьзя наливает Скобелеву в крышку "Степановки". - Пьём "Степановку" собственного изготовления и разлива. Что за новости Скобелев охотно нюхает "Степановку", чокается с фляжкой Эрьзи. - Ну, с комприветом! Чтоб всё обошлось и не убили! Выпивают под молчаливую икоту Юли. Со Скобелевым происходит тоже, что и с Юлей, но процесс идёт быстрее, крякает, охает, колотит себя в грудь. - Ох-ха-ха! Какая крепость! Ну, славно! Ну, славно! Но только это между нами. Чтоб товарищ Шахин не узнал, а то! Ну, сами знаете, что с нами будет... А новость: пляшите: как ты мне сказал, Дмитрич, я был у посла Аргентины, здесь в Париже. Всё, как ты сказал, я ему сказал. Он звонит в Буэнос-Айрес Самому. И я говорил с самим президентом доктором де Альвиером. Он как услышал про тебя, Стёпа, так и говорит: - "С нетер- пением, - это его слова, - жду маэстро Стефана Эрьзю и товарищей", то есть нас, в республика Аргентина". Я доложил товарищу Шахину. Товарищ Шахин доложил товарищу Луначарскому. Товарищ Луначарский доложил Ему, и нам спустили, что бы мы ехали с выставкой пока в Монтевидео. А потом может и в Аргентину. Давай ещё по одной. И сало славное. Хорошее сало, домашнего засола. Да - Как Монтевидео Почему Монтевидео, - недоумевает Эрьзя, - Это же не Аргентина. Это Уругвай. Какое Монтевидео Скобелев не объясняет, сам себе наливает "Степановку" в крышку. Юля с удовольствием готова выпить. Они пьют, крякают, охают, колотят себя в грудь, закусывают, наливают ещё "Степановки". - Скобелев, я не хочу в Уругвай, - говорит Эрьзя, - Давай в Аргенти- ну У меня там дело есть. Одного прохвоста найти. Почему Уругвай - Начальству виднее, - говорит Скобелев, - Приказали в Уругвай, так в Уругвай. Славная у тебя "Степановка", и сало, и ты славный парень, Дмит- рич! Дай я тебя поцелую и тебя Юленька. Хорошо сидим. Давай споём: "Когда б имел златые горы и реки полные вина... Ик! Юля подпевает Скобелеву. Всё отдал бы за ласки взоры... Ик! У входа на выставку идёт драка: левые нещадно бьют правых, правые колотят социалистов, белоэмигранты коммунистов, парижские клошары колчаковцев, студенты профессоров, анархисты монархистов. Вход идут палки, железные прутья, камни, кулаки. Все орут. И тут раздаётся громкий голос в рупор. Это полицейский в штатском на ступенях у входа в здание. - Bom-be-e-e-e!!! Мгновение и на площади всё стихает. Все лица в сторону полицейского в сером плаще. Полицейский поднимает руку и громко говорит в жестяной рупор. - Внимание, господа. Поступило сообщение о том, что в помещении выставки заложены взрывные устройства. Вызваны армейские сапёры. Мы приступаем к поиску бомб. Сколько их неизвестно. Так же неизвестны убойная сила взрывов. Возможно, что бомбы у вас под ногами. Для безопасности призываю -- немедленно разойтись! Глава двадцатая "Вспомни мёртвого кота...". АРГЕНТИНА. 1947 год. НОЯБРЬ. БУЭНОС-АЙРЕС. САД У МАСТЕРСКОЙ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. УТРО. Эрьзя в окружении своей живности кормит животных, раскладывает по мискам нарезанное мясо. Вокруг важно покачивая распущенным красивым веером-хвостом, ходит павлин Позяра, изредка покрикивая, гундит своё. Кошки прижима- ются гибкими телами к ногам хозяина, мурлычут, ласково помякивают, голуби и попугаи во всю гудят на своих полочках и шестах. - Шумбратчи, друзья мои, опять ссоритесь Живите дружно, живите мирно. Жизнь -- это на радость... Бузик, не жадничай, дай и Усе поесть! Сидящий рядом и спокойно наблюдавший за кормлением, Леон снова вдруг вскакивает и с предупреждающим лаем мчится к калитке, у которой виден только что подъехавший чёрный посольский лимузин с красным флажком и вылезающие из него атташе Папоров и секретарь-референт "дядя Стёпа" - Ильин. - Добрый вам день Степан Дмитриевич, - кричит за калиткой Папоров, - принимайте гостей! Эрьзя делает вид, что не слышит, отворачивается и уходит в глубь сада. Леон, отлично понимающий настроение хозяина, продолжает негостеприимно облаивать дипломатов. - Степан Дмитрич! -- кричит теперь Ильин, - А-у-у! У нас дело! Впустите, пожалуйста. Леон, фу! Леон, тихо. - Степан Дмитриевич, - это Папоров, - Его Превосходительство посол товарищ Михаил Григорьевич уезжает! Эрьзя так и застывает с поднятой ногой, затем бежит к калитке. - Как уезжает Почему уезжает А как же я - Москва вызывает, дорогой Степан Дмитриевич, - говорит Папоров, - Михаил Григорьевич приглашает вас, на приём в посольство, прощаться, поехали. - Не поеду. - Почему, Степан Дмитриевич Эрьзя решительно отворачивается, не открывает, говорит через калитку. - Потому что Михаил Григорьевич обманул меня! Дважды обманул! - То есть, как обманул - А вот так: обещал пароход Ждём с марта по октябрь! Нет парохода! И снова обещание, что отправит меня в октябре на пароходе "Баку" Обещал, заверял. Говорил, что "Баку" уже на подходе к Буэнос-Айресу. Мы снова упаковали скульптуры, подготовили. В октябре "Баку" пришёл, постоял в порту и ушёл... А сегодня у нас, какое число 7 ноября! Где совесть у вашего посла. Видите ли, он устраивает приём и зовёт меня прощаться! Год! Целый год я жду и вот дождался! Нет, не пойду я на ваш приём! - Ну, вы же знаете, Степан Дмитриевич, что не всё зависит от товарища Сергеева. Он и телеграммы слал и в МИД, и Верховный Совет, и разным влиятельным товарищам... Но не дают пока разрешения. Поедемте, Степан Дмитриевич! Прошу вас! - Не поеду. Никуда уже не поеду. Я отлично понимаю. В России я не нужен. Меня там не ждут. - Нет же, нет, Степан Дмитриевич. Вас ждут и... Эрьзя перебивает: - Ждут Кто Так почему ни в одной статье за эти два года у вас, в Союзе нет обо мне ни слова Почему там, где фамилии художников, работавших на революцию, нет моей Я первым создал скульптуру Ленина ещё в 1918 году. И Маркса, и Энгельса. Фронтон Дома профсоюза горнорабочих в Баку. И обо мне ни единого слова. Значит, моё творчество в СССР не признаётся. А везде в мире его признают. Нет, не поеду с вами. С этими словами Эрьзя отворачивается и, сопровождаемый Леоном, идёт к мастерской. Дипломаты обескуражено смотрят ему в спину. - Степан Дмитрич! - в отчаянии кричит Ильин Эрьзя продолжает идти. И вдруг, не доходя до мастерской, останавли- вается, стоит минутку, поворачивается, лицо его сияет. - Так это и хорошо, что едет! Он там и разгребёт эту бюрократию. Он им всем покажет! Он отправит мне пароход. Едем! Еде-ем! Я сей-час! Эрьзя стремглав бежит к дому. АРГЕНТИНА. 13 НОЯБРЯ 1947 г. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Стоит предгрозовая осенняя жара. У трапа парохода толпа провожающих. Мощный низкий гудок -- сигнал к отплытию. Эрьзя с букетом цветов прощается с послом Сергеевым и его женой Северовой. Здесь же Луис тоже с букетом. Сергеев, дружески пожимает руку Мастеру. - До скорой встречи в Москве! -- радушно говорит посол. - Да, да, Михаил Григорьевич, - с надеждой, почти с уверенностью жмёт посольскую руку скульптор Эрьзя, - Тамара Алексеевна, до свиданья! До свиданья в Москве! - Дорогой Степан Дмитриевич, не беспокойтесь, пожалуйста, - говорит Сергеев, - То, что "Баку" не забрал вас с багажом -- это я разберусь. Но главное - вопрос о вашем выезде в Советский Союз ведь решён положитель- но... Ещё месяц, от силы полтора, и за вами придёт пароход. Он возьмёт вас на борт со всеми вашими скульптурами. А вы собирайтесь, пакуйтесь... Я обещаю вам, что на этот раз всё будет преотлично. Вы мне верите - Да, да, Михаил Григорьевич, конечно, конечно верю. Ещё вот, Михаил Григорьевич, простите! - Да, Степан Дмитриевич! - Пусть не покажется это нескромным, Михаил Григорьевич, но вот Роден отдал свои работы Франции. И теперь есть музей в Париже, "Музей "Родена". В Париже! - Это хорошо... И... - Как с моей просьбой о музее, о постоянной выставке в Москве Я тоже всё подарил... - Да, конечно! И этот вопрос тоже решён положительно. - Мы вас ждём дорогой Степан Дмитриевич! -- вступает Северова, - Я обещаю вам, Степан Дмитриевич, у вас будет всё, о чём мы с вами говорили. Даю слово! - Я вам так благодарен! Я ожил, дорогие друзья! Через неделю я буду готов. Всё уложим, всё подготовим и ждём! Пожимают руки. Луис вручает Северовой цветы. Северова обнимает Эрьзю. Последний гудок. Поднимают трап. Мастер видит, что не отдал цветы, бросает их отплывающим. Но пароход уже отчаливает. Водная щель всё увеличивается, и цветы падают в воду. И падают в воду другие цветы - с палубы. Это отплывающие - бросают цветы, провожающим. И в этот миг на пирс, на отплывающий пароход, на раскалённый город обрушивается ураганный дождь, отделивший водяной завесой, уплывающий в Россию пароход и Мастера, остающегося в Аргентине. Все бегут к машинам, к автобусу. На пирсе стоит Мастер, сосёт мокрую от дождя трубку, смотрит в дождь, за которым уплывает на Родину белый пароход. Рядом с Эрьзей друзья: Луис и старый, верный пёс Леон. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ДВОР У МАСТЕРСКОЙ ЭРЬЗИ. ЗИМА. УТРО. Серое зимнее утро. За железными воротами на улице Хураменто, дом 1434, во дворе у мастерской, вновь идут сборы приготовления к отъезду. Стучат молотки на площадке у мастерской. Ворота двора и двери мастерской раскрыты. Работает автопогрузчик, вытаскивает из мастерской компрессор, лебёдку, грузит в контейнер. Собирают, упаковывают те же, присланные от "Славянского союза", рабочие-такелажники, осторожно стропят скульптуры. Автопогрузчик вывозит их из мастерской, опускает в подготовленные ящики, расставляет на площадке. Сколачивают ящики, упаковывают скульптуры. Глыбы аргентинского дерева аккуратно завёрнуты в холсты и перевязаны цепями. Мастер и Луис у дверей мастерской упаковывают мелкие скульптуры. Луис фотографирует каждую и записывает в блокнот. На ящике расстелена газета, на ней - бутылка "Стефановки", чайник с мате-амарго, чашки, аргентинское мясо. Друзья Мастера: художник Томас Карбони, скульптор Сасоне уже навеселе, вместо помощи по сборам, разливают "Стефановку", нетрезво обсуждают вчерашний футбольный матч. Художник Марко тихо играет танго на бандонеоне, посматривает на калитку в надежде, что появится Чикита. Мастер бодр, брит, свеж, в чистой белой рубахе. На голове всё тот же коричневый берет набекрень. Курит трубочку, довольный улыбается, рассказывает: - И атташе Папоров приезжал с референтом Ильиным. Помните, дядю Стёпу Вон телеграмма на гвоздике. Читайте! Пароход "Клим Ворошилов"! Всё! Через неделю: ту-ту! Отчаливаем! - Я пью за тебя, дон Стефано! -- говорит Томас Карбони, - Ты -- вели- кий скульптор. Ты - великий человек! Мне будет тебя не хватать. Нам всем будет тебя не хватать! Друг Сасоне, синьор Карбони, пьём за Маэстро! За твоё ту-ту, дон Стефано! Чтоб на этот раз, не подвели бы Советы, и твой "Клим Ворошилов" не проплыл бы мимо! Виват "Климу" - Да, чтоб всё вышло так, как ты хочешь, дорогой друг! -- подхватывает Сасоне, - Семь футов под килем тебе! Но чего нам будет не хватать без тебя дорогой, дон Стефано, так -- это твоей "Стефановки". "Крепка-ух", как говорят русские, "крепка, зараза!", - все выпивают, - И ещё русские говорят: "Скатертью дорожка!" - это, чтобы доплыть без проблем. Все смеются. И громче всех смеётся Эрьзя. Марко играет туш. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ЗИМА. ДЕНЬ. Через месяц. Серый день. Идёт сильный дождь. Мощный низкий гудок. Всё дальше и дальше уходит в океан большой белый океанский лайнер. Расходятся редкие провожающие. Мимо старика с собакой проходят редкие провожающие. Это Эрьзя и Леон. Останавливает одного. - Простите, синьор, это советский пароход "Клим Ворошилов" ... Это ушёл "Клим Ворошилов" - Да, синьор, это "Клим Ворошилов". Пустой причал. Косит сильный дождь. Мастер стоит под зонтом, смотрит в океан. Рядом мокрый, дрожащий Леон. Пред ними серый океан с далёкими красными огоньками на баке уплывающего парохода "Клим Ворошилов". Тянется широкий пенный след за судном. Эрьзя обращается к последнему провожающему. - Простите, синьор, это ушёл пароход "Клим Ворошилов" ... - Да, синьор, это "Клим Ворошилов". Чем могу помочь - Нет, нет. Спасибо... Торопливо с одышкой подходит Луис. Он без зонта. Весь мокрый. Смотрит в океан. - Да, синьор Луис, - говорит Эрьзя, - это "Клим Ворошилов" Дождь усиливается. И след пропадает. Океан пуст. Теперь почти каждый день в сопровождении Леона он ходит в порт и высматривает пароход. Он ждёт свой пароход. Прошло полгода. Прошёл год. Второй. Парохода не было. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЗИМА. ДЕНЬ. Тропический аргентинский дождь, как стена. За скрипучими железными воротами, во дворе у мастерской, мокнет груда ящиков со скульптурами, инструментами и вещами. Мастер, похудевший, сгорбленный, небритый, в старом плаще сидит в своём железном кресле посреди забитой ящиками тёмной мастерской, тяжело кашляет, курит трубку и пишет. Рядом с Мастером сидит Леон. Серый дым слоится над бумагой. ..."Советский Союз. Москва. Совету Министров СССР. Я, Степан Эрьзя, скульптор, принёс в дар государству СССР мои 25-летние труды -- 160 скульптур, все из дерева альгаробо и кебрачо. Через посла Сергеева я был извещён, что Правительство СССР предоставило мне для перевозки меня со скульптурами пароход "Клим Ворошилов", но пароход неожиданно ушёл. Меня уверяли, что из СССР придут пароходы. Вот идёт третий год, но пароходы не приходят...". В мастерской появляется весь вымокший Луис, зонт от косого тропического ливня не помогает. Луис тоже тяжело кашляет. - Привет вам, Маэстро! Как себя чувствуете - Ужасно! Говори, что сказал Папоров - Хорошего мало. Посол Сергеев уже не посол. Его куда-то в другое место... Ваши дела не успел сделать: ему, как сказал секретарь - референт Ильин, не до Эрьзи... - Но как же я Хозяин подал в суд на выселение! Надо съезжать... А куда Денег нет. Работать нечем - инструменты упакованы... Что опять распаковывать - Не надо распаковывать. Надо упаковывать, маэстро! Папоров сказал, что пароход будет! - Пароход Когда - Через месяц, финский, "Аврора". - Что ж ты сразу не сказал -- загорается Эрьзя, - Ура-а-а! Меняем сгнившие ящики, сколотим новые! Ура-а-а! Надо выпить по такому случаю, где моя "Стефановка" Оживает, суетится, резво бегает по мастерской, наливает две стопочки своей "Стефановки". Дрожат старые в пигментных пятнах руки Мастера, то ли от холода, то ли от волнения. Выпивают. Мастер обнимает Луиса, ласкает Леона. - И название хорошее -- "Аврора" - утренняя заря, и то, что финский -- это тоже хорошо! Пойдём в Россию на финской заре "Авроре"! - Так. Времени мало, - деловито перечисляет Луис, - Заново сделать фотографии скульптур, что не разворовали, описать материал, обновить цены -- курс упал, уплатить ввозные пошлины. Упаковку организуем по - другому, прошлый опыт нам полезен. Только сделаем всё потихоньку, избегая шума. Никакой прессы, никаких интервью! Никто, ничего! По-партизански. За дело, дон Стефано! - За дело дон Луис и дон Леон! Идем на "Авроре"! Луис уходит. Эрьзя сбрасывает старый плащ. Он уже в спецовке с закатанными рукавами. Где кашель, где согнутая спина В мощных руках монтировка. Он затаскивает мокрые прогнившие ящики, ломает, переупаковывает скульптуры. Он полон сил и веры! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ВЕСНА. ДЕНЬ. Прошёл месяц. Солнечный тёплый вечер. Причал. Над океаном, над причалами катится мощный низкий гудок. Всё дальше и дальше отплывает белый океанский пароход. За ним стелется белый бурунный след. Расходятся провожающие. Мимо старика с собакой проходят провожающие. Это Эрьзя с Леоном. Эрьзя останавливает одного. - Простите, синьор, это финский пароход "Аврора" Это ушла "Аврора" - Да, синьор, это "Аврора". Пустой причал. Длинные тени от кранов, портовых сооружений. Синий океан с уплывающим вдаль белым пароходом. Мастер стоит и смотрит вслед пароходу, рядом сидит Леон. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛИЦА ФЛОРИДА. ТАВЕРНА "ТОРТОНИ". ВЕСНА. ВЕЧЕР. Вечер того же дня. Мастер с Луисом и Леоном в артистической таверне на улице Флорида. Улица всё так же оживлена и празднична. Звучит музыка. Играют оркестры. Поют певцы. Аргентинцы танцуют танго. Проходит карнавал масок. Все веселятся. Суетится хозяин таверны Педро, но к столику, где сидят Эрьзя и Луис не подходит. И никто не подходит к их столику. Чикита с Гонсалесом за другим столиком, не обращают внимания на Мастера. Мастер ловит быстрый взгляд Чикиты, приветствует её рукой. - Жалкий старикан, - шепчет Гонсалесу Чикита, - России оказался не нужен, забыла и правильно: нечего туда-сюда. Уйдём, вдруг что-то попросит. Или жаловаться станет. Чикита и Гонсалес уходят. У выхода Чикита оглядывается, смеется. - Ты помнишь, у него в резиновых штуках на ногах булькала водка. Шишки что ли свои лечил. Ха-ха-ха! Чикита и Гонсалес исчезают в толпе Флориды. Эрьзя и Луис провожают их взглядом. Луис кладёт свою руку на руку Эрьзи: - Да, нет! Россия вас не забыла. Пароход придёт. Придёт! Я им верю. Мало ли какие там возникли проблемы! В таверну заглядывают художник Томас Карбони и скульптор Сасоне, но, увидев одиноко сидящих Мастера и Луиса, не заходят, прогуливаются дальше. Но подсаживается с мрачным видом Марко, молчит, потом тихо берёт несколько аккордов на своем бандонеоне. Мастер узнаёт мелодию "Журавлей". - Издеваешься, Марко -- говорит Луис, - Соль на рану сыпешь! - Прости, Луис. Это я так, автоматически... -- говорит Марко, гладит по руке Эрьзю, - А ты не обижайся, дон Стефан. Я тебя предупреждал, что так будет. Не отчаивайся -- уедешь. Не сегодня, так завтра. Но помнишь мёртвого кота Это только начало... Ты ещё не отчалил, а уже кушаешь советский образ жизни, ла бюрокрасика советика! А приедешь -- взвоешь! - Не каркай! -- обрывает Марка Луис. - А ты посмотри, что пишут газеты! - Это естественно: буржуазные газеты всегда против Союза. - Да брось ты, Луис! -- загорается, готов к спору Марко, - Кого защищаешь Большевики не лучше фашистов, бандиты и обманщики! Врут, как дышат! - Это ты брось, Марко! -- возмущается Луис, - Несёшь эмигрантский бред. Если бы не большевики, ты бы до сих пор жил бы за чертой осёдлости, его мордва давно бы сгнила в своих болотах, а русские спились бы или поубивали бы друг друга! А ныне Россия -- великая держава: абсолютная грамотность, национальная культура расцвела, мощная экономика, сильная армия. Советская Россия разгромила немецкий фашизм и поднялась из праха... - Так отчего же великая держава, - зло иронизирует Марко, плюёт на великого скульптора Эрьзю От своей великой культуры За соседний столик садится толстенький человечек с мальчиком. Это, узнаёт его Эрьзя, тот самый, который называл себя писателем и выклянчивал скульптуры. Севши, писатель замечает Мастера, суетливо машет рукой, подходит. - Сердечно приветствую вас, Маэстро Стефан Эрьзя. Простите, но с книгой не получилось. Издательство узнало, что вы уехали. И мне пришлось вернуть им аванс. Ваш отъезд -- это для меня большая финансовая потеря, понимаете..., - стоит, ждёт чего-то и, не дождавшись, вдруг идёт в наступле- ние, - Вот что, Эрьзя, у меня хорошие связи, и я похлопочу о том, чтобы правительство не позволило вам увезти свои работы. Они принадлежат Аргентине! Эрьзя молча смотрит на Писателя, на мальчика рядом с ним. Луис манит Писателя к себе, говорит тихо, доверительно: - Уважаемый, наклонитесь сюда! Ближе! Ещё ближе! Я вам что-то скажу, а то при ребёнке... Писатель наклоняется к Луису. - Ты вор и сукин сын, - тихо говорит Луис, - Я сфотографировал, как ты воровал скульптуры и в полиции покажу эти фотографии. И кое - что ещё расскажу в полиции. Писатель с мальчиком только что стояли у их столика. Где они В дверях таверны, они стремительно сталкиваются с художником Марцелло, который от дверей насмешливо кричит и направляется к их столику. - А-а-а! А вот и наш великий чародей из лесов Чако! Ну, как съездил в свою Совдепию... Что-то скоро ты вернулся! Советская Мать-Родина пинка дала "Русскому Родену" Артистическая таверна стихла, все смотрят на Мастера: кто с сочувствием, кто со злорадством. Некоторые художники откровенно радуются. Один даже встаёт, и, ядовито улыбаясь, аплодирует Марцелло. Луис решительно вскакивает и, сжав кулаки, идёт на Марцелло. - Заткнись, фашист недобитый, я сейчас тебе! - Сам заткнись, красная задница! Иуда! Скажи, за сколько рубликов продался большевикам Спорщики стоят в боксёрских стойках. Сейчас кто-то кому-то врежет. Вмешивается хозяин Педро. - Синьоры! Синьоры! Не надо драки! Синьор Марцелло, я вас выведу! - негру-вышибале в дверях, - Джеки, где ты! Синьор Орсетти, не обращайте внимания на этого коршуна! Марцелло - известный забияка. Ему только бы кого-то задеть! Ну, не любит он коммунистов, не любит! А я не люблю драчунов. Ну и что Дорогой дон Стефано, так я принесу вам матэ или чего покрепче! За счёт заведения, синьоры! Вы, дон Стефано, хоть и уехали, но вы всегда остались здесь у меня... Эрьзя встаёт, - Не надо, друг Педро. Мы, пожалуй, пойдём... АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Вечер другого дня. Мастер с Луисом идут вдоль причала. Молчат. За ними плетётся Леон. Далеко в океане, как острова света, стоят на рейде океанские суда. Эрьзя отстаёт. Луис не замечая, идёт дальше. Эрьзя смотрит во мглу, где сливается океан с небом. Вчера он отправил письмо в Москву, племяннику Мише. - "Москва. Арбат, Нижний Кисловский переулок, дом 23, квартира 12, Нефёдову Михаилу! Дорогой племянник Миша, помоги ради Бога! Пойди куда следует. Найди посла Сергеева, похлопочи за меня: меня обманули -- не дают визы в Союз. Я упаковал все мои скульптуры, машины и инструмент, всё, что имелось у меня для работы... Теперь всё раскрадывается, мокнет и гниёт, а сам полуголодный. Всё, что имел, потратил в надежде, что уеду... Главная моя беда, что Советы меня оскандалили. Все газеты опубликовали, что я выехал... И пишут, пишут: "Адиос ми амиго!". Прощай мой друг, Прощай! Они хоронят меня живого". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Эрьзя и Луис входят во двор. Какие-то тени мелькают в глубине двора у мастерской. Несколько неясных фигур бегут к забору. Леон с рёвом и лаем стрелой устремляется за ними. Слышны крики, звуки борьбы, рёв мотоциклов и отдалённый лай Леона. Эрьзя и Луис стоят перед сломанными ящиками, где были упакованы скульптуры. Мастерская тоже завалена ящиками. Горят три свечи. В угол в своё железное кресло садится Мастер. Напротив, на ящике Луис. На другом ящике сидит, поводит ушами, слушает Леон. Мастер курит свою трубку, молча читает какое-то письмо с яркой маркой, поднимает голову, спрашивает Луиса. - Ты что-нибудь понимаешь Я нет. - От кого - Хотел бы я знать. Доброжелатель пишет, что моя Марта в Бразилии, что она с ребёнком. Ребёнок мой. Мальчик. Болен. Марта в большой бедности. Что это - Дайте-ка. Так-так. Текст по--русски, но писал не русский. Это фальшивка и какая-то провокация, Маэстро. Они хотят, чтобы вы ехали не в Россию, а в Бразилию. Зачем Глупость какая-то. Сколько было Марте, тогда в Париже - Восемнадцать - двадцать. - Сколько лет не виделись - Тридцать четыре - тридцать пять! - Так какой ребёнок Ему уже за тридцать - ребёнку. Бред! Провокато- ры и наглецы! Сегодня один больной мальчик, завтра двадцать один! Я знаю, чья это рука. Я до них ещё доберусь! Доброжелатели! Эрьзя встаёт, ходит по мастерской, переживает: - Но всё же, может, он действительно болен А Марта, ей шестой десяток, может она нуждается! - Да, выбросьте это из головы! Вы - человек действия, а когда нет действия, то просто тоскуете и мечетесь. Лучше подумать, что делать -- сегодня уже два года, как сидим и ждём... Что делать - Да. Действительно, сегодня, как раз два года, пошёл третий. - Ну Ещё раз распаковываться -- ходит по тёмной мастерской Луис, - Хозяин снова предъявил иск... Выселят. Подъедет кран и всё на улицу, под дождь, - поправил свечу, - Электричество, воду отключили, брибонес, негодяи! - Племянник Миша написал письмо Сталину.- говорит Эрьзя, - Может Сталин вмешается - Завтра снова пойду к Рябову, к Папорову. Вдруг, что узнаю. Зайду в польский банк, кредит обещали... - Луис, давайте так. Вы завтра в польский банк, а я сам в наше посольство, к Рябову. В ногах поваляюсь. Может посольство уговорит хозяина отсрочить, пока не найдём другое место для мастерской. Луис уходит. Эрьзя устало стоит посреди мастерской, курит трубку, ходит среди ящиков и неупакованных скульптур. Что-то тянет к этому ящику, подходит. На ящике по-испански надпись "Cabeza de Julia". Quebracho, рядом нарисована рюмка и по-английски крупно "HANDIE WITH CARE" ("Не кантовать"). Берёт топорик, выламывает крышку ящика. На него смотрит молодое женское лицо. Она улыбается ему. - Юля. Юленька. Здравствуй, милая. Давно не встречались. Всё помню. А ты помнишь Ты помнишь, как приехали в 26-м в Аргентину, помнишь, как искали жильё, мастерскую. Президент Альвиер, какой хороший мужик, помог и с мастерской, и с заказами. И я тогда сделал тебя, Юля. Привёз из Чако ствол альгаробо и сделал тебя. Ты здесь, со мной, моя Юлия. Какая ты была красивая. Прекрасное тело, лицо. С каким удовольствием и радостью я делал тебя. Это была первая работа в Аргентине, потом "Парижанка". Ты капризничала, упрекала. Любил, и страдал. Ты ... Так больно это было. Больно, когда женщина не слышит боль сердца... Ты не слышала. Глава двадцать первая "Юленька, агент Кади и генерал Урибуру". АРГЕНТИНА. АВГУСТ 1930 года. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛ. ХУРАМЕНТО У МАСТЕРСКОЙ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. ДЕНЬ. К воротам мастерской подъезжает грузовичок-пикап. Из кузова спрыгивают Эрьзя и Леон. С помощью водителя сгружают у забора двухметровый большой ствол альгаробо, открывают незапертую калитку, входят. Пикап отъезжает. Эрьзя садится на ствол. Он очень устал от жары и тяжёлой работы. Оглядывает двор. Ворота мастерской закрыты. Никого не видно. Леон обегает мастерскую, лает на закрытую дверь, бежит, ищет в саду. - Юля! Юленька! Ты дома -- зовёт Эрьзя. Тишина. Ответа нет. - Встречай, твой Стёпа вернулся! Юленька! Посмотри, какой материал привезли. Это для тебя. Я вижу тебя в этом стволе. Буду тебя делать. Юля-я! Не получив ответа, идёт искать. Открывает мастерскую, проходит через мастерскую в сад, идёт по саду, беспокоиться, спрашивает ласковых зверей: Позяру, кошек, птиц, муравьёв. - Шумбратчи, друзья! Где Юлька Куда подевалась наша девочка Молчат звери, ласкаются, поесть просят. - Что ребята, не кормлены, не поены. Что ж так Не кормила, не поила вас хозяюшка Да где же она Куда подевалась Ну, потерпите, найду Юлю, тогда покормлю. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРОСПЕКТ ГАЛЛАО. ЛЕТО. ДЕНЬ. Эрьзя тяжело, устало идёт по проспекту, за ним плетётся тоже усталый Леон, подходят к трёхэтажному особняку с мраморной доской у вестибюля. На ней - золотыми буквами означено по-испански и по-русски: "АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО "ЮЖАМ-ТОРГ". Эрьзя нажимает кнопку на фрамуге дверей. Навстречу выходит русский охранник примерно одних лет с Эрьзей. Они знакомы. - Привет Ваня, как поживаешь - Хорошо, поживаю, на ять поживаю, - отвечает охранник Ваня, - Что случилось, Стёпа На тебе лица нет. - Потом-потом, Ваня! Леон, ждать! Эрьзя быстро взбегает в вестибюль, быстро оглядывает большую комнату, где сидят и работают сотрудники треста. На стене большой портрет Сталина. Стучат пишущие машинки. Трещат арифмометры. Сотрудники говорят по телефонам. Все разом поднимают головы, смотрят на Эрьзю, который стремительно, проходит мимо, удаляется по длинному коридору, открывая одну за другой двери рабочих комнат, стучит в дверь с табличкой ДИРЕКТОР ЮЖАМ-ТОРГА тов. Б.И. Краевский. Не услышав ни звука из этой комнаты, проходит дальше и, постучавшись, заходит в кабинет к зав.отделом тов. В.Е. Евдокимову, который сидит за столом тоже под портретом Сталина. - Здравствуй, Василий Евдокимыч, - подходит к столу, тяжело дыша, Эрьзя. - Здравствуй, здравствуй, дорогой Степан Дмитриевич, - поднимается навстречу Евдокимов, - Какими ветрами Первый раз за два года к нам. Что случилось Присаживайся, пожалуйста. Кира, - секретарю, - завари кофейку! Или, Степан Дмитриевич, чего покрепче - Нет-нет. Не надо, не надо. - А что надо - Да нет, ничего не надо, вот шёл мимо, дай думаю, загляну, а то за целых два года так и не приходил к вам в трест. Как дела-то у вас Кстати, как Юля Хороший переводчик Евдокимов удивлённо и пристально смотрит на Эрьзю - Переводчик А, да-да, конечно, переводчик. Хороший, хороший! - Так она, что сегодня не работает - Сегодня Нет, не работает. У неё сегодня другие важные дела. - Да Ну, прости-прости, Василий Евдокимыч, что от дел оторвал, заходи в мастерскую, новые работы покажу. - Ой, спасибо, Степан Дмитриевич. Обязательно! Мы с супругой. В ближайшие же дни. Рукопожатье. Евдокимов хочет что-то сказать Эрьзе, но передумал, провожает до двери. Эрьзя уходит. Евдокимов с жалостью смотрит ему вслед, подходит к окну, видит, как Эрьзя выходит из вестибюля, говорит с охранником. Рядом собака. - Жену ищешь, Степан Дмитриевич -- задумчиво про себя говорит Евдокимов, - Не тут ищешь, - и секретарю, - Кира! Появляется Кира с двумя чашечками кофе, смотрит на начальника. Начальник мрачно смотрит на Киру. - Ну, чего рот открыла, иди, работай! Стой, поставь кофе. Иди... Работнички! У здания "Южам-торга" Эрьзя разговаривает с охранником. - Жену ищешь, Степан Дмитрич -- участливо спрашивает Ваня - Ищу, Ваня. Вернулся из Чако. Что-то забеспокоился, понимаешь. Обстановка нынче тревожная. Знаешь, всяко бывает. И люди пропадают, и стрельба, аресты. Дома её нет, здесь, на работе тоже нет... - Чего захотел. Она на работе может раз в неделю и бывает, числится и зарплату получает. А так всё на яхтах, по клубам, да по теннисным кортам. Ты иди, вон за теми домами, там чуть спустишься - теннисный корт для америкашек. немцев, и местных богатеев. Там она. - Спасибо, Ваня, пойду. - Иди-иди, художник, - говорит охранник Ваня вслед Эрьзе, - Красивая баба -- заноза в сердце, да ещё молоденькая. Эрьзя стоит у закрытого высокой решёткой теннисного корта. Он видит Юлю. Юля неотразима. В короткой белой юбочке, жёлтой тонкой кофточке, белых носочках и белых туфельках, как солнечный зайчик, носится она по корту с ярко-красной ракеткой в белой руке. Короткая стрижка. Нежный румянец на разгорячённом лице. Стройные загорелые ножки. Она ловко прыгает, бьёт по мячу, отбивает подачу... Её партнёр, высокий красивый молодой американец в белом теннисном костюме, подаёт подачу. Мощные руки, мускулистые длинные ноги. Он прыгает, машет ракеткой. И всё это с азартными криками и радостью. Видимо, это доставляет им такое удовольствие, что ничто больше их не интересует: только бы так прыгать и красоваться друг перед другом. И Эрьзя это понимает, и Леон это понимает, и они молча отворачиваются и без звука устало уходят к себе в старую свою обитель, где ждут их голодные и дружелюбные звери. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. УТРО. Эрьзя делает свою знаменитую "Обнажённую". Юля позирует. На чугунном подвижном основании закреплён могучий двухметровый ствол морённого альгаробо, который не давно привёз Мастер на пикапе. Мастер стоит на крепкой платформе, работает грубой фрезой. Вырисовываются плечи. Резец как бы снимает материю, и из грубой плоти ствола выявляется изящный овал небольшой груди, выемка ключицы, плечо. Эрьзя привычно развлекает натуру, чтобы уловить задумчивость от внезапности вопроса. - А, где мы живём, Юленька - В Аргентине. В Буэнос-Айресе. О чём ты Эрьзя доволен -- уловил, продолжает работать. - Ты знаешь, что означает Буэнос-Айрес - Нет, а что - А то, что Буэнос-Айрес -- это Порт Добрых ветров. - К чему ты это - Так. Хорошее имя города. Здесь хорошо жить и любить, и работать, да, Юленька - Да, хорошо. Здесь тепло. Мастер молча спускается с платформы, закуривает трубку и смотрит на Юлю. Он мог бы отпустить её. Ему уже не нужно видеть натуру. Скульптура, уже готова в его сознании, осталось немного - высвободить её из древесного плена. Но ему нравится смотреть на обнажённую Юлю, любоваться чудесной девичьей фигуркой, её лицом, невинным и вульгарным одновременно. - Пройдись, Юленька, пройдись и вернись обратно, вытяни руки вверх и опусти. Ты куда-то торопишься - Нет, с чего ты взял - Тебя кто-то ждёт - Да, нет же! Кого мне ждать Эрзя раскуривает трубку, уходит в сад. - Не уходи, посиди, я сейчас. Мастер идёт по саду. За ним следует Леон. Дым от трубки стелется и висит на деревьях. За Леоном идёт Позяра. За Позярой увязался кот Бузик и ещё пара котов. Мастера, как всегда, приветствуют попугаи и голуби. Но он не отвечает на их радостные крики. Ему хочется расспросить её. Его мучают подозрения и ревность. Такого с ним ещё не было. Женщины не уходили от него. Он уходил. Но они не уходили. В мастерской тишина. Обнажённая Юля сидит на маленьком деревянном стульчике без спинки, курит сигарету на длинном мундштуке, ждёт Мастера. В мастерскую со двора тихо входит молодой мужчина в сером костюме. Это агент ОГПУ НКВД Алексей, кличка Кади. Если бы Леон был бы здесь, он не дал бы так бесшумно появиться чужому. Но Леон с Мастером ходят в саду, и Юля одна. - Холла, Юленька-а, - тихо, почти шепотом, - говорит вошедший. Юля от неожиданности, испуганно вздрагивает, роняет сигарету. - Ты зачем здесь Алексей, ты с ума сошёл! Я тебе тысячу раз говорила, чтобы ты никогда сю... Кади поднимает сигарету, обдул мундштук, затягивается, ищет, куда бы присесть. - Ты потрясающе хороша Юля! Ло хормозо! Гестия -- Аталанта! Афродита, Анадиомена! - Перестань! -- кричит шёпотом перепуганная Юля, - Я предупредила Артура Христиановича, что больше не работаю, что с конторой никаких дел у меня больше нет и не будет. Хватит! Оставьте меня в покое. Алексей, не- медленно уходи! Агент Кади смеётся, пытается обнять Юлю. Юля возмущённо и испуганно отстраняется: - Не лезь ко мне, Лёшка! У нас давно с тобой всё кончено! Я живу с ним. Да, живу, как с мужем! Не трогай! Да пошёл ты! Вскакивает, набрасывает халатик, раздражённая, и от этого ещё более эротичная, ходит по мастерской. Агент Кади любуется ею, тихо спрашивает: - Где старик - Сейчас вернётся, - шепчет Юля, - Говори, что надо и вали быстро. Мне неприятности не нужны. Сейчас придёт, и что скажешь Вали, Лёшка, вали... Быстро! - Ладно! -- тихо соглашается агент Кади, - Если б несрочное дело, не пришёл бы. Слушай... Агент Кади хочет сесть на её стульчик. Но Юля вышибает из-под него стульчик. - Немедленно уходи! -- злится Юля, - Расселся! Ничего не желаю знать! Всё вали-и-и, я сказала! Агент Кади чуть не падает, сердится, но умело сдерживается, садится в кресло мастера, пытается что-то важное втолковать разъяренной полуголой Юле. - Не психуй, Юля, не дерись. Всё очень серьёзно. - Я тоже серьёзно - больше работать у вас не буду, всё! Устала! Надоело! Страшно! Оставьте же меня в покое. - Покой нам только сниться, ухмыляется агент Кади, - Чьи это строчки В проёме дверей из сада стоят и смотрят на происходящее в мастерской Эрьзя и Леон, но не вмешиваются. - Так и передай Артузову, - уже на повышенных тонах цедит Юля, - что меня нет, я ушла. Агент Кади уже не улыбается, шепчет с угрозой: - От нас нельзя уйти, только туда, - показывает на потолок, - Слушай, дура, и не перебивай, - тихо быстро шепчет, - в стране готовится переворот, путч. Фашисты. Скоро! На днях! Президента Иригойена посадят, если не расстреляют. Всю вашу лавочку тоже. Вся сеть под прицелом. Ты в списках, как... Эрьзя не слышит, что тихо шепчет Юле этот человек в сером костюме, но ему надоело так стоять и смотреть на них. Он быстро входит в мастерскую, рядом рычащий с взъерошенным загривком, с оскаленной страшной пастью, Леон. Агент Кади обрывает сообщение, привстаёт, хочет уйти. - Вижу, говоришь по-русски, - останавливает его Эрьзя, - Кто такой Зачем пришёл Агент Кади миролюбиво отвечает: - Посмотреть, а что нельзя Могу и уйти, если... - Смотреть можно, сидеть в моём кресле нельзя. Ты что-то нагрубил моей жене Повтори. Угрожаешь - Уши прочисть, старик! Мох там у тебя! - Пошёл вон, засранец! - А что ты мне сделаешь - Убью. Агент Кади спокойно поднимается, легко и мощно отбрасывает железное эрьзино кресло, идёт к выходу, обернулся, грозит пальцем. - Гражданин Эрьзя, ты, падла, не залупайся! Ты кто здесь Бывший командировочный Ты -- никто здесь, в Аргентине! Сиди тихо и не рыпайся! А то вишь ли, - кривляется, повторяет, - убью-ю-ю! -- и через голову Эрьзи, - Юля, на явку не ходи. Белов тебя сам найдёт. Агент Кади уходит Эрьзя, с трудом удерживая Леона, - Стой, Леон! Юля, это что за тип В каких ты с ним отношениях Это советский Из ЧК Почему ты молчишь Что они хотят от тебя Ты работаешь на них. Не молчи, Юля. Юля рыдает. Халатик на полу. Перед ним голая несчастная обиженная девочка. Она нуждается в защите, в его защите. Эрьзя, привычно прихватив топорик, решительно выходит на улицу. Агент Кади сидит в машине с открытой дверцей. Старый "шевроле" не заводится. Эрьзя подходит, молча бьёт по лобовому стеклу. Вдребезги. - Сам сюда -- ни ногой и своим друзьям - чекистам передай, чтобы никогда сюда не совались. Я сказал, что убью. Мне "бывшему командиро- вочному", терять нечего. Агент Кади выскакивает из машины, пытается схватить, ударить старика. Но мгновение и над головой чекиста занесён боевой эрзянский топорик -- сейчас расколется череп и всё! А тут ещё между ног раззявилась пасть злобного бешеного пса: сейчас кастратом сделает! - Ладно, Эрьзя, ладно! Уезжаю! Но могу и полицию... - Чего-о-о Полицию-ю! Да кого хочешь зови, хоть всё ЧК! Мы, эрзя, своих сумеем защитить! Чтоб духа... Агент Кади быстро садится в машину, кричит ему в лицо: - Перестань орать, старик! Сегодня день! Завтра будет ночь! Я тебя предупредил! Прощай! Эрьзя уже не слышит, не понимает, что ему кричит агент, в ярости замахивается топориком. - А-а-а, берянь! Убь.... Но агент Кади уже в машине, поворачивает ключ: заведись! И удача: завелась! С рёвом и дымом старый "шевроле" подскакивает и уносит чекиста подальше от мастерской скульптора Эрьзи на улице Хуроменто. АРГЕНТИНА. 6 сентября 1930 года. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛИЦА ФЛОРИДА. ОСЕНЬ. НОЧЬ. По ночной улице Флорида торопится Эрьзя. Рядом верный Леон. Всегда нарядная и праздничная улица - без фонарей. Электричества нет. Но вся в суетливом и опасном движении, особенно оживлённо и страшно чуть подальше на проспекте Галлао, где горит дом, теперь уже бывшего, президента Иригойена. Вооружённые люди перекрывают проезжую часть. Подъезжают фургоны с солдатами. Горят костры из книг и автомобильных покрышек. Дымятся мокрые ящики. И всюду молодые люди с красными повязками. В руках многих факелы. Эрьзя стучит в закрытую дверь таверны "Тортони". В тёмном стекле дверей показалось на миг и исчезло белое испуганное лицо. - Это я, Петя, открой! -- кричит Эрьзя, - Не бойся! Это я, Степан Эрьзя! Открой, Петя! Дело есть. Важное дело! Педро кричит из-за двери: - Дон Стефан, иди с чёрного входа. Эрьзя с Леоном обегают таверну, перебираются через невысокий штакетник во двор, через штабеля ящиков, коробок, пробираются к чёрному входу в таверну. В дверях их ждёт Педро, быстро закрывает за ними дверь, запирает на засов, в руке Педро свеча. Педро и Эрьзя сидят друг перед другом за разделочным столом на кухне. Между ними свеча, бутылка вина и две рюмки. У ног Мастера лежит готовый к любым подвигам верный Леон. - Вытащить её из Касерос -- помолчав, говорит Педро, - Надо думать. Сам понимаешь -- это серьёзная тюрьма. Но у нас всё покупается, всё продаётся. Есть там у меня один приятель. Но сам понимаешь, сколько это будет стоить. - Помоги, Петя. Деньги, не знаю пока, как, но добудем. - Генерал Хосе Урибуру жёсткий человек. Ввёл военно-полевые суды. В лучшем случае -- закон о выселении из страны. В худшем... Как бы всех не перестреляли этой ночью. Ладно, доставай деньги, сколько сможешь, а я сейчас пойду искать одного человечка, посоветуюсь, что делать и как. Будем спасать твою жену, дон Стефан. Ну, за успех! Выпивают вино, и Эрьзя с Леоном уходят. За ними в ночь уходит Педро. На следующее утро. Эрьзя с Леоном подходят к дому "Южам-торга. Будка охранника вырвана из асфальта, валяется на боку. Гора обгорелых книг, множество разбросанных бумаг. Двери нет -- чёрный провал. Стёкла первого этажа выбиты. Эрьзя с собакой вбегают в вестибюль. Эрьзя идёт по разбитым осколкам оконных стекол по гулкому пустому разорённому залу и разгромленным комнатам. За ним, поскуливая, следует Леон. Разбитые столы, пишущие машинки на полу, искореженные телеграфные и телефонные стеллажи, вырванные из стен провода и вокруг бумаги, бумаги, бумаги. На стене кровавое пятно. На полу среди бумаг - розовый зубной протез. Рядом растоптанный портрет Сталина. На крюке от люстры висит раздавленное пенсне... Вечер того же дня. Таверна "Тортони" открыта, но столики пусты. Только за одним сидят Эрьзя и Педро. У ног Мастера -- неразлучный Леон. - Она жива -- спрашивает Эрьзя. - Жива-жива, - отвечает Педро, - Все 160 сотрудников "Южам-торга" арестованы. Все в режимном блоке. Пока живы. Что дальше, никто не знает. Деньги достал - Пока нет. Но нашёл покупателя на одну работу. Может, купит. И ещё к одному сейчас пойду, предложу любую скульптуру, за любые деньги. "Моисея" отдам. - Слушай, дон Стефано, я тут поговорил с одним человечком. Может, деньги и не понадобятся, и не понадобиться, продавать "Моисея". Ведь ты очень не любишь продавать своих "детей". Хоть я это и не одобряю. Но это к делу не относится. Так слушай: Генерал Урибуру -- человек очень жестокий, но и очень тщеславный. Мой человечек через другого человечка сегодня выйдет на генерала. Генералу станет очень обидно, что ты мастер с мировым именем, сделал знаменитые скульптурные портреты и доктора де Альвиера, и де Хеуса Иригойена, и других известных людей и не сделаешь портрет великого генерала Хосе Феликса Урибуру. Он сам тебя позовёт. Сам будет просить. А ты своё попросишь - отпустить твою жену. Ты ему портрет из кебрачо, а он тебе твою синьору Юлию. А Какова мысль АРГЕНТИНА. Сентябрь. 1930 год. БУЭНОС-АЙРЕС. КАБИНЕТ ВО ВРЕМЕННОЙ РЕЗИДЕНЦИИ НОВОГО ПРЕЗИДЕНТА АРГЕНТИНЫ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА УРИБУРУ. ОСЕНЬ. УТРО. Генерал Хосе Феликс Уребуру в полном парадном облачении, видимо хотел предстать перед знаменитым скульптором в самом подходящем для позировании облике, сидит в кресле с львиными подлокотниками за огромным столом с львиными ножками. Усы торчат. Круглые очки блестят. В просторном, светлом кабинете в сторонке - ещё один столик, за которым сидит то ли адъютант, то ли охранник, огромного роста лейтенант с горбоно- сым лицом индейца из племени гуарани. - Нет, нет, дон Стефан Эрьзя, - важно говорит генерал Урибуру, - это совсем не фашисты, никакие это не фашисты. Это молодёжное патриоти- ческое движение "Гражданский легион" при Национально-демократической партии Аргентины, лидером, которой я и являюсь. Мы за порядок, за нацио- нальное достоинство, за процветание Аргентины. Вы это понимаете Эрьзя сидит на краешке стула, почти у дверей, мнёт с руках свой старый коричневый берет, потеет, нервничает. - Да, я это понимаю... Но... Генерал Урибуру умело перебивает: - Вы любите Аргентину, дон Стефан Эрьзя - Да, я люблю Аргентину, но... Генерал опять перебивает: - А если вы любите страну, которая дала вам, чужеземцу, кров, возможность безбедно существовать, творить ваше превосходное искусство, участвовать в культурной жизни нашей Аргентины. Это всё так, дон Стефано Вы не станете это отрицать - Да, но... - Так как же вы отнесётесь к тем нехорошим людям,; которые подрывают политическую систему Республики Аргентина, распространяют самым активным образом антинародные утопические враждебные коммуни- стические идеи, внедряются в народные и в основном в рабочие организации, пролезают в профсоюзы, становятся во главе радикальных сил - Моя жена, Юлия Кун, к этому никакого отношения не... Генерал энергично перебивает: - Стоп-стоп, дорогой дон Стефано Эрьзя. Я поделюсь с вами некоторыми секретными сведениями нашей разведки. Послушайте и подумайте: Юлия Кун, советская гражданка, переводчица в бывшем акционерном обществе "Южам-торг или трест", как вам захочется, является сотрудницей московского ОГПУ при НКВД с 24 года, то есть ваша гражданская жена есть большевистская шпионка в Республике Аргентина, связная советского агента, агентурная кличка Кади, в Аргентине и Уругвае, настоящее имя агента - Алексей Захаров, была или есть, сейчас это не важно, его не гражданской, а настоящей женой. А вы, есть её прикрытие в Аргентине. Вот так, дон Стефано! Эрьзя возмущённо, отмахивается руками. - Что за бред, простите! Это оговор! Этого не может быть, Эль сеньёр хенераль! Генерал, ухмыляясь в усы - довольный: напугал: - Может, может, дон Стефано! А чем занимался в Аргентине "Южам-торг или трест" Закупкой оружия сначала для Бразилии и подготовкой там восстания. Деньги Коминтерна в Латинскую Америку шли через этот ваш трест в Аргентине и "Красный Профинтерн" в Монтевидео, подрывная литература, всякое подслушивающие, подсматривающее и другое шпионские оборудование. Не мирной торговлей у нас занимался трест, а... - Сеньёр хенераль, я вас прошу! -- На этот раз ему удаётся прервать генерала, - выпустите мою жену! Освободите её, пожалуйста. Я обещаю вам, что она никогда не будет шпионкой. А я сумею быть вам благодарным, сеньёр хенераль. Я очень прошу вас, отпустите!!! Генерал, не вставая, машет адъютанту: - Лейтенант Гуарани, воды дону Стефану Эрьзе. - Слушаюсь, сеньёр хенераль! Адъютант резво вскакивает, вопросительно смотрит на генерала, видимо, наличие воды в его ведении не предусмотрено, но готов бежать, лететь и за водой. - Стойте, лейтенант! -- останавливает лейтенанта в полёте, - Давайте рюмки, самый лучший скотч и быстро! Подвигайтесь ближе, дорогой дон Стефано, а то мы, как не аргентинцы, беседуем на сухую глотку. Адъютант исчезает, через мгновение появляется с двумя рюмками и бутылкой виски на подносе, вслед за ним вспархивают в кабинет две девушки в женской военной форме с аксельбантами, в коротких юбчонках, в красных пилоточках на аккуратно причёсанных головках, ставят закуску, улыбка и растворяются. Адъютант Гуарани умело вскрывает бутылку виски, наливает рюмки - Лейтенант, благодарю вас, - говорит генерал, - Отдыхайте. Я позову, если, и гостеприимно, радушно -- Эрьзе, - Ну, вот теперь и поговорим. Я - человек военный, прямой. Вы предлагаете мне войти с вами в сговор. Я дол- жен нарушить свой же приказ о самом строгом наказании врагов моей страны за морально-политическое и уголовное преступление сеньоры Юлии Кун, шпионки и террористки, а что вы можете предложить взамен за это моё противозаконное действие Доливает рюмки. Протягивает рюмку Мастеру. Эрьзя что-то хочет сказать, но слова как-то не возникают в гортани, рот пересох. Он что-то хрюкает, замолкает и берёт рюмку. Генерал поднимает рюмку: - Ну, я вам помогу, дорогой дон Стефан. Вы сделали не плохой скульптурный портрет бывшего президента Иригойена, слабого политика, неважного президента, завалившего страну в кризис, сделали хороший бюст неплохого президента доктора Марселло Торкато де Аливиера, так почему бы вам не сделать портрет президента Хосе Феликса Урибуру, лидера победившей партии Республики Аргентины Вы любите виски Я люблю. Это лучшее шотландское виски "Броура" или как там оно у них, у янки, зовётся. Пейте, дон Стефан, и я к вашим услугам, готов позировать, чтобы вы сделали свои рисунки для создания моей скульптуры. Нет бумаги Нет карандашей - громко адъютанту, - Лейтенант Гуарани, сюда! Пейте, скульптор! Пейте. Они выпивают виски. Генерал наливает ещё по одной. Появляется адъютант. - Быстро ватман, - командует генерал, - Набор карандашей! Адъютант взлетает: - Слушаюсь, сеньёр хенераль! Эрьзя останавливает лейтенанта: - Стойте. Ничего не надо. Я работаю без эскизов, - и генералу, - Когда освободите жену, сеньёр хенераль - А вот, когда сделаете портрет, тогда и отпущу. А пока пусть посидит. Хочу хороший портрет. Лучше, чем у Иригойена и доктора де Альвиера! Эрьзя смотрит на генерала. Он не забудет это тяжёлое мясистое лицо с редкими зубами, торчащими усами и недобро сверкающие очки, за которыми не видно глаз. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. УТРО. Из глыбы кебрачо вылезает, как бы просовывается тяжёлое лицо с торчащими усами и пустыми очками. Мастер торопиться сделать бюст генерала. Быстро работает фреза. Течёт струйка коричневой стружки. Друзья привычно беседуют. Это Мастер говорит с Леоном. Леон отвечает по-собачьи. Он сидит с обратной стороны бюста, злобно рычит и лает на генерала. - Нет, прости, брат Леон, - говорит Мастер, - Это не сукин сын. Это сын свиньи. Самой поганой, самой грязной, самой паскудной и отвратительной, какая только и есть на свете свиньи. Мы это делаем, потому что, нам надо освободить Юлю. Если, конечно, эта сволочь не обманет или что-нибудь не сделает с нашей девочкой. Ведь может и погубить. Поэтому делать надо быстро... В этот миг Леон бросается в сторону дверей. Рычит, готов напасть на человека, который бесшумно, как в прошлый раз, появляется в мастерской. Это агент Кади, которого трудно узнать в кожаной куртке, бородатого, в пенсне и мятой рабочей кепке. - Не надо! -- говорит агент Эрьзя отрывается от работы, недовольно отзывает Леона. Сама рука автоматически находит боевой топорик, что с недавних дней постоянно висит над верстаком. Спрашивает яростно: - Чего не надо Фу, Леон! Фу! Ты, чего здесь опять Я тебя предуп- реждал, чтобы здесь не появлялся. Я тебя, предупредил, что убью! Агент Кади спокойно и бесстрашно: - Привет, вам, товарищ Эрьзя! Не маши топором. Я говорю, что не надо делать генерала. - Почему. Он обещал выпустить Юлю, если... - Юля уже плывёт домой. Через неделю будет в России. - Как так Её выпустили - Нет. Выкрали. Ночью была маленькая диверсия. Помогли ребята из бразильской комбригады. Всех не смогли, но Юльку и ещё нескольких товарищей удалось спасти и спрятать в отходивший пароход. Так что Юля, надеюсь, в безопасности. Эрьзя садится в своё железное кресло. Он и обрадован, и огорчён. - Это очень хорошо. Это очень хорошо, товарищ... - Не важно. Зови меня просто товарищ. Мы, вероятно, не увидимся больше. Мне пора... - Значит, я её больше не увижу. - Да, это так, если не уедите в Союз. Но думаю, что теперь это станет намного труднее. Урибуру долго не продержится. Год от силы два. В Европе зреет война. И куда повернёт Аргентина... Ладно, тороплюсь. Вы - великий человек, Степан Дмитриевич Эрьзя, великий Мастер. Простите, что был груб с вами. Такая работа. Прощайте. Пожимают руки. И агент Кади исчезает, так же бесшумно, как появился. Даже Леон не зарычал, не пролаял. Будто никого и не было. Но есть эта проклятая глыба -- древесный пень в очках. Есть Так нет же - не будет. И боевой эрзянский топорик вонзается в железное дерево кебрачо. И отлетают от глыбы очки, нос, ус. Эрьзя рушит генерала. Леон рычит, лает. И летят в стороны куски генерала Урибуру. Глава двадцать вторая "Советские и помогли, и успокоили". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. НОЧЬ. Мастерская завалена ящиками, стоящими и лежащими скульптурными работами. Горят три свечи. Эрьзя стоит у ящика с портретом Юли, закрывает тряпкой идёт к своему железному креслу. Мается душа его, привычно говорит сам с собой. - Выходит, что и не увидимся, Юля Прости. Ничего не сказал тебе ни хорошего, ни плохого. Всё думал, что потом скажу. Теперь уж не скажу... У меня всё время так и получается, что не успеваю сказать главное, а они уходят... И ничего не поправить, не сказать... - оглядывает мастерскую, - Как на кладбище. Их уже нет, а они есть и это болит... Напротив, на ящике сидит Леон, поводит ушами, слушает Мастера, который курит свою трубку и говорит, говорит - то ли с верным своим Леоном, то ли со своими "детьми"-скульптурами, но, скорее всего это беседа сразу со всеми и кто здесь, и кого давно нет, совсем уже нет. - И никто не приходит, забыли... Будто умер... Умер, да - стоит перед головой "Моисея". Видит в лице Пророка упрёк, - Нет, нет. Я живой. И мы ещё поборемся. Это замечательно, что в Аргентине теперь есть наше посольство, не то, что тогда во времена Иригойена, Урибуру... Завтра с утра пойду просить помощи у своих. Свои ведь не откажут И помогут и успокоят. Да "Моисей" молчит. Эрьзя оборачивается к Леону, - Верно, Леон Добрый Леон по-собачьи соглашается: машет хвостом, скулит, что видимо означает: "А то, как же, друг, конечно помогут!". Эрьзя в темноте загромождённой мастерской стоит перед Моисеем. - А ты, ведун, как думаешь, российское посольство поможет великому российскому скульптору Степану Эрьзе расплатиться с долгами "Моисей" молчит, вроде как думает, потом голосом Эрьзи с одесской интонацией: - Я знаю В открытую дверь мастерской заглядывает Позяра. Павлину скучно. Он осторожно входит в тёмную заваленную ящиками мастерскую, ищет хозяина, видит, и раскрыв веером жар-птицын хвост, вытянув шею, страшно и радостно кричит. Уходит тоска, отступает одиночество и Мастер смеётся - Птица-счастья кричит. К счастью Да, Позяра АРГЕНТИНА. Третий год ожидания. БУЭНОС-АЙРЕС. СОВЕТСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. ЛЕТО. УТРО. Эрьзя входит в широко открытые двери отеля "Альвеар Палас". И тут же перед ним вырастает объёмистый и неприступный незнакомый швейцар отеля, вдвое выше Мастера. Эрьзя пытается обойти усатого швейцара, но тот властной рукой задерживает старика. - Холла, сень-ёр, ус-тед ля кви-ен - на ломанном испанском спрашивает швейцар. - Холла, холла! - на таком же ломанном отвечает Эрьзя, - Пеки-си-то ун амба-сядор! Я -- Эрьзя. - Ел ам-ба ся-дор но, сеньёр Эрьзя. - А кто есть, свиное твое рыло Дай, пройти, берянь красномордый, мне нужно... Снова пытается нырнуть мимо швейцара. Швейцар, крепко удерживая его за плечо, невозмутимо: - Иву-ле ен су лу-сар ун минуто, - снимает телефонную трубку, говорит по-русски, - Валентин Васильич, это Гоша. Тут к вам Эрьзя. Ну, скульптор этот, хочет. Чего, чего Ща... - Эрьзе по-русски, - По какому вопросу, сеньор Эрьзя Эрьзя, уже закипая, тянется к трубке, - Дай, дай трубку. Сам скажу. Он меня знает! Швейцар, невозмутимо, отводя в сторону его руку, - Есть к Ильину, Валентин Васильевич. Швейцар вешает трубку на рычаг, поворачивает Эрьзю за плечи и по-отечески легонько толкает к лестнице. - Иди, синьор самсвинрыло, иди. Второй этаж, направо, первая дверь, там... скажешь. Мастер, сдерживая кипение, проходит пустой вестибюль, поднимает- ся на второй этаж, поворачивает направо и у первой двери с табличкой "Секретарь-референт К.В.Ильин" в нерешительности останавливается. И тут дверь отворяется, и как в первый раз знакомства с "дядей Стёпой"", упирается головой в живот высокорослого дипреферента Константина Ильина, неловко отстраняется и первым тянет для рукопожатия руку, другой рукой шарит по карманам, ищет спасительную трубку. - Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Степан Дмитриевич! - радостно и бодро приветствует Мастера Ильин, - Как давно не виделись! Проходите, пожалуйста... -- проходит с ним в кабинет, - ...располагайтесь вот здесь. Нет, лучше здесь. Сейчас чаю попрошу или кофе, или виски... Что хотите Гостеприимно и радушно Ильин приглашает и усаживает Мастера на диван, садится рядом. Замечает в руках Эрьзи трубку, подвигает пепельницу на журнальном столике рядом с диваном. - Ничего мне не надо! -- мрачно начинает Эрьзя, - Я хочу с Рябовым поговорить, с консулом. Это важно, Константин... - Константинович, - услужливо подхватывает Ильин, - но для вас -- просто Костя. Консул Валентин Васильич сейчас занят. У него важный представитель аргентинской таможенной службы. - Но может Папоров - Атташе Юрий Николаевич Папоров в Монтевидео, будет послезавтра. Послезавтра и подойдёте. А может, мы сами решим ваш вопрос. Что случилось, Степан Дмитриевич Говорите, разгребём. - Разгребёте, Константин Константинович Разгребайте! Третий год! Два с лишним года назад посол Сергеев обещает отправку: пароход "Баку". Спешно пакуем! Упаковали, собрались. "Баку" ушёл. Ждём-пождём. "У моря погоды". Видим, что напрасно. Ящики разломали. Выставку открыли. Начали работать. Вдруг срочная телеграмма -- "Клим Ворошилов" идёт за Вами". Упаковали, собрались. Фигу в нос! "Клим Ворошилов" ушёл. Ждём-пождём. Плюнули. Ящики разломали. Выставку открыли. Начали работать. И тут вы сообщаете -- собирайтесь, срочно пакуйтесь! Вас берёт "Аврора". - Точно берёт Без обмана -- Клянёмся, берёт! Упаковались. Ждём. "Аврора" ушла. Надо мной вся Аргентина потешается! Не нужен Эрьзя России! Не нужно России его искусство! Обещали помочь Ильин пытается остановить обвинения: - И помогли, Степан Дми...! Эрьзя не выдерживает, перебивает криком: - Чем же - Просроченный паспорт поменяли вам на временное "Свидетельство на проживание за границей". - А на кой оно мне нужно Что мне с ним делать, если мне негде проживать! Сгоняют меня! Куда мне идти Вам-то на это наплевать! Чужая боль-- не болит! Ильин суетится в растерянности: - Болит! Болит, Степан Дмитрич. Очень болит! Вот смотрите, телеграмма о вас из Монтевидео, роется в кипе бумаг на столе, находит в кипе бумаг и читает телеграмму, - "О спасении скульптур Эрьзи в случае его смерти... Эрьзя возмущённо перебивает: - Вы что, издеваетесь Обещали помочь вернуться на Родину, и ждёте моей смерти, чтобы спасти скульптуры Это же позор какой-то! Позорит меня Россия. Себя позорит Россия! Как будете разгребать, Константин Константинович Молчит длинный потный Ильин. Лицо в пятнах. Нет у него установки, как ответить на такое обвинение, но нашёлся. Сухо и пока тихо произносит: - Советская Россия вне позора! Советский Союз никого не позорит! - поднимается с дивана и визгливо, тонко и громко кричит сверху, -Тем более, кто давно утратил советское гражданство, господин Эрьзя! Вы хотите в СССР, а на каком основании, я вас спрашиваю! Эрьзя немо шлёпает губами. У него пока нет слов. Только кулаки, огромные, чёрные, тяжёлые от работы с железным деревом. Но вспомнил нужное слово: - Баста! Баста! И поднимает эти свои кулачища и с хрипом яростно бросается на великана Ильина, который точно вдвое выше Мастера. В сторону отлетает журнальный столик. Пепельница падает на пол. Вслед за пепельницей во весь "дяди Стёпин" рост шмякается кверху ногами референт Ильин. Эрьзя молча и яростно выходит из комнаты, громко хлопает дверью и сталкивается со спешащим на помощь референту грузным швейцаром Гошей. Вид Эрьзи настолько страшен, что Гоша в страхе шарахается в сторону и только испуганно шепчет: - Ты чего А Ты чего, дядя Чё... Эрьзя вразвалочку идёт по коридору посольства. Гнев быстро проходит, и как всегда, после вспышки, становится смешно, бросает швейцару, референту Ильину и всему советскому посольству по-хулигански: - А через пле-чо-о-о! - и поёт во всё горло: "Как у нашего Мирона На ...ую сидит ворона Как ворона запоёт...". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Эрьзя, энергично орудуя монтировкой, ломает ящики, извлекает скульптуры, расставляет их по мастерской. В железном кресле хозяина сидит и наблюдает за ним чуткий Леон. - Баста! И ещё раз -- баста! -- привычно общается с Леоном, - Думаешь - я не прав, что стукнул этого верзилу Но он сам меня на это... А я что -- на помойке себя нашёл Кто он и кто я Я - Мастер. А он -- бюрократ, длинный бюро... Леон прядёт ушами, склоняет голову, то вправо, то влево. Вроде соглашается с хозяином. Но что это Леон слышит, как кто-то дёргает калитку. Пёс срывается с места и с лаем устремляется во двор. И тут же лай сменяется доброжелательным повизгиванием, и в мастерскую входит озабоченный Луис. - Буэнас ночес, Маэстро! -- здоровается Луис Эрьзя с тревогой смотрит на Луиса. - Что с ним В больнице Живой - Да, живой, живой! Живее всех живых! Но я с новостью. Уж и не знаю, как сказать... - Что полиция Я так и знал. Да говорите же. Я не хотел его! Но он сам напросился, Ей Богу, он сам, Луис! А рука у меня тяжёлая... Что не полиция Тогда, что Сам президент Хуан Перрон поможет нам, чтоб не выселяли - Нет! - смеётся Луис, - Новость получше: завтра подходит за вами английский теплоход "Сириус". Все договорённости посольство, лично атташе Папоров, взяло на себя. Пакуемся! И плывёте в СССР! На этот раз всё получится. Эрьзя задумчиво садится в своё кресло. - Луис, это правда или опять... - Правда, правда, дорогой синьор Стефан! Папоров, слово коммуни- ста дал. - Эх, жаль, что я этому "дяде Стёпе" раньше не накостылял. Давно бы уехали! Ура-а-а! Ура-ра-ра! "Сириус". Большой белый "Сириус"! ... Нет, Луис, не верю!... Слово коммуниста А чёрт его знает, может и правда! Будем собираться. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Серый, мутный вечер. Идёт дождь. Гудок. Отчаливает океанский пароход. Расходятся редкие провожающие. Мимо старика с собакой проходят провожающие. Мастер останавливает одного. - Простите, синьор, это английский пароход "Сириус"... Это ушёл "Сириус" - Да, синьор, это "Сириус". Эрьзя бормочет сам себе: - Папоров обещал "Сириус"... Вот так: был "Сириус" да весь вышел. Пустой причал. Косит сильный дождь. Мастер стоит под зонтом, смотрит в океан. Рядом мокрый, дрожащий Леон. Серый океан с далёкими красными огоньками на баке уплывающего парохода "Сириус". Белый след тает вдали. Дождь усиливается. Мастер с Леоном идут по портовому кварталу. В свете уличных фонарей над улицей висит сетка дождя, блестит грязная мостовая, нависают тёмные дома. Ветер гонит мокрые обрывки газет, рябит лужи. Положение, скажем так, аховое, безнадёжное. Пустыня. Но нет. Он ещё не сдался. Эрьзя пишет письма в разные советские, партийные, обществен- ные, организации, в Союз Художников, в Правительство Советского Союза. И ни строчки ответа, как в чёрную трубу, как в вечность. Только племянник Миша отвечал на этот крик вопиющего в пустыне советского равнодушия. Миша поддерживал. Он ничего не обещал, но это был ответ из безмолвия. И он писал Мише. Вот одно из этих писем: "... Москва. Улица Арбат, дом 23, квартира 12. Нефёдову Михаилу. Дорогой Миша. Неделю льёт дождь. Я много отказывал себе самому, как можно сохранял для Родины труд 25-ти лет. А теперь всё мокнет и гниёт. Из советских никто не навещает и не советских тоже... И здесь пусто, как смерть!". Эрьзя не знал о телеграмме, которую получил посол Михаил Григорьевич Сергеев. Вот эта телеграмма: "Тов. Сергееву М.Г. Правительственная. На Ваше письмо от 19.01.48. За 34 по поводу возвращения в СССР скульптора С. Эрьзи из Аргентины, где упоминаемый прожил более 20 лет, и работы которого носят формалистический характер, в настоящее время не является желательным". Председатель Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР П.И. Лебедев". Глава двадцать третья "Радостная весть". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКА ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Эрьзя ковыряется среди подгнивших ящиков, передвигает их ближе к дверям мастерской, ломает сломанные, заносит скульптуры в мастерскую. Первый раз за всю свою службу Леон не облаивает этих людей, которые совершенно бесшумно открывают калитку, молча входят во двор, останавли- ваются у мастерской и, так же молча, наблюдают за Мастером. Это три женщины в тёмных платочках с зонтиками, которые ещё раскрыты над их головами, несмотря на то, что дождь кончился. Это Тамара Инокетьева, Мария Золоторёва и Александра Гливински. Эрьзя работает и в задумчивости их не видит. Женщины одновременно: - Здравствуйте, дорогой Степан Дмитриевич! Из рук Мастера от неожиданности вываливается ломик, которым он поддевает разломанный ящик. Ломик падает на ногу. - Ну, етит твою... -- вырывается само собой, - и замечает женщин, - А Что Кто Вы русские, да Какими судьбами Тамара Инокентьева выступает вперёд: - Дорогой Степан Дмитриевич, мы принесли вам радостную весть! - Ну, наконец-то, радостную! -- улыбается Эрьзя, - А то всё больше безрадостных. Так вы из России Что за радостная весть - Вас любит Иисус! -- Мария Золоторёва, с восторгом, - Иисус Христос спас вас, Степан Дмитриевич! - И это радостная весть И от кого, от чего он меня спас Женщины одновременно проникновенно: - От греха!!! - Какого греха Что я натворил - От изначального греха, - объясняет Мария Белова, - От нашей греховной сущности! - А-а-а, понятно. Баптисты или пятидесятники Александра Гливински, ласково, мешая русские и польские слова, соглашается: - Да, мы из общины евангельских христиан-баптистов и давно наблюдаем за вами, Степан Дмитриевич. С калого сердца переживаем, как бесчеловечно вас обшукане большевистские Советы, как вы ходите на причал, и пароходы не берут вас до дому. И здесь в Аргентине, ваши коллеги отвернулись от вас. Мы хцени памоц и приглашаем в наш молитвенный дом споткани, в нашу общину, в добра роджине, где вас, як брата, ждёт ласка, любовь и утешение. Шеисч с нами, Степан Дмитриевич. Пойдёмте. - Прям сейчас -- улыбается Эрьзя, - Спасибо. Но мы с Иисусом как-то разошлись во взглядах на первоначальный грех. Человек рождается на радость, на сотворчество с Богом, а не на искупление не понятно, какого греха. - Не уходите от Иисуса, -- ласково заглядывая в глаза Мастера, говорит большая и красивая Александра Гливинская, - Сейчас юуш, вы так нуждаетесь в памоци. И мы предлагаем вам помолиться вместе с нами. Молидфа самое сильное, что есть людски. Господь Иисус Христос так и говорит: - "Вы мало просите. -- Просите, и будет вам по вере вашей". - Помолимся вместе, дорогой брат Степан Дмитриевич, -- приглашает Мария Золотарева, - Вознесём молитвы наши к подножью славы Его. Женщины окружают Мастера, склоняют головы. - Господь наш и Бог наш, слава тебе и преклонение, -- произносит Тамара Инокентьева, - Услышь просьбу нашу о брате Степане, чтобы исполнилось желание его о возврате на Родину. А мы прославим Тебя всеми усилиями наших сердец и душ! Слава Тебе, слава во веки веков. Омэйн! Все три женщины: - Омэйн! Эрьзя вслед на ними: - Аминь. Женщины поют баптистский гимн "Великий Бог". Великий Бог! Когда на мир смотрю я, На всё, что Ты создал рукой Творца, На всех существ, кого, свой свет даруя, Питаешь Ты любовию Отца -- Тогда поёт мой дух, Господь Тебе Как Ты велик! Как Ты велик! Александра Гливински ласково, трогает Мастера за плечо, тянет за собой: - Так пойдём же с нами, шеисч, дорогой брат. Идём... - Спасибо! Спасибо, добрые вы мои! - отказывается Эрьзя, - Да некогда мне. Вот, снова дождь начинается, а у меня работы гибнут, гниют. Убрать надо бы. Может, поможете, бабоньки А Эрбзя стоит под усиливающимся дождём, смотрит, как "сёстры во Христе" торопливо влезают в восьмиместный джип, и мощная машина уносит евангельских баптисток вдаль по улице Хуроменто. АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. УЛИЦА ФЛОРИДА. АРТИСТИЧЕСКА ТАВЕРНА "ТОРТОНИ". ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Несмотря на дождь, улица Флорида живёт своей вечно праздной и гулящей жизнью. Дождь немного поразогнал публику и не слышно карнавальной музыки, но кафе и рестораны работают в позднем режиме. Под музыку из тёплых залов выкатывается хмельной и весёлый народ, расходятся по домам. Мастер с Леоном пытаются войти в таверну "Тортони. На пути вырастает чернокожий швейцар Джеки. - Салюдос, Джеки. Как дела Как здоровье Давно мы у вас не были. Зайдём с Леоном погреемся. Хочу рюмочку пропустить, настроение неважное. - Холла ус те, Дон Стефано, - отвечает Джеки, но стоит в дверях не сдвигаясь, - На здоровье не жалуюсь. И дела у хозяина вроде хорошие. Но пустить я вас не смогу, простите. Хозяин запретил пускать с собаками. - Но мне, наверное, можно, Джеки - Нет, Дон Стефано. Именно вас он и не хочет пускать с собакой. - Но почему Мы всегда были друзьями. - Спросите его сами. Я только - Джеки. - Ну, хорошо! Пусти, я поговорю с ним. Леон, сидеть! - Простите, Дон Стефано, но хозяин запретил, чтобы собаки торчали у входа. Это распугает клиентов. - Баста! Баста! Джеки, что за чушь ты несёшь Пропусти немедленно! Я поговорю с Педро! Мы с ним такие старые друзья и никогда такого не было, чтобы Педро не пустил меня с Леоном. Пусти, же!!! Мастер, решительно оттолкнув, вышибалу-здоровяка Джеки, устремляется в таверну, за ним с лаем рвётся Леон. Джеки бежит за ними, пытаясь ухватить Мастера за мокрое пальто, но на руке уже мёртво висит зубастая пасть Леона и до шеи - только рывок. Посетители таверны с криками вскакивают, разбегаются: одни разнимать заварушку, другие вон из таверны. Вокруг Эрьзи с Леоном и Джеки сгруппировалось человек шесть со злорадными и смеющимися лицами. Эрьзя зовёт хозяина: - Педро! Педро! Ты слышишь меня, Педро! Немедленно появляется хозяин таверны Педро. Педро кричит: - Дон Эрьзя! Дон Стефано. Что такое! Вы вынуждаете меня вызвать полицию! Прекратите! Джеки отпусти его! Джеки кричит громче хозяина: - Убери-те-е же со-ба-ку! Педро ещё громче: - Эрь-зя, отгони со-ба-ку! - Фу! Фу, Леон! Педро, объясни, что происходит. Какая полиция Это для меня полиция Зачем тебе полиция Почему мне нельзя зайти к тебе Ты меня гонишь Что случилось с тобой Педро, успокаиваясь, вышибале: - Что стоишь, Джеки, иди на выход, - говорит Эрьзе, - Ладно, дон Стефано, сядем, поговорим, - кричит в сторону кухни, - Эй, кто на кухне, принеси водки! - разгоняет агрессивную толпу, - Что столпились Цирк закончился. Уходите. Заведение закрывается!!! Уходите! -- и поворачивается к Эрьзе, - Видишь ли, дон Стефано, я к тебе всегда относился с любовью, и всегда ты был моим желанным клиентом, нет, не клиентом -- другом! Ты помнишь, как мы пытались освободить твою жену, когда она сидела в тюрьме Касерос. Кстати, как она Что слышно о Юле. Но эти сволочи устроили мне байкот, объявили ультиматум, чтобы я не пускал тебя. А то они демонстрацию у заведения грозят... Они хотят, чтобы я разорился. Я люблю тебя, маэстро Эрьзя, но я не хочу разориться. У меня семья, дети. Давай выпьем и уходи! Бери собаку и уходи! Мальчишка-буфетчик ставит на стол графин с водкой, закуску. Педро разливает водку по рюмкам. Молча пьют. Группа нетрезвых бойкотирующих не уходит, нагло рассаживается вокруг их столика, молча ждут, посматривают на своего заводилу - художника Марцелло, который, качаясь на задних ножках стула, тычет пальцем в сторону Мастера. - Эрьзя, ты кто есть Ты фашист или коммунист Молчишь Ты некто, Эрьзя. Аргентина тебя приютила. Дала тебе всё. А ты плюнул Аргентине в лицо. И Аргентина тебе это не простит. России ты со своим эрзянским искусством не нужен! И, кто ты теперь такой Вся орава смеётся. Эрьзя спокойно, закуривает трубку - Налей, Педро, ещё по одной. Педро наливает. Эрьзя молча чокается с рюмкой Педро, молча выпивает, дымит трубкой. - И чем ты гордишься, Эрьзя -- насмехается Марцелло, продолжая качаться на двух ножках стула, - Ты - пустой мешок, Эрьзя! А пустой мешок, что Стоять не будет. Сакко вуото нон ста ин пиеди! Орава стонет от смеха. Эрьзя спокойно наливает себе из графина ещё рюмку водки, молча смотрит на Марцелло и его друзей, пьёт водку. Марцелло хочет продолжить: - Я мо... А дальше! А дальше в одно мгновение Эрьзя одной ногой вышибает стул из-под Марцелло. Тот кверху ногами летит под испуганных друзей, на которых уже обрушивается столик с графином, бокалами, приборами. Всё это с грохотом, люди и мебель, падает на пол под страшный рёв и лай Леона, который терпел, терпел, но теперь разошёлся во всю и даёт волю и зубам, и когтям. А Мастер, хорошо уложив Марцелло, выходит посреди таверны и на весь зал задорно по-русски. - Да идите вы все на ...уй, засранцы! И пляшет, и поёт тонко и заливисто: Как у нашего Мирона на ...ую сидит ворона. Как ворона запоёт... Последними из таверны "Тортони" выходят пьяный Мастер и довольный Леон. Их догоняет вышибала Джеки. - Ой, дон Стефано! Я всегда восхищался вами. Но вы такое устроили! Ой-ой-ой! И пусть меня уволит хозяин. Я так вас люблю, что с собакой или без собаки, я за километр вам открою дверь нашей "Тортони". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ОСЕНЬ. НОЧЬ. Не совсем трезвый Эрьзя с дождя заходит в мастерскую, пытается включить электричество. Электричества нет - отключено. Зажигает керосиновую лампу, задумчиво садится в своё железное кресло. Рядом присаживается Леон. Мастерская по-прежнему в развале. Лампа высвечивает хаос из ящиков и распакованных скульптур. Закуривает трубку, и вдруг ясно видит перед собой в зыбком световом пятне лампы знакомое, много лет знакомое лицо, высунувшееся из прогнившего ящика. Это смотрит на него "Казак-Урядник", портрет который он сделал в 42 году и не захотел продавать его. И всё вспомнилось, как было. Казаки остервенело, крушат толпу мордвы. Молодой Эрьзя пытается бежать, закрывает голову руками. На него, обрушивается рябой казак, размахивает нагайкой, со всей силы хлещет по голове кожаной вервью со свиноцовым шлепком, наваливается лошадью, чтоб не убежал, и бьёт ещё и ещё... - Давно, давно не виделись, берянь! - шепчет Эрьзя, - Я запомнил тебя с юности. Это мы с тобой потом встречались и в Мраморном в 18-м, и в Париже в 26-м. И чтоб, как проклятье твоей черноте, я сделал тебя из кебрачо в 42-м, как отмстил. Сквозь воспоминания вновь проступает, возвращается развороченная мастерская и ящик с "Казаком" в луче неяркого света от фонаря. - И скажу тебе и всем твоим, кто бьёт нас: - продолжает Мастер, - ты злая беспородная собака в образе человека, тебя в прошлом дерзкого и потому беглого, веками натаскивали на Человека, чтобы бить нагайкой не похожего на тебя хоть цветом, хоть верой, хоть мыслями не такими, как у тебя и твоего хозяина. Оттого и лицо у тебя такое косомордое, нелюдь, берянь-улов... "Казак-Урядник" пристально и угрожающе смотрит из гнилого ящика на Эрьзю. Леон рычит на "Казака", встаёт, идёт на него в темень мастерской. - Прости Леон, - говорит Мастер, - ты благородный и верный пёс, не ровня псам по имени "казак". Это он бил меня нагайкой в девятьсот пятом по лицу. Чуть глаз не выбил. - За что -- спрашивает Леон голосом Эрьзи. - Не понравился ему эрзя, - усмехается Мастер. - Ты его не продавай, - просит Леон голосом Эрьзи, - не продавай, пожалуйста. - Не продам, Леон, - обещает Мастер, - Не продам. Он успокаивается, раскуривает трубку, уходит взглядом во тьму мастерской, любуясь родными лицами, мысленно лаская плечи, животы, груди, головы... и погружается в негу сладкого сна, что, как радостная весть приходит из глубин вечной памяти древнего лесного народа. РОССИЯ. БАЕВО. ЛУГ И ЛЕС. В лесу слышен чудный девичий голос. Голос невообразимой чистоты и прелести. Эрзянская песня "Колмоце чокшне", свадебное причитание на третий вечер. Он помнит эти слова. Они выплывают из старой памяти, и губы повторяют забытые слова... Он шепчет и тихо подпевает "...Чачозь мазы поляна, Ниле рядсо тикшезэ Пильге лапава -- ташто гавданзо; Карькс тападамга -- цяпор тикшезе; Кумажава керясь тикшезе; Карксамова лопа тикшезе, Се полянанть куншкасо Се килейсть ало, ялгинень, Бояраваксчим ашти овадо..." А это русский подстрочнак песни: "Уродилася красивая поляна, в четыре ряда трава её. По ступню отава старая; по оборам -- богородская трава; по колена -- пырей-трава; по пояс -- трава листовая. Посередь той поляны стоит белая красивая берёза. Под этой берёзой, подруженьки, сидит и плачет моё девичество...". А сам он, подросток Стёпка, лет двенадцати, празднично одетый в белую вышитую рубаху, опоясанный синим пояском, причёсанный и мытый, в новеньких лопаточках из жёлтого лыка, идёт по лесу вслед за дедом, нет, не дедом - прадедом. И зовут прадеда - Нефёдка-Буянь. Дед-прадед тоже одет во всё чистое и праздничное. - Атя, а куда это люди после смерти деваются, - спрашивает Стёпка,- - Вот так и лежат в деревянном ящике - Да, нет же Цёра, -- говорит Нефёдка-Буянь, - Люди после смерти не лежат. Люди возвращаются к Мастораве, в лес, живут деревьями. Каждое дерево -- это был человек или будет. - А какая она, Масторава -- пристаёт Стёпка. - Она, как жар-птица. - А какая, она жар-птица - Ну, как тебе описать Жар-птица она, как радуга, только жаркая, горит и не сгорает. Свет от неё яркий, как кусочек солнца и широкий хвост отливает золотом. А крылья, как синий и зелёный, и жёлтый бархат... Она сияет, как изумруд! Ну, вот мы и пришли, Цёра, смотри... Они выходят на чудную поляну, полную ярких цветов, сочных трав и лесных ягод. И вроде когда-то, давным-давно был он на этой поляне... Но забыл, совсем забыл об этом... Посередь поляны - упавшая и потемневшая от времени берёза. А вокруг молодые белые-пребелые берёзки. И невиданные яркие-преяркие маленькие птицы поют и порхают над деревьями с плодами и ягодами. Над цветами жужжат шмели и осы... А по краям той поляны гуляют звери, как ручные, не боятся и не грозят: лось прошёл, медведь показался, и нет его. Волчица с белой головой ведёт выводок волчат, по-за кустами пробежали. И кукушка кукует. Долго-долго кукует. Годы считает... Его долгие годы... - Кукушка, сколько мне жи-и-ить -- спрашивает Стёпка. Кукует кукушка, кукует не остановить... Сквозь золотистый туман, что стелется над поляной, вдруг проплывает в бесшумном парении огромная радужная прозрачная птица и опускается на ствол старой берёзы и сидит человеческим силуэтом. - Атя, смотри, смотри жар-птица! Смотри!... Где ты, атя Оглядывается Стёпка. Нет рядом деда. Только что был и вдруг исчез. И видит, что это не Жар-птица, а прекрасная девушка-эрзянка в венке из белых лесных ландышей, стоит рядом, улыбается и манит к себе... - Да-к, это же Любава! Он сразу узнаёт её, но вроде это и не Любава... - Ты - Любава или ты - не Любава -- спрашивает Стёпка Молчит девушка-эрзянка, только улыбается и манит, манит к себе. Стёпка не отрываясь, смотрит на неё. Какая она красивая. Глаз не оторвать! Он хочет запомнить её, понять красоту женщины... Но как бледна Любава, как белый мрамор. Большие глаза её сини и блестящи, рот свеж, ровные зубы, как жемчуга, коса тугая чёрна, как ночь. Одета богатой эрзянская невестой: шёлковая красная налобная лента паця коня, ярко вышитая рубаха-покай, застегнутая на высокой груди фибулой-сюлгамо и широкой золотой пряжкой с тяжёлой сеткой из драгоценных пронизок и цепочек с шелехами и колокольчиками, а поверх покая - сверкающая руця с позументами, кумачовыми нашивками, опоясанная поясом цеко каркс, на шее нитки сверкающих бус и ожерелий из золотых и серебряных монет и дорогого стекляруса, широкие бёдра её украшены нарядным сэльге-пулогаем с красной бахромой с бисером, на ногах толстые белые онучи и лапти-семиричкат... И вдруг тает свадебный наряд на девушке-эрзянке, обнажив её прекрасное зрелое женское тело. Плавно, покачивая бёдрами, позванивая нежными колокольчиками на кистях-цект, она уходит, уплывает в золотистую мглу леса и манит, манит за собой. И охватывает истома. Сон то или сказочная явь. - Подожди! Я не успел! Подожди!- просит Стёпка и кричит, зовёт, готовый сорваться и бежать за ней. Только ноги не слушаются... И тишина объемлет лес. Молчат птицы. Не жужжат шмели и осы. Молчит кукушка. Манит, зовёт лесная девушка-эрзянка Любава. А может это и есть сама Масторава. Зовёт Стёпку женская красота. - Атя, я иду! -- прощается с дедом Стёпка, - Она зовёт меня, Масторава зовёт! - Да, нет! Это она меня зовёт, - слышит он голос деда-прадеда Нефёдки-Буянь, - Тебе ещё рано. У тебя ещё много славных дел, Цёрыне. Уходит, тает в лесном сумраке прекрасная Масторава, не зовёт, не манит Стёпку, и голос прадеда-язычника Нефедки-Буяня стихает и только слышны, как бы, в отдалении его последние слова. - Но жизнь пройдёт быстро. И позовёт Масторава. И ты вернёшься к ней, возвращайся, Цёрыне. Она тебя ждёт... Глава двадцать четвёртая " Адиос ми амиго! Адиос ми! Амиго пара сиемпре! - ПРОЩАЙ МОЙ ДРУГ! ПРОЩАЙ НАВСЕГДА". АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. КОМНАТА ЭРЬЗИ. ЛЕТО. УТРО. Сон померк. Мастер просыпается. Сильно постаревший, осунувшийся, он лежит на своей железной кровати. Он болен. Сильно кашляет. Рядом с кроватью сидит настороженный Леон. Эрьзя, покряхтывая, садится на койке. Привычно говорит сам с собой. - Просрал жизнь. Взял вот так и просрал. Сколько мне дал Творец! Сколько было шансов. Но взял и просрал жизнь. Всё прах и тлен. За что не возьмусь -- всё прах и тлен. Дети мои Видеть их не могу! Надоело всё! Сам себе надоел! Плюнуть и поехать в Бразилию, разыскать Марту, сына... Какого сына Зачем Баста! Всё глупости! Глупости! -- что-то слышится, скребётся вроде на лестнице, - Кто это там... топчется Аванти! Да входите же! Леон встаёт, подходит к двери, незлобно рычит. В дверях и на железной лестнице толпятся какие-то женщины. Отворив щель, и тут же её закрыв, и не смея войти, торопливо говорит по-русски с акцентом высокая немолодая дама, с пластмассовым цветком на шляпке. - Ох, Маэстро Стефан Эрьзя, - мы так вам сочувствуем вашей болезни. Эта грандиозная эпидемия энфлюэнца! Никакого спасения! Я тоже так страдаю, так страдаю и сама, и за вас! - Да проходите, проходите синьорины, - бормочет застенчиво Мастер, - чего там толпитесь, располагайтесь кто где. Простите, великодушно, что лежу. - Это вы нас простите! -- извиняется синьора. - Чем могу быть... - Дело в том, что мы от "Женской Комиссии Художников Аргентины", сокращённо -- ЖКХА... - Я слушаю вас, синьорины из ЖКХА. - Вы, многоуважаемый синьор Стефан Эрьзя, решили покинуть нашу страну, но обстоятельства вынуждают вас отказаться от этого намерения. Это -- голос судьбы. И мы пришли приветствовать вас, что вы не уезжаете и вручить вам красивый презент и наградной лист от нашей ЖКХА... Семь немолодых художниц согласно и немо кивают головами. Одна самая крупная подносит платок к глазам. Но вдруг при этом так громко чихает, отчего весь кубрик ходит ходуном, и все семеро синьор хватаются за дощатые стены. - Синьора - Маргарэт Савинска, - подсказывает первая синьора. - Синьора Маргарэт, если бы вы знали, как мне плохо, как я ослаб, как мне сейчас не до женской комиссии... Сегодня ночью я умирал. Мой друг Луис Орсетти вызвал "Амбуланс - Скорую помощь". Врачи хотели взять меня в больницу, но я отказался. Леон поскуливает, поднимается, идёт к двери. По железной лестнице грохочут ботинки. Кто-то торопливо поднима- ется в комнату, появляется Луис и, не обращая внимание на гостей, кричит на весь сад. - Маэстро, Маэстро! От Бударина! Немедленно! Грузимся на румын- ский пароход "Джулия"! Эрьзя ложится обратно в кровать, закрывается одеялом. - Баста! Баста! Сколько же можно издеваться! Врут! Врут! Врут! Не буду! Вот лягу и умру здесь. И все эти бабы будут свидетелями. Баста! - Дали визу! -- продолжает орать Луис, - Пароход стоит. Я там только что был. Говорил с капитаном. Они ждут. Это серьёзно. Пароход ждёт!!! -- и тихо, - Не капризничай, Маэстро! Но Эрьзя уже верит, уже ожил, уже выздоровел, вскакивает: - Ждёт! Пароход ждёт Когда Куда - Идёт до Констанцы. Там перегрузитесь на советский до Одессы! - Одесса Когда - 20 августа! - Отлично, Луис! Девушки, дорогие! Синьора Маргарет! Дайте я вас всех расцелую! Ради Бога, простите! Нам некогда! Мы уезжаем в Россию! И, не обращая внимания на чопорных дам, как был в белых солдатских кальсонах, на ходу натягивая рабочий халат, свой коричневый берет набекрень, Мастер целует Маргарет, обнимает пожилых художниц, через две-три ступеньки сбегает с лестницы, и приветствуемый зверями, птицами и муравьями, мчится в мастерскую. Женская комиссия, стоя на лестнице, удивлённо смотрит вслед только что умиравшему старому скульптору, осторожно спускается по железным ступеням. - Как ты думаешь, Луис, - выясняет на бегу Мастер, - это Сталин помог или Молотов. Миша писал им обоим... -- останавливается, - Баптистки приходили. Вместе молились. Может, это Бог услышал, Луис - Да, нет, не Сталин, и не Бог. Это атташе Папоров, молодец. Я только что говорил с ним. Он хлопотал через наших коммунистов, через Хорхе Виале. Они вышли на ваше ЦК с мнением о четырёхлетней волоките, что, мол, подрывает авторитет Союза. Из ЦК -- приказ: - "Пусть едет!" Посольство арендовало румынскую "Джулию". И вы уезжаете, синьор Стефан! Прощальный взгляд на сад, с домом-кубриком, на попугаев, на кошек, на муравейник. За хозяином бежит раскрыв в обожании красивый хвост павлин Позяра. И кричит Позяра, кричит, кричит. И кричат все звери в саду, и все птицы, и муравьи, всё, что жило здесь при Мастере. - Хаста пронто! - До скорого! - Деспедида! - До свиданья! - Нет -- нет! - Адиос ми амиго! Адиос ми! Амиго пара сиемпре! Нет, не до свиданья! Прощай, мой друг! Прощай, мой друг, навсегда! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. ПРИЧАЛ МОРСКОГО ВОКЗАЛА. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Пустой причал. Темно-синий океан под темно-синим небом. Удаляются, удаляются далёкие красные огоньки на баке уплывающего парохода "Джулия". Тает, тает в тёмной дали белый бурунный след. - Адиос ми амиго! Адиос ми! Амиго пара сиемпре! - ПРОЩАЙ МОЙ ДРУГ! ПРОЩАЙ НАВСЕГДА! Конец первой части. ЧАСТЬ ВТОРАЯ "Масторава!" Глава первая "Как гость нежеланный..." СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. Сентябрь. 1950 г. ОДЕССКИЙ ПРИЧАЛ МОРСКОГО ПОРТА. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Ясный, солнечный день. На море полный штиль. К одесскому причалу подходит пароход-сухогруз "Кубань" из Констанцы. Над портом, над Приморским бульваром, над Одессой из множества громкоговорителей-"колокольчиков" льётся радостная песня. "На просторах родины чудесной, Закаляясь в битвах и труде Мы сложили радостную песню О великом друге и вожде. Сталин -- наша слава боевая... На причале небольшая группа встречающих с цветами. Это - племянник Мастера Михаил Нефёдов, его девятилетний сынишка Вася, старый друг Михаила архитектор Александр Сорокин, остальные - одесситы: художники, артисты, редактор Одесской киностудии Жига-Резницкий, и приглашённый Жигой, очень выпивший немолодой аккордеонист по имени Лёдя, который, не переставая, всё время играет "туш". Чуть поодаль, чтобы не смешиваться с остальными встречающими, стоят двое: Таможенник и Человекизорганов. Вася смотрит в большой морской бинокль, разглядывает пароход, видит на мостике двух белоголовых мужчин. - На капитанском, - говорит Вася, - вижу двух дедов и одну собачью голову. Один дед при усах и баках, другой при усах и бороде. Оба курят трубки. Какой наш Михаил Нефёдов, сорокатрёхлетний, худощавый, с палкой, берёт у сына бинокль. - Наш -- при бороде! - Точно! Наш -- бородатый! Другой надел фуражку с крабом. Это капитан. Пароход "Кубань" швартуется. Капитан, как старый одессит не может не похвастаться своей Одессой. Показывает Эрьзе город с капитанского мостика, говорит с характерным одесским выговором: - Товарищ Эрьзя, перед вами наш одесский причал Вы видите эту знаменитую лестницу На ней знаменитый кинорежиссёр Эйзенштейн снимал своего знаменитого "Броненосца". А там, выше, вы же скульптор, вам это будет интересно. Видите -- скульптура. Так это знаменитый Дюк де Ришелье. Он-таки построил нашу Одессу. - Дюк Как интересно! -- крутит головой Эрьзя, - В Одессе не был. Был в Геленджике, Батуми... Красивая песня. Нас должны знатно встречать... Я не был в России 24 года. Везу в дар народу все эти скульптуры... А мы туда причаливаем Что-то мало людей! - Может, чуть запоздали. Это бывает - народ соберётся, а оркестр опаздывает... - А где другой причал - Наш причал здесь. Вы не волнуйтесь, товарищ Эрьзя. Кому надо вас-таки встретят. Вон какие-то люди машут... - по переговорнику командует швартовку судна, - ...идите, товарищ Эрьзя, сейчас трап спустим. "Кубань" швартуется между портовыми кранами. Матросы ставят трап. Мастер и Леон, единственные пассажиры на "Кубани", не считая скульптур в ящиках, забивших трюм парохода и древесных заготовок под брезентом на палубе, стоят у трапа. Седой старик и старый беспородный пёс. Мастер суетливо зажигает трубку, оглядывается. Над причалами Одессы льются, заглушая все звуки, радостные песни советских композиторов. "Хороши весной в саду цветочки, Ещё лучше девушки весной. Встретишь вечерочком... Трап ведёт вниз. Эрьзя чего-то ждёт, дымит трубкой. И пёс ждёт, когда тронется хозяин. Мастер смотрит на Одессу. ...Милую в садочке -- Сразу жизнь становится иной...". Встречающие смотрят на Эрьзю. Гремит, заливается песня из динамиков. Мастер медленно спускается по трапу. В руке кожаный чемодан с наклейками. В чемодане гостинцы. Он в бежевом ратиновом пальто-реглане. На голове коричневый берет набекрень. На плечах шарф клетчато-бежевый, пушистый, на ногах великолепные жёлтые американские ботинки. Пьяный аккордеонист Лёдя прорывается вперёд, играет "туш". Его качает, вот-вот упадёт, но, сопротивляясь хмельному ступору, яростно рвёт меха. "Туш" получается громким и фальшивым. К трапу проталкивается Михаил Нефёдов с Васей. Эрьзя и Миша молча обнимаются. Мастер плачет и шепчет. - Шумбрат, патянь Цёра, Миха! - Шумбрат, лёля, Стёпа! -- плачет Михаил. (- Здравствуй, дорогой племянник Миша! - Здравствуй, дорогой дядя Степан!) - Повтори мне это! -- шепчет Эрьзя. - Шумбрат, лёля, Стёпа! -- шепчет Михаил. - Ещё повтори! -- просит Эрьзя. - Шумбрат чи, лёля! -- повторяет Михаил. - Вот я и дома! Вот я и дома, дома. Соскучился по языку, по эрзянь кель. - Дядя, говори громче. Я плохо слышу. - Я говорю, что я дома! - Дома, дядя, дома! - Как я устал от этого плавания! Месяц. Нет. Месяц и три дня! ... Ты с палкой Что с тобой - Это давно! С фронта: ранение, контузия. Всё было. - Болит - Да нет! Мелочи жизни... А это Вася, сынок мой. - Здравствуй, Вася! - Здравствуйте, дядя Степан Дмитриевич. - Называй меня дедом. - А это - Леон - Это -- Леон. Он мой хороший и верный друг. - А какой он породы - Как тебе сказать Помесь британца с француженкой. - Дядя, это Саша Сорокин из Иркутска. Он главный архитектор Иркутска... - Здравствуйте, Саша... К Мастеру проталкивается маленький человечек в мятой боцманской фуражке, хватает за пуговицу реглана, говорит с лёгкой картавинкой. - Одесская киностудия. Редактор и кинодраматург Жига Резницкий, Илья Самойлович. - Очень приятно! - Я счастлив пожать вашу руку, - почему-то кричит Жига и обоими руками жмёт руку Эрьзе, - великий ваятель! Вы меня, конэчно же, не помните. Это было в 14-м годе, весной, когда ви приехали из Парижа в Москву. Я был-таки среди тех, кто встречал вас. Я помню, один коррэс- пондэнт спросил вас: "Вы хорошо жили в Париже, зачэм ви приехаль в Расию" И вы. Ах! Вы помните, как хорошо ви сказали ему, тому немцу. Я это запомнил на всю жизнь: - "Я истосковался", - сказали вы, и я аплодиро- вал вам. И сейчас я аплодирую вам, великий ваятель! Жигу оттесняют. Все обступают Эрьзю, жмут руки, обнимают, протягивают цветы. А он всё чего-то ждёт, оглядывается, потом тихо спрашивает Мишу. - А где - Зоя Она в Москве... Хлопочет. - Обо мне хлопочет! Спасибо ей, Зоеньке... А от художников, от Правительства Что Никого Нет... Никого Ты бы посмотрел, что я привёз. Всё привёз: и "Моисея", и "Толстого", всё, всё...160 скульптур. И всё в подарок! Почему же никого нет... Это все, кто меня встречает -- шепотом - Кто эти люди Пьяный аккордеонист Лёдя, как бы, ввинчивается между ними. - Де-ду-ся! Ты приехал! Ура-а-а! Слушай, Эрьзя, ты меня уважаешь А я тебя люблю! Дай я тебя поцалую. Лёдя громко икает и, разухабисто растягивая меха инструмента, очень громко играет "туш" и подпевает аккордеону так громко, что даже на миг перекрикивает одесские громкоговорители, которые безостановочно заливаются Хороши весной в саду цветочки...". Человекизорганов смотрит на толчею вокруг Мастера, слушает, что они говорят, и автоматически подпевает. "...Ещё лучше девушки весной...". - И хто такий -- удивляется таможенник, - Може вин головный артыст чи кухарь - Може, може... и кухарь, хто ёго знае... -- объясняет таможеннику Человекизорганов, - "Выйдешь вечерочком к милому в садочку...". СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. ОДЕССА. МЕЖДУГОРОДНИЙ ТЕЛЕФОН. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. В тот же день. Одесский междугородний телефон. И сюда проникают разухабистые куплеты советской песни "...Кипучая, Могучая, Никем непобедимая, Страна моя, Москва моя ты..." Михаил Нефёдов, пальцем затыкая левое ухо, сидит в душной кабинке, разговаривает с Москвой. Пот ручьём . Задыхается, но, не обращая внимания на жару, кричит в трубку: - Что он сказал, Зоинька - Лебедев распорядился, - голос жены в телефонной трубке, - отправить Эрьзю в Чебоксары. - Почему в Чебоксары - Потому что дядя из-под Алатыря, а Алатырь это теперь Чувашия. - А если он не поедет в Чебоксары - Тогда пусть едет в Саранск. Лебедев так и сказал: что он мордвин, так пусть едет в свою Республику, в Саранск... Миш, этого мудака чуть кондратий не схватил, когда он узнал, что дядя приехал - А почему не в Москву Он будет жить у нас... - А кто их знает. Не хотят его в Москву... Они уже вагоны заказали для его багажа на Чебоксары из Одессы. Я не знаю, что делать! - Я тоже не знаю... - Я пойду завтра к Северовой. Они его сорвали, пусть помогают. - Хорошо. Я завтра вечером звоню. - Нет, звони послезавтра. Целую тебя. Пока! - Пока, Зоинька! В аппаратной межгорода рядом с телефонисткой сидит Человекизорганов, слушает, снимает наушники, повесил на кронштейн. С улицы доносится "...Эй, товарищ, эй прохожий, С нами вместе песню пой! Погляди, - поёт и пляшет Вся Советская страна. Нет тебя милей и..." СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. ОДЕССА. НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ "АСТОРИЯ". ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Номер "люкс" в самой роскошной одесской гостинице "Астория". Номер на втором этаже, шикарно обставлен. На столе пять пустых пол-литровых кружек из-под хлебного кваса. И здесь, как и везде тогда в Союзе, в окна вливается бодрая песня. Всё время. Везде. С каждого столба. С 6 утра и до 12 ночи по радио по всей стране вещались "Последние известия" о победах на трудовых фронтах и неслись песни советских композиторов. В эту минуту Эрьзя наслаждается квасом и русским народным хором. "На дубу зелёном Да над тем простором Два сокола ясных Вели разговоры... Мастер с кружкой кваса в одной руке, в другой - потухшая трубка, стоит в открытом эркере, разглядывает Пролетарский бульвар. Он в коричневом берете набекрень, в белой в полоску рубашке с пристяжным воротничком и манжетами, в кожаных штанах-бриджах. С бульвара льются русские народные голоса. ...А соколов этих Люди все узнали: Первый сокол -- Ленин, Второй сокол -- Сталин..." Вася сидит на диване с кружкой кваса, общается с Леоном и задаёт разные вопросы Мастеру. - Дед, а как это заграница, где ты жил Какая она - Заграница, -- пытается объяснить Эрьзя, - Там всё иначе, чем на родине. Солнце движется справа налево. На юге холодно, на севере -- жарко. Когда у нас, здесь, восходит солнце, там опускаются на землю сумерки и наступает ночь. Там, когда дни становятся короче, с деревьев падают листья и идёт дождь, у нас, здесь, удлиняются дни, распускаются цветы -- наступает весна. На небе там нет Большой и Малой Медведицы. Их там заменяет созвездие Южного Креста. - Как интересна-а-а! А иностранцы, они какие - Иностранцы -- они такие же, как и мы, но дело, Цёра, не в этом... - А в чём - А в том, что любой из местных людей может сказать тебе: уходи, ты чужой. И ты ничего ему не сможешь ответить. Это и есть заграница. - Но ты там так долго жил. - Я там не жил. Я там работал. А теперь вернулся, как из далёкого путешествия возвращаются странники... Как тебе квас, Цёра Возьмём ещё пару кружечек - Классный квас! Возьмём, возьмём, дед! - Слушай, Цёрыне, а ты в Баево был Ну, в нашей деревне - Был, дед! Ещё как был. Я там родился. - Ну, как там - Там классно! Лес, речка... - Баста-баста! Вот немного осмотрюсь, и поедем в Мастораву, да, Леон Старый пёс не отвечает. Он устал и спит. СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. МОСКВА. КВАРТИРА ПОСЛА СЕРГЕЕВА. ОСЕНЬ. УТРО. Москва. Центр. Мелодичный звонок в обширной, очень красивой и хорошо обставленной многокомнатной квартире дипломата Михаила Григорьевича Сергеева. Тамара Алексеевна Северова, жена дипломата, крутит множество замков, снимает цепочки, и отворяет дверь. В дверях Зоя Алексеевна Нефёдова. Она в клеенчатом плаще, в руке сложенный зонтик, с которого стекает вода. - Здравствуйте, Тамара Алексеевна. Я вам звонила. Я -- Зоя, жена Нефёдова Михаила... - Да. Да... Зоя... - Алексеевна, но можно... - Проходите, пожалуйста, но вы меня извините, я очень тороплюсь, у меня... Весь дальнейший разговор происходит в прихожей, откуда виден хорошо обставленный салон-гостиная с роскошной мебелью. Видна на изящной подставке скульптура Эрьзи "Радость", которую Мастер подарил послу при первой встрече в посольстве в Буэнос-Айресе. Прихожая тоже весьма просторная, красивые вешалки в виде лосиных рогов, шкафы, маленький столик, диванчик, ковёр, вазы для цветов, картины. - Я понимаю, - волнуясь, говорит Зоя, - но Степана Дмитрича не пускают в Москву. Все его скульптуры свалены на складах одесской таможни. Разгрузили ужасно. Ящики переломаны! Я вам звонила... - Милая Зоя Алексеевна, - морщится Северова, ей так не этой встречи, этого разговора, - но чем я-то могу вам помочь - Как чем Михаил Григорьевич такой большой человек. Он всё может. Он всех знает. В ЦК... - О нет, нет! Это -- иллюзии. Его влияние очень ограничено. - Но он и вы обещали Степану Дмитричу! Вы заверили его в Аргентине, что всё будет... Он вам поверил! Северова мягко, как бы обнимает Зою, увлекает её на диванчик. Голос жены дипломата - низкий тёплый баритон. - Ну, присядем на минутку. Понимаете, какое дело, милая Зоя Алексеевна. Как вам объяснить Михаил Григорьевич ждёт назначения в Грецию. Для него это вопрос не карьеры, жизни. Понимаете. Работа дипломата -- это всегда на острие ножа... Это как у сапёра: лишнее движение и... Скажу прямо: он хлопотать за эмигранта, тем более за Эрьзю ... Не мо-жет! - Но почему-у-у - Не мо-жет! - По-че-му Северова искренно удивлена: - Ну, какая вы наивная, Зоя! Вы что ничего не понимаете Зоя возмущена и почти кричит: - Я ничего не хочу понимать: вы лично с вашим мужем "сапёром" обещали, сорвали старика... Северова еле сдерживает себя: - Но он сам хотел! Сам рвался, просился! Зоя наседает, наседает на Северову: - Но вы обещали помочь ему здесь. Так выполняйте! Северова сдаётся, тихо, устало говорит: - Ну, хорошо. Что я должна делать - Завтра мы идём к Герасимову, Президенту Академии художеств. А сегодня вы организуете звонки к этому Президенту. Пусть звонят ему, убеждают, советуют, приказывают, в конце концов. Есть же у вас такие знакомые. А потом, если ничего не выйдет, ещё что-нибудь придумаем. Договорились И не прощаясь, Зоя Алексеевна выходит в незакрытую дверь. На полу прихожей, у диванчика лежит в дождевой луже, забытый ею, зонт. СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. ОДЕССА. МЕЖДУГОРОДНИЙ ТЕЛЕФОН. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Михаил Нефёдов, пальцем затыкая левое ухо, сидит в душной кабинке, разговаривает с Москвой. Пот градом течёт по лицу. Песня-бодрячок долбит в кабинку. "...А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Пускай поёт о нас страна! И звонкой песнею пускай прославятся Среди героев наши имена. Для нас пути открыты все на свете ..." В телефонной трубке он с трудом слышит далёкий Зоин голос: - Это просто возмутительно, Миш! Представь себе, они мне говорят, что, мол, и мордва ответила, что эмигранты им не нужны и пусть едет в Чувашию. У меня слов нет! Михаил плохо слышит, задыхается, но, не обращая внимания на жару, на громкое радио, кричит в трубку. - Зоинька, мы с Сашей Сорокиным всё переиграли! - Что переиграли -- еле слышно спрашивает зоин голос. - На таможне, - кричит Миша, - показали бумаги дядиного багажа. И так как они на разных языках, то убедили, что надо везти через Москву, что там есть специалисты по всем языкам. Понимаешь, сделали ход конём, и багаж пойдёт в Загорск. Там какой-то склад в часовне при музее... - Молодцы! -- голос в трубке, - Какие вы молодцы! Как Вася Как дядя Как себя чувствуешь - Всё на ять! - Как с деньгами Какие трудности - Зоинька, всё в порядке. А трудности -- всё мелочи жизни! Преодо- леем! Что у тебя - Были с Северовой у Герасимова, валялись в ногах. Он сказал, что попробует уговорить кого-то, чтобы смотрели сквозь пальцы, если у нас. Но за нарушение паспортного режима отвечать будем мы. - Так что У нас его не пропишут - Говорит, что нет. Пропишут только в Чебоксарах, но не в Москве. - Вот это да-а-а... Ну ладно - приедем, разберёмся. Михаил некоторое время молча сидит на деревянной скамье в кабинке, пока полная одесситка без стука не входит в душную кабинку, и оголтелый баритон врывается вместе с ней. "...Жаркою страстью пылаю, Сердцу тревожно в груди. Кто ты Тебя я не знаю, Но наша любовь впереди. Одесситка бесцеремонно, выталкивает Михаила из кабинки: - Чего сидишь, дядя Вылазь! В аппаратной межгорода, рядом с телефонисткой сидит Человекизорганов, слушает, снимает наушники, деловито вешает на кронштейн, записывает что-то в планшет. С улицы доносится: "...Приходи же, друг мой милый. Поцелуй меня в уста...". СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. КУПЕЙНЫЙ ВАГОН. ОСЕНЬ. ДЕНЬ. Песня звучит в купейном вагоне скорого поезда "Одесса -- Москва". В проходе стоит Мастер, курит свою трубку, смотрит в окно, всматривается, ищет там Россию из фильма, который видел 3 года назад в советском посольстве в Аргентине. Лес. Лес. Лес. Поле. Убогие деревушки с серыми домиками. Небольшое стадо коров на взгорке. Парнишка-пастух в большой, не по росту телогрейке, приветливо машет ему рукой. Старуха в платочке смотрит из-под руки, улыбается ему: "кто же это такой именитый вернулся из Аргентины". Кирпичный завод. Полуголые люди руками грузят кирпич на платформу, остановились, удивлённо смотрят на вернувшегося эмигранта. Переезд, на котором стоит старая полуторка. В кузове несколько женщин в серых, стёганых бушлатах и как одна в разноцветных платочках под подбородок. Женщины весело смотрят на него. Поломанный, перекосившийся комбайн. У комбайна лежит мужик, улыбается Мастеру, похлопал себя по срамному месту. А что это там... Подале: вышки, колючка, строй коренастых бараков... Надоедливо и безостановочно поёт радио. "...А жена его спросила: Что за подвиг совершил, совершил Чем в бою, чем в бою он отличился, Как награ... как награду заслужил Чем в бою, чем в бою он отличился, Как награ... как награду заслужил Мимо по проходу вагона проходит со своей песней пьяный пассажир, толкнул Мастера, не оглядываясь, идёт дальше, громко напевая на мотив песни "Ляна" "...Когда мать меня рожала Вся милиция дрожала! Ай-яй, яй! Вся милиция дрожала! Радио продолжает: "...Он жену покрепче обнял И ответил не спеша, не спеша: У меня, у меня в груди, Анюта, Скрыта ру... скрыта русская душа..." Но пьяный пассажир всё же перекрикивает своей песней песню по радио, поёт, вернее кричит, даже голос сорвался. "...Когда Сталин женится, чёрный хлеб отменится! Ай-яй, яй! Чёрный хлеб отменится!...". А за окном лес, лес, лес, поле, да убогие деревушки с серыми домиками. Глава вторая "Бомж" МОСКВА. КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ЗИМА. ВЕЧЕР. Арбат. Нижний Кисловский переулок, дом 23, кв.12. Коммунальная квартира, где в одной из комнат в семье Нефёдовых живёт Мастер с Леоном. 9 часов вечера. Резкий звонок, потом сильный стук в дверь квартиры. Леон вскакивает, шерсть дыбом, чувствует, что стучат не с добром. У дверей соседка Елизавета Львовна Гадитская. - Кто там Голос участкового за дверью: - Милиция, открывай! Леон у двери, громко лает. Стук ещё сильней. - Сейчас, сейчас! -- громко говорит Елизавета Львовна и тихо, - Вася, Леона в туалет! Стук такой, что вот-вот разнесут дверь. Елизавета Львовна открывает. В квартиру врываются трое. Двое в милицейских шинелях и один, несмотря на зиму, в сером плаще и шляпе. И решительно, под свирепый лай Леона, закрытого в туалете, мимо Васи, мимо Елизаветы Львовны, наряд милиции проходит через квартиру к двери Нефёдовых и без стука заходит. Все, Михаил, читавший за столом газету, Мастер, ремонтирующий бормашину, Зоя, работавшая над панно для ВСНХ, подняли головы, молча смотрят на вошедших милиционеров. В открытых дверях за ними стоят Вася, Елизавета Львовна и третья соседка Надежда Алексеевна Розина с тремя дочками. Участковый, лейтенант Владимир Силаев, как свой человек проходит по комнате, включает радиоточку. Из чёрной тарелки-репродуктора комариным писком полилась песня: "... Но всегда я привык гордиться И везде повторял я слова: Дорогая моя столица! Золотая моя Москва!..." Участковый поворачивается к жильцам, тычет пальцем в репродуктор: - Нарушаете, граждане жильцы! Радиоточка должна быть включена. Есть строгое предписание, а вдруг чрезвычайное сообщение партии и прави- тельства, поэтому надо слушать, товарищи жильцы, и не выключать. И слушать "Последние известия", "радио-спектакли и песни советских композиторов. Второй, что в сером плаще, одобрительно кивает участковому. Участковый поясняет: - Точка молчала, товарищ капитан. Надо, чтоб... - Надо, надо... Ну - Вот он, товарищ капитан, - тычет пальцем в сторону Мастера участковый, - Эрзин, фамилия его. К столу подходит Зоя. - Здравствуйте, а в чём дело, товарищи Капитан милиции Александр Воропаев, не спрашивая разрешения, садится за стол, отодвигает Васины тетрадки, чернильницу-непроливайку, очень значительно кладёт на стол свой планшет, закуривает "Беломор", выдержав паузу, говорит: - Да вот, поступил сигнал, что некий иностранец проживает на данной жилплощади без документов, без прописки... Понятно, да Гражданин Эрзин, ваши документы... Мастер, он в тёплой кофте, халате, на голове коричневый берет набекрень. - Баста-баста! Какой Эрзин Какой Эрзин Я -- Эрьзя, а не Эрзин. Я -- скульптор Эрьзя! - Прошу предъявить, - подчёркнуто вежливо предлагает капитан Воропаев, - ваш паспорт, гражданин скульптор Эрзин. - Нет паспорта... Пока... Нет... Мастер нервно закуривает трубку. К столу подходит Михаил Нефёдов. - Товарищ капитан, я сейчас всё объясню... - обращается к участко- вому, - Слушай, лейтенант, я ж тебе двадцать раз объяснял. Ты ведь каждый день ходишь, хлопочем. Будет паспорт. Будет, - и снова к капитану, - Това- рищ капитан. Он же каждый день ходит, требует, чтобы я выгнал родного дядю... - Это не он требует, - суровеет капитан Воропаев, - Это закон требует. Ты-то кто у нас такой - Я - Нефёдов, скульптор. Это моя семья, жена, сын... - Ещё один скульптор... Документы! - Зоя, покажи! Зоя протягивает документы. - Вот паспорта, свидетельство о рождении... - Так, так, так, - листает документы капитан, - Ты -- Нефёдова Зоя Алексеевна. Кем работаешь, где - На ВСНХ, - отвечает Зоя, - художница-мастировщица по ватку. - А ты, значит -- Нефёдов Михаил Иванович, - уточняет капитан, - А это кто - Это -- всемирно известный скульптор -- Степан Эрьзя! -- говорит Михаил, - Он приехал из Аргентины... Капитан Воропаев искренне удивлён: - Всемирно известный А почему я его не знаю - Он долго жил за границей, - терпеливо объясняет Михаил. - А как он здесь оказался - Я же говорю: он мой родной дядя, вернулся на Родину и временно живёт у нас... - А почему у дяди нет паспорта Почему он проживает на вашей жилплощади без прописки Кто разрешил Я тебя спрашиваю, Нефёдов! -капитан пронзительно смотрит на Мишу, - А как ты докажешь, Нефёдов, что он действительно твой дядя, а не иностранный шпион или того, чего похуже Он находится во вверенном мне районе, где проходит правительственная трасса: улица Грановского, которой ездиет Сам! И тут Мастер не выдерживает, вскакивает и кричит. - Баста-баста! Что за бред Какая прописка Какой шпион Что за глупость здесь происходит И тут у стола появляется до сих пор молчавший третий посетитель -- сержант Бугаенко, мужчина крупного телосложения, но абсолютно лишённый лба - волосы начинаются с бровей - вытаскивает из-за пояса наручники, рычит: - Не орать! Ё-клмн! Ты чо орёшь, падла Я тебя, ё-клмн, старый пидор, научу власть уважать! Ё-клмн, свободу любить, - стучит кулачиной по столу, - Товарищ капитан, давай этого Эрзина в отделение! Ё-клмн! Пятый угол ему ребяты, Ё-клмн, быстро разберутся, чего он, Ё-клмн, прибыл с Америки! Капитан Воропаев почти шёпотом сержанту, - Сержант Бугаенко, тихо! - подходит к Мастеру, тычет пальцем в живот, усаживает на диван, - сиди и слушай, гражданин Эрзин: налицо статья 192-а УК РСФСР! Она касается и вас, граждане, как Нефёдовы - повышает, повышает голос до металлических высот, - которая гласит, что повторное нарушение установленных правил прописки паспортов приезжающими в местности, где введена паспортная система, карается исправительно-трудовыми работами на срок до шести месяцев, а проживающими, не имеющих паспорта, карается лишением свободы на срок до двух лет! Так что по совокупности -- два с половиной года, да ещё плохое поведение. Итого: три года тебе, Эрзин, схлопочется! Михаил багровеет, стоит, качается, в руке его железная палка. Палка поднимается. - Товарищ капитан! -- испуганно торопится предупредить участковый, - Этот, этот Нефёдов -- фронтовик -- контуженный!!! Капитан Воропаев поспешно встаёт, забирает планшет, суёт руку к пустой кобуре, отступает к двери. - Опусти палку, контуженный. Вот тебе постановление, оплатишь штраф. Через три дня приду, проверю. Если увижу здесь этого американца, посажу обоих! Я тебя предупредил! - уловил страстное желание сержанта Бугаенко бить, ломать, крушить, - сержант Бугаенко, отставить! - Товарищ капитан, - вдруг выступает бледная, но решительная Елизавета Львовна, - а как, если я пожалуюсь, куда надо, сообщу, что вы тут матюкались, угрожали расправой пожилому всемирно известному человеку Милиция идёт по квартире. Проходя мимо Елизаветы Львовны, сержант Бугаенко вдруг резко замахивается, но не ударяет, а опускает пятерню у лица Елизаветы Львовны и тихо шёпотом: - А ты! Ж-ж-ж-ка! Ты, Ё-клмн! А то... Ё-клмн! - Ну, что ты меня -- бесстрашно кричит ему Елизавета Львовна, - Что жужжишь! Не боюсь я тебя! - Забоишься, Ё-клмн! -- шипит сержант Бугаенко. Грохает дверь. Милиция уходит. - Вот сволочи! -- говорит Елизавета Львовна - Ещё какие, негодяи! -- поддерживает Надежда Алексеевна И тут все видят, как хохочет Мастер, катается на диване, хватается за живот. - Ты чего, дядя -- испуганно подходит к нему Михаил. Да вспомнил, почему-то Маяковского, - хохочет Эрьзя, - "Моя милиция - Ё-клмн! Меня... Ох-ох-ох-ха! Ё-клмн! Не могу! Ё-клмн! Бе-ре-жёт! И, кажется всем, что всё, что здесь только что было - это просто смешно и нелепо, и всё обязательно и непременно образуется, и особенно-то волноваться ни к чему, и все смеются и веселятся, а может это нервный откат после испуга и напряжения. - Напугал, дубина! - смеётся Михаил, - Штраф! Срок! Да всё это -- мелочи жизни! Ходят, пугают. Всё образуется, дядя, Зоя, Вася, дорогие мои соседи - всё образуется. Завтра пойдём к Герасимову в Союз Художников, в Академию поёдём. У меня хорошие отношения в Вучетичем, с Томским -- это влиятельные персоны, народные! Да всё это - мелочи жизни! Всё образуется! - Зоя Алексеевна, Надежда Алексеевна, девочки, мальчики! -- вдруг вспоминает Елизавета Львовна, - Я драники, как раз натёрла, напекла! Сейчас принесу! Будем пить чай с драниками! - Ура-а-а! -- кричит Михаил, - Что может быть лучше чая с драника- ми. Зоя, доставай, где наше варенье из Баево! - А Васе ириски! Девочки, - командует дочкам Надежда Алексеевна, - несите ириски и пастилу захватите, на тумбочке, в коробочке. Быстро! И все весело галдят, усевшись вокруг стола. И радуется и крутился по комнате, по кухне старый Леон, которого, наконец-то, выпустили из туалета и угощают драниками, ирисками и пастилой. Глава третья "Жить под прицелом" МОСКВА. КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ЗИМА. НОЧЬ. Ночью они просыпаются от лая Леона и сильного стука. Но стучат не к ним. Стучат в дверь этажом ниже. Не зажигая света, Михаил подходит к окну. Рядом стоит Мастер, раскуривает трубку. И вдруг всё разом стихает, будто выключили весь звук в мире. Они видят, как в полной тишине из подъезда двое в шинелях и один в штатском выводят соседа, ведут к чёрной машине с включёнными подфарниками. Сосед идёт с чемоданчиком. Чёрная машина уезжает. Эрьзя шёпотом: - Что это, Миша Почему ты молчишь Это... Михаил шёпотом: - Да, это то, о чём ты спрашиваешь... - Но это - Да! Да! Ты понимаешь, что стало бы с тобой, если бы ты тогда не уехал - Что - Лагерная пыль! - А сейчас - Сейчас тоже, но ты здесь... И уже под прицелом. Пойми это! Эрьзя молча смотрит в пустой тёмный двор, дымит трубкой. Михаил ходит за его спиной, постукивая палкой -- два шага вперёд, два обратно, нервничает, говорят шёпотом. Но чуткая Зоя не спит, поднимает голову, говорит сонным голосом: - Миша, дядя, идите на кухню. Нам с Васей завтра на работу и в школу, а вы там хоть до утра говорите. - Поёдём, - говорит Миша и идёт на кухню. Леон с тихим повизгиванием идёт за ними, смотрит на хозяина, который садится, сосёт трубку. Михаил хромает по кухне, стараясь не стучать палкой, останавливает- ся перед Эрьзей - Я хочу просить у тебя прощения, дядя. - За что -- Эрьзя удивлённо смотрит на Мишу. - Все наши очень боялись. В 37-м в Алатыре шли повальные аресты. Всех, у кого были родственники за границей... Кого расстреляли. Кого посадили... Мы сказали, что не знаем, где ты, сказали, что ты умер... Мы всё сожгли тогда... разбили. Прости. - Что сожгли Что разбили - Скульптуры твои, картины... - Почему - Я же говорю -- боялись! - Чего - Ты, как с неба упал. - Я не с неба, из Аргентины. Вроде, всё понимаю, и ничего не понимаю... - Это трудно понять. Я, порой, сам ничего не понимаю... Скажу только, что Аргентина тогда спасла тебя, а что теперь... Эрьзя перебивает шёпотом: - Баста! Баста! Что значит спасла - И не в фигуральном смысле, а в буквальном. - Что расстрел - Может быть. - И за что бы меня расстреляли - За то, что ты - Эрьзя. - За это можно расстрелять - Да. Эрьзя усмехается: - Значит ещё не поздно. Говоришь, что я под прицелом. - Все под прицелом. Ты просто ничего не знаешь. И не смейся, не смейся. Другие тоже смеялись. Где они - Где - А где твой тесть, Ипполит Мроз За что он был арестован и сгинул в Тевризской колонии... Даже могилки нет, братская ледяная яма. Эрьзя сердится от непонимания: - Но меня-то за что Меня - Да, хотя бы за формализм. - Я не формалист! - Ну, тогда за национализм. - Но я не националист! Михаил устаёт шагать, болит раненая нога, садится рядом. - Это ещё надо доказать, что ты не формалист, что не модернист, не авангардист, не буржуазный националист... Ты сможешь доказать - Почему я должен что-то доказывать. Презумпция... - Какая презумпция Сиди тихо и не возникай. Читал, как в трамвае под окном написано - Не помню. - "Не высовывайся"... - Но я привёз и всё подарил... - Кто тебя просил об этом - Я по собственной воле и очень горжусь этим. - Как ты не понимаешь, что здесь нет собственной воли. Тут есть воля только одного человека и даже не человека... - Бога - Вождя! Эрьзя по-прежнему шёпотом, как-то потерянно: - Миша, я не понимаю. Может быть, пойму позже. А пока не понимаю - я приехал в страну, шесть лет назад победившую немцев. А мне всё кажется, что это не русские победили немцев, а наоборот, немцы победил Россию. Москва, как разорённый город. Вокруг нищета и всеобщая пьянь, неожиданное хамство, хмельное панибратство. В глазах рабство, испуг: вдруг остановят на улице и посадят. Я этого не понимаю. Вижу и не понимаю. Может, пойму и тогда... Глава четвёртая "Загорск" МОСКОВСКАЯ ОБЛ. ВАГОН ЭЛЕКТРИЧКИ. ЗИМА. УТРО. В холодном вагоне электрички "Москва -- Загорск" едут Эрьзя и Михаил Нефёдов. Михаил, как все люди, в телогрейке на ватине, старая меховая шапка-ушанка, подпоясан офицерским ремнём, железная палка промеж ног в сапогах. Эрьзя, несмотря на крепкий мороз, одет в своё тонкое бежевое ратиновое пальто-реглан, аргентинские кожаные штаны-бриджи, шарф, коричневый берет набекрень, жёлтые американские ботинки. Вагон набит до отказа. Люди стоят и сидят в проходах, между скамейками, в тамбурах, где только можно, и везде мешки, мешки, узлы, сумки. Везут в основном из Москвы еду. И тут же едят, пьют, галдят, смеются, ругаются. Играет гармошка. Ползут по проходам нищие безногие фронтовики в танкистских ватных шлемах, пилотках, ушанках. Эрьзя скребёт изморозь, пытается рассмотреть мир сквозь толстую палец толщиной наледь на окне. Спрашивает Мишу: - Где мы - Должно быть к Матрёнкам подъезжаем,- отвечает Нефёдов. - Долго ещё. - Ещё минут двадцать и будем в Загорске. Ты был в Загорске - Был, когда он Сергиевым Посадом звался. А почему вдруг Загорск Кто такой - Какой-то революционер, в 19-м убили, не знаю, может он отсюда. Они думают, если сменить имя, то сменится история. По забитым проходам из начала вагона приближаются трое ревизоров в форменных железнодорожных шинелях и фуражках. - Граждане, пассажиры, приготовьте проездные документы! Народ стихает, потом шумно суетится. Несколько "зайцев" вскакивают, рвутся вконец. Но и с конца идут ещё двое ревизоров, сгребая безбилетников в центр вагона. К скамейкам, где сидят Эрьзя и Михаил, приближается ревизор, спрашивает Михаила: - Ваш билет - компостирует билет Михаила, обращается к Эрьзе: - А ваш... Ревизор, его фамилия Геника, осматривает билет, подозрительно вглядывается в Эрьзю. - А паспорт у тебя есть - Товарищ, это мой дядя, - дружелюбно говорит Михаил, - известный скульптор Эрьзя, прибыл из-за границы и сейчас оформляем документы. Пока паспорта нет, но на днях уже будет. Вы нас не задерживайте. А Пожа- луйста. Народ вокруг приутих: может что будет. Ревизор Геника бдителен и действует по инструкции: - А хоть какой документ имеется подтвердить что... - Ну, я ж и говорю, -- пытается предотвратить катастрофу Миша Нефёдов. - Если нет паспорта, - казённым голосом сообщает ревизор Геника, - то должна быть временная справка с фотографией и с пропиской. Мало кто, чем назовётся, скульптором или Клавдией Шульженко. Эрьзя своим видом раздражает народ, и довольный народ смеётся шутке ревизора. Ревизор Геника кричит бригадиру: - Товарищ Курдин, тут какой-то подозрительный тип сидит из Америки. Протискивается старший ревизор Курдин, недоуменно смотрит на странного пассажира, смотрит на билет, на просвет поднял, дату смотрит. Эрьзя привстал, пытается объяснить: - Послушайте, любезный, это мой билет. Проезд оплачен. Вы не имее... - Имеем, -- обрывает Эрьзю, бригадир, - Вы, гражданин без докумен- тов, понимаете Без до-ку-мен-тов. То есть вы -- никто. Вас, не существует. Вы - ноль. Знаете ли вы, что такое ноль Не знаете Так вам это объяснят где надо. - Простите, как вас зовут -- опять поднимается Михаил. - Я - старший ревизор, бригадир. - Прошу вас, товарищ бригадир. Товарищ Эрьзя -- это скульптор с мировым именем. Он возвратился из эмиграции, а в Загорске у него инструменты для работы, материал... - Да вы не беспокойтесь, гражданин, - бодро успокаивает Мишу ревизор-бригадир, - Всё культурненько будет: сдадим скульптора в милицию в Загорске, а те в КГБ, и разберутся, кто он скульптор или Шульженко. Оглядывается Курдин - работает шутка или нет. Шутка не работает. Народ ждёт, что будет дальше. - Пройдёмте, гражданин, - завершает разговор ревизор Курдин, указывая рукой в середину вагона. - Зачем -- не согласен Эрьзя, продолжая сидеть на лавке, - Мне необходимо в Загорск. Никуда я с вами не пойду. - Козлов, - зычно командует ревизор Курдин, - подь суда, вынь этого скульптора, сопротивляется. Здоровенный бычина, ревизор Козлов, нависает над маленьким Эрьзей, вытаскивает его из утрамбованных тел и мешков. - "Заяц" в берете! -- смеётся ревизор Козлов, - Ха-ха! В берете! Пойдём-пойдём, дед, не пантуй! - Я не "заяц", -- сопротивляется Эрьзя, - У меня билет! - Дядь Стёп, пойдём, хуже будет, - говорит и поднимается Михаил. Подталкиваемые ревизорами Эрьзя и Михаил продираются в центр вагона, откуда стаю "зайцев" ревизоры уже гонят в передний тамбур, где левую дверь закрывают на ключ, и идёт разборка. "Зайцы" откупаются, у кого, что есть. В обмен на свободу идёт всякая натура: две селёдки, кулёк крупы, батон колбасы, полбуханки хлеба. У одного двадцать пар ноской. Откупается тремя парами.... У кого ничего нет, окружены, спрессованы, ждут. - Как же так Вот влипли-то! -- стонет Эрьзя. Рядом с ним быстроглазый паренёк, явно вагонный вор, над белёсым чубчиком - шапка-пирожок, быстро тихо говорит, сверкая медными фиксами. - Не бзди, Америка, поял! Как они свою правую откроют, я рву левую. У меня ключ, поял. Сигайте - и в разные стороны. - Не смогу, - шепчет Михаил, - у меня нога. Я с палкой... - Мусора не взырят, что герой - вторую оторвут. Бьют шибко, поял МОСКОВСКАЯ ОБЛ. Ж/ПУТИ СТАНЦИИ ЗАГОРСК. ЗИМА. ДЕНЬ. Электричка тормозит, подъезжает к перрону Загорска. - Граждане пассажиры, - кричит по вагону ревизор Курдин, - давайте там выходите! В те двери! Ну, кому говорят. Вот, бестолочь, народ. В те двери сходи, не слышишь Ухо прочистить Ревизоры открывают правую дверь, прессуют зайцев, толкают на перрон. И тут распахивается левая дверь. И с криком -- "Аля-улю!", вор выпрыгивает с другой стороны вагона. За ним прыгает Эрьзя. Вдвоём вор и Эрьзя ловят рухнувшего из вагона Михаила. И тут же на них сыпятся остальные "зайцы". И - в рассыпную. Эрьзя и Михаил бегут по второму пути, по шпалам, спотыкаются о рельсы. Михаил ковыляет, помогая себе палкой. Остальные "зайцы" исчезают. Бегут двое -- Михаил и Эрьзя. Из вагона в погоню за ними выпрыгивают ревизоры Геника и Козлов. Нагоняют. Эрьзя суётся под электричку между вагонами, затаскивает упавшего Михаила. Мимо пробегают, тяжело дыша, ревизоры Козлов и Геника. И вот они возвращаются. Козлов останавливается, хочет оправиться между вагонами. Писает. Поднимает голову -- над ним висит перед страшным ударом железная палка Михаила. - Хенде хох! -- тихо произносит Михаил. Козлов поднимает обе руки. - Убью, сука! -- говорит Михаил. - Не убей, - тихо говорит ревизор Козлов, - Не надо. - Иди и молчи -- говорит Михаил. - Иду и молчу, - обещает ревизор Козлов, медленно поворачивается и, не застегнув штаны, топает вслед на Курдиным. - Но почему "Хенде Хох"! -- спрашивает Эрьзя. - Сам не знаю, так получилось, - отвечает Миша. И не имея сил, остановится, хохочут. Хватаются за животы и хохочут, как дети. - Ой, не могу! "Хенде Хох"! -- хохочет Эрьзя, - А он-то руки поднял, мудак! "Хенде Хох"! Ссать забыл от страха! А ты видел его рожу Ой, держите меня!!! - Это с войны! Автоматически: "Хенде Хох"! Ха-ха-ха. Зашёл поссать, да обосрался! Ха-ха-ха! МОСКОВСКАЯ ОБЛ. ОКРАИНА ЗАГОРСКА. ЧАСОВНЯ. ЗИМА. ДЕНЬ. Бело-жёлтым облаком остаётся позади раззолоченная Троице-Сергиевская Лавра. Эрьзя, за ним тяжело ковыляет со своей палкой Михаил Нефёдов, идут по нехоженому снежному насту к чернеющей на пригорке покосившейся часовне без креста, с разрушенной маковкой. Стая ворон поднимается при их приближении и с карканьем кружит над часовней. Ни дороги, ни тропинки вокруг часовни. Не сбитый амбарный замок, железные засовы на массивных дверях, но рядом с дверью провал в стене, и сквозь дыру видны занесённые метровой толщей снега неровности и бугры -- драгоценная аргентинская древесина, имущество и техника скульптора Эрьзи. Эрьзя кряхтя, влезает в провал, осматривается, сметает рукой снег с ближайшего бугра, освобождая тело. Гнилая жижа стекает с жёлтого альгаробо. Эрьзя со стоном, с воем бросается руками откапывать из-под снега поломанные ящики, мешки, обнажённое дерево. В провал снаружи на него смотрит Михаил Нефёдов. Кидает к ногам рюкзак с провизией, говорит Мастеру: - Дядя, я пойду, найду машину, людей, будем спасать, что можно. Скоро стемнеет. Холодно. Ты поешь, водки выпей. Я скоро! Нефёдов ковыляет в сторону деревни. Мастер вытаскивает бутылку, хлеб, сало. Наливает в кружку водку, выпивает. Вытер слезу. Осматривается. Сквозь битую кладку стены читается невнятная славянская вязь: "Просем там троице Боже наш, Слава Тебе". В вышине сквозь провалившуюся кровлю белеет небо, над подкупольным кругом свешивается кусок железного креста, на перекладине катанетасмы - крюк для подвешивания туш свиней или коров. Амвон, царские врата, престол всё разрушено и сожжено. Лики святых, полустёртые и страшные, глазеют с закопченных когда-то оштукатуренных стен. И волнистые сугробы над всем тем, что привёз Мастер на свою Родину для работы, для творчества. Из разрушенного ящика, из-под сгнившей парусины из белой мглы на него ярко и страстно смотрит лицо женщины. В каталогах С.Д. Эрьзи скульптура названа "Мексиканка". АРГЕНТИНА. 1932 г. УЛИЦЫ БУЭНОС-АЙРЕСА, НАБЕРЕЖНАЯ РЕКИ ЛА-ПЛАТА. ПЛЯЖ ПОД МОСТОМ КОСТА НЕРО. ЛЕТО. ДЕНЬ. По Буэнос-Айресу, по улице Ривадавия в красном открытом лимузине "Ford Roadster" едут богатая мексиканка, ученица Эрьзи Дороти Балмасела Краусе и Мастер. Из радиоприёмника в машине по улицам разносится модный амери- канский джаз. Эрьзя в котелке и модном костюме. Ему 55. Он в прекрасной форме. Дороти, тридцатилетняя крашеная блондинка, с роскошным бюстом, соблазнительно манящей впадинкой в открытом платье, красные замшевые перчатки на баранке, умело ведёт машину, но постоянно поглядывает на Мастера. Всё поведение Дороти: её взгляды на учителя, её громкий, неестественный смех, всё, что и как она делает, говорит, что она испытывает к Мастеру серьёзное чувство. Машина движется по набережной Коста Неро. Ла-Плата безбрежная, как море, несёт свои мутно-жёлтые воды в океан. На горизонте видны большие океанские суда. Между пальмами, в тени кустов расположились целые семьи аргентинцев, спят, сидят, пьют матео, жарят на примусах асадо -- мясо по-аргентински, едят тут же пойманную рыбу. - Ты знаешь, что Уго умер, - спрашивает, чуть заглушив джаз, Дороти. - Мне очень жаль, - говорит Эрьзя. - Теперь я - весёлая вдова, - смеётся ему в лицо Дороти, - Есть такая оперетка - "Весёлая вдова". Но я - богатая вдова. Я была просто танцовщица в задрипанном кабаре Лос-Мочес. Он купил меня, а теперь, теперь я - очень богатая вдова. - Да, я сочувствую тебе. - Не нужно мне твоё сочувствие. Мне нужно, чтобы ты был со мной. Я отдам тебе все деньги. Все его промыслы в Мексике. Это нефть. Это власть. Это свобода. Мы поженимся и поедем в Париж, Стефа, ты меня слышишь - Мы едем на этюды, - холодно отвечает Эрьзя. - Ах да, мы едем на этюды! -- смеётся Дороти. - Да, Дори, мы едем на этюды - Мы едем только на этюды - Да, Дори, ты сама давно просилась на этюды. - Мне не нужны твои этюды. Я хочу в мастерскую. Мне нравится это делась с тобой в мастерской. - Хорошо, вернёмся. Но ты платишь за учёбу по часам. Счётчик считает. - У меня свой счётчик. - Баста-баста! Давай без ерунды. Ты просилась на пленэр Просилась. Так чего ж капризничаешь Шоссе вдоль набережной-пляж ныряет под высокий мост над Коста Неро. Дороти резко тормозит, открывает дверцу, выходит. - Может здесь, дорогой Здесь никого нет. И как красиво. - Ну, давай здесь. Дороти открывает багажник. Вытаскивают мольберты, этюдники. - Дорогой, ты будешь учить меня рисовать. Да - Я покажу тебе, как и что. А учиться будешь сама. Главное, спрашивай... Одновременно наклоняются под открытым багажником автомобиля, соприкасаются лбами, смотрят друг на друга. Разговор под крышкой багажника, шёпотом. - Ты можешь без меня -- Дороти приближает красивый крашеный рот к лицу Мастера. - Что -- отодвигается Эрьзя. - Жить без меня... Любишь Любишь Да - Я люблю делать тебя... - Только тело А душа У меня есть ещё и душа! И моя душа, и моё тело любят тебя, и я хочу, я хочу тебя. Всегда, как увидела тебя, мой Стэфа, мой Маэстро, мой учитель. Мой! Мой! Мой! С этими словами Дороти, крупная, сильная, обхватывает Мастера поперёк и страстно прижимает к себе. Какие-то кнопочки или пуговички на мощной груди ученицы лопаются. Большие груди с треском выдавливаются из плотной ткани платья. Дороти целует упирающегося Мастера, трамбует его на дне багажника. Эрьзя вырывается, борется с ней и, наконец-то высвобождается, вылезает из-под крышки багажника. - Баста-баста! -- кричит запыхавшийся, Мастер, - Дори, чёрт возьми! Вокруг люди! - Плевать! Я люблю тебя, Стэф! Моё чувство открыто для всех. Я свободна и никого не боюсь. Ты любишь моё тело. Ладно! Пусть будет так. Люби моё тело! Вот моё тело! Пусть все видят моё тело. Я дарю тебе моё тело. Рисуй, лепи моё тело. Но люби меня, мой Стэф! Дороти медленно сбрасывает одежды, обнажая прекрасное тело зрелой, нерожавшей женщины, подходит к автомобилю, включает музыку на полную громкость и танцует перед Мастером, принимая разные чувственные позы. Сладкий баритон поёт "Бэ самэ мучо!". - Дори, прекрати этот балаган! - Балаган Нет! Это любовь. Ты знаешь, что такое любовь Нет! Ты северный человек, и ты не способен знать, что такое любовь. Любовь -- это музыка, это небо, это океан... Это любовь! Иди ко мне, дай мне обнять тебя, обжечь тебя, мой любимый Стэф! Собираются зрители. Аплодируют. Выкрикивают слова одобрения. Из автомобиля громко звучит музыка. И тут женщины, только что толпой смотревшие на танцующую Дороти, сбрасывают одежды, и начинают танцевать, и приглашают мужчин. И все танцуют со своими мужчинами или без них и поют "Бэ самэ мучо" - страстное аргентинское маламбо. Эрьзя замер. Он видит лицо Дороти. Он запоминает это лицо, полное вожделений плоти, как проявление жизни, жгучего солнца, могучего инстинкта жизни. ЯРОСЛАВСКОЕ ШОССЕ. КУЗОВ ГРУЗОВИКА. ЗИМА. НОЧЬ. Сквозь ледяную пургу в Москву по Ярославке, мчится грузовик с кузовом наполненным корнями, техникой и вещами Эрьзи. Мастер в кузове, рядом Михаил Нефёдов. Они прикрыты куском брезента, но он не спасает от лютого холода, от ветра и снега секущего лица. Эрьзя дышит на зазябшие руки, стучит ногами и поёт во всю глотку. "Как у нашего Мирона На ...ую сидит ворона Как ворона запоёт, У Мирона ...уй встаёт! И-и-х! Ёб-ёб-ёб! - Помогай, племяш, дуба дадим! Михаил, подхватывает, поддаёт ритм своей железной палкой: "Мой милёнок от тоски Выбил ...уем три доски Возрастает год от года Мощь советского народа И-и-х! Ёб-ёб-ёб! Мастер ещё громче, на всю Рассею: "С неба курица упала Прямо на х.. петуху Петуху не худо стало Закричал ку-ка-реку! И-и-х! Ёб-ёб-ёб! А Михаил ещё веселее: " Полюбила тракториста Как-то раз ему дала Всю неделю сиськи мыла И соляркою ссала! И-и-х! Ёб-ёб-ёб! Эрьзя не сдаётся: "Полюбила парня я. Оказался без ...уя. На...уя ж мне без ...уя, Если с ...уем до ...уя! И-и-х! Ёб-ёб-ёб! И Михаил не уступает: "Мы не сеем и не пашем, Мы валяем дурака С колокольни х... машем, Разгоняем облака! И-и-х! Ёб-ёб-ёб! В кабинке водитель и две женщины в платках, прислушиваются к хулиганскому пению из кузова, смеются. По лобовому стеклу с трудом скребутся дворники. Метёт пурга. Впереди показался столб с указателем: "Москва". И множество огней заметалось по сторонам. Глава пятая "Бьют и плакать не дают." МОСКВА. КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ЗИМА. НОЧЬ. Под радостный лай и вой Леона в квартиру заходят усталые и замёрзшие Михаил Нефёдов и Эрьзя. В дверях встречает их встревоженная Зоя Алексеевна, нерадостно улыбается: - Ну, как Что Со щитом или на щите Быстро раздевайтесь! Горячего чаю! Картошечка, только что сварила! Селёдка! Рассказывайте! - Всё преотлично, - радуется Михаил, - Наняли людей, грузовик, попутный на Москву с мешочницами. Технику всю погрузили, кое-что из вещей, скульптуры, какие могли, немного дерева для работы. Ещё съездим и всё заберём. Оставили пока до утра в машине. Утром разгрузим у меня в мастерской, кое-что сюда, поговори с соседками. Я ещё договорился с Рабиновичем. Он согласился выручить, к нему в квартиру завтра затащим... Ты чего такая мрачная Что случилось - Нет, нет ничего, всё хорошо, - говорит чуть не плача Зоя, идёт на кухню. - Проблема - кого, куда расселить -- идёт за ней, пытается угадать, успокоить жену Михаил, - Куда деть скульптуры Мелочи жизни! Куда можно, по всей квартире. Соседи -- свои люди, возражать не будут. Дядя на диване. Кровать -- твоя. Васька на стульях, я -- под столом. Не первый раз спать под столом! -- понимает, что дело не в расселении, что-то произошло, спрашивает шёпотом, встревожено, - Что не это Не это! Вижу! Что случилось Зоя, быстро! - Повестка вот, говорит, всхлипывая Зоя, - Нас выселяют. Суд 18--го. - Ну и ну! Крепкий удар! -- садится Михаил - Простите, ребята, - слышит, идёт за ними на кухню, говорит Эрьзя, - Это из-за меня, да.. Ладно, поеду в Чебоксары. Их взяла. - Какие Чебоксары Нет, мы ещё на плаву, - бодрится Михаил, - Мы ещё поборемся. Не такое бывало. Выше нос. Это всё, что Леон -- спрашивает пса, сочувственно ткнувшего ему в колено носом, - Верно! Всё это -- мелочи жизни! Да, Зоенька, да, дядя -- всё это мелочи жизни! А где картошечка! Где селёдочка! Зоенька, а может, есть и водочка С морозца хорошо бы! - А как же! -- улыбается сквозь слёзы Зоя, - Найдётся и водочка! МОСКВА. ГОГОЛЕВСКИЙ БУЛЬВАР. ДОМ СОЮЗА ХУДОЖНИКОВ. ЗИМА. УТРО. Михаил Нефёдов и Эрьзя входят в дом Союза художников СССР. Идут по коридору. Миша хромает, идёт с палкой. В руках Эрьзи свёрток (набор шоколадных конфет, завёрнутый в газету). Навстречу сотрудник Союза знакомый Михаила. - Привет, Витя! - Здорово, Миша! Ты чего к нам - "Бугор" у себя - А куда ему деется Сидит, старый пень... - Значит у себя Ладно, будь! - Ну, пока! Михаил Нефёдов и Эрьзя заходят в приёмную Председателя Союза Художников СССР, народного художника СССР Александра Михайловича Герасимова, о чём говорит золотая табличка на стене справа от двери. Немолодая, модно одетая, крашенная блондинка, когда-то красивая секретарша Аллочка (бывшая натурщица и друг "Бугра"), увидев вошедших, останавливается посреди приёмной с подносом в руках по дороге к кабинету, ставит поднос на маленький столик у окна, садится за стол и выжидательно смотрит на вошедших. - Привет, Аллочка! -- бодро говорит Михаил. - Здравствуйте, Михаил Иванович, - отвечает Аллочка, приподнимая честные-пречестные голубые глазки, - Я передала Александру Михайловичу, что вы придёте с гостем, с Иваном... - искоса заглядывает в бумажку на столе, - Простите, Степаном Дмитриевичем... Но он, просил извинить его и уехал. - Как уехал - Уехал. - Что, его нет - Нет, Михаил Иванович! Нет его... - Аллочка, а кому ты чай с пирожными таранишь Не хорошо-с, Аллочка! С этими словами Миша неловко - не привык, но надо - разворачивает газетный сверток, и красивая коробка шоколадных конфет "Красный Октябрь" ложится перед Аллочкой. - Ну, Михал Ваныч, - смущённо говорит Аллочка, - вы же знаете, как я к вам отношусь. Я никогда без нужды вам не скажу неправды, -- вырази- тельно смотрит на Мишу, приподняв подбритые бровки, - Александр Иваныч, просил его извинить и у-е-хал. - Ладно, уехал, так уехал, - говорит Миша, - Да, Аллочка И Миша с Эрьзей направляются к двери. - Михал Ваныч, не торопитесь уходить, - доверительно говорит им в спину Аллочка, - Александр Михалыч сказал, что если у вас очень-очень неотложное дело, то можно к Елене Фёдоровне, Белашовой подойти. Я ей позвоню сейчас. Она вас примет - Ещё бы, конечно, неотложное -- выселяют, в тюрьму сажают! -- благодарно говорит Миша, - Идём к Белашовой. Спасибо, Аллочка! Закрывается дверь приёмной. Аллочка суёт палец в стакан, убеждается, что чай не остыл, заходит с подносом в кабинет. Кабинет обширен и красив. За столом Председатель Союза Художников Александр Михайлович Герасимов говорит по телефону с Председателем Госкомитета по делам искусств П.И.Лебедевым. - Я всё понял, Поликарп Иванович Понятно! Так точно! Сделаю! Есть. Понятно. Какие ещё указания - отстраняет громкую трубку, которая изрыгает истерику. Низкий голос Председателя искусств СССР Лебедева в трубке: - Мудак! Я три года делал всё, чтоб ему не разрешили вернуться в Союз! Так, нет же, бл...дь, приехал. Я приказал тебе отправить его в Чебоксары! Он же, мордва! Почему он в Москве Ёб... тв... мать!!! Председатель Союза Художников Александр Михайлович Герасимов встаёт. Губы его трясутся. Замечает, стоящую с подносом, Аллочку машет ей (Пшла вон!). Та вмиг исчезает. Герасимов со страхом подносит трубку к пересохшему рту, расте- рянно блеет: - Поликарп Иванович, а что с ним делать-то теперь И слышит страшный рык Председателя искусств Лебедева в трубке: - На Канатчикову дачу его! Вот что! Объявить сумасшедшим! А деревяшки его утопить в Чёрном море! По коридору Союза Художников идут Миша Нефёдов и Эрьзя, заходят в приёмную Заместителя Председателя Союза Художников СССР Тов. Е. Ф. Белашовой. Секретарша Балашовой сидит за машинкой с набитым ртом, пьёт кофе и есть шоколад, молча указывает посетителям сесть и ждать. Михаил и Эрьзя садятся. Кабинет Заместителя Председателя Союза Художников СССР. Тов. Белашова Е.Ф. говорит по телефону. - Ладно, ладно, Александр Михалыч, Скажу, как надо. Вы меня знаете. Я человек прямой... Да. Да. Да. Пока я есть ни о какой помощи от Союза! Белашова слышит дрожащий голос Герасимова: - Будет просить помочь с жильём, пропиской, выставкой! Какого лешего Приехал из Америки, и ему выставку, квартиру подавай, мастер- скую... Белашова возмущённо поддакивает в трубку: - Да. Да! Подумать только! Обнаглел! Помощь заработать надо! Голос Герасимова по телефону: - Вот именно, заработать! Пусть поработает на Советскую власть, тогда и подумаем! Если он там, на Конёнкова сошлётся, что Конёнкову, мол, всё дали... Белашова подхватывает мысль Председателя: - Конёнков. Это - Коненков. За Конёнкова, кто хлопотал То-то же! Герасимов продолжает по телефону: - Ты ему, Лен, так деликатно. Не очень вырубай его. Дай ему понять, что прошло столько лет, что народ воспитан на настоящем искусстве, а не западных изысках... Белашова на ходу подхватывает мысль начальника: - А я о чём говорю, Александр Михалыч! Нет, нет. Это не наше искусство. Формализьма нам ещё не хватает. Вот Фаворский так и сказал, что у Эрьзи артистический произвол. Это не искусство, а суррогат! Так что мы вас поддерживаем ... и Томский, и Вучетич... Герасимов продолжает ныть в трубке: - Ты, Лен, его не обижай. Я тебя знаю. Ты женщина строгая ... Так, деликатно. Дай понять, что он должен перестроиться. И всё у него будет. Белашова уже всё поняла, уже готова к бою: - Есть, Александр Михалыч! Герасимов в трубку успокоено: - Ну, всех благ! Белашова мысленно засучивая рукава: - Спасибо, Александр Михалыч! С комприветом вас, Александр Михалыч! Нажимает кнопку звонка. - Таня, пусть заходит! МОСКВА. ГОГОЛЕВСКИЙ БУЛЬВАР. ЗИМА. ВЕЧЕР. Ранние сумерки. На бульваре, несмотря на крепнущий мороз, сидят Миша и Эрьзя. Мастер нервно курит трубку. Перед ними - заснеженный памятник Гоголю работы Андреева. - Ну, чего ты, дядя, сцепился с ней -- говорит Миша, - Зачем - А мне что -- молчать, да Меня поносят. Меня оскорбляют. На меня клевещут! А я должен молчать Нет, же! А то - вишь ты - бьют и плакать не дают. Не на тех напали. - Дядя, я же тебе объяснял, что таковы правила, такие условия жизни в Союзе. Это не Аргентина, -- смеётся, - Там человек человеку, кто - Волк! А у нас человек человеку, кто -- Товарищ волк. Понимаешь - С трудом, пытаюсь... Но, Миша, что она несла!!! Я, Эрьзя - формалист! Я, Эрьзя -- носитель псевдокультуры растленного Запада! Скульптор Эрьзя -- носитель! Растлитель!.. Баста -- баста!... Что будем делать Куда ещё идти Кого просить Кто ещё плюнет мне в лицо - Да брось ты, дядя! Всё это - мелочи жизни! Ничего. Пойдём в Госкомитет по делам искусств, к товарищу Лебедеву, в Академию пойдём, Молотову напишем, Берии. Он, кстати, многим художникам помогает. В, конце-концов, к Сталину обратимся... - Миш, а сдаётся мне: эта дамочка не от себя это говорила... - Может быть, может быть. "Умом Россию не понять". - Не понять... Я привёз 200 скульптур в дар. Я не продал их. Я голодал, но не продал. А она меня спрашивает: кто вас об этом просил О подарках не спрашивают. Их благодарно принимают! Мимо проходит милиционер, внимательно смотрит на двух сидящих на морозе людей... и не пьяных. Эрьзя провожает его взглядом, останавливается на скульптуре Гоголя. - ... Мне всегда нравился этот Гоголь Андреева. Очень сильная скульптура... Нет, Россия -- это не Пушкин. Пушкин -- это Европа, Запад. Гоголь -- вот Россия: и не Запад, и не Восток. Гоголь -- это Россия, с её православной самоненавистью, агрессивной мизантропией и глупостью. - Не любишь Гоголя - Не люблю, как инородец, ни Гоголя, ни Достоевского. Не люблю антисемитские высказывания против евреев. Они оскорбительны для меня, как нерусского. Гоголь издевается, смеётся над евреями, а я думаю, что он издевается и смеется над эрзей и мокшей, мари, татарами, чувашами, вотяками, над всеми, кто в России не русский, не титульный. Достаточно вспомнить, с каким восторгом он воспевал еврейский погром в "Бульбе", чтобы плюнуть ему в лицо - повысил голос - Ты помнишь, как казаки Гоголя убивают евреев, вспарывают животы беременным еврейкам... Мимо в обратном направлении проходит тот же милиционер, на них не смотрит, но весь внимание, слушает... Эрьзя шёпотом - уже срабатывает советский внутренний тормоз: - А я помню и не смогу забыть, как казак бил меня нагайкой по лицу и материл меня, инородца... Кто ж забудет Милиционер уходит. Молчат. Сгущаются московские зимние сумерки. Зажигаются фонари. Гоголь возвышается над ними искореженной чугунной массой. Эрьзя поднимается, трёт озябшие руки. - Пойдем, что ли... Значит завтра в Комитет по делам искусств - Ну, это не сразу, - поднимается Миша, - Надо записаться на приём к товарищу Лебедеву, Председателю Комитета. Эрьзя смеётся: - Это, который товарищ волк Глава шестая "Не на тех напали." МОСКВА. У ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КОМИТЕТА ПО ДЕЛАМ ИСКУССТВ ПРИ СМ СССР тов. П.И.ЛЕБЕДЕВА. ЗИМА. УТРО. В приёмную Председателя входит Эрьзя. Секретарша, Томочка, огненно рыжая, искусно причёсанная, вежливая. - Да-да, товарищ Эрьзя, но вряд ли Поликарп Иванович вас сегодня примет. Товарищ Председатель ждёт с минуту на минуту делегацию из ГДР. - Когда -- смиренно спрашивает Эрьзя. - Запишитесь, пожалуйста, на приём и Поликарп Иванович обязательно примет вас. - Но я записался на приём месяц назад. - Да, многие ждут и более длительное время, - сочувственно подтверждает рыженькая Томочка, - Поликарп Иванович один, а посети- телей вон -- цельный список. - Сколько же можно ждать, уважаемая! Уже полгода, как я приехал из Аргентины и сижу, и не могу работать. Часть скульптур, заготовки, инстру- менты под открытым небом. Без охраны в Загорске. Мастерской нет. Хоть бы подвал какой-нибудь... Привёз, но девать некуда... Живу на ломаном диване у родственников на семнадцати метрах, а нас четверо, не считая собаки. Мне 75, хочу работать для народа... - Я вас понимаю, но Председатель ждёт делегацию из Берлина. Немцы... - Но пока их нет... Я не надолго... Я не надолго! Пожалуйста... Томочка по внутренней связи: - Поликарп Иванович тут товарищ скульптор Эрьзя очень просит, говорит, что у него быстрый вопрос. Можно ему... Низкий голос Лебедеа из переговорника: - Эрьзя Быстрый у него Ну, давай, но если немцы, то пулей его... - Да, Поликарп Иванович, конечно! Товарищ Эрьзя, быстро, но если вы... - Эрьзе, - Ну, слышали Не обижайтесь... - Спасибо! -- говорит Эрьзя, направляясь к обширной двери кабинета. - Идите, идите! -- улыбается Томочка. Большой начальник Лебедев Поликарп Иванович, Председатель Комитета по делам искусств СССР, сидит в большом бархатном вертящемся кресле за очень большим столом. Над ним висит большой портрет Сталина. В кабинет входит Эрьзя. - Здравствуйте, Поликарп Иванович. Не здороваясь, маленький толстячок, без шеи, с угрястым, дряблым, несмотря на возраст, большим, как бы безносым лицом, о таких в народе говорят "Бог шельму метит", ласково улыбаясь, выходит навстречу скульптору, но не доходит, поворачивается спиной и идёт обратно к креслу, говорит тихим низким голосом. - Нннд-а-а-а! Ну и ну... Я три года добивался, чтобы вас не пускали в Союз, а вы здесь! - садится в кресло, тихо продолжает, - И как вы смогли сюда заявиться Почему, я спрашиваю Зачем Эрьзя от неожиданности такого начала заикается, сильно волнуясь, быстро говорит заготовленное: - Товарищ Поликарп Иванович, Кхе-кхе! Я привёз 250...М-м-м скульптур, машины, инструменты, два вагона материалов. Я хочу показать молодёжи, как нужно работать по-новому. Когда я ехал в СССР, то думал, что советские скульпторы ищут новых путей, но, к сожалению, все почему-то работают по старинке, как и двести лет назад -- молотками, да ещё пункти- ром, как копировщики, а не как художники - творцы... Эрьзя внезапно смолкает, стоит. Председатель искусств Советского Союза сидит, потом говорит низким басом: - Я, конечно, не видел ваших скульптур, гражданин Эрьзя... Но говорят, что у вас очень много скульптурных портретов. Это так Эрьзя торопливо соглашается: - Да-да! Это так. Привёз около двухсот работ... Привёз в дар народу. И материал привёз из Аргентины. Но гибнет всё это!... На улице... валяется. Это очень дорогая древесина. Я её с таким трудом добывал... Сельва. Болота. Москиты. Целый вагон материалов. Лебедев терпеливо слушает, потом спрашивает низким басом: - У вас, я слышал, есть портреты и великих людей. Например, Лев Николаевич Толстой, Людвиг Ван Бетховен и много разных... обнажённых, хи-хи-хи! женщин... От большого лица большого начальника так и веет доброжелатель- ностью и большой любовью к искусству, которым он руководит. Помолчал, продолжает, - Даже "Моисей", такой большой, что... Эрьзя волнуется, не выдержал, перебивает начальника искусств СССР: - Да, Да! Всё, что мог, привёз, даже купил некоторые работы обратно, что раньше продал. И всё это... Здесь в Москве по углам, в Загорске пропадает. Кое-что у племянника, в комнату к нему затащили, чтобы не погибли... Большой начальник искусств СССР участливо кивает головой. Слушать он умеет. Годы руководства советским искусством научили его слушать и не перебивать. Эрьзя, приободрясь, продолжает: - ...Но работать негде. Куда мне деваться Где работы поставить, материал Просил помещение для выставки. В Москве не дают. На Мордо- вию согласился. Пусть там выставят. Так и это отказали. Я ж их всем, всему народу привёз... Что, они никому не нужны А ведь обещали: и мастерскую, и выставку, и альбом... Мне 75. Хочу ещё для народа поработать! Лебедев с тем же добрым выражением лица, тихо, доверительно продолжает свою прерванную мысль: - И... ни одного портрета вождя, Иосифа Виссарионовича, ни одной его скульптуры... 75 лет тебе И за семьдесят пять лет ни одного портрета Сталина! Как же так, товарищ скульптор И выскакивает начальник искусств СССР из бархатного кресла, и нависает над огромным столом, над кабинетом, над Мастером и кричит низким металлическим басом. - Что же ты привёз из Аргентины Еврея Моисея Порнографию Формализм Абстракцию Голых ****ей в подарок советскому народу, антисоветчину! народу-победителю, народу -- герою Что привёз, я тебя спрашиваю Молчишь, сука Так я тебе отвечу: идеологическую диверсию привёз. И я тебе не позволю...- тихо, почти шепотом, - Ладно, всё! Пшёл вон! Эрьзя стоит белый, в руке твёрдая трубка из альгаробо, и вдруг тонко и страшно кричит и замахивается, что было в руке - трубкой, идёт, идёт на большого начальника советского искусства... - Ба-а-а-а-ста-а! Что я привёз Пинет берянь! Пёс дрянной! Но над столом никого нет. Большой начальник Поликарп Иванович Лебедев прячется под стол и смотрит снизу. Между тумбами большого стола он видит, как старик сплюнул и тяжело пошёл к двери. Лебедев застрявший, под столом - живот мешает, от страха съёжился и залез, а теперь вылезти не может: - Ты мне ещё поплюёшься, етит твою мать! Кровью поплюёшься! Шипит Лебедев, вылезая толстым задом из-под стола. Снимает трубку чёрного аппарата без диска и сразу слышит голос из ЦК. - Да, товарищ Лебедев - Э-э-э... Компривет, Николай Гаврилыч, тут один эмигрант... - Ну -- спрашивает голос из ЦК - Скульптор Эрьзя... У меня бы... - Ну - Ведёт себя... - Слушай, товарищ Лебедев, - голос из ЦК суровеет, - что у ЦК нет дел поважнее твоих скульпторов Тебе что поручили Искусство! Ну и руководи! - Да, но я хотел посоветоваться... - Сам руководи... Сам! -- телефонный отбой. Глава седьмая "Топтун под окнами" МОСКВА. КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ЗИМА. ДЕНЬ. Коммунальная квартира, где живут Нефёдовы и Эрьзя. Репродуктор заливается советской песней. Мастер в комнате Нефёдовых, сидя на диване и покуривая свою трубку, реставрирует "Автопортрет", пострадавший от перевозок. Рядом на своей подстилке старый Леон. Комната заставлена распакованными и не распакованными ящиками с работами Мастера. Везде, где только можно, стоят скульптуры, из всех углов выглядывают бюсты и головы. Вдруг Леон рычит, встаёт со своего лежака, насторожённо смотрит в сторону двери. Из прихожей слышатся звонок, голоса соседки Розиной и незнакомый вежливый мужской. Дверь открывается и в комнату, одновременно с тихим стуком входит человек - лейтенант Госбезопасности Цекиновский в сером пиджаке, белой рубашке с галстуком, доброжелательно, очень запросто улыбается. - Можно Мастер с Леоном молча смотрят на гостя, ждут. - Здрасте, Степан Дмитиевич! -- по-свойски улыбается лейтенант Госбезопасности. - Здрасте. Аванти. Входите... Тихо, Леон! - Ну, как здоровье, Степан Дмитриевич -- кивает на стул, - Разрешите Цекиновский садится на стул, щёлкнув зажигалкой, закуривает "Казбек", оглядывается, цокает восхищённо языком. - Потрясающе! Потрясающе! Слышал, слышал. Но -- это выше слов! Скульптор Эрьзя! Мастер внимательно следит за ним, потом густо дымит, спрашивает из облака дыма. - Вы из НКВД - Ну, как вам сказать: - продолжает улыбаться лейтенант Цекинов- ский, - да, я сотрудник органов... - Я ж и говорю: из НКВД. - НКВД уже нет. Есть КГБ. - И что здесь нужно органам - "Открою, не таясь", как в песне поётся: - опять по свойски говорит лейтенант КГБ Цекиновский, - вы Степан Дмитриевич, если я не ошибаюсь, долго жили за границей. - В Аргентине жил. - Целых двадцать семь лет там жили. - Да, жил. - Ну, и как в Аргентине жилось вам - А что вас интересует - Ну, как что Жили за границей: в Аргентине, в тёплой и богатой капстране, там зимы не бывает. Тепло там - Тепло. - Страна богатая - Не бедная, но... разные люди и там живут по-разному... - Вы-то, как жили Хорошо жили или плохо Богато или бедно - Ну, не бедствовал... - Не бедствовали И много зарабатывали - По разному. - Были известны западному миру! Ведь так Знамениты были Степан Дмитриевич - Да, как вам сказать. - Не скромничайте. Вы были очень известны: "Русский Роден - Стефан Эрьзя"! - Не понимаю, о чём вы Чего вам надо, товарищ орган - Меня зовут лейтенант Госбезопасности Цекиновский. А почему я спрашиваю: как не понять: жили вы в тёплой и богатой капстране, не бедствовали, всемирно знамениты! И вдруг приехали к нам. Пенсию вы не заработали, пособие по старости -- ну, думаю: не более 500. Мастерская вам не светит. Диванчик, продавленный у племянника в коммуналке... Что ещё Коллеги вас не приняли, Союз художников, я имею, называют вас формалис- том, дэкодэнтом и вообще, - доверительно, почти шёпотом, - Если не секрет, вы по каким соображениям на старости лет сюда перебрались Вы же умный человек, Степан Дмитриевич! А Мастер молча, сосёт потухшую трубку, смотрит на Цекиновского. Смотрит на Цекиновского и старый верный пёс Леон, и в глазах его уже светится азартный огонёк -- ухватить брючину. - По личным, - по личным так же тихо и доверительно отвечает Эрьзя. - Ну, я и спрашиваю, по каким личным -- очень интересно лейтенанту КГБ Цекиновскому. Эрьзе надоел этот разговор: - У КГБ есть претензии ко мне, лейтенант Цекиновский Какие Сотрудник КГБ лейтенант Цекиновский не привык, чтобы ему задавали вопросы, обычно вопросы задавал он, смотрит на Мастера и молчит, растерялся, не знает, как вести допрос. Вспомнил, как учили в спецшколе: надо -- сменить обстановку -- встаёт, выдёргивает штепсель из розетки репродуктора, обрывает на слове резвую песню. Тихо. Тикают деревенские ходики. Шумит за окном Арбат. А Эрьзя продолжает, бурчит недовольно: - ...Если нет претензий, то мне некогда. Я очень занят. Лейтенант Цекиновский оправился, пошёл в наступление: - А что вы так, Степан Дмитриевич, заволновались, загорячились У нас такая работа: знать, кто к нам приехал и зачем. Мы обязаны понять... Эрьзя поднимает голову, смотрит в глаза лейтенанту КГБ: - Зачем вам понимать - Вы что, товарищ Эрьзя, газет не читаете, радио не слушаете - Нет. Не читаю и не слушаю. - Это ещё почему - Да не хочу. Мне это не интересно! - Не интересно -- лейтенант ухватил крючочек, теперь можно и вытягивать вражескую сущность, - Значит вам не важно, что происходит в стране, какую вы изволили сделать местом своего проживания - Не интересно и не важно! - Но, приехав из капстраны, вы поселились где В Москве! А родом вы, из каких мест будете Из Мордовии. - Ну и что -- устало отвечает Эрьзя. - А то, что Москва -- столица, - покрепче ухватил за крючок лейтенант КГБ, - здесь все посольства, здесь Правительство, здесь мозг страны -- ЦК партии. Короче, Москва - режимный город. - Но я-то здесь причём - Вот я и говорю, что время сейчас напряжённое, международная обстановка сложная. Вы человек оттуда. К вам обязательно придут искать участия, защиты, денежной помощи... Вы ведь мордвин... Эрьзя не выдерживает, перебивает лейтенанта КГБ Цекиновского: - Кто придёт - А никто не приходил - В каком смысле Лейтенант КГБ Цекиновский доверительно, шепотом: - Ну, кто-нибудь из колхозов, беглые без паспортов, без прописки... У вас здесь, я знаю, собираются разные люди, чай пьют, беседуют меж собой... С этими словами лейтенант встаёт, ходит по тесной комнате, гладит голову "Автопортрета", нависает над Эрьзей и продолжает: - Мастерскую хотите Будет у вас мастерская в центре Москвы. Дадим и большую квартиру при мастерской с прислугой, дачу в Передел- кино, машину с водителем, штатных лепщиков или, как вы их называете, рубщиков. Мы многих из вашего брата, вернувшихся эмигрантов, обеспе- чили... Эрьзя шепотом: - "Мы" - это кто Лейтенант КГБ Цекиновский, широко улыбаясь, как очевидное и понятное всем советским людям: - Советская власть, народ. - Мне много лет, товарищ лейтенант, - говорит Эрьзя, чтобы закончить надоевший ему разговор, - мало жизни осталось. Работать мне надо... Лейтенант КГБ Цекиновский, радушно улыбаясь, - Так мы договорились, Степан Дмитрич Да - Ни о чём мы не договорились. Я -- старый скульптор, мордвин, никто ко мне не заходит... Лейтенант КГБ Цекиновский с притворным огорчением: - Жаль мне вас, но ничего не поделаешь. А я пришёл вам помочь, а то выселят вас из Москвы, может, и родственников ваших. Сначала в Чувашию, а потом в Казахстан... Или подале. Дорога известная. Эрьзя мрачнеет, поднимается с дивана: - Баста-баста! Хватит тут сидеть. Уходи. Пёс у меня злой... Как бы не порвал чего! Уходит непрошеный гость. В комнате тихо. Радио не поёт. Мастер берёт тряпку, вытер то место "Автопортрета", которого касался Цекиновский... Через неделю. На кухне только Зоя Алексеевна и Михаил Нефёдовы. Здесь, как и всюду теперь по всей квартире стоят ящики со скульптурами, на ящиках головы, торсы и скульптуры. Скульптуры стоят и в коридоре, и в прихожей, так что квартира как бы заселена произведениями Мастера. Зоя Алексеевна жарит картошку с чайной колбасой. Супруги тихо беседуют между собой, посматривая в приоткрытую дверь в свою комнату, где за столом под оранжевым абажуром Вася делает уроки, на диване Мастер, в рабочем халате и берете, покуривая свою трубку, реставрирует "Бабу Ягу". На своей подстилке лежит Леон. - Ну и... -- спрашивает шёпотом Зоя. Михаил шёпотом рассказывает: - Собрались члены жюри Худсовета Академии Художеств... - Всё те же шестёрки -- тихо подсказывает Зоя. - Да, если, кто из них, я думал, нормальный мужик, так это -- Саша Кибальников. И вот Кибальников, пошептался с Никогосяном, вдруг встаёт и говорит. Заметь, сижу рядом. Он знает, что это мой дядя, и говорит: "Вот не знаем, что нам с Эрьзей делать!" И... так ручонками разводит, разводит! Не знает, мол, бедный, несчастный, что делать: допёк его, видите ли, Эрьзя!!! ... Томский выступает: - "Пусть Эрьзя научится себя вести! Ведёт себя плохо!". - А что ты - Что я Что я... Устроил скандал. Меня вывели. - Ну, это естественно. - Что естественно - А то, что боятся его. В этом и дело. Кто для них Эрьзя Художник -- Нет! Мастер -- Нет! Конкурент! Причём такой мощный, ни на кого не похожий конкурент. Они понимают, что таких, как они -- много, а Эрьзя-- один! Вот они и скучковались против него. Михаил ходит по кухне, заглядывает в комнату, на Эрьзю, который, отложив "Бабу-Ягу" на пол, чистит над газетой свою трубку. - Совсем скис - Да, нет, не скис, - говорит Зоя, - бодрится, но страдает от безделья. Ты его в своей мастерской обустрой, пусть работает. - Уже обустроил, но как работать Половина инструментов в Загор- ске. Заготовки тоже там. Многое запаковано. Что Где Не знает ... Всё из рук у него валится. Да, забыл сказать тебе -- топтуна за ним видел. Зоя удивлённо оглядывается на Мишу. - Что, серьёзно - Посмотри в окошко... Зоя подходит к окну. В морозном скверике напротив подъезда их дома на лавочке сидит человек и при свете уличного фонаря "читает" газету. - Он - Он. - С ума сойти! Подходит к Михаилу, прижимается лбом к груди мужа, плачет. - Миша, не хотела тебя сразу, но у нас серьёзные неприятности... - Ещё что Выселяют - Может и хуже. Вон повестка, на столике. Я хотела тебе... потом ...её... показать... - Из КГБ, так, так...- Михаил молча читает повестку, - Кто принёс - Какой-то в штатском. Я расписалась. Михаил ходит по кухне, шёпотом: - Успокойся, Зоинька. Это ерунда. Если принесли повестку: "явиться". Это не арест. Это для беседы. А беседа - это ещё не расстрел и не лагерь. - Но ведь приходил же этот из КГБ, уговаривал, угрожал дяде... Не знаю, не знаю... Что будет! Что будет! Михаил смотрит в комнату на Эрьзю: - Ему про повестку не говори, Зоинька. Сам пойду на Лубянку и всё улажу... Ну, милая, ну зайчик мой, не боись. Всё это мелочи жизни! Бывало и похуже!... А как там картошечка Пахнет вкусно-о-о. Не дрейфь. И это переживём, Зайчик - Переживём, - бодрится Зоя, вытирая глаза и нос фартуком - Созывай народ на картошечку! Зоя несёт сковородку с картошкой в комнату. Михаил, сложив повестку в карман, несёт хлеб. Все устраиваются вокруг стола. И начинается пиршенство -- что может быть вкуснее жареной картошки с чайной колбасой и чаем с конфеткой. Зоя спрашивает Эрьзю и Васю. - Были у Конёнкова Ну, рассказывайте, очень интересно! Эрьзя с удовольствием рассказывает: - Были, были с Васей. Расскажи, Вась. - Классно у него мам-пап! -- рассказывает Вася, - Такая мастерская большая, мам-пап, в Центре, на Горького! - Тебе понравилось у Сергея Тимофеевича -- спрашивает Зоя - Ещё бы! - А скульптуры Он тоже в дереве работает, как и дед Степан. - Скульптуры Ну, видел я там один пень. Называется "Зевс"... Я бы сказал, что... в общем, так себе. Но, с дедом не сравнить. У деда, смотри, они все говорят, будто переживают чего... А у того, деревяшка, она и есть деревяшка. Эрьзя смеётся: - Разбирается... - Нет, я, правда, -- объясняется Вася, - Это не оттого, что хочу тебе приятное сделать, дед. Я честно говорю. - Ну, а как он вас встретил -- спрашивает Михаил. - Дружески, - рассказывает Эрьзя, - Жена его, Маргарита, сразу -- за стол. Там у него в квартире всё отдельно: мастерская отдельно и столовая, и спальня, и кабинет. Угостили нас... коньячком-с! - Да, мам-пап, икрой чёрной, красной, - добавляет Вася, - рыбой вкусной, апельсины... Мы от пуза, да, дед - От пуза -- от пуза, соглашается Эрьзя, - Я спрашиваю, как он мастерскую такую получил Не ответил, о погоде стал говорить... - Дядя, я тебе кое-что объясню, - говорит Зоя, - В общем-то, все это знают, что Маргарита, жена Сергея Тимофеевича, она не просто жена. Это, ну как там, на Западе -- менеджер. Очень боевая баба. Приехали с долларами. Там в Штатах много продали всяких фольклорных работ. Здесь она быстро подружилась с Лебедевым. Ты с ним поссорился, а она подружилась... Много друзей у неё в органах и в Правительстве. - Зоинька, - поправляет жену Михаил, - никакая она не менеджер, а просто агент КГБ. Поэтому Сергей Тимофеевич без труда и быстро, когда захотел, вернулся в Союз, поэтому такая мастерская в Центре...- смеётся - Собирается прожить 300 лет, гимнастикой Перуна по утрам занимается. На каждом перекрёстке кричит, что он чистокровный русский, что только он работает в истинно русской пластике -- дереве. Вот -- "Зевса" сделал... - шутливо иронизирует - А ты, дядя, не русский, ты -- эрзя, есть мордва. Так что работаешь не в русской пластике, а в какой-то не понятно какой, но не в нашей! Во - идиоты! Во - идиоты! Молча едят картошку. Эрьзя задумчиво: - Мы уходили, он говорит: "Хочешь, работай у меня. Места и для двоих хватит"... А в глаза не глядит. Чего ж не понять -- ждёт, чтоб ушли поскорее. - А ты - - Сказал, что у тебя работаю, что у тебя и для него место найдётся. Как, найдётся - Найдётся -- у параши! -- смеётся Михаил. - Для меня у них нет места. - Да, брось ты, дядя! Всё это -- мелочи жизни! Они не тебя лишают возможности работать, они всех лишают твоего искусства! Васе не терпится ещё рассказать о путешествии по Москве с дедом: - А ещё мы на Белорусскую ездили. Там дед смотрел на статую Горького, жалел его, а потом поехали на ВСХВ там "Рабочий и колхозница", а "Маяковский" на площади деду не понравился. Дед, как ты его обругал: - "Штаны есть, пиджак есть! Где Маяковский". А метро деду понравилось, да, дед - и тут Вася вспомнил и хохочет, - А когда дед смотрел подземные скульптуры на станции "Площадь революции", то страшным голосом мне на ухо, - Вася изображает страшный голос. -- У-у-у... А по ночам они по Красной площади бродят, коммунизм встречают... У-у-у! Эрьзя удивлённо: - Идёшь ночью по Москве -- все учреждения работают. Во всех окнах свет. Не спят начальники. Зоя объясняет: - Сталин ложился в 4, в 5 и может потребовать любого в любое время. Справку, отчёт. Эрьзя задумчиво: - Это, Зоинька, тёмные силы по ночам работают. Утром Творец даёт созидание и благотворение, а ночью на землю спускается тьма духовная..., - и тут вспомнил что-то, оживился, - Постой-постой, Миша, я когда-то дружил с Федей, с Фёдором Гладковым, писателем, позвони ему, скажи, что хочу с ним встретиться. Он сейчас, вроде, влиятельный человек. - Сколько сейчас, - Михаил смотрит на часы, - Ага, ещё не поздно. Где у меня справочник писателей, - листает справочник, - Так. Так... Гладков Фёдор Михайлович. Наберу и позову. Уходит в коридор, звонить по телефону. - А что, если самому написать -- говорит Зоя. - Сталину -- смотрит на неё Эрьзя. - Сталину, - кивает Зоя. - Лебедев меня обругал, что не сделал его портрет. А мне и в голову это не приходило... Нет, думал, но что-то не хотел... -- молчит, размышляет, - Ну, сделаю. Есть для него одно полено... А В комнату входит мрачный Михаил. - Ну, что -- одновременно спрашивают Зоя и Эрьзя. - А ничего. Узнал, что звоню от тебя, так в штаны навалил от страха. "Понимаете ли, Эрьзя -- эмигрант. Эрьзя -- то. Эрьзя-- сё...". Эрьзя возмущённо: - Какой же я эмигрант. Я от советского гражданства не отказывался! - Короче, не захотел с тобой разговаривать... Не огорчайся. Всё это -- мелочи жизни. Я вот что надумал: напишем Сталину... Глава восьмая "Оружие пролетариата." МОСКВА. УЛИЦА АРБАТ. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Эрьзя сидит на мокрой железной лавке, на улице. Серые сугробы. Идёт дождь. Мимо снуют прохожие. Звучит бодрая песня. Звук хриплый. Уличный динамик явно простудился. Легко на сердце от песни весёлой. Она скучать не даёт никогда И любят песни... Мастер сидит под жёлтым зонтом в своём ратиновом реглане, коричневом берете набекрень. Леон держится у ног, поглядывает на Мастера, привычно слушает его разговор с самим собой. Эрьзя говорит громко, порой даже выкрикивая отдельные слова. Спешащие мимо москвичи не обращают внимания на старика с собакой. - Нет! Ничего не понимаю... Это чёрт знает что! Какой-то заговор: приехал, и как будто меня нет! Никто не знает, что приехал сам Эрьзя! Полтора года не работаю. Неужели так и не дадут..., - оглядывается, говорит Леону, - Мне что-то не сидится, Цёра, давай ещё погуляем... Идут, прикрываясь от дождя жёлтым аргентинским зонтом. Эрьзя продолжает жаловаться: - Отчаяние какое-то. Такой жалкой жизнью просто жить не стоит. Если не работать, то, что остаётся... Переходят Смоленскую площадь, идут по Садовому, спускаются по Баррикадной. Эрьзя идёт по Москве, разглядывает новые таблички названий улиц, новые дома, магазины. Всё другое, знакомое и незнакомое. - Ты знаешь, Цёра, я не узнаю улиц. Вернее улицы всё те же, но у них другие имена, очень странно и зачем На перекрёстке Трёхгорного вала и Красной Пресни стоит Эрьзя, рядом Леон. Перед ними памятник молодому пролетарию, который ломает мостовую, выворачивая из неё булыжник. Знакомая скульптура "Булыжник оружие пролетариата" Ивана Шадра. - А-а-а, старый знакомец! -- вспоминает Эрьзя, - Когда-то знал тебя в глине. Вот значит, где стоишь нынче... - Эрьзя подходит ближе, трогает пальцем материал, - ...в бронзе. Мастер смотрит на "Пролетария". "Пролетарий" исподлобья смотрит на Скульптора. Они поняли друг друга, и лучше бы им не встречаться. Но они ещё встретятся. МОСКВА. КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ЗИМА. УТРО. Мастер и Леон одни в комнате и, видимо, в квартире. Радио выключено. В комнате невероятно тесно от скульптур, бюстов, голов, начатых заготовок, которые стоят тесными рядами, к некоторым вообще невозможно подобраться. У дальней стены на помосте - "Моисей". Он как бы возвышается над остальными головами и телами. В комнате под окном организовано рабочее место: пневмомолоток, на треноге -- работа (пока неведомая большая коряга, готовая превратиться в образ), цепи с кронштейна, на цепях бормашина. Мастер работает: срубает с коряги кебрачо кору, делает надрезы, надпилы... И, если приглядеться, то уже можно узнать в этом грубом куске знакомые каждому советскому человеку усы, нос с горбинкой, жёсткий прищур, где должны быть глаза. Отходит, смотрит... отбросил занавеску от окна. В провале древесной ткани вдруг вспыхивает огонёк и уже таится, движется неведомая жизнь. И нет-нет, но вдруг возникает и пропадает, лукавая и жёсткая улыбка Вождя. Эрьзя задёргивает занавеску, хищный прищур исчезает, остаётся только контур, очертание портрета. Мастер работает, задумчиво говорит сам с собой: - Как она говорила Шифра... "Не таких ломали" - отчаянным шёпотом, - Сломали А может, не сломали. Может это я сам захотел... Сделаю и пусть подавятся. И пусть сломали... И забуду к чёрту! Мастер работает бормашиной, шлифует тяжёлый подбородок вождя. Вокруг рабочего места клубится облако "Золотого руна". Фреза снимает слой за слоем, сыпятся на пол опилки. Леон что-то чует, вскакивает и с громким лаем устремляется к двери. Эрьзя включает репродуктор. Льётся радостная, бодрая песня. Сильный стук в дверь. Эрьзя проходит к двери, спрашивает: - Кто там Никого нет дома! Голос за дверью: - Степан Дмитриевич, открывайте, к вам гости. - Что за гости. Я никого не жду. - Открывайте! Степан Дмитриевич. К вам хорошие гости. Эрьзя бурчит про себя: - Что может быть от вас хорошего Тихо, Леон! На место! Снимает цепочки, отодвигает засов, отпирает замок. Входят один за другим трое: двое мужчин в добротных дорогих дублёнках, каракулевых шапках и высокая дородная дама в дорогой норковой шубе. Дама, видимо, большой начальник, что-то бормочет, видимо такая манера здороваться, прямо от дверей направляется к "Моисею", но по дороге, как наталкивается, как ударяется обо что-то: перед ней лежит "Страсть". Неимоверным усилием отрывается и с брезгливым видом подходит к "Моисею", стоит, смотрит на огромную голову, обходит сбоку, трогает дерево пальцем, нюхает палец. Один мужчина остаётся в дверях, другой, это помощник Фурцевой, проходит к Мастеру. - Здравствуйте, Степан Дмитриевич. - Здравствуйте. - Можно осмотреть - Уже смотрите... Помощник Фурцевой очень тихо и доверительно: - Решается вопрос о вашей выставке. - Давно пора. Мастер, не обращает внимания на гостей, возвращается к работе. Дама, смотрит на "Моисея", подходит сзади к Эрьзе, секунду наблюдает за его работой. Но вот она угадывает в заготовке знакомые черты, и лицо её напрягается, подбритые брови удивлённо поднимаются. Она обходит заготовку, осматривает её ещё раз. Молча смотрит на Мастера. Расстегнула шубу. С норки с модной оборкой на пол натекает лужа. - Я запрещаю тебе делать это! -- строго произносит Фурцева. - Что -- спрашивает Эрьзя, не поднимая головы. - Ты слышишь Я запрещаю делать Его! -- повторяет Фурцева уже на два тона выше. - Это почему - На это надо иметь право. Заслужить надо! -- уже на три тона грознее и выше повторяет Фурцева. До Мастера доходит запрещение, растерянно повторяет непонятное: - Что заслужить Как это... Кому служить Фурцева, брезгливо сморщив нос, говорит тихо: - Ну, как же ты нам всем надоёл, Эрьзя! Со всем этим, - подыскивает слово, - Этим! Этим абсрак... абсруг... низьмом, - нашла слово, указывает на "Леду", - Этим срамом! Что-о-о -- Мастер понял, что "его бьют и плакать не дадут!" И накатывает, накатывает гнев. Фурцева не видит его лица, продолжает распекать, как привыкла гнобить и поучать, прикормленных советских художников: - Вы что же не понимаете, что это -- просто не-при-лич-но! А ещё художник, называется! Срам! Срам! Срам! Мастер слово не ищет. Слово само выстреливает. Он встаёт и кричит тонким, хриплым голосом: - Ты что, баба, белены объелась! Сама ты - срам! Пошла вон, мокро- хвостка, а то выпорю! Дама с бурым от возмущения лицом топает ножкой в натёкшую с шубы лужу, устремляется к выходу, у "Страсти" останавливается, снова, как в прошлый раз, будто, наткнувшись на что-то, оборачивается, мгновение ждёт, что Эрьзя скажет что-то, попросит прощения, объяснится. Но Мастер даже не смотрит. Помощник, стоящий с ним рядом, торопится за ней, выбросив на ходу. - С ума сошёл Это же Фурцева! Эрьзя автоматически ему вслед: - Кто такая - Второй секретарь МГК! Не видать тебе выставки, как своих ушей, Стё-па! И добавляет с лестничной площадки, когда Эрьзя закрывает за ними дверь. - Зря нахулиганил, Эрьзя. Начальников в лицо знать надо! Эрьзя горестно садится на диван, напротив "Моисея", уже отошёл, теперь растерянно бормочет: - Откуда знать, что она такой начальник И как это вдруг, без предупреждения. Взяла и явилась, сволочь. На те вам! Спокойно, низким эрьзиным голосом заговорил "Моисей": - Да очень просто: поступил сигнал сверху, вот и явилась в паузу, для галочки. Отчитаться, что это за какой-то редкий зверь к ним забежал, Эрьзя неведомый - Не понравилась она мне. - Мне тоже! -- говорит Моисей. - А тебе, Леон -- спрашивает Эрьзя Леона. Старый седой Леон, как всегда, понимающе смотрит на Мастера, неодобрительно обнажает жёлтые стёртые клыки. - Леону тоже, - смеётся Мастер. И тут до него доходит все, что с ним теперь будет, накатывает тихая паника - Но... я, я, кажется, что-то натворил... Ну, откуда мне знать, что вот так возьмёт эта сволочь и ворвётся... Что же я наделал, старый дуралей! Что я наделал!!! Ведь вообще перекроет все дороги. Выставки, это понятно, не будет. Из Москвы нас попрут! А куда это всё! Что же я натворил! Что наделал! Что на-де-лал!!! Вскакивает, бегает по крохотному пространству от "Моисея" к окну и обратно, швыряет берет, бьёт себя по всклокоченной лысине, истерически кричит. - Восьмой десяток, а ума не нажил. С людьми разговаривать не научился. Ведь она Сама приехала. Са-ма! Если бы знал, то всё было б! А я её обругал! Выпороть грозился! Зачем За что Какая я сволочь! Пандо пря! Кретино! Тонто! Ай-яй-яй! Ну, какой же я мудак! А-а-а-а! "Моисей" смотрит на него, терпел-терпел. Но лопнуло терпение, кричит по эрзянски, как по башке дал: - Иля пижнэ! Не кричи! Ты мне на нервы действуешь! Перестань! Истерикой делу не поможешь. Успокойся. Я тебя понимаю: не сдержался, с тобой это бывает. Но эта стерва сама вздумала кричать на тебя! Вспомни, как она визжала - подражает Фурцевой тоненьким противным голоском, - "Я запрещаю тебе делать это! Ты слышишь Я запрещаю делать Его!". Вот ты и не сдержался. Эрьзя не может успокоиться, бегает по комнате, продолжает ругать себя: - Не имел права не сдержаться! Три года ожиданий, унижений, безвестности... А теперь вообще - полный пандадома, провал! А мне под восемьдесят. Всё поздно! - Когда тебе под восемьдесят, - утешает "Моисей", - три года, как миг... Эрьзя бросается на диван, не может остановится: - И 24 года, как миг! Чего я там-то застрял - Как чего -- напоминает Мастеру "Моисей", - Приехал в Европу -- всех поразил! Начался ажиотаж: Эрьзя! Эрьзя! "Русский Роден!", "Русский Микеланджело!"... Тебе это так нравилось. Так льстило твоему самолюбию. А миг вылился в 24 года в Аргентине... Ты жалеешь Эрьзя вскакивает, снова бегает по комнате: - Нет, нет! В Аргентине я встретил свой материал, в котором могу..., - останавливается, - мог бы их всех превзойти! И Родена, и Микеланджело и всех! - Ты опять о своём. Зачем тебе это соревнование Оно от твоего мужицкого упрямства. В соревновании теряется смысл творчества. Это путь в тупик. Понимаешь - При чём здесь это Я всё! "Хенде хох!", как сказал Миша. Теперь уже "Моисей" заводится в споре: - Какой "Хенде хох"! Цёра! У тебя самобытный природный гений. Ты не похож ни на кого. Ты -- другой. Твой путь особый, эрзянский, непов- торимый... Твой путь в стороне и от музейной классики Европы, и от их поисков новых искусственных форм, от советского реализма. В служении Творцу у тебя своя дорога. Чего ты испугался Ну, их на хрен! - Зачем ты это говоришь - Ты очень суетился на Западе. Чтоб не суетился ты и здесь, чтоб не продал первородства своего за советскую чечевичную похлёбку. Их дороги -- чужие дороги. Не бойся этой мелкой партийной чинушки! Как ты сказал, мокрохвостки. Так что не сетуй и не кричи... - Не могу не кричать. Ну, сам посуди. Три года, как приехал, ничего и никому не показал, что я привёз, что сделал! Да, я очень гордился своим решением подарить свои работы советскому народу, думал, надеялся, что это будет оценено, был преисполнен чувством дарителя и ждал аплодисментов, ждал восхищения, ждал благодарности от благодарного народа. А где, я тебя спрашиваю, народ Но народа-то нет! А кто есть Какие-то чиновники, вроде этой сволочи из МГК-а, слово-то какое-то матерное эм-гэ-кака, которые ничего не хотя-а-ат! Всё конец! Уже никому, никогда, ничего не покажу! Ты думаешь: я -- Эрьзя Нет, я сломанный Эрьзя! "Хенде хох!". - Опять ты с этим "Хенде-хохом"! Цёра! Давай сначала: вспомни - ты зачем вернулся в Россию За славой За признанием За деньгами Ты за этим приехал домой, привёз с собой вагон корней, рассчитав, что до конца жизни этого вагона хватит. Тебе казалось, что всё ещё впереди. Будешь создавать шедевры. Что такой щедрый, что всех будешь одаривать и учить, а они расплачутся от умиления, благодарности и восторга... Они не расплака- лись. Они просто не заметили. И это убивает тебя Эрьзя молчит, мотает головой, нет, нет. Он не согласен: - Это всё так и всё не так... - Что не так - рычит "Моисей", - А не ты ли говорил, что страшно умереть на чужбине, что мечтаешь вернуться в Мастораву Ты так говорил - Ну, говорил! - Ты это хотел. Ты это получишь: ты вернёшься в Мастораву и умрёшь в ней. Эрьзя молча проходит по мастерской, останавливается и смотрит в окно. "Моисей" смотрит ему в спину, продолжает: - Молчишь Но может тебе уже Масторава и не нужна. Там была нужна, а приехал и не нужна Что-то другое мучает Что Эрьзя отвернулся от окна и, не глядя на "Моисея", проходит к койке, садится, взявши голову руками, мочит. "Моисей" тоже молчит, потом, уловив его желание что-то возразить, тихо говорит: - Молчишь Так я скажу тебе: ты хочешь и здесь славы и признания. Я понимаю: признание там, для тебя -- это чужое признание. Тебе нужно признание здесь! Нужна слава здесь! Она тебе необходима. Она запитает тебя, как художника. Ты не можешь быть безвестным. Это лишает тебя сил. Это тебя раздражает. Ты, как ребёнок, радуешься, когда тебя хвалят. Почему "Русский Роден" Почему не просто "Скульптор Эрьзя" "Великий Эрьзя". Ведь это так - ты великий скульптор, не меньше, чем Микеланджело! Эрьзя поднимает голову смотрит в тёмные глазницы "Моисея": - Да, это так! Но мне что-то не повезло. Понимаешь Ну, не везёт и всё тут! И проклятая старость накатывает. Такая безнадёга! Как поезд ушёл, а ты на вокзале, и только рельсы гудят... А столько ещё идей, замыслов. Ведь, действительно, целый вагон дерева привёз! Зачем Теперь всё прахом! - А я говорю тебе, успокойся. У тебя ещё много, чего будет. Увидит, узнает народ твоё искусство и восхитится, и признание придёт, не надолго, но придёт... - Спасибо, друг, Моше! Я уже не верю. "Моисей" шепчет ему из темного угла комнаты: - Подойди ко мне ближе. Я что-то тебе скажу. Эрьзя подходит: - Что - Его скоро не будет, - шепчет Пророк - Как не будет - Очень просто -- помрёт. - Успокаиваешь Он бессмертен. Кстати, я его сегодня кончил... Мы с Мишей письмо Ему написали, но, думаю, что всё прахом теперь. Жаль, что послал эту проклятую бабу. С верстака у кровати, как тёмное пятно на фоне синего зимнего окна, тяжёлой глыбой обработанного урундая на них смотрит Сталин. МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. ВЕСНА. