src
stringlengths 11
20.3k
| tr
stringlengths 7
17.6k
|
|---|---|
L=60 O=0 – Да царица-то земная, идеал-то! Эх, да что ж теперь делать? | «Да ведь, земная царица, конечно, этот твой идеал! Так что же нам теперь делать?» |
L=40 O=40 – Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с. | «Нет нужды в обороне. В 1812 году произошло великое вторжение в Россию Наполеона, первого императора французов, отца нынешнего, и было бы хорошо, если бы они нас завоевали. Умная нация завоевала бы очень глупую и присоединила бы ее. У нас были бы совсем другие институты». |
L=40 O=40 С вершины, как орел, бросал на град он взоры. | И, как орел, он смотрел на город; |
L=40 O=20 Словно в ответ к группе с улицы подобрался мужчина с ярко освещенным фонариком. Это был официант из отеля. Как только он увидел Карла, он сказал: "Я ищу тебя уже почти полчаса. Я уже обыскал все насыпи по обе стороны дороги. Шеф-кухарка дала тебе знать, что ей срочно нужно соломенная корзина, которую она тебе одолжила». — Вот оно, — сказал Карл неуверенным от волнения голосом. Деламарш и Робинсон отошли в сторону с видимой скромностью, как они всегда делали перед зажиточными незнакомцами. Официант взял корзину и сказал: «Тогда шеф-повар спросит вас, не подумали ли вы об этом и, может быть, хотите переночевать в отеле. Двое других джентльменов тоже будут рады, если вы захотите их взять». с тобой. Постели уже приготовлены. Ночь сегодня теплая, но спать здесь, на Ленене, совсем небезопасно, часто встречаются змеи. «Раз шеф-повар такой дружелюбный человек, то я все-таки приму ее приглашение», — сказал Карл и стал ждать заявления от товарищей. Но Робинсон тупо стоял, а Деламарш, засунув руки в карманы, смотрел на звезды. Оба явно рассчитывали, что Карл без лишних слов возьмет их с собой. В таком случае, - сказал официант, - мне приказано отвезти вас в отель и отнести ваш багаж. Тогда, пожалуйста, подождите немного, - сказал Карл и наклонился, чтобы положить несколько вещей, которые все еще валялись в чемодане. . | Как будто в ответ на это с улицы к группе поднялся человек с ярким фонариком. Это был официант из отеля. Едва он заметил Карла, как сказал: «Я потратил почти полчаса на поиски тебя. Я уже обыскал все кусты по обе стороны дороги. Шеф-повар просит сообщить, что ей срочно нужна соломенная корзина, которую она тебе одолжила». «Вот она», — сказал Карл, неуверенно от волнения. Деламарш и Робинсон отошли в сторону, как всегда, с непритязательным видом, как они всегда делали перед состоятельными незнакомцами. Официант взял корзину и сказал: «Ну, шеф-повар хочет знать, не передумали ли вы и не хотите ли провести ночь в отеле. Кроме того, двое других джентльменов будут рады, если вы захотите взять их с собой. Кровати уже приготовлены. Ночь теплая, но здесь, на этом склоне, не совсем безопасно спать на открытом воздухе, так как можно столкнуться со змеями. «Поскольку шеф-повар так добр, я действительно приму ваше приглашение», — сказал Карл, а затем подождал, пока его спутники ответят. Однако Робинсон просто стоял бесстрастно; Деламарш смотрел на звезды, держа руки в карманах. Оба, очевидно, считали само собой разумеющимся, что Карл возьмет их с собой. «Что ж, — сказал официант, — в таком случае мне поручено отвезти вас в отель и отнести ваши сумки». «Тогда не могли бы вы подождать минутку», — сказал Карл, который наклонился, чтобы поднять несколько вещей, которые все еще лежали, и положить их в багажник. |
L=40 O=20 Томас заметил, что я смирился с этим, и сказал мне, какой день произойдет. В тот день мы все еще катались на лодке по мертвому озеру, но днем шел дождь, и мы пошли в свою комнату. Никогда еще в этом мире не было так много осени, Майкл. | «Тамаш заметил, что я смирился с этим, и сообщил мне об этом в день, когда это должно было произойти. В тот день мы еще гребли по мертвому озеру, но к полудню начал литься дождь, и мы пошли в нашу общую комнату. Никогда в жизни я не видел такого осеннего дня. Никогда. |
L=80 O=0 — Да, сколько числом? — подхватил Манилов. | А вы, сударь, — прибавил он, обращаясь к Чичикову, — не угодно ли вам присоединиться к нам за столом? |
L=60 O=0 То есть да, да. Хорошо ! если я тебя напугаю, нам останется только разойтись. | Вы имеете в виду «Да, да». Что ж, если я тебя напугаю, мы всегда можем пойти своим путем. |
L=80 O=20 Однажды, будучи ребенком, он шел по лесу, когда внезапно столкнулся со змеей, которая стреляла и играла. Это великолепная красота! Гламур есть гламур! Вандиядева не мог отвести глаз от изображения змеи; Не мог даже смотреть. Стоял, как увиденный; Змея тоже играла! Соответственно, когда змея играла, Иван тоже заболел - неизвестно, чем бы это закончилось. | Однажды в детстве он шел по лесной тропинке и встретил шипящую кобру. Ах, стройная красота его формы, извилистая грация его движений! Вандхиятеван не мог оторвать глаз от прекрасного создания, даже не моргнул. Змея кружилась, изящно танцуя; его собственное тело имитировало его действия. Невозможно угадать, что могло произойти дальше, но мангуст выскочил из ниоткуда и прыгнул на кобру. |
L=60 O=0 У Сильвера тоже на веках выступили слезы. | Ресницы Сильвера тоже были влажными. |
L=60 O=0 Жервеза в испуге прижалась к двери гостиницы. У отца Базужа, гробовщика лет пятидесяти, черные брюки были испачканы грязью, черное пальто перекинуто через плечо, а помятая черная кожаная шляпа смялась какой-то осенью. | Жервеза в ужасе бросилась к двери. Отцу Базонжу было лет пятьдесят; его одежда была покрыта грязью там, где он упал на улице. |
L=0 O=0 Алексей Александрович холодно поклонился и, поцеловав руку жены, спросил о ее здоровье. | Алексей Александрович холодно поклонился и, поцеловав руку жены, осведомился о ее здоровье. |
L=40 O=0 – Ни одному слову не верите, вот почему! Ведь понимаю же я, что до главной точки дошел: старик теперь там лежит с проломленною головой, а я – трагически описав, как хотел убить и как уже пестик выхватил, я вдруг от окна убегаю… Поэма! В стихах! Можно поверить на слово молодцу! Ха-ха! Насмешники вы, господа! | «Ни одному слову не верите, вот что заставляет меня так думать! Видите ли, я понял, что дошел до главного пункта моего рассказа: вот старик лежит с проломленным черепом, а я — трагически описав, как хотел его убить и уже выхватил пестик, чтобы это сделать, — вдруг отбегаю от окна... Стихотворение! В стихах! Можно поверить молодцу на слово! Ха-ха! Насмешники вы, господа!» |
