text
stringlengths 0
2.68k
|
|---|
Многое припоминалось ему на чужбинѣ. Городскіе балагуры, напримѣръ, утверждали, что когда тотъ край, еще въ дѣтствѣ Антона Львовича, какъ-то проѣздомъ, посѣтилъ уже неизлечимобольной одинъ извѣстный русскій критикъ, — отецъ Ветлугина пришелъ въ неописанный восторгъ и трепетъ. «Свѣточъ въ нашемъ мракѣ! воскрешеніе мертвой земли!» восклицалъ онъ, передавая эту радостную вѣсть въ тѣсномъ кругу такихъ же, какъ онъ, бѣдняковъ, учителей-товарищей. И, какъ ни трудны и ни опасны были въ то время всякія попытки даже къ безвиннымъ и мирнымъ манифестаціямъ, онъ бросился, съ избранными изъ преданнѣйшихъ коллегъ, отыскивать знаменитаго критика. Онъ его нашелъ въ трактирѣ возлѣ станціи, вызвалъ на крыльцо и, тутъ же на улицѣ, сказалъ ему, отъ лица мѣстныхъ, не менѣе его взволнованныхъ педагоговъ, страстную и пылкую, хотя нѣсколько туманную и напыщенную рѣчь, причемъ билъ себя въ грудь и отъ избытка восторга чуть не разрыдался. И когда, смущенный этимъ неожиданнымъ почетомъ, скромный писатель всѣмъ пожалъ руки, отъ души поблагодарилъ ихъ за вниманіе, сѣлъ въ экипажъ и уѣхалъ, Левъ Саввичъ въ узелокъ платка взялъ на память изъ-подъ колесъ его тарантаса горсть песку. Этотъ песокъ долго потомъ, какъ помнилъ Антонъ Львовичъ, висѣлъ у |
134 ВѢСТНИКЪ ЕВРОПЫ. |
отца въ узелкѣ, рядомъ съ портретами Новикова, Гоголя и Пушкина, надъ столомъ кабинета, служа для Льва Саввича памятникомъ сладчайшихъ воспоминаній, хотя въ то же время для городскихъ зубоскаловъ составляя предметъ нескончаемыхъ, пропитанныхъ желчью и злобой насмѣшекъ. |
При арестѣ сына и обыскѣ его жилища, между прочимъ студенческимъ хламомъ нашли пачку отцовскихъ писемъ. Старый либералъ, въ непринужденной письменной бесѣдѣ съ сыномъ, не стѣснялся ничѣмъ: ни обсужденіемъ текущихъ отечественныхъ событій, ни анекдотами о мѣстныхъ властяхъ. И если эти конфискованные манускрипты когда-нибудь изъ полицейскаго архива попадутъ въ руки будущаго бытописателя страны, — изъ нихъ выкроится не одна, полная горечи и ѣдкаго остроумія, страница. Объ этихъ письмахъ, съ приложеніемъ выдержекъ изъ нихъ, изъ слѣдственной коммиссіи было доведено до свѣдѣнія начальства Льва Саввича. Его лишили мѣста учителя, хотя за долговременную службу онъ и былъ уволенъ, какъ бы по собственному желанію, съ пенсіономъ. Опала властей отозвалась и на частныхъ урокахъ Льва Саввича. Средства его стали окончательно оскудѣвать. О переѣздѣ въ другую губернію нечего было и думать: онъ уже былъ въ лѣтахъ и обсидѣлся на мѣстѣ. Жизненные припасы, между тѣмъ, въ городѣ сильно вздорожали. Какъ Льву Саввичу, такъ и другимъ, подобнымъ ему, отставнымъ бѣднякамъ, приходилось не разъ бывать и на пищѣ святого Антонія, или пробавляться безконечными толками о неблагодарности судьбы вообще и грознаго начальства въ особенности. |
Прежде, при покойницѣ женѣ, Левъ Саввичъ держалъ у себя пансіонеровъ. Онъ вздумалъ было и теперь заняться тѣмъ же. Но разрѣшенія на это ему, какъ опальному, не дали. Друзья совѣтовали ему обратиться съ просьбой о пособіи къ богатымъ помѣщикамъ и къ купцамъ, которыхъ онъ когда-то обучалъ и которые сами теперь имѣли на возрастѣ дѣтей. Но перо падало изъ рукъ Льва Саввича. «Для чего? думалъ онъ: не всегда же Антонушка будетъ за тридевять земель! въ люди выйдетъ, станетъ и мнѣ помогать!» |
Лишившись мѣста въ гимназіи, Левъ Саввичъ сталъ такъ рѣдко писать сыну, что Антонъ Львовичъ почти ничего не зналъ, какъ о подробностяхъ домашней жизни, такъ и вообще о дѣлахъ отца. За то письма, писанныя сыну до этого событія, дышали такимъ избыткомъ любви къ человѣчеству, къ борьбѣ съ темными сторонами жизни, съ грубой жаждой любостяжанія и вообще съ наклонностями къ обыденнымъ сдѣлкамъ съ совѣстью, |
ДЕВЯТЫЙ ВАЛЪ. 135 |
что сынъ, еще юношей, получая эти письма, долго носилъ ихъ при себѣ какъ святыню, чувствовалъ себя съ ними бодрѣе, гордо выпрямлялся передъ натисками разныхъ неправдъ и, терпя нужду, среди чужихъ и вдали отъ родного угла, упорно и безъ устали трудился. «Будь не Марѳою, искавшею счастья въ жалкой и суетной хлопотливости о домѣ, о теплѣ и о кускѣ хлѣба», писалъ старикъ: «будь любящей Маріей, плакавшей у ногъ гонимаго Учителя вѣчной правды и добра!» |
Года черезъ два послѣ ссылки сына, Левъ Саввичъ вскользь извѣстилъ послѣдняго, что имъ выпадаетъ отъ какой-то дальней родственницы небольшое наслѣдство и что для того онъ намѣренъ куда-то съѣздить и что-то получить. Но съѣздилъ ли отецъ и оставилъ ли зa собой полученное достояніе, или продалъ его, и куда употребилъ вырученныя деньги, сынъ этого не зналъ. Да и не до того ему было тогда... |