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. Эрьзя с Леоном гуляют по Москве, выходят на Красную площадь. Дождь кончается. Мастер идёт, опираясь на зонт. Рядом трусит Леон. Площадь почти пуста и призрачна. Два-три куда-то спешащих человека. В лучах прожекторов с крыши Исторического музея мутно поблескивает брусчатка. В этот день они с Мишей отправили письмо Сталину с просьбой о помощи. Вот текст этого письма: "... будучи в Аргентине, я обратился в Совет Министров СССР с предложением передать в дар Советскому Союзу мои двадцатилетние труды -- 160 скульптур. В сентябре 1950 года я привёз 200 скульптур, часть из которых знает весь мир. Но до сих... От стены ГУМа отделяется фигура в штатском и движется по направлению к Эрьзе. Одновременно из будки около Спасских ворот выходит и направляется к Эрьзе милиционер. Сзади Эрьзю нагоняют двое с красными повязками на рукавах... ...Я обращаюсь к Вам, Иосиф Виссарионович, с просьбой о предоставлении мне из нежилого фонда помещение для мастерской. Мне 75 лет. Я полон желания отдать свой многолетний труд и опыт старого мастера советскому народу... Сверху Красной площади видно, как Мастер, оказавшийся в пересечении трёх движений охраны, останавливается, видимо пытается что-то объяснить, защищает собаку, которая рвётся на поводке, а её вырывают и бьют. ...Комитет по делам искусств отказал мне в просьбе о мастерской, о выставке моих работ, на которой хочу показать мой 25-летний труд... Видна неуклюжая драка. Эрьзя борется с четырьмя охранниками. Подъезжает милицейская машина и увозит Эрьзю и Леона с Красной площади. ...Ежели народ найдёт, что мои работы -- не искусство, тогда я смирюсь. Эрьзя. Скульптор". Глава девятая "Оттепель" МОСКВА. 1953. март КОММУНАЛКА НЕФЁДОВЫХ. ВЕСНА. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. Тем же вечером. На кухне под "Стефановку", под бычки в томате из консервной банки, идёт задушевный кухонный разговор. Беседуют о жизни Михаил Нефёдов с друзьями-художниками, назовём их - Бритый - на старой гимнастёрке - три орденские планки-одна под другой, Бородатый - медаль "За взятии Берлина" и горбун Симон в старом мятом пиджаке без орденов. Зоя на ночном дежурстве. Мужики готовят сами - на плите варятся "сибирские пельмени". У всех "нолито" - пора и выпить. Бородатый поднимает рюмку: - Не сдался старик и то, что приехал, не стал им подмахивать, а стоит на своём - это им, холуям, как под жопу врезал, да так, что они в себя никак не придут. Пьём за Мастера Эрьзю. - Присоединяюсь! - говорит Бритый, - Выпьем за него. Силён мужик! Не каждый на такое способен. Рехнуться можно: бросил Америку, привёз такое богатство. Это ж миллиона три долларов, не меньше, да ...Привёз, надеялся... И мордой об стол! Никому ничего не нужно. - Партийным бонзам не нужно, а народу нужно -- говорит Симон, - По всей Москве "сарафанное радио" только о нём толкует. "Эрьзя! Эрьзя!". Спрашивают друг у друга: где "Эрьзю" увидеть. Уже сюда ходят. Леон от лая охрип. Да, Мишань Михаил ставит рюмку на стол, озабоченно оглядывается на тёмное окно: - Жалко мне дядю, ребятки! Что-то загулял сегодня. Как бы чего, не знаю - беспокойно, мне что-то. Ладно, выпьем, чтоб ничего с ним не случилось, чтоб не заклевали, не загубили бы! Он ведь беззащитен, как естественный человек, который естественно относится к деревьям, к животным, к людям. Естественно, это значит относится с открытостью и добром изначально, не ожидая никакого подвоха и подлости. Он хочет любви, ожидая ответной любови. Михаил поднимает рюмку со "Стефановкой". Сдвигают рюмки, пьют. - Э-э-эх! -- крякает Бородатый, - крепка "Стефановка! Даже в этом его талант. Талант, он всё равно себя проявит. Так, а как у нас пельмеши - Талант Ха-ха! -- горько смеётся Симон, - Сколько талантов загублено здесь, что в Империи, что при Софье Власевне, не успев раскрыться И чем талантливее, тем страшнее прессинг, тем ужаснее судьба. Ещё Пушкин говаривал: "Чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом!". Но то был русский аристократ, с царём ручкался. За Микеланд- жело стояла Флорентийская республика, за Роденом французское светское общество, которое он обслуживал... Кто стоял в Европе за нашим Степаном Малая кучка интеллектуалов - эстетов. А кто был против -- свои. Они не потеснились. И Степан приехал домой -- беспартийная мордва, инородец, крестьянин... Один средь партволков, простодушный, открытый, уверенный, как ты говоришь, что очевидность таланта -- само доказательство. И...ничего, никому не доказал. Жилья нет. Денег нет. Выставиться, показать работы не дают, сволочи! Клевещут, обманывают. Белое называют чёрным. И бьют. И будут бить. Пока не добьют в полном понимании своей правоты. Завтра придут и арестуют. Где очевидность таланта Ну, зачем он вернулся Ладно, давай выпьем за всех нас. Выпили, заели бычками в томате. Михаил Нефёдов накладывает по тарелкам пельмени, разливает по рюмкам. - Выпьем за нас, - предлагает Бородатый, - Мы тоже, вроде, художники. Не такие, конечно, как Стёпа, но мы его любим. А зачем он вернулся Говорит, что Родина позвала, так Миш Его Родина позвала. И я его понимаю! Я был там, в плену, в лагере перемещённых лиц. И я там умирал. И нет ничего страшнее, чем умереть на чужбине... - Он уехал в 26-м, - говорит Симон, - думаю: Бог его спас. Миш, ты слышал о "Мордовском блоке" - Нет... - Ну да, не слышал -- их всех расстреляли в 30-м. Цвет нации... Тогда вся национальная интеллигенция в Поволжье косилась кровавым косарем. И мордву, и татар, и мари, и чувашей... Вырезал Паханок! А какое поколение тогда поднялось. Большие таланты! - Нда-а, приехал... -- говорит Бритый, - Наверняка, ведь посадят... Долго терпеть его не будут. - Да, перестань ты! -- отмахивается Михаил, - Пуганные! - Наивняк, ты Мишаня! - спорит Бритый, - Обвинят и посадят. Вот сейчас разворачивается борьба с космополитами, с евреями значит борьбу. Стёпу ведь тоже в космополиты записали. Ты слышал - Ничего не знаем, - упирается Михаил. - Начинают, как всегда с евреев, - продолжает Бритый, - а потом за других инородцев примутся... Начнут компанию: Россия для русских, обвинят в национализме... Начнут, сажать, ссылать, отстреливать. - И что делать - Что делать Кто виноват -- говорит Симон, - Великий русский вопрос. Если о старике, понимать его, любить его. Правильно говорит Мишаня. Восхищаться им. Всем говорить о нём. Всем говорить об Эрьзе. Сфотографировать его работы и показывать всем. Тебе, Мишаня, договорится с соседями, чтобы потерпели, и всех, всех, кого можно, тащить сюда, чтоб все видели Эрьзю. И, если не посадят, не стрельнут, то время сделает своё дело. Оно справедливо, время. И всё поставит на своё место. Время поставит его выше Микеланджело, выше Родена. Родена ещё назовут "Французским Эрьзей". - Ну, ты даёшь, Симон! -- смеётся Бородатый, - Так выпьем за такие чудные слова! - На том и стоим! -- поднимает рюмку Симон, - Выпьем, выпьем Стефановки"! Чокаются, выпивают, крякают, ухают. Миша наливает ещё по одной. Кто-то сильно стучит, не звонит, но сильно, очень сильно стучит в дверь. Все испуганно застывают на местах. Нефёдов торопится к двери. Выглядывают из своих комнат соседи, выходит Зоя Алексеевна. - Кто там -- спрашивает, не открывая дверь, Михаил. - Сталин померла! -- голос за дверью. - Постой! Что ты сказал -- спрашивает Михаил, суетливо рвёт цепочку, отодвигает засов, открывает замок, распахивает дверь. На лестничную площадку уже выходят соседи из других квартир, обступают дворника Фатыха. - Ты чего, Фатых -- трясёт дворника Михаил. - Сталин по-мер-ла! -- повторяет Фатых. - Что-о-о -- не верит Михаил. - Чириз пличо! - Сталин, гавару, померла! Вот чито! Все столпились у дверей, молчат. Бородатый, еле сдерживая ликование: - Число, число какое - Было 5 марта 53-го, - говорит Зоя, поднимаясь снизу по лестнице на площадку. - Горе-то какое! -- вдруг кричит соседка по площадке, - Боже, как же жить-то теперь! - А-а-а! Оставил нас, отец! - вторит ей, причитает вторая соседка по площадке, - Что же Как же мы без него! Михаил пропускает Зою в квартиру, закрывает дверь. Все проходят на кухню. Зоя, еле сдерживая радость, замечает рюмки, пельмени, "Стефанов- ку", шутливо спрашивает: - Всё выпили, ребята Осталась "Стефановка Давайте выпьем! - Наконец-то! -- почему-то шёпотом говорит Симон, - Откинулся, сволочь! Выпьем, товарищи! -- тоже шёпотом говорит Бородатый, наливая рюмку Зое, - Вот радость-то какая. Скажем так - нечаянная радость! Ура-а-а! Выпивают. Зоя спрашивает: - Где дядя Михаил тревожно глядит в чёрное окно, задумчиво: - Сталин умер... Может, что измениться. Выставку разрешат, мастерскую дадут Куда он ушёл Пойду искать... РОССИЯ. АЛАТЫРСКОЕ ЗАСУРЬЕ. "ЭРЗЯНСКИЙ МОЛЯН". БЕЗВРЕМЕНЬЕ. Звучит музыка и хор "Эрзянского Моляна". Он идёт знакомой звериной тропой по дремучему лесу. Самая чащоба, самая глушь. Тропа пробита в снегу звериными лапами: волчьими, медвежьими, росомашьими.... Стволы по пояс в снегу. Заснеженные ветви переплелись жилистыми руками. Деревья, преображённые в тела и лица, плачут и грустят, хотят предупредить, о чём-то. Многие смотрят недобро, а некоторые отворачиваются, но больше лиц приветливых... Впереди, сквозь тёмную чащу высвечивается изумрудная поляна, с радостным тёплым летом, цветами и бабочками, с мирными зверями-охранниками: лосем, медведем и белоголовой волчицей с волчатами. Он был когда-то и не один раз на этой чудной поляне с вечным летом, где всё так же поют птицы, порхают разноцветные бабочки-стрекозки, где мягкая, густая, как шерсть, трава с цветами и ягодами зовёт прилечь и отдохнуть навсегда... И пролетает над ним откуда-то сзади огромная лазоревая птица, совсем низко. Он чувствует тёплый ветер её полёта. Птица делает круг над поляной и садится человеческим силуэтом на поваленной старой берёзе. И смотрит на него большими синими глазами... - Что, пора -- спрашивает он МОСКВА 1954 года. 2-Я ПЕСЧАНАЯ УЛИЦА. 23/7. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ. ВЕСНА. УТРО. Утро. Идёт дождь со снегом. Редкие прохожие спешат по Песчаной улице. Раньше здесь была кулинария. Осталась кривая, изуродованная вывеска -- "Кули...рия". Вдоль стены дома, под тремя высокими окнами, свалены, присыпанные мокрым ноздреватым снегом, брёвна и комли альгаробо, кебрачо, урундая. Дверь с улицы в полуподвал, 5 ступенек вниз, в мастерскую. На лестнице толпится народ. Школьники с учительницей, студенты, домохозяйки, стоят, ждут: и солидные "в очках и шляпе", и простой народ. Посматривают на часы, терпеливо ждут, переговариваются, кто не первый раз, делятся впечатлениями Говорит женщина средних лет в довоенной шляпке. Это Цветкова: - Вы знаете -- это просто чудо, какое-то. Я уже в пятый раз прихожу и всё не насмотрюсь. Моложавый мужчина в пенсне, Попов, недоверчиво спрашивает: - Чего - Это так сильно, такие образы! -- пытается объяснить Цветкова - Что сильно -- не отстаёт Попов - Ну, как вам сказать -- настоящее искусство. Проталкивается сквозь толпу крупный мужчина в кожаном реглане с пристёгнутым правым рукавом. Рытченков, спрашивает: - Это здесь Эрьзя - Не торопитесь, молодой человек! -- не пускает его Цветкова, - Здесь очередь, а Эрьзя потом. По Песчаной улице идёт сержант милиции, завидя толпу у подвала, останавливается:. - Что за очередь Куда Зачем Последний подошедший к очереди, интеллигент в очках и бородке, это Левин, отвечает. - Эрьзю пришли смотреть. - Что за Эрьзя -- строго спрашивает сержант, - Кто позволил Мастерская Степан Дмитиеича. Слева от прихожей -- комнатушка. Это -- кухня, она же спальня Мастера. Матерчатый нефёдовский диван, лежанка для собаки у дивана, буфет, стол, стул, табуретка. На подоконнике электроплитка с кастрюлькой. В центре стола - огромный самовар из Аргентины с парохода "Вячеслав Молотов". На столе - колотый сахар в тарелке и большая жестяная банка с баранками, чтобы каждый, кто захотел, мог бы напиться чаю с баранками. Правда, баранки такие же твёрдые, как дерево, из которого Эрьзя творит свои скульптуры. Сама мастерская -- направо, на уровне земли и чуть выше. Окна в мутный от дождя со снегом двор. Вдоль окон ходят люди, проезжают машины. Как и в Аргентине по мастерской бесшумными тенями скользят кошки, лежат, или едят из миски под столом. Эрьзя работает с куском альгаробо на верстаке, негромко беседует с "Моисеем". Слышен негромкий говор с улицы. Шум у дверей, суета. Леон открывает старые слезящиеся глаза, ворчит, встаёт, с ворчанием трусит в прихожую. Кто-то робко стучит в дверь. - Ну, заговорился я с тобой, - говорит Эрьзя "Моисею", - одиннадцать, пора открывать - Леон, тихо! Сначала узнаем, а потом полаем, - Аванти! Проходите, пожалуйста! Мастер открывает. В дверях учительница, а за ней в мастерскую вваливаются полтора десятка школьников. Стоят, глаза таращат -- такого никогда не видели! И скульптуры из мастерской смотрят на оторопевших ребятишек, таких любознательных, шустрых московских ребятишек, они тоже никогда не видели. - Здравствуйте! -- кланяется Учительница, - вы товарищ - скульптор Эрьзя Мастер, с потухшей трубкой во рту, в руках стамеска и молоток, гостеприимно улыбается, рядом -- строгий, но справедливый и совсем не страшный, машет хвостом седой с прозеленью крупный пёс. Мы слышали, что можно прийти, - робеет учительница, и посмотреть. Говорят, что впускаете и бесплатно... - Да, да, проходите, пожалуйста! ... и повернулся, и ушёл делать своё дело, развесив за собой струю "Золотого руна". И пёс, не проявив уже никакого любопытства, ушёл вслед за ним. Эрьзя уже издалека, из мастерской: - Раздевалки у меня, правда, нет... Сами устраивайтесь. - Ничего, спасибо! -- благодарит учительница, - Мы на полу вот здесь сложим... Эрьзя из глубины мастерской: - Там, на кухне -- самовар. Уже вскипел. Пейте чай с баранкам ... Дверь чуть приоткройте, чтобы все заходили. Будьте, как дома! В прихожей вырастает гора пальтишек, валенок с галошами, и ребята кто в носках, кто в чулках, а то и босые, разбредаются по мастерской-выставке... И снова, и снова открывается дверь, и заходят люди, и заходят, и заходят, и вся прихожая, потом и углы мастерской - в горах одежды, обуви, на всех возможных гвоздиках висят ушанки, кепки, шарфы и пр. И дверь уже не закрывается. Один за другим в мастерскую спускаются всё новые и новые зрители. Одни подолгу стоят у скульптуры. Другие молча прохаживаются, чтобы вдруг остановится и замереть. Иногда кто-то подходит к Мастеру, стоит за спиной, смотрит и даже что-то спрашивает. Мастер не отвечает, делает вид, что не слышит. Он работает над чем-то, пока непонятным, но уже интересным и разговаривать не хочет. Посетитель отходит. Но эти посетители, школьницы Ира Качалина и Ира Булдакова упорно стоят за спиной и шушукаются. Наконец робкий голосок Иры Качалиной. - Дядя, скульптор, а это кто Эрьзя любит, когда спрашивают дети, с ними он не молчит, с ними ему интересно и весело: - Это -- пока только заготовка. - А потом что -- не отстаёт Ира Булдакова Эрьзе нравятся эти девчонки, одна беленькая, другая чёрненькая, но одинаково любопытные. Он смеётся: - А потом... А потом - суп с котом. А ты кто - А я -- Ира Качалина. А она -- Ира Булдакова... И всё, и всех их это вы сами сделали - Сам. - Честное слово -- не верит Ира Качалина. - Честное -- пречестное! - говорит Эрьзя. - У-йя-я-а-а! -- одновременно восклицают обе Иры, - Классно как! - Вы пионерки - Да-а! -- вместе подтверждают обе Иры. - Вот у нас красные галстуки, - показывает галстук Ира Качалина. - Ира, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь -- спрашивает Эрьзя Иру Качалину - Я Ну, я не знаю, -- задумывается Ира Качалина, - Ну, вот такой, как Зоя Космодемьянская, Павка Корчагин, Александр Матросов. Ну, ещё, как Павлик Морозов - Павлик Морозов И какой же героический поступок совершил Павлик - Вы что не знаете Павлик был настоящим пионером, - объясняет тупому скульптору Ира Качалина, - и выступил против собственного отца, кулака-мироеда! - Да, против родного отца! -- подтверждает Ира Булдакова - И за это, - одновременно обе Иры, - враги его убили! - И кто вам это рассказал - Как кто -- ещё больше удивляется очевидной безграмотности Эрьзи, - Ира Качалина, - Все это знают. Он - настоящий герой... А можно погладить вашу собаку, как её зовут - Можно, Леон это любит. Молча стоит, у верстака, что-то хочет сказать очень крупный человек, судя по рукам, рабочий, это Сталевар, ждёт, когда можно будет что-то сказать Мастеру. Боится помешать. Кашляет. - Здравствуйте! -- ободряет его Мастер. - Здравствуйте, скульптор, - говорит Сталевар, - Я вот. Я это самое. Здорово! Хочу сказать, от нехватки слов протягивает руку, - Кузнецов Вячеслав я, с "Серпа" я. Листопрокатка. В воскресенье с бригадой придём. Потряс! Сила! По мастерской, вдоль скульптур мрачно ходит полный лысый человек в жёлтом плаще и шляпе, недовольно что-то хрюкает, трогает пальцем скульптуры, зачем-то нюхает палец. Это Начальник Главизо Мордовской АССР тов. Сысоев. Громко сообщает, обращаясь ко всем: - Не наше! Нам такого не нужно! На Сысоева не обращают внимания. Все увлечены выставкой. Тогда Сысоев говорит громко, назидательно подняв указательный палец, с вызовом ко всем: - Вот я и говорю: не наше, не советское! К Сысоеву резко поворачивается красивая девушка-студентка Таня: А вы кто такой - Я -- важно отвечает Сысоев, - Я из глубинки, из мордовского народа, - опять значительно поднимает палец, - Я - Начальник ГлавИзо Мордовии. Вот я кто. И ответственно заявляю, что это не мордовское искусство, не народное, и не советское. - Когда палец указывает на небо, - смеётся студентка Таня, - ГлавИзо смотрит на палец! Все смеются. Никто не спорит с Сысоевым, и рассерженный ГлавИзо идёт к выходу. Эрьзя в окружении ватаги студентов во главе с седым моложавым мужчиной, профессором Юрием Николаевичем Ефремовым, который почтительно обращается к Мастеру: - Простите великодушно, Степан Дмитриевич, за вторжение! Разрешите представиться, профессор Ефремов и мои студенты. Можно Эрьзя с охотой отрывается от работы, приветливо улыбается, приглашает пройти. - Конечно, конечно, профессор. Очень рад! Ну, что вы так не смело, будьте, как дома! Проходите, смотрите. Всё открыто. Хотите чаю. Самовар на столе, сахар и баранки... Студенты расходятся по мастерской. Профессор, хочет что-то Сказать, но передумал, уходит вслед за студентами. - Потрясающе! - недоумённо шепчет подруге студентка Валя, - И этот замызганный старичок -- Эрьзя Тот самый Эрьзя Студенты смешались с другими посетителями, но со всех сторон слышны их восторженные восклицания. - Чудо, какое! - С ума сойти! - Вот это да-а-а! - Такое бывает - Пот-ряс-но! - Грандиозно! - Ты только посмотри! Студентка Валя стоит перед "Бетховеном": - Это класс! - У "Бетховена" целая толпа - восхищённо перешёптываются студенты Борис и Соня. - Он уловил главное, - шепчет Соня, - Ты слышишь Эту тему: Та-та-та-там! Та-та... - поёт тему судьбы из "Аллегро кон брио". - Та-та-там! Ту-ру-ру-у...- подхватывает, развивает Борис. Другая группка студентов стоят у "Толстого". Обходят. Молчат. Уходят, возвращаются к "Толстому". Студент Аронов студенту Макарову: - Колдовская какая-то пластика! Смотри, они живые, они смотрят, слушают. Они вне времени... - Всё дело в дереве, понимаш, - говорит "знаток" Макаров, - Из осины "Толстого" не вырежешь. - Дурак ты Макаров, дело не в дереве. Без таланта не вырежешь колобка даже из кебрачо. - Сам ты колобок, Аронов, - привычно спорит любитель споров "знаток" Макаров, - Не могу понять, чего все кипятком писают, понимаш. Ах, Да ох! Нет - это не Репин, понимаш. Перед "Моисеем" стоит профессор Ефремов: - Поразительно! Поразительно! Селиванов, Коля, Степан Дмитирич твой земляк. Каково первое впечатление - Сильнейшее, Юрий Константиныч! -- отвечает Коля Селиванов, - В его творчестве скорее не сопереживание, не сострадание, но сорадование. Я бы так сказал: что Степан Дмитрич в своих работах, прежде всего, радуется жизни. Это вообще присуще мордовскому народу наслаждаться жизнью, природой, бытием. Рядом стоит утренний знакомец - сержант милиции в сбитой на затылок фуражке. - Охринеть можно. Как это он такое сделал Это еврейский Бог, да Какая сила! Всем скажу, чтоб шли, а то возьмут и прикроют лавочку. Студенты и посетители вокруг Мастера, не отходят, засыпают вопросами. Левин спрашивает: - Степан Дмитрич, а кого из советских скульпторов вы назвали бы выдающимися - Голубкину Анну Семёновну, - не раздумывая отвечает Эрьзя, - Мухину, Конёнкова, Ивана Шадра, Волнухина. Я учился у него... - А из западных -- спрашивает Попов. - Роден, Менье, Бурдель, Майоль... Над невысоким Эрьзей нависает Рытченков, спрашивает низким басом: - Вам нравится "Мыслитель" Родена - Больше -- "Заложники из Калэ", чуть подумав, отвечает Мастер. - В чём секрет воздействия Родена -- не отходит Левин - Думаю, в силе духа. Студент Аронов: - Расшифруйте. - Человек всегда ищет героя, как образец для себя, - с удовольствием отвечает Эрьзя, - Он, человек, так устроен. Как выявляется герой Мастер оглядывает окруживших его со всех сторон зрителей. Уже никто не бродит среди скульптур, все слушают Эрьзю. Мастер видит прекрасные молодые лица, открытые, светлые, вдумчивые. Они знают то, что он им скажет, и он говорит: - ...Верно, в сильнейших борениях души! Молчат, потом кто-то из толпы: - У вас это посильнее, чем у Родена. Эрьзя оглядывается, узнаёт студента Бориса: - Спасибо... - Ну, а самый-самый, Степан Дмитрич! -- не отстаёт Попов. - Конечно -- Микеланджело, - отвечает Эрьзя и с любопытством подходит к другой группке старшеклассников или студентов младших курсов. - Ну и что - уныло спорит один, - Что-то от Родена, что-то от Трубецкого, что- то от Микеланджело! Какая-то эклектика. Смесь школ и направлений. Какие-то условные лики. Если сравнить... Его тут же готова в клочья разорвать самая яркая и активная девушка, студентка Таня: - Ты - идиот, Юрка! Перестань! Это искусство! Не надо ни с кем сравнивать и путать! Искусство вне сравнения, как человеческая жизнь. Искусство Степана Дмитрича - это авторское искусство. "Знаток и любитель споров" Макаров замечает подошедшего к ним Мастера, - Послушаете, товарищ Эрьзя, я, может, дурак, понимаш, и что-то не понимаю. Всем так нравится. А вот мне, понимаш, не нравится всё это! ...Ваши образы. Они какие-то, понимаш, отвлечённые. Вы, конечно, меня простите, но мне, кажется, что вы, товарищ Эрьзя, понимаш, оторвались от жизни, отстали, от нашей стремительной эпохи, от злобы дня, безнадёжно отстали, понимаш... Эрьзя молчит, слушает. Студенты сдержанно смеются над "знатоком и любителем споров", но кто-то и готов приять сторону Макарова. - Степан Дмитрич, - по-школьному поднимает руку студентка Соня, - можно я ему отвечу: разуй глаза, Макаров. Эрьзя не отстал. Он опередил время, "понимаш"! Пустобрёх, ты Макаров! Все смеются. - Спасибо, но я сам отвечу, говорит Эрьзя, - Макаров, ваша фамилия А звать как - Просто Макаров. - Просто Макаров, ответьте мне, пожалуйста: что, прежде всего, скажем так, выветривается из искусства Все весело ждут, что ответит "знаток" и любитель споров Студент Макаров молчит, задумался, ищет ответ. Эрьзя смеётся, поглядывает на всех. И все улыбаются и ждут, им интересно, что скажет Мастер. Один Макаров пыжится, что-то хочет сказать. - Правильно, Макаров, "понимаш", злободневность, горячий сегодняшний конфликт, одноминутный полемический задор -- все эти достоинства с "коротким дыханием". В искусстве сохраняется лишь то, к чему оно призвано: художественность, образность, то есть проникновение в личность, а тем самым в вечность... - Простите, но как -- заинтересованно переспрашивает студент Борис - Как вам объяснить Личность суверенна. Человек неприступен. Он не хочет, чтобы я раскрыл его тайну. Он сопротивляется моему вмешатель- ству в его границы, часто обманывает, интригует ...и тогда я, я притворяюсь, я мимикрирую. Я принимаю его обличье, его окраску, его повадки. Я станов- люсь им. Он теряет бдительность. И я им овладеваю, как бы изнутри...И когда я, уже с его согласия, пойму его ценность, богатство его личности, его главный смысл, то с чем он пришёл от Творца, я смогу насладиться им и дать насладиться этой ценностью, его светом, всем и каждому. - Вы считаете, что, каждый человек - личность, - недоумевает студент Борис. - Нет. Я встречал людей без лица и много людей без лица. Вроде есть человек, но он без лица. Он говорит с тобой, ест, суетится, но у него нет лица! Ушёл, и не было его. Никогда. Умрёт. И никто не заметит, даже жена, дети... - А как быть с реализмом -- снова нависает Рытченков. - С реализмом А что такое реализм -- Ярлык, наклейка, попытка классификации, подгонка под какой-то штамп. Эстетические, чувственные эмоции, возникающие у вас при восприятии скульптуры, вызываются образом, созданным художником, а реализм не является задачей художника. Скульптура не может быть адекватна натуре. Она пространственна, рассмат- ривается с разных точек, поэтому пропорции тела в скульптуре изменены и не идентичны реальной натуре. - Ваше кредо -- настаивает студент Борис. - Кредо -- это символ веры, да И пусть это не покажется выспренним или наивным, но постараюсь ответить честно: видите ли: Творец создав Мир, оставил и нам кое-что доделывать в нём, и, прежде всего, совершенствовать, делать себя, соскабливать недостойное, ненужное... Жизнь -- путь совершен- ствования себя и мира... Правда, не всегда это получается, но надо... Перебивает бас Рытченкова: - И всё же, Степан Дмитиевич, а как вы относитесь к абстракционизму - А никак... -- смеётся Мастер, - Друзья, давайте пить чай! Чай не пить -- откуда силы взять Ребята тут же дружно подхватывают: - Чай попил -- совсем ослаб! Студенты и другие посетители, кто хочет, отправляются на кухню, разливают чай из самовара по кружкам, продолжают спорить. Студентка Таня; он уж приметил её, самая шустрая, самая деятельная, уже хозяйничает на кухне. Всё оживает у неё в руках. И наполнены алюминиевые кружки, и наколот кусковой сахар, а ребятам всё не терпится высказаться о том, что видели, что пережили. Такого они никогда ещё не испытывали. У "Моисея" стоят трое, девушка и двое молодых людей, ждут, когда Мастер посмотрит в их сторону. Смотрит. Улыбаются, что-то хотят сказать. Подходит к ним. И тот, что постарше, Игорь Дунаев, смущённо начинает читать свои стихи. Сначала тихо, потом всё энергичнее. И опустела кухня -- все торопятся услышать. - "Он в нашу жизнь вошёл из глубины времён Мыслителем без книг, вождём без войск и свиты Таящий мысль в огне своих зрачков укрытых Библейский миф, стал человеком он. Он был таким, когда -- он, вождь своих племён Их по пустыне вёл, оплот их и защита, И вен сплетеньями стал лоб изборождён... Властолюбив и мудр, заботлив и жесток, - Он лишь таким народ из рабства спасти мог. Пусть были, и средь нас найдутся фарисеи, - Но тщетны споры их. Теперь уже нельзя Правдивей и сильней, чем дал его нам Эрьзя, - Себе представить образ Моисея!". Сначала тишина. Потом аплодисменты. Сначала робкие. Потом бурные и весёлые. Всем нравятся стихи. И вообще всем всё очень здесь нравится. Он видит улыбающиеся лица. И комок к горлу! - Этот сонет вам, Степан Дмитриевич! -- смущённо говорит Игорь - Ой-йой! Спасибо, спасибо! -- ищет по карманам заветную трубку, отворачивается: как бы не заметили предательскую слезу, - Простите, кто вы - Я -- Игорь Дунаев, поэт. А это - Нина, моя жена и мой друг Игорь Нечаев, тоже поэт. Мы уже пятый раз у вас. Ещё можно Мастер, растроганно сопит холодной трубкой, жмёт руку поэту - - Ещё бы! Ещё бы! Не можно, но нужно... Я всегда жду вас... Простите, я пойду... пойду к своему станку, простите... И смущённый торопится к своему рабочему месту, который он часто называл "станком". Но не доходит. Его останавливает профессор Ефремов: - Степан Дмитриевич, я хочу выразить вам своё восхищение. Ваше творчество глубоко и мудро... Мастеру уже тяжело от такого мощного и наступательного признания, пытается уйти: - Спасибо. - Моя фамилия Ефремов, Юрий Константинович. Я -- не искусство- вед, я -- географ, но я сделаю всё, чтобы люди увидели ваше искусство... Почему ещё не было выставки - Не знаю. Просил. Ходят. Смотрят. Хвалят. Благодарят. Обещают. Уходят. И всё . Не знаю. - Я помогу вам. Мы поможем! Вы видите, как народ идёт, идёт к вам в мастерскую, как на выставку. А ведь никакого объявления, ни по радио, ни в газетах... Друг от друга, друг от друга. И действительно во время беседы Мастера со студентами, в мастерскую идут люди. И в мастерской и на кухне уже совершенно не протолкнуться. Перед Мастером стоит миловидная женщина лет тридцати, улыбается, молчит. - Простите, чем могу - Да, это я... Я хочу... Я хочу помочь вам. Ну, что по-хозяйству, по дому, убрать, что надо, приготовить... - Да, нет, я сам, привык уже... Спасибо... - Мне платить не надо, Я так буду приходить. Я живу тут по соседству. У меня муж всё умеет, ребята мои тоже, что надо: мы всегда рядом... - Спасибо. А как зовут вас - Очень просто: я - Бочарова, Наталья Николаевна, лучше --просто Наташа. И говорите мне на "ты", пожалуйста... А на кухне во всю идёт спор. Одни уходят, включаются новые спорщики. За окном уж темень, и гудит десятый самовар. Сгрызены все баранки, а спор не прекращается. - Что он тут всё про какую-то образность, личность, понимаш, толковал, - спорит "любитель споров" Макаров, - а я что-то особой какой-то вечной образности в этом подвале, ну, убей, не вижу, понимаш! - Потому что для тебя, - злится студент Аронов, - Просто Макаров, нет ничего выше Томского и Вучетича. У Степана своё место в мировом искусстве! - Да перестань ты! -- стоит на своём Макаров, - Ребята, опомнитесь! Король-то голый, понимаш. Откуда он прибыл С Запада! То-то! Что вы видите Не дань ли это растлевающемуся западному абстракционизму. Смотрите -- это искусство Безликие, какие-то бесхарактерные, декадентские профили, изломанные позы, театральные фигуры, понимаш. Это -- не самобытность, а измена самобытности! Это всё привнесено нам из болота, в которое погружается западное искусство, искусство чистогана, понимаш! Все смеются, воспринимая слова Макарова, как провокацию для спора. - А я согласен с Макаровым, - вдруг серьёзно и даже как-то угрожающе заявляет Попов, единственный за столом на кухне Мастера, человек среднего возраста среди молодёжи, - что вы на него напали. Всё это манерность и декаданс! И это не советское искусство. Это вражеское влияние! поэтому и не дают вашему Эрьзе выставку на Кузнецком или ещё где... Минутная пауза: враг в нашем стане! Вскакивает, яростно перебивает Попова студентка Соня: - Я вас не знаю, впервые вижу, но не вы ли вложили пистолет в руку Маяковского, не вы ли набросили петлю на шею Есенину, не вы ли писали доносы, не вы ли стреляли в подва... Уходи отсюда или я ошпарю тебя кипятком! Соня открывает кран кипящего самовара в стакан. Попов тут же исчезает. - Макаров, Сонька, ребята, стойте! -- вскакивает студентка Таня, - О чём это вы Зачем эти ярлыки Главное: что несёт искусство Эрьзи Несёт свет или тьму Я требую, я утверждаю -- его искусство несёт свет! А открытие света начинается с восхищения. Затем художественное восприятие, идущее от восхищения к пониманию и любви! Боря, дай-ка гитару! Мгновенно, откуда ни возьмись, является гитара. Два-три аккорда, и Таня поёт: "Блажен, кто в наши дни победу Добыл не кровью, а умом. Блажен, кто точку Архимеда Сумел сыскать в себе самом!" Студенты подхватывают новый студенческий гимн на старые и вечные слова Ф. Тютчева. И профессор Ефремов и другие посетители мастерской подхватывают гимн. Эрьзя, потрясённый праздничной обстановкой, этим гимном, общей благожелательностью, стоит в дверях своей маленькой кухоньки, у ног его сидит очень довольный улыбающийся старый пёс Леон. Все поют и вразнобой аплодируют Эрьзе. - Ура-а-а Мастеру Эрьзе! Ура-а-а Степану Дмитричу! Ура-а-а! Глава десятая "Две студентки" МОСКВА 2-Я ПЕСЧАНАЯ УЛИЦА. ВЕСНА. ВЕЧЕР. Мастер с Леоном тихо выходят из мастерской. Идут по тёмной улице. Поздний вечер. Оттепель. Весна, но хрустит, ещё хрустит морозец под ногами. Эрьзя, как всегда в этих вечерних прогулках по Москве говорит с Леоном: - Ты знаешь, Леон, смотрю я на них и думаю, какие чудесные молодые лица! Сколько надежд, сколько добра в глазах этих мальчиков и девочек... Идут некоторое время молча. Мастер продолжает: - Но... И в то же время пионеры, для которых идеал - предатель..., - вдруг остановился, - Леон, это она. Она может уйти, и мы её потеряем! Старики бегут назад к дому. Молодёжь как раз выходит из мастерской. Ищут хозяина. - Степан Дмитрич! -- видит его и кричит Таня, - Степан Дмитрич! Ау-у-у! Они видят бегущего к ним старика с собакой. - Вот он! -- радуется Макаров, - нашёлся наконец! - Степан Дмитрич! Мы звали вас! -- обнимает Мастера Таня, - А вы ушли... Там на кухне ещё остались люди, а нам пора... Эрьзя задерживает танину руку: - Как хорошо, что мы успели, а то пришлось бы искать. Это я вам говорю, сеньорита, ой, простите, товарищ студентка, вам. Мне -- удивлена Таня. - Простите, как вас зовут - Таня. - Это просто замечательно, Таня! Прошу вас, задержитесь, мне очень нужно. Пройдите, пожалуйста, в мастерскую. - Да, конечно, Степан Дмитрич, чем помочь -- весело спрашивает Таня. Эрьзя деловито и серьёзно к засидевшимся посетителям: - А вы все по домам. Не обижайтесь. Идите -- идите! Один незнакомый посетитель, которого Мастер давно приметил по его частым молчаливым визитам, что-то хочет сказать. - Что Слушаю вас, - спрашивает нетерпеливо Эрьзя. - Нет, нет, - в другой раз, как-нибудь. - До свидания! А вы, Таня, проходите вот сюда... Просто Макаров, ваш друг Идите, и вы Просто Макаров, садитесь вон там. Это не надолго. Таня, садитесь сюда. Нет, лучше сюда. Здесь свет контрастнее... Да, здесь хорошо. Вам удобно - Удобно-удобно, - весело говорит Таня, - Степан Дмитрич, говорите мне "ты", пожалуйста. - Я буду звать тебя просто "Студенткой Таней". Ты не возражаешь - Нет. Я буду рада. Мастер, не задумываясь, стремительно проходит по мастерской. На него из угла смотрит брус альгаробо, говорит Макарову: - Просто Макаров, подмоги, понимаш. Вместе ставят брус на подставку. - Вот и начнём! -- всматривается в брус Мастер, - улыбается Тане. Включена бормашина. Мгновение -- и из корявого корня появляется лоб, впадина глаза. Пока ещё грубо, но что-то уже видно. Фреза отшвыривает лишнее и происходит чудо -- проявляется, на наших глазах! Проявляется ещё очень отдалённо, грубо, но схожесть невероятная. Из корня альгаробо смотрит улыбающаяся "Студентка" Таня. Эрьзя любуется живой весёлой и смущённой Таней, сидящей на стуле посреди московской мастерской на 2-й Песчанной улице в Москве, в России. - Но как же ты похожа! -- говорит Мастер, - Ты невероятно похожа на одну девочку из моей прошлой жизни... Мастер работает и говорит, шепчет, как бы про себя. - Похожие и такие разные, как близнецы, но с разных планет... Я помню её и, конечно, прощаю... Я помню нашу встречу. Незабываемая встреча... АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. 1945 год. УЛИЦА ФЛОРИДА. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Улица Флорида летним вечером - яркие краски, шумная музыка. Весь Буэнос-Айрес здесь. Город отдыхает, гуляет, развлекается, веселится среди фонтанов и тропической зелени. В открытых кафе, тавернах, ресторанах, пивных, разодетые, красивые люди. Сама улица -- открытая со всех сторон сцена без занавесей и кулис. Потешают клоуны. Восхищают жонглёры и акробаты. На канате над улицей гимнасты пляшут с огненными булавами. Здесь же карусели и качели, и кино, и общая обширная танцплощадка. Все магазины большие и маленькие, лавки, киоски, палатки открыты. Настроение у всех преотличное. Веселье естественное, простодушное. Здесь поют. Там танцуют. Одновременно играют несколько оркестров. Большой симфонический, в самом центре улицы, играет Моцарта. И заглушая все звуки, врывается на улицу карнавал! Оркестр в миллион труб и барабанов! Музыка в тысячу децибел -- себя не слышно! Рослая маска в пачке с грандиозным ярким головным убором поёт очень ритмичную "Сумбей Рейро". Выскакивает весь в красном "тореадор", поёт заводную "Бамболео". Танцуют все маски мира. И звери, и птицы, и президенты, и рыцари, и дамы и бандиты, и полицейские, и даже Чарли Чаплин. Маленький Чарли выводит такое, что народ покатывается от смеха и восхищения. Карнавальный Чарли, шаржируя, повторяет номер из фильма "Новые времена", где Чарли Чаплин поёт и танцует в ресторане. "Сителе ля ситоре Инора ля сакоре Синоки си катора Силя куля ли ква! Ква-ква-ква-а-а-а-а... Ква-ква-ква-а-а-а-а...". Но если в фильме Чарли танцует с остановкой, замедленно, то маленький, юркий карнавальный Чарли -- это искромётный вихрь - всё делается в десятки раз быстрее, смешнее и при этом крутит сальто-мортале, садится в шпагат, воспаряет на какие-то кольца над площадкой, показывает язык и в довершение номера швыряет чаплинский котелок в толпу! Эрьзя любуется пластикой этого маленького изящного тела в смешном костюме великого комика, восхищён этой юркой обезьянкой и, пробившись к площадке, ухитряется поймать пролетающий мимо котелок, что, вероятно, не входит в придуманную программу, так как чья-то молодая волосатая и сильная рука сзади тут же хватается за котелок. - Синьор, отцепитесь! Не ваша! - Моя. Она мне кинула! Гонсалес, а это был тогда ещё незнакомый Эрьзе, будущий его друг, гитарист Гонсалес, пытается вырвать котелок из цепкой руки скульптора. - Ты что, придурок! - шипит на Эрьзю Гонсалес, - Ну-ка, отдай, идиот! - Сам идиот! Вот она идёт. Её и спросим. На площадке весело поют "три поросёнка". Публика покатывается от смешного номера. Поросята под музыку лупят зубастого волка, танцующего на костылях. И все четверо поют комическую песню-танец. Публика танцует под весёлую песню. Сквозь танцующую толчею карнавала к спорящим и уже, тягающим друг друга за грудки, Эрьзе и Гонсалесу, проталкивается Чикита. По плечам рассыпаны чёрные кудри, чаплинский сюртук расстегнут, брючата сваливаются, но усики пока на месте. Чикита выхватывает котелок: - Брэйк, брейк, ребята! Разорвём клинч! Прекратим мордотёр! Проблемы Гонсалес снова было хватает за лацканы Эрьзю: - Чика, ты представляешь, этот... схватил и не отдаёт! - Ты чево, дядя -- Чикита дерзко смотрит прямо ему в глаза: - Здравствуйте, девушка. Я скульптор Эрьзя. Вы, может, слышали или видели мои работы. Они в том музее, напротив. Я в восторге от вас. Вы так замечательно танцевали и пели. Не откажите мне в просьбе -- позировать. Я хочу сделать вас в... Гонсалес агрессивно перебивает: - Слушай, скульптор, это я сейчас сделаю из тебя... - Заткнись, парень! -- прерывает Чекита Гонсалеса, - Слышишь Гонсалес делает вид, что не слышит, продолжает дерзить: - И не посмотрю на твой почтенный возраст... Чикита молниеносно и молча напялевает на голову Гонсалеса котелок, да так глубоко, что тот действительно заткнулся и надолго: согнувшись, пытается стащить котелок с лица. - О! Так это вы - Дон Стефано Эрьзя, который лесной колдун из русского леса, да -- простодушно смеётся девушка, - Я, конечно, знаю о вас. Так что вы хотите - Позировать. Приходите ко мне завтра, утром. Хураменто в Бельграно, 1434. Соглашайтесь. Прошу вас. Немного, но заплачу. Чикита со смехом вприпрыжку очень смешно убегает в своём карнавальном чаплинском костюмчике и огромных штиблетах, оглядывается, прыгает над танцующей толпой, кричит Мастеру: - Завтра Завтра будет завтра! - Приходите! Да, а как вас зовут - Я -- Чи-ки-та! -- кричит ему девушка по-русски и добавляет с сильным испанским акцентом, - Но я не знаю, что будет завтра. Может быть, я улечу к звёздам, или умру, или приду! АРГЕНТИНА. БУЭНОС-АЙРЕС. МАСТЕРСКАЯ С.Д. ЭРЬЗИ. ЛЕТО. УТРО. В мастерской только Эрьзя и Леон. Готовит верстак к работе, лебёдкой подтянул заготовку альгаробо. Вокруг облако дыма от разгоревшейся трубки. Леон тихо подходит к двери, тоненько скулит. Кто-то за дверью, но не опасный. Эрьзя из облака дыма: - Синьора Чикита, что вы там встали, заходите! Мы ждём вас! Чикита входит, как взрывается. Бесстрашный Леон в страхе отскакивает от дверей и жмётся к ногам Мастера. - Какая я вам синьора, Дон Стефано - наступает Чикита, - Я -- синьорита Леонор Луна Амбран, студентка, изучаю языки. А Чикита -- это я сама себя так назвала. Тебе нравится А это кто - Это Леон, - отвечает Эрьзя. Чикита смотрит на корень, что на верстаке: - Нет. Собаку я вижу. Вот на твоём столе - А это - ты. - Ты шутник, Дон Стефано. Эта страшная образина -- я Вот сейчас возьму, обижусь и уйду навсегда. - Раз пришла, значит не уйдёшь. Это материал. Из него и появится Леонор Луна Амбран, откуда у тебя хороший русский - Совсем не хороший, но что-то есть! Очень просто: моя прабабушка Сарра Перельман приехала с родителями из России. Это ещё до вашей революции. Она была десять лет. А когда выросла, вышла замуж за кабальеро Саунд Сокорро Корнадес, и моя бабушка Мария де Кон Сеньон вышла замуж за Франциско Эдуардо Пало Хесуи Рамон Хесуаро, а моя мамочка Элен Хесуи Рамон Хесуаро вышла замуж за кабальеро Луна де Амбран. Это во-первых, а во-вторых -- я очень талантливая девушка. Хочешь по-немецки, хочешь по-английски, по-итальянски. Могу на идиш. Знаешь такой язык Меня прабабушка учила. И вообще: Ты не думай, что я какая-то бедная. У меня всё есть, что захочу. Чикита уже освоилась, ходит по мастерской, трогает скульптуры, вышла в сад, вернулась. - У тебя есть радиола или патефон Ну, какая-нибудь музыка - Есть, есть, а сейчас посиди минутку. Вот так, так. Да, не вертись. Я только посмотрю на тебя, а потом ходи, делай, что хочешь. Чикита секунду сидит и тут же обнаруживает запылённый патефон, коробку с пластинками, ставит пластинку, крутит ручку и танцует и подпевает Шаляпину: - Э-э-эй, ухнем! Э-э-эй, ухнем! Эй, пукнем! Сама пойдёт! Ха-ха-ха! - Ладно, кончай хулиганить. Ты можешь раздеться - Нет проблем. С этими словами Чикита тут же сбрасывает одежду и продолжает танцевать. Крутится среди скульптур, пытается танцевать с Леоном. Вот она забирается на голову "Моисея", свешивает и машет ногами, размахивает руками. А мастер работает. Цепкая память гения схватывает главные пропорции, и резец врезается в коричневую ткань живого дерева. Головка резца обнажает плечо, нежный подбородок, уходит вниз к бедру... Взревел, с яростным лаем Леон бросается к двери, потом к окну. В окне видна физиономия Гонсалеса. Смотрит на голую Чикиту на голове "Моисея". Исчезает Гонсалес. Появляется физиономия Марко. Исчезают обе физиономии, и в окно вместе со стёклами влетает булыжник. В окно серым ядром выпрыгивает Леон. Слышны дикие крики, лай, не человеческий - звериный рёв. - Синьорита Леонор Луна Амбран, твои ухажёры. Будем спасать -- идёт к дверям Мастер, - Леон шутить не любит. - Я тоже, когда надо мной! -- Чикита находит красную ткань, набрасывает на плечи, - дураки-тонто, праздник испортили. Ну, пойдём выручать, - выходит из мастерской, но ухажёров и след простыл. Навстречу Мастеру и его полуголой натуре важно бежит довольный Леон со штаниной в зубах. Чикита покатывается от смеха: - Это же брючина Гонсалеса! Самое срамное место. Как же он по городу идёт! Ха-ха-ха! Ну, молодец Леон! Ты что ему и прибор откусил Как же я за него теперь замуж Откажу! Ха-ха-ха! Пойду за Марко. Если и у него что-то осталось... Утро другого дня. В дверях мастерской трое. Впереди Чикита, за ней с опущенными головами Гонсалес и Марко. Эрьзя и рычащий Леон молча встречают троицу. - Вот, дон Стефано, - говорит Чикита, - пришли просить прощания. Они больше не будут. Покажи, пожалуйста, мою скульптуру. - Прощаем, - смеётся Эрьзя, - Но стекло вставите и срочно. А Чикиту вашу смотрите. Гонсалес и Марко, очарованные, стоят перед скульптурой Чикиты. Слов нет: Гонсалес снимает из-за спины гитару. В руках Марко появляется его неразлучный бандодеон. Ребята играют тему из "Кармен" Бизе. Чикита не выдерживает -- в руках красная занавеска. Взмах, как взметнулись крылья и затрепетала и воспарила в танце. Чикита танцует и поёт по-испански, и увлекает в танец и музыкантов, и Мастера, и новую прекрасную скульптуру Эрьзи - "Аргентинка". Чикита танцует и поёт по-русски специально для Эрьзи: У любви как у пташки крылья... Её нельзя никак поймать. Тщетны были бы все усилья Но крыльев ей нам не связать! Любовь! Любовь... Глава одиннадцатая "Признание, но..." МОСКВА. 1954 год. ЛЕТО. ДЕНЬ. Казанский вокзал. Из вагона прибывшего пассажирского поезда "Воркута -- Москва" среди других пассажиров сходят усталые небритые люди в стёганых бушлатах, телогрейках, в кирзовых разбитых сапогах или чунях с самодельными вещмешками за плечами, и теряются в общей массе так же серо одетых советских людей. По улице Первая Мещанская (с 1957 года -- Проспект Мира) среди толпы москвичей идут, возвратившиеся с каторги и выжившие там, москвичи. Переполненный зал Политехнического музея. Выступает профессор Юрий Николаевич Ефремов: - Товарищи, вот вы обвиняете скульптора Эрьзю в отсутствии русских национальных корней, доходя в своих обвинениях до выводов о космополитичности его творчества! Да, у дореволюционного крестьянина-мордвина могло и не быть органической связи с русской культурой. Уехал из дома в 17 лет, а на пятилетнее русское художественное образование наслоились десятилетия влияний Италии, Франции, Латинской Америки... Это же какой замечательный получился сплав! Возьмём же от Эрьзи то ценное, что возникло в результате редкого сочетания влияний -- его органический интернационализм! Я подчёркиваю, интернационализм, а не космополитизм! В это же время. Полупустой зал партконференции на Старой площади. Выступает Заместитель Председателя Союза художников СССР тов. Е.Ф. Белашова: - Понятно ли творчество скульптора Эрьзи народу Я ответственно заявляю: нет! Соответствует ли творчество скульптора Эрьзи генеральному направлению партийного искусства: социалистическому реализму Я ответственно заявляю: нет! Может ли формалистическое, модернистское, буржуазное творчество скульптора Эрьзи в такой сложный период нашей истории звать трудящихся на строительство коммунизма. Я ответственно заявляю: нет, нет и нет! По московской улице Кузнецкий мост идут люди. Идут москвичи мимо обширных окон Центрального выставочного зала Союза Художников. За окнами - пустое пространство зала. Пустое... В один из этих дней в почтовом ящике Мастер получает такую анонимную записку: - "Степан Дмитриевич, подари МОСХу что-нибудь! Ну, какую-нибудь головку, подай заявку и будет тебе выставка. Зал на Кузнецком давно пустует". МОСКВА. Июнь. 1954 г. 2-Я ПЕСЧАНАЯ УЛИЦА. 23/7. ЛЕТО. ДЕНЬ. У входа в мастерскую стоит большой фургон МОСХа, в которую рабочие грузят скульптуры. Мастер хлопочет в мастерской, ему помогает племянник Михаил и Бочарова. Здесь же вертятся Вася и старый пёс Леон. Рабочие проносят мимо Мастера на погрузку "Леду". Эрьзя останавливает их: - Стоп, стоп! Это не надо - Почему -- останавливает его Михаил, - Это гениальная работа! Почему не надо - Я боюсь, - оглянувшись, тихо говорит Мастер, - . У меня с ней одни неприятности. В 25-м году меня чуть не избили за неё. А год назад с Фурце- вой чуть столбняк не сделался! Так шипела, так орала! Нет, не возьмём... - - рабочим, - Оставьте, оставьте... Несите, пожалуйста, вот ту -- "Медузу". - Напрасно боишься. Народ у нас повзрослел... После обморожения идёт оттепель... - Не уверен, совсем не уверен. Тем более -- "оттепель". Оттепель часто бывает обманчива, а народ у вас разный. Михаил поправляет: - У нас. - Ладно, у нас. Народ у нас разный, только начальники одинаковые: одним "оттепель" по душе, а другим... Э-э-э... Да, ладно, поехали на выставку. Подходя к фургону, Михаил вспоминает: - Кстати, Лебедева-то судить будут. Хороший срок ему светит. Говорят: взятки брал, что-то на Запад продавал из Эрмитажа... - Вот те и "товарищ волк"! Туда ему и дорога... На нары! - Вместо него Беспалов - Ну и - Хрен редьки не слаще. Такой же волчара. МОСКВА. ЛЕНИНГРАДСКОЕ ШОССЕ - УЛИЦА ГОРЬКОГО - КУЗНЕЦКИЙ МОСТ. ЛЕТО. ДЕНЬ. Фургон едет по Москве. В кабине рядом с водителем Мастер и Вася. В фургоне едут скульптуры. На боковой лавке -- Михаил Нефёдов. Из окна он видит улицы Москвы. А тем временем в квартире Героя Социалистического Труда; Народного художника Евгения Викторовича Вучетича раздаётся телефонный звонок от Народного писателя, академика, дважды Героя Социалистического Труда, Лауреата Нобелевской премии, полковника Михаила Александровича Шолохова: - Але! Это квартира Вучетича - Слушаю вас. - Привет вам, Евгений Викторыч! Как поживаете Это - Шолохов. - А, здравствуйте, здравствуйте, Михал Саныч! Опять вы к нам в первопрестольную Надолго Не заглянете в гости, А - Нет, на днях уезжаю. Да вот хочу сходить на выставку скульптора Эрьзи. Все уж больно шумят... Пауза в телефонной трубке. - ... Что озадачил вас, Евгений Викторыч Не слышу вас... Советуете А то времени совсем в обрез... Я ему этому Эрьзе позвонил, сказал, что приду... А теперь и не знаю... Вы, как специалист, скажите, стоит или нет - Скажу откровенно, Михал Саныч, не стоит вашего внимания... - Да, ну так я и не пойду... МОСКВА. ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ ДОМА ХУДОЖНИКА. ЛЕТО. ДЕНЬ. Знаменитый выставочный зал советских художников. У зала толпа молодёжи. Праздничное настроение. Идёт обустройство выставки Степана Дмитриевича Эрьзи. Подъезжает фургон, паркуется у дверей Выставочного зала рядом с большим чёрным "ЗИСОМ". Мастер вылезает из кабины, и тут же к нему стремительно подходят двое: юноша и девушка. В руках девушки цветы. Молодые люди дарят Мастеру цветы. Ещё миг, и он окружён восторженной толпой москвичей. Это из тех тысяч, которые уже видели работы Мастера в квартире племянника Михаила Нефёдова на Арбате и в его мастерской на 2-й Песчаной. Эрьзя растроган, пожимает руки, принимает цветы, с трудом протискивается в Выставочный зал и прямо в дверях сталкивается с администратором Борей Минкиным, который быстрым шёпотом сообщает: - Товарищ Эрьзя, сам товарищ Соловьёв приехал. Эрьзя тоже шёпотом, оглядываясь: - А кто такой сам товарищ Соловьёв Минкин продолжает шептать: - Это, товарищ Соловьёв Сергей Александрович, новый замминистра культуры Александрова Георгия Фёдоровича, академик, Народный художник, скульптор, Лауреат всех премий, Герой Соцтруда, профессор, Секретарь Союза, член ЦК... В зале, где рабочие расставляют скульптуры, прогуливается, среди работ маленький тёмнолицый тучный человечек с одышкой, в белом костюме, сандалиях и панаме 30-х годов. Минкин шёпчет ещё решительнее: - От него многое зависит: может выделить мастерскую в Центре, постоянную выставку, денег дать ... Будьте с ним повнимательнее, объясните, как, что. Степан Дмитриевич, вы же чего-то хотите, так просите. Ну и... Эрьзя бледнеет, но согласно кивает: - Да-да! Конечно! Член ЦК и член прочего быстро ходит в сопровождении свиты "шестёрок", останавливается около "Толстого", потом около "Бетховена", наклоняется, оглядывая "Страсть", трогает пальцем дерево, зачем-то нюхает палец, (в точности, как нюхала свой палец Фурцева), стоит, качаясь с мысков на каблуки у "Моисея". Никогда не видевший раньше этого человека, Мастер смотрит на него, и ему кажется, что когда-то он знал его. Где же они встречались Да, это же переодетый, но тот самый "Казак"! Да -- это же "Казак-Урядник"! Конечно, это был не тот казак. Тот казак давно уже сгнил. Но... Соловьёв смотрит на часы, подходит к Мастеру, мелкими оплывши- ми глазками на угрястом лице смотрит ему в глаза и тихо раздражённо говорит. - И что здесь происходит Эрьзя по возможности дружелюбно: - Здравствуйте, уважаемый. Э-э-э. Соловьёв упёрся голубыми свиными глазками ему в лицо: - Что это И зачем это - Что зачем - Зачем эти... корни и коряги - обернувшись к свите, - Мы вели беседу, и вы меня спрашивали, что такое серость в искусстве Так вот она, серость! Когда ничего нет за душой, то выставляют такие коряги и кричат: - "Новое слово в искусстве! Модерн! Модерн! Это что, модерн Они, Эрьзя и Соловьёв, одного роста, стоят совсем рядом. И бурое, толстое со стремительно растущей щетиной, лицо Соловь- ёва, как бы, упирается в лицо Мастера. Рот члена ЦК и проч. и проч. расширяется, открывается всё шире: вот-вот он проглотит голову Мастера вместе с Выставочным залом! - Это - серость и бездарность! -- Соловьёв поворачивается ко всему Выставочному залу и громко спрашивает: - Тут есть на что смотреть Пальцем тычет в "Страсть" и, брезгливо отвернувшись, идёт прочь, не останавливаясь, и, обернувшись к Мастеру, от дверей кричит на весь Зал. - Вы украли пятнадцать минут моей жизни!!! Мастер беззвучно открывает и закрывает рот, не зная, что сказать от неожиданности и скорости произошедшего. Такое ему ещё никто и никогда не говорил. Много раз битый критикой, обвиняемый в чём угодно, но не в бездарности и серости, он первый раз в жизни растерян и не готов к отпору. Дрожащей рукой он берёт шкурку, трёт поверхность какой-то "головы", но не может прийти в себя, выходит в коридор на лестницу чёрного входа. Многие ещё не знают его в лицо и проходят мимо, не обращая внимания на плачущего маленького старичка в рабочем синем халате и коричневом берете набекрень. Эрьзя плачет. Он никогда не плакал. Но наступившая, старость убрала тормоза, и он позволил себе в первый раз в жизни заплакать от несправедли- вой обиды. Берёт себя в руки, закуривает трубку. Рядом идёт негромкий разговор. На железных ступеньках сидят бородатые молодые люди, курят, тихо беседуют. Мастер стоит спиной к говорящим, дымит трубкой. Он не видит их, но слышит разговор. - Соловьёв явился, сука!- говорит первый голос, - Сам-то давно ничего не делает. Всё руками водит. Руководитель сратый. Вождей воспевает. Один корифей скопытился. Другому теперь жопу лижет. - До крови лижет, - поддерживает второй голос, - верно служит!... В каждом городе его отделения. Везде свои конкурсы выигрывает... Повсюду его проекты. Три-четыре месяца -- и дань едет собирать. Самый богатый в Союзе лепила... - Ну, покурили и хватит! - раздаётся голос Минкина И двое молодых бородатых рабочих, по-видимому, студенты-художники, выходят из курительного закутка и направляются в зал. Минкин их окликает: - А где Эрьзя - А какой он, Эрьзя Обширный Выставочный Зал, где уже стоят скульптуры Мастера, как бы отвечает на этот вопрос: каждая скульптура говорит: посмотри на меня, и ты увидишь - вот он какой, вот он какой, вот он какой Мастер Эрьзя. Следующий день -- открытие Выставки скульптора Степана Эрьзи.. На улице Кузнецкий мост, у входа в Выставочный зал толпится народ, выстраивается гигантская очередь из москвичей и приезжих. Очередь тянется до Петровского пассажа и ЦУМа, вдоль Неглинной и по Петровке. Большие красивые объявления с фотографиями скульптур "Моисея", "Обнажённой", "Бетховена" расклеены на тумбах: "Объявление о Выставке скульптора С.Д. Эрьзи", с указанием адреса, времени работы, о том, что Выставка продлиться 13 дней. За окнами бесчисленные головы. Люди хотят видеть Эрьзю. Тёплый свет из больших высоких окон. В Зале выставлено 180 скульптур Мастера Эрьзи. На помостах, на стендах, на полу. Протолкнуться негде. Именитые партийные, советские, общественные, иностранные гости, корреспонденты, фотографы всех газет и журналов, кинохроника, телевидение. Мастер на официальном открытии Выставки. Он в белой в полоску рубашке с пристяжным воротничком в кожаной жилетке, в своём коричневом берете набекрень, слушает, как выступает Конёнков. - Сегодня мы открываем персональную выставку скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи, -- читает по бумажке Конёнков, - Это особое событие в нашей культурной жизни: двадцать восемь лет прошло с того дня, когда советский зритель последний раз видел его творения... Рядом с Мастером появляется студентка Таня, берёт за руку, жмёт, шепчет. - Здравствуйте, дорогой Мастер, вы такой сегодня красивый. Я не могу отвести от вас глаз. Я так рада, так рада этой выставке! - Как ты здесь -- удивляется Эрьзя. - По блату. Сказала, что здесь мой портрет. - Степан Эрьзя, - продолжает читать Конёнков высоким голосом, - посвятил свою большую, наполненную трудом жизнь художественному выражению поэтической души своего народа... Красная ленточка. Микрофоны и кинокамеры. Горят софиты. Официальные люди в официальных костюмах, в руках многих цветы. Стол с цветами и зелёными бутылками "Боржоми" и "Нарзана". Почему-то одна бутылка "Советского шампанского". Гранёные стаканы. Конёнков продолжает читать по бумажке, - ...Национальное пустило настолько глубокие корни, что он, много лет, живя на чужбине, в Южной Америке, оставался истинно мордовским художником, воспел свой малый народ, мордовское национальное поднял до мирового звучания, сделал понятным и ценимым всеми людьми мира. В открытые форточки с улицы льётся июньский зной. Душно. Кто-то не выдерживает, откупоривает "Боржоми". Плещется в гранёный стакан пузырчатая струя... Мастер слушает Конёнкова, недовольно бурчит: - Мордва -- не малый народ, миллионный народ, пятый после русских, татар, чувашей и башкир... И вообще, зачем он всё это несёт Жарко. Народ шушукается. Тянутся к воде. Опустели "Боржоми", принима- ются за "Нарзан". Конёнков развивает мысль, - ..."Дум высокое стремление" никогда не покидало художника. Он вырубал художников-пророков Льва Толстого и Бетховена. Он смело предлагал современникам, как символ красоты -- пластическое совершенство человеческого тела...". Мастер не выдерживает, незаметно отходит от официальных людей, идёт к своим "детям" и спорит, спорит, ну как не поспорить с банальностью. Они идут по Залу. Скульптуры как бы поворачивают головы ему навстречу и беседуют с Мастером. За Эрьзей следует Таня. Они выходят на чёрный выход-курилку, садятся на железные ступени. Эрьзя закуривает трубку. Таня недолго держится, потом вытаскивает жёлтую маленькую пачку "Дуката", закуривает. Сидят, дымят, беседуют. - Что он несёт -- говорит Эрьзя, - Что он несёт Зачем Символ красоты - не тело, но мысль в этом теле. Передать мысль, идею души человека! Души! Именно души. Тело без Божественной души -- форма, горшок! - Точно, горшок! -- соглашается Таня. - ...Нет! Нет же! Восхищаться горшком -- это не моя работа... А тело Что тело Антики делали прекрасное тело, но их тела не имели души. Через день перестаёшь замечать Аполлона Бельведерского, но Родена помнишь, даже когда его не видишь... Усталая официальная толпа слушает очередного оратора у красной ленточки. В руках главного официального представителя ножницы... - Но тогда, - спрашивает Таня, - что такое, по-вашему, красота Эрьзя гасит трубку встаёт, идут в зал: - Пойдём, посмотрим, что там делается... Красота -- это мир вокруг нас. Он создан самим Творцом. А Творец знал, что делал. Всё живое и неживое -- есть красота. И красота женщины, и супружеская любовь, и рождение нового человека, И всё это -- прекрасно, и служение Ему, то, что делаешь и как мыслишь должно быть совершенным и прекрасным. А теперь мы увидим с тобой, моя милая "Студентка Таня", какая будет сейчас красота, когда начнут меня пинать и топтать, как пинал и топтал меня давеча некий художник по имени Соловьёв, называя серостью и бездарностью. Они идут по залу. Зал пока пустой. Скульптуры, дети Эрьзи, ждут зрителя... Но вот большие ножницы разрезают красную ленточку. Взрывается бутылка шампанского. Вот она для чего! Для шума! Ищут Эрьзю. Находят, пьют шампанское (три глотка -- остальное улетело) за успех выставки. Люди расходятся по выставке. "Дети" Мастера смотрят на советских людей. Советские люди смотрят на скульптуры Мастера. Мастер нервничает: как отнесутся, что скажут И что он видит! Люди стоят перед скульптурами и не могут отойти, отходят и возвращаются вновь, перешёптываются и пишут, пишут что-то в "Книге отзывов". И кладут цветы к его скульптурам. "Книга отзывов". Пишет крепкий голубоглазый паренёк в ковбойке: "Что я здесь увидел -- Прорыв в свободомыслие, в другую добросферу, туда, где нет предписаний: как жить, как думать, как и кого любить и как быть самим собой. Спасибо тебе, великий Ваятель и Великий Человек, Степан Эрьзя". Виктор Левашов, Малаховка. На страницу "Книги" набегают быстрые, летящие строчки: пишет красивая девушка с вьющимися русыми волосами. "Замечательная выставка! Какие лица -- смелые, сильные... Это из какого-то древнего эпоса Или нет, это ЛЮДИ БУДУЩЕГО! И даже странно, что у них нет крыльев. Они должны уметь летать -- ведь невозможно представить себе человека с таким лицом, например, в трамвае! Так и видишь их, летящих где-то в горах среди высоких сверкающих башен, и одежды их шумят! Художник увидел это во сне -- и нам показал, как это будет когда-нибудь... Спасибо ему!". Юля Сегаль, студентка строительного техникума, Алма-Ата. Пишет рослый брюнет в гимнастёрке с орденской планкой. "Я даже не мог предположить, что такое возможно. Они живут и страдают, и радуются. В каждом, будто, бьётся жизнь и так, что это очень здорово. Спасибо, вам дорогой Степан Эрьзя". Жорж Новицкий, актёр. Саратов. Студенты, рабочие, молодая интеллигенция, искусствоведы, художники, заходят в Зал партиями. Одни заходят. Другие терпеливо ждут, толпятся, но не ссорятся, не толкаются, ждут встречи с прекрасным. По выставке вдоль скульптур мрачно ходит уже знакомый нам человек в жёлтом плаще и шляпе - ГлавИзо Мордовской АССР тов. Сысоев. И, как тогда в мастерской, назидательно подняв указательный палец, громко сообщает, обращаясь ко всем: - Нет, не наше! Нам такого не нужно! Чего толпятся Взбесились что ли И опять на Сысоева не обращают внимания. И опять Сысоев говорит громко, с вызовом ко всем. - Вот я и говорю: не наше, не советское, не народное! И Сысоев идёт на выход, пожимая плечами, искренне возмущённый и в полном непонимании, что могут найти люди в этих деревяшках Кончается одна "Книга отзывов". Молодой бородач унёс эту книгу, несёт другую. Заполняется другая. Быстро пишет в "Книге" моложавая, красивая женщина. Мы узнаём её - это Елена Мроз. Вот её запись в "Книге отзывов": "Эрьзя -- явление нашего века. Его метод работать по наитию, без предварительных эскизов, сразу в материале, уникален. Так работают очень редко, самые одарённые скульпторы. Это - метод Микеланджело". Елена Мроз, ученица Эрьзи. Елена оглядывается, ищет Мастера, видит, узнаёт его, но не подходит, быстро идёт по Залу и, не желая столкнуться с ним, выходит. Эрьзя читает её отзыв, и свою очередь, оглядывает Зал, ищет Елену. Много знакомых лиц. Кажется это она. Да, она! Но её уже нет. Твёрдая рука пишет отзыв в "Книге". Это искусствовед Наталья Хохлова. "Имя Эрьзи стоит в одном ряду с именами крупнейших ваятелей нашего века. Редкий и самобытный талант. Своеобразие искусства Эрьзи исходит от особого склада его личности. Творчество Эрьзи не укладывается в традиционные рамки: отсюда столь противоречива оценка его произведений, выставленных на выставке в Доме Художника". Н. Хохлова, искусствовед. Хохлова ставит точку в "Книге" и, найдя Эрьзю, обнимает его, дарит цветы и молча отходит. Книгу листают молодые журналисты, юноша и девушка. - Смотри, сам Вучетич руку приложил, - говорит юноша, - Вроде не был, а отзыв написан. - Ну-ка прочти, к чему он там руку приложил, - просит девушка. Юноша читает отзыв Вутечича: - "Нельзя обойти молчанием тот шум, который поднят вокруг выставки Эрьзи. Многие так называемые произведения не только далеки от традиций русского реалистического искусства, искусства глубоких идей, вдохновенного мастерства и моральной чистоты, но его работы вообще ничего общего не имеют с настоящим искусством. Поэтому афишировать или восхвалять формалистические произведения Эрьзи - значит неверно ориентировать нашу творческую молодёжь, оказывая ей плохую услугу". Е. Вучетич, скульптор. В "Книге" делает запись искусствовед С. Валериус: "Выставка Эрьзи ещё раз говорит нашим художникам о том, что всякое уклонение от жизненной правды, субъективистский произвол в истолковании действительности, отход от реалистической художественной формы ведут, в конечном счёте, в болото безыдейности и формализма, к отрыву от жизни, от народа, от больших целей и задач подлинного искусства... И, как всегда, чем меньше искусства, тем больший шум поднимают мещане от культуры и единичные кликушествующие истерички". С. Валериус, искусствовед. А вот и сама искусствовед С. Валериус, не стесняясь после такого отзыва, подходит к Мастеру, улыбается, жмёт руку... И исчезает, и растворяется, будто её и не было... И тут Эрьзя видит знакомое лицо. Фотографическая память Мастера мгновенно перебирает миллионы лиц, встреченных им в жизни. И вспоминает и шепчет про себя: - Американец Джон Тушин Не может быть... Как он здесь Чертовщина какая-то! Человек, один к одному, похожий на американца Джона Тушина, только в тесном сером двубортном костюме от фабрики "Большевичка", стоит перед "Страстью" и пускает, в буквальном смысле, слюни. Та же алчность и бесстыдство в глазах. Вот он оглядывается: вроде, никто за ним не наблюдает, трогает бедро, проводит пальцем по лобку. - Ну и "кобель"! -- шепчет Эрьзя, - Но как он здесь Мастер отворачивается, идёт было дальше, но "Кобель" уже узнал его и идёт ему навстречу, и в его голосе Эрьзя узнаёт те самые циничные нотки сладострастного американца, но это не Джон Тушин. Это известный доктор искусствоведения Юрий Дмитриевич Колпинский: - Привет, привет вам, Степан Дмитриевич! Сильное, самобытное искусство... Был как-то у вас в мастерской на Песчаной. Не хотел тогда вам мешать. Но было очень интересно. Разрешите представиться: Юрий Дмитриевич Колпинский. Смотрели мою статью в "Известиях" На кухне коммуналки Нефёдовых Зоя Алексеевна разворачивает "Известия", рядом Михаил Нефёдов и соседки Гадитская и Розина. - Что у нас в "Известиях". Так-так-так. Вот - статья искусствоведа Колпинского о дядиной Выставке. - Ну, читай, - говорит Михаил, - наверняка обгадил, известный жополиз. Зоя читает: - "Эрьзя художник сильный, во многом яркий и самобытный... ...Но он нуждается в правде, как бы она не была сурова. Правда же эта состоит в том, что основные работы скульптора лишены жизненной силы, правды, оставляют впечатление надуманности, томительного однообразия... испорчены ложной стилизацией, дурными потугами на символическую "многозначительность" и "абстрактность"... А в это время на Выставке нетерпеливые любители творчества Эрьзи прорвали кордон контроля и хлынули в зал. Зал уже переполнен. Люди, как зачарованные ходят от скульптуры к скульптуре. Говорят шёпотом. Не смеются. Не спорят. Как будто впервые, через много лет, через десятилетия "заморозки" они видят искусство. Мастер, стараясь быть незаметным, сливается с толпой, останавлива- ется, слушает, что говорят люди. Вот двое, видимо, школьники, у "Толстого". - Толстой. Потрясно! -- говорит один школьник, - Как похож, а! - Не-а! Совсем не похож, -- возражает второй школьник, - У Толстого борода не такая. - Похож, я тебе говорю! Мастер не выдерживает, подходит: - И я думаю, что не похож. Нет фотографического сходства. Нет... Не похож! Первый школьник горячо прёт на Эрьзю. - Дед, много ты понимаешь! Второй школьник неожиданно меняет позицию, поддерживает друга: - Да, не понимаешь ты ничего. Он ведь не фотографию делал. Он "Толстого" делал! - Да А я и не знал. Тогда, да, похож, - соглашается Мастер. - Ну, то-то... Не мешай! Эрьзя незаметно подходит к небольшой группке зрителей, окруживших его старого знакомого Незнакомца, который постоянно ходил к нему в мастерскую на Песчаной, но всегда молчал. Теперь он волнуясь говорит, горячо спорит, машет руками: - Что вы такое говорите! Какой же он космополит! Эрьзя - всечеловек. Смотрите - здесь все национальности. Он умеет охватить всеобщее чувство, всеобщее переживание, всеобщее, как древний еврей или древний грек. Смотрите, он вчувствуется в скульптуре, как чувствует мир другой человек. Это, во-первых. Второе... Нет, вы послушайте! Ведь, как работают другие - придумают идею и ищут, как бы её пристроить. Или находят объект и подгоняют под идею. А Эрьзя моделирует естественный момент жизни. Он фиксирует момент экзистенциального переживания в скульптуре. Конёнков, даже Роден, и другие создавали в скульптуре типы людей. А Эрьзя -- нет. Сам человек у него -- квинтэссенция переживания: гнева, радости, печали, ненависти, любви, желания борьбы. Вы не согласны Согласны Хорошо! И третье: ассоциация с деревом. Убирая излишек материала, он выявляет из него живущего там человека, с его чувствами... Идёт как бы диалог с деревом. И это только у Эрьзи. Как Дело в том, что он -- язычник. Его подход -- естественность -- это языческая характеристика. - А что скажете о стиле Эрьзи, - спрашивает какой-то зритель из толпы. - Думаю, что у Эрьзи нет стилей. Никакого формализма, сюрреализма. Допустимо всё, что угодно в искусстве, если сознаётся чувство формы и содержится художественный смысл. Мастер идёт по выставке дальше, смотрит, слушает. У скульптуры "Материнство" стоят, нежно держа друга за руки, перешёптываются двое пенсионеров. - Он реалист -- спрашивает Она, - Думаю, что нет. - Нет, - отвечает Он, - не реалист, потому что пошёл дальше. Смотри, кажется это он, сам скульптор. - Не похож. По-моему, он должен быть крупнее... Они не узнали его, но многие узнают, робко здороваются, благодарят, дарят цветы... Кто-то в упор, по-советски смотрит на Мастера. Вопросы задают не сразу. Но ещё минута - и ... понеслось. Он окружён. Заинтересованная толпа растёт. У всех вопросы. У каждого своё отношение. И все разом хотят высказаться -- ну не зря же приехали сюда, не зря стояли целый день, а то и ночь на улице в очереди, не зря так долго ждали этого случая, чтоб увидеть и спросить Мастера Эрьзю. Вопросы всё те же: "Как" "Почему" "Зачем", и особенно яростные - "Кто вам позволил". "Как вы посмели" Ну что ж, если есть вопросы, то найдутся и ответы. Вот ответы Мастера Степана Эрьзи на Первой и Последней его прижизненной Выставке в Москве в Доме Художника на Кузнецком Мосту: - Здесь в Союзе, на Родине меня, что-то не очень понимают. Подай кругленькое, гладенькое, без страстных чувств и глубоких эмоций. "Тоска" и "Ужас" не нужны, тем более, обнажённое женское тело. Как будто его нет в природе. Считается постыдным. Секса нет. Тела женского нет. Ханжество... Вы утверждаете, что, как вы сказали, "развалившаяся в любовной истоме женщина" - это "тлетворное влияние Запада!". Уважаемый, вы никогда не любили Вас никто не любил Мне вас искренне жаль... Смех окружающих. ...Да, хорошо, когда женщина умеет работать, становится Героем Социалистического труда, но чем плохо, когда при этом женщина умеет любить Аплодисменты. Пожилой человек в чёрном не новом костюме с бордовым галстуком, видимо, учитель средней школы, вокруг него несколько школьников, тянет руку. - Но это всё какой-то модернизм! - А вы можете мне сказать: модерн -- это хорошо или плохо Если исходить, что слово модерн переводится, как "современность". Может, не будем путать слово модерн и модернизм. Протискивается рослая студентка, громко спрашивает. - Товарищ Степан Дмитриевич, вот пишут, что вас, как советского скульптора, преследовали на Западе. Это так - Нет, мне грешно обижаться на Запад. По-доброму хвалили. Много писали обо мне. Не могу плохо отзываться об Аргентине. Двадцать с лишним лет отдал этой стране. По-прежнему люблю Италию, Париж... Спрашивает другая студентка: - О чём вы теперь мечтаете - Хочу поехать на Родину, в Мордовию. Всё собирался, собирался, да всё было некогда. Вот завтра и поеду... Выставка на грани срыва. Толпы людей осаждают вход в Дом Художника. Люди стоят на низком выступе фундамента, заглядывают в окна. Кое-где уже видны малиновые околыши милиции, но что милиция может сделать! Вся улица Кузнецкий мост забита людьми, -- все хотят попасть на Выставку, увидеть "Эрьзю". Толпа вторично сметает двойной контроль и вливается в Зал. Коммуналка Нефёдовых. Зоя Алексеевна собирается уходить. Михаил Нефёдов разворачивает "Правду". - Подожди, Зой, сейчас пойдёшь, послушай какую правду нам скажет "Правда". Так, так... Вот Вутечич... так-так... так. Обвиняет Эрьзю в буржуазности... Это понятно. Ничего другого мы от него не ждём... А вот это совсем интересно! Ба-а-а, - читает, - "К сожалению, имел место нездоро- вый ажиотаж вокруг выставки скульптора Эрьзи... Московской милиции пришлось применить...". - Миша, - торопиться Зоя, - я на выставку. Отнесу ему поесть. Второй день голодный и весь на нервах. Дом Художника. Выставочный зал. На выходе, столик, окружённый толпой желающих, написать своё Мастеру Эрьзе, Юноша и девушка листают десятую "Книгу отзывов". Видна крупно первая запись в книге: "Молодец, Эрьзя!" С.Конёнков. скульптор. Юноша нашёл чистую страницу, шепчет девушке: - От нас с тобой, да - пишет и произносит вслух, - "Скульптор Эрьзя изобрёл способ передать чувство в скульптуре. Его скульптуры несут ощущение. В этом тайна искусства Эрьзи. Смотришь скульптуры Конёнкова -- там нет тайны: игрушки для детей. Смотришь Эрьзю -- погружаешься в тайну, что есть макрокосм Человека. Спасибо Вам, Степан Дмитриевич. И. Шайкин и С. Шайкина.(студенты ВГИКа). Тамара Алексеевна Северова восхищённо стоит у скульптуры "Шёпот", к ней подходит Зоя Алексеевна Нефёдова. - Здравствуйте, Тамара Алексеевна! - А, Зоя Алексеевна, рада вас видеть. Я поздравляю вас. Вы -- молодец. Вы сделали невозможное. - Это мы все вместе сделали невозможное. Многие помогали, особенно Борис Полевой, Лев Кассиль, Михаил Герасимов, скульптор-антрополог, профессор Ефремов, да что вы, так много людей, молодёжь писала во все инстанции, но Юрий Константинович, он больше всех. Что скажете о Степане Дмитриевиче Как вы его находите - Мне кажется -- он счастлив Вечер. Очередь на Кузнецком не укорачивается. Народ продолжает рваться в Зал. В Зале не протолкнуться. Гора цветов. Руки у Эрьзи болят от пожатий и плечи от объятий. Выпито не только шампанское, уже и коньячок ( с собой несут) армянский и водочка. И голова кружится. И сколько радостных глаз и все устремлены на него, на Мастера. Тридцать "Книг отзывов". 6000 человек в день. Мастер подходит к "Моисею", молчит, ждёт. Он так привык в своей одинокой жизни говорить с ним, что ждёт этого разговора. Стихли голоса Выставки. Они будто вдвоём. - Ты этого хотел -- помолчав, спрашивает "Моисей". - Да! Я этого очень хотел! -- отвечает Эрьзя. - Ты счастлив, Цёрыне - Да, я счастлив. Я этого так хотел! Этого, не в Аргентине, но здесь, дома, в России. И это... - Ты хочешь сказать, что это твой Триумф! -- перебивает его "Моисей", - Твой Звёздный час! - Да-Да-Да! "Моисей" не смотрит на него, шепчет про себя: - Ну-Ну... МОСКВА. УЛ. КУЗНЕЦКИЙ МОСТ. У "ДОМА ХУДОЖНИКА". ЛЕТО. НОЧЬ. У "Дома Художника". Выставка закрыта. Ночь. Но люди не расходится. Многие собираются ночевать здесь на улице, лишь бы завтра попасть в Зал, на Выставку Эрьзи. Они не узнают Мастера и на его вопрос. - Почему не идёте домой Вихрастый парнишка, что сидит среди многих на тротуаре, подложив под себя кусок фанеры, отвечает: - Да говорят, что закроют "Эрьзю" до срока! - Как закроют -- спрашивает Эрьзя. Второй из ожидающих: - Говорят... И разгорается заинтересованный разговор, вступают другие ожидающие и молодёжь, весёлые юноши и девушки, и не только молодёжь -- степенные, серьёзные, и москвичи, и не москвичи.. Бородатый дядя в китайском плаще, явно из провинции: - Уже собрали 15000 подписей, отправили просьбу Ворошилову... Просим не закрывать! Эрьзя как-то растерянно спорит: - Да, нет! Этого не может быть! Почему закроют Кто закроет Первый парнишка, доверительно, как своему: - Слушай, отец, я тебе кое-что скажу. - Ну - Видишь, это "Дом Художника". Там Выставка гениального скульптора Степана Эрьзи. Грамотный Видишь, что написано "Выставка С.Д. Эрьзи". - Ну, вижу, что дальше - А теперь смотри напротив. Что видишь Там написано "Выставка Народного художника Александра Герасимова "Дорожные зарисовки Индии". Так вот: в "Книге отзывов" Народному Художнику кто-то написал: "После Выставки Эрьзи вас смотреть совсем нельзя!" и не испугался, подписал. И что сделал тогда "народный" Побежал в ЦК и плакался, требовал, чтобы закрыли выставку Эрьзи. Смекнул, отец... Может завтра -- последний день. Так что, давай, располагайся. Я тебе здесь фанерку постелю... Молодые люди, видимо студенты, в узких брюках, ярких рубашках, со странными причёсками, такие в те времена назывались "коками", а эти мальчишки -- "стилягами", хотя никакими стилягами они и не были, принимают Мастера к себе, открывают банки с бычками в томате, пьют пиво, наливают и ему. "Жигулёвского". Вихрастый парнишка протягивает Эрьзе гранёный стакан с пивом, даёт вилку, подвигает банку бычков: - Угощайся, дядя! Завтра Эрьзю увидишь. - А ты кто Художник Студент - Угадал, отец. Из Суриковского мы, мастерская Томского. Пей. "Пейте пиво пенное, морда будет здоровенная! Второй студент-скульптор подхватывает со смехом: - Как у профессора Томского! Ха-ха-ха! Все смеются и пьют пиво из "горла", из стаканов, спёрли с водяного автомата, закусывают бычками в томате из консервных банок, весело что-то рассказывают, а кто-то запел под гитару. "Блажен, кто в наши дни победу Добыл ни кровью, а умом. Блажен, кто точку Архимеда Сумел сыскать в себе самом...". МОСКВА. МАСТЕРСКАЯ СКУЛЬПТОРА Н.В. ТОМСКОГО В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ИНСТИТУТЕ ИМ. В.И. СУРИКОВА. ЛЕТО. УТРО. Профессор Николай Васильевич Томский грозно возвышается над группой студентов, сидящих у своих работ. Среди них студенты, ночные знакомцы Эрьзи у дверей выставки, и Коля Селиванов, студент из Мордовии. Я вас официально предупреждаю: - зычно грозит профессор Томский: - Тот, кого заметят на Выставке или в мастерской Эрьзи -- вылетит из института! И не говорите потом, что я вас не предупреждал! Студенты ошалело, недоуменно смотрят на своего мастера. МОСКВА. МГУ им. ЛОМОНОСОВА. КАБИНЕТ ПАРТКОМА. ЛЕТО. УТРО. Секретарь парткома МГУ С.С. АНДРЕЕНКО сидит, не поднимая глаз. Перед столом секретаря стоит Ю. К. Ефремов. Андреенко крайне неудобно говорить это, но говорит через силу: должность обязывает - Юрий Константинович, я вот зачем вас позвал: что у вас там со скульптором-эмигрантом Эрьзей, дружба Понимаете, есть мнение, что... МОСКВА. ЛУБЯНКА. КАБИНЕТ ЛЕЙТЕНАНТА КГБ ЦЕКИНОВСКОГО. ЛЕТО. УТРО. Кабинет тесный. Скупо обставлен. Стол. Два стула. Большой стальной сейф до потолка. На стене - лозунг: "Не болтай!". На другой - потрет "Дзержинского". Из окна видна пл. Дзержинского с памятником Дзержинскому. У окна стоит лейтенант КГБ Цекиновский, на стуле сидит Н.Н. Бочарова. Цекиновский весь в улыбке, очень ласково: - Так что говорил Степан Дмитриевич о руководстве Союзом художников Бочарова спокойно с достоинством: - Только одно: просил, чтоб организовали выставку и радовался, когда её открыли на Кузнецком. - А кто чаще всего был в мастерской Степана Дмитриевича - Да мало ли. Все шли. В день бывало и по сто и по двести человек. - А из Мордовии кто был - А кто их знает. Может из Мордовии. На лице у каждого не написано... Но я одно вам скажу: не знаю, зачем вы меня сюда вызвали, но это -- очень хороший человек. Он же, как старый мудрый ребёнок. Труженик он. Иногда обидчивый и тут же отходчивый и спорщик, и молчун, и говорун. ... Но, прежде всего, он -- трудяга. Оставьте его в покое. Он -- великий человек, вот что я вам только и скажу. МОСКВА. МАСТЕРСКОЙ ЭРЬЗИ. ЛЕТО. ВЕЧЕР. Вечер следующего дня. У открытой двери в мастерскую стоит фургон МОСХа, и рабочие, торопясь, небрежно заносят в мастерскую скульптуры. Эрьзя сидит в сером сумраке мастерской у окна на ящике среди кое-как выгруженных скульптур, курит трубку, рядом верный, старый Леон. Входная дверь в мастерскую, после того, как рабочие ушли, и уехал фургон МОСХа, так и осталась открытой. Несколько скульптур беспорядочно свалены на ступеньках. "Бетховен" среди мелких головок, лежит на боку на лестнице. У самой двери на полу его, эрьзин, "Автопортрет", перевязанный верёвками и наполовину обёрнутый разорванной газетной бумагой. Из клочьев бумаги из верёвок торчит его нос и бородка. В открытую дверь спускается случайный пьяный прохожий. В темноте он принял мастерскую за вход в подвал или в какую-то подсобку, продира- ется в темноте среди скульптур на ступеньках и, прислонясь лбом к стенке, оправляется под "Бетховена". Старый Леон хрипло тявкает, но не так, как он рявкал в былые времена, трусит к дверям, но не так, как раньше срывался и нападал на врага. Леон бессильно, старчески жуёт его брюки, а пьяный мычит и продолжает оправляться. - Э-э, кабыздох, ты чего Нельзя, да Ну, извини. Не буду. Пусти тебе говорят. И уходит, оттолкнув старую дворнягу. В мастерской темно, сыро, пахнет кошками и канализацией. С улицы от квадратов окон окружающих домов, от пары фонарей во дворе льётся призрачный свет и освещает сваленную толпу скульптур. Над ними возвышается голова "Моисея". Эрьзя шепчет про себя: - Вот, сволочи!... Что натворили! Как же так Бросили и ушли Как же так! И тут он слышит, как тихо, почти шёпотом говорит "Моисей". - Ты хотел аплодисментов, цветов, триумфа Ты его имел Имел же! - Ну, имел... Но... Но не так: показать, подразнить, а потом взять и выбросить. Ну, ладно, начальники, чёрт с ними! Но эти-то, рабочие, вроде свои люди: - "Нет же !- "У нас смена кончилась!" и всё выкинули! И весь триумф! - Бесконечных Триумфов не бывает, - шепчет "Моисей", - ... При жизни! - Да, не в триумфе дело. Да, я хотел этого. Но это всё что-то не то! Не то... - Так чего же ты хочешь - Как тебе сказать Вот ребёнок мечтал о подарке. Мечтал, мечтал... И всё ждал, ждал. И естественно рос. И вот этот подарок он получил. Получил, в руках подарок держит и... смотрит в окно. Вот он подарок. Какое счастье! Но там за окном... какой чудный за окном живой мир!... Ты, я вижу, не понял, да Не понял... - Путаник ты какой-то. Сам не знаешь, что хочешь... - Да, я путаник, путаник! Ладно! Чёрт с ними! А ведь мы победили! Мы победили, друг Моше! -- встаёт идёт к "Моисею", - Чёрт возьми, а было -- ведь хорошо! Как это тот парнишка с вихром на башке сказал: "Завтра увидишь Эрьзю!". Это дорогого стоит, друг Моше! Ладно -- соберём, поставим. Будем работать дальше. Эрзя с трудом, по-стариковски, поворачивается, подходит к тёмному окну. В окне его отражение и отражение "Моисея" в глубине мастерской. - Меня убивает, - снова говорит он, - другое: мысль, что не успею сделать главное ... Замыслы одолевают. И есть материал, привёз. Вон его сколько под окном и в Загорске. И мастерство пришло, инструменты собрал и место есть. И... слабею, старость накатывает, сволочь. Мне всё снится: что Она приходит и говорит: "Пора!". А я как раз делаю самую главную работу, но приходит Она и говорит: - "Пора, Цёра. Пора...". - Кто Курносая - Она! \ - А что ты делал - Главную работу, ради которой был послан в мир. - Что за работа - Я не помню. Только знаю, что я её делал, и было радостно, что, наконец-то, я её делаю, но приходит Она... - Ну - Я говорю, что не доделал. Она отвечает: "Так доделай". А я не помню, что делал... Не помню. Помню, что было мне очень хорошо её делать. - Не суетись. Вспомнишь. А если не вспомнишь, не сделаешь и уйдёшь, значит, что должен был сделать, то сделал. И эту работу тоже. Остальное доделают другие ... А пока делай. Помнишь 125-й Псалом Давида: "Сеющий со слезами, пожнёт с радостью" - Знаешь, там я не мог жить без Родины, а на Родине... На Родине чёрт знает, что! - На Родине большому художнику не всегда живётся... На Родину возвращаются, чтобы умереть. Ты хотел вернуться в Мастораву... - Да! Ну, не с пустыми же руками возвращаться... Я помню, как прекрасно её лицо, её тело... Она звала меня, но впереди была жизнь, и я тогда не посмел... слушай, может, Она -- та, которую я не сделал - молчит, отвернулся от окна, смотрит на "Моисея", - Ты знаешь, кого я, кажется, видел на Выставке Елену. - Какую Елену - Мою Морозку. Жену. Это до тебя ещё было. Я всегда искал натуру, чтобы сделать Мастораву. Это была Любава и Марта, и Дороти, и Шифра, и другие прекрасные женщины, но Елена была так похожа на Неё. Я её делал в камне, дереве. Я уехал. Она осталась в Геленджике, или в Москве. Всё перепуталось. Не помню. Нет, я расстался с ней зимой 25 года. Может, мне показалось, что это она была на выставке, но она написала хорошие слова. А, впрочем, многие писали... В глубине мастерской, среди в беспорядке разложенных, набросан- ных, сваленных работ, на него смотрит "Елена из кебрачо", которую он сделал по памяти в Аргентине. Глава двенадцатая "Жизнь после Выставки" МОСКВА. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ ЛЕТО. УТРО. Через неделю. Раннее утро. В мастерской восстановлен прежний порядок. Посетителей ещё нет. За окном просыпается город. Редкие пешеходы. Дворник метёт мостовую. Напротив окна останавливается голубой "Москвич-400". Над верстаком клубится дым от трубки. Мастер напряжённо работает. Его крепкие узловатые руки держат рукоятку бормашины, создаёт, что-то очень важное, то, что пока рано кому-то видеть, поэтому, когда услышал стук в дверь, то, набросив на комель альгаробо кусок ткани, ждёт, потом кричит: - Аваньти! Открыто, входите! В дверях стоит красивая хорошо одетая немолодая женщина в шляпке с вуалькой, с чернобуркой на плечах. Он не сразу узнаёт Елену Мроз. - Здравствуй, Степан Дмитриевич! - Здравствуйте, проходите... - Ты, вы... Стёпа, ты не узнаёшь меня Она улыбается своим прекрасным большим ртом, чудными карими глазами. Он узнаёт её, но молчит. Ничего не сдвинулось в душе. Ни-че-го. - ...Я, Елена, твоя жена. Эрьзя как-то нехотя: - Узнал тебя, узнал, - отвернулся, дымит трубкой, - Ты знаешь, я была на твоей Выставке, замечательная Выставка. - Закрыли... - Да, это же... Перебивает: - Не надо... Проходи, хочешь чаю - Не знаю... Она проходит в мастерскую, осматривается и сразу узнаёт себя в портрете в кебрачо. - ...Ой, это же я! Как здорово! По фотографии - Нет, по памяти. - Ты вспоминал меня - Как ты живёшь Она сбрасывает на спинку стула жакет с чернобуркой, вертит шляпку с вуалькой. - С 47--го живу в Москве. У меня квартира на Рогожке, мастерская есть, от Союза, у метро "Кировская". Приезжай, увидишь. А как ты живёшь Один - Нет, тут ко мне одна женщина приходит, помогает, племянник Миша со своими, не забывают, люди постоянно... - Я не в этом смысле... Елена трогает себя в кебрачо - молодую, красивую, - молчит, потом, отворачивается, тихо плачет, идёт в глубину мастерской. - ...Ты уехал, и я осталась одна на всю жизнь одна! Я так хотела ребёнка! Но почему ты тогда не захотел - возвращается, идёт прямо на него, - Если б он был, ты не уехал бы так надолго, на целую жизнь, - Он уступает ей дорогу, и она проходит мимо него, - Ты вернулся - останавливается, смотрит в упор, - Вернулся - Лена, зачем ты пришла - Я знала, что ты приехал, но я боялась встречи. Я и сейчас боюсь, что ты мне сейчас скажешь. - Зачем ты пришла - Может мы... Затянулся трубкой: - Нет... - У меня хорошая квартира, мастерская большая - можно устроить постоянную выставку. Эрьзя молчит. Елена продолжает: - Посмотри в окно -- это моя машина. "Москвич". Маленькая, но новая и удобная, Степан! Эрьзя молчит. - ...Я бы помогла тебе. У меня есть связи... Эрьзя из клуба дыма: - Нет. - Ну, по-хозяйству. Одному трудно ... Нужна женская рука. - Нет, не нужна. - Нет, нет, нет! Но почему нет! -- вскипает, - Степан. Почему нет - сейчас заплачет, - Ну, хоть назови меня, как прежде... Ты помнишь Морозкой... Только скажи, как прежде, прошу тебя... Ничего больше. И я уйду! Эрьзя ещё гуще дымит трубкой: - Нет. - Нет Ну, что ж... Я что-то засиделась... у тебя. Было очень... Пови... повидаться. Елена не смотрит на Эрьзю, суетится, торопиться на выход. Эрьзя ей в след: - Ты занимаешься скульптурой Елена стоит в дверях, смотрит с надеждой: - Да, у меня своя мастерская в центре... - Если хочешь, можешь взять дерево. Приедешь и выбирай. Любое альгаробо или кебрачо, под окном. Хороший материал. - Но может - Эрьзя холодно: - Прости, я занят. Слёзы текут сами собой. Ей даже удаётся улыбнуться, набрасывает на руку тонкий модный жакет с чернобуркой, криво натягивает шляпку с вуалькой и уходит навсегда. А Мастер вновь берётся за фрезу и сосредоточенно работает над новой скульптурой. Мастерская наполняется людьми. Вот расходится по комнате, что-то, оживлённо обсуждая, группа тех самых студентов, которых так грозно стращал профессор Н.В. Томский. - Шумбрат, дорогой мастер, - здоровается с Эрьзей на мордовско-ярзянском Коля Селиванов. - Шумбрат чи, Цёра! - отвечает и спрашивает на родном языке Мастер, - Ты чей, откуда будешь - Селиванов Коля я из Старое Хранево. - Учишься - В Суриковском, у профессора Томского учусь. - Умелый мастер, профессии научит. - Можно ходить к вам - Нужно, Коля. И давай перейдём на русский, неудобно перед людьми. Подумают, что о них что-нибудь. И за работу, коль пришёл. Смотри и спрашивай. А потом бери брусок и сам работай. Студент Селиванов внимательно следит за работой Мастера. - Простите, Степан Дмитрич, что это за чудесное лицо на верстаке, кто это - Это пока секрет, Цёра. И снова Коля следит за фрезой, и что-то шепчет про себя, потом спрашивает: - Я смотрю и не понимаю, как это у вас получается. - Что, Коля - Как у вас получается жизнь через неживую форму - Почему неживую В дереве в отличие от камня, жизнь не прекращается никогда. Даже срубленное дерево продолжает жить. В нём перемещаются соки, твердеет структура, или отторгаются ненужные для жизни ткани. Но оно живёт до конца. Ты видел: если сжечь дерево, то жизнь уходит, как душа. - Да-да! Я тоже всё время смотрю, и мне кажется, что деревья говорят на своём языке. Я даже не могу объяснить, что я хочу сказать, но я чувствую, и это невозможно сказать, но, будто, я понимаю их. Простите, я запутался... - Ты очень хорошо запутался, Цёра. Ты -- молодец. Не надо ничего говорить. Бери вот тот брусок и говори фрезой и скажешь, что не получилось словами... оживи его. - Степан Дмитрич, но главное -- лицо. Сходство. Как это вы - Не в сходстве дело. Сходство будет. Лицо, Коля надо знать, как оно устроено. Когда-то я делал муляжи для черепно-лицевых операций. Лицо - окно в душу человека. Это ролевой инструмент. Надо снять маску-приспособление, и обнажится сущность человека, как явления. Вот тебе и сходство. И ещё, Коля, скульптура не может быть адекватна натуре. Она пространственна и рассматривается с разных точек. Поэтому пропорции человеческого тела в скульптуре изменяются от положения скульптуры в пространстве. Ты понял Сиди и работай. К Мастеру подходит Бочарова. - Степан Дмитрич, к вам из деревни родственники приехали. На кухне сидят. - Какие родственники - Из Мордовии, говорят. Мастер идёт на кухню. У дверей на кухню, на ступеньках сидят две женщины, одетые по-деревенски, с котомками и мальчик в зимнем треухе, несмотря на лето. Та, что постарше, по имени Куля, встаёт, с почтением кланяется, говорит по-русски: - Здравствуй, дорогой товарищ Эрьзя. Мы из Алатыря. Я -- соседка племянницы твоей Татьяны Ивановны. А мы... - Шумбрат! Шумбрат чи... -- торопливо здоровается Эрьзя На кухне на диванчике, на стуле, на ящиках тоже сидят незнакомые люди и смотрят на него - трое мужчин и миловидная беременная с годовалым завёрнутым в одеяло ребёнком. На столе бутыль с беловатой жидкостью - мордовская ченькса (самогонка), на газете куски сала с серой крупной солью, квашеная капуста в берестяной тарелке и эрзянский пирог пачалксеть в мятом зелёном лопухе. Старший, седой мордвин-эрзя Осып Карпунин встал, кланяется, говорит по-эрзянски: - Привет тебе, наш земляк Степан Дмитриевич! Ты, конечно, забыл нас. Это Нюра Нефёдова из Алатыря, а мы из Алтышева. Я -- Осып, внучатый племянник твоей матушки, Марии Ивановны... Вот заглянули на огонёк... Тот, что помоложе, видимо, муж беременной, Васюк Карпунин, радушно показывая на деревенское угощение, подхватывает. - С гостинцами с Родины, чинькса и пачалксеть. Привезли, угощайся, дядя! - Спасибо, земляки! Спасибо! С какими нуждами ко мне И тут же взвыла, причитает беременная, хватает руку, целует, показывает годовалого страшного ребёнка: тельце маленькое, а голова раздута и обезображена -- гидроцефал... Осып Карпунин переходит на русский, помогает себе по-эрьзянски: - Помоги, Степан Дмитрич! Прибыли мы к тебе за лездомо, соседской помощью. Ломань покш тон, человек большой ты. Все тебя знают. Помоги устроить в клинику, к профессору! Беременная подхватывает: - Помоги-и-и! Растерялся Мастер, хочет, запалить трубку, но, вспомнив о ребёнке, убирает. - А как я помогу - Человек ты знаменитый, - наступает Осып Карпунин, - Все тебя знают, можно сказать: богатый. Помоги хоть ярмакт, деньгами. А мы знаем, кому сунуть... Помоги! - Нету денег! Нету денег... Прости! Вот, как продам что-нибудь, тогда -- обещаю! - Сейчас нужен ярмак, сейчас! И тут же, как включили, снова причитает беременная. - Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Ай-яй... Причитания жены старается перекрыть Васюк Карпунин: - Угощайся, лялям, тантей, кодамр тантей пачалксеть! Везли из Алтышева, вкусный! Ах, такой вкусный, дядя! Вскакивает самый молодой мордвин, Микай, очень крупный, с красноватым лицом и широкими, как лопаты руками. - Я налью всем чинькса, хорошая самогонка, эрзянская, лучше "Московской". Шестьдесят градусов! -- громко кричит Эрьзе, - Кунсолок, лялям! Послушай, старший брат. Я -- Микай. Я не с ними. Я сам по себе. Не могу жить в деревне. Живу без прописки в Москве. Работа есть. Прописки нет. Два раза арестовали. Сбегал. Пропиши к себе. Всё для тебя сделаю. А Мастер сидит молча, не знает, что сказать. Хочет закурить, но опять тут же убирает трубку. Гости, в том числе и беременная, которая, как выключили, прекращает плакать, поднимают стаканы, пьют, жуют капусту. И в этой жующей паузе Мастер встаёт, спрашивает других женщин, которые сидят на ступеньках, видимо пришли чуть позднее. - А вы, что просите, женщины - Корова пала, говорит первая, - Муж в тюрьме. Пятеро детей. Голодуем. - А мы -- погорельцы, плачет вторая, - Мы... Мы бездомные! Помоги, Покш-Тяй, старейшина -- ты!! Озомс -- молиться за тебя будем... Отчаяние охватывает Мастера. Они с надеждой смотрят на него, эрзяне, его земляки. А что он может Снимает берет, вытер пот на лысине, говорит: - Братья мои, эрзяне, вы приходите ко мне устроить в клинику, дать прописку, получить квартиру, дать холодильник, помочь купить корову, машину, устроить на работу... А я -- никакой не Покш-Тяй, я только скульптор. У меня нет власти и пока нет денег, может и не будет. И кричит, воет беременная. - Обманывашь, ты, берянь атя -- плохой старик, не чувствуешь ты мою боль! Подхватывает погорелка: - Чтоб тебе так было! Василь Нефёдов собирает в авоську свои гостинцы: - Ладно, поёдём. Здесь нет добра... - А я приду другой раз, может, пропишешь, лялям, А Эрьзя кричит им вслед: - Да, что же вы не слышите, что ли Не понимаете Я -- толь-ко скуль-пто-о-ор! Толь-ко скульп-то-ор! Остальные посетители, толпятся в дверях мастерской и смотрят, как уходят рассерженные и плачущие земляки Мастера. У выхода старый мордвин Осып Карпунин оглядывается, грозит кулаком Мастеру, кричит по-русски. - Ты -- не эрзя, ты -- чужой! К Эрьзе подходит посетитель, молча, жмёт руку, говорит по-русски. - Не справедливый народ. Они и ко мне приходили. Ищут помощи... - А чем я могу- с горечью говорит Эрьзя, - Третьяковка вроде покупает "Юность", "Русский музей" обещает - "Медузу", а пока пусто! Нет денег... А вы кто, простите - Давайте знакомиться. Николай Лазаревич Иркаев. - А, знаю-знаю! Вы -- Никул Эркай, мордовский поэт, хороший поэт, хороший человек. Вы меня от нападок Вучетича защищали. Спасибо! Спасибо вам. Пойдёмте, присядемте! Рюмку чаю, как... Не откажитесь... Собственного изготовления... Называется "Стефановка"... Смотрите -- уже стемнело. Я свечки зажгу. Где посидим Хотите в мастерской, среди моих "детей". Это хорошо. Они это любят. Садятся у верстака. Тут же появляется аргентинская плетёнка с бутылью, два стакана, банка с огурцами. Мастер наливает "Стефановку" по стаканам. Выпили, закусили. - А почему свечи -- спрашивает Никул Эркай - Глаза что-то болеть стали. Не выносят резкого света... Врачи говорят: в больницу. Но некогда по больницам. Обхожусь свечами... Что привело вас, Николай Лазаревич - Как что На выставку не попал, так я к вам. И не могу в себя прийти. Ведь, что распускают: то космополит безродный, то националист буржуаз- ный, то формалист... А вы... - Баста-баста! Не хвалите. Я знаю, кто я. Я -- Эрьзя. - Ходил, смотрел и всё это. Это-- мы, мордва. Все они, - кивает в глубину мастерской, - из наших лесов, из вирьи мордовской: и пророк "Моисей", и музыкант "Бетховен", и философ "Толстой", и даже "Медуза" - они все из Масторавы! Эрзя удивлённо разводит руками: ещё никто так не говорил: - Вы это увидели - Да, конечно! - Спасибо! Вы первый, кто это подтвердил. А про космополитов я скажу одно: в мире нет никаких космополитов. Это фантазии людоедов, ненавистников людей, маргиналов, пытающихся разъединить людей, погубить по одиночке... Это я --космополит Они с ума сошли! Националист А почему любить свой народ, свою Родину -- это плохо Кто будет уважать народ, который не любит самого себя. Почему русский может любить свой народ, Россию, а мордвин не может любить свой мордовский народ и свою Мастораву. Почему в России из человека, любящего свой народ, делают шовиниста Идиотизм! Любить свой народ должен каждый порядочный человек... Смеются, довольные друг другом: одинаково мыслим. Выпили "Стефановки". Покрякали. Мастер задымил, задымил трубкой. Помолчали. - Ну, расскажите, как живёте -- спрашивает Никул Эркай. - Вот так и живу: тесно, бедно, обидно. - Ну, бедность -- это удел всех честных художников... - Не скажите: у меня под Парижем было имение на восьми десятинах с озером и огромной виллой. Вызвал из Алатыря маму. Так она боялась заходить в такой богатый дом. Говорила, что деньги нечестно зарабатываю, говаривала: - "За эти деревяшки и камни дурака не найдётся платить такие деньги", просила отправить её домой -- от греха подальше... А жизнь Вне работы-- нет жизни. Живу в работах, вот сколько их накопилось. Мне самому от жизни ничего не досталось. Всё взяли они... - О чём мечтаете, Степан Дмитриевич - О постоянной выставке, чтоб все скульптуры были вместе, чтоб мастерская была хоть побольше, но это минимум. А максимум, Николай Лазаревич, быть среди своих, идти по улице и слышать, как по-мордовски говорят дети, говорят бабы на базаре, мужики на пахоте, как на мордовском-эрзя и мокша учатся студенты, и учёные решают про астрофизику, а поэты по-мордовски читают стихи. Почитай стихи на эрзянь кель, пожалуйста. И замечательный мордовский поэт Никул Эркай читает Эрьзе на эрзянском языке своё стихотворение из сборника "Из глубины души". На этих страницах мы приведём его в авторизованном переводе на русский язык самого Никула Эркая: "Поле, бор, дороги и долины, Кланяюсь тебе поклоном сына, Мать моя, Мордовская земля! В чистых росах ты меня растила, Родниковой силою поила, Шумом ржи баюкала в полях. Я тобой взращённый на просторе, Не забуду розовые зори И медвежий непрохожий бор...". Со светлой улыбкой возвращается Мастер, проводив гостя. Уже поздно, и он удивлён, заметив запоздалого посетителя в мастерской. - Уже поздно. Я закрываю, - говорит Мастер. Со ступеньки в кухню поднимается Микай: - Это я, Микай, ухожу-ухожу, ломань. Что за мужик приходил Я сразу понял: он -- мокша. - А что такое -- смотрит на Микая Эрьзя. - Мы - эрзя, не то, что мокша. Мастер смеётся. - А в чём разница - Ну, как в чём Они какие-то не то, что мы, эрзя. Язык, обычаи, одежда... - Всего-то А судьба - Какая судьба - Общая, мордовская... Так что не валяй дурака, Микай! Язык в конце-концов и эрзянский хорош и мокшанский тож! А то, что ты за пазуху положил, вынь и больше ко мне не приходи, накажу. Мордва не ворует, и честью своей дорожит, и эрзя и мокша... Из глубины мастерской на них смотрит "Моисей", похожий на древнего мордовского Шкамарава. Глава тринадцатая "Юбилей" 28 октября 1956 года С.Д. Эрьзе исполнилось 80 лет. "УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР. В СВЯЗИ С ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТИЕМ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И ОТМЕЧАЯ МНОГОЛЕТНЮЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ОБЛАСТИ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА НАГРАДИТЬ СКУЛЬПТОРА ЭРЬЗЮ (НЕФЁДОВА) СТЕПАНА ДМИТРИЕВИЧА ОРДЕНОМ ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ". Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. ВОРОШИЛОВ. Секретарь Президиума Верховного Совета М. ГЕОРГАДЗЕ." Москва. Кремль. Мастер едет в Кремль. За ним персонально прислали большую чёрную машину ЗИС. Машина с Мастером едет по улице Горького, через Манежную площадь, сворачивает к Боровицким воротам и въезжает на территорию Кремля. Екатерининский Зал. Эрьзя среди награждаемых. Награждаемые самые разные. От пионеров, до пенсионеров. Мастер в своём бордовом костюме, в галстуке (отступил от своих правил), в жёлтых американских ботинках, но коричневый берет не снял, демонстративно. Перед Мастером получает награду крупная женщина в строгом костюме, с крашенными почему-то в бардовый цвет волосами, наверное, учительница. Она возненавидела Мастера сразу, как только он появился -- цвет его бордового костюма приводит её в ярость. - Почему у вас такой костюм -- спрашивает бардовая Учительница. - Не знаю. - Как это не знаю А кто должен это знать Она с негодованием прожигает его взглядом. Но через мгновение, уже забыв досаду, жмёт руку седому важному человеку. Это Валентин Кузьмич, который вручает ей орден и, поздравляя, что-то говорит. Она растроганно трясёт его руку и вдруг рвётся поцеловать его. Мастер слышит её низкий, срывающийся от волнения голос. - Это самый счастливый день в моей жизни... Благодарю партию и Правительство, вас, лично, дорогой Валентин Кузьмич... Обещаю все свои силы... Потное бардовое лицо награждённой, сливается с её бардовой причёской. Возвращаясь на своё место, еле переводит дух, её качает, дрожащими пальцами достаёт коробочку, глотает таблетку валидола. В Зале раздаётся голос объявляющего: - Эрьзя-Нефёдов Степан Дмитриевич, - слышит Мастер, и тут же кто-то больно толкает его в бок. Он идёт навстречу награде. Валентин Кузьмич молча и привычно жмёт ему руку, вручает орден в красной коробочке. Ещё раз жмёт руку. - Поздравляю вас от всего сердца! -- радостно произносит Валентин Кузьмич, - Поздравляю, Степан Данилович! Эрьзя поправляет: - Дмитриевич. Простите, Дмитриевич, - поправляется, Валентин Кузьмич, - Желаю вам новых творческих успехов. - Спасибо. - Надо сфотографироваться. - Где - Здесь. - Валяйте. Садятся на специально поставленный диванчик, на фоне большого государственного герба. - Я поклонник вашего творчества, - с восторгом говорит Валентин Кузьмич, - Был на Кузнецком. Это хорошо! - Спасибо... Как вас по имя-отчеству - Нас фотографируют! - Вижу... Вы знаете... - Да, что - Я, знаете ли, хлопотал о мастерской, очень тесно. Работать совсем невозможно. Если б вы зашли в мастерскую. Повернуться негде. Мне отказали... Прошу посодействовать! - Да-да, конечно, Степан Данилыч! - Дмитрич! -- поправляет Эрьзя. - Простите, Дмитрич... Э-э-э, и ваш жилищный вопрос мы обязательно поставим на повестку... - Поставьте, пожалуйста. - Поставим, поставим, Степан Данилыч. МОСКВА. МАСТЕРСКАЯ ЭРЬЗИ ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. Первый, кто встречает его, конечно же, Леон. Эрьзя включает свет в прихожей, крохотную 15-ти свечёвую лампочку. Леон стоит в открытой двери, смотрит на Мастера слезящимися глазами, радостно машет всем своим старым телом. - Шумбрат Цёрыне. Нам с тобой в связи со старостью дали орден пенсионеров Гертруду. Ура-а-а! Я тебе его сейчас покажу... И тут же в прихожей, в дверях, сидя на ступеньках в свой подвал, Мастер достаёт красную коробочку, открывает и показывает орден Леону. Леон с уважением лизнул орден, даёт Мастеру лапу для пожатия. - ...Цёрыне, ты можешь мне, старому пню, объяснить, за что дали мне этот жетон с красной ленточкой Чтобы я их простил за все мытарства и издевательства Может просто на убогую старость Нет, нет! За то, что они всё же сломали меня, что сдался, что променял достойную человечью жизнь на их, собачью Так что ты больше достоин Гертруды, Цёрыне. Дай-ка я тебе его надену. Вот, так, так... А кто это там у нас, в гостях... Он слышит подозрительный шорох в тёмной мастерской. - Кто там И грянула музыка-туш из магнитофона "вертушки". Открывается дверь мастерской, и со светом от восьмидесяти свечей появляется здоровенный торт, и друзья радостно аплодируют. Впереди -- поэт Игорь Нечаев. "Мы к вам, спускаясь по ступеням Оставим счёт житейских вех, И в мастерской, где правит гений, Мечтой взлетаем круто вверх. Рядом с Игорем - Валера Дунаев с двумя бутылками "Советского шампанского" в обоих руках, Нина Дунаева, профессор Ефремов, студентка Таня, Просто Макаров, студент Коля Селиванов, Бочарова и ещё, и ещё кто-то, кого он не узнаёт в темноте. Все с цветами и подарками. Игорь читает свои стихи. Фигуры будто в беспорядке, Стоят они над рядом ряд -- Толпа людей, божеств, неяд На этой маленькой площадке!". Мастер в окружении друзей, а за друзьями - скульптуры Мастера - они тоже участники праздника. Игорь читает стихи. Им место во дворцах и в залах, Где свет, пространство, вышина, А что сейчас они в подвале, В том наша общая вина. Эрьзя поражённый сидит на ступеньках. Рядом старый Леон с орденом на шее. Нет благородней и суровей, Чем "Моисея" злая бровь. Не так ли Мастер хмурит брови, Когда даёт им плоть и кровь Профессор Ефремов и студентка Таня несут к нему торт всё ближе и ближе. Торт тает от множества разноцветных свечей. Они опускаются с этим сияющим тортом на ступеньки, присаживаются рядом с Мастером, Остальные окружают его и кладут к его ногам цветы. Игорь читает: Один из камня высек воду И влагой напоил рабов, Другой одушевил природу И жизнь вдохнул в тела стволов. Эрьзя чуть слышно шепчет: - Спасибо... Сюкпря! Те сехте вадрясто! Это лучше всего! Чиркает спичкой. Задымила трубка. В клубе дыма Мастер смахивает непрошеную слезу. Так миром правит смелый гений, Нас, поднимая до высот. И мы, спустившись по ступеням, Пьём мёд из тех же вечных сот! Все ждут, когда Мастер задует свечи. А Мастер, так разволновался, что напрочь, забыл, что надо делать в этом случае. На помощь приходит Таня: - Дуйте, новорождённый! - Эрьзя дует, но и четверти свечек на огромном торте не задул. Не смогу! Помогайте! И все разом принимаются дуть на восемьдесят свечей. А свечи гаснут не сразу. И все хохочут и падают друг на друга. И тут же, откуда ни возьмись, появляются кружки и гранёные стаканы. И мощной струёй взрывается шампанское. И все облиты вином. И все хохочут. И едят огромный, вкусный торт. Студентка Таня поднимает бокал шампанского - За новорождённого, Ура-а-а! И все подхватывают: - Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! За Степана Дмитриевича, гениального скульптора! -- поднимает бокал Просто Макаров. Все бьют шампанское. Профессор Ефремов поёт низким басом: Многая ле-е-ета!... Многая ле-е-та... Дай нам Боже радость и счастие... Пьют шампанское. И вмиг бокалы пусты. Пора открывать третью бутылку. Валера открывает бутылку. Бутылка даёт залп. Все кричат, аплодируют. Хлещет игристое вино по бокалам. - Степан Дмитрич, миленький, ну расскажите, как там было в Кремле -- спрашивает студентка Таня, - Кто вручал Кого ещё награждали Ну, рассказывайте, Степан Дмитрич! И все смолкают, хотят узнать, ждут рассказ Мастера. - Вот честно, говорю, кто вручал, не знаю, - говорит Эрьзя, - Он не представился. Спросить постеснялся. Кого ещё награждали Да, там была одна дама, такого цвета, как мой пиджак. Спрашивает: вы, что специально для меня одели бордо Я ей: - "А что разве плохой ансамблик Так она чуть от ордена не отказалась... Вот так! Но ей очень хотелось поблагодарить партию, правительство и лично... в свой самый счастливый день, и она меня простила за бордо ... А не пойти ли нам всё же в семью И все вскакивают и торопятся в мастерскую, среди скульптур организован импровизированный стол из ящика и фанерного щита. Все рассаживаются, кто, на чём или на полу. Ещё раз стреляет шампанское и шипит в железных кружках и гранёных стаканчиках. Все поздравляют старого Мастера. Женщины и девушки целуют, мужчины обнимают. Все говорят и перебивают друг друга. В колеблющемся свете множества свечей, расставленных по мастерской, скульптуры - его "дети", смотрят на них, улыбаясь и радуясь. - Смотрите, они смотрят на нас, - замечает студентка Таня, - Они живые! - Я часто думаю, - тихо говорит Мастер, - о том, что когда я уйду, они расскажут о моих радостях и бедах. Они много со мной видели, разного... Его слышит Бочарова: - Степан Дмитрич, у вас что-то болит - Нет. - Ну, так что ж вы - Это я так. Шучу... Здоров, здоров. А вы знаете, я из самого, что ни на есть крестьянского сословия. И каждый крестьянин-мордвин всегда хотел иметь большую семью, и, чтобы в праздники все собирались за одним большим столом, и, как глава семьи, я достаю большую ложку-поварёжку и разливаю всем по мискам мордовские щи с мясом... и множество белоголовых детишек, мальчиков и девочек... Не случилось. Вон они мои "дети", немые головы и бюсты. Но есть вы, живые, рядом со мной за моим большим семейным столом. А это самое главное! Вы все мои дети! Спасибо, родные! - Степан Дмитрич, - поднимается Коля Селиванов, - я может, другой раз и не сказал бы, но у вас сегодня День Рождения и скажу: я счастлив, что встретил вас и хотел бы от вас услышать, что главное должен уметь человек. Ну, не для творчества, для жизни - Я -- эрзя, - помолчав, говорит Мастер, - поэтому скажу так, как учил меня отец. И тебе, Коля, и кому это интересно скажу: эрзянский человек первым делом должен уметь всё руками своими делать: и избу для семьи срубить и игрушку дитяти выстругать. Как судьба ляжет неизвестно, но ремесло в руках -- это всегда кусок хлеба и дому, и потомству твоему. Профессор Ефремов поднимает бокал: - Выпьем за долгую жизнь Степана Дмитриевича! Все разом: - Давайте ещё шампанского! Многая лета, Степану Дмитричу! За здравие! За творчество! Многая ле-та! Открывают и пьют шампанское. И тут Нина Дунаева, как фокус -- из-за спины достаёт гитару. - Я хочу петь! Давайте петь! Резвые её пальчики бегут по струнам. Она поёт и вступает несильным тенорком Валера Дунаев. У них неплохо получается. Но тут же подхватывают и поют все. Мастер не поёт, но слушает эту незнакомую, новую для него студенческую песню. "Ой, ты море, море, море Чёрное, Ты какое-то верчёное-кручёное! Ты ведёшь себя не по правилам, То ты Каином, а то Авелем! Помилуй мя, Господи, помилуй мя! И по пляжу, где в под вечер подвое, Брёл один он, задумчив и хмур. Это Чёрное, вздорное, подлое Позволяет себе через чур. Волны катятся, чёрные бестии, Не желают режим понимать! Если б не был нынче на пенсии, Показал бы им Кузькину мать! Ой, ты море, море, море, море Чёрное, Не подследственное жаль, не заключённое! На Инту б тебя свёл я, Ты из Чёрного стала Белое...". Молчат, задумались. Здесь в уютной мастерской среди своих хорошо молчать и думать. - Один знакомый актёр, - говорит Валера Дунаев, - был на Выставке на Кузнецком. Он там много фотографировал. Так он мне рассказывал: чтобы вызвать в себе то или иное чувство и правдиво сыграть образ в нужном по роли состоянии, он смотрит на фотографии работ Степана Дмитрича, и то состояние, которое ему нужно, ну, например, на "Ужас" или на "Тоску" и тут же механизм его актёрского восприятия, как бы схлопывается, и он заряжается этим состоянием и его охватывает беспредельный ужас или невероятная тоска. А то энергией, если смотрит на "Пламенного". Он запоминает это состояние своей актёрской профессии- ональной памятью и играет в спектакле. Партнёры заражаются от него. Зритель заряжается от актёрской группы. Спектакль не сходит со сцены ... Во как! Это делаете вы, Степан Дмитрич. - У меня есть ещё один вопрос к вам, Степан Дмитич, - говорит стесняясь Коля Селиванов, - вопрос, который меня очень мает и давно. Все стихают, слушают. - Что тебя давно мает -- спрашивает Мастер. - А зачем мы всё это делаем Скульптуры, живопись, песни, стихи Может это всё и не нужно делать Может это всё суета - всякое творчество. И вокруг всё так противодействует. Так всё невыносимо трудно. А Такая короткая жизнь. И зачем, Мастер - Я расскажу вам мордовскую притчу: приходит ангел смерти к поэту и спрашивает: - Ну, как ты готов - Готов, - отвечает поэт. - Хочу спросить тебя, боишься - Да, как тебе сказать. - Знаю, боишься. Но, а всё-таки скажи: ты был счастлив - Был и не один раз. - А ты можешь объяснить, что это такое. - Да, ты не поймёшь. - Это почему же - Потому что надо быть женщиной или поэтом... - Не понял - Ну, как же тебе объяснить. Это, когда ты делаешь то, что делает Творец, рождаешь - из небытия создаёшь бытие... - Но ты же умрёшь и умрёт то, что ты созидаешь. - В этом-то и дело, что человек-творец счастлив оттого, что, то что рождается, никогда уже не умрёт. Это тебе, кажется, что к чему ты, прикоснёшься - конечно. Так нет же, я победил тебя, смерть. Я сделал то, что уже не умрёт. -Что же -Я написал стих. Мой стих родил чувство, чувство родило песню, песня родила любовь. Любовь родила сына... И это будет всегда. - Это слова. Пойдём, ты успокоил самого себя. Меня не убедил. - Ну, я ж и говорю, что ты не поймёшь. А ты Коля Думаю: "Sapienti sat -- для умного достаточно. Все аплодируют. Играет радиола. Все танцуют под джаз Эдди Рознера, а потом под Цфасмана. И всем в этом доме тепло и счастливо Эрьзя сидит тихо в углу с радостью любуется гостями и тихо про себя шепчет: - Какие чудесные молодые лица! Сколько надежд, сколько добра в этих чудных лицах: и мальчики, и девочки. Если, что и произошло в России, то это выросла такая молодёжь. Нигде нет такой молодёжи... - и чуть громче, чтобы слышали, - Десять лет назад я бы не поверил, что буду сидеть в своей мастерской в Москве, среди вас, пить шампанское и слушать ваши добрые слова... Мне тогда казалось, что у меня много друзей... Молодёжь, танцует. Им хорошо. И, кажется, что "дети" Мастера тоже участвуют в общем торжестве. Эрьзя тихо, совсем тихо добавляет: - Из этих многих остался... Леон. Где ты, Леон Леон тихо подползает к хозяину, тычет сухой, горячий нос в ладонь, лизнул руку и затих, а Мастер говорит с ним. - Эх, Леон, Леон, кошек оставили, попугаев. А помнишь Позяру Как он там, в Аргентине, без нас Жив ли, птица счастья Гости уходят. Ещё слышна их песня под гитару. Слышен звонкий удаляющийся голосок студентки Тани: "Блажен, кто в наши дни победу Добыл не кровью, а умом. Блажен, кто точку Архимеда Сумел сыскать в себе самом!" Мастер закрывает дверь, возвращается в мастерскую, снимает тряпицу с последней законченной работы из альгаробо, трогает подбородок, лоб, глаз. Из темноты на него смотрит громада "Моисея". - Она лучшее из всего, что ты делал раньше, говорит Пророк, - Такое прекрасное женское лицо, ещё никто не видел и... никто не увидит. В отличие от других, её глаза открыты. Все остальные твои скульптуры углублены в себя, и глаз их не видно. "Масторава" смотрит. Это хорошо. Снимаю шляпу, Мастер! Мастер закрывает "Мастораву" тряпицей, идёт в свою каморку-кухню, ложится. И приходит сон. РОССИЯ. БАЕВО. ИЗБА НЕФЁДОВЫХ. ЛЕТО. ДЕНЬ. Первая стрижка. Дом. Мама. Дед. Бабка. Старший брат Иваж. Сестрёнка Ефимия. Отец молодой красивый. Солнце в глаза. Какие прекрасные, чудные родные лица... Все улыбаются, радуются. Отец стрижёт сына. Круглое зеркало пускает круглый лучик и смеживает веки. Падают на плечи, на постеленную на полу чистую холстинку золотые кудри. Их будут хранить дома в мамином сундучке. - Степушка, - зовёт мамочка, - А-у! Где ты, роднулечка - Где -- звонко отзывается Эрьзя-Стёпушка, - Я дома, Ава! Я дома! - Ну, как Цёра, - показывает Отец в зеркале его новый облик, - тебе нравиться - Да, атя! Мне всё нравиться! Но кто это заглядывает в окошко - Это лето, - радостно объясняет Бабушка-Покштява, - Это лето любуется твоей красивой головкой, иди, покажи всем, какой ты стал красивый... - Я красивый Я счастливый! -- на всю избу, на всю улицу, на всё Баево и поля, и леса вокруг, кричит мальчонка Стёпушка и летит, летит в синее небо к солнцу. И плачет от счастья в светлом старческом сне ... Глава четырнадцатая "На Родину, в Баево". МОСКВА. МАСТЕРСКАЯ ОСЕНЬ. УТРО. И просыпается. Туманное осеннее утро вползает в узкое окно. Эрьзя лежит, наблюдая, как утро оживляет его "детей". Ночная их жизнь сменяется утренней. И каждое утро скульптуры как бы приветствовали его. Но "дети" почему-то молчат Эрьзя шепотом: - Шумбратадо вечкевикс ялге! Здравствуйте дорогие друзья! Сейчас придёт Леон, и мы начнём новый день. Но "дети" молчат, и Леон не приходит. - Молчите Что это -- последний день Жизнь кончается... Моя Нет, не страшно, только, как я вас оставлю Ведь разворуют, растащат по углам, по музеям. А вас нельзя разлучать... Нельзя, - и уже понимая, что Леон не подойдёт и не лизнёт его руку, зовёт: - Леон. Леон... У диванчика, на лежаке Леона нет. Леон лежит там, где вчера простился с Мастером у "Моисея", среди "детей". Эрьзя ласкает мёртвую голову Леона: - Молчишь, Цёра... Да, надо ехать домой, в Мастораву. А то помру... и похоронят среди крестов и звёзд. Нам это надо Нет, нам этого не надо... Леон уже закоченел. Кошек нет. На верхней ступеньке, у приоткрытой входной двери сидит крыса. В сыром холодном тумане раннего утра Мастер выкатывает тележку с ящиком во двор, роет ямку. Земля рыхлая и тёплая. Он хоронит старого друга. В мастерской горит свеча. Утро смешивается с её жёлтым мерцающим светом, оживляя осиротевшие лики скульптур. Его "дети" смотрят на Мастера. Мастер собирается в путь, тихо, про себя: - Ну что ж баста, баста! Пора уж. Впереди ничего, только смерть. Надо в Мастораву. И говорит "Моисей": - Ты не прощаешься Вот так возьмёшь и уйдёшь Это не правильно, Мастер. Эрьзя стоит перед ним, смотрит прямо в лицо. - Скажи мне, Пророк. Вот ты привёл свой народ в Землю Обетован- ную, а Творец не пустил тебя в страну Кнаан! Как это понять - Ты думаешь, что это не правильно, не справедливо - Да, думаю. - Почему, ты размышляешь о справедливости Справедливого Его мысли не наши мысли. Его пути не наши пути. - Но ты заслужил увидеть плоды своих трудов. - Я сделал то, что должен был сделать, и это мне награда. Остальное делают другие... - И я - И ты. Когда ты умрёшь, это значит, что всё, что ты должен был сделать, сделал. Остальное доделают другие. Я говорил тебе это. Ты что не помнишь Я говорил тебе это много раз. Это и есть справедливость. - Но это уже буду не я! - Нет, это будешь ты... Но это уже не важно..., - и Пророк замолчал. На пыльной поверхности зеркала у дверей около вешалки, Эрьзя что-то пишет пальцем, затем деловито заворачивает "Мастораву" в несколько слоёв газет, аккуратно укладывает в зелёный, походный рюкзак со шлейками, надевает свои штаны-бриджи, кожаную жилетку поверх белой в полоску рубашки с пристяжным воротничком и манжетами, бордовый пиджак, бежевое ратиновое пальто-реглан, шарф и коричневый берет набекрень, крепко зашнуровывает американские жёлтые ботинки, берёт все деньги, которые были, забрасывает рюкзак за спину, берёт кожаный аргентинский чемоданчик с наклейками, с заранее собранными гостинцами и подарками и едет в Алатырь, в Баево, в Мастораву. ПОЕЗД МОСКВА-КАЗАНЬ. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. В плацкартный вагон входит проводник в форменной железнодорож- ной фуражке и кителе. Раскинув на коленях ветхую брезентовую кассу с ячейками, проводник садится. - Па-а-прошу билеты! Куда едем Пассажиры со всех сторон: - Алатырь... Чамзинка... Арзамас... Ковылкино... Рузаевка... Саранск... Казань - Дед, ты -- тычет пальцем в Эрьзю - Пожалуйста, до Алатыря... Проводник складывает билеты в ячейки: - Чай, будете Титан у параши. Кому бельё -- в дежурку. Идёт по вагону: - Па-а-прошу билеты! Куда едем Напротив Эрьзи, на верхней полке сидит старуха, свесив ноги в толстых шерстяных носках, расчёсывает крупным гребнем редкие седые волосы. Ноги качаются над самой головой Мастера. Напротив и рядом - два мужика, небритый и одноглазый и два парня - - начинают подкидного. Один из них, молодой улыбчивый вор с чёлкой и медной фиксой, подмигивает Мастеру: не терпится затеять какой-нибудь конфликт. На второй полке, напротив уже храпит пьяный в пижаме. За окном мелькает осень, жёлтый лес, серые поля, деревни... Паровоз стелет, стелет рваный дым по раздолью бесконечной России. - Дед, слышь, дед -- толкает Эрьзю фиксатый вор. - А -- очнулся от мыслей Эрьзя. - Водку пьёшь или совсем старый - Спасибо, не хочу... Игроки выпивают, закусывают хлебом с салом. Ещё выпивают. Закуривают махорку. Мастер тоже хочет закурить трубку. Но фиксатый, ухмыляясь, хватает трубку. - Нельзя в вагоне курить, дед: дети. Эрьзя вырывает трубку, отворачивается. Партнёр фиксатого по картам, небритый мужик с прядью через лысину справа налево, поднимает карту. - Не лезь к деду... Смотри, козыря идут. Второй одноглазый спутник с рубцами от ожога на лице, смотрит свои карты, сейчас жахнет. В соседнем отделении старичок-гармонист в фиолетовой старой майке играет на гармошке и негромко без слуха поёт, положив плешивую голову на трёхрядку. "...На вершине его не растёт ничего, Только ветер свободный гуляет Да могучий орёл свой притон там завёл И на нём свои жертвы терзает... Две задастые женщины с узлами, суетятся, стараются засунуть узлы на третьи полки. Одноногий инвалид, вставив культю в костыль, стелет себе боковое место на второй полке. Гармонист поёт: ...И хотя каждый год по церквам на Руси Человека того проклинают, Но приволжский народ о нём песни поёт И с почётом его вспоминает... Вдоль прохода бегает голый ребёнок, кричит и веселится. Вагон принимает жилой вид. С полок свешиваются незаправленные простыни, сползающие одеяла. У туалета толчея. ...Раз ночною порой, возвращаясь домой, Он один на утёс тот взобрался, И в полуночной мгле, на высокой скале Там всю ночь до зари оставался..." Грохочет встречный поезд. Толпа командировочных идёт в вагон-ресторан. Слышны обрывки разговоров, смех, плач и вдруг, перекрывая поездное радио, песню старика-гармониста и все остальные звуки, фальшиво и громко раздаётся под балалайку. "Здесь под небом чужим Я как гость нежеланный Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердцу больно в груди Видеть птиц караваны, В дорогие края Провожаю их я. Пронесутся они Мимо скорбных распятий, Мимо старых церквей И больших городов. А вернутся они, Им раскроют объятья Дорогие края...". - Дорогие братья и сёстры! На Курской дуге в битве с немецкими танками я потерял обе ноги. Помогите, кто сколько может! Вдоль прохода, хватаясь за переборки, катится на тележке с роликами молодой инвалид-танкист в ватном танкистском шлеме и изношенной гимнастёрке с медалями. Балалайка висит на шнурке за шею. А навстречу по проходу катит другой безногий хрипатый инвалид, но молча. На груди второго медали и картонка с кривой неграмотной надписью: "Памагите иванлиду вайны! Потрял обе наги и ранению в грло. Ктоскля можит!". Они встречаются как раз против лавок, где сидит картёжная воровская компания. Встречаются со злобным грохотом, желая, наехать друг на друга, ударить, покалечить. - Ты опять, курва, издеся! -- орёт инвалид-танкист. Второй инвалид, приставив палец к дырке в горле, металлически рыгает что-то вроде. - Бёна мать! Уб... на ...уй...! В руке Хрипатого сверкает нож. События обретают серьёзный оборот. И в страшной тишине вновь возникает унылый фальшивый голосок старичка-гармониста из соседнего отделения. "...Если есть на Руси хоть один человек, Кто б с корыстью житейской не знался, Кто свободу, как мать дорогую, любил И во имя её подвизался... Фиксатый вор бросается промеж инвалидов: - Братцы, братцы, фронтовички, вы чё Вы чё Чё немец не докалечил Чё, вы друг друга мочите - растаскивает сцепившихся фронтовиков, - Отвали! Отвали! Не хватай за горло-то! У сила-а-а-а ка-ка-я! - растащил. Одноглазый примиряет инвалидов. - Водку будешь пить, дырявый А ты, танкист Ну, ползи к нам. Вот тебе двести наркомовских! И вмиг помирились инвалиды, тянутся за стаканами. Одноглазый спрашивает хрипатого: - А как же ты пьёшь без горла Хрипатый, зажимает пальцем дырку. Раздаётся звук рыгания, но слова понять можно. - Ща увидишь. Достаёт из кармана гимнастёрки железную складную воронку, вытаскивает из дырки в горле грязную вату, суёт туда воронку и льёт из стакана. - Во, даёт! -- восхищается фиксатый вор. Ну, если водку пить можно, то и жить можно! -- подводит итог небритый. Мастер смотрит в окно. С другой стороны состава заходит солнце, и рядом с поездом, мчится, извиваясь, его длинная тень. На крышах вагонов едут безбилетники, он видит их тени. Они располагаются между вентиляторными трубами во всю длину вагона с мешками, сумками, сундучками. Мастер смотрит в темнеющее окно поезда и засыпает. Ему снится, как теперь часто, один и тот же сон. Звучит музыка и хор эрзянского моляна. Он идёт знакомой звериной тропой по дремучему лесу. Душно, жарко в лесу. Лес горит. Дым стелется понизу. Огонь идёт верхами. Бегут звери. Улетают птицы. Горит мордовский лес. Горят вековечные сосны. Падают обугленные берёзы. Распрямляются переплетённые ветви-руки и вновь цепляются друг за друга, пытаясь спастись, но они не звери, не птицы. Нет у них ног, нет у них крыльев. Они - деревья и сгорают заживо. Трепещут древесные ладони. Кричат деревья-лица. Ему кричат: - Беги! Цёра, спасайся! Сгоришь! Беги к Мастораве! Впереди, сквозь горящую чащу он видит - светится поляна с вечным летом, с изумрудными травами, ягодами и цветами, с бабочками и птичками, с мирным зверьём: лосем, медведем и белоголовой волчицей с выросшими волчатами. Лесной пожар обходит стороной Священную поляну. Огромная птица летит над ним. Она летит на поляну. Он чувствует обжигающий ветер её крыльев. Он видит из дымной мглы, как она спокойно садится на поваленное дерево на поляне и бежит к ней... Но птица не ждёт его. Птица поднимается, распахивает радужные крылья и летит, но не в глубь леса, а прямо на него. Мгновение, и он вновь видит её человеческие глаза. Он просыпается. В полутьме спящего душного вагона он видит, то ли это другой сон, то ли жуткая явь: прямо перед ним сосредоточенное лицо фиксатого вора, ощущает его липкие руки, скользящие по груди, животу... Но это миг, и снова расплывается фонарь на потолке вагона, и он снова бежит из горящего леса на прохладную изумрудную поляну, где уже нет Масторавы. Раннее утро в вагоне поезда. Голос проводника по вагону: - Ала-тырь! Ала-тырь! Эй, дед, просыпайсь! Приехали! И ты тоже, товарищ. То-ва-рищ! Ала-тырь! Давай просыпайся! Кто брал постель -- отнесть! Билеты кому надо Эй, командировочные, кому билеты надо-о-о Пассажиры, одни продолжают спать, другие собираются к выходу. Эрьзя спускается с полки, идёт по вагону вслед за ними на выход. АЛАТЫРЬ. ОСЕНЬ. УТРО. Вокзал. Зал ожидания. Закрытая касса за решёткой. Красные бумажные флажки на дверях стенах. На лавках спят, сидят, едят пассажиры с детьми, с узлами и чемоданами и бездомные без вещей. Кому не досталось места на лавках, стоят, облокотившись на подоконники, у стен, сидят на своих чемоданах и узлах. Все одеты одинаково: в телогрейки, зэковские бушлаты, шинели без погон, кургузые пиджачки, пыльники из брезента, полушубки из грубой овчины, кепки с клинышками, военные фуражки, кирзовые сапоги, валенки, бурки, чуни. Лаптей не видно. На крашеных сине-зелёной масляной краской стенах ещё с тех времён висят портреты И.В. Сталина и Л.М. Кагановича. Под ними в простенке устроен буфет. В буфете полная румяная буфетчица в накрахмаленном кокошнике с красными руками в белом халате поверх ватника наливает стакан водки. Небритый похмельный пассажир с вожделением ждёт его наполнения. Ещё несколько нетрезвых обоего пола кучкуются в небольшую очередь. Мастер с рюкзаком за спиной в руке кожаный чемодан с наклейками, стоит у буфета, выбирает среди нехитрой снеди под стеклом буфета коврижку, спрашивает: - Сколько стоит - Руб - восемьдесят, - с достоинством отвечает буфетчица. И тут происходит, то, что должно было произойти: суёт руку в карман пальто. В кармане пусто. В этом. И в этом. В кожаной куртке. В брюках, в чемодане, в рюкзаке искать бессмысленно: туда не положил. - Что, товарищ Деньги забыли - говорит буфетчица, - потеряли, да - Украли, небось, - поясняет похмельный, допивает свой стакан, что-то жуёт. Глаза его проясняются, полны понимания и сочувствия. Эрьзя отчаянно шепчет: - Украли... Буфетчица и похмельный одновременно: - Что Народ обступает Мастера. - Деньги, паспорт... -- тихо говорит Эрьзя. - Денег много -- уточняет похмельный. - Не так, чтобы... -- говорит Эрьзя. - Идите в милицию, - сочувственно говорит буфетчица, - Из зала, сразу направо. Там милиция. - Не ходи, - перебивает её похмельный, - Если нашли деньги, то не отдадут. Если не нашли -- искать не будут, но тебя же и заподозрят... В чём Они найдут в чём... Народ сочувственно гудит. Невысокий парнишка в старой офицерской шинели без пуговиц подаёт голос из толпы. - Милиция на замке. Начальство всё в центре. Сегодня же праздник. - Какой праздник -- поднимает голову Эрьзя. - Седьмое ноября, Октябрьский нынче! -- поясняет буфетчица. - А, ну да... - бормочет, Эрьзя, идёт к выходу, - Я же выехал шестого, а сегодня седьмое... Как же я так, - тихо ругает себя, - Видел, что вор, этот фиксатый, знал, что будет шарить... и так... подставился... Эх... надо было телеграмму дать из Москвы, Семёну, племяннику. В нашем алатырском доме живёт, или Грошеву... У Крашенинникова студия здесь, в Алатыре. Не пропаду. Эрьзя выходит на привокзальную площадь. И праздничный шум, и пение, и музыка из всех громкоговорителей города обрушивается и терзает его до вечера. Он оглядывается и не узнаёт города. - Где я Это - Алатырь Ничего себе... -- привычно говорит сам с собой, - Как же найти Семёна, Грошева... Всё переменилось. Куда идти Никаких извозчиков. Надо на такси. А платить чем... Ладно, пойду пешком. Как-нибудь найду... Заодно и город посмотрю... Как же всё переменилось! Площадь у вокзала новая и обширная. Он не узнаёт площадь. Много красного цвета. Флажки. Какие-то красные транспаранты. Напротив здания вокзала - большая клумба, на ней выложено белым кирпичом "Миру мир!". Из динамиков над площадью, над городом льётся привычная советская песня. "...Светит солнышко На небе ясное, Цветут сады, Шумят поля. Россия вольная -- Страна прекрасная, Советский край -- Земля моя. Где найдёшь людей могучей..." Мимо идёт немолодая женщина в ватнике, в резиновых сапогах с мешком торфа за спиной. Брикеты торфа валятся из прорехи. Эрьзя устремляется к ней: - Э-э-э, простите, как пройти на Старо-базарную площадь - Какую Какую площадь -- оторопело застывает женщина: - Старо-базарную. - Тридцать лет живу в Алатыре, такой не знаю... Вон мусор идёт. Может он знает. Навстречу, строго смотря на Мастера, идёт сержант милиции. Лицо юное, доброе, крестьянское. Веснушки, русые, почти незаметные усы. - Товарищ милиционер, - обращается Эрьзя, - как пройти на Старо-базарную площадь - А тебе зачем - В гости... - К кому Эрьзя боится, что потребует паспорт, торопится уйти: - Да, ладно, сам найду. Сержант подозрительно смотрит на Мастера, на чемодан с наклейками в руке, на рюкзак за спиной, другой раз он бы обшмонал этого в ратиновом реглане, узнал бы, кто, что и зачем, но по случаю праздника и личного времени, пошёл по своим делам. В центре клумбы стоит гипсовый В.И. Ленин, заново выкрашенный по случаю праздника золотой краской. На кепке В.И. Ленина сидит голубь. Красный транспарант подтверждает вечность ленинизма: "ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕНИН БУДЕТ ЖИТЬ!". Левой рукой В.И. Ленин указывает в сторону центра. Праздничная музыка тоже зовёт в центр. Туда же идут приодетые люди. Центральная площадь. Райком. Исполком. Милиция. Суд. Памятник В.И. Ленину, но бетонный и тоже золотой. Над толпой возвышается Красная Трибуна. Справа милицейский ГАЗик и десяток милиционеров, остальные в штатском в толпе. Слева играет духовой самодеятельный оркестр из Дома Культуры. В первых рядах мимо Красной Трибуны идут спортсмены, которые крутят обручи, булавы и ленты, за ними едут грузовики, на первом устроен ринг, где молодые парни с усердием колотят друг друга боксёрскими перчатками, причём у одного из разбитого носа уже течёт кровь, на втором три пузатых штангиста держат огромные ненатуральные штанги, видимо, из папье-маше, на третьем едет шатающаяся на рытвинах "пирамида" из гимнастов. Следом мимо Красной Трибуны идут с горнами и барабанами пионеры в красных галстуках и синих пилотках. Кто-то зычным голосом громко кричит в мегафон: - "За дело коммунистической партии, будь готов! И сам же отвечал на призыв: "Всегда готов! Ур-а-а!" Пионеры, которые не барабанят и не трубят, делают салют и весело громко подхватывают: - Всегда готов! Ура-а-а!" Духовой оркестр в это время отдыхает. Трубач усатый старичок, вытряхивает слюни из геликона. И вновь бахает духовой. Теперь мимо Красной Трибуны идут алатырские литераторы, деятели культуры, науки и образования. Они несут фанерные щиты с нарисованными микроскопами, книгами, учебниками, пособиями и процентами. Ещё громче играет оркестр: идут колонны демонстрантов: рабочие и колхозники. Они несут транспаранты, на которых нарисованы всякие предметы и написаны разные слова: "РАДИОТОВАРЫ", "ПИАНИНО", "ТЕКСТИЛЬ", "ТАБАЧНЫЕ ИЗДЕЛИЯ", "ХЛЕБ", "МЯСО", "МОЛОКО"... Вид у демонстрантов не очень сытен, одеты они не очень хорошо, но все единодушно явно навеселе и довольны жизнью. А на Красной Трибуне, как видит Эрьзя, стоят почему-то, как на подбор, одинаковые низкорослые, полноватые люди в синих габардиновых макинтошах и в шляпах. Некоторые периодически снимают шляпы и машут шляпами народу. Зычный голос кричит в мегафон здравицы. Народ подхватывает приветствие, машет флажками, транспарантами, руками, шапками и кричит "Ура-а-а!". Мастеру надоело, идёт искать дом родственников Нефёдовых. Чемодан не тяжёлый, тяжела голова скульптуры в рюкзаке, и он часто отдыхает. От центра быстро нашёл дом племянника Семёна на площади Октябрьской революции, бывшей Старо-базарной. Стучит в ворота. Никто не открывает, кричит в щель ворот: - Эй, кто-нибудь есть Семён! Се-мён!... -- решает про себя, - На демонстрации наверное. Ладно. Где-то недалеко должен быть дом Крашенинникова... Идёт искать дом Крашенинникова, не может найти, путается, возвращается к дому Семёна Нефёдова, опять стучит в ворота. И опять никто не выходит и опять кричит в щель: - Эй, Семён! Семё-ён! -- стоит думает, - Нету. Может, уехал... Что же делать Надо искать дом Грошева... Всё переменилось, и спросить некого. Ищет дом Грошева. И не может найти. Улицы пусты. Кое-где в глубине замаячит фигура и исчезает. Мимо проходит, не замечая никого и ничего, пьяная женщина в бушлате на ночную сорочку, за ней плетётся тоже прилично поддатый солдатик в гимнастёрке без ремня. Эрьзя не решается их окликнуть. Но спрашивает пробегавшего мимо мальчика с буханкой хлеба в руках. - Привет, дружок! Где дом Грошевых, подскажи, пожалуйста. Они где-то здесь жили. Мальчик почему-то обиделся: - Чи-во-о-о Я тебе не Дружок! А сам ты -- Жучка! И тут Эрьзя видит старичка с геликоном, узнаёт в нём трубача из духового оркестра. Трубач крепко не трезв, плохо стоит на ногах, но с Мастером молча раскланивается. - Добрый вечер, уважаемый! -- обращается к нему Эрьзя, - вы не подскажите, где найти дом Грошевых. Я давно не был... Трубач старательно и долго вытаскивает из геликона тряпку, а в ней початая бутылка, старательно смотрит сначала на бутылку, потом на Эрьзю: - Грошевых, Грошевых, Грошевых Знал, но забыл. Выпить хочешь - Нет, спасибо. Вы так хорошо играли. Я слышал ваш оркестр. И всё же, может, вспомните: Грошевы. А Трубач долго, задумчиво смотрит на Эрьзю потом соглашается: - Да, я классно играю! Я, я, я ... А ты знаешь, кто я Я играл в сводном оркестре Красной Армии 9 мая в День Победы... На Красной Площади в Москве, столице нашей Родины! Ну, если пить не хочешь, я выпью и пойду. Эрьзя садится в скверике на какой-то улице и, обняв чемоданчик, засыпает от усталости. Просыпается - уже вечер. Накрапывает дождь. Взвалив на спину рюкзак с головой "Масторавы", ухватив, ставший почему-то тяжёлым, чемодан, Эрьзя идёт к центру, где в надвигающихся сумерках перемигиваются лампочки на фасаде Дома Культуры, где толпится народ у Гастронома. В центре многолюдье. По-прежнему и ещё громче ревут динамики с каждого столба. Они будто пытаются перекричать нетрезвые выкрики и лихое пение подвыпившего праздничного люда. Особенно гудит веселье под памятником бетонного золотого вождя. На спинках заплёванных скамеек сидит молодёжь. За скамейками кусты и шевелящаяся темнота. На баяне играет инвалид. Двое пьяных пляшут. Чуть в стороне идёт потасовка. То там, то здесь в ночном воздухе слышен грозный мат и звуки схватки. Мат, как речь! Угрожающий крик: - Иди от сю.. на...! Угрожающий крик ещё громче и страшнее: - Чо ты рёшь, б...! На кого тянешь, падла! Я те ща глаз на жопу натяну, б...! Совсем ужасный крик: - Чо те надо, б... Чо те надо Ё...т...м...! Чо надо, сука! В рыло хочешь... Да я тебя щас зая...у, б...! Звуки: хрясть, хрясть! Отчаянный крик-вопль: - Ребя, наших бьют! Тихий, но жуткий бас: - А, б...ди, замочу всех, мать твою! Зама-чу-у-у! Хрясть, хрясь - мокрый звук удара, страшная, смертельная схватка двух, нет, более, горилл... Мастер сворачивает за угол, торопится уйти. Куда Вокруг полная темень улиц с выбитыми фонарями, редкими квадратами жёлтых окон с пьяными опасными и беззвучными фигурами в комнатах. И вот тогда-то и появляется тот самый, который выворачивал "булыжник". На этот раз оружие не булыжник - бутылка. На него надвигается фигура в рваном, стеганом, зэковском бушлате с лицом юного шадровского "Пролетария". В какой-то миг в обрывке света невдалеке Эрьзя видит давешнего вокзального милиционера с лицом доброго крестьянина. Милиционер поспешно исчезает в темноте от разбитых фонарей. Гармонь. Дождь. Крики. Мокрые портреты вождей. Скомканные, сломанные транспаранты, Грязные флажки на мостовой. Страшное перекошенное лицо со щербатым, гнилым ртом. Дыхание водкой и кислым винегретом. "Пролетарий" бьёт Мастера бутылкой по голове и убил бы, но спасает берет. Мастер падает. Решив, что старик "в отключке", бандит сдирает с него большой походный рюкзак с двумя шлейками. Но старик оживает и мёртво хватает, держит "Мастораву" и хрипит: - Баста-баста! Не отда...- Конечно, он узнаёт его, шадровского "Пролетария", и хрипит, и сопротивляется, - Не дам! Не дам! Это я не дам!... Бандит-"Пролетарий" мотает его в луже, бьёт об асфальт, пытаясь оторвать руки, бьёт кувалдами-кулаками в лицо, в рот. Старик отплёвывает кровавые куски зубных протезов с выбитыми зубами, хрипит, кряхтит, воет своё "баста-баста!", но сопротивляется и не отдаёт "Мастораву", более того, он несколько раз внушительно врезает ногой снизу "Пролетарию" в пах, и тот, отскочив на миг, но только на миг, и набегает и смертно и молча бьёт ногами, пока старик не затихает. Рюкзак со шлейками "Пролетарий" сдирает с него вместе с ратиновым регланом, видит кожаные штаны-бриджи, кожаную жилетку, шарф, сопя, не торопясь, тоже снимает и тут же напяливает на себя, жёлтые американские ботинки снять не может, бросает на мёртвого свой зэковский бушлат, забирает чемодан с наклейками, рюкзак с "Масторавой" и исчезает в чёрном дожде. Скульпторы особой породы люди. Мастер покрепче альгаробо и кебрачо, крепче своего материала. Он, молча и мёртво лежит, потом стонет и... с невероятным усилием всё же садится...Усилившийся дождь смывает кровь с разбитой головы. Пробует встать, но, охнув, вскрикивает от боли: сломаны рёбра, что-то ещё повреждено и оторвано внутри. От бессилия вместо крика раздаётся хриплый стон. Стон слышит девочка, пробегавшая недалеко, видимо торопившаяся со свидания. Девочка робко подходит, шепчет со страхом: - Эй, ты кто Чего сидишь, мокро тута. Ты пьяныйс Мастер не может сидеть и падает навзничь. Девочка нагибается: - Или... мёртвый И она бежит в ночь. Где-то рокочет двигатель мотоцикла, и девочка кричит ему навстречу: - Вот там! Там он лежит! - Бухой -- кричит старшина - милиционер с работающего мотоцикла. - А кто его знат. -- отвечает девочка из темноты, - Может мёртвый, а может бухой, но весь в крови. Вон он, тама. Разбрызгивая лужи к отделению милиции, там же вытрезвитель, подъезжает милицейский старый "харлей" с Мастером в коляске. Дождь с ветром лупит в лицо, по лысине. Редкие седые волосы в крови. Бородка тоже в крови. Рот разбит. Беззубое лицо скомкано, почернело, опухло. На нём рваный бушлат "Пролетария". Он в кальсонах. Одна рука прикована наручником к скобе коляски, в другой сжимает холодную трубку. Мастер спокоен. Отделение милиции. Звонит телефон. Дежурный, румяный, русый лейтенант милиции, сидящий, за деревянным барьером, говорит по телефону, одновременно заполняя бланк протокола задержания мертвецки пьяного парня, лежащего за решёткой в обезьяннике, среди других пьяных, бродяг и нищих, которых на дни праздника изолировали от пролетарского народа, чтобы не портили ландшафт. Патрульные с мотоцикла: старшина и сержант вталкивают Эрьзю. Мастер падает, но старается подняться. Вид его в мокром, рваном бушлате, в окровавленных кальсонах, беззубого, с чудовищно подбитым глазом, вызывает у дежурного омерзение, с озлоблением обращается к сержанту: - Где такого подобрал - На Интернациональной валялся, - отвечает сержант. - Пьяный - Да нет, но злобный сильно. Мастер трёт руку, расцарапанную снятым наручником, тянется к скамейке, с трудом, шепелявит: - Разрешите сесть. Мне плохо... Нащупывает скамейку, садится. Старается держаться, но, болит избитое изломанное тело. У него жар, бьёт озноб, сильно кашляет, видимо, порвано лёгкое. Дежурный видит за сержантом старшину. - Э, Соловьёв Привет, Серёга, когда должок отдашь - Не бзди, - отвечает старшина, - отдам. - Ну, смотри, Соловьёв, - шутливо предостерегает дежурный, - На счётчик поставлю... Ладно, и что за птица Да, бродяга, - со злобой отвечает старшина, - Без документов, скандалил... драться полез... вот погон сорвал, сволочь! Старшина, маленький, прыщавый крепыш с мордой уголовника, и сейчас готов ударить старика, всё в нём кипит, замахивается. Но Мастер не уклоняется от замаха и смотрит Соловьёву прямо в глаза. Он узнаёт его: это тот самый "казак-урядник", и тот самый художник-член ЦК и фамилия та же...С трудом, шепелявит: - Баста-баста! Это ты сам - сволочь. Я тебя просил помочь. Меня ограбили, избили. А ты -- сам вор... Ботинки хотел снять. - Ах ты, б...ть! -- взьяривается старшина Серёга Соловьёв, - Я документы хотел проверить, а ты драться полез! Я пойду. Оформишь, пометь в протоколе: "оказал сопротивление, погон сорвал". Эрьзя полулежит на деревянной, массивной скамье отделения милиции, удивлённо смотрит на старшину Соловьёва, с трудом, шепелявит, бормочет про себя: - Так, что... они выжили Всё пережили: и революцию, и гражданскую, и войну, и всё-всё и остались живы Они в России, как тараканы. Их ничто не берёт... - Помечу, Соловьёв... Давай! -- говорит дежурный старшине Соловьёву, - и громко Эрьзе, - Иди сюда, дед! Протокол составим. Мастер с огромным трудом, но встаёт, подходит, облокачивается на барьер, смотрит одним глазом на дежурного, другой заплывает чёрным кровоподтёком. Лейтенант что-то замечает на разорванной рубахе, что-то, что оттягивает вниз окровавленный клок, встаёт перегибается через барьер, и в руке у него блестит новенький Орден Трудового Красного Знамени. - Это откуда у тебя -- озадаченно спрашивает дежурный, - Украл Где украл У кого Почему не пропил Ты чо А ну-ка дыхни...Так, дед, а ты вроде не пьяный... И без документов. Паспорт твой где Нету паспорта Паспорта нет, а орден есть. Бродяжничаешь, воруешь А про Указ о "Борьбе с бродяжничеством и нищенством" слышал Ты знаешь, что за это полага- ется Эрьзя с трудом, шепелявит: - Орден мой, а документы украли. - В поезде -- подсказывает дежурный. - Да, в поезде. - И как, когда, ты, конечно, не помнишь - Паспорт и деньги украли в поезде. Здесь ограбили и избили... дважды... - А как твоя фамилия, имя, отчество, ты помнишь - Помню. - Ну - Я -- Эрьзя. - Ну и что Я тоже эрзя... Фамилия твоя как Фа-ми-ли-я тво-я - Меня зовут Эрьзя... - Я спрашиваю про фамилию. Как тебя зовут Эрьзя теряет сознание. Всё кружится перед ним, плывёт, он плохо соображает и отвечает как-то наугад, путается, боясь одного: упасть. У него жар. Душно, как в знойной Аргентине в середине дня, и что-то гудит. Это, видимо, кондишен под потолком... - Фамилия Фамилия... Что есть фамилия Это апеллидо, нинос... Семья, дети. Мои дети дома... - Я тебя спрашиваю, дед. Как тебя зовут Как твоя фамилия - Господин полицейский, йо но хабло еспанол... Я не говорю по-испански. - Я не полицейский! Какой испанский Ты что мне здеся дурочку ломашь. Говори правдиво: откуда ты Кто такой - Буэнос-Айрес, Хураменто, 1434... - Что Какая ***-рамента Ичайкин тряхни этого бродягу. Он может из психушки сбежал! Мастер усилием воли втаскивает себя в сознание, говорит с трудом: - Я не сбежал. Я приехал поездом... Из Аргентины. Меня обокрали ... ограбили, избили... грабил тот, который булыжник, а бил "казак"... Я его запомнил. Барьер, лейтенант, потолок наезжают на него разом. Мастер падает у барьера на пол. Дежурный не замечает, продолжает писать протокол. - Ладно, так и запишем... Паспорта нет. Бродяжничество. Хулиганил. Оказал сопротивление при задержании, сорвал погон, выражался нецензур- ными словами, заявляет, что обокрали в поезде, называет себя эрзей. Возможно кличка. Говорит, что прибыл из Аргентины... Так, подпиши, с моих слов "записано, верно". Где ты, дед Заглядывает за барьер, видит лежащего под барьером старика, кричит: - Ичайкин, ты где Старшина! Не услышав Ичайкина, выходит, сажает Эрьзю на лавку, суёт бумагу: - Подпиши. Вот здесь. Эрьзя с трудом открывает глаз, другой -- сплошной чёрный кровоподтёк: - Нет. - Не будешь... Не надо. Ичайкин, давай его за решётку. Эрьзя беспомощно протестует: - Зачем за решётку - А куда тебя - Я болен. Мне нужен доктор. - Болен Я тоже болен. Все болеют. Ну-ка, ну-ка... Что ты там ещё прячешь Трубка Покажи-ка, покажи. Хорошая трубочка. Тоже украл - Сам сделал. - Дед, я, конечно, могу её забрать, но лучше подари. А я уйду покурить. Видишь -- дверь не закрыта... Какая хорошая трубочка. Это что за морда такая - Я. - Чой-то не похож. - Молодой. - Ух, ты!... Ну, чего ж ты, дед Иди... Пока старшина Ичайкин не пришёл. Иди-и-и! - Куда - Куда шёл. - Как - А мне что: сбежал, мол, бродяга. Сбежал... Их тут знаш сколь шастат... - Я не бродяга. Я -- Эрьзя, скульптор. - Ну, как хош, скульптор. Трубочку и орден, тобой украденный, я забрал и вписываю в протокол. А ты жди тогда.... Утром начальство придёт и решать будет... - появившемуся старшине, Ичайкин, давай его в обезьянник. Старшина Ичайкин подхватывает лёгкого старика, бросает в клетку и захлопывает дверь-решётку. Привозят двух пьяных драчунов. Потом пьяную молодую женщину, всю в синяках, со спущенными чулками. Женщину тошнит на пол. Она приходит в себя и под ругань старшины моет клетку. Привозят бродягу в очках, потом одноногого нищего, который матерится и всё порывается отстегнуть протез, за что получает удар в лицо от старшины Ичайкина. Нищий прижимается к Эрьзе, шепчет: - Ну, за что, понимаш, бьёт, сука Сталина на них нет, падлы! Был бы жив пахан, понимаш, он бы им, курвам, показал бы... Что ноги нет Нет, не на фронте. Живым и целым до Берлина дошёл, понимаш. А домой пришёл, баба с другим с****нулась, дети в детдоме, запил, вот, понимаш ... пьяный под поезд попал, ноги лишился. Потому пензии нет, понимаш, выпить не на что! Отец, дай рупь... Избитый бродяга с другого бока всё протирает и протирает сломанные очки и говорит, говорит. - ...Это же мордва. Ты понимаешь, мордва. Лагерный край. Здесь зэков больше, чем самой мордвы. А куда народу идти работать В лагерную обслугу, в охрану, в надзиратели. Это же постоянный контакт с преступни- ками. Как это сказывается на психике народа, на язык, культуру, мораль. Здесь маленькие дети плачут по "фене", матюкаются, играя... Ты меня слышишь, старик Всюду бродят расконвоированные. Нация изуродована уголовным элементом. А ведь мы, мордва - великий народ. Ты знаешь, сколько нас, мордвы Больше миллиона! Но дело не в числе, а в людях, в героях наших. Вот назову: Аввакум, Никон, Коринфский, историк Ключев- ской, адмирал Ушаков, граф Мордвинов, Чапаев, Евсевьев, генерал Пуркаев, скульптор Эрьзя... Вот какие у нас, у мордвы, люди -- соль земли! Это наша земля. Мы здесь жили задолго до русских... Мы здесь не чужие, а живём, как чужие... И такой народ гибнет! Так засрали мозги, что мы сами и поверили в свою третьесортность! Ты слышишь, старик Да разве только мордва Ты посмотри на рожи этих мусоров. Ты меня слышишь Эй, старик! Ты чего Ты чего, старик... Эй, начальник, старик дуба дал! Начальник, старик откинулся... Но его никто не слышит. В отделении стоит мёртвая тягучая тишина. Бродяга отползает от Мастера и тоже засыпает. Мастер не "откинулся". Его то знобит, и он кутается в бушлат "Пролетария", то становится невыносимо душно, и он отбрасывает бушлат... и просит пить, но его никто не слышит. Все спят... А дальше: то ли это было, то ли видится ему сон в горячечном бреду-предсмертья... Глава пятнадцатая "Предсмертье" Вползает утро. Он встаёт. Боли нет. Голова ясная. Толкает дверь обезьянника. Дверь отворяется. Бесшумно идёт мимо спящего лейтенанта-дежурного. Лейтенант спит, положив голову на стол. У лица лейтенанта лежит отобранная трубка Мастера, исписанные бланки Протокола и новенький орден Трудового Красного Знамени. Дверь на улицу тоже не заперта. И выходит на улицу, в серую мглу наступающего дождливого утра. Улицы теперь удивительно знакомы, не то, что вчера: здесь когда-то он был и здесь тоже. Он выходит на дорогу на Баево. Дождь сменяется мокрым снегом. Бушлат "Пролетария", мокрый насквозь, не греет. Крепкие американские ботинки увязают, проваливаются в снежной жиже, и вскоре в них хлюпает стылая вода. Но Мастер идёт, не замечая холода и снега в лицо. Притормаживает полуторка с красным флажком у кабинки. Белозубый, трезвый шофёр опускает стекло, кричит: - Те куда - До Баево. - Зале-зай! Мастер неуклюже забирается в кабинку. Водитель тянется через него, поднимает стекло, и становится теплее. - Замёрз, дядя Совсем мокрый... - Ничего... - Выпить хочешь Выпей, в бардачке, "перцовая"... Как раз для тебя, а то заболеешь... - Спасибо. Мастер выпивает "перцовки". Становится легко и жарко. За спиной водителя висит "спидола", из которой привычно льется песня советских композиторов. "... Мы идём, мы поём По бульварам, проспектам, садам. Мы идём, мы поём, И Москва улыбается нам...". Эрьзя смотрит в окно и удивляется. - На Баево едим - Да, я -- в Шумерлю, -- весело отвечает шофёр, - Баево по-пути... - Что-то я места не узнаю... - Давно не был - Давно... А что там, смотри -- колючая проволока... Вышки. Там люди. Вроде люди ходят. Смотри-смотри! Строем идут. А Что это - Что это Да, давно ты, дядя, здесь не был... - Баста-баста, парень! А где же лес Тут леса были. - Какие леса, дядя Тут всегда поля были. - Вроде лес был. Волки водились, медведи, лоси... - Дядя, ты чего с луны свалился Волки. Вон тама и сидят волки. И лоси, и медведи... Но и люди там. Разные. А есть и нелюди. Они в полушубках, с автоматами, видишь - Как так - А вот так. Лагерь это. Пионэрский. А мужики, что строем -- пионэры... - Смеёшься Над стариком смеёшься - Не обижайся, дядя. Зэки это. Зэки. Пятьдесят восьмая в основном здеся была. Теперь не знаю, как статья называтся. Думаю, и уголовная тож есть. Понял - Понял, но не понял... - Ты и впрямь с луны свалился... - А может я и правда с луны... Как тебя зовут - Степаном. - Меня тоже Степаном. А по-батюшки - Дмитрич. - Кх-мы... А сколько тебе лет, Степан Дмитрич - Восемнадцатый. Скоро в армию пойду... - Когда мне было, сколько тебе, здесь стояли густые леса. А вдоль Суры -- дубовые рощи... - Нет, дядя, здесь всегда были поля. - Поля... А где же народ Конопля не убрана... Вон и картофель кое-где под снегом, в жиже... А впереди, что там виднеется - Впереди За оврагом Это колхоз "Десять лет ЧАССР". Твоё Баево... - Какое же это Баево! - А вот такое. Колхоз это... Хотели электричество сделать: маленькую ГЭС на Бездне поставить, но всё разворовали. А потом -- укрупнение, разукрупнение. Входили в один колхоз, в другой. Люди разбежались. Остались одни старухи... Семей 20... Вон оно Баево. Домики чернеют. Только в одном окне свет... Керосин жгут. - Это Баево - Не знаю, дядя. Другого Баево здеся нету... Около покосившегося столбика со стрелкой-указателем "На Баево" Степан останавливает машину, помогает Мастеру сойти, но не уезжает, а смотрит с усмешкой на него из кабины, колеблется: отдать или не отдать, - А чемоданчик, дядя, мне оставишь - Что А, чемодан - И, нисколько не удивившись, Мастер забирает аргентинский чемодан с наклейками с гостинцами и подарками, отряхивает свой (вновь на нём) ратиновый реглан и, поправив (вновь на нём) коричневый берет набекрень, идёт по размытому грейдеру в сторону родной деревни. Мастер идёт и не узнаёт родные места. Справа куда-то вглубь уходит покорёженный, будто битый лес. Слева луговина, огороды. И тут он видит рельсы узкоколейки. Никогда раньше её здесь не было. На заросших травой шпалах сидит грязная старая собака и воет. Голова собаки белая. А тело серое, и он узнаёт её. Это старая волчица из его снов, но с ней нет волчат. Да. Это та самая волчица. Волчица видит его и бежит прочь по узкоколейке в сторону леса, но у неё прострелена задняя нога. Пробежав несколько метров, садится и воет, и снова ковыляет к побитому лесу, туда, где на колючей проволоке висят таблички. На одной крупно, на эрзянском - "ЛОТКАК! ЁТАМААШ!". На других по-русски: "СТОЙ! ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН! "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! А дальше сумерки и вышка. На вышке курит часовой с автоматом и смотрит на него. А за вышкой ещё вышка и приземистые бараки. Мастер сворачивает с грейдера, идёт в сторону, напрямки, по тропке к деревне. И входит в Баево. Входит в ворота, на которых написано "Колхоз имени "10 лет ЧАССР". Странно, но дорога не входит в ворота, а огибает их дугой и утопает в широкой луже, в которой раскорячен остов какой-то сельскохозяйственной техники. Эрьзя идёт по Баево. Он узнаёт и не узнаёт его. Дома, вроде, те же, но всё какое-то маленькое, низенькое, замшелое, почерневшее. Многие дома стоят заколоченные. Дранка на крышах провалилась. Заборы повалены. В усадьбах нет садов. Деревья порублены. Одни картофельные огороды. Кривые сараи, развалившиеся бани... кое-где стожок.... Тишина. Не орёт песня советских композиторов со столба, и не слышно ни одной собаки. Эрьзя то останавливается, прислушиваясь, то торопиться, шепчет удивлённо, испуганно: - Как тихо. Что это Где жизнь Быстро смеркается. Он идёт дальше. Церковь без креста, с дырявыми стенами, с гнутыми мёртвыми ребрами куполов и стаей мокрых ворон. На запущенном кладбище за обвалившейся кирпичной оградой -- линялые фанерные пирамидки со звёздами, или без звёзд. На некоторых ещё можно разглядеть выцветшие фотографии: молодые солдатские лица... Он идёт по улице. Вот-вот покажется его родной дом. На улице ни души. Но вот знакомый колодезь-журавель. Знакомый спуск к Бездне. Знакомая ветла до черноты унизанная грачиными гнёздами. Она всё такая же, но почему-то стала, будто меньше. За нею сейчас будет его дом. А вот и ... И нет дома! Горелый мокрый остов и черный сломанный штакетник. Но это только миг. Он делает шаг, как в пропасть. И что такое Глава шестнадцатая "Эрзянский Молян" Он слышит музыку Эрзянского Моляна И возникает из небытия, как призрак - из глубин вечной памяти его народа -- Эрьзянский Молян. Пылает костёр у подножья древнего Килейне. Движутся, вкруг кургана эрзяне в белых одеждах. Плывут в древнем, магическом танце. Сквозь прозрачные тела просматривается поляна, лес, деревья, костёр с искрами, летящими в небо... Над Моляном радугами кружатся большие разноцветные прозрачные птицы. Самая большая, самая красивая и яркая птица отделяется от стаи и летит прямо на него. В её широко открытых человеческих глазах отражается Эрзянский Молян... И Мастер Эрьзя входит во вчера. И вспыхивает мир, и опускается на землю ослепительный и яркий вчерашний вечер. В один миг исчезают, будто их и не было, серые снеговые тучи. Солнце на глазах осушает мир, прекрасный и золотой. И мама, Мария Ивановна, вся в солнечном нимбе заходящего солнца, стоит у ворот его дома, смотрит, прикрыв ладонью глаза, как возвращается домой её сын Стёпушка, такой же молодой и красивый, каким ушёл много лет назад. Мама видит его молодым. Но он знает, что ему уже восемьдесят три года, что он - старик, но он так же знает -- что это чудо Эрьзянского Моляна - для окружающих он не старик, а молодой красивый парень Стёпушка Нефёдов, только одет по городскому, по-иностранному: в невиданный ратиновый реглан, яркий шерстяной шарф на шее, крепкие желтые американские ботинки на ногах, на голове коричневый берет набекрень, а в сильной руке чемодан весь в наклейках с гостинцами и подарками. Он удивлён, что его узнают и видят молодым, но как-то не думает об этом, будто так и должно быть. Бежит Мама навстречу сыну, - Стё-пуш-ка!!! Сынок, родной ты мой! - обнимает большими, мягкими руками. Она всё такая же: тёплая, большая, уютная, красивая. - Ава! Ава! Душа-а-а моя, Любимая, ава! - Ну, наконец-то, Стёпушка вернулся, сынок мой любимый! - плачет от радости Мама, - Я так ждала тебя, так ждала. Я всю твою жизнь жду тебя! - Ты знаешь, мама, я сделал твой портрет, и так и назвал его "Ожидание". Его купит "Русский музей" в Ленинграде. - Да, да. Это судьба наша, всех матерей, ждать и надеется... Ну, что мы стоим. Идём в дом. Тебя давно ждут! Идём, сыночек... - Я вам всем подарки, гостинца привёз, сейчас покажу! Они идут к дому. - Шумбрат чи, дорогие мои! -- кричит Эрьзя, входя на крыльцо И слышит звонкий Голос. Это как бы это Солнце отвечает из золотого пространства: - Шумбрат! Шумбрат, Цёра! Наконец-то ты вернулся. Наконец-то ты дома, Стёпушка! И вслед за солнцем всё и все радостно встречают его. Берёзка с его детскими качеликами. Грачиные гнёзда на старой раките. Взлетают грачи, загалдели, увидев Мастера. Поленница. Амбар. Баня на задах. Лопухи. Чучело на огороде. Котята, что резвятся под присмотром кошки Уси. Прекратили игру, весело смотрят на Мастера. Вылез из будки старый пёс Киска, машет хвостом, приветствует. Рыжий петух степенно идёт ему навстречу, кланяется. Но куры не обращают внимания. Гнедая лошадь ест сено, перестаёт есть и смотрит на Мастера: узнаёт. Дед-покштя Иваж сидит на завалинке с шилом и дратвой, ремонтирует подпругу, беседует, покуривая с дядей Максимом-плотником, но, увидев Мастера, оба торопятся ему навстречу. Баба-покштява Мосяйка (Иважнизэ) выносит ушат с бельём, видит Мастера, так с ушатом и бежит к нему. И выбегают на крыльцо и отец Дмитрий Иванович, и брат Мастера - Иваж, и сестра его Ефимия - всё семейство Нефёдовых... И все радостно обнимают его, целуют и ведут в избу. Заходит Эрьзя в избу, и первое что он видит -- это горит, горит родовая свеча семьи атянь шататол -- значит, живы все в доме, в кудо. Пока горит шататол будет продолжаться род Нефёдовых. И все на своём месте отец, и братья, и дед, и дядья и тётки и сёстры, снохи, и золовки, и все, все родные, и которые живые, и которые умерли. Отец Дмитрий Иванович громко, всех созывает: - Слушайте все в мире. Радость великая - сын возвращается в кудо, в семью! Идите все на праздник. И всё в избе уже готово к пиру: в центре большого стола, как полагается у мордвы кши-хлеб, и прякат - пироги с картофелем, капустой, луком, морковью, грибами, и бабань каша -- пшённая каша, и саламат -- лапша.... Но главное -- любимый пачалксеть! О нём мечтал Мастер в далёкой Аргентине -- пачалксеть!!! Изба заполняется нарядно одетыми соседями. Как же - как же: долгожданный Стёпушка Нефёдов вернулся домой. И все восхищаются им. - Какой красавец! -- говорит первая соседка Окся. - Какой умелец! -- говорит вторая соседка Куля. - Все говорят, что нет в мире искуснее скульптора! -- говорит третья соседка Лёкся. - Да! Да! Все это знают, - подтверждает четвёртая соседка Кведо. - Я слышала, что орденом наградили! -- вступает пятая соседка Матря. - Ещё бы -- самым знатным орденом! -- восклицает шестая соседка Палага. - Цёрынем, мой сыночек, - спрашивает отец Дмитрий Иванович, - Я слышал, что ты стал знаменитым на весь мир Мастером. Я горжусь тобой! - Я очень хотел этого, атя, - радостно отвечает Эрьзя. - Стёпушка, я так рада, что ты вернулся, братик, - обнимает Эрьзю сестрёнка Фима, - я так соскучилась, родненький! - Я тоже, я тоже очень рад вас всех видеть! -- незаметно для себя плачет Эрьзя, - Я очень тосковал по всех вас! Все окружают Мастера и наперебой говорят, и хвалят, и задают разные вопросы. - Ты надолго, Цёра -- спрашивает дядя Максим - Навсегда, дорогие! -- отвечает радостно Эрьзя, - Навсегда вернулся! Навсегда! - Как же это у тебя так получилось, знаменитым таким стал, Цёрена -- спрашивает дед Иваж. - Я всегда учился и много работал. - Ты много зарабатываш -- спрашивает брат Иваж, - Сколь у тебя денег - Я не знаю, но если продать все мои работы, то миллионов пять-шесть американских долларов. - Это много, да -- удивляется сосед Потешка. - Да, это много... Соседка Нюска, жена Потешки, лукаво косится на чемодан с наклейками: - И гостинцев навёз родне - А как же всем подарки. Всем гостинцы привёз! И тебе, Нюска с Потешкой подарки не забыл! Всем! Всем подарки! Мастер распахивает свой красивый аргентинский чемодан в наклейках. Мама обнимает Эрьзю, гладит по голове, по плечам и улыбается сквозь радостные слёзы: - Стёпушка, сынок, что нам гостинцы: главное, что сам возвратился!... Но всё же, Цёрыне, посмотри-тка в окошко... Видишь, ждёт тебя. Очень ждёт! Твоя Любава. Посмотри, как она хороша. Как она приоделась. Она ещё не познала мужчину и всю жизнь ждёт тебя ... Ты -- её избранник. Ты - её суженный. Вот какой ты, Стёпушка, пригожий и ладный... Иди к ней... Иди! Спохватывается Эрьзя: - Я скоро вернусь! Скоро вернусь! - Не торопись, сынок, - шепчет в догонку мама, - Мы всегда с тобой, теперь навсегда... Мастер выбегает на улицу. А на дворе опять перемена в природе: утро, свежее, прозрачное, как поздняя весна или раннее лето. Всё вокруг в одуванчиках. Одуванчиков тьма-тьмущая. И в каждой усадьбе цветут сады. Цветут сады: яблони, груши, вишни и жужжат, и поют вокруг -- пчёлки, шмели, жуки, бабочки, стрекозки, и облака цветов кружатся.... Посреди улицы на столбе сидит соловей и поёт громко и нежно, но звук не соловьиный, а скрипичный. И скрипка соловьиная нежная и прекрасная. Любава идёт навстречу Мастеру, молодая, рослая, всё такая же красивая, высокогрудая, широкобёдрая, влекущая сладкой женской плотью, в яркой эрзянской невестиной одежде, тянет к нему руки, не замечает, не видит, что он, её Стёпушка, -- восьмидесятилетний старик в смешном коричневом берете набекрень. Она видит его шестнадцатилетним красивым юношей. - Ну, иди же! Иди! Как долго тебя не было, любимый мой! Вечкевикс ломань. - Как же долго Совсем недолгою... Будто вчера это было, моя любимая Любава. Ты слышишь, как поёт соловей - Он поёт, как скрипка. - Нет, он не на скрипке, он поёт на моём сердце. А сердце моё поёт о тебе. Вечкевикс ломань. - Он поёт днём. Так не бывает. - Бывает... - Да, бывает... Он радуется твоему возвращению. Ты меня любишь - Люблю! Очень! Мон тонь пек вечкемс! - Пойдём же скорее, пойдём! Я так соскучилась по тебе! Они идут за околицу к лесу. Они идут по лугу. Но уже не весна и не лето, а осень. Травы усыпаны ягодами и цветами. В садах зрелые плоды: яблоки, груши, вишня, крыжовник, малина... - Как ты жила -- спрашивает он. - Я не жила, - отвечает она, - Я была... без тебя. А потом не была. Меня убили на фронте. А ты Они идут к лесу и видят, как стаи птиц кружатся и вьются над полями, собираясь в стаи. - Я... Я жил, но меня постоянно мучило что-то вроде неразделённой любви. Я забывался только в работе и создавал жизнь, но она была мертва. - Я помогу тебе... И они оживут. Высоко над ними трубит журавлиная станица. - Журавли улетают, - говорит он и смотрит в небо, - Когда весной прилетят, меня уже не будет. - Мы их встретим вместе. Они идут по лесу. Берутся за руки. Идут лесной звериной тропинкой. Той же самой, какой шли много лет назад. Тропинка заросла и стала почти незаметной. И вновь, как когда-то, как подарок, неожиданно распахивается эта чудная изумрудная поляна со старой берёзой посередине. Но та эта поляна и не та, вроде: трава на поляне жухлая. Нет ни цветов, ни ягод. И птицы поют как-то не звучно. И неведомые звуки, и шорохи стали глуше. И что-то не видно мирных зверей, что охраняли поляну: лося, медведя и белоголовую волчицу с волчатами. Они садятся и вслушиваются в какую-то иную жизнь мордовской земли и леса. Но нет-нет, вновь, как прежде из тишины звучит чудный голос в глубине леса, голос невообразимой чистоты и прелести... Он шепчет: - Ты слышишь - Что, милый -- шёпотом спрашивает она. - Этот голос. - Слышу. Что это - Это снова поёт лес. Это снова звенит родник. Это снова растёт трава... Чудная песня! - О чём эта песня -- шепчет Любава, - Повтори, повтори мне те слова, что говорил мне вчера! Мастер всё помнит. Так с ним было когда-то и так будет. Он это знает. Слова, как прежде, будто, сами исходят из него: - О том, какая ты красивая! - Какая я - Ты, как радуга над лесом. - Какая я - Ты, как песня соловья на заре. - Какая я - Ты, как ручёк, в котором отражается солнышко. Я тебя делал из мрамора... Но это была не ты. - Да - Из альгарробо... Но это была не ты. - Да - Из кебрачо... Но это была не ты. - Ты уйдёшь - Нет. Мне некуда идти. Я вернулся. - Тебе нужна была свобода. - Её нет. Свободен только Бог... Они сидят на лесной поляне одни, без бабочек и стрекоз, без птиц и зверей. Но кукует кукушка. Кукушка, сколько нам жить -- спрашивают Эрьзя и Любава. Кукушка молчит. Над ними проплывает в бесшумном парении большая прозрачная птица и садится рядом на поваленном дереве и сидит человеческим силуэтом в сумерках леса. Эрьзя успокаивает Любаву: - Не бойся, это Масторава. И будто свет откуда-то снизу высвечивает тёмный силуэт большой птицы, и видит Мастер, что эта птица -- та, прекрасная эрзянка, что в волшебных снах звала его. И прекрасное лицо её светится. Но это лицо Любавы. Эрьзя вскрикивает: - Любимая, смотри, как она похо... Его Любавы рядом нет. Но стоит перед ним прекрасная женщина - Эрзянская Невеста во всём своём великолепии. И это -- Любава! - Любава Это ты -- восторженно шепчет Мастер, - Ты - Масторава - Да, Это -- я, отвечает Эрзянская Невеста, - И я всегда была с тобой, Мастер Эрьзя, мой любимый Стёпушка. - Постой, я ведь сделал тебя из альгарробо и привёз... Я угадал, какая ты... Я должен был догадаться, что это ты... И я догадывался, но как-то...У меня украли тебя! - Не беда, Мастер. Её обязательно найдут и увидят все люди на земле, какая я -- мордовская Масторава... А теперь, пора, ты сделал всё, что должен был сделать. - Ты так думаешь И не спросишь меня, жалею ли я о чём - Пойдём в эрзянское кудо -- домой. Нам пора. Эрьзя без сожаления, но ожидаючи: - Ну, что ж пора, так пора. Любава поворачивается, чтоб уйти и спадают с неё невестины одежды, обнажив прекрасное женское тело, и ждёт его, не уходит, смотрит через плечо: ну что ж ты... И слышит Мастер Эрьзя в музыке леса голос, как эхо, голос деда-язычника Нефедки-Буяня, как бы, в отдалении, его последние слова: - Да, Од Цёра, жизнь прошла быстро, тебя зовёт Масторава... Вернись в Мастораву! Эрьзя шепчет: - Я вернулся... И шёпот Мастера Эрьзи слышит мордовский лес: - Я вер-нул-ся-я-я! ... и на словах этих преображается в красивого юношу с синими глазами, широкими упругими плечами и крутой грудью, в эрзянской косоворотке, в новых мягких лаптях и войлочной шляпе, таким, каким он всегда жил в душе великого Мастера. И тогда Масторава взмахивает прозрачными, радужными крыльями и взлетает. И Мастер Эрьзя взмахивает белыми крыльями и прозрачной птицей летит вслед за ней всё выше и выше над лесом, над миром, к солнцу. Скульптор С.Д. Эрьзя умер 24 ноября 1959 года. Глава семнадцатая "Эрьзя ушёл". МОСКВА. 2 ПЕСЧАННАЯ УЛИЦА. ДОМ 23/7. У МАСТЕРСКОЙ ЭРЬЗИ. ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ. УТРО. Рано утром почтальонша, пожилая женщина в платке, ватнике и валенках с галошами и с толстенной сумкой через плечо подходит к дверям мастерской Эрьзи, в руке письмо. Звонит в дверь. Потом стучит. Потом замечает, что на крыльце мастерской давно лежит, выпавший несколько дней назад, нетронутый снег без единого следа. Смотрит в окна. МОСКВА. ПЕСЧАННАЯ УЛИЦА. ДОМОУПРАВЛЕНИЕ. ОСЕНЬ. УТРО. Почтальонша заходит в домоуправление, где, разомлев от горячего электрокамина, гремит костяшками счетов толстая бухгалтерша, другая сотрудница, архивист, болтает по телефону. Почтальонша обивает снег с валенок, приветствует: - Здрастье вам. Не отрываясь от счётов, бухгалтерша отвечает: - А - Девочки, - говорит почтальонша, - сдаётся мне, что старичок-скульптор этот, со 2-й Песчаной, умер. В милицию звоните: дверь надо ломать... - Ладно, позвоним, - обещает бухгалтерша и добавляет, - Потом позвоним, дел невпроворот, позвоним. Конец дня. В сумерках бухгалтерша и архивистка выходят из домоуправления. Бухгалтерша запирает дверь. Идёт снег. - Нюр, не могу вспомнить, - говорит бухгалтерша, - что почтальонша-то приходила - Какая почтальонша -- торопиться архивистка, - Вроде, не прихо- дила. Ладно, мать, тороплюсь, ребёнка из сада забрать надо. Сам голодный придёт, обругает. Ну, пока. Женщины разбегаются в разные стороны. Идёт снег. У закрытой мастерской Эрьзи толпится небольшая группка людей. Мимо идут люди. Один прохожий останавливается: - Чего вам, люди - А где Эрьзя -- спрашивает один из ожидающих. - Эрьзя Наверное, ушёл... - недоуменно отвечает прохожий. - Куда ушёл - Ушёл..., - говорит прохожий и идёт своей дорогой И люди расходятся по одному. А снег всё сыпет и сыпет, и уже никаких следов не остаётся на крыльце мастерской скульптора Степана Эрьзи на 2-й Песчаной улице, дом 23/7. Снег засыпает все дороги. Все дороги. Серый зимний вечер бродит в мастерской среди фигур, торсов и голов - мёртвых "детей" скульптора. На пыльном зеркале видна его надпись "Эрьзя ушёл". Глава восемнадцатая "Автопортрет". АЛАТЫРСКОЕ ЗАСУРЬЕ. ЭРЗЯНСКИЙ МОЛЯН. БЕЗВРЕМЕНЬЕ. Солнце в вышине величественного языческого храма, где своды -- купол лазоревого неба, пределы -- распахнутый изумительный пейзаж Алатырского Засурья, амвон -- обширная поляна, окружённая лесом. А в центре -- курган с могучим многотысячелетним белым древом. Это Отец всех берёз: Килейне - центр эрзянского мира, "древо жизни". Поют, поют, заполняют мир пувамы, скрипки, нюди, отбивают ритмы шавомы, и вторит пентатонике Эрзянского Моляна эхо бескрайних мордов-ских лесов. Пылает костёр у подножья древнего Килейне. Клубится дым и пар от больших котлов. Седобородый эрзянский пророк Шкамарав, такой же могучий и древний, как сам Килейне, бородатый, бровастый, с орлиным носом, произносит на восток имя эрзянского Бога Ине Шкай Паз -- "Великое Время". И синий туман стелется по изумрудной траве поляны-кереметь ... Эрзянь озкс... Медленно движутся, вкруг кургана с Килейне эрзяне в белых одеждах. И второй круг шире -- женщины-эрзянки... Плывут, плывут в древнем, магическом танце. И сквозь прозрачные тела танцующих просматривается поляна, лес, деревья, костёр с искрами, летящими в дневное небо... А третий круг в небе -- радугами кружатся медленно и плавно большие разноцветные прозрачные птицы. Их так много. И среди них он, Мастер, с белыми крыльями... Эрзянский Молян... Движется бесконечный круг его сестёр, братьев, тёток, дядьёв, отцов, матерей, дедов, прадедов, прабабок... Весь народ мордовский движется в медленном танце... Движения замедленны, можно вглядеться и запомнить лица... Какие прекрасные мужественные лица мордовских мужчин! Какие прелестные нежные лица мордовских женщин!... Обступили, закружили нас мятущиеся и умиротворённые, тоскующие и созерцающие, любящие и страждущие! Прикосновение к вечности... КЭЗЕРЕНЬ ПИНГЕ - ОТ НАЧАЛА ВРЕМЁН. РОССИЯ. МОРДОВИЯ. САРАНСК. МУЗЕЙ им. С.Д. ЭРЬЗИ. Открываются светлые залы музея имени С.Д. Эрьзи в Саранске, где в экспозиции галереи выставлены главные работы великого Мастера, где, сменяя друг друга, возникают его автопортреты, включая голову "Христа", которую он тоже делал, как автопортрет. Ты идёшь по залам его музея. На тебя смотрят эти лица -- минувшие и навсегда живые мгновения любви и страсти, творческого озарения и бездны отчаяния, неминуемая смерть и обязательное воскресение... Перед тобой вся жизнь Великого Мастера Степана Эрьзи. И галерея, как бы -- его общий автопортрет, история его жизни. И вновь, и вновь возвращаешься к этому "Автопортрету", сделанному Мастером в 1947 году в далёкой Аргентине. Голова приподнята. Невыносимая мука в лице. Он как бы вглядывается в небо: -- Что там КОНЕЦ Владимир Стрелков