L=20 O=0 «Нет, мадам», — ответил последний; друзья, вы видите, я не сопротивляюсь. | «Нет, мадам», — ответил Монте-Кристо, — «но вы видите, я не сопротивляюсь». |
L=80 O=100 Женщина, одетая в серое и белое и очень богато украшенная жемчугом, | Брови ее изогнулись, она отодвинула стул назад и поклонилась, когда в гостиную вошла высокая женщина в светло-сером вечернем платье и с дорогим жемчужным ожерельем. |
L=40 O=0 «Троица Божия и Кукла Марии с фельдкуратом». | «Святая Троица и Богородица с армейским капелланом». |
L=80 O=20 Нет-нет, ладно, мое поведение было не логичным. Таким образом, я не смог бы продержаться дольше. Мне необходимо было преодолеть всю сдержанность, во что бы то ни стало принять резолюцию. | Нет-нет, я вёл себя неразумно. Продолжать в том же духе было невыносимо. Мне пришлось преодолеть свои сомнения и прийти к какому-то решению. |
L=60 O=0 Оме расцвел в своей гордости хозяина, и тягостная мысль о Бовари смутно способствовала его удовольствию, эгоистичным ответом, который он сделал себе. Затем присутствие Доктора перенесло его. Он продемонстрировал свою эрудицию, он цитировал вперемешку кантарид, анчаров, манцинеллу, гадюку. | Оме расцветал от гордости за свою роль Амфитриона, и печальная мысль о Бовари смутно способствовала его удовольствию, заставляя его эгоистично размышлять о своем собственном положении. Более того, присутствие врача его опьяняло. Он демонстрировал свою эрудицию, сбивчиво и торопливо упоминая кантарид, дерево упас, манчинель, гадюку. |
L=40 O=0 Если в случае со Швейком и существовало полное согласие между антивоенными лагерями, то это можно было объяснить только тем ошеломляющим впечатлением, которое Швейк произвел на всю комиссию, когда вошел в зал, где должно было исследоваться его психическое состояние. - крикнул он, заметив висящую стену. изображение австрийского монарха: «Да здравствует, господа, император Франц Иосиф I.!» | Однако в случае со Швейком среди этих диаметрально противоположных научных лагерей быстро возникло абсолютное согласие. Это можно объяснить только тем ошеломляющим впечатлением, которое Швейк произвел на всю комиссию. Войдя в комнату, он заметил висящую на стене фотографию австрийского монарха и тут же закричал: «Господа, да здравствует Император! Франц Иосиф Первый! |
L=80 O=100 — Позвать, что ли, Анисью? — спросил Захар. | Он еще раз взглянул на Захара. |
L=40 O=0 — Дайте мне мою шляпу, донья Плацида. | «Принесите мне мою шляпу, донья Пласида. |
L=40 O=40 Кроме того, либо мы плохо объяснили характер нашего искателя приключений, либо наш читатель уже должен был заметить, что д'Артаньян был необыкновенным человеком. Кроме того, повторяя себе, что смерть его неизбежна, он не смирился с тем, чтобы умереть тихо, как человек менее мужественный и менее умеренный, чем он поступил бы на его месте. Он задумался над разными характерами тех, с кем ему предстояло сражаться, и начал яснее видеть свою ситуацию. Он надеялся, благодаря лояльным оправданиям, которые он приберег для него, подружиться с Атосом, чей величественный вид и строгое лицо очень понравились ему. Он тешил себя тем, что напугает Портоса приключением с упряжью, о которой он мог бы, если бы его не убили мгновенно, рассказать всем, историю, которая, будучи умело осуществлена, должна была покрыть Портоса насмешками; наконец, что касается хитрого Арамиса, то он не очень-то его боялся и, полагая, что тот добрался до него, взялся расправиться с ним хорошо и верно или, по крайней мере, ударив его по лицу, как рекомендовал Цезарь солдат Помпея, чтобы навсегда разрушить эту красоту, которой он так гордился 3. | К этому моменту должно быть ясно, что д’Артаньян не был обычным человеком. Хотя он говорил себе, что его смерть неизбежна, он отказался принять эту смерть со смирением, как мог бы сделать на его месте менее смелый человек. Он задумался о различных характерах трех своих противников и стал яснее видеть свой путь. Он надеялся с помощью любезных и достойных оправданий подружиться с Атосом, благородным видом которого и строгостью поведения он восхищался. Он тешил себя надеждой, что сможет запугать Портоса, угрожая раскрыть тайну перевязи, которую, если его не убьют на месте, он сможет распространить среди всех. Если бы он рассказал эту историю правильно, Портос стал бы посмешищем. Что касается хитрого Арамиса, то он его не очень-то боялся. Если ему удастся зайти так далеко, он был уверен, что расправится с ним или, по крайней мере, испортит его лицо, испортив красоту, которой он так гордился, как рекомендовал Цезарь сделать с солдатами Помпея. . |
L=40 O=20 Они не знали, сколько времени они сидели — буря прошла довольно быстро — гремела далеко, но солнце светило за дверью в мокрую траву, и сверкающие капли падали с крыши все меньше и меньше. Сладкий запах сена в лишайнике стал сильнее. | Они понятия не имели, как долго они там просидели. Гроза прошла довольно быстро, и гром еще был слышен далеко, но за дверью в мокрой траве светило солнце, и с крыши падало все меньше и меньше блестящих капель. Сладкий запах сена в сарае стал сильнее. |
L=40 O=0 «Пойдем, пойдем, кошечки мои», — повторила Гага. Это не здорово. » | «Поехали! поехали, мои дорогие! повторила Гага. «Это не здорово. |
L=80 O=0 — Случается, забегают с островов, да тебе что до этого за дело? | — О, ну, они иногда приезжают сюда с островов, но какое это имеет к вам отношение? |