Очнувшись на жительствѣ въ холодной и неприглядной глуши, Антонъ Львовичъ, еще неопытный и восторженный юноша, занялся-было для своего пропитанія переписываніемъ бумагъ въ канцеляріи какого-то присутствія и обученіемъ дѣтей у туземныхъ чиновниковъ и купцовъ. Составлялъ онъ также торговыя и промышленныя обозрѣнія для мѣстныхъ губернскихъ вѣдомостей. Но редактора этой газеты перемѣнили, а вслѣдствіе непомѣрно-дешевой платы зa учительство и за переписку бумагъ, онъ эти занятія бросилъ и поступилъ въ контору на чьи-то пріиски. Здѣсь сразу онъ попалъ въ такую жестокую передѣлку, что, находясь со ввѣренной ему артелью на работахъ, въ тайгѣ, чуть не умеръ отъ сырости, холода и голода. Потомъ онъ былъ на чьемъ-то стеклянномъ, а спустя нѣкоторое время — на чугунно-литейномъ заводѣ. Но хозяинъ перваго вскорѣ разорился, а владѣлецъ второго, принявшій Ветлугина въ долю и сулившій ему горы барышей, такъ въ концѣ-концовъ его поднадулъ, что Антонъ Львовичъ, разсчитавшись съ нимъ, остался не только безъ барышей, но и безъ копѣйки денегъ. |
Въ эти-то дни невзгодъ и тяжелаго труда, мысленно переносясь на родину, онъ благословлялъ судьбу, что отецъ не терпитъ такихъ лишеній, какъ онъ; что у отца есть, хоть весьма скромный, но собственный уголъ, и что обстановка этого угла, съ наслѣдствомъ отъ родственницы, должна была улучшиться. Теперь, думалъ онъ, родителю, завзятому идеалисту и романтику, хотя подъ старость, выпала возможность кое-чѣмъ желаннымъ пополнить свой домашній обиходъ. Напримѣръ, Левъ Саввичъ, какъ предполагалъ сынъ, могъ расширить свою библіотеку, вы- |
ЕВРОПА ВЪ КОНЦѢ XVIII ВѢКА |
СТАТЬЯ ВТОРАЯ. |
Въ 1653 году посолъ московскаго царя Алексѣя Михайловича, князъ Борисъ Александровичъ Репнинъ, потребовалъ отъ польскаго правительства, чтобы православнымъ Русскимъ людямъ впередъ въ вѣрѣ неволи не было, и жить имъ въ прежнихъ вольностяхъ. Польское правительство не согласилось на это требованіе, и слѣдствіемъ было отпаденіе Малороссіи. Черезъ сто съ чѣмъ-нибудь лѣть, посолъ россійской императрицы, также князь Репнинъ предъявилъ то же требованіе, получилъ отказъ, и слѣдствіемъ былъ первый раздѣлъ Польши. |
Мы видѣли, какую важную долю вліянія на благопріятный исходъ польскихъ дѣлъ императрица приписывала Никитѣ Ивановичу Панину: „Я вижу, сколь безошибочны были всѣ вами взятыя мѣры“, и это говорилось не въ рескриптѣ, назначенномъ для публики. Панинъ былъ не доволенъ старикомъ Кайзерлингомь, неудовлетворительностію его донесеній о положеніи дѣлъ, и потому, нe отзывая Кайзерлинга, отправилъ къ нему на помощь родственника своего, князя Николая Васильевича Репнина; въ сентябрѣ 1764 года Кайзерлингъ умеръ, и Репнинъ остался одинъ. Всякому, кто знакомъ съ иностранными извѣстіями объ описывае- |
6 Русскій Вѣстникъ. |
мыхъ событіяхъ, Репнинъ необходимо представляется человѣкомъ стремительнымъ на захватъ, на рѣшительныя, насильственныя мѣры. Не предупреждая событій, мы позволимъ себѣ только напомнить читателю, что Репнинъ былъ орудіемъ Панина, дѣйствовалъ по его инструкціямъ; но въ характерѣ Панина была ли эта стремительность? Всѣ отзывы о Панинѣ согласны въ одномъ, всѣ указываютъ на его медленность. Мы видѣли изъ собственнаго признанія Екатерины, какое вліяніе эта медленность, осторожность министра производили на рѣшенія пылкой императрицы: „О, какъ бы вы забранились, еслибъ я написала такое блестящее, но вредное для моихъ дѣлъ письмо! Прошу васъ, поставьте польскаго короля на ту же ногу, на какую вы поставили меня.“ Дѣйствительно, инструкціи Панина посламъ въ Польшѣ проникнуты осторожностію, желаніемъ какъ можно менѣе обнаруживать вмѣшательства въ дѣла. Такъ напримѣръ, когда Кайзерлингъ и Репнинъ дали знать, что Чарторыйскіе требуютъ русскаго войска, Панинъ подалъ мнѣніе: „Тысяча легкихъ войскъ уже готова и ожидаютъ польскихъ коммиссаровъ для препровожденія, что казалось бы уже и довольно въ соотвѣтствіе саксонскимъ войскамъ; но, повидимому, ваши друзья ищутъ сколько возможно облегчать свои собственные депансы, и себя усиливать нашими ресурсами, почему мое всеподаннѣйшее мнѣніе: другую тысячу, по ихъ желанію, хотя и заготовитъ, но однакожъ къ графу Кайзерлингу напередъ написать, чтобъ наши друзья гораздо осмотрѣлись, не могутъ ли они такимъ безвременнымъ введеніемъ къ себѣ чужестранныхъ войскъ возпричинствовать противъ себя національную недовѣренность и противу насъ подозрѣніе, чѣмъ наипаче противные могутъ воспользоваться и отъ чужестранныхъ державъ достать себѣ большее деньгами подкрѣпленіе, а намъ навести отъ нихъ какія-либо безпокойства новыми дѣлами съ ихъ стороны. Итакъ не лучше ли остаться при первомъ нашемъ планѣ, чтобы, не притворяясь и не отлагая, устремиться къ изгнанію Саксонцевъ изъ Польши производимыми движеніями нашихъ войскъ на границахъ и перепущеніемъ въ Польшу готовыхъ уже тысячи козаковъ, и потомъ стараться единодушно взять поверхность надъ противными нынѣ раздробленными факціями собственнымъ вооруженіемъ благонамѣренныхъ маг- |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 7 |