proza_ru/texts/2016/10/20161023504.txt

ГЛАВА 2. "С ЧИСТОГО ЛИСТА" Школа "Вествуд хай скул" представляла из себя величественное трехэтажное сооружение из красного кирпича, с множеством маленьких окошек. Несмотря на то, что сегодня было воскресенье, вокруг было множество школьников. Мы с сестрой поднялись на второй этаж и остановились у кабинета с вывеской "Директор Миссис Эинсворт". Ниже была прикреплена табличка: "Без стука не входить". Алла решительно постучала в дверь. Сразу же, как будто ожидая этого стука по меньшей мере год, откликнулся низкий голос: "Войдите!". Мы вошли в кабинет, и нашему взору предстала миловидная женщина лет 35, с черными, как смоль, волосами, и ярко-зелеными глазами. На столе ее стояла табличка "Дженнифер Эинсворт". Значит, это и есть директор школы. -"Здравствуйте, миссис Эинсворт",-прощебетала Алла-"Мы по поводу Анны Новик, мы хотели бы ее зачислить в вашу школу. Я звонила вам на днях." -"Ах, да, конечно! Я помню. Присаживайтесь, пожалуйста. Чай, кофе" -"Нет, спасибо",-мило улыбнулась Алла в ответ. Господи, как бы мне хотелось обладать хоть каплей того очарования, что и она. -"Для начала мне требуется заполнить некоторые данные о вас. Итак, приступим. Имя, фамилия" -"Анна Новик",-ответила я. Как же мне не нравилась моя фамилия, она абсолютно не походила на американские. -"Дата рождения, место проживания",-последовал следующий вопрос. -"5 декабря 1998 года. Место проживания...эээ...".Черт, я не имела ни малейшего понятия о том, где живу. Единственное что я знала, так это то, что мы находимся в Нью-Йорке. -"Манхэттен, 360/8",-быстро вставила Анна. Директриса удивленно выгнула бровь. -"Я так понимаю, вы недавно переехали" -"Да, мы всего день как находимся в Соединенных Штатах." -"Да, это можно предположить, исходя из вашего акцента. Вы, должно быть, из России" Ах, если бы. -"Нет, мы из Беларуси. Это рядом с Россией.",-снова ответила за меня Алла. -"Да, точно. Итак, мне нужны документы, заверяющие знание языка на должном уровне, отметки об успеваемости, справка о состоянии здоровья..." Не дав ей договорить, Алла положила перед ней черную, в красную полоску ,папку. -"Здесь все есть". -"Отлично. Просто превосходно". Она руками стала перебирать кипу бумаг, лежавшую в этой папке. -"Так, действительно все есть. Мне осталось только поговорить с вашими родителями, и вы можете быть зачислены." Мы неловко переглянулись с сестрой. Такого мы явно не ожидали. -"Боюсь, это невозможно,-твердо сказала Алла,-"Я являюсь законным опекуном Анны вот уже 5 лет." Директриса выглядела потрясенной. -"5 лет!Позвольте узнать, сколько же вам лет. И...почему это невозможно поговорить с вашими...эээ...родителями" Господи, как же она бестактна! Неужели и так все не понятно А вообще то, мне все равно. Я краем глаза глянула на Аллу. Ее лицо ничего не выражало. -"Нашего отца мы никогда не видели, и не знаем, где он сейчас и жив ли он вообще. Наша мать умерла, спасая меня. Мы отдыхали на даче, и кто-то решил поджечь наш дом. Алла гуляла с друзьями, а мама поливала огород, когда это случилось. Увидев, что дом горит, она кинулась в огонь и вытащила оттуда меня. К сожалению, ее ожоги были несовместимы с жизнью". Я сказала это с таким безразличием, как будто читаю очередной нудный параграф по истории. Но директриса этого, казалось, не заметила. Глаза ее блестели от слез. Несколько секунд мы молчали, затем она открыла верхний ящик своего стола и достала оттуда какой-то листок. -"Вот, это ваше расписание. Занятия начинаются завтра в 08.00. Не опаздывайте" -"Спасибо, миссис Эинсворт. Мы гордимся тем, что заслужили право учиться в "Вествуд хай скул". До свидания",-на автомате выпалила моя сестра, глядя в одну точку. -"До свидания, девочки, до свидания". Всю дорогу до дома мы шли молча. Прямо перед домом Алла достала кошелек и, вынув из него денег, протянула их мне. -"Сходи, развейся, купи себе что-нибудь. Только не задерживайся, к вечеру чтоб была дома. Тебе завтра в школу все таки." Она зашла в дом и захлопнула дверь, даже не предоставив мне возможности отказаться. Тяжело вздохнув, я оглянулась. Взгляд мой упал на невысокую девушку с голубыми, стриженными под каре, волосами. Глаза ее были сильно подведены карандашом, а на губах было чересчур красной помады. Одета она была в прозрачную черную майку, через которую просвечивался черный кружевной лифчик и черные кожаные шорты. На руках у нее были одеты митенки, а на ногах чулки в крипперах. Она медленно качалась на качелях, читая книгу. Словно почувствовав мой взгляд, она обернулась и помахала мне. Я решила подойти к ней. -"Привет, меня зовут Анна. Я недавно переехала и никого тут не знаю", -с улыбкой произнесла я. -"Привет, я Ирэна. Я живу здесь все свою жизнь, но так же мало кого знаю и меня никто не знает. Не хочешь прогуляться" Я удивленно посмотрела на нее. Эта девушка чем-то влекла к себе, было в ней что-то такое... Но в то же время от нее исходила опасность, и от этого она казалась еще привлекательней. -"Да, конечно. В общем то, ты не могла бы мне показать здесь какой-нибудь магазинчик Завтра мой первый учебный день, хотелось бы выглядеть соответствующе". Оглядев меня с головы до ног, она хмыкнула. -"Да, есть у меня на примете один магазинчик. Только скажи, чего ты хочешь". Ее вопрос поставил меня в тупик. Чего можно хотеть в магазине -"Ну, я бы хотела купить что-нибудь. Вообще то у меня дома весь шкаф завален одеждой, но так как ее выбирала моя сестра, сомневаюсь, что я хоть раз одену что-нибудь из этого дерьма". -"Ты не так поняла. Или я не так поставила вопрос. Очевидно, что ты не американка. Так же ты очень волнуешься, ведь завтра твой первый школьный день, ты никого не знаешь и хочешь произвести впечатление. Возможно, ты даже хочешь начать "новую жизнь" или "жизнь с чистого листа", как вы там это начинаете. Вот я и спрашиваю, кем ты себя видишь Кем хочешь выглядеть в глазах других" Я стояла с открытым ртом. Такого поворота я точно не ожидала. Но она права. Я хочу начать новую жизнь. Просто обязана. Немного поразмышляв над ответом, я наконец произнесла: -"Я хочу быть уверенной и независимой, яркой и интересной". -"Ты доверяешь мне",-лукаво улыбнувшись, спросила Ирэна. Это был глупый вопрос, ведь я ее видела впервые. Но я ответила да. -"Что ж, тогда идем". Она взяла меня за руку и увлекла за собой. Мы шли минут 10-15, Ирэна рассказывала анекдоты, поэтому мы постоянно смеялись. Но вот мы остановились около какого-то здания. Вывеска на нем гласила: "Салон красоты "Александра"". -"Салон красоты Я думала, мы идем в магазин",-неуверенно протянула я. -"Успеется",-засмеялась Ирэна ,-"Заходи." Едва мы открыли дверь, как навстречу нам вышла приятная молодая женщина лет 25. Руки у нее были полностью покрыты татуировками, а волосы, волнистые, длиной до пояса, были выкрашены в зеленый цвет. -"Привет, Ирэна, давно не виделись!,-незакомка, казалось, искренне радовалась приходу Ирэны,-"Как там Стивен Все еще играет" -"А как же иначе. Но мы тут по делу. Вот",-Ирэна подтолкнула меня вперед,-"Надо что-то сделать с ее волосами. Я предлагаю подстричь их, выкрасить ее в блондинку, а кончики окрасить в розовый." -"ЧтоооНу уж нет!",-я ни за что не готова была расстаться со своими длинными русыми волосами. -"Кажется, кто-то хотел выглядеть уверенной и яркой, если я не ошибаюсь. Так вот, дорогая, с такими волосами у тебя это вряд ли получится",-саркастически произнесла Ирэна. Незнакомка лишь кивнула. Я хотела возразить, но вдруг поняла, что Ирэна права. Если уж и начинать новую жизнь, то надо изменить себя. -"Делайте, что хотите",-с тяжелым вздохом произнесла я. Ирэна улыбнулась, а незнакомка отвела меня в зал и усадила в кресло. Затем она отошла и через пару секунд вернулась с повязкой, которой завязала мне глаза. -"Эй, а это зачем",-заволновалась я. -"Просто расслабься. Через час ты будешь уже другим человеком". Ладно, пускай. Хуже уже не будет. Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Кажется, я заснула, ибо когда я открыла глаза, вокруг все еще была тьма, но я больше не ощущала тяжести своих очаровательных волос. Я провела рукой по ним. Так и есть. -"О, спящая красавица проснулась",-произнес голос, скорее всего Ирэнин,-"Ну что, готова". Я утвердительно кивнула головой. Мне не терпелось стать новой Анной. И вот повязка сдернута. Я подняла взгляд на зеркало. То, что я увидела, было полной неожиданностью. На меня смотрела милая девушка, со светлыми волосами и розовыми кончиками. Я никогда не думала, что могу выглядеть столь...шикарно. Другого слова я подобрать не могла. -"Ты выглядишь просто восхитительно! Тебе так идет!,-незнакомка явно наслаждалась результатом своей работы. -"Да, ты выглядишь гораздо... интереснее",-произнесла Ирэна,-"Но сейчас нам надо успеть еще в одно место". -"Еще в одно место Надеюсь, это будет не тату салон" -"Нет, хватит с тебя на сегодня перемен. Мы просто подберем тебе одежду". Наконец то. Этого я ждала весь день. Не могу сказать, что я такой уж большой любитель походов по магазинам, но... я же девушка. Без этого никак. Ирэна попрощалась с незнакомкой и мы двинулись дальше. Ирэна опять начала рассказывать смешные истории из своей жизни и из жизни своих друзей, я же просто шла и думала о том, как же прекрасна жизнь. -"Ну, вот мы и пришли". Мы вошли в огромный торговый центр, наверняка в один из самых крупных центров Нью-Йорка. Вокруг было множество магазинчиков. Jennifer, Chanel, Collins, Mango... Это действительно рай для шопоголиков. Ирэна взяла меня за руку и повела к лестнице. Мы поднялись на второй этаж и зашли в маленький магазинчик. -"Здесь много потрясающей одежды. К тому же у меня здесь скидка",-шепнула мне на ухо Ирэна. Она была права. Одежда здесь действительно потрясающая. У меня просто глаза разбегались, я не знала, что выбрать. Наконец я остановилась на светлых потертых джинсах, шапке "Don"t look at me" , черных кедах, черном кожаном рюкзачке, немного мешковатой светлокоричневой кофте, ну и прикупила пару черных чулков. Как вы поняли, чулки -- моя слабость. Расплатившись за все эти покупки, мы двинулись к дому. Шли мы молча, каждая думала о своем. Вскоре мы подошли к дому, и, распрощавшись, я вошла в дом.

proza_ru/texts/2014/03/20140325713.txt

Сайт автора: http://andrei-nazarov.ucoz.ru/ В одной столице, не будем уточнять в какой, жила семья Козловых. Большая семья была: мама и семеро мальчишек-близнецов. А папы у них не было. Тот, как узнал, что его коза семерых родила, так сразу копыта и отбросил Мама по утрам ходила в магазин, а близнецы-козлята отправлялись в школу. Ну а в выходные дни козлята оставались утром дома одни. А когда они оставались одни, сразу начинали баловаться -- ну, сами понимаете, сексуальное развитие, гормоны там всякие. В общем, играли козлята, так сказать, сексуально развивались, а за их играми Карабас-Барабас в подзорную трубу зырил. Он, извращенец старый, в доме напротив жил и уже давно на козлят глаз положил. Смотрел он, смотрел, вуайерист проклятый, наслаждался он, наслаждался, педофил недобитый, но в один момент ему и этого мало стало. Злое коварство созрело в его голове. Пошла как-то мама воскресным утром в магазин. Ну там хавки какой купить да кока-колы канистру. А Карабас-Барабас в подзорную трубу это просёк, на улицу выскочил, в соседний дом зашел и к Козловым в квартиру позвонил. -- Кто там -- спрашивают козлята. -- Это я, почтальон Печкин, -- отвечает Карабас-Барабас. -- Принес вам журнал "Весёлые картинки". Обрадовались козлята и побежали дверь открывать. А самый младшенький козлёнок говорит: -- Не открывайте, братушки! Это не почтальон Печкин, я того голос по телеку слышал. И "Весёлые картинки" мы не выписываем. Но не послушали его братья -- так уж им хотелось этот журнальчик посмотреть, -- и открыли дверь. А Карабас-Барабас баллончик достал и сонного газа напустил. Попадали усыпленные козлята на пол, а Карабасу-Барабасу хоть бы хны -- он и не такое в своей гадкой жизни нюхивал. Собрал он с пола козлят и в чем они были -- а были они в одних маечках -- сложил в мешок. Взвалил этот мешок на спину и пошел домой. Вернулась коза, в смысле -- мама Козлова, домой, а козлят-то нет. Ну тут слёзы рекой, истерика, само собой, и прочие женские слабости. Только через час сообразила (ну, женщины!), что нужно в милицию звонить. А в милиции у неё знакомый работал -- Глеб Егорович Жеглов. Ну ему она и позвонила. -- Глебушка, -- причитала коза, -- приезжай скорее, миленький! Беда стряслась -- моих козлятушек украли! Разумеется, Глеб Жеглов сразу примчался: ведь киднеппинг -- это вам не хухры-мухры, а преступление серьезное. Да и Володьку Шарапова с собой прихватил, нефиг ему по борделям шариться. -- А может, они на дискотеку пошли -- предположил Жеглов. -- Да какая дискотека, Глебушка, ведь утро, -- ответила мама Козлова. -- Тогда, может, в школу -- подумав минуту, предположил он ещё раз. -- Так ведь воскресенье сегодня, Глебушка. -- Ну это я так, на всякий случай спросил -- работа у нас такая, -- выкрутился Глеб Жеглов. -- Нашел! -- закричал из-под детской кроватки Шарапов. -- Козлят -- одновременно спросили Жеглов и мама Козлова. -- Нет, записку. -- И что там написано -- Карабас-Бара, -- прочитал записку Володька. -- Узнаете почерк -- спросил Глеб Жеглов маму. -- Да, это мой младшенький писал. -- Понятно, -- почесывая затылок, сказал Жеглов. -- Вероятно, он узнал похитителя и успел записать его имя на бумаге. Соображаешь, Шарапов Но кто такой Карабас-Бара И что это -- фамилия или кличка -- Бас! -- крикнул Володька Шарапов. -- Чей бас -- не понял Жеглов. -- Баскова -- Нет, Глеб Егорыч, у Баскова -- тенор, а это -- Карабас-Бара-Бас! -- Молодец, Шарапов! Моя школа! -- после минутного раздумья воскликнул Жеглов. Карабас-Барабас этот давно в розыске был. Его педофильская банда "Сизый голубь" терроризировала весь город. Мамашки детишек боялись в ночные клубы одних отправлять. Глеб Жеглов позвонил на Петровку и вызвал Мухтара с кинологом. Мухтар сразу взял след, вышел из дома Козловых и привел розыскников к одному из подъездов дома напротив. Однако, как только Мухтар вошел в подъезд, он не только потерял след, но и сознание. Ибо ссаньём в подъезде несло так, что можно было предположить, будто здесь испражнялось стадо африканских слонов. -- Ну, ничего, ничего, -- успокаивал себя и других Глеб Жеглов, -- зато теперь мы знаем подъезд, где живет Карабас-Барабас. Пойдем, Шарапов, в отделение, помозгуем, что дальше делать. А то меня что-то тоже мутить начинает. Приехали, значит, они в отделение. Сразу подлечились немного -- ну, чтобы мозговать было продуктивней -- и начали план захвата Карабаса-Барабаса вынашивать. И такой у них, надо сказать, гениальный план выносился, что Наполеон с Кутузовым позавидовали бы! -- Эх, черт, мне бы пойти, -- сокрушался Жеглов, -- да бриться неохота. -- Да не стремайся ты, Глеб Егорыч, -- успокаивал его Шарапов. -- Я в сорок третьем под Сталинградом в немецкий штаб внедрился, Гитлером прикинулся и всей Шестой армии сдаться приказал. А тут какой-то Карабас-Барабас с шоблой пенсионеров! -- Ну не скажи, Володенька. Это не какой-то Карабас-Барабас, а очень даже опасный педофил-рецидивист. Помнишь нашумевшее дело об изнасиловании нашей юношеской сборной по футболу Ну так это Карабас-Барабас постарался. Все говорили, что они бегают как в жопу трахнутые -- а они такие и были на самом деле. Вот, -- Глеб Жеглов протянул Володьке фотографию, -- у нас есть фоторобот одного из членов банды, вернее, одной, потому что это баба. -- Страшная какая! -- воскликнул Володька и в ужасе зажмурился от увиденного. -- Такая на похороны припрется, и мертвец от страха в гробу описается. -- Запомни её, Володенька. Это Баба-Яга Костяная Нога, она же Пятница Тринадцатое, она же Манька-Канализация, она же Валерия Новодворская. Второй раз Володька не стал на фотку смотреть: такую раз увидишь -- на всю жизнь запомнишь! Допили они вторые пол-литра -- ну там за успех операции, за победу коммунизма и прочую ботву, -- одел Володька белую рубашку, пионерский галстук повязал и пошел в банду внедряться. Зашел Володька в нужный подъезд и стал все квартиры обзванивать -- ну типа он пионер и макулатуру собирает. Несколько часов шляндался, полподъезда обошел, сто килограммов макулатуры собрал, а на хазу Карабаса-Барабаса так и не набрёл. Устал Володька -- ну, сами понимаете, такую тяжесть по этажам таскать -- и решил перерывчик сделать до завтрашнего дня. К тому же пункт приема макулатуры через полчаса закрывался. Спустился он вместе с макулатурой на первый этаж... и тут его приспичило. Ну, стал он оправлять свои, так сказать, естественные надобности под почтовые ящики, а сам от удовольствия голову приподнял и как бы непроизвольно на список жильцов воззрился. И тут -- бац! -- напротив квартиры 66 Карабас-Барабас записан. Подумал Володька, что делать: то ли в шестьдесят шестую квартиру подниматься, то ли макулатуру идти сдавать. Прикинул он, сколько ему денег за макулатуру дадут, и сплюнул с досады -- на бутылку пива не выходило! Поджег он со злости макулатуру и пошел подвиг совершать. Позвонил Володька в квартиру, и через несколько секунд с той стороны кто-то подошел и в глазок глянул. Ну Володька -- он же не дурак: он не в своем ментовском обличии прикандыбал, а пионером притворился. Короче, открыли ему дверь. -- Тебе чего, мальчик -- спросил сморщенный старикашка, в котором Володька сразу узнал Дуремара. -- Мне шифрограмма из Лондона пришла для Карабаса-Барабаса, -- серьезно сказал Володька и так немножечко правым глазом подмигнул -- мол, я свой, буржуинский. -- А от кого -- повелся Дуремар. -- От Бориса Абрамовича Фокса. -- От самого Бориса Абрамовича! Ну, входи, мальчик, входи, -- торопливо проговорил Дуремар и пустил Володьку в квартиру. Снял Володька кеды в прихожей, поправил узелочек на галстуке, причесался и вошел в комнату. А там за столом Карабас-Барабас сидит, водочку, гад, попивает. И возле него -- Дуремар, Фрэдди Крюгер и Ельцин Бэ Эн. В общем, вся шобла-ёбла в сборе. Им, пенсионерам, теперь никто добровольно не дает, вот они, уроды, и насильничать вздумали. Поздоровкался Володька, отсалютовал, ну всё, как по уставу положено. -- Ну, здравствуй, мил человек. Проходи, гостем будешь, -- поприветствовал его Карабас-Барабас. -- Садись к нам за стол, выпьем, закусим, что Зевс послал, да о делах наших скорбных покалякаем. -- Спасибо, Ваше Высокоблагородие, -- поблагодарил его Володька и сел за стол. -- Вот водочки выпей, -- сказал Карабас-Барабас и графинчик к Володьке подставил. -- Нет, Ваше Высокоблагородие, нам, пионерам, водку нельзя, -- сглатывая слюну и стараясь не смотреть на графинчик, ответил Володька. Конечно, тяжело ему было от водяры отказываться, но он же не дурак -- понял, что это проверка. -- Мне бы кока-колы стаканчик. Налил ему кока-колы Карабас-Барабас и спросил: -- Ну, зачем, мил человек, к нам пожаловал -- Мне шифровка от Бориса Абрамовича Фокса пришла. -- А откуда ты его знаешь -- вдруг спросил Ельцин Бэ Эн. -- Ну, мы с ним однажды ночью, у него на квартире... Я, конечно, как пионер не должен был этого делать, но... -- замялся тут Володька и так натурально покраснел, что все сразу всё поняли. -- И что он хочет -- спросил Карабас-Барабас. -- Он хочет, чтобы вы мальчиковый хор имени трактира на Пятницкой захватили, а солиста ему в Лондон бандеролью отправили. -- Ну ни фига себе! -- воскликнули разом Дуремар, Фрэдди Крюгер и Ельцин Бэ Эн. -- И что же мне, филармонию приступом брать -- недовольно пробурчал Карабас-Барабас. -- Нет, Борис Абрамович всё предусмотрел, -- сказал Володька. -- Завтра утром хор будет репетировать в подвале бывшего кожзавода. А там сейчас рабочих нет, и даже бомжи из-за вони не селятся. Вы мальчиков без свидетелей и возьмете. Только много их -- всем идти придется. -- Хорошо придумано, толково, -- опрокидывая стаканчик с водочкой, сказал Ельцин Бэ Эн; он, педофил бесстыжий, давно уже губки смазывал на этих мальчиков. -- А если мы откажемся -- спросил Карабас-Барабас. -- Тогда он вас, Ваше Высокоблагородие, и всех ваших людей с чистой душой архангелам сдаст. У него на вас два вагона компромата собрано. -- Ох, волчара! -- воскликнул Фрэдди Крюгер. -- Всё, поц, предусмотрел! -- А ты случаем, мил человек, не мусорок засланный -- неожиданно спросил Карабас-Барабас, прищурив левый глаз. -- Да что вы, Ваше Высокоблагородие! -- ответил Володька. -- И доказать можешь -- Легко. Вот, смотрите. -- Володька закатал рукав беленькой рубашки и показал геевскую наколку. -- А геев, как вы знаете, в ментовку не берут работать. Карабас-Барабас вопросительно посмотрел на Ельцина Бэ Эн, и тот махнул ему головой: мол, правду чувак базарит. Дуремар подошел к Володьке, посмотрел на наколку, потрогал, пощупал. -- Настоящая, -- сказал он. А татуировка-то у Володьки на самом деле настоящая была. Откуда им, пенсионерам отсталым, знать, что в милиции уже давно работают и геи. Да их там больше половины! А в ГАИ так и все геи. (Только это военная тайна пока. Вы, ребята, об этом никому!) И тут из-под стола вылезает Баба-Яга Костяная Нога, эта страшная Пятница Тринадцатое, эта вонючая Манька-Канализация и так далее. -- Пионеры в рваных и вонючих носках ходют, а энтот в новеньких, -- сказала она Карабасу-Барабасу. -- Эх ты, дурилка картонная, обмануть нас решил, -- сказал тот Володьке. -- Так мне их Борис Абрамович вместе с шифрограммой прислал, -- оправдался Володька. -- А так я обычно в рваных хожу. -- Да ты, Карабасушка-Барабасушка, на его ладони-то волосатые посмотри. Из него такой же пионер, как из Ельцина Бэ Эн -- президент России! - вновь раскрыла перекошенный рот Баба-Яга Костяная Нога. -- Ну что, мусорочек, облажался -- оскалился Карабас-Барабас. -- Бабу-Ягу не проведёшь -- она девственной плевой всё чувствует. "Чтоб ты сдохла, целка ржавая!" -- подумал Володька. Но его так просто не расколешь -- он и не в такое попадалово в своей жизни попадал. Вот однажды его Майк Тайсон со своим бой-френдом в собственной постели застукал, так Володька... впрочем, об этом в следующий раз. В общем, покраснел Володька, как пионерский галстук, и сказал: -- Ну так, ёпть, это я в свободное от изучения стихов про Ленина время онанизмом занимаюсь. -- Это ты правильно делаешь, -- похвалил его Карабас-Барабас. -- За это мы тебя судить не будем. Но онанизмом все занимаются, и мусорки, небось, тоже. Расскажи-ка ты нам стишок про Ленина, проверим, какой ты пионер. Рассказал им Володька одно -- он их много знал, целых два. -- Складно калякаешь, -- сказал Карабас-Барабас. -- Но этот стишок Пушкина про Ленина все знают, даже наш Дуремар. Дуремар поперхнулся и с идиотской улыбкой кивнул головой: мол, знаю, а как же. -- Вот если б ты на каком пионерском инструменте нам сыграл, -- продолжил Карабас-Барабас, -- тогда другое дело. -- Ну так, ёпть, я на горне могу, -- сказал Володька. Принесла ему Баба-Яга горн. -- А что сыграть-то -- спросил Володька. -- Зорьку! -- крикнул Ельцин Бэ Эн. Сыграл им Володька зорьку. Хорошо так сыграл -- соседи в стену стучать начали. -- Хорошо играешь, громко, -- сказал Карабас-Барабас. -- Но у вас там, на Петровке, небось, целый взвод учителей кантуется, учат всякому. -- Ваше Высокоблагородие, папашка дорогой, ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили! -- воскликнул Володька. -- Сердце моё голубое на стол положить! -- Ты не горячись, пионерчик, -- сказал Карабас-Барабас. -- Кстати, зовут-то тебя как -- Дружочки Вовочкой кличут. -- Ну так вот, Вовочка. С Фрэдди Крюгером в другую комнату выйди. Он своими губками и проверит, кто ты: пионер сладенький или мент поганый. "Во, бля, попал!" -- ураганом пронеслось в голове у Володьки; его аж в пот бросило. Но Володька парень бывалый -- он быстро взял себя в руки и усилим воли высушил предательский пот. Насчет нужных параметров Володька не переживал -- они у него были что надо: эллинских пропорций; сейчас у некоторых пионеров пенистей. А вот то, что до этих пропорций будет Фрэдди Крюгер дотрагиваться -- это да, это отягощало сознание. Но на что только не пойдешь ради спасения детей! Молодец он, Володька Шарапов, -- геройский человек, ничего не скажешь! -- Пойдем, Фрэдушка, пойдем, душечка, -- сказал он. Ну, вышли они в соседнюю комнату. Сделал упырь свое дело, принял порцию володькиных протеинов. Вы, наверное, подумали, что Володька удовольствие получил. Какое там! Губы-то жесткие, корявые -- всё равно, что ржавой трубой мастурбировать. Тут Володька услышал детский плач из шкафа и спросил: -- А это кто плачет, Фрэдушка -- Да это пахан наш, ё моё, семерых козлят в мешке притаранил. -- А вы их ещё не пробовали -- Не, сёдня ночью хотели. Вернулись они за общий стол. Фрэдди Крюгер удовлетворенно протер губы платочком и кивнул головой, или что у него там. -- Я вот, что решаю, -- немного подумав, сказал Карабас-Барабас. -- Завтра с утра все на дело идем, и ты, Вовочка, с нами пойдешь. -- Это зачем -- как бы растерянно спросил Володька Шарапов. -- А ты, Вовочка, как думал. Если ж в подвале всё-таки засада будет, я ж тебе прямо там в очко введу, а изо рта выведу. Пусть дружочки твои ментовские позырят. -- Да вы не сомневайтесь, Ваше Высокоблагородие. Всё будет ништяк! - заверил Володька. -- Ладно, спать пора, время позднее, -- обращаясь ко всей банде, сказал Карабас-Барабас. -- Завтра силёнки понадобятся. -- Как спать! -- обиженно воскликнул Ельцин Бэ Эн. -- А козлята -- Ты козлят закозлить всегда успеешь. А утром надо свеженьким быть. Я на себе тащить музыкантов один не собираюсь, -- строго сказал Карабас-Барабас. Пошли они, значит, спать, а Володьку Шарапова завели в комнату с козлятами и заперли. Открыл Володька шкаф и выпустил козлят в комнату. Ребятки все зарёванные -- догадываются, что с ними будет. Они же и газеты читают, и криминальные новости по телевизору смотрят. Володька им говорить ничего не стал -- он же не дурак: знает, что везде микрофоны понатыканы. Он им только улыбнулся -- так ласково-ласково! -- козлята и успокоились. Ведь свои своих и без слов всегда узнают: по глазам, по губам, по эрекции... Обнял Володька козлят, согрел их свои горячим сердцем, и уснули они, и видели замечательные эротические сны. Утром вызвали такси и поехали на бывший кожзавод. Все поехали, кроме Бабы-Яги Костяной Ноги. Она осталась козлят пасти да хавку готовить. А что же Глеб Жеглов -- спросите вы. Ну что Глеб Жеглов, -- ответим мы. -- Он мужик умный, и детективы иногда почитывал, и кино "Место встречи изменить нельзя" несколько раз смотрел. В общем, он знал, что бандюки Володьку с собой возьмут. Он в подвале двухметрового плюшевого Чебурашку поставил. Да не простого, а с молнией: от шеи до между ног. Шарапов Чебурашку увидит, молнию расстегнет и в него заберется. Во, как грамотно придумал! Ну, значит, подъехали бандюки с Володькой к бывшему кожзаводу, отпустили такси и стали прислушиваться: репетирует хор или нет. А из подвала сладенькое пение раздается -- это Глеб Жеглов магнитофон включил. Обрадовались они и стали в подвал спускаться. Ну и тупые ж они, эти пенсионеры, скажем мы вам. Совсем мозг атрофировался. Поверить, что мальчиковый хор имени трактира на Пятницкой будет в подвале бывшего кожзавода репетировать! Что они -- придурки, что ли! Да они в это время у Карлсона на крыше в пятнашки играли! В общем, спустились слабоумные пенсионеры с Володькой в подвал, а там окромя драных стен, старенького магнитофона и Чебурашки никого нет. И тут свет погас. Володька-то, как Чебурашку увидел, так сразу смекнул, зачем он здесь. Подошел он незаметно к Чебурашке и пощупал между ног. Нашел застежку молнии, расстегнул Чебурашку и залез в него. А Карабас-Барабас, пока зажигалку доставал да едальником своим щелкал, Володьку-то и профукал. А тут и Глеб Жеглов в матюгальник закричал: -- Граждане педофилы, ваша банда блокирована! Во избежание ненужных жертв с вашей стороны предлагаю вам добровольно сдаться! -- Это кто там гавкает -- рыкнул Карабас-Барабас. -- С тобой, свинья, не гавкает, а пока любезничает главный опер советского кино Глеб Жеглов. Слышал, наверное. -- А мусорка своего отдашь нам на забаву -- оскалился Карабас-Барабас. -- Анус ты получишь от дохлого осла, а не Шарапова! Он уже давно тю-тю, в тепленьком местечке греется! Делать нечего, пошла банда сдаваться. Первым из подвала Ельцин Бэ Эн стал выходить, весь дрожит от страха, трясется. -- Руки подними! -- сказал ему Глеб Жеглов. -- Что -- Руки, говорю, подними, ****ун тугослышащий! -- А -- В рот на! -- сказал Глеб Жеглов и въехал ногой в челюсть Ельцина Бэ Эн. Давно он об этом мечтал, да удобного случая не представлялось. -- А теперь -- Карабас-Барабас! -- крикнул Глеб Жеглов в матюгальник. -- Я сказал -- Карабас-Барабас! Вышел Карабас-Барабас, как затравленный шакал скалится, по сторонам озирается. А в оцеплении-то тридцать три богатыря стоят -- тут не то что престарелый Карабас-Барабас, ушлый Джеймс Бонд не проскочит! Короче, повязали проклятых педофилов да в спецавтобус бросили. А тут и Чебурашка из подвала выходит. Володька-то забыл от радости, что он в Чебурашке, так в нем и вышел. Обнялись Чебурашка с Глебом Жегловым, честь друг другу отдали, в общем, как по милицейскому уставу положено. Затем быстренько сгоняли на воровскую хазу и освободили козлят. Те, как Чебурашку увидали, обрадовались, хоровод вокруг него водить начали. А как Володька Шарапов из Чебурашки вылез, так козлята с восторженными криками на него набросились, обнимать его стали, целовать... ну так, по-дружески. А Бабу-Ягу начальство запретило брать. У неё там какая-то неприкосновенность оказалась. Да и без этой неприкосновенности кто бы к ней, к страшилке старой, прикасаться-то стал. Это ж и заразиться можно или уродом стать. Короче, села Баба-Яга на метлу и в Кремль улетела -- она там уборщицей на полставки работает. В честь героя-милиционера Владимира Ивановича Шарапова министр МВД организовал классную гей-вечеринку. Со всей страны геи-милиционеры слетелись. Президент России прислал поздравительное письмо, а мэр столицы -- коробку с презервативами. Детский хор имени трактира на Пятницкой исполнил несколько задушевных песен, а солист хора так влюбился во всех красивеньких милиционерчиков, что стал добровольным информатором сразу семидесяти двух сотрудников. Ну, Володьке Шарапову, как положено, медаль дали, новую звезду на погоны кинули и всё такое. Но главное -- он нашел свою любовь. Да не одну -- а сразу семь! Взаимная была любовь -- а значит настоящая! Неужели и Володька -- педофил -- спросите вы. Конечно же, нет! -- ответим мы. -- Ведь козлятам в этот день шестнадцать исполнилось, и теперь они не маленькие козлята, а большие... ну, одним словом, орлы. Да, а Глеб Жеглов не пришел на тусовку. Следак-то он путёвый, базара нет, а вот пацан какой-то не такой, не голубых кровей.

proza_ru/texts/2007/02/20070201603.txt

Бывает влюбленность, бывает простое "хочу", а бывает настоящая любовь. Когда она у тебя, есть ты ее не ценишь, а стоит потерять, осознаешь, что главнее и важней ничего и не было, и нет. Пускай ссоры постоянно и недопонимания. Все равно это лучшее, что было у меня. Я снова кричу тебе, прощай и все-таки люблю. Странно влюбиться в пятнадцать да еще так сильно. Ты сильный, умный, я слабая и часто ошибаюсь. Мы такие были разные, но были вместе. Обид и ссор было много, но и радости, и счастья было еще больше. Но все сейчас разбито, мной, тобой не важно это стало. Я ненавижу, нет люблю. Я остаюсь, нет ухожу. Исправить все хочу, но не буду. А лишь спасибо говорю, тебе за любовь твою. Мы потеряли свой ключ от счастья. Прощай любовь моя, но помни, что в сердце ты моем останешься, прощай...

proza_ru/texts/2012/07/201207131121.txt

Пролог. А сколько бы не было на свете сказок, легенд и мифов, среди них изредка встречаются такие, в которых вымысел так уютно сплетен с реалиями жизни, что ты, даже не веря в то, что эта история по-настоящему существовала, удивляешь, как простому человеку, не ведающему жизни, удалось так легко перечеркнуть своим Млечным Путем пустыню твоей обыденности, и провести странствующий верблюжий обоз прямо в твоё сердце, не давая тебе даже возможности сомневаться. I. Мириады песчинок, прорезавшие глубокие морщины на лицах родителей, улетали вперёд, в незримое будущее, со скоростью падающих в небытие звёзд. А теперь, единственный песок, который он может наблюдать, заключён в стеклянный конус маленьких старинных песочных часов. Тогда у них ещё ничего не было, кроме троих детей, повозки и скудных пожитков, которые удалось сберечь. Убегая от судьбы, они стремились в будущее, как те несчастные песчинки, больно кусающие щеки и глаза, а все ради чего Все ради того, чтобы стать обособленными четырьмя плоскими стенами новой тюрьмы. Тогда путешествие в новый мир не казалось таким сложным испытанием, каким оно оказалось. У них было все, что требовалось: направление, дети, повозка и Бог. Однако последний решил, что не всем суждено добраться до жизни. Бирюзой растекалась по улице стена дома. Уж так принято было, что Бог обратит своё признание только в сторону людей, живущих именно в домах его любимого оттенка. Так и было, сначала синева соленой волной захлестывала крышу, потом облизывала тонкие рамы окон, отражаясь от холодной белизны свежеокрашенных стен. Мальчик и его родители должны были жить там ещё несколько веков, как казалось ребёнку, но рок судьбы решил иначе. - Исраэль, - услышал мальчик обеспокоенный голос матери,- подойди. И он подошёл. У его ног голубоватой пылью осело небо. Лицо матери лунным диском было обращено к нему. Она призывала его не переживать и воспринять все, как есть. Он кивнул. Сложно оставаться спокойным, когда совершенно не знает, что делать, тот, кто всегда знает, что делать. Все началось. В их семье появились две маленькие девочки. Младшей не было и пары годиков. Её плач леской рвал застывший воздух. А старшая, Марго, догадывалась, что родителей на этом свете увидеть им больше не суждено, и молчала. Холодно и отстраненно. Принято, что от настоящей боли надо кричать, да и так громко, чтобы в ушах закладывало. Этот факт мальчик проверил на деле, когда однажды встретился с гравитацией лицом к лицу. Все соседи об этом узнали, настолько громко он кричал. Боль Марго была в сто раз больше. Малыш понял это только несколько лет спустя. Всем детям присуща способность чувствовать ближнего своего и сочувствовать ему. И он знал, неизвестно каким образом, но точно знал, что вот-вот грудь девочки разорвет такой крик боли и отчаяния, какой покроет собой весь мир, если вырвется. Но если он вырвется, то уничтожит и все, что его питает. Крик заберёт девочку с собой. По ночам они часто сидели рядом, спина к спине, и молчали, вглядываясь в мутную дымку восходящего по утрам солнца. Девочка должна была сделать все, чтобы её маленькая сестра стала счастливой. В пустыне жарко. Но даже не это угнетает больше всего. Выбивает из колеи то, что единственный, кто теперь способен помочь - это Бог, тот который любит голубой цвет и прячется за небесным одеялом. А у них не было больше ни белых стен, ни синей крыши, ни голубых оконных рам. Только потемневшая от времени ткань на повозке и грязная изорвавшаяся одежда непонятного цвета. Беднякам неоткуда ждать помощи. Как они и боялись, Бог не помог, когда в нем нуждались. Он лишь протянул руку, чтобы забрать жизнь маленькой спящей девочки, огрызок, оставшийся от сердца девочки постарше, и кусочки нескольких взрослых и одной маленькой душ. Позже, когда странники добрались до нового дома, измученные, они поняли, что их трудности ещё впереди. И снова, они почувствовали себя заложниками пустыни, где в их окружении были лишь песок, дети, скудные пожитки и Бог. Средств на существование не было, не было и подходящей работы, мать заболела. Они хватались за любую возможность, за любую работу, для того, чтобы поднять своих детей, подняться самим, но это было, словно пытаться выбраться из болота собственных стремлений и надежд. Вскоре Бог посетил их снова. Снова его рука явилась забирать, а не преподносить. Никто ее не увидел, но все почувствовали, как больно их сердца сковывает крик маленькой Марго. Была ли эта рука могучей и сильной, покрытой твёрдыми мозолями, тонкой и изящной рукой философа или грубой и покрытой тяжёлыми драгоценными перстнями Какой вообще должна быть рука Бога Никто не знал. Но все ясно почувствовали её присутствие. Мама умерла. Вслед за матерью заболел и отец. Но у него был совершенно другой вид хвори. Часто так бывает, что двое, питаемые великими надеждами, преодолевают тяжелейшие испытания, сворачивают горы, ради достижения желаемого, но когда один из них уходит, смысл жизни покидает и второго. Отец заболел, но это была другая, душевная боль. Его сложно было назвать теперь живым, хотя он все еще дышал. Не один год прошел, пока детям удалось убедить мужчину в том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Пытаясь сделать все, как можно лучше и начать жизнь заново, счастливую и радостную, подросшие мальчик и девочка разлетелись по миру, как лепестки одуванчика. Каждый осел там, где ему было суждено и начал свою, новую линию жизни. Виделись они все реже, ведь у каждого были свои дела, и как ни странно, после такого сложного детства, все начало ладиться. В судьбе каждого наступила светлая полоса. И в этой полосе не было места двум отчаявшимся молчаливым детям, наблюдающим одной истерзанной душой за безразличным коралловым шаром солнца. Тревожить едва зажившие душевные раны больнее всего. Взрослые, они старались как можно быстрее забыть все, что с ними произошло в таком призрачном и далеком детстве, включая друг друга. Правда, когда случалось им преодолевать жизненные трудности, они всматривались в мерцающие точки на темно-синей вытяжке ночного небосвода, зная, что под этим небом у них есть такая же, родная душа. II. В дверь еле слышно, для приличия, постучались и тут же ворвались. Юношу, появившегося на пыльном пороге, едва ли можно было назвать зрелым. Его тёмные волосы причудливо вились, обрамляя наилучшим образом его вытянутое знакомое бледное лицо, глаза потухше касались пола. - Здравствуйте, можно мне хозяина лавки - Негромко, тяжело дыша, спросил юноша, подняв пронзительно голубые глаза на пожилого мужчину. "Скверный цвет"- подумал он. - Да, конечно, это я. - С натянутой приветливостью ответил мужчина незнакомцу на такой часто задаваемый вопрос, бросая измученный взгляд на окрестности антикварной лавки. - Моя мать просила передать вам эту посылку. - Парень едва замешкался и достал небольшой свёрток из кожаной сумки на плече. Свёрток плавно перекочевал на прилавок перед мужчиной. - Мне не интересны безделушки.- Слегка взглянув на измятый пергамент, проскрипел мужчина. Грубость мужчины была обусловлена не только вредным старческим характером, но и низкой недельной выручкой. - Моя лавка покупает только исторически ценные и редкие вещицы. Парень смутился, но потом, будто вспомнив наказ, прошептал: - ...Вы Исраэль В свертке были маленькие песочные часики, изящной ручной работы, окаймленные тоненькой бирюзовой полоской глазури, не предоставлявшие действительно никакой ценности для магазина, торгующего ценным старьем, и письмо, написанное неровным женским почерком. Надеюсь, ты сумел добраться до жизни. Марго.

proza_ru/texts/2016/02/201602021721.txt

Свет закатного окна, словно небо из картона. Я в каюте у Ясона. Спит герой, хлебнув вина. Храп, пердёж и перегар. Под медвежьей шкурой жарко. Я Медея-перестарка, я твой завтрашний кошмар. Будущее, как вино: пьёшь сегодня - завтра тянет выблевать обратно, но пить никто не перестанет. Я в квартире у Ясона, как и он, обречена. Я смотрю заворожённо в свет закатного окна. 4 мая 2016 г.

proza_ru/texts/2016/05/201605042139.txt

Наконец-то,о космосе и человеческих глазах... Сразу важное пояснение,суть которого я однажды озвучивал. Согласитесь,что я покажусь смешным,если начну строить гипотезы и пытаться привнести что-то новое о Вселенной в то время,когда для вас доступны все ресурсы ваших отечественных и наших международных космических агентств,включая NASA. Нет,никакого образовательного смысла в моих записях нет. Так в чем секрет Секрет прост: я выкладываю сюда мысли и задаюсь вопросами - и становлюсь в очередь за ответом. В невидимую очередь. Меня интересует факт,что нашему глазу не видна большая часть Вселенной. Мы,дескать,видим малую долю,которая включает,основным образом,источники света: звезды,их скопления и отражение звездного света на их спутниках. Меня засмущала мысль,что наши глаза по принципу добычи информации очень схожи на тот аппарат,который пристроился в хвост комете,чтобы уловить несколько микрочастиц. Это что получается: мы обладаем пассивным органом зрения,который видит лишь то,что само в него просится Ведь все знают принцип локации: сначала запускается волна,а затем принимается ее отражение. А по какому принципу действуют наши глаза Просто принимают все подряд излучения видимого спектра Неужели ни разу не подсвечивая цели Если так,то становится понятным,что мы видим лишь то,что нам позволено видеть. Позволено,в данном случае,это не с чьего-то дозволения,а в том смысле,что в наши глаза попадает только уже кем-то заранее подсвеченные или помеченные объекты. Почему мы видим днем Солнце подсвечивает объекты вокруг. И наши глаза,как пассивные уловители света - используют чужую наводку. В данном случае - солнечное излучение. Ну,тогда,дамы и господа,остается лишь мечтать увидеть темную материю или темную энергию. На то они и темные,как говорится. Однако,есть надежда. Наш мозг. В нашей собственности находится мозг. Возможно,что это именно он и является источником подсветки. Возможно,что это мозг выпускает во внешнюю среду волны различного калибра,а глаза в данном тандеме - являются уловителями отраженного сигнала. Ладно,никто не спорит,что примерно так и есть во многих случаях. Но мозг откуда возьмет особые приметы темной материи Как определиться мозгу с набором частот,которые нужно посылать во Вселенную,чтобы получить отраженный ( следовательно,дошедший до цели) сигнал [Пишу,а перед глазами грандиознейшая военно-морская операция ВМС России,увиденная во сне. Возможно,что это картина из будущего. Почему Потому что там были корабли нового типа,сверхскоростные,что при стартовой скорости - утопали в море и всплывали уже на крейсерской скорости. Три больших и множество приданных кораблей меньшего размера. Вообще-то,это был солнечный день и,как я понял,учения,приближенные к боевым. Это,как я понимал,были учения,направленные на пресечение необдуманной агрессии Запада против России. Десант. Очень много морских пехотинцев. И,похоже,Запад это не остановило... Или,не исключено,что это был уже российский ответ. Потому что затем - по небу полетели ракеты. А ночью - полетели ракеты с противоположной стороны,якобы в ответ. Но до России не долетали,а падали невдалеке. От заряда одной из ракет - я едва успел увернуться. Умные такие заряды,выпадающие из ракеты и обшаривающие поверхность видимым пучком света. Заряды падали,подскакивали вверх и рыскали лучом во мраке ночи. Когда заряд уже второй раз коснулся земли,то я чуть не попал под его прощупывающий луч. Я отбежал правее,а заряд пролетел в метре от моей головы,чтобы совершить свое третье касание. А третье касание,как я понимал - это автоматический подрыв,если до него заряд не обнаружил цель. Это был сон. Но знаете,друзья,какой же солнечный был летний день перед ответными ракетами. И ощущение внутри: неужели Россия решилась и не стала сложа руки дожидаться участи Украины,которая капитулировала перед Западом всего лишь за три месяца зимы 2013-2014 России,в случае переворота - отступать будет некуда же...] Короче,на данном этапе осмысления - вывод следующий. Если видимая Вселенная составляет около 10 процентов,то человек должен принять ко вниманию,что на человеческое зрение,как объективный источник информации - полагаться не стоит! Видимая Вселенная проецируется и на ее неотъемлемую часть - Землю. А значит,и на Земле,все то,что мы видим - это всего лишь не более 10 процентов от всего объема объективной информации. Кстати,насколько звуковая дорожка независима от видео-ряда Насколько защищены в голове у человека приемники слуха и приемники зрения друг от друга И насколько опасно для человека своими глазами,казалось бы,видеть одно,но,слушая комментарий к увиденному - преобразовывать увиденное в другое,на чем настаивает орган слуха Или наоборот. Все понятно,друзья. Тема абсолютно сырая :-) Я даже вопросы не могу сформулировать - куда уж там об ответах. Всем добра и мира. И знайте: когда я упоминаю Запад в негативе - я совсем не имею ввиду под Западом его простых жителей. И я настаиваю,что ни в коем случае людям нельзя настраиваться друг против друга в угоду высшего пилотажа политики,какой бы дипломатичной или грязной она ни была бы. Но если сегодня я часто упоминаю о несправедливых нападках на русских,как неотъемлемых и равноправных членов нашей уникальной семьи землян,то прошу быть объективными и не рубить с горяча. Русские - окружены. Но их сдержанностью - злоупотребляет Запад,выдавая сдержанность русских за надменность,самоуверенность и жесткость. Ничего подобного. Если бы США оказались в положении России - они бы уже либо капитулировали,либо учинили ядерных холокост землянам. Ребята,не натворите беды,еще сильнее прижимая Россию к стенке. Вы несправедливы. Если исчезнет страна,в которой могут укрыться такие,как Эдвард Сноуден,то на Земле уже просто негде будет укрыться от Нового Мирового порядка!!! Давайте дадим шанс миру,братья-земляне. И не думайте,что находясь на одной планете - санкции и агрессивная риторика против России не скажется на всем Мире. Еще как скажется. И пострадают,в первую очередь,самые цивилизованные страны и сообщества,которые уже давно решили,что последний пушечный выстрел был совершен в мае 1945 года... А к поискам темной материи,возможно,стоит подключить сердце Возможно больше души нужно Не внутренний ли свет может стать подсветкой для наших несовершенных глаз в открытом космосе

proza_ru/texts/2015/02/20150217430.txt

Как жаль, что лабиринт иссяк, Как жаль, что палочки сломались, И жаль, что больше нет "косяк", И жаль, что умирать приходится.... Вот так......

proza_ru/texts/2005/05/20050523439.txt

Все тоньше нити, больше боли. И сердца тихий стук в неволе... Невольно слезы,невольный смех... ...а не послать мне разом всех

proza_ru/texts/2017/12/20171217333.txt

Не ищите аналогий. События и имена могут совпадать только случайно. А слова и мысли -- настоящие. Афганистан. Война без фронта. Глава третья, часть 1 Секретно. Лично. Шифртелеграмма 76 Начальнику объединенной группировки погранвойск генерал- майору Коробейникову В.И В Ваше распоряжение направляется нештатная боевая группа 7 Управления КГБ СССР для прохождения боевой стажировки. Прошу подключить к проведению всех оперативно- боевых операций, обеспечить по нормам вещевой, боевой и технической положенности. Планирование мероприятий производить с учетом возможностей НБГ . Результаты использования доложить . Зам. председателя КГБ СССР генерал -полковник Чириков. Афганистан встретил их семечками. Нештатная боевая группа специального подразделения "Альфа", в составе 15 человек, имея кодовое название "Каскад", с полным вооружением грузилась на маленький плашкоут. Скорее всего, даже не плашкоут, а два составленных модуля от тяжелого понтонного парка, которые передвигались штатным буксирным катером. Речка уже давала первые признаки войны. С первого взгляда какая- то хаотичность в движении грузов, техники, людской массы постепенно превращалась в определенный порядок, бойцы и грузы -- на ту сторону. Оттуда - только бойцы, в запыленной и выгоревшей "песчанке". Вода в речке тоже не выделялась из скудной гаммы цветов, и , казалось, была наполовину из песка. Течение выбрасывало целые облака мутных бурунов, но даже здесь можно было заметить какое-то однообразие. Вода текла все же в одну сторону. Сотрудники спецназа ничем не отличались от остальных военнослужащих, может- возрастом постарше, да внушительной "физикой".Такая же экспериментальная камуфляжная форма песочного цвета, уже потертая и выгоревшая в окопах полевого учебного центра. Отличия были еще в "тиговских" касках, и огромных, загруженных до предела, рюкзаках. Да и самих-то рюкзаков с навязанными сверху валенками, сбоку- меховым тулупом, с другого боку малой саперной лопаткой и бушлатом, совсем не было видно. Форма каски, даже скрытая под тканью камуфляжа, бросалась в глаза и вызвала любопытство у команды буксирного катера. Матрос попросил примерить ее и, почувствовав непомерную тяжесть, восхитился, - Ничего себе! Пуля не берет, наверное Кто-то отшутился, -Да нет. Берет. Она свинцовая. Голову от радиации защищать! Геологи мы. Уран ищем. Ушлый попался матросик, - Ага, а копать уран прикладами автоматов будете! Таможня и пограничный контроль при пересечении государственной границы отсутствовали как с нашей стороны, так и со стороны Афганистана. Кольцов потом пересекал границу более десяти раз. По газовой трубе днем - туда, раза три ночью - туда и обратно, вертолетом -- туда, вертолетом туда и обратно, обратно или по трубе или на понтоне. И только один раз группа была досмотрена лейтенантом-пограничником с большими извинениями. Интерес при досмотре представляли радиоэлектроника и наркотики. Наличие у каждого сотрудника по десятку гранат, по два боекомплекта, огнестрельного и холодного оружия для таможни не имело никакого значения. Война имела тут свои интересы. Сотрудники по двум аппарелям сошли на берег и остановились в ожидании сопровождающего. Тут же к ним подошли две пожилые туркменки, с обветренными и загорелыми до черноты лицами, и предложили в небольших мешках жаренные семечки. Майор Баржуков взял шепотку попробовать, -Я взял бы, да денег же у нас все равно нет. -А ты сменяй на пачку галет из "сухпая". Это тебе не Союз, здесь уже товарно-денежные отношения в ходу. Семечки оказались так себе. На масличность в пятьдесят пять процентов по академику Пустовойту не тянули, да и не вкусные были. Для их созревания воды было слишком мало , а солнца уж больно много. Но, это же не Кубань. Быстро забросали в кузов подошедшего "газика" все свое имущество, сами с оружием разместились в кузове второго авто и через полчаса уже въезжали на заставу мото-маневренной группы, которая была, по сути, перевалочной базой. Начальник заставы ,истосковавшись по собеседникам, охотно рассказывал течение уже военной жизни, - У нас тут относительно спокойно. "Духи" к границе подходят редко. Здесь километров на сорок и укрыться-то негде. Да и подлет с нашей стороны из-за речки быстрый. На маршруте по дороге в "мангруппу" могут обстрелять издалека одиночки. А так, - спокойно. Полгода назад своего таможенника Аманудина подорвали. Он партийный и больно принципиальный был. Спуску никогда контрабандистам не давал. Его и отравить пытались и стреляли в него. Не получилось убить. Нашли слабенькую струнку. Аманудин сигары любил курить, особенно, кубинские. Преподнесли коробку дорогущих на какой--то праздник. Он на первом десятке в восторге даже песни пел. Одиннадцатая или двенадцатая взорвалась прямо в зубах. Ну, глаз потерял, зубы выбило, весь "фейс" на лоскуты порезало. Сигары бросил курить сразу. Но лютый стал. Наркотики чует лучше, чем обученная собака. -Слышь, лейтенант, а это у тебя откуда Кольцов показывает пальцем на стоящий в углу РПК с пробитой пулей ствольной коробкой и размочаленным магазином. -Да это с мангруппы... в отряд передать нужно. Месяц назад перестрелка была с духами. Пулеметчик- разгильдяй, оружие на бруствере оставил на пару часов. За речкой уже была военная жизнь. Она мерила все своими мерками. Здесь могли убить и отравить, можно было подорваться или заболеть малярией, нарваться на нож или пулю. И все это зависело или от тебя или его величества судьбы. Ночной сон скорее был похож на забытье. Вся группа ворочалась на скрипучих и продавленных кроватях, с приготовленным у изголовья заряженным в магазинах боекомплектом. И автоматом под рукой. Сквозь дремоту четко прослушивались негромкие переговоры меняющегося караула. Незнакомые звуки и детский хохот и плачь шакала, воспринимались уже совсем по-другому. Острее и тревожнее. Время отодвинуло мирную жизнь за речку. Здесь начиналась работа, где все оценивалось ими как оперативная среда, в которой имелись сопутствующие благоприятные моменты и отрицательные факторы. Вся жизнь этой страны рассматривалась с точки зрения проведения боевой операции. Все ее моменты складывались по кирпичикам полезности для конечного результата. Утром командир группы подполковник Зырянов объявлял приказ на охрану маршрута. -Товарищи офицеры! Мы охраняем колонну из восьми машин, следующую по маршруту: первая застава --кишлак Мардкуджан. Категория груза - два "наливника"- остальное продукты питания, боеприпасы. Скорость движения- 50 км, дистанция-50-60 метров. Нам придается три "брони"(БТР-60 ПБ), которые будут следовать во главе колоны, в середине... и замыкающей. Я на первой броне. Мои заместители- майор Чарский, со своей пятеркой- в середине. Майор Кольцов, со своей пятеркой- замыкающий. Саперы - в головной машине. Назначаю сектора наблюдения и работы. В случае нападения на колонну справа или слева, действия группы Чарского - по центру. Я и Кольцов- фланговые. При попадании в засаду спереди - Чарский действует слева, Кольцов берет правое направление по ходу колонны. Связь- по прежним позывным. Оружие по - боевому , патрон в патроннике- на предохранителе. Один боекомплект в магазинах - на себе. Особое внимание обращать при прохождении населенных пунктов, брошенных кошар, старых дувалов и естественных укрытий. Наблюдение вести непрерывно. При проверке саперами участков возможного минирования выставлять боевое охранение. Даю полчаса на проверку и освоение техники. Готовность к выходу доложить. Вопросы есть Вопросов не оказалось -Тогда удачи нам всем! Сотрудники, со своим тяжеленным скарбом, уже собрались возле бронетранспортеров. По очереди запихнули все рюкзаки в салон, предварительно вынув все возможные мягкие вещи для сидения на броне. Часа три трястись. Ни один копчик не выдержит. Да холодная броня простатит сильно приближает. Водители грузовых автомобилей осматривали и подтягивали вывешенные на стеклах боковых дверей бронежилеты, доливали воду во фляжки. Кольцов начал распределять обязанности. - Прапорщик Каприков -на пулемет. Остальные - наблюдение на броне. И обращаясь к механику- водителю, с лицом античного персонажа и румянцем в обе щеки. О таких говорят- кровь с молоком, а " с лица и пить можно". Правда, лицо, словно острием сабли перерезано шрамом, в косую- через лоб, нос и щеку. - Как зовут тебя, боец! -Саша! -Докладывай, тезка, как аппарат Давно ли менял масло и фильтра Сколько компрессор давит КПВТ приведен к нормальному бою - Так точно, т-а-ащ майор. Пулемет приведен к нормальному бою, запас выше одного боекомплекта -200 патронов. Масло и фильтра менял перед маршрутом. Воздушная система исправна. Связь- пять баллов. Прапорщик уже хозяйничал в салоне с крупнокалиберным пулеметом. Кольцов, одевая шлемофон, напомнил ему, -Игорь! Проверь электроспуск. -Проверил! В норме. В запасе еще было минут двадцать. Сотрудники на броне сооружали себе мягкие сидения и приводили оружие в боевое положение. Кто-то побежал перед дорогой справить естественные надобности. В скупых репликах чувствовалась напряженность. Неизвестность настораживала, концентрировала внимание и волю, заставляла быть собранным и точным. По профессиональной привычке каждый сотрудник мысленно представлял свои действия в возможных ситуациях на маршруте. Эх, знать бы какие они могут быть эти ситуации. -Ну, тезка, расскажи какой "супостат" тебя так красиво разрисовал- обратился Кольцов к своему тезке. Боец без смущения, видно уже не раз давал пояснения, да и шрамы красят воина, поведал, - Прошлой осенью в зеленке обстреляли. Осколок рикошетом от люка секанул. Он мне сверху прямо под ноги завалился. Горячий был. Так нам тогда приказ начальства передали. Люка закрыть, все передвижения - по боевому. Потом, правда, отменили. В бэтэре на подрыве шесть человек сразу погибли. О, у нас тут не соскучишься. Иногда такие приказы бывают. Однажды в салоне убило бойца через бойницу. Ну, шальная пуля. Бывает! Сразу приказ пришел. Все передвижения - только с закрытыми бойницами. Да мы же слепые без них, как малые "кутята"! Кольцов в душе соглашался со своим тезкой. За время своей службы он часто сталкивался с запретами великих грамотеев. После применения табельного оружия в бытовых условиях сразу шли запреты и указания -- "Оружие у сотрудников изъять и поместить в сейф. Выдавать только с разрешения и по рапорту". Вновь введенные правила сразу отменялись после чрезвычайных происшествий, где наличие ствола могло предотвратить тяжелые последствия. Но не предотвратило. Угрызнений совести начальники никогда не испытывали. Мысли майора перекинулись на сотрудников боевой группы. Для эффективного выполнения задач нештатная группа была разбита на пятерки и могла действовать автономно. На пять человек -один пулемет, три автомата с двумя подствольными гранатометами и одна снайперская винтовка. Патронами затаривались по два боекомплекта обязательно и по шесть гранат на каждого. Но брали больше. Рассчитывали по своей физической подготовке, выносливости и району боевых действий. В горах, где недостаток кислорода, считали каждый грамм веса, но меньше двух боекомплектов не брали. Вот прапорщик Каприков - в командировке "на исправлении". В первую боевую стажировку в горах не рассчитал свои силы. У пулеметчика и так вес патронов больше чем у автоматчика. А решил тогда подстраховаться на всякий случай. Ответственность чувствовал. И взял-то лишку, на пяток килограммов больше. В горах силенок не хватило. Пришлось разгружать его вес и самого нести некоторое время. А это ставило под угрозу выполнение боевой задачи. Никто ему тогда и слова в упрек не сказал. С каждым могло такое случиться. Хороший парень. Совестливый и надежный. Сильно переживал за такой сбой. После той командировки тренировался до исступления по два раза в день, а выносливость повышал бегом на марафонской дистанции с утяжелением собственного веса. Рапорт написал на повторный заезд. Капитан Баржуков- мастер спорта по биатлону. Стрелок от бога. Всегда с собой тащит прицел от охотничьей винтовки "Барс". Сам сделал зажим-приспособление и использует его с "калашом". А это в пятерке - лишняя снайперская винтовка... Размышления его прервал вызов по рации, Диспетчер -- Заре! -Диспетчер ответил. -Доложи готовность. -Минуту. И обращаясь к своим подчиненным по устоявшейся привычке, - Контрольная карта. Водитель готовность - К движению готов! - Пулеметчик - Оружие заряжено, к работе готов! - Наблюдение на броне - Оружие- на боевом, кресла -мягкие, видимость - миллион на миллион. Всегда готовы. Тут без шутки не могут. И по рации- командиру, - Заря! Диспетчер к движению готов. - Внимание всем. Я- Заря. Всем машинам -- товсь. Условия движения - прежние. В эфире анекдоты не трепать. Связь- на приеме. Автомобили, взревев моторами и выпустив клубы сизого дыма, начали вытягиваться за железные ворота заставы. Словно хищная змея, ощетинившись автоматами и задравши вверх стволы пулеметов бронетранспортеров, готовая ответить в любой момент огнем, колонна извивалась по пыльной дороге. Да и дорогой можно было назвать это с большой натяжкой. Просто- направление, обозначенное колеей. Следы войны уже были заметны возле нитки газопровода. Подорванные бетонные столбы электролинии, согнутые и сломанные словно спички, изредка-бесформенные куски вырезанного метала в местах подрыва того же трубопровода. Афганским моджахедам все время внушали мысль, что при подрыве газопровода так же взрывается и газовые горелки по ту сторону речки. В развалинах брошенного кишлака на уцелевшей стенке явно виделись отпечатки упорного боя. Ровная строчка крупных отметин- это крупнокалиберный пулемет, помельче- ручной пулемет. Одиночные рваные- следы осколков от мины или снаряда. Дорога от газопровода ушла вправо и вскоре колонна втянулась в небольшую долину. Справа и слева были небольшие возвышения и изредка каменные россыпи, местами то отдалявшиеся, то приближавшиеся. Но от дороги с километр по сторонам все время было чистое пространство, что уменьшало вероятность нападения из засады. Но самым злейшим врагом оказалась пыль. Только головной бэтэр был избавлен от этой пытки. Поднятые им облако серой и тяжелой массы, от которой просто не было спасения , проникало во все щели и окрасило все в один цвет. Белыми точками выделялись белки глаз, да резиновые напальчники на компенсаторах автоматов. Пыль скрипела на зубах, нагло лезла в воспаленные глаза, набивалась в уши. И только изредка, при небольших виляниях дороги, отодвигалась в сторону. А на прямой дороге вновь хищником накидывалась на колонну. Тогда это казалось серьезным испытанием. Но они еще не знали, что такое ветер "афганец". Это будет еще впереди. Передняя машина едва угадывалась по габаритным огням и больше была заметна по собственному выбросу пыли из под колес. Вести непрерывное наблюдение, кроме головной машины, было невозможно. Четкие очертания окружающей местности появлялись лишь эпизодически. И все же со среднего бэтэра прошел доклад, -Заря! Я- Челим. Справа, девяносто, удаление тысячу вижу - двое. Встречают с хлебом солью. - Я Заря. Всем внимание справа. Огонь без команды не открывать. Движение не останавливать. На ходу с первой машины, смягчая колебания корпуса бэтэра на полусогнутых ногах, в бинокль сотрудник рассмотрел два силуэта с "бурами"(английская винтовка) в руках, которые выражали своим видом больше любопытство нежели агрессивность. За развалинами небольшого кишлака дорога пересекала арык. Здесь колесная техника могла пройти только по этому мостику. Место было удобным для минирования, а в случае подрыва - и для обстрела колонны. Уйти по системе водоснабжения с приготовленными заранее подземными ходами-кяризами - нет ничего проще. И хотя командир группы был уверен в отсутствии утечки информации, все же решил перестраховаться, -Я Заря! Колонне остановиться перед мостиком! Саперы - на проверку. Всем занять круговую оборону. Диспетчер! Своей броней возьми кишлак. Челим! Твоя левая сторона, моя --правая. Колонна остановилась перед мостиком, бойцы и сотрудники горохом скатились на пыльную землю и залегли. Стволы пулеметов бронетранспортеров развернулись по своим секторам огня. Саперы медленно и осторожно начали протыкать песчаную землю перед мостиком и внимательно осмотрели сам мостик. Следов минирования и взрывных устройств обнаружено не было и колонна вновь начала движение. -Здесь самое удобное место для нападения, а за семь месяцев духи ни разу его не использовали. Все таки, наша граница близко, боятся, наверное. Да здесь и кишлаки мирные - водитель вытер пот с лица, - вот в зеленке Сары Пуль... там "душар" полно. Кольцов еще не знал, что судьба забросит их в это место Хотя и виден был издалека какой- то темный массив, но все же при приближении это поразило всякое воображение. Стояла густая стена мощных сосен, с длинными иголками и настоящими шишками посредине этой бездревесной пустыни. Между дорогой и оборудованными огневыми точками и угловыми наблюдательными вышками простиралась двухсотметровая полоса минного поля , с плотностью постановки мин почти одна на квадратный метр. Кольцов машинально про себя отметил, что такое поле не пройдешь, хотя в нашей армии есть инженерное устройство для оборудования прохода. Само летит, растянет длинную кишку взрывчатого вещества и взорвется сразу, образовав чистую полосу метра в три шириной. Входные ворота охранялись, как показалось с первого раза, слабовато. Но потом за воротами он отметил две долговременные огневые точки и ниточку окопов полного профиля с ломанными ходами сообщений. -Да я бы еще и управляемых фугасов прямо на дороге "понавтыкал"-подумал Кольцов Колонну уже встречали . Половина мангруппы высыпала на плац. Подполковник Зырянов пошел к командованию "наводить мосты" и определяться с расквартированием группы. А потом была баня с бассейном, обед с такой жирной и вкусной селедкой с черным хлебом, которая редко встречалась в магазине в родном приморском городе. Командир мангруппы майор Любавин постарался не ударить в грязь лицом перед своими гостями. Изысканные блюда были его гордостью, коронкой и визитной карточкой. Идиллия мирной жизни закончилась следующей ночью, когда Кольцов был назначен начальником караула. Из любопытства, рассматривая в прибор ночного видения расположенный в шести сотнях метров кишлак, он обнаружил, что видит инфракрасных отметин на три больше, чем в обычный бинокль. Он еще раз пересчитал те, что видит в бинокль. - Огонек на ближнем минарете, два подальше...три всего. А в ночник - шесть. За ними наблюдали в приборы с активной подсветкой. Война среди мирных сосен только затаилась и могла проявиться ночным снайперским выстрелом или минометным обстрелом.