L=40 O=20 Пьер вернулся, опустив уши, скользнув в тень домов. Он чувствовал, что вокруг него Плассаны становятся к нему враждебны. Он слышал, как его имя носилось в группах со словами гнева и презрения. Шатаясь и потея на висках, он поднимался по лестнице. Фелисити приняла его молча и с расстроенным видом. Она тоже начинала отчаиваться. Вся их мечта рухнула. Они стояли там, в желтой гостиной, лицом к лицу. Наступал день, грязный зимний день, придававший мутные оттенки оранжевой бумаге с ее большой листвой; Никогда еще эта комната не казалась более выцветшей, более грязной, более постыдной. И в этот час они были одни; у них уже не было, как в предыдущий день, народа придворных, поздравлявших их. Одного дня хватило, чтобы победить их, в тот момент, когда они воспевали победу. Если ситуация не изменилась на следующий день, игра была проиграна. Фелисите, которая накануне думала о равнинах Аустерлица, глядя на развалины желтого салона, теперь думала о том, чтобы увидеть его таким мрачным и пустынным, о проклятых полях Ватерлоо. | Пьер пошел домой, чувствуя себя очень подавленным, пробираясь в тени домов. Он чувствовал, что Плассан восстает против него. Он слышал, как его имя упоминалось с разными тонами гнева и презрения. Он поднялся по лестнице весь в поту и с кружящейся головой. Фелисите с растерянным видом поприветствовала его молча. Она тоже начала отчаиваться. Их мечты начали рушиться. Они стояли в желтой гостиной, глядя друг на друга. День подходил к концу, пасмурный зимний день, придававший мутный оттенок оранжевым обоям с крупным цветочным узором; Никогда еще комната не выглядела более выцветшей, более убожей и обшарпанной. И теперь они были одни; у них уже не было толпы придворных, поздравлявших их, как в предыдущий вечер. Одного дня хватило, чтобы свергнуть их, как раз в тот момент, когда они ликовали по поводу своей победы. Если бы ситуация не изменилась на следующий день, игра была бы окончена. Фелисите, которая накануне вечером думала о равнинах Аустерлица, глядя на развалины желтой гостиной, теперь думала о страшном поле Ватерлоо, когда увидела, насколько мрачной и пустой была комната. |
L=40 O=20 Итак, нет; он резюмирует мои размышления на следующий день после Кинкас Борба, добавляя, что я чувствовал себя подавленным, и еще тысячу других печальных вещей. Но этот философ, с присущим ему высоким чувством, кричал на меня, что я скатываюсь по роковому склону меланхолии. | И опять же, нет; оно в точности суммирует то, что я на следующий день размышлял в разговоре с Кинкасом Борбой, к чему добавил, что чувствую себя унылым, и еще тысячу других печальных вещей. Но философ, с его превосходящим суждением, кричал на меня, что я скатываюсь по роковому склону меланхолии. |
L=40 O=0 «Все эти чудеса», — сказал Эмин, — «дело гомелесов». Они выковали эту скалу, когда еще были хозяевами страны, или, скорее, завершили работу, начатую язычниками, населявшими Альпухару во время их прибытия. Ученые утверждают, что на этом же месте когда-то находились рудники чистого золота Бетитов, а старые пророчества гласят, что вся эта территория когда-нибудь вернется во владение гомелесов. Что ты об этом думаешь, Альфонсо? Это было бы прекрасное наследие. | «Все эти чудеса, — сказала мне Эмина, — дело рук Гомелес. Они выкопали эту скалу в то время, когда были хозяевами этой местности — то есть, они закончили ее выкапывать, так как идолопоклонники, жившие в Альпухаррасе, когда они прибыли, уже проделали большую часть работы. Ученые утверждают, что именно в этом месте находились рудники, которые добывали золото, родом из Бетики, и древние пророчества предсказывают, что однажды вся страна вернется под власть Гомелес. Что ты на это скажешь, Альфонс? Разве это не было бы прекрасным наследством! |
L=60 O=20 - Действительно, - тихо ответил Консель, - я думаю, они будут смеяться над месье. И, надо ли говорить…? | — Да, — тихо сказал он, — я думаю, они могут посмеяться над месье. И могу я добавить. |
L=80 O=0 – «Ваше высокопревосходительство… Сядьте-с… Ишь ты, как задыхаетесь…» | -- Ваше превосходительство... Садитесь-с... Да посмотрите, как вы запыхались... |
L=40 O=0 — Остерманом, дипломатом Остерманом, петровским Остерманом, — пробормотал Ипполит, вдруг несколько сбившись. Последовало некоторое недоумение. | Остерман, дипломат Остерман, петровских времен, - пробормотал Ипполит, вдруг немного сбившись с толку. Последовало некоторое недоумение. |
L=40 O=20 Там, наверху, на Марфе, был король Вильгельм со своим штабом. В семь часов он пришел из Вандресса, где ночевал, и оказался там, защищенный от всех опасностей, имея перед собой долину Мааса, бескрайнее разворачивающееся поле битвы. Огромная рельефная карта тянулась от одного края неба до другого; в то время как, стоя на холме, словно с зарезервированного трона этой гигантской парадной ложи, он наблюдал. | Там, на Ла Марфе, был король Вильгельм и его генеральный штаб. Он прибыл туда в семь из Ла Вандресс, где провел ночь, и он был там, вдали от всех опасностей, с долиной Мааса, полем битвы, простирающимся перед ним со всех сторон. Огромная рельефная карта простиралась от одного конца неба до другого, и он, стоя на холме, смотрел, как будто с трона, зарезервированного для него в этой гигантской ложе, на гала-представление. |
L=40 O=20 Это было в огромном сарае с черными от летящей пыли балками и большими ставнями, из которых постоянно дул поток воздуха. Вагоны с углем поступали непосредственно по рецепту, а затем с помощью барабанов разсыпались в бункеры, длинные желоба из листового металла; а справа и слева от них сита, установленные на ступеньках, вооруженные лопатой и граблями, подбирали камни, толкали чистый уголь, который затем падал через воронки в вагоны железной дороги, установленные под навесом. | Это было в огромном сарае с почерневшими от пороха балками и большими ставнями, через которые постоянно дул поток воздуха. Поезда с углем прибывали прямо из приемного зала и затем опрокидывались опрокидывающимися люльками в бункеры — длинные железные салазки; Справа и слева от них просеиватели, взобравшиеся на ступеньки и вооруженные лопатами и граблями, раскалывали камень и сметали чистый уголь, который затем падал через воронки в железнодорожные вагоны под навесом. |
L=40 O=0 "Ой! нет, сказал он вдруг, мы здесь стареем. Я, я выхожу... Может быть, мы найдём Борденэйва8 внизу. Он расскажет нам подробности. » | — О нет! — воскликнул он вдруг. «Это продлевает мою жизнь. Я выхожу... Возможно, мы найдем Борденейва внизу. Он сообщит нам некоторые подробности. |
L=40 O=20 В этот момент штурман снова привлек внимание капитана. Последний прервал прогулку и направил телескоп в указанную точку. Он долго наблюдал за ней. Со своей стороны, очень серьезно заинтригованный, я спустился в гостиную и принес оттуда отличный телескоп, которым обычно пользовался. Затем, прислонив его к каркасу фонаря, выступавшего в передней части платформы, я приготовился охватить всю линию неба и моря. | Теперь первый офицер снова на что-то обратил внимание своего начальника. Капитан прекратил расхаживать и направил подзорную трубу в указанную точку. Он долго его осматривал. Со своей стороны, я, очарованный, спустился в салон за великолепным телескопом, которым обычно пользовался. Затем, опираясь на раму прожектора, выступающего в передней части платформы*, я приготовился рассмотреть всю линию моря и неба. |