натовъ, и подкрѣпленіемъ ихъ нашими деньгами, нашимъ кредитомъ и нашею въ ихъ дѣлахъ инфлюенціею, соединенною съ королемъ прусскимъ, и наконецъ тою опасностію, которую натурально Поляки имѣть должны отъ васъ, когда ихъ дѣло пойдетъ противъ вашей воли, а особливо въ такое время, какъ у насъ со всѣхъ сторонъ руки останутся свободны, что мы несумнѣнно имѣть и будемъ, если съ благоразумною умѣренностію пойдемъ въ семъ дѣлѣ, не напрягая излишне свои струны.“ На этомъ мнѣніи Екатерина написала: „Я весьма съ симъ мнѣніемъ согласна, и, прочитавъ промеморію, почти всѣ тѣ же рефлекціи дѣлала.“ |
Имѣемъ право ожидать, что и въ диссидентскомъ дѣлѣ Панинъ будетъ поступать также съ благоразумною умѣренностію, и не ошибаемся. Вотъ что писалъ онъ Репнину 13 октября 1764 года: „Отъ проницанія вашего, согласія съ прусскимъ посломъ и отъ соображенія имѣющихся у васъ ея императорскаго величества постановленій долженствуетъ зависѣть благовременное кстати употребленіе такихъ откровенно избираемыхъ и употребляемыхъ способовъ (изъясненія съ королемъ и лучшими по характеру магнатами), дабы если совершенная невозможность одержать для диссидентовъ все у нихъ похищенное, по крайней мѣрѣ однакоже, что ни есть довольно знатное и важное въ пользу ихъ возстановлено и исходатайствовано было. Нѣтъ нужды распространяться здѣсь, сколь много польза и честь отечества нашего, а особливо персональная ея императорскаго величества слава интересованы въ доставленіи диссидентахъ справедливаго удовлетворенія. Для приклоненія къ тому короля и всѣхъ способствовать могущихъ магнатовъ довольно уже, и кромѣ формальныхъ трактатами опредѣленныхъ обязательствъ представлять имъ въ убѣжденіе, что когда ея императорское величество для пользы республики не жалѣла ни трудовъ, ни денегъ, дабы ее, въ толь смущенное и критическое время, каковы для нея бывали обыкновенно прежнія междоцарствія, сохранить отъ безпокойствъ, гражданскаго нестроенія и другихъ съ онымъ неразлучно соединенныхъ бѣдствій, безо всякой для себя изъ того корысти, то коль справедливо она можетъ требовать и ожидать отъ благодарности королевской и всея республики, чтобъ правосудное и столь къ персо- |
8 Русскій Вѣстникъ. |
нальной ея величества славѣ, сколько къ собственной мести нынѣшняго польскаго вѣка служащее предстательство и заступленіе ея возымѣли дѣйствіе свое въ пользу нѣкоторой части ихъ согражданъ, кои, вопреки торжественнымъ трактатамъ, собственнымъ польскимъ фундаментальнымъ законамъ, общей вольности вольнаго народа и множеству королевскихъ привилегій, невинно страждутъ подъ игомъ порабощенія за одно исповѣданіе другихъ признанныхъ христіанскихъ религій, въ коихъ они рождены и воспитаны. Къ симъ представленіямъ можетъ ваше сіятельство присовокупить всѣ тѣ, кои вы сами за приличныя почесть изволите, отзываясь въ случаѣ крайности, то-есть когда всѣ другія средства втунѣ истощены будутъ, что и то имъ предостерегать должно, дабы ея императорское величество, увидя къ заступленію своему въ справедливомъ дѣлѣ столь малое со стороны республики уваженіе, не нашлась напослѣдокъ отъ ихъ дальняго упорства приневоленную одержать нѣкоторыми вынужденными способами то, чего она отъ признанія знатнаго имъ своего благодѣянія и дружбы инако достигнуть не могла, и чтобъ для того ея величество не указала далѣе оставить въ земляхъ ея тѣ самыя войска, кои по сю пору столь охотно и съ такимъ знатнымъ иждивеніемъ употребляемы были для единой пользы и службы республики, которая долженствовала бы сама собою чувствовать, что утѣсненіемъ одной части согражданъ уничтожается общая ея вольность и равенство. При вынужденномъ иногда употребленіи сей угрозы надобно будетъ вашему сіятельству согласовать съ словами и самое дѣло, и сходно съ тѣмъ учреждать и дальнѣйшее войскъ нашихъ въ Польшѣ пребываніе, дабы, по крайней мѣрѣ, страхомъ вырвать у Поляковъ то, чего отъ нихъ ласково добиться не можно было. Не думаю я, да и думать почти нельзя, чтобы можно было въ одинъ разъ возвратить диссидентамъ все то, чего они лишились: довольно когда они въ нѣкоторое равенство правъ и преимуществъ республики приведены и для переду отъ новаго гоненія совершенно ограждены будутъ, дабы инако продолженіемъ прежняго утѣсненія не могли они, и въ томъ числѣ и наши единовѣрные къ невозвратному ущербу государственныхъ нашихъ интересовъ вовсе искоренены быть.“ |
Въ послѣдствіи (15 сентября 1766 года) Репнинъ полу- |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 9 |