proza_ru/texts/2009/01/200901261001.txt

МНЕНИЯ. 11.01.2017. Дискриминация Донбасса: кто виноват. Андрей Бабицкий автор. Ukraina.ru. О проблемах, с которым сталкиваются обладатели паспортов ЛДНР. Известная московская журналистка (не хочу называть ее имя, поскольку дело вообще не в ней) описала на своей странице в ФБ историю 16-летней девочки Маши, отец которой, будучи ополченцем, сложил голову, обороняя Донбасс. Маша только-только получила паспорт Донецкой народной республики и журналистка отправила ее посмотреть Санкт-Петербург, поскольку отец девочки, когда еще был жив, очень хотел, чтобы его дочь увидела этот город. Сама по себе этот трогательный эпизод зацепился в тексте за ряд других проблем, на которых имеет смысл остановиться. Паспорт гражданина ДНР дает возможность путешествовать только по территории России, за ее пределы по нему выбраться не удастся -- ни в западный мир, ни на Украину. Таким образом документ ограничивает Машино пространство передвижения, замыкая его границами народных республик и Российской Федерации. Журналистка считает, что это несправедливо. Это действительно не очень справедливо, несмотря на то, что подавляющее большинство жителей ЛДНР едва ли планируют в ближайшей и далекой перспективе выезд за рубеж. Но теоретически Маша и все остальные обладатели республиканских паспортов лишены гарантированного Декларацией прав человека фундаментального права на свободу передвижения, что, естественно, сложно считать абсолютно нормальным положением дел. Идеальной ситуация была бы, если бы в принципе каждый гражданин народных республик имел полный набор неотчуждаемых прав, даже если некоторые он и не в состоянии реализовать на протяжении всей своей жизни. Однако претензии журналистки в адрес московских и донецких властей, не продвигающих, по ее мнению, ситуацию в этом направлении, мне кажутся все же не вполне оправданными. Во-первых, признание паспортов республик со стороны России действующими документами уже расширило поле возможностей для жителей ЛДНР до пределов, в которых можно решать проблемы, связанные не только с въездом на российскую территорию, но и с устройством на работу, что крайне важно, если учитывать безработицу в Донбассе и крайне низкие зарплаты для работающих. Почему Москва не приняла решения выдавать гражданам ЛДНР российские паспорта, я не знаю, но полагаю, что пока, видимо, для такого шага нет достаточных условий -- вполне возможно, что угроза введения новых санкций и неготовность российского бюджета взять на обеспечение миллион с лишним пенсионеров являются причиной задержки. Об этом мы можем только гадать. Тем не менее, я уверен, что рано или поздно это произойдет -- Донбасс станет частью России. Собственно, вне этой перспективы не мыслят своего будущего и жители республик. Во-вторых, все-таки не Москва виновата в том, что жители этих территорий оказались ущемлены в правах. В тиски блокады, которая связана не только с трудностями по транспортировке товаров через границу, но и с крайне дискомфортным и унизительным режимом пересечения линии разграничения, взяла Донбасс Украина, а не Россия. Она продолжает постепенно урезать и без того мизерные права, которыми могут пользоваться жители ЛДНР, имея на руках паспорта граждан Украины. Последовательно выжигаются последние лазейки, позволявшие старикам получать на территории Украины заработанные ими пенсии. К регулярным проверкам, действительно ли пенсионеры проживают по адресам регистрации, недавно добавилось требование о необходимости раз в три месяца отмечаться в региональных отделениях "Ощадбанка". Документооборот, связанный с продлением паспортов или получением новых, оформлением различных сделок, получением справок и т.д. для людей с пропиской в Донецкой или Луганской областях крайне усложнен и сопряжен с неизбежными оскорбительными и выматывающими процедурами, взятками, открытым и демонстративным пренебрежением -- то есть с тотальной дискриминацией жителей юго-востока Украины. Но, самое главное -- это отрицание права на жизнь людей, которые номинально продолжают оставаться гражданами Украины. Продолжающиеся боевые действия, в той или иной форме постоянно возобновляемые Киевом, являются инструментом этого отрицания. Все это говорит нам, что среди растоптанных прав жителей Донбасса право на выезд не является основным, оно, я думаю, не входит даже в первую десятку. И мне кажется, что если вести разговор о дискриминационной природе ситуации, в которой оказались миллионы людей, то начинать его следует с обсуждения главных проблем. А они представляются очевидными. Виновником тяжелейших условий, в которых живут граждане ЛДНР является непосредственно Киев и восстанавливать их права необходимо, начиная с самого основного -- права на жизнь, которое ограничено или вовсе отменено продолжающейся войной, полуголодным существованием, товарной блокадой региона. Да, возможно, Москва не делает всего, что в состоянии делать -- мы этого не знаем, Зато нам абсолютно точно известно, что она, пусть даже в недостаточной степени, вытягивает Донбасс из той ямы, в которую его загнала Украина. Москва дает статус бесстатусным документам республик, снабжает их необходимыми товарами, помогает укреплять оборону, регулярно завозит в ЛДНР гуманитарную помощь, поддерживает структуры управления, образования, выделяет средства для выплаты пенсий и социальных пособий. Я скажу прямо: роль Москвы в поддержке региона -- это единственное, что помогло Донбассу выжить в течение уже почти трех лет. Поэтому упреки в адрес России -- дескать, ее равнодушие к судьбам граждан народных республик лишили их возможности выезжать за рубеж, возможно, в теории не лишены некоторых оснований, но практически они ничтожны и едва ли могут вызвать что-либо, кроме недоумения. Читать далее: http://ukraina.ru/opinion/20170111/1018139404.html. Мои комментарии. Если бы не ЛДНР - слякоть провокационная киевской хунты и бандеровцев крутилась бы возле границы России. Слава Новороссии!

proza_ru/texts/2017/01/20170111530.txt

Мой грех - в моей любви, Которою как будто ... Еще повелевает разум, А ... не чувства

proza_ru/texts/2008/06/200806031739.txt

-- Вернуться бы в детство! И в свою молодую семью! -- Ты что задумал -- Да не рехнулся я, фантазия на меня нашла. Творческий подъём случился. Книгу читаю. "Как быть родителем". Я тебе о ней уже говорил. Из неё выдержки приведу для убедительности. "Самые дорогие и любимые люди в жизни ребёнка -- это его родители. Потребность в родительской любви не только самая сильная из всех человеческих потребностей, но и самая длительная... Многие говорят о своих родителях как о людях, которых они уважают и на кого хотят быть похожими, но не мало детей, которые жалуются на полное отсутствие контакта с родителями, которые ни за что не хотят быть такими, как их мать или отец. По каким законам происходит это отделение, почему родительская любовь не создала, не вызвала ответного чувства Любовь к ребёнку созидает не только личность маленького человека, она способна совершенствовать, преобразить взрослых, обогатить их духовный мир". -- Больше не буду цитировать. Предложение: надо организовывать курсы для мам и пап. Это не новость, понимаю. Новое: вместе, вслух читать эту маленькую книгу. Останавливаться, обсуждать и двигаться дальше. Ничего более! -- Клуб по интересу получится! Какие мы молодцы, что это придумали! -- Просто МОЛОТКИ! В. Лоб.

proza_ru/texts/2017/09/201709052305.txt

"ВОИН" КИНЛИ МАКГРЕГОР "THE WARRIOR" KINLEY MACGREGOR Перевод с англ. - О.Семык. Ред. - С.Поляк Аннотация: Локлан Мак-Аллистер -- старший сын шотландского лэрда. Его с детства безжалостно готовили к управлению кланом, и он целиком посвятил себя этой задаче. Но когда Локлан узнает, что брат, которого он считал мертвым, возможно, жив, горец отправляется на поиски, чтобы узнать истину. Катарина жаждет свободной жизни. Однако французский король, ее отец, задумал использовать ее в качестве пешки для обеспечения договора между конфликтующими странами. Он так сильно хочет этого, что готов приказать похитить свою дочь, чтобы форсировать события. Но девушка сбегает от похитителей и волей судьбы вынуждена обратиться за помощью к человеку, которого она ненавидит -- Локлану Мак-Аллистеру. Локлан с удивлением видит, как строптивую Кэт куда-то волокут неизвестные мужчины. Не в силах наблюдать ее страдания, он освобождает ее от злодеев, но после выясняется, что Катарина сражается и со своими собственными демонами. Их судьбы тесно переплетаются, и эти двое никому не доверяющих людей должны научиться полагаться друг на друга. Двум заклятым врагам надо вместе бороться за то, чтобы не погибнуть. Роман издан в декабре 2007 года, в нем 16 глав + пролог и эпилог. Предыдущие главы читать тут: http://www.proza.ru/avtor/oxanasunny Глава 7 Остаток пути до Руана прошел без особых происшествий, хотя Локлан и его спутники немного беспокоились из-за преследователей, поэтому, отправившись на городскую ярмарку, они по-прежнему были настороже. Здесь повсюду кишели люди короля, и некоторые из них могли легко узнать Бракена или Кэт. Катарине оставалось надеяться, что никому из королевских прихвостней пока не известно, что ее отец разыскивает свою беглую дочь. Давненько не бывала Кэт на такой большой ярмарке (50). Кругом были люди. Туда-сюда сновали праздные зеваки, комедианты, рыцари. От царившего здесь оживления девушка воспряла духом. Лицо Джулии тоже радостно оживилось при виде окружавших их разноцветных палаток и от звуков соперничающих друг с другом мелодий, раздававшихся со всех сторон. - Жонглеры! - воскликнула она, повернувшись в седле, чтобы рассмотреть артистов, мимо которых они проезжали. -- Вот бы мне так уметь! Этот возглас вызвал у Брайса усмешку. - Думаешь, турнир еще идет -- спросил он у Локлана. - Скорее всего, -- отозвался горец. -- Рыцарские поединки обычно продолжаются до самого конца состязаний. - Не могу дождаться, когда стану достаточно взрослым, чтобы участвовать в турнирах! Бракен ухмыльнулся: - Слова мальчишки, которому еще предстоит быть сбитым с лошади и рухнуть спиной на землю. Думаю, ты заговоришь по-другому, отведав турнирного копья. - Тебя же это никогда не останавливало. Джулия широко улыбнулась: - Это оттого, что в своем первом поединке он получил удар по голове, повредивший его мозги, и с тех пор они работают кое-как. - Эх, вы! -- бросил Бракен. -- Ничтожества! Двое на одного. Где же благородство - Уж точно не здесь, Лорд Ворчун, - ответила Джулия, ударила пятками в бока своего коня и обогнала собеседников. Брайс нахмурился: - Она знает, куда мы направляемся - Думаю, нет. Юноша, издав недовольный возглас, поскакал вперед догонять сестру. - Куда мы едем -- спросил Бракен шотландца. Тот остановил своего коня и протянул англичанину деньги: - Подыщи для нас палатки в наем, а я пока найду этого Страйдера. Спешившись, Локлан передал поводья своего жеребца Бракену: - Я присоединюсь к вам позже. Англичанин склонил голову в знак послушания. Не успел лэрд и шагу сделать, как Кэт соскользнула с лошади и приблизилась к нему: - Я пойду с тобой. Вряд ли это можно было назвать мудрым решением. - Останься с Бракеном. - Нет, лучше я помогу в твоих поисках. Локлан хотел было возразить, но он уже знал, что в словесной перепалке эту женщину не одолеть. Не желая зря тратить ни время, ни силы, шотландец направился к ближайшей компании аристократов, которые при его приближении прервали свою беседу. - Прошу извинить мое вмешательство, я пытаюсь выяснить, где можно найти Страйдера из Блэкмура. Двое мужчин расхохотались, а остальным между тем, казалось, было вовсе не до смеха. Локлан и Катарина обменялись озадаченными взглядами. Один из смеявшихся посерьезнел и, прочистив горло, сказал: - Страйдер на ристалище (51). Если хочешь поговорить с ним, то лучше надень доспехи. Не очень-то дружелюбно он настроен. Эти слова вызвали еще один взрыв смеха у его спутников. - Есть ли что-то, что мне следует знать об этом человеке - Да. Всю неделю он ссорился со своей женой. Она не выходит из замка, пока ее муж сражается на турнирном поле. Страйдер сейчас в самом отвратительном настроении, так что я сомневаюсь, что он заинтересуется твоими словами, если только ты не придешь к нему с предложением мира от Ровены. Это было вовсе не то, что Локлан хотел услышать. Проклятье! Не хватало еще оказаться втянутым в супружескую размолвку! Катарина отвела горца в сторону от собеседников. - У меня есть идея, - вымолвила она и, прежде чем лэрд успел задать вопрос, направилась к за;мку. - Катарина -- окликнул ее горец. - Доверься мне, Локлан. Разве у него оставался выбор Кэт быстро прокладывала себе путь через толпу, не обращая внимания на окружающих. Что еще, к дьяволу, она задумала Девушка не останавливалась, пока не добралась до за;мка и не вошла в главный зал, где находились несколько человек. Услышав смех и музыку, Локлан замешкался на входе. Катарина подошла к стражнику, стоящему справа: - Прошу прощения, сэр. Не скажете ли вы, где я могу найти графиню Блэкмур Мужчина, глядя сверху вниз, улыбнулся: - Слышите голос небесного ангела Это миледи. Она поет в зале. - Благодарю вас. Наконец Локлан догадался, что задумала Катарина. Разве есть лучший способ укротить льва и заставить его повиноваться, чем перетянуть на свою сторону его львицу Вполне разумно сперва разыскать даму, а поскольку Кэт тоже женщина, то в этом не найдут ничего неприличного. Девушка направилась к маленькой компании придворных. Локлан отступил назад, боясь, что потревожит их или, того хуже, что кто-нибудь, желая сильнее разжечь ссору между Ровеной и Страйдером, доложит графу о том, что горца видели разговаривающим с его женой. К счастью, графиня уже почти закончила свое выступление. Допев последнюю ноту, она передала лютню молодому человеку слева от нее. Нужно отдать должное Страйдеру: леди Ровена была так же красива, как и талантлива, и выглядела просто изумительно с длинными светлыми волосами и блестящими глазами. Придворные зааплодировали, раздались одобрительные возгласы. Леди Ровена, поклонившись, собралась удалиться, но Катарина окликнула ее: - Графиня Та остановилась. -Да Я вас знаю - Нет. Я приехала сюда с другом. -- Катарина бросила на Локлана взгляд и сделала знак подойти ближе. -- Нам необходимо поговорить с вашим мужем. Взгляд леди Ровены стал пронзительным, а щеки вспыхнули от гнева: - Тогда я предлагаю вам надеть доспехи и поискать его на ристалище, ведь это единственное место, где где он желает находиться. И она снова собралась уйти. - Пожалуйста! -- умоляюще произнесла Катарина. -- Это крайне важно! Лорд Локлан разыскивает сведения о своем брате, который пропал в Святой Земле. Ему сказали, что лорд Страйдер был последним, кто видел этого юношу живым. Эти слова остановили графиню. - Утремер Горец кивнул: - Мы думали, Киранн мертв, но в Шотландии убили человека, носившего его плед. Рассказывали, что Лисандр когда-то... - Лисандр -- выдохнула Ровена, и боль отразилась на ее лице. -- Необычайно высокий и темноволосый - Да. Кэт замерла, осознав: графиня очень встревожена этим известием. И если ее муж тоже, как и Лисандр, когда-то был в плену в Утремере... Понизив голос, чтобы никто не смог их подслушать, девушка произнесла: - Лорд Страйдер -- член Братства Меча Ровена кинула украдкой взгляд вокруг себя и спросила: - Откуда тебе известно о Братстве - Лисандр и Язычник были мне как члены семьи. Я путешествовала вместе с ними. В глазах собеседницы мелькнуло узнавание: - Ты -- Кэт - Да. Подозрительное выражение исчезло с лица Ровены. Его сменило внезапное дружелюбие. - Я слышала о тебе много историй. Мне приятно наконец познакомиться с тобой. - Благодарю вас. -- Катарина указала рукой на шотландца. -- Это Локлан Мак-Аллистер, лэрд клана. И вновь лицо графини просветлело, едва она услышала это имя. -- Ты, должно быть, брат лорда Сина - Да. - Ну, тогда мы все почти семья, а -- Ровена скорчила гримаску, словно ей только что пришла в голову некая мысль. -- Но ведь это означает, что я должна пойти и помириться с тем дьяволом. Чума на этого мужчину и все его принципы! Ладно. Это ради высшего блага. Я делаю это ради другого, а потому Господь благословит меня своей милостью. Она грустно вздохнула: - По крайней мере, он не раз благословлял меня без меры. Небесам известно, что я не хочу потворствовать самомнению этого дьявола. С меня хватит! Кэт бросила взгляд на Локлана, который казался таким же озадаченным, как она сама: - Дьявола - Моего воинственного мужа, разумеется. А теперь идемте, пока ко мне не вернулся здравый смысл, и я не оставила вас разбираться со своей проблемой самостоятельно. Катарина рассмеялась над этими словами. Она не знала почему, но эта женщина на самом деле ей понравилась. - Благодарю вас, графиня, - произнесла Кэт. - Зови меня Ровена, - отозвалась та и направилась к выходу с таким видом, словно пора было посылать за священником для ее соборования. Локлан последовал за женщинами, стараясь не обнадеживаться раньше времени. Могло выясниться, что Страйдер ничего не знает о местонахождении Киранна. А что, если знает А если каким-то чудом окажется, что Страйдер недавно с ним виделся Горец с трудом сдерживал себя. Так близко к разгадке судьбы брата он еще не был ... Возможно, наконец, он получит ответ. Ровена повела их прямиком к ристалищу. Не останавливаясь, она вошла в палатку, установленную на самом краю турнирной арены. Этот шатер был целиком черным и охранялся мускулистым воином, который, завидев приближение Ровены, встал по стойке "смирно". Графиня поприветствовала его кивком: - Доброго дня, Вэл. Этот грубиян внутри - Он больше похож на яростного вепря с разящими клыками, миледи, если вы понимаете, о чем я (52). Прошу, проявите милость к нам всем и поговорите с ним. - К сожалению, так я и должна поступить. Но обещаю, что это не улучшит его настроения, если оно будет зависеть от меня. Мужчина страдальчески скривился: - Благодарю, миледи. Ваша доброта не знает границ. - И я вспомню, каким тоном ты со мной разговаривал, когда в следующий раз явишься умолять меня о помощи. - Нисколько не сомневаюсь. - Следи за языком, когда обращаешься к моей жене! -- раздался из палатки сердитый рык, похожий на раскат грома. -- Ты разговариваешь со своей госпожой. И тебе лучше об этом помнить! Ровена вовсе не выглядела довольной: - Не думай, что вступаясь за меня, ты вернешь мою благосклонность, разжигатель войны! Старйдер, словно дракон, выступил из глубины палатки. Его темные вьющиеся волосы спускались ниже плеч. И хотя сейчас он сердился, глаза у него были добрые и умные. - Думаешь, я этого не знаю Ты не уймешься, пока я не покажу свою задницу перед всем двором. Я уже однажды так сделал и... - его голос осекся, когда Страйдер понял, что они с женой не одни. - Ба! -- торжествующе произнесла Ровена. - Ты ведь уже выставил себя дураком. Что для тебя еще немножко унижения Граф скорчил гримасу своей супруге. Кэт подавила улыбку и шагнула вперед: - Пожалуйста, простите, что прерываем вас, милорд. Но лорд Локлан хотел бы переговорить с вами наедине. Страйдер посмотрел на жену, а затем отвел взгляд и сказал: - У меня нет на это времени. Подбоченившись, Ровена встала у него на пути: - Ты можешь и попозже заняться тем, чтобы протыкать невинных людей копьем. Она взяла в свои ладони его руку, закованную в латную рукавицу, и крепко сжала: - У этого человека по-настоящему важное дело. В глазах Страйдера блеснуло понимание: - Прошу вас присоединиться ко мне в шатре. Локлан пропустил женщин вперед, а затем проследовал за графом внутрь. Палатка оказалась на удивление просторной, с довольно большой кроватью и столом. Страйдер жестом пригласил дам присесть и повернулся к Локлану. - Ты из Утремера -- спросил он его. - Нет. Мне сказали, что там с вами познакомился мой брат. Граф нахмурился: - Твой брат - Киранн Мак-Аллистер. В глубине голубых глаз Страйдера полыхнула боль -- ошибки быть не могло. Ровена встала и подошла к мужу. Она не сказала ни слова, но ласково погладила графа по спине. И ее прикосновение придало ему силы -- это было заметно. - Ты, должно быть, его брат Локлан. Он говорил, что все его братья темноволосые, кроме тебя. При этих словах эмоции захлестнули горца. Значит, это правда. Страйдер действительно знал Киранна, и тот все-таки не погиб в озере. Лэрд мог бы расплакаться от облегчения, но не такова была его натура. - Да. Я -- Локлан. Граф нежно обнял жену, а затем отпустил ее, и направился к дорожному сундуку, стоящему возле его кровати. - Киранн был хорошим человеком, - произнес Страйдер. У шотландца перехватило дыхание от нахлынувшего страха: - Был Рыцарь кивнул: - Утремер изменил многих. И не обязательно к лучшему. Среди нас, пленников, было двое шотландцев. Они называли себя братьями. Мак-Аллистерами. Этого не могло быть! - Двое Как это возможно - Да. Киранн и Дункан. Граф извлек из своего сундука маленькую коробочку и, вернувшись к Локлану, вручил ее шотландцу: - Киранн отдал ее мне за два дня до нашего побега и сказал, чтобы я хранил ее на случай, если кто-то из братьев станет его разыскивать. Он надеялся, что все вы продолжите считать его мертвым, так как не хотел, чтобы вам стало известно, что с ним случилось. Вероятно, он боялся, что кто-то из вас узнает правду и тогда отыщет его. Трясущимися руками Локлан открыл коробочку и почувствовал, как слезы обожгли глаза. Там лежало маленькое серебряное распятие, копия того, что носил он сам. Такие кресты каждый из братьев получал от их матери, достигнув совершеннолетия. И так же, как и на его распятии, с обратной стороны было выгравировано имя его хозяина. Киранна. - Он сказал, что ты узнаешь эту вещь и поймешь, что она принадлежала ему. - Я узнал. Проглотив комок в горле, горец посмотрел в глаза Страйдеру: - Мой брат... - он не смог заставить себя произнести эти слова. Горло Локлана сдавило. Он страшился ответа. Ему была невыносима мысль: сейчас он узнает о том, что брат погиб в Святой Земле, а его близкие об этом не знали. - Жив -- закончил фразу Страйдер. -- Не ведаю. Во время побега братья Мак-Аллистеры держались позади и бились с сарацинами (53). Один из братьев погиб в ту ночь, давая нам возможность сбежать, а другой... - граф вздрогнул от воспоминаний. - Что с ним сталось - Он теперь живет в Англии. Тихо и скрытно. - И это Киранн -- голос Локлана дрогнул. - Честно, я не знаю. Те двое шотландцев выглядели очень похоже. Они могли бы быть близнецами. Много раз во время нашего плена мы сомневались, кто из них Дункан, а кто Киранн. - Но вы должны знать, Киранн ли это. Наверняка. - Шотландец ужасно обезображен, - тихо произнесла Ровена. -- Он бы умер, если бы брат не спас его, а Страйдер не перевез в Европу. Та схватка отняла жизнь у одного, а другой... Мы не можем сказать, кто он, а сам он не созна;ется. Граф кивнул: - Он стал жить в полном уединении и никогда не показывается на люди. Локлана ошеломил такой неожиданный поворот. Ему хотелось и смеяться, и сыпать проклятиями одновременно. Катарина обвила его руками: - Мы можем поехать и посмотреть, Киранн ли это. - Да. -- Горец снова взглянул на Страйдера. -- Где он - Он в удаленной крепости в Суссексе (54). Если вы подождете несколько дней, я смогу проводить вас туда. Только тогда он позволит вам приблизиться. Шотландец никому не доверяет. Последнего человека, который попробовал рыскать по его землям, он угостил четырьмя стрелами. Кэт в изумлении посмотрела на графа: - Он погиб - Нет, но, уверяю вас, никто с тех пор не пытался нанести визит Шотландцу без сопровождения члена Братства. Довольно странно, но это было похоже на то, как мог бы поступить вспыльчивый Киранн. Локлан протянул руку Страйдеру: - Не могу выразить, как я вам признателен. Граф пожал руку лэрда и похлопал его по плечу: - Не бойся. У меня у самого есть брат, и я ради него на все готов. Не удивительно, что лорд Страйдер так горел желанием помочь. - Ваш брат здесь - Нет. По иронии судьбы он сейчас вместе с Шотландцем. И это еще одна причина, почему я не прочь вас сопровождать. Я не видел Кита уже почти год, - граф взглянул на жену. -- Разумеется, если моя жена согласится. - Да. Ради этого и я поеду и даже соизволю разговаривать с тобой в путешествии, так как оно затеяно ради доброй цели, в отличие от твоей неестественной склонности сбивать взрослых мужчин на землю палкой. Страйдер закатил глаза. Взгляд Ровены потеплел: - И будь сегодня вечером на пиршестве, супруг. Александр и Уильям скучают по своему отцу, и меня уже утомили их жалобы. Графиня вышла из палатки прежде, чем Страйдер успел что-то ответить. - Уильям и Александр -- спросила Кэт. - Наши сыновья. С тех пор как их мать запретила мне входить в ее покои в цитадели (55), у меня не было возможности с ними видеться. Ровена боится, что мой воинственный характер их испортит. Локлана озадачили слова графа: - Разве леди Ровена не понимала, что вы рыцарь, когда выходила за вас замуж - Да, но больше всего на свете она боится, что я погибну в бою, как это случилось с ее отцом, поэтому она постоянно меня распекает. Но едва завершится турнир, и я при этом останусь жив, она успокоится, -- легкая улыбка заиграла в уголках губ лорда Страйдера. -- Я узнал, что роза достойна того, чтобы время от времени мириться с несколькими ее шипами. Я понимаю, что такой неучтивой мою жену делает лишь страх. Но если бы она не любила меня так сильно, ей было бы все равно, что со мной произойдет. Так что я с радостью приветствую ее злость на турнир, но прошу вас, во имя любви Божьей, не говорите ей об этом! Боюсь, что в таком случае она разозлится еще сильнее. Локлан рассмеялся: - Твоя тайна в безопасности. - Хорошо. А теперь, с вашего позволения, мне нужно подготовиться к следующему поединку. Горец вслед за Кэт вышел наружу и, дождавшись, когда они снова останутся одни, сказал: - А теперь расскажи мне об этом тайном Братстве Меча. Кэт перевела дыхание и подумала о своих друзьях, Язычнике и Лисандре, и о шрамах, которые они носили на теле и в душе. - Все они были пленниками в Утремере. Их держали в одном сарацинском лагере. Страйдер был одним из вождей этих узников: он и остальные искали способ сбежать. Но, как ты слышал, побег прошел не совсем гладко, и многие из пленников так и не увидели дома. Те, кому это удалось, создали сообщество, которое помогало бы другим вернуться к своим семьям, а недавно освобожденным из плена снова привыкнуть к обычной жизни. Члены этого сообщества называют себя Братство Меча, и все они носят на руке особую метку: выжженное клеймо в виде полумесяца и ятагана (56). Локлан сжал зубы, попытавшись представить те ужасы, которые Киранн, должно быть, пережил в таком месте. Лэрд слышал достаточно рассказов о сарацинских темницах, чтобы знать, что все пленники вынесли оттуда мучительные шрамы. Если Шотландец -- его брат, то, как знать, остался ли еще Киранн в своем уме. - Этот Язычник, с которым ты путешествовала... - Он был хорошим человеком, но отказывался говорить о своем пребывании в темнице. А Лисандр, когда напивался, рассказывал. Это было воистину ужасно. Девушка протянула руку и коснулась Мак-Аллистера: - Мне так жаль, что твой брат оказался там. - Мне тоже. Если бы Локлан только мог, он бы с радостью поменялся местами с Киранном. Катарина взяла его руку в свои ладони: - Что заставило его уйти из дома - Ссора. Он влюбился в женщину, Изобейл. Ее хотели выдать за другого, поэтому он сбежал с ней среди ночи, полагая, что спасает от будущего мужа. Из-за этого между нашими кланами вспыхнула война. Киранн привел Изобейл к нам в дом, и мы с радостью ее приняли. Но с самого начала я знал, что она станет источником неприятностей. Она даже приставала ко мне как-то ночью, когда Киранн уже лег спать. - Ты ему рассказал - Я попытался, но он лишь посмеялся надо мной. Так продолжалось, пока Изобейл не обратила свое внимание на нашего брата Ювина. Тогда-то Киранн понял, что я был прав. Но эта девица, утратив интерес к Киранну, подговорила Ювина бежать с ней ночью и доставить в Англию, где ее уже поджидал другой любовник. Изобейл бросила Ювина и почти разрушила его жизнь. Он вернулся домой, однако уже было слишком поздно -- Киранн исчез, оставив свой меч и плед на берегу озера недалеко от нашего дома, так что мы все были уверены, что он от горя свел счеты с жизнью. - А он этого не сделал. Локлан поморщился: - Если бы я только знал! Я бы разыскал его. Но моя мать и Ювин были буквально уничтожены известием о смерти Киранна, так что я никогда и мысли не допускал, что брат мог разыграть собственную смерть. Каким негодяем надо быть, чтобы так поступить - Таким, кто страдал настолько сильно, что был не в состоянии за своей болью рассмотреть чужую. В горце вскипел гнев: - Это эгоистично. - Да. Такие поступки всегда эгоистичны. Должно быть, он был юн. - Да. И все же это не оправдание, ведь их мать чуть не умерла с горя. - Тогда ты должен его простить. - А ты бы смогла это сделать - Я не говорю, что не поколотила бы его за это, но, в конце концов, приняла бы обратно... Локлан кивнул. Она поняла его. Думая о том, что снова увидит брата, горец ощущал облегчение... Он отдал бы все, что угодно, лишь бы узнать, что Киранн жив. И лэрду не нравилась мысль о том, что, должно быть, испытывает сейчас семья Катарины, не зная, что случилось с девушкой. - Нам надо вернуть тебя твоему дяде. - Мы так и поступим. Я верю, что все в нашей судьбе происходит не случайно, и дядя вернется в мою жизнь, когда это будет угодно Богу. Такая вера поразила горца. Кэт обладала непостижимым для Локлана спокойствием духа. И хотя отец пытался управлять ее жизнью, а вокруг нее царил полный хаос, Катарина оставалась невозмутимой. Она погладила Мак-Аллистера по руке и улыбнулась: - Считаешь, этот Шотландец может оказаться Киранном - Не уверен. В любом случае, кажется, у меня снова появится брат. Оставалось разрешить лишь один вопрос: будет ли это брат, с которым Локлан вместе вырос, или какой-то другой, о котором он раньше не знал. И даже если это окажется Киранн, придется узнавать его заново: столько всего произошло со дня его исчезновения!.. Горец не мог определиться, считать ли такое положение вещей злом или благом. Но в то же время он знал: где-то там у него есть брат. Разве могло это быть чем-то иным, кроме благословения Разве это не замечательно Локлан не хотел думать иначе. Мак-Аллистер и Катарина не сразу сумели отыскать Бракена и его родственников. Англичане сняли две небольшие палатки за ристалищем: одну для мужчин и одну для женщин. - Вы разыскали Страйдера -- спросил Бракен. - Да, мы собираемся... - тут горец запнулся, осознав, что не сможет взять Бракена с собой в Англию: он забыл, что этот человек находится в изгнании. - Я найму корабль, который доставит вас в Шотландию. А я вместе с Катариной должен вернуться обратно в Англию, чтобы найти брата. - Ты прав, - согласился Бракен. -- Мое путешествие по Англии было бы кровопролитным -- это точно. И все из-за этой скверной проблемы с моим изгнанием. Не обижайся, но я предпочту, чтобы моя голова подольше не расставалась с телом. - Разумеется, я не могу винить тебя за это. - Бракен, - прервала их Джулия. -- Можно ли попросить лорда Локлана и Кэт подождать, пока я и Брайс прогуляемся по ярмарке Англичанин сперва заколебался, а потом устремил на младшего брата суровый взгляд: - Ты отвечаешь за свою сестру. Не отвлекайся и не бросай ее одну. Слышишь - Слышу. - Тогда ступай, но я хочу, чтобы вы оба вернулись сюда засветло. Тут всякие людишки попадаются. - Некоторые из них могут оказаться ворами, - поддразнила его Кэт. - Да. И еще: сумки и кошельки не красть! Мы теперь честные люди, и я надеюсь, что вы оба будете вести себя, как благородные дворяне, коими и являетесь. Джулия с негодованием вздернула подбородок: - Я оскорблена до мозга костей твоим предположением, что я могу так низко пасть. Она перевела взгляд с Брайса на Бракена: - Вы двое были ворами. Но я, даже переодетая мальчишкой, всегда оставалась леди. С этими словами девушка в раздражении удалилась. Бракен издал сердитый возглас: - Брайс, хорошенько смотри за ней, и если какой-то мужчина хотя бы взглянет в ее сторону, разрешаю тебе выпустить ему кишки. А если с Джулией случится что-то нехорошее, я выпущу кишки тебе. Юноша почти бегом покинул палатку. Англичанин повернулся к Локлану: - Радуйся, что у тебя только братья. Нет ничего хуже, чем иметь сестру, которая настолько привлекательна, что может свести тебя с ума. Кэт рассмеялась: - Ну, Бракен, у Джулии и своя голова на плечах есть. Она не из тех женщин, что клюют на мужскую красоту или уговоры. Поверь, она никогда не опозорит ни тебя, ни себя. - Я знаю. Но я не доверяю мужчинам. Мы все обманщики, лживые собаки, когда волочимся за пригожей девицей. Локлан застыл и произнес холодным тоном: - Меня это задело. Я никогда не лгал женщине. - Вот почему Бог, должно быть, послал тебе братьев. Уверяю тебя, когда дело касается Джулии, я сполна плачу; за свои прошлые грехи. Локлан расхохотался: - Тогда идем. Давай подыщем тебе доспехи и хороший меч, пока мы здесь... вдруг тебе понадобится острый клинок Кэт покачала головой: - Им гораздо лучше выпускать кишки, так ведь Бракен вытащил свой меч из-за пояса и провел по лезвию большим пальцем: - Знаешь, чем хуже клинок обработан и чем он тупее, тем больше он причиняет страданий, когда им вспарывают брюхо... - Тогда прибереги этот меч для поклонников Джулии. - Да, думаю, так я и сделаю, - англичанин вернул меч за пояс. Кэт, не задумываясь, вышла из палатки вслед за мужчинами и ступила в толпу. Она сделала лишь несколько шагов, когда ее охватило нехорошее чувство. Почему это произошло, Кэт поняла только, когда рядом с ней остановился мужчина в серебряной маске и произнес: - Доброго дня, кузина Катарина. Примечания переводчика: 50) Обычно турнир старались проводить недалеко от мест проведения ярмарок, дабы усилить наплыв зрителей на него. Да и само окружение турнира представляло собой весьма живописное зрелище. Так как места в городе, возле которого проводится турнир, обычно не хватало, то его участники заранее брали с собой походные шатры, предпочитая их простор тесноте комнат городских постоялых дворов. А так как каждый феодал стремился взять с собой сколь возможно более свиты, дабы роскошью своего выезда затмить всех вокруг, то к месту проведения турнира стекались реки из людей и повозок изо всех соседних сёл, городов и замков. Вокруг турнирного поля устраивались целые поселения из шатров.Также к месту проведения турнира стекались торговцы со всех сторон, устраивая своеобразную ярмарку своих товаров. 51) Ристалище - арена для проведения турнирных поединков. Ристалище имело четырёхугольную форму и было обнесено деревянным барьером. Рядом устанавливали скамейки, ложи, палатки для зрителей. Трибуны и ложи для знатных зрителей воздвигались отдельно. 52) Здесь игра слов, основанная на одинаковом произношении английских слов "boor" - "хам, грубиян, невежа" и "boar" - "кабан, вепрь". 53) Сарацины -- в языке средневекового рыцарства и крестоносцев - мусульмане вообще. 54) Суссекс -- историческое графство в регионе Юго-восточная Англия, с севера графство граничит с Сурреем, с востока -- с Кентом, с запада -- с Хэмпширом, а с юга его омывает Ла-Манш 55) Цитадель -- здесь используется в значении "центральная башня средневекового замка, донжон". 56) Ятаган - кривая турецкая сабля Следующие главы и другие произведения этого автора в прозе читать тут: http://www.proza.ru/avtor/oxanasunny Другие произведения этого автора в стихах читать тут: http://www.stihi.ru/avtor/oxanasunny -------------------------------------------------------------

proza_ru/texts/2015/02/201502221115.txt

Фигуры: 1. Пушка 2. Вилка 3. Звезда 4. Стрелка 5. Колодец 6. Коленчатый вал 7. Артиллерия 8. Ракета 9. Пулеметное гнездо 10. Рак 11. Часовые 12. Серп 13. Тир 14. Самолет 15. Письмо Первая партия Сити "То, что нас не убивает -- калечит" Лунь 1 Фигура Вилка Обычный рейд по аптекам района. Вроде, все спокойно, в седьмой городской только, на углу Кронверской, пацан взял два грамма "спуда", закинулся прямо в помещении и его поволокло. Дима сделал ему укол гемодоболина, пацана вырвало зеленым дерьмом и он успокоился. Дальше шло как по нотам. Заходили; Королев, невзрачный специалист по альтернативным единоборствам, оставался в зале, он большой любитель личного общения, Федя и Дима с аптечкой сидели снаружи в машине, прикрывали, а я шел в служебное помещение, глянуть на отчетность. Смотрел на экран допотопного компа. В большинстве аптек города, еще жидкокристаллические, как у нас в Управлении, а у всех нормальных людей (и у меня дома) -- голографические. В четвертой частной, из сети "Айболит плюс", глянул продажи за пару дней. Так, "спуда" -- тридцать семь граммов, "коня" -- двенадцать, эту тяжелую дрянь на основе древнего крека мало берут. "Годзиллы" -- двести сорок, тут без вопросов, "эскимо" -- кило четыреста! Ни хрена себе. -- Что, передовик, план перевыполняешь -- я поворачиваюсь к местному провизору Стасику. -- Так это... Стасик вращает глазами, левым по часовой стрелке, правым -- против. Глаза у него разноцветные. -- Ну -- Иван Палыч сказал, норму повысили. Иван Палыч, это тутошний зам по безопасности, исключительной пронырливости существо. Но норму действительно повысили, пробили-таки ухари в Совете поправку к закону. Поэтому я захожу с другой стороны: -- "Джека" сколько продали -- Вы что, господин хороший, "джек" к распространению запрещен. Наглая морда этот Стасик. Стоит -- лыбится. У нас на него есть симпатичное досье, которое я внимательно читал. -- Ты, муфлон клонированный, с кем разговариваешь -- Так ведь я... -- Что -- Товарищ капитан, ей-богу, не торгуем мы "джеком". "Не торгуем", ладно, оставим на потом. Я выхожу в торговый зал, киваю Королеву, и мы выметаемся. В машине Федя с доктором Димой смотрят старый сериал про врачей скорой помощи. Я выключаю, экран уползает, поворачиваюсь к заднему сиденью и спрашиваю: -- Прикрываем Федя чертыхается, вылезает и садится за руль, из-за которого его еле видно, Королев плюхается назад к доктору. -- Спокойно же все -- Федя даже не пытается оправдываться, просто, констатирует факт. -- Оно, конечно. Поехали. У нас в районе сорок четыре аптеки и, по негласному договору с ребятами из КК, мы можем проверять выборочно, но не меньше половины за одно дежурство. Сами же они, штурмовики из Комитета Контроля, тоже шарят и приглядываются. Они, значит, из комитета контроля по распространению, а мы, значит, из управления по борьбе с этим самым распространением. Королев, обычно, говорит, что мы пресекаем то, что они разрешают. Но это глупость, конечно. Проезжаем через площадь Попова, я говорю: -- Тормози, зайдем. Как чувствовал, едва вошли в аптеку, от пуленепробиваемого стекла, за которым торчала испуганная рожа фармацевта, отвалился мужичек средних лет и затрясся на полу. Это -- "спуд", его делают на основе каких-то хлористых соединений, и ломка выглядит именно так. Скриншот экрана айфона Билибин-инк*: "Хлор (от греч. ;;;;;; -- "зелёный") -- элемент главной подгруппы седьмой группы, третьего периода периодической системы химических элементов Д. И. Менделеева, с атомным номером 17. Обозначается символом Cl (лат. Chlorum). Химически активный неметалл. Входит в группу галогенов (первоначально название "галоген" использовал немецкий химик Швейгер для хлора [дословно "галоген" переводится как солерод], но оно не прижилось, и впоследствии стало общим для VII группы элементов, в которую входит и хлор[2]). Простое вещество хлор (CAS-номер: 7782-50-5) при нормальных условиях -- ядовитый газ желтовато-зелёного цвета, с резким запахом. Молекула хлора двухатомная (формула Cl2)." -- Дима, -- позвал я в рацию -- иди сюда, клиент созрел. Три человека, два пацана и девчонка, равнодушно посмотрели на спудового и продолжили свои дела. -- "Годзиллы", полтора -- попросил первый парнишка. Второй, за ним, мял в руке синий рецепт на "коня" и мелко сплевывал. Слюны у него не было, он делал губами: тсю-тсю. Девчонка слушала вживленный в голову ай-под, глаза у нее были закрыты. Пластмассовые дреды тряслись в такт не слышной нам музыке. Дима вошел, оценил ситуацию, присел около мужичка и открыл свой пластиковый кофр. А я пока зашел за стойку, воспользовавшись "умкой" (универсальной магнитной картой), и глянул поверх головы аптекаря в монитор. -- Ну-ка. Фармацевт встал, уступая мне место, и направился к автомату, выдающему "годзиллу". Так, "коня" взяли четыре грамма, ну пацан с рецептом прикупит еще полграмма-грамм. Это плохо. Я давно заметил, если "коня" берут все меньше и меньше, значит "джеком" торгуют за всю мазуту. Я в Управлении с две тысячи сорокового, ровно через год после легализации наркотиков, был призван на альтернативную службу, да так и остался. И за те семь лет, что я работаю, всегда было так. Если "коня" не берут, берут "джек" или что-то новое. То, что мы еще не знаем. Последнее время, о новых разработках не слышно, то есть шныри торгуют запрещенным "джеком". Пацан, с той стороны, ввел в щель карту, а аптекарь, с этой, нажал на кнопку и выдал ему капсулу с полутора граммами. Следующий был официальный конявый с рецептом из районной поликлиники. Он сунул рецепт, а я встал и вышел в зал. Дима уже закончил с мужичком. -- Идем -- Угу -- я оглядел залик аптеки. -- Еще сколько -- Ты же сам считаешь. -- Ты -- командир. -- Ну, в пару мест заедем и отбой. Что-то в зале было необычно, но я не стал замарачиваться. Мужик, вроде, оклемался и отряхивал серый плащ из дорогого нынче хлопка с пропиткой. Нам врачей два года назад придали в усиление, до этого как-то обходились. Мы ездили по точкам, народ ширялся в зависимости от средств, а передозы дохли как мухи. Там, конечно, ограничения на количество, но можно договориться всегда. Ты возьмешь "эскимо" и приятель возьмет "эскимо", отдаст тебе. Завтра -- ты ему. Зато сегодня жахнешься от души. А некоторые умники научились поделывать данные на электронной карте гражданина, и нарезали по несколько заходов за вечер. -- Айда -- говорю доктору. Загрузились в машину, поехали дальше. Доктор Дима у нас на половину китаец, по отцу типа. Родился и учился здесь, в Директории, жил с матерью, а папаша его приехал с Итурупа, где рубил в шахте рений, или как там его добывают, уже после того как мы острова отдали. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Рений -- химический элемент с атомным номером 75 в Периодической системе химических элементов Д. И. Менделеева, обозначается символом Re (лат. Rhenium). При стандартных условиях представляет собой плотный, серебристо-белый металл. Рений используется при изготовлении: Платинорениевых катализаторов, применяемых для синтеза высокооктанового компонента бензина, используемого для получения товарного бензина, не требующего добавки тетраэтилсвинца. Вольфрам-рениевых термопар, позволяющих измерять температуры до 2200 C Сплавов с вольфрамом и молибденом. Добавка рения повышает одновременно и прочность и пластичность этих металлов. Нитей накала в масс-спектрометрах и ионных манометрах. Реактивных двигателей. В частности, монокристаллические никелевые ренийсодержащие сплавы, обладающие повышенной жаропрочностью, используются для изготовления лопаток газотурбинных двигателей". Это так говорить принято -- отдали, а на самом деле, народ считает, что проебали острова. Но кто народ-то спрашивает. Я когда родился в две тысячи двадцать первом, вся гряда уже японско-китайская была. И китайский язык нам в школе преподавали как второй, у меня, кстати, девять по нему было. По русскому -- семь, а по китайскому -- девять. Третьим языком, в училище Административного Резерва, я выбрал арабский. Тогда считалось, что это самый перспективный язык. Потом, жизнь слегка подкорректировала прогнозы и, самым востребованным, оказался испанский. Учу на досуге. -- Куда сейчас -- спросил Федя-водитель. -- Давай на Варшавку-фун -- ответил я и вызвал базу, чтобы сообщить -- все путем. Федя тронул машину, и все шло действительно "путем", часов до четырех утра. А в четыре двенадцать, мы встретили патруль Комитета Контроля, и они нам рассказали о тройном убийстве в забегаловке "Ю-чань". -- Три жмура. И это... -- их командир Женя Скворцов смотрит на меня через темные очки. -- Что -- В городе появилась новая дрянь. Он ждет вопроса, и я спрашиваю: -- Какая -- Стукачок называл ее -- Цэ-эм-три или "буси". Не слышал -- Женя поигрывает пальцами по кобуре. 2 Фигура Рак "Специалист подобен флюсу" Козьма Прутков Убийство не наш профиль, я ответил Скворцову, в том плане, что нам-то какая разница, но сам задумался. Допустим, завалили братьев Арбузовых, и что А то, что они отвечали за весь нелегальный оборот наркоты в нашем районе. Значит, жди новых уродов с большими амбициями. Вылезут красавцы, жаждущие больших прибылей. Интерактивных счетов и континентальных развлечений. Плюс новая дрянь, буся-пуся. Сейчас международные кредиты можно тратить красиво. Хочешь на Марс и обратно за неделю, экскурсия с девочками и буфетом, а хочешь в Марианскую впадину, за разумными водорослями. Там свои заморочки, эти водоросли едят -- а они глядят. Жрать их, понятно, запрещено законом, но ценители нарко-экзотики всегда найдутся. Я как-то пробовал, так себе удовольствие, съешь какую-то бледно-зеленую слизь, а приход -- доскональное понимание теории относительности. Очень на любителя. Есть еще перельман-крейзи из этой серии, порошок имени русско-китайского математика. Говорят, стоит закинуться чеком "пельменя" и ты начинаешь видеть суть мира в математическом исчислении. Я точно не знаю, что это такое, но звучит странновато. Кстати, о кредитах, не забыть проверить счет, а то Наташка достанет со своей лазерной корректировкой жопы. Вторую неделю ноет, дай ей денег на сеанс и все. Пора домой, я прошу Федю подкинуть меня до жилого комплекса, обещаю, что перешлю отчет по нашему каналу почты, и выхожу из машины около подъезда. -- Пока. -- Бывай. Ребята машут руками с разной степенью энтузиазма. Уезжают. Вхожу в подъезд, у нас не самый элитный комплекс, и дверь открывается через сканирование отпечатка большого пальца, а не глаза, как в домах у Озер, но все равно. В лифте нассано, тут хоть весь организм сканируй-пересканируй вдоль и поперек, кто-нибудь обязательно войдет и нассыт. Или это свои Поймаю -- убью. На двенадцатом я выхожу, открываю картой дверь, ору с порога: -- Любимая! Тишина. Очень хорошо, можно спокойно выпить белкового чая и лечь поспать. Добавляю таблетку комплексного восстановителя, последняя фишка, закидываешься капсулой и как огурчик. Называется -- "Гуру". Это если спать нельзя и нужно куда-то срочно бежать. Поэтому я называю себя "кретином" за то, что хапнул транквилизатор не подумав, но все равно ложусь. Но полежать мне не удается, через десять минут, после того как я распластался на лежбище и включил фоном шум соснового бора и прыгающих с ветки на ветку белок (так написано на мягком диске), послышался звук открываемой двери и голоса в холле. Выползаю, жалея о вытравленной химией ночной усталости: после "Гуру" в организме все трещит. В холле двое: Наташка и какой-то малый, лет тридцати, в майке-хамелеоне и с плавающей татуировкой марсианских рун на предплечьях. Сейчас майка у него -- зеленая. -- Привет -- здоровается Наташка, поворачивая голову чуть-чуть в бок, чтобы я мог полюбоваться ее новой вакуумной укладкой. -- Привет. -- Здравствуйте -- говорит малый. -- Ага. -- Милый, я понимаю, что все это неожиданно, но так получилось. Не сердись. -- Чего -- Я полюбила другого. -- Карл -- протягивает руку малый. Хочется ответить -- Клара, как в старинной скороговорке, но я сдерживаюсь. -- Он очень хороший, обещал обо мне заботиться и дать денег на корректировку -- продолжает Наташка -- мы переезжаем в новую квартиру, в соседний комплекс, вот пришли за вещами. Машина внизу. Ты ведь не будешь скандалить Она чуть отставляет в сторону стройную ногу. Карл вынимает из кармана небольшой пакет, размером с пачку запрещенных сигарет. Я эту штуку знаю, самозатягивающиеся оболочки для транспортировки. Разворачиваешь, кладешь на, допустим, телекомплекс, трешь, где метка стоит, и пленка, под каким-то молекулярным воздействием, принимает форму объекта, герметизируя. Типа упаковки, причем разных объемов. Можно, наоборот, расстелить и складывать внутрь барахло, как в сумку. Чем Наташка и начинает заниматься. -- Так -- говорит -- я эту тарелочку заберу И чашечки, ладно И Пусика (Пусик, это мягкая игрушка -- нерпа). -- Тебе помочь -- спрашиваю. -- Собирайте с Карликом одежду. -- Иди -- показываю Карлику на шкаф -- упаковывай. Наташка перешла в ванную комнату и шурует там. Слышен звук падающих на пол пузырьков и пластиковых колб. Бормотание. Мяуканье. Потом нежный хлопок оболочки. Заходит в комнату. -- Милый, можно мне взять новый мультипадекс Мы, ведь его вместе покупали, а -- Конечно, дорогая -- отвечаю -- как же. -- Спасибо, ты такой великодушный. И кристалл КэУ, хорошо В наше время, ты же знаешь, всегда надо иметь запасной кристаллик. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Универсальный кристалл коммунальных услуг (УККУ) -- Разработанный институтом им. Иммануилова комплексный источник на основе регулярных расположений составляющих частиц. Впервые применен в 2036 году, после успешного расщепления трехмерно-переодической пространственной укладки (решетки). Запущен в производство в марте 2038. Производится компанией Россчайна". -- А мне что, зимой зубами лязгать, что ли -- Ну, какие сейчас зимы, зайчик Наденешь свою тефлоновую курточку. Она вынимает кристалл из оперативного блока банка коммунальных услуг. -- Карлик, все собрал -- Я... -- Нет-нет, эту курточку не бери, она из иранской нефти, а куртки из иранской нефти в этом сезоне -- моветон. -- Але -- прошу я Карлика -- это мои штаны. Наконец, Карл трет пакет указательным пальцем, тот начинает шуршать и обхватывать Наташкины шмотки, сходится с легким треском, сам себя заплавляет. -- Мы пошли -- Счастливо. Карл жмет мне руку на прощание, и они выкатываются. Джентльмен, елки, сейчас многие против рукопожатий, а он ничего, не брезгует. Я закуриваю запрещенную сигарету, предварительно отключив противопожарную сигнализацию. Сажусь на унитаз. Курю. Как-то быстро все. Не сказать, неожиданно, но очень быстро. Смотрю на опустевшую полку над раковиной. На ней сиротливо лежат моя пена для бритья и старинный бритвенный станок. Все никак не соберусь купить себе эпилятор с турбонаддувом. Да и хрен с ним. Выхожу на кухню, беру обычный пакет и начинаю собирать брошенные Наташкой вещи. Шампунь-восстановитель -- на фиг, засохший цветок в пластиковом стакане -- туда же. Кофточка из синей макропленки -- в пакет, мягкий прозрачный диск с комплексом упражнений бхатва-йоги мну в руках, хочу разорвать, не рвется, зараза, бросаю на кофту. После моих обжиманий, он полностью растает, разогретый. Эх ты, бумажная книга, так -- "Как привлечь и удержать мужчину", не помогла, видать. Или помогла В помойку. Иду в спальню, протягиваю руку к самоклеящемуся светильнику из растительных компонентов и слышу звонок айфона. -- Да -- Капитан Володин -- Так точно. -- Дежурный по управлению фельдъегерь Лебедев-Брук -- голос как у кадавра, что месяц назад к нам в отдел притаскивал сержант-инструктор Белоконь. -- Слушаю вас. -- Убиты сотрудники вашего патруля Королев-второй и Цалпис. Королев, это Королев, он у нас был силовой поддержкой, а Цалпис, это Федя-водитель. Вторым Леха Королев был, потому что в соседнем отделе работал его полный тезка. Я молчу. -- Вас ждут в Управлении, капитан. 3 Фигура Серп "Капитан, никогда ты не станешь майором!" В. Высоцкий Я капитан, не потому что капитан, а потому что, когда создавалось наше Управление, были приняты звания на манер американских, но с поправкой на местный менталитет. Сначала фельдъегерь, потом сержант, сержант-инструктор, следом лейтенант, капитан, далее командор. А выше, наверное, господь бог или член совета Директории. Так что у меня второе офицерское звание, что для семи лет службы не плохо и не хорошо, а обыкновенно, учитывая, что приняли меня сразу сержантом-инструктором. Мы сидим с доктором Димой в корчме "Бирюк" и поминаем товарищей. Дима вяло ест морковь из сои, ему на лицо все время сваливается прядь, неизвестно зачем отращенных волос и выкрашенная в синий цвет. Он откидывает волосы назад и продолжает жевать. Я наливаю еще шнапса и говорю: -- Давай -- Ага. Еще четыре часа назад меня культурно допрашивали втроем, а полтора часа назад я закончил писать рапорт-отчет. Теперь глотаю пойло, закусываю био-хлебом с горчичной пропиткой и мечтаю покурить. -- От тебя баба ушла, капитан -- сообщает Дима. -- Ничего себе, скорость. -- Хочешь, с сестрой познакомлю Красавица. -- Как зовут -- Ю. -- Как -- Ю. Переводится -- нефрит. Папа назвал. Можно -- счастье или дождь. -- Чего можно -- Перевести. -- Знаю. Сидим дальше. Королева с Федей убили при подъезде к гаражу управления, и это было что-то запредельное. В шесть тридцать утра, после того как они высадили Диму, за триста метров от въездных ворот, без затей расстреляли из израильевских автоматов Гамлет. Там убойная сила -- будь здоров, то есть, как раз, здоров не будешь. И скорострельность запредельная. Машина как решето. Тела Королева и Феди развалились в руках набежавшей охраны. Что за манера давать оружию такие названия. Австрийская переносная ракетная установка Моцарт, израильевский штурмовой пулемет Гамлет Еще вакуумные бомбы назвать Немо, и вообще все будет хорошо. -- Что теперь -- спрашивает Дима. -- Ничего, дадут людей, будем патрулировать аптеки. -- Правда, что в супермаркетах откроют отделы продаж "годзиллы" -- Дима, я-то, откуда знаю -- Увидишь, воткнут автоматы, типа кока-кольных: сунул карту, а оттуда капсула "годзи". -- Сервис. -- "Семь лун и все медленные" -- Дима перешел на второй родной -- китайский. -- Еще Он кивает, мы накатываем, не чокаясь, и немного молчим. -- Вот я на половину китаец, так -- Дима стремительно приближается к базе, на синюю прядь уже не обращает внимания и она болтается у него перед глазами. Разговаривает, как будто из засады. -- Так. -- А фамилия моя Иванов, так -- Так. -- А почему Он ждет. -- Почему -- Потому что, мама была Иванова. -- Логично. -- Спроси меня. -- Спрашиваю. -- Нет, ты спроси: на каком основании -- На каком основании, Дима -- А с фамилией Иванов легче жить было! -- Я понимаю. -- Ничего ты не понимаешь. У меня отец -- Цао Цао, и сейчас жить легче так. А тогда было -- Иванова, то есть Иванов. Вам, из Директории, не понять. -- Дима, я родился не в Директории. -- А где -- В России. -- Ага-ага. Диме -- тридцать один год, и все это он должен знать лучше меня, но ему наплевать. Он родился, когда Китай уже расфигачил Японию и фактически добился присоединения Курильских островов, и у Димы в голове Россия -- понятие очень относительное и, скорее, сказочное, чем геополитическое и родное. Он папашу своего считает, минимум, земляком. -- Пошли, доктор Цао. -- Цао Цао. -- Естественно. Мы поднимаемся и идем к выходу, у гардероба я сую карту в терминал, расплачиваясь, на дисплее появляется сумма -- семнадцать кредитов. Пофиг. Через четыре дня получка. -- Ты как -- спрашиваю у Димы-доктора. -- В метро. -- Провожу. -- Не надо, я сам, все нормально. -- Ну, давай тогда. Дима идет к метрополитену, на загляденье твердой походкой, худенький, в черных джинсиках, потом оборачивается и задает вопрос, видимо, не дававший ему покоя: -- Володин, а, правда, что ты срочную на фронтире служил На островах -- Не правда. Я срочную служил здесь же, в УБН. -- Угу. Стоит и думает. -- Я Ю передам, что ты ее любишь. Я киваю. А как же. "Бирюк" недалеко от моего дома и я подумал, что пойду пешком. По улице Крузенштерна, сверну на Примы Ривьеры, через дворик Академии водного транспорта и на Моховую, к себе. Но не тут-то было. Только Дима отчалил, а я взял курс на Крузенштерна, как подкатила машина управления, и из окошка задней двери все тот же фельдъегерь Лебедев-Брук помахал мне рукой: -- Товарищ капитан, вас срочно к начальству. -- Рад стараться. Командор Борисов. Классический: двадцать лет во внешней разведке Директории, куча таинственных орденов, говорят, четыре ранения, стальной взгляд и какая-то скользкость во всем. Мне кажется, они с этим званием перемудрили. Назвали бы генерал или директор, что ли, а то скажут "командор", и я сразу вспоминаю тридцать девятую серию приключений Джеймса Бонда. Скриншот айфона Билибин-инк: "Командо;р (от франц. commandeur). 1.Одно из высших званий в средневековых рыцарских и религиозных орденах. 2. Одна из высших степеней в иерархии масонских лож. 3. В СССР (до 1926), в странах Западной Европы и в США -- звание председателя яхт-клуба. 4. Руководитель конных, лыжных, велосипедных, мотоциклетных, автомобильных и других пробегов и экскурсий. 5. Капитан-командор в Великобритании, Нидерландах и некоторых других странах -- начальник отряда судов, не имеющий адмиральского чина. В России с начала 18 до начала 19 вв. -- флотский чин между капитаном 1-го ранга и контр-адмиралом 4-й степени". -- Поминали -- Так точно. -- Ты это, Володин, не дыши на меня сивухой. -- Есть. -- И вообще, готовься к спецзаданию. -- Всегда готов! -- Не паясничай. Завтра переоденься во что-нибудь позатрапезнее и начинай внедряться в среду. -- Во что -- Покрутишься среди контингента, послушаешь, что говорят об убийствах и о новом препарате, как его, -- "буси". -- Товарищ командор, так меня же все наркоши как родного знают. -- А мы тебя в другой район или грим какой наложим. Пару синяков там, "дороги" на венах, слюни пустишь, в конце концов. Из "наложим" я пока только в штаны успел. -- Опознают и убьют. -- Капитан Володин, вы собираетесь обсуждать мои приказы -- Никак нет! -- Можете идти. -- Есть! Вечером позвонил Дима: -- Я ей сказал. У меня в голове все уже немного запуталось, и я не сразу понял, о чем речь. -- Кому -- Ю. -- А. -- Что "а" -- Я говорю, хорошо. -- Дал ей твой номер, а ты запиши ее. -- Понял. Он продиктовал код. -- У нее импульсная связь. -- А что скинуть нельзя -- Капитан -- Что -- Пошел ты. 4 Фигура Колодец "Изыди прочь!" Поп Гапон Лежу на куске пенопропилена в подвале дома номер шесть по Варшавке-фун. Десять часов утра. Я только что закинулся "годзиллой" и жду, когда Пазик принесет "коня", что бы запустить его по вене. "Коня", а не Пазика. У нас тут есть все необходимое: одноразовые шприцы для прогона особо сложносоставленных смесей, жгут для перетяжки, белковый чай от сушняка и телекомплекс для пущего кайфу. И еще -- вонь. На наклеенном на стену экране кривляется какая-то расписная макака. Поет. Я уменьшаю звук. -- Я не спудовой -- хвалится Гера-оборотень, мужичек лет пятидесяти, с седым ежиком волос и нелогично широкими, для нарика плечами. Он раскачивается в самодельном кресле-качалке. -- Знамо дело -- отвечаю я. -- Спудовые долго не живут. -- Ага. -- Чего, прет тебя -- А то. -- Зачем его только продают. Гера-оборотень ветеран войны за альтернативное топливо, (ВАТ, как пишут в учебниках новейшей истории), служил в частях информационной поддержки, водителем. У него посттравматический психоз и льготы в диспансере на дрянь. Еще он умеет подделывать рецепты на "коня" и предпочитает его любому другому раствору. Тут все по интересам: спудовые, кони, эскимосы, годзиллы. Сейчас в норе только Гера и я. Остальные разбрелись по делам. Пробовавших "буси" нет. О нем только мечтают. -- Как воин бесстрашный становишься. Его китаезы у япошек нарыли. Секретные разработки, для этих, как их, камикадзе. Помнишь, когда Митсубиси билась с Шелл -- Читал. -- Читал он. Я за Шелл сражался. -- Нафига -- Нечего было косоглазых с их водой на рынок пускать. -- Так ведь нефть тогда уже была того -- Сам ты "того", нефти еще половина оставалась, нам политрук говорил. Семьсот пятьдесят миллиардов баррелей! А солнечные батареи Скриншот с Билибин-инк: "Баррель (англ. barrel, основное значение -- бочка), мера вместимости и объёма, применяемая в США, Англии и ряде стран, использующих английскую систему мер. В США различают Б. сухой, равный 115,628 дм3, и Б. нефтяной, равный 158,988 дм3. Английский Б. (мера вместимости для сыпучих веществ) равен 163,65 дм3." -- Чего батареи Договорить мы не успеваем, возвращается Пазик. Кидает на, сделанный из ящика накрытого пластиковым листом, стол капсулы "коня". -- Вздрогнем. -- Пазик, -- спрашивает Гера -- ты битвы корпораций помнишь -- Отвали. Пазик срывает колпачок зубами, втыкает, с первого раза, в вену капсулу и выжимает дурь. -- Бери не стесняйся Я двигаюсь "конем", для пущего антуражу вгоняя "капсуль" между большим и указательным () пальцами ноги. -- Эх, бля -- уважительно произносит Гера-оборотень. Когда они отрубятся, придется принять антидот, утром я уже колол, но добавка не помешает. У меня несколько точно таких же капсул спрятаны в одежде, но только с раствором против растворов. Иначе, я бы тут сторчался за неделю полностью. Они гоняют круглосуточно, выпадут в белизну минут на пятнадцать и опять рыскать в поисках продолжения. -- Пазик -- интересуюсь я в очередной раз -- так чего там с "буси" -- А чего Пазика прет волоком, он благодушен. С "коня" приход суровый: сначала накрывает волна счастья, а потом океан ужаса. Пока Паз на позитиве. Распахнул армейский плащ, трет грудь. -- Где взять-то, хоть попробовать -- Я не в теме ни разу, сирый. Улыбается. Дела. Третий день с ними ширяюсь, а сведений -- ноль. Гере лишь бы за политику и битвы корпораций потрещать, а Пазику, вообще, все до руин Байконура. Пора на поверхность выбираться. А то, как гриб стал: бледный и ядовитый, может, поэтому и не узнают капитана Володина. Гера засобирался на воздух. -- Пойду -- говорит -- прогуляюсь до карусели. Это он так выход на улицу называет, намекая, что здесь-то, у нас, покой и нирвана. Я, было, с ним собрался, но Паз попросил: -- Останься, сирый, задержись на пять минут, разговор есть. Гера покряхтел и уполз, а я приготовился к большим проблемам. И не ошибся. Пазик, как бы ненароком, вытащил из-под прорезиненного балахона десантный нож "крыса пустыни" и принялся строгать кромку листа, что служил столешницей. -- А я тебя признал, капитан -- в углу рта у него виден резец из прессованного кимберлита, блатная мода. -- Да ну -- Еще третьего дня. -- Надо же. -- А ты думал. Он перехватил нож для выпада, и я ударил костяшками пальцев правой кисти Пазика в горло. Паз хрюкнул, но, дезориентированный "конем", сдаваться не захотел, а наоборот, попер буром. Тогда я, стальной шариковой ручкой, сувениром-артефактом, ударил его сначала в левое ухо, пробивая перепонку, потом в левый же глаз и под конец в наружную яремную вену на шее. Пазик попытался схватиться сразу за все места ранений, забулькал, упал, сшибая Герено кресло-качалку, захрипел, и приказал долго жить. Ну, ногой еще подергал. Скриншот: "Наружная яремная вена ( jugularis externa) -- меньше по калибру, располагается в подкожной клетчатке, идёт по передней поверхности шеи, в нижних отделах отклоняясь латерально (пересекая задний край грудино-ключично-сосцевидной мышцы примерно на уровне его середины). Эта вена хорошо контурируется при пении, крике или кашле, собирает кровь от поверхностных образований головы, лица и шеи; иногда используется для катетеризации и введения лекарственных средств. Внизу прободает собственную фасцию и впадает в подключичную вену." Крови много. Я вытер ручку об какую-то тряпку. Убрал в карман куртки. Нет, хорошо у нас работает офицерский состав службы Управления по Борьбе с распространением Наркотиков. Один капитан Володин, оперативный псевдоним --Кровавый Мясник, чего стоит. Ни тебе сведений, ни тебе фигурантов. Не то, что Комитет по Контролю над распространением наркотических Средств. У которых, не только раскрываемость, но еще и превентивные меры. И что теперь делать Глотнул водички из баллона. Сделал укол антидота. Видимо, надо сматываться, а то скоро заявится Гера-оборотень и начнет задавать ненужные вопросы. С другой стороны, когда он вернется и увидит тело Пазика, но не увидит меня, все будет ясно. Но ничего умнее, чем сбежать, мне в голову не приходит. Можно еще связаться с Борисовым и доложить ему о провале операции. Выслушать несколько ценных советов. Но это чуть позднее. Дурь против дури, будет действовать часа полтора, а потом меня накроет. Пора выходить. Я последний раз смотрю на Пазика, потом вокруг, не вижу ничего компрометирующего, за исключением трупа, в слегка загустевшей лужи крови, и ухожу. Когда выбираюсь наружу, сталкиваюсь с вернувшимся Герой. -- Ты куда -- спрашивает Оборотень, сдергивая с головы капюшон драной десантной куртки. -- Погулять. -- Осторожнее давай. -- Угу. -- Я за Шелл воевал. -- Ты, Гера, вообще, молодец. Не зря же тебя так зовут. -- Оборотнем -- Героем. 5 Фигура Коленчатый вал "Человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти" Л.Н.Толстой -- Лев Я не сразу понял, что она ко мне обращается, а когда понял, только рот открыл от изумления. Меня всю жизнь, капитан Володин называют. Ну, не всю, а только последние семь лет, но все равно, привык. -- Вы обознались, дамочка. -- Я -- Ю. Сестра Димы. Вот тебе и внедрение с конспирацией. Первая же остановившаяся девчонка опознала. Не считая Пазика, конечно, но ему сам бог велел. Высокая, в короткой юбке, фиолетовые колготки -- "вторая кожа", на правой ноге браслеты, чуть ли не до колена, при ходьбе забавно бренькают. -- Говорю -- обознались -- Дима нас знакомил, вы просто не помните, я тогда маленькая была. -- А сейчас большая -- Девятнадцать лет -- отвечает она немного растеряно. Я поднимаю взгляд -- хм-хм. Конечно, старая тема, девочка-подросток влюбляется в друга старшего брата. Вот только Дима-доктор мне не совсем друг. Я на тротуаре сидел, за спиной -- здание Государственных конюшен, напротив -- ресторан "Золотой дракон", оттуда уже прибегал охранник докапываться, на шее -- табличка: Честно, на "годзиллу". В ногах пластиковая тарелка, куда я для блезира кинул пару кредитов. Сидел с утра, за пять часов не подали ни хрена. Вообще, люди мало смотрели в мою сторону и ни разу не останавливались. Ю -- первая. -- С вами что-то случилось -- Иди девочка, я на задании. -- Лева, может, вам помощь нужна -- Иди, говорю, куда шла, я на секретном и ответственном задании. -- Вы дурак А то нет. Разве умный станет такой ерундой заниматься. За шесть дней внедрения в среду, один труп, куча дряни, пущенной по всем местам организма, и ни одной зацепки по "буси" или убийству, хоть братьев Арбузовых, хоть Королева с Федей. Контингент молчит как мертвый. Вчера ночью ширялся с братвой из всепогодной коллегии попрошаек. Тишина. Про Пазика и Геру-оборотня -- ничего, про все остальное -- то же самое. О "буси" слышали все, но никто не видел, Костик Гастелло, клявшийся, что пробовал смесь, как всегда наврал. Из всех слухов, самый умный, что "буси" закапывают в глаза, но и это звучит по-идиотски. Гастелло, попрошайка с обгоревшей рожей, божился: точно тебе говорю, в глаза ширяют. Спасибо, не плюют. Костик в молодости служил в авиации, отсюда и прозвище. Скриншот экрана Билибин-инк: "Гастелло Николай Францевич [23.4(6.5).1907, Москва, -- 26.6.1941], советский лётчик, Герой Советского Союза (26.7.1941, посмертно), капитан. Член КПСС с 1928. Родился в семье рабочего. По окончании школы военных лётчиков участвовал в боях на р. Халхин-Гол и в советско-финляндской войне 1939--40. В начале Великой Отечественной войны 1941--45 командир эскадрильи 207-го авиаполка 42-й бомбардировочной авиадивизии. 26 июня 1941 во время бомбёжки вражеской танковой колонны па дороге Радошковичи -- Молодечно у самолёта Г. был пробит бензобак и возник пожар. Экипаж (лейтенанты А. А. Буденюк, Г. Н. Скоробогатов и старший сержант А. А. Калинин) во главе с Г. не покинул самолёт на парашютах и Г. направил горящую машину на скопление танков, автомашин и бензоцистерн, которые взорвались вместе с самолётом. Награжден орденом Ленина." Между тем, Ю свистит и останавливает такси, желтый форд синсинк. -- Поехали. -- Куда -- К нам домой. Ко мне и Диме, я живу вместе с братом. Я и забыл, что Дима-доктор одинокий разведенный джентльмен. Наверное, из экономии вместе с сестрой живет, вдвоем платить легче, или Ю бедная студентка Я еще немного думаю и соглашаюсь, ловить здесь один хрен нечего. -- Погнали. Загружаемся, водиле все равно, в каком я виде, лишь бы кредиты капали. -- Куда -- спрашивает. -- В "Сириус" -- отвечает Ю. Это название навороченного элитного жилого комплекса. Неплохо брат с сестричкой живут. Машина трогается, мы выезжаем на автостраду, таксист прибавляет газу, хотя сейчас молодежь говорит -- дает водороду, и ныряем под виадук. На выезде нас подрезает минивен Акура, наш водила матерится и тормозит под углом к бордюру, у Акуры открывается задняя дверь и оттуда два чувачка в масках поливают нас из автоматов. Судя по всему, из тех же Гамлетов. Звука выстрелов, почему-то, почти не слышно, зато слышно или скорее видно, как трещит пластик окон, пули приятно чмокуют по кузову, и заваливается на руль таксист. Одна пуля попала по касательной ему в ухо и вырвала кусок с серьгой. Титановая сережка валяется около моей левой руки. Я давно уже выволок Ю в дверь, противоположную гангстерскому минивену, и мы лежим прикрытые машиной. Стрельба прекращается, а серебристая Акура, судя по всему, уезжает. Я выглядываю. -- Бля! Ю всхлипывает. Глаза -- закрыты. -- Отставить. Открывает глаза. Икает. Беру ее за руку, и мы бежим подальше от предстоящих разборок с муниципальной полицией. Причем, она умудряется реветь на ходу и заваливаться вперед и вбок. Я почти вношу Ю на руках на боковой выезд с виадука и ору проезжающему мимо частнику. Древний белый мерседес-куй тормозит, мы забираемся на заднее сиденье, и теперь уже я называю адрес. Китаец за баранкой невозмутимо кивает. Поехали. Когда добираемся до дома, Ю почти успокаивается. Я наливаю ей чашку чая, но она уходит в ванную, где тут же раздается шум воды. На кухонном столе лежит брошенная Ю сумочка, перекладываю ее на стул. Чай остывает, а меня всегда раздражает, когда остывает чай. Ю кричит из ванной, чтобы я подал ей сумку. Отношу и возвращаюсь на кухню. Смотрю на стол, на встроенный комплекс: холодильник-плита-грилль-термонагреватель. Слышу, как внутри у меня тонко звенит. Беру чашку Ю и начинаю пить, делаю первый глоток -- вызов айфона. -- Капитан Володин. -- Здравствуйте, капитан, говорит фельдъегерь Лебедев-Брук (блямц-блямц). -- Привет. -- Капитан, я звоню по поручению командора Борисова. Странно, думаю я, вроде должна быть полная секретность с анонимностью -- Слушаю. -- Только что, в своей квартире, в жилом комплексе "Сириус", убит Дмитрий Иванов. И вешает трубку. Твою мать, твою мать, твою мать. Что же это творится такое Среди бела дня убивают третьего сотрудника Управления и всем хоть бы хны. Ни тебе операции "Сеть", ни тебе поднятых по тревоге бойцов отдела Физической защиты. Один я получил, прямо скажем, дурацкое задание внедриться в среду, да и то успешно его провалил. Вызываю командора Борисова. Нет ответа. Еще раз пробую. Нет. Странно, странно и неприятно, как будто на тебя забили с особым цинизмом. А если бы я срочно нуждался в помощи Или меня убивали бы Пробую еще раз. Из ванной выходит Ю, она успокоилась и выглядит прекрасно, на улице я толком-то ее и не разглядел, если честно. Настоящая красавица смешанных кровей: чуть косые глаза, высокие скулы, короткие жгуче-черные волосы, белые зубы (похоже настоящие). Хотя, как говорила Наташка: у тебя все красавицы. Интересно, почему у Димы в лице не было ничего от отца. Отключаю айфон. Я тяну с известием о ее брате. Предлагаю: -- Чаю хочешь -- Хочу. Наливаю. -- Ю. Она смотрит на меня. -- Добавить коньяку -- Да. Добавляю суррогата из компрессорной мини-установки вино-воды. Не знаю, как сказать о Диме. -- Ю, понимаешь, мне сейчас позвонили из Управления... Молчит. -- И сказали, что Диму убили. У вас дома. Недавно. Она продолжает смотреть, а потом спрашивает: -- Из какого Управления 6 Фигура Артиллерия "Вихри враждебные..." Главные песни о старом. В. Свенцицкий в переводе Г. Кржижановского Я сначала внимания не обратил, фотография как фотография, таких десятки. Три парня в камуфляжной форме не поймешь каких войск, обвешанные прибамбасами, на фоне то ли гор, то ли обезьян. На головах коричневые банданы. А потом пригляделся и спрашиваю: -- Это кто Гера, что ли -- Где -- В центре. -- Какой Гера Это Косматос, сержант наш спецназовский. -- Чего -- Служили вместе. Двадцать пятый год, Итуруп, там тогда заварушка была, косые с кривыми за вулкан Кудрявый бились. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Итуру;п (яп. ;;; Эторофу) -- остров южной группы Большой гряды Курильских островов, самый крупный остров архипелага. Остров вытянут с северо-востока на юго-запад на 200 км, ширина от 7 до 27 км. Площадь -- 3200 км;. Состоит из вулканических массивов и горных кряжей. На Итурупе 9 действующих вулканов: Кудрявый (986 м), Меньший Брат (562 м), Чирип (1589 м), Богдан Хмельницкий (1585 м), Баранского (1134 м), Иван Грозный (1159 м), Стокап (1634 м), Атсонупури (1205 м), Берутарубе (1223 м). На острове множество водопадов, в том числе один из самых высоких в России -- водопад Илья Муромец (141 м), находящийся на полуострове Медвежий; озера, горячие источники. Итуруп отделен проливом Фриза от острова Уруп, расположенного в 40 км к северо-востоку; проливом Екатерины -- от острова Кунашир, расположенного в 22 км к юго-западу." -- Из-за рения -- Ага. -- А вы -- Что "мы" Мы по заданию родины -- помогали. -- Кому -- Родине, понятно -- мой старший приятель Михал Саныч Долгов, лысый хрен, разливает остатки китайской водки. Я к нему по делу заскочил, а он сразу бутылку достал, как будто ждал. Будешь, спросил, водки, я ответил, естественно. Сидим, пьем. -- В двадцать пятом -- Угу. -- Это вам поскольку было -- Косматосу лет двадцать шесть-двадцать семь, а мне двадцать два, я только училище закончил. Он строгий был, сержант Косматос, зверь, короче. -- А что за прозвище такое -- Не знаю, его всегда так звали. -- А третий кто -- Валя Сянь, китаец русский, сапер. Я взял фотографию в руку, еще раз пригляделся. -- А сейчас он где, Косматос этот -- Не знаю, может убили, а может воюет, у него -- призвание. Ты пить-то будешь Мы допили водку, которую у нас всю называют китайской, я сунул керамическую Гюрзу, за которой, собственно, приходил, в карман и откланялся. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Автоматика пистолета работает на принципе отдачи ствола с коротким его ходом. Кожух-затвор в боевом положении полностью накрывает ствол. В его выемке справа смонтирован выбрасыватель. Полускрытый курок доступен для большого пальца руки, удерживающей оружие. Пистолет имеет два автоматических предохранителя. Первый выполнен в виде клавиши позади рукоятки и выключается при полном охвате ее ладонью. Второй представляет собой своеобразную шпонку на спусковом крючке и выключается при начале спуска. Таким образом обеспечивается безопасность обращения с оружием при постоянной его готовности к выстрелу. Пистолет имеет "зализанные" формы. Широкое применение пластика не только облегчило оружие, но и сделало более удобной "хватку". Изгиб спусковой скобы имеет упор для пальца, обеспечивающий удобство стрельбы с обеих рук. На кожухе-затворе выполнены постоянный целик с прямоугольной прорезью и мушка, не дающая бликов в сторону стрелка при любом освещении. Двухрядный магазин на 18 патронов. шахматным расположением не выступает из рукоятки. Корпус магазина имеет ряды отверстий, облегчающих его и позволяющих определять количество в нем патронов. По останавливающему действию пуля патрона превосходит аналогичные пистолетные патроны отечественного и иностранного производства в 1,3-1,8 раза. После принятия на вооружение патрону РГ-052 присвоено официальное наименование СП-10. Назначение: 9-мм пистолетный комплекс "Гюрза" предназначен для поражения живых целей в бронежилетах I, II и III классов защиты (типа Ж-81, Ж-86-2), соответствующих зарубежным стандартам NILECJ-STD-0101.01 и MIL-С- 44050, а также различных технических средств (автотранспорта, кабин и антенн радиолокационных систем, корпусов ракет и т.п.) на дальностях до 100 м." -- Поаккуратней там -- сказал мне на прощанье Михал Саныч. -- Конечно. -- У него отдача тяжелая, учти -- и он погладил шрам на лице. Сколько его помню, он всегда его гладит, когда нервничает. Г-образный шрам в районе правого виска. Тяжелая-то тяжелая, зато пули бронебойные, а мне такие, чует мое сердце, скоро пригодятся. Да... Гера, ветеран спецназа. Большой затейник. Все пел мне про битвы корпораций, я думал, бредит, а оказалось, и, вправду, участвовал. И что все это значит Вопросов накопилось больше, чем ответов. То есть, ответов-то совсем нет. Арбузовых убили, ну это, допустим, мне все равно, потом убили Королева, Федю и Диму-доктора, а это уже не все равно. Потом хотели завалить меня и Ю до кучи, а это не хорошо абсолютно. Кто-то целенаправленно убивает наш патруль. Зачем Чего мы такого знаем или видели, за что нас мочат почем зря Ю еще эта на голову свалилась, у нее теперь, вообще, что ли, никого кроме меня нет И Поселить у себя в апартаменте А я там бываю Можно, попробовать разыскать Геру-оборотня, но что это даст Он-то здесь причем Так. Надо все-таки что-то делать. Вызвал Борисова -- привычная уже тишина. Я шел проспектом Покорителей по направлению к Варшавке-фун. Загляну, думаю, в подвал дома номер шесть, проведаю хладный труп Пазика, заодно и Геру пощупаю на момент причастности. Когда проходил мимо магазина готового платья господина Лао, пацан какой-то, метр с кепкой, глазки бегают, сделал мне знак рукой. Эх, бля! Чужой район, не узнают и ничего не боятся. А может у меня после дота и антидота вид располагающий. Мы нырнули в подворотню. -- Ну Смотрит, сучок, и молчит. Оценивает. -- Есть все по прайсу, а есть товар новый, отменного качества. Теперь я молчу. -- Последняя разработка пекинской галереи дизайнерских смесей. -- "Буси" -- Слышал уже -- Сколько -- За полграмма, двенадцать кредитов. -- Сколько! -- Не ори, не в лесу, двенадцать. -- У меня только карта. -- А у меня, что терминал с собой -- Сигареты есть Он плюнул под ноги, чуть не попал себе на пластмассовый черный кед, и быстро смотался. Очень хорошо. Дрянь уже в продаже, маркетинговые исследования завершены и рынок готов к приему продукта. Странно, однако, что они так дорого его пихают, обычно, новые растворы отдают почти задаром -- заинтересовать аудиторию, подсадить клиента. А тут двенадцать кредитов. Считай, три четверти цены нового аккумуляторного шестискоростного скутрайтера (моя мечта). Я вышел из подворотни и зашагал дальше. На Варшавке-фун, около дома шесть, стояла машина санитарной службы и полицейский тяжелый внедорожник Янгель, из бойниц торчали стволы пулеметов, гусеницы, в городском режиме, убраны в подкрыльные ящики, умная броня, казалась теплой и мягкой. Санитары суетились, а бойцы из ЛУКа (Локализация уличных конфликтов), наоборот, стояли расслабившись. И чего их пригнали. Не успел, значит. Ну да ладно, я сделал вид, что гуляю в свое удовольствие и прошел мимо. Мужик, обогнавший меня через несколько шагов, пробормотал: -- Привет, Володин. Я остановился. -- Капитан Володин. -- Капитан. -- А тебя, Гера, не узнать. -- Я тебе говорил, я не герой, я -- оборотень. Зайдем Он кивнул на лапшишную. -- Съедим по порции домашней Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Рецепт теста для лапши. В стакан разбиваем 1 яйцо, добавляем до верха воду и выливаем в миску для приготовления теста. Солим и всыпаем муку, просеянную через сито. Чтобы домашняя лапша была мягкой можно добавить 1 столовую ложку сметаны, но это не обязательно, достаточно только яйца, воды и муки. Муки добавляем понемногу, все время вымешивая тесто. Муки надо взять столько, чтобы тесто получилось крутым. Теперь, когда тесто готово, делим его на 4 части и каждую раскатываем скалкой в тонкую лепешку. По мере раскатывания все время присыпаем лепешку мукой. Чем тоньше лепешка, тем тоньше будет лапша. После этого вешаем "блины" на веревку, как белье, чтобы они немного подсушились (минут на 15 - 20). После того, как лепешки подсохли, их надо разрезать на длинные полоски. Для этого сворачиваем (скатываем) каждую лепешку в рулончик и острым ножом нарезаем на колечки той толщины, какой хотим иметь лапшу (2 - 5 мм). После этого колечки распушаем; у нас получилась длинная лапша. Отвариваем домашнюю лапшу в кипящей подсоленной воде, в которую можно кинуть лавровый листочек. Подаем домашнюю лапшу на стол в качестве гарнира к мясу или как самостоятельное блюдо с молоком. Если домашнюю лапшу нарезать тоненько (2 мм), то можно подавать ее с куриным бульоном." Мы зашли, сели за низкий стол, заказали по плошке домашней лапши и кувшин рисовой водки. У них до сих пор подают в глиняных кувшинах, что при нынешнем засилье пластика, большой понт и эксклюзив. Дядюшка Сяо или не Сяо, а его брат-близнец Цяо, я их уже начинаю путать, кивнул Гере из окошка кухни. -- Ну как -- Что -- я выпил водки и попытался ухватить лапшу палочками. -- Все в потемках бродишь -- А ты мне сейчас, как в плохом кино, дашь полный расклад -- Как в хорошем. Достали эти палочки, я их со школы не люблю, в столовой давали палочки и ложку с вилкой, все, естественно, норовили насабачиться палочками есть, а я один ложкой хлебал. -- Давай -- я положил палки и кивнул подавальщице, прося вилку. -- Расклад -- Гера тоже махнул водочки из пиалы. -- Да. Девушка принесла ложку вместо вилки. -- Ты спрашивай, а я отвечу. -- Лапша тут вкусная. -- Это вопрос -- Вот это вопрос. -- Капитан, ты дурак -- Гера гладит свой седой ежик. -- Сегодня одна дама уже интересовалась. -- И что ты ответил -- Я воздержался от ответа. -- Мне после твоего визита Михаил Саныч позвонил. Вот же, екарное освоение космоса, "не знаю где, может, убили, может, сварили". Никому нельзя доверять. -- И чего -- мне хотелось вскочить и зарядить Гере в интерфейс, хотя тут еще вопрос кто бы кому зарядил. -- А того, что тебя как, дурачка, используют, а ты радуешься. -- Ага, прямо, весь от радости трясусь. Без "эскимо". Задергался айфон. -- Извини, мне ответить надо. Я положил ложку. -- Да -- Володин Что-то меня часто, в последнее время, стали называть просто Володиным, без капитана, плохой признак. -- Капитан Володин. -- Нам хоть Председатель Совета. Твоя баба у нас, хочешь ее увидеть, приезжай завтра к девяти вечера на склады восточного терминала. Понял А не хочешь, не приезжай. Нет, ну точно как в плохом кино. 7 Фигура Тир "Брось его" К. Маркс Мы с Герой-Косматосом сидели в военном легком броневике Тур, и обозревали окрестности. Делали рекогносцировку местности. Хотя рекогносцировать здесь было нечего. Заброшенные склады старого терминала Чердынцево-Волынск-Аку. Но Гера настоял приехать заранее и оглядеться. Надыбал у каких-то бывших сослуживцев броневик, посадил меня на место стрелка-оператора, и мы прикатили. -- А что не на танке -- Брось, Туры сейчас в свободной продаже. У любого говнюка-кредитомана есть. Ю, которую я оставил у себя дома, судя по всему, похитили, когда она по какой-то неведомой надобности вышла на улицу. Может за био-хлебом решила сходить. Или за натуральным лапсангом, любительницей которого она оказалась. Мне он, кстати, тоже нравится, с дымком такой. А может, просто, не послушалась меня, дура, и открыла дверь. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Лапса;нг Сушо;нг (южноминьское ;;, лапсан соучон) -- один из самых известных сортов чая из Южного Китая. Отличается своеобразным вкусом и ароматом ("копчёный чай" или "дегтярный чай"). Родина чая -- китайская провинция Фуцзянь, чайные плантации на склонах горы Чжэн Шань. Уже около 1610 года или 1650 года, в горах Уишань, в деревне Син Ху Чжэнь, в районе Нань Ли, существовало производство чая чжэн шань сяо чжун. Аналогичные чаи производятся также в соседнем районе и называются "Вай Шань Сяо Чжун" -- "малый вид с горы Вай Шань". Сяо чжун с горы Чжэн Шань считается самым лучшим из чаёв "малого вида". Так как лучшие сорта Чжэн Шань Сяо Чжуна коптятся именно на сосновых ветках, за смолистый сосновый запах их иногда называют "Лао Сун Сяо Чжун" -- "Старая сосна". -- Вроде, все спокойно -- Гера опустил биокулярный бинокль. -- Вроде или спокойно -- Не умничай. Броневик чуть вздрогнул и пополз. Мы тихонько двигались вдоль складов, собранных из сэндвичей, я смотрел на экран бортового компа, лазерная сетка, в боевом режиме, сканировала все вокруг. В боевом, это значит, что если комп оценит любой появившийся объект, как опасный, то Тур автоматически откроет огонь. Интересно, что в прогу пулемета заложено как опасный Гера вел броневик не по экрану тепловизора, а высунув голову над броней. -- Никого. -- Я понял. -- Они в девять сказали -- Да. -- Чего делать будем -- Тормози, нахрен, прогуляемся пешочком. Притерлись к складу, вылезли на броню, Гера-Косматос вытащил из кобуры пистолет, а у меня запульсировал айфон. -- Я. -- Что, капитан, дружка на танке прихватил (И эти туда же). -- Короче давай. -- Короче, двадцать шестой бокс, зайдете пешком, без бандуры. -- Двадцать шестой бокс -- сказал я Гере. -- Я сейчас -- Гера нырнул внутрь броневика. Потом вынырнул обратно, мы слезли с Тура, огляделись и поперли вдаль. -- Туда, что ли -- Гера показал рукой. Метров через триста наткнулись на намалеванную белой краской цифру двадцать шесть на торце склада, дернули калитку и вошли. Калитка, на мощной пружине, врезала по воротам и по ушам, пока гремело, какой-то дятел врубил направленный прожектор-искатель. -- Бля -- я прикрыл глаза. -- Выкладываем оружие -- голос вроде знакомый. Гера спокойно бросил на землю пистолет и нож. Я помешкал и тоже швырнул Гюрзу. -- Идем вперед. Мы сделали несколько шагов. Из темноты вышел Скворцов, весь в красивых наклейках и шевронах, спец-патруля комитета. Черную сферу и темные очки он снял. -- Стоять. -- Екарный силикон, ты чего здесь -- я не верил своим глазам. -- Оба встали на колени и руки за голову -- Скворцов целился в нас из гамлета. Гера встал, а я за ним. Говорю: -- Нахрена мы его слушаемся -- У него автомат -- отвечает Гера. -- Ты вообще, кто такой -- это уже Скворцов. -- Герасим я. -- Вот что, Герасим, ты нам не нужен, а Володина мы забираем на профилактическую беседу. -- Вы, бля, в конец, что ли ополоумели -- я все еще ничего не понимал -- какие беседы -- Мне без разницы, сначала приказали вас всех убээнэшных положить, а теперь тебя -- взять живьем. -- Женя, сука, ты же из КК Ты чего Тут я кое-что вспомнил: -- И где Ю -- Значит так, ты, капитан, руки назад, Санек тебя закрепит. А ты, Герасим, голову -- в землю. Сбоку появился чувак с пластиковой скруткой в руках. Вроде, я его видел в патруле неделю назад. Ухмылку эту, точно помню. -- Обыщи их на всякий случай -- сказал ему Скворцов. Санек сунул скрутку в нагрудный карман кэкашного черного комбинезона и наклонился над Герой. В следующую секунду, Гера, не глядя, вонзил ему два пальца в ноздри и дернул вперед. Скворцов, сука, дал очередь и завалил Санька, а я рывком покатился в сторону от пятна прожектора. Выкатился прямо под ноги еще одному бойцу. Боец размахнулся, целя металлическим разложенным прикладом гамлета мне в лицо. Я чутка отклонился и он от души врезал по бетонному полу, аж искры посыпались. Я ударил его рукой под правое колено, а когда он начал приседать, "крысой пустыни", предусмотрительно прихваченной из подвала, под мышку. Чувак выгнулся и затих. Неплохо. Даже, свою любимую шариковую ручку не пришлось доставать. Что-то пока мы барахтались, я не уследил за Герой с Женей. Кажется, еще стреляли, по крайней мере, в ушах гулял суховатый треск гамлета. Перекатился, перехватил нож, прислушался. -- Да выходи, давай -- голос Геры. -- Точно -- Точно. -- А вдруг, это тебе Скворцов велел меня позвать. -- Ты, капитан, действительно, придурок. Я вышел, Гера стоял на границе светового пятна завалившегося прожектора, интересно, кто его направлял, когда мы вошли Чуть в стороне, виднелся труп Санька и, в пяти метрах дальше, труп Скворцова, с неестественно вывернутой шеей. -- Ты что, честно бросил все оружие -- спросил я у Геры. -- Конечно. -- Еще кто есть -- Нет. -- Втроем, значит, подписались. Я посмотрел на крошечную будку из плексигласа в середине склада. -- Ю искал -- Поверишь, некогда было -- Гера не улыбался. -- Пойдем, глянем -- я подобрал свою Гюрзу. Дошли до будки, Гера пинком открыл дверь: темно, хоть бы фонарик взяли, когда собирались на ночное рандеву. Стол, стальной стул, труба термопочты, на полу бумаги валяются, никакой Ю нет и в помине. -- И где она -- Ты у меня спрашиваешь 8 Фигура Звезда "Где стол был яств..." Г. Державин Скриншот айфона Билибин-инк: "Гаврии;л (Гаври;ла) Рома;нович Держа;вин (3 (14) июля 1743, село Сокуры (ныне Державино) Лаишевского уезда (ныне Лаишевского района) Казанской губернии (ныне Татарстан), Российская империя -- 8 (20) июля 1816, имение Званка, Новгородская губерния, Российская империя) -- русский поэт эпохи Просвещения, представитель классицизма, значительно преобразивший его. В различные годы занимал высшие государственные должности: правитель Олонецкого наместничества (1784--1785), губернатор Тамбовской губернии (1786--1788), кабинет-секретарь Екатерины II (1791--1793), президент Коммерц-коллегии (с 1794), министр юстиции (1802--1803). Член Российской академии с момента её основания." -- Дура, ей-богу. -- Я в таком тоне разговаривать не собираюсь, -- Ю надулась и отошла к окну. -- А если бы нас с Герой там убили, нафиг -- Так не убили же. Понятно, четвертая позиция -- оскорбленная девушка. Стоит, молчит. Чего там за окном красивого, вход в банк, что напротив моего дома Так вечер уже, не видно, наверное, ни аза. После вчерашних танцев на складе я добрался до дома только пару часов назад, и все эти два часа мы выясняем, кто виноват и что делать. -- Между прочим, в две тысячи тридцать первом году, во время полета корабля Сайгон четыре на орбитальную станцию Мир, одну французскую космонавтку выкинули в иллюминатор за такие штучки. -- Не ври. -- Она тоже вела себя непредсказуемо и пугала людей. -- Ага. -- Серьезно, называется подрыв доверия в замкнутой гомосфере. -- У Сайгона четыре нет иллюминаторов. Ну, нет, подумаешь. -- Ю, дорогая, ты почему не отвечала на вызовы -- У меня был стресс, в связи с гибелью брата. -- Меня эти гады купили, как пээлпэшика (ПЛП -- первые лунные поселенцы), на твое похищение. -- Надо было заехать домой или потребовать доказательств. И, вообще, ты слишком доверчивый. -- Доказательств Твоего отрезанного пальца -- Ты бы его все равно не узнал. Не знаю, что еще сказать. -- А где браслеты с ноги Молчит. -- Есть хочешь -- Нет. -- Пить -- Нет. -- Будешь дуться -- Подумаю. -- Ты фильм "Золотой колодец" про Индиану Джонса, видела С клоном Форда Где он на Венере колбасится -- И не собираюсь. Но я все равно нашел на скринауте экрана в комнате фильм, нажал на него, запуская, и сел в кресло подумать под шумок. Пока Ю стоит у окна кухни и решает дружить ей со мной или не дружить. Забегая вперед, скажу: хреново же я знал женщин. Итак. Допустим, Скворцов, гад и выползень сиурианский, убил с подельниками моих коллег и, может быть, Арбузовых, но для кого Кому он расчищает плацдарм и причем здесь мы Например, это передел рынка наркоты в нашем районе и продвижение новой дряни, но Скворец мне сам про нее рассказал. Зачем С какой целью Или не усложнять, просто, ляпнул от чистого сердца Не годится. О! Индиана кого-то грохнул. Его, Скворца, конечно, могли нанять какие-нибудь ухари из триад-мириад и так далее, но это более чем проблематично. Все-таки офицер КК. Тьфу, зараза. Если идти отсюда, то, получается, он для себя старался. А, если не для себя И еще. Он сказал: приказали. А кто ему может приказать Правильно, начальство. Сергей Сергеевич Гам-Газаряник. Интересно. Я вырубаю фильм и вызывал Борисова. Бесполезно. Дежурного по Управлению. -- Фельдъегерь Лебедев-Брук. Опять он, других дежурных нет, что ли, в Управе. -- Здравия желаю, фельдъегерь. -- Здравствуйте, капитан. -- Чего нового -- Не понял. -- Где Борисов -- Не могу знать. -- Фельдъегерь, а когда вы мне сообщали о смерти Димы Иванова, как вы узнали, где я, и вообще -- Командор Борисов приказал известить вас. По обычному номеру связи командира патруля. -- Действительно. -- Что касается "вообще", не могли бы вы уточнить -- Забудь. Ты как дежуришь Какой у вас график, сутки-четверо -- Так точно. -- А тебя не удивляло, фельдъегерь, что меня вторую неделю нет в Управлении, и я не хожу в патруль -- Нет. -- Почему -- После гибели сотрудников вашего патруля, вы находитесь на восстановлении в ведомственном санатории и ждете формирования группы или нового назначения. -- Он немного помолчал -- Извините, капитан, а как там в санатории Правда, что китайские девственницы делают массаж всем телом -- По два раза в день. Я отключился. Кстати, о китайских девственницах, где Ю Но вместо Ю, по дороге на кухню, мне попался мой кот Иллюзион или, просто Иля, которого я не видел дней десять. -- Ты где был Кот, даже не поглядев на меня, шмыгнул в комнату, только лохматый хвост мелькнул. Обиделся, наверное, и как я мог про него забыть -- Иля-иля. Ноль эмоций. Ну, что ты будешь делать. На кухне Ю не было, я погулял по квартире и обнаружит ее в спальне. У меня апартамент из трех комнат и "погулять" тут можно, разве что включив фантазию. Тем не менее, пока я плюхал до спальни, успел испугаться, что она сбежала. Ю стояла у северной стены и любовалась картиной на стене. -- Кто это -- Я. -- На портрете или автор картины -- Это схема сборки-разборки автомата генерала Калашникова, собственноручно мной раскрашенная. Между прочим, подлинная. -- Что значит "подлинная" -- Того времени. Двадцатый век, примерно, начало восьмидесятых годов. Кучу денег стоит в определенных кругах, между прочим. -- Да А я подумала, что это портрет твоей бывшей, сделанный Артэсллерпом. -- Чего -- Мультипрограмма для художников. Тут я понял, что дискуссия заходит в тупик, и сделал проверенный ход, от противного: -- Не знаю, что еще сказать. -- Солдафон. -- Не без этого. -- Попробуй, должен же у тебя быть хоть какой-то опыт по соблазнению. -- Чего -- Ох, и дурак. Она немного подалась вперед и, мне не оставалось ничего другого, как обнять ее, а потом и поцеловать. В таком виде, мы довальсировали до кровати. Шекспир отдыхает. 9 Фигура Пулеметное гнездо "Кто здесь" И. Сусанин Утром нас разбудил визжащий айфон, у него есть услуга, если долго не отвечаешь, пульсатор с мягкого подергивания переходит на противный визг. Я сел на кровати. -- Да. -- Борисов. Наконец-то. -- Слушаю вас. -- Надо встретиться и обсудить ситуацию. -- Так точно. Ю лягнула меня в бок из-под одеяла. -- В Управлении будет неудобно. Вы знаете ресторан "Все огни -- огонь" -- Так точно. -- Сегодня в семь вечера. Слава богу, кажется, жизнь начинает налаживаться, а то я уже хотел бежать в управу, доказывать, что не верблюд, точнее, не клон верблюда. Мы вчера или уже сегодня ночью, еще поговорить успели и Илю покормить, почти насильно. Я изложил Ю свой план: идти сдаваться, то есть доказывать всем, что не болен, не в санатории, а на спецзадании по внедрению. И вообще, где командор А она сказала, что это идиотский план, впрочем, как и все у меня. Потому что, если офицер по бумагам в санатории, то он в санатории, а все эти спецзадания, о которых известно только исполнителю и его непосредственному командиру, ерунда для кино. Возможно про Индиану Джонса или Бонда или "как их там всех". И бегать по этажам Управления, жалобно скуля и докапываясь до проходящих сотрудников, с просьбой опознать и подтвердить, глупость и пустая трата времени. Очень может быть. Гере-Косматосу просигналить было не возможно, он не признавал телефонов, айфонов и прочих средств связи, и я предложил Ю: -- Может, поспим -- Может, а может наоборот. Но после "наоборот", я все равно заснул. А когда открыл глаза, было пять часов. Мы попили чаю с "Гуру", и начали собираться. То есть мне собраться это подпоясаться, а вот Ю, похоже, застряла надолго. -- Пора уже. -- Сейчас. Сижу в комнате в любимом кресле, думаю. О чем и сам не знаю. -- Ю. -- Сейчас. Она бегает из ванной в спальню, из спальни в холл, из холла в ванную и обратно. Что-то надевает и снимает, интересно что У нее же с собой не было шмоток Выходит, упирает руку в бок: -- Как -- О! Уходит. Снова заходит: -- А сейчас -- А... Уходит. Потом звук льющейся воды затих. Ю заглянула: -- Что -- "Что-что", забыл заплатить за воду, с этими бесконечными погонями и перестрелками, вот и отрубили. -- И не будет -- Заплачу -- будет. -- Ладно, пошли. Мы спускаемся в лифте, сегодня в нем, в честь праздника любви, не иначе, не нассано. Ю любуется на себя в зеркало на противоположной стенке. Смотрит на меня, я соответствую: -- Слов нет. -- Постарайся. -- Красавица. -- И это все Тут лифт останавливается и это меня спасает. Выходим из подъезда, я машу рукой, подкатывает очередной желтый форд синсинк, усаживаемся и едем к ресторану "Все огни -- огонь". По дороге молчим, Ю держит меня за руку. Водила, совсем еще пацан, щелкает настройками, звучит музыка из новых, я в ней не разбираюсь, но похоже на помесь отбойного молотка с завыванием асфальтоукладчика на воздушно подушке. Это тот, который трамбует дорогу ультразвуком. Когда останавливаемся перед "Огнями", я сую карту в щель бортового терминала, компания "Желтая" снимает с меня кредиты за проезд, показывая остаток, я думаю, что дорого и надо ездить на "Синей", выходим. -- Ю. Смотрит на меня. -- Тебе, наверное, не стоит со мной идти, сама понимаешь, служебные дела, туда-сюда. -- Я понимаю. -- Посиди в баре Я потом расплачусь. Заходим, и Ю сворачивает направо в бар, а я иду прямо. Борисов сидит за столом в углу, старый конспиратор. Как, между прочим, его имя-отчество Никто не называет его по имени, все -- Борисов. Или командор Борисов. Ресторан "Все огни -- огонь", аргентинской кухни, если кто еще помнит, что это за страна была. Снаружи стандартные окна с фторопокрытием, а внутри много дерева, конской сбруи и цветных ковриков на стенах. Официанты ходят в сомбреро, нашейных платках и пончо. Некоторые в мокасинах, а некоторые в сапогах со шпорами. Посетители -- соответствуют, сплошные расписные малахаи и по две связки бус из камней на каждом. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Пончо (исп. poncho "ленивый", заимствование из арауканского языка, кечуа или мапудунгу) -- латиноамериканская традиционная верхняя одежда в форме большого прямоугольного куска ткани с отверстием для головы посередине. Считается, что впервые пончо появилось еще до эпохи испанского владычества в индейском племени мапуче (Чили, Патагония), хотя, по другим данным, оно широко использовалось и в империи инков Тауантинсуйу. Эта типичная одежда для жителей Анд различалась по цвету и отделке от местности к местности. Модельеры позаимствовали этот традиционный атрибут одежды Южной Америки в 60-х годах XX века. Современный вариант пончо уже мало что имеет общего со своим оригинальным вариантом. Пожалуй, сохранились только неизменное отверстие для головы и отсутствие рукавов." Похоже, только мы с Борисовым одеты по-европейски, странная какая-то конспирация. -- Здравия желаю. -- Володин, давай без этих штучек, говори по-человечески. -- Привет, как дела -- И без панибратства. -- Я... -- Садись. Дела наши с тобой не очень. Я присаживаюсь. Борисов кивает на папку меню: -- Будешь что-нибудь Я взял себе асадо. -- Я, пожалуй, попью. Подходит официант в пончо, и я заказываю мате. -- Итак, дела у нас с тобой не очень -- Борисов заправляет салфетку между лацканами пиджака из ангорской шерсти, дикой расцветки. Берет ребрышко, грызет. -- Угу. Он дожевывает и продолжает: -- "Буси" эту, может ты уже догадался, изготовили в лабораториях КК, естественно, по приказу Гам-Газаряника. По его же приказу убили Арбузовых, он не собирался делиться с ними прибылями. Заодно, видимо, рассчитывал и весь остальной рынок нелегальных продаж, в нашем районе подмять. Официант принес мне мате. Борисов взял очередное крыло. Местные артисты вдруг грянули старинную народную песню: "Аргентина -- Ямайка -- 5:0". -- Но это только часть проблемы, -- Борисов бросил обглоданную кость -- он, -- тут командор выругался на незнакомом мне языке -- убил троих наших сотрудников, да и тебя хотел. Я подумал, что нужно что-нибудь сказать: -- Ага. -- Ага -- А чего -- Володин, я иногда думаю, что тебя рано перевели в патруль, тем более, командиром. Надо было оставить тебя методистом. Это он имеет в виду, что я в Управлении начинал в отделе профессиональных методик, сначала выживания в условиях городской войны, а потом внедрения панмонголизма. Был такой проект у совета Директории, когда глобус перекраивали, и заниматься этим "голизмом" поручили, почему-то, нашей управе. -- Чем вы ему мешаете Что вы такого, все или один из вас, знаете -- Не знаю. -- Не знаешь, что знаете -- Нет. -- Приятно с тобой работать, капитан. -- Рад стараться! -- Пей, давай. Я выпил остывший мате. -- Точно не знаешь -- Абсолютно. -- Ну, хорошо, с Гам-Газаряником мы разберемся, а ты пока продолжай операцию по внедрению в среду. -- Так ведь... -- И поменьше трупов, Володин. Скворцова и тех двоих мы, конечно, пристигнем к Газарянику, но ты не исполнитель, поэтому сиди тихо, тем более, официально находишься в санатории, понял -- Так точно. -- Можете идти, капитан. 10 Фигура Письмо "56-А-132" Индекс ГАУ пистолета ТТ. Это становится традицией, едва мы с Ю, прогуливаясь от "Огней" до квартиры, поравнялись с домом номер шесть по Варшавке-фун, как из подвала вытащили мертвого бомжа-нарика. Те же санитары, но сегодня без бойцов ЛУКа, грузили тело на мягких носилках в кузов машины. Тело было одето в старую десантную куртку. И я почти не сомневался кто это. -- Погодите, ребятишки. Санитары посмотрели на меня без энтузиазма. -- Ты кто такой Я красиво и заучено мелькнул перед ними интерксивой. -- Дайте поглядеть. Остановились. -- Гляди, коль нравится -- сказал тот, что повыше, с гнилым запахом изо рта. На носилках лежал Гера-оборотень, он же сержант Косматос. -- Что с ним -- Прижмурился. Я вспомнил о толерантности, о той, о которой нам рассказывал бравый лектор на офицерских курсах переподготовки "Гранат", и решил немедленно применить полученные знания на практике, раньше все как-то случая не было. -- Я понимаю, а от чего -- А от чего они все дохнут, от передоза, само собой. -- На теле нет видимых повреждений -- Нам без разницы -- влез второй санитар в круглых очечках, на старинный манер. Понятно. Я подхватил Ю под руку и мы продолжили прогулку. Приятный, надо заметить, вечер. Погода как я люблю, градусов восемнадцать, ветерок прохладный, смок над зданиями, за последние десять лет, с тех пор как перешли на АТ (Альтернативное топливо), почти рассеялся. Чего не гулять с барышней Так нет же, обязательно, что-нибудь случится. С неотвратимостью лужи в лифте. Кстати, вот и он, родимый подъезд. -- Что теперь будет с вашими апартаментами -- спрашиваю я у Ю, поднося большой палец к сканеру. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Апа;ртаме;нт (фр. appartement - квартира, англ. apartment -- комната) -- комната или отдельное помещение в доме (квартира). В словаре Ушакова понятие "апартамент" -- комната, преимущественно большая, покой. В Европе апартаментами принято называть помещение, включающее одну и более комнат для аренды или покупки". -- А что с ними может быть -- В таком комплексе апартамент содержать замотаешься. -- Не знаю, не думала еще. У меня, в принципе, денег нет. Это приятно, чего уж там. У меня тоже не густо. Вчера на карту кинули зарплату, а наличных кредитов -- кот наплакал. А! Не забыть покормить Илю. Мы поднялись на двенадцатый этаж и в лифте Ю опять разглядывала себя в зеркале. Правда, меня комментировать процесс не просила. Поэтому я разглядывал противоположную стену из пластика бежевого цвета. На лестничной площадке, что у нас выложена самоочищающейся плиткой, которой я не устаю удивляться (не пойму как работает), было слышно музыку, и раздавалась она из моей квартиры. Как-то это все стало уже надоедать. Я вытащил Гюрзу, отодвинул Ю в сторону, и врезал по двери ногой. От души. Потом заорал благим матом. Дверь у меня хорошая, не сказать, что бронированная, но усиленная изрядно. И она даже не шелохнулась, в отличие от ноги, которую, казалось, просто переломили в трех местах. -- Ты что, зайчик -- в дверях стояла Наташка в халате и, почему-то, с бордовыми волосами. Обращалась ко мне, но смотрела во все глаза на перепуганную Ю. -- А -- У тебя карты нет Есть, как не быть, но я почему-то решил, что враги, проникшие в квартиру, дверь оставили открытой. Меня даже не смутило то, что она открывается наружу, а не вовнутрь. Дамы помогли мне войти. Потом защебетали, вроде, как птички, но больше это было похоже на любезность дуэлянтов перед стрельбой. Разминка такая. -- Ой, а вы кто -- это Наташка. -- А вы -- Это Ю. -- Я его жена. Врет. -- Что вы говорите. -- А вы, девушка, что же, мимо проходили или по работе тут -- Наташка чуть-чуть загораживает проход Ю в комнату. -- Это по какой еще работе -- слегка наступает на нее Ю. -- Ну как же, как же, обслуживание клиента на дому -- Наташка делает лицо как у пикинесса. -- А я гляжу, у вас опыт имеется -- У нас много чего имеется, в отличие от некоторых. -- Типа ДНК-массы в губах -- Что! -- Так -- решил вмешаться я -- кончайте базар, не видите, нога сломана Тут они заохали, и стали наперебой ухаживать за мной, отталкивая друг друга. Но быстро выяснилось, что нога не сломана, а просто ушиблена, но это сняло нарастающее, было, противостояние между Наташкой и Ю. -- Ты чего пришла -- спросил я у Наташки. -- Не груби, дорогой, я пришла кое-что забрать. -- А почему ты в халате -- Что же мне голой ходить Логично. Ю, прищурила и без того не очень круглые глаза и сказала, обращаясь ко мне: -- Может, погуляем, пока она тут шарит -- Вообще-то, я у себя дома. Наташка фыркнула и ушла в ванную комнату. Я уселся в любимое кресло и принялся ждать, поглаживая больную ногу, когда бывшая подружка соблаговолит покинуть нас. Ю села на диван и уставилась в экран тивиньюса. "Надо бы, облицовку стен поменять, что ли" -- подумал я, глядя по сторонам -- "эта уже никуда не годится, пятна какие-то, вон там, помню, Михал Саныч финиковый спирт пролил, это когда мы медаль обмывали". А о чем было думать -- Воды нет -- Наташка заглянула в комнату. -- Я знаю. -- Опять не заплатил -- Почему "опять" -- Потому что, в отличие от Карлика, например, ты безответственный и ненадежный человек. -- Наташка -- я не собирался ссориться -- бери, что хотела и вали к Карлику. -- И пойду, вот только найду, и сразу пойду. Ни секунды в этом вертепе не задержусь! -- Что ты ищешь-то -- Карлик попросил диск бхатвы-йоги, не могу нигде найти. -- Карлик -- Он -- не ты, он стремится к самосовершенствованию, пишет научные статьи и занимается йогой. -- Научные Он вообще кто, твой Карлик -- Ты что, милый, придуриваешься Он же вместе с тобой в УБН работает, в отделе -- Наташка пошевелила губами -- сейчас... Анализа и сертификации... сейчас, сейчас... наркосодержащих препаратов, принятых к производству и распространению. -- Она перевела дух. -- Он за качеством этой гадости следит, дорогой. Вот же приятная новость, надо поблагодарить Наташку за радость: -- Я диск выкинул, к чертям собачьим. 11 Фигура Часовые "Без надобности носимый набрюшник -- вреден" Козьма Прутков -- Ты все понял -- Да -- мне не хотелось отвечать, в своей обычной манере -- "так точно". -- Повтори -- Борисов был суров. -- Прибыть, выполнить, убрать следы, доложить. -- Молодец, капитан, подготовка у тебя соответствующая, а то, что не твой профиль, так ты за последнее время уже вышел за рамки должностных полномочий. Причем, далеко вышел. Ты меня понял -- Да. Действительно, не мой профиль и, действительно, вышел. Я сунул, уже привычным жестом, Гюрзу в подмышечную кобуру, "крысу пустыни" в ножны на левом предплечье, биокулярную гляделку ночного виденья в карман куртки, подумал, и не стал звонить Ю. Она все равно, сказала, что останется ночевать у себя дома после похорон брата. От которых я, после долгих объяснений с извинениями, отговорился. Тем более, я на задании и глубоко законспирирован, по словам Борисова. А Королева с Федей, уже и так кремировали без меня. Такси решил не брать, ни к чему лишние свидетели, а поехал на метро. Вышел на Буденовской, зачем-то оглянулся, как заправский агент, и потопал на выход. У нас метро не глубокое и идти недолго. В переходе заметил пушеров, не мой район, в рожи я их не знаю, но то, что это толкачи -- точно. Мальчик с девочкой, она с ярко-желтыми контактными линзами, а он с пристегнутыми к ногам пружинными смарт-джамбами, брали дрянь. Я, по старой привычке, хотел шугануть, но вспомнил, что нахожусь на ответственном задании, и прошел мимо. Но слово "буси" расслышал. Вышел на улицу, дошагал до остановки монопоезда Сити-татчтаун-Сити, оплатил проезд в терминале и уселся у окна. Минут за семь пролетели город, и чего я садился, на следующей выходить. Дверь отъехала, я вышел и огляделся. Борисов сказал, своим ходом, интересно, как отсюда еще можно уехать и по-быстрому. Ладно, там видно будет, все одно, сейчас смысла нет дергаться, билет у меня на две поездки, и покупка его в терминале, была большой глупостью. До меня только что дошло: если начнется раздача призового фонда, то выяснить, куда я ездил двенадцатого мая в десять двадцать вечера, не составит труда. Екарный силикон. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Силико;ны (полиорганосилоксаны) -- кислородосодержащие высокомолекулярные кремнийорганические соединения с химической формулой [R2SiO]n, где R = органическая группа (метильная, этильная или фенильная). Сейчас этого определения придерживаются уже крайне редко, и в "силиконы" объединяются также полиорганосилоксаны (например силиконовые масла типа ПМС, гидрофобизаторы типа ГКЖ или низкомолекулярные каучуки типа СКТН) и даже кремнийорганические мономеры (различные силаны), стирая различия между понятиями "силиконы" и "кремнийорганика". Вон впереди коттеджи руководящего состава. Борисов сказал, что Гам-Газаряник в одиннадцать часов выводит на прогулку собаку, терьера, выводит в небольшой сосновый бор, что в конце поселка. Там смежника-предателя и надо убивать. Бор, естественно, тоже за забором, но заборчик так себе, одна видимость. И вправду, видимость. Я перемахнул через двухметровое кирпичное заграждение и присел в травке, вроде как грибы собираю. Сосны начинаются в метрах четырех от меня, чуть дальше тропинка по которой, скорее всего, и гуляет Гам. И где мне здесь прятаться Буквально, весь бор -- три дерева, причем, не лиственных. Плюс собака, которая наверняка залает, почуяв незнакомца. Дела. Надо отсюда выбираться и очень быстро придумывать что-нибудь поумнее. Я подпрыгнул, подтянулся, рванул, и свалился в объятия крепкого такого мужика, с бритым черепом, который вместо "здрасьте" залепил мне в челюсть рукояткой пистолета. Потом направил его на меня, пока я сидел на земле и тер лицо, размазывая слезы. -- Володин, ты простой, как биополярная масса. Я выплюнул кровь. -- Капитан Володин. -- Вставай. -- И вам добрый вечер. -- Пошли, поговорим -- он махнул стволом в сторону грунтовой дороги, петляющей вокруг поселка. Ого! Мы сели в роскошную Исуру-контекст, сам "бритый" вперед за руль, а меня впихнул на заднее сиденье. -- Здравия желаю, товарищ генерал-майор. -- Здравствуй, Володин, убивать меня пришел Я решил лучше помолчать. Гам-Газаряник, пятидесятилетний красавец, руководитель дружественного ведомства -- курил, на него, похоже, запрет на сигареты не распространялся. -- Хочешь Я кивнул, и он угостил меня коричневой сигаретой из серого гранитного портсигара, сигарету я тут же спрятал в карман. И тут же достал обратно, перед смертью, конечно, не накуришься, но могу вообще не успеть. -- "Буси" и смерть твоих коллег -- дело рук Борисова. И тебя он послал сюда, чтобы мы ему помогли закончить его маленькую зачистку. Ты же не думаешь, что он и вправду рассчитывал, что ты сумеешь меня убить -- Я уже не знаю, что думать. -- Я понимаю. Но если бы это было не так, Парфен бы тебя застрелил, а от тела ему избавиться -- не проблема. Есть у нас возможности. "Бритый" лыбился в зеркало заднего вида. И нафига оно в такой машине, все равно автопилот просчитывает все расстояния и скорости. Я докурил сигарету, посмотрел, куда можно выбросить окурок, Гам-Газаряник кивнул на пепельницу между передними сиденьями. Я протянул руку, а с кресла, что рядом с водительским, высунулась любопытная собачья мордочка. Ага, вот и терьер. -- Кстати, Ю, любовь твою ненаглядную тебе Борисов подсунул. Для контроля, так сказать. Дать еще сигаретку Что-то я даже не удивился. -- А Карл -- Какой Карл -- генерал кивнул Парфену и тот завел Исуру. -- Химик. -- Не знаю такого. -- Так это не он "буси" сделал -- "Буси" делали не у нас. А где, тебе без разницы, капитан. Машина поехала, мы помолчали. -- И что мне теперь делать -- Ничего, что тебе делать С Борисовым вопрос будет решен, а ты служи дальше. Где-то я это уже слышал. -- Так точно. Вроде, убивать не будут. Что, конечно, плюс, а вот то, что все окончательно запуталось -- минус. Жирный. "Служи дальше", где и с кем Они довезли меня до станции монопоезда и напоследок генерал-майор спросил: -- Вопросы есть -- Как имя-отчество Борисова 12 Фигура Стрелка "Хорошо женщинам, захотел поесть, сходил -- приготовил" Мужская шутка Она ударила одним пальцем куда-то в район горла, я даже не понял куда, и ноги у меня подкосились. -- Да -- подослали, а что мне было делать Я оттолкнулся от стены и ткнул ее в "солнечное сплетение", Ю немного сместилась, так чтобы я промахнулся, и пнула меня в колено, и я, наконец-то, приземлился на пол в холле. Это уже второй раз, первый, когда я вошел в квартиру и увидел ее. Она своим маленьким кулачком, без замаха, втерла мне так в поддых, что я сел на задницу и минуты три пытался подняться. Ну, это от неожиданности, просто, не рассчитывал ее здесь увидеть, хотя накануне отдал отобранный у Наташки ключ-карту. Поддых. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Солнечное сплетение, чревное сплетение, совокупность нервных элементов, концентрирующихся в брюшной полости вокруг начала чревной и верхней брыжеечных артерий человека. В состав С. с. входят правый и левый чревные узлы, непарный верхний брыжеечный узел, также в С.C.входят n.phrenicus major et minor, и многочисленные нервы, которые отходят от узлов в разные стороны наподобие лучей солнца (отсюда название). Узлы С. с. состоят из многоотростчатых нервных клеток, на телах и отростках которых заканчиваются синапсами разветвления преганглионарных волокон, прошедших без перерыва узлы пограничного симпатического ствола. Нервы С. с., помимо чувствительных и парасимпатических волокон, содержат многочисленные постганглионарные симпатические волокна, которые являются отростками клеток его узлов и иннервируют железы и мускулатуру сосудов диафрагмы, желудочно-кишечного тракта, селезёнки, почек с надпочечниками и других органов". -- Сука. -- Ну, -- сука. Лева, этот гад прижал нас с Димой. -- А почему ты не дома -- Борисова убили, я, как услышала, сразу к тебе. -- Кто убил -- Не знаю, в новостях передали, покушение со смертельным исходом на руководителя, ля-ля-ля. -- Чем он вас шантажировал -- Дима, идиот, дрянью приторговывал, он как врач доступ имел ко всякой вашей химии, вот и лепил дома пилюли. -- На хрена -- Ты сам говорил, такой апартамент стоит не дешево, да и вообще. -- На хрена это тебе -- Брат же, нас всего двое, Борисов сказал, приглядеть надо за тобой, а иначе Диму в тюрьму. Я же не знала, что он всех убивать начнет. -- Кто -- Борисов, а кто же еще Маньяк ненормальный. Ю повсхлипывала, мне показалось, что фальшиво. -- Мне бы одной не выжить было. -- А теперь что -- А теперь нас двое, ты и я -- она улыбалась. О, Господи! -- Что-то не очень ты похожа на беззащитную девочку. -- Ну, знаешь, драться это одно, а выживать в современном мире, другое. Тем более без мужчины. Все, я -- готов. Капитан Володин признает свою тупость по всем статьям. И чего мне спокойно не сиделось в отделе методик. Но что-то в ее рассказе не сходилось. -- Ю, а зачем он ребят-то убил Тем паче, что это сделал Скворцов из КК -- Да не знаю я, может этот Скворцов такой же маньяк, как и Борисов, а может еще что. -- Что -- От глупости. -- Троих человек и Геру в придачу -- Что за Гера и почему он отдельно от человеков -- Ладно. Но как Борисов заставил Скворцова -- Да почему заставил, заплатил денег или пообещал потом заплатить, что ты как маленький И, может, вы видели или знали, что-нибудь опасное для него. -- Ничего мы не видели и не знали. Устал я уже объяснять. И, главное, что теперь делать то -- Давай спать ложиться Нормально. Нет, тут ничего не сходится. А Борисов, явно, нас всех переоценил, подвела командора профессиональная мнительность. Или не подвела С этими мыслями, чувствуя себя больным дельфином, я и заснул. А на все домогательства предательницы не реагировал совершенно. Утром она меня спрашивает, разглядывая кухню и прихлебывая био-чай: -- Почему ты ничего не рассказываешь о себе О детстве, о родителях, об учебе Почему ты не носишь часы, например Или, что тебе нравится из музыки А Мужчины обожают всякие игрушки, а у тебя дома не за что взглядом зацепиться. -- Когда рассказывать Я целыми днями бегаю, высунув язык. -- Нам надо стать ближе. -- Так... -- Я не это имею в виду. -- Духовно -- Да. -- Может, попозже как-нибудь Я сейчас в Управление хочу съездить, на разведку, разузнать что там и как. И вообще, пора выходить из внедрения в среду на работу. -- А потом ты покормишь меня завтраком и обедом, заодно -- Конечно. Допивай чай и пошли. На этот раз она собралась на удивление быстро, всего за сорок минут. Мы сели в лифт и поехали вниз. А когда мы выходили на первом этаже, нас прихватили прямо в подъезде, среди бела дня. Ю шагнула из кабины, я пропускал ее вперед как джентльмен, и к ней метнулся какой-то красавец. Вместо того, чтобы закричать от страха, Ю взмахнула кистями обеих рук перед глазами бойца. Тот, схватившись за лицо руками, согнулся в поясе и стал отступать, ослепленный болью и слезами. Уважаю -- "брызги шампанского". Я, держа Гюрзу наизготовку, сделал шаг вправо, подстраховывая Ю, и увидел старого кореша Парфена. Парфен целился в меня из пистолета, видимо, того самого, которым бил в челюсть. Он даже что-то собирался сказать, но Ю, наконец, завизжала. Парфен дернулся, и я, почти не думая, нервы, что ли, стали сдавать, -- выстрелил. В небольшом подъезде грохнуло, как будто граната разорвалась. Ю тут же замолчала. Очухавшийся боец, наоборот, выругался и направил на меня ствол, я выстрелил еще раз. Опять грохнула так, что зазвенело в ушах. Что за подъезд у нас такой Боец спокойно закрыл глаза и упал. Красивая у него курточка из отходов гашенного фторопласта. -- Ёб твою мать -- сказала Ю. -- А -- Они не собирались нас убивать. -- А -- Хорошо стреляешь, капитан. Это -- да, я на аттестации в прошлом году лучшим был. 13 Фигура Ракета "Потерпевший выглядел удовлетворенным" Из телевизионной передачи А что еще делать Только бежать без оглядки, спасая жизни. Но перед этим, неплохо бы рассчитаться с гадами. -- Давай убьем подлеца -- предлагаю я. Но Ю не согласна, она считает, что систему не победить. -- Лева, мы и так по уши в говне, а если убьем Гам-Газаряника, нам вообще не выкрутиться. И, потом, я уже окончательно ничего не понимаю. -- Чего тут понимать, Газаряник главный вредитель, сделал "буси", поубивал всех, кто мешал, и собирается наслаждаться успехом. Все просто. -- А вас-то всех за что Диму Я растерялся: -- Не знаю. Мы сидел в какой-то забегаловке, куда заскочили перевести дух, после того, как я слетал в квартиру, забрал Илю, заныканые в тайнике кредиты, теплую куртку и кое-что из дорогих мне вещей, относящихся к спецсредствам. -- Значит, надо прятаться и надолго. -- Сказала Ю, прижимавшая к себе куртку с замотанным в ней Илей. -- Но они не собирались нас убивать. -- Ага, привет хотели передать. Я допил разведенные кристаллы, которые здесь называли -- кофе. -- Кстати, забыл спросить, как прошли похороны -- Странный ты, Володин. -- Кремировали -- Да. Урна уже в нашем фамильном колумбарии. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Колумбарий (лат. columbarium, первоначальное значение -- голубятня, от columba -- голубь) -- хранилище урн с прахом после кремации. В Древнем Риме для колумбариев сооружались специальные здания с рядами полукруглых ниш. Один из древнеримских колумбариев, построенный в I в. до н. э. при императоре Августе, был обнаружен в 1726 году близ Рима, на Аппиевой дороге. В настоящее время колумбарии оборудуются на кладбищах и при крематориях". -- Хочешь еще кофе -- предложил я, хотя Ю и к предыдущей чашке не притронулась. -- Что-нибудь покрепче. Я поднялся, подошел к стойке и попросил бармена: -- Налей чего-нибудь. Бармен, черный парень в майке с изображением какого-то классического шедевра Баския, взял шланг и напшикал жидкости в два стакана. Я с сомнением посмотрел на него, на выпивку и на натюрморт за его спиной. -- Что это -- Спирт-девять и женская текила. Если хочешь, текилу можешь выпить сам. -- Обожаю Баскиа. Бармен улыбнулся, зубы у него были инкрустированы маленькими золотыми крестиками. Я на всякий случай спросил: -- "Джеком" торгуем Крестики исчезли. Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Жан-Мишель Баския (англ. Jean-Michel Basquiat, 22 декабря 1960, Нью-Йорк, США -- 12 августа 1988, Нью-Йорк, США) -- американский художник. Прославился сначала как граффити-художник в Нью-Йорке, а затем, в 1980-х, как очень успешный неоэкспрессионист. Баския родился в Нью-Йорке -- в Бруклине. Его мать, Матильда, была из Пуэрто-Рико, а отец, Джерард, имел гаитянские корни. Благодаря этому, Мишель с детства свободно говорил на французском, испанском и английском языках, читал книги, в том числе поэзию символистов, мифы и историю. Уже в раннем возрасте он проявил способности к искусству, и его мать поощряла эти стремления. В 1977, в возрасте 17 лет, Баския и его друг Al Diaz начали рисовать граффити на стенах зданий в Манхеттене, подписываясь "SAMO" или "SAMO shit". Изображения состояли из содержательных фраз, смысл которых сложно перевести на русский язык, например, "Plush safe he think.. SAMO" ("Он думает, что плюш оберегает (его). SAMO") или "SAMO as an escape clause" ("SAMO как условие отрицания"). В декабре 1978 в Village Voice была опубликована статья article об этих надписях. Проект закончился эпитафией "SAMO IS DEAD" ("SAMO мертв"). В 1978, Баския покидает дом, живёт с друзьями, подрабатывая продажей футболок и открыток на улице. Также в конце семидесятых Баския с товарищами организует группу Gray, которая играет в различных клубах Манхеттена. В июне 1980 Баския принимает участие в The Times Square Show, коллективной выставке художников. В 1981, поэт и арт-критик Рене Ричард (Rene Ricard) опубликовал статью "The Radiant Child" в журнале Артфорум, которая способствовала международной карьере Баския. На протяжении нескольких следующих лет Баския продолжает выставлять свои работы в Нью-Йорке. С 1982 Баския регулярно выставляется с Джулианом Шнабелем, Дэвидом Салле, Франческо Клементе и Энцо Куччи, группой художников, которую арт-критики, кураторы и коллекционеры вскоре назовут неоэкспрессионистами. В 1982 Баския встретил Энди Уорхола, с которым впоследствии часто сотрудничал. С 1984 многие друзья Баския начинают отмечать его всё более странное поведение, вызванное приёмом наркотиков. Баския пристрастился к героину в годы жизни среди уличных художников Нью-Йорка. В 1985 Баския появился на обложке The New York Times Magazine. Жан-Мишель Баския умер от отравления наркотиками (он смешал кокаин и героин) в своей студии в 1988 году". -- Женская текила -- Ю удивленно посмотрела на стакан. Я махнул спирт-девять и сморщился. Что за гадость, вроде, никогда не слышал про такой букет. Коту вдруг надоело сидеть в куртке, он вырвался из рук Ю и спрыгнул на пол. Я хотел его поймать, но тут завибрировал айфон. Я поднес аппарат к уху, впервые не поленившись глянуть, кто звонит. Так-так. -- Капитан Володин. -- Вы, капитан, больше не капитан, а разыскиваемый за двойное, нет, за убийство пяти человек, преступник. Вы сядете, капитан, до конца жизни, я уж позабочусь об этом! Он сделал паузу. -- Ты, Володин, рехнулся, что ли -- Гам-Газаряник, похоже, нервничал. -- Никак нет. -- Я тебе покажу -- "никак нет", тупица, ты зачем Парфена с Аликом убил Они шли предупредить вас и отвезти ко мне. -- Борисова вы убрали -- Нет. -- А кто -- В деле появились новые фигуранты, кто такие, я пока не знаю. -- Меня, действительно, разыскивают за убийство -- Можешь, не сомневаться, ваши фото во всех новостных программах. -- Вы можете это отменить -- Уже нет, я тут не один рулю, подключились люди из Три С (Секретная Служба Совета Директории, вообще-то ее называют или Три С или СД), так что придется вам сдаваться. -- Нет. -- Нет -- Нет. Я отключился. Повернулся к Ю, поймавшей Илю: -- Пошли отсюда. Быстро. Она не стала задавать вопросов, а подхватив свою сумочку и сунув кота в куртку, пошла к выходу. Но мы немного не успели. 14 Фигура Пушка "Север, это то, что против Юга" Дж. Уистмак, стрелок времен гражданской войны в США Сколько не повторяй -- халва, во рту слаще не станет. Хорошая подготовка у ребят: стратегия, тактика, тренировки по стрельбе, по захвату объекта в группе и поодиночке, теория и практика уличных конфликтов. Легкие композитные бронежилеты, шлемы-сферы с видеообъективом, модернизированное оружие, красивые армированные берцы. Первого, Ю снесла правой ногой, очень быстрым ударом под шлем -- в кадык. Второй зарядил ей стволом в висок и она упала без сознания. Кот с диким воем взметнулся вверх, и, по-моему, не приземляясь, унесся куда-то через дорогу. Я присел, пропуская удар прикладом в грудь, и врезал третьему по яйцам, бронники-то у них легкие. Потом подсек дяденьку и перекатился за стоящую тут же, мордой к забегаловке, машину, встал на четвереньки. Четвертый специалист, обогнул автомобиль сзади и выбежал на меня, но я уже достал верную Гюрзу и аккуратно прострелил ему колено. Тот, который вырубил Ю, обогнул машину спереди и теперь собирался разбить мне голову автоматом. Что за мода такая, махать этими сморкалками Я упал, переворачиваясь на спину, и выстрелил ему в пах, спецом, чтобы неповадно было бить женщин. Уф. Пора вставать. Немногочисленный народ вокруг слился в аут. Те, кто не успели разбежаться. Напротив, стоял допотопный китайский Черри-сунь с распахнутой дверцей, рядом -- пребывающий в столбняке мужик. В руке он очень удачно сжимал универсальную карту. Ах, эти универсальные карты. Я подхватил Ю, куртку, ее сумку, оглянулся, высматривая кота, на бойцов захвата, и , вырвав у мужика карту, загрузил Ю на заднее сиденье, а шмотки бросил сверху. Провел карточкой по индификатору, нажал кнопку "пуск", мотор заработал, я даванул на педаль "вперед" и, очнувшийся спецназовец, полоснул из автомата по машине. Китайская магистраль! Ну почему, всегда так Я дожал педаль и старый Черри рванул. Придурок продолжал стрелять. Потом, то ли у него кончились патроны, то ли ему надоело, но звук выстрелов прекратился. Ю лежала на заднем сиденье. Мы, не скажу, летели, но довольно бодро продвигались по крытому автобану. Китайцы нам его построили, в обмен на неизвестно что. Небось, на ракетоносители "Прага" шестого поколения. Жаль, короткий участок. Я свернул на выезде налево и посмотрел на Ю, она уже пришла в себя и сидела скорчившись, набросив куртку на колени. Ее только что вырвало в окно машины. -- Ты как Молчит. -- Сейчас отъедем подальше, потом бросим драндулет и будем думать. -- Мне нечем, этот урод выбил все мозги -- на виске у нее расползался бурый синяк, с лиловым отливом. -- Думать все равно придется. -- Господи, о чем -- Как границу перейти, дорогая, как из Сити перепрыгнуть в Провинцию. -- Что! -- А ты как думала -- Я в Провинцию не поеду! Скриншот экрана айфона Билибин-инк: "Провинция -- территориальная, часто административная, единица в пределах страны (государства). Слово происходит от латинского "provincia". В Римской империи так назывались подвластные Риму территории, находящиеся вне Апеннинского полуострова и управлявшиеся римскими наместниками, то есть иностранные территории. Слово "provincia", возможно, происходит от латинских слов pro- ("от имени") и vincere ("брать управление над"). Таким образом, провинция являлась территорией, которой Римский магистрат управлял от имени Рима. Римская империя была подразделена на провинции". -- О! Девочка из Сити-мити. -- Лева, там совсем другая жизнь. -- Ну и что Жизнь везде одинаковая. Твой папаша, вообще на Итурупе родился. -- Ты когда там последний раз был, на Итурупе -- Никогда. -- А в Провинции -- Года три назад в рейде по контролю. -- С ротой поддержки -- Угу. -- Молодец. Что "молодец", я и сам боюсь до смерти, но не говорить ей же об этом. В тот раз, когда мы ходили в рейд, мне мало не показалось, даже учитывая, как правильно заметила Ю, роту армейского спецназа. После образования Директории, Совет, ценой, надо думать, долгих дебатов, четко отделил все региональные Сити от остальной территории страны, которую и назвали -- Провинция. В ранге субъекта. Я маленький был и не помню, но отец рассказывал, чуть гражданской войны не случилось, на почве автономии и суверенитета, которых Провинция захотела тут же. Короче, зажили люди своей жизнью, как, впрочем, и до этого жили. Но выхода у нас нет, надо любыми путями уходить туда, где Гам-Газарнику достать нас будет тяжело, если вообще возможно. Я гнал Черри, Ю молчала, сославшись на головную боль, тут уж нечего не попишешь, голова после такого должна болеть зверски, спасибо, жива осталась. Километра через три я притер машину к каким-то лесопосадкам у обочины, заглушил двигатель, и обернулся к девушке: -- Все. Дальше пост. Выходим. -- Куда -- Ю чуть не плакала. -- Ю, солнышко, если мы не сумеем перейти, нас убьют. -- За что -- Длинный список. Пойдем. Я тебе помогу. Я вытащил Ю из Черри, одел на нее теплую куртку, хоть и май месяц, а что-то она зубами лязгает, сунул ее сумочку в карман своей дебильной разгрузки, прикинул направление, и мы побрели. Ю еле шагала, и к холму, с которого я собирался обозревать местность, мы вышли под вечер. Тут на границе, в полосе отчуждения, строений мало, все больше поля и лесочки, иногда попадаются холмики, вот на один из таких мы и забрались. Легли, я вытащил гляделку, а Ю, закрыв глаза, затихла. Час назад я дал ей пару капсул "Гуру плюс", может, полегчает. Так, вон дорога и КПП, типовой скворечник на четырех ногах, из стали и бронеплексигласа. Высотой четыре метра. Один погранец внизу сидит на стуле, развалившись, а другой, скорее всего, в будке, бдит. Между скворечниками, вдоль всей границы -- пусто, и это "пусто" сканируется ультразвуковым модулем. Вон его транслятор виднеется. Идти там бесполезно, днем и так видно, а ночью, значит, звенят невидимые нити. Граница на замке, фигли. Значит, просачиваться надо через КПП. Двумя способами, первый -- с боями, второй -- официально. С боями, это не в какие ворота, буквально, все-таки, одна страна, и Провинции, как субъекту, такое вторжение не понравится. Официально... Наверняка, у погранцов есть ориентировки на нас. Тоже не способ. Чего же делать Маскироваться и косить под дружелюбных пришельцев Под своих Но там, я уверен, для местных, какие-нибудь специальные примочки, типа считывания отпечатков пальцев или биометрической карты. -- Ю -- я обернулся я девушке -- ты как, дорогая Но Ю лежала не отвечая, а на меня смотрел чувак в армейском камуфляже, типа "арафат". В руках парнишка сжимал старый добрый АКСУм04, под безимпульсный патрон. 15 Фигура Самолет "А мы то кто" Князь Барятинский Мы сидели в землянке, то есть мы с Гуго сидели на ящиках из-под пива, а Ю лежала на самодельных нарах, на которые мы ее положили притащив с холма. Гуго -- контрабандист, ему наплевать, что мы в розыске, по крайней мере, он так говорит, а за сити-кредиты, он готов перекинуть нас на ту сторону. -- Большая маржа -- Один сити-кредит -- шесть провинциальных. У Гуго, да и не только у него, близь границы сделана землянка, где храниться кое-какой товар, мелочь, типа выпивки и элбайсов, плюс еда -- перекусить при желании, одежда и (наверное) оружие попроще. В землянке светло от лампы с аккумуляторными палочками. -- Грузовик чистый, принадлежит моему тестю Казимиру Петровичу, так что проедете без проблем. Там больно не лютуют, все ж не внешняя граница-то, а внутренняя. Сопредельная -- Гуго ржет. Сам Гуго родился в Сити, но женился на девушке из Провинции, куда и переехал, сумев сделать редкую двойную регистрацию. Живет, в основном, с женой в доме у тестя, но иногда, по делам, ночует на этой стороне, в Сити. -- Вообще-то, Казимирыч меня и приохотил. Гуго длинный, худой, светловолосый, парень лет двадцати двух-трех, на носу -- веснушки, во рту не хватает двух зубов. Утверждает, что по национальности -- немец. -- Ты зачем в "арафате" ходишь Тут же все зеленое -- Да зеленый комок Людка постирала, вот и пришлось. -- Значит, двести пятьдесят -- Да, Казимирыч перевезет, и ты с ним, на той стороне, расплатишься. -- Почему не Петрович -- Ему "Казимирыч" больше идет. У нас семья интернациональная, я -- немец, он -- поляк, Людка у меня -- хохлушка. Ну, да, все логично. Насчет Гуго и его тестя, у меня есть некоторые сомнения, но пока я держу их при себе. Смотрю на Ю, ей, вроде получше, а завтра, когда приедет Казимирыч, мы сядем с ней в грузовой фургон, нас замаскируют коробками с бакалеей и -- вперед. Казимирыч промышляет поставками туда-сюда. Ночуем сегодня здесь, в землянке, за счет фирмы Гуго и Компания, из компании пока только бутылка провинциальной водки "Володей", ударение на "е", Гуго утверждает, что это глагол. В общем-то, ее уже допили. -- Ладно, я пошел, а вы спите, телефон ты выкинул -- Угу. -- Я постучу условным стуком, ты поймешь. Гуго встал: -- А ей дай лекарство. В аптечке, "Урупиктем" называется, проверенное средство, хоть с похмелья, хоть после драки. -- Что за лекарство -- Там делают, за "полосой", не знаю из чего. Он ушел. А я подпер дверь чурбаком, на котором, похоже, рубили мясо, и лег на землю, подстелив какие-то кошмы, рядом с нарами. Разбудил меня стук, и вправду, условный и легко узнаваемый. Кто-то наяривал марш тропического корпуса генерала Куан-Чуня, но почему я должен его знать Держа Гюрзу поближе, я открыл дверь, и увидел Гуго и мужичка лет сорока с редкой бородкой, заплетенной в косичку. -- Это мы -- сказал Гуго, широко улыбаясь -- готовы Тесть его, Казимирыч, ничего не сказал, а кивнул головой. -- Сейчас -- ответил я и закрыл дверь. Потом помог подняться проснувшейся Ю. -- Как -- Нормально. -- Выпей лекарство, говорят, поможет. -- Я слышала вчера, пить -- не буду. -- Я думал, ты спишь. -- А я и спала. -- То есть -- Наивный ты, Лева. В кузове грузовика, заваленном коробками с мешками, мне все не давали покоя ее слова, сама Ю, спокойно полулежала, откинувшись на мою руку, а я продолжал размышлять. И еще одна мысль все крутилась в голове, было ощущение, -- если поймаю, врублюсь в тему. Но все никак не мог ухватить, мешалась там моя "наивность", с многочисленными смертями, случившимися в последнее время. А когда мы остановились на досмотр и Казимирыч, судя по звуку, вышел из кабины и вернулся обратно, и тронул грузовик, и я понял, что пронесло, то что-то забрезжило впереди. Что-то из того, что мы читали в школе, по обязательно программе, которую презирали, что-то, что поможет понять. Я вытащил айфон, купленный на чужую БКГ (Биометрическую карту гражданина), не зря значит заначил аппаратик, и полазил по сети. Что-то китайское: Дзы, Цы, Лао-Бао, или как-то так. Ага, вот: "Дао де Цзин". Я нашел нужное место. Скриншот экрана айфона Сонися: "Военное искусство гласит: я не смею первым начинать, я должен ожидать. Я не смею наступать хотя бы на вершок вперед, а отступаю на аршин назад. Это называется действием посредством недеяния, ударом без усилия. В этом случае не будет врага, и я могу обходиться без солдат. Нет беды тяжелее, чем недооценивать противника. Недооценка противника повредит моему сокровенному средству [дао]. В результате сражений те, кто скорбит, одерживают победу**". *Все цитаты тем скриншотов, взяты из интернета. **"Дао дэ Цзин" Перевод Ян Хин Шуна. Продолжение следует.

proza_ru/texts/2011/09/201109141001.txt

Зашел на сайт знакомств есть там кнопка симпатии нажал начали мне показывать фото девушек первые 30 были возраста 45-50 лет , что то тут не так подумал я и сделал ограничения по возрасту до 35 дабы не смотреть старых и толстых. Также мне закралась мысль что где то в чем то я провинился поэтому мне показывают старых и толстых., но теперь то я все правильно сделал мне будут показывать молодых и худых . Нажав кнопку выполнить и поиск вывалилось 1 фото , в мои планы никак не в ходило сползать со стула да и сидел я крепко как влитой , да что уж там говорить насмерть держался за ручки. Не помогло. Первое фото девушки было как я и заказывал до 35 лет точнее 29. Я сразу понял дело не чисто надо идти ставить свечку. С кресла я таки сполз потому как прочитал справа от фото ник девушки Зайка. С ужасом я представил зайца весом в 100 килограмм , и понял что при таких зайцах наше свиноводство просто не выжило бы , а крупный рогатый скот пошел бы на забой. В зыбкой надежде теплясь еще за краяшек стула я решил посмотреть остальные фото сей пасии (мало ли бывает просто неудачно сфотографировалась) . Скажу честно заяц на 2 фото был во всей красе , крупен здоров , кровь с молоком, прям такая зайчиха как говорится и в лес не страшно отпустить медведя волка заломать. Когда на заднем фоне я увидел плюшевые игрушки, среди которых были собратья зайчихи я сполз на пол. Потому как зайчиха с ними ни в какое сравнение даже не шла мелкие вялые пернатые, дохлый медведь. Решив добить себя уже с пола нажал на 3 фото и тут я понял что титул царя зверей дали не тому. Наша зайчиха сидела с царственным выражением лица, выказывая недовольство, отсвечивая боевым подбородком и авторитетно выпячивая свое седалище. С делав вывод что зайцы то мне не по зубам я принялся искать что нить помельче, а исходя из опыта описанного выше задача моя была не из простых , так как искать надо мне было комарика что ли. Так я и ушел с этой анкеты , хотел конечно написать чтоб ник соответствующий выбирала , но побоялся гнева заячего.

proza_ru/texts/2014/07/201407071616.txt

"Игроделы" (США, 2015 - ). Здравствуйте! Обычно я не пишу рецензии на фильмы, мультфильмы и сериалы, если они ниже 10 баллов. Ибо только твёрдая десятка позволяет мне с полной уверенностью сказать, что это творение я буду смотреть долгое время, а что-то особенное - всю жизнь... Но здесь сделал исключение. Не потому, что всё было круто, весело и мило, нет. Просто почувствовал, что хочется. И без излишнего негатива. Ведь позитив куда лучше... Итак, "Игроделы". Две девочки, 12-13 лет, не подруги на тот момент, Бэйб и Кензи выполняют общее домашнее задание, в виде игрового проекта. Получают оценку, продают своё творение и... становятся миллионерами. Игра так понравилась людям, что их замечают и советуют открыть своё собственное дело. Так и происходит. Но из-за того, что школьницы незаконно используют музыку в своей игре известного рэпера Дабл Джи, их на время прикрывают, пока они не соглашаются на совместное партнёрство, приносящее доход популярному музыканту. Ну, а также дав работу консультанта по играм его 12-13 летнему сыну Трипл Джи. В собственном доме-офисе всё и начинается... Ну, что тут скажешь... Сериал я нашёл, когда заинтересовался, мол, чем же сейчас занимается Дэн Шнайдер (автор "Игроделов"). Его последний проект "Сэм и и Кэт" я не осилил. А такие толковые работы, как "Дрейк и Джош", "Виктория-победительница" и самый сильный -- "Кенан и Кел" уже давно в прошлом... Характерной чертой этого человека всегда считался детский беспредел. Это было и во "Всякой всячине" и в "АйКарли". Но вот хороший, продуманный сценарий... В основном, в тех работах, что я перечислил выше. А "Игроделы"... Сериал милый, но до конца непродуманный. Есть неплохая задумка -- игры и их развитие. Подход там, антураж, атрибутика, техника, способы и правила того, как играть. Но всё больше сводится к обычной подростковой жизни. Мальчики, свидания, несмышлённые, но симпатичные парни, взрослое дуракаваляние, излишние эмоции, забавные диалоги. И тут у создателей перебор. Не чувствуют меру. Хотя должен честно сказать, что некоторые серии, а также некоторые моменты в остальных сериях заставляли улыбаться, смотреть с интересом и ждать, что же будет дальше. На мой взгляд, актёров подобрали неплохо, но заставили их расколбаситься так, что это слегка отталкивает... Однако отмечу, что очень понравилась Бэйб (актриса Кри Чикчино или, как её назвали в сериале - Кри Чиккино). Эдакая яркая, крутая, энергичная, находчивая девочка, не боящаяся взрослых и всегда говорящая то, что думает. А также Хадсон (актёр Томас Кук). Глупый, но очень очаровательный парень, на которого даже как-то не хочется обижаться. Симпатяжка... Ну, а если совсем честно, то сериал я начал смотреть из-за Кела Митчелла. Того самого Кела из "Кенан и Кел", что шёл в 90-х по "Никелодеон". Только там ему было 15-16 лет, а тут уже... 37-38! Господи, как быстро летят годы... И он всё ещё в форме! И играет неплохо. И веселит. И в сериале он -- знаменитый рэпер Дабл Джи. То есть, я ещё и смог оценить его рэп. Хорошо читает. Поставлено. Знает в этом толк. Кстати! Несмотря на то, что я люблю в основном классический рок, блюз и немного джаз, хорошо поставленная музыка с вокалом, будь то поп Рианны, или же альтернативный рок "Линкин парка" - для меня не чужда. Поэтому, я могу вам сказать, что Кел Митчелл может петь рэп и получается у него стильно... Вот... Ну, и нельзя не сказать, про двух его подручных-друзей-телохранителей. Это Банни (актёр Бубба Гантер) и Резкий (Шелдон Бэйли). Первый -- упитанный, добрый и мягкий. А второй -- высокий, широкоплечий и громкий. Думал, что будет скучно, а они наоборот -- придавали сериалу некий шарм, юмор и задорность. Хорошая находка. Школьный учитель мистер Семмич (Реджи Дэвис) также показался милым и приятным комиком. Эмоции и стресс передавал неплохо. И рассмешил чуть-чуть. Ну, и всё. Остальные не затронули, или же затронули, но слабо. Это, кстати, касается главной героини Кензи (Мэдисон Шипман). На фоне других она смотрелась, но вот, сама по себе... Ничего особенного. Хотя это только первый сезон... Может, ещё наберётся опыта. Или же нет, так как проект могут закрыть. Знаете, там, из-за слабого рейтинга или зрительских симпатий. Что ещё... Заметил среди режиссёров Нэйтана Крэсса -- того самого Фредди Бенсона из "АйКарли". Молодец, парень. Растёт над собой. И снимает неплохо. Также уловил нотки психологического триллера в серии с роботом ("Причудливый робот МеГо"). Пару раз рассмеялся, чуть-чуть улыбнулся и что-то там взял на заметку. Слабоват, но не настолько, чтобы не посмотреть серий пять-семь. Ваш покорный слуга оценил же весь первый сезон (то, что было в интернете -- 19 серий). Глупостей много, но есть и милые моменты. Не жалею потраченного времени. Рекомендовать не буду, но и браковать пока рано. За Резкого, Кела, Бэйб и учителя -- отдельное спасибо. Готов оценить продолжение, если оно выйдет. Не выйдет, так ничего страшного. Мы, зрители со стажем, хоть и справедливо критикуем (мол, глупостей на экране должно быть меньше), но, всё же, понимаем, когда не получается... Всего доброго! 6 из 10

proza_ru/texts/2016/09/20160913042.txt

"Философствуем" Один философ считал, что весь мир -- это его ощущения. Весь мир -- инсценировка. При этом он не являлся душевнобольным, просто имел такое мировоззрение. А вот упрекнуть его в эгоизме можно. "Весь мир -- для меня", -- слова эгоиста, казалось бы. Но он, философ, умел любить, у него была жена, дети. За мировоззрение он держался крепко, никто ни в одном диспуте не мог его переспорить. Один оппонент даже специально порезал руку, чтобы доказать, что боль объективна. "Боль -- это всего лишь ощущение", -- ответил философ. Другой оппонент ударил философа по голове книгой. "Боль -- это всего лишь ощущение". "Но от Вас не зависит, кто и когда доставит вам боль!" -- "Это случайно". "Но мы от вас не зависим" -- "Я зритель в своём сознании, а не бог-демиург". "Но Вы действуете в мире, некоторые законы которого Вы знаете, пользуетесь знаниями о мире" -- "В своих снах я тоже действую и не менее реалистично". Философа считали или берклианцем, или буддистом. Слабина его теории была в том, что он был женат. Если он женат, то любит или любил свою жену. А любовь означает наличие как минимум ещё одного субъекта. Любимая никак не может быть лишь ощущением. Она, допустим, так же как и он весь мир считает инсценировкой, Значит у иллюзии мира есть как минимум два зрителя. И почему же их не может быть больше, ведь влюблённых пар много Или он любит ощущение (или лучше сказать "восприятие") женщины: её тела, её слов, её мимики. Он может влиять на неё, ведь она есть в его восприятии. Восприятие поцелуя, восприятие объятий. Её целостный образ так же представлен в восприятии, но образ может обманывать его, ведь он на чём-то основывается, на каких-то ощущениях. Но мы невольно достраиваем любимый образ используя наши представления. Тут возникают ошибочные восприятия. Нужно очистить память для восприятия в любви. Так думал наш философ. Каждая женщина уникальна (каждый человек уникален), поэтому опыт иногда играет злую шутку. Философ наш совсем не гедонист. Он -- христианин. Как это укладывается в его голове Обряды тоже лишь восприятия Да, восприятия общения с Богом. Реальное восприятие. Бог дан в восприятии всегда, потому что всегда можно творить молитву. Так рассуждал философ. Философу было одиноко в мире, где есть реально только он сам с его мышлением. "Мыслю, следовательно существую" или "Люблю, следовательно, существую" Первое, во-первых, второе, во-вторых. Но, например, мы допускаем внеземной разум. Получается, что он есть только на одном допущении, что он мыслит, уже существует. Всё-таки наш философ любил, считал жену субъектом, равным ему онтологически (по степени бытия). И пусть это противоречило его философии, но жена была для него "Ты", а не вещь-в-себе ("нечто"). Любовь выше всяких противоречий, не укладывается в философские системы (я говорю о высокой любви). Наука не может понять, измерить любовь. Любовь -- это тайна, нечто Непостижимое. Любовь не только воспринимается разумом, но и всей душой: чувствами, эмоциями, интуицией. "половая любовь нужна для размножения", это очень узкий взгляд на проблему. Не детей хотят в любви (я ничего не имею против деторождения), а счастья с "Ты", с равной или равным (влюблённые очень похожи). Философ разрушил свою систему и создал новую, основанную на романтической, чистой, настоящей любви. Так может поступить может только истинный философ. Философ не должен быть ослом. Философствуйте! 10 июня, 2014. Москва.

