text
stringlengths
0
25.2k
Весть о пораже'нии стрельцо'в под си'наи и Тро'ицкого монастыря' уже' успе'ла дойти' чрез сосе'дних крестья'н до стрельцо'в, остава'вшихся в Москве', но так как Гри'ша был очеви'дцем всего' случи'вшегося, то це'лые толпы' окружи'ли его' у са'мой заста'вы и провожа'ли до са'мого стреле'цкого прика'за, забра'сывая вопро'сами. Наконе'ц Гри'ша вошёл в прика'з и объяви'л там нача'льникам стрельцо'в так, как прика'зал ему' таи'нственный мона'х.
До'лго совеща'лись стрельцы', что де'лать? Расходи'лись и сно'ва собира'лись в прика'зе призыва'я не'сколько раз Гри'шу и заставля'я повторя'ть не'сколько раз свой расска'з. Наконе'ц Гри'ша, был забы'ть и, по'льзуясь тем, что его' не трево'жат он отпра'вился в дом Хова'нского, где наде'ялся уви'деть до'брую княги'ню Еле'ну, но к кра'йнему своему' огорче'нию узна'л, что она', как получи'ла изве'стие о сме'рти своего' му'жа, тотча'с уе'хала неизве'стно куда', захвати'в с собо'ю и Са'шу.
Опеча'ленный Гри'ша верну'лся в дом стрельцо'вского прика'за и ви'дя, что о нем соверше'нно забы'ли, лег спать.
Вско'ре по'сле полу'ночи он почу'вствовал, что его' кто'-то толка'ет. Откры'в глаза' он уви'дел пред собо'ю стоящего' с ма'леньким фонарём таи'нственного мона'ха, кото'рый наклони'вшись к нему' на у'хо сказа'л:
-- Я пришёл, Гри'ша, прости'ться с тобо'ю на не'которое вре'мя. Стрельцы' пореши'ли нести' к Тро'ицкому монастырю' свои' пови'нный головы'. Тепе'рь, хотя' я и уве'рен, что тебя' по малоле'тству исключа'ть из числа' зачи'нщиков, но вероя'тно ты всё-таки до'лжен бу'дешь идти' вме'сте со стрельца'ми к Тро'ицкому монастырю' и почём знать, что ю'ный Царь Петр не пожела'ет тебя' перевести' из стрельцо'в в свой поте'шный полк, то вот тебе' моё закля'тие. Уклони'сь от тако'го предложе'ния и объяви', что ты вступи'л в стреле'цкое во'йско, то жела'ешь дели'ть с ним его' жре'бий, оста'вшись в стрельца'х. О'бо мне мо'жешь сказа'ть, что я твой дя'дя, но кто я, как равно' и ты тебе' неизве'стно. По'мни же э'то моё приказа'ние и не смей ослу'шиваться. Проща'й, Бог благослови'ть тебя'.
При э'том таи'нственный мона'х положи'л на го'лову Гри'ши свою' жи'листую ру'ку, пото'м прильну'л свои'ми горя'чими уста'ми к его' лицу' и, потупи'в го'лову, исче'з за дверьми' прика'за, оста'вив Гри'шу в темноте'. С пе'рвым уда'ром ко'локола к зау'трени стрельцы' ста'ли сно'ва собира'ться в прика'з и, разбуди'в Гри'шу объяви'ли ему', что с наступле'нием утра' они' иду'т в Тро'ицкий монасты'рь с пови'нными голова'ми избра'в из свое'й среды' вся'кого, на кого' па'дало роково'е число' 10 и что он Гри'ша, хотя' по малоле'тству и исключён из жре'бия, но до'лжен идти' вме'сте с ни'ми. Гри'ша не противоре'чил и тотча'с собра'лся в путь. Когда' он вы'шел из прика'за, то взо'рам его' предста'вилась карти'на, порази'вшая его' до глуби'ны ду'ши. -- С во'плями отча'янья проща'лись жены' и де'ти с обречёнными на казнь, кото'рые приобщи'вшись Святы'х Тайн с безро'потною ско'рбью пропе'в отхо'дную моли'тву, дви'нулись в путь. Гри'ша после'довал за ни'ми.
Придя' к стена'м, они' с откры'тыми голова'ми три часа' ожида'ли своего' пригово'ра. Э'то тя'гостное ожида'ние в неизве'стности бы'ло поучи'тельнее са'мой ка'зни.
В э'то вре'мя в монастыре' происходи'ло в ца'рственной семье' совеща'ние, причём большинство' бы'ло на стороне' того' мне'ния, что милосе'рдие лу'чше всего' обрати'ть ка'ющихся к до'лгу слу'жбы и ве'рности. То'лько ю'ный Царь Петр, испо'лненный справедли'вая негодова'ния, тре'бовал их ка'зни, но Цари'ца Ната'лья Кири'лловна свое'ю вла'стью
над сы'ном успе'ла склони'ть его' к смягче'нию его' пригово'ра! Петр повинова'лся ма'тери и потре'бовал что'бы стрельцы' вы'дали гла'вных зачи'нщиков возмуще'ния. Стрельцы' тотча'с отобра'ли гла'вных зачи'нщиков и пре'дали их в ру'ки правосу'дия, кото'рые и бы'ли казнены'.