чилъ отъ императрицы подробную инструкцію, чего требовать дал диссидентовъ: „Мы не удаляемся конечно отъ дозволенія и сохраненія господствующей религіи нѣкоторыхъ предъ терпимыми отличностей, какъ во всякомъ благоустроенномъ правленіи обыкновенно бываетъ, а посему и согласимся мы охотно на исключеніе диссидентовъ изъ сената и отъ чиновъ внѣ онаго, всю довѣренность республики требующихъ, то-есть гетманскихъ, еслибъ вовзаимство сей важной уступки возвращено было диссидентамъ право избранія въ послы на сеймъ, въ депутаты къ трибуналамъ и гродовые старосты, съ узаконеніемъ, чтобъ для соблюденія имъ навсегда сего права, быть изъ нихъ въ нѣкоторыхъ воеводствахъ непремѣнно къ каждому сейму третьему послу при двухъ католикахъ. За важную бы отъ васъ услугу намъ и отечеству сочли мы одержаніе отъ васъ всего вышеписаннаго, но если и не будетъ во всемъ пространствѣ соотвѣтствовать успѣхъ сему нашему опредѣленію, не припишемъ мы однако недостатку усердія или трудовъ вашихъ, зная весьма, сколько трудно или паче невозможно преодолѣть гидру суевѣрія и собственную корысть въ людяхъ; и такъ полагаемъ мы за ультиматъ вашего желанія, чтобъ всемѣрно одержать для диссидентовъ способность владѣть городовыми старостами, дабы они тѣмъ или другимъ образомъ нѣкоторое участіе въ земскомъ правленіи, а чрезъ то самое и вящую нежели нынѣ сами по себѣ важность пріобрѣсть могли съ совершенною свободой исправленія ихъ религіи во всѣхъ пунктахъ до церкви касающихся. Если сеймъ не согласится ни на что, надлежитъ вамъ, имѣя въ Варшавѣ диссидентовъ сколько возможно въ большемъ числѣ, приготовить ихъ къ тому, дабы они, отъѣзжая тогда всѣ вдругъ отъ сейма съ учиненіемъ по тамошнимъ обрядамъ правительства протестацію, могли составить между собою конфедерацію, и оною формально просить помощи и защищенія у насъ, или же и вообще у тѣхъ своихъ сосѣдей, которые нынѣ въ ихъ пользу интересуются. Мы вѣрно полагаемся на ваше благоразуміе въ такомъ крайнемъ ресурсѣ, что вы его, безъ самой неизбѣжной нужды и съ нами не описавшись, въ дѣйство не произведете, однакожъ тѣмъ не меньше вы можете онымъ яко послѣднею вашею твердою резолюціей воспользоваться и при негоціаціяхъ вашихъ тутъ, гдѣ на- |
10 Русскій Вѣстникъ. |
добно будетъ въ конфиденцію объ ней сообщать, съ тѣмъ чтобъ Поляки знали и удостовѣрены были, что мы не допустимъ успокоить сіе дѣло по ихъ единовиднымъ желаніямъ, а поведемъ оное лучше до самой крайности.“ |
Напрасно въ Петербургѣ, желая дѣйствовать съ благоразумною умѣренностію, урѣзывали требованія диссидентовъ: въ Польшѣ не хотѣли уступить ничего. Мы видѣли, что еще въ 1763 году православный епископъ могилевскій, Георгій Конисскій, подалъ императрицѣ жалобу на жестокія притѣсненія: „Гонители благочестія святаго, писалъ Конисскій, не видя себѣ въ томъ гонительствѣ ни отъ кого воспященія, тѣмъ паче свирѣпѣютъ и на всѣ церкви благочестивыя, особливо въ городѣ Могилевѣ состоящія, напасть вскорѣ, при случаѣ нынѣшняго междукоролевства, намѣрены, и нѣкоторые священники, страха ради, на унію уже предаются; особенно же жившій въ монастырѣ моемъ іеромонахъ Никаноръ Митаревскій, кой родимецъ малороссійскій, бывъ прежде въ семинаріи Переяславской префектомъ и тамо въ важныя преступленія впавъ, отъ священнодѣйствія отлученъ, избѣгъ изъ Россіи и у уніятовъ былъ, послѣ пришелъ ко мнѣ въ Могилевъ для единаго только исправленія его при мнѣ безъ священнодѣйствія держанъ, нынѣ въ отсутствіи моемъ предался къ уніятамъ въ Онуфріевскій, прежде благочестивый бывшій, а нынѣ уніятскій монастырь, къ живущему въ томъ монастырѣ архіепископу уніятскому, родимцу же малороссійскому, Лисянскому, и оной Митаревскій, согласясь съ плебаномъ Кричевскимъ Рейнолдомъ Изличомъ, превеликое священству благочестивому, а особливо строителю монастыря Охорскаго Кричевскаго, дѣлаютъ угнетеніе, такъ что тотъ строитель съ братіею по лѣсамъ принужденъ отъ нихъ крытись“. Отъ кіевскаго митрополита пришло извѣстіе, что Трембовльскій староста Іоакимъ Потоцкій насильно четыре православныхъ церкви отнялъ на унію; пинскій епископъ Георгій Булгакъ отнялъ на унію четырнадцать церквей, изувѣчилъ игумена Ѳеофана Яворскаго. |
Когда русская партія восторжествовала, когда кандидатъ русской императрицы избранъ былъ въ короли, Конисскій получилъ надежду, что его жалобы будутъ выслушаны въ Варшавѣ, и въ 1765 году рѣшился самъ туда отправиться; но вотъ что онъ доносилъ синоду объ успѣхѣ своего пу- |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 11 |