proza_ru/texts/2014/06/20140610233.txt

Задумайтесь, когда выполняете ежедневную практику Насколько искренняя наша молитва Многие люди молятся примитивно Прося конкретно о собственных материальных благах Мы же молимся правильными словами, Но разве мы лучше этих людей, Когда наши слова расходятся с делом Многие из нас молятся не вдумываясь, Какой толк от такой молитвы Мы молимся о достижении Бодхичитты Но сами не проявляем доброту по отношению к другим Кто мешает заботиться о других уже сегодня Бодхичитта не достигается молитвой Если наша молитва расходится с делом Разве искренняя наша молитва за счастье живых существ Если мы видя успехи других наполняемся завистью Разве можно достичь Просветления путём даяния Если мы дарим дорогие подарки богатым людям В своих же корыстных целях, забывая о нуждающихся В молитвах мы просим всем счастья Но почему мы сами так редко становимся источником счастья, Почему даже в мелочах забываем приносить другим радость Мы молимся чтобы наше счастье ушло к другим Но когда кто-то успешнее нас, мы испытываем огорчение Мы просим на себя взять страдания всех существ Но впадаем в депрессию при встрече с малейшими трудностями Разве после этого наша молитва искренняя Мы просим избавится от низших миров Но вместо того чтобы практиковать и копить заслуги Мы копим деньги на дорогие вещи, Которые нужны лишь для того, Чтобы произвести впечатление на других Многие из нас больше думают, как выглядеть добрыми Вместо того чтобы действительно стать добрее Давайте уже сегодня вдумаемся в каждое слово Когда выполняем ежедневную практику Пусть молитва исходит от самого сердца Не стоит читать молитву просто как красивый стих Наши действия должны полностью соответствовать С теми словами, что произносим мы во время молитвы Только осознанная практика приносит пользу Пусть каждый из нас становится лучше когда практикует Пусть во время ежедневной молитвы Раскроются наши сердца чтобы воспринять каждое слово Пусть осознанная ежедневная практика Побуждает нас к совершению Добродетели Пусть каждый будет стремится быть источником радости Пусть все стремятся ежедневно приносить пользу другим Начиная с родных и заканчивая встречными людьми Пусть каждый благодаря ежедневной практике и Добродетели Станет ближе к достижению Бодхичитты!

proza_ru/texts/2017/10/201710292634.txt

Мне кажется, что можно развернуть Ту лету, что течет, течет годами, И звезды, что от нас бегут, вернуть, И небо с пухом облаков над нами. Страдаю я, что дар теряю речи, Когда лишь взгляд коснется твоих глаз. Мечтаю я тебя обнять за плечи И делать это миллионы раз. В легенде мне бы встретится с тобою И время задержать, хотя б на час, Что ты тобою сделанной судьбою На миг вместить в нее сумела б нас. Мне чудится, что ты собралась с духом, В глазах любовь и ожиданья миг. И ты летишь волшебным легким пухом Ко мне в объятья...И, признанья крик. И вместе закружились мы кругами, Адама с Евой вспомнив сладкий грех, И небо сговорилось только с нами. Одно для нас, для нас, а не для всех. Мне нравится, что я своей судьбой Распоряжусь, сверяясь с небесами, На миг остановлю я шар земной, И на мгновенье вместе только с вами. Мне нравится, что только на два дня Я груз снимаю временно желанный И жду, волнуясь, время теребя, Чаруя душу сладостным обманом. Вот ты наполнишь комнату огнем, И трепет разливается волнами. К слиянью наших тел бежим вдвоем И плавно поплывем над облаками. Мне нравится, что я в любой момент, Смогу тебе сказать, прощай, мой милый. И тут же в небо крикну, нет! Отнять бы эту силу я молила. Грущу я, что мы встретились так поздно, Что жизнь вершит не первый поворот, Что разный путь проходят наши звезды И поздно бросил случай счастья лот. Мне нравится тебя ласкать слогом И рифмой отгадать твое желанье. На свет лететь безумным мотыльком, Погибнуть в свете нашего свиданья. Мне кажется, что я смешон немного, Неся к тебе наивность вешних снов, Не расплескать бы чашу чувств, не дрогнуть И не лишиться бы любви оков. Мне нравятся фантазии любви. Создать тебя из сказки, из тумана. Коснуться белизны твоей груди И запылать в горенье первозданном. Хотелось быть раскованней, вольнее. Когда по нашим жилам грянет ток, Когда глаза в глаза и пламенеем, Туманом вожделенным валит с ног. Хотел бы страсть соединить и нежность, Любви желанье влить в тебя одну, Изведать чувств твоих безбрежность И возвышенья страсти глубину. Увидеть счастья миг и вспомнить древность В очах с теплом недавнего огня И ощутить восставшую вдруг ревность К тому, кто жег огонь твой до меня.

proza_ru/texts/2015/09/20150911139.txt

ИЗ ИНТЕРНЕТА по- переписке .................. НЕТ, НЕ ЗРЯ ЭТИХ ЕВРЕЕВ НЕ ЛЮБЯТ! Из записных книжек писательницы Татьяны РАЗУМОВСКОЙ То, что Израиль поставляет в Голландию тюльпаны, а во всю Европу -- розы, я знала давно, мой приятель держал одну из таких теплиц. Пару лет назад я была потрясена информацией, что целый ряд киббуцов, выращивающих картошку, полностью отправляет ее... на Украину и в Белоруссию. Я несколько раз переспрашивала экскурсовода, потому что абсурд не умещался в сознании. А вчера я узнала, что Израиль стал в мире одним из трех ведущих поставщиков черной осетровой икры! Причем, эта израильская икра -- зернистая, с бронзовым отливом -- одна из лучших на планете. Мало этого, так машины для искусственного снега, необходимого для Олимпиады в Сочи, Россия закупила в Израиле. Нет, что делается, а!! Осталось наладить экспорт самоваров -- в Тулу и пива -- в Баварию. фото- клубника над землёй Израиль

proza_ru/texts/2015/10/201510291316.txt

ИССЛЕДОВАНИЕ ПОТОКА ОПТИЧЕСКИМ ОТВЕРСТИЕМ Публикуем второе фото. 21:13. Мы сместили первый порядок обратного потока в отверстие. Теперь визуально мы регистрируем то, что за линзой. Нашему зрению не мешает отраженный поток. Вот это бледное и есть то, что должно было бы быть, если бы поток не распространялся мимо линзы (оно вверху у края линзы).

proza_ru/texts/2010/10/201010121230.txt

Когда то я была совсем не религиозна. Меня не интересовали ни дни памяти апостолов, ни посты, ни акафисты, ни мощи, ни чудотворные иконы, ни явления на небе креста господня и все, что я знала обо всех религиях вместе взятых, это ответ "Воистину воскрес!" на пасху. Но пасха один раз в год, весной, ошибиться невозможно. Но вот распался СССР и то, что окружало нас со всех сторон, я имею в виду призывы типа "Слава КПСС!" или "Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!", быстро исчезли с телеэкранов и постепенно с улиц и площадей. И выяснилось, что мне ужасно интересно знать, что такое арианство, кто такой Арий и почему его до сих пор проклинают, причем как в западной, так и восточной церквях. Почему сунниты воевали с шиитами практически сразу после смерти Мухаммада, и за что был убит четвертый праведный халиф Али ибн Абу Талиб. Что говорят Веды о благочестии и что ответил Кришна на вопрос Арджуны: почему он должен сражаться, если знание является более важным, чем деятельность И как трактуются звуки шофара и яблоки с медом на столе в Рош-А-Шана Короче, вы поняли, что "Всему свое время, и время всякой вещи под небом", и на ближайшие годы мое чтение составили Библия, Коран, "Мусульманский ренессанс", "Вселенские Соборы", "Бхагават-гита", деяния Серафима Саровского и прочая, и прочая, так называемая, духовная литература. Но вот вопрос: для чего я это пишу Одна история не дает мне покоя. Причем раньше, до Pussi Riot, эта история лишь изредка всплывала в памяти и требовала какой то огласки, может быть обсуждения. Мне хотелось услышать: да, ты права. Или наоборот. Но в любом случае, мне было интересно, какие мысли вызовет эта история у других людей. Так вот, в те годы, а период чтения занял примерно десять лет, я успешно занималась бизнесом, много путешествовала, устраивала свою личную жизнь, но вечерами, как одержимая, читала, читала, читала. Причем не делая предпочтения для буддизма или суфизма, я рьяно штудировала попадающиеся мне книги и, в конце концов, решила, что, видимо, настало время от вкушения пищи духовной перейти к деяниям на ниве сострадания и заботы о будущей жизни)) Дело в том, что родившись в семье, где мама русская и все живущие на тот момент ее предки православные христиане, и папа еврей и все живущие на тот момент его предки правоверные иудеи, на момент распада СССР стали абсолютными правоверными атеистами. Т.е. они не верили ни в Бога, ни в дьявола, а верили в честных и порядочных людей. Мне же, прожив детство с мамой, все таки ближе было именно православие. Итак, я стала ходить в церковь, приняла крещение, о чем вспоминая, вздрагивая до сих пор, т.к. обряд крещения длился два часа и все это время мне и другим проходящим этот обряд, нужно было стоять босиком на каменных плитах в не отапливающейся церкви (дело было в начале марта). Так вот став христианкой, я иногда жертвовала на всякие богоугодные дела, т.е. перечисляла деньги то в общество сирот Латвии, то просто давала деньги, естественно как дар, бывшей сотруднице, оказавшейся без работы и без денег, но с маленьким ребенком или другой приятельнице с проблемой отсутствия денег на похороны мамы или у хороших знакомых нет крыши над головой, т.к. хозяйка их дома, вступив в права владения, выгнала всех жильцов, наплевав на все законы о предоставлении жилья и т.д. В общем, на ниве сострадания можно было подавать бесконечно, т.к. жизнь постоянно предоставляла эту возможность. И вот однажды я познакомилась с женщиной, которая работала помощницей одного священника. Мы и познакомились то потому что она попросила денег на мобильную связь для батюшки и рассудив, что священнику тоже нужно пользоваться мобильной связью, я оплатила небольшой счет. Тут нужно объяснить, у этого священника не было мерседеса или майбаха, у него вообще не было своей машины. У него не было огромного дома, он жил в маленьком даже не домике, а какой то времяночке при церкви. И церковь его была очень маленькая, но довольно известная, расположенная не в Риге. а ... например, в Салдусе. Так вот, помощница этого священника, назовем ее Ольгой, на своей маленькой машинке объезжала в Риге офисы и конторы и собирала пожертвования на церковь. Причем делала она это в свободное от работы время, а работала она операционной медсестрой в больнице и еще ассистировала в стоматологии, когда не дежурила в больнице. Да, и одна воспитывала сына. В общем, церковь ремонтировалась и Ольга, получая у бизнесменов деньги на краску, присылала фотографии купола церквушки до и после покраски. Получая деньги на устройство пасеки при церкви, присылала фотографии и банки меда в подарок. Но я все это знала лишь потому, что подружившись с Ольгой, была в курсе ее дел. Конечно, работу она проделывала огромную. При церкви был устроен небольшой пункт питания для бездомных и нищих. Потом построили теплицы, там работали люди, и их нужно было кормить. При церкви живут бывшие уголовники. Они вышли из тюрьмы и им абсолютно некуда деваться. Священник дает им работу в теплицах и мастерских и кормит. Я немного, очень редко ей помогала, объясняя, что в церковь далеко ехать и я устаю на работе и еще кучу всяких причин находила, чтобы не участвовать в этой абсолютно не оплачивающейся и тяжелой работе. Т.е. пожертвовать деньги это одно, а каждый день мотаться из Риги в Салдус это совсем другое. На какое то время мы перестали общаться, но небольшие счета за ремонт или оплату каких то услуг для их церкви я постоянно делала. И вот через несколько лет Оля звонит мне и еще раз предлагает, нет, просит заменить ее на пару месяцев. Т.е. я должна буду ездить в Салдус, отвозить в церковь пожертвования, в частности рыбу. Да-да, на рынке в Риге есть торговец, жертвующий целые брикеты рыбы для церкви. И отвозить письма с благодарностями тем, кто пожертвовал. И участвовать в церковной жизни, и делать еще массу дел, на которые у меня просто нет ни сил, ни возможностей. Но я соглашаюсь поехать в церковь и поговорить со священником. Возможно, я буду ее заменять. Встретившись, я уже не задаю вопросы, т.к. понимаю, что отпуск у нее будет по рождению ребенка и ей, откровенно говоря, нужно не на пару месяцев, а на пару лет взять отпуск. Мы едем в ее машинке. За эти годы машинка состарилась окончательно, она подозрительно стучит на поворотах и тормозные колодки нужно проверить срочно. Но Оля абсолютно не обращает на это внимание. - Мой батюшка дал благословение на эту поездку,- говорит она,- так что все будет нормально, - успокаивает она меня. - А давно батюшка знает о проблеме с тормозами -- спрашиваю я. Оля молчит, и я понимаю, что ей неприятен этот вопрос. - А кто тебе оплачивает ремонт машины- спрашиваю я. - Сама, машина то моя, я же езжу на ней и на работу, и по делам. - Но ты наматываешь в Салдус и обратно столько, что это больше, чем все вместе взятые твои поездки. И по Риге сколько колесишь по делам церкви, почему тебе не оплатят хотя бы ремонт тормозов Опять нет ответа. Тут Оля начинает рассказывать, как она познакомилась с отцом ее будущего ребенка. Это священник, после семинарии приехал, вероятно, на практику в эту церковь. - И вот, согрешили мы, - говорит она.- Теперь батюшка читает молитвы, просит прощения за наши грехи. - А жениться этот практикант на тебе не хочет -- спрашиваю я. Ведь Оля интересная, молодая женщина. Очень добрая и верующая, тем более решившая родить этого ребенка. Нет, ни жениться, ни алиментов от него не будет, да и не собирается она подавать на алименты! Она сама, с Божьей помощью! В машине стоит застоявшийся запах рыбы, ну да, это ведь пожертвования, их нужно возить с центрального рынка Риги в Салдус. Я представляю себе как я в свою новенькую машинку только что из салона запихну брикеты подтаявшей вонючей рыбы и как потом в салоне будет приятно ездить. Но Оля не замечает ничего. Она не слышит стук старых тормозных колодок, она не чувствует застаревший запах рыбы, она пьет кофе и ест козинаки (это ее обед) пока заправляется ее машина. Приехав в церковь, она в первую очередь бежит попить освященной воды. Какая вкусная, восклицает она и передает мне общий ковшик, из него могут пить все те, кто не принес свою кружку. Я отказываюсь, не могу я переступить свое врожденное чистоплюйство. Мы идем на обед и я замечаю как мало еды в тарелках. Вареная картошка и парочка маленьких рыбок, кажется это мойва. А где же лосось Оля рассказывала, что вчера опять везла огромный брикет лосося в церковь. Ну да, лосось для клира, а для паствы то ли вареная мойва, то ли хамса. Я спрашиваю у Оли сколько платят рабочим. Ничего! Их только кормят. А пашут они, будь здоров. При церкви построены на благотворительные деньги теплицы, пасека, вырыт пруд для разведения рыбы. Все построено на пожертвования. И бесплатная рабсила, которую нужно кормить, да, это то точно нужно делать. А на что же уходят доходы - Да вот,- отвечает мне уже священник церкви.- Поставили памятник подводникам. Мраморный! - Почему здесь возле церкви в Салдусе должен стоять мраморный памятник погибшим подводникам! Ответ мне известен. Потому что священник бывший моряк, кажется даже адмирал. Вышел на пенсию и пошел, что называется по религиозной стезе. А еще священник написал книгу о религии, естественно. И издал ее. А Оля все эти годы работает для души и для будущей жизни, чтобы вот этот памятник стоял. Огромный, черный, мраморный. Поставленный в Салдусе в память по погибшим подводникам. Кстати от Салдуса до моря километров 80, а то и все 100. Короче, отказалась я от этой работы. И теперь думаю, может я была не права И еще, очень интересно узнать, как Оля отнеслась к акции Pussi Riot Думаю, немного по возмущалась, а потом сказала свое любимое: все мы грешные. Оля ведь была в секте, жила в Голландии, курила марихуану, а потом, вернувшись в Ригу, нашла этого священника и стала ему помогать, а в дальнейшем просто работать на эту церковь бесплатно. Но то, что она не в состоянии кинуть камень в кого-нибудь даже мысленно, это точно. Проверено!

proza_ru/texts/2012/07/20120701118.txt

ранее http://www.proza.ru/2011/10/22/1412 Тому "слепому" в Днепропетровске, что "просил" в трамваях, сначала мы сочувствовали, однако, позже всей командой с интересом ждали его появления в вагоне. Даже спорили, появится ли он сегодня... "Днепропетровский" трамвай, если посмотреть на него из окон "ленинградского", - в те годы ухоженного, почти столичного -- трамвая, был "позабыт-позаброшен" "от властей", как тот беспризорник из фильма "Путёвка в жизнь" - "от людей". Наверное, ни в каких городах не было таких кривых ухабистых рельсов на трамвайных путях, как в Днеропетровске. Почти со страхом мы наблюдали, как трясёт и швыряет из стороны в сторону несчастный трамвай, когда в неверных тенях белых акацией с их, пожухшими уже, июльскими листьями, он несётся через знойный день по улицам города, покряхтывая и ёкая селезёнкой на стыках. На днепровских пляжах мы проводили, едва ли, не каждый день целиком, но, всё-таки, иногда посещали свою студенческую практику на заводе "Южный". Едва вагон десятого маршрута сворачивал на ведущую к заводу Рабочую улицу, почти каждый раз с задней площадки громко раздавалось а-капелла: По широким сибирским просторам, по просторам цветущих полей... спасибо, спасибо, граждане... ...мчится поезд военный к Росто-ову... стук колёс всё... спасибо, родной, спасибо... ...всё сильней и сильней... Задравши подбородок кверху, по проходу шёл мужчина лет тридцати, на глазах -- бельма. Нас в вагоне, несущемся по безобразным кривым путям, швыряло и мотало; казалось, вот-вот вывернет нас наизнанку либо самих, либо - вон из вагона. Но, ловко хватаясь за болтающиеся цеплялки, за плечи и тела пассажиров, мужик шёл уверенно, песня ширилась: ...в этом поезде в жёстком вагоне фронтовые подруги сидя-ат... скажите остановка скоро... ...и под звуки любима-ай гар-моники... спасибо, милая, спасибо... ...о прошедших боях говорят. Второй куплет завершался, как правило, ровно перед тем, как трамваю следовало остановиться. Зато по окончании дня в вечернем трамвае нам доставался кусок чего-то "вертинского": А пербирая поблекшия карточки-и, порошу запозда-алой слезой... спасибо, граждане, спасибо... ...ах, ета девочка в беленьком фа-артучке, спасибо тебе, родная ты моя... ...гимназисточка с русой косой... Остановка наша приближалась, и мы опасались, что придётся выходить, не дослушав ариозо, однако, с передней площадки уверенно доносилось: ...вы теперь, уж, наверное, дамочка... спасибо, милая, подай тебе бог... ...и какой-нибудь мальчик босой, боже ж мой, называет Вас мамочкой, ...и, ету девочку с руса-ай косой... Трамвай резко тормозил, песня обрывалась тоже резко. Потом вагон снова дёргало, и фигура певца, постепенно уменьшаясь в размерах, таяла на остановке... Как-то в ранний утренний час на базаре (в Днепропетровске, помнится, базары начинали работу в пять утра) мы завтракали огромными и вкуснейшими алыми днепропетровскими помидорами; солнце пока только ещё разминалось. Рядом с соседней торговкой внимательно перебирал синенькие -- поверили своим глазам не сразу! - с виду знакомый, вроде бы, человек. Да, это был он, трамвайный нищий! На пляж в тот день мы не пошли, поехали с утра на завод, и певец прошёл по вагону с привычной утренней песней. А в вечернем трамвае во второй раз за день услышали: ...в етом поезде в классном вагоне фронтовые подруги сидят... Помню, с удовлетворением отметили, как удобно ехать фронтовым подругам - не всякому удаётся выбраться из постылого жёсткого вагона в мягкий за такой короткий срок!... А между тем, лет за пять до этого лета в ленинградских трамваях тоже встречались подобные слепые, особенно часто годах в 45-ом, 46-ом. Кое-кто из них, возможно, и закатывал глаза, но в основном это были честные нищие, кого война одарила по полной мере, и от того, сколько подашь ему лично ты, во многом зависело время его нахождения на этом свете... Я посмотрел в окно -- что-то стоим мы всё ещё на Руднева, не двигаемся. Но, не дёргаться же! Внизу под окном женщина с мальчишкой и ребёнком на руках прошла мимо и остановилась, видимо, в ожидании следующего трамвая. Я снова посмотрел по сторонам. Да, удобный вагон, чистый. И, пожалуй, будет подлиннее "американки"... далее http://www.proza.ru/2011/10/22/1415

proza_ru/texts/2011/10/201110262205.txt

- Вроде, стала уже не так яростно терзать тушу, наелась, - я сглотнул, - попробуем пообщаться Ор решительно направился к Дар. Драконница или чем, в данный момент, являлась хозяйка, замерла, медленно повернулась, увидела приближающегося к ней воителя, издала какой-то звук, напоминавший испуганное хрюканье и обрушила на рыцаря струю пламени. Я поспешно отвернулся и закрыл голову лапами. Разумеется, обычный смертный после такой атаки превратился в хорошо прожаренный шашлычок, но пытаться палить Ора было так же разумно, как поливать водичкой дельфина, его доспех начал слабо светиться, нагреваясь. Маша то же поняла, что нарвалась на нечто жуткое, замахала крыльями и взвыла, было, в небеса, да только рыцарь поднял руку, клешня повернулась и выстрелила, вытягивая за собой стальной канат, вцепилась в ногу беглянки. Монстр вскрикнула, начала ещё интенсивнее размахивать крыльями, однако, воин был слишком тяжёл, да ещё бедняжка устала, сражаясь с другим драконом, и изрядно набила брюхо. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем ноги героя оторвались от земли, примерно на полметра, когда драконница взвизгнула, начала быстро превращаться обратно в девушку и рухнула вниз. Закончился час. Ор приземлился на ноги, а хозяйка упала прямо в руки жениха. Я зааплодировал сразу и верхними лапами и ушами. Красиво получилось. И, разумеется, Маша чуть всё не испортила, завизжала, начала биться, пытаясь освободиться. - Тихо-тихо, - я замахал лапами, - это же Ор, величайший из героев этого мира, хороший парень! - А чего тогда страшный-то такой -- девушка всхлипнула и повисла, как тряпочка. - Это ты себя пять минуть назад, не видела, - фыркнул я. - Ну, вообще-то "величайшим героем" был мой отец, - воитель смутился, - я пока что ничего действительно стоящего не совершил, но всё равно приятно. - Предлагаю покинуть это место и перейти туда, где можно будет спокойно поговорить, - я кашлянул, - открываю портал. Маша, в принципе, могла бы уже слезть с рук и идти ножками, но она как-то не спешила этого делать, видать, понравилось. Воин так и внёс её в проход под громкие приветственные крики Стражей на стене. Самым спокойным местом был коридор межмирья. Здесь нас никто не увидит, даже с помощью магии. - Полагаю, все и так знают, с кем имеют дело, можно спокойно снять маски, - предложил я. Рыцарь осторожно поставил Ашам на землю, произнёс заклинание и вот исчез его доспех и предстал пред нами принц. - Матар -- пролепетала девушка. - Ох, опять умница Дар исчезла и появилась бестолковая принцесса, - я закрыл лапами мордочку, на меч посмотри, позорище. - А-а-а-а, - протянула принцесса и поспешила сменить костюм, - это мне так повезло с женихом - Зато ему ох как не повезло, - я кашлянул, - ничего умнее не придумала, как превратиться в дракона Теперь никто из свидетелей долго не сможет мясо есть! Триста лет живу, ничего отвратительнее этой трапезы не видывал! - Ой, правда, - хозяйка схватилась за живот, - чего я наелась-то - Ничего -- ничего, - Матар кашлянул, - у некоторых народов драконятина считается редким деликатесом. По слухам, с ней даже передаётся магическая сила ящероида. По мне, так чушь полная. - Даже странно, зачем Амабо послал своё чудовище, не мог же не выяснить, как его сын погиб, а значит, должен был понимать, что его посланец долго не протянет, - я нахмурился. - Полагаю, решил провести опыт, - принц вздохнул, - боюсь, следующая атака будет куда более продуманной и смертоносной. Именно поэтому принцессу необходимо как можно быстрее обучить воинскому искусству, чтобы могла сражаться и без своей особой способности. Если полагаться исключительно на магию, быстро проиграешь. Ваше высочество, не желаете ли стать одной из Воинов света - Конечно, желаю, - обрадовалась Маша. - Уточни для особых умных, что придётся много -- много работать, обливаясь потом и кровью, - я хмыкнул, - девица наслушалась всяких сказок и вообразила, что героика полна романтики и легка, да приятна. - Все мы так думали вначале, - Матар пожал плечами, - ну, если обо всём договорились, в таком случае, предлагаю вернуться обратно и попытаться договориться с его величеством королём Нави. Я пришлю чуть позже воинов, чтобы охраняли королевскую чету от происков Амабо! **** Король оказался человеком разумным, понимал, что главная опасность угрожает именно его дочери, ведь из-за неё всё и случилось, а поскольку принц Матар являлся главным финансистом Армии Света и мог призвать её воинов в любой момент (разумеется, о том, что молодой человек ещё и Ор никто знать не мог), то имел больше возможностей защитить невесту. В общем, отпустил. Мы подождали, пока замок скрылся с глаз, а потом я открыл портал. Оказались мы у ворот сто башенного белоснежного Бейт-сохар, главного замка воинов света. Подле него между первой и второй линией крепостных стен располагался лагерь Воинов Света, который не изменился со времён первого Ора. В том числе и ряды казарм - три длинных одноэтажных добротных каменных строения с узкими стрельчатыми окошками и покрытой железом крышей. Крайнее слева здание было выкрашено в синий цвет, среднее -- в розовый, крайнее справа -- в зелёный. Перед каждой дверью стоял каменный монстр -- страж. - Синий домик -- мужская казарма, розовый -- женская, зелёный для семейных пар, - пояснил принц, - мне нужно организовать кое-что, собрать подходящих людей, а вы, ваше высочество, отправляйтесь в свою новую комнату. И вот Матар, ещё в межмирье вновь превратившийся в Ора, поспешил к замку, навстречу ему уже бежали слуги в форменных ливреях. Поскольку, в лагере Воинов Света вряд ли кто знал, что у принцессы Ашам есть какой-то там особенный питомец, я смог снова стать видимым. - А что, в замке для меня комнатки не найдётся -- девушка надулась. - Не забывай, здесь ты -- леди Дар, - фыркнул я, - а всевсяческих наследников трона в организации просто пруд пруди, наряду с простецами и никто из них не задаётся и не выпендривается. Полная демократия. - Стоило переселиться в сказку и превращаться в принцессу, чтобы снова жить в маленькой комнатке, - проворчала Маша. - Ещё и с соседкой, как в общежитии института. Впрочем, не хочешь, в любой момент можем всё отыграть обратно, - напомнил я, - правда, обычная принцесса, без сверхспособностей, будет красавчику Матару не интересна. Замуж возьмёт, никуда не денется, даже наследников подарит, но любить не будет. - Нет -- нет, - принцесса замахала на меня руками, - переживу как-нибудь. Не хочу от будущего мужа до конца дней любовниц отгонять! И вот направились мы к казармам, хозяйка назвала себя, каменный страж кивнул и мы вошли, толкнув створку. Проникнув внутрь розового дома, оказались в длиннющем коридоре, по обеим стенам коего располагались многочисленные двери. - Добрый день, - раздался тихий голосок, и перед нами явилась прозрачная дева с милым грустным личиком, -- я - Лажарра, дежурный призрак по зданию, так понимаю, вы из новичков, леид Дар Повелитель наш Ор велел приготовить для вас комнату. Следуйте за мной. Тут как раз одна койка освободилась. - Надеюсь, предыдущая владелица в зелёный домик переселилась, а не на кладбище -- уточнил я. - Разумеется, - призрак кивнула, - благодаря манипуляциям со временем, наших союзников Моэдов, Воины Света больше не умирают. Прошу следовать за мной. Нам оставалось только исполнить приказ. Одна из дверей открылась и из неё выскочила симпатичная мирадж с розовой шёрсткой и фиолетовым рогом, по которому периодически пробегали белые молнии, поскакала мимо нас. Я притормозил и оглянулся, ох ты, какая симпатичная самочка! Зайка так же повернула голову, мне показалось даже, что подмигнула. - Даже не смотри в сторону пушистика, - Лажарра фыркнула, - бьётся током, дотронешься и превратишься в обугленную головешку. - Ничего, наденет резиновые калошки, - хозяйка хихикнула. - Это что такое -- призрак нахмурилась. - Особый артефакт, защищающий от электричества, в этом мире не существует, - пояснил я и печально вздохнул. - Вот мы и пришли, - привидение указала на розовую дверку, - у вас с нервами как, всё в порядке - У меня так точно, а что -- насторожился я. - Просто ваша соседка не очень обычно выглядит, - пояснила Лажарра, - нет, чаще всего, пользуется кольцом, нейтрализующим её способности, но иногда принимает свой обычный облик, дабы отдохнуть. Особенно по ночам. - Может, назовёте имя героини -- уточнил я, - сюрпризы не нужны. - "Пылающее Древо", - призрак вздохнула, - взял и испортил всё, новые героини обычно, так забавно и истошно вопят, поднимая на уши всю казарму. Проводница постучала, дождалась ответа и открыла дверь. Я замер, ожидая всего, что угодно, однако, встречала нас обычная, на первый взгляд, девушка, брюнетка, с короткими волосами, чуточку грубоватыми чертами лица, довольно высокая и мускулистая. Платье её казалось самым обыкновенным с высоким воротником, длинными рукавами и юбкой в пол. Единственное, что настораживало, ткань на животе иногда как будто шевелилась. - Добрый день, достопочтенные, - незнакомка поклонилась низко, - я -- Пылающее Древо. - И вам желаю доброго дня, - поспешно ответил я, - это вот -- леди Дар, не обращай внимания, она малость глуповата. А я -- Лэсамеах. - Надеюсь, ты не молния метатель, как наша Эко -- уточнила Древо, - а то я как-то погладила её в своём человеческом обличие, еле откачали. - Не-не-не, меня можно гладить спокойно, - я улыбнулся. Я окинул взглядом комнату. Довольно милая. Стены обтянуты светло зелёной тканью, потолок побелен, на полу -- солома. Имелась ещё одна дверь, напротив первой, коя, как убедилась Плуми, вела в туалетную комнату. Единственное узкое зарешеченное окошко, завешанное тонкой цветастой шторкой. С потолка свешивался светильник со световыми кристаллами. Обстановка более чем скромная -- один длинный стол у окна, покрытый белоснежной скатертью. У той стены, что находилась справа от входной двери - кровать и открытый пустой ларь для вещей, у левой стены такой же ларь и.... почему-то большая деревянная бочка с землёй. Посреди комнаты стояла длинная высокая раскладная ширма и две стойки для оружия. У третьей стены, рядом с дверью, ведущей в туалетную комнату, располагалось большое зеркало, приставлен к нему был туалетный столик и небольшая скамеечка. - И какая сила у твоей хозяйки -- спросила меня героиня. - Э-э-э, копирую чужие способности, - наконец, выдавила из себя Ашам. - Всего-то, - Пылающее Древо передёрнула плечами, - с такой особой способностью многого не добиться. - Я, между прочим, прикончила принца Иралиха, -- принцесса топнула ногой, - и ещё, ещё большого дракона прикончила и... и съела, вот! - Что, правда что ли -- брови Древа поползли вверх. - Да, - кивнул я, - скопировала их способности и порешила. Но, вообще-то, моя хозяйка только вступила на геройскую стезю, мало что умеет и знает, так что прошу, не требуйте от неё многого. - Позднова-то что-то надумала взяться за дело, - соседка хмыкнула, - меня начали готовить чуть ли не с рождения. Впрочем, не у всех родители -- неведомая гуманоидная тварь из параллельного мира и монстр -- дерево. - Оттого моя хозяйка нуждается в опытной и мудрой наставнице, способной превратить обычную девушку в воительницу, - я вздохнул, - вы ведь не откажите нам в подобной просьбе - Только не... - взвилась Маша, но я шикнул на неё. - Будешь открывать рот, когда разрешу, - рыкнул я, - или поумнеешь чуточку, не позорь мои седины! Репутация такая штука, которую легко испортить. Захотела стать героиней, учись быть дипломатичной. Жаждешь уважения, так докажи, что заслуживаешь его! - Хо-хо, и кто из вас двоих питомец, а кто -- хозяин -- Древо хихикнула. - Так вы возьметесь, обучать нас или нет -- уточнил я. - Пожалуй, да. Вы оба меня изрядно забавляете, - героиня кивнула, - если только не передумаете, когда узреете мой истинный облик. Маша хотела, было, что-то сказать, но я с силой наступил ей на ногу, и девушка не поспешно закрыла рот. - Не покажите ли нам, где у вас что расположено -- спросил я, - неплохо бы начать с того помещения, где кормят, после завтрака ещё ни разу не ели. - Увы, где едят другие, я не знаю, - соседка пожала плечами и развела руки в стороны, - сама питаюсь несколько специфическим образом. Девушка скрылась в комнате для умывания, вернулась с ведром, наполненным водой, вылила его в бочку, потом освободилась от обуви и вскарабкалась на кадку, повернула кольцо на пальце. Тот час же облик её начал меняться, одежда исчезла, как и волосы, кожа покрылась твёрдой корой, пальцы на руках и ногах преобразились в корни, из плеч и головы полезли ветви, в районе живота явилось огромное дупло, внутри которого вспыхнул огонь, вместо лица появилась белая жутковатая маска без рта, немного напоминавшая итальянскую, с довольно длинным носом. Корни-пальцы на ногах тут же погрузились в землю. - Ой, пожар! -- принцесса заметалась, схватила ведро и плеснула остатки воды в дупло, пламя вспыхнуло ярче. - Прости, это пламя погаснет лишь, когда я умру, - проскрипело дерево, - а это может произойти и через тьму тем веков. - И как этот огонь не сжигает вас -- поразился я. - Моя плоть больше всего похожа на древесину лиственницы, - пояснила героиня, - не говорит совершенно, тяжёлая и довольно тверда. Правда, из-за этого плохо плаваю. - Изумительно, - я покачал головой, - ну, придётся искать таверну по запаху. Хозяйка кинула в ларь дорожную сумку со своими вещами, и мы поспешили покинуть комнату. - Бр-р-р-р, - Маша передёрнула плечами, - это Пылающее Древо меня просто пугает! - И не только тебя, - я вздохнул, - одно радует, точно не хищница. Пьёт себе водичку с минералами. Если только не использует живых существ в качестве компоста. Впрочем, в таком случае её не взяли бы в Армию Света. К тому же, я знаю родителей этой воительницы. Прославленная героиня Огненная и чуть менее известный Дуболоб, очень достойные существа. - И как они смогли "сойтись" только -- принцесса почесала затылок. - С помощью колец, что отбирают на время их способности, - пояснил я, - вспомни, когда мы встретили Древо, она выглядела, как человек.

proza_ru/texts/2016/11/201611221824.txt

С последней и единственной нашей встрече с мистером Вудом прошло более двух недель. Но меня не перестаёт преследовать и во сне,и на яву, пронзительный взгляд синих глаз. Именно синих глаз, такой цвет я ещё не разу не встречала,или может не обращала внимания. Эти глаза цвета неба перед закатом,тёмные,таинственные,обещающие чего-то загадочного, но в тоже время блестящие синевой,которую трудно не заметить. А в остальном, моя жизнь ни чем не привлекательна. Все таже рутина. Утренние процедуры в общественных туалетах автобусного вокзала, потом работа и повтор всего утреннего, только в обратном порядке, перед возвращением "домой". На работе тоже ничего не поменялось, куча,а то и груда папок ,которыми меня заваливают доброжелательные сослуживцы и конечно же, смешки и издевки "любимой" Эшли. Серость да и только, хорошо что жизнь и глаза радует картина за окнами. На улице весна, все расцветает,зеленеет,наполняется жизнью и люди,как будто отошедшие от зимней спячки,повылезать из своих убежищ и спешащие куда то. Жизнь бурлит! По сравнению с небоскребами и всеми огромными зданиями, расположенными в этой части города, чувствуешь себя маленькой и не защищённой . Скоро май,а это значит прилив любопытных туристов,которые заполнят мой любимый Нью-Йорк ещё большим количеством суеты и шума. После рождественских праздников это второй самый горячий туристический сезон. Все забито,везде люди с камерами и фотоаппаратами,дети и взрослые, группы и парочки, очереди во все музеи и торговые центры, а о пробках на дорогах и упоминать не надо. В таком большом городе это не редкость,но с наступлением весны все ,как будто,сходят с ума. В особенности водители. Но я все равно безумно люблю этот город,этот шум и суету,серость и краски, интриги и тайны, люблю наблюдать за жизнью других,ведь у меня своей больше нет. Люблю ,после работы переодевшись в свою незаурядную одежонку,посидеть в парке. Наблюдать как люди спешат куда-то, веселятся гоняя в мяч и фрисби,кто-то держится за руки и целуется,кто-то устраивает пикники,кто-то образовав группы играют на гитарах, или просто болтают. Любовь и счастье чувствуется везде,как бы плохо им не было, они находят время встретиться. И наблюдая за всем этим,я как будто,становлюсь частью всего этого счастья и радости. В последнее время такой возможности понаблюдать выпало много,после работы нет никаких подработок и терять такую возможность просто глупо, пока погода радует и можно посидеть и не о чем не переживать. Можно по вспоминать былую жизнь,можно по размыслить о настоящем,и можно углубиться в размышления ,почему же не звонит Пит. От него нет ни звонка уже недели три,странно. Но что же,значит не судьба и в моих услугах не нуждаются. Сегодня пятница и значит надо придумать себе занятия на выходные. Может куда сходить,развеяться,а то мои соседи по улице как всегда будут гулять по полной,пить и буянить,и все закончится приездом друзей в форме. Кого кого,а их видеть ну сообщаем не хочется. Опять будут расспросы, и если будет дежурство Рика то не на вещевые расспросы этого полицейского перейдут в намёки на встречу и прогулки в парке. С Риком мы подружились почти сразу как я стала жить в том районе,он как профи,сразу распознал во мне не бродяжку и с годами набирается смелости пригласить куда-нибудь. Эти воспоминания о неловкости обоих заставляет меня улыбнуться. Из раздумий меня выводит шум приближающихся шагов,точнее цоканье каблуков. И вот оно,о господи,не выносимое мной создание подходит к моему столу. - Эй,Элли,-визгливо говорит Эшли и кидает на стол здоровенную папку с документами.- Вот тут тебе работка,это нужно к понедельнику,- ехидно улыбаясь продолжает грымза. Я от изумления выпучиваю глаза и раскрываю рот,прямо как рыба ....открываю и закрываю,не произнося не слова. Изумление,шок,негодование все слилось воедино... - Э..Э..Э прости что,- приходя в себя,шепчу я. - Да то что слышала,-уже нахально скаля зубы,отвечает Эшли.- И кстати, я ухожу и меня не будет на остаток дня. Звонки я перевела на свой смартфон,так что не беспокойся. Просто работай,-все также ехидно говорит она. Я в шоке,и это мало сказано,я что её личный секретарь и помощник,да ещё и девочка на побегушках. Вот жешь стерва! Она вообще стыд потеряла. Проглатываю ком ненависти,застрявший в горле, и с усталым вздохом просто киваю головой. - Ясно,-вот и все на что меня хватило. - Счастливо оставаться,- кидает она мне,поворачиваясь и уходя в сторону лифта. На ходу доставая телефон из сумочки, я и не слышала как он звонил...совсем оглохла от возмущения. - О,Нат! Привет дорогая,я как раз собралась по магазинам. Давай встретимся на нашем месте,-спрашивает Эшли у какой-то Нат. Наверное её подружка. По магазинам Во нормально! Мне значит гора работы ,а ей шопинг. Если раньше я её не терпела,то тут просто шкала моей злости и ненависти возросла до пределов. Просто здорово! Ладно,хрен с ней, пускай валит. Без неё тут,хотя бы, дышать легче. Трясу головой,выкидывая все посторонние мысли из головы и переключаюсь на работу. Вот везёт же мне,как будто я тут в потолок плюю и ни черта не делаю. Ох,ладно,успокойся,- отдергиваю себя и погружаюсь в работу.

proza_ru/texts/2016/05/20160509404.txt

61. Стругацкие тоже задали вопрос "что делать" Является ли он основной темой Нет. главным образом потому, что в этом мире ничего уже и не сделаешь с унынием и гневливостью мира, куда попал Максим. Это такая страна, еа границе которой можно было бы поставить столб с надписью: "Всякий, входящий сюда, будет бороться с гневом и унынием". Такой своеобразный ад первого-второго кругов. 62. Вавилонская башня и образ чужака в глазах инопланетянина. Гайсравнил Маесима с башней, но что правильного в мире, в котором верят в каких-то "Огненосных Творцов" Унылый спор--разве не признак это Вавилонской башни. Поэтому и образ чужака такой приземлённый и унизительный, а в армии это проявляется ещё сильнее. Здесь не помнят ни Бога, ни его заповедей, и поэтому есть смешение языков--линкос, воровской, хонтийский (дать потом сслыки) Именно поэтому ещё упоминается математика--как тот лучший язык, который существует на планете Максима (куда он попал). 63. Лермонтовское "Я не могу понять, что значит отдыхать" и Гай Гаал. Почему Гай не может понять, что значит отдыхать У него очень сильная ответственность в выполнении приказов; мир Гая полон уныния и беспокойства. 64. Правильность и верность. В словах "отпусти мою пуговицу и застегни свою"--проявление личности армейца-капрала. Это и правда не было красивым (слова "Ты не человек, который умеет красиво говорить" Максима). Слова авторов говорят, что одинаковость и скучность--это плохо, но при этом связанное с этим понятие может быть очень верно. Правильно--это хорошо, потому что оно сосуществует с хорошим ; верность--это не очень хорошо, потому что сосуществуетс плохим. Правильность поэтому выше верности и трактуется как духовно оправданная, тогда как второе душевно оправданное, но не материальное, по-другому, умственно, логически оправданное. 65. Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Поэтому считание себя здоровым Гая погибельно. Максим не считал свои действия нездоровыми, так же, как и Гай. Понимают они нужду во враче, когда приходят пункты устранения несогласия--сначала в виде монолога Гая, затем в виде диалога Гая с Максимом. Закономерно, что Максим начинал диалог и так же продолжает его--первым.. 66. В произведении нет святых людей. Это ясно и по именам--один Максим носит имя, у которого был аналог святого. Гай и Рада--какие-то языческие имена, всякие Зерембеш и Тоот--и вовсе фантастические. Вот такой центон: "Гнев с уныньем там видел Максим, Он не станет им волю давать; В этом мире нельзя быть святым, Но о святости можно мечтать". 67. Более продвинутая цивилизация и возможные следствия из этого: 1) Возможно более раннее возникновение мира. 2) Возможно, что Жизнь развивалась быстрее, чем на Земле. 68. В этом мире знают, что такое добро, или нет 1) В начале произведения инопланетянин согласился примирячться, так же как и родственники Рады в ресторане. 2) Забота к герою--оказана Нолу и Радой. 3) К герою выказывают уважение--например, Гай в своих размышлениях. Поэтому в этом мире отчасти знают, что такое добро.

proza_ru/texts/2015/10/20151028110.txt

Денис и Лиза отправились на поиск Галины Юрьевны и одноклассников. Пробираясь через кусты и валежник они не скоро попали на поляну где несколько часов назад оставили учительницу со зверинцем. - Почему они нас не подождали - возмутилась кошка-Лизка. Денис ничего не ответил, к чему-то принюхиваясь. - То же, мне, друзья называются, бросили в беде и дали деру. - От хвастливых слов мудрецом не прослывешь, от темных дел героем не станешь, так поговаривал мой дедушка. Не просто так они покинули поляну. - А ты откуда знаешь - Учись читать по запахам. - А что здесь не так с запахами - На поляне пахнет посторонним человеком и лошадью. - Их захватили в плен - с ужасом мяукнула Лиза. - Следы коня и человека идут в другую сторону от копыт осла и Галины Юрьевны, а копыт козла я что-то не чую. - Неужели Максим потерялся, как и мы - Не хотелось бы, дурака учить - решетом воду носить, - вздохнул Денис, - а теперь в путь, нам их еще догонять и догонять. - Интересно, куда они направились - Догоним, узнаем, - опустив нос к земле, Денис побежал по следу. Лизе ничего не оставалось, как отправиться следом. Денис бежал быстро. Лиза не отставала. Собачий хвост постоянно маячил у нее перед глазами. Лиза смотрела на кончик хвоста и усы у нее подергивались. "Укусить, не укусить, укусить, не укусить", - вертелось у нее в голове. Наконец, она не выдержала и вцепилась в собачий хвост зубами. - Рр-рр-рау, - взвыл Денис, оборачиваясь к блондинистой кошке. - Ты чего кусаешься Жить надоело А если бы я тебя загрыз - Он едва сдержался, чтобы не вцепиться в мягкую спинку белой кошки. - Ты Меня Не смеши, ты же влюблен в меня с первого класса, так что загрызть не сможешь. - Это мальчик Денис не может, а пес Денис даже очень может. Сама ведь сказала инстинкты. Сработает мой инстинкт, от тебя и косточки не останется, скажи спасибо, что я сейчас не голоден. - Спасибо, - тихо мяукнула кошка-Лизка. - Прости, но я не могла сдержаться. Твой хвост постоянно мелькал у меня перед глазами, а это такой соблазн. Ты не мог бы свернуть его колечком и не искушать меня. - Постараюсь. Побежали дальше.- Денис свернул хвост колечком, но через сотню метров перед кошкой-Лизкой снова замелькал такой притягательный к игре кончик собачьего хвоста. Лиза отстала на несколько шагов, чтобы вновь не вцепиться в него. Неужели Галина Юрьевна не могла выбрать более легкую тропу. В душе возмущался Денис. Это не лес, а рассадник мухоморов с поганками. Перед большой кучей валежника пришлось остановиться и перевести дух. - Что это за пряжа здесь на сучьях намотана - спросила Лиза и потрогала пушистый клубок лапой. - Козлятиной пахнет, - принюхался Денис. - Нет, только не это, - мяукнула кошка-Лизка, - с Романа спустили шкуру - Почему обязательно с Романа. - А других козлов я здесь не встречала. - Не бери дурного в голову. Побежали. Только они хотели продолжить поиски Учительницы и одноклассников как на поляну вышли юноша и девушка. - Смотри Лисса, мы нашли клубок, - сказал юноша, подошел к завалу сучьев и стал разматывать шерсть. - Спасибо, что не забрали клубок с собой, - поблагодарила Дениса и Лизу девушка. - Зачем нам клубок - возмутился Денис. - Это не простой клубок, его Иван-царевич потерял. - Что за сказки вы рассказываете... - Это не сказки. - Правда - не могла смолчать кошка-Лизка. - Ыдасафа забрала себе магию всех волшебных вещей и готовится захватить власть в свои руки. - А вы кто такие - Мы хранители этого сказочного мира. - Тогда почему вы позволили Ыдасафе творить зло - А вы, почему убили и съели заколдованную утку - Мы же не знали, что она заколдована... вы знаете, кто мы такие - хором крикнули Денис и Лиза. - Мы прекрасно видим вас в истинном обличье. Ваша учительница и друзья идут в замок Кощеразина. - А это не опасно отправиться к самому Кощею - Бессмертному - Опасно было попасть в этот мир, а теперь уже ничего не поделаешь. Если они не сумеют выиграть у Кощеразина в карты станут его слугами. Откажутся становиться слугами, он превратит их в кошек. - Захотели найти счастье в нежданной напасти. - Кентавр предупреждал учительницу, да только ее звери выбрали этот маршрут. Было добро, да давно; а будет вперед, да горе берет. - Это все петух с козлом, - не могла сдержаться кошка-Лизка, выпендрежники хреновы. - Идите по этой тропе, она выведет вас на дорогу, а там и до замка доберетесь, - посоветовал юноша. - У нас еще много работы: ковер-самолет, золотую рыбку, молодильные яблоки, древний кувшин, скатерть самобранку, золотую цепь и вот теперь клубок мы уже нашли, - девушка спрятала клубок. - Сказку слушай: умом разумом смекай да на ус мотай, тогда и домой попадете, - заявил юноша. - Не всякая водица для питья годится, не всякая сказка - людям указка, - не мог смолчать Денис. - Вольному воля, - юноша взял девушку за руку, они в один миг превратились в драконов и взмыли в небо. Ветер, поднятый крыльями сказочных героев, прижал Дениса и Лизу к земле. - Что это было - прошептала кошка-Лизка, - мы на самом деле видели драконов - Если мои глаза не обманывают, то видели, - Денис посмотрел в небо. Он уже второй раз видел драконов, только одного не знал, что они могут обращаться в людей. - Как удивителен этот мир. - Лиза продолжала смотреть в небо. - Плохо то, что в нем появилась Ыдасафа, настоящая ведьма, которая хочет власти. Так и хочется её покусать. - Востер язык, да дурной голове достался. Твоим покусанием дело не исправить, - кошка Лизка вильнула хвостом. - Говорить впустую, что стрелять в холостую, - попытался обидеться Денис. - Забудь, как же нам справиться с ней, если хранители не могут, - вздохнула кошка-Лизка. - Потому и не могут что она из другого мира, - Денис посмотрел по сторонам, - продолжим путь - Давай немного отдохнем, - попросила Лиза двортерьера, - я проголодалась. -Давай, только одну тебя я на охоту не отпущу. Одно слово сказочный мир и неизвестно что может с тобой случиться. - Согласна. Собака и кошка хорошо поохотились, нашли удобное место под раскидистой елью и заснули, прижавшись, к боку друг друга. Продолжение следует http://www.proza.ru/2017/07/09/2192

proza_ru/texts/2017/07/20170707723.txt

Абстракционизм и реализм у художников, фотографов, литераторов считаются крайними полярными направлениями их искусства. Большинство людей таких профессий занимают какую то промежуточную позицию между этими крайностями. Почему Потому что большинство их почитателей не способны мыслить или видеть или чувствовать слишком абстрактно или слишком реально. А воспринимает средний диапазон действительности.Как не каждый человек может слышать слишком тихие звуки или слишком сложную мелодию- она будет восприниматься просто неким шумом с неразличимыми отдельными звуками. Задавшись задачей исследования крайностей абстракции читатель вероятно вспомнит художников абстракционистов, символистов, сюрреализм и картины имеющие схожесть с ними типа Босха и так далее. А задумавшись о реализме читатель может вспомнить картины Леонардо да Винчи,Рафаэля или социалистический реализм. Но это не крайности. Ближе всех у абсолютному абстракционизму близок Черный квадрат - Малевича. Но абсолютной абстракцией будет -черный круг или черная точка, черный шар. А вот абсолютным реализмом будет не точная копия какой либо фигуры - как считают некоторые, не фотография, о абсолютный реализм это белый шар. Все остальные грани, стили и стихии искусства находятся в диапазоне между черным шаром и белым шаром.

proza_ru/texts/2017/06/20170624632.txt

Быль (или былина). И вышел Иван Царевич в чисто поле и стал биться с Чудищем-Юдищем о трех головах. Час бьется, два бьется, уже и вспотел слегка, а победить не может. Изловчится он, отрубит одну голову, а замест ей две вырастают. Это уже почитай четыре. Еще одна с плеч, а замест ее - еще пара. Итого -- пять. Вот думает блин взялся на мою голову этот трансформер доисторический. Поднатужился Иван, еще три снёс. Три то снес, а выросло шесть, итого с изначальными почитай -- восемь. И чего-то не радует Царевича такая арифметическая прогрессия. И кураж куда-то подевался и ревматизм обострился. И главное головы все злые, как пчелы весной -- шипят, кусаются, пламя пускают - примусы хвостатые. Еще пару-тройку голов Царевич подбрил, а там еще чего-то вымахало. Не думает Иван, так дело не пойдет, что-то тут не по сценарию, сбился я с этим рудиментами со счета, тут без логарифмической линейки не разберешься. Берет, значит, тайм-аут. Присел на пенек, достал пирожок. Закусил, это дело желудем и пошел дальше нести с плеч разумное, доброе, вечное. И что-то опять у Царевича не клеится, растут у чудища кучерявые, как грибы после дождя, хрен без калькулятора разберешься. Видно мало. Делать нечего. Берет наш меченосец, второй тайм-аут, последний. Чудище к себе значит в лес - яблоками молодильными подкрепляться, а Ванюша за свой пенек присел. Разливает второй пирожок. Опосля второго разморило его конечно на солнышке. Ещё бы - весна, лепота. Мысли всякие, ясно дело, в затылок лезут, правда, в основном о бабах. Кстати, думает венценосец, а попробуем мы к этому делу с тылу зайти. Ну и зашел родимый. Рубанул он в экспериментальных целях чудищу по хвостищу. Большого урона автогену мезозойского периода, конечно, не нанес, но видит с хвостами, тот расстается куда охотней. Без репродуктивных способностей. Ну и начал наш Иван шинковать динозавру аккуратненько сантиметров по тридцать, тридцать пять, с другого конца. Когда кончилось тело - пошло дело. В том смысле что, когда добрался Царевич до голов тех поганых, тем вроде как уже и неоткуда размножаться. Пошипели, поматюкались, да и расползлись по кустам. Вот так с помощью мужицкой смекалки добро, в лице Ивана-Царевича, победило зло, в фэйсе Чудища - Юдища. В народе естественно о Царевиче, как о защитнике отечества слава пошла. И стал люд про него песни горланить и легенды нашептывать. И еще, в плане бытовухо-филосовского осмысления битвы, поговорки складывать, ну например -- "Свирепей тещи зверя нет", "Длина коса не от ума" " Страшна избушка не ногами, а бабьими грудями", "Одна голова хорошо, а две бутылки водки лучше" и "На хитрую жопу есть...". Хотя нет. Извиняюсь. Вот это уже, как раз, совсем другая история. 27.10.2005.

proza_ru/texts/2010/12/201012171308.txt

3.1.3. Хронические гепатиты и цирроз печени. Хронический гепатит -- это диффузное воспаление печени, которое продолжается не менее трех месяцев, чаше наблюдается у мужчин старше 30 лет. По степени активности различают три формы хронических вирусных гепатитов: хронический перстирующий гепатит, хронический активный гепатит и хронический активный гепатит -- цирроз. Основные жалобы при хронических гепатитах (ХГ): похудание, горечь во рту, кожный зуд, боли и чувство тяжести в правом подреберье. Цирроз печени -- это хроническое прогрессирующее заболевание, которое характеризуется дистрофией и некрозом печеночной ткани, признаками печеночной недостаточности и портальной гипертензией (повышение кровяного давления в воротной вене печени), сопровождается разрастанием соединительной ткани и глубоким нарушением структуры и функции печени. Злоупотребление алкоголем является причиной цирроза печени в 50% случаев, вирусные гепатиты В, С, G -- в 40% случаев. Повышение кровяного давления в воротной вене при циррозе приводит к асциту (скопление жидкости в брюшной полости), варикозному расширению вен пищевода, из которых возможны опасные для жизни кровотечения. Больные жалуются на понижение веса, слабость, желтуху, кровотечения из ЖКТ, клинически наблюдается увеличение селезенки, в далеко зашедших случаях -- энцефалопатия (нарушение функций мозга). При заболеваниях печени потребность в белке не менее 80 -- 90 грамм в сутки. Если употреблять меньшее количество белка, то это способствует возникновению жирового гепатоза, алиментарного цирроза печени. Ограничение белков до 50 - 60 грамм требуется при сниженной способности к мочевинообразованию, угрожающей коме для избежания токсической энцефалопатии. Ограничивают в основном растительные белки. Потребность в белке возрастает до 100 - 120 грамм при жировом гепатозе, истощении больных. Потребность в жире -- 80 - 90 грамм в сутки, причем не менее 30 % должны составлять жиры растительного происхождения. Из животных жиров особенно рекомендуется топленое, сливочное масло, другие жиры -- такие как говяжий, бараний, гусиный следует исключить при обострениях ХГ либо ограничить -- в стадии ремиссии ХГ. Из растительных жиров рекомендуется льняное масло -- 2 - 3 чайные ложки в день, а также соевое, оливковое масла в количестве 2 -- 3 столовые ложки в день. Растительные масла обладают желчегонным эффектом, способствуют выведению холестерина (придают холестерину форму эфира). Увеличение количества жира до 100 -- 120 грамм нужно при необходимости усилить желчегонный эффект, при чем животные и растительные жиры должны применяться в соотношении 1:1. Усиление желчегонного эффекта требуется при гипомоторных состояниях желчного пузыря и кишечника -- снижении сократительной и двигательной функции. Противопоказан прием желчегонных средств и повышенного количества жира при острых холециститах, обострении хронических холециститов, а также при желчнокаменной болезни. При необходимости уменьшить желчеотделение (например, при диспептическом синдроме и гипермоторноых состояниях желчного пузыря) нужно уменьшить количество потребляемого жира до 50 - 60 грамм в сутки. Предпочтительнее употреблять топленое или сливочное масло. Растительные жиры исключить, остальные -- в составе мясных и рыбных продуктов. Рекомендуется полностью исключить жиры, содержащие транс- изомеры жирных кислот -- все виды маргаринов, майонезы. Жиры полностью исключаются при тяжелой печеночной недостаточности. Следует ограничить употребление сахара и продуктов, содержащих концентрированные углеводы, так как они способствуют застою желчи. Необходимо увеличить употребление пищевых волокон (клетчатки). Богаты пищевыми волокнами: тыква яблоки, цветная капуста, белокочанная капуста. Необходимо в 1,5 раза по сравнению с обычным рационом увеличить употребление витаминов. При ХГ в стадии ремиссии общее количество потребляемого белка должно составлять 100 -- 120 грамм в сутки, жира -- 100 грамм в сутки, углеводов - 500 грамм в сутки, энергетическая ценность рациона 2800 ккал. Особенно требуется соблюдение диеты в осеннее - весенний период. Требуется исключить экстрактивные вещества (крепкие мясные и рыбные бульоны, пряности, острые блюда, эфирные масла, сырой лук, чеснок, редис, редьку), а также жареные блюда, холодные блюда, вызывающие спазм гладкой мускулатуры желчевыводящих путей). Прием пищи не менее 5 раз в сутки малыми порциями. Оптимально 5 -- 6 раз в сутки. Из белков рекомендуются белки творога, кисломолочных продуктов, яиц, рыбы (скумбрия, сельдь, ставрида). Творога следует употреблять не менее 100 грамм ежедневно, яйца 1 -- 2 штуки 2 -- 3 раза в неделю (лучше в виде омлета). Желтки необходимо ограничить, употреблять белковые омлеты. Хлеб разрешается употреблять черный и белый (ограниченно), лучше вчерашний, хлеб с отрубями. Овощи рекомендуется часто включать в диету, не менее 400 -- 500 грамм в день, растительные масла добавлять в салаты, винегреты. Исключаются из диеты бобовые, шпинат, щавель, крепкий черный чай, кофе и какао. Рекомендуется зеленый чай и настой шиповника. Категорически запрещается употребление любых алкогольных напитков, даже в стадии ремиссии. Если цирроз печени осложняется отеками, необходимо резко ограничить употребление поваренной соли до 2 -- 5 грамм в сутки, воды до 800 мл в сутки, употреблять продукты, богатые калием (печеный картофель, курага, изюм, чернослив). Рекомендуется прием следующих лечебных сырых соков (по Уокеру): смесь соков моркови, свеклы, салата 1:1:1, смесь соков моркови, свеклы, кокосового ореха 1:1:1, сок моркови, смесь соков моркови, одуванчика, салата 1:1:1, виноградный сок. Общее количество соков не менее 0,5 литра в день, максимально до 1 -- 1,5 литров. Лечение длительное -- не менее двух недель. Рекомендуется также прием соков цитрусовых (апельсины, лимоны, киви). Соки полезно обогащать кунжутным, ореховым молоком (из грецких орехов и миндаля). Приготовление орехового молока: 10 - 15 грамм орехов измельчить, залить стаканом кипящего молока, остудить и процедить. Добавлять в соки в количестве 10 мл на стакан сока три раза в день. Рекомендуется избавиться от очагов хронической инфекции (кариес, тонзиллит). Полезны однодневные голодания на сырых соках, в период обострения -- по несколько дней. При ХГ, дискинезии желчевыводящих путей по гипомоторному типу хороший эффект оказывает прием масла тыквы по одной чайной ложке вечером через 1,5 -- 2 часа после ужина, в течение 1,5 месяцев. При ХГ, дискинезии желчевыводящих путей по гипермоторному типу рекомендуется масло тыквы по одной чайной ложке два раза в день до еды, в течение 1,5 месяцев, затем льняное масло по одной чайной ложке три раза в день в течение 1 -- 2 месяцев. 3.1.4. Холецистит. Холецистит -- это заболевание, обусловленное воспалением стенки желчного пузыря. Различают острый, хронический и калькулезный (при наличии камней) холециститы. Острый холецистит чаще всего обусловлен закупоркой камнем протока желчного пузыря. Хронический бескаменный холецистит чаще всего развивается в результате бактериальной инфекции. Калькулезный холецистит является осложнением желчнокаменной болезни. Предрасполагающими факторами в развитии холецистита являются нарушения режима и состава питания, застой желчи, хронические воспалительные процессы в брюшной полости, дисбактериоз кишечника. Развитию калькулезного холецистита способствуют избыточное употребление жиров и пищи, богатой холестерином и бедной антихолестериновыми веществами, гиповитаминоз А, беременность, избыточный вес, малоподвижный образ жизни, сахарный диабет, перенесенный гепатит, наследственная предрасположенность. Боли при холециститах локализуются в правом подреберье, возникают после приема алкоголя, жирной, жареной пищи. При холециститах важную роль играет режим питания, который помогает устранить одну из причин холециститов -- застой желчи. Пищу нужно принимать 5 - 6 раз в день, небольшими порциями, за два часа перед сном рекомендуется употребить стакан кефира, причем 1 -- 2 раза в неделю обычный кефир заменять биокефиром. Следует исключить: все раздражающие блюда -- свиной, говяжий и бараний жиры, пряности, соленья, копченые и жареные блюда, а также холодные блюда (вызывают спазм желчного пузыря), алкоголь в сочетании с дынями -- вызывает сильный спазм желчного пузыря. Пищу употреблять в теплом виде, лучше отварную или печеную, приготовленную на пару. При холециститах с сопутствующей гиперкинетической дискинезией (повышенный тонус желчного пузыря) нужно ограничить продукты, стимулирующие сокращения желчного пузыря -- мясные бульоны, растительные масла. При холецистите с сопутствующей гипокинетической дискинезией (пониженный тонус желчного пузыря) растительные масла и некрепкие мясные бульоны больные переносят хорошо. Рекомендуется употреблять достаточное количество пищевых волокон, которые стимулируют желчеотделение, стимулируют выведение холестерина (антисклеротический эффект). Наиболее активные пищевые волокна содержат тыква, яблоки, груши (противопоказаны при запорах, так как обладают закрепляющим эффектом), малина, цветная, белокочанная капуста, отруби. Нужно ограничить сладкие блюда, сахар, так как они способствуют застою желчи. При острых холециститах, хронических холециститах в фазе обострения следует ограничить количество поваренной соли до 4 -- 8 грамм в сутки, количество белков -- 90 грамм в сутки, жиров 80 грамм в сутки, углеводов 350 грамм в сутки. Энергетическая ценность рациона 2600 ккал. При хронических холециститах в стадии нерезкого обострения количество поваренной соли ограничивается до 4 - 8 грамм в сутки, количество белков 100 грамм в сутки, жиров 90 грамм в сутки, углеводов 400 грамм в сутки. Энергетическая ценность рациона 2810 ккал. При постхолецистэктомическом синдроме (состояние после удаления желчного пузыря) в стадии обострения количество поваренной соли ограничивается до 6 грамм в сутки, количество белков 90 грамм в сутки, жиров 60 грамм в сутки, углеводов 300 грамм в сутки. Энергетическая ценность рациона 2100 ккал. При всех формах холециститов необходим достаточный прием жидкости максимально до двух литров в сутки. Однако нужно учитывать сопутствующие заболевания и наличие отеков. Рекомендуется прием зеленого чая с мятой (мята противопоказана в период менструации и при маточных кровотечениях), отвара шиповника -- при отсутствии желчнокаменной болезни и обострения холецистита. Важно включать в рацион пищу с высоким содержанием липотропных веществ: творог, треску, овсяную и гречневую каши. При хронических холециститах вне фазы обострения диета расширяется, Рекомендуется прием нежирной говядины, лучше телятины, мяса нежирной домашней птицы, нутрии, кролика в отварном виде или такое же количество отварной нежирной рыбы (ставрида, скумбрия), растительные масла -- льняное 2 -- 3 чайных ложки в день, оливковое, соевое масло 2 -- 3 столовых ложки в день. Растительные масла лучше добавлять в салаты, винегреты. Также рекомендуется топленое, сливочное масло - добавлять в готовые блюда в количестве 50 - 60 грамм в день. Хорошо усваиваются желе из натуральных фруктовых соков, сок черной смородины. Следует исключить из рациона пищу с большим количеством оксалатов -- лук, щавель, шпинат, томаты, сельдерей, зеленые бобы, ревень, редис, фасоль, горох, редьку, брюссельскую капусту, а также какао, шоколад, черный чай, кофе, горчицу, перец, грибы (шампиньоны). Следует избегать употребления жареных продуктов, в особенности на растительном масле, жиры добавлять в готовые блюда, так как при жарении образуются вредные продукты окисления жиров. При холециститах рекомендуется прием следующих лечебных соков (по Уокеру): сок моркови, смесь соков моркови, свеклы, салата 1:1:1, смесь соков моркови, сельдерея, петрушки 1:1:1. Сока петрушки можно выпивать не более 30 - 60 мл в сутки, так как он очень сильнодействующий, в больших дозах обладает галлюциногенным эффектом. При остром холецистите рекомендуется воздержание от пищи, прием чая из ромашки, мяты перечной (при отсутствии камней), после чего перейти на щадящую диету. После нескольких дней голодания рекомендуется пить соки моркови, апельсинов, настои мяты, ромашки, сок одного лимона на стакан теплой воды (при отсутствии ЯБЖ и ДПК, панкреатита и других противопоказаний). После снижения температуры тела начинают прибавлять другие соки в возрастающем количестве (три раза в день по 20 -- 50 мл) -- соки крапивы, салата, одуванчика, сок хрена (лучше в смеси с соком лимонов -- сок двух лимонов и 150 грамм тертого хрена) в виде кашицы два раза в день по половине чайной ложки натощак в промежутках между приемами пищи, лучше в полдень. Соус из хрена и лимонов хранить в холодильнике не более недели. После приема сока хрена рекомендуется прием свежевыжатого сока моркови. 3.1.5. Желчнокаменная болезнь. Желчнокаменная болезнь -- это заболевание, связанное с нарушением обменных процессов в печени, проявляющееся образованием камней в печени и желчных протоках. Способствует возникновению желчнокаменной болезни нерегулярное питание и перенасыщение желчи холестерином. Предрасполагают к развитию ЖКБ ожирение, сахарный диабет, беременность, наследственная предрасположенность. За сутки в организме образуется до 1200 мл желчи, при чем в течение суток активность желчеобразования различная. Следовательно, большую роль в предупреждении ЖКБ играет своевременное опорожнение желчного пузыря. При склонности к образованию камней в желчном пузыре необходимо питаться дробно, 5 -- 6 раз в сутки, небольшими порциями. Хорошее профилактическое действие оказывает прием пищи в небольших количествах каждые два часа для стимуляции выброса желчи (курага, сухофрукты, яблоко, груша). В противном случае, при наличии длительных перерывов в приеме пищи желчь застаивается в желчном пузыре и начинают Формироваться песок и камни. Также следует ограничить прием продуктов, богатых холестерином -- яичные желтки, мясо утки, животные жиры, в особенности тугоплавкие (говяжий и бараний), а также жиров, содержащих танс - изомеры жирных кислот, способствующие формированию атеросклероза, сердечно -- сосудистых заболеваний, ЖКБ, целлюлита, ожирения (все виды маргаринов, майонезы). Также следует максимально ограничить употребление сахара, крахмала, изделий из муки высшего сорта, картофеля, кукурузы так как они вызывают выброс инсулина и способствуют формированию атеросклероза и ЖКБ. Рекомендуется повысить прием полиненасыщенных жирных кислот, особенно омега-3, содержащихся в морской рыбе -- сардина, скумбрия, сельдь, лосось, тунец. Омега-3 жирные кислоты содержат также льняное масло, масло грецких орехов, употреблять которые лучше в сыром виде, в салатах в количестве 2 -- 3 чайных ложки в день. Хороший эффект оказывает также употребление соевого и оливкового масла в количестве 2 -- 3 столовых ложки в день, либо комбинаций -- одна столовая ложка льняного и две столовые ложки соевого масла, одна столовая ложка масла грецких орехов и две столовые ложки оливкового масла в день. Из животных жиров особенно полезным является топленое сливочное масло (до 50 грамм в день). Способствует снижению содержания холестерина в крови, а, следовательно, и в желчи употребление соевых продуктов. Соевые бобы варить не менее двух часов, так как термообработка инактивирует содержащиеся в сое гемагглютинины и ингибитор трипсина, отрицательно действующие на кровь и мешающие усвоению белка сои. Также необходимо употреблять достаточное количество пищевой клетчатки -- содержится в тыкве, хлебе из муки грубого помола, с отрубями, моркови, свекле, цветной капусте. Клетчатка выводит из организма лишний холестерин, способствует профилактике ожирения и атеросклероза. При ЖКБ следует максимально избегать жирных и жареных продуктов. При жарке на растительном масле оно легко окисляется и отравляет печень, способствует раковым заболеваниям. Пищу лучше употреблять в отварном, печеном виде. Хорошо способствуют очищению организма от накопившихся в желчи за ночь продуктов обмена прием утром натощак киселя, жидкой овсяной каши, мюсли. Слизи, содержащиеся в овсяной каше, киселях связывают токсины в кишечнике в неактивные комплексы и выводят их из организма, при этом лучшее время приема -- семь часов утра. При ЖКБ рекомендуется также прием следующих сырых лечебных соков (по Уокеру): Смесь соков моркови, свеклы. Латука 1:1:1, смесь соков моркови и шпината 1:1, смесь соков моркови, сельдерея, петрушки 1:1:1, смесь соков моркови, свеклы, кокосового ореха 1:1:1, сок одного лимона в стакане горячей воды. Общее количество соков - не меньше 0,5 литра в день (до 1,5 л.), лечение соками рекомендуется длительное, не менее двух недель. В сырых соках низкое содержание натрия и большое содержание калия, поэтому они мягко действуют на тонус желчных путей. Соки рекомендуется обогащать кунжутным и ореховым молоком (из грецких орехов и миндаля) по 10 мл на стакан сока. Приготовление орехового молока: 10 - 15 грамм орехов измельчить, залить стаканом кипящего молока, остудить и процедить. Полностью избавиться от камней с помощью диеты и сырых соков невозможно, но она действует профилактически против образования новых камней, улучшает состав желчи и функции печени. Обычно ЖКБ болезни предшествуют холециститы, дискинезии желчевыводящих путей. Поэтому больным нельзя принимать желчегонные средства сильного действия (бессмертник, корень одуванчика) без смешивания с другими травами, так как они могут вызвать истощение печеночных клеток. Бессмертник не рекомендуется людям с повышенным артериальным давлением. Нужно употреблять ежедневно 3 -- 5 стаканов ягод земляники (при отсутствии аллергии и др. противопоказаний) в течение всего земляничного сезона -- три недели. Каждое утро натощак кроме овсяной каши, съедать одно из трех блюд: морковь со сметаной или постным маслом, печеную с медом или пареную тыкву или свежую клубнику. Для выведения камней из печени и почек используется следующий настой: Заварить три столовые ложки смеси травы спорыша (10 грамм), кукурузных рылец (10 грамм), стручков фасоли (10 грамм), грыжника голого (5 грамм), толокнянки (10 грамм) в 0,5 литре кипятка, томить 30 минут. Употреблять обязательно теплым по 150 мл два раза в день. При запорах, часто сопровождающих дискинезию желчевыводящих путей, полезен настой сме6си травы ястребинки волосистой (10 грамм), кукурузных рылец (30 грамм), мяты (10 грамм), цветков подсолнечника (20 грамм), листьев земляники (10 грамм). Две столовых ложки смеси залить 600 мл кипятка, настоять 20 мин, пить за 30 минут до еды. Хорошее действие при ЖКБ оказывает также прием масла тыквы по 1 чайной ложке 2 раза в день за 30 минут до еды в течение 1.5 месяцев, затем сделать перерыв. При ЖКБ и дискинезиях желчевыводящих путей не рекомендуется употреблять холодные блюда и напитки, так как они вызывают спазм гладкой мускулатуры желчевыводящих путей. Также сильный спазм желчевыводящих путей вызывают совместное употребление дыни и крепких алкогольных напитков Пища должна быть оптимальной температуры. Теплой. Рекомендуется ограничить употребление поваренной соли до 8 грамм в день. Общее количество белков в день 90 грамм, жиров 110 грамм. Углеводов 350 грамм. Энергетическая ценность рациона 2750 ккал. Это так называемая липотропно -- жировая диета (применяется при хронических заболеваниях печени с желчезастойным компонентом). Питание больных после удаления желчного пузыря: Пищу употреблять малыми порциями, 5 -- 6 раз в день, в теплом виде, исключать холодные блюда. Применяется диета с достаточным количеством Белков. Углеводов и несколько ограниченным количеством жиров, с полноценным витаминным и солевым составом. Первое время после оперативного лечения следует употреблять вареную пищу. Жареная пища и грубая, раздражающая, трудноперевариваемая пища исключается. Белки рекомендуются в составе блюд из сои, творога, кисломолочных продуктов, нежирных сортов мяса и рыбы, блюд из яиц (одно яйцо раз в день, желтки ограничить). Жиры используются в умеренном количестве: 50 - 60 грамм топленого или сливочного масла, сливок, 2 -- 3 столовых ложки растительного масла (льняное, соевое оливковое). Принимать пищу не менее 5 -- 6 раз в сутки. По мере выздоровления диета расширяется и приближается к обычной. Следует избегать острых блюд. Употребление алкогольных напитков даже при полном выздоровлении недопустим.