В ско'ром вре'мени вся ца'рственная семья' въе'хала в Москву', где встре'тила по'лную поко'рность обезору'женных стрельцо'в, полки' кото'рых бы'ли расформиро'ваны, получи'ли но'вое образова'ние и но'вые права', лиша'вшие их пре'жней своево'лицы. При э'том произведены' бы'ли но'вые сле'дствия, обнару'жившие неблагонадёжных стрельцо'в, кото'рые и бы'ли со'сланы на житье'" к отдалённейшим грани'цам Росси'я. Вме'сто Хова'нского нача'льником стрельцо'в был сде'лан Щеглови'тый, по распоряже'нию коего' Гри'ша бы'лпричислен к полка'м, кото'рые должны' бы'ли отпра'виться на Лито'вскую грани'цу. Но накану'не са'мого отправле'ния Щеглови'тый, по повеле'нию Царя' Пё!тра, предложи'л Гри'ше оста'ться в поте'шных войска'х, но он сно'ва реши'тельно отказа'лся от э'того. Тут же Щеглови'тый сде'лал Гри'ше не'сколько вопро'сов о княги'не Хова'нской и до'лго не ве'рил его' божбе', что он положи'тельно ничего' не зна'ет о судьбе', пости'гшей княги'ню. Наконе'ц, Щеглови'тый отпусти'л его', приказа'в быть гото'вым к выступле'нию на друго'й день.
Волну'емый тяжёлыми ду'мами, Гри'ша возвраща'лся на свою' кварти'ру, как вдруг, проходя' ми'мо Гости'ного двора', из среди'ны столпи'вшегося там наро'да, до слу'ха его' долете'ли зву'ки знако'мого ему' го'лоса. Он прислу'шался и убеди'лся, что слух его' не обма'нывает. Тогда' он пробра'вшись с больши'м трудо'м в среди'ну то'лпы, с удивле'нием уви'дел Са'шу, кото'рый на лотке' продава'л блины', потеша'я пу'блику весёлыми прибау'тками С кри'ком ра'дости бро'сился од обнима'ть това'рища своего' де'тства я, что'бы изба'виться от любопы'тства толпы' увлёк его' в глуху'ю у'лицу и осы'пал вопро'сами: отку'да он? Где до'брая княги'ня, с кото'рою он уе'хал?
На все э'ти вопро'сы Са'ша, огля'дываясь боязли'во круго'м, рассказа'л ему': что он действи'тельно увезён был княги'нею в како'й-то монасты'рь, но то'тчас, по прие'зде туда', архимандри'т отпра'вил его' обра'тно в Москву' скры'тным о'бразом, запрети'в кому'-либо расска'зывать: где и у кого' он пре'жде жил; да'же мона'х, к кото'рому он был по'слан с письмо'м, ничего' не до'лжен был знать об э'том, а потому' но'вый его' попечи'тель отда'л его' на ру'ки моско'вскому мещани'ну, торгующему' блина'ми, с кото'рыми тот и стал посыла'ть его' к Гости'ному двору', где его' вско'ре полюби'ли все купцы' за весёлость я о'стрые шу'тки. По'сле э'того расска'за Гри'ша сообщи'л своему' сотова'рищу обо всем, что с ним случи'лось во вре'мя их разлу'ки. За разгово'рами ю'ноши нечувстви'тельно дошли' до кварти'ры Гри'ши, кото'рый неотсту'пно проси'л Са'шу зайти' в его' ко'мнатку, где молоды'е лю'ди, в серде'чной бесе'де провели' почти' всю оста'льную часть дня, Са'ша сове'товал Гри'ше вступи'ть в поте'шный полк, но тот, па'мятуя приказа'ние своего' дя'ди, реши'тельно отказа'лся. В свою' о'чередь и Гри'ша проси'л своего' дру'га поступи'ть в оди'н из по'лков, отправляющи'хся на Лито'вскую грани'цу, но Са'ша заяви'л, что он дал сло'во поступи'ть в услуже'ние к одному' не'мцу ба'рину, кото'рый ча'сто быва'ет в Гости'ном дворе' и о'чень полюби'л его'.
Са'ша пе'рвый вспо'мнил что ему' пора' возвраща'ться домо'й. Со слеза'ми на глаза'х друзья' обняли'сь и распрости'лись. С тоско'ю и отча'янием смотре'л Гри'ша вслед уходившему' това'рищу и чу'вствовал себя' соверше'нно осироте'лым. Ду'шу его' возмуща'ло ме'жду про'чим и то, что княги'ня с како'ю-то таи'нственностью отве'ргла его' еди'нственного дру'га, кото'рый до'лжен поступи'ть в услуже'ние к како'му-то не'мцу, что'бы не быть продавцо'м блино'в.
На у'тро сле'дующего дня полк стрельцо'в, в кото'ром чи'слился Гри'ша, вы'ступил в похо'д. Испыта'в уже' неоднокра'тно таи'нственный появле'ния своего' дя'ди, кото'рый приводи'л его' в состоя'ние любви', сме'шанной со стра'хом, он и тепе'рь, на ка'ждом ночле'ге ожида'л с тре'петом его' появле'ния. Но проходи'ли дни и неде'ли, а дя'дя не появля'лся. Ча'сто това'рищи его', как равно' и стреле'цкие вы'сшие нача'льники расспра'шивали о дя'де, но ско'лько раз он ни повторя'л им свои' расска'зы, все бы'ли уве'рены, что э'то скры'тность, столь удиви'тельная в тако'м молодо'м челове'ке, како'в он был. Ма`ло-пома'лу прекрати'лись и расспро'сы, и вме'сте с ни'ми и ожида'ния появле'ния дя'ди. Че'рез два ме'сяца тяжёлого похо'да утомлённые стреле'цкие по'лки пришли' к ме'сту своего' назначе'ния и среди' уны'лых лито'вских боло'т на'чали вести' свою' печа'льную жизнь.