тешествія: „Когда я прошлаго іюня 15 дня, получавши отъ команды смоленокой трехъ драгунъ въ конвой, выѣхалъ изъ Могилева, а іюля 11 прибылъ въ Варшаву, то по отдачи прежде поклону фамиліи его королевскаго величества и министрамъ короннымъ и литовскимъ, представленъ былъ его королевскому величеству. Его величество, выслушавъ мою рѣчь и принявъ челобитную, самъ оную, хотя и большая была, изволилъ вычитать, и обнадеживалъ во всемъ томъ удовольствіе учинить, на что имѣемъ права и привилегіи, только велѣлъ обождать пріѣзду въ Варшаву вице-канцлера литовскаго, г. Предзѣцкаго. По прибытіи своемъ онъ, вице-канцлеръ литовскій, въ Варшаву, велѣлъ мнѣ челобитную мою передѣлать на двѣ челобитныя, изъ коихъ одну заключилъ — обиды, внутрь экономіи могилевcкой починенныя, подать въ камеру королевскую, другую — съ обидами, внѣ экономіи подѣланными, расписавъ натри экземпляра, подать имъ министрамъ, короннымъ канцлеру и вице-канцлеру, и ему, вице-канцлеру литовскому, что я и учинилъ. Съ того же времени какъ начали водить, то и понынѣ водятъ безъ всякаго и малѣйшаго успѣха. Росписали до нѣкоторыхъ въ челобитной моей показанныхъ обидчиковъ, чтобъ въ отвѣты на мои жалобы присылали; я о томъ отъ нихъ же господъ министровъ извѣстясь, представлялъ имъ, что мнѣ чрезъ такое собираніе отвѣтовъ новая причиняется обида, понеже и не ко всѣмъ обидчикамъ за таковыми отвѣтами послано, и посылать ко всѣмъ невозможное дѣло, яко большая ихъ часть на судъ Божій позвана, и я съ таковыхъ никакой сатисфакціи не прошу, только возвращенія отнятаго, или только чтобы впредь подобныхъ обидъ дѣлать запрещено, да и которые обидчики въ живыхъ остались и пришлютъ отвѣты, то съ ихъ отвѣтовъ не доведется никакой чинить резолюціи, понеже сами себя виновными не признаютъ, и въ чемъ ложно извиняться захотятъ, я готовъ всегда опровергать, и такимъ способомъ собиранія отвѣтовъ да доказательствъ конца не будетъ, и какъ имъ обидчикамъ таковыхъ отвѣтовъ и доказательствъ съ домовъ своихъ безъ малѣйшихъ убытковъ присылка очень поноровочна, такъ мнѣ ожидать оныхъ отвѣтовъ здѣсь въ Варшавѣ и большіе убытки нести весьма тяжело и несносно, и что на остатокъ съ моихъ жалобъ нѣкоторыя суть таковыя, которыя, по разсмотрѣніи до- |
12 Русскій Вѣстникъ. |
кументовъ письменныхъ, никакому изслѣдованію не подлежатъ. Таковое однако мое представленіе мѣсто у нихъ господъ министровъ не получило, еще учинили меня богатымъ: ты де богатъ, можешь здѣсь проживать, а отвѣтную сторону волочить сюда по скудости ихъ не доведется“. |
Удивительное зрѣлище представила въ это время Польша: народныя силы, казалось, пробуждались послѣ долгаго усыпленія, обнаружилось необыкновенное единодушіе — но для чего? для того ли чтобъ установить лучшій порядокъ, освободиться отъ иностраннаго вліянія? нѣтъ, для того чтобы не сдѣлать ни малѣйшей уступки требованіямъ дисседентовъ, чтобы не признать никакихъ правъ за христіанами другихъ вѣроисповѣданій, кромѣ католическаго? И въ то же время все ограничивалось страдательнымъ упорствомъ, ограничивалось одними криками; никто не думалъ о средствахъ дѣятельнаго, серіознаго сопротивленія сосѣднимъ державамь, Россіи и Пруссіи, которыя не могли бросить дисседентскаго дѣла; фанатизмъ только гальванизировалъ мертвое тѣло, но къ жизни его не возбуждалъ. Репнинъ былъ въ изумленіи: „что это такое? писалъ онъ въ Петербургъ: нашимъ требованіямъ уступить не хотятъ; но на что же они надѣются? Своихъ силъ нѣтъ, иностранцы не помогутъ“. |
Положеніе Репнина въ Варшавѣ было не завидное. Изъ Петребурга присылаютъ къ нему умѣренныя, но твердыя требованія относительно диссидентовъ, тогда какъ на мѣстѣ онъ видитъ ясно, что требованіямъ этимъ ни малѣйшей уступки быть не можетъ. Всякому дипломату бываетъ очень непріятно, когда на него возлагаютъ порученіе, которое исполнить онъ не видитъ возможности; онъ не можетъ освободиться отъ тяжкой для его самолюбія мысли, что правительство его можетъ усумниться, дѣйствительно ли дѣло невозможно, не виновато ли въ этой невозможности, хотя отчасти, неумѣнье уполномоченнаго? Поэтому неудивительно, что Репнинъ сначала сдѣлалъ было отчаянную попытку убѣдить свой дворъ отказаться отъ диссидентскаго дѣла, рѣшился представить, что стоитъ ли заступаться за диссендентовъ? — между ними нѣтъ знатныхъ людей! Понятно, что попытка не удалась: „польза, честь отечества и персональная ея величества слава“ требовали, чтобы Репнинъ проводилъ диссидентское дѣло. Такимъ образомъ посолъ |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 13 |
былъ поставленъ, съ одной стороны, между неуклонными требованіями своего двора, и съ другой, упорствомъ Поляковъ, отвергавшихъ всякую мысль къ уступчивости и сдѣлкѣ. Но неужели Репнинъ не могъ ни въ комъ найдти себѣ помощи? Неужели фанатизмъ одинаково обуялъ всѣхъ? Что король? что Чарторыйскіе? |