L=60 O=40 Когда они достигли площадки первого этажа, внезапно вспыхнувшее от трения пламя заставило их два освещенных лица отразиться в зеркале посреди темноты лестницы. | Достигнув площадки первого этажа, они увидели свои отражения в зеркале. |
L=40 O=20 Тут Аполлон Аполлонович, поймавший в блистающем зеркале тот самый взгляд исподлобья, повернулся на каблучках и поймал кончик фразы. | Аполлон Аполлонович инстинктивно взглянул в сверкающее зеркало и поймал взгляд. Он повернулся на каблучках и уловил конец фразы: |
L=80 O=100 Точно такою ж, как у Семеныча, жиловатой рукой (только начисто вымытой) он пощупал бачки: | Он дернул себя за бакенбарды жилистой рукой. |
L=40 O=20 Нет, не так бы с ней было: она — плачет, мучится, чахнет и умирает в объятиях любящего, доброго и бессильного мужа… Бедная Ольга! | Нет, с ней было бы не так: она бы плакала, страдала, чахла и умерла на руках любящего, доброго и беспомощного мужа... Бедная Ольга! |
L=20 O=0 Наконец она собрала все свое мужество и решительно обернулась. | Тогда она собрала все свое мужество и решительно обернулась. |
L=80 O=100 Собирался ли он отпустить? | Если он ослабит хватку? |
L=20 O=0 Все это время у его двери дежурил часовой. В восемь часов утра часового сменили. | Все это время у его двери дежурил часовой, смененный в восемь часов. |
L=40 O=20 «Капитан Немо, на все мои возражения вы даете такие сокрушительные ответы, что я уже не смею сомневаться. Однако, если я действительно вынужден допустить аппараты Рукайроля и Румкорфа, прошу сделать резерв для винтовки, которой вы хотите меня вооружить. | — Капитан Немо, вы даете такие убедительные ответы на все мои возражения, что я больше не смею сомневаться. Однако, хотя я и вынужден принять устройства Рукайроля и Румкорфа, я должен сохранить свою позицию относительно пистолета, который вы планируете мне дать. |
L=20 O=0 Пока он так рос, полковник каждые два-три месяца сбегал, тайком приезжал в Париж, как закоренелый преступник, нарушающий свой запрет, и отправлялся на пост в Сен-Сюльпис, в тот час, когда тетушка Жильнорман вела Мариуса к мессе. Там, дрожа, чтобы тетушка не обернулась, спрятавшись за столбом, неподвижно, не смея дышать, он смотрел на свое дитя. Этот парень со шрамами боялся той старой девы. | Пока он таким образом рос, каждые два-три месяца полковник сбегал, тайком приезжал в Париж, как беглец от правосудия, нарушивший запрет, и отправлялся в Сен-Сюльпис в тот час, когда тетушка Жильнорман водила Мариуса на мессу. Там, дрожа от страха, что тетя обернется, спрятавшись за колонной, неподвижный, не смея дышать, он увидел своего ребенка. Покрытый шрамами ветеран боялся старой девы. |
L=20 O=0 Только меня это еще ни к чему не привело. Как это возможно? | Только меня это пока ни к чему не привело. Как это может быть возможным? |
L=20 O=20 Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа главнокомандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб-соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», — прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве-Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело, — что-то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем-то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный генерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес. | Пока это давалось, князь Андрей услышал за дверью шепот женского голоса и шорох шелкового платья. Несколько раз, взглянув туда, он замечал за этой дверью полную, румяную, красивую женщину в розовом платье с сиреневым шелковым платком на голове, державшую блюдо и, видимо, ожидавшую входа главнокомандующего. Адъютант Кутузова шепнул князю Андрею, что это жена того попа, у которого это дом, и что она намерена предложить светлейшему хлебу-соли. — Ее муж встретил светлейшего с крестом в церкви, а она намерена приветствовать его в доме… Она очень хорошенькая, — прибавил адъютант с улыбкой. При этих словах Кутузов оглянулся. Он слушал доклад генерала, состоявший главным образом из критики положения в Царево-Займище, так же, как слушал Денисова, а семь лет тому назад слушал дискуссию на Аустерлицком военном совете. Он, видимо, слушал только потому, что у него были уши, которые, хотя и был в одном из них кусок пакли, не могли не слышать; но было видно, что ничто из того, что мог сказать генерал, не удивило и даже не заинтересовало его, что он заранее знал все, что будет сказано, и слышал все это только потому, что надо было, как приходится слушать пение молебна . Все, что сказал Денисов, было умно и по делу. То, что говорил генерал, было еще умнее и по существу, но было видно, что Кутузов презирал знание и ум и знал что-то другое, что могло бы решить дело, - что-то независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за лицом главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог видеть там, было одно — скука, любопытство к значению женского шепота за дверью и желание соблюсти приличия. Видно было, что Кутузов презирал ум и ученость и даже патриотическое чувство, проявленное Денисовым, но презирал их не из-за своего ума, чувств или знаний — он не старался проявить ничего из этого, — а из-за чего-то другого. Он презирал их из-за своей старости и жизненного опыта. Единственное указание, которое Кутузов дал в этом докладе от себя, касалось грабежей русских войск. В конце доклада генерал представил ему на подпись бумагу о взыскании с армейских командиров платы за скошенный солдатами зеленый овес при подаче помещиками ходатайств о возмещении. |
L=60 O=20 «Господин наш хозяин, вы очень любезны. Я получил огромное удовольствие, слушая вас, и хвала Богу за все. Я никогда не видел вас [7], пока вы не играли в Монпелье с нашими старыми друзьями Ант. Сапортой, Ги Бургье, Бальтазаром Нуайе, Толе, Жаном Квентином, Франсуа Робине, Жаном Пердрие и Франсуа Рабле, моральную комедию о человеке, который женился на немой женщине. | Добро пожаловать, с чистой совестью, мой дорогой Мастер, добро пожаловать: Мне было приятно слышать, как вы говорите, да будет слава Господу за все. Я не помню, чтобы я видел вас раньше, с тех пор, как вы в последний раз играли в Монпелье с нашими древними Друзьями, Антони Сапорра, Ги Бургюйе, Бальтазаром Нуайе, Толли, Ионом Квентином, Франсисом Робине, Джоном Пердрие и Франсисом Рабле, моральную комедию о том, кто женился на Немой Жене. |