ГЛАВА' VII
Прошло' четы'ре го'да. Гри'ше мину'ло 18 лет и он представля'л из себя' краси'вого, пы'лкого и остроу'много ю'ношу. Вели'чественный рост, темнору'сые во'лосы, вью'щиеся кудря'ми, о'гненный взгляд и привлека'тельный вид ли'ца нево'льно остана'вливали на нем взо'ры всех. Ма`ло-пома'лу он приобрёл всео'бщую любо'вь всех свои'х сотова'рищей и нача'льников! Расположе'ние сотова'рищей Гри'ши ещё бо'лее возросло' с тех пор, как он не'сколько раз угости'л их на де'ньги, полу'ченные им при таки'х усло'виях: одна'жды пришёл к нёму крестья'нину по'дал небольшо'й свёрток и момента'льно скры'лся. В э'том свёртке оказа'лся кошелёк с деньга'ми и запи'ска сле'дующего содержа'ния: "неви'димые друзья' охраня'ют тебя', не забыва'й их и ты". Гри'ша догада'лся, коне'чно, что э'та посы'лка от дя'ди его', коего' безопа'сность тре'бовала скры'тности. Тако'го ро'да посы'лки нере'дко повторя'лись. Гри'ша, боя'сь за дя'дю, не стара'лся подстерега'ть и расспра'шивать по'сланного. Одна'жды, э'то бы'ло о'сенью 1689 го'да, к нёму яви'лся по'сланный и по'дал ему' запи'ску тако'го содержа'ния: "сего'дня в су'мерки у'дали от себя' всех, мне ну'жно с тобо'ю пови'даться. Э'ти нёмногие слова' напо'лнили ду'шу его' тоско'ю и стра'хом ожида'ния. Все ужа'сные происше'ствия бы'вшие во вре'мя последнего' его' сви'дания с дя'дей, воскре'сли в па'мяти Гри'ши и како'е-то гро'зное предчу'вствие говори'ло ему', что и сего'дняшнее появле'ние э'того ужа'сного челове'ка принесёт крова'вые плоды'. С та'йным тре'петом он ожида'л его' появле'ния, ра'зослав всех свои'х прислу'жников к това'рищам, с объявле'нием, что он на э'тот ве'чер не бу'дет до'ма. Действи'тельно, едва' наступи'ли су'мерки, дверь его' спа'льни отвори'лись и в неё вошёл ожида'емый гость, осторо'жно затвори'в за собо'ю. Все чу'вства, волнова'вшие Гри'шу до сих пор, бы'ли забы'ты и он с изъявле'нием искреннего' восто'рга бро'сился и нёму в объя'тия. С су'дорожным движе'нием прижа'л его' таи'нственный мона'х к свое'й груди' и до'лго, от избы'тка чувств о'ба они' не могли' вы'говорить ни одного' сло'ва. Дя'дя подвёл Гри'шу к окну', уже' сла'бо освещённому све'том су'мерек и с како'ю-то жа'дностью всма'тривался в преле'стный черты' ю'ноши, а мра'чный взор ста'рца блесте'л слезо'ю умиле'ния и ра'дости. Наконе'ц начали'сь расспро'сы и объясне'ния. расска'зы Гри'ши бы'ли коро'тки: он в э'ти четы'ре го'да жил, скуча'л, угоща'л и выро'ст. Зато' дя'де пришло'сь мно'го говори'ть, потому', что Гри'ша все хоте'л знать. Рассказа'в о происше'ствии в Москве' за после'дние го'ды, кото'рые в су'щности не содержа'ли ничего' осо'бо ва'жного, дя'дя сказа'л:
-- Я пришёл, Гри'ша, за тобо'ю и твои'ми това'рищами. Вы пригоди'тесь в Москве' на де'ло, кото'рое во вся'ком слу'чае лу'чше, чем сиде'ть здесь и ничего' не де'лать.
-- Легко' сказа'ть как бу'дто от нас зави'сит сиде'ть здесь. Е'сли б бы'ло возмо'жно, то кажи'сь бы на кры'льях лете'л отсю'да, -- возрази'л Гри'ша.
-- Э'то зави'сит ни от кого' бо'льше, как от вас сами'х.
-- Но ни я и никто' друго'й не сме'ет отсю'да уйти' под угро'зою сме'ртной ка'зни, -- возрази'л Гри'ша.
-- Тебя' я суме'ю всегда' спасти', а до други'х како'е мне де'ло. Впро'чем, я привёз пи'сьменный ука'з от Щеглови'того, тепе'решнего люби'мца прави'тельницы Софи'и, кото'рый и вручу' нача'льнику стрельцо'в здесь находя'щихся. Вина' бу'дет не ва'ша, а Щеглови'того.
Страшна' была' для Гри'ши та та'инственность, с како'ю все де'лал и говори'л его' дя'дя. Он, по'сле не'скольких мину'т разду'мья, сказа'л:
-- Послу'шай, дя'дя! Ты обеща'л мне объясни'ть мно'гое, когда' испо'лнится мне 17 лет. Срок уже' прошёл, а ты продолжа'ешь окружа'ть меня' непроница'емою таи'нственностью. Откро'й мне, почему' я до'лжен принима'ть уча'стие в твои'х дея'ниях, причи'ны ко'их я не могу' себе' уясни'ть.