Репнинъ былъ отправленъ въ Польшу, чтобы поддерживатъ тамъ русскую партію, партію Чарторыйскихъ, и содѣйствовать возведенію на престолъ племянника ихъ, Станислава Понятовскаго. До достиженія этой цѣли Чарторыйскіе и Понятовскій составляли одно, что, разумѣется, облегчало положеніе Репнина, упрощая его отношенія къ этимъ лицамъ. Но съ достиженіемъ цѣли, съ восшествіемъ на престолъ Понятовскаго, положеніе посла затруднилось. Королю хотѣлось освободиться изъ-подъ опеки дядей, дѣйствовать самостоятельно, но, какъ человѣкъ слабохарактерный, онъ не могъ этого сдѣлать вдругъ, рѣшительно, да и человѣку съ болѣе твердымъ характеромъ не легко было бы это сдѣлать въ положеніи Станислава-Августа. Въ отсутствіи дядей, король былъ храбръ и самостоятеленъ, но только кто-нибудь изъ стариковъ являлся, король не имѣлъ духа въ чемъ-либо попротиворѣчить, въ чемъ-либо отказать ему. Но умные старики, разумѣется, сейчасъ же поняли, что эта уступчивость невольная, что тутъ нѣтъ искренности, что они своими личными достоинствами и своимъ значеніемъ въ странѣ дѣлаютъ только насиліе королю. Понятно что вслѣдствіе этого возникла холодность между дядьми и племянникомъ, а это затрудняло положеніе Репнина. Дерзкаться теперь на одной ногѣ и съ королемъ, и съ Черторыйскими стадо тяжело; естественно, что Репнину хотѣлось упростить свои отношенія, то-есть имѣть дѣло съ однимъ королемъ и для этого желать полной независимости послѣдняго отъ дядей. При этомъ естественномъ стремленіи Репнинъ легко перешелъ границу: Чарторыйскіе, замѣтили, что посолъ ближе съ королемъ чѣмъ съ ними, и отплатили ему тѣмъ же удаленіемъ и холодностію. Репнинъ сталъ жаловаться на нихъ въ Петербургъ: „Что касается до моего обращенія съ князьями Чарторыйскими, то послѣ сейма коронаціи усумнясь о ихъ прямодушіи, а особливо послѣ какъ я откаалъ платить впредь до указу воеводѣ русскому мѣсячной |
14 Русскій Вѣстникъ. |
пенсія, братъ его единственно съ тѣхъ поръ холоденъ. Учтивость основаніе дѣлаетъ нашего обхожденія, о дѣлахъ же я болѣе съ самимъ королемъ говорю.“ |
Въ Петербургѣ были увѣрены, что по милости Чарторыйскихъ не удалось диссендентское дѣло на первомъ сеймѣ; мы видѣли, въ какихъ выраженіяхъ писалъ объ этомъ король императрицѣ. „Вопреки мнѣнію всѣхъ моихъ совѣтниковъ (Чарторыйскіе были самые близкіе совѣтники!) я поднялъ вопросъ о диссендентахъ, потому что вы того желали. Чуть, чуть не умертвили примаса въ моемъ присутствіи. Въ Петербургѣ хотѣли, чтобъ Чарторыйскіе ‘всѣмъ своимъ могущественнымъ вліяніемъ проводили диcсендентское дѣло на сеймѣ, и, вмѣсто того, узнаютъ что они даже отговаривали короля начинать его’. Еще 12 февраля 1765 года Панинъ писалъ Репнину: „Мы не можемъ и не хотимъ поставлять польскія дѣла совсѣмъ оконченными, пока не сдѣлано будетъ справедливое поправленіе состоянію тамошнихъ диссидентовъ, хотябъ то и самой вооруженной негоціаціи требовало. Здѣсь удостовѣрены, что Чарторыйская фамилія есть та, которая въ семъ пунктѣ больше другихъ недоброжелательна и она существительною причиною въ вашей неудачѣ на послѣднемъ сеймѣ. Вамъ надлежитъ ту фамилію убѣждать и склонять, въ случаѣ же въ томъ безнадежности, воспользоваться настоящею разстроицею между ею и королемъ, и его величество ободрять противу ея. Кромѣ зачинающихся въ вашемъ мѣстѣ женскихъ сплетней и интригъ между фамиліею, и кромѣ духа господствованія двухъ братьевъ Чарторыйcкихъ, новый государь больше горячо, нежели прозорливо, за свои дѣла принимается; надобно опасаться, чтобы такимъ образомъ примѣривая все ко внутреннему польскому аршину, онъ не навелъ на себя такихъ хлопотъ, которыя могутъ привести въ разстроицу весь сѣверный акортъ и его посадить между двухъ стульевъ. Благоразуміе, конечно, требуетъ отъ его польскаго величества, чтобъ онъ для будущихъ своихъ выгодъ, изволилъ съ достаточною весьма политическою экономіею и уваженіемъ касаться до своихъ внутреннихъ дѣлъ, и, сколько возможно, воздерживался отъ всего того, что истолкованіе и видъ новости получить можетъ, а вмѣ- |
— |
1 См. первую статью, письма короля отъ 20 апрѣля 1765 г. |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 15 |
сто того гораздо вѣрнѣе и надежнѣе быть кажется, еслибъ усугубилъ свое стараніе акредитовать и укрѣпить себя средствами истинной дружбы и союзовъ съ тѣми державами, которыя возобновленію природныхъ королей въ Польшѣ постановляютъ частію ихъ политической системы“. |
Въ этомъ письмѣ Панинъ излагаетъ свой взглядъ на польскія отношенія и даетъ видѣть связь этого взгляда съ своимъ главнымъ стремленіемъ. Послѣднее состояло въ томъ, чтобы сѣверныя европейскія государства — Россія, Пруссія, Англія, Данія, Швеція и Польша составляли постоянный союзъ, противоположный австро-французскому союзу южной Европы. Польскій король своею поспѣшностію въ нововведеніяхъ могъ возбудить противъ себя непріязнь короля прусскаго, и этимъ нарушить сѣверный акортъ, поставить Россію въ затруднительное положеніе между польскимъ и прусскимъ королями, одинаково ей союзными, и что всего хуже, если вражда между Пруссіей и Польшею разгорится, то послѣдняя можетъ перейдти къ австро-французскому союзу. Соотвѣтственно этому основному своему взгляду, Панинъ писалъ Репнину, чтобы тотъ всѣми силами содѣйствовалъ браку польскаго короля на дочери короля португальскаго, ибо это выгодно для сѣверной системы: португальскій дворъ связанъ съ Англіей, и его вліяніе никогда не будетъ вредить союзу Польши съ Россіей и со всѣмъ сѣверомъ. |