L=40 O=0 Через несколько часов он возобновился сильнее и ближе. Эдмонд уже заинтересовался этой работой, которая приносила ему удовольствие; вдруг вошел тюремщик. | Через несколько часов звук возобновился, громче и ближе. Эдмонда уже интересовали эти рытья, которые составляли ему компанию. И вдруг вошел тюремщик. |
L=40 O=20 «Я имею в виду, — ответил он, — что человеческое существо не поет, как вы пел в тот вечер, без какого-то чуда, без участия небес. На земле нет учителя, который мог бы научить вас такому акценту. Ты слышала Ангела Музыки, Кристина. | «Я понимаю, — сказал он, — что ни один человек не может петь так, как вы пел в тот вечер, без какого-либо чуда или какого-то небесного вмешательства. Ни один учитель на земле не смог бы научить тебя так божественно петь. Кристина, ты действительно слышала Ангела Музыки. |
L=40 O=40 Я смутился: признать бродягу государем — был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую. | Я не знал, что сказать. Признать бродягу своим государем не могло быть и речи; это было бы непростительной трусостью. Но назвать его мошенником в лицо значило бы верную смерть; и то, что я был готов сделать сгоряча, на глазах у всех и у подножия виселицы, теперь казалось глупой бравадой. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. В конце концов — и сегодня я с гордостью вспоминаю этот момент — чувство долга во мне взяло верх над моей человеческой слабостью. «Послушай, — ответил я, — я скажу тебе всю правду. Судите сами: как я могу признать вас своим государем? Ты не дурак, ты бы увидел меня насквозь. |
L=20 O=0 — Andre! — умоляюще сказала княжна Марья. | — умоляюще сказала княжна Марья. |
L=20 O=0 — Послушайте, — сказал д'Артаньян, — вы уверены, что тот, другой, действительно мертв? | «Послушайте, — сказал д’Артаньян, — вы уверены, что тот действительно мертв? |
L=40 O=20 Но кто они лежат на пустоши? - Мой возлюбленный? Мой брат? - Говорите, о мои друзья! Вы не отвечаете. Как тревожится моя душа! - О, они мертвы! Их мечи красны от битвы! О мой брат, мой брат, зачем ты убил моего Салгара? О мой Салгар, зачем ты убил моего брата? Вы оба были так дороги мне! О, вы были прекрасны на холме среди тысяч! Это было ужасно в битве. Отзовитесь мне! Услышьте мой голос, мои возлюбленные! Но увы, они немые, немые навсегда! Холодны, как земля, ее лоно! | «Кто лежит на пустоши рядом со мной? Они моя любовь и мой брат? Поговорите со мной, о мои друзья! Колме они не отвечают. Поговорите со мной: я один! Моя душа терзается страхами. Ах, они мертвы! Их мечи красны от битвы. О мой брат! мой брат! зачем ты убил моего Салгара! Зачем, о Салгар, ты убил моего брата! Дороги вы оба были мне! что мне сказать в похвалу вам? Ты был прекрасен на холме среди тысяч! он был ужасен в битве! Поговорите со мной! услышьте мой голос! услышьте меня, сыновья моей любви! Они молчат! молчат вечно! Холодны, холодны их груди из глины! |
L=40 O=0 Мы объявили себя готовыми и счастливыми. Аудиенция закончилась, и нас отвели в другую сторону и подняли во временную лабораторию, о которой говорил Туарег. Декор был вполне приемлемым, если только он не предназначался для производства каллокаина в больших количествах. | Мы объявили себя готовыми и удовлетворенными. Аудиенция закончилась, и нас вывели другим путем, и направили во временную лабораторию, о которой упоминал Туарег. Мебель и оборудование были вполне подходящими, пока не было намерения производить Каллокаин в больших количествах. |
L=20 O=20 — Где вы учились? — спросил Обломов, остановясь опять перед ним. | "Где ты учился? — спросил Обломов, снова остановившись перед ним. |
L=60 O=0 - Хорошо! Сэр, она наконец устроилась? | «Итак, сэр! Всё наконец готово? |
L=40 O=0 «Мой дорогой сын, это прекрасный день... прекрасный день...» повторила она. «Мы никогда не должны прекращать восхвалять Бога в наших сердцах за всякую благодать... за всякую благодать...» Она плакала. | «Мой дорогой сын, это прекрасный день… прекрасный день, — повторила она. «Мы никогда не должны переставать благодарить Бога от всего сердца, славить Его за все Его милости… за все Его милости. Она плакала. |
L=40 O=20 Что же делал Сергей Сергеич Лихутин? Сдерживал свое офицерское слово? Нет, помилуйте, – нет. Просто он для чего-то вынул мыло из мыльницы, сел на корточки и мылил веревку перед на пол поставленным тазиком. И едва он намылил веревку, как все его действия приняли прямо-таки фантастический отпечаток; можно было сказать; никогда в своей жизни не проделывал он столь оригинальных вещей. | Но что делал Сергей Сергеич Лихутин? Сдержал ли он слово своего офицера? Нет, боже мой, нет. Все, что он сделал, это почему-то достал мыло из мыльницы, присел на корточки и намылил кусок веревки перед небольшим тазиком, поставленным на пол. И как только он намылил кусок веревки, все его действия приняли прямо-таки фантастический оттенок; действительно, можно было бы сказать: никогда в жизни он не делал таких оригинальных вещей. |
L=60 O=0 Мокрые, лакированные губы добродушно шлепнули: | Влажные лакированные губы добродушно шептали: «Полчаса нам достаточно, не так ли, О-? |
L=40 O=0 – Может быть, для тебя нет. Но для других оно есть, – недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. – В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых агарян». Народ услыхал о страданиях своих братий и заговорил. | «Возможно, не для тебя. А для других есть, - сказал Сергей Иванович, морщась от неудовольствия. «В народе живы легенды о православных людях, страдающих под игом «нечестивых агарян»15. Народ слышал о страданиях своих братьев и высказывался. |
L=40 O=20 – «…Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков „вдохновения“ – неизвестная форма эпилепсии. И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, – музыка Скрябина – двадцатый век. Этот черный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там – их древнейший инструмент) – этот ящик они называли „рояльным“ или „королевским“, что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка…» | «...Просто вращая эту ручку, можно воспроизводить около трех сонат в час. Какие трудности были у наших предшественников в создании музыки! Они могли сочинять, только доводя себя до приступов вдохновения — угасшая форма эпилепсии. Вот вам забавная иллюстрация их достижений: музыка Скрябина ХХ века. Этот черный ящик (занавес на платформе раздвинулся, и мы увидели древний инструмент) «этот ящик они назвали «Королевский рояль». Они придали ему идею царственности, что также доказывает, как их музыка... . |