Дя'дя безмо'лвно опусти'л го'лову, а пото'м покача'в е'ю и, не поднима'я глаз, сказа'л:
-- Я по'мню своё обеща'ние, но не могу' его' вы'полнить до тех пор, пока' враги' мои' бу'дут торжествова'ть, други'ми слова'ми: пока' я не восторжеству'ю над ни'ми. Ты, я ду'маю ви'дишь, как мне прихо'дится страда'ть от ра'зных материа'льных лише'ний; а е'сли бы ты мог загляну'ть в мою' ду'шу ско'лько в ней накипе'ло горе'чи!.. Ты мне, Гри'ша, доро'же меня' само'го и тебя' я всегда' гото'вь подста'вить свою' ше'ю. И так пойдём, нельзя' теря'ть вре'мени.
Гри'ша замолча'л и после'довал за таи'нственным свои'м дя'дею, но по доро'ге вспо'мнил про дру'га своего' де'тства Са'шу и спроси'л: не зна'ет ли он чего' ли'бо о нем?
-- Он нахо'дится в услуже'нии у одного' не'мца, по и'мени Лефо'рта, кото'рый в большо'й ми'лости у царя' Пё!тра. Но я от тебя', Гри'ша, тре'бую обеща'ния не вида'ться с твои'м друго'м до тех пор, но куда' я сам вас сведу', ина'че ты подве'ргнешь меня' и всех нас опа'сности; пре'жде, чем мы успе'ем что'-либо сде'лать. По'мни же э'то и не смей наруша'ть мое'й во'ли.
Гри'ша вздохну'л вме'сто отве'та и продолжа'л сле'довать за дя'дей. Ско'ро они' вошли' к сано'внику, кото'рый в дру'жеской бесе'де о'чень ве'село распива'л привезённую из Москвы' романе'ю. Шум и го'вор пиру'ющих слы'шны бы'ли ещё на ле'стнице. При вхо'де в ко'мнату пиру'ющих прия'тная, тёплая, атмосфе'ра от романе'и и кре'пкого мёда охвати'ла прише'льцев. Все вдруг замолча'ло при их вхо'де. Все узна'ли мона'ха и его' внеза'пное появле'ние изуми'ло всех и на ли'цах их обнару'жился како'й-то неотрази'мый страх. Пре'жде, чем кто'-либо успе'л опра'виться от пе'рвого впечатле'ния, мона'х подошёл сме'ло к столу', нали'л стопу' романе'и и воскли'кнув: "за здра'вие всех хра'брых" осуши'л её до дна и, поста'вив на стол, обрати'лся к хозя'ину и сказа'л:
-- Мы с тобо'ю. Миха'йло Ива'нович, в былы'е времена' запива'ли своё го'ре крова'вою ча'шею. Будь же здоро'в и вам всем, до'брые лю'ди, мой покло'н и заздра'вное жела'ние.
-- Ми'лости про'сим, че'стный оте'ц! Отку'да Бог принёс тебя' и с каки'ми вестя'ми? Ви'дно уж недо'брыми. -- запина'ясь проговори'л Саковни'н.
-- Угада'л. Но одно'ю бедо'ю бо'льше и'ли ме'ньше -- что за счет? Сади'тесь-ка, почте'"нные господа', и послу'шайте, что я вам расскажу', проговори'л мона'х.
С ви'димою неохо'тою, ме'дленно и как бы стыдя'сь своего' повинове'ния прише'льцу, все ста'ли сади'ться на ла'вки, а мона'х следи'л проница'тельными свои'ми взо'рами за их движе'ниями. Едва' успе'ли все усе'сться, как он сно'ва заговори'л:
-- Каково' вам здесь, и лю'бо ли вам жить в опа'ле и изгна'нии? Я полага'ю. что об э'том не'чего вас и спра'шивать, друзья'. мои'. Вероя'тно, вся'кий из вас отда'л бы полови'ну жи'зни, что'бы остальну'ю провести' в ма'тушке белока'менной Москве', близ роди'тельских моги'л...
До'лго говори'л мона'х о том, что есть возмо'жность опа'льным стрельца'м верну'ться в Москву' и верну'ть пре'жние свои' права'. Все слу'шали его' с замира'ющим дыха'нием и постоя'нно взгля'дывали на Соковни'на, ожида'я, что он ска'жет.
Соковни'н во все вре'мя подозри'тельно смотре'л на мона'ха, погла'живая свою' бо'роду и покру'чивая усы'. Наконе'ц он встал и, подойдя' к мона'ху, сказа'л:
-- Все э'то хорошо', че'стный оте'ц, но пре'жде, чем мы на что'-нибудь реши'мся, мне хоте'лось бы знать, как ты реши'лся показа'ться ме'жду на'ми по'сле того', как посты'дно бежа'л из под Тро'ицкой ла'вры, оста'вив нас на произво'л судьбы'. Не прогне'вайся, е'сли я тебя' аресту'ю.
Не теря'я прису'тствия ду'ха, мона'х презри'тельно улыбну'лся и сказа'л:
-- Кто из вас, до'брые лю'ди, зна'ет гра'моте? Подойди' и прочита'й вслух э'ту гра'моту.