proza_ru/texts/2016/12/201612241532.txt

Осторожно! Содержит сцены гомосексуальных отношений и насилия! Написано в соавторстве с Таем Вэрденом. - Аштэ, аштэ, загляните сюда, не пожалеете! - работорговец подобострастно изогнулся в поклоне, и так попытался заглянуть в глаза распорядителю ночного дворца Темнейшего Государя. - Аштэ, жемчужина для гарема Благословенного Повелителя, вы не найдете на всем базаре второго такого! Майсар брезгливо отодвинулся от торговца, но интуиция подсказывала, что стоит пойти и взглянуть все же на эту "жемчужину". И она в который раз не подвела господина распорядителя. В просторном шатре, на низеньком походном ложе, укутанный в десяток газовых покрывал, раскинулся во всем великолепии юного тела ойми, сын самой скрытной расы мира. Хрупкий, тонкостанный, схожий с выточенной из золотистой кости статуэткой. Широкие, как у ночного зверя, вздернутые к вискам, глаза его были закрыты. А роскошные ресницы были похожи на веера из пушистых перышек, касаясь кончиками щек. Масть его была совершенно необычна даже для привычного ко всему распорядителя: кроваво-алая, отродясь нестриженная, но чисто вымытая и прочесанная грива должна была стать предметом чернейшей зависти иных гаремных пташек. Длинные, похожие на плавнички рыб или крылышки мотыльков, полупрозрачные уши ойми расслабленно лежали, хотя им даже во сне полагалось настороженно ловить звуки. - Он опоен маковым молоком, аштэ, - пояснил торговец. - Так его принесли мне его же сородичи. Сказали, проспит дней пять, сегодня должен проснуться. - Надеюсь, что он понравится Государю. Он обучен, я полагаю Торговец лишь развел руками: - Врать не стану, аштэ, я этого не ведаю. Мальчишка у меня лишь трое суток, и бодрствующим я его не видел. Но разве в гареме Темнейшего Повелителя не обучат его доставлять удовольствие Я же прошу немного, лишь за доставку сей редкостной пташки в столицу. Однако цену торговец назвал такую, словно самолично ловил ойми, а потом на горбу пер его от Ирваштора до Уммията через весь материк пешком. Майсар глянул на него как на червя. - За необученного и наверняка строптивого раба И назвал половину суммы. Торговались они долго и с истинным наслаждением, сошлись "ни вашим, ни нашим", в руки торговца перекочевал увесистый мешок с золотом, в паланкин Майсара - безмятежно спящий ойми. Майсар всю дорогу обратно вздыхал, предрекая себе неприятности. Государь был равнодушен к гарему в последние месяцы. Но в этом же было и спасение распорядителя: будет время обучить нового невольника, если тот необучен. И приручить его. Майсар не любил ломать своих подопечных: что за радость Повелителю будет брать на ложе покорную безвольную куклу, в чьих ласках нет ни капли чувства Хотя вряд ли Повелитель вообще заинтересуется ойми. Но хотелось бы, чтоб проявил внимание и отвлекся от своих книг и чар. Они успели добраться до Ночного дворца, обнесенного высокой стеной и утопающего в роскошном саду, спящего юношу унесли в отведенные для него покои, вымыли, как куклу, служители еще и радовались, что он спит и не брыкается. На безупречном юном теле не было ни лишних волос, ни шрамов, ни иных порочных отметин, лишь наметанный глаз самого Майсара разглядел уже почти сошедший синяк на его шее под волосами. Видно, будут все же у него трудности с приручением, не даром же ойми опоили, прежде чем продать. Сзади раздался тихий шепот слуг, под шелест одежд, в гаремные покои вошел Государь, как всегда, безупречно красивый и бесконечно далекий от всех мирских дел. Майсар едва сдержал негодующий стон: ну, что ж так не везет! И как теперь оправдаться Государь подошел, внимательно изучил ойми. - Интересный мальчик. Очень. Кто это Майсар только открыл рот, чтобы ответить, но тут невольник вздохнул, пошевелился с явным трудом, затрепетали ресницы и ушки. - Ойми, Государь, дитя странного и скрытного народа, живущего у вершин Ирваштора. - Я не помню такого. Он давно в гареме Майсар пал ему в ноги: - Я купил его лишь сегодня, Государь, мальчишка еще не обучен... Ойми снова вздохнул, гибко выгнулся, потягиваясь, и открыл глаза. Они, огромные, еще мутные от долгого наркотического сна, были похожи на озера, укрытые густым туманом: темно-серые, мерцающие в глубине вытянутых кошачьих зрачков синими огоньками. Он обвел всех присутствующих растерянным и еще непонимающим взглядом, спросил что-то тихим и певучим голосом, на незнакомом наречии. - Как интересно. Я возьму его на ночь к себе. Мальчишка снова что-то спросил, в глазах появилось испуганное выражение. Потом тонкая рука взметнулась, ощупывая ошейник - изящный, филигранный, из серебра, украшенного перламутром, на замшевой подкладке, но все же ошейник. - Инь рао наатэ Инь рао - ойми шарахнулся ото всех разом, вжался в стену, прикрывая обнаженное тело волосами, укутывающими его до пят. - Любопытно. Государь ухватил раба за плечо, дернул к себе. Ойми выкрутился каким-то текучим движением, вернее, выкрутился бы, не зацепись его волосы за один из браслетов-накопителей, скрывающих руки Государя от запястий до плеч. Государь небрежно дернул рукой. - Иди сюда. Мальчишка зашипел, скаля острые, совсем не человеческие клыки - тонкие и белые, вскинул руки, целя внезапно увенчавшими каждый палец острыми коготками в глаза повелителю. Майсар окаменел. Однако Государь перехватил ойми за запястья, вроде бы нежно взял. Но ойми аж на цыпочки привстал, тонкие, как нарисованные росчерком пера, брови изломались в гримасе боли, однако шипеть он не перестал, скалился, как кот, порываясь лягнуть повелителя. Государь глянул на ошейник, тот стал сдавливать горло ойми. И все же мальчишка сопротивлялся до последнего, пока не закатились глаза, и он не обмяк, падая на колени. Государь перехватил его на плечо. - Майсар, ты неплохо справился, я тобой доволен. Распорядителю Ночного Дворца осталось лишь благодарить богов, что Государь был в хорошем настроении, и непокорный раб заставил его пожелать укротить, а не вогнал в гнев. Майсар пообещал сам себе, что непременно сходит в храм и принесет богатую жертву Маннузу. Ойми притащили в богатую спальню, прохладную и темную, еле освещенную парой свеч, швырнули на кровать. Он захрипел, царапая коготками ошейник, выгнулся, широко раскрывая рот в попытках вдохнуть. В туманно-серых глазах плескалось бессильное бешенство и страх. Государь огладил его тело ладонями. - Красив. Мне нравишься. Ойми боролся за каждый вдох, но все же снова попытался вывернуться и отползти. - Лежи, - его прижали к кровати. Напряженно трепетавшие ушки ойми бессильно опустились, он замер под тяжкой дланью Государя, не то решив покориться, не то лишь растеряв последние невеликие силы в этой неравной борьбе. Государь разделся, лег рядом с ойми. Мальчишка закрыл глаза и свернулся в клубок. Ему было страшно, но сил не хватало ни на что, только дышать. Государь ослабил ошейник. Ойми закашлялся. Странное создание, совсем не похожее на человека. Было забавно наблюдать за тем, как дергается и трепещет его ушко, то раскрываясь, то снова опадая безвольной тряпочкой. Ушко подцепили, впрочем, аккуратно, бережно расправили. Невольник замер, словно его внезапно парализовало, даже дышать забыл. Все тонкое тело напряглось и закаменело, а полупрозрачная перепонка, растянутая на тонких хрящиках, задрожала, как крылышко стрекозы. - Красивое ушко, ойми. - Натте... Оль, натте... - прозвучало умоляюще, звонкий голос ойми сейчас казался надтреснутым колокольчиком. - Не понимаю. Ты знаешь всеобщий Или Темное Наречие - Нье тронь... просить... - с забавным акцентом произнес ойми, не двигаясь с места. - Почему Красивые ушки. - Тьи нье мой пара! - ойми снова задергался, пытаясь отодвинуться. - А ты - мой гаремный раб. Тебе это о чем-то говорит - Натте! Ньет, нье раб! - мальчишка зашипел. - А как же тебя назвать, если ты в ошейнике и в полной моей власти Ойми развернулся к нему, сверкнул глазами, кривя тонкогубый рот в брезгливо-презрительной гримаске: - Мьой дух - вольен, тьи же, бьерущий силой и льишь силой, раб силы и раб духа. - Да-да, - Темный отмахнулся, вклинивая колено меж ног раба, навис над ним. Надо отдать должное ойми, он сопротивлялся отчаянно, собрав последние крохи сил. Его потуги игнорировались. Темный хотел обладать этим телом и свои желания исполнял. Мальчишка под ним вскрикнул лишь раз, при проникновении, и после этого лишь безмолвно терзал клыками губы, но не проронил ни звука. И он не плакал, и в глазах больше не было страха, только чистая ненависть. После Темный кликнул слуг. - Уберите его. Приготовьте к вечеру, он мне понравился. Невольника пришлось нести - ни стоять, ни, тем более, идти он не мог, по ногам стекала кровь и семя. Майсар только всплеснул руками, увидев, в каком состоянии принесли его нового подопечного. Над ойми тут же засуетился лекарь, замельтешили гаремные рабы-евнухи. Зато Повелитель был более человечен сегодня, за книгами почти не сидел, день посвятил делам дворца. Распорядитель не знал, благодарить ли богов за это, или... Впрочем, он все равно благодарил их, а еще просил даровать ойми немного сил. Если сопротивление мальчишки заставило Государя забыть о своих гримуарах, то пусть остается таким подольше. Он все равно сломается, угаснет, несомненно. Лишь бы не сразу. - Вечер. Повелитель ждет мальчишку, Майсар. Евнух поклонился, по его знаку ойми вывели из его комнаты. Вернее, выволокли под руки. Чудодейственные бальзамы и мази залечили все его раны, а сытная пища, от которой невольник и не подумал отказываться, придала сил, и мальчишка снова сопротивлялся с отчаянием дикого зверя. Темный ждал его, сразу выдернул из рук слуг, выставил их прочь. И снова прихватил губами ухо ойми. Почему-то тот так ярко реагировал на прикосновения именно к ушкам, практически игнорируя любое иное насилие. Шипел и извивался, при том стараясь оберечь нежные перепонки, прижимая их к голове. Темный облизывал их, притискивая ойми к стене. Невольнику удалось даже ударить повелителя, увлекшегося этим занятием, прочертив по его плечу и груди четыре глубокие раны. Его коготки оказались сродни кошачьим. Ответный удар последовал незамедлительно, быстрый и резкий. Под кулаком Государя что-то хрустнуло, ойми сложился у его ног, хватая воздух широко раскрытым ртом. Его швырнули на кровать. Потом Повелитель снова навалился на раба, овладевая. Забирали в этот раз слуги совершенно измочаленное бесчувственное тело, покрытое синяками и кровью не только на ногах, а с ног до головы. - Приведите в порядок к утру. И зажгите свечи в кабинете, мне нужно работать. За остаток ночи Государь переделал столько, сколько в былые времена не делал и за неделю. Указы, помилования и приказы о казнях, законы, торговые акты... Кучи свитков и пергаментов росли с угрожающей скоростью. Майсар самолично помогал лекарю обрабатывать раны ойми и приводить невольника в чувство. После лечения исцеляющими кристаллами тот был слабее котенка, и взгляд его распорядителю не понравился. - Государь ждет раба, Майсар. На сей раз ойми мог только шипеть и скалиться: его руки сковали за спиной тонкими золочеными цепями, да и сил у него не было. Государь раба притащил на кресло, к себе на колени, продолжая просматривать оставшиеся свитки. Мальчишка попытался укусить его, но был пойман за ухо. На сей раз без жалости: ойми тонко вскрикнул и неподвижно замер, совершенно немыслимо выгнув шею. Отпустили его, когда Повелителю понадобилась вторая рука. Однако, казалось, ни побои, ни боль раба ничему не учат. Он снова рванулся с колен повелителя, впился острыми, как иглы, клыками в его плечо, рыча от ярости. Избивать его не стали, просто какие-то темные жгуты оплели руки и ноги, растянули в стороны как морскую звезду. Помехой им не стали даже цепи - лопнули с тонким звоном. Из-под браслетов на запястьях ойми закапала кровь. Но беспомощность бесила его куда больше боли и унижения. Каким бы юным мальчишка ни казался, а был он по натуре бойцом. Оттрахал его Повелитель качественно, урча от удовольствия. Ах, как горели глаза ойми, как он шипел и плевался, какими словами сыпал, со своим смешным звонким акцентом! Одно удовольствие. Темный не удержался, снова лизнул манящее ухо. Тоненькая перепонка задрожала, а ойми... застонал, впрочем, тут же прикусил губу, давя этот звук. - М-м-м, мне нравится, - язык Повелителя снова скользнул по перепонкам. - Ньет! Ньет... - ойми затрясло, он выгнулся в путах, задергался, пытаясь уйти от слишком острых ощущений. - Почему нет - змеей прошелестел Повелитель. - Тебе ведь нравится это Прислушайся к своему телу. - Ньет!! В этот раз ойми не был избит, а Повелитель целенаправленно касался самого чувственного и чувствительного кусочка его тела, и отрешиться от того, что ощущает, у пленника не получалось. - У тебя такие необычные ушки. И ты сам тоже очень необычен, редкая птица, такие здесь никогда не водились, - его шею обласкало горячим дыханием. Ойми не мог бы сказать, от чего ему было хуже: от предательства родичей, от издевательств и насилия или от этой не менее насильственной ласки и измены собственного тела. Он тяжело дышал, на щеках пламенел горячечный румянец, а открытое взгляду Темного тело не оставляло сомнений в том, что тот прав. Повелитель умел быть и ласковым. Верней, благодарным. И в благодарность за то, что это создание вернуло ему интерес к миру, он ласкал его, не причиняя лишней боли. Его усилия были вознаграждены весьма скоро. Ойми вскрикнул раненой птицей, забился в его руках, излившись искристым, серебристо мерцающим семенем. По спальне Повелителя поплыл аромат, схожий с благоуханием редкостных лилий. - Будишь желание тебя вылизать, - с коротким смешком сообщил Повелитель. Ойми отвернулся, судорожно вздыхая. Ушки обессиленно обмякли, опустились. Прежде он мог считать, что насилие не пятнает его чести, но сейчас... Мальчишка, чьего имени Повелитель так и не удосужился узнать, считал себя обесчещенным и грязным. - На сегодня я отпущу тебя, ты безумно восхитителен, но мне нужно закончить кое-какие дела. Ойми молчал. И даже не стал кидаться на Повелителя, когда черные жгуты исчезли, оставляя его на ковре. Только поднялся и, хромая и пошатываясь, пошел за слугами в Ночной Дворец. А ночью дежурный евнух едва успел вынуть его из петли, что мальчишка свил из собственной косы. Докладывать об этом Повелителю побоялись, еще своими руками вестника удавит. И добро, если сразу удавит. Ойми пришлось привязать к постели, вернее, к кольцу, вбитому в стену у изголовья. Горло залечили, в неудавшегося самоубийцу влили успокоительный отвар, и тот уснул, тяжелым, каменным сном. Повелитель, словно издеваясь над нервами евнухов, явился к наложнику самолично, слуги рванули прочь, как тараканы. Однако государь просто оставил на груди ойми цветок и удалился по своим делам. Темно-фиолетовые с золотой искрой лепестки мягко шелестели, словно пели колыбельную. В гареме новости разносятся быстро, и то, что Повелителю приглянулся новый наложник, остальные узнали почти тотчас. И то, что строптив он без меры, тоже. Мальчики и юноши, великолепно обученные услаждать тело и душу, роптали, опасаясь, что Государь вовсе забудет о них. Жители Ночного Дворца редко доживали до двадцати, лишь по капризу повелителя задерживаясь сверх граничного возраста, когда у жителей империи начинали расти волосы на лице и теле, и менялся голос, становясь грубее, и тела теряли очарование юности. Сколько лет ойми, никто не знал, и как долго он останется таким тонко-звонким, нежным - тоже никто не мог предугадать, ведь он не был человеком. Государь почтил гарем вниманием вечером, отправился осматривать свой волшебный цветник наслаждений, долго придирчиво всматривался в лицо каждого. Сердца наложников уходили в пятки, можно было и не накладывать на щеки белила - все и без того бледнели от ужаса при мысли, что, возможно, именно о нем повелитель скажет за дверью комнаты: "Убрать", и тогда позже к нему явится старший евнух с чашей отравленного вина, а утром остывшее тело отвезут на Скалу Пепла и сожгут. - Майсар! - голос Повелителя разнесся эхом по всему гарему. - Почему с моими наложниками плохо обращаются здесь Распорядитель примчался, мешком рухнул в ноги Темному: - Помилуйте, Государь! Возражать повелителю он не смел, но как не возразить Было у ночных птах Государя все, что они желали, исполнялся любой их каприз. - Почему они такие бледные и дрожащие - Но ведь вы сами пришли в Ночной Дворец, выбрать тех, кому пора его покинуть - робко предположил Майсар. - Что за чушь Я пришел выбрать себе цветок на ночь. Майсар, ты переутомился, благовония туманят твой рассудок. Отправляйся к своей семье, ты жаловался недавно, что "эта темная венценосная кукла" уже полгода не дает тебе отпуска. Бедняга Майсар едва не лишился чувств. Он и сказал-то это шепотом, в полном одиночестве, разбирая счета Ночного Дворца. - Сп-п-пасибо, Г-г-государь... Наложники меж тем ободрились, перестали дрожать и обрели прежнюю прелесть. Каждый старался принять позу пособлазнительнее, бросить на Государя взгляд попризывнее. В традициях гарема было то, что повелитель после каждого свидания дарит наложнику драгоценное украшение. Если б можно было выйти за стены Ночного Дворца, забрав все подарки, юноши из гарема мигом стали бы самыми богатыми и завидными женихами. Другое дело, что из этого гарема еще никто не выходил. По крайней мере, за последние три года так точно. Вот в городе порой таинственно исчезали красавцы, на которых падал взор Государя, а в пустые комнаты Майсар вселял новых обитателей. Однако надеяться не мешало ничего, каждый считал, что уж он-то угодит грозному владыке так, что тот милостиво отпустит на свободу. Прежний фаворит Государя, которому уже почти минуло двадцать зим, Айсанги, с трепетом ждал возлюбленного повелителя, прихорашиваясь и тревожно касаясь чисто выскобленных щек: не пробилась ли темная щетина через умело наложенную краску Не охрипнет ли его нежный голос в самый неподходящий момент И именно ему кивнул Повелитель сегодня. - Идем. Айсанги подхватился, поспешил за ним, прижимая к груди китру, которую Государь любил послушать. Он все еще был красив и нежен, как цветок, но сколько же труда в это вкладывали гаремные рабы каждый день! Чего стоили только ванны из молока, призванные смягчить и отбелить его кожу, а мучительная процедура удаления волос с тела - Сегодня такая чудесная ночь, - Государь улыбнулся. - Пора открывать клетку. Ты был моей самой драгоценной птицей, но теперь ты достоин куда лучшего, чем таять от тоски в гареме. Айсанги опустился на колени, прижимаясь лбом к его ногам: - Государь... вы прогоняете меня - Отпускаю, Айсанги. С кем ты перешептывался прошлой ночью сквозь решетку окна Юноша вспыхнул, сжался, словно в ожидании удара: - Молю вас, не наказывайте его! Он ни в чем не виноват, Государь... Это я... Рука Повелителя мягко погладила его по волосам. - Ты никогда не пытался вредить другим наложникам, чтобы занять место в моей постели. Ты никогда не выпрашивал подарков. И никогда не уверял меня в пылкости своей любви, мечтая лишь поскорей вернуться в комнату, чтобы не оставаться на постели чудовища. Я оценил это, Айсанги. Сыграй мне, а после смой краски и ступай к своему возлюбленному. Юноша поцеловал его руку, со слезами счастья на глазах вздыхая и берясь за китру. Ее струны сегодня звенели, выражая безграничную благодарность, радостное возбуждение и предвкушения истинного счастья. Айсанги знал, что эта ночь станет для него и его возлюбленного, сотника дворцовой стражи Нинтара, самой счастливой в начале их жизни. Темный слушал музыку и думал о чем-то своем, ловя себя на мысли, что завидует собственному наложнику, который обрел счастье. - Довольно, Айсанги. Ты не брал украшений, лишь цветы и сладости, но с ними не начать семейную жизнь. Хорош ли тот владыка, чей наложник уходит из гарема босым и полураздетым - Темный взял со стола шкатулку, провел ладонью, наполняя ее золотыми монетами. - Возьми это. И ступай. Айсанги низко склонился перед ним, принимая дар: - Государь, возлюбленный мой не беден, но я не откажусь сегодня. Мы купим дом в предместьях, как мечтали, и возьмем на воспитание какого-нибудь сироту. Пусть боги постелют вам под ноги звезды, Государь, и счастье прольется нектаром на ваше сердце. Изумленному до глубины души Майсару впервые было так хорошо: не было нужды разводить в вине яд и нести чашу избранному наложнику. Куда лучше было взять тяжелую связку золоченых ключей и отпереть решетки, выпуская переодевшегося в простую и неброскую одежду Айсанги, глядя на то, как сурового вида воин дрожащими руками обнимает его, все еще не веря в свое счастье. - А теперь перестань улыбаться так, словно это твой сын, и сообрази, что мою постель греть некому, - рыкнул Темный. Майсар даже не вздрогнул, он был готов улыбаться даже повелителю так, словно тот его сын. - Я немедленно приведу вам того, кто согреет ложе и ваше сердце сегодня, - поклонился распорядитель, умчался в недра Ночного Дворца с прытью, достойной юноши. Через считанные минуты к Государю привели одного из новичков, показавшего себя в обучении лучше иных прочих. Повелитель осмотрел его, хищно улыбнулся: - И что же ты умеешь, маленькая птица - Все, что пожелает повелитель, - мальчишка улыбнулся, это должна была быть нежная и покорная улыбка, но почему-то показалась приторной. Да и сам наложник, как и все его собратья, почему-то вызвал чувство, что перед ним крашеная кукла. Откуда-то из глубины души поднялось желание немедленно вернуться в гарем и разогнать оттуда всех, всех до единого. Кроме, пожалуй, непокорного ойми. - Майсар! Где тебя демоны ночи носят Распорядитель, как всегда, ждавший вердикта Государя неподалеку, явился немедленно, недоумевая. - Распусти весь этот птичник, видеть их не могу. Раздари, продай, на обед приготовь, что хочешь, только чтобы к полудню было пусто и тихо. Оставь мне только ойми, пускай приведут ко мне. Майсар не знал, что и думать. Но распоряжение Повелителя было исполнено в срок: еще трое юношей ушли из гарема к тем воинам стражи, с которыми завели знакомство через решетки окон, как Айсанги. Остальные были проданы на рынке за считанные не часы даже - минуты. Майсар не считал себя вправе разбазаривать деньги Повелителя, раздаривая его имущество почем зря. Ойми же, которому одному досталось внимание всех гаремных рабов, лишь хмуро взирал на них, временами шипя и показывая когти, но напасть не мог - его крепко приковывали к скамье во время процедур. Вкусы Повелителя тут знали наизусть, пытались привести ойми в соответствие с ними. Он терпел, пока его мыли и умащивали маслами, терпел, когда заплетали его гриву в сотню мелких косичек, но когда к нему подступили с красками и иглами, чтоб проколоть и украсить его тело украшениями, зарычал и страшно оскалился: - Ньет!!! Рабы в замешательстве переглянулись. - Оставьте, - Майсар нетерпеливо махнул им. - Повелителю он и так по нраву. Со скованными за спиной руками, в одной лишь юбочке из двух кусков полупрозрачного шелка на бедрах, ойми шел к Темному Государю, гордо подняв голову, как на плаху. И намерен был драться сегодня до конца, хоть до смерти. Темный осмотрел его внимательным взглядом. - А тебе идет этот наряд. Хотя без него ты все равно симпатичнее. Ойми презрительно фыркнул, не удостоив его ответом. Темный снял с него шелк, осмотрел горящим взором тело ойми, словно примериваясь, как удобней его есть. Мальчишка шарахнулся, зашипел, напрягая руки в напрасных попытках разорвать цепочку, скрепляющую браслеты на его руках. Когда его привезли, он был слаб от долгого сна. Но сейчас сила потихоньку возвращалась в его тело, были бы только свободны руки! Его увлекли на постель, игнорируя сопротивление. Оно только распаляло желание Темного взять это непокорное создание, снова заставить его стонать и извиваться, ощутить непередаваемый аромат его оргазма. Но проклятый мальчишка сегодня, как назло, уворачивался, не давая трогать ушки, крепко прижатые к голове, а потом еще исхитрился цапнуть за запястье клыками, пропоров вену. Государь отвесил ему оплеуху, почти без замаха. Ойми отлетел к изголовью, вывернулся, привстав на колени, и принялся облизываться, зло сверкая глазами. А потом с издевательски-участливым видом спросил: - Больно - Ньет, как ты любишь выражаться, - Темный встряхнул рукой, рана затянулась. - Попробуй еще раз. Твое сопротивление лишь усиливает желание обладать тобой. А в пылу страсти я не очень-то нежен. Или ты как раз предпочитаешь боль - Ньет. Ты... звьер, нье чьеловьек, - ойми покачал головой с каким-то даже сочувствием. - Льечь с тобой по своей волье Ньет. - Я знаю, - Повелитель усмехнулся. - Ты не сказал ничего нового. Значит, все будет так, как я привык. Ойми следил за ним глазами, настороженный и готовый драться снова. Темный Государь подошел, беря со спинки стула платок. - Целоваться я с тобой все равно не стану, а твои клыки меня утомили. Мальчишка молчал, только оскалился, как никогда похожий на разозленного кота. Драгоценные зажимы на косах не выдержали их борьбы и разлетелись, половина волос распустилась, прикрывая его тело, как шелковая алая паутина, на щеке сохла неслизанная кровь Государя. Он был прекрасен. Темный неприкрыто им любовался, завязывая ему рот шелком. - Никогда не встречал столь совершенной красоты. Ему пришлось завалить мальчишку на постель и сжать его брыкающееся тело бедрами, чтобы суметь это сделать. А потом крепко держать собранные на затылке волосы в кулаке, чтоб ойми не вертел головой, пока повелитель будет целовать и облизывать его ушки. Нежные, нетронутые проколами ушки, похожие на морские раковины золотистыми переливами цвета в глубине, такие мягкие и жесткие одновременно. - Мне кажется, я могу на них даже смотреть вечность. Ойми только гневно сверкал глазами и трепетал ушками, стараясь сжать их в тонкие полоски. - Ну же, не прячь такую красоту, дай еще раз облизать. Впрочем, повелителю и позволение ойми не требовалось, он все равно это сделал, и снова, и еще раз, пока не ощутил отклик тела невольника, прошедшую по нему горячую дрожь, и задавленный стон. - Интересно, у тебя вообще есть еще чувствительные места - Темный сразу же принялся проверять. И даже отыскал. Ойми отзывался чувственными стонами на поглаживания спины, плеч, горла, но начинал яростно сопротивляться, едва повелитель касался его груди и живота. - В чем дело Тебе больно Ойми окатил его презрительным взглядом: ответить мешал платок. - А ты кивни, - оскалился Государь. На попытку снова приласкать его поджарый живот, ойми предупреждающе заворчал, напомнив повелителю кота. Темный рассмеялся: - Сердитый хищник. Ойми дернул ушами, невольно снова привлекая к ним внимание повелителя. Тот переключился на них, снова легко трогая губами и языком. Взгляд невольника "поплыл", он снова застонал, выгнулся, дыхание сорвалось. Государь ласкал его, отслеживая реакцию. От прикосновений к спине ойми выгибался, к стонам примешивалось урчание, и сопротивлялся он уже лишь из гордости. - Хоть раз признайся, что тебе нравится, - шелестел Темный ему на ухо. Ойми отчаянно и глухо вскрикнул сквозь шелк, ощутив вторжение, но его продолжали ласкать, и тело снова предало, раскрываясь перед повелителем так, как должно и возможно было раскрываться лишь перед возлюбленным. Темный был даже нежен... Ну, боли не причинял, во всяком случае. Это в его исполнении было лаской. Неизбалованному в этом плане ойми и того хватило, чтобы испытать ни с чем не сравнимый взрыв всех чувств. Тонкое, гибкое и горячее юное тело напряженно выгнулось под Государем, задрожало, срывая и его следом, в нежно и терпко пахнущий рай. Темный обнимал его нежно, целовал ушки. Ойми тихо лежал под ним, только тяжело и быстро дышал, уже не пытаясь вырваться, не отворачивался, не прятал расслабленно повисшие ушки. Еще вчера он мог сказать себе, что насильно доставленная радость тела ничего не значит. Но сегодня он перестал быть свободным совсем, так к чему теперь сопротивляться Осталось только подставить уши под свадебные серьги... Ойми оборвал сам себя: какие серьги Тем более свадебные! Он раб, игрушка и подстилка, не больше. - Надо отнести тебя в купальню, думаю, - его легко подняли на руки. Ойми не сопротивлялся. Даже прижался головой к плечу повелителя. Руки ему так и не освободили, но если бы они не были скованы, вряд ли он теперь стал бы отбиваться. Мыл его Темный бережно, купал как ребенка, руки освободил где-то в процессе купания. Мальчишка смотрел безучастно, не шипел, даже когда жесткие пальцы прошлись по больному. Его завернули в большую мягкую простыню, отнесли в спальню. Повелитель принялся снимать уцелевшие зажимы с кос, расплетать их, вычесывать ставшие волнистыми волосы. Они были прохладными, как будто их выстудил горный ветер, было приятно запускать в текучий алый атлас пальцы. - Вот так. А теперь спи, у меня еще дела. И мальчишка уснул, свернувшись клубком. Отчего Государь не боялся, что он проснется и снова нападет, он не задумывался: все душевные силы как-то разом оставили его. Приближалось троелуние, случавшееся раз в полгода, когда все три луны выстроятся в небе в один ряд, превращая ночь в сумерки: огромная золотая Ньиэль, голубая Оннэль и алая, как кровь, Ульэль. Темному было, в сущности, наплевать. Его мало волновали такие явления. Но народ будет праздновать, и повелителю следовало отдать распоряжения на этот счет. А еще подумать о том, что придется выйти к людям, чтобы не забывали, кто ими правит. А для этого следовало выбрать облик. Выйти к ним человеком, чтобы знали, что в покоях Повелителя живет не чудовище. Или все же в истинном, чтоб не забывали, что Государю подвластно многое. Он просмотрел донесения секретной своей службы, у которой были глаза и уши едва ли не в каждом дворце, доме и лачуге. Люди все еще боялись своего грозного повелителя, но и славили его за мир и процветание. Значит, можно выйти человеком. Он поднялся, подошел к окну, оперся ладонями на подоконник, вглядываясь в небо. Три луны, еще не полные, сходились все ближе, взбираясь в чистое, похожее на черный бархат, расшитый алмазами, небо. Из сада долетал ветерок, напоенный ароматами цветов и прохладой воды в фонтанах и бассейнах. Нынче там не горели светильники в беседках, никто из Ночного Дворца не засиживался за китрой, не плескался в бассейне, не возносил молитв перед самодельными алтариками. Огромная золотая клетка стояла пуста и безмолвна, ее единственный обитатель спал, изредка всхлипывая во сне, обнимая подушку, за спиной Государя. Повелитель вернулся на кровать, присел рядом с ойми, провел ладонью по его щеке. Он так и не удосужился узнать имя этого дикареныша. В книгах об ойми было сказано немного. Лишь то, что живут они скрытно, в горных долинах и пещерах, подобно ночным животным, редко появляются на равнинах, в богов то ли не верят, то ли не считают нужным молиться им. - Ничего, какое-то имя у тебя ведь все равно есть... Кожа под его пальцами была нежнее лепестка розы, даже без намека на будущую щетину. Возраст ойми оставался тайной даже для повелителя. Темный вздохнул и улегся рядом, прикрыл глаза. Дела все равно не идут на ум. Никогда еще он не засыпал рядом с кем-то из своих наложников. Не оттого, что опасался смерти, просто не считал возможным столь интимный жест. Но сейчас он протянул руку и прижал к себе легкое теплое тело, зарываясь лицом в прохладную массу волос ойми. И заснул почти моментально. Невольник, проснувшийся от его жеста, некоторое время лежал, изображая спящего, потом осторожно выскользнул из-под руки мужчины, встряхнулся, как кот, беззвучно скаля клыки. Он испробовал кровь Государя на вкус, и ему понравилось. Ойми был бы не против еще почувствовать горячие капли, текущие в горло, насыщающие лучше любых, самых изысканных блюд. Глаза его сияли расширившимися зрачками, как светятся глаза любого ночного зверя. Темный спал, безмятежно и мирно. Ойми постоял в раздумьях и развернулся, одним движением взлетая на подоконник, замер на миг, как диковинная статуя, и прыгнул вниз, бесшумно и мягко приземляясь на четыре конечности. Сад был пуст и тих, только ветви деревьев качались на ветру. Сонно чирикнула в гнезде какая-то птаха, шелестнула листва - и разноцветные перышки полетели по воздуху. Ойми облизнул окровавленные губы, улыбнулся. И двинулся дальше, охотиться. Утром дворец гудел потревоженным ульем: на рассвете сменяющаяся стража нашла остывшее уже тело слуги, пробиравшегося со свидания в свою комнату. Горло его было перегрызено, а крови было так мало, словно ее выпило то, что убило человека. Еще и ойми пропал. Повелитель был мрачней тучи, никому ни слова не сказал, закрылся в своих покоях. Вскоре оттуда рванулись черные тени во все стороны. Дворец словно вымер: люди опасались даже дышать полной грудью; лишь удвоенная стража застыла на постах. Тени, принимавшие облик то ловчих соколов, то гончих, то змей, обшарили каждый закоулок дворца, сада, ринулись за стены, и белый день был им не помехой. Повелитель сидел в кресле у стола, смотрел в стену напротив, глазницы заполняла непроглядная тьма. Тени нашли след, ринулись по нему черной стрелой, клубящимися щупальцами. Ойми, успевшего выйти за стены Верхнего города и укрывшегося переждать день в какой-то заброшенной лачуге на краю самого бедного квартала, они отыскали быстро. Безжалостно спеленали, рванули за собой, проволокли через весь город, к счастью, не по земле. И доставили в спальню к Повелителю. Мальчишка шипел и вырывался. Он был одет в одну лишь набедренную повязку, волосы крепко сплел в тугую косу, перехватив каким-то шнурком. И он снова был готов драться за свободу, поманившую и обманувшую. - Останешься в клетке, завтра тебя казнят на рассвете, - Повелитель поднялся, собирая тени обратно. - Жаль. Ты был восхитителен. Ойми не удостоил его ответом, сразу же кинулся, едва только тени его освободили. И, судя по выражению глаз, сожалел он только об одном: что ночью предпочел кровь безродного слуги крови Государя. Ударил повелитель его наотмашь тыльной стороной руки, отшвыривая к стене. - Скажите палачу, пускай готовится. Завтра преступника повесят. Обеспамятевшего от удара о стену ойми заковали теперь уже в тяжкие тюремные кандалы, а не в золоченые гаремные браслеты. И отволокли в яму, бросили в ней, похожей на каменный колодец, ничем не прикрытый от палящего полуденного солнца. Повелитель на рынок рабов отправился лично, Майсар успел покинуть дворец и отправиться к семье, а его помощнику Государь никак не мог доверить такое дело, как выбор раба себе в постель. Были там волоокие красавцы из Бактума, были светловолосые и синеглазые мальчики из Урсуса, были и местные воспитанники школ наслаждения. Кто-то старался понравиться Государю, кто-то испуганно жался к стенам палаток. Но все они казались Темному пресными и лишенными очарования. Словно один сероглазый ойми зачаровал его, могущественного мага. Вернулся во дворец он один, раздраженный донельзя. Ничего, завтра преступника казнят... очарование выветрится. Он попытался заняться делами, но ни единой мысли не шло на ум. Он вышел на тренировочную площадку, взялся за оружие, но тело лишь механически повторяло воинский канон, а рассудок не участвовал в этом. - Приволоките мне его, - наконец, Повелитель решил, что потакать своим прихотям изредка полезно. Ойми доставили - одуревшего от жары и жажды. Золотистая кожа покраснела от солнца, он никак не мог разлепить ресницы, склеившиеся слезами от яркого солнца. Ночной зверь, опасный и хищный. Кандалы слетели, тени снова оплели его, не позволяя двинуться. В этот раз Повелитель даже не пытался проявить участие, он хотел ойми и брал его, насыщаясь. Потом отшвырнул жертву в угол. Мальчишка застыл изломанной куклой, хрипло дыша, потом попытался подняться на подламывающихся руках. Упрямый. Тени сдвинулись, образуя клетку, отгородившую угол. Палачу сообщили, чтобы спал спокойно, никого казнить не будут, Повелитель сам разберется. Ойми все же свалился и затих, не подавая признаков жизни до вечера. И лишь когда солнце коснулось краем выгоревшей добела степи на западе, завозился, привстал, совсем по-детски потер глаза кулаками. Тени снова выдернули его в центр комнаты, распяли там. Он забился, раскрывая пересохший рот в тихом шипении. Повелитель в этот раз даже раздеваться не стал, просто штаны расстегнул. Никакого удовольствия ему это не принесло, все равно, что с собственной рукой утешаться. Не хватало чего-то, что ускользало от понимания Темного. Он раздраженно заходил по комнате, не понимая, что теперь-то Вот уже здесь его наваждение, так что не так-то - Ничего не понимаю... Какой Бездны... А ойми, следивший за ним из-под ресниц, уже не стараясь вырваться, вдруг тихо засмеялся. - Плохо тебье, Тьемный - Если не заткнешься, плохо будет тебе, - огрызнулся тот. - Пло-о-охо, - протянул ойми, - нье хватайет чьего-то, да И снова рассмеялся, глядя на взбешенного повелителя откровенно насмешливо. - Отлично, раз такой умный... Чего мне не хватает - Зачьем мнье говорить - Можешь не говорить, - отмахнулся Темный, тени, повинуясь, отшвырнули ойми в угол, снова встали клеткой. Мальчишка привстал, опираясь на них, как на прутья, любопытно смотрел на мучающегося повелителя. - Могу. Скоро ты сойдьешь с ума. - Почему - Повелитель раздевался, готовясь отойти ко сну. - Будьешь искать то, чьего ньет. А в тройелунийе свихньешься совсьем. - Какая печальная перспектива. И что же меня может избавить от этого Ойми рассмеялся: - Ньет, нье скажу. Так нье интерьесно. - Тогда заткнись, - Темный улегся в постель. Ойми затих, свернувшись на голом каменном полу. Он хотел пить, но эту жажду можно было терпеть. Повелителю, он знал, было куда хуже. И будет еще хуже с каждым часом. Ойми глянул в окно, где были видны наливающиеся светом луны. Еще пять ночей, и Государя не спасет от сумасшествия ни один лекарь и ни один маг. Со стороны кровати доносились тихие вздохи, спалось Повелителю явно беспокойно. Потом он проснулся, ушел к окну, раскрыл его настежь. В углу, сквозь теневую клетку сверкали синие огни глаз ойми. Он не спал, наблюдая за мужчиной. Ветер немного освежил, Государь вернулся в постель. Но ему так и не удалось больше уснуть до утра. С утра он двинулся в библиотеку, искать хоть что-то, что могло б ему помочь. Огромное хранилище мудрости прошлых веков было тихим и прохладным, ему даже стало полегче здесь, не так колко тлел сжигающий его изнутри непонятный жар. Но ни один свиток не смог раскрыть ему тайну его недуга. Хотя упоминания о сошедших с ума в троелуние он нашел. Но и там не было сказано, как от этого можно было бы избавиться. Вечером он явился к клетке, долго разглядывал ойми. Мальчишка в ответ разглядывал его, облизывал сухим языком запекшиеся губы и улыбался. - Знаешь, я женюсь. Ойми фыркнул: - Нье поможьет. Но поздравляю. - Поможет. Потому что мы разделим на двоих все мои ощущения. И даже моя смерть тебя не спасет, потому что я позабочусь, чтобы ты не мог умереть. Твоя агония будет вечной. Или можешь сообщить, как избавиться от безумия. Выбирай. Сероглазое исчадье Бездны хрипло захохотало: - Угрожайешь Нье страшно. - Предупреждаю. Пугать тебя мне смысла нет, - Повелитель отвернулся. - Пока выбери для себя цвет свадебного наряда, это я тебе как будущему своему мужу позволяю. Ойми распахнул глаза во всю ширь, посмотрел на него, потом рассмеялся еще громче. - Удивил менья, ха-ха-ха-ха! - Значит, любой, - равнодушно кивнул Повелитель. - Хорошо. Пусть будет белый. - Ньет! Сьеребряный, - оборвал смех ойми, посмотрел серьезно, уже без следа насмешки. - Хорошо, серебряный. Что-то еще - Воды, - просто и бесхитростно попросил ойми, снова облизывая лопнувшие от сухости губы. Воду он получил, чистую, прохладную, родниковую. Жадно напился, пролив немного на грудь, испятнанную синяками - повелитель не церемонился, его тени иногда сжимали тело ойми едва не до хруста костей. - Ты злишься, что я убил - мальчишка лег на пол, оперся головой на руку и снова принялся следить глазами за нервно прохаживающимся по комнате Государем. - Да. Я обещал подданным безопасность, а теперь в моем дворце убивают слугу. Ойми помолчал, задумчиво прикрыв глаза опахалами ресниц, потом огорченно вздохнул: - Я нье знал. Надо было убить тьебя. - Лучше б ты пытался на меня напасть, - Темный подошел к шкафу, стал перебирать там что-то. - Ньет. Что значат попытки Мнье нужна кровь, это жизнь. Твоя - вкусньее другой, сильньее. - Мог бы сказать об этом, получил бы кровь. А теперь ты убийца, преступник. Выплатишь семье убитого плату. Ойми рассмеялся: - Чьем - Собой, - равнодушно отозвался Повелитель. - Займешь место слуги на месяц, а жалование отдашь его семье. Ойми, вскинувшийся при первом слове, после лишь пожал точеными плечами: - Хорошо. Темный вытащил из шкафа серебряный шарф, идущий полосами разных оттенков. - Какой именно цвет ты предпочитаешь - Ты нье знайешь - брови ойми удивленно встали "домиком", он даже сел, разглядывая повелителя еще более внимательно. - Ньет, нье знайешь. Сньега под свьетом Оннэль. - Отлично, так портному и передам. Пускай сам думает. Сошьет не то, казню. - И ты нье будьешь сам убийцей - фыркнул ойми. - Нет. Он получит наказание за то, что не сделал так, как нужно было моему будущему супругу. Который мог бы пальцем ткнуть в оттенок, вместо того, чтобы болтать. - Тяжьело ткнуть куда-то, когда сидишь с кльетке, - пожал плечами ойми. Повелитель передал ему шарф. Мальчишка расправил его на полу, закрыл глаза и медленно повел рукой вдоль полос. Тонкая ладонь остановилась над одной, мерцающей голубоватым светом, в самом деле, как снег под светом голубой луны. - Хорошо, его и возьмем. Ойми снова лег, сворачиваясь в клубок, укутываясь в свои волосы. Ему нужно было подумать о том, что сказал Повелитель. И о том, будет ли все в этот раз, как всегда, и он проживет несколько лет, или десятков лет рядом с постепенно сходящим с ума супругом, пока его путь не вернет его вновь в горную обитель ойми, как вечное их проклятье. И история повторится: предательство, плен, насилие, надежда и ее крах. На то, что в этот раз будущий супруг сделает все иначе, он давно не надеялся. Тени разомкнулись. - Иди сюда. Ойми нехотя выбрался из клетки, поднялся, с трудом разгибая ноющие от боли ноги и спину. Чуть поморщился, но приблизился к Государю, стараясь идти прямо. Его взяли на руки, снова отнесли в купальню. - Ты так морщишься при касании живота. Болит - Ньет. Нье люблю, когда трогают. - Понятно. Его искупали, вытерли. И Государь взялся за расчесывание его волос, бережно разбирая их. Мальчишка сидел прямо, не дергался, расслабившиеся ушки спокойно лежали, а глаза он закрыл. Просто воплощение спокойствия и покорности. И только тонкие пальчики перебирали по коленям, словно не находя места, сжимались и разжимались, то втягивая, то выпуская острые коготки. Ушки тут же поочередно вылизали. Ойми вздрогнул и расцарапал себе бедра когтями, пытаясь сдержать стон. Он не ожидал такого. - Обожаю эти уши. И твою реакцию на ласку. Мальчишка прогнулся, пытаясь уйти от будоражащих прикосновений, на тонкой, жилистой спине обозначились острые лопатки, а по коже явственно пробежала дрожь. Поцеловали его и меж лопаток. - А-а-ах... зачьем ты это делайешь - в тихом стоне было явно написано возмущение. - Потому что мне нравится, когда ты так изгибаешься, пытаясь скрывать удовольствие. Ойми возмущенно задергал ушками, зашипел, но, вопреки ожиданиям повелителя, не кинулся на него, только отодвинулся, перебирая руками по полированной скамье. - Ты же мой будущий супруг. Почему не хочешь просто насладиться происходящим Ойми повернулся к нему, вперил в лицо Государя сумрачный, горящий дикими синими огоньками взгляд. - Это ньеважно. Развье ты нье можьешь просто взять меня, и нье играть в эти игры - Могу, если ты предпочитаешь именно это. Передернулись острые плечи: - Я нье знаю другого. - Я могу показать. - Ты ужье показал, - ойми оскалился в неприятной улыбке. - Я с пьервого раза всье запоминаю. - Я могу быть и нежным. - Можьешь, но зачьем Ненужный супруг-убийца, постьельная грьелка, не болье. Повелитель провел кончиками пальцев по его шее. - Кто-то больший... Как хотелось поверить, как же ему хотелось поверить в красивые слова и нежность рук! Отдаться, раскрыться целиком, рассказать все тайны, что сопровождали его в прошлом и настоящем, ласкать самому... Ойми бесслезно всхлипнул, невольно подаваясь под руку повелителя. Может быть, сейчас Может, жестокие боги сжалились над ним Его шею обласкали губы. Он опустил голову, подставляя под поцелуй затылок, на спине четче обозначились позвонки, как у выгнувшегося кота. Ойми задышал быстрее, резче втягивая воздух раздувающимися ноздрями, как зверь. Повелитель его целовал нежно, страстно, пытаясь довести будущего мужа до возбуждения, заставить открыться. Ойми тихо заурчал, плавно изгибаясь под его руками, словно вообще не имел костей. Хрипло вздохнул, как после долгих рыданий, и вдруг оказался сидящим на коленях Государя, с вызовом и затаенной насмешкой глядя в его глаза: - Нье страшно - и тут же опустил голову ему на плечо, касаясь длинным, горячим и влажным язычком шеи. - Будоражит, - со смешком признался тот, отклоняя голову. Кожи коснулись острия белых клыков, укололи, но не ранили, между ними метался язычок, пробуя, вылизывая, чуть шершавый. Темный блаженно вздыхал на каждое прикосновение. Это было даже приятнее, чем соитие, и сравнимо лишь со взаимной лаской их возбужденной плоти, с тем, как терлись друг о друга тела. Как будто мелькали меж ними крохотные молнии. Государь наслаждался никогда ранее не изведанными ощущениями, неровно и хрипло дыша и глядя на ойми затуманенным взором. Никто из его наложников никогда прежде не ласкал его так - сочетая мягкость и резкость, боль от укусов и сводящую с ума нежность поцелуев и прикосновений язычка, царапины от коготков и невесомую ласку прохладных волос. Хотя он никому из них и не доверил бы ласкать себя безгранично, не следя за действиями, просто наслаждаясь. К его груди и животу ойми прикасался сперва очень осторожно и медленно, будто не верил, что это разрешено. Затем, уверившись, что на него не станут шипеть, принялся исследовать их, соскользнув на колени меж ног повелителя, увлекаясь тем, что творит, прислушиваясь к отклику чужого тела. Повелитель что-то ему шептал, неразборчиво и тихо, на одном из языков, которыми написаны теперь лишь старинные скучные книги. Ойми мог бы ответить ему на том же языке, но он был слишком занят, обуздывая желание впиться в беззащитную шею и пить кровь, вместо этого отвлекался ласками, пробуя на вкус соски мужчины, исследуя языком пупок и жесткую поросль черных, как смоль, волос, ровно и аккуратно подстриженных, опускаясь все ниже. Темному никогда еще не было так хорошо, он рискнул снять малую часть щитов, делясь с ойми ощущениями. Мальчишка застонал, неожиданно низко и сладко, облизнул губы и впустил в жаркий, влажный рот напряженную плоть Государя, проходя по нежной коже остриями клыков в изысканной и опасной ласке. Это вырвало из груди Темного тихий протяжный полустон-полувздох. Ойми явно знал, что делал, и как это надо делать, чтобы доставить любовнику безграничное удовольствие. Его рассыпавшиеся волосы то закрывали повелителю обзор, делая ощущения острее, то отлетали в стороны, позволяя видеть, как охватывают его плоть припухшие губки, пунцовые и влажные, как трепещут прикрывающие глаза мохнатые ресницы, как раскрываются и вздрагивают перламутровыми крылышками ушки. Кончил Темный с коротким, даже музыкальным, стоном. Яростной вспышки в глазах ойми, выпившего его семя до капли, он не увидел за плотно сомкнувшимися ресницами. "Кровь и семя, мой будущий супруг. И твоя жизнь, твоя сила - в моих когтях, и все твои тени теперь не станут мне помехой". - Так хорошо - Ты не представляешь, - повелитель еще немного сдвинул щиты, выпуская на волю ощущение пьянящего блаженства. - Ньет, нье прьедставляю, - усмехнулся ойми. - Когда-нибудь я покажу тебе это, - улыбался Темный мечтательно. Ойми лишь опустил голову, пряча скептическую ухмылку, исказившую припухшие губы. Он не верил обещаниям, уже давно. Они все обещали это. До конца не дошел ни один. - А теперь, может быть, ты скажешь, как тебя зовут - Альерао, - пропел ойми. - Альерао Красивое имя. А меня - Скандис. - Скандис, - повторил ойми, в его устах имя прозвучало звонко-шипяще. - Пока нье вижу, чтобы оно было твойе. - Я очень редко пользуюсь им, - ойми уложили рядом, принялись целовать. Повелитель не знал того языка, на котором однажды очень давно его любовника, наложника и будущего супруга нарекли именем Альерао. И значения его тоже не знал, и ойми не стал ему говорить. Он прислушивался к себе, запрещая своему телу отталкивать Государя. Покорно раскрывал рот, впуская в него чужой язык, и думал, что совсем недавно ему было сказано, что целоваться с ним не станут. - Тебе не нравится - Я нье знаю... - Альерао в самом деле не мог понять, нравится ли ему то, что происходит. Его целовали в первый раз. - Тогда прислушайся, попробуй понять, - поцелуи возобновились, умелые и аккуратные. Ойми усмехнулся, закрывая глаза: так было и проще и сложнее одновременно. Целовать его было приятно до безумия, Темный ощутил, как снова вспыхивает возбуждение. Шершавый язычок несмело толкнулся навстречу, прошелся по языку повелителя, пробуя. Ойми задержал дыхание. Повелитель застонал ему в рот. Альерао ощутил его чувства, поднял руку и мягко провел по спине мужчины, одновременно скользнув языком по его губам и дальше, перехватывая инициативу в поцелуе и изучая его рот. Темный охотно отдавался на милость изучающего, позволяя ойми творить все, что тому хочется. Впервые за долгое время. И ему не хотелось осадить наложника и вернуть себе власть. Надо отдать должное ойми, тот не злоупотреблял доверием и не переходил границ, не кусался и не царапался. Его касания были невесомы и мягки, как прикосновения перышка. - Ты - самое драгоценное, что у меня когда-либо было. - Почьему Ойми вывернулся из-под него и сам склонился, проводя по лицу повелителя кончиками пальцев, словно слепец. - Я пока не могу объяснить. Просто раньше так никогда не было. - Тш-ш-шс-с, - палец ойми лег на губы Государя, запрещая говорить, провел по ним от уголка до уголка, соскользнул на подбородок, на горло. Альерао усилием воли заставил когти втянуться и наклонился ниже, губами прослеживая тот же путь. - Если ты хочешь крови, ты можешь взять. - Я запомню твои слова, - пообещал ойми, усмехаясь, но не тронул. Сейчас это было бы не ко времени. Повелитель огладил его плечи, улыбнулся: - Можно еще раз облизать уши - Тьебье они так нравятся - фыркнул Альерао, расправив перепонки и пошевелив ими. - Хорошо. - Не представляешь, как, - Темный взялся их облизывать, целовать. Ойми приглушенно застонал, ерзая и выгибаясь, потом все же не выдержал, прижался всем телом. - Мой самый желанный... ты меня околдовал, несносное создание - М-м-м... - мальчишка перекинул ногу через его бедра, оседлал, потерся, выгнув спину и опустив голову. Чуть подался назад, словно пробуя, справится ли сам. Повелитель придерживал его за бедра, помогая приноровиться к происходящему. Тело Альерао приняло его без боли, охватывая шелковым огненным пленом. Ойми помедлил, быстро и неглубоко дыша, медленно начал обратное движение, сопровождая его низким стоном. Темный стонал точно так же, быстро и беспорядочно гладил его бедра. На лице ойми светилось чистое удивление. И еще желание продолжать, каждое последующее движение получалось у него быстрее и легче. - Да-а-а, малыш, еще... На "малыша" ойми только оскалился, но не прекратил двигаться, только еще ускорил темп и прогнулся, занавешивая мир волосами. Темный взялся ласкать его, пытаясь добиться одновременного оргазма. Альерао вскрикнул, взметнул волосами, откидывая голову назад. Насадился с силой, словно стремясь уйти от рук повелителя, и снова толкнулся в его ладонь. Это было жарко, словно шелковое пламя охватывало все тело. И восхитительно как глоток морозного ветра. Тело ойми сжалось, поймав его, как в капкан, в безумно чудесный плен. - А-а-а-а-ан-н-н... - мальчишка прикусил свою ладонь, изломавшись в судороге крайнего наслаждения. Темный только зашипел, тихо, пронзительно. Альерао упал на его грудь, волосы рассыпались, прилипли к влажной коже, холодя. Ойми хрипло дышал, словно его снова душил ошейник, вздрагивал и постанывал, отходя от пережитого. Повелитель обнимал его, мелко целовал в лоб, в глаза. Безумие и наваждение. Вопрос с чарами остался открытым, и Темный уже почти не сомневался, что это так, мальчишка с бездонными серыми глазами приворожил его. Удивительно было иное: ему вовсе не хотелось снимать этот приворот. - Скоро рассвет. Ты ляжешь спать Ойми что-то промурлыкал, не пошевелившись: он и так уже спал, усталый и непривычно счастливый. Повелитель принес влажную ткань, обтер его, вытерся сам и улегся спать, обнимая будущего мужа. Гулко возгласил утренний час огромный бронзовый гонг на башне Маннуза, и тут же отозвался ему сильным, глубоким голосом своим колокол в храме Иштис, и вторили ему отлитые из чистейшего серебра оннин, переливами звука наполняя воздух с высоких башен трех храмов Воды, что у врат Кайтон, врат Данназ и у гавани на берегу великого озера Уммият. Значило это, что проснулись небо и земля, и реки-сестры, наполняющие Уммият своими водами, и пора подниматься людям, начиная труды нового дня. И зазвучали голоса торговцев на рынках, заскрипели колесами большие арбы, везущие товары из предместий. Проснулся и Государь, привычно открывая глаза в полумрак спальни. Потянулся всем телом и выругался, не ощутив наложника рядом. Тени сразу же ринулись разыскивать его. Ойми отыскался в саду, и они не тронули его, лишь сообщили Государю. А мальчишка, вместо чинного созерцания цветущих клумб и фонтанов, волчком вертелся, исполняя какой-то странный, не воинский канон. Словно боролся с невидимой змеей. Повелитель с интересом понаблюдал через тени пару минут и отправился умываться. На сегодня советники заботливо подготовили аж четырнадцать прошений, каждое из которых следовало внимательно изучить. За порогом купальни обнаружился бледный и трясущийся Майсар, то ли срочно вызванный своим помощником назад, то ли вернувшийся и получивший от оного же доклад обо всем, что тут творилось. - Госуда-а-арь, - почти простонал он, падая в ноги повелителю. - Что случилось - Темный уставился на него. - Что-то с твоей семьей - Да что с ней может статься Это вы мне скажите, что случилось! - почти сердито выговорил распорядитель, не поднимая, впрочем, головы. - Я женюсь. Больше ничего не случилось. Майсар озадаченно сел на пятки и принялся жевать губу, рассматривая явно сошедшего с ума повелителя. - О. - А что тебе сказали, что ты примчался сюда вихрем Распорядитель сделал вид, как бы говоривший, что он просто не верит, что Государь и сам не знает, что ему сказали. Что Темный Государь едва ли не отдал своего теперь уже единственного наложника палачу, потом нарычал на несчастного палача, чтобы не беспокоился, затем из покоев Государя долго доносились всяческие непотребные звуки. А с утра еще наложника видят в совершенно неподобающем виде, и не в саду Ночного Дворца, а за его решеткой! - Позови портного, нужно снять мерки для свадебного наряда. - Что за спешка Будто горит и свербит в одном месте, - бурчал удаляющийся после поклона Майсар, прекрасно зная, что его слышат. Государь только усмехнулся. Да уж, когда горит и свербит разум, поневоле прикажешь быстрей играть свадьбу и проводить обряд. А было так, и было взаправду, иначе отчего бы он шел из купальни не в кабинет, а в сад - Доброе утро, Альерао. Как спалось Ойми гибко развернулся, выставив когти и оскалившись, но почти тотчас скупо улыбнулся: - И тьебе доброе утро. Ньеудобно спалось, слишком мягкое ложе. Его акцент с каждым днем сглаживался. - Если ты закончил, идем, нужно еще кое-что сделать перед свадьбой. Например, снять с тебя мерки для свадебного наряда. Альерао фыркнул, вздернув голову с плотно заплетенной косой, кивнул и перегнулся через чашу фонтана, окунаясь до пояса. - И надо выбрать кольцо, два кольца. Фамильных обручальных вещей у меня нет. Ойми выбрался из фонтана, встряхиваясь, как кот, принялся сгонять с тела воду медленными ласкающими движениями. Повелителю казалось, что его кровь попросту сейчас закипит в жилах, если это издевательство продлится еще сколько-нибудь: и без того полупрозрачные шальвары наложника от воды вообще прилипли к его телу, не оставляя простора фантазии. - Почьему - ойми подергал ушками, складывая и разворачивая их, полупрозрачные, в утреннем свете - золотистые, как опавшие листики клена. - Почьему кольца и почьему ньет - Потому что в правящей семье традиционно не носят свадебные браслеты, кольца проще зачаровывать. А фамильного нет, потому как вместе с ним похоронили матушку, снимать его не стали. Ойми кивнул, принимая к сведению информацию. И, помедлив, сказал: - У нас нье носят кольец, а на свадьбу дарят сьерьги. А ньеверному супругу отрубают уши. - Серьги В такие прекрасные уши вдевать серьги Альерао посмотрел на него непонятным, не то сожалеющим, не то осуждающим взглядом. - Традиция. - Хорошо. Но учитывая, что мы тут все-таки в моих землях с нашими традициями, я еще подумаю. Впрочем, просто подарить серьги я могу. Но кольцо носить тебе все-таки придется. - Я нье отказываюсь, - пожал плечами ойми. У него на ключице ярко цвела целая россыпь синяков, оставленных повелителем ночью в пылу страсти, и такая же россыпь виднелась на бедрах, ярко выделяясь на золотистой коже. - Хрупкий, - Повелитель коснулся их кончиками пальцев. - Ничего, они сойдут. Ойми рассмеялся, даже не отшатнувшись: - Хрупкий О! Смотри на себья! - Идем. Потом нужно будет заняться делами. Ты умеешь читать и писать на всеобщем - Ньет. Тот язык, что я знаю, ньеправильный, - пожал плечами ойми, но уточнять, что он просто устаревший, не стал. Можно сделать вид, что научился читать и писать заново. - Жаль. Впрочем, за тот месяц, что ты будешь отрабатывать смерть слуги, подучишься чтению и письму. Портной ждал их в гостиной, уже с рулонами шелка соответствующего цвета, тени принесли ему шарф, ткнули в нужный оттенок и удалились. - Добрый день, Государь мой. Что я должен сшить для вас - Для него, - Государь указал на наложника, и не думавшего кутаться в покрывало. - Свадебный наряд. Традиционный, - уточнил он, давя в себе некстати разыгравшуюся ревность, вспыхнувшую лишь оттого, что заметил профессиональный взгляд портного на тело ойми. Это было подозрительно, весьма. Какая ревность, откуда Впрочем, приворот все объясняет. Странное чувство, когда внешне проявляются все признаки пылкой влюбленности, а сердце и душа молчат, как прежде. - Надеюсь, что ты от этого будешь счастлив, - пробормотал Повелитель так, что это коснулось лишь слуха ойми, и отошел, предоставляя портному право снимать мерки. Ойми же ничего не ответил, да и что он мог сказать Лишь то, что не в добрый час отправился аштэ Майсар выбирать нового наложника своему Государю, и не его воля привела Альерао на берега Уммията, под сень белых стен славного города Маннузавара, "Небесного Зерцала". Повелитель прихватил пару особо важных бумаг, скоротать время, пока с Альерао снимают мерки. С этим портной закончил быстро, как и обсуждение деталей традиционного костюма. Ойми не протестовал, хотя и недоумевал, для чего из него делать укутанную в десяток слоев ткани куклу - Спасибо, - Повелитель кивнул, отпуская портного, размашисто расписался под прошением, одобряя его. - Идем, посмотрим тебе серьги. - Ньет. - Почему нет Альерао вздохнул, как-то почти зримо поник, хоть и не опустились гордо расправленные плечи и высоко поднятая голова на точеной шее. - Ньет, потому что ньет. Как было объяснить этому человеку то, что он видел Что чувствовал Как рассказать ему о долгом, несравнимым с проступком, наказании, которое он нес - Тогда пойдем выбирать кольца. Мне все равно, какие они будут, не для возлюбленного выбираю, так что ткни пальцем в любые парные. Ойми тоже не стал бы выбирать кольцо для возлюбленного так, как выбирал эти, почти не глядя, лишь бы размер подошел, и они не были слишком массивными. - Отлично, - Повелитель бросил их в шкатулку. - Свадьба завтра. Альерао кивнул, развернулся и направился по уже знакомому переходу в Ночной Дворец. Стоило отоспаться, чтобы не клонило в сон потом на церемонии. И поохотиться, но это ночью. Или воспользоваться любезным разрешением повелителя О, ну, нет, а если он не удержится и выпьет его досуха Уж лучше поймать какого-нибудь бродягу или преступника. Государь занялся, наконец-то, делами. Уведомил совет о завтрашней свадьбе, сообщил, что она ритуальная, а не по любви и чувствам. И затребовал все отчеты за прошедший месяц. К полудню ему стало остро не хватать чего-то. Сначала Государь списал это на чувство голода, но и обед не утолил его. И прогулка под деревьями не принесла покоя. Глаза сами находили Ночной Дворец, окна тех покоев, где обитал ойми. Пришлось взять бумаги и переместиться в комнату, где спал Альерао. Любви и дружелюбия это Повелителю не прибавило. Но ойми спал, свернувшись в клубок, словно дикий звереныш, и было глупо злиться на него сейчас. Торчал под кожей острый хребет, и выпирали лопатки, отмеченные следами бурной ночи. Повелитель вздохнул, погладил их. - Глупый. Зачем ты приворожил именно меня Мальчишка вздохнул, разворачиваясь из своего клубка, доверчиво прижался спиной к ладони, запрокинув голову и приоткрыв рот. В ярком свете дня стали заметны темные круги у его кошачьих глаз, и обметанные губы, не раз искусанные за прошедшие дни. И, если рассудить здраво, ойми не был так уж красив: слишком широкий рот, тонкие губы, узкое лицо, на котором и рот, и глаза казались чересчур большими. Повелитель продолжил греть ему спину, осторожно очерчивать лицо кончиками пальцев. Злиться не получалось, мальчик не ведал, что творил, к тому же, его можно было понять. Кто еще сумеет защитить лучше, чем правитель страны Ойми тихо, неслышно дышал, худая мальчишечья грудь ровно вздымалась. Ему ничего не снилось. Если бы ойми спросили, когда ему в последний раз снилось хоть что-то, он ответил бы лишь "очень давно". Скандис аккуратно высвободил руку, помедлил немного. И перекинулся в один из излюбленных обликов. Черные чешуйчатые кольца могучего хвоста нага свились вокруг ойми. На оставшееся место Повелитель разложил бумаги. Альерао снова вздохнул во сне, потревоженный движением, перекинул руку через одно из колец и уснул крепче, прижимаясь к прохладному телу нага. Бумаги закончились быстро, верные тени унесли их советникам. Скандис перегнулся, еще раз полюбоваться на ойми. Раздвоенный язык скользнул по шее. Альерао дернул ухом, словно отгонял настырную бабочку. Наг шипяще рассмеялся, провел языком уже по ушку. Раздалось сонное ворчание, перепонка сложилась, превращаясь в плотную ость, снова задергалась. Ойми потянулся, выпуская когти. - С-с-спи, с-с-спи, - успокоил его Повелитель. Альерао утих, так и не выпустив его хвост их кольца рук. Еще и голову на него сложил, словно это было удобнее подушек. Впрочем, если он предпочитал жесткое ложе, надо было признать, что хвост был куда тверже подушек. И прохладнее их. Даже толстые каменные стены дворца не спасали от льющегося с небес расплавленного золота солнца, тем более злого, чем ближе становилось троелуние. Повелитель понемногу впал в дремоту, лениво разлегшись на собственном же хвосте. Проснулись оба почти одновременно. Ойми открыл глаза, сонно обежал взглядом тугие кольца, свившиеся вокруг его тела. Повелитель, проснувшийся чуть раньше, ждал крика, дрожи, хоть какой-то реакции. Вместо них узкая ладонь ласкающим движением провела по чешуе. - Красиво-о-о, ты словно радуга в морионе. - Тебе нравитс-ся - удивился наг. Серые глаза обратились на него, с минуту изучали новый облик. Затем ойми твердо кивнул: - Да, это красиво. - Что ш-ш-ш, ты первый, кому понравилос-сь. Ойми явно удивился, вскинул тонкие брови, но смолчал. Мощное черное тело было прекрасно, соразмерно и должно было вызывать восхищение, а не страх. Но это Альерао привык к змеям, зачастую проводя больше времени в компании подобных тварей, чем в окружении сторонившихся его соплеменников. - С-с-спи, з-с-с-сакат ещ-ш-ш-ше не с-с-с-коро. - Я выспался и хочу есть. И не только есть, - хмыкнул ойми, выбираясь из колец нага. Потянулся, выгнулся, почти встав на руки. - А ч-ш-ш-што еще ты хочеш-ш-шь Ойми посмотрел на Государя, как на идиота, прыснул и умчался из спальни в небольшую купальню, откуда вскоре донесся плеск воды. Наг тоже потянулся, свивая и развивая кольца, попробовал выбраться в коридор, но не преуспел, застрял в дверях. Умывшийся и искупавшийся ойми вышел из купальни, увидел эту картину и остановился, как вкопанный. А потом начал смеяться, так заразительно, что даже попрятавшиеся от вида Государя-чудовища гаремные рабы робко заглядывали в покои невольника. Впрочем, тут же отшатывались снова. - Не с-с-смеш-ш-шно, - Скандис дергал хвостом. - Прости, - ойми утер слезы, выступившие на ресницах, подошел к нему и мягко толкнул застрявшее кольцо, совсем роде бы не сильно, но оно выскользнуло, освобождая нага. - Ну вот, так лучш-ш-ше, с-с-спас-сибо. - Ты нье привык к этому тьелу - Я не привык к этим уз-с-с-ким проемам, в этой час-с-сти дворц-с-са я ни раз-с-с-су не полз-с-с-сал. - Почьему Альерао мысленно усмехнулся сам себе: кажется, это, да слово "нет" стали его самыми используемыми словами. - Потому что наложники боятся даже теней, а при виде меня могли бы вообще от ужаса умереть. А они мне дороги, мои птицы, я пытаюсь о них заботиться. - Ты отпустил всьех, - напомнил ойми. - Почьему Повелитель перекинулся обратно. - Сперва мне показалось, что я нашел то, что искал. Приворот, видишь ли, действует сперва на полную. Теперь я вижу, что ошибся. Альерао вздохнул, но виновным себя он уже давно не чувствовал. Боги жестоки, им неведома жалость, а его раскаяние уже давно отгорело, оставив в душе лишь пустоту и усталость. - Это нье приворот, и если б я мог, этого бы нье было. Он помолчал, бесцельно разглядывая мозаичные полы, потом вскинул голову: - Отмьени свадьбу. Нье надо, ты нье сойдешь с ума. - Нет. Ты получишь то, чего добивался. Ты станешь моим супругом, ойми. Надеюсь, что это принесет тебе счастье. Но в час, когда я найду того, кто сможет полюбить такое чудовище как я, и кого полюблю я без магии и приворотов, я сошлю тебя в дальний дворец и никогда о тебе не вспомню. Надеюсь, ты рад тому, чего добился. Глаза ойми полыхнули гневом и безнадежным отчаянием: - Я нье добивался! Мнье это нье нужно, я был бы счастлив умьереть уже наконец! Выпей моей крови и отпусти, и забудешь обо мнье до конца своих дней! - Нет. Ты полной мерой ответишь за свое решение. Идемте, мой драгоценный будущий супруг, я покажу вам, соправителем чего вы вскоре станете. Ойми покачал головой, его запал иссяк так же быстро, как и разгорелся: проклятие уже вступило в полную силу, и зря он надеялся, что еще можно избежать его, откупиться малой кровью. Что же... Он пройдет через это снова, в любом случае, на сей раз это будет хотя бы не каждодневное насилие. Государь умеет быть ласковым, а Альерао - терпеливым. Не первая сотня лет. Повелитель привел его на самый верх одной из башен, указал на огромной зеркало во всю стену: - Оно показывает, что творится в стране, в ее отдаленных провинциях. А та карта, - он кивнул на огромную красивую карту на противоположной стене, - указывает, нет ли врагов на границах, не начинается ли смута в стране. Смотри, что ты получишь под свое крыло. Зеркало поплыло, меняя картины одну за другой. Высокие темные леса, хрустальные озера, дымящиеся водопады, низвергающиеся с высот; снежные горы, равнины, реки и луга. Альерао коснулся стекла рукой, когда увидел знакомые пики Ирваштора, и в этом жесте было столько невысказанного отчаяния и тоски, что у Государя не нашлось слов, чтобы запретить ему. Повинуясь же воле ойми, зеркало приблизило одну из долин, пока не стали различимы верхушки сосен и серые крыши небольших домиков. - Здьесь я родился. - Скучаешь по дому Ойми посмотрел на него, печально улыбаясь: - По горам, да. Мои сопльеменники не примут менья, пока... наверное, никогда. - А что ты такого натворил - удивился Повелитель. - Убил девушку. Я нье хотел ее убивать, но был голоден и не сдержался. Я нье знал, что она ждала ребенка. Тогда нье умел еще смотреть в людей. Боги покарали, и проклятому нет места дома, у короны Ирваштора. Повелитель погладил его по спине. - Я нье ребенок, Скандис. Я старше этого города. - Ну и что Ведешь-то себя, как ребенок. Ойми отвернулся к зеркалу, снова уставился туда, но по тому, что картины вновь поплыли, сменяясь, Государь понял, что он не видит ничего, мыслями уйдя в глубь себя. - Если ты так скучаешь по горам... Можем слетать туда. - Совсем недавно мьеня оттуда выкинули, а чтоб наверняка - опоили и продали. Который раз Я нье считаю уже. Ойми обернулся, прижался к повелителю всем телом, просительно заглядывая в глаза, чего не позволял себе уже давно: - Пожалуйста, тебе же ничьего нье стоит! - от волнения акцент его еще усилился. - Убей меня и дай покоя, больше мне ничьего нье надо! Повелитель погладил его по волосам: - Нет. Будешь продолжать жить. И искать способ вернуться. - Я знаю его. Но ты нье поможешь, тогда отпусти... Ведь я тебе нье нужен! - Нужен. И ты это прекрасно знаешь. - Это лишь сила Ульэль, Сестры Крови. Наваждение. - Которое я не могу скинуть. К тому же, я не смогу убить тебя. Рука не поднимется. - Я взял твою кровь и семя, возьми мои, и я нье буду иметь власти, - снова предложил ойми. - Но ведь для чего-то ты это делал - Нье я. Ты нье понимаешь, да Это нье я, я только могу следовать за этим. Я проклят этим. - Вот и будем снимать твое проклятие. Вместе. Еще что-то хочешь посмотреть Ойми покачал головой, отходя от него. Он твердо решил, что сумасшедший повелитель ему не нужен, поэтому придется напоить его кровью хоть бы и обманом. А там пусть уже решает сам, без наваждения. - Тогда идем, буду тебя знакомить с советниками. О завтраке, вернее, обеде, Государь позабыл, то ли не был голоден, то ли привык питаться раз в сутки. Советники знакомству не особо обрадовались, но по крайней мере, сделали радостный вид. Ойми вел себя так, словно на его шее не было ошейника. Не стесняясь, смотрел в глаза людям, прислушиваясь к словам. По малейшим нюансам голоса он мог определить, лжет ли человек, его настроение, его желание. Люди ему были не рады -- еще один нелюдь во дворце, держались с прохладой. Но улыбались вежливо. - Ты долго живешь - без обиняков спросил у Государя ойми, едва они покинули залу совета. - Не очень, четыреста тридцать лет. - Тебе нужен нье супруг, а супруга, так думают люди. - Пускай думают, - согласился Повелитель. Альерао долго и непонятно смотрел на него, но, видно, так и не решился ни сказать, ни спросить то, что хотел. - А вот тут у нас конюшни. Любишь животных Ойми остановился за три шага от ворот, замотал головой, аж хлестнула по спине коса: - Нье стоит мне туда идти. - Почему - Потому. Ну, правда, нье надо. - Ладно. Тогда следующий пункт нашего маршрута - сад. Впрочем, его ты, наверное, уже весь осмотрел - Я охочусь там. - На кого ты там охотишься - Ну, - ойми пожал плечами, - на птиц. - Ну тогда сам скажи, что именно ты хотел бы осмотреть Альерао улыбнулся: - Зачем Разве я нье насмотрюсь, прислуживая - В некоторые части замка слугам вход воспрещен. - Если я захочу, ты покажешь. А сейчас я есть хочу, а ты ньет Скандис кивнул: - Было б неплохо позавтракать, думаю. Что ты ешь Кроме чужой крови - Все. - Значит, проблем с готовкой у поваров не будет, это радует. Повелитель разговаривал с ойми спокойно, даже дружелюбно. Как со старинным другом, внезапно явившимся в гости. Это Альерао нравилось, если бы еще ошейник снял, было бы вообще чудесно. Так можно согласиться прожить долго, если повелитель не человек, и не метаться вновь по миру, и не возвращаться туда, где был проклят. На завтрак им подали рыбу с травами. Повелитель одобрительно кивнул. Рыбу он нежно любил. Ойми ел сдержанно, не выказывая никаких чувств к пище. По нему вообще нельзя было сказать, нравится ему поданное блюдо или нет. Правда, новейшим изобретением - вилкой - пользовался неумело, хотя в обиход она вошла уже лет десять назад, все поглядывал на то, как ее держит государь. Скандис воздал еде должное, отправил поварам благодарность. После обеда Альерао последовал за повелителем в его кабинет, где и был усажен на расшитую шелками и жемчугом подушку у окна. Государь вручил ему свиток: - Попробуй прочесть. Если получится, станешь помогать мне. Теперь ойми сидел, опираясь спиной на вторую подушку, полуприкрыв глаза, водил по строкам кончиками пальцев, словно это помогало ему читать ровные, четкие знаки. Сам Повелитель с головой ушел в написание писем. Требовалось ответить на послания из провинций и написать пару указов. Ойми тихонько стянул у него со стола тонко очиненную тростинку со свинцовым стержнем внутри, принялся править написанное. - Тренируешься в письме - У тебя ошибки тут. Не много. - Правда Тогда правь, - Скандис вернулся к своим бумагам. Альерао дочитал письмо, исправляя незначительные описки. У него было хорошее образование, правда, в основном, самостоятельно полученное в различных библиотеках тех дворцов, куда его заносило. - Ну, с чтением ты справляешься неплохо, должен признать. - Я же нье дикарь, - пожал плечами ойми. - Ты ничьего нье знаешь о моем народе, я прав - Прав. Вы слишком закрыты. - Ойми живут скрытно уже давно, - голос Альерао приобрел напевные нотки, словно он рассказывал то, что сам услышал так же, размеренным речитативом, - с того дня, как боги привели их в суровый и благодатный край Ирваштора, где скалы обрываются в море, а с другой стороны вечно шепчет свои жалобы ветру степь. Так уж вышло, что в этот мир шагнули лишь воины, и обратного пути для них не стало. - То есть, по сути, вы иномирцы - Так говорят наши легенды. Еще они говорят, что в нашем мире была лишь одна луна. Скандис заинтересованно посмотрел на него: - Одна - Да, только одна. И она была не золотой и не голубой, и не оттенка крови. Она была зеленой, как юный лист ши. - Наверное, это красиво - зеленая луна. Впрочем, наши три мне тоже вполне по нраву. - А я родился, когда в зените стояла Ульэль, и это было первым, что я помню. - А что твои родители, они еще живы - Ойми не живут долго, триста лет. Их давно уже ньет в живых, - ровно ответил Альерао - А сколько лет тебе - Я давно перестал считать. Повелитель отложил письменный прибор, размял пальцы. - Иди сюда. - Зачем - настороженно поднял на него глаза ойми, задергал ушами. - Давно тебя не обнимал. - Так зачем ты распустил свой Ночной Дворец - поинтересовался Альерао, подходя медленными и скользящими шагами, словно к хищнику. - Они все не могли заменить одного тебя. - Но это было лишь наваждение, - снова попытался достучаться до его разума ойми. - И что с того - А когда оно закончится, с кем ты будешь проводить ночи - С тобой, возможно. Ойми повел глазами по кабинету, увидел стоящий на столике тонкий серебряный бокал, рядом с кувшином легкого фруктового вина, прянул к нему. Налил немного вина и аккуратно провел когтем себе по запястью, вскрывая вену. Кровь звонко закапала в вино. - Пытаешься снять наваждение - Пей, - Альерао ткнул ему бокал в руку и принялся зализывать рану, пережав вену чуть выше. Он не любил боли, но такую мог терпеть не морщась. Повелитель медленно и с наслаждением выпил. Вино было хорошее, старые запасы, еще прадед делал. Вкус крови терялся в ярком гранатовом послевкусии. Ойми ждал, поглядывая на него из-под ресниц. Государь тоже посмотрел на него, только потому и заметил легкую гримаску, исказившую тонкие черты. Глаза ойми полыхнули синими огнями, он выдохнул, медленно и осторожно, словно опасаясь, что вместо воздуха получится пламя. - Ну так ты подойдешь ко мне или нет Я все еще хочу обниматься. - Запачкаю тебе платье. - Отстирают. Иди сюда, ну же. - А если ньет - Альерао наклонил голову, упрямо сводя брови. - Как хочешь, - Повелитель развел руками. Ойми сверкнул улыбкой: - Надо же, получилось. Я нье думал, что так быстро. - Сам лишаешь себя удовольствия, - так же спокойно продолжил Повелитель. - Ты нье понимаешь, - попытался объяснить ему ойми, - я ведь нье привлекателен внешне, обычный. Если бы нье чары, никто бы нье польстился. И ты тоже. И ты нье знаешь, как это, когда тебя берут против воли. - А то, что я выбрал тебя еще до того, как ты успел меня очаровать, тебя не смутило Ойми закаменел лицом, смерил повелителя ледяным взглядом: - Смутило Ты всех своих наложников насилуешь - Нет, их приводят уже обученными, там нет нужды. - Слышал бы ты себя... немножечко со стороны. - Я прекрасно себя слышу. Альерао кивнул. Развернулся и направился к двери. Сегодня ночью он найдет, чем перекусить замок у ошейника, и сбежит. А если не удастся - Уммият рядом, а плавать он так и не научился. - Останься. Пожалуйста. - Нье понимаю, что за нужда была насиловать меня - Не понимаю, что за нужда была меня царапать. - А как бы ты повел себя, очнувшись в незнакомом месте, да еще с ошейником на шее - Как минимум, затаился и постарался понять, что происходит. А не рисковал быть отравленным за непокорность или замученными под пытками. Если ты не заметил, я избиваю и насилую тебя лишь в ответ на твою собственную агрессию. - Я нье рисковал. Я устал и хочу смерти, как избавления. Ты представить себе нье можешь, сколько раз это уже повторялось. - Что повторялось - Все это. Предательство родных, плен, насилие. - Ты живешь в закольцованном времени - не понял Повелитель. - Можно и так сказать. - И как это разорвать Ведь должен быть какой-то способ. - Снять проклятье. Иначе никак. - А как снять его Ойми усмехнулся: - Снять Просто. Только и трудно. Нье тебе по силам. И нье мне. - Расскажи подробней, - Повелитель явно заинтересовался - Нье могу. Если б все было так просто, я б справился уже давно. - Хотя б намекни - Я уже намекал, - как-то беспомощно пожал плечами ойми. - Ты нье понял, а теперь и вовсе ничьего не сделать. - Ты как-то не очень усердно намекал, видимо, - хмыкнул Повелитель. Альерао открыл рот, но так и не произнес ничего, снова пожал плечами. - Так я могу идти - Если хочешь, иди, - Скандис выглядел разочарованным. Ойми развернулся и вышел. Нет, он точно уйдет сегодня. Не нужна эта свадьба ни ему, ни Темному Государю, право же. Только ярмо на шее. Отвадить тени можно, если представить, что его нет, что он лишь придорожный камень, безгласный и бесчувственный. Скандис продолжил заниматься своими делами, торопясь переделать все и выкроить себе немного времени поспать перед свадьбой. Ужинал он в своем кабинете, в одиночестве, ойми не явился составить ему компанию, да повелитель его и не звал. Слуги доложили, что наложник поел и попросил дать ему отдохнуть, и уже спит сном праведника. Свадьбу назначили на закате следующего дня, чтобы ойми не приходилось зевать весь день. Когда Альерао, свернув из одеял и подушек подобие спящего человеческого тела, покинул Ночной Дворец, в окне повелителя еще горел свет. Ойми перемахнул стену и что было сил бросился прочь из города. Верхний город он покинул через считанные минуты, но направился не на восток, к своим горам, а к озеру. Утром повелитель явился в комнату к Альерао, начать день с любования спящим мальчишкой. Через пару минут во все стороны рванули тени. Ошейник с клеймом Государя на котором было следящее заклятье, отыскался в саду, сломанный. А дальше тени лишь заметались бестолково, не в силах взять след. Свободный ойми был для них невидим. Скандис рычал и слал их раз за разом прочесывать окрестности. Дворец притих, словно перед грозой: повелитель был страшен в гневе, никто не рисковал показаться ему на глаза. Государь мерил шагами комнату, стискивая в руке шкатулку с кольцами. И про себя отсчитывал минуты. Может, он придет, просто опоздает Взгляд его зацепился за разорванный ошейник на столе. Не перекушенный клещами, не перепиленный - разорванный так, словно был из непропеченного теста, а это свидетельствовало либо о сильнейшей ярости, либо о не менее сильной жажде свободы. "Не придет", - со всей ясностью уразумел Государь. Аккуратно, тихо отставил на стол шкатулку, хлопнул, вызывая слуг. - Все отменить. Главу неизреченных ко мне. - Слушаюсь, - слуга удалился так быстро, словно сам был тенью. Через час по городу поползли умело направляемые слухи о том, что государь "планирует" выбрать себе другой гарем, и, "возможно" женится. А приготовления в храме списали на то, что Государь все же пришел туда, принести жертву Уммият, богине озера и покровительнице брака. Сам повелитель поручил Майсару побродить по рынку, присмотреться к рабам. Но никого не покупать, просто делать вид, что ищет нечто особенное. Спустя два дня в город, на рабский рынок, стали стекаться всевозможные "редкие наложники": хоть чем-то, да непохожие на остальных жителей империи Уммра. Раскупали их быстро, торговцы потирали руки и славили Государя. Майсар же не выбрал ни одного. Государь плохо спал, и на рассвете ему обычно снились смутные сны, полные жара и прохлады, снились серые осенние туманы над Уммият, в которых отчего-то вспыхивали и гасли колдовские синие огни, тихий, но звонкий голос, так смешно коверкавший слова. - Альерао, - Скандис звал его во сне, пытался найти рядом. А просыпаясь разбитым и не отдохнувшим, мрачно думал, что проклятый наложник, бросив ошейник, украл и унес с собой его душу, и никак иначе. Советники старались лишний раз не тревожить Государя делами, однако некоторые бумаги требовали его личной подписи. Приносили их тени - слуги боялись. Майсар был и оставался единственным, в ком страх мешался со странным чувством, сродни отцовскому. Он приносил повелителю обед, кувшины с прохладным вином и блюда с охлажденными фруктами, зажигал в его кабинете свечи. Старый распорядитель тяготился бездельем: ему некого было учить и не за кем приглядывать, покои Ночного Дворца все еще хранили запахи благовоний и притираний, но в них уже пахло чуть заметно запустением. - Отправляйся к своей семье, - Скандис устало посмотрел на него. - Государь, моя семья - это гаремные рабы и ваши пташки. Вторые разлетелись, но куда же я денусь от первых Им тоже требуется отческий пригляд, - наливая ему в кубок вино и подставляя ближе тарелку со свежей лепешкой и орехами в меду, усмехнулся старик. Промолчав о том, что не так уж и долго осталось ему отравлять одиночество Государя своим ворчанием и видом. Ну, пару лет еще. Евнухи долго не живут, он и без того протянул куда дольше иных прочих. - Я готов уже завести гарем лишь для того, чтобы тебе было чем заняться. - И кого прикажете мне найти, Государь - невозмутимо поинтересовался распорядитель. - Найди что-нибудь самое слабое и болезненное Брови Майсара дрогнули, но он удержал маску невозмутимости, только поклонился: - Немедленно приступлю к поискам. - И развлекайся выхаживанием этого. - Как прикажет Государь, - распорядитель снова согнул спину в поклоне, пятясь к двери. И решил во что бы то ни стало отыскать замену строптивому ойми, укравшему покой у повелителя. Разве же не он шестьдесят и три года находил Государю самых лучших наложников - И еще кое-что, Майсар, - остановил его на середине кабинета голос повелителя. - Ты верно служишь мне вот уже седьмой десяток лет. Ты знаешь, я отлично умею вознаграждать верность, - повелитель открыл перстень на руке, ссыпал из него синий порошок в кубок с вином. - Выпей это. Недрогнувшей рукой Майсар принял кубок и медленно выцедил вино со странным и незнакомым ему привкусом. Повелитель задумчиво наблюдал, как стремительно молодеет его верный слуга. Скинуть тому получилось лет тридцать, не больше, все-таки для смертных повышенная доза - смертельный яд, но результат был неплох. - А теперь ступай. Ищи. Троелуние пришло и откатилось праздничным гомоном: единственная ночь в полгода, когда позволено не спать до утра и шумно веселиться. Государя увидели в человеческом облике, несмотря на то, что тому очень хотелось выползти из покоев на балкон в облике столь кошмарном, чтобы шум праздника захлебнулся от ужаса. Однако Скандис вышел, даже улыбаясь, поднял бокал за здоровье подданных и процветание королевства, и удалился к себе, смотреть на серебряный свадебный наряд. Он представлял, как бы струились по гладкой, вспыхивающей искрами ткани алые волосы, перехваченные на затылке и висках зажимами и драгоценными цепочками с лучшими бриллиантами и лунным жемчугом, как прядали бы ушки ойми, от волнения то раскрываясь золотистыми веерами, то собираясь в плотную ость. Как сверкали бы глаза его из-под алых пушистых ресниц, которые так приятно щекочут губы, если целовать ойми в закрытые веки, когда он спит. - Ты был бы самым красивым, Альерао. И самым желанным... К чему думать о том, что было бы, но не случилось Он ведь никогда не поступал так, отбрасывая все, что мешало мыслить логично и спокойно. Неужели приворот, чары проклятого мальчишки все еще не выветрились Скандис встряхнул головой, поднялся. Нужно прогуляться, это освежит голову. Коня ему приготовили быстро, начальник стражи отдал приказ отряду сопровождения, но повелитель остановил его: - Нет, не надо, Арзат, я поеду сам. - Но... - Я смогу позаботиться о себе. Ступай, тебя, наверняка, ждут дома. У Арзата недавно родилась двойня, чудесные близнецы. Начальник стражи смущенно поклонился, его и в самом деле каждый день очень ждали дома. Конь Государя взвился на дыбы, зло заржал и унесся прочь, унося царственного всадника. Арзат встряхнул коротко стрижеными волосами: - Риским, Вайгор, проследите, но на глазах не маячьте. Он все равно будет знать, что вы рядом. - Да, - коротко отозвались стражники. Вскоре еще два коня умчались по тропе, ведущей к озерам. Уммият огромно, как море, и как море, оно никогда не бывает спокойно. Огибая столицу с двух сторон, в него устремляются закованные в крепкий гранит на подходе к городу две реки-сестры, Кайтон и Данназ. Но кроме Уммият, в окрестностях дельты рек лежат еще множество озер, где по осени знатные господа развлекаются охотой на птиц, а бедняки беспрепятственно ловят рыбу. Скандис разделся на берегу, скользнул в воду, свивая змеиный хвост. Он знал, что за густой порослью красной лозы стоят два офицера его стражи и с внутренней дрожью смотрят на своего Государя, полузмея-получеловека. А хотелось совсем иных взглядов. Хотелось снова услышать, что он красив, и ощутить теплые руки на чешуе хвоста. Скандис нырнул еще глубже, туда, где были лишь тишина и прохлада, перевернулся на спину, раскинув руки. "Где же ты Альерао, куда тебя понесло на сей раз За новым витком проклятья" За хвост уцепили, выволокли в три рывка на берег. Скандис зашипел, стражники смущенно переглянулись и шарахнулись, сообразив, что Государь не тонет, а прохлаждается. Вопреки всему, гневаться на дураков не хотелось. Он даже посмеялся, взмахом руки отсылая их прочь. Но нырять уже расхотелось. Он устроился на берегу, глядя на луны. Интересно, где сейчас носит ойми. Может, стоит отправить тени к Ирваштору Хотя, если Альерао предали свои же, вряд ли он отправится домой так сразу. Приметная внешность у ойми, но он - ночное создание, и будет передвигаться, скорее всего, по ночам. И пешком, если животные его боятся. Ну, не объявлять же облаву по королевству Да и ойми... он получил свободу и вряд ли обрадуется, если его схватят и приволокут Скандису в цепях. Государь вдруг резко привстал: ну как же он не подумал Кровь! Ойми нужна будет кровь, чтобы питаться, возможно, он будет осторожен, не выпивая и не убивая свои жертвы, но чем не играют боги - Вайгор! Вихрем мчись во дворец, буди советника по внутренней политике. - Привезти его сюда, Государь - Нет, пускай ждет меня в кабинете. Вайгор ускакал, а повелитель сполз в воду, откинулся на нее спиной и довольно улыбнулся. Оставшийся стражник топтался за кустами, ожидая, пока они решат вернуться во дворец. Вскоре из воды показался Государь, уже в облике человека. Риским вынул из седельной сумки отрез полотна, укутал его и помог обсушить волосы. Скандис поблагодарил кивком. - Во дворец. Приказ повелителя натворил переполоху, хотя внешне это заметно не было, но дворец не спал, тревожно ожидая неизвестно чего. Советник уже ждал у дверей кабинета, при появлении Государя перегнулся в глубоком поклоне. - Идем, уважаемый. Будем писать приказ... Аштэ Кархиз Манор последовал за повелителем в его кабинет, сел по кивку за стол и приготовил лист и перо. - Пишите воззвание. Распространите по всему королевству, как можно быстрее. Повелеваю осуществлять пропитание ойми Альерао по его первому требованию за счет казны государства. Вышеозначенному ойми повелевается не, - Государь с мгновение помедлил, - жрать в три горла и соразмерять своими аппетиты с чужими возможностями. Если советнику Кархизу приказ и показался бредом, он не подал виду. Записал, засыпал лист мелким песком, просушивая чернила, стряхнул и придвинул его на подпись Государю. Скандис размашисто подписал. Советник с поклоном удалился, и вскоре из дворцовых ворот разлетелись во все стороны гонцы на резвых лошадях, ночь -- не ночь, а приказ Государя -- закон. Скандис только вздохнул, надеясь, что это поможет. Вот только кому и в чем Ну, предположим, придет Альерао к кому-нибудь, скажет: "я - ойми, мне нужна твоя кровь". Бред. Мальчишка осторожен, после убийства во дворце он вряд ли сунется к людям. Скорее, будет убивать тихо, и тех, кого не жаль: бродяг, бедняков, которых никто не хватится, преступников. А что, если он нарвется на лихих людей Скандис представил хрупкого ойми в лапах какого-нибудь головореза и яростно зашипел. От дверей кто-то метнулся. Государь выдохнул, успокаиваясь: он все равно не мог ничего сделать. Рваться вслед и разыскивать Он не простой мелкопоместный дворянчик, королевство нельзя оставлять на советников. Верней, можно было б, знай он, где ойми, на неделю он мог бы покинуть дворец. Но он не догадывался, куда мог деваться мальчишка. Хотя... Есть же традиция объезжать владения Повелителю полезно время от времени своими глазами смотреть, что и как творится в его землях. Почему бы и не сейчас - Есть кто за дверью Первого министра мне! Идею объезда земель министр поддержал всеми конечностями: Государь решил вникнуть в дела королевства, хвала Маннузу, что вразумил! Может, удастся доказать, что некоторым землям необходимо снизить налоги, а с некоторых стоило бы брать и побольше - Приготовьте бумаги. Я буду согласовываться с вашими отчетами. Подготовка такого грандиозного события, как выезд Государя со свитой, заняла почти неделю. Скандис старательно занимался делами, отвлекаясь от мыслей о том, где сейчас ойми и что с ним. А в день отъезда он едва не забыл отчеты, чувствуя столь сильное волнение, которого не испытывал уже давно. Спасли положение даже не тени Государя, а старик, вернее, уже не совсем старик, Майсар. Выбежал, бухнулся к ногам повелителя, протягивая толстый тубус: - Помилуйте, Государь, я опоздал. - Где задержался - Скандис сунул документы в седельную сумку. Майсар вздохнул: - Ухаживал за вашим новым наложником, повелитель. Он оказался слишком... хрупким, я достоин наказания за глупость. - Он умер - Что вы! - Майсар аж руками всплеснул от негодования. - Он выздоровеет, мальчик хороший, зачем же "умер"! - Тогда продолжай ухаживать. Майсар склонился, понятливо отступил с дороги. Повелитель взлетел в седло и нетерпеливо тряхнул поводьями, отправляя верного скакуна вперед. Хотелось свистнуть, заставляя вороного иноходца лететь птицей, но следовало еще чинно проехать через город. При этом улыбаясь по-человечески. Об этом он сам себе напоминал каждую минуту: на серой, вышитой черным и серебристым шелком, перчатке был выведен тонкой кистью знак, читавшийся как "улыбка". И он улыбался, приветливо и радушно. Его свита состояла из четырех советников: по внутренней политике, по торговле, по сельскому хозяйству и по строительству, при каждом из них были три секретаря и трое слуг, да плюс конюшие, да охрана, да по телеге всяческого добра для комфортного передвижения. Скандис едва не велел отправить эти телеги обратно, сообразив, насколько же медленно они будут двигаться с таким обозом. Но советники взмолились, уверяя его, что они не задержат Государя надолго. Про себя Скандис рычал и удивлялся, отчего он согласился И вообще в последние пол-луны ведет себя как-то странно. Но надо было признать, телеги и впрямь катились сноровисто. Видимо, советники уже прекрасно изучили Государя, чтобы подобрать резвых и выносливых лошадей и не велеть нагружать себе в дорогу неподъемную кучу скарба. Вороная бестия под Государем, чувствуя настроение всадника, металась, хрипела и порывалась дохнуть пламенем из ноздрей, хоть и не умела. Он осаживал ее железной рукой, отвлекался от сумбурных и нелегких мыслей о стране, своем долге и проклятом ойми. Постепенно, по мере удаления от столицы, менялись его мысли и настроение. Появилось ощущение, что сбросил старую, тесную шкуру. И коня он чуть отпустил, тот сразу же пошел ровнее, радуясь. Наверное, ему уже давно стоило это сделать - оставить Маннузавар и посмотреть на страну, коей правил, своими глазами. Уже почти три десятка лет он не покидал Янтарный дворец надолго, изредка выезжая на охоту или купаться на озеро. А ведь тут было на что посмотреть. И воздух тут тоже был... наполняющий силой и проясняющий разум. Он ждал, что и наваждение, заставляющее его все время думать об ойми, наконец, рассеется. Но ночью, когда разбили лагерь, и он лег на узкое походное ложе, снова остро захотелось провести рукой по выпирающим позвонкам, зарыться лицом в текучий атлас волос, всегда прохладных, тронуть губами тонкую перепонку нежного ушка... Государь извертелся на ложе, как уж. Сравнение повеселило. Он обернулся и сполз на ковры, укрывающие землю. Там было прохладнее, и он, еще пару раз беспокойно перевив кольца хвоста, наконец, уснул, чтобы и во сне видеть пляшущего в саду Альерао. Утром сунувшиеся слуги сперва вскрикнули, а потом ринулись распутывать Повелителя. А он не знал, ругаться ему или смеяться Никогда еще, уснув в истинном виде, он не завязывался в такие узлы, чтобы требовалась чужая помощь. - Ну что же вы, Повелитель - к распутыванию присоединился советник по строительству, аштэ Найхар Окари, без малейшего напряга поднявший пару особо тяжелых колец. Скандис только плечами пожал. Нет, он мог бы вызвать тени, те быстрее и аккуратнее людей справились бы с задачей. Но... почему-то не хотелось. Наконец, нага распутали, ощупали. Он стряхнул чужие руки, жестом отослал всех, кроме доверенного постельничего. Тот приготовил Государю одежду и умывание, вышел, чтобы принести завтрак. Скандис быстро перекинулся. Отлично, теперь снова слухи поползут. Хотя, почему Все, кто здесь был, давно знают, что их повелитель - не человек. Что ж, теперь еще знают и то, что не некая неведомая тварь, а всего лишь змеелюд. Это не делает его проще и понятнее, но хотя бы шарахаться так не будут. Он умылся, оделся. В шатер как раз внесли завтрак. Через два часа лагерь собрали и снова тронулись в путь. Уммра была в основном степной страной, на востоке ее ограничивал малопроходимый горный хребет Ирваштор и море, названное Янтарным, оттуда везли этот прекрасный минерал, ценившийся в Уммре наравне с жемчугом. На севере степь постепенно сменялась лесостепью, а за ней начинались леса, граница между королевством Скандиса и соседней страной, Инбарисом, проходила по самой крупной реке той местности. На западе и юге степь становилась суше, там были соленые озера, рудники, в которых добывали чистейший серебряный песок, и алмазные шахты. Но только одно сейчас волновало Скандиса во всей его стране. И взгляд невольно скользил окрест, а вдруг мелькнет алое полотнище волос маленького чудовища Глупая надежда: вряд ли мальчишка остался бы так близко от Маннузавара, скорее, рванул бы со всех ног подальше. Повелитель время от времени отъезжал от эскорта и выпускал тени, которые искали известный им след. Но тени возвращались ни с чем. Государь горячил коня и пускал его в галоп. Конь радовался этому, Скандис тоже пытался наслаждаться бешеной скачкой и ветром в лицо, но получалось плохо. То ли отвык за долгие годы запирания себя в скорлупе, то ли одному радоваться временной свободе не хотелось. Вот если бы рядом был Альерао... Повелитель выругался: да что с ним Почему он все время вспоминает об этом мальчишке Не влюбился же он в него на самом деле Морок, магия Ульэль уже должна была угаснуть, да и он ничего чужеродного на себе не ощущал, так почему Почему каждую ночь ему снится соблазнительное золотистое тело, лишь однажды отданное ему добровольно "Просто раньше все видели в тебе только чудовище, а ему понравился твой хвост. Вот и все". Скандис подумал и невесело хмыкнул: красивый хвост зверя. Альерао тоже не считал его человеком - Никому ты не нужен, Повелитель. Смирись. Но смиряться не хотелось. Хотелось тепла, как и любому человеку. Или как змее, которой хочется погреться о живое. - Государь, кони устали, нужно передохнуть. - Что, уже Мы до Имрадиса будем тащиться год такими темпами - ядовито зашипел внезапно разозлившийся повелитель. Вестник шарахнулся в сторону, поспешив вернуться к советникам и передать, что Государь не желает отдыхать. Первую остановку сделали в Имрадисе, походившем на Маннузавар, как младший брат на старшего: те же белоснежные стены и выложенные темным базальтом мостовые, та же степь вокруг, и та же Данназ, медленно и величаво катящая свои воды к озеру Уммият, рядом. Государя устроили в лучших покоях дворца, похожих на его собственные. Скандис бегло осмотрел их, оставил пару теней в охрану и приказал собрать наместника и всех приближенных на совет. И долго, от самого утра и до вечернего гонга, а потом и после него, до восхода последней из лун, алой Ульэль, вытрясал из них души, требуя отчетов, карая и милуя. Советники только вздыхали - Повелитель правит. Наместник бледнел, заикался и двух слов связать не мог. Скандис бушевал, шипел и рычал: результаты проверки показали, что власть имущие без зазрения совести пользуются этой самой властью и набивают себе карманы. - Ш-ш-ш-шею с-с-сверну! Наместник валялся у него в ногах и клялся вернуть все до последней монетки. - К с-с-с-автраш-ш-шнему утру! Инач-ш-ш-ш-ше.... По знаку повелителя четверо его солдат последовали за едва стоящим наместником, проследить, чтобы он никуда не исчез и выполнил все, что было приказано. Скандис оперся о стал ладонями, осмотрел всех. - Поч-ш-шему ещ-ш-ше с-с-сдес-с-с-сь Все тотчас испарились, словно и не было. Остался только Кархиз Маннор, терпеливо пережидающий монаршью злость. - Что у вас, с-с-советник Тот разложил документы, как и всегда, в идеальном состоянии и порядке, рядом с ними - отчеты, присылаемые из Имрадиса, и реальные, обнаруженные им чисто случайно. - И что вы предлагаете - Нужны новые назначения, Государь, новые люди. У меня на примете есть такие, в честности которых я уверен и могу поручиться собственной жизнью. - Хорошо, предоставь мне список. Перед ним лег еще один лист. Кандидатур было всего трое, и всех троих он, кажется, знал. Ну, имена были знакомы, да и в характеристиках каждого советник упомянул ученичество и практику в Маннузаваре. - Хорошо, - Скандис шлепнул туда малую печать с кольца. - Займись этим. Советник собрал документы и откланялся, оставляя повелителя в одиночестве. Государь тихо вздохнул. Что ж, хоть в королевстве все будет в порядке. И если это так в каждом мало-мальски крупном городе, то сколько же работы его ждет! Впрочем, лучше уж окунаться в работу. До рассвета он разбирался с бумагами, отделяя вранье от правды. И поэтому, упав в постель после утреннего гонга, крепко уснул на четыре часа, не видя никаких снов и никаких ушастых мерзавцев в них. Через месяц повелитель понял, что такими темпами до другого конца королевства он доберется в лучшем случае через год, как и предрекал. Потому что это в столице, в благословенном богами Маннузаваре, под его контролем, а вернее, из страха перед оным, все было в порядке. Нет, и там приворовывали, но это хоть не так бросалось в глаза. А чем дальше от столицы, тем хуже выглядели дела, тем вороватее были наместники, беднее народ и запутаннее архивы. Повелитель все чаще поглядывал на ворота дворца, где они были, явно пылая желанием вздернуть нерадивого наместника. Когда вскрылись еще и махинации с правом помилования, которым обладал каждый наместник, как проводящий волю Государя, он не выдержал. Дергался человек недолго. Повелитель с ослепительной улыбкой отряхнул руки, коими только что удавил на собственном же поясе пытавшегося оправдываться наместника. - Право помилования дается не для того, чтобы продавать его за мзду, - он даже не шипел, как обычно в гневе. Да и гнева не ощущал уже, только желание взять коня и умчаться куда-нибудь подальше, на несколько часов забыв о том, кто он и что должен делать. Советники на четыре голоса принялись уверять, что выполнят все распоряжения, и что повелитель может отдохнуть. Такого слаженного хора даже жрецы в храмах добивались редко. Скандис покосился на них, подозревая, что и у советников есть желание кого-нибудь удавить здесь, только тихо и без присутствия повелителя. Развернулся и вышел из крикливо изукрашенной позолотой и росписью залы. Пускай давят, что ж он, зверь какой, отказывать советникам в развлечениях Золотистый Алайдан приветливо заржал, вытянул шею, почти лишенную гривы. Он хотел на волю, в степь, размять ноги и бежать, обгоняя ветер. Вороной Оккуар презрительно и ревниво фыркнул. Скандис потрепал Алайдана по шее и вывел его из денника. Конюх сунулся, было, помочь, но Государь отстранил его нетерпеливым жестом и сам оседлал золотистого, взлетел в седло и выехал - пока еще чинным шагом - из конюшни на широкий задний двор. Так же, жестом, приказал охране остаться на месте. Ему требовалось уединение. Конь пошел все быстрее, приплясывая от нетерпения. За воротами дворца он и вовсе почти сразу перешел на галоп, высекая подковами искры из криво замощенных улиц. Народ шарахался к стенам, осыпая неизвестного всадника отборной бранью. Конь ржал, счастливый, несся еще быстрее. Этот город обходился без мало-мальски приличной стены, вместо нее был просто вал в рост человека, больше от зверья, приходящего из степи, чем от врагов: какие враги в самом сердце страны Хотя ворота в этом вале, укрепленном камнями, были. Повелитель выехал через них, проехал предместья, где жались друг к другу глинобитные лачуги, и, наконец, вырвался на волю, сразу сворачивая с тракта. Неподалеку, он видел, вздымалась внушительная купа деревьев, судя по всему, там протекала одна из местных речушек. Самое время было посидеть на берегу, поразмыслить, глядя на течение воды. Река оказалась довольно быстрой, говорливой, в мягком глинистом ложе вырыла себе русло, заросшее раскидистыми ивами. Длинные гибкие плети ветвей полоскались в воде, как косы плакальщиц. Шагов Алайдана по мягкой траве не было слышно, и выбравшегося на середину речушки ойми они не вспугнули. То, что пропажа нашлась, и аловолосое видение, поливающее себя из ладоней, стоя по пояс в воде, именно Альерао, Скандис понял сразу. Другой такой гривы не было во всем королевстве. Повелитель соскользнул наземь, перевоплощаясь, знаками велел коню пойти и ухватить видение за гриву. Морда у Алайдана была такая, что, умей он говорить, несомненно сказал бы разбираться двуногим между собой самостоятельно. Но он был умным конем, и все же пошел к воде. Правда, не хвататься за чужие косы, а пить. Понюхал воду, всхрапнул. Ойми рывком обернулся, выпуская когти. За прошедшее время он, казалось, стал своею тенью. Кожа да кости, в чем только душа держится - Ты чьей, красавьец - осторожно пошел на берег. Конь потянулся мордой, обнюхать, потом аккуратно взял зубами за плечо. - Мой. Нравится А говорил, они тебя боятся, - Скандис собрал хвост в кольца около воды. Ойми дернулся, но лошадиные зубы сильнее сжались на обнаженном плече, а бить коня, чтобы отпустил, Альерао посчитал низким. - Высльедил всье-таки. - Нашел, скорее уж, - конь отошел, не мешая хвосту нага обвиваться вокруг ойми. Тот стоял, глядя на повелителя спокойно, будто и не собирался убегать. Только все тело его напряглось, как струна, и когти так и не убрались. - Ты голоден Ты вообще питался Альерао хмыкнул, потом вообще расхохотался: - Коньечно. Воровал. - Идем, тебя надо покормить нормально, - Скандис обнял его. - Ньет, я нье пойду. Снова в кльетку Ньет, - ойми не отстранился, но и не прильнул к повелителю, просто стоял, ожидая, отпустят его или нет. - Почему в клетку - А что, не так - непритворно удивился мальчишка. - Я же сбежал. - С-с-с-сейча-с-с-с-с для меня главное, что ты ж-ш-ш-шив. З-с-с-слитьс-с-с-с-ся я буду поз-с-с-сже. - О, ты волновался - серые глаза сверкнули насмешливо и остро. - Ночьей нье спал - С-с-с-спал, хоть и плохо. - Ньекому было грьеть - в голосе ойми проскользнула нотка яда. - Некому, гарем же я рас-с-спус-с-стил перед с-с-свадьбой. Альерао пожал плечами: - Я думал, новый завьедешь. Свадьбы же нье было. - Я надеялс-с-с-ся, ч-ш-што ты вернеш-ш-шьс-с-ся. Тонкие брови ойми в удивлении поднялись. - Зачьем Я нье собирался возвращаться, и становиться твоим супругом тожье ньет. - Поч-ш-ш-шему Ойми терпеливо, как дураку, пояснил: - Это нье дало бы ничьего хорошего. Зачьем мучить тьебя, сьебя, если можно просто уйти Чар на тьебе больше ньет, - он поднял руку и провел вдоль тела повелителя ладонью, не касаясь ее. - Ньет, ты свободьен. Почьему искал Нье понимаю. - Потомуч-ш-ш-што ты мне нуж-ш-ш-шен. Альерао смотрел, усмехался и молчал. То, что нужен, он и так видел. Была в Государе темная, словно не до конца изгнанное безумие алой луны, нить, свивалась, оплетая сердце. - Пойдеш-ш-шь с-с-со мной - Без ошейника и свадьбы. - Как с-с-скажеш-ш-шь. Ойми нервно дернул ушками, несколько раз сложил их и снова развернул, и, наконец, кивнул: - Пойду. Наг перекинулся. - Пойдем. Алайдан, ты скоро лопнешь. Конь фыркнул, помотал головой, но от вкусной, свежей воды все же оторвался. - Красивое имя, - заметил Альерао, отступая от Государя туда, где на прибрежном песке лежали простые полотняные штаны и рубашка. - Да, он и сам прекрасен. Текучее золото. Очень умен и верен, хоть и своенравен порой. Ойми к коню приблизился с опаской, прекрасно помня, как всегда шарахались от него лошади. Но Алайдан только шумно и немного недовольно захрапел, обнюхав его руку, и даже милостиво позволил погладить себя по бархатной щеке. - Похож на своего хозяина, - усмехнулся ойми. - Ну, вот спасибо, - Скандис подсадил его на спину коню. - Нье за что, - отозвался Альерао, крепко вцепился в высокую, расписную луку, отвернулся, пряча страх. Но повелителю прекрасно было видно, как ему непривычно и страшно сидеть так высоко, да еще и не на чем-то неодушевленном, там он не боялся бы, а на живом коне, который переступает, дышит, мотает головой. Скандис уселся за его спиной, обнял за плечи. - Откинься. Ойми так и сделал: повелитель был надежен, как скала, это было лучше, чем цепляться за седло. - Не бойся, я не уроню, правда. - Я ничьего нье боюсь. Конь возвращался шагом, гордо ржал время от времени. Альерао сам не понял, как ухватился за запястье Скандиса, когда норовистый жеребец перешел с шага на рысь, звонко цокая копытами по мостовой. - Ана... о, ана мэ... - Скажи на всеобщем, - прошептал ему на ухо Государь. - Дьержи... Выпущенные коготки царапали руку Скандиса до крови, но это были такие мелочи по сравнению с тем, что он испытывал, обнимая вздрагивающего ойми, что повелителю эта маленькая боль только казалась острой приправой к основному блюду. - Держу-держу, сокровище. Альерао перевел дыхание, потянул носом и учуял кровь. Тонкие пальцы чуть дрогнули, сильнее сжались, он наклонился, словно хотел слизать алые капельки, выступившие на порезах. - Тебе плохо - Хш-ш-ш... ньет. Просто езжай скорьей. Повелитель стукнул коня по бокам каблуками. Догадаться, что с ойми не так, было нетрудно, особенно глядя на то, как он облизывается, как старательно отводит взгляд от поцарапанной руки Скандиса. Мальчишка, видимо, ни на кого не нападал, несмотря на почти прямое разрешение. Да и слышал ли он его И не охотился. - Потерпи еще немного. И напьешься вволю. Ойми скептически выгнул бровь: - И снова убью, ведь нье сдержусь. - Ну, если сможешь выпить столько моей крови... Альерао гибко развернулся в кольце рук Государя, окинул его взглядом, похожим на тот, которым повар окидывает тушу, прикидывая, что и сколько из нее готовить. Кивнул: - Смогу, но нье буду. Конь горделиво доцокал до ступеней дворца, встал. Скандис спрыгнул, протянул руки: - Иди сюда. Народ, занимавшийся своими делами во дворе, со сдержанным любопытством поглядывал на замершего, вцепившись в седло, ойми, который отчаянно помотал головой: - Нье могу... - Просто отпусти руки. Я поймаю. Отпустить свою единственную опору, значило довериться Государю. А для Альерао это значило еще и совсем довериться, сдаться со всеми потрохами. Впрочем, разве он и так не сдался, позволив усадить себя на спину этой чертовой лошади, которая ростом с башню! - Давай, Альерао. Я поймаю. Ойми умел двигаться плавно, словно перетекая из одного положения в другое. Сейчас он просто зажмурился, прижал ушки и мешком свалился в руки повелителю. Тот поймал его в объятия, прижимая к груди. - Ну вот. Альерао медленно выдохнул, словно задерживал дыхание, отпуская луку седла. - У-ух-х-х... Никогда нье сяду больше на лошадь! - Жаль, ты ему понравился. Конь еще раз обнюхал ойми и пошел на конюшню. - Он странный, - категорически заявил мальчишка и задергался, требуя уже отпустить его. Скандис не отпустил, так и тащил на руках до своей спальни. А у отощавшего ойми не было особо много сил, чтобы сопротивляться, да и есть ему хотелось, последний раз он украл пару лепешек с маслом, выставленных остыть у кого-то на окне. Удача изменила ему, и поймать зайца или полевого прыгуна он смог за время своего побега всего раз пять. К тому же, крови из них удавалось выпить всего ничего, он не мог насытиться, а обычная пища не давала столько сил. Повелитель аккуратно опустил его на кровать, снова перекинулся. - Еш-ш-ш-ш-шь меня. Альерао нахмурился, раздумывая. Но ему предлагали жизнь, притом, обещав свободу... Он потянулся к руке повелителя, взял ее в ладони, рассматривая рисунок вен под кожей, потом тщательно облизал запястье и впился в него, закрывая глаза от удовольствия, часто сглатывая. Змеиная кровь была холодной и горькой. Но ее было много. Ойми насытился раньше, чем потеря крови сказалась на наге сильнее, чем легкой бледностью. Пережал руку и принялся зализывать четыре круглые ранки. - Наелс-с-с-с-ся - наг обнял его второй рукой. Ойми сыто икнул, у него слипались глаза. Слишком много крови, чтобы тело не решило, что оно в безопасности, и можно лечь в спячку и спокойно переварить пищу. - Пос-с-с-с-спи, малыш-ш-ш-ш. - Я не малыш, я старше тьебя! - возмутился ойми, не открывая глаз, уткнувшись носом повелителю в сгиб локтя. - И меньш-ш-ш-ше. В ответ Альерао уже только заворчал, не совсем понимая сказанное, а больше из чувства противоречия. И уснул совсем, как в черную бездну провалился. Наг обвился вокруг него. Все, теперь уже не отпустит. Пусть нельзя сделать его своим немедленно, он подождет, терпения ему не занимать. Задремал наг вполглаза. Боялся уснуть и снова проснуться в пустой постели. С мальчишки сталось бы опять сбежать прочь. Кончик хвоста захлестнул тонкую щиколотку ойми, как браслет: вот теперь повелитель был точно уверен, что он не испарится из кровати до утра. После этого уже можно было спать более спокойно. На рассвете он проснулся с первым же ударом гонга в местном храме Маннуза, с удовольствием потянулся и принял вертикальное положение, разглядывая злого, как оса, съежившегося на краю постели ойми. Мальчишка явно пытался отцепить от своей ноги его хвост, но не преуспел: на золотистой коже виднелись царапины и такие следы, которые может оставить только жесткая чешуя слишком сильно сжавшегося змеиного тела. - Опять пыталс-с-с-ся с-с-сбеж-ш-ш-шать - Пус-с-с-сти! Или мне тебе в пос-с-стель... нас-с-с-сать - не хуже нага зашипел разозленный ойми. Хвост разжался. Альерао мгновенно испарился из комнаты в сторону купальни, откуда вскоре донеслись характерные звуки и громкий стон облегчения. Крови он вчера обпился, вот что. Скандис подавил смешок и проверил свое состояние. Магия заполнила собой недостающее, так что все было отлично. И он на удивление хорошо выспался. За последние полтора месяца так точно. - Альерао, я объез-с-с-ж-ш-ш-шаю королевс-с-ство с-с-с ос-с-смотром. Ойми появился из купальни умытый, с плотно заплетенными в косу волосами и в мятых своих штанах. Кивнул: - Я это понял. Нье думал только, что пути совпадут. - Поедеш-ш-шь с-с-со мной - А у меня есть выбор - спокойно улыбнулся ойми. - К тому же, я тебе обещал, вроде бы В дверь робко постучали. - Повелитель, уже утро. - Я в курс-с-с-се, - прошипел Скандис, и слуга поспешно сбежал, доложив, что советники собрались и ждут его. - Мне присутствовать - ойми вздернул подбородок, будто заранее готовился к оскорблению. - Да, конеч-ш-ш-шно, пос-с-слуш-ш-шаеш-ш-шь новос-с-с-сти. Ойми стремительно шагнул к нему, забрался пальцами в рот, открывшийся от неожиданности. Повертел голову повелителя, как у куклы. - Странно, нье понимаю, почему ты шипишь в этом облике - Привыч-ш-ш-шка потомуч-ш-што, от которой я старательно избавляюсь. Альерао рассмеялся. - Помочь тебе умыться - Помоги, - согласился Повелитель. В купальне было уютно, потому что она была меньше дворцовой в Маннузаваре, и не столь вычурной. Овальный бассейн, выложенный аквамаринового цвета мозаикой, с серебристыми узорами, мраморный пол, непривычно теплый, небольшие деревянные скамеечки по стенам, большая медная чаша для умывания, красивый кувшин с горячей водой и маленький фонтан-источник холодной, оформленный в виде бронзовой рыбины, изо рта которой струилась в бассейн вода. - Мне нравится. Надо будет у себя сделать такое же... Ойми фыркнул. - Что - повелитель скосил на него глаза, рассматривая насмешливую улыбку на тонкогубом лице и ее отражение в серых глазах. - Люди взяли способ устроения купальен из нашего быта. В горах куда проще найти теплый источник, чьем на равнине, но вы упрямы. - Я не человек, - рассеянно отозвался Повелитель, любуясь Альерао. - Но ты ими правишь. Почьему - ойми взял серебряный гребень, лимонную эссенцию и брызнул ее в небольшую чашку, куда долил воды. Потом погрузил в ароматную воду руки и ими, мокрыми, принялся разглаживать всклокоченные со сна волосы повелителя. Потом взялся за гребень. - Потому что мой род издревле правил в этих землях. Люди боятся меня, но и чувствуют себя под защитой. Личное чудовище куда как привычней незнакомых. Я стерегу границы, этого хватает. - Ясно. А почьему нет жены и детей Ойми расчесал его волосы почти незаметно. У него были ласковые руки, Государь наслаждался его прикосновениями. - Потому что я пока слишком молод для них. Да и править мне надоело, я бы согласился на роль первого советника при умном правителе, но вот найти преемника никак не могу. - Твои предки нье были бы ньедовольны - удивился ойми. Кажется, он воспринял нежелание Скандиса править, как нечто, не отвечающее вопросам чести. - Нет, думаю, они бы одобрили. - Почьему - Ну, у нас в семье обычно всегда с пониманием относились к причудам друг друга. Ойми кивнул, как-то сникая. Видимо, взаимоуважение в кругу семьи было для него не слишком благодатной темой для размышлений. - У тебя такие ласковые руки. Альерао моргнул, возвращаясь в реальный мир из своих нелегких мыслей. - Что - Руки, говорю, ласковые. - Да, мне говорили, - ойми кивнул. - Пойдем, посмотрим, кого там мои дорогие советники удавили. - Почьему удавили И ты, разве, нье накажешь их - Альерао был немного рассеян. Скандис сжато рассказал ему про обстановку в провинции. - Тогда да, но ты нье прав, казнить нужно нье тихо, а показательно, чтоб видели и знали, за что. - Показательно я уже одного удавил. - На площади При всем народе - скептически хмыкнул ойми. - На воротах, но народу хорошо видно. А если уж совсем показательно... В следующей провинции просто вытолкну отступника к людям, пускай сами разорвут. Одевался повелитель сам, это ойми весьма забавляло, а у Скандиса пропадало раздражение на вычурные тряпки, которые отказывались застегиваться и ложиться красивыми складками, как им положено, когда он видел усмешку Альерао. - Помочь - Да, - наконец, Скандис сдался. Когда ойми закончил с его одеждой, повелитель сидел хмурый и о чем-то глубоко задумавшийся. - Что случилось - удивился Альерао. - Я перетянул пояс - Где ты этому научился Ойми не стал делать вид, что не понял вопроса. Неприятно усмехнулся: - А ты нье догадываешься Я тебе еще тогда говорил: ты нье первый, кому "повезло" меня купить. Мне много лет, и большую часть их я провел на ночных половинах. - Ладно, будем считать, что я не спрашивал, - Повелитель поднялся. - А стоило бы знать, кого к себе тащишь, - тихо фыркнул ойми. - Я подожду здесь, не стоит Государю вести в Совьет оборванца. - Перетерпят. Пойдем, ты же обещал быть со мной. - Но нье всегда же - ойми подошел, уперся в грудь повелителя пальцем, увенчанным коготком, больно уперся. - Ты - Государь, и первое, о чьем ты думаешь - благо страны и ее народа. Нье свое. Я подожду здесь. Клянусь нье убегать. - Что ж, я тебе поверю, - Скандис стремительно развернулся и вышел из комнаты. Альерао посмотрел ему вслед, фыркнул: все правители одинаковые. Рано или поздно поддаются уговорам, ласке, перестают видеть в нем лишь тело. Этот не исключение, пройдет время, и он будет настоящим повелителем благословенного края под оком Маннуза, достойным не только страха, но и любви своих подданных. - Что нового произошло за ночь - Повелитель окинул Совет внимательным взглядом. В глазах советников светилось сдержанное любопытство: они помнили ойми по представлению его совету перед несостоявшейся свадьбой, а в любом дворце у стен есть глаза и уши, и то, что Государь с прогулки привез именно этого ойми, сомнению не подлежало. А вот в то, что из спальни на утро не вынесли истерзанное тело посмевшего перечить Государю и сбежать от него наложника, верилось с трудом. - Кроме этого, - Скандис нахмурился. Это возымело действие, повелителя просветили насчет еще двух "самоубийств", случившихся вечером и ночью, подали список кандидатур на освободившиеся посты, сообщили, что начата конфискация всего имущества провинившихся, в счет недоимки в казну. - Молодцы. Собираемся, пора продолжать путь. Советник Кархиз Манор ровно поинтересовался, приготовить ли закрытый паланкин для наложника. - Зачем Мой конь унесет обоих. Напоминать, что это неприлично, чтобы все видели того, чье место в Ночном Дворце, на шелковых подушках у ног повелителя, а не в седле, открытом всем ветрам, советник не стал. Если уж Государь счел возможным не наказать наложника, а освободить его - это дело Государя. - Я даю вам час на сборы. Люди поклонились и, с позволения повелителя, разошлись готовиться к выезду. Советник Кархиз остался. Ведение дел Ночного Дворца, в отсутствие распорядителя, должно было лечь на его плечи, как неотъемлемая часть внутренней политики. - Государь, могу я быть полезен чем-нибудь - Нет, вряд ли. Ты и так делаешь достаточно. Аштэ Кархиз Манор сложил руки на груди с выражением величайшего почтения и долготерпения на лице: - Осмелюсь спросить, Государь, не нужно ли чего вашему... э-э-э... - и замолчал, не зная, какой эпитет подобрать. Скажет "ночной жемчужине", так ойми уже, вроде бы, не наложник Скажет "другу" - а если ошибется - Моему Не знаю, надо спросить. Но я скажу, что ты волнуешься о его благополучии. Советник вздохнул и проклял все на свете, но донести свою мысль до Государя все же пока не отчаялся, решившись спросить прямо: - Нижайше прошу простить меня, повелитель, но не будет ли уместно одеть ойми так, как это подобает наложнику, и везти так, как должно везти ночную жемчужину повелителя - Он не наложник, он свободен, советник. Могли бы догадаться еще тогда, когда я назначил свадьбу... - Виноват, Государь, - мужчина склонился еще ниже, но упорствовал: - Тогда на его шее был ошейник с вашим клеймом, сейчас на нем лишь драные штаны. - Ну, так достаньте ему целые. И рубашку, плащ... в общем, добудьте ему нормальную одежду и обувь. Советник вздохнул: наконец-то, дошло! Никак, с хвоста до Государевой головы доходило. - Почему вы все еще тут - Уже нет меня, Государь, - он поспешно откланялся и вышел, прихрамывая: возраст давал о себе знать, да и боевое прошлое. Одежду, обувь и все положенное спутнику повелителя отыскалось быстро, не прошло еще и назначенного часа. - Ты хочешь есть, Альерао Ойми, не прерывая своего очень увлекательного занятия - он расчесывал волосы - фыркнул: - А как ты думаешь Конечно, хочу. - Что ты хотел бы съесть - Мнье все равно, что. Только нье фрукты! - сразу отказался Альерао. - Я нье травоядное. - Хорошо, мясо будешь Тут его готовят чудесно. На уточнение о травоядности он только усмехнулся: считалось, что фрукты - привычная пища гаремных пташек, да еще творог, сладости, легкие рассыпчатые каши с изюмом и сушеными финиками. - Буду. Ты нье поможешь Тяжело расчесать такую гриву. - Поворачивайся, разберу твои чудесные волосы. - Это ньеудобно, ходить с такими длинными косами, - передернул плечами ойми. - Я нье воин, но все равно ньеудобно. - Я понимаю, но они так красивы. Закатный шелк. Альерао подставил голову под его руки, прикрыл глаза. Он не обольщался, что Государь, не привыкший ухаживать за такими волосами, не сделает больно, вычесывая слишком уж длинную гриву. Но Скандис разбирал их бережно, придерживая, распутывал. Ойми попросил: - Собери их на середине Чтоб ровно. Скандис собрал, аккуратно закрепил. Ойми только усмехнулся, повел рукой, и короткий кинжал, который Государь носил на поясе, будто сам собой прыгнул ему в ладонь, а потом красиво и невесомо коснулся закрепленных волос чуть выше заколки. Алые пряди осыпались на мрамор. - Зачем - повелитель нахмурился. - Затьем. Отрасти свои, попробуй, и узнаешь, как это нельегко. - У меня не растут, иначе бы попытался. - Пф! Тебе так нужны были косы до полу на мне - ойми протянул ему кинжал, возвращая. - Очень нравилось любоваться, гладить их. - Отрастут. И быстро, как всегда, - пренебрежительно пожал плечами ойми. В комнату, поклонившись у порога, вошел раб, неся на вытянутых руках богатый наряд. Но не гаремный: легкий шелк и полупрозрачный газ, а плотные полотняные штаны, такую же рубашку, высокие мягкие сапожки серой кожи, украшенные серебряными набойками, пояс с кистями из мелкого жемчуга и плащ тяжелого, плотного шелка. Скандис взял одежду, кивком отослал раба прочь. - Примерь. Ойми обрадовался, и не счел нужным радость свою скрывать: одежда была такой, как ему нравилось. Ткань легла на тело приятной прохладой, обняла, скрывая все, что должно. Он быстро заплел волосы в косу и упрятал ее под ворот рубахи. Затянул пояс, накинул на плечи плащ. Теперь только длинные, плотно сжатые в упругую ость, ушки да глаза с узкими зрачками выдавали в нем нечеловеческую природу. - Отлично, все подошло. Поблагодарю советника. - Он умен, - кивнул ойми. - Береги его. - Берегу, - хмыкнул Государь. - Я их всех берегу. Когда сообщили, что отряд готов, вещи собраны, воины в седлах, все ждут только Государя и его спутника, ойми закусил губу. - Опять в седло лезть Бр-р-р! - Я с тобой, буду поддерживать, обнимать и следить, чтобы ты мог спокойно подремать. Альерао вздохнул, накинул капюшон плаща на голову и кивнул: - Хорошо, идем. Государь нежно водрузил ойми в седло, сел сам. Альерао ловил на себе недоумевающие взгляды. Кто-то, видимо, еще не понял, кого выловил Государь на прогулке, и почему он не едет отдельно, этот кто-то. Правда, от людей не укрылось то, с какой силой он вцепился в луку седла, не рискуя откидываться на грудь Скандису. Почему-то казалось, что это скомпрометирует его. - Откинься, сокровище. - Тебе будет ньеудобно, - отмахнулся ойми. - Почему Мне будет хорошо, не волнуйся. Альерао фыркнул, подумав, как именно "хорошо" будет повелителю. Ну, что ж, ладно, сам пожелал. Опираться на него было и в самом деле удобнее, чем костенеть в седле, судорожно вцепившись в оное. В то, что Скандис его не уронит, ойми верил. Повелитель обнял его одной рукой. Через полчаса они покинули этот город, направляясь дальше, к западным границам королевства. Объезд королевства занял почти четыре месяца. Скандис глубже вник в управление страной, сам оценил своих ставленников и тех, кто годами служил ему, честно и не очень. Кое-какие законы, уже устаревшие, пришлось пересмотреть и изменить, и это был нелегкий труд. Сил ему придавало лишь то, что рядом был ойми. Скандис обнимал его так, словно от этих объятий зависела жизнь. С течением времени Альерао перестал дичиться, снисходя к нему, довольно часто их вечерние-ночные посиделки заканчивались яростными спорами по поводу дневных происшествий, прочитанных ойми книг, нововведений Государя. Оказалось, что "жемчужина гарема" весьма образован и начитан. Скандис прислушивался к нему в некоторых вопросах. На вопрос, откуда в его хорошенькой головке столько познаний, ойми оскорбился: - Ньеужели ты думаешь, что все, что мне было доступно - это ночные половины, развлечения и услаждение хозяев в постели Я прожил достаточно, чтобы знать, какими словами просить доступ к знаниям. И на память не жалуюсь. У него от возмущения даже почти пропал акцент. Повелитель лишь шипяще рассмеялся. - Ньет, ты что, в самом деле, думал, что все, чем я занимался - это возлежание на подушках и ленивое созерцание, в перерывах между тем, как меня затаскивали в постель - ойми и в самом деле разозлился, прижал уши и выпустил когти, впившись ими в ковер на полу палатки. - Я думал, ты отлеживался от наказаний за нападение на хозяев, - Повелитель устало стаскивал с себя одежду. - Ну, - ойми передернулся, - это, действительно, занимало много времени. Но у меня случались и хорошие времена, когда я попадал во владение к тем, кому было интереснее общение со мной, чем мое тело. Я принесу тебе воды, - перехода между двумя предложениями не было, и Альерао не предлагал, а сообщал. - Да, вода - это хорошо. Я б вытянул хвост в реке. - Здесь ньет реки, - пожал плечами ойми, внося ведро согретой воды для омовения Государя. - Потерпи уж до Акмариссы. - А куда денусь М-м-м. Хотя б омыться. Альерао фыркнул, вытащил на середину палатки медную бадью и достал ковш и шкатулку со стеклянными и керамическими флакончиками ароматных средств для умывания. - Становись, или, лучше, садись, я помогу. - Если усну в процессе, не удивляйся. - Если ты уснешь в бадье, то мне придется звать твоего постельничего, я сам тебя не утащу на кровать. - Я не такой уж и тяжелый. В ответ на это заявление ойми только фыркнул: наг был раза в четыре тяжелее него, даже в человеческой ипостаси, что уж говорить о полузмеиной. - Ладно, мужественно не усну до кровати, - Скандис улыбнулся. Теплая вода и руки ойми, тщательно растиравшие его мыльной тряпочкой, навевали два совершенно противоположных желания: расслабиться и уснуть, и вцепиться в края бадьи, чтобы не тянуть руки к мальчишке. Желание просыпалось снова. Это было просто какой-то изысканной пыткой: видеть, даже обнимать, но больше ничего не делать. Нет, он мог, безусловно, просто взять ойми, прямо тут, на коврах. И тогда, скорее всего, потерял бы его доверие, хрупкое, как ледяной мостик, навсегда. Скандис шипяще выдохнул и велел себе расслабиться. - Камьенный, - ойми еще раз провел мыльной тканью по спине Государя и окатил его чистой водой. - Нье уснешь, тебе нужно расслабиться. - Справлюсь, не впервой. А скоро уже дворец. Альерао подал ему полотенце, отступил на шаг, задумчиво рассматривая. - Могу помочь. Если есть лотосовое масло. - М-м-м, не уверен, но может найтись. Ойми уже зарылся с головой в походный сундук мага, перебирая тщательно завернутые в соломенные жгуты склянки и флаконы. От мимолетного взгляда на его обтянутый плотным шелком зад самообладание Скандиса пошло трещинами, как старая крепостная стена, готовая рассыпаться. Государь зашипел, отвернулся. - Что ты шипишь Чьем ньедоволен - ойми нырнул еще глубже, выудил склянку с густой, прозрачной, чуть розоватой жидкостью, открыл, аккуратно нюхая, и кивнул: - Я уже нашел, ложись на ковер. Скандис плюхнулся, весьма поспешно и как-то неловко, боком. Повозился, устраиваясь поудобнее. - Ньет же, руки вниз, вытяни вдоль тела. Альерао взял с постели маленькую плоскую подушечку - думку, подложил ее под голову повелителя. И уселся на его бедра, чуть сжав их ногами: - Нье дергайся, покушаться на тебя не буду, и ранить тоже. - Да я верю, - прошипел Скандис. Проклятущий мальчишка! Что бы он там ни говорил о своем возрасте, а был и будет мальчишкой, который не отдает себе отчета в собственной притягательности. Одного прикосновения хватило бы, чтобы маг загорелся, как подросток, а тут этих прикосновений было - как лавина. Скандис под ними ерзал и шипел. Его звучно и хлестко шлепнули по ягодице: - Да что с тобой Льежи смирно! Расслабься! - А ты не догадываеш-ш-ш-шьс-с-ся с-с-сам Судя по озадаченному молчанию и замершим на спине повелителя рукам - начал догадываться. А потом продолжил массаж, как ни в чем не бывало: - Сколько тебе, говоришь, льет Четыреста И ты не сумеешь немного потерпеть - Терплю ж-ш-ш-ш-ш. Альерао привстал: - Вот поправь и не ерзай. А то укушу. Скандис подумал, что ночью отправится искать ближайшее тело. Хоть советника Найхара. Выносить подобные издевательства было... невыносимо. И, главное, он сам себя загнал в этот угол, пообещав, что не тронет ойми без его согласия. Выпросил, да, боги милосердные, именно выпросил себе право обнимать и спать в одной постели. Мазохист несчастный! Он зашипел, аккуратно скинул ойми. - Мне надо отойти. Пос-с-сидиш-ш-шь один. Альерао помедлил и кивнул: право Государя искать способы сдержать свое слово, любые способы. Он только улыбнулся, глядя, как мужчина спешно натягивает на себя просторные штаны, двигаясь неловко и резко. Радовало то, что повелитель, похоже, проникся и решил не принуждать бывшего наложника к соитию во что бы то ни стало. Скандис вышел, не глядя на него. Ойми спрятал масло на место, вытер руки и свернулся на краю постели, засыпая быстро и сразу, чутким сном дикого зверя. Ушки чуть шевелились, ловя звуки засыпающего лагеря. Шаги, голоса, звяканье посуды. Лагерь жил своей жизнью. Они возвращались в благословенный Маннузавар, город раскаленных солнцем белых стен, зеленых садов и затененных виноградом узких улочек. Ойми видел себя во сне верхом на золотистом Алайдане, единственном жеребце, который его не боялся, и которого вскоре перестал бояться сам Альерао. Видел Скандиса, верхом на любимом вороном Оккуаре. Видел приветствующих возвращение Государя людей. И хищный проблеск острой стали в толпе, короткий, как метательная стрелка с ядом куробо. Он застонал и перевернулся, пряча голову под подушку. Скандис явился заполночь, свалился спать. Ни к какому советнику он не пошел, просто отправился к колодцу, обливаться ледяной водой. Зато охладился. Впрочем, этого хватило ненадолго, стоило осторожно притянуть к себе горячее тонкое тело ойми, недовольно фыркнувшего на то, что его трогают холодными, как у лягушки, лапами, и желание вернулось. Штормом рухнуло на почти обессилевшее тело. Скандис зашипел, поднимаясь, вышел. - Советник Найхар! На зов Государя из ближней палатки выбрался советник по строительству, сонно и чуть недоуменно моргая. - Вы звали, повелитель - Раздевайтесь. Буду... любить. Советник страшно удивился, но справился с лицом, с поклоном пригласил повелителя в свою палатку, жестом выгнав сонного секретаря. - Обнажайтесь! Сейчас же! Мужчина быстро разделся, стараясь не раздражать явно неадекватного Государя. Опустился на четвереньки, готовясь терпеть, не ожидая от бешено сверкающего глазами мага особой нежности и аккуратности. Скандис нежен и не был, но и груб не стал, аккуратен, техничен. Человеку было кристально ясно, что все это лишь затем, чтобы снять напряжение. Почему он не делает этого со своим наложником, а считать Альерао кем-то выше советник пока отказывался, было непонятно. Но если такова воля Государя, то кто он такой, чтобы спорить Тем более что, несмотря на некоторую механичность ласк, свою долю удовольствия он получил сполна. А вот Скандис остался неудовлетворен. Нет, он кончил, конечно. Но и только. Это напомнило ему тот раз, когда он изнасиловал ойми после убийства слуги. - Ненавижу такую жизнь! - Может быть, вина, Государь - приведя себя в порядок и одевшись, советник Найхар пытался сгладить неловкость. - Хорошо. Вина. Вино у Найхара оказалось не намного хуже того, что привык пить повелитель, хоть и не зеленое "Каврское", а золотое "Имханское". Слуга принес поднос с нарезанным сыром и сладостями, положенными к такому вину, расстелил войлочный дилбан, плотный толстый ковер, у столика и замер в тени, ожидая распоряжений. Советник отпустил его, сел после Государя, налив ему в костяную чашу, украшенную янтарем, вина. Скандис пил, не ощущая вкуса. Но все же посчитал нужным похвалить: - Хорошее вино, аштэ Найхар. Советник благодарно поклонился, это выглядело забавно, учитывая, что он сидел. - Государь, я могу вам еще чем-то помочь - осторожно спросил он. Повелитель вызывал несколько неуместное чувство жалости. - Можешь, раздевайся. Найхар покачал головой: - Это не поможет, Государь. Вам не я нужен. - Я знаю. Но он... Его не хочу пугать. - А... - Найхар замолчал и снова принялся развязывать свой пояс, потом потянулся раздеть повелителя. Замолчал он очень вовремя, Скандис был уверен, что еще слово, и он ударит советника. В этот раз Скандис был нежен, насколько сумел. Найхар ведь не виноват. Да и Альерао тоже не виноват в том, что шарахается от близости, если так подумать. А дома можно будет сварить зелье, чтоб надолго отбило все и всяческие желания. Или велеть Майсару привести того мальчика, которого он купил. - Спасибо, Найхар. Мне стало легче. Человек только поклонился, стараясь удержать лицо: он никогда не был приверженцем мужской любви, предпочитая хранить верность своей супруге, и эта ночь стала для него нелегким испытанием. - Я рад, что у меня есть такой советник. Благодарен. - Не стоит благодарности, Государь, - мужчина вымученно улыбнулся. - На следующую ночь я приду к другому. Найхар промолчал, хотя на языке так и вертелось: "Может быть, стоит просто уговорить своего наложника". Он ничего не знал о том, какие отношения у Государя с его гаремными пташками, это было не его ума дело. Скандис вышел, направился к себе. Ойми спал, вольно разметавшись поперек постели, свесив отягощенную косой голову за край. Меж приоткрытых губ поблескивали острия клыков, чуть шевельнулось, отмечая приход Государя, обращенное ко входу ушко, но он не проснулся. Скандис улегся в постель, обнял его. И почти застонал, когда теплые тонкие ладони ответно устроились у него на спине, а нос ойми уткнулся в шею, и Альерао тепло задышал, согревая его кожу. - Сокровище мое. - Самоувьеренная чешуйчатая сволочь... - пробормотал ойми, пытаясь зарыться лицом в его подмышку. - Спи, а - Я сплю, - уверил его повелитель. Альерао спал плохо, стонал, вскрикивал и дергался. Он привык отсыпаться днем и бодрствовать ночью, но в пути так не получалось. А сейчас ему еще и снилась какая-то муть, тревожная, как отблеск солнца на острие. - Тише, сокровище, - уговаривал его повелитель. Ойми был похож на неоперившегося птенца, попискивающего от голода во сне. И повелителю хотелось обнять его целиком, что он и сделал, приняв полузмеиный облик. В его кольцах Альерао наконец затих, обнимая одно из них. Сам Скандис уснул лишь на рассвете. Боялся шевельнуться и потревожить ойми. Проснулся же уже в привычном одиночестве: мальчишка сбежал умываться, или проведать золотого, или еще по каким своим делам. Скандис потянулся всем хвостом. Можно было выползти так, все равно уже даже последний раб в королевском кортеже знал, кто их Государь на самом деле. Доползти до колодца, окатить себя парой ведер студеной водички. - Доброе утро, мой Государь. - Доброе утро. Его приветствовали, уже не шарахаясь, не отводили глаз, хотя и не пялились в упор на черный чешуйчатый хвост. Советника Найхара он не увидел, тот или еще не встал, или предпочел отсидеться в палатке, пока чудодейственные бальзамы не исправят его походку до обычной. Скандису сейчас было и смешно и совестно - бедный советник. С другой стороны, осталось еще трое... Потом будут говорить, что Государь Совет трахает во всех позах. Он представил себе того же Кархиза Манора в своей постели и передернулся: нет уж! Лучше снова завести гарем. Юные, прекрасные тела, упругие попки... Скандис зашипел, сцепив зубы, метнулся к колодцу и пару секунд решал, не нырнуть ли в него целиком. Потом все-таки плюхнулся и блаженно улыбнулся: хорошо-то как! Сразу только одна мысль -- кому королевство завещать после смерти от простуды. Бамс! Или от ведра, сброшенного на голову... - Нье понял Ой! Ты туда упал Тьебе помочь - у края колодца, выложенного крупными камнями, обнаружился ойми, только что едва не прибивший Государя ведром. - Нет, я тут сижу и мыслю о судьбах государства. Мне уже ничего не поможет. - Шут! Выльезай, вода льедяная же! - Альерао протянул руку: - Ну Наг поднялся, выполз на траву сушиться. Ойми за руку подержать он при этом не забыл, но чисто символически. Мальчишка накинул ему на плечи отрез тонкого полотна, вторым промокнул волосы. И набрал уже себе воды в ведро, отошел подальше и опрокинул в самом деле ледяной водопад себе на голову. Тонко ахнул и рассмеялся. - Бодрит - наг свернул хвост в кольца. - Еще как! Правда, растираться снегом еще лучше, - фыркнул ойми. Снова окатился водой, словно нарочно дразня повелителя тем, что изгибался, демонстрируя свое тело в мокрых, прилипших к ногам, штанишках, ничегошеньки не скрывающих. Скандис шипеть не стал, просто отвернулся. Терпение. Терпение, сила воли и зелье для чистого и холодного разума... - Я могу взять полотенце - ему на плечо легла ладонь, чуть царапнув кончиками коготков сквозь ткань. - Да, разумеется. Путь домой уложился в четыре недели. И только потому, что Скандис требовал двигаться без привалов, даже ночами. Но в Имрадисе следовало сделать последнюю остановку, чтобы отдохнули и кони, и люди, иначе возвращение Государя в Маннузавар будет не торжественным, как полагается, а больше будет напоминать возвращение побитого пса на хозяйский двор. Этой ночью Скандис опять отправился искать приключений и утешения. Прямиком к советникам, внимательно оценивая их на предмет внешнего приятства. И остался глубоко разочарован: уставшие, люди не казались ему даже отдаленно привлекательными, хотя Найхар все понял и даже сделал движение навстречу, предложить себя, как самого молодого и выносливого. Государь задумчиво осмотрел его, вздохнул. - Не то. Найхар лишь чуть заметно пожал плечами: воля Государя мучиться самому и мучить других, когда рядом, только протяни руку, настоящее сокровище. Скандис отправился шататься по городу. И думать, сколько еще придется страдать из-за ойми. Спать рядом было невыносимо, все равно что самому сунуть хвост на раскаленную сковороду в масло. Не спать - еще хуже, прикосновений к горячему тонкому телу отчаянно не хватало, недоставало травяного аромата от вечно прохладных волос ойми. "Заведу гарем обратно". Эту ночь он провел в саду наместнического дворца. А на закате они уже въезжали в Маннузавар. Скандис широко улыбался. - Наконец-то, дома. Это такое счастье. Ойми, как и всегда, промолчал. А потом сделал странное: выдернул ноги из стремян, вспрыгнул на седло, метнулся на седло Государя и оттуда - в толпу, мгновенно образовавшуюся на улицах. Там, где он приземлился, почти тотчас завопили, люди раздались в стороны, открывая Скандису ойми с окровавленными руками и его жертву. Государь жестом остановил стражников, метнувшихся было к ойми. - Так-так... Из руки у мертвеца выпала тонкая духовая трубка. А ойми пошатнулся и неловко сел в пыль. - Успел. Надо же, успел. Скандис спрыгнул с коня, подошел к Альерао. - Ты в порядке Тот улыбнулся, не поднимая голову на повелителя, спокойно и даже радостно: - Вполне. А через полчаса буду еще лучше. - Едем во дворец, стража закончит разбирательство. Альерао поднялся - тяжело и так, словно разучился двигаться. С трудом забрался в седло, уронил поводья и вцепился в переднюю луку, как в первый раз. Скандис запрыгнул в седло, обнял ойми за плечи одной рукой. - Я здесь. - Ана мэ, астэро, моритье мэ... - ойми откинулся ему на грудь, закрывая глаза. Государь постарался запомнить фразу, потом посмотреть перевод в книгах. Сейчас было кое-что важнее - следовало отвезти Альерао во дворец. Через пять минут ойми начал задыхаться, и только тогда повелитель понял, что случилось: мальчишка принял на себя предназначенную ему стрелку, смазанную каким-то ядом. И втихомолку порадовался, наверное, что умрет. Скандис выругался, направил коня в какой-то переулок, стащил ойми с седла. - Эй! Не умирай! Ты обещал остаться со мной, помнишь еще На белоснежной рубашке ойми, на груди, алело небольшое пятнышко крови, там, куда вошла стрелка. Саму ее он, видимо, смахнул, когда убивал стрелка. - Я... помню. Сделал всье, развье ньет - Альерао улыбнулся синеющими губами, под разом потускневшей кожей четко обозначились темные сосуды. - Нет, ты сейчас уходишь. Значит, нарушаешь свое слово. Впрочем, я не удивлен. Скандис разорвал рубашку на ойми, прикрыл глаза, медленно вычерчивая на его груди какой-то символ, заставляя яд вытекать обратно, повинуясь приказам змеиной крови. Ойми пару раз дернулся под его руками, задышал свободнее, удивленно раскрыл глаза и облизнул пересохшие губы. - Полегчало - повелитель поднялся, отряхивая руки от налипшего яда. - Намного, спасибо. Альерао сел, обвел взглядом сгрудившихся вокруг воинов и советников, резко запахнул порванную рубашку. Как-то в лагере на него не пялились так, даже если шел в мокрых штанах и без плаща. - И что вс-с-се так ус-с-ставилис-сь - обозлился Повелитель. Подать руку поднимающемуся на ноги ойми никто не рискнул. Тому пришлось, пошатнувшись, вцепиться в одежду Государя. - Хочу в купальню, отмыться, - пробормотал мальчишка. - Сейчас отвезу, - Скандис вернул его в седло, взобрался сам. - Еще одно покушение, которое моя стража не предотвратит - и я вспомню, что есть людей - это не каннибализм для меня. - Ты ньесправедлив, - тихо заметил Альерао на этот выпад повелителя. - Они нье знали, а я знал, что на тебя попробуют напасть. - А откуда ты об этом знал - Видел во сне. Думал, не успею. - А сказать мне об этом ты нужным не посчитал... - А как я мог быть уверен, что это нье было просто сном - пожал плечами ойми. - Ну, теперь ты уверился, что иногда сны бывают вещими. До дворца они добрались уже без особых препятствий. Скандис сразу же понес Альерао в купальню. Тот стек шелковой лентой в бассейн и замер, положив голову на бортик, отдыхая в теплой воде. Ему не нравилась полуобморочная слабость и скручивающий внутренности лютый голод после ранения и лечения Государевого. Скандис остался с ним, следить, чтобы его драгоценный ойми не сполз в воду и не утонул там. Он вспоминал фразу, сказанную мальчишкой. Первую часть он уже слышал. "Ано мэ" - "держи меня". Значит, Альерао все же надеялся, что ему не дадут умереть Ну а если бы Скандис не умел справляться с ядами, тогда что По всей видимости, "моритье". Не хотелось даже думать о том, что бы он делал без проклятого ойми. С кем бы переругивался вечерами за чашкой чая С кем бы играл в чекомат, проигрывая раз за разом, но не отчаиваясь А что значило "астэро" Скандис тяжело вздохнул, пообещав себе, что однажды он это выяснит. - Ну, что ты вздыхаешь - ойми немного оклемался, судя по виду. Поднял голову, глядя на повелителя несытыми глазами, в которых горели сапфировые огни. - Да так, задумался что-то. Как ты себя чувствуешь - Уже хорошо, только поесть надо. - Чего тебе хотелось бы съесть Ойми усмехнулся: - Сам как думаешь - Крови Возьми. Альерао не стал ломаться, припал жадным ртом к его руке, укусил. От его клыков на другом запястье у Скандиса остались четыре крохотных шрамика, которые не могла свести и его магия. Теперь вот и на второй будет то же. - Вкусно хоть Ойми неразборчиво заворчал, не отрываясь от его руки. Судя по тому, как прикрыл глаза и развесил уши, было вкусно. Скандис улыбался, любуясь им. Хотя желание посадить мальчишку на цепь крепло с каждой минутой. Что бы он делал, если бы не было в ойми змеиной крови Тогда вся власть нага над ядами не спасла бы его... Что он будет делать, если ойми снова влипнет в неприятности - Точно на цепь. Альерао прижал уши, оторвавшись от трапезы: - Ты обещал! - Я помню. Но как тебя еще уберечь, чтобы ты никуда не вляпывался Ойми пожал плечами: - Я могу тихо сидеть в твоем Ночном Дворце. Если разрешишь пользоваться библиотекой. Она у тебя большая, а я соскучился по чтению. - Разумеется, разрешу. - Вот и все проблемы, - усмехнулся мальчишка. Однако кроме безопасности ойми от внешних врагов была еще огромная проблема безопасности ойми от самого Государя. А вот тут Скандис уже ни за что поручиться не мог. Гарем-то он так и не успел собрать. И сейчас, когда Альерао был так близко, обнажен, и касался его, сдержаться было просто нереально. Скандис провел кончиками пальцев по щеке ойми. Тот не отдернулся, только поднял на повелителя глаза, в полумраке купальни светящиеся синими огнями. Его ушки трепетали, выдавая растрепанные чувства хозяина, хотя точеное лицо казалось бесстрастным. - Красивый... Узкие губы тронула мимолетная улыбка. Ойми молчал, предоставляя ему право делать то, что пожелается. Скандис гладил его, вспоминая, каково это - касаться Альерао вот так. Нежная кожа, словно он только что вышел из наполненной молоком ванны, и евнухи умастили его ароматными маслами. Лицо, не требовавшее ни бритвы, ни красок, да и не терпел ойми ничего лишнего на себе. Зато его можно было целовать, не ощущая вкуса жирного угля и белил. Скандис крепко держал его в объятиях, одаривая жаркими ласками. - Нье сбегу, - пообещал Альерао, хотя снова прорезавшийся акцент выдал его волнение. - Я тебе верю, - Скандис усадил его на бортик бассейна. Ойми медленно откинулся назад, опираясь на руки, развел колени, повинуясь рукам повелителя. Скандис скользил по внутренней стороне бедер Альерао раздвоенным языком, словно пробуя на температуру. Он собирался нарушить все и всяческие привычные установки, согласно которым, ублажать Государя обязан наложник или наложница, а никак не наоборот. Но Скандису так нравилось слушать учащающееся дыхание ойми, чувствовать под языком гладкость кожи, ощущать каким-то шестым чувством биение пульса. К тому же, ойми больше не был наложником. Выдох мальчишки сорвался на тихий стон, по телу прошла короткая дрожь. Интересно, позволит он коснуться живота Скандис уже понял, что этот страх у ойми сродни неприятию кошачьих, у которых живот - слабое место. Наг попытался коснуться его языком. Тот мгновенно зажался. Не вышло, что ж, он и не особо надеялся, что приручил ушастого до конца. Скандис вернулся к прежним ласкам, уж на них-то Альерао реагировал более благосклонно. Главное было не торопиться. Где бы еще взять силу воли, чтобы не наброситься на доверчиво раскрывающееся перед ним чудо Повелитель перевспоминал все магические формулы, какие знал. И все равно опомнился только от вспышки боли в плечах, куда впились когти ойми. Альерао хватал воздух раскрытым ртом, на ресницах вскипали слезы, но он не отталкивал, наоборот, прижимал к себе, скрестив за спиной любовника длинные ноги. Скандис пытался прижимать его к себе бережно, соразмерять силу, однако слишком ошалел от происходящего. Тишину купальни нарушал ритмичный плеск воды, частое дыхание, сдавленные стоны, отражающиеся эхом от мраморных стен. Ойми кусал губы и выгибал спину, упираясь пятками в поясницу повелителя, толкаясь ему навстречу. - О-о-о-оу-у, - Скандис уткнулся ему в плечо лбом. Ойми погладил его по плечам, размазывая кровь, но вылизать ее у него не было сил. Да и вообще шевелиться не хотелось. Он сам не понимал, почему его с такой силой вдруг потянуло к Государю, что на масло или что-то подобное было наплевать. И подозревал, что шевелиться ему теперь не захочется еще долго. - Ты такое чудо, - Скандис взял его на руки. Альерао только хмыкнул, болезненно сводя брови. Было не так уж и больно, но надо же показать нагу, что это был не совсем правильный вариант поведения Скандис аккуратно выкупал его, отнес на постель. - Сейчас поищу заживляющую мазь. - Ты отнимаешь работу у своего распорядителя, - усмехнулся ойми, перекатываясь на постели и разводя ноги. - Он занят в гареме, - Скандис искомое разыскал. - Там же пусто - Нет, один наложник там точно есть. Правда, я его не видел ни разу. - Ты решил все же обновить птичник - ойми уронил голову на подушку, закрыл глаза и попытался отрешиться от прикосновений жестких, уверенных пальцев к больному месту. - Нет, Майсар тоскует без работы, так что я велел ему купить самого слабого из наложников и выхаживать, чтоб было чем заняться. - Ты извращенец, воистину, - тихо рассмеялся Альерао. - У меня мало тех, кто не видит во мне чудовище и верен мне. Я ценю таких людей. - Почему - чудовище Ты красив в любом обличье. Когда никого не душишь своим хвостом. - Ну, люди как-то не разделяют твоего мнения. - Намажь себе плечи, - сменил тему ойми, вспомнив о длинных и глубоких ранах от своих когтей. - Сами заживут к утру, - Скандис забрался в постель. Обнял ойми, пригребая его к себе вплотную. Все дела потом, сейчас нужно выспаться. Правда, он был уверен, что через пару часов его ночной звереныш снова выскользнет из постели и пойдет бродить по дворцу. - Загляни к Майсару, скажи, что все нормально, ладно Ответом ему был короткий смешок и негромкое: - Спи, Государь. Скандис задремал, обнимая ойми и явно не собираясь выпускать его из рук. И проснулся уже лишь поздним утром. Один, как и думал. Кликнул слугу, велел вызвать распорядителя гарема. Аштэ Майсар явился почти сразу же, словно ждал вызова и готовился к нему заранее. - Каковы последние новости моего птичника Евнух поклонился: - Я взял на себя смелость и купил еще трех наложников. Они готовы предстать пред вашими очами, как только вы прикажете, Государь. - Любопытно... Пригласи, буду рад взглянуть. - А что делать с ойми, Государь - поинтересовался распорядитель, которого проклятый мальчишка поднял ночью с постели, чтоб передать слова повелителя, выбрал себе самую темную комнату и завалился там спать, когда наступило утро. - А что с ним сделаешь - Скандис вздохнул. - Пускай в библиотеке сидит. - Каков его статус сейчас - уточнил Майсар. - Любимый геморрой твоего Государя. Распорядитель не удержал улыбку. - Я понял, он свободный, и волен ходить, где ему вздумается. - Именно так. А я хочу взглянуть на твой птичник. Майсар исчез, чтобы через считанные минуты явиться снова, приведя с собой четверых мальчиков. Они были не хуже тех, кого Скандис отпустил полгода назад. Государь внимательно изучил их, обошел кругом, потом вздохнул - ничего они в нем не будили, ни капли желания. Ну, что ж... если понравятся хоть кому-то из офицеров стражи, можно будет со спокойной совестью отпустить. А пока пусть живут. Только подарки дарить не забывать. - Как вас зовут, мои прекрасные птицы Наложники представились, судя по тому, как они исподтишка его разглядывали, уже успели наслушаться разговоров евнухов и рабов гарема. Во взглядах умело подкрашенных глаз, темных и влажных, как лучший виноград королевства, было любопытство и опасение. Скандис одарил их первыми попавшимися под руку ожерельями и выпроводил. Разочарования таким поворотом дел ни у одного из наложников не заметил. Что ж, следовало сконцентрироваться, и за работу. За пять месяцев он собрал целую кучу замечаний по поводу изменения законов, налогообложения, судебной системы, что разгребаться с этим предстоит долго. - Ну что ж, уважаемые советники, приступим к работе. На закате в зал Совета заявился ойми, окинул взглядом страшные завалы бумаг, карты и гроссбухи, перья, свитки, книги и прочие горы документации, лица даже не заметивших его советников и Государя, фыркнул и исчез, чтобы через полчаса вернуться во главе вереницы слуг, несших уже сервированный стол. Сам же прошелся по залу, зажигая светильники. Скандис оторвал взгляд от свитка. - М-м-м - Кушать подано, Государь, - ойми бесцеремонно забрал у него из рук документ. - Вы тут торчите уже целый день. - У нас еще много дел. - И что теперь Сидеть голодными Себя не жаль, людей пожалей. Можешь сидеть и работать, а они поедят. Советники, дождавшись кивка Государя, принялись за еду. Альерао с усмешкой пронаблюдал, как Государь пытается продолжить править документ, невольно принюхиваясь. - Ладно, - прорычал Скандис придвинул тарелку. Ойми кивнул, налил ему вина в кубок, без тени смущения усевшись на край стола, сдвинув какие-то бумаги. - Хочьешь, я помогу Судя по опять прорезавшемуся акценту, вопрос долго обдумывался. - Помоги, - согласился Скандис. Ойми откопал в завалах бумаг калам, взял тот документ, над которым работал повелитель, и принялся вдумчиво читать. Документ касался вопроса снижения налогов. Альерао вспомнил все, что слышал за время объезда, взялся сопоставлять данные. Получалось, что документ был составлен и проработан верно, не хватало только подписи правителя. Все, что было нужно сделать - исправить пару грамматических ошибок, что он и сделал. Отложил свиток, достал второй, оказавшийся законопроектом о строительстве акведуков. Советники вопросительно покосились на Скандиса, тот взглядом показал, что все нормально. Ойми фыркнул: - Интьересно, а как вы будьете ограждать акведуки от весенних и осенних палов, если сделать опоры дерьевянными Да и дерево... его понадобится слишком много уже на желоба, а вот здесь, - он ткнул в карту, - и тут, и тут еще есть каменоломни. - Впиши в проект добычу камня, - Государь оторвался от еды на пару мгновений. Ойми внес исправления. - А какого сечения будут желоба Судя по примерному расходу меди и серебра, не меньше человеческого роста диаметром - Примерно так, меньше делать смысла нет. - И в локоть толщиной - насмешливо оскалил клыки Альерао. - Толщину можно и поменьше. - Да у тебя казна разорится, если даже в пол-локтя делать. В палец, самое многое, и то, чем толще трубы, тем больше проблем с их клепкой и установкой. - И что ты предлагаешь - На юге растет такая трава, называется бамбук. Внутри полая, похожа на коленчатые трубки. Вырастает до тысячи локтей длиной, представляешь Если магически преобразовать ее так, чтобы росла она нужного диаметра, а внутри покрыть тонкими листами посеребренной меди, экономия будет...м-м-м... сорок восемь процентов, учитывая затраты на каменные виадуки. - Хм, надо будет посмотреть на эту странную траву. - Прикажи торговцам привезти двухдневные ростки в корзинах с сухим сеном. Они не погибнут, но и расти в пути не будут. - Хорошо, - кивнул Скандис. Ойми, не глядя, протянул руку и отодвинул от него другой свиток, который повелитель пытался просматривать краем глаза, вместо него придвинул блюдо с рыбой под белым ореховым соусом. Повелитель вздохнул, но спорить отчего-то не решился. Альерао вдохновенно что-то черкал в свитке, высунув кончик языка и закусив его зубами. - Вот примерно так. И источником лучше взять озеро Иждар, которое на Амарском плато, оно надежнее. Советники, закончившие трапезу, взялись за обсуждение поправок в проект. Ойми удостоверился, что повелитель достаточно сыт, пальцами ухватил с его тарелки кусок мяса, плюя на застольный этикет с высоты стола. Скандис обмакнул руки в воду, вытер их салфеткой и вернулся к бумагам. Ойми еще пару раз сунул нос в его дела, потом неслышно испарился, словно и не было. Его манили сразу три помещения дворца: оружейная, библиотека и тренировочный зал. Он замер на пересечении нескольких коридоров, пытаясь выбрать. Из тренировочного зала слышались голоса и звон оружия - гвардейцы тренировались. Соваться туда Альерао не решился. Ну, по крайней мере, без оружия. Поэтому он выбрал оружейную палату, куда и отправился. Гвардейцы на входе всем видом показывали, что пропускать его не намерены. Ойми свернул в ближайшую залу, выбрался через окно на карниз и дошел до окон оружейной по нему - узкому, всего лишь в два пальца толщиной. Это был даже не карниз, а какое-то лепное излишество на фасаде. Окно в оружейной палате было приоткрыто, в арсенале возился мальчик-слуга. Альерао просочился внутрь, его не задержал крупный переплет оконной решетки: главное, что голова пролезла, а остальное пропихнуть не проблема. - Привьет. Мальчик вскрикнул. В арсенал ворвались гвардейцы. Ойми спокойно отвернулся от них, выбирая себе клинок по руке. Проблема была в том, что обычные мечи людей он попросту бы не поднял, а узких и длинных, облегченного веса, клинков, к которым он привык, здесь ковать не умели. - Стой, - его предупреждающе окликнули. - Стою, - Альерао увидел то, что на вид показалось более подходящим, потянулся к стойке, снимая с нее незнакомый меч, прямой, с обоюдоострой заточкой, выглядевший так, словно кузнец пытался совместить привычный облик меча людей со свойствами клинков ойми. Металл переливался светлыми и темными узорами. - Положи на место оружие Государя. Альерао погладил рукоять, с сожалением вернул его на место: вряд ли повелителю понравилось бы, что он трогал его оружие. - И кто ты вообще такой - Ойми, - пожал плечами мальчишка, - друг Государя. Гвардейцы переглянулись, подумали. И разрешили ему взять оружие Скандиса. Вряд ли во дворце отыскался бы такой безумец, что назвался бы другом повелителя, чтобы украсть просто старый, хоть и очень дорогой, меч. - Проводите меня в тренировочный зал. Его проводили, видимо, наслышаны уже были о том, что Повелитель на дурости лет обзавелся странным спутником. То, что на глазах удивленных людей потом выделывал ойми, ни на какой воинский канон не походило. Он танцевал, а клинок плел вокруг него кружева, пел, взрезая воздух точными косыми ударами, короткими выпадами-уколами. - Хорош, - одобрил кто-то. - Настоящий воин. - Я нье воин, - ровно заметил ойми. - И никогда нье был. У него не сбилось дыхание, словно это не он сейчас практически взлетал, прыгая и скользя по залу так, что только коса хлестала по воздуху и по его спине. - Но с оружием управляешься неплохо. "Что толку, - хотелось сказать Альерао, - в моем владении клинком, если я еще ни разу не защитил с его помощью ни свою жизнь, ни свою честь" В зал заглянул Скандис, обвел всех задумчивым взглядом и ушел, ни слова не сказав. Отправился в гарем, прогуливаться по опустевшим комнатам. Сейчас тут было тихо и спокойно. Четверо мальчишек жили на южной половине ночного дворца, примыкавшей к купальням и большому залу, где посредине располагался фонтан, а все пространство пола было застелено дорогими коврами и завалено вышитыми подушками. На комнату ойми Государь наткнулся случайно. Она была маленькой, темной, с единственным оконцем под самым потолком, без кровати - только с несколькими толстыми перинами под газовым балдахином. - Неужели ему здесь действительно нравится Возникший за спиной Майсар кивнул: - Он сам выбрал эту комнату, хотя я предлагал покои фаворита. Сказал, что может спать "громко" и тревожить остальных. - Что ж, надеюсь, ему здесь уютно. - Спасибо, мне уютно, - прозвучал позади голос ойми. - Это главное, - Скандис повернулся. - Натренировался - Твой меч прекрасен, - усмехнулся Альерао. - Спасибо. Это оружие матери. - Оно похоже на то, которым я учился драться, когда еще не был проклят. - Сегодня от меня снова сбежишь - А ты не хочешь, чтобы я сбегал - Нет. Я хочу просыпаться и видеть тебя рядом. Ойми подумал, глядя на него странным, тревожным взглядом. - Хорошо. Я буду оставаться до утра. - Я буду самым счастливым на свете. Повелитель был уверен, что мальчишка сейчас спросит: "Почему", и не ошибся. Тонкие брови удивленно взметнулись. - Почьему - Не могу объяснить. - Это так важно для тебя - Да, очень важно. Альерао задумчиво посмотрел на него, словно изучая, но спросил совсем не то, что ожидал Государь: - Ты не будешь сердиться, если я стану тренироваться с твоими воинами - Нет, не буду. Тренируйся. И меч можешь забрать. Я предпочитаю другое оружие. - Какое - тут же полюбопытствовал ойми. - Секиру. Мальчишка еще раз окинул его взглядом, кивнул: - Да, с таким телом тебе именно она подходит, - и совершенно без перехода, как он умел, спросил: - Ты разделишь со мной постель - будто был тут, в комнате, полновластным хозяином. - С удовольствием, - Государь окинул его жадным горячим взглядом. Ойми аж попятился. - А... хм. - Что Я с таким удовольствием ее разделю с тобой, сокровище. - А просто поспать нье судьба - ровно спросил ойми, не выказывая эмоций, которые в нем просто бушевали. - Можем и просто поспать, как хочешь. - Здесь четверо красивых, нежных, готовых на все ради твоего внимания, мальчиков, - ойми даже улыбнулся. - Майсар постарался. Почьему ты нье выберешь кого-то из них - Они меня не привлекают. Мне нужен ты. - Есть ли предел у твоего терпения - Альерао вздохнул и потянул пояс, развязывая красивый узел. - А сколько ты намерен его испытывать Глаза ойми сверкнули опасными синими огоньками. - Сколько -- он замер, задумавшись. - Так сколько ты меня еще будешь мучить Альерао не ответил, просто сбросил сорочку через голову, разворачиваясь к нему спиной. Развязал штаны, позволив им упасть на пол, переступил. Скандис потянулся, хотя б прикоснуться. Ойми повернулся, и ладонь повелителя легла ему на грудь вместо спины. Он не сдержал резкий выдох, похожий на всхлип. - Извини. Но ты повернулся, - ладони сразу перебрались на спину. - Вот так. - Вьерни... - еле слышно попросил ойми. Скандис аккуратно переложил ладонь на грудь Альерао, едва касаясь. Тот сам прижался сильнее, качнувшись вперед, закрыл глаза, пытаясь совладать со своим страхом. За его долгую жизнь его как только ни лапали. Но никогда еще никто не касался его так по его воле. Скандис поцеловал его, успокаивая. Ойми даже не ответил, просто запрокинул голову и приоткрыл рот, подставляя губы под ласку. Под ладонью повелителя суматошно билось сердце, как птица в клетке. Скандис целовался с ним бездумно и как-то совершенно счастливо, словно на дворе стояла весна, а они были прячущимися от взрослых подростками. Изящные и горячие, как раскаленные солнцем камни Маннузавара, ладони осторожно, почти невесомо легли на его плечи, потом прижались чуть сильнее, обжигая кожу даже сквозь одежду и зажигая внутри пламя. - Чу-у-удо, - протянул Скандис. - Мое маленькое, ласковое, солнечное чудо. Ойми распахнул глаза - темные, как ненастный осенний вечер над Уммият, с расширенными зрачками, тут же отразившими рассеянный свет матовых фонариков и зажегшимися синими огнями. И промолчал, только медленно повел по груди Государя ладонями, неотрывно глядя ему в глаза. Скандис увлекал его к постели, не отводя взгляда, улыбался. - Ньет! - и тихое, умоляющее: - Нье торопи меня, астэро. - Просто ляжем, мои кости устали за сегодня. Ойми кивнул, позволил опустить себя на свое аскетичное и довольно жесткое ложе. Матрасы были широкими, но не мягкими. А подушки он выбирал маленькие и жесткие. Скандис продолжил с ним целоваться, наслаждаясь. Потихоньку, медленно менял положение тела, чтобы не испугать мальчишку, перенося вес на одну руку, второй мягко придерживая ойми под затылок. И позволял себя обнимать, гладить, трогать. Его совершенно определенно изучали, вернее, изучали границы дозволенного. Ойми то и дело тревожно вскидывал на него глаза, щекоча лицо ресницами, проверяя, как далеко ему позволят зайти. Пока что он не выпускал когти, да и прикосновения были робкими, но смелели с каждой минутой. Скандис позволял все. Альерао то ли не замечал, то ли решил не придавать значения тому, что уже почти лежит под повелителем, невольно раздвигая ноги, чтобы тому было удобно. А Скандис чувствовал через несколько слоев тонкого шелка своей одежды, что равнодушным ойми не остался. Но пугать его Повелитель не желал, продолжал целовать. Движения рук ойми постепенно становились менее упорядоченными, он больше не открывал глаза, ему не хватало дыхания. Еле слышные стонущие нотки в выдохе Скандис скорее угадал, чем услышал, как и легкое движение бедер Альерао. Шелк казался раскаленным доспехом, Скандис умудрился развязать пояс, не отрываясь от поцелуев с ойми. - Ньет, постой... - Альерао уперся ему в плечи ладонями, пытаясь отдышаться. - Пожалуйста... Повелитель перекатился, лег рядом, сцепив клыки. Ойми сел, прижимая руки к груди, дыхание рвалось так, будто он пробежал от Ирваштора до Уммията без отдыха. Потом потянулся к одежде Государя, медленно, дрожащими пальцами развязывая и расстегивая их, и, пожалуй, более бесчеловечной пытки еще не было придумано в подлунном мире. Скандис думал о финансовых отчетах, о приказах, о казнях, о том, как его касается Альерао... Хотя последняя мысль была лишней. Верхний танах - длинная, до колен, безрукавка, расшитая золотой нитью и жемчугом, распахнулся, ойми стянул его с повелителя, уронил на пол, медленно растеребил завязки нижней, тонкой сорочки. Горячие ладони скользнули под нее, повели от пояса вверх, задирая шелк. Скандис прерывисто вздохнул, выгнулся навстречу руками ойми. Границы его терпения были опасно близко. Очень близко. Альерао это понял, но ничего не мог с собой поделать: руки не желали двигаться быстрее, он словно тонул в вязком, как мед, воздухе, задыхался, с трудом воспринимая реальность. Стянул сорочку со Скандиса, наклонился, тронув губами его плечо. Повелитель вцепился пальцами в постель, затрещал матрас. Сухие, чуть обветренные губы ойми скользнули ниже, почти не касаясь, но обжигая горячим дыханием кожу. Вместе с ними двигались его пальцы, очерчивая рельеф мышц на боках повелителя, пока не легли на шнуровку домашних, тонких шальвар, распутывая ее вслепую. Скандис шипяще и долго выдохнул, предупреждая Альерао, что тот доиграется. Мальчишка не понимал, он вообще ничего не соображал, утопившись в собственных, совершенно невообразимых ощущениях и чувствах. Ему хотелось убрать последнюю, мешающую тряпку, и он потянул шелк вниз, стягивая шальвары прочь. Повелитель приподнялся, давая возможность стащить с себя облачение. Шелк скользнул по ногам, освобожденная, уже просто каменная от возбуждения, плоть звонко шлепнула по щеке не успевшего отпрянуть ойми, он ахнул, повернул голову, поймав ее губами. Тут ахнул уже Скандис, застонал, цепляясь за несчастный матрас еще крепче. Каждое движение языка ойми, его губ, охватывающих его плотным кольцом, отдавались в теле повелителя все новыми волнами желания, грозящего лишить рассудка окончательно и бесповоротно. Жаркий, как недра огненных гор, рот словно выпивал из него душу. Скандис забыл речь людей, шипел. Был бы в хвостатой ипостаси - извивался бы, как безумный. Только сведенные намертво пальцы, вцепившиеся в постель, мешали ему немедленно схватить проклятого мальчишку и вбиться в его вожделенное тело, вжать собой в сбитые простыни. Однако Скандис еще помнил, что нельзя. Шипение постепенно переросло едва ли не в вой, когда Альерао отстранился, глядя на него пьяными и голодными глазами. Протянул руку и крепко взял за запястье, отдирая от разорванного в клочья покрывала. И потянул к себе. Скандис жадно облапил его. Где-то на краю сознания мелькнула мысль о масле и осторожности, и растворилась во всепоглощающем желании, когда Альерао потерся об него и тихо, просяще простонал что-то на своем странном наречии. Однако именно это желание и помогло Скандису не перейти край силы. Хотелось, чтобы хорошо было и Альерао. Масло он все же отыскал, и даже не сомневался, что крошечный кувшинчик к постели принес незамеченный слишком занятой парой Майсар. Альерао до крови прикусил губы, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. Вспыхнувшая было боль растаяла, как сахар в горячем чае, в переполнявшем его душу и тело желании освободиться от растекающегося внутри огня. Майсар прислушивался к доносящимся из комнаты звукам и вздыхал - опять ведь разгонит весь гарем Повелитель. Зачем ему еще какие-то наложники, когда он получил себе такое сокровище в безраздельное владение И останется Майсар без работы снова. На старости лет-то... Ну, как - на старости, теперь он полон сил и энергии. Но, с другой стороны, а что он еще умеет, кроме заботы о рабах Поедет к братним детям, будет его внуков - правнуков нянчить. Глядишь, не выгонят, приютят. Коль так повернулась судьба, что младшему из их рода выпало стать сначала наложником, потом евнухом в гареме, а потом и распорядителем, не стоит плакаться на нее богам. Хорошую жизнь прожил, а тут и вторую прожить доведется. Коль повелителю еще чего в голову не вспадет. Долгий, прерывистый, задыхающийся крик заметался по переходам и комнатам пустого Ночного Дворца, возвестив, что Государь все же сумел довести сдержанного ойми до высшей вершины наслаждения. Майсар вздохнул и поспешил в гарем, наблюдать, не вздумалось ли невольникам миловаться с посторонними. В гареме царила тишина. В центральном зале Ночного Дворца, сбившись в тесную кучку, молча сидели наложники, встретившие Майсара перепуганными взглядами. Он сообразил, что отсюда отличить крик наслаждения от крика боли было проблематично, и принялся успокаивать мальчиков. Постепенно те разбрелись по своим комнатам, вернее, по своей - разлучаться бедные пташки отказывались, так и передвигались дружной стайкой. Они и похожи были, как братья, темноглазые, кудрявые, белокожие. Майсар выбирал таких, каким был прежний фаворит повелителя, Айсанги. Но, видимо, стоило выбирать других. Или вообще не выбирать. Вот что с этими делать Ладно же, что скажет Государь, то и сделает. Одна надежда, что травить мальцов никто не станет. - Спать ложитесь, птицы. Сегодня вас не призовут, Государь занят. - Аштэ Майсар, - осмелился подать голос самый старший, тот, которого он самолично выхаживал, Дайрини, - а тот юноша, такой... странный, он кто У него нет ошейника, но он живет в Ночном Дворце... - А это, птицы, жених нашего Государя. - Он же не человек - пискнул Нийонэ, в его карих глазах светилось любопытство пополам со страхом. - Жених-то Он ойми, это народ, живущий далеко отсюда, в горах. - У него такие уши... и когти, как у кошки, и глаза светятся... - Нийонэ испуганно прильнул к плечу Дайрини, тот погладил его по спине, усмехаясь: тот, кто был в полушаге от могилы, не боится созданий из плоти и крови. - Ну, главное ведь то, что он по сердцу Государю - Аштэ Майсар, а правду бают, что наш Государь тоже не человек, а Великий Змей, повелитель всех вод Уммры Майсар оглянулся и понизил голос: - И еще какой великий, как в дверях поутру застрянет, так потом его жених с час выталкивает из спальни. - Ньеправда, нье час-с-с! - донеслось от двери возмущенное шипение. - Ну, чуть поменьше. Не пугай птиц, и так еле дышат. - Я нье хотел их пугать, - пожал плечами ойми, чуть прогнулся, губы едва заметно искривила гримаска боли. - Я пришел попросить... н-ну... - он смущенно опустил глаза. - Сейчас все дам, - Майсар понял его с полуслова, заторопился. Альерао окинул сбившихся в кучу наложников сочувственным взглядом, фыркнул: - Государь и впрямь великий. Змей. Ага, - развернулся и поковылял следом за распорядителем. - Очень плохо - посочувствовал ему Майсар. - Ньет, я... наверное, я привыкну. Он был осторожен, просто я нье был готов. - Ничего, это тебе поможет. Как Государь - Спит. Майсар, - ойми не называл евнуха "аштэ", не понимая необходимости уважительных приставок, - ты думаешь, я должен согласиться и стать его женихом - Думаю, да. Он впервые на моей памяти влюблен в кого-то, а память у меня долгая, как для человека. - И это не мои проклятые чары Майсар, - Альерао крепко схватил распорядителя за плечо, почти выпустив когти, - я боюсь. А если мое проклятье падет на него снова - Вряд ли это твои чары, Государя сложно зачаровать. Да и не держатся они столько времени вдали от того, кто зачаровывал, а он тебя долго искал. Попробуй дать ему шанс, вдруг, да и получится Еще и твое проклятье развеет. Ойми горько усмехнулся: - Его могут снять лишь те, кто возложил этот камень на мою печень, - он аккуратно, стараясь не слишком шевелиться, лег на широкую лавку, раздвигая ноги, чтобы Майсар мог осмотреть его и смазать заживляющими бальзамами пострадавшее место. - А Государь... он, правда, искал меня - Искал. С нарядом твоим свадебным в обнимку спал. - Альер, альер, ньелла мэ астэро, - тихо рассмеялся ойми и тут же охнул. - Не дергайся ты. Вот же, одарили боги Государя... - О-о-о, да... У-у-у, Майсар! Ты мазью мажешь или каленым железом прижигаешь - когти ойми сняли длинные полоски стружек с дерева лавки. - Потерпи ж ты минуту, сейчас все охладит, и полегчает сразу. - Если бы я нье терпел, меня бы тут уже нье было. Был бы вон там, - ойми ткнул пальцем в потолок. - Висел бы и завывал. - Не думаю, что это бы тебя от меня спасло. Альерао рассмеялся, вздрагивавшие от боли ушки расслабленно опустились. - Ты прав. Мне стало легче. Теперь нужно только вернуться в постель. Я обещал ему спать рядом и не убегать ночами. - Вот, возьми с собой это. На всякий случай. Ойми с благодарным кивком принял фарфоровую баночку с мазью, пошел назад, плавно и неторопливо. Скандис уже во сне нетерпеливо дергал хвостом. Альерао еле слышно хихикнул: - Великий Змей, надо же, - и скользнул на свое место, в кольца змеиного тела, блаженно вздыхая: наг был приятно прохладен, а чешуя его была чуть шершавой, переливалась и мерцала в темноте, и это нравилось ойми. Скандис нащупал его в хвосте, обнял. - Ноэ, астэро, ана мэ а ноэ, - прошептал ойми в его плечо, и вскоре сам задышал неслышно и сонно. Утром его принялись будить облизыванием правого уха. Ойми заворчал и попытался спрятать голову под подушку. Ухо облизывать стали еще жарче. Недовольное ворчание перешло в тихий стон, ойми заерзал, прогибая спину и безотчетно потираясь бедрами о то, что оказалось рядом - нечто упругое и теплое, в виде змеиного хвоста. Он прижал это к себе, закогтив, потерся еще энергичнее. Развесил ушки, словно предлагая еще ласкать их. Это желание немедленно удовлетворили. Ойми застонал, вздрагивая и вжимаясь в то, что оплетал ногами, выплеснулся, щедро орошая чешую семенем. И так и не проснулся: было раннее утро, и сон еще слишком крепко держал его в когтях. - Чудо, - умилился Скандис. Накусанные этой ночью, распухшие губы ойми так и не додумался смазать чудесной мазью, они были шершавыми и немного воспаленными там, где он прокусил их клыками до крови. На золотистой коже темнели богатые россыпи налившихся за ночь цветом синяков: хоть Государь и старался сдерживаться, но кожа у Альерао была слишком тонкая. Скандис принялся наносить мазь на синяки и следы зубов. Ойми сонно вздохнул: - Астэро... - но не проснулся. Ему было хорошо и спокойно. - Знать бы, что это значит. Об этом повелитель чуть позже, после утреннего туалета и облачения, спросил у Майсара. Евнух только развел руками: - О том не ведаю, Государь, но, может быть, знают горцы, живущие в нижних долинах Ирваштора Рабы, ходившие вчера на рынок, говорили, что их целый отряд приехал в столицу. - Хорошо, спрошу у них. Выкроить время между приемом послов от соседей из Инбариса, заседанием Совета и бурными обсуждениями реформы налогообложения морских портов, удалось лишь ближе к вечеру. Посланные в город глашатаи пригласили горцев к Государю, и те, польщенные его вниманием, явились. Скандис с истинно змеиной велеречивостью завел разговор, после чего все-таки поинтересовался, что вообще это странное слово значит. Горцы темпераментно заспорили, размахивая руками и нервируя охрану Государя. Потом их старший поклонился: - Йэсли это из говора ойми, то можэт значить многойэ, "господин", "тот, кто вышэ", или "владыка". Или "старший". Или "супруг". - О, вот как, - Скандис опешил на долю секунды, после чего принялся горцев засыпать вопросами о торговле, ремеслах и прочем. Они были горды тем, что повелитель обратил внимание на них, рассказывали все, что он хотел узнать. Только об ойми мало что могли сказать. Старший горец разводил руками: - Странныэ, Государь, нэ наши, к нам приходят нэвэст просить, дорогиэ подаркэ дарят. Скандис распрощался с ними поздним вечером, уверил в том, что ждет их караваны на ближайший королевский торг. После вечернего перезвона отправился искать ойми. Тот обнаружился в большом зале Ночного Дворца, в компании младших наложников и рабов. Мальчишки обсели Альерао, устроившегося с ногами на широком диване, рабы, кто не был занят, устроились кружком на полу. Ойми читал книгу легенд, полуприкрыв глаза и водя по строкам пальцем. - Было у вдовы три дочери, красавицы и умницы были они, ньежные, как лепесток горного мака, красивые, как радуга над водопадом солнечным днем, матери помощницы. Но трех дочерей выдать замуж ньелегко, за каждой оммат дать - одной вдове никак не выходило. Дать оммат за старшую - две младшие бесприданницами останутся, кто возьмет Горевала вдова, на ручей в горы ходила, горе свое выплакивать. Подхватило горное эхо плач ее, унесло высоко, где в долинах травы и снег соседями бывают. Услышал плач вдовы молодой охотник Каньемаи, что значит "зоркий, как сокол", собрал он большой выкуп - сорок сороков куниц настрелял, да три шкуры медвежьих взял, да кабаргу пожирнее застрелил и мясо ее тонкими полосками завялил с травами горными. И пошел свататься. Скандис встал за дверями, слушая сказку и улыбаясь. - Вечером глубоким к дому вдовы он пришел, трижды в двери ее постучал и речь свадебную завел. Вышла женщина, в темноте нье разобрала, кто перед ней, человек ли Или дух горный явился Но когда увидала выкуп, нье раздумывая, старшую дочь вывела за двери, охотнику Каньемаи руку ее вручила, шитым поясом перевязала. Зазывала на угощение, но Каньемаи отказался, жену на руки подхватил и бегом в горы бежать пустился, - напевным речитативом выводил ойми, завораживая своих слушателей. Скандис улегся на свои кольца, слушать сказку далее. Интересно было, куда вдова девала оставшихся двух дочерей. Ойми не разочаровал его, продолжая читать: - Год прошел, зимние бури пролетели, ручьи весенние отзвенели, лето настало, пора среднюю дочь замуж выдавать, да заговорили в деревне, что отдала вдова старшую горным духам, на верную смерть отправила. Никто с вдовой знаться нье хочет, никто сватов нье шлет. Запечалилась женщина, снова к ручью горному отправилась, над водой рыдать о горе своем. Донесло эхо плач ее до горных пещер, услыхал его молодой проходчик Инкельраи, что значит "камни ведающий", собрал богатый выкуп: бериллы, что как вода горных озер, чисты, аметисты, цветом, как первоцветы на снегу, серебро самородное, да карбункул, что в ночи сияет, как звезда, приложил, да золотого песку толику малую. Скандис заслушался, разлегся на кольцах. Ойми продолжал, а перед глазами слушателей словно воочию разворачивалось все действо: - К восходу старшей луны, Ньиэль, пришел Инкельраи к дому вдовы, свадебную речь завел. А когда Ульэль на небо путь торить стала, увел из селения среднюю дочь вдовы, свадебным поясом рука об руку с нею связанный. Пуще прежнего народ шуметь начал, да вдове и горя ньет, с младшей дочерью в богатстве, как сыр в масле купаются. Поделились охотник и рудознатец своей удачей в горном селении своем, невестами похвалились. Услышал то Саньедаи, бедный лекарь, чье имя значило "шепот трав". Но нечего было ему собирать в выкуп, кроме "горной крови", волшебной смолы, коей камни врачуют свои трещины, а люди - раны. И все же решил Саньедаи спуститься к селению и посмотреть хоть издалека на младшую дочь вдовы. Шел он, шел, и услыхал вдруг плач девичий в стороне от тропы. За обрыв заглянул - а там девушка едва за корень держится, над пропастью вися, вот-вот уже руки усталые разожмутся. Вытащил ее Саньедаи, царапины и ушибы "горной кровью" смазал, вывихнутые руки вправил. До дому ее проводил. А она его в награду в щеку поцеловала. Запала ему в душу девица, стал он каждую ночь с гор спускаться, цветы ей дивные носить, сказки странные сказывать. - А дальш-ш-ш-ше - Государь все-таки не утерпел. Никто не шелохнулся даже, не отреагировал на голос Скандиса. Только ойми улыбнулся, глянул ему в глаза и продолжил рассказывать. Теперь-то стало ясно, что он не читал эту легенду, вряд ли в собрании сказок были и те, что сложили ойми, а рассказывал ее по памяти, одновременно своим странным способом читая другую книгу. - Лето и весну, и осень Саньедаи к девице своей захаживал, что мог - то дарил: то мазь чудодейственную целебную для матушки, то масло из горного шиповника, для нее самой, ароматнейшее. Венки из трав нездешних плел. Зимой ягоды моченые да орехи каленые таскал, будто бурундук полосатый. А весной решился: собрал в туес лучшие травы да коренья, за которые на равнине лекари полновесным золотом платили, "горную кровь" в отдельную тряпицу сложил, чистую рубаху надел и пошел свататься. Наг внимательно слушал. Ему стало ясно, что ничем хорошим история третьей дочери вдовы и лекаря-травника кончиться не может. Было интересно лишь: расскажет жестокосердный ойми ее птицам до конца, или пожалеет мальчишек - Вышла к нему вдова, на подарки только глянула - рассмеялась, пообещала злого пса с цепи на "женишка" спустить. И дочь не послушалась, хотя та плакала-просила ее с травником отпустить. Заперла она девушку в высокой горнице, на три засова и замок медный. Сватался уже к ее младшенькой староста деревенский, на богатства вдовы глаз положивший. Зачем же за нищего нелюдя дочь отдавать Да только девушка, дождавшись, когда мать уснет, через окошко вылезла, пояса и рушники в веревку связавши, и кинулась за любимым своим вослед. Скандис, казалось, слушал не столько саму сказку, сколько голос Альерао. - А дальше, Аль, дальше - младший наложник подергал задумавшегося и приумолкшего ойми за рукав. Тот встрепенулся. - Дальше - он мог бы рассказать правду, что девушка сорвалась ночью, в обманчивом лунном свете, с тропы и разбилась, а ее возлюбленный ойми, отыскав ее на рассвете, от горя отравился рядом с ней. Их похоронили там же, у крохотного водопада, который сейчас зовется Слезами Влюбленных. Но сказал совсем другое: - Они встретились на рассвете, и жили долго и счастливо. - Какая красивая сказка, - наложники пришли в искренний восторг. - А теперь марш по постелям. Весь язык с вами отболтал, - Альерао легким шлепком отправил Нийонэ в сторону ведущего в спальни перехода, поднялся, улыбаясь Государю. - Ч-ш-што, реш-ш-шил лично з-с-санятьс-ся гаремом для меня - поддразнил его наг, обвивая Альерао хвостом. - Им скучно, они еще дети, - ойми фыркнул, - мне легко с ними. Скандис нежно поцеловал его. - Идем в сокровищницу Мне надо выбрать вещи для торга. - С оннирэ Я видел, как они шли во дворец. Только нье вздумай сказать им обо мне. - И не подумаю. Идем, раз я обещал с ними поторговать, надо исполнять обещания. Они сказали, что хотели б сторговать украшений для жен и невест. Ойми кивнул и вдруг привстал на цыпочки и поцеловал его в уголок губ. А потом резко развернулся и зашагал вперед. Скандис расплылся в счастливой улыбке и поспешил следом. Альерао не знал, что заставило его сделать то, что он сделал. И потому он злился на себя, мысленно ругаясь самыми черными словами, которые знал. Мало того, что он добровольно, ну, почти добровольно отдается Государю, так еще и лизаться к нему лезть вздумал! Неужто проклятье и на него подействовало Скандис о его мыслях не знал, потому безмятежно улыбался. - А вот и сокровищница. Рядом с тобой это всего лишь мертвые камни и тусклый металл, но тебя превзойти в красоте не могут все краски мира. - Смеешься надо мной - нахмурился ойми. - Нье надо так. Я нье красив, любой твой наложник прекраснее меня в сотню раз. - Я говорю искренне. Мальчишка вскинул голову, посмотрел ему в глаза так, что Государю на миг показалось, что он падает в них, как в сияющие синие окна в сером тумане. - Да, ты нье лжешь... И это странно. - Почему странно Ты очень красив. Альерао усмехнулся: - Когда-то очень давно меня дразнили огнеперкой. - А что в этом такого - А ты видел когда-нибудь эту рыбку У нее большой рот, растопыренные плавники, - он развернул уши и подергал ими, как рыбьими плавниками, - и она цветом, как мои волосы. У нас считается, что такой цвет подобает женщине, а не мужчине. - А как по мне, ты самое прекрасное, что есть в этом мире. - Давно ли ты так думаешь - скептически повел бровью ойми. - Последние полгода, Альерао. Мальчишка не нашелся, что сказать, повернулся и побрел вдоль стен и выставленных рядами сундуков, рассматривая королевскую казну. Это могло показаться странным, но он до сих пор не ориентировался в денежной системе Уммры. В горах ему были не нужны деньги, а здесь... в гареме они тоже были без надобности, а когда сбежал, воровал лишь еду. Он поднял золотую монету, ощупал ее, царапнул коготком. С аверса на него надменно смотрело лицо, похожее на Скандиса, каким тот должен бы стать в зрелости. - Как оно называется - Золотой саат. - А кто это - Это отец. Я не стал чеканить монеты со своим профилем. - Он жив - ойми вернул монету на место, подобрал серебряную, с женским профилем, увенчанным короной из цветов. - А это - А это матушка. Они оба умерли... - Да не будет на их лунном пути камней и снегов, - Альерао прижал сцепленные в замок руки к груди, потом к губам. Скандис кивнул, посмотрел на монету, бросил ее в сундук. Ойми присел у небольшого, но вместительного сундука с жемчугом, лунно-голубым и крупным, как вишни. Запустил в него пальцы, усмехаясь. - Вот столько мой отец заплатил за матушку выкупа. Он долго добывал "улыбку моря", пока не собрал столько, чтобы наполнить большую миску. - Он любил ее - Я не знаю. Мне было четырнадцать, когда боги прокляли, в таком возрасте обычно не особенно задумываются о любви между родителями. Но он носил ее на руках, пел ей песни и дарил цветы. - Наверное, любил. Ойми наклонил голову, выбирая из кучи жемчуга не самые крупные. Он старался дышать ровно и не шмыгать носом, и вообще загнать разворошенные воспоминания назад, в клетку своей памяти. - Горцы любят жемчуг. У тебя есть украшения с ним - голос прозвучал спокойно и тихо, как и требовалось. - Да, сейчас посмотрю, - Скандис перебрал сундуки, высыпал из одного гору украшений. Альерао выбрал с десяток височных колец, украшенных филигранью и подвесками с жемчугом, пару шейных украшений, поясняя: - Одно себе заберет старший, так положено по обычаю. А второе он привезет деревенскому Голове. А остальные украшения можно подобрать подешевле. Только не кольца, астэро, можно браслеты, серьги, кулоны. - А в каком значении ты меня так называешь - Скандис ссыпал кольца обратно в сундук. Ойми в замешательстве несколько секунд смотрел на него, постепенно заливаясь краской, потом развернулся и умчался прочь из сокровищницы, так и не ответив. Скандис сложил товары в небольшой сундук, прихватил его наружу. Выставил мастерам, наказав продавать, за сколько дадут. И пополз искать Альерао. Ни в библиотеке, ни в Ночном Дворце, ни в комнате ойми его не было, Майсар сказал, что он не появлялся, как ушел с Государем. Скандис отправил теней. Верные слуги отыскали пропажу в тренировочном зале. Мальчишка почти всерьез дрался с одним из гвардейцев. Вернее, дрался тот, а ойми танцевал, порхал, как легкоперая птичка, время от времени ловил на лезвие удары человека, спускал их, не пытаясь противопоставить свои невеликие силы силам тренированного бойца. Скандис немного успокоился, отправился навещать придворных, возникая у тех за плечом, как призрак укоризненной совести. Едва не довел до сердечного приступа советника по финансам, что можно было бы расценить, как признание в нечистой совести. - Воруем - душевно поинтересовался Государь. - Казну понемногу растаскиваем Советник только возмущенно сверкнул на него глазами. Кристальной честности был человек, один из немногих, а шутка Государя была уже традиционна. Беда только в том, что советник был глуховат, а Скандис постоянно забывал об этом. - Работайте, аштэ Кирхиз, работайте, - наг похлопал его по плечу и отправился проверять моральную устойчивость подданных дальше. После гонга во дворце мало кто оставался занят, слуги расходились по комнатам, рабов запирали в отведенных им помещениях, придворные, если и задерживались, то старались или затаиться, или делать вид, что проводить банкет ополночь - самое естественное для них занятие. - Вы, наверное, очень хотите покормить своего Повелителя - вкрадчиво интересовался Скандис от дверей. Ответа обычно не дожидался, да и смотреть на окаменевших от ужаса подданных становилось неинтересно. Вовремя отреагировал только закаленный уже всем на свете Найхар, сразу поднес повелителю кубок, супруга советника тоже визжать и падать в обморок не стала, от растерянности предложила Государю пирожное. Он отдал должное угощению, пожелал спокойной ночи и отправился туда, куда тянуло со страшной силой, и вокруг какого места он наматывал сужающуюся спираль по дворцовым переходам. Наконец, он устроился ждать ойми на выходе из тренировочного зала. В проем ему было видно, как мальчишка дерется, и вживую, а не через тени, смотреть на это было куда занятнее. Коса растрепалась, как мочало, лоб блестит от пота, уши воинственно прижаты, клыки оскалены, в глазах огонь. Рубашка уже промокла от пота насквозь, но ойми ее не снял, и Скандис знал, почему: не хотел выставлять на всеобщее обозрение следы проведенной с Государем ночи. Наконец, гвардеец опустил меч, давая отмашку на конец поединка. - Достаточно, аштэ Альерао, - он кивнул ойми, усмехаясь тепло и понимающе. - Идите в купальню. Но сначала вот, - гвардеец поднял с лавки короткий плащ, закутал в него тяжело дышащего ушастого, - это чтоб вас не протянуло сквозняком, пока идти будете, зимние ночи обманчиво-теплые, - и подтолкнул к выходу. Альерао обернулся, кивнул ему: - Намаль, Кеймар. - Намаль, аштэ Альерао, - улыбнулся человек. Скандис сам скользнул внутрь, усмехнулся: - Ну что, Кеймар, загоняли тебя Гвардеец вытянулся в струнку, отсалютовал тренировочным клинком: - Да, Государь. Ойми замер на полушаге, опустив глаза. - Ступай в купальню, Кеймар дело говорит, - Скандис поправил на нем плащ. - А я пока сам разомнусь. Альерао молча метнулся прочь из тренировочного зала. Кеймар, вытерев пот со лба, взмахнул рукой: - Прислать вам Оттайра Он недурно управляется с секирой, составит вам пару в тренировке. - Да, было бы неплохо. Хоть вспомню, с какой стороны оружие держат. Десятник послал за своим гвардейцем прислуживающего раба, усмехнулся: - Все вы помните, Государь. В прошлом году на тренировках по весне нас только так гоняли. А позвольте, спрошу - С-с-спра-ш-ш-ивай, - согласился наг. - Мальчика вашего кто тренировал Уж больно стиль у него редкий, я такой только однажды встречал. - А где встречал Может, тот и тренировал... - Да, дома, - десятник Кеймар развел руками, - и вряд ли старик Маштэ мог его тренировать, умер он, я еще мальчишкой был. - Ну, этот "мальчик" меня старше, так что мог. Кеймар аж побледнел: - Быть не может, Государь... Это что же, тот самый Проклятый, о котором у нас легенды ходили А Скандис вспомнил, откуда родом этот человек - из предгорий Ирваштора. - А расскажи-ка мне эту легенду, - задушевно просвистел наг, приобнимая гвардейца за плечи мертвой хваткой. - Нашепчи на ухо своему Государю. Кеймар вздохнул: - Да... там столько легенд о нем, что я все и не упомню, хотя у нас самая страшилка для детей - Проклятый ойми. Говорят, что родился он в Алое троелуние, когда Ульэль восходит первой, и горе тем, кто позволит новорожденному увидеть Сестру Крови, затмевающую разум. Говорят еще, что по недосмотру матери ребенок вдоволь нагляделся на Ульэль. Ойми, они же не люди, - десятник осторожно посмотрел на Государя, сказал: - питаются они... иначе. - Да в курсе я, в курсе, чем он питается, ты мне расскажи про условия проклятия. Кеймар развел руками: - Это мне неизвестно, Государь. Кто-то говорит, что он будет невольником, пока не научится смирению, так и будет возвращаться в Ирваштор, а его оттуда увозить будут в цепях. А кто-то говорит, что пока не научится сострадать его каменное сердце, будет он мучиться сам. - То есть, какие-то условия у этого проклятия все-таки существуют - Да они у любого проклятия существуют, только кто ж их вспомнит, через три тысячи лет-то - А придется... - наг выпустил гвардейца. - Где там мой противник С явившимся секирщиком он тренировался, пока не устали оба, давая Альерао время привести себя в порядок и немного успокоиться. И какой злокозненный божок дернул его за язык там, в сокровищнице Ну, узнал, что значит "астэро", ну и молчал бы, в конце концов, узнал бы и остальное. Вернулся Скандис к себе, прямиком в купальню, плюхнулся и блаженно зашипел, прикрывая глаза и вытягивая хвост. Так странно: вот полгода назад он даже не помышлял, что будет спокойно передвигаться по Янтарному Дворцу в истинном облике, а теперь даже желания сменить ипостась на двуногую нет. Удобно же, правда, с отвычки вечно кончиком хвоста то вазу в коридоре задевает, то статую, то гвардейцу по ногам проползет. Ну ничего, зато слугам весело и лекарям скучать некогда. - Почьему ты спросил - безо всяких обращений, так, словно продолжали начатый разговор, прозвучал вопрос неслышно возникшего на бортике бассейна ойми. - Мне было интересно. Иди сюда, вода замечательная. - Я только что искупался, - ойми издал тихий смешок. - Ты, правда, Вьеликий Змей - А по мне не видно, что я весь такой змей Насчет великого не скажу, отец был раза в три крупнее, но он и во дворец не заползал. - Ньет, я не о том. Ты - бог Ну, - ойми смутился, поерзал, - то есть, ну... - То есть, что - Скандис не понимал. - Если ты - божественной природы, то, мог бы узнать, сколько еще наказания мне отмерено, - Альерао немного успокоился, но было видно, что над этим он думал долго и серьезно. - Боги - это всего лишь сильные маги. Я проверю, настолько я силен в искусстве чар, чтобы узнать такое. Ойми задумчиво покачал головой: - Насколько сильным должен быть маг, чтобы наказать так - Может, и не очень. Главное, чтобы ты сам знал, что проклят. Ты веришь в это, проклятие усиливается. Даже я так могу, это несложно. - Тогда почьему те, кто жаждал обладать мной и брал насильно, в ближайшее троелуние сходили с ума Я - нье маг, Скандис, и нье в моих силах свести кого-либо с ума. - Тебя не учили быть магом, это совершенно иное. Ты подсознательно желаешь избавиться от них, ты веришь, что проклятие подействует. На самом деле, совершенно инертных в плане магии существ нет. Ойми вздохнул: - И что же, если я поверю, что проклятия больше нет, оно рассеется - Да. Но тебе нужно в это действительно поверить, а не просто сказать себе, что его не существует. - Слишком долго я с ним жил, чтобы просто поверить. Когда в блеске молний с неба спускается сам Маннуз, и его проклятие ложится на горло ошейником, сложно не поверить в него. Я до сих пор чую его, - ойми потер шею. - Ничего, любое проклятие можно разрушить. Альерао только кивнул, он не поднимал взгляд на нага, расположившегося в неглубоком бассейне. Только следил краем глаза за тем, как медленно извиваются в воде черные, переливчатые кольца. Скандис приподнялся к нему. - Как ты красив, - ойми дотронулся до границы чешуи на бедре нага, легко проследил путь капельки воды по коже. - Ты не представляешь, как красив ты, - его взяли на руки и увлекли в бассейн - Ай-е! Ну что ты делаешь! - ойми возмущенно забился, легкий шелк одежд облепил его, заколыхался в воде, всплывая пузырем. Наг смеялся, кружил его. Обвивал хвостом, казавшимся ойми просто бесконечным, а чешуя, да по мокрому шелку - совершенно бесстыдной лаской. - С-с-сокровищ-ш-ш-ш-ше. - Ньет... ну... Скандис же... - ойми уже не отбивался от поцелуев, хотя и пунцовели на скулах цветы румянца, но губы он подставлял охотно и безбоязненно. - М-м-м - Нье здесь же... Но возражения ойми прошли мимо сознания повелителя, наверное, потому, что сам Альерао не слишком уж и сопротивлялся, лишаясь одной за другой деталей одежды. - А почему не здесь - Скандис все-таки оторвался от его уха. - Потому что это нье Ночной Дворец, здесь слишком много лишних ушей. - Я оторву их все, - пообещал наг. - Никто не посмеет подслушивать, тени позаботятся об этом. Ойми фыркнул и сдался на милость повелителя, с любопытством смотря, как тот склоняется над ним, и не делая попыток оттолкнуть от уязвимых груди и живота, как всегда. Скандис трогал их бережно, еле касался языком. Альерао проскрежетал когтями по мрамору бассейна, выгибаясь за прикосновениями, безмолвно раскрыв рот и крепко зажмурившись. Это было похоже на ласки ушей, но немного по-другому. И так же остро. Скандис облизывал его сосредоточенно, пытаясь заставить открыться. Он все же добился полузадушенного стона, ойми крепко впился клыками в свое же запястье, по руке поползли капельки алой крови, растворяясь в воде. У Скандиса желание было не столько слиться в любовной горячке, сколько приласкать Альерао. Мальчишка извивался в его руках, под губами, неосознанно хватал за волосы свободной рукой, и тихо, но так нежно постанывал, что хотелось продолжать бесконечно. Наверное, так и должна была ощущаться эта самая любовь, о которой столько вздыхали в гареме ночами. А о том, что ревнует ойми, и ревнует давно, он вообще старался не задумываться. Эта ревность пока не имела ничего общего с нежными чувствами, она была ревностью Змея, чье сокровище вздумало своевольно покинуть предназначенное ему место. И с ней Скандис намеревался справляться сам. - Астэро... а-а-а...астэро мэ! Дис-с-с-с!!! - ойми зашипел почти так же, как шипел Государь, выплескиваясь, и откинулся на бортик, глядя куда-то в потолок пьяно и бессмысленно, почти в обмороке. Наг унес его в бассейн, в свои кольца. Чувствовал себя он очень странно. Дисом его называла мама, и со дня ее смерти больше никто не осмеливался так звать Государя Уммры. Скандис перебирал волосы ойми, трогал его уши. И, естественно, первым, что услышал от пришедшего в себя Альерао, был неизменный вопрос: - Почьему - Почему что, сокровище - Почьему ты не... не взял меня - Увлекся ласками. К тому же, я не всегда пристаю с намерением тебя поиметь там же, где пристану. Иногда я просто ласковый. - О. Мальчишка... а ведь он и в самом деле мальчишка, подумал Скандис. Сколько, он сказал, ему было, когда его прокляли Четырнадцать Ребенок, пусть и трехтысячелетный, но вряд ли повзрослевший душой хоть немного. - Есть хочешь - А ты хочешь со мной на охоту - неуверенно улыбнулся ойми. - Пойдем. А на кого охотиться будем - Ну, я охочусь на птиц или прыгунов. Их потом можно поджарить на костре. - Хорошо, давай, поохотимся. - Переоденься, и жди меня там, где угол восточной и северной стены Ночного Дворца, - ойми выпутался из его колец, помедлил и все же снова быстро коснулся его губ мимолетным поцелуем. И убежал к себе. Скандис метнулся в свои покои, перешел все-таки в двуногую ипостась. Он оделся в неброский охотничий наряд, пытаясь представить, как мальчишка выбирался из дворца Не первый ведь раз! Впрочем, сейчас не это главное. Ойми свалился на него с неба. То есть, он-то спрыгнул со стены, но она была высока и почти неприступна, потому Государю так и казалось, что ойми где-то прячет крылья. Скандис поймал его чисто машинально. Мальчишка зашипел, выдрался из его рук, оправил рубашку и кивнул: - Идем, до рассвета еще далеко, успеем поохотиться. - Веди меня, сокровище. Альерао шел в степь, двигался легко и грациозно, бесшумно, как охотящийся кот. И так же прыгнул, с места, длинным, красивым прыжком, и из высокой травы уже поднялся, держа в руках толстого, пушистого прыгуна, отъевшегося за осень и еще не подрастерявшего весь жирок. Глаза ойми светились охотничьим азартом, он впился в шею зверька, поднимая его, в несколько глотков выпил из него всю кровь. Скандис поаплодировал ему. - Ловко ты охотишься. - Нье всегда, я нье самый лучший охотник, - фыркнул ойми, облизывая окровавленные губы и сплевывая шерстинки. И снова бесшумно умчался вперед, через несколько минут явившись с новой обескровленной тушкой. Скандис насобирал веток в ближайшем же кустарнике, причем, лениво -- с помощью теней, развел костер. Разделывал тушки ойми сам, ловко орудуя когтями. Но резать на куски отдал все же повелителю, у которого был нож. - Я их сырыми ел, когда сбежал. - Ну, сейчас поешь горячего. Мясо жарили на длинных оструганных прутиках, оно, без соли и специй, почему-то показалось Скандису самым вкусным, что он ел в жизни. Может, потому, что рядом был Альерао. У мальчишки блестели от мясного сока и жира губы, сияли глаза, он открыто смеялся и рассказывал, как жил в бегах, как воровал еду, а однажды украл мешок с зерном, и не мог придумать, что с ним делать, пока не догадался приманить на него птиц. Тогда он наелся почти досыта. - Бедные глупые птицы. - Наверное, они тоже были голодны. Я сделал доброе дело: и их от мук избавил, и себя, - смеялся ойми, хищно скалил острые клыки. Далеко на западе закатывались за горизонт луны, почти полные, снова почти вставшие в одну линию - близилось зимнее троелуние. - Нье боишься - Альерао придвинулся к повелителю почти вплотную, заглянул в глаза. - Вдруг, я снова сведу тебя с ума - Больше, чем уже есть Вряд ли, сокровище. - Кто знает У губ Альерао был привкус крови, а клыки почему-то казались острее и царапали губы Скандиса. А потом коснулись его горла, в легком намеке на укус. Наг откинул голову назад. Это было почти не больно, и походило на неумелую ласку больше, чем на что-то еще. - Вот так, - прошептал ему напившийся крови ойми, целуя и слизывая еще вытекающие из ранок капли, - останется след. - Ничего, пускай, Мне нравятся следы от твоих клыков. Вернулись в Янтарный Дворец они перед самым гонгом, изрядно озадачив стражу на воротах своим видом. Складывалось впечатление, что Государь и его жених то ли подраться в Нижний город ходили, то ли между собой устроили сцену: одежда у обоих была в почти незаметных, но все же пятнах крови, в пепле и золе, руки в холодной озерной воде тоже не отмылись как следует. В общем, вернулись два неопрятных чучела. Но улыбка на губах Государя блуждала счастливая. Майсар узрел вернувшегося ойми и всплеснул руками. Альерао только махнул рукой, соглашаясь без споров и шипения отдаться в руки опытных гаремных рабов, чтобы привели его в порядок. Он был сыт и страшно хотел спать. Просто свернуться калачиком и уснуть до заката. И усмехался с некоторой долей ехидства, представляя себе, каково будет Государю вершить государственные дела сегодня, не спавши ни минуты. Скандис вершил их вполне успешно. Ровно настолько, чтобы вовремя сообразить, что как-то странно вибрирует шкатулка, преподнесенная ему в дар. И накрыть ее собой. Из-под резной крышечки брызнуло ярким светом, но ничего больше не случилось. И на себе он, тщательно просканировав свое состояние, ничего нехорошего не заметил. Разве что темное пятнышко в ауре... а, нет, показалось. Дар был от неожиданно присланного в благословенный Маннузавар посольства Инбариса. - Надо было поспать... Но спать было попросту некогда. Государь с тоской вспомнил жесткое ложе ойми в темной и прохладной комнатке, подавил зевок и кивнул: - Пусть войдут, что царице понадобилось от меня, интересно Двери в тронный зал распахнулись, впуская непрестанно кланяющихся, одетых в отороченную мехами и наверняка страшно жаркую даже для здешней зимы одежду, людей. Скандис начал было что-то говорить, наткнулся взглядом на чьи-то глаза и потерял дар речи. Словно с разгону ухнул в зеленые озера, чистые и пронизанные светом. В груди что-то зашлось, как будто сердце огладили прохладной ладонью. Скандис встряхнул головой, пытаясь осознать, что произошло. Мысли разбегались, как перепуганные мыши. Он не мог отвести взгляда от высокой, крутобедрой и пышногрудой красавицы, с длинной толстой косищей цвета старого золота, перекинутой через плечо. Он собрал остатки воли, отправил куда-то вдаль одно слово: "Спаси". И вода чар сомкнулась над разумом. Вместо спокойного сна был кошмар. Альерао метался по постели, царапал свое горло, словно его душил ошейник, хрипел что-то неразборчивое. Перепуганный не на шутку, Майсар накапал в чашу с вином маковой вытяжки и силой напоил беднягу, погружая в сон без сновидений, тяжелый, как свинец. Ничего, пусть лучше он ответит перед Государем за то, что ойми проспит трое суток подряд, чем мальчик будет мучиться. Скандис улыбался девушке, цвел как майская роза, сыпал комплиментами. Та благосклонно кивала и томно хлопала ресницами. Послы переглядывались и втихомолку радовались: кажется, цель посольства будет достигнута, и грозный повелитель Уммры согласится на брак с царевной Ингис. - Я никогда не встречал более прекрасного создания. Ингис польщенно потупилась: - А я столько слышала о вас, Государь. Мне так лестно... Скандис продолжал разливаться речами, сладкими как патока. Придворные, а особенно, советники только качали головами: Государь забыл обо всем, словно это не он считанные дни назад сходил с ума по своему ушастому нелюдю. Теперь же, вечером, он даже не зашел в Ночной дворец поинтересоваться, почему Альерао не вышел после вечернего гонга. И глаза были пустые, обмороченные, словно пытался понять, что не так с ним, но не мог. Проблема была в том, что никто из советников магией не владел, и помочь Государю не смог бы. А ойми спал, опоенный. А неведомое в этой части мира заклятье продолжало опутывать сердце и душу повелителя сетями все прочнее, создавая в нем уверенность, что все в порядке, и он просто встретил лучшую в мире женщину, ту, которая достойна быть рядом и стать матерью его детям. Царевна его в этом не разубеждала. Через три дня Скандис созвал советников. - Я женюсь. - На ком, Государь - осторожно уточнил Кархиз Манор. - На царевне, разумеется, на ком же еще - А как же ваш жених Ойми - Кто - несказанно удивился Скандис. - Какой жених Советник, вы слишком много работаете. Или я забыл, что кто-то из предгорий сватался - Ваш жених, ойми Альерао, - твердо повторил советник. - Которого вы отпустили из наложников, объявив свободным, и который сейчас живет в Ночном Дворце с остальным вашим гаремом! Скандис покачал головой: - Советник, вы безумны. Наложники, женихи... Не читайте на ночь любовных сочинений. - Как скажете, Государь, - аштэ Кархиз переглянулся с остальными, увидел на лицах тревогу и снова попытался добиться внятного ответа от обмороченного каким-то неведомым, но, несомненно, очень сильным колдовством Государя: - Так что делать с вашим гаремом - О них заботится Майсар, с чего вам тревожиться... А, понимаю, присмотрели себе там кого-то Не стесняйтесь, берите, у меня много прекрасных птиц. На этом совету были даны указания насчет организации свадебных торжеств, и повелитель умчался в сокровищницу, выбирать подарок невесте. А немного позже, вечером, после прогулки по саду, снова вызвал советника по внутренней политике и распорядителя гарема. - Кто-нибудь изъявил желание взять себе моих птиц Нет Тогда подготовьте все, чтоб перевезти всех, включая гаремных рабов, в Лашшан. Расставаться с гаремом Скандис не собирался, еще чего. Но увезти их подальше от будущей жены - это необходимая предосторожность. Майсар, было, хотел заикнуться об ойми, но советник Манор предостерег его взглядом. И уже после, выйдя от Государя, сочувственно сказал: - Эта ведьма его опоила чем-то, не иначе. Или еще как-то зачаровала. - Не ведьма, - шелестнул бесплотный голос. Айтэ Сэлти, тихая тень, все видящая, все знающая, лучшая из воплощенных Теней, вернулась во дворец недавно, принесла вести из западных областей о том, как умело справляется новый наместник. Или из северных. А может, выбралась из подземелий, где спала долгие месяцы, никто не знал, откуда она приходит и куда исчезает, разве что Государь. Мужчины вздрогнули и разом низко поклонились тени. - Кто же тогда, айтэ - Сам Повелитель, - Айтэ Сэлти поклонилась в ответ. - Государь спас нас от гибели, закрыв собой от чужого проклятия. Но его разум ушел блуждать лунными тропами. - Это можно исправить, айтэ Сэлти - спросил, в волнении крепко сплетя пальцы, Майсар. За повелителя он переживал так же, как переживал бы за собственного сына. Тень устремила похожий на две звезды взгляд в окно. - Это неведомо мне. Но нужно верить в Государя. Он осознает, что с ним что-то не то. С другой стороны, не вы ли умоляли его жениться ради наследника - Но... - не нашелся советник с ответом. Ну, да, жаль ойми, но королевство еще жальче. Трону нужен наследник, а не от ушастого же его ждать А по любви там, или не по любви женится Государь, это неважно. Майсар распрощался с советником, отправился собирать своих пташек в неблизкий путь. Айтэ Сэлти растаяла, отправилась к царевне, глянуть, хороша ли будет жена у Повелителя. Всем хороша была царевна Ингис: и красотой, и женской статью. И умом тоже не обделена была, сразу поняла, что не нужно настаивать на том, чтобы женишок приказал удавить всех богопротивных наложников. Пусть сначала уберет их из дворца, а там и вовсе забудет о них. Она постарается, чтоб забыл. Потом можно будет подослать людей, тихо отравить всех в этом самом Лашшане. Она пока не знала, где это, но подозревала, что не слишком далеко. Айтэ Сэлти внимательно наблюдала за ней, оценивая, выносит ли наследника. У девушки была узкая талия, но достаточно широкие, округлые бедра. И грудь вполне хороша, должно быть много молока, чтобы выкормить ребенка. И кожа ровная, с легким загаром - значит, здоровая девка, да и коса тому свидетель, у больных волосья так не растут. Что ж, свое предназначение выполнит, решила Айтэ Сэлти. А большее... Как-то уж слишком она вовремя подвернулась на глаза Государю, обеспамятевшему от злых чар. Да и взгляд у нее Тени не нравился, холодные глаза были у царевны. "Умной себя считаешь - посмеялась про себя шпионка. - А зря, была б умной, не так бы себя вела, к советникам бы на поклон сходила, к государю присмотрелась, птиц его оставить велела. А так улетит от тебя он, уползет". Свадьбу назначили через три дня. Государь не хотел тянуть змею за хвост и ждать чего-то. Даже родителей своей нареченной. Словно что-то подстегивало его, подталкивало изнутри, кололо в сердце: скорее-скорее-скорее! Портной, которому заказали свадебное платье, алое с золотом, удивился, но промолчал. Куда подевался предыдущий жених и его наряд, спрашивать было боязно. Майсар сидел рядом со спящим ойми, качал головой - что же будет-то. Утром были готовы закрытые повозки для его подопечных и рабов, целый поезд со всем необходимым. Лашшан уже долгое время служил домом только семье садовника, который ухаживал там за дивным розовым садом, еще матушкой Государя посаженным. Там требовалось сменить обстановку, сделать мелкий ремонт, но все равно, гаремных пташек отправляли немедленно, словно Государь не желал видеть даже напоминаний о том, что у него кто-то был, кроме невесты. Майсар с тоской простился с Янтарным дворцом. Он подозревал, что вряд ли уже вернется туда. Пока в Ночном Дворце будет заправлять царевна Ингис - точно не вернется. Было страшно бросать Государя вот так, но что он мог сделать Скандис - взрослый, сильный, он справится, а у Майсара на попечении пятеро мальчиков, которым нужна и помощь, и отческое наставление, и утешение. И беречь их, пуще своей жизни беречь, чтобы ничего не случилось. Государь справится с чарами, первым же делом спросит, как там его птицы. И главное, - он погладил растрепавшуюся косу ойми, спящего каменным, нездоровым сном, - беречь сероглазого, не дать ему сбежать. Хотя... будет ли рваться Это Государь за ним по всей стране промчался, а ойми что делать станет Не в добрый час принесло это посольство ко двору повелителя, посмеялись боги. Ну, может, есть у ойми разум, поймет, что не по своей воле его жених памяти лишился. Так, спящего, ойми и перенесли в повозку к остальным птицам. Мальчики обсели его, прижались, как к старшему, которого самого сейчас надо защитить. Удивительно, как быстро Альерао расположил их к себе, всего за один вечер. И поезд тронулся, выкатываясь из ворот Янтарного дворца под надежной охраной полусотни конников. Скандис равнодушно глянул вслед и отправился выбирать будущей жене кольцо для венчания. Перебрал сотню, потом махнул рукой, взял первое попавшееся - все хороши. На любое чары лягут. Собрался уже было уйти, но упал его взгляд на тоненькое, узорчатое колечко со звездчатым камнем странного цвета, не белым и не серым, а словно синяя звезда сквозь туман сверкает. На девичий пальчик широковато, на мужской - узко. Повертел его повелитель, подумал, и убрал в шкатулку, поставил ее отдельно, на самый верх. Что-то в памяти дрогнуло, но сомкнулись чары обратно. В зимнее троелуние отгремела пышная свадьба, с огненной потехой, с народными гуляниями, с угощением, которое выставили для всех на самой большой площади благословенного Маннузавара. Не переставая, звонили колокола храмов, громом гремел большой гонг на башне Маннуза. Радовались люди радости своего Государя. Скандис улыбался, обнимал молодую жену, смотрел ей в глаза счастливо. А в Лашшане гладил по волосам проснувшегося ойми Майсар. - Себя не уберег наш Государь, нас спасти сумел, сам памяти лишился, тебя и вовсе не знает и не помнит. Только и надеяться, что душа у него пробудится от чар. - Мне нужно туда, Майсар, к нему, - порывался немедленно встать Альерао, но долгий сон выпил из него все силы, снова, как в тот раз, когда привезли его на рабский торг в Маннузавар. - Я же видел это, во сне видел, а проснуться не смог! - Лежи, ты ничем там не поможешь, а навредишь себе или ему с легкостью. Сам приедет сюда, как только жена дитя понесет. Альерао горько усмехнулся: - Вот и вышло по слову советников, да, Майсар Все, как хотели: жена, и дети будут, наследники. Нье бойся, я нье стану сбегать. Некуда мне бежать больше. - Отсыпайся, отъедайся, тебе еще Государя обратно тащить. Ойми промолчал. Почему-то ему упорно казалось, что ждать им появления Скандиса в Лашшане очень долго. И если кто его здесь и дождется, то это он. Остальные птицы разлетятся кто куда, вырастут, повзрослеют, влюбятся и улетят из замка. И останется он на попечении Майсара один, как капризная жена, с тремя десятками гаремных рабов и целым замком, но в полном одиночестве. Распорядитель ушел успокаивать остальных пташек. Время в Лашшане тянулось медленно, и дни были все одинаковые, и ночи, когда Альерао, придя в себя и набравшись сил, выбирался на охоту, тоже разнообразием не блистали. Он находил утешение в том, что возился с мальчиками, учил их всему, что знал сам: грамоте, чтению, основам естественных наук, развитию которых был сам свидетелем, рассказывал им об истории их родной страны и сопредельных стран, и даже о том, какие страны лежат за Янтарным морем и великой пустыней Кханд. - А в самой пустыне живет удивительное племя кочевников, по которому ей и дали имя Кханд. На их языке это значит "живой песок". Они разводят таких животных, которых вы никогда здесь не видели. У них лапы широкие, как любимое блюдо нашего повара, а из шерсти ткут дивные ковры. - Майсар, ты нанял моим птицам учителя - удивился в коридоре Скандис. Судя по оханию распорядителя и смеху Государя, Скандис явился в качестве сюрприза. - Тише, птицы, Государь почтил нас своим вниманием, но это нье значит, что нужно вскакивать и нестись сломя голову, - прозвучал ровный, негромкий голос с забавным акцентом. - Нийонэ, выпрями спинку, дитя, разверни плечи. Представь, что ты - гордый сын пустыни, и за плечами твоими висит тугой лук из рогов нама, а на бедре - колчан лучших стрел, древки которых выточены из кости. - Он мне уже нравится, - Скандис вошел в комнату, осмотрел всех, явно слегка удивился при виде ойми. - Любопытно... Майсар, откуда такое чудо в моем гареме Распорядитель растерялся, но все же ответил: - Я купил его, Государь. - И как давно - Скандис приблизился, провел ладонью по щеке ойми. - Странное создание. Красивое, будоражащее. Но странное. - Что же ты нье спросишь меня, Дис - ойми поднял голову, глядя на Государя с насмешкой и затаенной печалью. - Раньше я думал, что лишь у людей память короче мышиного хвостика, а теперь вижу, что и у одного чернохвостого Змея она нье длиннее. - Что - Скандис опешил. - О чем ты говоришь Кто ты такой Ойми поднялся, провел пальцами по шее повелителя, словно в нежной ласке. - Здесь, посмотри в зеркало, четыре маленьких шрама. Ты сам позволил оставить на тебе мой след, и на запястьях у тебя такие же, от моих клыков. Скандис опустил взгляд на запястья, поднял их к лицу, осмотрел шрамы. - Но я никогда в жизни тебя не видел, я тебя не помню! - Я помню, этого достаточно. Я все помню, астэро. Ты едва нье убил меня и спас мне жизнь, изнасиловал и научил получать удовольствие. Назвал женихом и забыл об этом, - Альерао усмехнулся. - Хороша ли твоя жена, астэро - Прекрасна, как рассвет над озерами, - отрезал Скандис. - Хватит. Понятия не имею, кто ты такой, но я здесь не для того, чтобы играть в загадки. Майсар, пришли самого обученного наложника. - Да, Государь, - склонился в низком поклоне распорядитель. И через полчаса в комнату, приготовленную для повелителя, явился ойми, тщательно подготовленный рабами. Он даже не протестовал, понимая, что особой нежности ждать от беспамятного Скандиса не приходится. - Значит, мы были знакомы раньше - Да, Государь, - ойми остановился у постели, сбросил с себя темное покрывало, оставшись в шелковой длинной сорочке, перехваченной тонким серебряным поясом, с присобранными широкими створчатыми обручьями рукавами. Его волосы были заплетены в свободную косу, и повелитель видел, что на горле его нет ошейника. - Что ж... Раз меня все время спрашивают о моем женихе-ойми, стало быть, это не массовое помешательство. Иди сюда. Я могу стереть тебя из памяти разума, но не из памяти тела, если мы и впрямь были столь близки, оно вспомнит тебя. Альерао загнал далеко вглубь своей памяти страх, расстегнул пояс и обручья, развязал шнурок на горловине и позволил шелку стечь по своему телу, перешагнул его. И забрался на постель, садясь рядом с Государем. - Ты позволишь мне сделать все самому - Да, конечно. Ойми еще помнил, какие ласки любит его астэро, супруг - не супруг, помнил, как довести его до несдержанного рыка, хотя с того момента, как их отправили в Лашшан, прошло больше года. Тело Скандиса его тоже помнило, а разум Государь отпустил на волю, так что можно было даже поверить, что все по-прежнему. Но он не обманывался, целуя его, лаская его тело, принимая в себя и замирая на мгновение, чтоб переждать боль - не обманывался ни на секунду: Скандис снова забудет его, едва переступив порог замка. И в конце, доведя повелителя до вершины, прильнул к его шее, оставляя еще одну метку. Он и сам не знал, для чего. Его обняли, нежно и крепко. - Останься до утра. - Хорошо, астэро, - согласился ойми, прижимаясь к сильному телу, которое не могли обмануть никакие заклятья. - Астэро - улыбнулся Скандис. - Пока еще да, Дис, - согласился Альерао. - Пока ты не вспомнишь. Или не прикажешь иного. - Я привык верить себе и не доверять магии. И тебе я тоже верю. - Я найду способ снять это, ты сам говорил мне, что от любого проклятья есть возможность избавиться, - горячо пообещал ойми, обнимая повелителя еще крепче. -Да, возможность есть. Но я не проклят. Магией мне стерло память, какие-то ключевые события в жизни. Стерло именно тебя. Ойми промолчал, только улыбнулся ему: проклят был не Скандис, а он, и это лишь из-за его проклятия пострадала память Государя. Словно сами боги подтверждали: ойми не искупил своей вины и не отринул гордыню, не научился смирению. Скандис задремал, нежа Альерао в объятиях. Уехал он поздним утром, еще раз на рассвете взяв ойми, сонного и расслабленного, теплого и нежного. Но стоило ему подъехать к столице, воспоминания о чудном нелюде, сероглазом и с волосами цвета закатного шелка, потускнели, словно подернулись илом, и ушли на дно его разума. Скандис отправился к жене. - Скучала по мне, милая Царевна Ингис, уже носящая его ребенка, прекрасно понимала, куда и зачем отправился ее супруг. И, как и всякая женщина и жена, легко углядела оставленные ойми следы, хоть магия нага и затянула ранки уже к утру, четыре свежих шрамика еще ярко выделялись на светлой коже Скандиса. Но устраивать сцен она не стала, улыбнулась: - Конечно, мой драгоценный супруг. Твой сын уже толкался, я хотела сказать тебе это. Скандис положил ладонь ей на живот, улыбнулся счастливо: - Красавец будет, весь в тебя. - Надеюсь, что нет, - она рассмеялась, - мальчик должен походить на отца, у нас считается, что тогда он будет счастлив. Где ты был, расскажешь - В Лашшане, навещал Майсара и птиц. - И как им там живется - Ингис старательно делала равнодушный вид, хотя ей хотелось сплюнуть и устроить истерику. Мерзость какая! Ее просто до бешенства доводил обычай Уммры брать на ложе мальчиков. - Неплохо вроде бы. Идем, я привез тебе подарков с недавнего торга. Ингис подала ему руку, позволяя помочь подняться и повести себя. Все здесь должны были видеть, что Государь принадлежит ей, даже если и навещает своих "птиц". Ничего, вот улучит она возможность, и избавится от наложников. Надо только потерпеть. Скандис отвел ее в спальню, где слуги уже раскинули прекрасные ткани, мерцающие легким сиянием. Она восторгалась, благодарила, даже позволяла себя целовать. Пусть физическая близость и вызывала у нее сейчас только одно желание - бежать в купальню и очистить желудок, а потом искупаться, Ингис умело соблазнила повелителя, демонстрируя ему, как смотрятся эти ткани на ее теле, все еще прекрасном, даже в положении. - Ты прекрасней всех звезд на ночном небе, милая, - глаза Скандиса мерцали янтарным свечением. - Скажи, что никогда не возьмешь на свое ложе никого, кроме меня, - вкрадчиво попросила женщина. Скандис рассмеялся: - Невыполнимых обещаний не даю, милая. - Но почему - обиделась Ингис. - Разве тебе не хватает меня - Милая, я люблю тебя, но магия не терпит уклончивости, а я все-таки бессмертный бог. - Значит, я буду стареть, а ты останешься так же молод и прекрасен - потрясенно прошептала женщина. Как-то она совсем упустила из виду такую "мелочь". - Но пока и ты молода и прекрасна, дорогая. Ингис расплакалась, в глубине души холодно и трезво оценивая возможность лишить "бессмертного бога" его бессмертия. Как она уже успела узнать, родители Скандиса умерли, были убиты, значит, не столь уж и бессмертны эти боги. - Не плачь. Твои слезы разрывают мне с-с-сердц-с-с-се, - Скандис отчего-то смеялся. - Ты! - она стукнула кулачками по его груди, рыдая еще горше, но не так, чтобы выглядеть при этом уродиной. - Тебе смешно! А я не хочу умира-а-а-ать! - Ты не умрешь, правда, я же бог. Посмотри на Майсара, выглядит на пятьдесят лет, а ведь ему все девяносто два на днях исполнилось. - Не хочу я в девяносто два на пятьдесят выглядеть, - все еще всхлипывая, капризно надула губки Ингис. - Но я верю, что ты что-нибудь придумаешь. - Придумаю, милая, не сомневайся. Рождение долгожданного наследника праздновала вся Уммра, от побережья Янтарного моря и пиков Ирваштора до границ с Кхандом и Инбарисом, впрочем, Инбарис тоже праздновал. От царицы Саврис прибыла поздравительная делегация, ее глава тонко намекнул, что повелителю нужно постараться, чтобы и на трон Инбариса было кому воссесть. Власть в этой стране наследовалась по женской линии. Скандис заверил, что в следующем году будет у царицы внучка. Ингис незаметно поморщилась: такими темпами она превратится в изношенную самку прежде, чем найдет способ устранить супруга так, чтобы ни одна сволочь здесь, в Уммре, не подкопалась. Айтэ Сэлти усмехнулась, отметив эту тень на лице жены Государя. И за что ж Тень сперва посчитала ее умной - Государь, она желает вас устранить. - Я знаю, Сэлти, - тихо ответил Скандис. - Но у нее не получится. - Прикажете после рождения дочери избавиться от матери Государь задумался, глядя на жену. Избавиться Нет, зачем же Пусть живет, взаперти, в Ночном Дворце, как и полагается любой добропорядочной жене уважаемого мужчины. Ни в чем нуждаться не будет, слуги, рабы и рабыни, наряды и украшения, диковинки со всех концов света - все у нее будет. Кроме свободы. - Как прикажет Государь, - Айтэ Сэлти улыбнулась во все свои треугольные зубы, белые на черном лице. Что-то было не так с самого утра. Как-то слишком нежно улыбалась супруга, Скандис, конечно, порадовался ее ласковому настроению, но про себя задумался. Никогда он на ее счет не обольщался, и когда Айтэ Сэлти сказала, что царевна попробует его устранить, даже не возмутился. Это, как идеальный кирпичик, уложилось в здание ее характера. Сыном Ингис не занималась, почти сразу же после рождения скинув его на нянек-рабынь и кормилицу, крепко перемотала грудь и три дня мучилась от перегорающего молока, но грудь младенцу так и не дала. Еще один кирпичик. Теперь Ксандрис отказывался признавать мать. Полугодовалый малыш охотно шел на руки к отцу, к нянькам, к воинам стражи, но разражался диким ревом, стоило Ингис протянуть к нему руки. Скандис вынужден был даже попросить теней не подпускать Ингис к сыну. Воспитанием сына он занялся сам, в ультимативном порядке перевесив большую часть обязанностей на советников. Это был его сын, и Скандис полной мерой хлебнул и ночного недосыпа, и детских колик, и режущихся зубок. Но своего добился, малыш начинал счастливо улыбаться сразу, как видел отца. Когда он не спал, а повелитель вынужден был работать, мальчик играл на теплых коврах и покрывалах в кольцах отцовского хвоста. Когда спал, Совет ходил на цыпочках и говорил шепотом, потому что Государев хвост обвивал колыбель сына, легонько ее покачивая. - Нужно разводиться с Ингис... Найти другую жену, которая станет матерью моему сыну. Совет дружно промолчал, послав Государя недобрыми взглядами куда-то... в Лашшан. Скандис посмотрел вопросительно, но никто так толком и не пояснил суть неодобрения советников. И вот сегодня Ингис была как-то слишком мила и ласкова. - Господин муж мой, позволь мне прогуляться по городу Служанки говорили, что на торг привели целый табун каких-то особенных коней, я хотела посмотреть, - женщина ластилась к нему, словно невзначай, касалась его рук, прижималась к плечам. - Только в сопровождении слуг, милая. - Вообще-то, я хотела пойти туда с тобой. Ты ведь прекрасно разбираешься в лошадях, - Ингис потянулась к нему, перекинула ногу через бедра повелителя, откровенно предлагаясь ему. - Прогуляться с любимой женой... заманчиво, - Скандис обнял ее за талию, по-девичьи тонкую. - Я согласен, - последнее он промурлыкал интимно. Фальшь в ее вздохах и стонах он уловил еще с первой их ночи. Да, ее обучали показывать супругу, что он прекрасен на ложе любви. Вот только не научили тому, что телесная любовь не есть что-то нечистое и мерзкое. Как бы Скандис не старался, доставить супруге удовольствие по-настоящему не мог. Она зажималась, закрывалась в ракушке своих фальшивых стонов, и отсекала от себя все чувства, испытываемые телом. Повелитель злился, утешался тем, что скоро отправится в Лашшан, уж там-то птицы расстараются. Когда они выехали в город, мысли его занимали именно птицы. Он придумывал, что бы такое привезти своим наложникам, чтобы порадовать их, и как раз вспомнил, что любимая звезда его гарема, странный и странно притягательный ойми, без которого не обходился ни один его приезд в Лашшан, просил привезти ему новых книг. Лавка, куда приезжающие со всех концов мира купцы традиционно сносили все привезенные книги, в городе была одна, и Скандис как раз повернул к ней, когда его буквально накрыли собой тени. Он покорно замер, не шевелясь, пока тени не рассеялись вместе с парой арбалетных болтов. Стрелка нашли, но даже тени не успели его схватить до того, как он принял быстродействующий яд. - Не бойся, дорогая, такое бывает. Едем. Может, ей и удалось бы выдать злые слезы за искреннее переживание за него... Хотя, поразмыслив, Скандис пришел к выводу, что лицедейка из его жены не самая лучшая. - А где же те самые особенные кони Кони были, здесь супруга не солгала. Ничего особенного: обычный табун из Солкариса, хотя в столицу, конечно же, приводили лучших из лучших. Скандис для порядка погладил их, осмотрел, но никого не выбрал. У него пока было два лучших жеребца по эту сторону Янтарного моря, и быстрее, выносливее и красивее Алайдана и Оккуара еще не родилось в табунах. Хотя, - Скандис усмехнулся сам себе, - может уже и родился кто-то, но еще не подрос настолько, чтобы тягаться с любимцами Государя. - Милая, хочешь посмотреть еще что-то Ингис отказалась. По пути в Янтарный дворец ей стало плохо, и вовсе не от страха, как уверяла царевна. Она снова была беременна. - Надеюсь, что будет девочка, прекрасная как ты, - только и сказал Скандис. Царевна разрыдалась. Она-то надеялась, что задуманное сегодня удастся, и ее дочь, ее пропуск на трон родится, никогда не узнав отца. Но не вышло. Скандис кликнул рабынь, велел успокоить госпожу. Второе покушение было организовано умнее, тоньше. Ингис сама уже ничего не делала, а убийца подстерегал Государя в городе, во время обычного для Скандиса проезда по гильдиям, правда, этому наемнику кто-то должен был сообщить, когда Государь собирается наведаться в город. Твердо установленного времени для этого у него не было. - Хватило ж ума нападать около Гильдии ассасинов... Этого наемника успели допросить, и повелитель только хмыкнул, услышав, кто его нанял. Нет, имя царевны не прозвучало, зато было названо другое, имя ее доверенного человека, члена постоянного посольства Инбариса в благословенном Маннузаваре. - Прикончите его, - Государь обратил змеиный взгляд на ассасинов. Посла убили тихо, инсценировав удар, для пожилого человека, полнотелого и непривычного к жаркому климату Маннузавара, в этом не было ничего необычного. Скандис посочувствовал Ингис в ее потере. Супруга недолго убивалась - вторая беременность давалась ей тяжелее, чем первая. Почти все время она проводила в Ночном Дворце, изредка, в хорошие дни, появляясь в обществе Государя. Скандис оберегал ее, как мог; еда, развлечения, милые безделушки - все для того, чтобы супруга выносила красавицу-дочь. Но были дни, когда ему все становилось противно до такой степени, что он бросал все и уезжал в Лашшан. На день, не больше, больше не получалось. Привозил ойми книги. Играл с ним в чекомат. Смотрел, как ушастое аловолосое чудо танцует, в одних только шальварах, изгибаясь, как будто в его роду были родичи самого повелителя. Долго такое зрелище в здравом рассудке вынести было невозможно, он сметал ойми на ковер, на ложе, куда получалось, зацеловывал нежную кожу до алых следов... И все равно каждый раз оказывалось, что Альерао все сделал сам. Страстно, жарко, но не так, как Скандис сам взял бы его. Повелитель отдавал себе отчет в том, что были моменты, когда ему хотелось втрахать послушно-непокорного ойми в кровать, чтобы кричал от боли пополам с наслаждением. Но тот не позволял. Да, именно так. Словно отводил его от какой-то черты, переступить которую было смертельно опасно. - Тебе нравятся книги, что я привез Альерао ласково улыбался, стирая с его лба капли пота: - Да, астэро, благодарю. Особенно новый трактат Байлоха Леззинского "О мире". - Я привезу потом еще, - Скандис блаженствовал. - Расскажи о себе - Что тебе рассказать, астэро Хочешь узнать, как однажды я попал на Утмар - Утмар Но этот остров затонул две тысячи лет назад, когда проснулась огненная гора... - Да. Это я разбудил ее недра, - сладко и опасно усмехался ойми. - Ты - ахнул Скандис. - Но как Зачем - Ты, в самом деле, хочешь это узнать - мальчишка поднялся, демонстрируя наливающиеся цветом отметины на коже и немного прихрамывая, принес миску с ароматной водой, полотно и принялся обтирать Государя от пота, семени и масла. Потом придвинул поднос с фруктами и орехами в меду. - Конечно, интересно же узнать о тебе. И о прошлом, которое скрыто от нас. - Не самая веселая история, - предупредил ойми, выбирая спелую, крупную виноградину, оторвал ее от кисти и ловко вложил в открывшийся рот Государя. - Но ты сам пожелал. Слушай. Это было во дни правления Датто Шестого, прозванного еще Одноглазым. Утмар тогда уже перестал быть пристанищем морских разбойников, превратившись в одно из богатейших государств мира. Центр развития наук, туда стекались ученые, и среди них был мой тогдашний хозяин, Кенно Шоан. У него мне жилось почти так же, как сейчас: я учился, получал все, что хотел, кроме, пожалуй, утех на ложе. Кенно не был евнухом, но в одном из его экспериментов повредил что-то... тогда я не разбирался в медицине, и ничем помочь ему не мог. - И что же случилось далее - Скандис наслаждался виноградом, рассказом и компанией ойми. Тот сунул ему в рот еще виноградину, чтоб жевал и не прерывал его речь, и усмехнулся: - Кенно был воистину гением в механике. Он научил меня математике и сделал это так, что я полюбил эту сложную науку, и захотел развивать свои знания дальше. Я ассистировал ему в его опытах, и знал о них больше, чем Кенно записывал в свои папирусные свитки. Он вообще мало что доверял бумаге. Скандис только кивал и жевал. Хотя уже начинал понимать, что к чему. И с каждым словом Альерао убеждался, что прав. Кенно Шоан создал машину, которая могла заменить рабов и тягловый скот на мельницах, на подъеме тяжестей, строительстве, добыче руд и драгоценных камней. А еще ее можно было приспособить в качестве движителя для нового типа кораблей. Честолюбивый ученый жаждал славы и признания, и приплыл на остров именно за ними, показать свое детище правителю, который слыл большим меценатом. Но Кенно не учел одного: там, где он видел лишь мирное применение, правитель Утмара узрел огромный потенциал для военного дела. Утмар, при всем своем богатстве и великолепии, был мал. А население его становилось все больше. Скандис внимал рассказу, время от времени понимающе хмыкая. - Когда правитель Датто приказал дать Кенно все, что он пожелает, чтобы тот построил ему движители для военных триер, мой хозяин отказался. Тогда его забрали в Черную башню, все бумаги, записи и модели движителей перевезли во дворец. Ну, и меня, как единственное оставшееся имущество Кенно, забрали тоже. Правитель положил на меня глаз, и деваться мне было некуда. Но, как бы Одноглазый ни хотел меня, движители он жаждал больше, и меня отправили в пыточную к Кенно, тот обмолвился, что я помогал ему в опытах. Но я уже тогда умел выглядеть безмозглой куклой, а разводить сырость и рыдать до хрипоты - еще лучше. Меня даже не пытали особо, только побили плетьми и вернули. А вот моего хозяина запытали до смерти. Но перед этим нам с Кенно удалось перемолвиться парой слов. Он сказал, что сделать, чтобы самая большая из его моделей, почти настоящая, заработала, но не правильно, а так, чтобы устроить взрыв. Я должен был уничтожить всю мастерскую, чтобы никто не смог восстановить движители по моделям и чертежам. Но... - ойми устремил взгляд куда-то вдаль, за окно, и на губах у него играла холодная и жестокая улыбка, - ...я был зол на утмарцев. Они убили прекрасного человека, лишив мир светоча знаний. Я хотел стереть их с лица земли. Как мне удалось выкрасть движитель, перевезти его к жерлу спящей огненной горы, я не стану тебе рассказывать, Государь. Это было нелегко и очень... противно. Но я сделал это, запустил модель, сменив несколько деталей, и убил тех, кто мне помог. А сам кинулся в рыбацкую деревушку, украл лодку и что было сил погреб прочь... Ночью я увидел огненное зарево в полнеба, потом до меня донесся грохот, словно с неба рухнули горы. А потом... Я думал, море выплеснется на сушу до самого Кханда, такие были волны. Боги хранили меня, я не утонул. Да и вообще, выжил... - А остров хоть красивый был - Утмар был прекрасен, как жемчужина на глади моря. Белые и черные скалы, зеленые холмы, виноградники и оливковые рощи чередовались с городами из розового и голубого мрамора, зеленые свечи кипарисов и поля роз источали божественные ароматы. Там были очень красивые люди, астэро. Их потомки все еще живут на побережье Янтарного моря, кто-то спасся, несомненно: моряки, рыбаки, возможно, кто-то из жителей побережья, успевшие сесть на корабли и отойти подальше от гибнущего Утмара. Но правитель острова спастись не смог. Скандис улыбнулся: - Не умею рассказывать так красиво. А на меня опять покушались. - Надеюсь, те, кто пытался, понесли достойное наказание, - кивнул ойми, берясь за серебряный гребень и начиная расчесывать тяжелые черные кудри Государя. - Сожрал и не поперхнулся, - согласился наг. Альерао рассмеялся: - Ты, в самом деле, ешь людей Фу, это же невкусно! - Ну, смотря, как быстро жрать. - Хотя, если заглатывать целиком... Но, прости меня, астэро, у тебя рот так не откроется. Наг шипяще рассмеялся: - Ну, хоть кто-то догадался. - А что, люди верят - непритворно удивился ойми. - Они распустили слух, что я умею превращаться в змею целиком. Ойми покачал головой: - Ты же не оборотень, а наг, и изначальная форма все же не предполагает возможности обернуться змеей без потери человеческого разума. Или я не прав, мой Государь - Прав, - на постели заизвивалась огромная змея. - Как ж-ш-ш-ше прав. С-с-сладкий, с-с-съем. Хотя руки ойми все еще ощущали волосы Скандиса. - О, красивая иллюзия, - восхитился Альерао. - Но реальность красивее. А съесть... Съешь, астэро, - мальчишка лег, раскинулся на постели, обнаженный и прекрасный, как сон, даже в синяках и следах укусов и слишком страстных поцелуев Скандиса. Тот немедленно сбросил иллюзию и навис над ним. Альерао обвил его руками и ногами, хотя, вообще-то, ему положено было не лежать, принимая ласки повелителя, а трудиться, ублажая его. Но Скандис уже привык, что с этим наложником ничто не бывает так, как положено. - Я решил жениться второй раз. Ойми замер на мгновение, потом спросил: - На ком же, мой Государь - Не знаю, но список требований есть. Можно не любить меня, обязательно любить моих детей. Не устраивать нелепых покушений. Хорошо относиться к моим птицам. Ойми помолчал, потом усмехнулся: - Ты не отыщешь себе жену, Государь. Ни одна женщина не согласится делить тебя с гаремом, не ревнуя, а страх к тебе будет переноситься и на детей, ведь в них твоя кровь. Прости, астэро, такова жизнь. - Майсара в мужья возьму, - расхохотался Скандис. - Почему - его - как-то слишком уж равнодушно поинтересовался ойми. - У него есть опыт воспитания, он не станет ревновать, он мудр, понравится детям. И не боится меня. - Да, все верно, - Альерао улыбнулся, но ни веселья, ни радости в этой улыбке не было. - Лучшая кандидатура. - Но это все в далеком будущем. Пока что дочь даже не покинула чрева матери. - Она красива Твоя жена. - Красива, да. Столь же красива, сколь надменна. - Ты любишь ее - Не знаю, теперь уже нет, наверное. Пока вдали от нее. Ойми не стал ничего говорить больше, просто вывернулся из-под тяжелого тела Государя, оседлал его и принялся массировать широкую спину. - Как же мне хорошо. Альерао только поцеловал его в плечо. Ему тоже было хорошо рядом со Скандисом. Больно, да, душа рвалась на кровоточащие ошметки. Но он не оставлял надежды. Понемногу Государь задремал. Альерао бесшумно поднялся, вышел в купальню, привести себя в порядок, смазать синяки и укусы. Он был не из тех, кто гордится следами, оставленными господином. Хотя временами и хотелось оставить одну метку и вспоминать, что Скандис был с ним, до следующего его визита. Увы, они были так редки. Вот и сейчас Скандис проснулся, стоило ойми выйти, и унесся, не прощаясь. "Все будет хорошо", - твердо сказал себе Альерао, посмотрел в зеркало, криво улыбаясь. Верить было так трудно, но если не верить, можно лечь и умирать. Альерао читал, поглядывая временами туда, где двое его подопечных пташек играли в чекомат. Он сам научил их этой мудреной игре, которой его когда-то давным-давно обучал диххан Кханда. Он уже не помнил, как попал в Кханд, это, в самом деле, было так давно, что незначительные детали стерлись. Но диххана помнил, как и каждую свою беседу с ним. Когда его купили на большом баргуте - ежегодном празднике-торге кочевников в крупнейшем оазисе Кханда, диххан Токхуз уже был немолод, но все еще статен и даже по-своему красив. Головы кхандцы брили наголо, отращивая длинные усы, показатель мужественности. У Токхуза они достигали пояса, и каждое утро специальные рабы промывали их, умащивали маслами и заплетали в косички, на которые надевали золотые колечки по числу поверженных дихханом врагов. Ойми смеялся, что Токхузу было бы проще и легче носить эти кольца на шее, ведь из-под них и косичек было не разглядеть. Диххан ни разу не взял его в постель. Ему больше по нраву были девушки, у владыки песков был обширный гарем, самой старшей жене в котором было немногим меньше шестидесяти, а самой младшей, носившей на тот момент двадцать восьмого ребенка диххана - четырнадцать. Токхузу было интереснее вести с невольником долгие умные разговоры за пиалой чая, или играть в чекомат, или же разбирать истории давних побед и поражений. - Альерао, Государь едет. Ойми отложил книгу, пошел следом за рабами в купальню. За прошедшие три года Государь навещал Лашшан не так уж и часто. К третьему посещению он перестал пытаться напомнить Скандису о том, что тот забыл. Просто к нему на ложе приходил всегда лишь Альерао, дарил свои ласки, оставаясь до утра. И смотрел, пытаясь наглядеться на Государя, ночи напролет, лежа без сна. С каждым разом ему было все труднее отпустить нага утром, хотелось вцепиться в него когтями и клыками, пусть бьет, но не пускать. Но сегодня все было как-то не так, Скандис помалкивал, только глаза светились как два драгоценных камня. - Что-то случилось, Дис - ойми взял со столика тяжелый гребень литого серебра, сел на постель и потянулся распустить собранные на затылке в хвост волосы Государя, которые тот по какой-то прихоти взялся отращивать. - Нет, сокровище. У Альерао екнуло сердце: Скандис не называл его так уже три года, с того момента, как потерял память. Его обвил змеиный хвост. Ойми прикусил губу, чтобы болью тела прогнать боль внезапно всколыхнувшейся надежды. - Дис - гребень он все же выронил, пальцы чуть подрагивали, когда касался шершавой чешуи, проводил по ней, закрыв глаза, чтобы вспомнить. - Не скажу, что всегда буду помнить, но пока что разум прояснен. - Пусть так, нье важно, пусть хоть сейчас, - ойми потянулся к нему, заглядывая в глаза. - Я ждал тебя. Скандис поцеловал его, прижал к себе: - Я так скучал. - Ты говоришь ньеправду, зачем - укорил его Альерао, но не отодвинулся, только сильнее прильнул всем телом. - Даже если ты нье будешь скучать, я буду тебя ждать. - Я правду говорю. Я скучал, пока несся сюда. - Пыльный и потный, - усмехнулся ойми. - Идем, буду тебя отмывать. Скандис в бассейн скользнул вместе с ним, не прекращая целовать ни на секунду. И впервые за все время заключения в Лашшане Альерао отпустил себя, не сдерживаясь и не пытаясь взять все в свои руки, отдаваясь ему целиком. - Астэро, ньель, - эхом отразилось от мраморных стен. Скандис ласково шипел, нежил его в руках и кольцах хвоста. - Нье забывай меня, пожалуйста, - Альерао спрятал лицо у него на плече и радовался тому, что вода легко скрывает признак его постыдной слабости - мокрые от слез ресницы и щеки. - Я очень стараюсь, сокровище, но моего всесилия хватило только на то, чтобы вернуться. Видел бы ты меня таким, какой я сейчас на самом деле. - Каким бы ты ни был, астэро, любым тебя приму, - ойми поднял голову, поцеловал его, и поцелуй был соленым и горьким. Облик Скандиса стал меняться. Глубокие рваные раны на груди, содранная чешуя на хвосте, зарастающие шрамы, всю левую половину лица закрывали волосы. Альерао ахнул: - Нужен лекарь! Кто посмел! - и принялся осторожно омывать его раны, хорошо представляя себе боль, которую наг должен испытывать. Осторожно отвел волосы с лица. То, что скрывалось под ними, было гротескным наслоением шрамов, как кора старого дерева. - Это не тело, сейчас ты видишь то, что внутри меня. Я выбирался на свет, к тебе. Это оказалось не так-то просто, там, где я был, кошмары рвут на части так, как ни одному хищнику не разъяриться, - облик изменился на прежний. - Поэтому я все время спал. Три года. - Если бы я только знал, астэро, - вздохнул ойми, одним быстрым движением вспорол себе запястье там, где уже был короткий шрам. - Пей, нет средства от кошмаров сильнее, чем моя кровь. Скандис приник к ране, сделал один долгий глоток и отстранился. - Еще, - потребовал ойми, прикрывая глаза и снова прижимая запястье к его губам. - Хватит, сокровище, тебе же плохо станет. - Ньет, - мальчишка усмехнулся. - Нье станет. Пей же, или моя кровь течет зазря Скандис снова принялся за питье. Ойми остановил его, когда стало темнеть в глазах. - Теперь хватит. Теперь ты не будешь в своих кошмарах один. Никогда. - Теперь нас там будет двое. - А двое - это уже сила, так говорят в Кханде, - тихо рассмеялся ойми. - Только не спутай меня с одним из кошмаров. - Ну что ты, ты на них совсем не похож, - его снова прижали к нагу. - Тебе так кажется, - мурлыкнул Альерао, подставляя побледневшие от потери крови губы. Запястье дергало и болело, но что была эта боль по сравнению с тем, как болела душа Государя - Тебе стоит отдохнуть, сокровище. - Только рядом с тобой. Ты ведь снова умчишься утром. - Со мной, а как же иначе Альерао уснул в эту ночь, обвившись вокруг нага так, словно и сам был нагом. И сон они разделили на двоих, хотя там, в глубинах иного мира, куда уходят души во сне, Скандис не сразу узнал свое сокровище. Трудно опознать тонкостанное, нежное чудо в покрытом алой броней, рогато-хвостатом демоне, у которого похожести - только глаза, да еще уши. - Да уж, сложно не перепутать. Демон запрокинул увенчанную целым частоколом рогов голову и рассмеялся. - Где там твои кошмары, ньель - Мой самый страшный кошмар - меня как только не называют, а я не понимаю, кем. Ойми склонился к нему, жарко выдохнул на ухо: - Астэро мэ - это "господин супруг мой". Ньель... догадайся сам, - и лизнул в шею, прошелся горячим шершавым языком по меткам, тотчас загоревшимся. - Надеюсь, это означает "я люблю тебя" - Ньеи а тэ, это будет "люблю тебя", - фыркнул демон. - Ньель - "возлюбленный". Его снова поцеловали. Демон низко застонал, отмахнулся когтистой рукой от чего-то бесформенного, с кучей щупалец, глаз и клыкастых пастей, разрезая это нечто в лапшу. Когти у этой формы ойми были куда внушительнее, чем у телесной ипостаси. - Как тебя целовать восхитительно... - Лучше, чем в реальности - фыркнул демон, прижимая нага к чему-то тверже иллюзий, но такому же иллюзорному, как и все здесь. - Нет, так же, - Скандис обнимал его, стараясь держать в тени лицо. - Чего ты так боишься Я уже видел тебя, - демон приподнял его голову, осторожно, чтоб не ранить своими когтями-ножами, прошелся языком по шрамам, словно стирал их с кожи нага. - Это всего лишь иллюзия. Вспомни, ты говорил, чтобы избавиться от проклятья, нужно верить, что его нет. - Мое божественное всемогущество еще не вошло в силу, - усмехнулся Скандис. - Тот артефакт был не менее божественен по меркам людей. У меня нет сил верить. - Зато они есть у меня. За три года я научился большему, чем за всю свою предыдущую жизнь. Наг шевельнул хвостом. - Тебе надо познакомиться с моими детьми. Они прекрасны. Альерао фыркнул: - Если они похожи на тебя - да. Как поживает твоя супруга, Дис Между делом он продолжал отмахиваться то шипастым хвостом, то когтями, не подпуская к оберегаемому нагу порождения этого плана бытия. - Четыре раза организовывала покушения. Айтэ Сэлти не устает смеяться. Лицо демона не обладало той же подвижностью, что в реальности была у ойми, но усмешка на нем все же была заметна. - И она еще жива - Мне любопытно, что она еще придумает. Я написал ее матери, та обещала забрать дочь к себе. Умоляет отдать ей и внучку. - Испортят девочку, нье отдавай. Настоящую Государыню из нее воспитать сможешь только ты, - демон наклонился, снова лизнул сглаживающиеся шрамы. Скандис мог не верить сколько угодно - но он верил в СВОЕ всемогущество здесь, в мире кошмаров и безумия. - Тебе еще здесь не надоело - Надоело. Но мои сны все таковы в последнее время. Демон отчетливо фыркнул. - Идем, нам... например, туда, - махнул рукой наугад. Скандис протестовать не стал, направился в указанную сторону. Его подхватили под руку. - Закрой глаза. И доверься мне. Только целиком и полностью. Скандис зажмурился, своему ойми он доверял всецело, тот мог и не просить. Хотя ползти вслепую было неудобно, пришлось трансформироваться и идти ногами. Спотыкаться ему не давала крепкая рука демона, а потом каменистая равнина его ужаса внезапно кончилась, и послышался тяжелый выдох Альерао. - Ну вот, пришли. Открывай глаза, ньель. Скандис поморгал и осмотрелся: - Где это мы Вокруг расстилалась степь, вдалеке виднелись высокие, словно из тумана сотканные, горные пики, на которые Альерао смотрел с отчетливой, почти звериной тоской. - Это граница моих владений, за ней благословенный край, куда даже мне нельзя. Я тоже не всемогущ, как видишь. Граница четко выделялась резким переходом от высоких сочных трав весенней степи к бурому, словно выжженному камню. И демон остался стоять на камнях, подтолкнув Скандиса вперед. - Ничего, когда твое проклятие развеется, мы навестим твою родину. - Это нье проклятье, - усмехнулся Альерао. - Уже ньет. - Тогда мы можем отправиться туда - В реальности - да. Но я нье хочу, разве что ты укутаешь меня в глухую накидку, как положено наложнику из Ночного Дворца. - Как ты сам захочешь, сокровище. - А иначе все матери, дети которых видят плохие сны, все старики, скатывающиеся в слабоумие, все родители детей, которым никогда не стать обычными, будут идти и падать мне в ноги. Я этого нье хочу. Скандис вернулся к нему, обнял. - Я чувствую рассвет, пора просыпаться. - Завтра ты окажешься здесь, - демон кивнул на сизо-оливковую зелень степи, - когда уснешь. Кошмаров больше нье будет. - Спасибо, сокровище, - Скандис еще раз поцеловал его. Так они и проснулись, целуясь - наг своего не упускал в любом состоянии, хоть в сонном, хоть в бодрствующем. Ойми разметался под ним, обнимая, обхватывая длинными ногами, доверчиво принимая его поцелуи, не открывая глаз: разбудить его утром было не так-то просто, даже если он проспал всю ночь. В дверь деликатно поскреблись. - Государь, ваши советники... прибыли. Судя по количеству сундуков с бумагами, вам лучше к ним выйти. Альерао удивленно распахнул глаза: - Ты что, три года ничем нье занимался И зачем они перли сюда сундуки с документами За четыре дня пути от столицы! Скандис только вздохнул: - Ну, самыми неотложными вопросами я занимался. Еще присматривал за беременной женой. Потом воспитывал детей. Ойми поднялся, накинул на себя рубашку и простые полотняные шальвары. - Иди в купальню, приводи себя в порядок, я пришлю тебе раба, чтоб помог, и приму твоих советников. Что ты так смотришь Да, в Лашшане я - главный, Майсар уже год болен, и не встает с постели, а ты даже не интересовался, где он. - Майсар болен - это Скандиса явно встревожило. - Твоя жена подослала к нам убийц, - с холодной усмешкой говорил ойми. - Мальчиков защитил я, а ни в чем не повинных рабов пришлось защищать Майсару. Он убил своего противника, но и сам неудачно упал с лестницы и сломал спину. - Мой бедный старый Майсар. Скажи советникам, что я приду чуть позже, размести их где-нибудь. И если понадобится, сунь в эти самые сундуки. Выкупался Скандис быстро, встал на хвост и понесся к Майсару. Аштэ Майсар никогда, даже в лучшие годы своей зрелости, не выглядел субтильным, да и не бывает тощих евнухов, природа мстит за жестокое вмешательство в венец ее творения, заставляя тела возмещать утраченное, наращивая жир. Майсар всегда старался держать себя в форме, хотя к старости и стал расплываться. Сейчас же от него остался лишь костяк, обтянутый кожей, свидетельствующий, что Майсар был высоким. Но какой же радостью загорелись глаза распорядителя при виде Государя! - Ну, что валяешься, старый ты змей, - Скандис бережно обнял его. - У тебя тут полный дворец советников с бумагами, Государю спрятаться негде, а он валяется. - Разве Государь не отыскал самое надежное убежище за покрывалами своего возлюбленного - ядовитость Майсара от немощи тела только повысилась. - Какие покрывала, на нем штаны и рубашка, я туда и хвоста не просуну. - Вай, поганец, неужто встречал вас, Государь, в столь неподобающем виде - искренне возмутился распорядитель. - А вот сам пойди, - пропыхтел Скандис, концентрируя на кончике когтя энергию. - И посмотри, - и ткнул верного распорядителя в окончание позвоночника. Майсар, оказывается, умел ругаться, хотя за все семь десятков лет его службы повелитель ни разу не слышал от него ни одного бранного слова. Да еще как ругался! У базарных торговцев, не поделивших место, и то уши бы завяли! Правда, вскоре пыл распорядителя угас, он принялся витиевато извиняться. - Это еще не все... Уф-ф, ну и тяжелый же ты. Пей. Майсар покорно выглотал все, что ему дали. Скандис почему-то сразу принялся облизываться, еще и хвост пару раз дернулся. - Ох, надо же... Государь, я... благодарю вас, Государь, - Майсар сел, с трудом, но все же самостоятельно, посмотрел на то, как шевелятся под одеялом ноги и... расплакался. Скандис растерялся, обнял его, поглаживая по спине. - Я уж думал - все, надо приказать кому из доверенных рабов яду мне поднести, зачем жить, если только обуза Но я еще послужу вам, Государь, теперь - послужу, - прерывисто говорил в его плечо распорядитель. - Послужишь-послужишь, - успокаивал его Скандис. - Главное, в зеркало не смотри, а то удар хватит. - Что, страшный такой стал Ох, это ж теперь меня птицы испугаются - Птицы на тебя сразу перья распустят и затанцуют, - усмехнулся Государь. - Аж самому возжелалось. Майсар рассердился, но смолчал: когда-то он был красив, за то и выкупили в гарем, а после не отравили, и не отпустили. Согласие на то, чтобы стать евнухом, он дал только затем, что прекрасно знал, кто, чем и как живет в гареме. И жаждал изменить это. Если бы сейчас ему дали шанс все вернуть... он не знал, что выбрал бы. У него не было преемника, но и пожить нормальной жизнью хотелось. - Сколько лет назад ты был ярчайшей жемчужиной моего гарема - наг все-таки наполз, прижал собой к кровати. - Государь! - ахнул Майсар. Он не видел, что нет больше пергаментной, в темных пятнах, кожи, вздутых вен, морщин и прочих признаков старости. На вид сейчас ему можно было дать лет двадцать, и то от силы. Повелитель немного не рассчитал своих сил, окрыленный радостью от того, что вернулась память, и признанием ойми. Скандис явно намеревался вернуться лет на семьдесят-семьдесят пять назад по времени, судя по тому, с каким немалым опытом раздевал Майсара. И тот, слишком ошарашенный происходящим, не остановил его рук, и даже не подумал прикрыться, хотя и не следовало Государю видеть уродство своего слуги. - Смотри, как бы тебя птицы не придушили ночью шелковым шарфом, - Скандис смеялся. - За что - мысли Майсара путались от каких-то совершенно забытых ощущений. - За красоту твою. - Ты не знаешь своих птиц, Государь... Государь... - Майсара тряхнуло, как от удара молнии. Скандис все-таки сменил форму на двуногую ипостась, так было куда удобней. Где-то там, в парадных залах Лашшана Альерао разговаривал с его советниками, просматривал бумаги, спорил с аштэ Найхаром Окари, размашисто чертил свинцовым карандашом на пергаменте схемы акведуков, указывая советнику по строительству слабые места его проекта. Здесь же и сейчас стонал под повелителем прекрасный юный наложник, пусть и не раб, давно уже освобожденный от ошейника за свои заслуги. Но когда-то Майсар и в самом деле был чистейшей жемчужиной гарема Государева, его фаворитом, призываемым на ложе едва ли не каждую ночь. В зал Скандис вползал только что не с табличкой "ЛЮБИЛСЯ", облизывался, полз зигзагами и смотрел на мир с томной поволокой в очах. Альерао вскинул бровь, глядя на него, но ничего не сказал, вернулся к разговору с Найхаром, вежливо завершил его и встал. - Я прикажу подать сюда чай, Государь. Если что-то понадобится, рабы в полном вашем распоряжении, а я должен вернуться к своим обязанностям. - Как с-с-скаж-ш-ш-шеш-ш-шь, дорогой с-с-с-упруг. Советники окаменели. Ойми поклонился и покинул зал, всем своим видом изображая радушие. Если бы его спросили, ревновал ли он, он рассмеялся бы спрашивающему в лицо. Нет, он даже не думал ревновать Скандиса к его птицам, или к Майсару, или к кому-либо еще, кроме, пожалуй, его жены. Но и эта ревность длилась лишь какие-то дни, пока он не понял, что любви там нет и быть не может. Майсар попался ему навстречу, вспыхнул до корней волос. Альерао округлил глаза, оглядывая его. - О, значит, мой взор не лгал мне, и твоя душа была воистину отражением твоим. Прекрасен, как румянец рассвета на снежных вершинах Ирваштора, - ойми ласково провел кончиком пальца по зацелованным губам Майсара. - Тебе нужна помощь Больно - Ну, я немного отвык от страсти Государя... - Идем, - помолодевшего распорядителя увлекли в купальню при покоях Альерао, раздели и разложили на лавке, осматривая. - Ничего страшного, кристаллы не понадобятся. Только мазь, - заключил ойми. Майсар вспомнил, как сам выхаживал ойми и вздохнул. Сейчас тот возвращал ему заботу, не проявляя ни малейших признаков ревности. Майсар к такому не привык, хотя в последние годы чего только ни насмотрелся в гареме повелителя. Нынешний был самым странным изо всех. Четверо птиц и ойми, с не понять каким статусом. То ли жених повелителя, то ли учитель, воспитатель, брат-друг-жилетка для мальчиков. Государя в это время организованной толпой советников зажали в углу. - Когда свадьба Скандис затравленно шипел. Но советники были правы, следовало уже что-то решать с супругой, отправить ее назад к матери или тихо отравить, чтобы не оставлять в живых ту, что могла стать в дальнейшем проблемой. И дать Альерао тот статус, коего он был достоин. - С-с-с-коро. - А точнее - Укуш-ш-шу! - Дата свадьбы, Государь - Через-с-с-с-с мес-с-с-яц-с-с-с-с. - А еще точнее - допытывались советник по внутренним делам и казначей, которых устроение празднеств касалось напрямую. - АЛЬЕРА-А-А-А-А-АО! Ойми явился бегом, на ходу оттирая руки от мази. - Что случилось, Государь - Определись с датой свадьбы, пока меня советники не порвали на пять нагов поменьше. Альерао обвел людей спокойным взглядом, чуть приподнял губы в намеке на улыбку: - Да простится мне моя дерзость, но я осмелюсь напомнить Совету, что, по законам благословенной Уммры, супруга или супруг у Темнейшего Государя может быть лишь одна или один, а я ни в коем разе не претендую на место великолепнейшей айтэ Ингис. - Да ты определись, а развестись я всегда успею, за покушения на меня развод будет очень быстрый, - нервно поторопил его Скандис, оглядываясь на Совет. Ойми пожал плечами: - Пусть будет летнее троелуние, Государь. Ровно четыре года назад он попал на невольничий рынок Маннузавара, а потом в Ночной Дворец повелителя. И сбежал за несколько дней до летнего троелуния. - Пус-с-сть, вс-с-се с-с-слыш-ш-ш-али Советники поклонились, удостоверяя, что да, слышали и запомнили. - Я могу вернуться, Государь Там кое-кто нуждается в моей помощи, - лукаво прищурился ойми. - Возвращайся, - Скандис тоже слегка покраснел. Альерао позволил себе рассмеяться только за дверью. Альерао уже год был полновластным хозяином в замке Лашшан, хотя за советами и обращался к Майсару. Теперь же, после необходимых процедур, оба они валялись на широком жестком ложе ойми и обсуждали то, что необходимо приказать сделать на ближайшие несколько дней. То, что ни повелитель, ни советники, ни их эскорты не уедут еще как минимум два дня, было ясно, и следовало отправить слуг за продуктами, распорядиться приготовить гостевые комнаты, спальню для Государя, кабинет для него же, проверить купальни, казарму и конюшни, чтобы солдат тоже сытно накормили и удобно устроили. - Я помню, как лет пятьдесят назад советники за ним на запад бегали, прихватив только запасные штаны и отчеты. Постарели мы все, постарели. - Ты-то теперь молод и красив, - фыркнул Альерао, не удержался от соблазна немного подразнить Майсара - поцеловал его в плечо, прямо в оставленный Государем яркий след укуса. - О бо-о-оги... - И совершенно полноценен, - как ни в чем не бывало, продолжил ойми, проводя по обнаженной спине распорядителя кончиками пальцев, чуть задержав руку на крестце. Майсар реагировал совершенно однозначным образом, неосознанно льнул к ойми. - Государь ведь теперь тебя точно не отпустит, - Альерао легко перевернул его на спину, прошелся короткими поцелуями по его груди, нежно и осторожно. - Почему... ах-х-х... - Потому что наш Государь - собственник, каких мало, - рассмеялся ойми, продолжая ласкать его, обводя следы, оставленные Скандисом, целуя и вылизывая чуть шершавым языком чистую кожу. - У него есть ты, - Майсар сбился на стон. - И что Неужели ты думаешь, это ограничит Диса Да и я не потребую от него такого никогда. Ойми осторожно раздвинул ноги Майсара, выцеловывая его бедра, касаясь только что аккуратно лишенного волос лобка, не спеша приступать к более серьезным ласкам. Бывшая жемчужина гарема, снова воссиявшая в прежней красоте, только стонала, не понимая, как вообще поступать в таком случае - вроде как это он должен трудиться на ниве телесных наслаждений. - Расслабься, Майсар, я не сделаю тебе больно, - обольстительно лился в уши мелодичный шепот ойми-искусителя, а потом тот прильнул к нему, вобрал в горячий рот все чудом восстановленное естество. От стонов Майсара птицы сразу сгрудились под дверями комнаты, горя желанием узнать, с кем там ойми, если Государь в зале, а они все здесь. И голос был им незнаком, и никого нового не привозили в замок. А рабы все были лишены возможности доставить удовольствие наложникам. Альерао не торопился, в отличие от горячего и нетерпеливого в своем желании удовольствий Государя, да и хотел он не получить, а дать его полной мерой своему любовнику. Как выяснилось, Майсар соблазнять и распалять желание умел даже стонами. А Альерао, как ведущий, был нежен и ласков, являя собой разительный контраст с повелителем. Именно от этого контраста, от обволакивающих, как теплое молоко, ласк, у Майсара окончательно сорвались все рамки. Птицы изнывали под дверями от любопытства. И еще кое-чего. Им всем было уже от пятнадцати до восемнадцати лет, молодые, здоровые тела требовали свое. Старший, Дайрини, уже заглядывался на командира полусотни, охранявшей Лашшан, но без позволения Майсара или Альерао не смел даже подать ему знак. Нийонэ, пожалуй, был единственным, кого зов плоти пока еще обошел, но и он сегодня ощущал неясное томление, слыша стоны из комнаты ойми. Хотя уразуметь толком, что творится, так и не смог. Наконец, после особенно проникновенного, больше похожего на заглушенный ладонью крик, стона они услышали смешок ойми и вкрадчивое, нежное: - Хорошо тебе, синеглазый Птицы быстро упорхнули в угол подальше и принялись шепотом обсуждать, какие тут синеглазки есть вообще. - Это было бесчеловечно, Альерао, - Майсар рассматривал след от собственных зубов на ребре ладони и беспомощно улыбался. - Так я и не человек, - хихикнул ойми. - Теперь птиц сам успокаивать будешь - Конечно, я же взял на себя заботу о них. Не беспокойся, я справлюсь. Отдыхай, - Альерао принес миску с розовой водой, протер намоченным в ней полотном измученное ласками тело юноши и прикрыл его простыней. Помог напиться и вышел, оставляя в покое и одиночестве. Птицы вытянулись в струнку, уставившись на него с одним вопросом в глазах: "КТО" Ойми усмехнулся, поманил их в любимый уголок замка - крытую галерею, где на толстых коврах лежали подушки и стояли низкие столики для прохладительного питья и фруктов. Сейчас легкие плетеные из лозы ставни, закрывающие галерею от зимних ветров, были свернуты и подняты, и солнце заливало ее своими лучами, клонясь к западу. - Рассказать вам сказку, мальчики - разлегшись на коврах, лукаво сощурился ойми. - Рассказать, - сразу же обрадовался самый младший. - Нийонэ-э-э! - простонали остальные, но перечить никто не стал, все приготовились внимать. - В одной благословенной богами стране правил великий и могущественный маг, чья сила была сравнима с силой Маннуза. И был у него обширный гарем, и в гареме этом звездой сверкала яркая жемчужина ночи, прекраснейший из прекрасных, синеглазый наложник, купленный еще ребенком, взращенный рабами, обученный и взлелеянный ими. Государь звал его на ложе чаще всех, почти еженощно, одаривал его драгоценными подарками, осыпал милостями... - ойми замолчал, потянулся за кистью винограда. - А да-а-а-льше - нетерпеливо протянул Нийонэ. - А дальше шли годы, наложник взрослел, ему исполнилось двадцать лет, затем двадцать пять, и жемчужиной гарема стал другой. А синеглазое сокровище, с которым повелитель не желал разлучаться, было подвергнуто жестокой операции, и стало евнухом, а после - распорядителем Ночного Дворца. И так снова шли годы, неспешно, как вода, пока однажды, удалив от себя гарем и его распорядителя, повелитель не узнал о том, что того постигло несчастье, и болезнь приковала его к ложу навсегда. Но мы же помним, что он был магом, этот милостивый повелитель Он вернул человеку не только здоровье, но и молодость, и... некие еще утраченные, казалось бы, навсегда, возможности. Птицы сообразили, уставились на ойми, потом повернули головы в сторону его комнаты. - Майсар, любимое синеглазое сокровище Государя, - подтвердил тот, усмехаясь. - Молодость - Здоровье - Э-э-э - Государь - великий маг, он может все. - А как сейчас выглядит аштэ Майсар - Он очень красив, - улыбнулся ойми. - И его звание сияющей жемчужины Ночного Дворца вполне заслужено им. Когда он отдохнет и выйдет, вы сами его увидите. А теперь несите каламы и бумагу, позанимаемся, пока есть время. Птицы расселись, готовясь внимать уроку. Ойми надиктовал им задание, наказав сидеть и заниматься, сам же унесся отдавать приказания слугам, гонять рабов, присматривать за уборкой, время от времени появляясь на галерее, чтобы проверить работу учеников, похвалить и помочь, если что-то не получалось. А не получалось у Нийонэ, он не мог ничего написать, буквы причудливо переставлялись местами в его упражнениях. Хотя читал он уже хорошо, и на память не жаловался, и в счете был едва ли не первым. Альерао такое уже встречал, и знал, что помочь здесь не получится, эта особенность неисправима. Все, что он мог, это ободрить подростка, похвалить за усердие. Нийонэ расстраивался до слез, он очень хотел уметь писать так же, как остальные. - Будь терпелив и упорен, малыш, и еще не старайся писать быстро, лучше медленнее и внимательнее, и однажды у тебя все получится. Расслабь руку, держи калам ровнее, - Альерао склонялся над ним, обнимал, заставляя держать спину ровно, клал свою когтистую узкую кисть поверх его кисти и показывал, как правильно. Однако ничего не выходило. А потом все прервали урок, разинули рты и уставились куда-то за спину Альерао. Тот тоже обернулся, посмотреть, что же их так удивило, что птицы даже забыли о дисциплине. Там стоял Майсар, кутающийся в одно из полупрозрачнызх покрывал, которые так нравились на его теле Государю. - Присаживайся, - с улыбкой кивнул ему ойми, - послушаешь, как мы учимся. Я уже все закончил с приготовлениями, рабы скоро накроют обед в белом зале. - Хорошо, - Майсар опустился на подушки. Птицы все-таки вернулись к уроку, кроме Нийонэ, который так восхищенно таращился на Майсара, что даже покашливание товарищей игнорировал. - Не отвлекайтесь, мальчики, - одернул их ойми. - Нийонэ, налей Майсару чаю, малыш, и подай сладости. Если уж мальчишка очарован до полной потери соображения, не стоит на него давить, заставляя насильно делать то, что получается плохо. Чай и сладости Майсару поднесли сразу же. Тот улыбнулся, кивком поблагодарил. Нийонэ так и замер, как зверек из дальних степей. Альерао поймал взгляд Майсара, изобразил выразительную пантомиму, значившую: "Очаровал Вот и разбирайся теперь сам", и вернулся к уроку, диктуя птицам проверочный диктант. Майсар погладил Нийонэ по волосам и мягко посоветовал: - Вернись к уроку, я никуда не уйду, обещаю. - А... я... да, аштэ Майсар, хорошо, - Нийонэ вспыхнул до корней волос, плюхнулся на подушку у столика и уставился невидящим взглядом на свой лист. Потом все же встряхнулся, вслушался и кинулся записывать. Буквы расползались, как паучки, цепляясь лапками. Не выходило ничего. Над ним склонились, мягкие черные кудри упали на плечо, а к спине прижалась твердая грудь. На руку легли холеные, украшенные массивными кольцами, пальцы. - Не торопись, малыш, ну же, медленнее и аккуратнее. Вот так. Майсар излучал спокойствие, невольно окуная в него и Нийоннэ, его волосы и тело пахли свежестью и розовой водой, и мальчишка совсем поплыл от этих ароматов. Хотелось сидеть так вечно. И письму это ну никак не способствовало. Калам - полая тростинка со свинцовым стержнем - выпал из разжавшихся пальцев, Нийонэ прерывисто вздохнул, словно ребенок после долгих рыданий. Майсар вздохнул. - Пойдем, малыш. Альерао проводил взглядом удалившуюся в комнаты парочку и усмехнулся: прекрасно, Нийонэ пристроен. Впечатлительный, ранимый, немного отстающий в развитии от сверстников ребенок в обычном мире был бы обречен на насмешки и издевательства, нищее прозябание. Но боги одарили его редкостной красотой, а ум для наложника - далеко не главное. Нийонэ повезло в этой жизни, видно, родился он под счастливой луной. - Повезло, - эхом вздохнул кто-то рядом. - Иррани, и тебе повезет. Вайкелу нравится, как ты играешь на китре, но еще больше ему нравится стоять под окнами и слушать, как ты отвечаешь урок по истории или географии, - усмехнулся ойми, легонько взъерошив челку среднему из оставшихся подростков. Тот зарделся и уткнулся в проверку диктанта. Альерао, прищурившись, посмотрел на солнце, скользнувшее уже бочком за край земли, хлопнул в ладоши: - Достаточно на сегодня, птицы мои, ступайте отдыхать. Дайрини, вымой волосы, я приду заплести тебя на ночь. - Да, аштэ, как скажете, - пробормотал тот, не поднимая глаз. Ойми фыркнул: надо же, дождался, теперь его стали называть аштэ, еще чего доброго, кланяться начнут Дайрини и впрямь поклонился. Альерао придержал его за руку: - Что случилось, малыш С каких пор ты гнешь спину передо мной Дайрини посмотрел рассеянно, мысли явно витали где-то очень далеко. Ойми погладил его по щеке, усмехаясь: пожалуй, пора, пора намекнуть одному суровому, закаленному в походах и боях воину, что по нему сохнут и страдают ночами, стоя у окна и жадно следя за силуэтом на стене замка. - Я могу идти, аштэ - Ступай, малыш. Ойми и сам отправился, было, в купальню, но передумал, вернулся в комнату и принялся выбирать себе наряд. Это на Ночной половине он мог ходить, как вздумается - в длиннополой рубахе, подпоясанной тонким платком, или в одних шальварах. Сейчас он надел плотные шелковые штаны, сорочку, собрал рукава серебряными обручьями, обернул вокруг пояса широкий шарф, завязал его красивым узлом на боку, выбрал танах, расшитый по черному шелку серебряной нитью, обул мягкие туфли, украшенные перламутром. Заплел волосы в плотную косу и отправился в обеденный зал. Государь с советниками, как и ожидалось, про обед не думали, доделывали бумаги. - Да простится мне моя дерзос-с-сть, - у Скандиса из рук потянули свиток, причем, ему пришлось выпустить его, чтобы не порвать, потому как ойми уступать явно не собирался. - Обед накрыт, Государь, аштэ-ис. Прошу вас, - проклятущий мальчишка с поклоном указал на дверь. Скандис шипением отвлек и советников, кивнул им следовать за собой. - Все хорошо, сокровище - Более чем, ньель, - безмятежно улыбнулся Альерао. - Вам приготовлены покои, и все, что может потребоваться в купальнях, солдаты устроены и их уже накормили дважды. Скандис провел по его щеке ладонью, наклонился, мазнул по губам раздвоенным языком. Ойми полыхнул румянцем, но не отстранился: Государь в своем праве, а ему... ему и в самом деле хотелось получить немного ласки, разве же он не заслужил ее - Мое сердце, моя любовь, - Скандис еще раз коротко поцеловал его. - Идем кушать, ньель. Ты голоден весь день, а я достоин наказания за то, что не проследил. Обед проходил в теплой обстановке - советники радовались за своего Повелителя, Повелитель был счастлив рядом с женихом, уже практически супругом. А потом в столовую ворвался гвардеец, у порога упал на одно колено, протягивая вперед свиток: - Государь, беда! Ваша супруга скрылась вместе с детьми! Скандис вскочил, чудом не опрокинув стол, во все стороны метнулись тени, черные, стремительные. - Айтэ Сэлти - Никто не знает, что с ней. За айтэ Ингис явились инбарисцы, и среди них были, видимо, могущественные маги. Айтэ Сэлти связало чем-то, она похожа на ледяную статую. - Вот как... Что ж... Сообщите царице, что если нога моей жены ступит на землю Инбариса, я расценю это как объявление войны. - Вряд ли они направятся в Инбарис, - тихо прошептал ойми. - Она же не дура. И если с ними инбарисские колдуньи, твои тени их не найдут. Я отыщу их сегодня ночью, если ты поможешь мне. Скандис кивнул: - Да. Разыщем их. - А теперь садись и ешь. Тебе понадобятся силы, - ойми мягко потянул Государя обратно за стол. Скандису явно кусок больше в горло не лез. - Нье бойся, - ойми тоже переживал, снова возникший акцент это ясно показывал. - С твоими детьми ничего нье случится плохого, в них твоя кровь, и я легко отыщу их. И оберегу, пока ты не примчишься к ним во плоти. - Но ее колдуньи... - Нье им мне противостоять, - тихо и зловеще рассмеялся Альерао, глаза на миг затопило синим огнем. Скандис немного успокоился. И даже сумел заставить себя плотно поесть, подозревая, что слова ойми про силы, которые ему понадобятся, сродни его пророческим снам. Советники удалились решать вопросы уже без Государя. А Альерао повел Скандиса в свою комнату, разделся и лег. - Возьми меня за руку, ньель, и дай мне пару глотков своей крови. Скандис вскрыл когтем запястье, напоил Альерао, потом взял того за руку. Ойми закрыл глаза, глубоко вздохнул - и перестал дышать вовсе, постепенно холодея, а тело его, казалось, делалось все прозрачнее, как призрак, пока повелитель лишь пальцами не стал чувствовать, что еще что-то держит. Он стиснул их крепче, не выпуская. В небо взбиралась Сестра Крови, проклятая и благословенная алая Ульэль, светившаяся сегодня как-то особенно ярко. У повелителя заслезились глаза, он моргнул, и очнулся среди высоких сизых трав. Напротив него тяжело поводил боками алый демон, но глаза его смеялись: - Отпусти уже, нье бойся, я их нашел. - Как дети Все в порядке - Да, я оставил с ними двух рабынь-нянек, они вполне нормальны, хотя и перепуганы. Поспеши, твой путь лежит к порту Дагаскан, но не Ирвашторским трактом, а через Стаблис. Они в трех днях пути от столицы, неподалеку от какого-то селения, но людей рядом нет. И, Дис... - демон виновато улыбнулся, вздохнул: - прости меня. - За что Что ты сделал - Боюсь, я слишком щедро отмерил твоей супруге страхов. - Неужели бедняжка сошла с ума - Увы мне, ньель, это так. - Несчастная. Запру ее в башне. Буйно сошла или тихо - Она теперь безобидна и тиха, как мышь под кошачьей лапой. - Это хорошо. Может быть, я даже не стану отсылать ее к царице. - А теперь проснись и поспеши, - демон толкнул нага в грудь ладонью, мгновенно вышибая его из сна. Скандис вскочил, вылетел из дворца, на ходу свистнул коня, верней, обоих. Гвардейцы догнали своего бешеного Государя только через полчаса, нещадно подгоняя лошадей. - А вас куда понесло - А мы с вами, Государь, - коротко ответил командир эскорта, давая понять, что в одиночку в неведомое рвутся только идиоты. - Тогда вперед. Как ни хотелось Скандису скакать без сна и отдыха сутки напролет, но даже его великолепным коням требовалась передышка и корм. Да и самому повелителю необходимо было спать хотя бы три часа в сутки, и в эти краткие часы отдыха к нему в сон приходил Альерао, отчитывался, как дела у малышей и их нянек. - Смотри, чтобы Ингис ничего с собой не натворила. - Ее сторожат мои кошмары. А у тебя замечательный сын, ньель. Он ничего не боится, и даже меня. - Да, он чудо, - Скандис улыбался, не мог не улыбаться при мысли о сыне. - А дочь просто красавица, лет через десять придется принимать толпы жаждущих посвататься к ней. - Да рановато как-то... Лет пятнадцать хотя бы. Демон хохотал: - Она взяла красоту от матери, но упрямство в ней твое. И если она что-то вобьет в свою хорошенькую головку, даже ты ее не переспоришь, ньелла мэ астэро! - Нет, надеюсь, она будет играть в куклы в этом возрасте. Пора просыпаться, скоро уже увижу детей. Альерао фыркал и прогонял его из сна легким взмахом руки. Пророческий дар чем-то сродни безумию, и чем дальше, тем сильнее он разгорался в ойми. Одиннадцать лет - не так уж и мало, думал он. И маленькая Государыня, увидев своего избранника, будет ждать его, пока не переупрямит отца. Скандис перед встречей с детьми все-таки немного отоспался, не желая их пугать. Впрочем, дети вовсе не казались напуганными, в отличие от взрослых - двух рабынь-кормилиц и трех селян, которых Альерао заставил прийти на место трагедии, нагнав страху во сне. Рабыни наотрез отказались покидать лагерь, в котором оставались еще четверо совершенно безумных, тихих и безмолвных людей, в том числе и Ингис, остальных, умерших от ужаса, селяне похоронили в безымянных могилах. - Папа!!! Скандис нежно обнял детей, сразу же прижавшихся к нему. Можно было возвращаться домой. И приказать вернуться Майсару и остальным, начать уже подготовку к свадьбе и расторжению брака с Ингис. Повелитель подумал, сколько крови из него выпьет, в фигуральном смысле, конечно же, советник по внешней политике, согласовывая все проблемы с договорами, заключенными благодаря браку, с Инбарисом, передернулся. Но, с другой стороны, пилить своего Государя он тоже будет счастливо. Уж лучше это, чем предотвращать раз за разом покушения на него. Обратно они не торопились, везти детей и безумную айтэ Ингис нужно было осторожно. Троих ее подельников Скандис приказал прикончить и закопать там же, где и остальных. Лишняя обуза. Ингис обнималась с тряпичной куколкой и явно была счастлива. Что бы там ни говорил Альерао, а он был все же к ней милосерден, лишив ее разума и памяти. Такую жену Скандис после развода даже согласен был оставить в живых. Столица бурно радовалась возвращению Государя и его семьи. Оттаявшая Айтэ Сэлти встречала своего повелителя, виновато стоя на коленях у ворот дворца. После смерти колдуньи, наложившей на нее оковы, заклятье распалось, но слишком медленно, чтобы она успела помочь. В наказание ей поручили приглядывать за Ингис. Скандис некоторое время колебался, стоит ли объявить о разводе громко, или тихо Потом решил, что все-таки стоит погромче. Со всеми прегрешениями супруги. После этого объявления благословенный Маннузавар, да и вся Уммра гудели, как потревоженный улей, а в Янтарном дворце потихоньку готовились к свадьбе, спешно отмывали и заново обставляли Ночной Дворец, шили наряды и готовили подарки. Повелитель спустился в сокровищницу, тяжело вздохнул: какое же кольцо выбрать его драгоценному ойми И какие серьги Смутное воспоминание кольнуло в груди холодком предвкушения. Шкатулка нашлась на том же самом месте. И к ювелиру он ринулся стрелой: - Мастер, только вы можете спасти мою семейную жизнь. Сделайте серьги под кольцо. Ювелир осмотрел перстень и изумленно покачал головой: - Такие камни, Государь, туманные сапфиры - бо-о-о-ольшая редкость, и находят их раз в столетие в Ирвашторе. - Но у вас же они есть Правда ведь - У меня О, нет, Государь. Но буквально неделю назад в Маннузавар приехали несколько странных чужаков, прячущие лица, привезли "горную кровь" и дивной красоты камни на продажу. У них я видел именно то, что нужно. Но цена... она непомерна. Скандис развернулся на хвосте и отправился к гостям, выяснять, насколько там непомерна цена. Это были ойми, он узнал их почти моментально, не нужно было видеть и их лица, достаточно заметить узкие зрачки и когтистые пальцы. Они тоже узнали Государя, с поклонами проводили в широкий, темный шатер, освещенный лишь тем светом, что падал снаружи через входной проем. - Туманные сапфиры - переспросил третий, сидевший в глубине шатра, надтреснутым старческим голосом. - Они есть, всего два камня, равных во всем. Я отдам их тебе даром, господин степей, если поможешь узнать нам, что случилось с одним из наших соплеменников, пропавшем без вести где-то здесь, четыре года назад. - И что же за соплеменник пропал у вас - Это долгая и печальная история, господин, мы весьма виноваты перед мальчиком, и прибыли, чтобы загладить свою вину, или хотя бы попытаться вымолить его прощение. - Как зовут вашего соплеменника - Когда-то его звали Аньидае, но теперь он носит другое имя. Альерао. - Не думаю, что мой супруг желает встречи с вами. Ойми потрясенно уставились на него, потом как по команде рухнули на колени. - Господин, умоляю, - старший из них сложил руки знакомым жестом, так Альерао складывал их, когда уходил глубоко в свои мысли, - помоги! - Хорошо. Я постараюсь разузнать, так ли он тоскует по своей родине. А теперь отдайте камни, мастеру еще предстоит изготовить серьги, а времени до свадьбы мало. Ему вынесли камни в драгоценной шкатулке из ароматного дерева, растущего только в долинах Ирваштора. Серые, с синими звездами внутри, мягко мерцали туманные сапфиры на черной замше. Скандис представил их оправленными в белое золото, в легчайшую филигрань, и украшающими нежные ушки его ойми. - О да, это достойно его... Он захлопнул шкатулку и собрался, было, уползти, но потом обернулся: - Скажите мне, а что значит его имя - Оно означает "Безумие". Бедные горцы! Они так и не поняли, почему так хохотал Государь, уползая во дворец по странной, зигзагообразной траектории. А Скандис думал, что, наконец, понял, отчего так изменился его прекрасный дикареныш: три тысячи лет он нес на себе груз страха, но теперь, кажется, сумел победить его, и, мало того, стал его господином, полностью оправдывая свое имя. Альерао - бог ночных кошмаров и безумия, приходящий во сне. - Мастер, - он выложил перед ювелиром камни. - Я надеюсь только на вас. Серьги были готовы в срок. Именно такие, как он и представлял, легкие, филигранные, нежные, точь-в-точь повторяющие узор оправы перстня. И серебряный наряд, но уже не по старинному обычаю скроенный, а более свободный, не стесняющий движений и не кутающий жениха в десяток слоев ткани. Во двор Янтарного Дворца ойми въехал верхом на посланном за ним золотистом Алайдане, гордо подняв отягощенную толстой косой голову. Остальные наложники ехали в крытом возке, как и полагается обитателям Ночного Дворца. Слуги приветствовали его радостно, за счастье Повелителя радовались все - теперь-то Государь перестанет ночами ползать. Альерао соскользнул с седла в объятия Скандиса, прижался к его груди на долгий миг. - Все хорошо, ньель Дети в порядке Твой гонец приказал спешно собираться и вернуться в Маннузавар, но он ничего не сказал о малышах. - Все отлично, а я приготовил тебе сюрприз. Верней, сюрприз размягчил мое каменное сердце. Подойдите. Альерао уловил шаги, чуткие ушки дрогнули и гневно прижались к голове, и повернулся он к приблизившимся соплеменникам уже во всеоружии: скаля клыки и выпустив когти на всю длину. Скандис положил руки ему на плечи: - Тише, сокровище. Они прибыли извиняться. - Из-с-с-свинятьс-с-ся - прошипел ойми, несколько раз тяжело выдохнул, со свистом втягивая воздух сквозь зубы, а потом резко успокоился, прогоняя из глаз синий огонь своей силы. - Пусть успокоятся, я не стану мстить тем, чьими стараниями оказался в рабском ошейнике в этот раз. Просто не желаю видеть в долине Атэ никого из них, когда приеду навестить могилы родителей. - Вы слышали слова моего супруга, - кивнул Государь. Ойми низко, до земли, поклонились. - Идем же, ньель, я хочу посмотреть на малышей вживую, не только на их души. - Идем, сокровище, - Скандис увел его в детскую. Дети с радостными визгами потянулись к новому лицу, совершенно не опасаясь Альерао. Сын и в самом деле очень походил на Скандиса, а вот дочь была вылитая Ингис, только глаза не зеленые, материнские, а янтарные, как у нага. - А ты им нравишься, - повелитель умиленно смотрел на семью. - Дети лучше взрослых ощущают магию, Дис. А меня они просто узнали, неважно, в каком обличье я перед ними стою, да, Ксандрис Мальчик степенно кивнул: - Я тебя знаю. Скандис еще немного полюбовался на них, затем все-таки отправился завершать приготовления к свадьбе. Без зазрения совести и малейшего внутреннего сопротивления оставив ойми с детьми. Ни с кем другим он не мог оставить своих змеенышей вот так легко, приходилось преодолевать себя, напоминать, что детей охраняют тени. - Государь, все готово. Храм убран, одежды для вас и вашего возлюбленного приготовлены. - Охрана - Тройной периметр, стрелки на крышах по всему пути от Янтарного Дворца до храма Уммият. - Хорошо, - одобрил Скандис. Он раздумывал, разрешить Альерао проехать верхом до храма, рука об руку с ним, или же приказать нести свое сокровище в паланкине, пряча от чужих глаз Первый вариант победил, во многом потому, что сам Скандис стал более открыт для своего народа. Люди знали, кто он, так почему же они не должны узнать, кто станет супругом Темнейшего Государя Уммры - Седлайте коней, - кивнул повелитель, глянув в окно. Солнце стронулось с зенита, медленно и величественно покатилось к закату, наливаясь малиновым жаром. Уммият примет их молитвы на вечерней заре, ойми, как надеялся Скандис, сочтет это добрым знаком. Одевали его долго и старательно, Скандис весь извелся, казалось, что закат уже наступил. Но стоило бросить взгляд за окно, как становилось ясно, что сами боги решили поиграть с его нервами и испытать его терпение. Солнце все никак не касалось края великой степи, словно Маннуз решил остановить свою огненную колесницу и тоже полюбоваться на жениха Темнейшего Государя. - Ш-ш-ш-ш!! - повелитель нервничал. Наконец, его одели, потом завершили длинный, как сама дорога жизни, ритуал собирания волос в традиционную торжественную прическу, и он едва не взвыл, в последний момент удержавшись от того, чтобы обрезать к злобным богам их же попущением отросшую гриву. Майсар, явившийся морально его поддерживать, явно очень хотел дать Повелителю по рукам. Распорядитель, вернувший себе статус "сияющей жемчужины гарема", был сегодня одет нарочито скромно, категорически не желая затмевать своей красотой экзотическую красоту жениха повелителя. Прекрасно знал, что ойми не считает себя красивым, и не хотел давать ему лишний повод расстроиться накануне свадьбы. К Альерао для поддержки явились все четверо пташек, забалтывали растерянного и страшно нервничающего ойми. - Все будет хорошо, аштэ. Ойми вовсе не был в этом уверен, но ему не дали шанса просто взять, и сбежать. Наконец, последняя шпилька была воткнута в его прическу, последняя складка на свадебном наряде, сияющем лунным серебром, была поправлена дотошными слугами, и ему позволили посмотреться в зеркало. Альерао напряженно всматривался в серебряные глубины, скрывающиеся за полированным стеклом, и не узнавал в надменно щурящем глаза красавце себя. - Вы так чудесны, аштэ. Как белый жемчуг на глади серебряного шелка. - Дайрини, нье заговаривай мне зубы, они нье болят... Боги-боги... почему я не сбежал дальше, чем видел - Повелитель ожидает вас, аштэ, - Дайрини был неумолим, увлекая ойми к порогу. Вопреки своим словам и страхам, шел Альерао легкими, скользящими шагами прирожденного танцора или бойца, под тихий шелест свадебных одежд, и люди замирали вокруг, таращась на дивное видение. Остановился, приняв поводья Алайдана, напротив так же, как и все, обратившегося в соляную статую нага: - Я готов, ньель. - Да-а-а, - протянул Скандис, отмирая. - Едем. Алайдан общей атмосферой не проникся, зажевал край одеяния ойми. Альерао ахнул и вдруг рассмеялся, чувствуя, как стирается давившее его напряжение, уходит, словно просо из прохудившегося мешка за плечами крестьянина. - Едем, ньель. В Храме их уже ждали, советники, придворные, храмовые служки -- все аж светились. Наверное, искренняя радость повелителя оказалась весьма заразительна, и эта свадьба ничем не напоминала венчание трехлетней давности, с вымученными улыбками и недоумением тех, кто знал об ойми. Все собравшиеся в Храме возносили молитвы, чтобы ничего не нарушило течение этого события. Сам обряд Альерао, да и Скандис попросту не запомнили. Стоило вступить под своды храма Уммият, как все отодвинулось и померкло, оставляя двоих наедине с богиней. "Благодарю тебя, владычица чистых вод, за счастье, - шептал про себя ойми, вглядываясь в статую женщины, стоящей над широкой чашей, наполненной водой. - Окажи милость, освяти наш союз, чтобы он никогда не распался". Скандис тоже кому-то молился. Или просто таращился на ойми. Альерао показалось, что по каменным губам богини скользнула улыбка. Но, наверное, это был всего лишь блик, отраженный чашей. На ее широком ободе, выложенном пластинками янтаря, возникли два кольца, и тут уж пришел черед Скандиса судорожно сглатывать, глядя на широкий, украшенный сканью и желтым топазом, перстень, блеснувший рядом с перстнем, предназначенным ойми. Храм наполнил шепот тысяч капелек воды, и люди недоуменно оглядывались на распахнутые двери, где, в косых закатных солнечных лучах сверкали и переливались дождевые струи. Дождь - редкостное явление в жаркие летние месяцы - накрыл весь благословенный Маннузавар, словно сияющая волшебная сеть, приглушив все звуки. И это, несомненно, было ответом на все молитвы. Уммият благословила. Скандис смотрел на мужа и сиял улыбкой. Старенький священник, который в день венчания Государя с царевной Ингис был в отъезде, с умилением посмотрел на пару, не отрывающую глаз друг от друга. Ну и что, что выбрал Государь себе мужчину в супруги Наследники есть, а остальное - для радости души и тела. Он окунул руки в чашу и поднял их вверх, показывая народу в храме, что вода с них стекает чистая, и он имеет право, данное богиней, закрепить этот брак. Взял кольца, безошибочно протянув золотое - Альерао, белое - повелителю. Скандис надел кольцо на палец супругу. Оно село, как влитое, сапфир вспыхнул яркой синей звездой, словно подмигивал медлящему ойми. Тот глубоко вздохнул, надел топазовый перстень на палец Государю, в глубине души совершенно не уверенный в том, что правильно выбрал кольцо. Хотя у него и выбора особого не было, когда во сне встречаешь огромного, крупнее твоей демонской ипостаси, нага, который берет тебя за шкирку, как котенка, обнюхивает со всех сторон, а потом снимает с себя свое кольцо, сует тебе в руку и пропадает - какой уж тут выбор А кольцо по пробуждении оказалось в его ладони, вот такие дела. Скандис отчего-то смотрел круглыми глазами. Ну, да, наверное, узнал кольцо. Отцовское, как никак. Топаз полыхнул солнечным светом, отвечая на игру сапфира. - Отныне, и пока отмерено им богами, да будут супругами Темнейший Государь Скандис и ойми Альерао, - звучным, хорошо поставленным голосом объявил священник. Дождь шелестнул усилившимся порывом и стих. Скандис поднял Альерао на руки и вынес из Храма. Народ, собравшийся на площади перед храмом, приветственно взревел. Скандис не мог не отметить, что были там не только приветственные крики, но сейчас ему было не до этого. - Поставь меня на землю, ньель, я же не женщина, - тихо попросил ойми. Скандис поставил, однако обнимать не перестал. - Помаши рукой народу. Ойми поднял руку с обручальным кольцом, махнул, мимоходом заметив в толпе и своих соплеменников. И разочарование на их лицах: они не увидели на нем свадебных серег. Но сейчас это почему-то так мало волновало его, что вызвало только усмешку. - Едем. У меня есть еще один дар для тебя. - Разве ты мало мне подарил - удивился Альерао, следуя за супругом, взлетая в седло Алайдана, который внезапно осознал всю важность своей миссии и заплясал, высоко задирая ноги и голову, украшенную посеребренной уздечкой, с крупными жемчужинами на розетках и кистями из мелкого жемчуга на поводьях. Скандис тоже забрался в седло. На мужа покосился с улыбкой. - Что - насторожился ойми, - ты так смотришь, словно задумал пакость! - Прикидываю, как проколоть твои ушки. Альерао покраснел, беспокойно задергал вышеупомянутыми частями тела. Но все же показал кончиком когтя: - Вот здесь обычно. - А как же ты будешь их складывать - Серьги не помешают, если не слишком тяжелые, - пояснил ойми, краснея еще гуще. Ушки прижались к голове, выдавая его чувства. Он не мог бы сказать, какое преобладало: страх, волнение, радость или что-то еще. - Ну, вроде не очень. Мастер старался, я тоже. Ойми беспокойно затеребил кисти на поводьях, оборвал одну. Жемчуг градом брызнул на землю, дети из толпы кинулись подбирать. - Милый, почему ты так нервничаешь - Может, потому, что мне никогда нье дарили серьги - огрызнулся ойми. Еще одна кисть рассыпалась на жемчужинки. Он заерзал в седле, пытаясь заставить себя втянуть когти и успокоиться. - Сокровище мое, - Скандис подъехал к нему. - Успокойся. Посмотри на меня. Альерао поднял на него глаза, в начинающихся сумерках они отсвечивали звериной бирюзой в расширенных зрачках. - Я боюсь, ньель. Боюсь, что проснусь в ошейнике в чьем-нибудь гареме, а все, что было, окажется лишь моим сном. - Нет уж, это точно не сон. - И как это доказать - Я докажу тебе в спальне. Альерао фыркнул так, что его золотой аж заплясал. - Это нье доказательство! Вот если выиграешь у меня в чекомат... тогда я поверю, - и провокационно усмехнулся. - О-о-о, ты требуешь невозможного! Ойми рассмеялся, чувствуя, как постепенно уходит напряжение. Расправил плечи, гордо поднял голову. - Ну, если ты будешь прилежно тренироваться, рано или поздно мы сразимся на равных. И я тебе расскажу, кто научил меня этой игре. - Хорошо. О, а вот и дворец. Ну что, твои ушки готовы - Мои уши готовы довериться только твоим рукам, - почти беззвучно сказал ойми, зная, что его все равно услышат. Скандис снова сгреб его на руки. Альерао расслабился и обнял его за шею, вспомнив, как отец носил мать на руках. Ну, ладно, он-то не женщина, но пару раз потерпеть, если уж повелителю запала в голову такая идея, можно. Скандис притащил свое сокровище в спальню, уложил на постель, на которой заботливо заменили мягкие матрасы на более жесткие и тонкие. Ойми заметил изменения, благодарно улыбнулся, но заострять внимание не стал. Сейчас его глаза были прикованы к повелителю, который взял со столика шкатулку, пузырек с крепким вином и длинную, довольно толстую иглу. - Не бойся, это не больно. Зато потом будет красиво. В ответ ему прозвучал только смешок, и ойми сел, разворачивая уши и замирая. Смоченная в вине игла легко сделала проколы, в которые тут же были вдеты серьги. - Не больно Альерао осторожно сложил ушки, пошевелил ими, серьги покачивались, переливаясь в отблесках свеч. Было немного больно, но совсем чуть-чуть. И странно. Откуда-то изнутри медленно, как грозовой вал, поднималось осознание необратимости того, что случилось сегодня. Кольцо... его всегда можно снять, серьги, впрочем, тоже, но вот шрамики от проколов останутся навсегда, как бы ты не старался о них забыть. Но он не хотел снимать эти серьги. Никогда, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Скандис принес зеркало: - Взгляни. Ойми отвел его руку с зеркалом, привстал, заглядывая в глаза, погружая Государя в серый туман своего взгляда, как в омут. - Я лучше увижу это в тебе, ньелла мэ астэро. Скандис согласно кивнул. Альерао осторожно провел по его щекам кончиками пальцев, прижался, коснулся губами твердых губ повелителя, мягко, но настойчиво. И мир за дверями покоев Скандиса перестал существовать для них на долгие часы. - Аштэ Майсар... - Называй меня по имени, Нийонэ. Подросток стушевался, но любопытство все же победило. - Майсар, а наш Государь, правда, любит аштэ Альерао - Да, очень любит. А почему ты спрашиваешь - А тебя Майсар засмеялся: - Это иное, Нийонэ. - А что - наложник прижался к нему, обвился, как лоза, отказываясь отцепляться. - Не знаю, гордость красивой вещью, наверное. - Но ты не вещь, ты... ты... такой! - Нийонэ зажмурился и ткнулся ему в щеку губами. - Я тебя люблю, вот, - совсем тихо прошептал, боясь открыть глаза и разжать руки. Боялся, что сейчас его строго отчитают, указав на его место. Майсар погладил его по спине, обнял. Ему было и смешно, и грустно. Когда-то он хотел так же прижиматься к сильному телу государя, горячечно шептать ему о своей любви. Потом повзрослел, многое понял. Но этот мальчик, действительно, как ручная птица, льнет, прячется у него на груди. Ранимый, ласковый ребенок в неумолимо взрослеющем теле, которому требуется защита и любовь, а вскоре объятий ему хватать перестанет. Майсар невесело усмехнулся, легонько целуя Нийонэ в висок: что же, разве у него когда-то недоставало любви на всех пташек гарема Нийонэ прижался еще теснее, потерся щекой о его грудь. Майсар подхватил его под мышки и повалил на свое ложе, принялся щекотать, отвлекая. Мальчик рассмеялся, забарахтался, как щенок, потом утих под боком у старшего товарища и тихо засопел. Пригрелся и уснул, да уж. Майсар укрыл его покрывалом, бесшумно встал и побрел по переходам и залам Ночного Дворца. Неслышно миновал высокое окно, забранное частой фигурной решеткой, у которого замер Дайрини, ожидающий своего полусотника. Заглянул в комнату к Иррани и Аймири, полюбовался, как они склоняют головы, разбирая новый трактат об устроении небес, проще говоря, астрономии. Дошел до своей старой комнаты и толкнул дверь. Сейчас ему недвусмысленно указали на комнату фаворита, широкую, светлую, с отдельным выходом в сад и купальней. Она навевала ностальгические воспоминания о днях давно минувших. Было слегка грустно, от того, что больше не наполнится птицами-наложниками этот прекрасный павильон. И в то же время было как-то по-особенному весело - новая прекрасная жизнь. Фаворит Государя. Снова. Опять. Он рассмеялся, закрыл дверь и отправился в сад. Над Янтарным Дворцом выстроились в ряд три луны, смешивая свет и тени. Шумел город, которому позволено было не спать всю ночь до утра, празднуя свадьбу Государя. Сонно шелестела под налетающим с озера Уммият ветерком листва. Время текло, раскручивая гигантскую спираль Великого Змея, Повелителя Вод Жизни.