L=40 O=0 «Но это не пороховая пушка», — ответил капитан. | «Но ружье не работает с порохом», — сказал капитан. |
L=40 O=20 – Ах, этот «двойник»! – ломала руки Татьяна Павловна. – Ну, нечего тут, – решилась она вдруг, – бери шапку, шубу и – вместе марш. Вези нас, матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет, то скажи, что я сейчас буду и чтоб села и ждала меня, а если не захочет ждать, то запри дверь и не выпускай ее силой. Скажи, что я так велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу. | «Это второе я», — вскричал я. «Ах, это «второе я»!» — вскричала Татьяна Павловна, ломая руки. «Ну, это бесполезно», — решительно сказала она, — «берите шапку и пальто и марш скорей вместе. Ведите нас прямо к ним, матушка. Ах, как далеко. Марья, Марья, если приедет Катерина Николаевна, скажите ей, что я сейчас вернусь и заставлю ее сидеть и ждать меня, а если она не захочет ждать, заприте дверь и держите ее силой. Скажите ей, что я ей велела. Сто рублей вам, Марья, если вы этого заслуживаете». |
L=0 O=100 – Вы напрашиваетесь на любезность, Евгений Васильич. | — Но ты умеешь играть в эсквайра? |
L=40 O=20 «С него достаточно, сэр, — сказал помощник капитана и вылил мне на голову глоток воды. И я отправился на землю в Кокопо». Мистер Дингл сплюнул длинную приплюснутую дугу. «Старик больше заботился о суках, чем о людях. Знаешь, он учил их говорить? Намодуши, он затыкался с ними и разговаривал с ними часами. Я думаю, он их как-то дрессирует, как в цирке. Но самое странное в том, что он их впускает. Он останавливается на дурацком острове, берет лодку на берегу и измеряет глубину, потом запирает баки, открывает люк в борту корабля и спускает сук на воду десять-двенадцать. - И вот ночью старый Тох выходит на берег с какими-то ящиками. Никто не должен знать, что у него в них. Потом он снова говорит, что Тох стар, у мистера Дингла застыли глаза. - Боже всемогущий, Йенс. Мне это надоело! Я пил, чувак, я пил как дурак, и когда оно ночью обрушило весь корабль и затопило... и сделало ц-ц-ц, я иногда думал: "Ой, парень, это от пьянки будет" Знаешь, Дженсен, у меня такое было один раз во Фриске, но тогда я увидел пауков, Дериум, врачи в Сейлор-госпитале сказали: Так что я не знаю, Но потом он спросил Большого Бинга, видел ли он это по ночам. тоже, и он сказал, что видел это, сказал, что увидит своими глазами, как одна ящерица взяла дверную ручку и пошла к капитану в каюту. «Йенс, у Бинга был бред? Что ты думаешь?» | «С него хватит, сэр», — сказал помощник и вылил мне на голову ведро воды. А в Кокопо я сошел на берег. — Мистер Дингл сплюнул по длинной плоской траектории. — «Старик больше заботился об этих зверях, чем о своей команде. Вы знали, что он научил их говорить? Положа руку на сердце, он запирался с ними на несколько часов подряд и разговаривал с ними. Я думаю, он тренирует их, как для цирка. Но самое странное, что после этого он выпускает их в воду. Он дрейфует у какого-нибудь дурацкого островка, ведет лодку вдоль берега, измеряя глубину, затем он запирается около тех баков, открывает бортовой люк и выпускает зверей в воду. Господи, они ныряют через это маленькое окошко, один за другим, как дрессированные тюлени — всегда около десяти или двенадцати. А потом старый Тох ночью гребет к берегу с какими-то маленькими ящиками. Никому не позволено знать, что у него в них. И затем корабль плывет дальше. Вот как обстоят дела со старым Тохом, Дженси. Странно. Очень странно. Глаза мистера Дингла застыли. «Боже Всемогущий, Дженси, я начал нервничать! Я пил, мужик; я пил как рыба; и когда ночью раздавался этот стук и эта ходьба на задних лапах по всему кораблю... и это тс-тс-тс... ну, иногда я думал: Ага, Дингл, мой мальчик, это происходит от выпивки. Со мной это уже случалось однажды, во Фриско, как ты хорошо знаешь, Дженси: только тогда я ничего не видел, кроме пауков. Бред, так это называли врачи в госпитале для моряков. Так что я не знаю. Но потом я спросил Большого Бинга, видел ли он что-нибудь ночью, и он сказал, что видел. Сказал, что видел собственными глазами, как одна из тех ящериц повернула дверную ручку и вошла в каюту капитана. Так что я не знаю. Джо тоже ужасный пьяница. Как думаешь, Дженси, у Бинга был бред? Что ты думаешь? |
L=20 O=0 -- И все же, -- ответил Дон Кихот, -- если бы ты, Санчо, позволил мне атаковать, как я хотел, ты бы, по крайней мере, вложил в добычу золотую корону императрицы и раскрашенные крылья Купидона, позволь мне сними их. переделать его и передать в свои руки. | «И все же, — ответил Дон Кихот, — если бы ты, Санчо, позволил мне атаковать так, как я хотел, ты бы, по крайней мере, получил в качестве добычи золотую корону императрицы и раскрашенные крылья Купидона, ибо я бы взяли их силой и отдали в свои руки. |
L=40 O=20 Он был, как мы уже сказали, невежественным; но он не был дураком. В нем горел естественный свет. Несчастье, тоже имеющее свою ясность, увеличило тот небольшой свет, который был в этом уме. Под палкой, под цепью, в темнице, в усталости, под палящим солнцем каторжной тюрьмы, на нарах каторжных, он ушел в свою совесть и задумался. | Он был, как мы уже сказали, необразованным человеком, но не глупцом. В нем был свет природного ума. Лишения, которые сами по себе светят, увеличивали то немногое просветление, что было в этой душе. Под розгами, в цепях, в одиночном заключении, в изнеможении, под палящим солнцем каторги, на нарах каторжника он замыкался в себе и размышлял. |
L=60 O=0 И казалось, что он пронзает стены. И Санчо сказал: | Звук был такой, как будто он резал стены. Санчо сказал: |
L=40 O=60 Рыдания прервали его, и он снова поцеловал ее. | Ее рыдания помешали ей сказать больше, и он снова поцеловал ее. |
L=40 O=40 Она посмотрела на Рауля глазами, расширенными от самого искреннего недоумения. Она никогда его не видела. | Горничная уставилась на Рауля с выражением полного недоумения. Она никогда раньше не видела его. |