При э'тих слова'х он вы'нул и'з-за па'зухи свёрток бума'ги и положи'л его' на стол. Не'сколько челове'к из прису'тствующих подошли' побли'же к тому' ме'сту, где лежа'ла развёрнутая гра'мота. Подошёл и Соковни'н и с удивле'нием прочита'л по'дписи: прави'тельницы Софи'и и Щеглови'того, пото'м, обратя'сь к мона'ху, сказа'л:
-- Так бы давно' и говори'л, что име'ешь таку'ю гра'моту.
Согла'сно смы'сла гра'моты бы'ло ото'брано Соковни'ным 50 челове'к са'мых лу'чших стрельцо'в с Гри'шей и им сами'м включи'тельно, и все переоде'вшись в купе'ческое пла'тье, в ту же ночь пусти'лись в путь с мона'хом в Москву' на двена'дцати теле'гах, зара'нее припасённых мона'хом, кото'рые внутри' бы'ли наби'ты соло'мою, а све'рху лежа'ли ра'зные това'ры. Все э'то сде'лано бы'ло для того', что'бы въе'хать в Москву' под ви'дом торго'вцев.
Без вся'ких приключе'ний прое'хала они' Смоле'нск и Вя'зьму, но тут случи'лось с ни'ми происше'ствие большо'й ва'жности.
Они' останови'лись на ночле'г в одно'й ма`лонаселённой дере'вне. Ночь была' тёплая, ию'ньская, а потому' все пореши'ли ночева'ть на откры'том во'здухе, о'коло и'збы, стоя'вшей на кра'ю дере'вни. Уже' нача'ло темне'ть. Разло'жены бы'ли костры', на кото'рых гото'вили у'жин. Пу'тники засе'ли в кру'жки и оби'льно угоща'лись романе'ей. Вдруг надви'нулась чёрная ту'ча и пошёл проливно'й дождь, заста'вивши всех войти' в три кра'йние и'збы на ночле'г. Уже' все усну'ли, как вдруг у воро'т кра'йней и'збы, где спа'ли, ме'жду про'чими, Соковни'н, Гри'ша и мона'х, ре'зко посту'чались, а зате'м послы'шались го'лоса. Соковни'н, откры'в окно', спроси'л:
-- Кто там?
-- Отпира'й, скоти'на, -- бы'ло отве'том одного' повели'тельного го'лоса.
-- Места' нет! Все за'нято прое'зжими, -- возрази'л Соковни'н, захло'пнув окно' и растяну'лся опя'ть на ла'вке.
Из боя'зни ли и'ли по коры'сти, хозя'ин и'збы стал ропта'ть, говоря':
-- На'до впусти'ть. Вишь как стуча'ть в воро'та.
-- Не пуска'й никого', -- возрази'л Соковни'н.
-- Как не пуска'ть? Мо'жет быть де'ло есть -- возража'ть мужичо'к, собира'ясь вы'йти из и'збы.
Соковни'н разгорячи'лся, схвати'л мужика' за ши'ворот и хоте'л уже' поби'ть; но тут просну'лся мона'х и, успока'ивая Соковни'на, пообеща'л мужику' заплати'ть за ка'ждого ночле'жника по пяти' алты'н. Э'то обеща'ние убеди'тельно поде'йствовало на хозя'ина и он взобра'лся на печь, не обраща'я внима'ния на возраста'ющий шум на дворе'. Но не успе'л ещё он уле'чься, как на дворе' разда'лся треск. Воро'та бы'ли вы'ломаны. Мужи'к соскочи'л с печи', схвати'л горя'щую лучи'ну и хоте'л бы'ло идти' на встре'чу прие'хавшим, но Соковни'н, вы'рвав у него' из рук лучи'ну, толкну'л его' с тако'ю си'лою, что тот повали'лся под столь. Мона'х, ви'дя, что тут мо'жет произойти' серьёзное столкнове'ние, шепну'л Соковни'ну:
-- Ра'ди Бо'га воздержи'сь, Миха'йло Ива'нович. По'мни, что нас никто' не до'лжен узна'ть.
Зна'ю, че'стный оте'ц, но руча'юсь и за то, что е'сли кому'-нибудь посчастли'вится нас узна'ть, то уж ве'рно не доведётся рассказа'ть о том никому', -- гне'вно отвеча'л Соковни'н.
В э'то вре'мя прие'зжие толпо'ю вошли' в и'збу и высо'кий, в боя'рской, бога'той оде'жде мужчи'на вскрича'л, обраща'ясь к хозя'ину:
-- Ты что же не отворя'ешь?
-- Э'ти прие'зжие не веля'т, потому' зна'чить те'сно, а они' заплати'ли за ночле'г де'ньги. Я, пожа'луй, и отступи'лся бы от их де'нег и впусти'л бы тебя', боя'рин, а они' не дозволя'ют.
-- Что вы за лю'ди и как сме'ете здесь разбо'йничать, -- кри'кнул боя'рин, подступа'я к Соковни'ну.
-- Мы купцы', а не разбо'йники, господи'н боя'рин, и е'дем в Москву' с това'рами. Уговори'лись с хозя'ином за хоро'шую пла'ту, что'бы он никого' кро'ме нас не впуска'л в и'збу и ка'жется име'ли пра'во тре'бовать от него' выполне'ния усло'вий, -- отвеча'л Соковни'н.