Но если въ Петербургѣ сердились на Чарторыйскихъ за охлажденіе къ русскимъ интересамъ, тѣмъ не менѣе не хотѣла разрыва съ могущественною фамиліей и предписывали Репнину сначала убѣждать и склонять ее. Самъ Репнинъ, жалуясь на Чарторыйскихъ, въ то же время писалъ о ихъ могуществѣ и слабости короля, и тѣмъ самымъ, разумѣется, обвинялъ себя въ слишкомъ поспѣшномъ предпочтеніи племянника дядьямъ: „Я уже предъ симъ доносилъ, писалъ онъ къ Панину, сколь двое братьевъ Чарторыйскихъ духомъ владычества исполнены, а притомъ что и кредитъ ихъ весьма въ націи великъ, который болѣе еще возросъ тѣмъ, что они въ послѣднее междоцарствіе были шефами нашей партіи, и что черезъ ихъ руки всѣ деньги шли для пріумноженія партизановъ, которые имъ преданы |
— |
1 13 (26) мая 1765. |
16 Русскій Вѣстникъ. |
и осталися; къ тому же тотъ кредитъ содержится въ своей силѣ слабостью короля, который еще не можетъ осилиться и изъ привычки выйдти имъ что-либо отказать, хотя часто и съ неудовольствіемъ на ихъ требованія соглашается.“ Чѣмъ болѣе Репнинъ сближался съ королемъ, тѣмъ болѣе удостовѣрялся въ его слабости: „Во время бытности на охотѣ, писалъ онъ Панину, имѣлъ я случай говорить съ его величествомъ о духѣ владычества князей Чарторыйскихъ и о необходимой нуждѣ, чтобъ онъ наконецъ старался самъ господиномъ быть, а не вѣчно бы въ зависимости ихъ остался. По несчастію, онъ себѣ въ голову ту надежду забралъ, что онъ своихъ дядьевъ резонами и ласкою убѣдитъ и приведетъ въ тѣ границы, въ коихъ подданнымъ быть надлежитъ. Слабость его столь удивительна что не узнаютъ его передъ тѣмъ какъ онъ партикулярнымъ былъ человѣкомъ.“ |
Но слабость короля естественно заставляла возвратиться къ Чарторыйскимъ, особенно въ виду сейма 1766 года, когда снова должно было подняться диссидентское дѣло. Заблагоразсудили войдти въ непосредственную переписку съ Чарторыйскими: старики увѣряли, что преданность ихъ къ Россіи не измѣнилась, Жаловались на короля, на то, что онъ ихъ не слушается, жаловались и на Репнина, приписывая его холодность къ себѣ веселостямъ, которымъ предался посолъ. Репнинъ по этому случаю писалъ Панину. |
„Князей Чарторыйскихъ содѣйствіе на будущемъ сеймѣ конечно необходимо нужно, не потому чтобы на ихъ прямодушное усердіе считать точно было можно, но потому что кредитъ ихъ весьма великъ, и что хотя при двоякости ихъ сердецъ, но головы, признаться должно, имѣютъ здравѣе нежели всѣ другіе въ сей землѣ. Изъясненія ихъ къ вашему высокопревосходительству не всѣ справедливы, какъ напримѣръ говоря о королевскомъ поведеніи. Согласенъ я весьма, что слабости и скоропостижности въ томъ чрезвычайно много; но не могу я на то согласиться, чтобы какое-нибудь однако жъ дѣло хотя маловажное было сдѣлано безъ ихъ свѣдѣнія и согласія. Что же касается до моего противъ нихъ положенія, то не веселье конечно мое |
— |
1 2 января 1766. |
2 21 августа 1766. |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 17 |
отдаленіе воспричинствовали, но двоякость ихъ и неблагодарность къ вашему двору.“ |
Какъ бы то ни было, Репнинъ долженъ былъ сдѣлать первый шагъ къ сближенію съ Чарторыйскими. Одинъ братъ, канцлеръ литовскій, проводилъ лѣто 1766 года въ своихъ деревняхъ, и потому Репнинъ обратился къ князю Августу, воеводѣ русскому, прося его назначить свободный часъ для переговоровъ о нѣкоторыхъ интересныхъ дѣлахъ; воевода отвѣчалъ, что завтра самъ пріѣдетъ къ послу. Репнинъ началъ разговоръ увѣреніемъ „о возвращеніи къ нему, Чарторыйскому, высочайшей довѣренности и благоволенія ея императорскаго величества, въ томъ точно упованіи, что его усердіе и преданность совершенно соотвѣтствуютъ сей высочайшей милости. Мнѣ повелѣно, продолжалъ Репнинъ, съ истинною откровенностію во всѣхъ нашихъ дѣлахъ съ нимъ и съ канцлеромъ литовскимъ соглашаться и обще съ ними къ успѣху оныхъ доходить. Всемилостивѣйшей государынѣ желательно и пріятно будетъ, чтобъ его польское величество также противъ нихъ въ совершенной откровенности и довѣренности былъ, и совѣты бъ ихъ предпочиталъ прочимъ.“ Репнинъ заключилъ привѣтствіемъ, что онъ съ удовольствіемъ получилъ сіи высочайшія повелѣнія, и что пріятно ему будетъ ихъ въ самой точности исполнять. Чарторыйскій отвѣчалъ увѣреніями въ своемъ усердіи, преданности и благодарности. Послѣ зтихъ взаимныхъ учтивостей Репнинъ приступилъ къ дѣлу, обратился къ Чарторыйскому съ просьбою открыть съ довѣренностію всѣ тѣ способы, которые могутъ привести диссидентское дѣло къ желанному успѣху. Воевода опять началъ рѣчь увѣреніями въ своемъ усердіи, но кончилъ объявленіемъ, что не хочетъ отвѣчать за успѣхъ дѣла. „Кто первый станетъ говорить объ этомъ дѣлѣ на сеймѣ? я, признаюсь, сдѣлать этого не осмѣлюсь,“ сказалъ Чарторыйскій. Репнинъ сталъ говорить, что волненія между католиками по поводу диссидентскаго дѣла раздуваютъ епископы своими возмутительными разглашеніями — виленскій — Масальскій, краковскій — Солтыкъ и каменецкій — Красицкій: „Не пристойно ли бы было, для ихъ усмиренія и для обузданія впредь прочихъ, расположить по ихъ деревнямъ находящіяся теперь въ Польшѣ россійскія войска?“ спросилъ Репнинъ. Чарторыйскій противъ этого „крѣпко |