L=20 O=20 — Точно так, но не торжествуйте. Так как этим только троим до сих пор из всех русских писателей удалось сказать каждому нечто действительно свое, свое собственное, ни у кого не заимствованное, то тем самым эти трое и стали тотчас национальными. Кто из русских людей скажет, напишет или сделает что-нибудь свое, свое неотъемлемое и незаимствованное, тот неминуемо становится национальным, хотя бы он и по-русски плохо говорил. Это для меня аксиома. Но мы не об литературе начали говорить, мы заговорили о социалистах, и чрез них разговор пошел; ну, так я утверждаю, что у нас нет ни одного русского социалиста; нет и не было, потому что все наши социалисты тоже из помещиков или семинаристов. Все наши отъявленные, афишованные социалисты, как здешние, так и заграничные, больше ничего как либералы из помещиков времен крепостного права. Что вы смеетесь? Дайте мне их книги, дайте мне их учения, их мемуары, и я, не будучи литературным критиком, берусь написать вам убедительнейшую литературную критику, в которой докажу ясно как день, что каждая страница их книг, брошюр, мемуаров написана прежде всего прежним русским помещиком. Их злоба, негодование, остроумие — помещичьи (даже дофамусовские!); их восторг, их слезы — настоящие, может быть, искренние слезы, но — помещичьи! Помещичьи или семинарские... Вы опять смеетесь, и вы смеетесь, князь? Тоже не согласны? | Совершенно верно, но не торжествуйте. Так как до сих пор только этим троим из всех русских писателей удалось сказать что-то действительно свое, свое, ни у кого не заимствованное, то эти трое тем самым сразу стали национальными. Кто из русского народа скажет, напишет, сделает что-то свое, свое, неотъемлемое и незаимствованное, тот неизбежно станет национальным, даже если он плохо говорит по-русски. Для меня это аксиома. Но ведь не о литературе мы начали говорить, мы говорили о социалистах, и разговор пошел с них. Ну, так вот я утверждаю, что у нас нет ни одного русского социалиста, нет и не было, потому что все наши социалисты тоже из помещиков или из семинаристов. Все наши закоренелые, разрекламированные социалисты, как у нас, так и за границей, не что иное, как либералы, которые вышли из помещиков времен крепостного права. Чего вы смеетесь? Дайте мне их книги, дайте мне их трактаты, их мемуары, и я обязуюсь, не будучи литературным критиком, написать убедительнейшую литературную рецензию, в которой я ясно покажу, что каждая страница их книг, брошюр и мемуаров написана прежде всего бывшим русским помещиком. Их злоба, негодование и остроумие — помещичьи (даже дофамусовские!3); их восторг, их слезы — настоящие, может быть, даже неподдельные слезы, но — они помещичьи! Помещичьи или семинаристские... Опять смеетесь, и вы тоже смеетесь, князь? Вы тоже не согласны? |
L=40 O=20 После двух часов упорной работы гранитное дно показалось; доступ к продовольственным складам и пороховому погребу снова стал возможным. | После двух часов работы появился гранит, и доступ к складам и пороховому складу был свободен. |
L=20 O=0 Незнакомец вытянул шею из-под галстука (жест, свойственный стервятнику), и ответил с удвоенной улыбкой: | Незнакомец вытянул шею из-под галстука — жест, характерный для стервятника, — и ответил широкой улыбкой. |
L=40 O=20 Более того, постоянно в полумраке и темноте его глаза приобрели ту исключительную способность различать предметы ночью, как это делают глаза гиены и волка. | Кроме того, находясь постоянно в темноте или полумраке, его глаза приобрели замечательную способность видеть в темноте, как у волков и гиен. |
L=40 O=20 На защиту смотрителя железной дороги встал серьезный господин, утверждавший, что слышал, как солдат впервые заговорил о тревоге. | Какой-то серьезный господин встал на защиту железнодорожника и заявил, что слышал, как солдат первым заговорил о сигналах тревоги. |
L=60 O=0 – «Милостивый государь, вы забываетесь…» | — Мой добрый господин, вы забываетесь… |
L=80 O=0 - Представьте себе, - оживленно продолжил он. - Бедная Рита... | «Представь, — продолжала она страстно, — бедная Рита… |
L=40 O=0 Я бы спокойно взял билеты, положил их обратно в бумажник и встал. | Затем я спокойно собирал купюры, складывал их в бумажник и вставал. |
L=60 O=0 Степа был широко известен в театральных кругах Москвы, и все знали, что человек этот – не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур... | Степа был хорошо известен в московских театральных кругах, и все знали, что он вряд ли — подарок человечеству. Но то, что говорил о нем сейчас менеджер, было слишком даже для Степы. Да, слишком много. На самом деле, слишком много… |
L=40 O=60 «Господин граф, — сказал он, — прежде чем ответить вам, мне нужно подумать. | он сказал: «Месье, мне придется подумать, прежде чем дать вам ответ». |
L=60 O=0 – «Разбираю, вот, книги». | «Как видите, я сортирую свои книги. |
L=60 O=20 Фикс внимательно посмотрел на своего собеседника, показавшего ему самое дружелюбное лицо на свете, и решил посмеяться вместе с ним. Но этот, которому повезло, спросил его, «много ли ему принесла эта работа? » | Фикс пристально посмотрел на своего спутника, лицо которого было как можно более безмятежным, и засмеялся вместе с ним. Но Паспарту продолжал подшучивать над ним, спрашивая, много ли он зарабатывает на своем нынешнем занятии. |
L=100 O=100 Для всякого научно устроенного ума видеть что-то большее, чем есть, значит видеть эту вещь меньше. То, что материально прибавляет, духовно ее умаляет. | Действительно ли эта привычка помещать себя в души других приводит меня к тому, чтобы видеть себя таким, каким меня видят или увидели бы другие, если бы обратили на меня внимание? Да. |
L=0 O=100 – Папиросочку-с. | «Думаю, мне хотелось бы немного сигареты, пожалуйста. |
L=60 O=0 – Это чтобы «все позволено»? Все позволено, так ли, так ли? | «Вы имеете в виду «все законно»? Все законно, да?» |
L=60 O=0 — После; вечером, в двенадцатом часу. | Вечером, около одиннадцати часов. |
L=40 O=40 И вот его разбудил толстый господин, который на мгновение прижал руку ко лбу и сказал: | Его вывел из дремоты дородный господин, который на мгновение положил руку на лоб Швейка и сказал: |
L=60 O=60 Если Захар, питая в глубине души к барину преданность, свойственную старинным слугам, разнился от них современными недостатками, то и Илья Ильич, с своей стороны, ценя внутренне преданность его, не имел уже к нему того дружеского, почти родственного расположения, какое питали прежние господа к слугам своим. Он позволял себе иногда крупно браниться с Захаром. | Если Захар, будучи очень предан своему господину, отличался от старомодных слуг своими современными недостатками, то и Обломов, как бы он ни ценил верность своего слуги, отличался от прежних господ тем, что не дорожил такой же дружелюбной и почти нежные чувства к Захару, которые они питали к своим слугам. Иногда он действительно ссорился с Захаром. |