proza_ru/texts/2014/01/201401301003.txt

Я, безусловно, уважаю тот путь, которым шли и вы, и дядя Эдик, и, отчасти, и мой папа в тяжелейшие годы совдепа, "строительства коммунизма", и для того времени ваши мысли заслуживают всяческой похвалы: чтобы выстоять духу в отсутствие любой благодатной поддержки, нужны были средства мощные. Но слава Богу, мы пережили весь этот кошмар. И зажглась заря, - Истина Божиего Откровения, хранимого Церковью, открывается людям. И если все те же мысли начать противопоставлять обычному смиренному следованию по церковному пути, то тогда они получают уже совершенно иной знак. И то, чем вы оправдывались в то время, в итоге может привести к осуждению. Искренние искатели Божией правды в настоящее время призываются Богом в Церковь, где они получают удовлетворительные ответы на все свои вопросы, получают пищу для духа, утешение для души, - где всё проясняется. Духовный путь подобен лестнице. Всякая ступень хороша, и хорошо, что ты поднялся на неё. Но нельзя на ней задерживаться, нужно дойти до Неба. Либо ты двигаешься вперёд, либо тебя сносит вниз. В своё время мне на моём пути помогли и Будда, и Толстой, и Бердяев, и отец Александр Мень. А в начале вообще Горький ("Жизнь Клима Самгина"). Но если бы я остановился на ком-нибудь из них, я бы погиб. А так я всем им благодарен. И модели у меня тоже были разные, разные идеи, но всякий раз я шёл дальше, и продолжаю идти до сих пор. И мне ясно, что путь к Богу может быть только внутри Церкви. Там Он выходит навстречу человеку. Там приходят ответы. Поэтому всё, что вы с дядей Эдиком говорите -- это хорошо, пока вы это не противопоставляете Церкви, пока это не мешает вам прийти в неё. Но в какой-то момент все эти же самые мысли становятся тормозом для дальнейшего пути вперёд. 1 ноября 2003 года (из письма дяде)

proza_ru/texts/2014/10/201410081534.txt

Случилось это перед самым Новым Годом. Числа не помню, передавали только, что были несколько дней подряд небывалые выбросы на Солнце, магнитные бури и прочие катаклизмы, из-за чего даже какой-то японский спутник с орбиты сошёл. Ну и я сошла. Чувствовала себя неважно давно, но, как всегда, старалась не обращать внимания. Наверное, была среда, потому что ездила в Москву. Вернувшись, решила немного "взбодриться" и поработать за компьютером, выпив, в виде исключения, вторую чашку кофе. Внеплановый кофе плюс магнитно-солнечные происки, наверное, и вызвали приступ - с повышением давления, глотанием лекарств, бессонной ночью и прочими, уже привычными, неприятными последствиями. Но к утру, вопреки обыкновению, давление не снизилось. Пришлось принять ещё одну таблетку. И более того, стало спотыкаться сердце. Не "мерцать", как год назад, а именно "спотыкаться", как старая усталая кляча. Несколько шагов -- остановка. Ещё пару ударов - опять остановка. Будто раздумывая -- а стоит ли вообще куда-то топать Задерживала дыхание, надавливала на глазные яблоки, звонила знакомым врачам, принимала какие-то снадобья...Всё бестолку. Спотыкалось, кляча. Остановится, потом заворочается где-то в средостении, заспешит. При волнении, быстрой ходьбе. Я пугалась, хваталась за пульс. Частит, спотыкается. В общем, приехали. Врачи посоветовали сделать кардиограмму и пройти обследование. Это вообще повергло меня в панику. Наверняка что-нибудь найдут, придётся таскаться по анализам. Потом положат в стационар, а может, и на операцию... Дом на Бориса оставить нельзя по известной причине -- начнут собираться дружки-соседи, того гляди споят и спалят... Прежде всего, конечно, опять были у меня мысли о неоконченной книге, о папках с материалами наших дискуссий по "Изании" и читательскими письмами... О так называемом "имуществе" в лице дома не думалось, не говоря уж о мебелЯх и тряпках. Хотя, конечно, тоже, вроде бы, жалко. Решила жить, как жила. Как Бог даст. И будь, что будет... Старалась не напрягаться и не волноваться, по-прежнему делала по утрам довольно интенсивную гимнастику, игнорируя эти самые систолы. Обливалась холодной водой, продолжала работать над "Дверью в потолке", отвечала гостям на сайт, ездила в Москву... С последним было труднее всего - даже дойти до станции, особенно "под грузом" книг. Пару раз выручали попутные машины. Ну а в Москве... Чуть прибавишь привычно шаг -- спотыкается мотор и частит. Поволнуешься - опять трепыхается. В последний раз перед Новым Годом собралась, как всегда, на электричку, простилась с Борисом и вдруг поняла -- не могу. Страшно. Вдруг станет в дороге плохо, не доеду, заберут на скорой в больницу, и тогда... Мой мир без меня. И кто знает, на какой срок. А что будет с книгой И никуда не поехала... Раз, другой, третий, по возможности перепоручая свои дела то тому, то другому. Чаще всего Борису, которого прежде старалась пускать в Москву как можно реже, особенно на семейные торжества. Из-за его больных ног и опасения, что пойдёт в разнос. Дочь с зятем усаживали его ужинать, стол щедро накрывали, контроль в лице меня отсутствовал... Обычно он возвращался, что называется, "на полусогнутых", в буквальном и переносном смысле. А назавтра у обоих зашкаливало давление. 2004 год Новый год мы с Борисом встречали вдвоём. И, тем не менее, ночь выдалась бурной. К вечеру стало ни с того, ни с сего вышибать электропробки, одна даже раскалилась, запахло жареным -- в прямом и переносном смысле. Обегала соседей, одалживала пробки, меняла, переставляла -- бестолку. Позвонила дежурному электрику. Тот ответил, что их касается лишь происходящее снаружи дома, а внутри -- "ваши проблемы". - А если сгорим - Отключите свет и ложитесь спать. - Но как же Новый год - Тоже мне праздник, мы вот уже встретили, трам-тарарам... (это было заметно). - Тогда с Новым годом! - Хватит балаболить! -- дежурный разозлился, - Ненавижу эти праздники -- надо их все на... отменить. Короткие гудки. Я снова набрала номер и попросила позвать начальника. - Какой тебе тудыт-растудыт... в полдесятого начальник! Но я нутром чувствовала -- здесь он где-то, отмечает в коллективе. - Да не может он подойти, ясно - Пусть подползёт. Скажите -- знакомая. Писательница. Поняв, что не отстану, дежурный раздобыл-таки шефа, который пробурчал в трубку, что никаких писательниц знать не знает. Эка невидаль -- пробку вышибает. А ты её через пять минут обратно. Всё равно ночь не спать. - А если сгорю - Твои проблемы. Мы только за улицу отвечаем. - Но ведь не одна я сгорю, ещё и соседи. Такого знаете (называю весьма известную начальнику, и не одному ему, фамилию), - Напротив меня живёт. Он ведь, кажется, ваш друг, да Вдруг тоже полыхнёт Пауза. - Вот прилипла... Ладно, сейчас подъедем. Приехали двое ребят на огромной спецмашине, что-то поковыряли в коробке, поставили вместо пробки напильник и пообещали, что в ближайшие дни не сгорю, если не буду включать всякие там электрокомбайны. А после праздников сделают щиток "как родной тёте" за соответствующее вознаграждение. И попросили в подарок книжки с автографом, что я с удовольствием исполнила. Пробили куранты, мы с Борисом поцеловались. У Бориса в рюмке плескался чайный гриб, у меня -- коктейль из сердечных капель. А щиток нам через пару дней сделают. (продолжение следует)... Начало мемуаров - в сборнике прозаических миниатюр "Страницы Юлии 1"

proza_ru/texts/2010/06/20100612318.txt

Нам дали на раздумье месяц, и этот месяц я собиралась бороться. Но правда заключалась в том, что я не знала как. Я понимала, он должен был осознать, что тоже вел себя по отношению ко мне не правильно, но также понимала, что он должен был осознать это сам. Я понимала, что если начну убеждать его в этом, он из упрямства, назло мне начнет еще больше убеждать себя в правильности нашего развода. Я чувствовала себя загнанной в угол. Днем, на работе, на меня накатывало безразличие и даже злость. Но находиться дома было ужасно. Меня начинала гложить тоска и страх, что он действительно меня разлюбил. Я сидела в своей комнате, зарывшись лицом в подушку, и рыдала навзрыд, оставаясь глухой к уговорам родителей успокоиться и поесть хотя бы чего-нибудь. Несколько раз, в порыве отчаяния я набирала его номер. Он всегда поднимал трубку, но разговаривал со мной короткими сухими фразами, в конце неизменно повторяя, что все будет хорошо. И каждый раз я буквально физически чувствовала присутствие рядом с ним третьего лица. Так прошло две недели. А весна, тем временем, набирала свои обороты. Солнце светило тепло и ласково, и глядя из окна офиса на распускавшуюся зелень, я невольно начинала рисовать себе картины счастливых прогулок с ним рядом. И мне казалось безумно несправедливым, что все вокруг влюбляются и радуются весеннему настроению, а я вынуждена страдать. В итоге я подумала: "Какого черта Он все еще мой муж! Не может быть, чтобы у нас все закончилось вот так, по щелчку пальцев! И раз уж он избегает встреч со мной, я приду к нему сама и все выясню". Что "все" Просто все. После работы я зашла в магазин, купила пива и снэков и направилась в нашу квартиру, где всего месяц назад мы жили вместе, а сейчас он жил один. Глубоко спрятав свою гордость, я ехала мириться. По тому, с какой улыбкой он открыл дверь, и как вытянулось его лицо, едва он увидел меня, мне стало ясно, что он ждал кого-то. Но этот "кто-то" была не я. Тем не менее, я улыбнулась во все тридцать два зуба и сказала: - А я нам пива принесла. Поговорим - Только не долго, - ответил он, пропуская меня внутрь. -- Ко мне скоро придут. - Как получится, - ответила я. Если до этого момента Жизнь щедро одаривала меня пинками, то когда я вошла в комнату, она со всего размаха ударила меня под дых. Везде были разложены женские вещи. Она как будто метила территорию. На диване очки, халат и журнал "Cospmopolitan", на журнальном столике шкатулка с драгоценностями, еще какие-то бусы висели на дверце шкафа. Все говорило о том, что если она здесь и не постоянный житель, то вполне себе регулярный обитатель. - Она часто остается у меня, - услышала я за спиной его голос. Ему понадобилось всего две недели, чтобы полностью заполнить мое отсутствие в его жизни. Две недели моих ежедневных слез, страданий и параноидального придумывания возможных способов примирения. Мне захотелось собрать ее вещи в охапку и скинуть их вниз с седьмого этажа, на котором мы... точнее, уже они жили. Но я живо представила себе, как потом они вдвоем насмехаются над моей истерикой и решила, что такого удовольствия они не получат. С гордо поднятой головой и стиснутыми зубами я проследовала на кухню, где выставила все, что накупила для нашего примирения, усердно стараясь игнорировать красовавшееся посредине стола сердечко из шоколадных конфет. Потом я начала длинный получасовой монолог. Я не помню точно, что конкретно я ему говорила. Весь смысл моей речи сводился к тому, что мы оба были неправы и что все еще возможно поправить. Он же все это время что-то внимательно разглядывал в телефоне. - И все равно ты любишь меня, а не ее, - сказала я в заключении. А потом обулась и пулей вылетела из квартиры, громко хлопнув дверью. Я была просто не в состоянии спокойно стоять и дожидаться лифта, а потом также спокойно ехать вниз. Мне хотелось бежать. И чем быстрее, тем лучше. Поэтому я бросилась к лестнице. Слез еще не было, но дышать было неимоверно трудно. На ходу я позвонила подруге и попросила встретиться со мной. Я была на грани истерики, внутри меня медленно разверзалась пустота, и я знала, что буду просто не в состоянии справиться с этим, если останусь одна.

proza_ru/texts/2017/08/201708091204.txt

30 июня. АЛЬТРОБИУС Альтробиус -- имя нового Планетарного Бога планеты Земля. Великий и Всемогущий разум, который прибыл в Верхние слои брамфатуры в 2000 году, после того, как работа прежнего Планетарного Логоса была завешена в августе 1999 года. Так же, были закончены все Миссии у существующих, на то время Богов планеты. Все они покинули Землю в течении нескольких последующих лет. С марта 2000 года по декабрь 2015 года Альтробиус и прибывшие с ним Духи, видоизменяли и перестраивали структуру всех верхних и нижних слоев брамфатуры планеты Земля. После завершения этой работы начались преобразования в материальном слое человечества, которые идут по настоящий день. Альтробиус - Главный Бог Земли и представитель Высших Сил Света Вселенной. ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ... www.radchenko-anna.com

proza_ru/texts/2016/06/20160630123.txt

У меня всегда страшное ощущение после того, как читаю рассказы по "Вселенной Метро 2033". Это, что ли, чувство какого-то страха или сильное волнение, настолько книги этой серии держат в напряжении. Напряжённая или даже пугающая атмосфера повествования. Да, я знаю, что, возможно, вы сочтёте меня за свихнувшуюся трусишку, которой с такими взглядами на жизнь давно пора улететь на Марс, как вы сказали. Я не буду выяснять отношений. Моя статья не для этого. В ней я просто высказываю своё мнение и по возможности пытаюсь найти единомышленников, что вполне маловероятно. Почему страшное ощущение Долго и нудно объяснять, но стоит попробовать. Во-первых, всё время умирают люди. Да, я знаю, вы снова сочтёте меня за брезгливую трусишку и нежную фиалку, но дело в том, что если мне симпатизирует герой, то я переживаю вместе с ним все его взлёты и падения. Но, а если он умирает... Это словами не опишешь... Тоска, жалость к этому персонажу, некая пустота внутри. Невозможно описать словами -- это надо прочувствовать. Это как будто ты был там, рядом с ним, грелся около одного костра, пил из одной чашки, слышал его немного тихий и охрипший от холода голос. Привязался к нему, в конце концов. А во-вторых, сама атмосфера повествования. Мрачная в какой-то степени. И давящая на без того натянутые до предела нервы. Каждую минуту переживаешь, что случится что-то такое страшное. Но начинаешь переживать ещё больше, когда не знаешь, что же именно - это самое страшное. Я почему-то одновременно дико боюсь за будущее: не своё, а всех нас. Всего человечества в целом. Я такой человек, что за всех переживаю, а уже только потом за себя. Но при этом благодарю Бога за настоящее. За что же Хотя бы за то, что я могу выходить на улицу и ощущать, как трескучий мороз, а не вездесущая радиация, больно щиплет мои щёки; смотреть на голубое небо с пушистыми белыми тучками и думать, на что же они похожи: на собаку ли моей школьной подружки или на сказочного дракона из детского сна. Смотреть на небо, а не глазеть на чернеющие, потрескавшиеся, напоминающие облезлых котов, потолки мрачного метрополитена. Радует, что могу сидеть в просторной квартире вместе с моими родными, а не одна в сыром подвале или промёрзшей палатке на голой земле, и слушать музыку: современную электронную, немного скрипящую, или любимые композиции великих классиков. Моцарта или Вагнера, например. Именно музыку, а не тревожный и покорёженный вой сирен. Радует, что всё ещё могу есть сладости, в отличие от детей "Метро", знать, каковы они на вкус, знать, что это. Я всё ещё могу грызть наитвердейшие карамельки, а не запихивать в себя буквально силой просроченные витамины с привкусом металла. Очень хорошо, что могу гулять, где хочу, а не там, где нет "мутантов" и "эпидемий", а уж, тем более, там, где тебя без суда и следствия могут убить и ограбить, а всем сказать: "Так и было!". И не скандалить с патрульными, не слушать их поднадоевшее: "Тебе сюда нельзя!" и "Куда пошла Жить надоело". Хорошо, когда можешь одеваться, как хочешь, а не носить солдатскую форму, тяжёлый бронежилет, рюкзак, автомат за спиной, кучу рожков на поясе и каску вместо своей джинсовой летней кепочки (опять-таки, против военных НИЧЕГО не имею). И я рада тому, что мне не пришлось по воле случая, как во многих рассказах "МЕТРО", рано и принуждённо стать взрослой защитницей станции (не надо думать, что я трусиха и паникёр) и в силу своего возраста, по меркам рассказов достаточно взрослого, я не убиваю всё враждебное и движущееся. Не знаю, почему так. Поэтому, народ, цените время, в котором живёте. И если у вас имеется большая часть тех случаев, которые перечислила я, исходя из своего примера -- поверьте мне, вы богаче, чем можете представить себе. Ведь у вас и семья любящая, и дом есть, и есть, что покушать, что надеть. Любите своих близких, не скупитесь для них на тёплые слова. Будьте увереннее, осуществляйте свои замыслы, не откладывайте на завтра. Неизвестно, что будет завтра. Его может и не быть. Вдруг вымрем, как мамонты, и всё... Примечания: Не в обиду авторам вселенной и любителям Метро.

proza_ru/texts/2017/05/20170512041.txt

Эта история произошла с одним известным актёром и режиссёром. Для удобства и конспирации назовём его Петром Семёновичем Васильевым. Он был знаменит и похотлив, множество начинающих и профессиональных актрис прошли через его постель. Пётр не знал отказов и всегда добивался своего. Конечно, он следил за собой, одежда его была всегда чиста, опрятна и выглажена. На руках Васильев носил массивные перстни, слыл эстетом и педантом. А ещё любил, чтобы его называли по имени-отчеству: это подчёркивало его значимость и величие. Елену Самохину он впервые увидел на кастинге. Его соблазнила её точёная "скрипичная" фигура, а также то, как двигались её полные губы при прочтении текста сценария. Красивая грудь 3-го размера, выпуклая упругая попа... Словом, Пётр был сражён наповал. Он добивался её внимания, но натыкался лишь на светскую любезность, не имеющую намёка на огонь страсти. Обычно девушки довольно быстро сдавались под напором Васильева, однако в данном случае ему пришлось изрядно поработать. Пётр заваливал Елену подарками, сулил выгодные роли первого плана, красноречиво подседал ей на уши... Наконец, Самохина сдалась и пригласила его к себе на ужин. Васильев изрядно подготовился: намылся, накрахмалился, надушился, купил самые дорогие презервативы, бутылку вина и большой букет огненно-красных роз (ему в момент покупки показалось, что этот цвет красноречиво намекает на его пылающую страсть). Елена сама открыла дверь, так как в квартире проживала одна. Она уехала от родителей в Москву, чтобы стать киноактрисой. Самохина выглядела неотразимо (ещё днём она зашла в салон красоты, дабы подчеркнуть все плюсы и нивелировать все минусы (которых почти не было) своей внешности). - Выглядишь потрясающе! -- галантно и с придыханием сказал Пётр. Затем, протянув букет и бутылку вина, продолжил: - Это тебе, моя прекрасная нимфа. - Проходи, одевай (да-да! Именно так! Елена была не очень грамотна.) тапочки. Чувствуй себя как дома. - С тобой, неотразимая красотка, я чувствую себя оседлавшим вулкан... Вулкан неудержимой страсти! - Побереги пыл, Пётр. Мы же сначала поужинаем, пообщаемся. Я вкусный ужин приготовила. - Мне это определённо нравится. Хорошо, придержу пока коня в стойле. Пётр не зря называл свой член конём: это была его главная гордость, причём довольно внушительных размеров. Актрисы, им соблазнённые, упоминали об этом факте при рассказах своим подругам, отчего подруги, очертя голову, сами прыгали в постель к именитому актёру-режиссёру. На кухне Пётр нахваливал еду, хозяйку и евроремонт. Комплименты ласково и сексуально сыпались из его поганого рта. Елена всё таяла, таяла (в том числе и от выпитого вина). Разговор их продолжался полчаса-час. За это время Васильев успел потравить байки из режиссёрских будней, а Самохина вкратце рассказала о своей жизни. Елена была в тот вечер очень счастлива, даже предполагала, что ей, возможно, удастся заворожить Петра настолько, что он сделает ей предложение. Как же она ошибалась!.. Наконец, настал тот самый момент, когда Елена пригласила режиссёра в спальню. Чистые белые простыни пахли свежестью и стиральным порошком. Педант Пётр был доволен также и приличного размера двуспальной кроватью. В комнате пахло духами. - Ты пока располагайся, а я -- в душ. Минут на десять-пятнадцать. -- произнесла Елена. - Я буду с тоской переживать эту разлуку. -- улыбнувшись, сказал Пётр. - Я ненадолго. -- бросила Самохина и скрылась в дверном проёме. Васильев разделся и вальяжно развалился на кровати. Он с нетерпением думал о предстоящей интимной близости, воображал Елену без одежды, представлял её розовую влажную "киску" ... Тут Петру захотелось пёрнуть. Он потужился -- и ррраз! -- сделал своё дело. "Похоже, с подливой!" - панически подумал Васильев. Затем резко вскочил, посмотрел на простыню... На ней красовалось большое светло-коричневое пятно. "Боже! Что делать!" - суетливо заметался Пётр по комнате. "Меня же на смех поднимет весь свет! Самохина, сука, всем расскажет!" Потом он представил газетные заголовки: "Знаменитый режиссёр обосрался в постели!", "Роковая подлива Васильева!"... Всё это привело Петра в ужас. Он никогда в жизни так не проваливался! Васильев опустится на самое дно, он может стать всемирно известным посмешищем! Мысли лихорадочно закрутились в его голове, как на центрифуге. Скоро она выйдет и всё увидит! Елена будет хохотать на всю квартиру! "Вот чёрт, у меня, может, на нервной почве и не встанет никогда!" Потом Петра осенило: "Надо избавиться от неё! От этой потаскухи!" Елена вылезла из ванной в обещанный промежуток времени. Она предвкушала бурный и страстный секс. Самохина в душевном подъёме бабочкой порхнула в спальню, но тут что-то на неё накинули, какая-то белая пелена возникла перед глазами. Это был Васильев. Он набросил простыню на голову своей жертвы и принялся яростно её душить. Самохина отбивалась, как могла, но её повалили на пол и обездвижили. Елена хрипела, дёргалась в конвульсиях. Она никак не ожидала такой вот развязки. Вскоре жертва затихла. Убийца проверил пульс -- она мертва. Васильев захохотал так, будто в него вселился дьявол. Затем он забросал бумагами, которые он нашёл (в том числе и туалетной), пол, достал зажигалку "Зиппо"... Поджог он начал со спальни. Васильев таким образом хотел стереть все следы пребывания. Первым делом он запалил испачканную простыню, а дальше, подвергнувшись пиромании, пробежался с зажигалкой по всем помещениям квартиры. Пётр тихонько вышел, предварительно глянув в дверной глазок: нет ли на площадке кого-нибудь из соседей. Ему повезло, так как никого не было. Васильев быстро шмыгнул на лестницу и пулей полетел восвояси. Оказавшись дома, он налил себе полный бокал виски и махом опорожнил его. Потом, оценив произошедшее, убедился в собственном величии окончательно. Нет, он не тварь дрожащая, он совершил поступок, достойный великих! Тех, кто решает судьбы людей! Ленин, Сталин, Гитлер, Мао... Совесть его нисколько не мучала. И Пётр захохотал заключительным аккордом. Станислав Мирозадов, 23 августа 2016 г.

proza_ru/texts/2016/08/201608231502.txt

Порывистый ветер время от времени приоткрывал занавеску юбки и показывал её соблазнительные, чуть кривоватые, ноги, с сильными, но не перетруженными мышцами, изящную лодыжку, плотоядные сочные колени, и невидимо шевелил белёсый пушок начинающих свой рост волосков на морском прибое теплой загорелой кожи.

proza_ru/texts/2016/11/20161119703.txt

Светло и неуютно вьюжным февральским днем в деревенском доме. Гулко рубят на равные дольки тишину и время ходики на стене, беснуется за окнами метель, завывая волком в печной трубе, шелестит снежной крупой по стеклам. Движение воздуха чувствуется и внутри дома, холодное дыхание разгулявшегося ненастья проникает через двойные рамы и не оставляет в покое линялые ситцевые занавески. Тоскливо на душе и холодно телу. Кутаюсь в старый, оставшийся еще от деда, лохматый овчинный тулуп и чтобы хоть как-то развлечь себя, пытаюсь читать прихваченный из дома остросюжетный детектив. Вернее, больше делаю вид увлеченного чтением человека -- это для бабушки, чтобы вдруг не решили, что мой визит к ней всего лишь печальная необходимость. Понимаю, грех сетовать на судьбу, наградившую близкими родственниками в далекой, забытой Богом и людьми глубинке, святой долг навещать которых, под час, становится тяжким бременем: два часа в простылой электричке, еще полтора в битком набитом автобусе, и, наконец, пешком, без малого пять километров, чистым полем с полными сумками наперевес со всевозможной снедью для бабушки. Ей немало лет и большое хозяйство держать не под силу, десяток кур, утки на лето, огород -- как может, справляется. На деревенский магазин и вовсе надежды мало, работает он два раза в неде-лю, по мере того, как туда завозят хлеб, кроме которого, в числе немногих никчемных вещей, широко представлены электросушилки для обуви под названием "сапожок" и клееные калоши огромного размера. Первые не имеют спроса ввиду абсолютной ненужности в деревенском быту, вторые не пользуются популярностью по непрактичности в эксплуатации на местном ландшафте. Глаза машинально бегают по строчкам насыщенного движением, погонями, стрельбой детектива, но смысл прочитанного не доходит до сознания, видно застывает где-то в пути. Прихожу к однозначному выводу: в деревне можно и нужно жить летом -- свежий воздух, парное молоко, зелень, теплынь... Бабушка, хлопотавшая у пасти русской печи, занимающей добрую треть полезной площади дома, закончив свои дела, присаживается на стул у окна. - Ишь, как заметает... -- говорит она с вздохом, взглянув через стекло на улицу. -- Так, ить опять придется к вечере лежанку топить -- все тепло выдует... "К вечере, лежанку топить!" -- передразниваю ее про себя. Переехала бы на зиму в город. Все дети, внуки там. И все зовем! Три московские квартиры, выбирай, что душе угодно. Тепло, светло. Не надо печку топить, баллонный газ экономить. Опять же горячая вода. А здесь холодную воду с колодца приходится таскать... Не молодая же! А главное: избавила бы близких от заботы всякий раз приезжать сюда... Правда, года три назад, после болезни уговорили ее-таки пережить не благодатные времена в городе. Согласилась! Из предложенного жилья выбрала сыновью квартиру. Дядька ей комнату отдельную выделил, жену приставил для всяких бабкиных надобностей -- сготовить что, постирать... У дочери магнитофон отобрал, чтобы не беспокоил пожилого человека. А бабуля!.. Оправилась немного и через месяц выдала, /привожу дословно/: - "Не, не, миленькие мои, не могу я в ентих ваших квартерах проживать. Тесно! Сижу я здеся, как птичка в клетке. Мы к простору привыкшие, воздуху вольному, а здесь..." Как тут быть.. Не больше не меньше, в трехкомнатной квартире улуч-шенной планировки ей тесно! .. Дядька за свой счет отпуск взял, на дачу ее повез. Там лес кругом. Условия, можно сказать приближенные к натуральным. В доме газовое отопление, водопровод. Через неделю, пожалуйста: - "Не, не, сынок, не могу я здеся! Дом, конечно, хороший, теплый /это про дачу/, но нам наши гнилушки /надо понимать ее хата/, дороже и милей. Везите меня обратно в деревню. А то тут, словом не с кем перемолвиться. Подружек нету. Везите, а то помру тута!". "Тута-марфута! Пришлось везти..." Не поймешь этих стариков. То плачет: тяжело одной. Дрова, вода, ого-род... А с места не стронешь! Так и делим, дети и внуки осень, зиму, весну, очередь устанавливаем, и везем сюда сумки с продуктами да приветы от ос-тальных родственников. Маята!.. - А может по телевизору, что... - спохватывается бабушка. Ее чуткое сердце чувствует, что заскучал ее старший внучек. - Так, у вас сейчас перерыв в программе, - отзываюсь я. - Перерыв! -- эхом вторит она и снова вздыхает. -- А сходил бы к клубу, там, поди, уже афишу на кино вывесили. А.. Надысь, бабка Лычиха сказывала про картину, какую нам привозили. Очень хорошая картина. Переживательная, видать индийская... Мне смешно. По глубокому убеждению бабушки, как впрочем, наверное, и ее подруг -- индийское кино самое хорошее, потому что переживательное. Я содрогаюсь лишь от одной мысли оказаться среди снежной круговерти. - Ну, даже, если афишу вывесили, кино-то вечером. Что сейчас ходить Мне здесь хорошо. - И то верно, - соглашается бабушка и поправляет на коленях фартук, в раздумье. -- А можь, поешь что.. -- несмело предлагает она чуть погодя. -- Штец или кашки гречишной. Кашка-то в печке уж притомилась. Хорошая!.. И молочко есть. Пока ты спал, Нюра Большакова прибегала, свежего принесла. Это не ваше -- порошковое, а прям из-под коровки!.. Не хошь.. - Так, только из-за стола!.. -- смотрю на часы и ужасаюсь. Действительно после фирменного деревенского блюда -- горячей картошки с солеными огурцами и квашеной капустой, минул лишь час с небольшим. Некоторое время бабушка молчит и глядит в окно. Потом на улице что-то привлекает ее внимание. - Ты, только глянь, глянь!.. Умора! -- смеется она. -- Это куда ж Канареич навострился.. И непогодь ему нипочем!.. Гляжу в окно. Там среди ослепительной белизны резко выделяется фигура в черном, коротком тулупе с поднятым воротником, в шапке и непомерных валенках, с целлофановым пакетом в руке. Двигался он медленно, осторожно ступая узкую проторенную в рыхлом снегу тропку. - Да, ить сегодня суббота -- мужской день! -- делает открытие бабушка. -- В баню собрался! Вишь, какой чистоплотный, хучь тебе потоп, а баня святое, - весело комментирует она. Вдруг лицо ее просветляется новым предложением: - А может и ты, Женюшк.. В баньку! Вчера-то в женский день, Лычиха сказывала пар был, дух не перевести... Не найдясь с ответом сразу, я, видимо, дал расценить мое замешательство, как колебание близкое к согласию. - А что, попаришься! Парная у нас знатная! Из соседних деревень приезжают. А то, и из района!.. Хвалят все. И Лычиха... - А что! -- говорю я себе. -- Почему бы и нет -- и решительно вынимаю свое затекшее тело из кресла и сбрасываю кожух. Конечно, не авторитет ценителя мирового киноискусства бабки Лычихи, двигал мною, как и не острое желание соблюсти правила личной гигиены в деревенской бане, просто возможность вырвать себя из пут зимне-деревенской тоски и успокоить бабушку. Довольная, что угодила-таки внуку, она роется в комоде, из него извлекаются полотенце, новый, еще в обертке, кусок земляничного мыла, в сенях отыскивается стылая лыковая мочалка. И через несколько минут я толкаю скрипучую дверь и выхожу на волю. Метель поутихла. Под сводом низкого серого неба, на фоне свежего снега деревенская слобода смотрится нарядно и даже весело: дома рубленые, сложенные из кирпича, шлаконаливные, оштукатуренные, обшитые тесом, разноцветные, с комнатными цветами в окнах, резными цветами наличников, будят в душе добрые и светлые чувства, воспоминания о чем-то очень дорогом, но не пережитом, отзываясь в сердце сладкой тягучей истомой, похожей на протяжную русскую песню. Баня -- низенькое строеньице, занесенное снегом по самые окна, стоит в стороне от деревни, за огородами, на берегу узкой и быстрой речки, не замерзающей даже в самые лютые морозы. Утоптанная тропинка к бане может определенно сказать, что Канареич, а теперь вот и я, не одиноки в своем намерении совершить еженедельный ритуал. В крохотном коридорчике, у заиндевелого окна, колченогий столик, на нем банка с мелочью -- касса. Точной платы нигде не указано. Бросаю в копилку двугривенный. За надежду на мою порядочность добавляю еще две пятнашки. В предбаннике людей не видно, но судя по кучкам белья на деревянных диванах с высокими спинками -- четверо, ради гигиены и здоровья, презревших ненастье. Продрогнув, быстро раздеваюсь и тороплюсь в тепло. На широких лавках с мраморными крышками полоскались мужчина и мальчишка, скорее всего отец и сын. В отсутствии душа, опрокинув на себя таз теплой воды, я дернул деревянную ручку двери парной. В нос ударила удивительная гамма запахов: аромат сырой хвойнины с тонким оттенком свежеструганной липы был здесь замешан на пряной терпкости распаренных березовых листьев с кисловатым привкусом дыма сгоревших ольховых поленьев. В парной тоже двое. Следуя обычаю здешних мест здороваться со всеми знакомыми и незнакомыми людьми и везде, где придется, учтиво приветствую парящихся. Выделить Канареича не состовляло большого труда -- сухой, жилистый, он нещадно хлестал свое обтянутое коричневой от вечного крестьянского загара тело, на самом верхнем ярусе полка. Двумя ступеньками ниже, кряхтя и отдуваясь, сидел сдобного типа мужчина, еще не старик, пот градом катил с его большого тела, и по всему было видно, что парная ему не по нутру, и пришел он сюда либо по увещеванию поборников нетрадиционной медицины, либо за компанию. Проявление культуры и уважения к традициям с моей стороны не произвели на Канареича ни малейшего впечатления. Он так самозабвенно парился, что верно и не сразу заметил меня. Причем зона досягаемости его, со свистом мечущегося веника была настолько обширна, что мне пришлось подавить в себе искушение взобраться наверх, в самый жар и довольствоваться соседством с толстяком. Тот, в ответ на мое приветствие, коротко кивнул, после того, как смерил меня с головы до пят, и когда наши взгляды встретились, в его глазах я увидел столько неподдельной тоски и муки, уже не сомневался -- несчастный страдал за компанию. Однако нарочитое игнорирование моей персоны Канареичем, оказалось не более чем плодом собственной нездоровой впечатлительности, и вскоре обратилось в более чем расположение. Закончив самоистязание, он спустился с полка, тщательно сполоснул свой прекрасный, умело связанный веник, где в березово-дубовую смесь для аромата и массажа была вплетена ветка можжевельника. Без лишних слов, как старому знакомцу, он вручил его мне с коротким наставлением как поступить с этим банным аксессуаром в дальнейшем. Прежде мне не довелось быть знакомым с Канареичем лично, но слышать о нем от бабушки и ее словоохотливых подруг немало. То неутомимым весельчаком и балагуром, героем всяких забавных историй, какие ходили из дома в дом, потешая немногочисленный деревенский люд, то проглядывал совсем другой Канареич, переживший все беды и невзгоды, выпавшие на долю его земли, на которой он родился и жил, разделивший на склоне лет, как и многие его однодеревенцы, горькую долю одиночества. Прозвище свое он получил в наследство от отца, большого охотника до лесных птах. Дрозды, щеглы, канарейки в искусно с любовью сделанных отцовскими руками клетках, окружали его с раннего детства. Птицы были хорошим подспорьем крепкому крестьянскому хозяйству отца. В коллективизацию отца растормошили, объявили мироедом, добро годам и слабому здоровью на Соловки не упекли -- дали умереть в своем опустошенном доме. Но не затаил тогда Канареич-младший неприязни к Советской власти за утраченное благополучие. Цели, как ему виделось, были верными, в это он верил, за это воевал. Да и не власть била настоящих хозяев, а Завистливые люди, пристроившиеся под ее крылом. В гимнастерках, галифе и хромовых сапогах со скрипучими портупеями -- в тридцатых, в дорогих костюмах с холеными лицами -- позже, наезжали они на больших легковушках в деревню поучать, пугать -- властвовать. Когда от хозяйства остался один дым, Канареич пошел учиться на механизатора. Технику он полюбил не меньше птиц. Отучившись, пошел работать на районную МТС трактористом. Разъезжал по району и всегда возил с собой клетку с певчим тенором. Потом пристрастился к голубям, даже приспособил почтовых для дела. Сеет, бывало в своем колхозе, семена на исходе -- голубя из мешка -- записку на лапу -- голубь домой летит, а том сестра записку снимет и в правление... Глядишь, уже семена везут. Про то даже заметка в газете напечатана была. Вся деревня читала-перечитывала: "Ай, да Канареич!". Всю войну проездил Канареич на колесах. Дважды был ранен, но везло -- легко. В родную деревню вернулся при ногах и руках, с сединой в усах, с наградами, и на невиданной в здешних местах машине "Студебеккер". В кожаном трофейном портмоне вместе с бумагами о полной демобилизации, документами на два ордена и медали, привез справку с печатью и подписью военного коменданта польского города Лодзь о том, что данный автомобиль собран Канареичем из частей пострадавших в боях машин. И потому, как сборка "Студебеккера" является личной инициативой его водителя и не числится на балансе комендатуры, машина передается в полное распряжение водителя с после-дующим перегоном ее на родину. Автомобиль и припасенная в его кузове жатка, принадлежали Канареичу по справке там, в Польше и в военное время. Повадились в деревню всякие представители, из района, из области... По первости, глядючи на машину цокали языками, хвалили доделистого солдата. А потом на ту комендантову справку отстучали свое постановление, где печатными буквами обязывали передать технику в распряжение районного начальства, как государственное имущество. Свой "студебеккер", вернее, что от него осталось, Канареич увидел месяцев через восемь на свалке у бывшей МТС. И опять не затаил он зла на власть, сетуя больше на незнание действи-тельного положения дел тех, кто стоял у ее руля. Он даже жалел правителей, имевших столько недобросовестных помощников, какие для положительных отчетов нарочно искажали действительность. Под гнетом грабительских налогов редело деревенское стадо, вырубались в садах плодовые деревья, зарастали бурьяном некогда личные угодья селян -- отрезанные по распряжению сверху. Пустела деревня -- год от года таяло ее население. Как самостоятельного и расчетливого хозяина выбрали колхозники своим председателем Канареича, разуверовавшись в залетных да рекомендованных. Однако недолго пришлось ему председательствовать. Из района командовали: когда сеять, когда убирать, требовали привеса, прироста -- проценты, центнеры, тонны... А он не хотел работать по указке, так ослушался один раз, в другой, на третий раз -- рассчитали. До пенсии проходил Канареич в бригадирах. Всласть напарившись, обессиленный, я выбрался в прохладу предбанника. Как раз напротив того места, где лежала моя одежда, сидели Канареич с толстяком. Их очень занимала моя обувь. Говорил Канареич: - ... ишь ты, поди, теплые! А мех-то не настоящий, и кожа -- сразу видно -- дерматин... Не наши -- импортные -- кивнул он на мои сапоги, заметив меня, спросил он. - Почему же обязательно импортные Наши! Обыкновенные "луноходы". В них сейчас пол-Москвы ходит. Удобно! - Да ну, ты! -- удивился Канареич. -- Не уж-то так и зовутся Слышь-ка, Кузьмич, - толкнул он соседа. -- Луноходы! Вот ведь!.. И что в таких и вза-правду по Луне ходили.. Меня заставило улыбнуться это его неподдельное любопытство. - Нет, конечно. Просто назвали так и все. - А теплые Не промокают.. Получив утвердительные ответы, Канареич снова обратился к приятелю: - Вишь-ка, что человек говорит. И теплые и не промокают!.. Вот бы на-шим бабам такие на ферму такие, а то все как сто лет назад валенки с галошами, да и те днем с огнем не сыщешь... Кузьмич угрюмо кивнул, а Канареич серьезно продолжал: - В городе, известное дело, о людях думают. Надо ж, сапоги какие придумали, хошь ты в них по Луне разгуливай, а хошь навоз на скотном топчи. А техника какая... Устройства всякие. Ты не поверишь,.. -- в его глазах засветилась смешинка. -- Надысь к Егоровне Корнауховой Витька -- зять ее наведывался... Это тот, что когда к Шурке -- дочке Егоровны женихался в клубе во время картины шашку дымовую задействовал. Так бабки наши решили, что война атомная зачалась и ну по погребам хорониться!.. Шалопаем был по молодости, а как женился, как вроде исправился. Живут они с Шуркой тоже в деревне на манер нашей, но недалеко от города. Шурка работает на ферме дояркой, Витька в городе -- что-то по торговой части. Толковал, кабинет имеет, не иначе -- начальник. Ну, значится, телефон себе завел, да не простой, а очень даже особенный. Сидит, к примеру, Витька у себя в кабинете, телефон работает, как ему полагается работать, а чуть за дверь -- кнопку нажмет, и телефон сам отвечает: так, мол, и так - отсутствует Виктор Афанасьевич, и что желаете передать... И все скажешь, телефон запишет на ленту, а Витька потом все это прослушает... Одна беда, отвечает по тому телефону барышня приятным таким голоском. Чудеса! Я бы и не поверил ни за что, не покажи мне Витька синяк на плече... Канареич коротко хохотнул и продолжал: - Натуральный такой синяк! Сразу чувствуется скалка в Шуркиной руке. Она бабочка, так себе, но ревнивая до страсти и резкая в случае чего... Тут может, подловила Витьку когда или подозревала, только взяла супружника на контроль. А тут в кои веки в город собралась. Там, известное дело, по магазинам... Ну как мужу не позвонить, раз он при телефоне. Звонит, значится... А ей та дамочка такое воркует. Звонит другой раз -- тож самое... Понятно, вскипела по данному поводу Шурка, и уже с автобусной станции, когда в последний раз звонила, такое той девице сказала!.. А уж какими словами, ты, Кузьмич Егоровну знаешь, после ее выражений у нашего колхозного племенного быка Ираклия, к своему коровьему гарему сразу всякий мужской интерес пропадает, а Шурка ее дочь... Вот и пришел, стало быть, Витька домой, да на грех, задержавшись -- дела были. Благоверная, конечно, допрос учиняет... Витька объяснять стал, только видать не с того боку начал. "Ты, говорит, Александра женщина темная. У тебя одни тряпки на уме и всякие бессмысленные подозрения, а на дворе -- технический прогресс!.." Шурка-то оскорбления на счет своей темности и тряпок стерпела, а как за "прогресс" заслышала -- за скалку взялась. "Знаю, орет, в какие юбки твой прогресс рядится!.." И все такое прочее, а сама скалкой... И по голове норовит!.. Витькино счастье, выпивши, он был тогда, не очень что б, реакцию сохранил -- увернулся, на плечо главный удар принял. С минуту Канареич беззвучно смеялся, поддержанный скупой улыбкой приятеля. Когда же складки на его скулах расправились, он серьезно посмотрел на меня: - Так, может, договоримся - О чем -- опешил я. - Ну, как.. За луноходы! Ты там у себя в Москве поговори с кем надо, чтобы нашим дояркам-ударницам к женскому дню по паре луноходов поставили. Колхоз оплатит... И нам с Кузьмичем за рационализацию на магарыч! На этот раз, рассмеявшись, он о чем-то вспомнил и полез в свой пакет. В пространстве между ним и Кузьмичем появилась початая бутылка "Столичной". Следом от туда же были извлечены: пергамент с пластинками белого с розовыми прожилками сала, хлеб, последним появился мерный граненый стакан. Друзья по очереди выпили и налегли на закуску. Бросив в мою сторону короткий взгляд, Канареич взял бутылку, плеснув в стакан водку, протянул его мне. - Не побрезгуй за компанию. Если честно, пить после парной мне не очень хотелось, но и отказываться было неудобно. - Оно ничего, если в меру, - точно прочтя мои мысли, говорил Канареич, неторопливо разжевывая бутерброд. -- Что-то личность твоя мне, как вроде знакомая, а припомнить не могу... - Я бабушки Лизы Грибовой внук. - Райки сын, что ли Еугений - Евгений -- Женя. - Как есть, Еугений! - настоял на своей производной от моего имени Ка-нареич. -- А я смотрю: ты не ты... Это Райкин малый,.. -- пояснил он Кузьмичу. -- Райку, старшую дочь Лизаветы Грибовой, ты, поди должен знать. А если помнишь, учителя к нам из Москвы присылали работать, еще в старую школу. Так тот учитель и взял нашу Райку,.. - терпеливо втолковывал он безмолвно кивающему Кузьмичу. -- А теперь видишь, что получилось... Меня немного покоробила "история любви" моих родителей в представленном Канареичем виде и позабавила реакция Кузьмича, после слов приятеля, он в следующий раз после парной, добросовестно оглядел меня, благо возможность для того была, можно сказать, исключительная. А, оглядев -- заулыбался, очевидно, искренне порадовавшись результату "штурма Райки учителем". - Учишься или уже работаешь -- продолжил Канареич. - Учусь... - Ну да, оно конечно, еще наработаешься, какие твои годы... А учишься, поди, на строителя -- спросил он и сосредоточил свой взгляд на собственном колене. - Почему обязательно на строителя -- не понял я. - Ну, как,.. -- Канареич ладонью потер колено. -- Бабка твоя сама говорила, что способности к этому делу у тебя. Помнится, на деревне говорили, что строил ты бабке не то гараж, не то дровяник... Вспомнилось и мне, как на деревне я снискал лавры "строителя со спо-собностями", и стало понятно, почему Канареич прячет глаза. Весной того года я вернулся из рядов славной Советской Армии и в череде радостных и волнующих встреч с родными и близкими мне людьми, я не преминул навестить и деревенскую бабушку. Тогдашний май-месяц вы-дался на редкость сырым и холодным, а дорога до деревни неблизкая -- два часа на электричке, еще полтора -- автобусом и, наконец, пять километров - пешком. Выехав из дома ранним утром, лишь во второй половине дня, измотанный, промокший до нитки, я постучал в дверь бабкиного дома. Счастливая от встречи, бабушка приказала мне переодеться в сухое, накормила и предложила отдохнуть с дороги на только что истопленной русской печи. Оказавшись на стеганом одеяле поверх горячих кирпичей и по достоинству оценив всю прелесть непритязательного уюта деревенского дома, я уснул богатырским сном. Поблаженствовав, таким образом, два часа, отрешившись от сна, я поспешил на свежий воздух с целью посетить дворовые удобства. Трудно сказать, сколько времени минуло, с момента как за мной прикрылась дверь хлипкого сооружения, но о другом можно сказать точно -- все необходимое, мне сделать удалось и благодаря не имеющей внутренних запоров двери, я беспрепятственно вывалился из "тесного кабинета" наружу, хорошенько пристукнувшись затылком об утоптанную тропинку. Можно предположить, и даже наверняка, что мое тело там, внутри туалета искало выхода, бросаемое из стороны в сторону, потому как, очнувшись, первое, что я увидел: медленно, но неумолимо заваливающийся туалет перпендикулярно расположению моего распластанного тела. Со свойственной мне молодецкой легкостью на подъем, я приостановил это падение, подставив сильное плечо, придал туалету обратное заваливанию направление и, наверное, переусердствовал в своем стремлении предотвратить его разрушение. Ветхое сооружение благополучно преодолело "мертвую точку" стояния, стало на этот раз заваливаться в другую сторону, причем значительно скорее, чем это было в первом эпизоде, получив начальное ускорение от напряжения моих мышц. Дальнейшее легко было предугадать -- согласно законам гравитации, туалет вместе со мной с треском рухнул на сырую землю. Думаю, излишне распространяться, как я объяснял бабушке произошедший со мной конфуз. Тот малосвязный рассказ с клятвенными обещаниями завтра же приступить к строительству нового туалета-красавца, на зависть всей деревне, потонул в бабушкиных "охах и ахах". Обсуждение инцидента закончилось возложением персональной ответственности за туалет -- на сына, моего родного дядьку, проигнорировавшего в свое время предупреждения об аварийном со-стоянии непременного атрибута деревенского двора, за угарный газ, от печки, какой так неблагоприятно повлиявший на мой неподготовленный организм, бабушка всю вину взяла на себя. Однако наивно было полагать, что приключение со мной на виду всей деревни не имело там соответствующего общественного резонанса... Утром, едва проснувшись, я должен был выслушать сбивчивое, со слезами от смеха бабушкино сообщение, как по деревне с молниеносной скоростью распространился слух, впоследствии утвердившийся в качестве достоверной версии. Как внук бабки Лизы, на радостях, вусмерть напился, и мало того, что вывалился из туалета с расстегнутыми штанами, вдобавок, к вящему изумлению видавших виды деревенцев, в сердцах порушил последний. Надо было как-то реабилитировать себя в глазах деревни и на следующее утро, после легкого завтрака, преисполненный грандиозными планами я вышел к месту закладки нового туалета. Напряженки с материалом не предвиделось -- дядька заготовил его на ремонт сарая. Дождь продолжал накрапывать, и мне пришлось отмести идею о первичности ямы. Нужна крыша -- с нее я и начал... Вкопав четыре столба, я обвязал их перемычкам и приступил к обрешетке. Работа спорилась, и вскоре мне потребовался рубероид для кровли. Бабушка в доме была не одна, на табуретке у стола сидела ее соседка. - А возмужал-то, возмужал! -- запричитала она, едва я появился на пороге. - Прямо и не узнать! Значит, мотоцикл покупать собрался. Ну и правильно, сначала мотоцикл, а потом, Бог даст, и машину купишь! -- огорошила она меня. - Какой мотоцикл -- хватило спросить меня. - Ну, как.. -- соседка заерзала на табурете. -- Гараж, гляжу, начал стро-ить... Я вернулся на стройплощадку и обозрел плод своих трудов. Конечно, никакого сходства с гаражом я не обнаружил, но размеры и вправду впечатляли, если бы старый туалет сохранился, то рядом с моим монстром он выглядел бы жалким карликом. Быстро разобрав построенное, я снова занялся столбами, значительно уменьшив расстояние между ними. Для инспекции вызвал бабушку. - Хорош, будет! -- похвалила она, - Только, сынок, больно высокий, как каланча... Столбы пришлось подпилить. После обеда я снова обвязал перемычками опоры, обрешетил их, постелил рубероид. Крыша была готова. Выкопать яму оказалось непросто, земля была суглинистая, тяжелая, и к исходу дня удалось вырыть лишь половину от запланированного. Уставший, но довольный, поужинав, я завалился спать с не истлевшим желанием назавтра продолжить начатое дело. Моросящий дождь к ночи сменился проливным. Утром яма оказалась до краев наполненной мутной водой и в ней с удовольствием купались лягушки. Чтобы выкачать воду подручными средствами потребовалось бы убить полдня. - А ну его к лешему, сынок! -- возникла рядом бабушка. -- К лету подсохнет, тогда и доделаешь. А мы может старый поднимем... И подняли, подпорки поставили, еще потом целый год стоял. А под моим навесом (он теперь так называется), бабушка хранит дрова. Пригодилась и яма, в ней покоится собранный со двора мусор. - Может еще погреемся -- задорно подмигнул мне Канареич. Я принял вызов. Кузьмич не пожелал, на этот раз разделить с нами компанию, остался в мыльной. Мы же парились долго. Подбрасывая воду на каменку, доводили температуру в парной до критической, когда от жара начинали потрескивать волосы на голове. Я сдался первым. Едва доплетясь до лавки предбанника, я рухнул на нее. Канареич появился еще минут через десять. Самодовольно улыбаясь, он победоносно глянул на меня. Я поднял руки вверх, признавая за ним полную победу. Передохнув и остыв, Канареич снова полез в пакет. Все повторилось. Остатки водки достались мне. Видимо выпитое достигло цели, лицо Канареича зарделось, глаза увлажнились, и он продолжил оставленную до времени тему: - Вот, кто-то считает, что наука и культура только в городе. Институты, академии научные там, музеи, театры... А сельскому человеку ничего такого и не надо... Так ведь неправильно это!.. Наша наука, поди, постарше любой будет. Что сейчас в газетах пишут и по радио говорят.. Говорят и пишут, что вскорости между городом и деревней большой разницы не будет. В смысле культуры и всякого такого прочего... После парной и водки, Канареич, скорее всего, потерял основную мысль, о чем хотел сказать, и теперь пытаясь нащупать ее, метался между городом и деревней, между наукой и культурой. Слушая его монолог, я едва сдерживал улыбку, опасаясь обидеть его. Сделав небольшую паузу, за это время он успел доесть остатки закуски, голос его зазвучал увереннее: - И что мы видим Видим мы следующее... Мы и сейчас живем не хуже городских. Взять, к примеру, нашу деревню... Электричество, газ в каждом доме. Опять же радио, телевизоры... Водку в холодильниках студим, - ух-мыльнулся он. - Пластинки музыкальные крутим. В клубе кино на широком экране. А тут в уборочную артисты к нам приезжали. Жаловаться не приходится... Он взглянул на придремавшего Кузьмича и заговорил тише: - Ну, а если чего другого захочется... В музей там или театр, у нас это без вопросов. Правление колхоза автобус выделяет, и едут наши труженики в город... Канареичу не терпелось рассказать что-то занимательное, но, забредя в дебри в своем предисловии, используя при этом слова явно не из своего привычного лексикона, он с трудом подходил к главному. - Вот и я, хоть человек уже и немолодой, а когда-никогда запишусь в эти поездки. Где только не был. В цирке, театрах разных -- само собой. На выставки, в музеи ездили... Даже в парке отдыха раз на карусели крутнулся. Вот только в бане городской помыться не приходилось. А слышал, что в банях тех непременно бассейн имеется. Чудно, вроде, в бане и бассейн... Вот и решил -- я буду не я, если городской бане удовольствия не получу и в бассейне том не поплаваю. Сказано -- сделано! Как наши опять в город на представление цирка засобирались, я первым записался. Как полагается накануне веничек хороший приготовил, бельишко собрал, и наутро к автобусу... Наши, по началу, как меня с веником увидели на смех подняли, решили -- выжил старик из ума, если вместо цветов циркачам веник березовый дарить вознамерился. Я им про баню толкую, а они еще пуще заливаются. Только, как поехали -- успокоились. В городе, до начала представления разбрелись кто куда. Кто по магазинам, кто родственников навестить... А я у прохожих про баню выспрашивать стал. Оказалось, что в городе бань не одна и даже не две -- много, и что характерно каждая свое название имеет. Про то мне один гражданин поведал. Очень уважительный человек попался. Я не просил, сам до ближайшей бани проводить вызвался, а как дошли, легкого пара пожелал и удалился по своим дела. Очень я ему благодарен остался. Вхожу я, значится в ту баню, вокруг чистота, порядок, и народу -- ни души, даже у буфета никого. Про себя думаю: не очень то городские жители баню жалуют. Да и то сказать, зачем им баня, если в каждой квартире ванна имеется. Конечно, одному мыться-париться скучно, ну да ничего не поделаешь. Гляжу -- окошко, касса, надо понимать. Я туда... Там сидит такая симпатичная старушка, сидит и носки вяжет. Увидела меня и улыбается. Улыбаюсь и я, и культурно так обращаюсь к ней: "Как на счет пара, мамаша" После этих моих слов она враз улыбаться перестала, глазами на меня как сверкнет и шипит змеей: "Слава Богу, говорит, парок, только тебя черта плешивого не только в сыны, а в свекры записать не пожелала бы!" Понятное дело -- обиделась. Хоть бань в городе и много, да не уходить же, раз в эту пришел, и снова к ней. " Чертом, говорю, гражданочка дорогая промашка вышла, что без прически остался -- верно -- годы. Вот и решил на старости лет кости в городской бане погреть. А если за обращение мое вы обиделись, за то извиняюсь". Смотрю, как вроде, взгляд ее теплеть стал. Спрашивает: "Не здешние будете Приезжие С периферии" Тут мой черед обижаться настал. Страсть, как не люблю это слово "периферия". "Ага, говорю, приезжие мы будем! Деревенские!". После этого она и вовсе отошла, расспрашивать про все стала. И чешет, как по радио говорят про жизнь нашу сельскую, слово в слово: про подъем зяби, про вывоз на поля минеральных удобрений, про подготовку к севу, про удои от каждой фуражной коровы... - Нормально все, говорю. Зябь подняли, как положено, удобрения вложили, и минеральные и навоз, а до сева еще далеко. Ну, а корова, будь она фуражная или еще какая, на то и корова, чтобы удои давать... И про билет спрашиваю. "А нету, говорит, билетов. Сеанс только начался, следующий через два часа". Тут меня удивление взяло: - Какой сеанс Кинотеатр здесь, что ли Она вздыхает: -"Сеансы у нас..." Правда, потом из окошечка своего высунулась и шепчет мне на ухо, чтобы буфетчица не слышала, что можно с моей бедой прямо к банщику обратиться. Огорчился я, конечно из-за этих сеансов, но за дельный совет поблагодарил. Вхожу в дверь, что раздевальней именуется, а там!.. На-родищу -- уйма! Какие голые на лавках растянулись, с пару отдыхают, какие в халаты белые, завернутые пиво из бутылок сосут, а вокруг вениками и рыбой пахнет. "Вот тебе и ванна в каждой квартире", думаю. Спросил одного, что рядом оказался про банщика, тот мне на дверь с табличкой запрещающей вход посторонним показал. "Извините, говорю, товарищи, кто из вас тут банщиком будет. А они смотрят на меня, как будто я по недоразумению в женское отделение вперся и руками машут, потому, как рты закуской заняты. Одно понял -- посылают... В дверях еще с одним в халате столкнулся, и примечаю у него под тем халатом еще и штаны в наличии имеются. Смекаю: этот, что при штанах тот, кого мне на-до. А он смотрит на меня сердито и в табличку пальцем тычет. Я ему так, мол, и так -- помыться желаю. Он, как про то, заслышал, сразу подобрел, глазом подмигивает и пальцами перебирает. Я, конечно, понимаю и сую ему рубль. Пока я у кассы стоял видел, что входной билет пятьдесят копеек стоит, а я же ему рубль даю, сдача мне не нужна... А он как увидел мои деньги с лица сник, ртом воздух ловит, глаза завел, того и гляди наземь брякнется. Уж и не помню, как снова на улице очутился, до того испугался, что своим рублем чуть человека жизни не лишил. Стою, значится, раздумываю, как дальше быть. Смотрю, на дороге машина легковая останавливается, в ней двое в милицейской форме. Один из них дверцу открыл и меня пальцем подманивает. Подхожу, раз зовут. А он мне: "Тебе чего, отец, пенсии не хватает". Они меня за жулика-спекулянта приняли, что у бань вениками приторговывают. Рассказал я им свою историю, посмеялись, обещали с тем банщиком разобраться. Тоже хорошие ребята, доставили меня на своей машине до другой бани. Та баня мне понравилась больше -- сеансов там не было -- сразу билет взял. Из кассы меня в гардеробную -- в подвал направили, потому что не полагается в раздевальню входить в верхней одежде. Спускаюсь, там очередь. И народу не сказать, что много. Только замечаю, что в руках у некоторых верхней одежды по два-три экземпляра. Наверное, думаю, хозяева тех шуб и курток тем временем в буфете пивом разминаются. Только не все так было. Оказывается там целая кооперация! Это я потом понял, как внизу отстоял и наверху в очередях отсидел. И ловко у них, я тебе скажу, получается!.. Значится, пока один в гардеробной стоит, другой уже у раздевалки сидит, а как туда попадет -- места занимать начинает на всех друзей-приятелей, где пиджак повесит, где рубашку кинет, где брюки... А как оставлять станет нечего, сам садится и ждет, пока очередь приятелей подойдет. Полдня я своего череда дожидался, однако ж, дождался. Быстро разделся и туда, где моются... Уж больно мне хотелось бассейн своими глазами посмотреть. Вхожу -- все чинно, благородно, потолки высоченные, лавки мраморные, прямо не баня -- палаты царские. Я по сторонам -- нет бассейна, каким он мне представлялся. Ладно! Шайкой обзавелся, веник запарил, опять осматриваюсь. Гляжу дверь в парную, а возле нее яма, плиткой голубой обложенная, а в ней вода плещется. Стало быть, это бассейн и есть, думаю. Только, смотрю народ в яму ту, особо нырять не желает, все мимо проходят. Посмотрел я, посмотрел, и интерес у меня к этому бассейну, как вроде, проходить стал, а тут вдруг из парной человек выбегает -- весь красный, в тапках, рукавицах, на голове шляпа, и прямо с ходу в этом самом обмундировании в яму... Поплескался и обратно в парную поспешил. Разобрало тут меня... Беру веник и в парную. Парная, правда, была хорошая -- сухая. Нахлестался всласть. Выхожу, и на манер того мужика -- в бассейн бухаюсь. Уж и не знаю откуда в моих годах столько прыти взялось, не помню как обратно в парной на верхней полке очутился. Вода в том бассейне, как зимой в проруби, а может еще холоднее... Вышел я из бани затемно. Фонари горят, народа множество, все куда-то торопятся. А мне торопиться некуда -- в цирк я опоздал. Шел просто, на людей смотрел, и то ли с пара доброго, то ли еще с чего, только хорошо-хорошо мне сделалось, легко на душе. Деревню нашу вспомнил, лес, речку... И баньку нашу, вот эту... Канареич замолчал. В тишине завывания ветра за окнами гармонично сочетались с мирным похрапыванием Кузьмича. - Нет у нас, конечно, бассейна в бане. И многого другого -- нет. Но жить-то можно и у нас,.. -- задумчиво проговорил Канареич и лицо его оживилось. -- Может еще разок Выгоним хмель, а потом и помоемся!..

proza_ru/texts/2014/12/201412091116.txt

Ну, здравствуй, новая, интересная и счастливая жизнь! Ты просто не представляешь, как долго я тебя ждала! Не представляю, кого мне стоит благодарить за присутствие в моей жизни него: Димки. Вот он, мой лучик света. Моя первая и единственная любовь. Ты сделал все, приложил максимум усилий, чтобы сделать нашу с тобой жизнь счастливее, чем прежде. И у тебя это получилось. Я не буду благодарить тебя за те чувства, что ты подарил, за счастье и исполнение невысказанных желаний. Не буду потому, что знаю нашу с тобой тенденцию ссориться после этих слов. Не скажу "спасибо", просто покажу, как много это для меня значит. Ты научил меня многому. Мне так хочется тебе рассказать, что для меня значит каждый проведенный день с тобой. Ты заставил меня чувствовать себя счастливой, нужной и защищенной. Позволил мне воплощать свои мечты в жизнь и не бояться делать что-то новое. Заставил избавиться от своих комплексов и радоваться жизни. Как мне выразить все то, что я к тебе чувствую Мне не хватит слов. Я могу лишь показать. Я чувствую, как каждый раз, как только я вижу тебя, сердце моё начинает биться сильнее. По венам бежит уже не кровь, а ток. Сплошной ток. Ты делаешь меня лучше. Сильнее. И ценишь во мне именно это: внутреннюю силу. Я знаю, что мы с тобой будем вместе всегда. И ты это знаешь. И ты в это веришь. И да, я отвечу на твои последние слова в те выходные: Я тоже люблю тебя. Люблю больше всего на свете. И всегда буду любить. Я согласна пойти за тобой куда угодно. И пойду потому, что ты делаешь тоже самое. Каждый день. Самое важное - это твоя ежедневная борьба за нас и наши отношения. Это то, что нам было нужно. Бороться и быть счастливыми. Вместе и до конца.

proza_ru/texts/2013/10/20131031505.txt

В чем тайна книги Гарри Поттера. Примечательно что произведения Джоан Роулинг набрали больше всего читателей в Англии и Америке в странах мировых лидерах а что же увидят читатели в этой книге. Я сосредоточу внимания на нескольких приемах. 1. В Америки очень популярен фильм Звездные Воины он меньше по длительности чем книга но кое что книга позаимсвовала у этом фильме. Искушенный зритель понимает что на самом деле Звездные Воины это не кино с хорошим концом а кино в котором на протяжении фильма бьют главных героев, они оказываются на глубине ямы а потом сила наконец вырывают победу, только тот кто понял что такой фильм смотрят для страдания а не для удовольствия поймет скрытые чувства фильма. "Этого Волдеморт не понимает этого в отличие от тебя Гарри" - слова Дамболдара из 7 части. В многих частях книги показаться тот же прием как все не удается у Гарри Поттера и как он страдает. 2. Еще один могучий прием постепенный набор фактов и воспоминаний из всех частей пока они не складываться в конечною картину. Это прием не редкий для жизни но выпустить целою серию книг чтобы так повторить прием это что то новое. 3. Многие заметили шаблоны и попытки срубить дешевые деньги даже не знаю как им возразить. Да история повторяться но логика не видит всего что там есть, часто человек не хочет думать о том что он понял из книги а просто видит что то другое. 4. Автор часто намекает что Гарри Поттер не имеет талантов, он тупой и не равняя другим (Дамболдору и Снейпу). Это можно объяснить не только их магической слой а и тем что они выросли и за жизнь научились быть силой в политике и управлять людьми и правильно себя вести. А Гарри Поттер еще ребенок и он хоть и довольно умен но ему еще многое нужна узнать чтобы понять как сделать хоть что то, он похож на Волдеморта с искалеченной которая все прирастет к нему и прирастает в процессе взросления, также Рогулин Говорит что он какой то добрый с особым характером. Об характере отца Снейп тоже плохо отзывается потому что тот издевался над ним, заносчивый и трусливый. Это похоже на образ Дадли который издевался над Гарри. Этот образ объяснен тем полагает что он низшие существо и комок агрессии в строну сочувствующих читателю . А сам Гарри думал что он талантливый и сильный маг. 5. Моральная дилемма войны очень сложна и жестока и в книге ей посещено много фраз. Стоит вспомнить что Европа из истории знает что такое настоящая гражданская война революции и религиозные гонения. Тут показано похожие процессы в последней книге. Ущемления прав грязнокровок вынуждает их идти на войну, или ждать мести потом. Волдеморт показан как неуравновешиный лидер периода упадка цивилизации и культуры. Он уничтожает самых талантливых чтобы сделать мир хуже. Слизеренцов называли сильными и тупыми что означает что это человек периода деградации более умные и сильные маги других факультетов думают что сражаться с ними большой позор и они приносят только вред у власти. А могущество приписное Слизеренцам не входит в целостною картину могущественный человек будет похож на Дамболдора и не пойдет на не цивелизованый подход в решении вопросов. Партия Слизеренцов хотела на войне с маглами заработать славу и богатство. Это напоминает политику колониализма, расизма, и империализма которая недавно закончилась. Похоже эти планы те так уж не реальны хоть и не в такой ненормальной форме. Но еще эта партия хотела войны внутри страны и ударить по самим магам хаосом и войной. 6. Образ Лунны двойственный во первых это человек который ищет истину, во вторых это эксцентричный и сумасшедший человек. Это конечно не одно и тоже, человек который ищет истину похож на философа, он конечно может верить в странные вещи но это вещи такие как религия или философские концепции а не все те смешные вещи из диалогов .

proza_ru/texts/2013/12/201312261012.txt

РУЧЕЙ Далеко-далеко, за тёмными лесами, за синими морями, да за белыми горами раскинулись рядом два королевства -- Зелёное и Жёлтое. Король Зелёного Королевства часто поднимался на крепостные башни и оглядывал оттуда свои владения. "Вот, - думал он, - какой я Великий Король. Моя земля вся в цвету -- трава зелёная, деревья да цветы везде , птицы поют, зверушки всякие бегают, стада пасутся. А у соседа -- ни садов, ни цветов. Трава и та вся жёлтая. Моя страна процветает, потому что здесь правлю я -- Славный Король. Все вокруг должны мне подчиняться, слушать каждое моё слово и выполнять все мои приказания". Таким он считал себя мудрым, что не терпел никаких возражений, и хотел, чтобы всё было только так, как он пожелает. Никто из его подданных не смел его ослушаться, а он к этому так привык, что отдавал приказы не только людям, но и разным предметам. Однажды он шёл по саду мимо яблони и зацепился короной за ветку. Корона слетела с его головы, слуги бросились её подбирать, а Король, страшно разозлившись, крикнул яблоне: - Вон из моего сада! И пошёл дальше, уверенный, что яблоня немедленно выполнит его приказ. Конечно, слуги сразу же спилили яблоню, и когда Король возвращался, то его корона уже не цеплялась за ветки. Другой раз он прогуливался по берегу ручья, который весело бежал посреди его королевства. И надо же так случиться - наступил нечаянно Король на скользкий камень, оступился, ногой в воду попал. Его сафьяновый сапог промок, грязь на него налипла. - Ах ты, негодяй! -- обозлился Король и ударил ручей своим золотым посохом. Полетели брызги, горностаевая мантия Короля стала мокрой и потеряла свой вид. А ручей журчал себе, сверкая на солнце. - Что! -- рассвирипел Король. -- Ты смеёшься надо мной Позвать сюда мою гвардию! Прибежали гвардейцы и Король приказал им колоть ручей штыками, рубить его саблями. Они бросились на ручей, как в атаку на врага. Во все стороны летели брызги, гвардейцы вымокли с ног до головы, а вода бежит себе как ни в чём не бывало. Прикатили большую пушку. Король скомандовал: "Заряжай! Пли!". Ядро плюхнулось в ручей, столб пара и воды поднялся к небесам, но ручью всё нипочем. Король затопал от ярости ногами: - Он не подчиняется мне! Сжечь его огнем! Слуги зажгли факелы, но как только они сунули их в воду -- огонь зашипел и потух. Король был вне себя: - Этот противный ручей просто издевается надо мной! Я не желаю видеть его в моем королевстве! - закричал он слугам. - Делайте, что хотите, но чтобы духу его здесь не было! И тогда слуги принялись на границе королевства, откуда тёк ручей, строить плотину, чтобы преградить ему путь. В это время прибежала на шум Принцесса - любимая дочь Короля. Увидев, что тут творится, она пришла в ужас. - Отец, что ты делаешь Чем тебе помешал ручей - Он мне не подчиняется. А я не потерплю в своем королевстве никакого своеволия! - бушевал Король. Дочь поняла, что с Королём разговаривать бесполезно, и побежала к своей заветной дверце в крепостной стене, окружавшей королевство. За стеной в маленьком домике на берегу ручья жила Белая Фея, к которой Принцесса часто обращалась за советами. Фея очень любила Принцессу и всегда ей помогала. Через дверцу, спрятанную среди густых виноградных лоз, Принцесса по тропинке побежала к Белой Фее и всё ей рассказала. - Отец решил уничтожить ручей. А я так его люблю! Он такой красивый, чистый, весёлый. Я гуляю по его берегам, собираю там цветы, плету венки. В летний зной так хорошо искупаться в его прохладной воде. Прошу тебя, Белая Фея, - сказала она со слезами, - убеди отца оставить ручей в покое. Он тебя послушается. - Не думаю, - отвечала Фея, - но всё же попробую. Завтра, когда у Короля будет приём, приходи в торонный зал. Принцесса вернулась в королевство и скорее пошла к себе в комнату, чтобы не видеть, как строят плотину поперёк ручья. До поздней ночи работали слуги. Они таскали камни, сыпали песок и соорудили большой холм, так что вода пошла по другому пути, мимо Зеленого Королевства. Король обрадовался и довольный пошёл спать. На другой день Король вёл приём в тронном зале. Рядом с ним сидела Принцесса. Главный министр, стоя перед троном, говорил о том, что теперь, когда в королевстве нет ручья, нужно будет думать, где брать воду. - Вот ты и думай, - сердито прервал его Король, - на то ты и главный министр. Чтоб я больше не слышал про этот упрямый ручей! Ему нет места в моем королевстве. Вдруг воздух в ценре зала засветился, заиграл разными красками и в его сиянии появилась Белая Фея. - Король! -- сказала она. - Ручей не враг тебе, а верный и добрый друг. Не закрывай ему путь к себе. Но Король не обратил никакого внимания ни на Фею, ни на её слова, и вызвал на доклад другого министра. - Отец, - тихонько прошептала Принцесса, - почему ты ничего не отвечаешь - Что ты такое говоришь, моя дочь -- удивился Король. -- Здесь все мне отвечают. - Принцесса, - сказала Фея, - он не видит, он не слышит меня. Потому что он видит и слышит только то, что хочет видеть и слышать. Подождём, когда у него откроются глаза и уши. С этими словами она исчезла. Через несколько дней Король зашёл в комнату дочери и увидел, что она горько плачет. - Что случилось - встревожился он. - Разве ты не видишь -- ответила сквозь слёзы дочь. - А что такое Я не вижу ничего особенного. - Вот именно, в моей комнате нет теперь ничего особенного. В ней нет живых цветов! - Как так Почему Позвать сюда главного садовника! Прибежал садовник, низко поклонился. - Почему в комнате моей дочери нет живых цветов -- грозно спросил его Король, - разве ты не знаешь, что они должны быть здесь всегда - Конечно знаю, мой Король, - отвечал садовник, - но цветы больше не растут в нашем королевстве. Они росли по берегам ручья, а теперь его нет, земля высохла и цветы завяли. - Ну-ну, не плачь,- сказал Король дочери. -- Можно прожить и без цветов. -- И он ушёл, нахмурившись. Но как-то за обедом Король вдруг заметил, что на столе нет фруктов. Он опять приказал позвать главного садовника. - Почему на столе нет фруктов -- сердито спросил он. - В нашем королевстве фрукты больше не растут, мой Король, - грустно ответил садовник. -- Ручья нет, и земля высохла так, что все деревья погибли. - Ладно-ладно, проворчал Король, можно прожить и без фруктов. Однако дела в Зеленом Королевстве шли всё хуже. Пожелтела трава, улетели птицы, разбежались звери, исчезли стада. Король ходил мрачный, но и слышать не хотел, чтобы вернуть ручей назад. Принцесса очень всё это преживала и однажды вечером, когда стемнело, в тревоге тайно побежала к заветной дверце. Гибкие зелёные лианы, которые заплетали дверцу и прятали её от посторонних глаз, теперь засохли, стали жёсткими и такими колючими, что Принцесса еле-еле пробралась сквозь них. Она прибежала к Белой Фее и стала умолять её опять пойти к королю. - Нет, - сказала Фея, - это бесполезно. Но я скажу тебе, что делать, чтобы Король сам пришёл ко мне. Поведи своего отца на самую высокую башню, и пусть он посмотрит оттуда вокруг. Принцесса вышла из домика Феи, села на камень на берегу ручья. "Что мне делать, - думала она, - как мне быть Ведь что бы ни увидел мой отец с башни, он всё равно никого не послушается, я его знаю". И она горько-горько заплакала. Как вдруг слышит голос, тихий и чистый, как журчание ручья: - Не плачь, моя Принцесса. Твои горячие слёзы капают в ручей и жгут мне сердце. - Кто ты, - испугалась Принцесса. - Не бойся, это я, ручей. Я так тебя люблю. Я любил слушать твои песни, когда ты пела, гуляя вечером по моим берегам, любил целовать твои пальцы, когда ты плескалась в моей воде. Я никогда не забуду, как ты целовала меня, когда пила мою чистую прохладную воду. Не плачь, я не могу слышать твоих рыданий. - Но что же мне делать -- сказала Принцесса. -- Ведь я тоже люблю тебя, и не могу без тебя жить. - Послушайся Фею, - сказал тихий голос, - сделай так, как она сказала. Утром Принцесса пришла к отцу и говорит: - Отец, наше королевство погибает. Давай поднимемся на самую высокую башню замка и посмотрим, может быть где-то в королевстве ещё остались зелёные деревья и трава. - Ладно, - мрачно буркнул Король. -- Сверху виднее. Да-да, надо посмотреть, что творится в моём королевстве. Они поднялись на самую высокую башню. Король огляделся, да так и застыл, поражённый тем, что увидел. Ручей тёк теперь посреди Желтого Королевства. Там зеленела трава, росли деревья и сады, цвели цветы, паслись стада. А в его королевстве всё пожелтело, всё высохло. В той долине, где ручей бежал раньше, теперь лежал извиваясь сухой песчаный ров, как огромный желтый змей. - Отец, - воскликнула тогда Принцесса, - ты погубишь своё королевство! Мы все погибнем! Вон видишь - к стене идёт тропинка Там в стене есть заветная дверца. Если пройти через неё, то тропинка приведёт к маленькому домику на берегу ручья. Там живёт Белая Фея. Пока ещё не поздно, пойдём к ней, отец, и ты попросишь её помочь нам. - Ну нет, - сердито ответил он. - Я - Великий Мудрый Славный Король, я никогда никого ни о чём не просил. Все должны просить меня и выполнять мои приказы. Будь что будет, но я не пойду на поклон! Не успел он это сказать, как жёлтый песчаный ров, который вился посреди королевства, стал подниматься вверх и превратился в огромного Жёлтого Змея. Его сухие крылья с треском гнали вниз жаркий воздух. Змей с шумом промчался мимо башни, мигом схватил Принцессу и взмыл с ней в высоту. Там он раскрыл пасть, из неё хлынул вниз поток горячего песка, который стал засыпать крепостные стены, замок и всё-всё вокруг. Король остолбенел. Потом стремглав бросился вниз, побежал по тропинке к стене и в сухих лианах еле отыскал заветную дверцу. Её уже стал засыпать песок, он с трудом смог её открыть и, согнувшись, кое-как протиснулся за стену. Корона с него слетела, мантия зацепилась за сухие ветки, он её сбросил. Что было сил помчался к домику Феи, упал перед ней на колени: - Белая Фея! Спаси мою дочь! Её унёс Жёлтый Змей! -- закричал он. - Слишком поздно, Король, - сказала Фея, - я уже ничего не могу сделать. Пойдем к ручью, попроси его помочь. Он может. Они подошли к ручью, Король опустился на колени и сказал: - Прости меня, ручей. Прошу тебя, помоги - спаси мою дочь. Спаси! Тогда Фея коснулась воды своей хрустальной волшебной палочкой, от ручья поднялся пар, он стал белым облаком, оно поднималось всё выше, выше и превратилось в сверкающего Алмазного Рыцаря. Он был весь прозрачный, а его раскинутые руки-крылья переливались радугой. Рыцарь поднялся над Жёлтым Змеем, и тут загрохотал гром, ударила в Змея синяя молния, а из-под крыльев Рыцаря ливнем хлынули на Змея струи дождя, как сверкающие мечи. Жёлтый Змей страшно зашипел, от него повалил пар, он стал кольцами сваливаться вниз. Король бросился к заветной дверце, и когда вбежал в королевство, то увидел, что тело Жёлтого Змея тает в потоках дождя, и Змей снова становится ручьём. А на берегу ручья стоит прекрасный Алмазный Рыцарь и держит за руку Принцессу. Король бросился к дочери, обнял её, расцеловал, а потом поклонился Рыцарю и сказал: - Спасибо тебе, смелый воин! Скажи, кто ты, как тебя зовут, чем я могу тебя отблагодарить Рыцарь ответил чистым хрустальным голосом: - Меня зовут Алмазный Рыцарь, я дух ручья. Теперь я правлю тем королевством, которое было Жёлтым. У меня много воды, - её хватит и на твое королевство, оно снова может стать Зелёным. Я давно знаю твою дочь - продолжал он, - и она знает меня. Мы любим друг друга. Я прошу её руки. Он опустился перед Принцессой на одно колено и протянул ей бриллиантовое кольцо, которое засверкало на солнце всеми цветами радуги. - Нет, - ответил Король, а Принцесса вздрогнула и побледнела. -- Нет, - продолжал Король, теперь это не моё, а твоё королевство. Ведь не я, а ты делал его Зелёным, ты давал ему жизнь. Дочь моя, и ты, Алмазный Рыцарь, будьте счастливы! Алмазный Рыцарь надел кольцо на палец Принцессы, Белая Фея вмахнула хрустальной палочкой, и в тот же миг трава снова стала зелёной, деревья покрылись листвой, на них появились фрукты, запели птицы, по берегам журчащего ручья расцвели цветы невиданной красоты. И теперь нет больше Зелёного и Жёлтого королевств, а есть цветущая земля, где бегут ручьи, растут сады, и люди живут счастливо.