Т. XXXIX. 1* |
18 Русскій Вѣстникъ. |
уперся“, говоря, что такой поступокъ встревожитъ, оскорбитъ и отвратитъ „всѣ духи“ отъ русской стороны. Репнинъ согласился, особенно когда услышалъ и отъ короля такое же мнѣніе: „Разсудилъ я лучше отъ сего поступка удержаться (писалъ онъ Панину), дабы не дать имъ претекста сказать, что я горячностію своею испортилъ то, что бъ они усердною лаской и привѣтствіемъ исполнить могли. Признаюсь, что мнѣніе мое съ ними не согласно, считая, что въ такихъ возмутительныхъ покушеніяхъ твердостію одною дѣла въ порядокъ можно привести; но чувствую однакожь, что сдѣлавъ то противъ ихъ согласія, чрезъ оное дамъ только имъ претекстъ къ извиненію въ случаѣ неудачи.“ Чарторыйскій, мало того что не согласился на занятіе русскими войсками епископскихъ деревень, но и выразилъ мнѣніе, что считаетъ полезнымъ вывести совсѣмъ русскія войска изъ Литвы во время сейма: этимъ, говорилъ онъ, нація будетъ обрадована, и докажется желаніе Россіи не силою, но ласкою приводить дѣла къ концу; „тѣмъ болѣе, прибавилъ воевода, что русскія войска всегда могутъ опять сюда вступить по обстоятельствамъ“. На это Репнинъ замѣтилъ съ учтивостію, что конфедерація еще не разрушена, и потому причина, приведшая русскія войска въ Польшу, остается по прежнему. (Конфедерацію устроили и русскія войска призвали Чарторыйскіе!) |
Разговоръ съ воеводою русскимъ привелъ однако Репнина въ отчаяніе, что видно по тону письма его къ Панину: „Повелѣнія данныя (изъ Петербурга) по диссидентскому дѣлу ужасны, и истинно волосы у меня дыбомъ становятся, когда думаю объ ономъ, не имѣя почти ни малой надежды, кромѣ единственной силы исполнить волю всемилостивѣйшей государыни касательно до гражданскихъ диссидентскихъ преимуществъ.“ Репнинъ поѣхалъ къ королю и объявилъ ему подробно, чего требуетъ Россія для диссидентовъ, прибавя, что это послѣднее слово, и если на нынѣшнемъ сеймѣ всего этого не исполнятъ, то уже 40.000 войска готовы на границахъ для подкрѣпленія требованій. „Король, по словамъ Репнина, представлялъ трудности или, наче сказать, невозможности къ сему націю согласить; всячески онъ меня оборачивалъ и выпрашивалъ, подлинно ли сіе наше послѣднее |
— |
1 6 сентября 1766. |
Европа въ концѣ XVIII вѣка. 19 |
слово и подлинно ли войска наши вступятъ, коли всего на сеймѣ не исполнятъ, въ,чемъ я его твердо увѣрялъ. Разговоръ кончился вопросомъ отъ короля: могу ли я точнымъ образомъ ему отвѣчать, что ея императорское величество, коли все требуемое мною исполнится, совершенно онымъ довольна будетъ и далѣе сего дѣла и впередъ не поведетъ, на которое я ему донесъ, что я считаю, что сіе обѣщаніе совершенно сдѣлать могу.“ |
Послѣ этого разговора съ Репнинымъ, король написалъ къ своему министру при петербургскомъ дворѣ, графу Ржевускому, чтобъ онъ представилъ императрицѣ всю невозможность исполнить ея требованія относительно диссидентовъ: „Послѣднія приказанія, данныя Репнину, писалъ Понятовскій, приказанія ввести диссидентовъ даже въ законодательство — громовой ударъ для страны и для меня лично. Если еще человѣчески возможно, то представьте императрицѣ, что корона, которую она мнѣ доставила, сдѣлается для меня одеждою Нессоса: она меня сожжетъ, и смерть моя будетъ ужасна. Мнѣ предстоитъ или отказаться отъ дружбы императрицы, или явиться измѣнникомъ отечеству. Если Россія непремѣнно хочетъ ввести диссидентовъ въ законодательство, то это будутъ (еслибы даже ихъ было не болѣе 10 или 12) законно существующія главы партіи, которая будетъ видѣть въ государствѣ и правительствѣ польскомъ враговъ, и которая будетъ необходимо и постоянно искать противъ нихъ помощи извнѣ.“ |
Понятно, что тутъ надобно было дѣйствовать наоборотъ; идти далѣе чѣмъ даже требовала Россія: теперь, лишенные всѣхъ правъ, подвергнутые гоненію, диссиденты по необходимости обращались за помощію къ единовѣрнымъ державамъ; отнять у нихъ всякое побужденіе къ этому, сдѣлать изъ нихъ добрыхъ гражданъ, заставить ихъ дорожить честію и самостоятельностію Польши, — для этого было одно вѣрное средство — сравнять ихъ въ правахъ съ католиками, а король пишетъ, что когда диссиденты получатъ права, тогда-то и сдѣлаются врагами государства! |
Между тѣмъ Репнинъ сдѣлалъ новую попытку у Чарторыйскихъ: онъ обратился къ нимъ съ просьбою, чтобы дали честное слово, не отвѣчая за успѣхъ, приложить всѣ свои старанія къ доведенію диссидентскаго дѣла до желаемаго конца, то-есть, чтобъ открыты были диссидентамъ |