L=60 O=80 «…Тереза, — сказал он, — о чем вы думали, когда танцевали перед юной графиней де Сан-Феличе? | «Тереза, о чем ты думала, когда танцевала с молодой графиней Сан-Феличе?» — «Я думала, — ответила молодая девушка со всей откровенностью своей натуры, — что отдам полжизни за такой костюм, какой она носила». |
L=40 O=0 Это была Кристина. Он хотел поговорить. Она закрыла ему рот рукой в перчатке. | Это была Кристина. Он попытался заговорить, но она прикрыла его губы рукой в перчатке. |
L=20 O=0 «Плохо, что ты забыл разбудить Орма», — сказала жена. | «Жаль, что ты забыл разбудить Орма, — сказала его жена. |
L=20 O=0 Затем она медленно входит и смотрит на оштукатуренные стены и желтые клетчатые покрывала, но смущается, когда замечает, что комната не пуста. | Поэтому она тихо входит и смотрит на побеленные стены и желтые полосатые занавески, но смущается, когда видит, что комната не пуста. |
L=40 O=20 Мистер Фогг вернулся и увидел индейца, чьи маленькие глаза, горящие вожделением, показывали, что для него это был только вопрос цены. Филеас Фогг последовательно предложил двенадцать сотен фунтов, затем полторы тысячи, затем восемнадцать сотен, наконец, две тысячи (50 000 франков). Паспарту, обычно такой красный, был бледен от волнения. | Возвращаясь к индейцу, чьи маленькие, острые глаза, блестящие алчностью, выдавали, что для него вопрос был только в том, какую высокую цену он сможет получить. Мистер Фогг предложил сначала двенадцатьсот, затем полторы тысячи, восемнадцатьсот и две тысячи фунтов. Паспарту, обычно такой румяный, был довольно белым от напряжения. |
L=40 O=40 Со стороны коричневой девушки было чертовски умно снять первоначальное напряжение таким прозаическим вопросом. Но насколько безжалостно то, что она сразу же после этого выходит из комнаты, чтобы отдать приказ служанке, потому что таким образом я остаюсь неловко наедине со своей жертвой. Сейчас самое время что-нибудь сказать, завести разговор à tout prix. Но у меня в горле комок, да и в глазах, должно быть, что-то смущено, потому что я не смею смотреть в сторону дивана, чтобы она не подумала, что я смотрю на мех, покрывающий ее хромые ноги. К счастью, она выглядит более собранной, чем я, и начинает с какой-то нервной, буйной манеры, которую я теперь впервые узнаю в ней: | Умная работа темноволосой девушки, позволяющая преодолеть первые напряженные моменты таким простым вопросом. Но как невнимательно с ее стороны выйти в следующий момент из комнаты и пойти отдать приказания служанке! Это значит, что я остаюсь наедине со своей жертвой, а это неловко. Сейчас самое время сказать несколько слов, завязать какой-нибудь разговор, любой. Но у меня такое чувство, словно что-то застряло у меня в горле, и мои глаза, должно быть, выдают мое смущение, потому что я не смею посмотреть на диван, чтобы она не подумала, что я смотрю на мех, покрывающий ее парализованные ноги. К счастью, она оказывается спокойнее и сдержаннее, чем я, и начинает говорить с некоторой нервной живостью, которую я теперь впервые замечаю в ней. |
L=40 O=0 И потом, я был уверен, что если бы он узнал о нашем присутствии, пытки начались бы сразу. | Кроме того, если бы он знал о нашем присутствии, пытки наверняка уже начались бы. |
L=20 O=0 Я пожал было плечами, но Шатов вдруг воротился, прямо подошел к столу и положил взятый им сверток газет: – Я не буду сотрудником, не имею времени… | Я пожал плечами, но Шатов вдруг вернулся, подошел прямо к столу и положил на него взятую им пачку газет: «Я не буду вашим сотрудником, мне некогда...» |
L=40 O=40 Больше всего от нашего уважения страдают Мип и Кралер, Мип в ее творчестве, Кралер, которая порой становится слишком могущественной для колоссальной ответственности и которая едва ли может говорить о подавленных нервах и волнении. Куфуис и Элли тоже хорошо о нас заботятся, на самом деле очень хорошо, но однажды они забывают и о Секретном Пристройке, пусть даже всего на несколько часов, день, может быть, два дня. У них свои заботы, у Куфуиса - за его здоровье, у Элли - за ее помолвка, которая выглядит не очень радужно, и кроме этих забот у них еще свои поездки, свои визиты, вся их жизнь простых людей. У них напряжение иногда спадает, хотя бы на короткое время, у нас оно никогда не спадает. Прошло уже два года, и сколько еще нам придется сопротивляться этому почти невыносимому, все возрастающему давлению? | Мип и Куглер несут самое тяжелое бремя из всех восьми, скрывающихся, Мип — во всем, что она делает, а Куглер — в своем огромном чувстве ответственности за всех нас, которое иногда для него настолько велико, что он едва может говорить из-за накопившихся нервов и напряжение. Клейман и Беп тоже хорошо о нас заботятся, но иногда могут нас забыть, пусть даже на несколько часов, или на день, или даже на два дня. У них есть свои заботы, у Клеймана — о своем здоровье, у Беп — о ее помолвке, которая складывается не совсем радужно, есть у них еще свои маленькие вылазки, визиты к друзьям, да и вся жизнь простых людей. Для них бремя иногда снимается, хотя бы на короткое время, но для нас оно не снимается ни на мгновение. Мы здесь уже два года, как долго нам еще придется терпеть это почти невыносимое, все возрастающее давление? |
L=40 O=20 Теперь ей кажется удачным совпадением, что Люциана получила в пансионе такую высокую оценку; ибо двоюродная бабушка, узнав об этом, хочет теперь принять ее раз и навсегда, иметь при себе, ввести в свет. | Теперь она считала счастливым шансом, что Люциана получила в школе такие выдающиеся оценки; потому что ее двоюродная бабушка, узнав об этом, теперь хотела, чтобы она переехала в свой дом раз и навсегда, чтобы иметь ее компанию и принять ее в общество. |
L=40 O=0 «Это была та самая церковь, где она должна была выйти замуж за Эдмонда», — пробормотал священник; только жених изменился, вот и все. | «Та самая церковь, в которой она должна была выйти замуж за Эдмонда», — пробормотал священник; «Произошла только смена женихов». |
L=0 O=100 Туда, в толпу теней родных | Гений, который раньше сбежал |
L=20 O=0 Ванда встала и открыла окно. | Ванда поднялась и открыла окно. |