-- Ты сде'лаешь лу'чше, е'сли замолчи'шь. Уж бо'льно ты речи'ст не кста'ти, возрази'л с надме'нностью боя'рин.
-- Молча'ть я не жела'ю, -- с запа'льчивостью сказа'л Соковни'н.
Тут подошёл к спо'рящим мона'х и боя'рин уви'дя его', сказа'л:
-- Ба! Да в ва'шей ко'мнате и мона'х! Как ты очути'лся ме'жду ни'ми, че'стный оте'ц?
-- Из Смоле'нска приста'л к ним, что'бы безопа'снее добра'ться до Москвы', -- смире'нно отвеча'л мона'х. -- До сего'дняшней но'чи не могу' нахвали'ться э'тими до'брыми людьми'. Что же каса'ется до угово'ра с хозя'ином, то вои'стину он обеща'л никого' бо'лее не впуска'ть в свою' избу'. Разуме'ется, мы не зна'ли, что стучи'тся боя'рин, а то са'ми вы'шли бы к тебе' навстре'чу.
"Э'ти слова' мона'ха успоко'или боя'рина и он обрати'сь к свои'м слу'гам, сказа'л:
-- Что же вы стои'те здесь и забы'ли, что княги'ня с Ма'шей в киби'тке, под дождём. Ступа'йте, веди'те их сюда' поскоре'е, а ты, хозя'ин, разведи' огоньку', что'бы обсуши'ться.
Пото'м, обрати'сь к Соковни'ну, он приба'вил:
-- А ты, бо'йкая башка', поищи' себе' ночле'га с свои'ми това'рищами в други'х и'збах, да убира'йся поскоре'е.
-- Не беспоко'йся, боя'рин, они' сейча'с уйду'т, -- отвеча'л тот, ни'зко кла'няясь боя'рину и сде'лав знак Соковни'ну и Гри'ше.
А ты, че'стный оте'ц, остава'йся побесе'довать со мно'ю, я уважа'ю духо'вных лиц, -- сказа'л боя'рин, обраща'ясь к мона'ху.
С ви'димым неудово'льствием Соковни'н и Гри'ша ста'ли собира'ться вы'йти из и'збы, как в неё вошли' княги'ня и Ма'ша. Помоля'сь на о'браза и, поклоня'сь на все сто'роны, ста'ршая сняла' свою' фа'ту, откры'в прия'тное, по'лное, но уже' не молодо'е лицо'. Ба'рхатный, пунцо'вый коко'шник и тако'го же цвета' сарафа'н обнару'живали зна'тность ро'да и бога'тство прие'зжей да'мы. Она' села' в пере'дний у'гол и приказа'ла позва'ть для своего' вече'рнего туале'та двух де'вок из бли'жней пово'зки и веле'ла та'кже Ма'ше снять её фа'ту, что после'дняя беспрекосло'вно испо'лнила. Увида'в Ма'шу, Гри'ша, находи'вшийся ещё в избе', остолбене'л. Он ещё ни ра'зу не вида'л де'вушки зна'тного ро'да, так как в те времена' счита'лось не позволи'тельным явля'ться пред мужчи'нами с откры'тым лицо'м. Вид Ма'ши произвёл на него' необыча'йное впечатле'ние. Ей бы'ло шестна'дцать лет, рост её был вели'чественный, а краси'вое лицо' выража'ло а'нгельскую доброту'. Она' заме'тила, как Гри'ша впери'л в неё свои' жгу'чие глава', вспы'хнула от стыда', потупи'ла глаза' и отверну'лась впо`лоборо'та. Гри'ша опо'мнился не ранеё, как дя'дя дёрнул его' и приказа'л идти' за Соковни'ным, что и бы'ло испо'лнено. Мона'х уже' ра'довался в душе', что все обошло'сь благополу'чно, как вдруг вбежа'л боя'рский слуга' и объяви'л, что прислуга', хоте'вшая помести'ться в сосе'дней избе', вы'гнана отту'да,
-- Э'то ве'рно опя'ть купцы'! Ну, на э'тот раз, я с ни'ми не бу'ду церемо'ниться, -- вскрича'л боя'рин, намерева'ясь вы'йти из и'збы.
Но мона'х останови'л его' и стал убежда'ть, что его' ми'лости не присто'йно вме'шиваться в дря'зги челяди'нцев, быть мо'жет пья'ных и проси'л дозво'лить ему' ула'дить де'ло. Боя'рин и на э'тот раз согласи'лся с мона'хом, как вдруг сно'ва вбежа'л окрова'вленный боя'рский слуга' и сообщи'л, что э'ти мни'мые купцы' не ино'е что, как ра'збойники, кото'рые, вы'нув из пово'зок мушке'ты и са'бли, ру'бят без поща'ды боя'рскую прислу'гу. Э'то изве'стие встрево'жило же'нщин и они' бро'сились к боя'рину с мольба'ми о защи'те их.
-- Не бо'йтесь ничего'! Быть не мо'жет, что'бы э'то бы'ли разбо'йники. Бо'льше ничего', как проста'я дра'ка. Вот я их сейча'с у'йму, -- вскрича'л боя'рин, заткну'в за по'яс пистоле'ты, схвати'в са'блю и выбега'я из и'збы.