proza_ru/texts/2013/12/20131227352.txt

Фото моё - в Калининграде всё цветёт Итак, сегодня 10 апреля мы с мужем улетаем в Калининград. Я давно мечтала об этой поездке. У мужа, наконец-то, отпуск. По моему настоянию (везде боюсь опоздать) мы выехали из дома в 9.33 на электричке до Домодедово, рассчитывая там пересесть на электричку до аэропорта. Но, как оказалось, тот поезд, на котором мы собирались поехать, ходит только по выходным. А следующий - в 14.00 с копейками. Тут я вспомнила, что подруга и её брат, которые работают в аэропорту, иногда добираются на работу на маршрутке или автобусе. И, действительно, так оно и оказалось. До автобуса было 20 минут. Муж пошёл в магазин, а я села на скамеечку около остановки. Вдруг подходит маршрутка с нужным номером, а мужа всё нет. Я занервничала и начала звонить ему на сотовый. И в этот момент маршрутка уходит. Следом появляется муж. Оказывается, примерно в одно и то же время идут и маршрутка, и автобус. А я-то испугалась! Вскоре подошёл большой мягкий автобус. Мы спокойно сели и поехали. У мужа билеты везде бесплатные, поэтому он, зараза, нигде за меня не платил. Автобус шлёпал до аэропорта примерно 40 минут, кланяясь каждому кусту и столбу, так как по дороге много посёлков. Наконец, мы приехали и пошли в здание аэровокзала. Тут же досмотр. Я прошла спокойно, и сумки проехали без проблем. А вот муж "звенел" на рамке аж 4 раза. Пока выгребал из карманов мелочь, рулетку, ключи от машины, снимал часы и даже подсумок. Но когда, в конце концов, его пропустили, то он мне сказал, мол, это всё равно фигня, а не проверка, так как они не заметили в кармане жилетки пилку для ногтей, маленький ножик и надфиль. Мы пошли на регистрацию. И тут я была приятно удивлена. Ручная кладь у каждого должна весить 5 кг. Одна сумка потянула 3,2 кг. А мою сумку сочли дамской и даже не взвесили. Ну, и хорошо. Потом мы пошли в кафе "Му-му" и поели. Взяли запечённую рыбу, пироги с капустой и мясом, зразу с картошкой и грибами, сок апельсиновый и кофе. Время ещё было, и мы посидели в холле. Пришло время идти к самолёту. На штампе проблем не возникло, а вот на досмотре мужу пришлось дважды проходить через рамку, так как у нас в сумке увидели клубок проводов (зарядки ко всей технике). Выгружали, осматривали и т.д. Наконец, преодолели и этот барьер. И потом уже рядом с выходом на посадку сидели в креслах. В 14.30 пошли в автобус до самолёта. Автобус отвёз нас на самый край взлётного поля. Самолет не большой, но был полным. Автобус привёз первую партию (где и были мы), а потом и вторую. Вот поэтому нам и поменяли время вылета. Видимо, на два рейса народ не набирался. Вот они и решили объединить два рейса в один. И полетел первый в 15.10. Я сидела у окошка (чему была очень рада). Самолёт взлетел очень быстро и мягко. Правда, так как было много совсем маленьких детей, они плакали. Но потом уснули. Через некоторое время стюарты разнесли соки и чай и пирожное "Алёнка". За бортом-очень красиво: то одеяло из белых пушистых облаков под нами, потом появились на нём горы, потом облака рассеялись, и мы очень отчётливо просматривали из иллюминаторов землю. А потом над землёй поплыли клочья ваты, словно кто-то рвал её и бросал под нас. С нами сидел местный мужчина. Он показал нам из иллюминатора Куршскую косу, Каширское шоссе, Балтийское море. Потом объяснил, как нам доехать до квартиры. Приземлились тоже очень быстро и мягко. Пешком дошли до аэропорта, сфоткавшись около самолёта, за что нам сделали замечание. Выйдя из здания аэропорта, пошли к автобусу. Зашли в него, сели, и тут водитель сообщает, что он не едет в город, и предложил нам пересесть в подошедшую маршрутку. Пришлось пересаживаться. И мы тронулись, заплатив 80 рублей с носа. Я с восхищением рассматривала окрестности. В Калининград уже пришла настоящая весна: зеленеет трава, распустились кислица и алыча, появились маленькие нежные листики. Между прочим, тут + 21. Ещё я обратила внимание, что здесь странные берёзы: очень высокие, тонкие, веточки только на макушке, а на стволе больше чёрного, чем белого. Ещё с дороги постоянно перед автобусом взлетали стаи чёрных дроздов (а у нас -- воробьи). Когда въехали в город, маршрутка поехала по переулкам (видимо, водитель хотел объехать пробки). А дороги тут покрыты брусчаткой. Как же нас трясло! Я смотрела на дома, мелькающие в окне, и сказала мужу, что почему-то в голове крутится фраза из кинофильма "Семнадцать мгновений весны": "Щвейцария. Берн. " Водитель высадил нас в центре города на остановке "Ленинский проспект". И пошли в сторону проспекта Победы пешком. Мы прошли три остановки и встретились с дамой, которая отвела нас на квартиру, где мы будем жить. Квартира однокомнатная. Но очень красиво оформлена и обставлена. Есть всё для комфортного проживания, как в люксе гостиницы. Отдали за 4 ночи 6 тысяч. Немного передохнули и решили пойти в зоопарк. Он здесь недалеко. Но тут нас ждал облом, причём, полный. В интернете написано, что зоопарк работает до 20.00, а на деле так он будет работать с 1 мая. Я расстроилась, и силы вдруг кончились. Мы медленно пошли по кругу к дому. По дороге муж сфоткал странные деревья. В кроне деревьев тонкие молодые веточки, на которых начинают распускаться листочки, закручиваются шары, причём, не на одном виде дерева, а на разных: и на липах, и на тополях. Муж даже специально поднял несколько упавших веточек и понюхал их, чтобы определить сорт дерева. И опять мне вспомнился эпизод из "Семнадцати мгновений...", когда Штирлиц и фрау Больц гуляли в весеннем лицу и нюхали свежую листву. Начался дождь. Мы решили пойти домой, но зайти в магазин и купить покушать на ужин: пельмени, огурец, чёрный хлеб, майонез, клюквенный морс. Дошли до квартиры. И вовремя: на улице начался град. Муж приготовил ужин, мы поели. И сейчас валяемся: я - на диване, муж -- на кровати. Устали очень!В голове крутятся стихи. В квартире тепло, даже жарко. Этаж -- третий. Уснули быстро. Ну, очень устали!!!

proza_ru/texts/2017/04/201704151618.txt

Хлопоты перед отъездом в Петербург пролетели незаметно. И вот уже экипаж стоял перед дверьми усадьбы Галяминых. Сергей с места кучера поглядывал на дверь, ожидая выхода Лары. И вот показалась процессия... Вышел слуга, неся чемоданы господ. Далее Олег Анатольевич, в пол голоса давая Татьяне Анатольевне какие то указания. И следом Валентин и... Лара. Сергей мысленно прошептал: "Ларочка, моя госпожа. Я готов быть тебе и рабом!" - Эта поездка может многое изменить, - говорила Лара брату, - Хотя, я боюсь этих перемен. - Держись, - обнял её Валентин, - Я в любом случае тебя не оставлю. - Но ты должен заботиться и о своих делах. - У меня сейчас два главных дела: крестьянские дети, и Лена. Я так этого не оставлю. - Тише... Ты прав. Без решительности вы пропадете. - И я, и ты. Так, что и тебе, Лара, силы духа. Началась церемония прощания, поцелуи, напутствия. Наконец, Татьяна Анатольевна и Лара влезли в экипаж, а Сергей пустил лошадей в скач.. - Берегите себя! - кричала в след экономка Наталья Григорьевна и бежала за каретой, махая платком. Но очень скоро она отстала. Экипаж скрылся в дали, в лесу. Вероника со злобой смотрела на корову, которая никак не хотела доиться. - Вот глупая скотина! - возмущалась Вероника, отходя к стене, и пытаясь скрыть слёзы. - Полно плакать! - похлопала её по плечу Юля, скотница. - Тебе то что! - всхлипывала Вероника, - Ты родилась крестьянкой и все умеешь. А каково мне, барышне - Ко всему можно привыкнуть, - улыбнулась ей Юля, - Мой отец был старостой крестьян, умер рано... Муж сбежал недавно, когда крепостных не стало... А ведь мне всего двадцать два года...Ласки хочется. - Как и мне... Двадцать два... - Вероника, а давай дружить - Ты и я... Барышня и крестьянка - А почему бы и нет... Я могу быть тебе полезна. Советом одарю. - Каким! - Да для начала помирись с матушкой, вернись в барский дом. Выйди за муж. И вей из мужа веревки. - Муж, которого я не знаю, - скривила личико Вероника. - Стерпится -- слюбится, зато станешь статной барыней, уедешь от матушки, сама властвовать будешь. - Это хорошо, Юля, а тебе какой прок от помощи мне - Сделаете меня своей горничной, или фрейлиной, как там у вас -- господ... - Я подумаю... Разговор прервала Елена Николаевна. С охапкой сена она вошла на скотный двор и промолвила: - Вероника, я могу дать тебе последний шанс. Константин через несколько недель будет у нас... Не осрамишь, тогда счастье тебе будет... Марина Валентиновна читала дневник Кати Гаровой. Краем глаза она заметила, как Елена Николаевна провела через анфиладу комнат чумазую Веронику. "Я должна идти. Это моё спасение", - читала Марина Валентиновна, - "Но ели Юрий Иванович узнает, то ...я жертва любви, которая невозможна".

proza_ru/texts/2012/07/20120725204.txt

Вверху фотографии, которые должны были бы быть внизу, после слов: Лучше увидеть, чем услышать... Слева: А.И.Солженицын после прочтений книги "Вижу нечто странное..." Справа: Корифей Всех Наук, Лучший Друг Физиков, И.В.Сталин, после прочтения этой книги, которая произвела на него, по-видимому, необыкновенно сильное впечатление... Сорок лет спустя. Они стояли перед красивым многоэтажным зданием, сверкавшим зеркальными стёклами, расположенным в живописном пригороде Мюнхена. По золотистым окнам здания, как маленькие паучки, ползали роботы-мойщики стекол. Люди давно такой нудной и опасной работой не занимались. Помните, Франц, как тогда, сорок лет тому назад, мы с Вами прекрасно ошиблись! Какое это было счастье для нас! Господи, до сих пор помню, как сингулярность помигала и исчезла. А мы-то с Вами решили, что это - конец света... И ты, Федя, ещё подумал, что не успел обнять меня, на прощание, - смеясь сказала высокая, красивая, по-молодому стройная пожилая женщина, тряхнув копной пышных серебристо-седых волос. Да, Федия, я тоже тогда, помню как сегодня, был огорчён, что Рамоны нет вместе с нами. Ведь мы были уверены, что это - конец всему! Но самое страшное - это сознание, что мы своими мыслями и настойчивыми исследованиями погубили весь мир, всю Вселенную! Два простых человечека, с самыми лучшими намерениями, не какие-то Галактические монстры, не Сатанинские твари, вдруг стали "Смертью, Разрушительницей Миров"! Ужасное ощущение! А с тех пор обнаружены ещё сотни сингулярностей, две дюжины их разновидностей... И вы оба успели стать самыми молодыми Лауреатами Нобелевской премии по Физике, - вставила Рамона. Институт этот, как видно, разрастается, цветёт и пахнет... -- щурясь от отблесков солнца, отражённых от зеркал здания, заметил Франц. Не институт, - назидательно поправил Фёдор, как всегда следивший за точностью определений, - А идеи, его создавшие Сколько лет мы уже на пенсии! А сейчас ездим по миру. В молодости, мы, дураки, кроме работы, мало о чём думали. А вокруг ещё столько красоты, нами невиденной! Вы где были, Франц, в последнее время О, я решил поездить по Азии. Был в Сингапуре, Японии, Индии, Тайланде. Заглянул и в Австралию. Очень много красоты, хотя вся она с привкусом несколько навязчивой экзотики. А вы -- всё больше по Европе Да, Франц, - ответила Рамона, - Италия, Франция. Сколько не ходишь, сколько не видишь, всегда обнаруживаешь, что что-то недосмотрели, недомыслили, недочувствовали. Тянет снова в те же полюбившиеся места. Вот и мы состарились, - сказал грустно Фёдор, - Физику забросили совершенно -- наверно устали.. , а в молодости нам казалось, что вечно будем такими: молодыми, сильными, умными... Ах, Федия, как были дураками, так и остались! Утешимся хоть такой истиной: Мы -- дураки, но нас -- много! Катит попрежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней, И дремля едем до ночлега... А Время -- гонит лошадей! -- тихо прочла Рамона по-русски и по-немецки. ... Совершенно отошли от дел... Я, Франц, можете такое себе представить, даже не знаю, кто теперь заведует "нашим" институтом. Тень лёгкой улыбки скользнула по красивому лицу Рамоны, но ни Фёдор, ни Франц её не заметили. Давайте, мальчики, зайдём и спросим кого-нибудь, - предложила она. Величественный швейцар в костюме адмирала флота и с бородой Карла Маркса почтительно открыл перед ними широкие двери. Он, конечно, знал в лицо Основателей Института Физики Мягкого Тела, чьи большие портреты красовались в вестибюле. Благодарим Вас, - сказал Франц ему. - Простите, а кто сейчас новый директор этого института Швейцар посмотрел на них с лёгким удивлением и, вежливо улыбнувшись, ответил: Господин Директор уже, наверно, лет семь, руководит нами. Весь мир его знает: Профессор Боряра! Отзывы на книгу "Вижу нечто странное... " Автор получил множество похвальных, и просто восхищённых отзывов на эту повесть от ряда крупных писателей, журналистов, общественных и политических деятелей. К сожалению, если бы мы напечатали хотя бы их часть, потребовалось бы издать ещё одну книгу такого же формата и объёма. Поэтому, руководствуясь принципом экономии, мы решили поместить отзывы, которые, по нашему мнению, лучше всего охарактеризуют настоящую книгу. Разумеется, эти отзывы принадлежат нашим самым знаменитым современникам, наиболее известным читающей публике. "Рядом с этой сокровищницей мысли... делаешься чище, как-то духовно растёшь..." Васисуалий Андреевич Лоханкин и, неторопливо подумав, добавил проникновенно: "Ах, может быть, именно в этом великая сермяжная правда" Как гласит народная мудрость: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".. Руководствуясь этим правилом, автор счёл нужным поместить образы некоторых выдающихся людей нашей эпохи такими, какими они выглядели после прочтения этой книги:

proza_ru/texts/2009/06/200906141001.txt

REX LUPUS DEUS Во имя Отца, и сына, и Святого Духа! В настоящее время главе Ордена Девы Марии стоит Верховный магистр (Гохмейстер) монашеского звания (ныне это гражданин Австрии аббат доктор Бруно Платтер). Совещательным органом при Верховном магистре является Генеральный совет (Генеральрат). Кроме Верховного магистра, постоянными членами Генерального совета Тевтонского Ордена являются: 1)Генеральный прокуратор; 2)четыре Генеральных советника; 3)Генеральный секретарь: 4)Генеральный эконом: 5)Генеральная ассистентка; 6)ассистентка; 7)эксперт от института "фамилиаров" Тевтонского Ордена. Генеральный прокуратор постоянно пребывает в Риме в качестве посла Тевтонского Ордена при Римском Апостольском (папском) престоле. Генеральный секретарь является административным уполномоченным Верховного магистра по текущей управленческой работе и заместителем Гохмейстера "тевтонов" в случае болезни последнего. Генеральный эконом отвечает за финансовые вопросы и вопросы логистики. Генеральная ассистентка и ассистентка представляют в Генеральном совете интересы "сестринской службы" ("сестричества") Тевтонского Ордена. Генеральные советники представляют интересы орденских провинций. Эксперт от института "фамилиаров" представляет интересы "фамилиаров" Тевтонского Ордена. Наряду с Генеральным советом, в орденской структуре существуют Литургическая комиссия и Комиссия собственного права Тевтонского Ордена. Института "братьев-рыцарей" в современном Тевтонском Ордене не существует. В довольно редких случаях Гохмейстер посвящает в "почетные рыцари", или "рыцари чести" = ("эренриттеры") Тевтонского Ордена - лиц, имеющих особые заслуги перед Орденом, из числа "фамилиаров". Так, например, 10 марта 1958 г. в базилике святого Андрея немецкого города Кёльна был посвящен в почетные рыцари Тевтонского Ордена Федеральный канцлер Федеративной Республики Германии Конрад Аденауэр (став двенадцатым по счету тевтонским "эренриттером"). "Рыцари чести" Тевтонского Ордена, посвящаемые в это звание из числа "фамилиаров", носят, как и "братья-священники", белый орденский плащ (но не с черным лапчатым крестом, обрамленным серебряной каймой, украшающим белые плащи орденских священников, а с белым гербовым щитом Ордена Девы Марии, украшенным прямым черным крестом, обрамленным узкой черной каймой, напротив сердца). Кто же такие орденские "фамилиары" В Средние века, в эпоху Возрождения и Нового Времени "фамилиарами" именовались члены Тевтонского Ордена, стоявшие в орденской иерархии "тевтонов" ниже "полубратьев" ("димидиев"). "Фамилиары" были афилиированными в Тевтонский Орден мирянами, то есть членами орденской семьи" ("фамилии"), именовавшимися одно время - в XIX веке -- "марианами" или "марианцами" - к тому времени данный термин уже перестал употребляться в своем первоначальном значении, как синоним понятия "член Тевтонского Ордена Святой Девы Марии"). В отличие от первых трех категорий членов Тевтонского Ордена - "братьев-рыцарей", "братьев -священников" ("братьев-клириков") и "братьев-сариантов" ("услужающих братьев"), "фамилиары" (подобно "полубратьям", или "димидиям", Тевтонского Ордена) не принимали монашеский постриг, вели обычную мирскую жизнь за пределами орденских "комменд" ("комтурий". "командорств", "коммендатур", т.е. замков-монастырей), не выходя из своего светского сословия, но должны были выполнять определенные обязанности по отношению к ордену Девы Марии. В число "фамилиаров" входили арендаторы орденских земель, обязанные являться по призыву орденских властей "людно, конно и оружно" в случае войны, управители орденских мельниц, странноприимных домов, постоялых дворов и пр. В знак своей принадлежности к ордену Девы Марии "фамилиары" (а не "услужающие братья", как часто неправильно думают и пишут!), подобно "полубратьям" ("димидиям") Тевтонского Ордена, носили черный "половинчатый (половинный) крест" в форме буквы "Т", или "Тау", ("крест святого Антония", зачастую именуемый в геральдике просто "костылем"). Если "полубрат"-"димидиус", или "фамилиар", умирал, не оставив наследников, его имущество наследовал Тевтонский орден. В настоящее время "фамилиары" Тевтонского Ордена распределены по четырем баллеям (бальяжам) - Германия, Австрия и Южный Тироль, а также по двум комтуриям (комментуриям, комментурствам, комтурствам, комтуриям, коммендам) - Рим и Альтенбизен (Бельгия). В Германии существует шесть комтурий (комментурий, комментурств, комтурств, комменд), в Австрии - две. Всего в мире насчитывается девятьсот пятьдесят четыре "фамилиара" и семь "почетных рыцарей" ("рыцарей чести"). Субкомменды (субкоммуентурства, субкоссентурии, субкомтурства, субкомандории. субкомандорства) Ордена существуют в Австралии, Бельгии, Венесуэле, Италии, Канаде, Колумбии, Намибии, Южной Африке и США. В свое время "фамилиаром" Тевтонского Ордена был, например, такой известный германский политический и общественный деятель, как министр обороны Федеративной Республики Германия, лидер "Христианско-Социального Союза" (ХСС) и многократный премьер-министр Баварии Франц-Йозеф Штраус. Сохранилось немало фотографий Ф.-Й. Штрауса в тевтонском орденском плаще (кстати, Штраус в этом отношении отнюдь не являлся "белой вороной" среди западногерманских политиков - первый федеральный канцлер послевоенной Германии доктор Конрад Аденауэр был не только "рыцарем чести" Тевтонского Ордена, но также рыцарем папского Верховного Ордена Христа, рыцарем Ордена Святого Гроба Господня и магистральным рыцарем Мальтийского Ордена; федеральный президент Генрих Любке - рыцарем папского Верховного Ордена Христа и т.д.). "Фамилиары" Тевтонского Ордена в Германии из юридически-экономических соображений учредили и зарегистрировали как самостоятельную общественную организацию "Союз немецких (тевтонских) господ - друзей и спонсоров Немецкого (Тевтонского) Ордена" (Deutschherrenbund der Freunde und Foerderer des Deutschen Ordens). "Фамилиары" в Германии при приеме в тевтонское "орденское семейство" одновременно принимаются и в эту общественную организацию. Но друзья Тевтонского Ордена могут вступить в нее и не будучи "фамилиарами". "Фамилиары" Тевтонского Ордена носят не белые, а черные плащи, скрепленные на груди шнурами в черно-белую полоску и украшенные напротив сердца тем же старинным орденским гербом, что и "почетные рыцари" (белый щит с прямым черным крестом), поверх черного костюма с белой рубашкой и черной бабочкой (или галстуком в диагональную черно-белую полоску). Здесь конец и Господу нашему слава! ПРИМЕЧАНИЕ На фотографии, помещенной нами, в качестве иллюстрации, в заголовке настоящей миниатюры, запечатлены (слева направо) фамилиары католического Тевтонского Ордена Приснодевы Марии, кавалерственная дама и кавалеры (рыцари) католического Суверенного Военного (Рыцарского) Ордена госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, Родоса и Мальты (Мальтийского Ордена), а также кавалер (рыцарь) протестантского Ордена иоаннитов (крайний справа в предпоследнем ряду).

proza_ru/texts/2015/11/20151125005.txt

Перерыв. Во Владивостоке Ксению положили в госпиталь, а их на время разместили в гостинице для офицеров морского флота, без Ксении уезжать не хотелось, но надо было вести домой и хоронить Наташу. Оставила Максима, остальные, через сутки на транспортном самолете отправились домой, в Питер. Машин круиз тоже кончился, и Маша всю дорогу ревела, Лера пыталась ее успокоить, та замолкала, но глаза были красные и слезы у нее катились сами. Через некоторое время Маша снова начинала всхлипывать. В конце концов, Лера не выдержала и высказал ей -Машенька, это война, на войне без потерь не бывает, ты знала куда шла и что тут может быть, держи себя в руках. Понемногу Маша успокоилась. Ей снова не досталось по участвовать в сражении, может это и к лучшему. Ей была поставлена задача, продержаться на конкурсе как можно дольше, и она перевыполнила план, заняв одно из первых мест, теперь все каналы крутили записи с ней и приглашали ее выступать. Там был серьезный конкурс и серьезный отбор, кроме этого с ними занимались настоящие профессора своего дела, реально выявляя таланты. Маша оказалась одной из самых талантливых. Лера предложила ей заняться искусством, раз талант есть, там крови и потерь не будет, и тут произошло нечто, слезы у Машки высохли мгновенно и железно-твердым голосом был дан четкий ответ -Я никуда не уйду, я за Наташку сражаться буду. -Ладно, поживем, увидим. В Питере их уже ждали. Машины прямо к самолету. Всех в отряд, Наташу в морг медицинской академии. Теперь предстояло сообщить родителям и Николаю. К родителям поехал сам начальник западного управления, с Лерой, конечно. Она командир отряда, и это ее обязанность, генерал поехал с ней для того, что бы просто поддержать в трудную минуту. У Леры это первый случай, когда ей лично приходится нести жуткую весть родственникам. У Наташиных родителей прошло все трудно и тяжело. Мама плакала, отец Наташи нервно курил. В начале погиб муж Наташи, а теперь она, даже внуков не оставили. Они оставались одни. Плохо, когда в семье один ребенок, пришла беда, а поддержать некому. Сообщили им время и место, где начнется мероприятие, когда придет машина за ними. Генерал сказал слова благодарности за прекрасную дочь, выполнившую свой воинский долг до конца, и сообщил, что Наташа представлена к ордену, посмертно. Все эти теплые и красивые слова пролетели мимо родителей, они им дочери не вернут и горя не убавят. Чем им еще помочь, Лера не знала, все, что они могли, уже организовали. Плохо, грустно, неприятно, Наташку не оживишь, обратно не вернешь, самой реветь хочется, не сорваться бы при родителях и генерале, вот позор будет, приехала родителей утешить, а тут саму успокаивать надо, где выдержка солдат, в бою легче, чем такие вести в дом приносить. После родителей, Лера поехала в собор, к отцу Иннокентию. Хотелось хорошо организовать похороны и обязательно с отпеванием. В соборе она нашла его -Здравствуйте, отец Иннокентий. -Здравствуйте, Валерия. Я смотрю, Вы опять печальны. -Да, смерть вокруг меня продолжает собирать свою дань, я потеряла одну из своих лучших подруг, и не просто подругу, а боевого товарища, хотела просить Вас, провести отпевание. -Привозите, сделаем. Как это случилось -Погибла в бою. -Солдат, погибший в бою, заслуживает высших почестей, можете на меня рассчитывать. Когда похороны -Завтра. -Тяжелая и опасная у вас служба. -Бывают моменты. -Я знаю, кто Вы, и знаю, какая у Вас опасная служба. -Интересно, откуда -Когда президент был в нашем регионе, он выступал в одном воинском подразделении и вручал награды, по телевизору показывали, вас правда, только со спины, но сережки ваши я узнал, и награды ваши тоже увидел, все понял, вы уж извините, за назойливость, вы вместе с ней были -Да, мы были вместе, на мне опять ни царапины, а подругам досталось, одна в госпитале, а вторая ... Лера замолчала, тяжело вспоминать о гибели друзей, особенно, когда все еще свежо в памяти. -Значит, бог хранит Вас для очень важного дела. -Интересно, какого -Это не дано знать никому, вы все же, найдите время, придите, и мы благословим вас и освятим оружие, это укрепит вашу веру и поможет вам в том опасном деле, которому вы служите. -Я служу своей стране и своему народу. -У каждого в жизни есть свое место и свое дело, служение Родине, очень важное и серьезное дело и бог в этом деле, первый помощник и защитник. Приходите. -Спасибо, я воспользуюсь вашим советом, только сейчас не время, надо горе пережить. -Для благословления и освещения, всегда время. -Все равно, надо духом собраться и достойно принять божье благословление. -Мы Вас ждем, а завтра все будет как надо, не волнуйтесь. -Спасибо. До свидания. -До свидания Теперь Лере предстояло донести эту весть до Николая. На работу к нему идти не хотелось, там много людей и там все напоминает о Борисе, в кафе тоже не хотелось, но в кафе, как показалось Лере, эта жуткая весть могла прозвучать мягче, там было просто теплее. Она пошла в кафе. Пришли ребята, приятели Николая и Бориса. Николай, как всегда опаздывал. Они подсели к ней, поздоровались, но заметив, что она не в духе, отделались общими фразами, типа, как жизнь, как сын, как служба. Лера отвечала однообразно, поинтересовалась, придет ли Николай. Ребята ответили, если бы Наташка была, сразу бы прилетел. Прикинула, сколько их и заказала водки. Пришел Николай и сразу спросил, даже не поздоровался, как чувствовал -А чего одна, без Наташи Лера разлила всем водки, налила еще один стакан, сверху положила кусок хлеба и к стакану поставила Наташину фотографию с черной ленточкой -Нет больше Наташи, давайте помянем. Если кто пожелает, завтра похороны. Все выпили, Николай налил себе еще и выпил. -Как это случилось -Был бой на корабле, их было много, а нас всего трое, нужно было продержаться два часа, иначе они взяли бы заложников и ушли. Двадцать девчонок спасли, а двоим из нас, не повезло. Когда уже корабль с помощью подходил, последняя атака бандитов. -Ясно, я завтра приду, а сейчас, извините, надо одному побыть. Фото можно забрать -Возьми. Николай налил себе еще, выпил, взял фото и ушел. Похороны проходили так, как и положено хоронить солдата, все были в парадной форме. Кортеж собрался приличный, микроавтобусы из отряда и управления, машины с родителями и родственниками, приехал и Николай со своими друзьями. В карауле, у наташиного гроба стояли по очереди все офицеры отряда, меняясь, каждые пятнадцать минут. Постояла и Лера. Потом был собор. Отец Иннокентий впервые увидел Леру в форме и сразу подошел к ней. -Валерия, как ни странно, вам форма очень идет. -Форму с детства ношу, я к ней привыкла и она ко мне. -Девушка и с детства, как же так -Окончила рязанское училище ВДВ, до него все главные учителя офицеры были, и отец, дед, первый учитель, вот и получается, что с детства. -Династия значит. -Получается так. -И по званию и по наградам видно, не в тылу и не в штабе, всю дорогу на передовой. -За передовой, мы разведчики. -Страшно и опасно, сохрани вас господь, сейчас отпевание начнем, проходите, я настоятелю рассказал, отпевание он будет проводить. -Спасибо Вам. -Это Вам спасибо и товарищам вашим, вы нам мирную жизнь дарите, рискуя собой. Отец Иннокентий ушел. Лера прошла в собор, там уже вышел настоятель и начал службу. Все было сделано очень красиво и, если по старому сказать, благочинно. Другого слова Лера подобрать не могла. На кладбище, помня, как хоронили Александра Ивановича и отца, Лера организовала небольшие поминки. Гроб опускали, как и положено, под оркестр и салют. Домой на поминки не хотелось, но пришлось ехать, родители очень звали, с Лерой поехали двое офицеров из отряда и Николай, он познакомился с ними, когда сделал Наташе предложение. После похорон, отдохнуть Лере не дали, может и правильно, если делом заниматься, то горе, говорят, быстрее забывается. Ее вызвал генерал и дал задание -Одна остаешься, Машу в Москву вызывают в армейский ансамбль, пропал разведчик. -Ксения поправиться, будет двое. -На Ксению тоже особо не надейся, ей отпуск положен, еще за длительную командировку не отгуляла, теперь плюс отпуск по ранению, а там может еще что появится. Так что давай, ищи новеньких. Сама понимаешь, такие операции, особенно последняя, без женского присутствия, невыполнимы. -Разве училище ГРУ ничего не даст -Оттуда я уже выцарапал для тебя двоих выпускников, больше не дают, девушек не дают совсем, дефицит, давайка в свое родное рязанское, может там чего обломится. Еще поговори на счет сержантов контрактников, сейчас на базе твоего училища их готовят. Пару ребят возьми, для компании и помощи в отборе. Да, тебе программа поступления в академию пришла, начинай готовиться, в августе на экзамены поедешь, в июне отпуск отгуляешь, а июль на подготовку. -Есть. Пришлось ехать. В училище видимых изменений нет, только начальство новое. Один из инструкторов по рукопашному бою и бою с оружием был старый и Леру сразу узнал, тут же снял с нее куртку без погон, что бы посмотреть ее в форме, было очень интересно, ей пророчили блестящую карьеру, но даже он такого не ожидали. Лера догнала его по званию, он к лериному выпуску, был капитаном. К начальнику училища попала без проблем, но без доклада. Он долго не мог сообразить, кто она и зачем пришла, верхнюю куртку, без знаков различия она решила сразу не снимать, что бы уменьшить дифирамбы в свой адрес и прижать его по делу, а то споет сладкую песенку и по делу откажет. -Вы откуда, связистка, с кухни или с хозчасти, я вас не помню, извините. -От кухни и хозчасти я отказалась сразу после окончания училища. -Какого училища -Вверенного вам училища. -Тогда что, за ребенка просить пришли, его нужно отчислить или наоборот принять, или он у вас двоечник -Он у меня еще маленький, всего четвертый год, придет время, и за него попрошу. -Тогда что Вас ко мне привело -Я из военной разведки, мне нужны выпускницы, три четыре девушки. Лера сняла куртку и генерал открыл рот, потом закрыл, потом снова открыл -Своих надо готовить, у вас свое училище есть. -Не хватает, товарищ генерал, девушки с хорошей подготовкой, дефицит, сами знаете, и потом я вот тут училась и мне это здорово помогает, все вспоминаю, и все получается, спасибо родному училищу. -Значит вы наша. -А где еще таких профи готовят, только здесь, вот я к вам за ними и приехала. Похоже генерал растаял от лериного подхалимажа. -Ладно, я вам подберу дела, посмотрите, но отдам только двух, все уже распределены, и так до выпуска из тридцати девчонок, только двадцать дошли. Кто в декрет, а кто и по здоровью, хилая нынче молодежь. -Товарищ генерал, мне бы еще сержантов из группы подготовки контрактников. -Сколько -Пятерых. -Только трех и то, если наверху согласятся, хотя для вас законы не писаны, все равно, только трех. Дела возьмете завтра у секретаря и проводите отбор, но за это вы должны сделать свое фото для галереи лучших выпускников. -Я не была самой лучшей. -Из девушек, вы были самой лучшей, я сейчас даже фамилию вспомню, читал, когда училище принимал. Все, вспомнил, Соколова, а вот имя извините. -Валерия Николаевна. -Вот Валерия Николаевна, вы тогда из девушек были самой лучшей, а теперь из всех, одна из лучших, с Вас фото. -Договорились. Отбор провели быстро, всего-то троих там и троих сям, выбирать было из чего, не зря Рязанское училище на всю страну славится. Проверять было не нужно, просто побеседовали с кандидатами, получили их согласие и по присутствовали на выпускных экзаменах. Не стоило девчат и ребят напрягать лишней нагрузкой, им и так сейчас не сладко. Побродила по училищу, по вспоминала, вспомнила про Катюху, давно с ней не общалась, некогда, а ехать, очень далеко. Теперь все, все бумаги оформлены, приказы изданы, в отпуск. Очень хочется отдохнуть, мама уже на даче, с внучками возится, надо ехать к ней и вести Бориску. Забрала свой джип из отряда и на нем двинула в Псков, разместив Бориску на заднем сиденье и привязав его там по крепче. Привязываться и оставаться в одиночестве он совсем не хотел, уговорила с большим трудом, но он все равно крутился и выворачивался. Пришлось заезжать в автомагазин и покупать для него специальное кресло, что бы он был по выше и все видел. Не привык кататься в одиночестве, все с кем-нибудь или на автобусе, тогда совсем на руках. Когда кругозор дорожной жизни у Бориски вырос, благодаря новому креслу, он немного успокоился, в части капризов, но тут началась другая проблема, он хотел, что бы мама смотрела туда же куда смотрит он, и отвечала ему на вопросы. -Мама, мама, смотри, смотри, какая машина, а почему она не такая, как наша, а это что за машина, а почему у этой машины сзади дым идет, а вон у той колесо подпрыгивает, а зачем, а у этой куда кузов делся В результате останавливались каждые десять минут, и мама пыталась ему все честно объяснить, пока сама не запуталась. На площади Победы, вместо поворота на Киевское шоссе, свернула на Московское. Обратно уже было не вернуться. Беседа с ребенком затянулась еще часа на два и окончилась, когда мама выбилась из сил и сев с ним на заднее сиденье сама чуть не уснула. Все же первым уснул Бориска. Лера тихонько перебралась за руль, выехала на кольцевую, а оттуда уже на Киевское. До Луги долетели, как на крыльях, там, на посту их притормозил инспектор. Конечно, Лере надо было тихонько выйти и разобраться с ним на улице, но она замешкалась, и инспектор, подойдя к машине, громко рявкнул в открытое окно -Гражданка, ваши документы. Бориска вздрогнул и от испуга разразился таким плачем, что инспектор пожалел, что их остановил. Лера со злости, вместо документов, сунула в нос ему служебное удостоверение, инспектор взял под козырек, а что дальше делать, не знал. Лере пришлось пересесть снова на заднее сиденье, успокоить Бориску, потом он захотел перекусить, а потом еще пи-пи, еще попить, и уже напоследок возобновился поток разных вопросов, на которые снова пришлось отвечать. Бедный инспектор ходил вокруг машины второй час, не зная, как выпроводить непрошенную гостью, и что с ней делать. Остановил на свою голову, не бросишь и не прогонишь. В конце концов его вызвали на пост -Ты кого там остановил -Мадам с ксивой и ребенком. -Что за ксива -Полковник военной разведки. -И что, она теперь у нас на посту вечно стоять будет -Не знаю. -Ею уже из Пскова по спецсвязи интересуются, разыскивают, что прикажешь докладывать. -Передайте, что с ребенком нянчиться. -Вот что, делай, что хочешь, хоть сам до Пскова вези, но что бы меня про нее больше не спрашивали сверху, мимо проехала бы и никаких хлопот, совсем чутье потерял, думай, кого тормозишь. Пришлось бедному инспектору снова идти к Лере -Товарищ полковник, может вам помочь, чем -Расскажи ребенку о машинах, а то у меня уже язык заплетается. Пришлось потрудиться и инспектору, наконец, поток вопросов иссяк и Лера договорилась с Бориской, что он больше не будет отвлекать маму за рулем. Когда она пресаживалась на водительское место, инспектор вогнал Леру в тоску простым советом -Надо с папой ездить. -У нашего папы, была такая же форма, как у вас, погиб на посту, так что одни мы. -Извините. -Ладно, и вы не сердитесь, редко я с сыном бываю, вот у него и накопилось. -Счастливого вам пути. Оставшийся путь может и был счастливым, но получился очень грустным. Снова всплыли воспоминания о Борисе, плавно перешли в мысли о Наташе, снова вспомнился Александр, отец и дядя Саша. Так и добралась до въезда во Псков. Там ее снова остановил инспектор, но вместо него к ней колобком с поста выкатился Сережа. -Сестренка, привет, я уже весь на иголках, где вы, что случилось, почему так долго -Ты не поверишь, в начале заблудилась, потом инспектор под Лугой с Бориской разбирался, в общем, пока они договорились, много времени прошло. -Не понял, ты не могла заблудиться и причем инспектор и Бориска. Пришлось рассказывать, какой Бориска стал говорливый и как всех замучил вопросами, что даже Лера заблудилась, а у инспектора отвалился язык, после ответов на его вопросы. -Смешно, но не очень, а почему мобильный молчит. Только тут Лера обратила внимание, мобильник действительно молчал и ни на какие призывы не отзывался. Дома выяснили, сломался. Пришлось покупать новый, но он без баз данных, а жаль, ладно отпуск переживем, главное симка цела и работает. От поста ГИБДД до дому Сережа ее проводил с мигалками, там ей еще и от мамы досталось, что так долго ехала и не сообщила им, все волнуются. Дома было хорошо, мама взяла на себя все хлопоты по кормежке Бориски да и ее самой, Лера была только на подхвате. Сережа с Галкой тоже взяли отпуск и тоже жили с мамой на даче. Сережины дочки занимались с Бориской в остальное время. Сережа сообщил, что скоро должен приехать в отпуск Саня с женой и детьми. Скоро вся семья будет в сборе. Саню поехали встречать целым кортежем. Впереди Сергей с Галей на своей машине, сзади Лера на своей. Сергей, на всякий случай одел форму. Так и встречали их на вокзале. Леру на вокзале признал тот сержант, который ее подловил, теперь он был уже лейтенантом, подошел к ней -Товарищ подполковник, разрешите представиться -Уже полковник. -Извините, товарищ полковник, разрешите представиться -Да ладно, и так знаем. -- Остановил его Сергей. -Ну вот, человек похвастаться хотел, а ты ему всю обедню испортил.- возразила Сергею Лера. И уже лейтенанту -Поздравляю с первым офицерским званием, молодец. -Вам спасибо, Валерия Николаевна, если бы тогда не простили, выгнали бы. -Дело не только во мне. -Знаю, и за науку спасибо, я все тогда понял, так что я теперь ваш должник. -Ты не мне, ты народу должен, его взялся защищать, вот и защищай, помогай ему жить. -Есть, помогать жить. Разрешите вам помочь -Что, жить -- Со смехом спросил Сергей. -Нет, вы же встречаете кого-то, я вещички поднесу, если надо присмотрю. -- Обиженно проговорил лейтенант. -- Лишние руки в таком деле всегда нужны. -Если хочет человек, пусть поможет, у Сани двое детей, вещей море, он прав. -- Вступилась за лейтенанта Галя. Пришел московский поезд, на котором ехал Саня с Ольгой и детьми. Встретились, обнялись и расцеловались. Детишек поделили между Лерой и Галей, те как чувствовали родные души, даже не пикнули при переходе из одних рук в другие, как спали, так и продолжали спать дальше, маленькие еще. Вещей действительно оказалось море. Все вещи загрузили в сережину машину. Оля с Галей и детьми уселись в Лерину, в джипе, на заднем сиденье, просто разгуляй поле, и поехали домой. Дома у мамы для всех все готово. Она просто рада радешенька, все дети и внуки в сборе. Вся семья вместе, нет большей радости для мамы. Особенно рада Сане и Ольге с детьми. Внуков она видела первый раз, и не могла нарадоваться. Санька с Сережкой выпили водки, мама с Галей и Ольгой вина, помянули отца, дядю Сашу, Бориса. Лерка, как обычно, округлила все соком. Поговорили о маме, о детях, вспомнили отца и дядю Сашу с женой, поговорили о Борисе. Лера рассказала, как он погиб, и снова загрустила, про себя вспомнила о Наташе. Загрустилось еще больше. Серега с Саней потащили ее на улицу, Ольга с Галей увязались за ними. -Сестренка, ты лейтенанту сказала, что полковник, а нам еще и не похвасталась. -- Высказал ей Сергей. -Сереж, не к слову было. Да и грустно, что-то. -Да уж, твой круиз до Африки и обратно не очень удачный был. -- Вставил Саня. -А ты откуда знаешь -Здрасти, приехали, кто от твоего корыта пиратов отгонял, ты думаешь, я не видел, кто потом на палубе ревел. Зря крыльями махал, что-ли. Я тебя хорошо разглядеть успел, хоть и скоростенка приличная. -- Ответил Саня. -Санек, спасибо. -- Лера обняла его и заплакала. -Я узнал, у вас потери были. -- Продолжил Саня. -Да Сань, Наташа погибла, Ксюшку ранило тяжело, сейчас в госпитале. Лера другой рукой обхватила Сережу и уткнувшись между ними, плакала. -Вот, а ты брат говоришь, полковник, полковник, это все не просто так, за красивые глазки, это за походы между жизнью и смертью. -- Ответил за Леру Саня, и продолжил -- А ты говоришь, хвастаться, иногда и не хочется хвастаться, это уже когда время пройдет, и боль забудется. -Ребята, я же не знал. Извини, Лер. -- Оправдывался Сергей. -Жаль, не разрешили всех гадов утопить, приказали только отсечь, уничтожать только особо настырных, из всех только одна лодка и сунулась, мы ей и всыпали, остальные развернулись и бежать. -- Продолжил Саня. -- Ну мы и им все равно в догонку ракет напихали, жаль на уничтожение приказа не было. Галя с Олей стояли рядом и обнимали Леру сзади. -Сань, ты еще самого главного не знаешь. -- Продолжил Сергей. -Чего я еще не знаю -- Спросил Саня. -Месяца три назад на нее, считай похоронка пришла. Из управления позвонили и сообщили, что в бою Лерка взорвала себя вместе с бандитами, что бы к ним в плен не попадать, мы с Галкой, пока думали, гадали, как маме сказать, сама объявилась, живая и здоровая, только притихшая и грустная. -- Продолжил Сергей. -- Сами чуть с ума не сошли. -Ну и что, за то я им годовой запас взрывчатки и героина жахнула. Две тонны одного и тонну другого, они меня теперь век не забудут, да и за Бориса отомстила. -Знаешь, Лер, замуж тебе надо, или просто мужика заведи, ты уже не просто так рискуешь, а на рожон лезешь, хоть кого заведи, будет кому в плечо поплакать и успокоиться. -- Выдала заключение Галя. -У меня уже есть мужичок, вон бегает. -Это не то, ему в плечо не поплачешь, ему тоже батька нужен. -- Возразила Лере Ольга. -Кому чужой ребенок нужен, а мужиков вон, два брата, надеюсь жены не будут против, если я им плакаться буду. -- Потихоньку отходя и немного улыбаясь, спросила Лера. -Лер, мы конечно не против, только это все не то, сама знаешь. -- Ответила Галя. -Ладно, пошли к маме, а то разволнуется, что это мы тут так долго. -- Позвал всех в дом Сергей. За столом он снова всем налил -Мам, а ты знаешь, Лерка уже полковник, давай за нее -Лучше бы замуж, а полковник, это не то счастье для женщины, счастье, когда муж любит. -- Ответила мама, - Ладно, дочка, давай за тебя, конечно я очень рада, что ты у меня такой молодец, но мужа нашла бы, было бы лучше. -Я однолюбка, был муж, любимый, и меня любил, значит не судьба. -Ты это брось, молодая еще, захочешь, найдешь, вон красавица какая. -- Возразила ей мама. Вечером, всей семейной толпой сходили на пляж, без мамы конечно. Саня с Ольгой своих еще везли в колясках, а Бориска, и сережкины дочки вышагивали уже сами. Целых десять человек получилось. На следующий день собрались ехать на кладбище, поклониться всем своим и дяде Саше с женой, они тоже не чужие. Все одели парадную форму и братья невольно залюбовались Леркой. В парадной форме Лерка была и красавицей и боевым офицером одновременно. Оля с Галей тоже встали с открытыми ртами. Ольга первая разглядела иностранные награды и спросила -Это еще чьи -Немецкая и американская, шли наших летчиков из плена выручать, сарай открыли, а там полный блок Россия-НАТО, не бросать же их, пришлось тоже с собой забирать, можно сказать даром достались, за один маленький поход три награды, такого не бывает, просто сказка была, риска никакого, а три награды. -Конечно, совсем никакого риска, если не считать, что все в тылу врага. К нам летчики американские прилетали, рассказывали, что наши ихних в Афгане у душманов спасли, вот не думал, что и тут ты успела. У них про этот случай раструбили так, что можно подумать не ты их спасла, а они тебя. Вообще, молодцы они, хорошо своих воспитывают. Любой случай героизма так в газетах и по телику раскрутят, что только диву даешься, не то что у нас, все секретно и секретно, а молодежи и равняться не на кого. Все про большую войну пишут, только последнее время про афганскую и чеченские писать стали и то как-то куце и вяло, редко рассказывая про реальных героев. -- Продолжил Саня. На кладбище пришлось ехать на трех машинах, Сережа еще служебную пригнал. Так и ехали, Сергей с Галей и девчонками на служебной машине впереди, вторыми Саня с Олей и своими пацанами на Сережкиной и последней Лера с Бориской и мамой на своем джипе. На кладбище обошли всех, и дедов с бабушками, отца и дядю Сашу с женой. Женщины убрались на могилках, мужчины вырубили лишний кустарник, поставили цветы, налили всем по стаканчику и накрошили хлеба. Постояли, помолчали, вспомнили своих родных и близких, плохо, когда их нет рядом, так и кажется, вот сейчас выйдут откуда-нибудь и все будет как раньше. Нет, не вернешь, не спросишь совета и не попросишь помощи, не обнимешь и не поцелуешь, только холодный гранит и тишина. Могилки дедов и отца стояли прибранные и с памятниками, а вот могилка дяди Саши и его жены выглядела заброшенной, родственников нет, и побеспокоится некому. Лера решила взять это на себя, все равно нужно было в часть съездить, навестить родное гнездышко. После кладбища заехали к памятнику воинам-десантникам, положили цветы и постояли молча, отдав честь, как и положено военным людям. Вернулись домой и женщины принялись готовить ужин, что бы посидеть по дольше и помянуть всех своих. Ужин растянулся далеко за полночь, мама уже устала и уложив внуков пошла спать сама, устала, шутка ли пять внуков и внучек, всех накорми и спать уложи. Дети тоже устали, для них такая длинная и тяжелая поездка. Молодежь среднего возраста осталась одна. -Лер, давай звания обмоем, всем недавно все присвоили, тебе полковника, Сереге подполковника, мне майора, Галка у нас уже капитан, а Ольге старшего лейтенанта. -- Предложил Саня. -Я сразу сказала, не семья, а сплошной клуб офицеров. -- Ответила Лера. -- Я соком всегда поддержу. -Давайте мальчики, еще по немножку и спать, засиделись уже. -- Согласилась Галя. Ребята выпив, предложили еще тост за Леру, а потом за женщин их семьи, женщины согласились, но потребовали, что это точно, последняя. Выпив еще по одной, мальчишки смылись за сарай, и появившись минут через десять, когда девушки убирали со стола. Было видно, что добавили и хорошо, но женщины не стали их ругать, завтра разберемся. На следующий день, как и положено, у мальчиков болела голова, они похмелились, но разгуляться им женщины уже не дали и Серега нашел занятие для настоящих мужчин, стали готовиться к рыбалке, достали удочки, леску, поплавки и занялись делом. Предложение было простое, на следующий день поехать всем на одно из озер, ловить рыбу, купаться и отдыхать. Ехать с ночевками, дня на три. Предложение было бурно поддержано всем семейством, но с условием, без выпивки. Выпивку мужики отспорили в небольших количествах, под наловленную уху на ужин. Какая рыбалка без выпивки. Ко всеобщему изумлению, к активной подготовке к рыбалке подключился Бориска, начав задавать Сане и Сереже кучу разных вопросов, зачем поплавок, почему грузило, и как рыба клюет. Подготовка закончилась тем, что пришлось делать удочку и для него, при этом Бориска сам научился привязывать крючок. Как же, уже большой, четыре года пятый. На озере Сергей раздобыл лодку и мужчины ушли ловить рыбу, оставив женщин на произвол судьбы. Пришлось Лере заниматься хозяйством, ставить палатку, собирать дрова, готовить место и разводить костер. Галя с Ольгой и дочерми занялись чисткой картошки и приготовлением салата и шашлыков. Шашлыки жарить не пришлось, решили отложить до завтра, ребята наловили рыбы и Бориска в захлеб рассказывал всем, как он наловил уклейки, а дядя Саша и дядя Сережа на его уклейку наловили щук и окуней. Улов действительно был богатый, килограмм восемь. Пришлось женщинами снова надевать фартуки и чистить рыбу. С этим явлением Лера столкнулась впервые, свежую рыбу она еще не чистила и она у нее постоянно выскальзывала из рук. Серега даже пошутил -Лерка, ты как Ванька Жуков, рыбу с хвоста чистишь, ее с головы начинают. -Только отходить рыбой меня у тебя не получиться.- Смеясь, ответила Лера. -А я и пробовать не буду, по частям тяжело домой возвращаться. -- Также ответил ей Сергей. Галя снизошла до Леры и показала ей как удобней чистить рыбу и как готовить уху. Начало получаться. Обеда не было, зато ужин с ухой получился очень вкусный. Дети ели с удовольствием, при этом Бориска рассказывал, как он поймал ту или другую уклейку, и на какую из них вытащили того или другого окуня или щучку. Сережкины девчонки с завистью смотрели на Бориску, и чувствовалось, что ревновали к папе. Санькины мальчишки были еще маленькими, и им было все равно, с кем папа ловил рыбу. Рано утром Бориска растолкал дядюшек и потащил их снова на рыбалку. Сегодня они обещали ему показать, как ловить на живца. Парень серьезно увлекся рыбалкой, конечно, тут двое взрослых мужчин и их внимание все отдано ему. Мама пацану, не очень интересна, рыбачить не умеет, крючок не привяжет, и где ловить рыбу не знает. А уж как следить за поплавком совсем не сообразит, когда еще рано, а когда подсекать в самый раз. Не женское это дело, рыбу ловить, чистить и уху варить в самый раз, а вот ловить не женское, а самое, что ни на есть, мужское. Бориска был рад и страшно гордился тем, что у него все получается. Теперь, главное освоить, как ловить на живца, с этой мыслью они и ушли на утреннюю рыбалку, снова оставив женщин одних. В этот день клева не было, то ли потому, что ловлю живцов поручили дяде Сереже, а Бориска пытался на них поймать что-то по крупнее, то ли потому, что клева действительно не было. Дядя Сережа поймал всего пять маленьких рыбешек, а Бориска на них поймал одного большого окуня и двух маленьких, у дяди Саши совсем никакого улова. Вернулись к обеду расстроенные. Ну для женщин нет худа без добра, в дело пошел шашлык, а то испортиться еще. Обедать сели вовремя, не превращая его в ужин, главное детей накормить, сытно и вовремя. После обеда тихий час, всем отдыхать, особенно детям. Вчера у Бориски тихого часа не было, и чувствовалось, что парень устал и за ночь не выспался, а может и разморило на жаре, уснул без капризов и хлопот. У санькиных пацанов все просто и по расписанию, мама врач, не повезло ребятам, сказано есть, значит есть, спать, значит спать, возражения не принимаются. Хорошо в лесу на озере, тихо, птички поют и главное воздух чистый и свежий, в сон само собой тянет. Санка с Сережей нашли местечко и забросили пару донок с кормушками на леща, вдруг клюнет. Женьщины устроились рядом на полянке и тихонько обсуждали детишек, у кого какие склонности и таланты. Галя с Ольгой тактично умалчивали обсуждение мужей, хотя, наверное и хотелось. Тихий час испортила шумная компания, приехавшая на двух машинах, четыре парня и четыре девушки. Судя по одежде ребят, все десантники, молодые лейтенанты. Они сходу заявили, что это их место и предложили остальным освободить площадку, громко включив музыку. Сергей, как старший мужчина пошел разбираться, но в ответ получил, то что и ожидалось -Это, что полиция будет теперь указывать десантникам их место. Сергей был одет в защитную форму без знаков различия, но расцветка явно выдавала происхождение. Пошли Галя и Ольга, они были в купальниках, так сказать нейтральная одежда -Ребята, как вам не стыдно, здесь дети маленькие, так десантники себя не ведут. -Все равно, это наше место и убирайтесь. Стало ясно, конфликт миром не уладить. Лера одела свою затасканную форму, которую всегда брала на такие пикники и на тренировки, знаков различия тоже не было, но берет был голубой и на нем были значки, кокарда, ромашка, значок ГРУ и флажок, свидетельствующий о прохождении квалификации. -Так, кто тут смелый с малыми детьми и женщинами справляться, выходи, если не трус. Молодеж переглянулась, один из них вышел -Не гоже полицейским женам в такой форме щеголять, не по чину. -А вот сейчас и разберемся, кому по чину, а кто форму позорит. И Лера начала маленькую разминку, явно приглашая на поединок. Масла в огонь подлил Саня -Лер, не надо, покалечишь еще молодежь. -Надо, ой как надо, лес большой, а им места не хватает, форму позорят, таких учить и учить. Первый схватил Леру за руки, она, сделала маленький шаг левой ногой в сторону, одновременно потянув левую руку вниз, как бы вырывая ее, и вдруг, неожиданно подняла правую резко вверх, заводя удерживающую руку противника ему за спину. Такой не хитрый прием выводил противника из равновесия и он упал. -Вот, молоко еще на губах не обсохло, а уже драться лезешь. Второй из гостей, поняв, что это не шутки, бросился на Леру, но его рука, попав в лерины клещи, ушла по инерции, вместе с ним, в разворот, увлекая его вокруг Леры, она неожиданно переменила вектор вращения на обратный и противник упал на спину. Третий, попытавшийся схватить Леру со спины, получил сильный удар ногой в сплетение, совсем не ожидая, что у девушки еще глаза сзади. -Ну, где четвертый герой. Четвертый попытался уже ударить Леру ногой спереди, но нога попала в захват, короткий удар в сплетение, и лерина нога, заведенная за опорную ногу противника, при выпрямлении завершила дело, противник грохнулся на песок. Первый упавший, вскочил, и снова бросившись на Леру, получил сильный удар ногой в живот, при этом Лера сильно наклонилась, уйдя в сторону от его прямых ударов в лицо. Второй, пытавшийся ударить Леру ногой, промахнулся, его нога, скользя по лериной руке, развернула его к Лере спиной, а удар в подколенную ямку сзади, поставил его на колено, она взяла противника одной рукой за подбородок, а второй за затылок -Крутану бошку и трупп, делать или нет. Мальчики остановились. Лера отпустила руку с подбородка, а второй рукой просто толкнула затылок, и противник упал на руки, уткнувшись лицом в песок. -Детки, поищите себе другое место, не гоже женщин с детьми выгонять, если не поняли, то дальше буду работать на поражение и пощады не будет. Молодежь встала в замешательстве, и перед девушками неудобно, неизвестная женщина четверых десантников на землю уложила, но и продолжать нападение становилось опасным, игры играми, а дело начинало пахнуть плохим окончанием. Думали, просто повозятся, покажут класс, а тут фиаско. Конфликт разрешился совсем неожиданно, приехали еще три машины с десантниками, только кому помощь подоспела, совсем стало непонятно, когда из машин вылезли офицеры с женами. Двое из них оказались Санькины попутчики, с которыми он в поезде напился. Они его сразу узнали -Сашка, привет, какими судьбами -Да вот, в отпуск с семьей к брату. -А что здесь происходит -- Спросил один из них, увидев с трудом дышащую молодежь. -Нас решили с места выгнать, а Лерка им мастер класс устроила. -Нашли с кем связываться, с военной разведкой, да еще с кем, со звездой военной разведки, то же мне десантники, таких людей в лицо нужно знать, портрет во втором разведвзводе висит, историю части учите, мальчишки. И уже подойдя к Лере, отдали честь -Товарищ подполковник, разрешите обратиться -Она уже полковник. -- Подправил ребят Саня. -Извините, товарищ полковник, разрешите пригласить вас и всю вашу компанию на торжественный ужин, посвященный присвоению мне очередного звания майор. -У нас тут дети и режим дня. -- Возразила Лера. -Мы подальше отъедем, а вы приходите, не обижайтесь, молодежь еще не грамотная и не учтивая, мы их в наряд поставим, картошку на всех чистить будут. -Отличившаяся молодежь, в разведку на поиск нового места обитания, бегом марш. Молодежь, с виноватым видом ушла в разведку, оставив своих девушек, на попечение остальной компании. Минут через тридцать появилась, нашли полянку у озера, но туда не проехать. Машины оставили под присмотром новых друзей, а сами, нагрузившись, потащили все имущество к новому очагу. К вечеру от них пришла делегация и пригласила всех к месту сбора. Пришлось идти и брать с собой детей. Бориска с сережкиными девчонками шагали сами, а санькиных пришлось нести на руках. Одно только было непонятно, кто выиграл схватку. Вроде Лера, но победа оказалась хуже поражения, и идти далековато и детей тащить, а потом еще и машины сторожить, во смех. Правда и новых друзей обрела. Когда пришли к ребятам в гости, молодежь встала в шеренгу и четко, по военному попросила извинения -Товарищ полковник, просим извинить за недостойное поведение. -Вы мальчики, не дети в школе, вы офицеры и должны всегда быть достойны этого звания, а не когда по носу дают. -Больше не повториться. -Ладно, вольно, не будем портить вашему командиру праздник. Но молодежь не отступила, и выдала сногсшибательную информацию -Валерия Николаевна, вы знаете, ваша операция в Сибири в учебники по боевому применению диверсионных групп вошла. Теперь это классика, так сказать. Лерка так и встала с открытым ртом. -Ребята, там ошибок море, и потом там были не войсковые подразделения. Со стороны бандитов была толпа наркоманов, а с нашей, плохо подготовленное мирное население. Если бы были настоящие солдаты, то половина действий вела к гибели. Все просто по нахалке и на везении, ее нельзя рассматривать как войсковую операцию. -Валерия Николаевна, расскажите. -Ну Лерка, ты даешь, уже в профессора военных наук записалась, прямо Суворов. Давай, колись, рассказывай. -- Поддержал ребят Саня. Пришлось рассказывать и выкладывать все замечания, которые выдали ей Володя с Ленкой. Ребята слушали очень внимательно, затаив дыхание, как же, информация о самой настоящей боевой операции из первых рук. Рассказав все, Лера поинтересовалась, откуда они все знают, ответ был прост, они только после училища, и на последнем курсе им про сибирскую операцию рассказывали, а уже здесь в части назвали и имя автора, начальство следит за Лериными успехами и постоянно ставит ее в пример молодым офицерам. Тут, на озере они конечно виноваты, зазнайство подвело, никак не могли подумать, что легенду российской разведки можно встретить просто так, в лесу на озере, да еще без охраны. Лерка от таких слов даже с бревна свалилась от смеха. -Ну ребята, вы даете, я еще на службе, какая же я легенда. -Не тушуйтесь, Валерия Николаевна, конечно, для молодежи вы уже легенда. -- Вставил новоиспеченный майор, виновник торжества. -- Вон как пацанов сделали, они думали пошутить, а чуть без башки не остались. Молодые лейтенанты исполнили несколько песен о десантниках, о спецназе. Хорошо поют, подумала Лера, и слух есть и голос, молодцы, это она ушла в войну с головой, а они находят время и для других занятий. -Однако пора, ребята, нужно детей укладывать, спасибо за вечер, молодцы, мне очень понравилось. -- поблагодарила Лера ребят. Саня с Сережкой остались, а женщины, собрав детей, двинули в обратный путь. Уже стемнело и двигались почти на ощупь, по Лериной памяти, вышли точно к машинам, не заблудились. Уложили детей, развели небольшой костер и посидели вместе, женской компанией, поджидая мужчин. Саня с Серегой пришли часа через полтора, и было видно, что слегка перебрали, ругать их не стали, просто легли спать. Рано утром им досталось от Бориски, он объявил подъем, требуя выхода на рыбалку, но мужиков было не поднять, у обоих болела голова. Лера посмотрела, плюнула и пошла с Бориской сама. Пришлось учиться у сына, он ей доверил ловить мальков, а сам стал ловить на живца, уже как большой знаток, показывая маме все свое умение, правда с большой удочкой ему было не справиться, и от нее оставили только половину. Забросить и у Леры никак не получалось, в конце концов она просто опустила леску в воду и стала ждать. Дождалась, пока Бориска не всполошился, - Мама, а где твой поплавок Поплавок, оказывается, давно утонул, и когда удочку вытащили, на нем сидела не мелкая плотвичка. Бориска ее взял, насадил на свой крючок и забросил в воду. Минут через десять его удилище изогнулось дугой и он снова стал звать маму на помощь -- Мама, помогай. Лера взяла из его рук удилище и стала подтягивать к лодке. Удилище отчаянно сопротивлялось и вибрировало. Пока Лера подтягивала рыбу к лодке, Бориска подал ей палку с большим сачком из сетки. -- Сюда затаскивай и с ним уже в лодку. Лера завела рыбу в сачок и стала его поднимать. Когда втащила его в лодку, то испугалась. В сачке лежала щука, не меньше пятидесяти сантиметров в длину, постоянно открывала свою зубастую пасть и отчаянно била хвостом о дно лодки. Снасти все запутались, и Лера предложила Бориске пойти к берегу, самим с такой рыбиной им не справиться и вынимать из сетки страшно и снасти порвать можно. Бориска согласился. Когда подошли к берегу, Саня с Сергеем были уже на ногах. Их удивлению не было предела -Это что, вы сами такую щуку поймали, никак не меньше пяти килограмм, ну вы даете. -Это я поймал, мама только вытащить помогла. -- Хвастался Бориска. Удочки все же порвали и большую, для ловли на живца, и маленькую, для ловли самого живца, но все равно, радости Бориске это не омрачило, дядьки для ремонта есть, не хотели рыбачить, пусть теперь чинят. Обедали снова ухой. К вечеру снасти починили, и мужчины снова пошли на рыбалку. Вернулись уже затемно, клева не было и кроме нескольких мелких рыбешек им похвастаться было нечем. Зато Бориска был очень гордый, его рекорд никто побить не смог. Правду в народе говорят, новичкам везет. Следующий день был последним днем на рыбалке и пока собирались, Бориска сто раз спросил, когда еще поедем. Обещали на следующей неделе. Домой вернулись к обеду, мама их уже ждала со вкусным супом, но Бориска нахваливал уху, которую ел на озере из собственноручно пойманной щуки. В общем, рыбалка ему очень понравилась, и он хотел снова туда съездить. Через день пришлось идти в гости к родителям Гали и Ольги, очень звали и обязательно в парадной форме, Лерка ругалась -Что я вам, свадебный генерал, что ли Идти пришлось, могли обидеться. Поход прошел нормально, женщины контролировали мужей, да и они сами понимали, увлекаться спиртным в таких гостях неприлично, но и немного выпить тоже пришлось, поэтому ходили пешком и на общественном транспорте. Когда шли обратно, братья не дали Лерке одеть поверх мундира куртку, и прохожие засматривались на нее, редко попадавшиеся военные и полицейские вообще шею сворачивали, как же женщина полковник да еще Герой России. Еще через несколько дней собралась и поехала в родные пенаты, в часть, где начинала службу. Там ей конечно были рады и любезничали до того момента, пока она не спросила -А почему могилка полковника Кондратьева заброшена, ветеран части, заслуженный и всеми уважаемый человек. Родственников у него нет и позаботиться некому. -Валерия Николаевна, вы как всегда правы, будем исправляться, но вообще то, это дело военкомата. -Военкомат сам не пошевелится, его толкать надо, и это дело руководства части, где служил Кондратьев, да и сами могут посильную помощь оказать в поддержании порядка на могилке. Пообещали исправиться, но Лера все же почувствовала некоторую неловкость в разговоре с командиром части и поспешила раскланяться и уйти. На обратном пути зашла на то место, где она бывала с Александром и вдруг подумала, в Москве буду учиться, надо адрес взять и к нему на могилку заехать, поклониться, все таки, она ему жизнью обязана, а на могилке так и не была, нехорошо это. Обратно вернулась в часть и выяснила адрес, где жили его родители. Теперь воде все, можно и домой. Дома мама опять наготовила всякой вкуснятины, пирожков с вареньем, мясо, запеченное в печке, молоко свежее от соседской коровы, так и растолстеть можно. Бориска все это уплетал с удовольствием, особенно пирожки с вареньем, за его аппетит можно не беспокоится. Сережкины девчонки его за день так намотают, что и аппетит нагуляет и к вечеру сам спать идет и уговаривать не надо. Но все же он достал дядюшек на счет рыбалки. Пришлось им намечать день и снова готовить снасти. На этот раз в качестве наживки накопали червей, красненьких таких и шустрых, обещали показать, как ловить леща на донную удочку, добыли подкормки и отправились в путь на новое озеро, тоже с ночевкой, но уже всего на два дня, не считая дороги. Галя с Ольгой не поехали, поэтому были без девчонок и малышей, вчетвером, Саня, Сережа, Бориска и Лера. Приехав на место, Сережка раздобыл лодку и мальчики, как и в прошлый раз, смылись на рыбалку. Лера осталась одна, а работы море, поставить палатку, набрать дров, развести костер, почистить картошку и приготовить обед. В прошлый раз были помощницы, Галя с Ольгой и девчонки, а тут одна. Делать нечего, пришлось трудиться, палатку поставила, дров набрала, картошку почистила, можно и отдохнуть, тут как назло и пожаловали местные мальчики, всего ничего, трое, но шустрые, в палатку заглянули, сунули нос в машину и к Лере, раз одна то можно и позабавиться. Попробовала миром -Ребята прекратите хулиганить. -Мы не хулиганим, а культурно отдыхаем, а ты в качестве развлечения сойдешь. -Трудно будет. -Ничего, нас немного, справишься. -Мои мальчики придут, с вас шкуру спустят, они в полиции служат. -Так ты еще и полицейская шлюшка, тем паче нам должна. И один из них приставил нож к горлу Леры. Она отвернула шею, и слегка отстранившись, приподняла запястьем своей руки руку с ножом, перехватила запястье другой рукой и уже используя локоть левой руки, как рычаг, правой провернула запястье с ножом, заставив нападавшего чуть присесть, и в тоже мгновение перевела левую руку за плечо противника, наклонила еще сильнее, и резким ударом колена в лицо, выключила из игры. Двое оставшихся, остановились в нерешительности. У одного из них было ружье, и он нашелся быстрее, попытавшись ткнуть Леру стволом в живот. Она пропустила ствол по касательной, и взяв одной рукой за ствол, другой ухватила ружье за приклад, рывком вырвала приклад из руки и используя его как рычаг, вывернула руку, поставив нападавшего на колени. Он выпустил ружье и Лера ударом приклада по голове, отправила второго следом за первым в нокаут. Третий остановился, лезть на ружье желания не было. -Снял ремень. -- Скомандовала Лера. -Все равно не убьешь. -- попытался отговориться третий. -Я забыла предупредить, я из армейского спецназа, убивать отморозков, это моя профессия. С этими словами Лера приоткрыла дверь машины, достала берет, одела его и достала ремень с пистолетом. -Работаем, что уставился. Увидев пистолет и берет десантника, парень нехотя стал снимать ремень, зашевелились двое других. Когда парень выдернул ремень, Лера скомандовала -Лечь мордой в песок. Парень начал подходить к Лере, в надежде, что его поддержат приходящие в себя товарищи. Лера выстрелила из ружья в воздух -Следующий будет на поражение. В этот момент один из лежащих вскочил и бросился на Леру, но она увернувшись от удара, нанесла в ответ сильный удар прикладом в голову, нападавший упал и уже не шевелился, стоявший тоже получил за компанию удар стволом в живот и согнувшись упал. Лера сделала еще один выстрел в воздух, взяла ремень, продела середину ремня в пряжку, образовав двойную петлю, сунула в нее обе руки лежащего и затянула. Подошла к тому, кто начал шевелиться, расстегнула и вытащила ремень и также связала. Третьего связывать не имело смысла, и так два удара в голову, живой бы остался. Минут через двадцать на всех парах приплыли рыбаки. Сережа и Саня выскочили из лодки и разглядывая побоище хором спросили -Что случилось -Да вот, ребята со мной развлечься решили, я не отказалась, только это каждый понял по своему. -Лер, тебе надо табличку носить, опасно, не подходить, убьет. -- С улыбкой высказал свое мнение Саня. Серега стал вызывать полицию через город, обещали прислать местных, когда найдут. -Козлы, нашли с кем связываться, хорошо мы подоспели, а то бы она вам отрезала все что нашла, чтоб больше не баловались. -- Добавил Серега. Бориска ходил опечаленный, пришлось бросить леща, клюнувшего на его удочку, судя по всему, крупного. Дядя Сережа, помогавший ему, уже вытащил леща на поверхность, и бок, отсвечивавший на солнце, не оставлял сомнений, крупная рыба. Звук выстрела отвлек дядю Сережу, и этого мгновения хватило, чтобы лещ сделал переворот и сошел с крючка. Второй выстрел не оставил сомнений, нужно возвращаться, что-то случилось. Часа через два приехала полиция и скорая. Полицейские походили, посмотрели, похоже, что это были их знакомые. -Мужики, а вам могут обоюдку пришить, вас двое их трое, они испугались, вот ножом да ружом вас и решили попугать. Серега не выдержал и показал свое удоствоверение. -Это конечно серьезный аргумент, подполковник полиции, но все же вы подумайте. -Мы, капитан, не дрались, все вопросы к сестренке, это она твоих дружков уложила, они ее изнасиловать пытались. -Одна и трех мужиков уложила, убей, не поверю. -- Возразил капитан. -А ты у них сам спроси. -- Порекомендовал Саня. Капитан сходил к мужикам, поговорил, тут к ним подошла Лера -Капитан, развяжешь их, пристрелю за компанию. -А что ты тут такая шустрая -- Спросил капитан. -Капитан, лучше не нарывайся. -- Порекомендовал Сергей. -Слушай, подполковник, сестренка твоя борзая или крутая -Крутая, полковник военной разведки и Герой России, командир отряда спецназа. Она тебя и так сделает, и официально размажет, говорю, лучше не связывайся. -- Подтвердил Сергей. -Ладно, господа, давайте я ребятам хулиганку оформлю, условный срок получат, жалко, из одной деревни, можно сказать родственники. -Оформляй как хочешь, но что бы я их больше не видела, увижу, расстреляю без предупреждения. Лера похлопала по кобуре с пистолетом. -Учти капитан, у нее именной от президента страны, стреляет не целясь, и разбираться никто не будет. -- Добавил Саня. -Понял, понял, все сделаю, завтра с протоколами заеду, подпишите. Он загрузил друзей в машину и увез. Обед конечно был испорчен, ухи нет, дневная рыбалка провалилась, пришлось варить картошку и сосиски, было не вкусно. Саня с Сережей поели, а Бориска капризничал и ел плохо. После небольшого отдыха, мальчики снова ушли на рыбалку. Лера сходила, набрала дров на вечерний костер и ужин, начистила картошки и забравшись в джип, уснула. Совсем не заметила, как стемнело, проснулась, кругом ни души, где же ребята. Взяла фонарь и вышла на берег. Посветила на воду, никого, стала кричать и звать, прислушиваясь. Через некоторое время услышала звук весел, это были ее мальчики, отозвались -Что так долго, я уже волноваться начала. -Это ты Бориске спасибо скажи. Сидел, пока поплавок в темноте не потерял, и представляешь, стал вытаскивать и леща хорошего зацепил, килограмма на полтора, а может и два, везет упрямым новичкам. Бориска снова был рад. Вытаскивали дяди, но поймал то он. У дядей мелочь, по три подлещика, грамм на двести каждый, а у него один, но лещ и какой. Лере пришлось чистить рыбу под свет фар, но варить уху она уже отказалась, обошлись сухим пайком и чаем. Уху варили утром. На следующий день клева не было и рыбаки пришли пустые. После обеда пора было уезжать, собрались и двинули в обратный путь. По дороге встретили капитана, он обрадовался, что их застал, а то бы пришлось во Псков мотаться, протоколы подписывать, совсем отпускать козлов тоже уже нельзя, раз тут такие люди, самому можно пострадать. Дома Бориска хвастался бабушке, тетушкам и сестренкам своим уловом, то и дело обращаясь то к дяде Сереже, то к дяде Саше, что бы те подтверждали правдивость его рассказов об улове. Про стычку на озере Бориску просили не рассказывать, а то бабушка его больше никуда не отпустит. Он этого тоже боялся и никому ничего не сказал. Как все хорошее, отпуск подошел к концу и пора было возвращаться к службе. Саня еще оставался на две недели, а Лере уже пора. Лера договорилась с Бориской, что он в дороге не будет отвлекать маму, и будет сидеть тихо, свои вопросы запомнит и задаст уже дома, когда приедут. Он согласился. На дорогу мама надавала Лере и Бориске пирожков с вареньем, запеченного мяса и термос с чаем. Все это Лера привезла в Питер. Бориска в дороге молчал, молчал, да так молча и уснул, чем Лера и воспользовалась, проехав все расстояние без остановок. Проснулся Бориска, когда его Валентин Сергеевич выгружал из машины. Впечатлений от поездки у Бориски было столько, что он надолго загрузил своими рассказами дедушку и бабушку.

proza_ru/texts/2011/07/20110712306.txt

Где-то в океане литературных произведений есть рассказ о том, что каждая книга -- это целый мир. И каждый раз, когда писатель создает свое творение -- он создает где-то в параллельной реальности целый мир. То есть, по сути, является богом. Это огромная ответственность. Поговорим же о том, как создать живой и самостоятельный мир. Вспомним о двух таких известных и различных мирах. Мир "Звездных войн" и мир "Властелина колец". Наверное, о них знают все (у тех людей, что не слышали, наверняка нет телевизора, компьютера, и они не умеют читать). Несмотря на давность создания (З.В. --1977 год, В.К. --1937 год) интерес к этим мирам не пропадает. Фильмы, игры, книги, рисунки и даже мода. Не странно ли, что, несмотря на обилие (миллионы и миллиарды) различных выдуманных миров, эти -- одни из самых известных Не странно. Потому, что они самостоятельны и идеально продуманы. От общей картины до мельчайших деталей. Именно это (ну и интересный сюжет, конечно) заставляет людей вновь и вновь пересматривать и перечитывать эти творения. С нетерпением ждать новых игр и фильмов. Именно это полностью погружает в выдуманный мир. Ведь он не кажется выдуманным. Он покоряет своей реальностью. Как же создать нечто подобное Такое, чтобы читатель не просто увлекся сюжетом, но и полностью прочувствовал ваш мир Предлагаю несколько рекомендаций. Они вряд ли подойдут писателям, специализирующихся на драбблах или виньетках, но для любителей размеров мини и миди будут полезны. А для пишущих в макси -- вообще обязательны. 1. Начните с карты. Карта мира или целой галактики, смотря, о чем вы пишете. И не просто придумайте ее. Нарисуйте. С горами и лесами, внимательным образом прокладывая реки и наполняя океаны. Давая названия всем озерам и морям, горам и рекам и прочим интересным местам. Вы можете о 90% мира в своем произведении не сказать, но сама карта и возможность отследить по ней перемещение персонажей, представить эти самые интересные места... Это гарантированно покорит читателя. (Комментарий автора(к.а.): лично я обожаю смотреть на карты, которые обычно рисуют на внутренней части обложки) 2. Определитесь, какой у вас тип мира. Технологический, магический или смешанный. Очень важно. Когда определитесь: А) Если мир магический, подумайте о магии (к.а.: логично, не правда ли). Какая она будет Темная и светлая Или стихийная (огонь, земля, вода, воздух) А может, стихийная, разделенная на смежные группы (например: огонь и вода = пар). А может, дополните ее Жизнью и Смертью А как ее творят Жестам, словом, мыслью Или лучше подойдет рунная магия В общем, придумайте магию. Б) Если мир технологический, подумайте о технологии (к.а.: не менее логично). Придумайте что-нибудь, что сразу отличит ваш мир от нашего. То, что запомнится. Вы можете не разбираться в физике и химии, но вы можете элегантно это обойти. Вспомните тот же лазерный меч. Невозможная, по мнению всех физиков, вещь, но согласитесь, вам бы такую штуку хотелось, да В) Если мир смешанный, думайте сразу над обоими предыдущими пунктами. 3. Расы и народности. Неважно, возьмете ли вы за основу уже известные (оборотни, вампиры и т.п.) или придумаете свои -- они должны вписываться в ваш мир. Читателей крайне раздражают средневековые вампиры в космосе или джедаи в магическом мире. Это не невозможное сочетание, но надо его тщательно продумать и объяснить, чтобы не ощущалось фальши и авторского "а я так хочу, и все". А тем, кто предпочитает всегда выдумывать новые расы -- позаботьтесь о своем новом народе. Историей появления и жизни, внешностью, традициями, религией, языком, местом обитания и еще кучей прочих деталей, связанных с любым народом. Еще очень важно подумать над тем, воюет ли этот народ с другими, и почему. И тут та же история, что и с картами. Вы наверняка не укажете и половины всего придуманного, НО... У вас уже этот народ будет не в виде одного абстрактного героя, по которому судишь о всей его расе, а уже как целая народность. И в момент написания рассказа вы не будете путаться или придумывать на ходу противоречащие факты из жизни расы. И читатель это почувствует. 4. Страны. Можно полностью повторить предыдущий пункт о народе, но только заменяя его словом "страна". Единственное -- не забудьте придуманные страны потом нанести на карту. 5. Флора и фауна. Конечно, родные березки в рассказе навевают ностальгию... но портят весь мир. Как и прочие белочки, кошечки и коровки. Можно, конечно, добавить парочку знакомых животных и даже назвать их так же, как у нас, но не больше. Иначе миры начинают наслаиваться. И читатель вместо погружения начинает сравнивать ваш мир и мир настоящий. А как ни крути, наш мир более реалистичный. И переходит ваше творение из разряда "увлекательная литература" в разряд "развлекательная". Придумывая новых существ, не забывайте о банальных законах эволюции и биологии. Не думаю, что рыба, у которой вместо плавников когти, или летающая птица весом под тонну -- нормальные и жизнеспособные создания.Хотя это, исходя из вашего мира. Если у вас плотность атмосферы высока, то птичка может быть и куда больше слона. Все зависит от физики. 6. Речь. Наверняка вы не раз замечали в книгах, что ругательства там не такие, как приняты у нас ("демон тебя раздери!"), или вместо "сэр" могут сказать "льер". Конечно, это сделано для более полного погружения в мир. Поэтому не поленитесь придумать несколько десятков интересных ругательств и обозначений различных званий и должностей. Еще в этот пункт можно добавить особенности различных рас. Ведь, например, ящероподобные народы обязательно (в силу строения организма) будут шипеть. Даже произнося самые обычные слова (пример: "Ссдраффсствуй, тщщееловек"). И не забывайте о тех же особенностях, когда придумываете названия (должности, ругательства). Ведь куда логичней будет, если название города у тех же ящеров будет состоять из шипящих звуков (например: город Шилссох). Собственно, хватит. Да, это долго и трудоемко. Придется еще вдобавок к этой работе перерыть немало полезной литературы, от строения планет до медицинских справочников. Зато эффект гарантированно превзойдет ваши ожидания. Ведь когда творишь так внимательно, не забывая ни малейшей детали, это сразу чувствуется при чтении. Успехов в создании новых миров, творцы!

proza_ru/texts/2012/07/20120703610.txt

8 - Василиса Николаевна, расскажите нам всё, что вы знаете о случившемся. Имейте ввиду, что мы уже всё знаем, - вёл допрос Филонов в присутствии двух штатских, которые сидели молча и внимательно слушали. - А что рассказывать, коль вы всё знаете -- начала было Николавна. - Простая формальность, мы обязаны опросить всех свидетелей происшествия, не более того, - спокойным тоном продолжал Филонов. - Я была с Настей в комнате, помогала с уроками. Вдруг какой-то шум в прихожей, какие-то голоса, а потом выстрел. Мы с Настей выбежали и увидели двух лежащих друг на друге незнакомых доселе мужчин. Я и не поняла, что случилось. Потом отец Севастьян сказал, что один из них мёртв, а второй сильно ранен. Я перевязала рану и мой муж по рации сообщил участковому. Раненому было сильно худо. Медиков у нас не дождёшься, поэтому решили отвезти раненного людям, более разбирающимся в медицинском деле. А вот куда, к кому, этого я знать не могу. Мне об этом не докладывали. Но, пока я рану перевязывала, у меня сложилось впечатление, что раненный очень хороший человек. Мне больше нечего сказать. - Предположим, что всё так. Но вот скажите мне, почему вы в течении нескольких дней собирали еду для бандитов, скрывающихся в вашей деревне и сообщили правоохранительным органам -- не унимался Филонов. - Как это я им собирала еду -- воскликнула Николавна. - А вот так! У нас есть все доказательства тому! - Не правда! Мне, конечно, показалось подозрительным поведение мужа в последние дни... - Так-так. В чём это выражалось - Как-то он мне говорит, собери-ка мне еду в дорогу, хочу белок пострелять, или птицу какую. Такое и раньше бывало, поэтому на первый раз я не предала этому большого значения, но спустя пару часов он вернулся и сказал, что где-то в лесу поставил кулёк с едой, увлёкся охотой, ничего не подбил, а где оставил еду, запамятовал. На следующий день он снова попросил собрать его. Опять, через пару часов возвращается и говорит, что обронил еду в ручей. Ну, что возьмёшь, человек пожилой, с одной рукой, ловкости то уже никакой. А сказать в упрёк не могу, люблю его сильно, да и обижать ущербного человека негоже. - И что Разве вы не заметили какие-нибудь изменения в его поведении Может, нервозность какая появилась - Может и появилась. Только он всегда нервничает, когда с охоты пустой приходит. Мужику поперёк лучше ничего не говорить. Меня так мама моя учила, вот я и молчала. - И сколько он так ходил на охоту неудачно - Дня два, аль три, я уже и запамятовала, чай тоже старая уже. Склероз процветает, мозги сохнуть, - ехидно, подражая деду, ответила Николавна. - Вы что-нибудь ещё можете добавить по существу вопроса - Да. Когда моего мужа отпустят -- серьёзно спросила Николавна. - О-о-о. Это теперь не скоро! Так что привыкайте жить без благоверного, - явно садистским тоном произнёс Филонов. - Вы очень жестокий человек! Как вас земля терпит! - Нормально терпит. Если бы не я, то преступность захлестнула всю планету. Поэтому приходится всякую падаль собирать по всей земле и сажать за решётку. Вот здесь и здесь распишитесь и может быть пока свободны. Да, и позовите мне вашего святого отца, - надменно попросил Филонов. - Чтоб тебе пусто было и земля не приняла, - прошептала себе под нос Николавна. - Что вы там сказали -- поинтересовался Филонов. - Восхищаюсь вашим профессионализмом, гражданин начальник, - не моргнув глазом ответила Николавна. - Это всегда пожалуйста! - Настя, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но это жизнь. Страшная жизнь. Жизнь -- это извечная борьба за выживание, за справедливость, за спасение родных и близких, - начал было Феликс. - Не успокаивайте меня. Я уже взрослая, - серьёзно перебила его Настя. - А раз так, то слушай внимательно. Феликс рассказал придуманную с Севастьяном легенду. - Но лучше, если ты откажешься от дачи показаний, - продолжал Феликс. - А разве так можно - Ты имеешь на это полное право! Во-первых, ты ещё несовершеннолетняя и не можешь допрашиваться без опекуна. В твоём случае это бабушка. Во-вторых, ты имеешь полное право не давать никаких показаний по отношению к родному человеку. Лучше, если ты не поддашься на уловки этого Швондера. - Кого - Прости. Филонова, или ещё кого из них. Только не обзови его Швондером! - А кто такой Швондер - Я тебе потом расскажу, обещаю. А сейчас ступай и позови мне бабушку, если она освободилась. - Хорошо, - сказала Настя и побежала в дом. В это время полным ходом шёл допрос отца Севастьяна. Филонов открыто издевался над ним. - Может вам боженька не велит тайну раскрыть -- язвил Филонов. -- А может вас бесы обуяли Говорят, такое со священниками случается. А, нет. Как это у вас Ложь во благо. Во! -- изгалялся Филонов, но Севастьян был невозмутим. - Слышь, поп, мне до лампочки, что ты в рясе и с крестом! Я знаешь, сколько ваших посадил уже Прикидываются праведниками, а сами деньги народные приходские на мерседесы и особняки тратите, девок совращаете. Не по Настину ли ты душу, вернее тело, сюда приехал, извращенец в рясе -- расплываясь в зверской улыбке, допытывался Филонов до Севастьяна. А игумен стойко игнорировал любые нападки, твердил заученную легенду и молился, в том числе и за этого "Ирода". - Как, сильно Фомич злодействовал, - спросил Феликс Николавну. - Терпимо, - местами даже старался быть галантным. - Вот это ему совсем не свойственно. Ну, да ладно. Что вы ему рассказали Николавна слово в слово воспроизвела свой допрос. - Я ничего не напортила -- с тревогой в голосе спросила Николавна. - Вы удивительно мудрая женщина! Восхищаюсь вами! Если честно, я не ожидал, что вы так правильно сориентируетесь по обстоятельствам, - высказал своё восхищение Феликс. Николавна поначалу было засмущалась, а потом добавила: - Разве ж была бы я тогда женой Ване, если б дурой заурядной была - И то верно, - только смог вымолвить Феликс. Доселе тихий Кургутум стал весьма оживлённым местом. Везде сновали блюстители порядка, специалисты, корреспонденты, какие-то в штатском. Неожиданно к Феликсу подошла молоденькая девица с микрофоном в руке, позади неё пристроился парень с видеокамерой. - Здравствуйте. Телеканал "Сибирь в законе". Представьтесь пожалуйста. Что вы можете сказать об убийстве беглого заключённого Далее посыпались вопросы один за одним, но Феликс их уже не слышал, он хотел взорваться от такой бесцеремонности и это ему, можно сказать, удалось. - Как канал называется Вы кто такие Вы в своём уме Вы хоть знаете, что значит "в законе" Вы что, из жёлтой прессы Пошли вон отсюда! Стервятники! -- орал во весь голос Феликс. - Мы не жёлтая! Нас поддерживает местная администрация...- пыталась оправдаться журналистка. - Пошли вон от меня вместе со своей администрацией в законе! - Вы понимаете, что вы делаете Ведь это выйдет в эфир! -- продолжала бороться журналистка. - Навозные, назойливые мухи вы, а не журналисты! Здесь трагедия, а вы бабки прилетели отрабатывать! В законе они! Ишь! Аморальные выродки вы! - Вы ещё пожалеете об этом, - провизжала журналистка. - Всё! С меня хватит! Боец! -- обратился Феликс к лейтенанту. -- Конфисковать камеру и принести её мне, только не дай им кассету вытащить! Дальше слышалась стандартная для такой ситуации перебранка, типа: "Вы не имеете права!", "У нас журналистская неприкосновенность!" и так далее и тому подобное. "А боец -- молодец. Недаром, хоть и невеликие, погоны носит. Камеру отобрал, из девкиных грудей вырвал диктофон, увернулся от её когтей. А микрофончиком то она побоялась его огреть. Видать, дорогой, потом не расплатится" - говорил сам с собой Феликс. - Вот. Принёс, - доложил боец. - А ты молодец! Смышлёный! - Не, просто это моя сестра старшая, но мы договорились никому об этом не говорить. Только не выдавайте меня, - тихо пролепетал боец. - Так вот оно что! А я то думаю, как это ты догадался к ней в титьки залезть, - и Феликс расхохотался. - Я же ей сам советовал диктофон на всякий случай туда прятать, - смущённо признавался боец. - Ай, молодца! Ладно, повеселил старика от души. Как здесь кассета вытаскивается - А вот, на эту кнопочку нажать надо. - Спасибо. Отдай им аппараты. Пускай не плачут, но предупреди, чтобы ко мне больше не подходили и если чего замышлять надумают через СМИ своё, то я им тоже надумаю, через своё..., - Феликс замешкался не зная, что же такое выдумать равнозначное этой СМИ, но так ничего и не придумав, сказал, - В общем, ты меня понял, боец Так и передай, что у нас тоже есть три буквы, через которые мы со всеми можем сделать что угодно, даже со СМИ. Только спустя минуту до него дошло, что он сказал, но было уже поздно. Боец отдавал аппаратуру журналистам и что-то говорил им, после чего Феликс их больше не видел. Зато на свою беду появилась Аллочка. - А ну, иди сюда! -- крикнул Феликс криминалистке. - Что это вы мне, как собачонке какой -- возмутилась Алла. - Это я ещё ласково, - негодующе начал Феликс. -- Ты совсем свои мозги растеряла Ты что наделала - Что я опять сделала не так Я же старалась! Ничего не упустила. Вы мною гордиться должны! А вы меня дурой крашеной обозвали! -- дрожащим голосом, чуть не плача, но одновременно гордо заявила Аллочка. - Ты и есть дура! О-хо-хо. Что же это сегодня за день такой - Какой - Объясни мне, почему ты не позвала меня и не доложила сначала мне о предварительных заключениях Почему ты припёрлась сразу на кухню и при Фомиче рассказала всё Ты не понимаешь, что вот этому человеку, замечательному человеку, прошедшему войну, не берёгшему свою жизнь и в мирное время, ударнику комсомольских строек, коммунисту, человеку, похоронившему сына и невестку, воспитывающего внучку в нечеловеческих условиях, ты, дура крашеная, жизнь загубила всего одним неверным поступком! Когда же вы думать то начнёте не только о себе Эгоистичное поколение гордецов и плебеев. Старалась она! Выслужиться она хотела! Душегубка! Сгинь с глаз моих на веки! Из-за тебя мой товарищ в тюрьму сядет. А ты иди, выслуживайся, может тебя Фомич к себе в прокуратуру заберёт Так и то лучше будет, хоть рожу твою смазливую видеть больше не буду! Убирайся! Аллочка вся в слезах стремительно пошла прочь. Феликс продолжал стоять как изваяние, всматриваясь в плывущие причудливые облака над тайгой и непереставая думал, как ему помочь Степанычу. В какой-то момент он посмотрел в сторону Хивуса, в котором сидел Иван и с удивлением принялся наблюдать за происходящим на берегу. А происходило следующее: сквозь зарешетчатые окна Хивуса можно было разглядеть, как Иван Степанович метался от окна к окну, что-то явно нецензурно кричал и был похож на разъярённого тигра в клетке. Вокруг Хивуса с невозмутимым видом, размахивая кадилом ходил Севастьян и читал какие-то молитвы, стараясь заглушить Иванову брань. - Что за невидаль -- спросил во весь голос Феликс у самого себя. -- Надо пойти разобраться. Участковый неторопливо спустился на берег и не обращая внимание на Севастьяна обратился к Ивану Степановичу: - Что это он с тобой делает Никак злых духов отгоняет, - с некоторой иронией спросил Феликс. - Хуже! Этот ненормальный решил меня крестить! Меня! До мозга и костей, коммуниста! -- возмущался не на шутку дед. - Сейчас разберёмся, - протяжно молвил Феликс. -- Святой отец, не соблаговолите объяснить, что здесь происходит - Не мешайте! Провожу обряд крещения раба Божьего и нарекаю оного, Иоанном. - Батюшка, а вам не кажется, что вы делаете это вопреки доброй воли подозреваемого, ой, простите, ну, как там у вас это называется - Я же просил, не мешайте. - Боюсь, что без вмешательства правоохранительных органов этот беспредел прекратить не получится, - обратился Феликс к Ивану. - Так обратись! -- взмолился Иван. - А вы что скажете на такой расклад, святой отец - Хорошо, я отвлекусь на минуту, чтобы вы всё поняли, но дайте мне слово, что более не помешаете мне, - обратился Севастьян к Феликсу. - Валяй, но я не торгуюсь. Сможешь убедить -- мешать не буду, не сможешь -- пеняй на себя. - У вас в районе хорошие адвокаты есть -- начал Севастьян. - Есть пара неплохих - А хорошие Нет, отличные Которые за последние несколько лет ни одного дела не проиграли - Таких, пожалуй, нет. А какое отношение имеет сие действо к адвокатам - Самое, что ни на есть прямое. У нас в патриархии тоже юристы и адвокаты имеются. Я в хороших отношениях с одним очень грамотным адвокатом. Его можно было бы привлечь в защиту Ивана Степановича. - Ой, ли - Дело я говорю, Феликс Владленович! - А чем наши хуже - А сколько стоят ваши - Мда, об этом я как-то позабыл, что у нас всё за деньги, причём большие. - Вот! И я об этом! - А причём тут кадило твоё - Так ведь не будет наш адвокат нехристю помогать. - Разве А я думал православие велит всем помогать. Не так, что ли - Так-то оно так, но не совсем так. - То есть - Сейчас не время. Просто поверьте, что с помощью нашего адвоката, шансы на освобождение из зала суда возрастают многократно, но мне надо его сперва крестить, иначе помочь ему будет некому. - Понял твой замысел! А ты вовсе не глуп, хоть и молодой ишо. А правильно ли ты его крестишь Я вроде слыхал, в купель его надо, да в алтарь завести. - Купель я ему устрою, а всё остальное не важно, так как случай не терпит отлагательств и он исключительный. - Ну, тебе виднее. Продолжай! -- разрешил Феликс. - Что Почему он опять машет кадилом подле меня -- возмущался Иван Степанович. - Извини, дорогой мой. Так надо! Ради твоего же спасения надо! Так что смирись и терпи! Я ещё подойду, - произнёс Феликс и с еле удерживаемой улыбкой пошёл в сторону дома. "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь." - доносилось вслед. Но не успел Феликс дойти до дома, как с реки послышались истошные вопли, межующиеся деревенским красноречием. Он обернулся и застыл на месте от увиденного. Севастьян черпал ведром холодную воду из реки и выплёскивал её в открытое окно Хивуса прямо на деда. - Придурошный! Ты что делаешь, изверг Карбышева из меня сделать хочешь Выйду из тюрьмы, я тебя первого порешу, Витёк, - кричал не своим голосом дед. - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа... - не обращая внимание на Ивана Степановича и заглушая его, повторял Севастьян и неустанно заливал в окно воду, стараясь окатить деда целиком. Отсек для заключённых, как и положено любому водному транспорту, был герметичным и вода из него не вытекала, а только накапливалась. Феликсу стало так интересно, что он остановил рванувших на помощь деду сержантов. - Погодите, ребятки. Давайте посмотрим, что дальше будет, - предложил Феликс. Сержанты недоверчиво посмотрели на участкового, а потом и сами, хихикая стали наблюдать за происходящим. А Севастьян не унимался. Таскал и таскал вёдра с водой. - Это ж надо, сколько силы и усердия! -- восклицал Феликс. - Ага, я б уже сдох, а этот всё таскает и таскает, - сказал один сержант. - А мне деда жалко! Вода то холодная! -- молвил второй. - Ничего, дед крепкий. Сколько раз под лёд проваливался и в жуткую стужу домой шёл мокрый, а сегодня однозначно денёк тёплый. Да и от сизо до лазарета недалеко, - философствовал Феликс. - И то верно, - подметил первый сержант. Тем временем вода в отсеке подобралась к окнам и от действий беснующегося деда она стала выплёскиваться уже наружу. - Да, такого я ещё не видел! -- воскликнул Феликс. -- А теперь, сержант, беги-ка ты к Филонову. Будем смотреть продолжение спектакля. А ты, - обращаясь ко второму, - Беги к Хивусу и убери священника нафиг оттуда. - Слушаюсь! - Сейчас что-то будет! -- затаив дыхание ждал Феликс. Пока сержант бежал к Хивусу, Севастьян снял с себя крест, поцеловал его и поймав сквозь решётку голову Ивана Степановича, ловко надел на него крест. - Да, благословит тебя Господь! Господи, отведи от раба твоего Иоанна всякую скверну, хвори, душевные и телесные страдания. Помоги ему не погибнуть в злословии, людской злобе, пережить унижения и потерю свободы. Уйми гордыню его. Даруй смирение и просветление. Прости все его прегрешения... Он не успел закончить молитву, как на вид щуплый сержант обхватил Севастьяна за талию, стащил с Хивуса, приподнял над землёй и потащил к ближайшему кустарнику. - Тебе лечиться надо! Псих! Ненормальный! -- орал сквозь решётку Иван Степанович, выплёскивая ладонью воду через решётку. - Что там происходит А вы зачем здесь стояли -- ругался Филонов, выходя со двора. К Хивусу сбежались все. - Ванечка, что случилось -- кричала Николавна. -- Тебя нельзя оставлять одного! Я хотела прийти к тебе, но меня не пускали. "Почему дедушка в воде" -- недоумевала Настя. -- Откуда у вас столько воды -- холодно спросил Филонов. - Недержание у меня, гражданин начальник, - ехидно ответил Иван Степанович. - Кто что видел -- спросил у собравшихся следователь. Сержант посмотрел на Феликса, но он показал ему кулак. Сержант кивнул и поник головой. - Ясно. Никто ничего не видел. Где была охрана Я спрашиваю, где была охрана -- допытывался Филонов. Из кустов вышел второй сержант. - Ты что там делал -- поинтересовался Филонов. - Виноват. Приспичило, - четко отрапортовал сержант. - А ты где был -- обратился Филонов ко второму сержанту. - Виноват. Тоже приспичило, но я в туалет ходил, - не моргнув глазом ответил второй сержант. - Дети! Нет, дебилы! Какие вы после этого сотрудники внутренних дел Вы и есть внутренние дела, аж здесь воняет. А сотрудников я не вижу! Напишите рапорты, почему оставили ответственный пост без разрешения и одновременно! Ясно - Так точно, - ответили сержанты хором. - Я так понимаю, что у вас, подозреваемый Волгин и спрашивать бесполезно - Правильно понимаете, - в очередной раз омывая лицо святой водой ответил Иван. - Понятно. Как вы мне все надоели! -- Филонов помассировал лоб ладонью. -- Заведите подозреваемого в дом. Пускай переоденется. Один с ним, второй, чтобы здесь всё убрал и вытер насухо. Я ясно излагаю свои приказы - Так точно, - опять хором ответили сержанты. Когда один из них открыл дверь, то его чуть не смыло хлынувшей наружу водой. Иван Степанович вышел степенно. Вода текла с его одежды ручьями. И тут все увидели на его груди большой золотой крест. - Что, Иван Степанович, теперь и вы святой отец Или эти олухи пропустили, как вы по дороге замочили попа и крест с него сняли -- с явным удивлением поинтересовался Филонов. -- А где поп Повисла тишина. - Я спрашиваю, где поп Тем временем Севастьян крадучись обошёл стороной "основную сцену", зашёл в дом, надел другой крест, положил в карман маленький серебряный крестильный крест на тесёмочке и с невозмутимым видом вышел на берег. - Во, чудеса! Живой и с крестом! -- воскликнул кто-то из толпы. - Загадывай желание, Фомич! Чай между двумя батюшками стоишь! -- съехидничал Феликс, проходя за спиной следователя. Участковый подошёл к Насте. - Ну что Уже допросили -- спросил он. - Пытались, но я, как вы мне сказали, отказалась от дачи показаний и сказала, что всё равно ничего не знаю. Двух лежащих мужчин видела, а потом меня в комнату отправили. Так я там и сидела, боясь выйти. Всё. - Молодчина! Так держать. Ну, иди деду помоги, - по-отечески сказал Феликс. - Погоди Витёк, я тебе устрою, когда вернусь, -- сквозь зубы шептал Севастьяну Иван Степанович. - Теперь точно вернётесь, - радостно отвечал так же тихо Севастьян. -- А там, делайте со мной что хотите. - Обязательно сделаю, не сумлевайся! Крест свой забери! На посмешище меня выставил. Ведь жалко, крест-то поди золотой и дорогой. У меня ж его там сразу отнимут. - Не переживайте, я вам уже другой приготовил. - Ты не святой отец, ты змей наглый. - Говорите что хотите, но теперь вы у меня крещёный, а это, может, самое главное в моей жизни, да и в вашей, тоже. - Если заболею, это будет главное в твоей жизни и последнее, потому как Васька тебя собственноручно убьёт за меня. - Не убьёт, она великодушная. - Вот стервец! - Лавриненко, спроси у летунов, хватит им горючки слетать тут недалеко -- обратился Филонов к одному в штатском. -- Хорошо было бы сразу второго взять. Неохота сюда ещё раз возвращаться. - Сейчас узнаю. Филонов уселся на лавочку возле изгороди. - Что, даже не присядешь теперь рядом -- обратился Филонов к проходящему мимо Феликсу. - Так к тебе присаживаться опасно, сразу сесть можно, - язвительно произнёс Феликс. - Что ты злой такой У меня уже сил нет злиться, а ты, хоть и старый, на тебе пахать можно. Не виноват я, что масть козырная мне попёрла. Сказал спасибо своей Аллочке - Не переживай. Я думаю, она теперь уволится. - А я её с удовольствием к себе возьму. - В этом я и не сомневался. Я даже ей об этом сказал, что может сразу к тебе идти. Ты таких исполнительных и безмозглых дур любишь. - А она ничего так, симпотная, - Филонов помолчал. -- А у неё муж есть - Кузнец у неё муж. - А зачем нам кузнец. Нет, нам кузнец не нужен, - и Филонов рассмеялся. - Ты ещё и бабник Не ожидал от тебя! -- воскликнул Феликс, вскочил и пошёл в дом. - У них горючки туда, а потом сразу на базу хватит. Сюда возвратиться уже не хватит, - доложил Лавриненко. - Добро. Скажи всем, чтобы заканчивали. И пускай внимательно, ничего чтобы не забыли! А то как в прошлый раз, вещьдоки оставили и хватились только в день суда! Проверь там всё за всеми. Деда с собой в вертак возьмём. Не доверяю я Прохову. А то возьмёт и побег ему устроит. Потом ищи свищи обоих. Сбор через пятнадцать минут у машины. И пускай забирают труп Шнека, хватит ему там разлагаться. - Понял. Разрешите выполнять. - Выполняйте, - Филонов откинулся на изгородь. -- Ещё один исполнительный дебил, - тихо произнёс Филонов и закрыл глаза. Мимо него пронесли на носилках труп Шнека. Прошла группа во главе с начальником колонии, но никто не стал беспокоить Филонова. Один вертолёт затарахтел и довольно быстро улетел. - Я решил остаться вами, чтобы вместе взять второго, - произнёс начальник колонии. - Надо было лучше охранять, а не мешаться нам теперь, - открывая глаза сказал Филонов. - Ну, что уж теперь... - Теперь уж ничего. Это точно. - Как же так вышло, Ванечка -- помогая раздеваться деду спросила Николавна. - Промысел Божий. Правильно говорю, святой отец -- отвечал Иван Степанович. - Да. На то он и Промысел Божий, - улыбаясь вторил Севастьян. - И всё же -- не унималась Николавна. - Представляешь, сижу значит. Думу думаю. А тут туча налетела и как начала поливать как из ведра, но не вокруг, а прямо в открытое окно. В завершении крест на мне повис. Прямо с неба. Правда глас был, что крест надобно обменять на более скромный у батюшки. Правильно рассказываю, святой отец - Воистину, ни одного лукавого слова, - и они оба рассмеялись. - Ничего не понимаю, - сокрушалась Николавна. -- Какая туча Откуда Почему только в окно Как на тебе крест оказался - Да крестил меня этот олух супротив моей воли, - выдал Иван. -- А из темницы моей купель сделал. Паразит! - Слава Богу! Наконец-то ты крещёный. Теперь моя душенька спокойна будет за тебя, - на одном дыхании выдала Николавна. - И ты туда же, - пристыдил Иван. - Ничего, шея под крестом не отвиснет, а всё ж под опекой будешь в казённом доме, - бурчала Николавна. Севастьян светился от счастья. - Всё! Прощайтесь. Нам пора, - испугал всех своим появлением Филонов. - Ванечка, береги себя! На рожон не лезь. Помни, я тебя жду, любимый мой, - она обняла Ивана, расцеловала всё лицо. - Полно тебе, - смутился Иван. Николавна заплакала, утирая слёзы и нос кончиком платка, повязанного на голове. - Дедушка, я буду тебя ждать очень-очень. Я тоже тебя люблю, - сквозь слёзы, всхлипывая прошептала Настя. Дед обнял внучку, а она его. Он погладил Настю по голове. - Береги бабушку. Теперь ты тут за старшую. Ты знаешь, что значит "за старшую" Правильно, - не дожидаясь ответа молвил дед, - это когда ты в ответе не только за себя, но и за всех, кто рядом с тобой. - Я не подведу тебя, дедушка. - Всё, пошли. Не рвите мне сердце. - Витёк. Присмотри за моими. Только на тебя вся надежда. И купель я выдержал только ради тебя и их. Ты понял -- серьёзно сказал Иван Степанович. - Я всё понимаю. Я помогу всем и вам тоже. Давайте я вам одену крест крестильный, - Севастьян достал из кармана серебряный крест и одел на деда. -- Да хранит вас Господь! - И тебе не хворать, - ответил дед и вышел из комнаты. Возле калитки его поджидал Феликс. - Держись Ваня. Я обязательно что-нибудь придумаю и вытащу тебя оттуда. Я обещаю! -- сказал Феликс. Иван молча пожал ему руку и в сопровождении Филонова и его команды направился к уже работающему вертолёту. Василиса Николаевн, обняв перед собой Настю, стояли возле калитки рядом с Феликсом и обе плакали. Позади всех возвышался игумен Севастьян и тихонько крестил вслед Ивана Степановича. Поднимаясь по ступенькам вертолёта Иван в последний раз посмотрел на своих родных и единственных людей на всём земном шаре. У него защемило сердце и он впервые сказал: "Господи, дай силы выдержать всё и вернуться как можно скорее! Сбереги моих!" Дверь захлопнулась и вертолёт стремительно взмыл в небо и очень скоро скрылся за лесом. Вскоре всё затихло. - Вот мы и осиротели, - тихо сказала Василиса Николаевна. - Господь с вами! Разве ж можно так говорить С Божьей помощью всё вернётся на круги своя и Иван Степанович тоже вернётся, даже глазом не успеете моргнуть, - попытался утешить Севастьян. - И правда, что это вы такое говорите, - вмешался Феликс. -- Да, не получилось сразу всё разрулить как надо, но нельзя сдаваться! - Верить нужно! Тогда всё получится, - поддержал Севастьян. - Ох, ребятки. Он же ведь уже не мальчик. У него сердце больное, да и изведёт он там сам себя, - сокрушалась Николавна. - А я верю, что дедушку скоро отпустят, - уверенно сказала Настя. -- Дня два-три, и он вернётся. - Устами младенца глаголит истина! Молодец Настёна! -- возрадовался Севастьян. - Пойдёмте в дом, что здесь стоять, - предложила Николавна. - Идите, мы сейчас с Феликсом Владленовичем подойдём, - сказал Севастьян. Бабушка с внучкой ушли в дом. - Ну, говори, что хотел и что это за спектакль ты тут устроил -- прищурившись спросил Феликс. - Мне срочно надо с вами в район. Возьмёте меня -- сразу по делу начал Севастьян. - А зачем тебе в район Ты здесь нужнее, - протянул Феликс. - Мне срочно надо связаться с одним человеком, чтобы помочь Иван Степановичу. - А он что, в районе у нас - Нет. Что вы. Он в Москве. - А в район тогда зачем - Так мне позвонить надо ему. Здесь же только рация, а по рации не дозвониться. Понимаете - А ты уверен, что этот человек поможет - Он не может не помочь! А то зачем я тогда Ивана Степановича крестил в авральном режиме - А я почём знаю! А что за человек - Адвокат. Очень известный и уважаемый. От Патриархии. - Ну, если очень известный и уважаемый, тем более, от Патриархии, тогда надо, конечно позвонить то. - Не понял я. Вы сейчас издеваетесь надо мной -- не выдержал Севастьян. - А как ты надо мной -- ответил Феликс. - Но не время сейчас счёты сводить, товарищ участковый! - Вот в этом ты прав. Сейчас. Погоди. Борис! Ты где моя еврейская морда Неторопливо накидывая на себя дедову телогрейку, которая была ему явно мала и что-то дожёвывая, Борис Иосифович подошёл к калитке. - Слушаю, мой повелитель,- и не дожидаясь реплики сказал, - Как надоело быть Джином и исполнять все прихоти хозяина. - Слышь ты, еврейская морда! Ты там случайно не белену дожёвываешь А то что-то крыша у тебя поехала! И вообще, тебе не стыдно объедать сирот - А кто объедает Таки меня пригласили за стол, предложили слегка перекусить. Таки вы знаете, иногда человеку надо кушать. - Куда тебе кушать Тебе худеть пора, а ты всё жрёшь! - Таки зачем вы так говорите Если я отношусь к самому великому народу на свете, но здесь нахожусь в меньшинстве, то это не значит, что мой народ можно унижать в моём лице. Вы же не убеждённый антисемит - Послушай Борис, хватит играть на моих нервах! Ты сейчас допрыгаешься, что к своим скальпелям и трупикам ты у меня отправишься своим ходом, вплавь. - Отец Севастьян, я понимаю, что и вы не испытываете ко мне симпатий ввиду наших религиозных разногласий, но согласитесь, что здесь процветает геноцид еврейского народа, опять таки в моём лице. Севастьян с трудом сдерживал смех, глядя, как серьёзен Феликс и насколько изощрённо ведёт себя Борис. - Всё! Хватит с меня! Дай телефон, - серьёзно произнёс Феликс. - Так ведь здесь связи нет! -- возразил Борис. - Я говорю, дай мне спутниковый, - настаивал Феликс. - Хоррошо-хоррошо, но это очень дорогая связь! Вы отдаёте себе отчёт в трате государственных средств Вы кому хотите звонить - Севастьян, читай заупокойную, я его сейчас убивать буду, - взорвался Феликс. - Да что вы так нервничаете. Я сейчас принесу это чудо техники и даже научу таки вас ею пользоваться. - А ну быстро давай, - рявкнул Феликс. -- Ну как с такими людьми работать Одна дура крашенная, второй еврей и эти два оболтуса, правда крепкие ребята. - Вы просто очень близко к сердцу всё принимаете, - попытался успокоить Севастьян. - Когда нет никаких дел, тогда пожалуйста, но... Я ж его хотел попросить только телефон принести, а он что устроил Демагог фигов! - А вот и я. И зачем надо было столько нервов тратить. Нельзя было просто попросить у меня телефон. - У-у-у-ууу, - загудел Феликс. Севастьян не выдержал и расхохотался. - Я таки ничего не могу понять, вы звонить будете, или вам доставляет удовольствие издеваться над старым евреем - Будем, - срочно включился в диалог Севастьян, - что тут нажимать - Всё очень просто, нажимаем сюда, ждём. Ещё ждём. Если не все спутники упали, то скоро появится с ними связь. Вот, смотрите, вроде что-то стало появляться. Говорите номер, я за вас наберу. Что вы так быстро! Я опять к своей Софочке попаду. - И часто ты к ней попадаешь -- поинтересовался Феликс. - Что вы, очень редко. Я же не каждый день так далеко от дома езжу. - Понятно, куда деньги со счёта утекают. Вернёмся, потребую детализацию разговоров и докладную напишу на имя твоего начальника, отдашь всё до копеечки, тогда посмотрим, как ты будешь своей Софочке звонить за государственный счёт. - Нет, я одного понять не могу, почему вы так ненавидите евреев Таки если я люблю свою жену, то это уже преступление Я же не рассказываю ей по телефону, как я её люблю, я просто сообщаю ей, что я далеко и люблю её, а то вдруг она будет думать, что я рядом и по робости своей не позовёт в гости Абрама. А когда я уже направляюсь в сторону дома, я ей звоню, чтобы она успела отправить Абрама домой, всё убрать и приготовиться к приходу мужа. Если я этого не сделаю, то я могу застать у себя дома Абрама, таким образом, я потеряю лучшего друга и развалится ещё одна ячейка общества. Скажите, вам оно надо, чтобы моя семья развалилась Севастьян уже не мог сдерживать смех, он сгибался, держался то за живот, то тёр щёки и скулы. Феликс же стоял с невозмутимым лицом, а Борис делал вид, что он вообще не при делах. - Всё. Связь установлена, пошли гудки. Будете говорить, или продолжать смеяться над бедным евреем - Прекратите, иначе я никогда не успокоюсь! -- взмолился Севастьян. - Глотните воды, - Борис вытащил из кармана пластиковую бутылочку и отвинтил пробку. - Спасибо, - успокаиваясь, сказал Севастьян. -- Да, алло! Сергей Николаевич! Не отвлекаю Да, это я, Севастьян из Кургутума. Сергей Николаевич, тут такое дело... - и Севастьян отошёл подальше, чтобы его было неслышно. - Я смотрю вы тут впрягаетесь за этого гражданина А ведь он явно из наших. - В каком смысле -- поинтересовался Феликс. - Фамилия Волгин явно не русская, у нас много таких фамилий. А отчество, то прямо к бендеровцам можно без стука заходить, - начал было Борис. - Послушай ты, еврейская морда. Много ты знаешь Его отца, Степана, нашли грудного на берегу Волги недалеко от Астрахани. Никто не знал, как его зовут, как он там очутился, чьи его родители. Раз нашли в степи, то и назвали по благозвучию Степаном, а раз на берегу Волги, то и дали фамилию Волгин, а отчество от нашедшего его некоего Митрофана, вот и получился он, Волгин Степан Митрофанович. И никакого отношения к еврейскому народу у него нет. - Вопрос спорный. Раз неизвестно, кто его родители, то вполне можно предположить, что в его венах течёт еврейская кровь. - Как ты меня достал, Борис! Сам подумай, какая еврейская мать бросит своего ребёнка - Я всегда восхищался вашим аналитическим умом. Вы меня убедили. - Фу. Наконец-то. - Ой, что-то долго ваш священник разговаривает. Как бы деньги на счёте не кончились. - Так мы же ложили, через бухгалтерию. А ну, погоди! Ты что, опять все деньги проговорил - Что-то зябко тут у вас стоять, пойду я лучше в дом, - делая вид, что ничего не слышал, Борис шустро удалился. - Ну, морда еврейская! Берегись! Тем временем вернулся Севастьян. - Договорился. Всё ему объяснил и рассказал. Ну, так, конечно не всё, но в общих чертах. Обещал завтра вылететь из Москвы. - Это хорошо, - задумчиво протянул Феликс. -- Значит тебе в район уже не надо - Как же не надо! А кто ж его встретит, устроит, введёт в курс дела - Послушай, Севастьян. А здесь кто останется Я не могу, мне работать надо. Рассказывай, как с ним связаться, как он выглядит. Я его сам встречу, устрою и ввиду в курс дела. А ты тут оставайся, нельзя их одних без мужика оставлять. Понимаешь А ты больше чем мужик, ты ещё и душу им облегчишь. - Да, вы правы. Что-то я как-то растерялся. - В конце концов, ты же тоже человек, в первую очередь, а людям свойственно это. - Да, наверное. Они уселись на лавку, на которой не так давно сидел Филонов. - Интересно, нашли они Петра -- спросил Севастьян. - Мне тоже интересно. Даже и не знаю, что лучше. - В смысле - Если Петра не найдут, то трудно ему будет помочь, с другой стороны, вроде как человек на свободе, а как, если всё иначе пойдёт, по-филоновски. Они сидели молча и созерцали природную красоту. - А вы знаете что, попросите Сергея взять под защиту ещё и Петра. Он сдюжит, я знаю его, - перебил тишину Севастьян. - Хорошо, попробую. Ладно, нам тоже надо уже ехать. Пойдём, я попрощаюсь с хозяйкой и внучкой и заберу эту лахудру с еврейским обжорой, пока он все запасы не уничтожил. Не видел, а Володя с Сергеем тоже в доме - Вроде были там. - Тогда пойдём. Сборы и прощания были недолгими. Феликс подробно записал про адвоката из Патриархии. Глиссер загудел, приподнялся и аки посуху помчался по водной ряби. (Продолжение следует.)

proza_ru/texts/2013/12/201312041201.txt

Беременность у жены протекала тяжело, ей все время хотелось чего-то необычного. Сначала это были ананасы, потом печеные яблоки, потом "жопки" от бочковых огурцов. Ананасами был завален целый угол продуктового магазина, яблоки не переводились в любой торговой точке заполярного авиагарнизона, соленых огурцов на продскладе было огромное количество и все они были с "жопками",так что гастрономические изыски беременной жены я удовлетворял легко и не напрягаясь. Сложнее стало когда ей захотелось жареных ламинарий. Ламинарии -- это водоросли. Растут они в море. Эдакие зелено - коричневые длинные широкие ленты. Их рвут, режут полосками сантиметров по десять и жарят в подсолнечном масле. Гадость та еще. Но говорят, в них много йода и прочих полезных компонентов. Своими просьбами жена сводила меня с ума. - Сашенька, родной... Сотвори чудо -- нажарь ламинарий... Без них мне не жить... Прошу тебя, милый... Я одел высокие резиновые сапоги и пошел к морю. Была зима и подойти к воде было не легко. Камни были покрыты тонким слоем голубого льда -- красивого и скользкого. С трудом я добрался до воды. Зашел по колено и стал смотреть. Никаких ламинарий видно не было. Отошел чуть поглубже и увидел -- растут, родимые... Но сорвать их было делом не простым. Глубина тут была сантиметров шестьдесят. Я вышел на берег, снял куртку и свитер, остался в одной тельняшке. Высоко закатал рукав и снова пошел в море. Погрузил правую руку по локоть в воду -- не достаю. Постоял, подумал... Быстро снял тельняшку , собрал её в узел и бросил на берег. Конечно же не докинул.... Нагнулся, опустил руку по плечо в воду, сорвал две ленты водорослей и бегом на берег. При выходе упал, вода набралась в сапоги. Тельняшка одиноко билась о прибрежные камни. Накинул свитер, куртку и бегом домой. Дома порезал ламинарии на куски, посолил, чуть поперчил чёрным перцем, обжарил в кипящем подсолнечном масле. Получилось хрустящее и вкусное на вид. Полоски ламинарии уложил на десертную тарелку, принес жене в комнату. - Вот ламинарии, которые ты хотела... Ешь. Жена взяла хрустящую как жесть полоску ламинарии, откусила кусочек, пожевала... - Гадость...Не хочу... Тошно мне... Через какое -- то время у нас родился сын. Был он здоровый и крикливый. Дай Бог ему здоровья. А жена больше никогда в жизни не вспоминала о ламинариях.

proza_ru/texts/2012/10/20121015721.txt

ciaMONSTRUMU IZ APARTMENTA 606 and app. 402 nole ZAHARIJEVIC U pacific 1010"BALKANHOUSE" 1;; MONSTRUMA DO KRVOLOK IZ APPARTMANA 606 1010 PACIFIC BOULEVAR (KOJI JE RADIO U WATERFRONT CASINU), KOJI ISTO PONAVLJA KAO I NEKOLIKO DRUGIH KATOLIKA-FASHISTA O MASAKRIRANJU, CJEPKANJU TIJELA NA DIJELOVE, UZIMANJU ORGANA, SA SVOJOM GROUPOM U... JE NAOCIGLED PRIPADNIK "PERVECITY CLUB" KU KLUX CHRISTIANO KLANA TO KEEP IN FEAR AND SILANT OTHER BALKAN CATLE FAMILIES (EXCEPT JEWSS) IN THIS 1010 BALKAN HOUSE, TO KEEP THEM IN STRONG FEAR ( AS A NORMA METOD PRAKTIKOVAN IN CANADA KAKO SA GA OBZERVIRAO I OSJETIO OD 1993 GODINE, KROZ SVE INSTITUCIJE I NA JAVNIM MJESTIMA), 2: SRBENDA SA KOSOVA, PRAVOPJEVAC NOLE (STANOJE) ZAHARIJEVIC (1010 PACIFIC BLVD APPARTMAN 402), PATI OD ZABLUDE DA JE KOSOVO CENTAR SVIJETA, KAKO JE HTIO DA MI KAZE APPARTMENT 402., OSJECA SE TOLIKO MOCNIM PRAVOPJEVCEM , DOBRO PODMUKLO I PODLO RELIGIOZNO VASPITAN, DA MOZE DA UVALJUJE IZA LEDJA I SA STRANE, SA OSJECANJEM DA JE PODRZAN OD NEKIH ENGLESKIH, KATOLICKIH ILI JEVREJSKIH KRUGOVA , U ISTOJ ZGRADI U KOJOJ ZIVIMO, SA OSJECANJEM DA JE PROVJERENA POLUTKA ZAPADA, OD VATIKANA DO LONDONA, I IMA NJIHOVU PREPORUKU KAO ON NEKI NULE ZOHAR POZNAJE DOBRO SAMO JEDNOG BOGA, DA MOZE SA ZADOVOLJSTVOM DA PRIVALI, ISKEZI SE , NARUGA SE, PROSLAVI MUKE UMIRANJA DJETETA OD ATEISTICKOG RODITELJA, I SLAVI SA TIM SVOJIM POHLEPNIM KOMSIJAMA, STANJE MOJE PORODICE, KOJU POKUSAVAJU DA RASTRGAJU VEC 22 GODINE OVDJE U VANKUVERU PA DO BEOGRADA, I SVE VEC GODINAMA DOKAZUJU I POKAZUJU, KAKO ZNAJU DA MENTALNO SILUJU... DOBRO PODMUKLO I PAKOSNO VASPITAN OD SVOJE CRKVE KOJA PROIZVODI PEDER VLADIKE, I POPA DEJANOVA KOJI ZNA KAKO DA POKAZE SVOGA BOGA, A SVE IZA LEDJA, I SVE DOBRO VEC OPISANO U ZADNJIH 666 HRISCANSKOG PEDERLUKA !!! TAJ NONE ZOHARIJEVIC, PONOSAN STO ZNA MONSTRUMA IZ APPARTMANA 606, I TAKO MU SE DOSDVORAVA KAO DA MU LIZE GUZICU, KOJI POKUSAVA DA IM IMPLANTIRA, UVALI, NAMETNE LAZI OD 2012 GOD., KAKO ZIVIMO U ISTOJ ZGRADI, KOJE GODINAMA GOMILAJU I PROGRAMIRAJU, CANADSKA OBAVJESTAJNA SLUZBA KAKO SAM DOSAO OD 1993, VRLO INTEZIVNO OD 2005 KORISCETI SVA TECHNOLOSKA DOSTIGNUCA SPIJUNIRANJA, MEDIJE DA REKETARE, A NAJINTENZIVNIJE KAD SAM PRESAO U YALE TOWN 2012, A SVE NE BI LI IZVUKLI NEKU KORIST...(ZA KORISTENJE PRAZNIH APARTMANA U DOWNTOWN ZA SVOJE DOUSNIKE, I NJIHOVE PENZIJE ZARADJENE NA ZASMRDJIVANJU VLASTITOM PROTESTANTIMA, CIFUTLUKOM, KATOLICANSTVOM, I LJUDIMA OKOLO NJIH...); TAJ MONSTRUM IZ APPARTMANA 606 SAMO JE NASTAVAK PRIJETNJI CANADSKI SLUZBI I CIVUTA DA MI IMPLANTIRAJU I NAMECU LAZI, NA TAKAV SILEDZISKI NACIN, MENTALNO UNISTAVAJUCI MOG SINA MILANA, VEZAN SA LJUBISOM PEJICEM, KRSTOM BABICEM, TOMOmm USTASHOM, KOJI PRIJETE MASAKROM MOJOJ PORODICI, KINEZIMA, JER SAM SA NJIMA SAMO OSTAO, KAKO SAM VEC GODINAMA UBIJAN I MENTALNO MALTRETIRAN, PRINUDJEN SAM BIO DA SE SUPROSTAVIM... I MOJE ISTRAZIVANJE, PRACENJE I TESTIRANJE VEZA OVIH MONSTRUMA, POGOTOVO MONSTRUMA DO KRVOLOK IZ APPARTMANA 606 1010 PACIFIC BOULEVAR (KOJI JE RADIO U WATERFRONT CASINU), KOJI ISTO PONAVLJA KAO I NEKOLIKO DRUGIH KATOLIKA-FASHISTA O MASAKRIRANJU, CJEPKANJU TIJELA NA DIJELOVE, UZIMANJU ORGANA, SA SVOJOM GROUPOM U... JE NAOCIGLED PRIPADNIK "PERVEzCITY CLUB" KU KLUX CHRISTIANO KLANA TO KEEP IN FEAR AND SILANT OTHER BALKAN CATLE FAMILIES (EXCEPT JEWSS) IN THIS 1010 BALKAN HOUSE, TO KEEP THEM IN STRONG FEAR ( AS A NORMA METOD PRAKTIKOVAN IN CANADA KAKO SA GA OBZERVIRAO I OSJETIO OD 1993 GODINE, KROZ SVE INSTITUCIJE I NA JAVNIM MJESTIMA), AND IN THIS SILANCE HEAP (NO RESISTANCE) HEAT COALS ON FIRE IN THEIR OWN HEADS... THESE KIND OF SECRET ACTIVITIES ARE TIPICAN FOR THESE NORTH AMERICAN SECRET SOCIATY (NON-CULTURE) TRADITIONS AS SECRET SOCIATIES : KU KLUX KLANS, MASONS, SPYING INFORMATION SERVICES, SINCE THEY ALL DO ELEGAL ACTIVITIES TO INTIMIDATE, BULLING, THREATS, AND FINALY KILLING.... TAJ NOLE ZOHAR JE PONOSAN NA TAKVOG SILEDJIJU= SA LJUBOM PEKJICEM, KRSTOM BABICEM, I JOS NEKIM IZ PRAVOSLAVNIH PC CRKVICA, I NJIHOVOM FASHISTICKOM VATIKANSKOM BRACOM RATKOM SLASTICAREM, TOMOM BMW, MUSLIMANIMA HIDOM ISOVICEM... TAJ NOLE SRECAN U ZABLUDI DA SARADJUJE SA JEDNIM MENTALNO OPASNIM MONSTRUMOM DO KRVOLOK, OSJECA SE BOZIJIM SILNIKOM, DA SLAVI KAKO MU SE PRICINILO MOJU SLABOST, SAMO POKAZUJE KOME PRIPADA==POUZDAN COVJEK CRKVE, I SVE MU JE DOZVOLJENO, OSOBITO DA SUDI BEZ SUDA, TAJ NOLE NEKOLIKO PUTA MI JE SRECNO POKAZAO KAKO UZIVA U MENTALNOM SILOVANJU, U CEMU SU MU PODRSKU DALI HILJADU-GODISNJE PROVJERENI KATOLICI I MUSLIMANI... SVAKI LIJEPI NACIN DA IM SE UKAZE NA NJIHOVO NEKOREKTNO REAGOVANJE I KOMENTARISANJE, TUMACE ODMAH PROTIV NAPADOM NEGIRANJA, LAGANJEM, I POKUSAJEM DA VAS NAPRAVE LUDIM, ILI NEURACUNLJIVIM... SAMO DA KAZEM, DA POSLE 22 GODINE SLUSANJA KOMENTARA, LAZI I PODVALA, A POGOTOVO U ZADNJE TRI GODINE U 1010 PACIFIC BLVD, KAO STO SAM NA=MALO NAVEO OVO GORE,... ...SRAMOTA JE RECI I POKUSATI DA VJERUJEM I DJELIM NEKOG BOGA SA OVIM LJUDIMA !!! Роскошь АCA-декоR LIJEPO REKO -------- Пересылаемое сообщение -------- От кого: ALEKSANDAR SHATARA aleksandar.satara.63@mail.ru Кому: y999 Дата: Вторник, 20 января 2015, 14:38 +03:00 Тема: Fwd: : ciaMONSTRUMU IZ APARTMENTA 606 and app. 402 nole U pacific 1010"BALKANHOUSE" Тема: ciaMONSTRUMU IZ APARTMENTA 606 U 1010"BALKANHOUSE" NEW PARODY:: ENGLESKI PRISTUP DRUGIMA, U PREVODU : "NUDIM TI DOBRU STVAR DA SE ZAJEBES !!!" ==KOJU SRBI UZIVAJU DA KOPIRAJU I PRIMJENJUJU... !!!... DOBRO SAM SE PROCISTIO DA IM NJIMA OVO DOLJEKAN CISTO KAZEM I UVALIM !!! DA VAM SE URUCU OVO OSVIJESTENO SJEVERNO AMERICKO SMECE, JE PREPORUKA KANADSKIH CRNOGORACA ALKOHOLICARA BULATOVICA I MIODRAGA NIKOLICA...KOJA NAPRAVI I UPUTI OD SRPSKA PC CRKAVICA VANCOUVERA KER CITY-a...DO BOZIDARA-VUCIDARA POLU-PANDURA IZ VUKOJEBINE... KOJA SR.PC SLUZI U IZOBILJU ALKOHOLA , I JOS ZARADJUJE NA NJEMU=U UVALJIVANJU U SHALI I U SALI, I UZIVANJU GLUMICE KARINA IZ HOLLYWOODa !!! OVI GOREKAN SPOMENUTI CRNOGORCI ALHOSI, ZA USPJESNU SARADNJU SA CROATIooANASS , DOBISHE MANAKERKU KARINU OD VATIKAnana KAO VELIKU ZASLUGUU...OD PHILIPINA... BIO SAM VISOKO IZNENADJEN KAD MI JE CRNOGORAC, SA PONOSOM UKAZAO I POKAZAO NA IME NOVE MANAGERKEEE "KARINA"... POSLE NEKOLIKO DANA, BIO SAM RAZOCHARAN NEGROSIMA, KAD SAM VIDIO MALU KARINU, SAMO 156 CM, A PONOS NEGROSA VELIKI ...!!! KARINA JE DOSHA DA VLADA 1010"BALKANHOUSE"omomom, ALI NJEN ZIVOT KARINA SA 1010"BALKANHOUSE"omomom JE BIO KRATAK !!! KAKO JE 1."PODMUKLI" BALKANSKI MENTALITET ISSKORISTIO KARINU U SVIJE SVRHE, I KAKO JE 2. "PODLI" BALKANSKI MENTALITET PODLO KARINU POCHEO DA PODMECE NA SVE STRANE, I KAKO JE 3."PAKOSNI" BALKANSKI MENTALITET SE NARUGAO ENGLISHISHISH ENGLESHTINI, I KAKO SU 4. "POHLEPNI" JAWSS SA SVOJOM 606,66 VERTIKALNOM MREZOM OPERISANJA PO "BALKANHOUSE" SU SE OPARILI U OPSTOJ "POKVARENOSTI" STANARaaa "BALKANHOUSA" DA SU OVI ZADNJI ODPOZADI BILI PRIMORANI DA UKLONE KARINU !!! I KAKO SU NEGROSSI BILI NEOZBILJNI U ALKOHOLU, PREVISHE SU SE IGRALI SA KARINOM, DA SU SE PROCULI DO HOLLYWOODSKI KARINA ZVIJEZDA... I PUCHE CRNOGORSKA SLAVA SVE DO SVIJETLOG ISTOKA=EUROASIA=CHINA, SA MNOGO SHALA U SALI, DA SU BILI PRINUDJENI DA SE POVUKU SA KARINE.. A, I ODUZETA IM JE GLAVNA MANAGERKA KARINA, KOJA JE BILA NJIHAM VELIKI POKLON, I DOBISHE NOVU "LORU" MANAKERKU, ZVUCI KAO "SPLITSKU LORU", "NOVI KAMP ZA SRBE", JER U ZGRADI IMAJU SUSJEDA JEDU IZ SPLITA, I SUSJETKU TETKU IZ ZAGREBA, TAKO DA CE SE DALJE PRATITI NJIHOVO ALHOS PONASHAANJE --NEGROSA !!! (IZGLEDA SRPSKA PC CRKAVICA IH NIJE DOBRO NASAVJETOVALA, POSTO SVI ZAJEDNO PRAKTIKUJE 3P PAKOST=PODLOST=PODMUKLOST KOMUNIKACIJU !!!) VEZA CRNOGORICAA SA NOVOM MENAKERKOM LOROM CE BITI VRLO INTERESANTNA, KAO OPET 66.6 PUT "SET-UP" CASE OD HRVATIKANE...U ZADNJIH NJIHOVIH 666 DANA !!! KAKO JE VELIKI USTASHLUK DOBIO NOVU UGURALJKU VODITELJICU "KITA ROVI" GDJE BURGIJA NECE, U ISTO VRIJEME KAD SU NAGURALI I MANAKERKU "LORU" U "BALKANHOUSE", VRLO JE LAKO UVIDJETI DA CE USTASHLUK SA NOVOM LOROM I "KITA ROVI" UGURALJKOM ZABITI NESTO NOVO PRAVOPJEVCIMA I NULo ZAHAR RIJE VICu LIZu KO LONDONSKojoj POLUTKI, U PRLJAVOM BIZNISU SA ciaMONSTRUMON IZ APARTMENTA 606, KOGA KARINA ZNASHE PA UTECHE, OD PRLJAVIH DJAVOLA==SVE IM JE DOZVOLJENO, I SVE U "BALKAN HOUSE"1010=DOBRO CInfoAGENCY UZEMLJENO !!! P.S. BIO JE TO KRATKI UVOD NEVIDLJIVE BORBE U 1010"BALKANHOUSE": - KARINA, - ciaMONSTRUMON IZ APARTMENTA 606, - - NOLE ZAHAR RIJE VIC LIZu KO LONDONSKojoj POLUTKI== CIASLUGI ciaMONSTRUMU IZ APARTMENTA 606, I KOMANDANU CUVENOM LONDONSKOM POLUTANU SRBIJUNCU "LJUBISI PEJICU" - "POHLEPNI" JAWSS SA SVOJOM 606,66 VERTIKALNOM MREZOM OPERISANJA PO "BALKANHOUSE" - SUSJETKE IZ HRVATIKANE I SPLITA LORE ------------------------------------------------------- ANGLO-SUCKS=USAra-CANADA PONUDE DA SE ZAROBISHISHISH RADE NON-STOP 24/7, I NE PRESTAJU I NJIHOVOM SATANIZMU==SVE IM JE DOZVOLJENO !!! HRISCANSKO-JEVREJSKI BARBARI TRAZE DA SE POKORIM NJIHOVOM KRVOLOKU IZ VATIKANA=PREDSTAVNIKU SAMO JEDNOG BOGA, I VODECEG SVIJETSKOG TLACITELJA CIJELOG SVIJETA !!! IZA NJIH STOJI NATO I CA.POLICIJA BIZNIS PHrrr MEDICAL SISTEM, NEOBRAZOVANI U SMISLU TAMNOG DOBA EVROPE, KOJIMA JE SVE DOZVOLJENO, SVE LAZI I PODMETALJKE !!! KAKO BOG CUVA AMERIKU, KOJOJ JE SVE DOZVOLJENO U IME BOGA, I KOJI IM JE KAO KOK KOKA KOLAKOKA ODUZEO CISTOCU UMA, NAJJEDNOSTAVNIJI METOD JE KO-KOK SKOKATI TO JEDNOG BOGA I ZAKOPATI ZA SVA VREMENA U IME PROCISCAVANJA UMA DANASCNJEG COVJEKA NA PUTU PREMA NAD-COVJEKU !!!..., I OBEZGLAVITI BEZ-BOGA AMERIKU U NJENOJ NECISTOCI SA BOGOM=ZBOGOM !!! VODECI IZVOR PRLJAVE MASOVNE NAD=GEBELS PROPAGANDE, A I PREMA POJEDINCIMA U KANADI JE CBC, SA RAZNIM IZMISLJOTINAMA DA TE MENTALNO ONESPOSOBE I UVIKU U SVOJU MREZU SISANJA PO INSTRUKCIJAMA TARANTULA I PIJAVICA IZ NJIHOVIH CRKAVICA...!!! DOBRO SAM SE PROCISTIO DA IM OVO GOREKAN CISTO KAZEMI UVALIM I ,,, !!! (NESJEDAJUCI NIKAKO SA BALKANCIMA NA PICE, VEC TRI GODINE, JER OVI UZIVAJU DA NEKAOGA ZAPIJU PA DA NAMAGARCHE==TO IM JE KAO RELIGIOZNA SHALA U SALI ...) ALEKSANDAR SATARA "PRODUCTION FROM " "MIRROR MIND PRODUCTION " AGAINST GAME:: "NO RULES=EVERYTHING IS ALLOWED", DA VAM SE URUCU OVO OSVIJESTENO SJEVERNO AMERICKO SMECE, JE PREPORUKA KANADSKIH CRNOGORACA ALKOHOLICARA BULATOVICA I MIODRAGA NIKOLICA...KOJA NAPRAVI I UPUTI OD SRPSKA PC CRKAVICA VANCOUVERA KER CITY-a...DO BOZIDARA POLU-PANDURA... KOJA SLUZI U IZOBILJU ALKOHOLA , I JOS ZARADJUJE NA NJEMU=U UVALJIVANJU U SHALI I U SALI, I UZIVANJU GLUMICE KARINA IZ HOLLYWOODa !!! OVI GOREKAN SPOMENUTI CRNOGORCI ALHOSI, ZA USPJESNU SARADNJU SA CROATIooANASS , DOBISHE MANAGERKU KARINA KAO VELIKU ZASLUGUU...OD PHILIPINA... ALI , KAKO SU BILI NEOZBILJNI U ALKOHOLU, PREVISHE SU SE IGRALI SA KARINOM, DA SU SE PROCULI DO HOLLYWOODSKI KARINA ZVIJEZDA... I PUCHE CRNOGORSKA SLAVA SVE DO SVIJETLOG ISTOKA=EUROASIA=CHINA, SA MNOGO SHALA U SALI, DA SU BILI PRINUDJENI DA SE POVUKU SA KARINE.. A, I ODUZETA IM JE GLAVNA MANAGERKA KARINA, KOJA JE BILA NJIHAM VELIKI POKLON, I DOBISHE NOVU "LORU" MANAGERKU, ZVUCI KAO "SPLITSKU LORU", JER U ZGRADI IMAJU SUSJEDA JEDU IZ SPLITA, TAKO DA CE SE DALJE PRATITI NJIHOVO ALHOS PONASHAANJE !!! (IZGLEDA SRPSKA PC CRKAVICA IH NIJE DOBRO NASAVJETOVALA, POSTO SVI ZAJEDNO PRAKTIKUJE 3P PAKOST=PODLOST=PODMUKLOST KOMUNIKACIJU !!!) Сколько будет стоить OUR LIFE в 2015 году IT HAS REACHED AN AMOUNT AROUND $16 TRILLIONS USAra$ IN LAST THREE YEARS, BUT NOBODY WAS ABLE TO PAY, SINCE IT COULD BE DEFAULT=BANCROPCY OF USA SATANIZAM... !!!.... PAPA NARUCUJE OD BOGA NAREDBE PO SVOJOJ ZELJI I KAD MU TREBA... DA ZAVRNE... ALI, U DRUGOM DUHOVNOM SLUCAJU , PROCJENA ZIVOTNE VRIJEDNOSTI NJEGA = = ALEKSANDAR DA SHATARA HUI MAN TARA DA TAPA JE NEPROCJENJIVE VRIJEDNOSTI !!! LJUBISA PEJIC PEDOFIL, BRANJEN ZESTOKO ZA SVOJ PRLJAV POSAO OD KRSTE BABICA, TARZANA PRODANA, CHEDE FOCHAKA, DENIA CRNOGORCA, KOJI GODINAMA PRIJETE I OTVORENO TVRDE DA CE ME SRBI MASONI CHETNICI, USTASHE, MI5=MI6, RASKOMADATI...

proza_ru/texts/2015/03/20150323025.txt

Кремлёвские мечтатели, (а с вами -- и родители), Конец своим мечтаниям Увидеть не хотите ли - Эх, яблочко, да с чечевикою , Подходи, буржуй, глазик выколю! Глазик выколю -- другой останется, Чтобы знал, говно, кому кланяться!- ШАРИКОВ, ПОЛИГРАФ ПОЛИГРАФЫЧ

proza_ru/texts/2010/06/201006211211.txt

назад, Заключение. 8-й свет 7-го дня. Глава 45. Свобода: http://www.proza.ru/2017/09/19/342 -- Для чего эта коробка -- спросила Джейн. -- Чтобы путешествовать вокруг света, -- ответила Мэри Поппинс. -- Чепуха! -- сказал Майкл. -- Вокруг света путешествуют в аэроплане, на корабле. Я точно знаю. Никакая коробка тут ни при чём. -- Ни при чём, говоришь -- переспросила Мэри Поппинс с каким-то странным выражением лица. -- Ну так сейчас увидишь. Памела Трэверс, "Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы" Каждый раз, когда Нильс смотрел вниз, ему казалось, что вся земля путешествует вместе с ним. Сельма Лагерлёф, "Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями" ...А потом пошли они в замок Стреластр, в котором когда-то был детский сад. Прекрасные и величественные стены его теперь обветшали, пустынными были его строения, и лишь ветер из ущелий своим порывистым дыханием передвигал там из угла в угол пыль и мусор... Они прошлись по крепостной стене до угловой башни. Пустынными стали эти места, некогда оживляемые детским ликованием и чистотой... Вдруг они услышали из бойниц этой башни невнятный хрип. Быстро взглянув друг на друга, они стали спускаться по винтовым и боковым лестницам, торопливо переходить запутанными переходами... Ничкиса вела их. ...Это был Горнстор. Кловы, оставляя Стреластр, бросили его здесь, как он и был, прикованным -- ещё немного, и он умер бы от жажды и голода. Он даже не мог говорить, только смотрел на пришедших радостными глазами, а они стояли перед ним, и у них по щекам текли слёзы. От него остались буквально кости и перья. Ничкиса тут же полетела за Зоркортом и Дальгретом, а Митёк с Бобрисэем стали осторожно поить Горнстора с ложечки тёплой водой. Он едва мог глотать. Потом они освободили его от оков, и он тут же упал на пол, неловко распростерши крылья. Потом они раздобыли на кловьей кухне немного подходящей крупы и сварили ему жиденькую кашицу. А Бобрисэй опять заплакал, когда Горнстор, один из великих орлов, носивший его к самым вышним вершинам, после такой трапезы с благодарностью положил ему на плечо свою голову. Потом прилетели Зоркорт и Дальгрет. И тогда было решено, что Стреластр поступает в обладание им и их роду, а они станут его хранителями и воспитателями в Бобританском детском саду, когда он снова станет действовать. И Великие Орлы радовались этому сами, как дети. В казнохранилище они нашли все остальные части многокнижной "Истории Бобритании от её создания" и взяли их с собой. Они несли их бережно, как ребёнка, и им было тепло от её старинных страниц -- драгоценный переплёт был с них содран; бегущие кловы унесли всё. Кловьи кормилища, располагавшиеся в окрестных скалах, были пусты... Мрачен был вид их, и всюду валялись добела обглоданные кости. Жутко стало им тут, и они ушли поскорей, затворив за собой тяжкие двери. Они вернулись туда потом, чтобы дать покой останкам пострадавших там. После того Бобрисэй, Митёк и Ничкиса вернулись в Город. Они так и не стали давать ему какое-либо иное имя, кроме единственно к нему приложимого собственно наименования Город. Потому что он лишь один -- Град, все же остальные -- его подобия. Даже больше. Я мог бы сказать, что здесь, в Бобритании, центр мира, но всё же я должен прибавить здесь "как бы" -- ведь всему предел полагает лишь Творец его... Но во всяком случае можно сказать чуть иначе -- что собраны здесь и теперь восстанавливались все четыре стороны света. И тогда стали они восстанавливать всё, что было разрушено в этой удивительной некогда и теперь стране. И они руководствовались Книгой и отображением лика этой страны, начертанным во всех строениях и подобиях в Пещерах Бобрегора, а если что им было неясно, то Человек показывал им. А то и Митёк с Ничкисой объясняли. Между прочим, не все кловы, клиссы и клааши бежали. Памятный для нас пост икс возле каменной плотины почти в полном составе остался в Бобритании. Набак Череда Заборов оказался замечательным строителем, он был просто тружеником и день и ночь пропадал на стройке. Так что нередко за ним прибегала его жена, чтобы покормить. Он действительно похудел и выглядел очень подтянуто, ну, а ел-то по-прежнему -- таковы уж все набаки. Бобрисэй особенно подружился с Бэмсом Шваркенбаумом и его семьёй. Правда, он хотел начать называть его полным именем -- Бэривэмус, но Бэмс тогда сказал: -- Да ладно, брось ты, уж такая честь!.. Я, знаешь, как-то привык быть покороче... И Бобрисэй это понял, потому что у них между братьями тоже были сокращённые имена. Но он всё равно частенько, когда подходил к дому Шваркенбаумов, прежде шёпотом говорил: "Привет, Бэривэмус!" А потом уже заходил и здоровался. Бэмс упросил Бобрисэя, чтобы он нарёк имена малышам, которые очень быстро стали проявлять каждый свой характер. И как тот ни отказывался, пришлось согласиться, потому что его стала просить ещё и Тэрпа, и тут уж Бобриан просто не знал, куда провалиться. Он назвал их: Эниктир, Эгерсим и Лептиан. Но всё равно в семье -- а за ними все остальные -- звали их просто Никта, Герси и Лепто. И Бобриан, как я думаю, даже и не думал по этому поводу расстраиваться, потому что когда играли дети в футбол (а его всегда звали быть судьёй), он, как и все, кричал: -- Герсо, не бей по ногам, удалю с поля!.. Никто, хватит симулировать, он тебя не трогал!.. Лепто, зашнуруй бутсы сейчас же! И заправь майку!.. И тому подобное. А Бэмсовы двоюродные братья Кляц Шмякенплюх и Вдруг Швеллербум построили себе дома один справа, а другой слева от Бэмса, и часто вечерами они пели что-нибудь трио у костерка, на котором ароматно попыхивал чайник, в котором обычно заваривали чай с мятой. К нему тогда подавали миндальные крендельки и малиновое варенье... И Бобрисэй очень любил бывать у них в гостях. Клааш Вторник Тыркс-Пыркс тоже обзавёлся семьёй, но остался жить на Плато ежей, близ той самой каменной плотины, которая, если мне не изменяет зрение, цела и по сей день. А вот его друг, Фракс Мишт, стал странствующим художником и писателем. Своим вдохновениям он особенно любил придавать форму кратких дневниковых записей, а если изъяснялся стихами, то обязательно в форме восточных пятистиший "танка". Повсюду таскал он с собой этюдник, плотно набитый акварельными этюдами, которые и не думал прелагать в великие полотна. Иногда и Бобрисэй тоже отправлялся с ним в путешествия, но не особенно часто, потому что очень хлопотное это дело -- путешествовать с Фраксом, когда он облазывает каждый утёс и каждую кручу, и чем неприступнее, тем лучше. Клисс Чином Тьфурин устроился смотрителем в Пещеры Бобрегора и знал там каждый закоулок, и, несмотря на то, что клиссы, по-видимому, более существа наземные, очень даже хорошо себя в них чувствовал. Вот таково-то было начальное устройство Бобритании. Но ещё не очищенными оставались реки. дальше, Глава 47. Источники вод: http://www.proza.ru/2017/09/21/786

proza_ru/texts/2017/09/201709202252.txt

45 год через Сибирь на Восток в теплушках едут молодые бойцы на фронт 9 августа наши войска за освобождение Китая Маньчжурии от Квантунской армии начнут последние бои второй мировой войны их мне понятна тоска победа уже была а смерть ещё ближе ждала

proza_ru/texts/2015/08/201508291631.txt