На дворе' была' схва'тка в по'лном pasrapt. Стрельцы' действи'тельно пусти'ли в ход ору'жие. Гри'ша бе'гал по двору', стара'ясь, наско'лько бы'ло возмо'жно, защища'ть прие'зжих от разъярённых стрельцо'в.
-- Боя'рин вмеша'лся в толпу'. Тем вре'менем Соковни'н и ещё два стрельца' ворвали'сь в и'збу, где княги'ня и Ма'ша, сто'я на коле'нях, со слеза'ми моли'лись о спасе'нии.
В э'то вре'мя в и'збу вбежа'л Гри'ша и стал защища'ть княги'ню с до'черью её, на кото'рых набро'сился Соковни'н, говоря':
-- Сты'дно, бра'тцы, обижа'ть беззащи'тных же'нщин!
-- Прочь отсю'да, молокосо'с! -- вскрича'л Соковни'н, налета'я на Гри'шу с обнажённою са'блею.
В э'то вре'мя вбежа'л в и'збу мона'х и ви'дя, что жизнь Гри'ши в опа'сности, хоте'л вы'бить из рук Соковни'на са'блю тяжелове'сною па'лкою, но уда'р пришёлся по голове' Соковни'на и после'дний упа'л без чувств.
-- Де'ло сде'лано. Молчи', сюда' иду'т. В и'збу вбежа'ли стрельцы' и с у'жасом уви'дели Соковни'на мёртвым. Мона'х объяви'л им, что уби'тый пал под уда'рами слуг кня'зя, кото'рых он уже' успе'л вы'гнать. Сказа'в э'то он приказа'л собира'ться в доро'гу. Вско'ре вошёл ра'неный боя'рин, опира'ясь на ру'ки свои'х слуг. В изнеможе'нии он цо'дал ру'ку мона'ху, благодаря' его' за то, что он вы'рвал его' из рук стрельцо'в; а княги'ня указа'ла своему' супру'гу на Гри'шу, как на спаси'теля Ма'ши. Причём боя'рин сказа'л, обратя'сь к Гри'ше.
-- Спаси'бо тебе', молоде'ц. Постара'юсь не оста'ться при слу'чае в до'лгу.
ГЛАВА' VIII.
Прибы'вшие в Москву' с мона'хом стрельцы' поступи'ли в распоряже'ние Щеглови'того, кото'рый все'ми си'лами стара'лся подде'рживать власть прави'тельницы Софи'и, у кото'рой постоя'нно собира'лись её единомы'шленники и приду'мывали ме'ры к утвержде'нию за не'ю еди`нодержа'вной вла'сти. Но все их пла'ны разлета'лись вдре'безги. В одно'м из таки'х ночны'х собра'ний уча'ствовал и Гри'ша вме'сте со свои'м дя'дею, кото'рый по реча'м свои'м каза'лся сторо'нником Софи'и. Но Гри'ша не сочу'вствовал ни реча'м дя'ди, ни го'вору боя'р и стрелецки'х нача'льников? участвовавши'х в эти'х собра'ниях. Наме'рения собесе'дников он счита'л противозако'нными, престу'пными и то'лько желе'зная во'ля над ним дя'ди, сде'рживала его' от оконча'тельная наме'рения вы'свободиться из престу'пной па'ртии злоумы'шленников. Возвраща'ясь из э'того собра'ния, он неоднокра'тно обраща'лся с вопро'сами к мона'ху, но тот суро'во отвеча'л ему':
-- Молчи'!..
Когда' они' вы'шли за Борови'цкие воро'та и минова'ли Лебеди'ный пруд, мона'х пошёл ти'ше и обрати'сь к Гри'ше сказа'л:
-- Тепе'рь говори' и спра'шивай. Здесь никто' не подслу'шает.
-- Что уж здесь за разгово'ры... В друго'й раз... -- ра'здражительно возра'зил Гри'ша.
Мона'х по'нял мысль Гри'ши, улыбну'лся и сказа'л:
-- Ребёнок, и ты начина'ешь у'мничать и с кем же? взгляни' на э'тот пруд, на э'ти сте'ны и вспо'мни, как 14 лет тому' наза'д я вел тебя' по э'тим места'м к до'му Хова'нского и оста'вил у воро'т его'. Ты ду'мал, что я тебя' подки'нул, бро'сил... Нет! я с са'мой колыбе'ли до сего'дняшней но'чи не теря'л тебя' из ви'ду и пёкся о твоём сча'стии. Все, что ты, быть мо'жет, счита'л игро'ю слу'чая, загото'вил я многоле'тними труда'ми. Ты мо'лод, не о'пытен и до'лжен сле'по повинова'ться до поры' до вре'мени мое'й во'ле. Э'то огорча'ет твоё де'тское самолю'бие? Но береги'сь, за мину'тное удовле'творение пусто'го любопы'тства ты мо'жешь заплати'ть свое'ю жи'знью и сча'стьем всех тебе' бли'зких!
-- Мне бли'зких? Где они', кто они'? Я да'же и э'того не зна'ю, так как ты все скрыл от меня', -- возрази'л Гри'ша.
-- Зна'ю я, что тебе' не по душе' мои' де'йствия, но я не могу' по мно'гим причи'нам де'йствовать ина'че, -- отвеча'л мона'х раздражи'тельным то'ном.
Мра'чно и безмо'лвно шел Гри'ша ря'дом с мона'хом, перебира'я в уме' своём зага'дочные слова' дя'ди и стара'ясь прони'кнуть в их смысл и значе'ние. Наконе'ц они' дошли' до стреле'цкой слободы'. Гри'ша, войдя' в свою' кварти'ру улёгся спать, но не мог до'лго усну'ть, благодаря' волнова'вшим его' мы'слям, кото'рый ма`ло-пома'лу станови'лись ти'ше, воображе'ние ста'ло успока'иваться и в проясни'вшейся да'ли появи'лось ти'хое, све'тлое ви'дение, ра'зом охвати'вшее все чу'вства Гри'ши -- э'то был о'браз, неда'вно спасённой им княжны' Трубецко'й. С выраже'нием неизъяснимо'го восто'рга прошепта'л засыпа'ющий Гри'ша и'мя Мари'и, прижа'л ру'ку к си'льно бью'щемуся се'рдцу и погрузи'лся в сла'достное забве'ние.
Прошло' три неде'ли в горя'чей, но безуспе'шной престу'пной де'ятельности Софи'и и Гри'ша ка'ждый раз ра'довался в душе' э'той неуспе'шности. Накану'не 9-го а'вгуста дня, назна'ченного злоумы'шленниками для реши'тельных де'йствий, Гри'ша вы'шел по'сле обе'да погуля'ть по опусте'лым у'лицам Москвы', и'бо на'ши пре'дки име'ли обы'чай отдыха'ть по'сле обе'да до са'мых вече'рен. До'лго броди'л он без вся'кой це'ли, наконе'ц вошёл в Кремль и, подойдя' к до'му Хова'нского останови'лся у стены' на том са'мом ме'сте, где 14 лет то'му наза'д был оста'влен свои'м дя'дей и погрузи'лся в воспомина'ния, кото'рый бы'ли пре'рваны зву'ками балала'йки и го'лосом ю'ноши, кото'рый ти'хо пел пе'сню любви'. С мину'ту слу'шал он не тро'гаясь с ме'ста: и зву'ки и да'же са'мый го'лос напомина'ли ему' что то знако'мое, родно'е. Оста'вив своё ме'сто, он ти'хо прибли'зился к певцу' и стал всматри'ваться в него'. До'ма че'рез два от тех воро'т, о'коло кото'рых был Гри'ша, стоя'л в заду'мчивом положе'нии ю'ноша, прислоня'сь под одни'м из о'кон, сквозь занаве'ски ко'его выгля'дывало и'зредка де'вичье ли'чико. В оде'жде ю'ноши видна' бы'ла простота' и бе'дность, по Повя'зке же де'вушки, слу'шавшей у окна' пе'сенку, ви'дно бы'ло, что она' боя'рская дочь, Гри'ша вспо'мнил о княжне' Трубецко'й, вздохну'л, останови'лся и не смел нару'шить ви'дим ого' согла'сия душ двух суще'ств. Впро'чем, де'вушка вско'ре заме'тила Гри'шу и исче'зла за занаве'сками; а бе'дный певе'ц все ещё продолжа'л тре'петною руко'ю води'ть по стру'нам и жа'дно впива'лся взо'ром в окно'. До'лго продолжа'лось э'то немо'е зре'лище, наконе'ц, потеря'в наде'жду и терпе'ние певе'ц опусти'л свою' балала'йку и замо'лк.
Мину'ту спустя' он рассе'янно огляну'лся вок руг и, заме'тив Гри'шу, подслу'шивающего его' серде'чную та'йну, с гне'вом хоте'л ему' что то сказа'ть, но вдруг останови'лся, отступи'л в изумле'нии шаг наза'д и ра'достно вскрича'л:
-- Гри'ша!
То был Са'ша, кото'рый бро'сился в объя'тия дру'га своего' де'тства. До'лго они' меня'лись поцелу'ями и вопро'сами, не пони'мая друг дру'га. Наконе'ц они' опо'мнились и со взаи'мным хладнокро'вием ста'ли расска'зывать друг дру'гу обо всем случи'вшемся с ни'ми за вре'мя столь до'лгой разлу'ки. Исто'рия Са'ши бы'ла не длинна' -- от торго'вцев блина'ми он перешёл в услуже'ние к иностра'нцу, кото'рый его' о'чень полюби'л и учи'л все'му, что сам знал. Но э'та часть расска'за ма'ло интересова'ла Гри'шу, он хоте'л знать исто'рию любви' Са'ши и тот расска'зал ему', что де'вушка, кото'рую он ви'дел у окна', дочь боя'рина Арсе'ньева, а зову'т её Да'шей. Господи'н его' ча'сто е'здивший к Арсе'ньеву брал его' с собо'ю и заставля'л игра'ть и петь для заба'вы семе'йства Арсе'ньева и ту'т-то он уви'дел Да'шу, кото'рой о'чень понра'вились его' пе'сни, так что она' всегда' выпра'шивала у отца' позва'ть Са'шу на деви'ческие вечери'нки. Мо'лодость его', красота' и пе'сни тро'нули чу'вства нео'пытного се'рдца Да'ши и о'ба они', не помышля'я о бу'дущем полюби'ли друг дру'га, не говоря' о том ни сло'ва друг дру'гу и, едва' отдава'я са'мим себе' отчёт в свои'х чу'вствах. Когда' же его' не зва'ли к Арсе'ньеву, то он сам приходи'л под окно' в по`слеобе'денное вре'мя, когда' все спа'ло и бы'ло не кому' подслу'шивать его' пе'сни, кро'ме Да'ши.